Перезагрузка

Маркус

Сами живет у нас уже так долго, что я даже не стараюсь при нем сдерживаться. Наши обычные вечерние процедуры перед отходом детей ко сну превращаются в дикую свару. Строгим голосом говорю:

– Да черт вас побери, быстро раздевайтесь!

– Папа, не ругайся!

– Это не ругань, а педагогическая терминология. Дьявол! Немедленно доедай свою чертову плюшку и в ванную!

Звонок в дверь, когда я пытаюсь унять ребенка, орущего громче всех, и загнать его в ванную. Сами вздрагивает от звука звонка и прячется в гостиной. Открываю дверь. За ней стоит сосед снизу.

– Мне завтра рано на работу, можно как-то убавить громкость в этом вашем цирке?

– Вы думаете, я не пробовал этого сделать? Поверьте, все, что вы слышите из нашей квартиры, бесит меня в разы сильнее. Пусть вас это утешит!

Я недвусмысленно захлопываю дверь перед носом у соседа. Хотя он, конечно, ни в чем не виноват. Наверняка ужасно жить рядом с нами. Но нам-то самим еще труднее.

После всего этого бедлама я пуще прежнего ору и ругаюсь на детей. Дети и сами понимают, как далеко зашло дело, когда у меня вдруг безудержно начинают литься слезы.

Сюльви и Сайми отправляются делать свои дела, а Хелми подходит и принимается гладить меня по голове.

– Папочка, что случилось?

– Ничего, любимая, ничего. Вы такие изумительные, что иногда я просто не могу сдержаться, ругаюсь и плачу.

– Папочка, а почему ты кричишь?

– Кричу, чтобы успокоиться и больше не кричать.

– Почему ты всегда сердишься?

– Чтобы потом радоваться.

После моей истерики дети ложатся спать более послушно, чем обычно. Сами помогает с уборкой и затем читает Хелми книжку, в которой Сийри находит ракушку [25].

Моя ругань при детях начинает давать свои плоды. После вечерней сказки перед сном они хотят обсудить слова, которые я бормотал себе под нос или орал во время эмоционального всплеска.

– Что такое «манда»?

– Ой, это вообще грубое слово, его нельзя говорить. Но оно означает то же, что писька.

– Кто такой «дьявол»?

– Ну, это такой черт. Гнусное существо, которого на самом деле не существует. Такие слова бывает вырываются, когда человеку очень больно.

– Что такое «ад»?

– Там живет черт. В аду очень жарко, он предназначен для плохих людей.

– А-а, это как Пхукет [26]?

– Смешно. Ну нет, на Пхукете не так плохо. Хотя сейчас, когда ты сказала, я думаю, что, пожалуй, да, только в аду еще жарче. И там нет бара с мороженым. И косички не заплетают.

– Что такое о-о-осподи божемой?

– Это тоже ругательство.

– А кто такой божемой?

– Это не божемой, а «боже мой». Когда обращаются за помощью к богу, говорят «о боже мой!» В общем, я точно не знаю.

– А почему планшет называют «таблеткой»?

– Давай-ка уже спать.

– Ты не любознательный?

Сами с сочувственным видом встречает меня в гостиной, когда я возвращаюсь туда, уложив детей спать. Открываем какое-то ультрамодное пиво, которое опять принес Сами. В изнеможении плюхаюсь в кресло.

– Я самый дерьмовый папаша в мире.

– Я как раз подумал, что ты самый лучший отец в мире. И соседу ответил именно так, как надо.

– Они считают меня буйнопомешанным, который только и может, что непристойно ругаться.

– В смысле соседи?

– Нет, дети. Да и соседи наверняка тоже.

– От детей не надо скрывать эмоции. Да и ругательства они ведь все равно где-то узнают. Это ведь то же самое, что с алкоголем и сексуальными отношениями. Хорошо, когда дома можно поговорить обо всем.

– Не могу понять, почему я превратился в такое крикливое бешеное чудовище.

– Ну, для этого много причин. Ты – герой. Лучший в мире папа. И уж точно не самый дерьмовый. Вспомни хотя бы австрийского маньяка с его подвалом [27]. Уж он-то стопроцентно папаша похуже тебя.

Мы посмеялись. Да, действительно. Как отец я буду получше этого психа. Если уж сравнивать, то желательно с тем, кому точно не проигрываешь.

Сами по телефону все время приходят сообщения. Поначалу я думал, что это выяснение романтических отношений с Йенни. Но они расстались, а телефон продолжает звонить, пищать и блямкать в неурочное время. И это длится уже несколько недель. После каждого сообщения Сами прямо бледнеет.

