Первая сказка

Язык пекинских синантропов

ОМ — единство, объединение, слияние, целостность, половой акт, вместе, мы. Выражается образами обнявшихся людей, света и солнца, соединенных ладоней и др.

АА — дух, одухотворенность, смысл, имя и вообще все «идеальное»: мысль, образ, слово, общение, знание. Знать, думать, понимать. Представляется в образе ветра, летящих птиц, звездного небы, темноты, огня.

МА — женщина, мать, жизнь, рождение, еда, довольство, спокойствие, радость, хорошо, приятно. Представляется в виде женских символов: плоды, лесистые холмы, родники, пещеры, отверстия, вода.

ТА — мужчина, Отец и все мужское: сила, каменные орудия, палки, зубы и когти, хищные звери. Представляется в виде соответствующих мужских символов.

У — недовольство, опасность, страх, враг, маленький, ничтожный, молодой. Выражается образами враждебных и ненавистных людей и животных, особенно Отцов-деспотов, собак и гиен, а также мелких зверьков.

НО — отрицание, отсутствие, уход, смерть, убивать. Представляется в виде предметов, уплывающих по реке, людей, уходящих вдаль; в виде кровавой борозды на снегу и пр.

ДА — согласие, наличие, появление, увеличение, давать, расти. Представляется обычно в виде сцен из семейных трапехз, прихода людей и появления предметов.

ХО — желание, побуждение к действию, хочу, сделай, приказ, власть. Выражается образами голодных людей, бесплодных попыток сделать что-либо, раскрывающихся черепов.

ВА — одобрение, восторг, преклонение, подчинение, большой, великий. Выражается в основном мимикой и жестикуляцией, а также образами крупных животных — слонов и буйволов.

Глава 6. Дарующий Жизнь

Они замерли, потрясенные величием свершившегося чуда. Совсем недавно они были всего лишь двумя одинокими, слабыми существами, теперь же они составили новое, невиданное и могущественное целое, тонущее в ослепительном сиянии новорожденного небесного существа.

— Ом! — повторила девушка за Сероглазым, и в ее мыслях их тела снова соединились, рождая вокруг себя огненное кольцо. Охваченный вновь вспыхнувшим желанием, Сероглазый потянулся к своей подруге; душа его трепетала, переполненная восторгом. В этот миг перед глазами его снова возник образ Света в конце пещеры, и ему страстно захотелось передать свое видение Длинноволосой. Он выкрикнул нараспев:

— Аа! — и девушка, увидев его мысль, простерла руки к потолку и шепотом повторила:

— Аа! — Великий дух, благодарю тебя за то, что ты соединил нас!

Руки Сероглазого уже ласкали ее тело. Упиваясь новообретенной возможностью посылать Длинноволосой крылатые мысли-звуки, Сероглазый сладостно простонал:

— Ма! — и изумленная девушка вдруг увидела себя его глазами. До чего же были преувеличены ее формы!

Взглянув на взметнувшийся вверх ствол могучего дуба, Длинноволосая дотронулась до него пальцами и восхищенно произнесла:

— Та!

Таких зверей, как в этой летучей мысли своей подруги, Сероглазый еще не видывал. Он хотел было продолжить этот обмен мыслями, но желание, наполнявшее зверя, было уже слишком велико… И вот они снова вместе, и Длинноволосая, закрыв глаза, шепчет одними губами в такт порывистым движениям своего тела:

— Ом! Ом! — пока наконец не срывается на крик, чувствуя, как снова, бесшумно и плавно, падает в бездну.

Так они провели много часов — любили друг друга, а в промежутках менялись мыслями, и неизвестно, от чего было больше их счастье — от долгожданной физической близости или от небывалого чуда близости духовной.

Они продолжали выдумывать слова, связывая звуки с мысленными образами, пока не стало ясно, что они могут передать друг другу любую мысль, какая только ни придет им в голову. Девяти слов хватало, чтобы собеседник мог разобраться в любых, самых сложных образах, посылаемых небесным путем духов от одного разума другому. Оба они не сомневались, что чудо общения стало возможным лишь благодаря тому, что их прозрачные тела остались навеки слитыми в одно в том удивительном мире, где им только что довелось побывать, и откуда до них не возвращался ни один человек. Потому-то и сами мысли, и летящие с ними слова, и весь процесс общения они называли АА — дух.

Потом они долго лежали друг возле друга, утомленные любовью; Сероглазый представлял себе медовую реку, очень сладкую и потому текущую так медленно… Длинноволосая понимала его. Им обоим было так хорошо, что они даже не могли пошевелиться.

Так прошло много времени. Солнце уже давно встало, яркий свет лился из входного отверстия пещеры.

Сероглазый приподнялся на локте и посмотрел вокруг. Увидев множество обглоданных костей, он вспомнил наконец, какой страшной опасности они подвергались все это время. Сероглазый резко вскочил на ноги.

— Та! Та! — не открывая глаз, лениво позвала его Длинноволосая, — Та! Ом!

Но Сероглазому было уже не до этого. Испуганно озираясь, он скривил лицо в угрожающей гримасе, растопырил согнутые наподобие когтей пальцы и, подражая голосу Дарующего, произнес:

— У!

Длинноволосая увидела огромного черного медведя. Испуг Сероглазого передался и ей. Она вскочила, и вместе с Сероглазым они ринулись к выходу.

Выгоревший склон, река, равнина на том берегу и дальние холмы — все было залито солнечным светом. Дарующий жизнь перешел бурный поток вброд на перекате. Переждав пожар за рекой, он теперь возвращался, голодный и злой, в свое логово.

Прежде, чем Сероглазый и Длинноволосая успели сообразить, что к чему, медведь отряхнулся и неторопливо побрел прямо к ним, обнюхивая обгорелую землю и почерневшие ветки чудом уцелевших кустов.

Положение было отчаянным. Если они попытаются бежать, Дарующий сразу заметит их и догонит двумя прыжками. И все же любой другой человек на их месте попробовал бы спастись бегством — это был единственный, хоть и ничтожный, шанс остаться в живых. Их двое — медведь убьет одного, а второй может успеть скрыться.

Весь опыт, накопленный бесчисленными поколениями предков, говорил им: бегите! Но чудо, свершившееся этой ночью, вдохнуло в них небывалую силу. Сероглазый уже не испытывал того бесконечного ужаса перед могучим зверем, которое испокон века было свойственно людям. Медведь больше не казался ему высшим существом. Он видел в нем страшного и могущественного врага, но врага, с которым можно сразиться.

Они не побежали. Стоя плечом к плечу, они черпали друг в друге силу и мужество, решив погибнуть вместе, но не расстаться. И в это великое мгновение Длинноволосая взяла своего друга за руку и сказала тихо и твердо:

— Ом! У-та но! — Мы вместе! Мы убьем медведя!

Сероглазый быстрым взглядом окинул пещеру в поисках подходящего оружия. Он заметил на полу длинную, обгоревшую с одного конца палку, которую он принес с собой во время степного пожара. Сероглазый схватил ее и отпрыгнул в темноту. Сердце его бешено колотилось, он слышал учащенное дыхание Длинноволосой, которая стояла поодаль, держа обеими руками тяжелую кость — плечо буйвола.

Теперь Сероглазый совсем не чувствовал страха. Ощущение собственной силы и непобедимости владело им. Даже духи мертвых, которые всегда во множестве роились в спертом воздухе медвежьей пещеры, исчезли, словно их и не было. Мысль промелькнула в голове Сероглазого: великий свет разгоняет злобных духов.

Теперь, когда войдет в свое логово черный хищник, он, Сероглазый, не оцепенеет в ледяной неподвижности, безропотно отдавая медведю свою жизнь. Длинноволосая, уловив состояние своего друга, почувствовав его радость, тоже перестала бояться. Лицо ее скривилось в яростной, воинственной гримасе, и она громко выкрикнула:

— Та но!

Сероглазый поймал ее мысль: длинный сук, торчащий из развилки двух толстых веток, протыкает медведя насквозь.

Возглас Длинноволосой потонул в бешеном реве голодного зверя. Медведь ввалился в пещеру, на миг заслонив собой струящийся свет. Сероглазый крикнул во всю свою мощную глотку, стараясь перекрыть рев Дарующего Жизнь. Медведь остановился. Никогда еще пещера не встречала его так неожиданно. Никогда еще эти слабосильные двуногие охотники за объедками не осмеливались бросить ему вызов — ему, сильнейшему из хищников, не знавшему врагов.

Но растерянность зверя длилась не больше секунды, и в следующее мгновение разъяренный медведь оказался рядом с Сероглазым. Огромная когтистая лапа уже готова была разбить Сероглазому голову, но в этот момент подоспела Длинноволосая. Сокрушительной силы удар обрушился на загривок медведя.

— Ом! — крикнула девушка, и зверь обернулся. Удар не причинил ему вреда, он лишь на миг отвлек его внимание.

Лицо Сероглазого было перекошено яростью.

— Та но! — мысль девушки пронеслась у него в голове, и Сероглазый изо всех сил ударил медведя в бок своей заостренной огнем палкой, успев увернуться от могучей лапы. Копье до половины вошло в чрево зверя и моментально стало мокрым от крови.

Ошалевший от боли медведь заметался по пещере, выворачивая валуны; но ему никак не удавалось достать двух ловких, вертких людей. Наконец он загнал одного из врагов в дальний угол. Несчастное существо замерло в ожидании неминуемой смерти. Внезапно медведь почуял сзади стремительное движение, какую-то непредвиденную опасность, но ничего не успел сделать. На его загривке, вцепившись руками и ногами в густой мех, повис второй человек. Медведь взревел и встал на задние лапы, выпрямившись во весь рост и пытаясь сбросить с себя Сероглазого.

— Но! — крикнул тот, и парализованная страхом девушка вдруг увидела себя с огромным мужским орудием. Воля вернулась к ней. Она подняла кость и со всего размаха воткнула ее острым обломанным концом в открытое брюхо медведя, и сама проскользнула под его поднятыми лапами. Окровавленный зверь рухнул на землю, а два человека, выскочив из пещеры, спрятались за ближайшим выступом скалы.

Медведь еще пытался подняться и яростно ревел, но два точных удара, нанесенных ему маленькими двуногими падальщиками, оказались смертельными. Его рев постепенно затихал, превращаясь в хриплый вой, потом и вовсе стих.

Сероглазый и Длинноволосая осторожно вошли в пещеру. Громадная черная туша Дарующего Жизнь лежала неподвижно. Его влажная еще шкура пахла дымом и кровью.

Победители замерли, стоя бок о бок над трупом медведя. Их разум не мог охватить всего величия свершившегося события. Они не верили, что это грозное чудовище, уступавшее по силе только слону, лежит перед ними бездыханное, и что сделали это они сами. Сероглазый вспомнил давящее ощущение ужаса, которое он испытывал еще недавно при одной мысли о Дарующем Жизнь. Медведь всегда был для Семьи высшим существом, и пропасть, разделявшая Дарующего и людей, казалась непреодолимой. И вот он мертв. Как это могло произойти?

— Аа ва! — восхищенно проговорила девушка. Сероглазый, поймав ее мысль, увидел ночное небо, усыпанное звездами, ветер над рекой и языки пламени, пожиравшие медведя. Великий дух, Светящееся существо в конце туннеля вдохнуло в них невиданную силу и подарило им эту победу.

— Ом ва! — воскликнул Сероглазый. Соединившись, мы стали могущественнее всех! Отныне мы непобедимы!

Охваченные внезапной радостью, они вспрыгнули на тушу зверя. Их ноги по щиколотку утонули в густой черной шерсти. Ощущение было таким приятным, что Сероглазому вдруг вспомнилась картина из далекого детства: он, совсем еще маленький, лежит, уютно свернувшись, на коленях своей матери и прижимается щекой к ее теплому животу.

Радости больше не было. Тоска и отчаяние сдавили горло Сероглазого. Он лег на тело мертвого зверя и обнял его, уткнувшись лицом во влажный мех.

— Ма… — пробормотал он. — Да ма но… ма но… ом но… — Дарующий Жизнь умер… Он больше не будет кормить нас… Мы все погибнем!

Длинноволосая ужаснулась, увидев мысли своего друга: мертвые матери в пещере, пузатые дети с тонкими ручками глотают землю… Но вдруг среди этих картин отчаяния промелькнула забавная сценка: мальчик стоит на четвереньках у бурной реки; он рычит, подражая хищному зверю, влезает в воду и пытается схватить большую сверкающую рыбу.

Длинноволосая ухватилась за эту мысль, потому что в ней была надежда. Взяв своего друга за руку, она заставила его встать и сказала, показывая то на обгоревший заостренный сук, то на огненного зверя Сероглазого:

— Та-та! Та-та ва! — Ты могуч! Твоя сила подобна силе медведя!

Сероглазый поднял голову и удивленно и немного испуганно посмотрел на свою подругу. Его детская мечта — стать подобным Дарующему Жизнь — вспомнилась ему в виде вереницы ярких, величественных образов. И Длинноволосая, в лад его мыслям, протянула ему обагренное темной кровью копье и сказала торжественно:

— Та-та — да ма! — Ты — могучий медведь, Дарующий Жизнь!

Сероглазый взмахнул копьем. Глаза его светились счастьем победы. Ликующий крик вырвался из его груди:

— Ва! Та-та — да ма!

Подобно тому как брат, убивший Отца, сам становился Отцом, так и он, победив медведя, должен был стать Дарующим Жизнь.

Внезапно его захлестнула волна нежности к Длинноволосой. Он обнял ее, прижавшись к ней всем телом.

— Ма-ма… Ом… Да ма! — О прекрасная женщина, ты подобна самой жизни; мы оба, мы вместе — медведи, дарующие жизнь!

Потом они заснули, прижавшись друг к другу и положив головы на мохнатую лапу медведя. Во сне им явился Свет. В каждой руке у него была медвежья голова. Он водрузил эти головы им на плечи, говоря:

— Аа ва! Ом ва! Ом да ма!

Они проснулись лишь на следующее утро, радостные и полные сил. Длинноволосая лениво потянулась и сонным голосом позвала Сероглазого:

— Та-та!

— Ма-ма! — ласково отозвался Сероглазый.

— Хо ма.

Сероглазому тоже хотелось есть. Он встал и осмотрелся.

Взгляд его тотчас упал на тушу пещерного медведя. Девушка приподнялась и провела рукой по пушистому меху.

— У? — сказала она неуверенно. Может быть, это опасно — есть медведя?

Сероглазый на секунду замешкался, потом сказал решительно:

— Но! — и, подумав, добавил: — Ом да ма!

Девушка увидела: они с Сероглазым едят мясо медведя; вот у них вырастает густая шерсть, когти и клыки; с каждым проглоченным куском они становятся все больше похожи на Дарующего Жизнь. Они должны съесть его — соединить свою плоть с его плотью, и тогда уж точно они станут такими же могучими, как он. Пусть же прозрачный АА медведя сольется со Светом и сделает его еще ярче и сильнее…

— Аа да! — воскликнула Ма-ма, воодушевленная своей догадкой. Пусть вырастет великий Дух!

Сероглазый нашел два твердых камня и, усевшись поудобнее, принялся за работу. Уперев темно-бурый, полупрозрачный кремень в пол и придерживая его пяткой, он принялся наносить по нему резкие точные удары другим камнем — куском черного базальта. Откалывая от кремня узкие длинные пластинки, он постепенно заострял его край. Наконец рубило было готово.

Когда Сероглазый с орудием в руках подошел к медведю, он почувствовал мимолетную робость; казалось, вот-вот оживут его былые страхи перед чудовищем. Но Длинноволосая, подобрав с земли острые кремневые отщепы, уже сидела на корточках возле туши, выжидательно глядя на своего друга. Та-та справился с собой и одним ударом вспорол шкуру на брюхе Дарующего. Раз за разом углубляя разрез, он перерубил медвежьи ребра и добрался до внутренностей. Ма-ма тем временем ловко орудовала тонкой кремневой пластинкой, отделяя шкуру от мяса по бокам от разреза. Когда чрево медведя раскрылось, Сероглазый погрузил туда обе руки и выдернул сердце Дарующего.

— Ма!

Длинноволосая оставила свою работу и, затаив дыхание, принялась наблюдать, как Та-та, положив сердце на камень, разрезает его рубилом на две части. Одну половину он отдал девушке, другую взял себе.

Принимая пищу из рук Сероглазого, Ма-ма чувствовала себя бесконечно счастливой. Та-та был Отцом, она — его женщиной; он кормил ее. Вместе они были — ОМ, и пища, которую они сейчас съедят — ведь Сероглазый не случайно выбрал сердце, средоточие жизни грозного хищника — была поистине МА, еда — жизнь, последний дар могучего зверя. Девушка представила себе, как смотрит сейчас с небес на их трапезу Светящийся АА; она подняла руку с медвежьим сердцем к потолку пещеры и, обращаясь к великому Духу, сказала:

— Аа да! — Расти, о Светящийся!

И Сероглазый, повторив ее жест, произнес:

— Та ом! — Медведь отныне будет вместе с нами!

И обоим показалось, что воздух пещеры чуть всколыхнулся, едва уловимые шорохи и вздохи в темных углах оповестили их: Аа услышал вас!

Они принялись за еду. Их челюсти, не привыкшие к свежему мясу, работали изо всех сил. Насытившись, Ма-ма и Та-та снова принялись разделывать тушу.

Ма-ма долго возилась с неровными кусками шкуры, которые ей удалось отделить от тела Дарующего. Она старательно выскребала их кремневыми отщепами, отдирая приставшие клочья бурого мяса, и эту ночь Сероглазый и Длинноволосая провели на восхитительно мягкой и теплой меховой подстилке.

