В королевстве наступила весна. Солнце каждое утро вставало раньше, птицы неустанно учили новые мелодии, деревья направляли все соки в ещё не распустившиеся листья, а ветер ответственно сдувал накопившуюся паутину и пыль.
Всё словно оживало в этой прекрасной стране, но придворным и слугам в замке было не до наслаждения скромным солнцем на лесных опушках, не до прогулок под ажурными фонарями теплыми апрельскими вечерами. Их волновало одно из важнейших событий весны – спринклин. Во время спринклина нельзя было ни спать, ни отдыхать. Только уборка, только чистота, только порядок волновали всех в эти непростые месяцы. Замок был настолько велик, что нести найденную в неположенном месте расчёску приходилось чуть ли не целый день.
Все подданные упорно наводили порядок: одни протирали фарфоровую посуду с причудливыми черепашками, другие устраивали конференции для заключения мирных договоров с мышами и тараканами, третьи на длинных-длинных лестницах, стоя под потолком, полировали аметистовые канделябры и хрустальные люстры, четвёртые маленькими щёточками чистили квадратную плитку, три на три дюйма каждая, которой были украшены все стены дворца, пятые уходили в экспедиции на крыши замка – за зиму там могло появиться что угодно: от осиного гнезда до магического портала, оставленного каким-нибудь невеждой-волшебником. Безусловно, дел было много, каждый был занят, но, как оказалось, никто не спешил скорее выполнить свою работу, и на то была причина.
Самым сложным в спринклине была уборка в цветной кладовой. Только представьте: нужно протереть каждый из миллионов кубиков от пыли, пересчитать и расставить в нужном порядке. Но, как бы ни не хотели придворные идти в кладовую, дело дошло и до неё. С тяжёлыми вздохами и причитаниями они входили в светящееся всеми цветами и оттенками чудесное место. Всё дело в том, что, случайно уронив кубик или просто неаккуратно положив его на полку, подчинённый обрекал принца на сильные боли и переживания. Он сразу вспоминал тот сердечный выбор, сразу сомневался над его правильностью, сомнения разъедали его и духовно, и физически. А задеть кубик, такой маленький, было очень легко. Вот Амбижити и мучился в последние дни спринклина. Однажды ему было так плохо, что он чуть не казнил несчастного, уронившего кубик с особо печальным решением. Сам же принц боялся заходить в цветную кладовую. Каждый из миллионов кубиков – его несостоявшихся жизней – звал его, показывал через свои прозрачные стенки возможные исходы, уже не реальные, но и не пропавшие в вечности: они обречены бесконечно лежать в этой кладовой, бесконечно, мертвым грузом, терзать бедного принца.
– М830, аккуратнее! Эти ализариновые нельзя брать без особых варежек – они самые больные! Тебе не жаль нашего несчастного принца?
– Да, да, помню, К538.
– Послушай, ты не знаешь, кто поставил лиловый и сиреневый кубики рядом? Они же сольются. По таблице совместимостей их можно ставить хотя бы через три кубика…
– Сейчас переставлю. Ой!
– Что случилось?
– Я часто убирал эту полку в прошлые спринклины, и здесь всегда был такой… персиковый кубик. Отливал серебряным в тени, и золотым на солнце. Он всегда мне очень нравился – отличался от всех остальных… было в нём что-то непостижимое, что-то манящее. Он пропал – нигде не могу его найти.
– Да быть того не может, М830! Кому понадобился какой-то кубик?