– Сами, ты мой лучший друг и очень здорово, что ты живешь тут. Оставайся сколько хочешь. Но что это за сообщения?

– Не обращай внимания.

– Может, тебе нужны деньги на ремонт?

– Какой ремонт?

– Ну, протеч… Погоди, у тебя вообще была какая-то протечка?

Сами замолкает и делает глотательное движение.

– Я скрываюсь от банды байкеров. Извини. Черт, извини! Я не рассказывал, чтобы не впутывать тебя в это дерьмо.

– Бандиты-байкеры?

– Да. Хотя я не знаю, бандиты ли они. Но во всяком случае угрожают меня убить за то, что я случайно уронил их мотоциклы. Вернее, намеренно.

Сами плачет и рассказывает, а я слушаю. Где уже есть трое детей, там и четвертый найдет утешение. Цепь событий настолько невероятная, что это могло случиться только с Сами. Причина – самая трогательная из возможных: дела сердечные. Сами показывает полученные сообщения и объясняет, как он скрывается все последнее время.

– Спасибо, что пустил меня. Я переберусь обратно домой. Будь что будет.

– Ты останешься здесь столько, сколько сам будешь в состоянии терпеть наши вопли.

– Это не вопли, а жизнь. Я никогда не видел ничего более прекрасного с такого близкого расстояния. Утром я наблюдал, как ты причесывал Хелми. Девочка сияла от удовольствия. В иллюстрированном словаре такой картинкой можно объяснить слово «любовь». А моя мышиная возня описывается словом «идиотизм».

Единственное «преступление» Сами – его желание стать отцом. Стоит ли того отцовство? Даже самой примитивной профессии надо учиться, а эта сложнейшая и почти непосильная задача сваливается на плечи дилетантам.

В распоряжении родителя множество способов загубить ребенку будущее. И довольно мало средств гарантировать хоть какой-то успех. Если бы родительство было коммерческим предприятием, оно обанкротилось бы, не дотянув до конца первого же финансового года.

Предпринимательство – в принципе дело нехитрое. Нужно, чтобы денег приходило больше, чем тратилось, прибыль должна превышать инвестиции. Доходы от родительства труднее измерить, однако первые десять лет с детьми – это сплошные убытки. Бывают и хорошие моменты. Но пара трогательных детских выступлений на рождественских утренниках и сочувственная шутка – слабая компенсация за весь тот кромешный ад и хаос, который длится годами.

Все, что может воспалиться, обязательно воспаляется. Уши, горло, бронхи, мочеиспускательные каналы, аппендиксы, отношения между супругами. Почему группы в детских садах, вместо «земляничек» и «черничек», прямо не называют «вшами», «ленточными червями» и «ветрянкой»? Или «вымогателями», «надоедами» и «кривляками»?

Я был преуспевающим специалистом в своей области, но ради семьи мне пришлось отказаться от командировок, и зарплата уменьшилась. Сейчас я настолько никчемный сотрудник, что, будь я работодателем, ни за что не взял бы такого на работу. Кто-то из детей постоянно болеет, другого нужно везти в поликлинику, третьего – на занятия к логопеду, на уроки танцев или еще куда-то.

Когда человек становится родителем, он совершенно меняется. Так и должно быть. Но нужно отличать изменения хорошие и плохие. Я, конечно, и не думал, что все останется по-прежнему. Разумеется, понимал, что должна быть разница. Но чтобы настолько существенная?

Пока не было детей, в отпуске я успевал восстановиться от накопившейся на работе усталости. Теперь все наоборот: восстанавливаюсь на работе от усталости, накопившейся за время отпуска. Принято считать, что на работе устают. Какая глупость! Работа – просто отдушина.

Одно я знаю точно. Взрослый не должен отказываться от себя. На вопрос «как дела?» не следует всякий раз пускаться в перечисление новостей своих детей, используя местоимение «мы». Если я перестану существовать, дело плохо.

Это случилось с моей женой Саллой. Она перестала быть собой. Превратилась в маму Хелми, Сюльви и Сайми. Салла полностью посвятила себя материнству. Но опыт показывает, что не следует посвящать себя чему-либо полностью. Если зациклиться на чем-то, не останется ничего. И вот теперь я тоже на полном газу несусь в ту же стену.

Однако мои заботы отходят на задний план, когда я думаю о ситуации Сами. Надо ему как-то помочь. Знать бы только – как.