Они оставались в пещере и весь следующий день, лишь изредка спускаясь к реке, чтобы утолить жажду. Им было хорошо вместе. Они вели долгие беседы, меняясь мыслями и перебрасываясь словами, и за этим занятием время текло быстро и незаметно. Казалось, ничто не может нарушить их мирное, спокойное существование.

Так прошло несколько дней. Медвежатина начала подгнивать, с каждым часом становясь все мягче и вкуснее. Та-та и Ма-ма ели от души, по нескольку раз в день набивая животы до отказа. Они не думали о будущем и целиком отдавались своему сегодняшнему счастью.

Тем временем в выжженной степи уже зазеленели новые ростки.

Как-то раз, спускаясь к воде, Сероглазый заметил вдали несколько лошадей, пасущихся по эту сторону реки. Жизнь возвращалась на пепелище; природа, казалось, забыла о недавнем бедствии; только огромное, поваленное бурей дерево на вершине ближнего холма еще чуть дымилось — огонь затаился в его трухлявой сердцевине.

Однажды ночью в пещеру прокрались собаки, привлеченные запахом гниющего мяса. Та-та мгновенно проснулся, схватил обожженную палку и с криком «У но!» набросился на непрошеных гостей. Собаки кинулись к выходу, тявкая и огрызаясь. Две из них, пронзенные копьем, остались неподвижно лежать на каменном полу. Мама сначала хотела помочь своему другу, но, увидев, что собаки бегут прочь, осталась на месте. Когда Сероглазый вернулся к ней, довольный своей победой, она задумчиво и немного грустно произнесла, указывая в ту сторону, куда убежали собаки:

— Аа… хо да.

Та-та увидел ее крылатую мысль: Свет протягивает к собаке свои лучи, поднимает ее и прижимает к себе. Собака растворяется в его сиянии.

Та-та смутился. Дух хочет расти… Он смутно чувствовал глубокую мудрость этих слов. Похожие мысли время от времени возникали и в его голове, вселяя в душу странное беспокойство; он словно хотел чего-то, но никак не мог понять, чего именно. Остаток ночи Та-та провел в тревожном полусне, ворочаясь и раскидывая по полу обрывки медвежьей шкуры. Он встал, едва только рассвело, и вышел из пещеры, преисполненный решимости найти разгадку. Аа хо да…

Та-та шел берегом вверх по течению реки. Он взял с собой свое новое оружие — заостренную палку, она напоминала ему о недавних победах, придавала могущество и храбрость. Его мысли снова и снова рисовали картины, увиденные им в таинственном мире: черный туннель и Великий Свет в его конце. Даже Ма-ма не занимала сейчас его воображение, только могучий Аа, избавивший их от вечного преследования мертвых, от страха перед Дарующим… Если бы можно было найти его здесь, на земле! Та-та шел, ведомый Аа, не представляя себе цели своего путешествия. Он свернул от реки в сторону и пересек равнину, тянувшуюся от берега до холмов. Знакомый запах дыма заставил его остановиться.

Любой другой человек или зверь, почуяв этот запах, бросился бы прочь. Но Та-та остался на месте. Вид лежащего на вершине холма дымящегося дерева вызвал в его памяти картины недавних событий: полыхающий куст, бегство зверей, острая обожженная палка, чуть заметный дымный запах от шкуры Дарующего Жизнь и буйство огня, поглотившее в конце концов все остальные мысли.

Внезапно, пораженный необыкновенной догадкой, Та-та бросился к дымящемуся дереву.

— Аа! — крикнул он и, как в детстве, стал дуть на красные пятнышки. Он дул изо всех сил, и вот в трещине, среди почерневшей коры взвилась огненная змейка. Та-та перестал дуть, и она мгновенно исчезла, спрятавшись в маленьком красном пятне. Та-та опять принялся дуть, надеясь, что на этот раз змейка не умрет.

И снова его старания оказались напрасными.

Аа хо да… Мысли крутились у него в голове, сменяя друг друга, пока не пришли к разгадке.

— Аа ма та! — воскликнул Сероглазый. Нужно, как и в первый раз, отдать Светящемуся Духу свою силу, тогда он вырастет и станет еще прекраснее.

Теперь Та-та знал, что делать. Он снова раздул небольшой огонек и сунул туда сухую обугленную палку — свою ТА. Палка задымилась, вспыхнула и разгорелась ярким ровным пламенем. Та-та завизжал от восторга.

— Аа да! Аа да!

Палка постепенно прогорела, и огонь уменьшился. Тогда Та-та сломал другую сухую ветку, поменьше первой, и с силой ткнул ее в пламя. Загорелась и она. Восторгу Та-та не было предела. Он подпрыгивал, размахивал руками, наконец бросился бежать к пещере, где все еще мирно спала Ма-ма.

— Аа ма та! — кричал он. — Аа да!

Ма-ма, разбуженная его громкими воплями, видела мысли своего друга, но ничего не понимала… Сначала черный туннель и сияющий круг, по краям которого плясали язычки пламени, потом Дарующий Жизнь в светящемся контуре АА, медведь сменился Отцом, наконец Отцовская голова превратилась в самого Та-та, вереницей через пламя прошли мужчины и мальчики, и светящийся шар перерос в бушующий пожар — вся степь в огне.

У Ма-ма был такой удивленный и непонимающий вид, что Та-та перестал суетливо носиться по пещере и постарался успокоиться. Он понял, что здесь, в пещере, ничего не сумеет объяснить. Он взял Ма-ма за руку и потащил за собой. Теперь они вместе бежали через равнину к холмам, где дымилось старое дерево. По дороге Та-та наломал сухих палок и веток от уцелевших во время пожара деревьев. Добравшись до места, Та-та нагнулся и начал раздувать огонь. Наконец маленькая светлая змейка появилась на конце обугленной палки.

— Аа! Аа да! — и Ма-ма увидела, как воплотилась мысль Та-та.

Тот тем временем взял самую большую ветку и обломал сучки, так что она стала гладкой.

— Аа ма та.

С этими словами он сунул палку в огонь. Ветка вспыхнула и полыхнула жаром Ма-ма в лицо. Она отскочила, но не испугалась, лишь произнесла восхищенно:

— Аа да!

Они стали по очереди бросать в огонь принесенный хворост, пока костер не разгорелся и не превратился в огромного Аа. Та-та и Ма-ма завороженно смотрели на своего великого Духа. Они больше не боялись его. Он был теперь с ними. Нужно было только кормить огонь, поддерживать его силу. А когда хворост кончился, Ма-ма и Та-та не захотели прощаться с Духом. Они вместе сходили в лес и принесли кучу еловых и сосновых веток. И снова горел огонь, очаровывая и согревая своих первых поклонников.

Весь следующий день Та-та и Ма-ма таскали в свое жилище хворост, и наконец перенесли огонь в пещеру на конце толстой смолистой палки.

Глава 7. Отец

Та-та и Ма-ма сидели на шкурах перед огнем; пламя освещало их смуглые лица. На стенах пещеры плясали тени, их неясные очертания все время менялись, то исчезали, то появлялись вновь.

Та-та и Ма-ма сначала пугались этих темных дрожащих пятен, но скоро привыкли к ним. Ведь это были не духи мертвых, а всего лишь тени. В пещере больше не было злых духов, они исчезли, признав могущество и превосходство великого Света.

Огонь уничтожил все их тревоги; притягивая к себе взгляд, он властвовал над их мыслями. Они часами зачарованно смотрели на яркое пламя. Потом, убаюканные монотонным потрескиванием веток, засыпали и снова видели во сне неугасимый Свет, могущественного сдвоенного духа Ом-аа.

Та-та и Ма-ма, став хозяевами пещеры медведя, могли теперь как следует рассмотреть и исследовать ее. Пещера оказалась гораздо больше, чем мог представить себе Та-та. Она имела боковое ответвление с низким сводом, но достаточно широкое, чтобы там поместилось два — три десятка человек. Свет от входа сюда не доходил, зато теперь это маленькое уютное помещение озарялось красноватым светом костра. По счастью одна из трещин в стене пещеры не оканчивалась слепо в толще камня, а соединялась с поверхностью, образуя естественную трубу. Природа сама позаботилась о том, чтобы костер в пещере не погас и дым не заполнил жилище людей.

В пещере, согретой огнем, стало так уютно, что Та-та и Ма-ма практически не выходили наружу. Лишь время от времени они отправлялись в ближайший лес, набирали веток и шли обратно, чтобы опять наслаждаться теплом и бездельем.

Однажды в дождливую погоду Та-та принес мокрый хворост. Ма-ма сунула в затухающий огонь сырую ветку — та не загорелась, только громко зашипела и задымилась.

— Аа но! Аа но ма! — встревоженно закричала девушка. В отчаянии она представила себе черное беззвездное небо. Та-та принялся лихорадочно кидать в огонь толстые палки, изо всех сил дул на тлевшие угольки… Борьба продолжалась долго, и наконец подсохшая древесина вспыхнула.

— Ом-аа! — воскликнул Та-та.

— Аа ма! — с восторгом вторила ему девушка. Она прыгала вокруг возрожденного костра и, казалось, от счастья сама была готова залезть в огонь. Потом она оторвала кусок медвежьего мяса и осторожно положила его в самую середину очага.

Сероглазый, сидевший рядом, с любопытством наблюдал за своей подругой. Ему тоже было интересно, как огонь будет есть Дарующего Жизнь. Он представил себе, что после такой пищи Аа станет еще сильнее, и пламя вырастет до самого потолка. Но, к его удивлению, костер больше не стал, зато пещера наполнилась резким незнакомым запахом. Та-та всполошился и начал озираться в поисках источника странного аромата, а Ма-ма выгребла из костра почерневшее мясо и понюхала его. Запах, несомненно, исходил от этого куска. Она в недоумении разглядывала его, потом отдала Та-та: все-таки он был мужчиной и сам должен был решать, как поступить с этой едой. Та-та попробовал откусить кусочек, но обжег язык и губы.

— Ма аа! — испуганно сказал он, показывая на брошенное мясо. Ему показалось, что в этом куске поселился огонь и горящий Аа накажет его за попытку съесть чужое.

— Ом аа, Ма-ма аа, Та-та аа, — успокаивала его Ма-ма. Она сама подняла кусочек уже остывшей медвежатины и откусила немножко. Мясо оказалось необычным на вкус и, главное, очень мягким. Аа прожевал для них мясо и выплюнул его. Ма-ма, оценив по достоинству заботу Аа, отдала остаток необычной еды Та-та. Лицо его выразило крайнее удовольствие и удивление: он никогда не пробовал ничего более вкусного.

Вечером Та-та решил снова отдать огню свою еду. Мясо опять сделалось таким же восхитительным, как и утром.

— Та ма, ва ма, — восклицал Та-та, облизывая пальцы. Ма-ма отказалась от еды — завтрак оказался настолько сытным, что она до сих пор не проголодалась…

На ярко-желтой леопардовой шкуре лежит ком земли. Дует ветер, треплет блестящий мех, приподнимает края шкуры, и бесформенный комок вдруг становится маленьким медвежонком, он растет, растет, потом Та-та и Ма-ма убивают его и съедают.

— Аа да та ма, — сказала Ма-ма. Аа не только пережевывает пищу, но и вкладывает в нее свою силу.

Та-та задумался. Мысль подруги ему понравилась. Он и вправду наелся таким маленьким кусочком мяса, которого ему раньше вдвойне бы не хватило. Это натолкнуло его на новую идею.

— Аа да та… та, — пробормотал Сероглазый, и мысль его превратила маленькую палочку, лежащую на желтой пятнистой шкуре, в толстую отцовскую дубину. Чтобы проверить свою догадку, Тата выбрал длинную, средней толщины еловую палку и сунул ее в огонь. Палка загорелась, но толще не стала и в боевую палицу не превратилась. Та-та разочарованно вытащил ее из костра и потушил маленький огонек на конце. Теперь он заметил, что, хоть палка и осталась такой же, зато конец ее, где плясал огонек, стал острым и крепким. Та-та вспомнил, как он убил самого Дарующего Жизнь вот такой же заостренной палкой. Значит, Аа и в самом деле может сделать оружие непобедимым.

— Ом! Аа да та! Аа но у! — радостно воскликнул Та-та. Он вскочил на ноги и начал носиться по пещере, размахивая своим новым грозным оружием.

— Та-та да ма! — восхищенно визжала Ма-ма. Она подняла кусок медвежьей шкуры с большой дыркой посередине и накинула этот лоскут через голову на плечи своему другу. Та-та пришел от этого в неописуемый восторг и даже положил себе на голову медвежий череп — так он будет еще больше похож на Дарующего Жизнь. Но череп все время падал, так что пришлось придумывать что-то другое. Та-та выбрал короткий толстый сук и как можно плотнее насадил на него череп. Помахав этой зубастой палицей в воздухе и убедившись, что в руках у него поистине страшное оружие, Та-та подержал палицу над огнем, чтобы Аа и ее сделал непобедимой.

Потом он застыл, окидывая себя самого мысленным взором. Та-та видел себя огромным черным медведем, ужасным, могучим, которого боятся не только все люди и Отец, но даже духи мертвых.

Ма-ма, пораженная величием его мыслей, подошла к нему и нежно погладила его новую пушистую кожу.

— Та-та да ма, — тихо произнесла она, и Та-та, обнимая ее, ответил:

— Ом да ма!

Та-та вышел из пещеры под холодный моросящий дождь. Он удивился, что несмотря на сырую погоду, в их пещере было тепло и сухо. Он прекрасно помнил, как холодно и промозгло бывало в обиталище Семьи, когда снаружи шел дождь. Та-та жалко было уходить из уютного жилища, но запас веток для костра подошел к концу — нужно было принести дров.

Та-та так и не снял с себя медвежью шкуру, и новое оружие не захотел оставить в пещере, хоть и понимал, что оно помешает нести хворост.

Он шел по невысокой свежей траве кратчайшим путем к лесу. В спину дул холодный ветер, он трепал волосы Та-та, обгонял его и со свистом несся вперед, раскачивая высокие ели. В другой раз Та-та побежал бы быстрее, чтобы согреться, но сейчас он шел не спеша. Его новая кожа — медвежья шкура — защищала его от ветра, в ней было так же тепло, как и рядом с Аа.

Внезапно Та-та почувствовал какое-то смутное беспокойство. Он не мог понять причины этого — вокруг было тихо, никаких хищников он не видел, и нос его ощущал только знакомые запахи. Это было ново и странно — раньше, испытывая тревогу или страх, он всегда хорошо знал, что именно вызвало эти чувства. Но с тех пор, как часть его духа, соединившись с духом Ма-ма, осталась в светящемся круге, его сознание как бы разделилось надвое, и он теперь не всегда мог сразу разобраться в собственных ощущениях.

Поглощенный этими мыслями, Та-та не заметил, как дошел до кромки леса. Дров здесь было сколько угодно, и вскоре он возвратился к пещере, нагруженный ветками, между которыми запутались копье и палица: свое оружие Та-та принес обратно.

Он свалил хворост около костра. Огонек стал уже совсем маленьким — вот-вот потухнет. Та-та осторожно положил в огонь тонкие ветки. Они быстро подсохли на горячих углях и вспыхнули. Теперь Сероглазый мог отдышаться и расслабиться.

Ма-ма в пещере не было. Убедившись в этом, Та-та забеспокоился не на шутку. Конечно, она могла спуститься к реке или отлучиться ненадолго по какой-нибудь другой надобности, но Та-та сердцем чуял неладное. Неясная тревога перешла в уверенность; Аа с небес говорил Сероглазому: стряслась беда.

Та-та выбежал из пещеры. Солнце садилось за серой пеленой туч, приближался вечер — холодный и промозглый. Девушки нигде не было. Та-та стал звать ее, сначала тихо, потом во весь голос.

— Ма-ма!

Никто не откликнулся, только несколько испуганных птиц с протяжными криками вылетели из прибрежных кустов. Та-та бегал вдоль берега, всматривался в темнеющую степь, втягивал в себя воздух, принюхиваясь; но дождь смыл все запахи, оставив только один — запах влажной земли. В одном месте он нашел какие-то следы на песке, но тяжелые капли размыли их очертания, и он не мог понять даже, кто здесь прошел — человек или зверь.

В тоске и страхе Та-та вернулся к огню и сел на медвежью шкуру. Неужели он остался один? Глаза его неотрывно глядели на языки пламени, на красные угли. Только огонь, только Аа мог помочь ему: ведь Аа знает, где Ма-ма и что с ней случилось, он знает все.

Та-та протянул руку и коснулся теплой золы, усыпавшей пол пещеры вокруг кострища. Пальцем он выкопал в золе маленькую ямку.

— Ма-ма, — произнес он тихо, глядя на это углубление, — Ма-ма!

Ямка — МА — изображала женщину, он выкопал ее в подтверждение своих слов. Он звал Ма-ма, он хотел, чтобы она вернулась и просил помощи великого Аа.

— Аа, — сказал Сероглазый, — Та-та у. Хо Ма-ма!

Он взял мокрую ветку и осторожно стряхнул с нее каплю воды прямо в ямку. Потом поджег ветку на огне и воткнул ее горящим концом в углубление. Теперь Аа наверняка поймет, чего просит у него Та-та.

Костер вспыхнул ярче; Та-та приблизил лицо к огню и пробормотал:

— Аа ва! Ом! Та-та, Ма-ма, ом!

Дым попал ему в глаза, потекли слезы. И в этот миг, когда взор Та-та затуманился, Аа наконец ответил ему. Или это были мысли Ма-ма, перенесенные издалека по его просьбе? Сначала образы были неясными и смутными, потом они постепенно прояснились…

Та-та нет — он ушел за ветками для Аа. Ма-ма сидит у костра, прислонившись спиной у стенке, и дремлет. Вот Ма-ма превращается в рыбу, она — в воде, медленно движется против течения, шевелит плавниками, открывает рот… Ма-ма хочет пить. Она стряхивает сон, выходит из пещеры и спускается к реке. Вода прохладна и вкусна, ей нравится прикасаться мокрыми ладонями к лицу, плечам и груди. Напившись и смыв с себя копоть, Ма-ма возвращается, и вдруг на встречу ей из темного входа выскакивают люди. Впереди — Отец со своей дубиной, за ним — трое подростков и Калека. Они несут мертвых собак — собак, убитых Сероглазым несколько ночей назад. Мужчины Семьи украли добычу Тата, так же, как они забирали добычу медведя. Они не знают, что Дарующий Жизнь теперь — не медведь, а человек. Они не могли найти в темноте тайный вход в жилище Аа, так как огонек стал совсем крошечным. Запах дыма смутил и испугал их, они не знают, что означает этот запах и почему он появился в пещере Дарующего. Они собираются поскорей бежать с добычей к Семье, но тут Отец видит Ма-ма. Узнав ее, он издает хриплый возглас удивления и торжества.

Ма-ма ненавидит этих людей. У них собачьи головы. Жалкие пожиратели объедков. Из пещеры выходит огромный медведь — это Тата. Одним ударом могучей лапы он сметает их. Тысячи копий пронзают визжащих людей-собак… Видение расплывается и блекнет. Отец хватает Ма-ма за руку.

— Та-та! — кричит Длинноволосая, отчаянно пытаясь вырваться. Мелькает занесенная дубина, и все погружается во тьму.

Та-та открыл глаза. Он чувствовал, как звериная ярость вскипает в нем; его ненависть к мучителю-Отцу, о котором он уже начал было забывать в последние счастливые дни, вспыхнула с удесятеренной силой. Та-та вскочил и схватил свое ужасное оружие — дубину с насаженным клыкастым черепом.

— Но! — вскричал он гневно, словно хотел одним этим словом уничтожить врага.

Но в этот миг он вдруг вспомнил свое последнее столкновение с Отцом. Вспомнил жестокий удар отцовской дубины и свое бесславное бегство. Представляя себе Отца, Та-та до сих пор видел себя совсем маленьким рядом с ним.

На секунду Та-та замер в нерешительности, но вот взгляд его упал на горящий костер, и мужество вернулось к нему.

— Аа ом, — Та-та протянул руки к огню. Ты со мной, великий Дух. И, словно желая показать огню, какой помощи он от него ждет, Та-та схватил ветку из кучи хвороста.

— У та! — это Отец!

Затем он изломал ее в мелкие кусочки и бросил в огонь.

— Но! — он должен умереть, и ты, Аа, мне в этом поможешь!

Пламя пожрало ветки и превратило их в пепел. Та-та набросал в костер целую кучу дров; огонь разгорелся, в маленькой пещерке стало жарко. Аа пылал яростью и гневом — вместе они убьют Отца.

Та-та в бешенстве прыгал у огня, потрясая палицей. Левой рукой он бил себя в грудь, покрытую медвежьей шкурой.

— Та-та ва! — кричал он, — Аа ом! Та-та да ма!

Я — могучий медведь! Со мной — великий Аа!

Он бросился вон из пещеры. В правой руке он держал палицу, в левой — горящую головню, под мышкой зажал копье.

Он бежал вдоль берега к пещере Семьи. Стемнело, тучи низко нависли над степью; редкие капли дождя шипели на обугленном конце ветки, ветер иногда раздувал язычки пламени на тлеющей древесине. Та-та бежал молча, сжав зубы, медвежья шкура хлопала по его спине. Дарующий Жизнь мчался в пещеру людей, чтобы стать их Отцом и повелителем.

Ма-ма первой узнала о приближении Сероглазого. Она увидела его в холодной сырой тьме пещеры, когда он был еще далеко — увидела, не открывая глаз…

Великий Свет опускается на голову Отца. Голова вспыхивает… Она горит ровно и ярко, наконец сгорает вся, и на ее месте оказывается голова Та-та.

Ма-ма напряглась и приготовилась к схватке. Мысли Отца и других людей Семьи были для нее закрыты, но она слышала, как они безмятежно сопят во сне и знала, что Отец не подозревает о нависшей над ним опасности.

Отец приволок ее, бесчувственную, в холодное жилище Семьи и бросил на пол, тут же забыв о ее существовании. Никто не заметил, как она очнулась, и Ма-ма решила пока не подавать признаков жизни и не привлекать к себе внимания. Ждать ей пришлось недолго.

Где-то рядом послышалось шлепанье бегущих ног по мокрой земле, и вход в пещеру озарился красноватым светом. На пороге стоял Та-та.

Отец проснулся, встревоженный шумом, и быстро вскочил на ноги. Рука его потянулась к дубине, но гневное рычание застряло у него в глотке, когда он увидел неведомое чудовище у входа.

Поистине вид его был ужасен. Фигурой и ростом похожее на человека, страшное существо было покрыто черным мехом Дарующего Жизнь, и у него было две головы — человеческая на плечах и медвежья на палке. Тлеющий факел еще больше испугал Отца. Немыслимое чудище соединило в себе силу человека, медведя и степного пожара. Но самым ужасным было даже не это. Отец внезапно ощутил присутствие могучего духа — духа неизмеримо более сильного, чем обычные духи мертвых. Отец чувствовал, что вся сила и ненависть этого грозного духа направлена против него.

Безумный страх охватил Отца. Забиться в самый дальний угол, сжаться в комок и ждать неминуемой гибели — вот все, что ему оставалось.

Но он был в своей пещере, в своем царстве. За его спиной, всхлипывая от страха, жались матери. Он был их Отцом и защитником. Бежать было некуда. Первобытное мужество проснулось в нем — отчаянное мужество затравленного зверя. Отец шагнул вперед, поднимая дубину. Он принимал бой.

— Та-та! — раздался вдруг за его спиной голос Длинноволосой. Девушка тенью проскользнула мимо Отца и подбежала к Сероглазому.

— Ом! — воскликнул Та-та, взмахнув факелом. Головня внезапно разгорелась от движения воздуха. Огонь осветил лицо пришельца, и Отец узнал его. Это был он — его нелюбимый сын, юноша с серыми глазами, тот, кого он всегда ненавидел и тайно боялся. В нем жил дух преданного им когда-то вождя.

Теперь он был получеловеком-полумедведем и держал в руке частицу степного пожара, но Отец не мог сейчас размышлять над этими чудесами. Он только окончательно уверился в неизбежности своей гибели, и эта уверенность неожиданным образом придала ему сил. Он глухо и страшно зарычал и пошел на Сероглазого.

Та-та отдал девушке факел и шагнул навстречу Отцу. Они сошлись у входа в пещеру, и острый обугленный конец копья вонзился Отцу в бок. Из страшной косой раны хлынула кровь. Отец обезумел от боли. Он хрипел и в дикой ярости размахивал дубиной, не видя перед собой ничего, кроме зловещего призрака. Та-та с трудом успевал увертываться и отбиваться от мелькающей дубины.

Раздался треск. Удар достиг цели: левая рука Сероглазого онемела, и у Та-та потемнело в глазах. Он не удержался на ногах и упал, выронив палицу и копье.

Но прежде, чем Отец успел замахнуться для последнего, смертельного удара, Ма-ма со всей силы влепила ему горящей головней по лицу. Посыпались искры и красные угли, ослепленный Отец страшно взвыл, его дубина рассекла воздух, не задев никого из врагов. Ма-ма швырнула в Отца факел и подняла зубастую палицу.

Клыки Дарующего Жизнь вспороли кожу на груди Отца, из ран хлынула кровь. Но жизнь крепко сидела в могучем теле вождя. Выпустив дубину, он одной рукой вцепился в волосы девушки, а другой схватил ее за горло. Сейчас сожмутся его каменные пальцы, и Мама расстанется с жизнью… Но Та-та уже стоял на ногах.

— Но! — и палица опустилась на голову Отца. Хрустнули кости — череп пещерного медведя, насаженный на конец дубины, оказался прочнее черепа человека. Ма-ма почувствовала, как ослабли и разжались руки врага. Хриплый стон вырвался из груди Отца, и он тяжело рухнул на землю, заливаясь кровью. Та-та добил умирающего врага, пронзив ему горло.

Все стихло. Погасший факел еще дымился на каменном полу, рассыпанные по пещере угольки светились красноватыми искрами.

Победители молча стояли над телом Отца. Наконец Та-та сказал, глубоко вздохнув:

— У та но.

И Ма-ма негромко ответила:

— Ма.

Глава 8. Ом

Та-та угрюмо взглянул вперед, в темноту, где притаилась Семья. Все эти люди теперь принадлежали ему: шесть матерей, Калека, восемь подростков обоего пола и полтора десятка детей.

Все произошло так быстро, что Та-та растерялся и не знал, что ему теперь делать и как себя вести. Он представлял себя то Отцом, то медведем; он пытался совместить эти образы в один, но не мог. Образ Отца был ему ненавистен, он не хотел становиться таким же. Куда соблазнительнее было оставаться медведем. Он представил себя в пещере Дарующего, рядом с огнем; он сидит там вместе с Ма-ма, они мирно беседуют и лениво жуют жареное мясо… Но и такая картина почему-то уже не устраивала его. Та-та нервно почесывался, перетаптывался на месте и в замешательстве разглядывал стены и потолок пещеры. Наконец Ма-ма, заметив растерянность своего друга, пришла ему на помощь.

— Аа хо ма, — сказала она. Надо бы накормить огонь… Сероглазый увидел: в костер летят ветки, пламя разгорается… Вот и отцовская дубина брошена в огонь.

Та-та воодушевился. Он чувствовал, что ответ вот-вот будет найден… И точно: разрозненные, обрывочные картинки сложились наконец в понятный и цельный образ…

Он бросает в огонь тело Отца. Затем вся Семья прыгает в костер. Их тела становятся огненными, и вот все они сливаются в одно могучее пламя.

Та-та не знал, чья это была мысль: его ли, Ма-ма или самого Аа. Но он теперь точно знал, что ему делать.

— Аа хо да, — сказал он.

— Ом да, — согласилась Ма-ма.

— Аа хо да! — крикнул Та-та Семье, — Хо ом!

Сбившиеся в кучу перепуганные люди, еще не оправившиеся от потрясения, по-прежнему молчали и не двигались.

— Но аа, — сказала Ма-ма, указывая на Семью, — Но ом. Они не понимают, они еще не с нами.

Тогда Та-та подошел к дрожащим от страха людям и жестами приказал им следовать за ним. Те подчинились, женщины подхватили на руки еще не научившихся ходить ребятишек, и вся Семья покорно побрела вслед за Та-та и Ма-ма к выходу, затем к реке и вдоль берега — к пещере медведя. В жилище людей остался только обожженный и окровавленный труп Отца.

По мере приближения к логову Дарующего Жизнь все заметнее становилось беспокойство матерей. Им никогда еще не приходилось так близко подходить к этому страшному месту. Женщины испуганно прижимали к себе малышей, то и дело останавливались и негромкими возгласами выражали свою тревогу. Наконец, в сотне шагов от входа они встали окончательно. Сероглазый чувствовал: матери боятся медведя, боятся пещеры духов и не понимают, зачем их ведут туда.

— Хо! — в голосе Та-та зазвучали властные нотки. Видя, что женщины не двигаются с места, Сероглазый попытался объяснить им, что никакой опасности нет.

— У но! — говорил он, указывая в сторону медвежьей пещеры. — Та-та да ма! — вот он, медведь. Это я! Сероглазый тряс перед ними своей одеждой и медвежьей головой на палке. Бедные женщины окончательно растерялись. Та-та начал потихоньку подталкивать их вперед. В это время Ма-ма, которая уже стояла наверху, у самого входа, обернулась и крикнула, жестами подзывая всех к себе:

— Но у! — не бойтесь! Здесь нет ничего страшного! Ма-ма постаралась придать своему голосу как можно больше бодрости и уверенности. Матери осмелели, увидев, что длинноволосая девушка одна готова залезть в медвежью пещеру и при этом, кажется, совсем не испытывает страха. И вот вся процессия медленно, с опаской двинулась вперед. Один за другим подростки, дети и женщины прыгали в логово Дарующего Жизнь. Ма-ма провела их узким проходом в жилище огня; Та-та, замыкавший шествие, подталкивал отстающих.

Наконец все расселись вокруг костра. В пещерке было тесновато, и люди сидели вплотную, прижимаясь друг к другу боками. Тата подбросил веток в огонь, пламя разгорелось и живительное тепло растеклось по пещере.

Та-та и Ма-ма улыбались, глядя на бессмысленные отупевшие лица собравшихся, на их отвисшие челюсти и вытаращенные глаза.

Женщины и подростки разглядывали огонь, медвежий скелет с остатками мяса, обрывки шкуры Дарующего Жизнь — и, судя по всему, их способность что-либо понимать с каждой секундой уменьшалась и грозила вскоре исчезнуть полностью и навсегда.

— Но аа! — хохотал Та-та, тыкая пальцем то в одного соседа, то в другого. Насмеявшись вдоволь, Та-та и Ма-ма успокоились и серьезно посмотрели друг на друга.

— Аа хо да, — сказала девушка после паузы, — Аа хо ом.

— Хо аа… — немного растерянно произнес Та-та. Хотел бы я знать, как мы это сделаем.

Они задумались. Та-та уставился на огонь, Ма-ма прикрыла глаза. Очаг мирно потрескивал. Дым стелился под потолком и уходил в темную трещину. Тени плясали на каменных сводах. Люди постепенно приходили в себя. Первыми успокоились дети. Малыши перестали плакать, пригревшись у огня. Им было здесь хорошо и уютно. Их спокойствие передалось затем и матерям. Мужественные подростки, привыкшие ко всевозможным опасностям и неожиданностям, тоже понемногу расслабились. Некоторых одолела дремота, другие принюхивались к остаткам гнилой медвежатины и выжидательно поглядывали на своего нового Отца.

Внезапная догадка осенила Та-та, заставив его подскочить на месте. Он как раз вспоминал свои детские мечты, и тут поймал голодный взгляд одного из подростков.

— Ма!

Девушка подняла голову. Та-та произнес медленно, растягивая слова, чтобы придать им больше веса:

— Хо ом ма у та.

Когда смысл сказанного дошел до Ма-ма и она представила себе эту картину, ей стало страшно.

— Но! У! — Нет, я боюсь! Я боюсь мертвецов, они опасны!

— Ом-аа ва, но у, — возразил Та-та. Наш сдвоенный дух могуч, не надо бояться.

Ма-ма, помолчав, сказала чуть слышно:

— Да. Ом ма у та. — Ты прав. Мы вместе съедим Отца.

Женщины и подростки недоуменно прислушивались к странным звукам, которые издавали Отец и Длинноволосая. Это была еще одна загадка, постичь которую они были не в состоянии. Впрочем, они уже ничему не удивлялись — за эту ночь им довелось увидеть достаточно чудес.

Та-та встал, пробрался через плотно сидящих людей и скрылся в темном проходе.

Снаружи было по-прежнему холодно, хотя дождь уже кончился.

Тата побежал к пещере Семьи. Преодолев не больше половины пути, он перешел на шаг, а затем и вовсе остановился. Ему было страшно. Неожиданная робость сковала его, сделала вялыми его мышцы.

Та-та понял: дух убитого Отца противится его намерению. Та-та не мог больше сделать ни шага вперед. Голова его закружилась, в животе мучительно засосало. Еще немного, и он не устоит на ногах.

— Ом-аа! — пробормотал Та-та, в отчаянии призывая на помощь своего могучего покровителя, — Ом-аа!

Почувствовав небольшое облегчение, Та-та помчался со всех ног обратно к огню. Он не останавливался, пока не оказался в пещере. Его вид, растерянный и больной, встревожил Ма-ма.

— Та-та у. У аа, — тихо сказал Сероглазый. — Неровная темная туча бесшумно несется по небу, ее тень накрывает маленькую фигурку Та-та, и она растворяется без остатка во влажных сумерках налетевшей тучи. И Ма-ма поняла, что главное испытание им еще предстоит — бой с духом Отца.

— Ом-аа но аа-та, — ответила Ма-ма. Она пригласила Та-та сесть поближе, и тот, отогнав двух матерей, устроился рядом с ней. Некоторое время все молча смотрели на огонь, потом Ма-ма подняла руки и произнесла:

— Хо Ом-аа!

Та-та повторил ее движение и слова. Он знал, что злобного духа может испугать только великий Свет. Ма-ма подбросила веток в костер, и он вдруг вспыхнул, осыпав искрами потолок пещеры.

— Ом-аа! — с торжеством в голосе воскликнул Та-та. Он выбрал в куче дров толстый сук и поднес его к огню. На потолке появилась длинная дрожащая тень. Внезапно обернувшись, Ма-ма увидела ее; испугавшись этой тени и мыслей Та-та, она пронзительно взвизгнула. Остальные женщины подхватили ее крик, вслед за матерями заплакали дети. Пещера в одно мгновение наполнилась воплями и визгом; казалось, она вот-вот лопнет от немыслимого шума.

Но Та-та и не думал успокаивать женщин. Вместо этого он осторожно поджег палку и теперь она постепенно сгорала. Тень от нее становилась все меньше и меньше… Наконец он бросил в костер оставшуюся щепку. Женщины и дети уже ополоумели от собственного крика. Тогда только Та-та поднялся на ноги и произнес громко и властно:

— Хо!

Женщины мгновенно замолчали, повинуясь интонации его голоса.

Ма-ма увидела: Та-та снова стал сильным и величественным, как прежде.

— Ом-аа та, — воскликнула она. — Та-та да ма! — Наш сдвоенный дух победил, и Та-та снова медведь.

Та-та в последний раз бросил взгляд на яркое пламя, вышел и решительно зашагал к старой пещере. Теперь ему не было страшно. Пока Свет видит его, дух мертвого не посмеет приблизиться.

В пещере было пусто и холодно. Та-та стоял неподвижно и ждал, пока глаза привыкнут к темноте. Так тихо в этом месте, где Семья жила с незапамятных времен, не было никогда. Эта тишина ошеломила его, он боялся пошевелиться, чтобы не разрушить ее неосторожным шорохом. Тишина завладела им и он, глядя на лежащего перед ним мертвеца, не мог понять, зачем пришел сюда. Та-та ни о чем не думал, его мысли застыли на этой мертвой черной тишине. Руки и ноги отяжелели и отказались двигаться…

Здесь, в своем владении, дух Отца должен был расправиться со своим ненавистным наследником. Внезапно яркое видение вспыхнуло перед глазами Та-та. Великий Свет в конце черного туннеля разгорелся и заполнил собой пустоту, сжег ее и, собравшись снова в магический сияющий круг, оставил повсюду рассеянные звезды — искры.

Та-та встрепенулся.

— Ом-аа! — воскликнул он и этим воинственным криком отогнал тишину.

— Аа ва!

Пустота пещеры уже не страшна ему, а тело Отца — всего лишь мертвое тело. Та-та шагнул к нему и резким движением вскинул его на спину.

Со своей мрачной ношей он вышел из пещеры. Прохладный весенний ветер рассеял тучи, и сквозь неплотную завесу последних облаков проглядывали звезды. Та-та шагал по тропе к новому становищу Семьи…

Сероглазый — маленький человечек — бежит по равнине, а по пятам за ним катится огромный шар, черный и страшный, готовый в одно мгновение раздавить беглеца. На пути Та-та костер. Он прыгает через него, оставляя шар далеко позади. Но вскоре шар снова оказывается рядом; продолжая равномерно и неуклонно катиться вперед, он постепенно догоняет Та-та. Снова костер, прыжок через жаркую светящуюся грань. Но огонь не может надолго остановить бесшумного движения огромного шара. Эта чудовищная погоня кажется бесконечной.

Та-та чувствовал, что решение этой извечной задачи — как человеку защитить себя от могущественных духов мертвых, как привлечь их на свою сторону — у него в руках. Для этого он и тащил ночью в жилище огня труп Отца.

В пещере все уже спали, только Ма-ма и один из братьев ждали возвращения Сероглазого. Молодой брат сидел рядом со спящей матерью, толстой и большегрудой, и осторожно гладил ее, с опаской поглядывая на Ма-ма. Но Длинноволосая не проявляла к происходящему никакого интереса, отрешенно глядя на огонь и протягивая к нему ладони. Когда брат увидел Сероглазого, своего нового Отца, он выпрямился и замер в ожидании наказания. Но Та-та, заметив краем глаза это движение, и не подумал наказывать юношу. Сейчас его занимало совсем другое. Он подтащил мертвое тело поближе к огню. Ма-ма подскочила к нему. В руке она держала заостренное рубило, каким обычно разделывали звериные туши. Та-та подобрал другое рубило, на мгновение поднес орудие к огню и изо всех сил ударил камнем в грудь мертвеца. Волосатая кожа и мышцы разошлись, обнажив розоватые кости. Ма-ма продолжила разрез дальше от груди до горла. Та-та и Ма-ма так увлеклись своей жуткой работой, что не замечали выражения бесконечного ужаса, застывшего на лице молодого брата. Он замер на месте с круглыми от страха глазами и еле сдерживал крик. Но когда Ма-ма рассекла шею мертвого Отца и на пол хлынула темная кровь, юноша не выдержал и его отчаянный вопль разорвал тишину пещеры. Люди мгновенно проснулись. Перед ними лежало кровавое, наполовину расчлененное тело их бывшего властелина. Все стихло; женщины и дети оцепенели, потрясенные этим жутким кощунственным зрелищем.

— Хо! — властно сказал Та-та, и внимание людей переключилось на него.

— Хо у-аа но! — провозгласил он. Непонимающее молчание было ему ответом.

— Ма ом! Хо ма аа! — попыталась объяснить Ма-ма.

Наконец Та-та одним движением вырвал сердце из рассеченной груди Отца и положил его в огонь. Мясо зашипело и наполнило пещеру сладковатым запахом. Калека, сидевший на корточках позади всех, вдруг завыл протяжно и тоскливо, не в силах больше вынести мучительного ожидания неотвратимой и страшной мести отцовского духа. Но его вой так и остался одиноким; люди, казалось, не слышали его. Та-та выгреб палочкой поджарившиеся куски, стряхнул золу и начал есть сердце Отца, исподлобья поглядывая на Семью. В лицах людей он теперь видел не только страх, но еще и голод, смешанный с любопытством. Та-та подозвал к себе сутулого длиннорукого подростка и сунул ему еще теплый кусок мяса.

— Хо! Ма! — произнес он властно. Мальчик облизывался, с жадностью втягивал незнакомый аромат, негромко урчал, ковыряя еду пальцем, но не решался пока отведать ее.

— Хо ма! — повторил Та-та, и мальчик наконец набросился на пищу с жадностью голодного зверя.

Люди постепенно выходили из оцепенения. Та-та чувствовал, что страх их понемногу проходит, уступая место любопытству.

Ма-ма бросала куски расчлененного трупа на горячие угли. Тата вынимал те, что уже поджарились, и передавал их женщинам и подросткам, не заботясь об очередности. Те хватали еду руками, обжигались и роняли дымящееся мясо на землю; некоторые становились на четвереньки и ели прямо с пола. Один лишь Калека, отстранившись от брошенного ему куска, не прикасался к еде и сидел неподвижно, дрожа всем телом. Он не знал, что такое любопытство, и сладость запретного плода была ему непонятна, только страх и отчаяние остались в его изуродованной душе. Он забился в уголок и скорчился там, обхватив голову руками. Из груди его вырывались горестные стоны, по лицу текли слезы. Пока все оставалось по-старому, он мог еще смириться со своей участью, но теперь, когда все в мире так внезапно перевернулось, и Семья, охваченная непонятным порывом, безжалостно ломала привычный уклад, он с неожиданной остротой и болью вдруг понял, что ему уже никогда не стать одним из них. Он всегда будет одинок; жаркий огонь, шипящее дымное мясо Отца — все это не для него. Ему остались лишь холод, темнота и безнадежная тоска до конца дней.

У пылающего костра продолжалось невиданное пиршество. Даже малыши получили свою долю, а те, кто еще не мог есть мяса, всасывали отцовский дух с молоком матерей.

Та-та держал на коленях голову Отца, глядя ей в полуоткрытые мутные глаза.

— Ом, — сказал он голове. Теперь мы вместе.

Одна из женщин, сидевшая рядом с ним, вдруг встрепенулась и посмотрела на Та-та изумленными глазами. Словно молния сверкнула в ее одиноком сознании. Она поняла его! Губы ее приоткрылись, и она, с трудом ворочая неуклюжим языком, пробормотала:

— Ом!

Лицо ее светилось радостью, лишь где-то в глубине темно-карих глаз затаился страх: а вдруг ей показалось? Вдруг сейчас все исчезнет?

Та-та улыбнулся ей. Положив голову на землю макушкой вниз, он наклонился вперед и ударил по ней рубилом, потом еще раз и еще. С каждым ударом, раскачиваясь в такт движениям руки, он повторял:

— Ом! Ом! — и люди завороженно следили за ним. Лица их постепенно просветлялись, души наполняла неизвестная им доселе радость единства.

Та-та вырубил дно отцовского черепа, вынул мозг и положил его в угли. Потом набросал в череп, как в яму, горячей золы, углей и мелких веток. Голова Отца зашипела, из носа повалил дым, и вот наконец в пробитом отверстии показались языки пламени. Та-та поднял за ухо чудовищный факел и осветил им лица сидящих, продолжая плавно покачиваться и бормотать, как заклинание, заветное слово: «Ом! Ом!»

Вглядываясь поочередно в каждого, Та-та замечал, как постепенно, словно нехотя, ему начинают открываться их мысли: сначала он видел их сквозь туманную дымку, потом картинки прояснились и стали яркими и четкими.

Мысли были разными по форме, но объединялись общим смыслом: летящие люди, камень, падающий в пропасть, белка ныряет в дупло, зубы вонзаются в мясо, палка втыкается в землю…

Ом! Вместе! Соединиться! Слиться в одно!

Страсть и безумное вожделение охватили всех; молодые братья сначала с опаской, потом смелее потянулись к матерям, мальчишки — к сестрам; плавные движения постепенно превращались в судорожные толчки, взметнулись наполненные силой и страстью ТА…

Люди теснились друг к другу, сплетая руки и ноги, сливаясь в один стонущий клубок… Сероглазый сам не знал, как очутился в объятиях Ма-ма. Она прижалась к нему всем телом, потом со стоном медленно соскользнула на пол и встала на колени. Та-та крепко обхватил ее. Сверкнула молния, насквозь пронзив океан материнского лона… Потом рядом появились другие женщины, и братья, и все они были вместе.

Первое Слово продолжало звучать над ними, над клубком бьющихся тел, и они, не в силах остановиться, подчинялись его божественному смыслу. Их стоны, крики и приглушенное бормотание слились в один могучий голос, наполнивший пещеру и выплеснувшийся за пределы вселенной.

Одна из женщин, длинноногая и сильная, оттолкнула подскочившего к ней мальчика и пробралась поближе к Та-та. Тот ответил лаской на ее призывную позу. Когда мать начала мерно покачивать бедрами и вскрикивать от удовольствия, Та-та подозвал юношу; тот набросился на женщину и закончил то, что начал Отец.

Мысли Та-та сейчас принадлежали не женщинам и даже не Ма-ма. Невиданное возбуждение и радость переполняли его. Он снова видел великого Духа, одиноко сияющего в черном пространстве; со всех сторон к нему летели прозрачные тени: он узнавал в них матерей и братьев, детей и подростков своей Семьи. Тени сливались, вспыхивая ослепительным светом, и втекали, одна за другой, в единое могучее пламя огненного духа Ом-аа, делая его сильнее и ярче.

Та-та хотел одного — вновь соединиться с великим Светом, раствориться в его блаженстве. Не замечая никого вокруг, Та-та опустился на колени перед огнем. Взяв тонкий каменный отщеп, он взглянул на свой ТА, обессилевший после стольких сражений.

— Хо да та! — воскликнул он, обращаясь к огню. Я хочу отдать тебе свою силу!

— Но! — вскрикнула Ма-ма, подскочив к своему властелину, но Та-та оттолкнул ее. Глаза его горели диким огнем — огнем Ом-аа.

Та-та одной рукой приподнял свое грозное орудие и резанул по нему камнем. Кремневое острие отсекло край его зверя. Алая кровь брызнула на горящие ветки.

— Ом! — вскричал Та-та, соединив голос боли с воплем восторга. Он швырнул кровавый обрывок кожи в самую середину очага. И великий Свет ответил ему яростной вспышкой пламени.

Та-та снова был в ярком круге в конце черного туннеля; он блаженствовал, чувствуя возросшую мощь своего божества — он подарил ему не только свой дух и свою силу, но и грозный АА Отца, и АА матерей и подростков — отныне все они принадлежали великому Свету.

Та-та не ощущал времени. Он полностью слился с Ом-аа, принимая в дар от него новые силы и новое могущество.

Когда он очнулся и снова увидел себя среди людей, боль почти утихла и кровь перестала течь из раны. Вокруг него собрались юноши и подростки; все с нескрываемым интересом разглядывали его. Только длиннорукий молодой брат не обращал внимания на Отца. Он обнимал одну из матерей, тесно прижавшись к ее заду.

Брат не давал ей поднять голову, пригибая ее все ниже и ниже; он рычал от восторга и наслаждения; еще минута — и юноша, вскрикнув, остановился и отпустил женщину. Она так и осталась стоять на коленях, уткнувшись головой в пол. Юноша, закрыв глаза, счастливо улыбался; и в этот момент Та-та, глядя на него, произнес:

— Аа хо У-та!

…Толстые палки падают в огонь, и костер разгорается; светлый круг все шире и шире…

Та-та задумчиво посмотрел на тонкий каменный нож, который он по-прежнему сжимал в руке. Он медленно встал, подошел к юноше и резким неожиданным движением отсек конец его уставшего зверя.

Окровавленное колечко кожи упало в огонь.

— Ом!

Юноша испуганно вскрикнул, но ужас на его лице сменился удивлением, а потом и радостью. Мальчуган вдруг понял все: его кровь смешалась с кровью Отца, его ТА слился с огнем, его дух вошел в светящийся круг и остался в нем навеки; великий Свет принял его в свое лоно.

— Ом! — выкрикнул юноша, охваченный необъяснимым восторгом.

Теперь Та-та знал, что расчет его был верен: своим поступком он выполнил волю великого Аа. Он видел ослепительное сияние, захлестнувшее мысли молодого брата. Тело Та-та пришло в движение, постепенно наполняясь диким безудержным ритмом; он подпрыгивал, дергался и трясся, взмахивая окровавленным ножом, и молодой брат, медленно поднявшись на ноги, постепенно включился в этот танец.

— Ом! Ом! — выкрикивали они хором в такт своим судорожным движениям. Та-та, не прекращая танца, схватил другого подростка, оказавшегося рядом, крепко прижал его к себе, и вот еще один кровавый лоскут исчез в бушующем пламени.

В тесной пещере всё починилось одному завораживающему ритму: дыхание, движения людей, вопли, визг, стоны женщин, треск горящих сучьев и пляска теней на стенах. И вот уже все пятеро мужчин скачут вокруг костра, соединив свою силу и кровь с великим Аа.

Они не видели ничего, кроме могучего светящегося Духа, который отныне будет единственным повелителем их мыслей и поступков.

— Ом! Ом! Ом! Ом!

И только один человек в пещере сидел неподвижно, и голос его, протяжный и тонкий, выбивался из стройного хора беснующихся у огня людей. Но-та — Калека — не в силах был понять смысла свершившегося таинства. Невероятные сцены, сменявшие одна другую как в кошмарном сне — пожирание отцовского трупа, чудовищная оргия, обрезание ТА и безумная пляска над костром — все это наполнило его душу ужасом и отчаянием. Он боялся нового Отца, хотя был старше и сильнее его, боялся огня, боялся даже Ма-ма, чувствуя ее гордую, непобедимую волю. Он ничего не понял; он был лишним и чужим в этой новой, перерожденной Семье. Он хотел скрыться, убежать от них как можно дальше, но знал, что ему не выжить в одиночку. Поэтому он только протяжно и жалобно выл, глядя из своего угла на пляшущих людей обезумевшим взглядом.

Тем временем люди в пещере, вконец уставшие и обессилевшие, один за другим покидали круг танцующих, ложились на камни и обрывки шкур и тут же засыпали глубоким безмятежным сном. И вот наконец только Та-та и Ма-ма остались стоять у огня. Окинув взглядом спящих сородичей, они вышли из пещеры на высокий берег и встали, держась за руки, над бурной рекой.

Ночь приближалась к концу. Звезды меркли на небе, и рассвет заполнил мир серым пепельным маревом.

— Ом ва! — сказал Та-та, вдыхая полной грудью холодный и чистый утренний воздух. Как много нас стало и как мы теперь сильны!

И Ма-ма откликнулась:

— Аа да! — великий Дух вырос, и огонь теперь горит ярче!

Глава 9. Великий запрет

На следующий день Та-та проснулся раньше других. Костер почти догорел; последние слабые огненные змейки еще дрожали над кучкой краснеющих углей. Та-та бросил в очаг все оставшиеся в пещере ветки. Когда огонь немного разгорелся, заставив мрак расступиться и спрятаться в дальних уголках, Та-та увидел в дрожащем свете спящих вповалку сородичей и красноречивые свидетельства бурных событий минувшей ночи: обглоданные человеческие кости, почерневший отцовский череп, жутко глядящий пустыми закопченными глазницами, брызги крови на полу и стенах. Мужчины и мальчики ворочались и стонали во сне; многие почесывали распухшие окровавленные ТА. Сероглазому тоже было не по себе: его знобило, и он чувствовал себя изрядно разбитым и обессилевшим.

Рана, нанесенная им самому себе, оказалась куда болезненнее, чем это показалось вчера, когда все были поглощены мистическим таинством соединения душ и почти не замечали физической боли.

Тонкие ветки быстро прогорали; костер грозил вскоре потухнуть. Превозмогая слабость и головокружение, Та-та встал и направился к выходу. Почувствовав, что в одиночку много дров ему не принести, он потряс за плечо ближайшего к нему человека. Это был Калека, он поднял голову и испуганно огляделся.

— Но-та! — позвал его Сероглазый. — Хо! Аа хо ма.

Но-та покорно встал и последовал за Отцом: по интонациям его голоса нетрудно было догадаться, чего именно он требует от Калеки.

Они брели по влажной степи, по колено в траве. Та-та волочил за собой палицу с медвежьим черепом, Калека прихватил из пещеры какую-то палку с черным концом — это было копье Сероглазого.

Не пройдя и половины пути, Та-та остановился и сел на мокрую траву передохнуть. Калека последовал его примеру. Они долго смотрели друг другу в глаза; Та-та силился проникнуть взглядом в мысли своего спутника и недоумевал, отчего это ему не удается.

— Но-та, — сказал Та-та, тыкая пальцем в грудь Калеки. Потом, указав на себя, добавил: — Та-та.

Калека некоторое время молчал, потом повторил движения и слова Отца:

— Но-та. Та-та.

Та-та усмехнулся. Не так-то трудно оказалось научить их разговаривать. Он произнес еще несколько слов, показывая на окружавшие их предметы: та — палица, ма — земля и ямка в земле, вырытая пальцем, аа — солнце, но — вырванный с корнем пучок травы, ом — соединенные ладони. Калека охотно повторял его жесты и слова. Калека любил подражать действиям других мужчин, он пытался таким образом сгладить различие между ними и собой.

Особенно приятно было повторять необычные, непонятные поступки, вот как сейчас, тыкать в разные предметы и издавать при этом каждый раз новые звуки. Ему нравилось, что Отец обратил на него внимание и играет с ним; Калека чувствовал, как мучившее его недавно ощущение одиночества и тоски постепенно отступает; он перенесся мыслями в дни своего детства, представляя себя маленьким мальчиком в то далекое время, когда он еще был таким же, как все.

Та-та после вчерашних событий испытывал какую-то смутную симпатию к Калеке, которого раньше почти не замечал; то, что совершил вчера Сероглазый над собой и остальными мужчинами Семьи, сблизило его с этим тихим, забитым существом; и его ужасный физический недостаток представал теперь для Та-та в новом свете.

Та-та вздрогнул от резкой боли: рана все еще давала себя знать.

— У! — жалобно сказал он, показывая на больное место. Калека оживился, на лице его отразились понимание и радость.

— У! У! — довольно забормотал Но-та, тыкая себе туда, где у него практически ничего не было. Он наморщил лоб и скривил лицо, пытаясь отыскать какую-то мысль, мелькнувшую у него по этому поводу. Немного подумав, Но-та соединил свою ладонь с ладонью Отца и радостно выкрикнул, довольный своей догадкой:

— Ом!

Та-та не стал возражать. В сущности, Но-та был прав: отрезая вчера кусочки кожи у себя и других мужчин, Та-та имел в виду, конечно же, то самое действие, которое совершил прежний Отец над Калекой; только в роли Отца на этот раз выступал сам огненный бог Ом-аа. Но почему все-таки остаются невидимыми мысли Калеки? Долго раздумывать Сероглазому было трудно, поэтому он поднялся и зашагал к близкому лесу; Но-та побрел следом.

Дойдя до опушки, они принялись собирать сухие ветки. Вдруг Тата услышал в отдалении шорох и негромкое похрюкивание. Принюхавшись, Та-та убедился в правильности своей догадки: в нескольких сотнях шагов от них в лесу кормилась семья кабанов. Та-та жестом подозвал к себе Калеку. Когда тот подошел, Сероглазый дотронулся пальцем до своего уха и показал вперед, в густые заросли: прислушайся! Но-та замер и насторожился.

— Хр-хр, — сказал Та-та. — Ма!

— Ма? — Калека пока еще с большим трудом понимал членораздельную речь.

— Ма, — повторил Та-та, мимикой и жестами показывая, как он обгладывает кость. Калека молчал; в сознании человека, привыкшего к падали, живые кабаны никак не могли быть едой.

— Та-та да ма, — сказал Та-та, показывая на медвежью шкуру у себя на плечах. — Р-рр! — он заворчал, подражая хищному зверю, и ткнул в громадный клык на своей палице.

Но-та, казалось, понял его. Пригнувшись, Сероглазый потащил Калеку за собой в чащу. Ноги людей ступали бесшумно; густой подлесок скрывал их от мирно пасущихся диких свиней.

Судя по звукам, кабаны были уже совсем близко, но листья и ветки не позволяли увидеть их. Внезапно маленький полосатый поросенок выбежал из-под ближайшего куста и чуть не ткнулся пятачком в ногу Та-та. Сероглазый взмахнул палицей и точным ударом уложил поросенка на месте; перед смертью тот пронзительно завизжал. Тут же в кустах раздалось грозное хрюканье, и что-то тяжелое, ломая ветки, стремительно понеслось прямо на людей.

Калека не долго думая схватил убитого поросенка и проворно вскарабкался на дерево, бросив при этом копье.

— Хо! — рявкнул Та-та, жестом приказывая Калеке немедленно спуститься. — У та но!

Больше он ничего не успел сказать: разъяренный кабан вылетел из кустов и бросился на него, выставив ужасные клыки. В последний момент Та-та отпрыгнул в сторону, и кабан пронесся мимо.

Пока зверь тормозил и разворачивался для нового броска, Та-та успел приготовиться к бою: подобрал брошенное Калекой копье, поднял палицу и встал, широко расставив ноги, в ожидании нападения.

Но-та, наблюдавший за поединком со своего дерева, отчаянно боролся со страхом; ему очень хотелось и на этот раз действовать так же, как его новый повелитель. Наконец он спрыгнул вниз и встал рядом с Та-та, сжимая в руках тяжелый сук. Кабан был уже близко. Сероглазый со всего размаху ударил зверя палицей по вздыбленной холке; медвежьи зубы увязли в толстой шкуре. Кабан не остановился и даже не замедлил бег; тяжелая туша налетела на Та-та, желтый изогнутый клык вспорол ему кожу на ноге. От страшного удара Сероглазый взлетел в воздух и, выпустив палицу, с треском грохнулся в колючий куст. Но-та огрел кабана суком по спине, но тот, казалось, даже не заметил удара.

Зверь развернулся и снова бросился в атаку; Но-та с ужасом увидел, что следом за ним мчатся невесть откуда взявшиеся еще два кабана. Та-та едва успел вскочить на ноги. Размахнувшись, он глубоко воткнул копье в спину налетевшего зверя; тот шарахнулся в сторону, и Та-та не удержал в руках свое оружие, которое так и осталось торчать в спине раненой свиньи. Оставшись безоружным, Та-та подскочил к ближайшему дереву и вскарабкался на него, оставляя кровавый след на бурой коре. Калека не заставил себя долго ждать, и вот они уже сидят вдвоем на толстой ветке, а внизу под ними с хрюканьем мечутся разъяренные кабаны.

Та-та вынужден был смириться со своим поражением, хоть и понимал, как сильно это уронит его авторитет в глазах Калеки. Он понял причину неудачи, но, увы, слишком поздно. Нельзя было начинать охоту, не заручившись поддержкой Ом-аа.

Дождавшись, пока кабаны уберутся прочь, Та-та и Но-та спустились на землю. Может быть, еще не все потеряно? Та-та подобрал свою палицу: на зубах Дарующего Жизнь осталась запекшаяся кровь и немного щетины раненого кабана. Та-та соскреб все это на дубовый листок, потом слепил из земли шарик и вдавил туда скудные крохи ускользнувшей добычи. Затем Сероглазый для верности намазал свой магический земляной комочек кровью убитого поросенка.

— Ом-аа! — воскликнул Та-та, поднимаясь и простирая руки к Солнцу. — Ом-аа ва! Да ма! Великий бог! Даруй нам эту добычу! Позволь нам съесть ее, как я съедаю эту землю — МА! — Та-та проглотил земляной шарик. — Но! Убей ее!

Но-та сидел чуть поодаль и, усмехаясь, следил за странными действиями Отца. Голова Калеки была склонена немного на бок, рот приоткрыт, и в выражении его лица, как показалось Та-та, не было ни восхищения мудростью вождя, ни преклонения перед могуществом светящегося Духа.

— Та-та да ма! — стукнул себя в грудь Та-та, но Калека и на этот раз только усмехнулся.

— Ом! — добродушно заявил Но-та, показывая на себя и на Отца небрежным жестом. Обида и гнев вспыхнули в душе Та-та. Не видя мыслей Калеки, он по его интонации и жесту понял смысл сказанного: Ты и я, оба мы никуда не годимся!

— Хо! — рявкнул рассерженный Та-та, приказывая Калеке следовать за ним.

Он шел по свежему кабаньему следу: отпечатки копыт виднелись кое-где на влажной земле, кусты сохранили запах животных, и время от времени Та-та замечал темные пятна крови, оставленные раненым зверем. Они прошли всего несколько сотен шагов, когда из груди Та-та вырвался торжествующий крик: впереди он увидел лежащего на боку кабана. Из спины его торчало копье, земля вокруг намокла от крови. Зверь был мертв.

— Аа ва! — воскликнул Та-та. — Та-та да ма!

Калека был потрясен до глубины души. Отец оказался куда могущественнее, чем это можно было предположить. Но-та присмирел и больше не насмехался над Та-та. Они набрали хворосту и двинулись в обратный путь: Калека волочил за задние ноги тяжелую тушу, Сероглазый нес сухие ветки для костра.

Войдя в пещеру, Та-та был весьма удивлен громким шумом, раздававшимся из жилища огня. Прислушавшись, он понял, что шум этот — ни что иное как голоса множества одновременно говорящих людей. Он разбирал знакомые слова… Сомнений не было: стараниями Ма-ма вся Семья за время его отсутствия научилась разговаривать!

Та-та прошел во внутреннюю пещеру и бросил хворост на пол.

Люди притихли при его появлении, только Ма-ма сочла своим долгом прокомментировать возвращение вождя:

— Та-та ма аа! — Могучий ТА накормил огонь!

Чужие мысли захлестнули сознание Та-та. Картинки наплывали одна на другую, безнадежно запутываясь и сливаясь в нелепые бессмысленные химеры. Усилием воли он отогнал их. В такой толпе способность видеть мысли оказалась бесполезной.

Та-та успел заметить изменение обстановки: кто-то поставил в каменную нишу в стене пещеры закопченный череп Отца. Мерцающие языки пламени освещали его снизу, придавая и без того страшноватому предмету еще более жуткий вид. Та-та невольно вздрогнул, впрочем, он не мог отрицать, что этот череп, несомненно, будет способствовать благополучию Семьи и мощи Аа.

Во внутреннюю пещеру ввалился запыхавшийся Но-та с тушей кабана. Кабан был встречен восторженными криками.

— Ма! Ва! — орали проголодавшиеся люди.

— Та-та да ма! — восхищенно произнесла Ма-ма, и ее голос, спокойный и сильный, перекрыл все остальные. И тут один из подростков, вальяжно растянувшийся на обрывке шкуры у самого очага, протянул лениво:

— Ом да ма.

Та-та почувствовал, как волосы вздыбились у него на загривке. Он был рассержен и огорчен таким поведением своих соплеменников. Едва научившись произносить слова, они уже использовали их на свой лад и совершенно неподобающим образом.

«Все мы медведи!» Это надо же! Та-та начинал понимать, какую они с Ма-ма совершили ошибку, дав слишком много воли этим людям и приравняв их таким образом к себе. Вглядываясь в галдящую толпу у костра, Та-та все больше убеждался в этом. Две матери обгладывали медвежьи кости. Они ели без его позволения и нимало не смущались этим. У-та, молодой длиннорукий брат, открыто приставал к толстозадой сестре; оба были настолько увлечены друг другом, что не обращали на Отца никакого внимания.

Та-та подбросил веток в угасающий костер и сел на пол.

— Ом-аа, — бормотал он себе под нос, так, чтобы никто его не услышал. — Хо аа! Подскажи мне, что делать!

Та-та размахивает дубиной прежнего Отца. Молодые братья в ужасе разбегаются по углам пещеры. Но вот дубина вспыхивает ослепительным пламенем, огонь заполняет помещение, и все исчезает.

Легче всего было вернуться к тому положению вещей, которое существовало во все времена. Силой заставить людей подчиниться. Стать таким же Отцом, как тот, кого они вчера съели. Но великий Аа не желал этого.

Все молодые братья похожи на старого Отца. Вдруг фигуры братьев вспыхивают; огненные языки лижут их плечи и волосы, затем сливаются в один сияющий круг. А у братьев снова появляются их собственные лица.

Наконец-то Та-та понял все. Молодые братья, да и женщины тоже, сожрав Отца и дав волю своим долго сдерживаемым желаниям, возомнили себя — все без исключения — полноправными Отцами. Но тут-то они ошибались! В Семье не было больше Отца-человека, как не было медведя — Дарующего Жизнь. Отцом для них отныне был Ом-аа, неугасимое пламя. Ему они отдали свою силу, он поглотил их ТА, подобно тому как прежний Отец лишил мужской силы Калеку. Ом-аа собрал в себе всю мощь Отца, медведя, Та-та и всех юношей и подростков Семьи. Значит, теперь все женщины племени и вся еда принадлежат ему, и каждый, кто посягнет на права огненного бога, будет жестоко наказан.

Та-та сурово оглядел своих сородичей. Как ему передать им свое знание? Как объяснить им новый закон, по которому они должны теперь жить?

И Ом-аа пришел на помощь своему верному сыну, предоставив ему возможность донести до людей свое слово.

Длиннорукий У-та крепко обнял трепещущую от страсти сестру и попытался соединиться с ней. Внезапная невыносимая боль исказила его лицо, и юноша с криком отстранился от женщины. Свежая рана на его звере открылась, и кровь потекла на камни.

Та-та вскочил на ноги и выпрямился во весь рост. Пламя освещало его стройное тело, черный медвежий мех поблескивал на его плечах.

— Хо! — выкрикнул он властно и громко, и все мгновенно затихли, напуганные грозным видом вождя. Прислушиваясь к его словам, они видели только его мысли, которые в этот момент были настолько сильны, что вытеснили из их сознания все прочие образы.

— Ом-аа ва! — говорил Сероглазый, простирая руку к огню. — Ом-аа ва та! Огненный Дух — наш Отец! Ом-аа ма та! Он поглотил вашу силу! Ом у! Мы все — ничто перед ним! Ом но! Мы отныне не смеем соединять свои тела. Аа но та! Иначе великий Дух лишит вас силы. Ом но-та! И все вы будете подобны калеке. Та-та да ма! Я же был, есть и буду могучим медведем, которому все вы будете подчиняться!

На этом Та-та закончил свою речь и перевел дыхание. Все молчали, понурив головы. Никто не осмелился возразить ему. Огненный бог торжествовал победу.

Кабана им хватило на три дня, в течение которых люди выходили из пещеры лишь затем, чтобы утолить жажду или принести дров. Право первым начинать трапезу теперь всецело принадлежало огню. Он выпивал кровь и съедал то, что ему нравилось: шерсть и жир, а все остальное делал вкусным и мягким, заботясь о своей Семье. Огонь любил, когда его кормили кабаньим жиром: растопленное сало, шипя, растекалось по горящим головням, и пламя тут же вспыхивало ярче и принималось весело потрескивать.

Затем Та-та выхватывал из костра поджаренное мясо и ел сам. Только после этого он кормил остальных. Правда, тут уж очередность не соблюдалась; более того, Та-та не позволял мужчинам отнимать лучшие куски у детей и женщин.

Никто больше не смел перечить вождю, все его приказы немедленно выполнялись. Люди уже знали, что Та-та убил пещерного медведя, они помнили и его победу над Отцом; принесенный кабан убедил всех в том, что Сероглазый действительно стал Дарующим Жизнь. Но Та-та, в отличие от старого Отца, ни в ком не вызывал ни страха, ни ненависти. Он никого не бил и не притеснял; возрожденный запрет физической близости между соплеменниками исходил не от него, а от огненного Духа, перед которым все они были всё равно что калеки — но-та. Все, кто еще сомневался в этом, могли убедиться на собственной шкуре, насколько опасно противиться воле Аа. Едва только кто-то из мужчин, улучив минуту, когда Та-та его не видел, пытался сблизиться с женщиной, его свежие раны открывались и невыносимая боль мгновенно вытесняла все запретные желания. В результате непокорные гораздо дольше промучились с опухшими, воспаленными ТА, чем те, кто сразу подчинился божественной воле.

Глубоко сидевший в людях страх перед Отцом перенесся на пылающий костер, но к нему они не испытывали ненависти и затаенного чувства соперничества. Огонь был существом из другого мира, он не желал им зла; сидеть возле него, нежиться в его горячем дыхании, часами глядеть на завораживающую пляску светлых змеек, слушать его негромкое потрескивание и шепот было невыразимо приятно.

Что-то менялось в душах людей, незаметно для них самих. Они постепенно приучались любить свой огонь и своего вождя.

Кабан был съеден, и на четвертый день Семье пришлось подумать о пропитании.

— Хо ма, — бормотали женщины, теснясь к Та-та; они ждали, что он, их новый медведь, сейчас пойдет и снова принесет добычу. Та-та ничего не оставалось, как взять оружие и отправиться на охоту. Сначала он хотел пойти один, но передумал и позвал с собой Ма-ма: она ведь тоже участвовала в схватке с Дарующим Жизнь и, значит, должна была разделять с ним медвежьи обязанности.

Вдвоем они быстро шагали по степи мягкой пружинящей походкой. В знойном небе ярко сияло солнце; на согнутых спинах людей блестели капли пота; их длинные руки задевали верхушки стеблей. Воздух был полон аромата цветов и гудения насекомых. Ма-ма несла в одной руке обожженную палку — такое же копье, как у Та-та, в другой — половину нижней челюсти кабана с огромным торчащим клыком. Та-та был вооружен палицей и копьем.

Впереди паслись лошади, и вскоре Та-та и Ма-ма оказались в нескольких сотнях шагов от табуна. Поначалу лошади не обращали на них внимания. Но охотники быстро приближались. И вот кони встревоженно захрапели, поднимая головы от сочной травы. Наконец весь табун снялся с места. Лошади неторопливо уходили прочь, подальше от непрошеных гостей. Та-та и Ма-ма прибавили шаг — и кони тут же сорвались в галоп. С громким топотом и ржанием они мчались к далеким холмам.

Та-та вздохнул, присел на траву и задумчиво принялся скатывать шарик из лошадиного навоза. Ма-ма села рядом. Некоторое время они молчали, потом Ма-ма проговорила:

— Ом-аа да ма, — Великий Свет может дать нам эту добычу.

— Да, — рассеянно кивнул Та-та, вертя в руках навозный шарик. Ма-ма на мгновение закрыла глаза…

Вся Семья, рассыпавшись цепочкой по степи, бежит на лошадей, зажимая их в кольцо. У людей пылают волосы на головах. Лошади боятся огня и бегут прочь. Вот одна из них срывается с обрыва и падает в пропасть.

— Ом! — воскликнула Ма-ма. — Ом аа! Ом та. Да ма ом. — В каждом из нас — частица огненного духа. Вместе мы сильны. Мы сможем добыть себе пропитание, действуя сообща!

Оживившись, Та-та и Ма-ма вскочили и побежали обратно к пещере. По дороге Та-та сделал крюк, завернул в ближайшую рощицу и наломал там длинных крепких палок.

— Хо та! — сказал он своей спутнице. Нам понадобится много оружия.

Вернувшись к огню, Та-та и Ма-ма были встречены голодными взглядами и недовольным ворчанием.

— Но ма… — разочарованно протянул У-та.

— Та-та но да ма, — заявила большегрудая Ва-ма.

— Хо ма! — плакали дети.

— Хо! — Ма-ма властным жестом призвала всех замолчать. — Хо!

И она принялась медленно и внятно объяснять им, что ей пришло в голову, сопровождая свою речь выразительными жестами.

Та-та тем временем уселся у огня и принялся колдовать. Он положил принесенные палки одним концом в огонь, чтобы тот передал им свою силу.

— Ом-аа, — бормотал он. — Да та! Да та!

Потом размял в руках шарик из лошадиного навоза, который предусмотрительно принес с собой, засунув за щеку. Он разделил шарик на две половинки, одну бросил в огонь, а другую проглотил.

— Аа, — произносил он при этом. — Да ма, да ма.

Затем Та-та вытащил из огня копья и соскреб рубилом угли с их обгоревших концов.

— Аа ва! — с благодарностью сказал он огню, щедро кормя его ветками. Концы копий стали крепкими и острыми.

Тем временем все мужчины, женщины и подростки Семьи, выслушав Ма-ма, столпились у выхода и с нетерпением ждали, когда Тата закончит свои приготовления. Все горели желанием принять участие в охоте. В этом было что-то запретное, а потому волнительное и приятное, совсем как поедании Отца или соединении тел. Каждому страстно хотелось хоть раз почувствовать себя медведем. Та-та раздал людям копья, и они двинулись в путь.

Не подходя к табуну слишком близко, чтобы преждевременно не спугнуть лошадей, охотники разделились и, повинуясь указаниям Ма-ма, принялись окружать стадо. У Ма-ма не было четкого плана, она просто пыталась воссоздать мелькнувшую у нее в голове картинку. Люди растянулись редкой цепочкой; постепенно кольцо сомкнулось вокруг ничего не подозревающих лошадей. Та-та стоял у одинокого дерева; слева и справа он видел крадущиеся фигуры троих сородичей, остальных он уже давно потерял из виду. Внезапно с противоположной стороны табуна донесся резкий пронзительный крик:

— Но! Но! Но!

Кричали одновременно несколько человек; среди них, судя по голосу, была и Ма-ма. Та-та понял, что охота началась. Он побежал к лошадям, издавая воинственные крики и потрясая оружием. Краем глаза он видел, как трое охотников по обе стороны от него тоже бросились в атаку.

Но лошади уже не обращали на них никакого внимания. Вспугнутые Ма-ма и теми, кто был с ней по ту сторону табуна, они теперь неслись бешеным галопом прямо на Та-та.

Чтобы не быть растоптанным обезумевшими животными, Та-та со всех ног бросился назад, к одинокому дереву, и едва успел спрятаться за его широким стволом.

Кони проносились мимо, стремительные как ветер. Прижимаясь к стволу, Та-та всем телом чувствовал, как дрожит земля под из копытами. В их неудержимом беге было что-то завораживающее, совсем как в огненной пляске Аа над углями очага.

Убедившись, что, прячась за деревом, он в безопасности, Та-та наконец вспомнил и об охоте. С великой осторожностью он выглянул из-за ствола. Молодая кобыла, почти жеребенок, скакала прямо на него, через мгновение она промчится в трех шагах от дерева. Та-та снова спрятался, и когда лошадь поравнялась с ним, внезапно выступил из своего укрытия и вонзил копье в лоснящийся лошадиный бок. С громким ржанием кобыла взбрыкнула ногами, проскакала по инерции еще несколько шагов, споткнулась и, перекувырнувшись, упала на землю.

Та-та стоял, прижимаясь к шершавой коре, и ждал, пока пробегут мимо последние кони и земля перестанет дрожать от страха под ударами острых копыт. Наконец табун умчался, а вскоре подоспели и остальные охотники.

Та-та добил лежащую лошадь ударом палицы.

— Ва! — крикнул он победно.

— Та-та да ма! — воскликнул У-та, радостно взмахивая копьем.

— Аа да ма, — пробормотала низкорослая У-ма, протягивая к солнцу кривые волосатые руки.

Много дней подряд Семья пировала, объедаясь жареной кониной. Люди набирались сил и крепли с каждым днем. Первая совместная охота вселила в них небывалую уверенность и гордость; всем казалось, что никакой голод им теперь не страшен. Люди были чрезвычайно довольны своей новой ролью; ведь отныне никто не сомневался в том, что они сами себе медведи. Мужчины и женщины поделили между собой обрывки медвежьей шкуры. Спать снова пришлось на сухой траве, зато у каждого на плечах болтался кусочек черного меха с дыркой для головы.

По-прежнему каждый день кто-то должен был ходить в лес за хворостом. Им приходилось забираться все глубже в чащу, потому что у опушки все подходящие ветки уже были обломаны. Однажды Та-та и его спутники — в тот раз их было шестеро, и Ма-ма среди них — наткнулись в лесу на огромную пещерную медведицу с двумя медвежатами. Звери, к счастью, не заметили людей — те умели передвигаться бесшумно, а ветки ломать начинали только после того, как убеждались, что поблизости нет ничего опасного. Медведи мирно брели по лесу, время от времени останавливаясь поковыряться в земле и выкопать какой-нибудь корешок.

Люди замерли при виде хищника. Пещерный медведь был редок в этих краях, и никто из собирателей хвороста никогда не видел других медведей, кроме того единственного, с кем была связана их жизнь в течение долгих лет. Поэтому неожиданная встреча потрясла их до глубины души. Та-та, не побоявшийся вступить в бой с Дарующим Жизнь, сейчас не мог и подумать о нападении. Не потому, что это было опасно и неразумно при обилии другой, более легкой добычи. После всего, что произошло, Та-та считал этого зверя гораздо более близким к себе существом, чем даже Ма-ма: он считал его самим собой. Он представил себе всю Семью с медвежьими головами, и его мысль передалась остальным. Когда медведица скрылась за деревьями, длиннорукий У-та выразил общее мнение, сказав изумленно:

— Ом! Ведь это мы!

Они знали наверняка: если что-нибудь случится с пещерным медведем, то же самое немедленно произойдет и сними — и наоборот. Мысль об охоте на этого зверя была так же невозможна, как мысль о самоубийстве.

Весь обратный путь они проделали в глубоком молчании. Только у самой пещеры Ма-ма задумчиво произнесла:

— Да ма да… — и как-то рассеянно погладила себя по животу. — Ом да, ма да… — Медведей стало больше, и нас теперь много, а скоро прибавится еще…

Прошло много дней. Давно наступило жаркое лето. Солнце палило нещадно, в небе не было ни облачка, даже ночью воздух оставался горячим и душным. В пещере было немного прохладнее, правда, не во внутреннем помещении, где пылал костер. Но люди по-прежнему старательно поддерживали огонь и спали рядом с ним — душевный комфорт, который давала близость очага, был для них куда важнее мелких физических неудобств.

Они несколько раз ходили на охоту: обычно им сопутствовала удача, хотя порой приходилось возвращаться и с пустыми руками, а однажды огромный буйвол насмерть затоптал молодую девушку, оказавшуюся у него на пути. Они освоили некоторые приемы совместной охоты и научились загонять добычу в ловушки.

Казалось, их жизнь, войдя в новое русло, перестала наконец кипеть и бурлить, и как и прежде спокойно потекла все вперед и вперед, не собираясь больше меняться. Беда подкрадывалась медленно и незаметно — с той стороны, откуда ее никто не ждал.

Однажды Та-та, войдя в жилище огня, застал там женщин за странным занятием. Они сидели на корточках, вертелись, принимали призывные позы и что-то бормотали. Прислушавшись, Та-та разобрал слова:

— Хо та. Хо ом. Аа ва та. Хо ом.

Та-та поймал мысль одной из женщин — или это была их общая мысль? Из огня выходит сияющее, похожее на медведя существо с огромным торчащим ТА в виде пылающей головни. Чудовище бросается на женщину и соединяется с ней.

Та-та опешил. Матери, истосковавшиеся по мужчине, просили своего огненного Отца утешить их. Вот что их так беспокоит в последнее время, вот почему они все стали такими злобными и раздражительными и практически перестали подчиняться ему. Если все мужчины, включая и самого Та-та, привыкли к долгому воздержанию, то матерям обуздать себя было гораздо труднее.

Та-та тихонько вышел из пещеры, спустился к реке и сел на камень. Ему было страшно. Подсмотренная им мысль напугала его не столько чудовищностью самого образа огненного человеко-медведя, сколько яркостью чувства, выраженного этой мыслью, и безудержной силой желания, скрытого в ней.

Кто-то осторожно тронул Та-та за плечо. Та-та обернулся. Рядом, понурив голову, стояла Ма-ма. В ее взгляде было столько тоски, что Та-та почувствовал острую жалость к своей подруге. Он потянул ее за руку, приглашая сесть. Ма-ма покорно опустилась на разогретые камешки. Та-та с удивлением смотрел на девушку. Всегда жизнерадостная и деятельная, Ма-ма никогда не грустила и редко чего-то боялась. Та-та не мог понять, что произошло. Его собственное волнение мешало ему увидеть мысли Ма-ма, поэтому он попытался прежде успокоиться. Взгляд его медленно скользил по поверхности воды, по яркому голубому небу с летящими белыми облаками. И тут он почувствовал, как постепенно накатывается и захлестывает его целиком волна тоски и отчаяния. Та-та попытался стряхнуть наваждение, но потом понял, что ощущение исходит от Ма-ма.

Ма-ма сидит посреди бескрайней равнины у костра. Она повернулась так, что видно только ее спину.

— Ма хо ом, — тихо, как бы отвечая на немой вопрос, произнесла Ма-ма, — Та-та, Ма-ма но ом. Ма-ма, да ма ом.

Та-та увидел, как желтый леопард играет среди изумрудной травы с самой Ма-ма… или с большегрудой Ва-ма, или с другими матерями Семьи. И он понял, что Ма-ма собирается уйти обратно в свое родное племя, где она выросла. Мало того, Ма-ма задумала увести с собой своих новых соплеменниц, чтобы они, как и прежде, находились под властью живого человека — Отца. И тогда весь ужас и тоска предстоящей разлуки обрушились на Та-та.

— Но! — закричал он, прижимаясь к сильному гибкому телу Ма-ма. Но его пронзительный крик остался безответным. Ма-ма молчала. По ее лицу катились слезы. Потом она вздохнула и прошептала чуть слышно:

— Да. Ма хо ом.

Она осторожно высвободилась из объятий Та-та и скрылась в пещере. А Та-та даже не нашел в себе сил посмотреть ей вслед.

Он понимал, что уже не сможет остановить женщин, скорее они сами, осмелевшие и влекомые бушующим желанием, попытаются убить его, если он встанет у них на пути. Та-та так и остался неподвижно сидеть у воды. В памяти его мелькали видения счастливых дней, проведенных с Ма-ма в медвежьей пещере.

Ближе к вечеру, когда четверо мужчин ушли за дровами, а двое где-то бродили, Та-та увидел, как из пещеры вышла Ма-у, она вела за руку свою трехлетнюю дочку. Вслед за ней выскочили Ва-ма и Та-ма, и через минуту все матери и девочки до самых маленьких столпились у входа. Вперед вышла Ма-ма. Она махнула рукой в сторону брода и далекой полоски леса за рекой. Женщины спустились к воде, переправились на другой берег и зашагали к лесу.

Тата не пытался задержать их. Впереди шла Ма-ма, ветер развевал ее длинные волосы.

С наступлением темноты мужчины собрались у огня. Братья и мальчишки всполошились, не найдя своих матерей и сестер. Без них жилище оказалось непривычно просторным и тихим.

— Ма но! — испуганно бормотал У-та.

— Хо ма! — вторил ему У-та-у, низкорослый мальчишка. Раздавалось недовольное фырканье, обращенное к Та-та, и возгласы нескрываемой злобы.

— Та-та но ма!

Но Та-та и не думал отвечать на вопросы и успокаивать своих сородичей. Он, единственный из всей Семьи, знал, куда ушли женщины, но не хотел, чтобы об этом узнали остальные. Ведь братья могли, не задумываясь о последствиях, вернуть своих женщин, и тогда… Мысли Сероглазого рисовали то ужасные сцены кровавой резни между мужчинами и женщинами, то лавину пламени, уничтожающую всю Семью, то мучительную медленную смерть от голода. Когда он пробовал прогнать этот кошмар, на смену ему появлялся горестный образ уходящей, растворяющейся в туманной дымке Ма-ма.

Но другие мужчины не должны были увидеть его мысли, и Та-та усилием воли заставил себя смотреть на пламя. Постепенно огонь сжег все образы, оставив только светящуюся пустоту. Наконец, зачарованный пляской огненных языков, Та-та крепко заснул.

Та-та идет рядом с Лохматым братом вдоль кромки фруктовой рощи. В этих местах Та-та ни разу не был. Он подходит к одному из деревьев — это яблоня, и ветви ее гнутся под тяжестью спелых плодов. Лохматый срывает яблоко и отдает его Сероглазому. Зубы вонзаются в сочную мякоть плода.

Утром Та-та никак не мог вспомнить свой сон, яркий солнечный день полностью вытеснил из памяти туманное видение. У него осталось только ощущение, что он знает, как поступить. Нужно лишь вспомнить сон.

— Хо аа, ма аа, — бормотал Та-та, пытаясь отыскать нужную мысль. А мужчины хмуро поглядывали на своего предводителя, терпеливо дожидаясь его решения.

Глава 10. Люди леопарда

Блестящая лента реки давно уже исчезла за горизонтом, вокруг расстилалась многотравная равнина, ограниченная слева низкорослым лесом, где дубы и вязы перемешались с редкими ельниками.

Матери устали, и менее выносливые девочки начали хныкать и цепляться за руки старших. Ма-ма то и дело прикрикивала на своих спутниц и подгоняла их. Вскоре совсем стемнело, на равнину опустилась ночь. Женщины старались не отставать друг от друга, им было страшно — ведь ночью царствуют мертвые. Одна Ма-ма, казалось, сохраняла присутствие духа.

Прямо перед ними тяжело нависла огромная багровая луна. У ночного светила был такой зловещий вид, что У-ма, указывая на него рукой, в страхе прошептала:

— У аа, ма но! Вот злой дух, он погубит нас!

Но Ма-ма сердито одернула ее.

— Ом-аа та. Ом-аа да ма. Наш Единый Дух сильнее всех, он сохранит нам жизнь.

Голос Ма-ма, живой, громкий и уверенный, немного успокоил женщин. Да и луна постепенно преобразилась и засияла ярким бело-голубым светом. Наконец Ма-ма, радостно вскрикнув, указала на большую кучу веток и листьев. Она была почти незаметна постороннему глазу — темнота и первые ряды деревьев хорошо маскировали незатейливое жилище людей.

Каркас строения составляли крепкие палки и сучья, сверху покрытые листьями и травой. Именно сюда и вела Ма-ма своих спутниц — в родное племя, где солнечно-желтый леопард дарил людям жизнь. Всего несколько месяцев прошло с тех пор, как Та-та увел отсюда молодую мать, и здесь все осталось по-прежнему.

— Хо! — чуть слышно произнесла Ма-ма. Она отодвинула в сторону ветки, прикрывавшие вход в шалаш, и бесшумно нырнула внутрь. Женщины немного потоптались в нерешительности, но потом все же последовали за своей предводительницей.

В шалаше было достаточно просторно, чтобы там без труда поместилась вся Семья — пятеро мужчин, девять женщин и дети. Матери столпились у входа. Один из спящих зашевелился и поднял голову. Пронзительный крик вырвался из его груди, мгновенно разбудив всех остальных. Поднялся ужасный шум — мужчины и женщины вопили и визжали, натыкались друг на друга и на стены. С потолка сыпалась грязь и сухая трава. Ма-ма и ее спутницы молча стояли посреди этого ночного кошмара. Большегрудая Ва-ма, обернувшись к Длинноволосой, негромко спросила:

— Хо аа? — она не понимала, отчего переполошились люди.

— Ом аа но. Они принимают нас за духов мертвых, — ответила Ма-ма.

Наконец поднялся высокий волосатый мужчина и, прикрикнув на остальных, приблизился к непрошеным гостям. В руках у него была толстая сучковатая палица. Он угрожающе рычал, скаля зубы.

Вдуг У-ма вскрикнула, вне себя от изумления:

— Ом-та! Наш брат.

Она узнала его — это был Лохматый. Тут все женщины, поняв в чем дело, радостно затараторили:

— Ом-та! Ом-та!

Лохматый стоял в нерешительности, совершенно сбитый с толку непонятными звуками, издаваемыми женщинами его родной Семьи.

Он, конечно, тоже всех вспомнил. Только одна — сильная и стройная девушка — была ему незнакома. Она же в свою очередь удивленно и настороженно смотрела на него.

Глаза Ма-ма уже привыкли к темноте и она вглядывалась в лица людей родного племени. Но самого главного человека — Отца — она не замечала среди них. Отца не было, а его место, как догадалась Ма-ма, занял этот волосатый незнакомец.

Как только матери убедились, что никакая опасность им не угрожает, они улеглись на землю и быстро заснули. Вскоре угомонились и перепуганные внезапным вторжением люди Семьи леопарда.

Во сне Ма-ма увидела Сероглазого. Он шел вдоль тенистой фруктовой рощи вдвоем с Лохматым. Лохматый срывал с веток самые сочные плоды и отдавал их Та-та. Ма-ма проснулась в радостном бодром настроении — она знала, что Та-та скоро придет сюда, во владения леопарда, и она сможет еще раз увидеть своего Та-та-да-ма.

Женщины проснулись поздно. Их разбудила шумная возня и короткие недовольные крики. Это Отец, съев свою долю пищи, раздавал братьям и матерям остатки звериной добычи. Недовольство было вызвано, по-видимому, несправедливой дележкой. Та-ма, которая встала раньше других, подползла к Ма-ма и показала ей маленький кусочек скользкого мяса — все, что ей досталось.

— У ма, — жалобно сказала она. Женщинам, успевшим привыкнуть к жареной пище, такая еда казалась почти несъедобной. Некоторые из пришедших совсем отказались есть, к радости остальных членов Семьи.

После трапезы Ма-ма, наконец, решилась обратиться к Лохматому, в котором еще ночью угадала Отца.

— Ма хо ом! — и каждая из беглянок попыталась отдать свою мысль Лохматому. Но тот только испуганно таращился на них, ничего не понимая. Тогда Ма-ма, обернувшись, сказала своим спутницам:

— Та но аа!

Она подошла к Лохматому, улыбнулась и ласково погладила его. Только теперь он догадался, чего хотела от него эта женщина с клочком звериного меха на шее.

Другие матери, следуя примеру Ма-ма, принялись ласкать братьев и подростков. Братья испуганно косились на Отца, но не находили в себе сил отогнать непрошеных соблазнительниц. Лохматый же, увлеченный Ма-ма, перестал следить за остальными. И в этот момент один из братьев, рослый и сильный юноша, не в силах больше противиться своим желаниям, прижался к толстому заду Вама. Его руки, скользившие по теплой мягкой коже женщины, судорожно сжимались. Непроизвольно вырвавшийся короткий хриплый крик выдал преступника. Отец мгновенно обернулся и поймал виноватый взгляд брата. Злобно взревев, Лохматый оттолкнул Ма-ма и нагнулся, чтобы подобрать валявшееся на земле острое рубило.

Было ясно, что разъяренный Отец не пощадит виновного. Тот даже не пытался защитить себя и обреченно ждал неминуемой кары. Отец с бешеным рычанием вцепился в обвисшего зверя и занес руку с камнем.

— Но! — раздался вдруг гневный окрик.

От неожиданности Отец выпустил своего врага. Юноша бессильно свалился на землю. Позади стояла Ма-ма с отцовской дубиной в руках. Чуть поодаль неустрашимая Та-ма подняла над головой толстый сук, выдернутый из стены шалаша.

Лохматый заметался, злоба его мгновенно исчезла, уступив место нерешительности и сомнениям. Лохматый не представлял, как поведут себя воинственные женщины. Но Ма-ма и не собиралась вступать в этот бессмысленный бой. Она только хотела защитить несчастного юношу.

Ма-ма идет рядом с Дарующим Жизнь — леопардом. Зверь останавливается и ест траву.

Даже если бы она вместе с подругами победила Лохматого, кто бы тогда стал Отцом? Ма-ма бросила дубину на землю, и вслед за ней Та-ма нехотя сделала то же самое.

Женщины из Семьи медведя стоят с горящими ветками в руках. Огонь высвечивает из темноты лица людей — Лохматого, матерей и братьев.

Ма-ма и Та-ма переглянулись, и Ма-ма, вздохнув, горестно произнесла:

— Но аа, у ма, у та. Здесь нет великого Духа, эти люди ничего не понимают, они слабы и едят плохую пищу.

На душе у всех было тягостно. Женщины расселись на земле под деревом и уныло поглядывали на Ма-ма, словно упрекая ее в том, что все их надежды оказались напрасными.

Ма-ма думала, прикрыв глаза. Десятки мыслей пробежали перед ее взором, прежде чем она выбрала одну, показавшуюся ей единственно верной.

— Хо да Ом-аа! — Ма-ма поджигает факелом жилище из сухих веток, и оно тут же вспыхивает.

Ва-ма нерешительно повторила:

— Хо да Ом-аа, пусть вырастет Единый Дух.

До женщин постепенно доходил смысл сказанного. Нужно было только внушить людям их новой Семьи эту мысль и подсказать путь ее осуществления.

Но как этого достичь? Члены Семьи леопарда не понимали слов и не видели мыслей. Единственное, что можно было сделать — это показать все события наяву. Женщины посовещались и начали готовится к небывалому представлению.

Через несколько часов они собрались у семейного навеса. У-ма с ног до головы была вымазана глиной, а в руках она держала два обглоданных собачьих черепа. Ма-ма вывалялась в песке, отчего ее кожа приобрела желтоватый оттенок. Каждая женщина несла длинную палку.

Ма-ма громко и протяжно крикнула «Хо-о!», призывая всех собраться около шалаша. Люди леопарда начали подходить, с любопытством разглядывая женщин.

— Ом-аа! — провозгласила Ма-ма. — Ом-аа ва! Ом-аа та!

Ма-ма вышла вперед и начала медленно, притопывая, ходить по кругу. Вот к ней присоединилась Ва-ма.

— Ом! — воскликнули они хором и, взявшись за руки, продолжили свой ритмичный круговой путь. Затем в их танец включились Та-ма и У-та-ма. Каждый их шаг сопровождался негромким восклицанием:

— Ом! Ом!

Когда все женщины и девочки присоединились к танцующим, круг замкнулся, и их руки образовали кольцо. Внезапно из-за куста выскочила У-ма. Она начала носиться и прыгать вокруг приплясывающих женщин, ударяя черепами друг об друга. Комья засохшей глины отваливались от нее и летели на зрителей и танцующих.

Вдруг Ма-ма воскликнула:

— Ом-аа но у-аа!

У-ма прыгнула в середину кольца, забилась в притворных судорогах, уронила черепа и свалилась на землю.

— У! — прохрипела она.

— Аа ва! — отвечал нестройный хор голосов.

Притихшие зрители зачарованно смотрели на этот спектакль.

То, что происходило сейчас перед их глазами, было им понятно: соединение мужчин — не зря же женщины держали в руках палки — оказывается очень сильным. Настолько, что может даже победить духов мертвых — самых коварных и страшных врагов человека. Но люди леопарда не понимали, что это за объединение и как его достичь. Все ждали продолжения действия.

— Да-ма но! Ом-аа да! — воскликнула Ма-ма, и движение возобновилось. Ма-ма встала на четвереньки и зарычала, подражая голосу леопарда. Она изогнула спину и перекатилась по траве, изображая повадки зверя. Потом Ма-ма улеглась на бок, вытянув по-звериному руки и ноги и затихла. Мгновенно рядом появились женщины.

— Хо но да-ма! — произнесла первая и бросила в Ма-ма камнем.

— Хо но да-ма! — повторила другая и тоже швырнула рубило в сторону женщины-леопарда.

На лицах смотревших застыло выражение неподдельного ужаса. Эти женщины хотели убить Дарующего Жизнь, покушались на самое дорогое, что у них было.

Ва-ма, продолжая действие, подняла рубило, но не успела его бросить. Лохматый налетел на нее и сбил с ног. Одним рывком он поставил Ма-ма на ноги, резким движением стряхнул с нее песок и вырвал из рук палку. Мало того, что эта женщина угрожала ему дубиной, она была зачинщицей этого чудовищного видения, от которого пришли в ужас все его люди. Вне себя от ненависти, Лохматый обхватил Ма-ма поперек туловища. Она вертелась и визжала, но не могла разорвать железной хватки Отца. Тогда Ма-ма изогнулась и вонзила свои острые зубы в запястье Лохматого. Он взвыл и выпустил свою жертву. Но девушка не успела вскочить на ноги, как тяжелая дубина рассекла воздух и со страшной силой обрушилась на ее левое плечо. Кость хрустнула, и Ма-ма свалилась на землю.

— Та-та аа. Та-та да, — прошептала она, надеясь, что У-ма, стоявшая рядом, услышит ее, потом глаза ее закрылись.

Женщины растерянно молчали. Продолжать дальше спектакль было бессмысленно. Уйти обратно в свою Семью они не могли, но и жить с Семьей леопарда было не лучше. Та-ма вздохнула и наклонилась к Длинноволосой. Та еще не пришла в себя, плечо ее посинело и начало распухать. Женщины заботливо перенесли ее в тень. Лохматый и остальные члены его Семьи потеряли к ним интерес и разбрелись кто куда, оставив их в одиночестве. Та-ма горестно завыла над своей бесчувственной подругой, девочки плакали. Ва-ма задумчиво качала головой, приговаривая:

— Ва аа! Хо аа!

Тут У-ма тихонько сказала:

— Та-та аа. Та-та да. Та-та все знает. Он придет.

— Хо? — удивленно спросила Та-ма.

— Ма-ма аа, — У-ма указала на Длинноволосую. И на лицах женщин засветилась надежда.

Та-та сидел, прислонившись спиной к стене и отрешенно глядел на огонь. Сегодня охота была удачной — братьям удалось загнать антилопу. Теперь, когда Семья уменьшилась вдвое, такой богатой добычи должно хватить надолго. Но это не радовало Та-та. Его одолевали тоска и беспокойство. Он должен был кормить женщин и детей. Та-та вдруг вспомнил, как он подарил Ма-ма змейку, когда вел ее в свою пещеру. Видение стояло перед глазами, заставляя его вновь переживать те счастливые минуты. Потом картина чуть изменилась…

Длинноволосая и Сероглазый устроились около большого дерева. Сероглазый поймал светло-серую змейку. Она извивается, обворачивется вокруг его руки, но он и не думает убивать ее. Он отдает добычу Длинноволосой. Змейка замирает, вытянувшись упругой струной. Девушка радостно принимает подарок и глотает змейку живьем.

И тут же в памяти возник забытый сон. Плоды, сорванные во владениях леопарда, уведенная Ма-ма и живая змея, которую он сможет подарить женщине — вот оно, то главное и наиважнейшее решение. И Та-та вскрикнул так громко, что даже камни вздрогнули, а задремавшие люди вскочили на ноги.

— Ва аа! Ва аа! Отличная мысль!

Та-та подпрыгивал, носился вокруг костра, натыкался на сонных людей, размахивал руками:

— Ма да! Женщины будут с нами! Ма но Ом-аа! Другие женщины, не принадлежащие Единому Духу.

Мужчины с трудом понимали его. Та-та не мог сосредоточить свои мысли на какой-то одной картине, образы перемешивались, накладывались один на другой. Но Тата уже не мог успокоиться.

— Ва аа! Великая мысль, подарившая жизнь и радость Семье, — в подтверждение своих слов Та-та бросил в костер охапку хвороста, и столб огня взвился до самого потолка. Понемногу из обрывков видений начало складываться целое, и мужчины поняли его.

Действительно, то что придумал Та-та, было удивительно просто и мудро — привести в Семью женщин, не принадлежащих Отцу — женщин чужого племени.

Та-та хотел было немедленно отправиться в путь, но солнце уже висело низко над горизонтом, и он решил отложить поход до утра.

На следующий день Та-та нарядился в шкуру медведя, взял зубастую палицу в одну руку и тлеющую головню в другую, и вот все братья и подростки — шесть человек — двинулись в путь. За старших в пещере остались семилетние братья-близнецы Ом-та. Они должны были присмотреть за малышами и, главное, следить, чтобы не погас огонь. Та-та вполне мог рассчитывать на их самостоятельность.

К середине дня мужчины добрались до того камня, где прятались Лохматый и Сероглазый, наблюдая охоту леопарда. Путники остановились там ненадолго передохнуть и оглядеться. На этот раз равнина казалась пустынной, и Та-та решил повести людей вдоль кромки леса туда, где он встретил Длинноволосую.

Та-та все время прислушивался. Ему постоянно мерещились какие-то шорохи где-то совсем рядом, но как он ни вглядывался в сумрачную глубину леса, так ничего и не увидел. Другие мужчины тоже растерянно оглядывались по сторонам, продолжая тем не менее продвигаться вперед. Вдруг они услышали гневный крик. Та-та вздрогнул от неожиданности: прямо перед его носом невесть откуда возник Лохматый. Оба застыли, пораженные внезапной встречей: Та-та в необычном, устрашающем наряде, и Лохматый, которого Та-та считал мертвым.

Только сейчас Та-та заметил поблизости сооружение из ветвей и листьев. Оттуда высыпали мужчины и женщины, взбудораженные громким криком.

Внушительная дубина в руках Лохматого свидетельствовала, что тот стал Отцом этой Семьи.

Сероглазый негромко зарычал, подражая голосу медведя. Лохматый оторопел, не в состоянии понять, кто перед ним — Дарующий Жизнь или его младший брат. Пока вожди стояли друг напротив друга и не знали, как им поступить, У-та не стал терять времени. Он подкрался к одной из матерей, которая неосторожно пододвинулась слишком близко к группе незнакомых мужчин. У-та схватил ее поперек пояса, вскинул на плечо и побежал. Женщина пронзительно завизжала. Лохматый мгновенно сориентировался и бросился за вором. Он в три прыжка настиг У-та и вцепился в украденную мать. Каждый мужчина что было сил тянул ее к себе, и несчастная отчаянно вопила от боли и страха. Но молодой воин не смог долго противиться Лохматому и выпустил пленницу.

Лохматый с яростным ревом взмахнул дубиной. Но оружие вдруг вылетело из его рук, он всхлипнул и грохнулся на землю. Палица Та-та пробила его череп.

Та-та опустил голову, и все мужчины его Семьи внезапно почувствовали безотчетную жалость к убитому. Наконец Та-та вздохнул и отступил на шаг.

— Та-та-да-ма та, — произнес он, и это была правда — он был сильнее всех и мог одолеть любого врага.

Мальчики и подростки из племени леопарда обступили Та-та, смиренно склонив головы в знак покорности. Этот человек, покрытый медвежьим мехом, должен был стать их новым Отцом.

— Но, Но, — бормотал Та-та, проталкиваясь через толпу к женщинам, стоявшим поодаль. Ма-ма была среди них; ее напряженное лицо выдавало сдерживаемую боль. Перебитая рука безжизненно висела, другой она опиралась на крепкое плечо Та-ма.

— Та-та! — воскликнула Ма-ма. — Ма аа Та-та да! Мы ждали тебя, мы знали, что ты придешь.

— Аа! — вскричала Та-ма, радостно подпрыгнув при виде дымящейся головни в руках У-та-у. — Та да аа! Брат принес огонь!

— Аа, аа, — возбужденно повторяли женщины. Великий Свет, который столько раз выручал их, конечно, поможет и сейчас.

Та-та не успел оглянуться, как матери навалили у его ног целую кучу сухих веток. Сероглазый опустился на колени и принялся раздувать тлеющие угли. Молчаливые люди из Семьи леопарда, затаив дыхание, наблюдали за его действиями, смысл которых был им непонятен. Но вот показались первые светящиеся змейки, и тонкие сучья весело затрещали, охваченные пламенем. Матери-беглянки с радостными возгласами теснились к костру; они протягивали к нему руки, спешили снова ощутить ладонями его тепло.

Постепенно и юноши из Семьи Лохматого, справившись с первым испугом при виде вспыхнувшего огня, подходили все ближе к этому чуду, и вот наконец обе Семьи расселись вокруг костра.

Люди, никогда раньше не видевшие огня — ведь недавний пожар бушевал по другую сторону реки вдалеке от из становища — не отрываясь, глядели на языки пламени, и их лица постепенно разглаживались, мысли успокаивались, и какой-то странный безмятежный покой начинал проникать в их души. Мужчины и женщины Семьи Ом-аа тоже расслабились, пригрелись и начали неторопливо перебрасываться словами.

— Но аа, — сказала Ма-ма, кивая на молчаливых иноплеменников. Они не понимают, у них нет Духа. — Но ом.

— Ма хо ом, — сказала Та-ма. — Хо ом.

— Та, — произнес Та-та удивленно, указывая на притихших у костра подростков. Вот сколько мужчин, кто же вам мешает.

— Но аа, — повторила Ва-ма, качая головой. Затем, чтобы убедить Сероглазого, она осторожно погладила одного из мальчуганов.

Тот испуганно отстранился и сжался в комок, исподлобья бросая на Сероглазого виноватые взгляды, словно хотел сказать ему, что он тут не причем и ничего такого даже в мыслях не имеет.

— Аа Та-та та ва, — сказала Ма-ма. Они считают тебя Отцом.

— Но, но, — пробормотал Та-та растерянно. Все замолчали, глядя на огонь.

Время шло, солнце уже начинало клониться к закату, а они по-прежнему сидели у костра и наслаждались теплом.

— Аа но, у, — решился наконец нарушить тишину У-та. Плохо, что они не понимают нас и у них нет Духа.

Та-ма при этих словах подняла голову, в глазах ее появилось оживление. Она вспомнила о неудавшемся замысле женщин.

— Хо… да аа, — вымолвила она неуверенно, словно сомневаясь в своих словах. Нужно дать им АА — огонь, Дух и понимание.

— Хо но-аа ом! — подхватила большегрудая Ва-ма. Пусть Непонимающие станут такими же, как мы, и тогда мы сможем соединиться с ними!

— Ом-аа хо да! — вдохновенно выкрикнула Ма-ма, забыв про ноющую руку. Такова воля Единого Духа — он хочет стать еще больше!

Та-ма вскочила и уверенно направилась к лежащему телу Лохматого. Теперь, когда решение было принято, за женщинами Ом-аа дело не станет.

Но Та-та казалось, не разделял радости матерей. Тревожное выражение не сходило с его лица. Неправильно! Все это было неправильно…

В пещере вокруг огня сидят вперемешку люди обеих Семей. Над очагом неподвижно стоит вертикальный столб пламени, его округлая вершина полна могучей силы. Зато все мужчины в пещере подобны Калеке.

Если их Семьи соединятся в одну, и души людей леопарда сольются с Великим Светом, то Ом-аа будет Отцом для всех, и весь их хитрый план пойдет прахом: мужчины и женщины по-прежнему не смогут прикасаться друг к другу.

Сияющий круг в черной пустоте. Одинокий свет в море тьмы, в мертвой тишине, которую не в силах потревожить неслышный шелест пролетающих духов. Но вот во мраке вспыхивает новое ослепительное сияние — еще один светлый круг, потом еще и еще… В черном ночном небе одна за другой зажигаются звезды. Они связаны между собой тонкими невидимыми нитями, и по этим нитям от одной звезды к другой перетекают мысли и знание. Но все они — разные, и каждая горит сама по себе.

Та-та отвел взгляд от огня и улыбнулся. Снова великий Дух пришел ему на помощь и подсказал правильный путь. Осталось только передать свое знание остальным. Та-та встал и призвал всех к тишине.

— Хо!

Та-ма и Ва-ма, уже начавшие потрошить труп Лохматого, оставили свое занятие и повернули головы к Та-та. Люди леопарда, которые все это время просидели неподвижно и были настолько околдованы огнем, что даже не замечали кощунственных действий чужих женщин, с трудом оторвались от завораживающего зрелища.

Кто-то испуганно закричал, увидев в стороне тело мертвого Отца со вспоротым животом и склонившихся над ним матерей с окровавленными острыми камнями, но Та-та властным жестом приказал всем молчать и слушать.

— Ма хо ом, та хо ом, — Сероглазый начал издалека, напомнив слушателям о цели всего их предприятия, — Ом-аа ва та, но ом. Ом-аа да, но ом. Единый дух — наш Отец, он запрещает на соединять наши тела. Если он вырастет, все останется по-прежнему. Хо Ом-аа но да.

Та-ма, Ва-ма и остальные женщины приуныли, и руки их опустились. Та-та был прав. Но как же все-таки заставить соседей понять их? Ведь такие, какие они есть, эти люди никуда не годятся.

— Хо ва-аа, — продолжал Та-та. — Ва-аа, но Ом-аа. Ва-аа, омта Ом-аа! Нужен великий Дух, но не наш Ом-аа. Другой великий Дух, брат нашего!

И Та-та принялся расшвыривать длинной палкой горящие головни. Взметнулись искры, повалил дым… и вот на месте единого костра уже горят два.

Глаза матерей восторженно заблестели.

— Та-та аа ом! — улыбнулась Ма-ма. Та-та все знает, он самый мудрый!

И женщины снова принялись потрошить труп Лохматого. Люди леопарда разразились отчаянными криками, и многие из них попытались убежать, когда первые куски отцовского мяса с шипением упали в горячие угли. Но Та-та и остальные мужчины заставили их остаться на месте.

Та-та наколол поджарившийся кусок на конец копья, помахал им в воздухе, чтобы остудить, и сунул еду под нос одному из Непонимающих, который показался ему самым старшим. Тот в ужасе отшатнулся.

— Ма! — приказал Та-та. Ешь!

— Ма! — закричали в один голос мужчины и женщины Ом-аа.

Несчастный отодвигался все дальше от страшной пищи, но она неумолимо приближалась. Сначала юноша сидел на корточках, потом, опираясь на руки, стал отползать назад, споткнулся, упал на спину и дико завизжал. Та-та впихнул ему мясо прямо в открытый рот. Юноша несколько раз дернулся, словно в предсмертных судорогах, и замер. Он был уверен, что дух мертвого Отца немедленно убьет его, и приготовился к смерти. Но время шло, а смерть все не приходила.

Отцовское мясо имело необычный, но очень приятный вкус…

Старший брат постепенно успокаивался. Он не чувствовал присутствия злых духов. К тому же он был голоден. И вот его челюсти пришли в движение. Он ухватился руками за горячий кусок — раньше он не делал этого, боясь прикоснуться к мертвецу — и принялся жадно есть. Та-та со смехом выдернул из мяса копье.

— Ма! Ма ва! Ешьте, ешьте, это хорошая еда!

Люди Ом-аа выгребли из костра магическую пищу. Старший брат, насытившись, окончательно пришел в себя и начал раздавать куски своим соплеменникам.

Увидев, что дело идет на лад, Та-та и его Семья отошли в сторонку; к еде они не притронулись. Ва-ма, ловко орудуя длинной палкой, подгребла к ним один из двух костров; все уселись вокруг огня, оживленно болтая и то и дело поглядывая на происходящее рядом с ними таинство.

Люди леопарда, забыв все страхи, сгрудились у своего костра и с жадностью пожирали останки Лохматого.

Наконец трапеза была закончена. Та-та оставил своих и тихо подошел костру Семьи леопарда. Люди сидели молча, сытые и усталые. Некоторые уже начинали дремать, другие продолжали обгладывать кости. Та-та долго стоял рядом с ними, вглядываясь в их лица. Потом произнес вопросительно:

— Ом?

Несколько пар взволнованных глаз уставились на него. Казалось, они вот-вот поймут… Внезапно один из братьев, словно осененный какой-то догадкой, резко вскочил на ноги и выкрикнул нараспев срывающимся голосом:

— О-ом! — и во мраке зажегся новый сияющий круг.

Та-та даже не заметил, как вся его Семья, оставив свой костер, окружила тесным кольцом людей леопарда.

— Ом! — крикнул У-та, и остальные вслед за ним начали громко выкрикивать это слово, сопровождая его выразительными жестами, которые должны были вдохновить Семью Лохматого на дальнейшее выполнение положенного ритуала.

Новообращенные, похоже, уже начали кое-что понимать. Их матери потянулись к братьям, могучие ТА показали свою силу…

Люди Ом-аа не могли вынести этого зрелища. Та-та приказал своим людям вернуться к оставленному костру. С большим трудом ему удалось заставить их подчиниться. Та-ма ревела во весь голос и била себя в грудь, мужчины выли, стонали и утешали сами себя, раненая Ма-ма тихо всхлипывала и прижималась к Сероглазому. Та-та и сам мучился невыносимо. Так тяжело ему никогда еще не было. Ощущая тепло своей подруги, ее нежную кожу, он терзал себя сладостными воспоминаниями о далеких счастливых днях, когда они жили вдвоем в пещере медведя.

— Ом-аа ва-та, но ом, — бормотал он, чувствуя как слезы катятся по его лицу.

Один только Калека сохранял спокойствие и даже улыбался — никто не знал, чему он радуется, ведь его мысли так и остались закрытыми для всех. Но-та отыскал где-то рубило и теперь задумчиво вертел его в руках, пока остальные страдали.

Но вот все стихло у костра людей леопарда. Утолив свои запретные желания, они теперь снова сидели на корточках вокруг огня, плавно раскачивались и бормотали себе под нос окончательно понятое ими теперь Первое Слово.

Калека встал и указал рубилом на новообращенных.

— Хо но та, — сказал он.

Та-та кивнул.

— Да. Аа хо та.

Мужчины Семьи медведя воспряли духом. Все, хватит! Пусть теперь эти люди тоже отдадут силу своему Аа, пусть он станет им Отцом! Посмеиваясь, направились они все вместе к соседнему костру.

На следующий день к вечеру, когда люди леопарда, постоянно теребившие свои опухшие обрезанные ТА, уже научились сносно разговаривать, Та-та обратился к старшему из них, коренастому Ва-та. Тот сидел у костра рядом с шалашом и обжигал в огне концы длинных прямых палок. Аа-та, Могучий Дух, Брат Солнца (так назвали люди Семьи Лохматого свой сияющий круг) передавал палкам силу, чтобы они помогли братьям в их великом деле. Ва-та и другие мужчины племени Аа-та хотели стать Дарующими Жизнь, а для этого они должны были убить леопарда.

— Ом хо но, — сказал Сероглазый, указывая на юг, в сторону реки. Нам пора уходить. — Ом хо ма. Мы хотим взять с собой женщин.

— Ва-та да ма, — сказал Ва-та. Берите.

Сероглазый усмехнулся. Мысли людей леопарда он видел плохо, смутно, словно сквозь густой туман в сумерках, а слова были порой туманнее мыслей.

— Ва-та да ма-Аа-та, — сказал Та-та. Ва-та отдаст женщин Могучего Духа. — Та-та да ма-Ом-аа. Я же отдаю вам женщин Единого Духа. Аа но у. Духи не будут разгневаны.

— Да, — согласился Ва-та.

Договор был заключен.

Вскоре мужчины Ом-аа и женщины Аа-та отправились в путь. Тата шел медленно, опустив голову. Отойдя на сотню шагов, он оглянулся — всего один раз, и встретился взглядом с Ма-ма. Та-та сжал зубы и прибавил шагу: великий Свет предначертал им расстаться навсегда, и Сероглазый не смел преступными мыслями прогневить огненного Ом-аа. Резкий крик козодоя разорвал тишину.

Лопнула нить, из которой было соткано счастье двоих.

Глава 11. Обряд смерти

Та-та, верховный шаман и вождь Семьи медведя, всю ночь не сомкнул глаз, беседуя с Духом. Он кормил огонь сухими ветками и свежим кабаньим жиром, бормотал невнятные слова, чертил в золе магические линии и ямки, брызгал водой, плевался и взмахивал волшебным жезлом — палицей с черепом медведя. Наконец, уже перед самым рассветом, вождь уверился, что Ом-аа услышал его и благословляет предстоящее таинство. Великий Свет готов был принять в свое лоно нового охотника.

Та-та скинул медвежью шкуру и взял в руки старую дубину с гладкой и блестящей от долгого употребления рукоятью. Дубина когда-то принадлежала Отцу — в те далекие времена, когда Отцом Семьи медведя был человек. Сегодня Та-та предстояло на время перевоплотиться в это древнее, злобное существо.

Вождь-Отец вышел из жилища огня во внешнюю пещеру. Здесь на каменном полу его ждал юноша, не имевший имени. Ему было не больше двенадцати лет от роду. Его лицо, еще безволосое и детское, выражало бесконечный ужас, но в глазах светилась решимость. Юноша не спал всю ночь, как и вождь, и душа его трепетала перед предстоящим испытанием. Но время его пришло, и он должен был пройти через страх и смерть, чтобы стать мужчиной и охотником, подобным великому Та-та.

Юноша родился в жилище Семьи леопарда, но мать его принадлежала Единому Духу, и сам он поэтому был сыном Ом-аа. Сегодня ему предстояло соединить свой дух с Великим Светом. Для этого он и пришел несколько дней назад в пещеру медведя, и за дни, проведенные без пищи вдали от огня, он успел узнать от вождя все, что ему надлежало знать о таинстве.

Та-та потратил немало времени на беседы с юношей. Ему было приятно общество этого сильного, ловкого и сообразительного мальчугана. Но почему-то при взгляде на него где-то глубоко в душе вождя вспыхивали тоска и чувство невосполнимой утраты. Черты лица юноши складывались в знакомый образ, и безошибочное внутреннее чутье подсказывало Та-та, что перед ним — сын Ма-ма.

Та-та-Отец, еще вчера такой беззлобный и совсем не страшный, сегодня был грозен, и юноша знал, отчего это: Отец разгневан на него за попытку посягнуть на его права, за преступное желание овладеть одной из матерей. Безымянный мальчик никогда не делал ничего подобного, разве что в мыслях. Но сейчас начавшаяся священная игра была для него единственной подлинной реальностью, и то, что происходило на самом деле, не имело значения. Юноше было достаточно того, что он знал свою роль в этой игре, а роль его была ролью преступника, бунтаря и изгнанника.

Вождь грозно зарычал — ведь сегодня Та-та был Отцом-человеком и не умел говорить — и замахнулся дубиной. Мальчик помчался к выходу, и Отец кинулся следом.

Они добежали до реки, повернули и понеслись вдоль берега, потом взобрались на сыпучий склон и оказались на узкой площадке у основания высокой отвесной скалы. Здесь были входы в пещеры.

Одна из них — самая большая — когда-то служила жилищем Семье медведя. Другая — маленькая и тесная, с узким входом, в который человек мог пролезть только ползком, была местом, избранным для проведения таинства.

Юноша на секунду замешкался. Из глины у входа торчали медвежьи зубы, едкий голубоватый дым струился из черного отверстия. Это была пасть зверя, и не в маленькую уютную пещерку вела она, а в чрево чудовища. Оглянувшись, юноша увидел приближающегося разъяренного Отца. С коротким отчаянным криком мальчик лег на живот и вполз в оскалившуюся пасть, выворачивая вкопанные в землю клыки.

Внутри было дымно и темно. На полу тлели пучки сухой ароматной травы. У юноши помутилось в глазах. В клубах дыма плясали духи мертвых. Он знал, что сейчас умрет. И вот тьма поглотила его. Мальчик перестал ощущать свое тело. С внезапной легкостью он взлетел высоко в черное небо, где шипя кружились духи мрака и зла.

Когда струйка пахучего дыма, поднимавшаяся из каменной пасти, постепенно уменьшаясь, наконец исчезла вовсе — травы внутри догорели — юная девушка, не имевшая имени, дочь Ом-аа, вторая участница таинства — вползла в чрево чудовища и нащупала в темноте неподвижное тело брата.

Она должна была повторить то, что когда-то совершила Ма-ма — оживить брата и вернуть ему силу, соединившись с ним.

И она сделала это.

Мальчик открыл глаза. Он был счастлив. Великий Свет принял его. Вспыхнув голубой звездой, он разогнал мрачные тени и высветил обратный путь.

Погладив на прощанье сестру, юноша вылез из пещеры. В глаза ударил яркий солнечный свет. Мальчик беспомощно щурился, не замечая, как подошел Та-та и вместе с ним — братья-охотники.

Все ждали, пока из темной дыры вылезет дочь Ом-аа. Наконец, появилась и она. Мужчины взялись за руки, в центре круга оказались мальчик и девочка и сам Та-та.

Вождь успел накинуть на плечи медвежью шкуру. Он глухо заворчал и, подражая походке медведя, двинулся к мальчику.

— О-ом! — протяжно завыли братья.

— О-ом! — вторили им юноша и девушка.

Когда Та-та приблизился к детям, мальчик трижды ударил его копьем по плечу. С каждым ударом Та-та склонялся все ниже и, наконец, встав на колени, протянул юноше кусок жареного мяса.

Большой зверь был убит. Мальчик и девочка проглотили священную пищу, как некогда поступили Та-та и его верная Ма-ма. Отныне они были настоящими медведями.

Та-та поднялся на ноги и простер руки к посвященным, торжественно провозгласив:

— Да-та! Аа-ма! — таковы были имена новых членов Семьи медведя.

И вот вся процессия, возглавляемая Да-та, двинулась к пещере, где горел огонь.

Да-та должен был показать Отцу — не тому, тупому и злобному, которого давно уже не было на свете, а истинному, небесному Отцу, огненному Ом-аа — что он всегда будет верен ему и не направит подаренную ему чудесную силу против своего повелителя.

Та-та усадил нового брата-охотника на золу перед огнем, так что жар обжигал колени Да-та.

— Но у, Ом-аа! — воскликнул вождь и резким ударом острого камня отсек край ТА посвященного. Да-та вскрикнул от боли и без чувств повалился на землю.

Та-та вышел из пещеры. Его роль в этой игре была окончена, и он снова стал самим собой.

Угрюмые серые тучи тяжело нависли над степью. Только на западе — там, где огромный красный шар уже коснулся вершин дальних холмов, небо еще оставалось чистым, и рваные края облаков окрасились кровью, словно рана на теле гигантского зверя.

Та-та присел на камень у реки. Он был один; все мужчины и женщины остались около брата — Да-та. Он был не первым, кто подвергался священному ритуалу, но люди, любопытные от природы, не могли сразу забыть такое интересное событие. Да никто из них и не осмелился бы потревожить сейчас покой вождя: все знали, что в последние годы одинокие размышления на берегу реки стали его привычкой, и мешать ему в эти часы означало навлечь на себя гнев Духа.

Мысли Та-та текли плавно, совсем как ленивые струи воды у его ног. С усмешкой думал он о своем могуществе. Поистине Та-та был теперь великим вождем; сам Аа чутко слушал его слова, и ни в чем ему не было отказа. Та-та давно уже не ходил с другими мужчинами на охоту, но люди знали, что никто не сможет лучше чем он могучими чарами направить копья охотников в цель, замедлить бег гонимого зверя, затуманить его взор и отвести смертельный удар рога или лапы в последней решающей схватке. Та-та изгонял злых духов, заживлял раны братьев и облегчал женщинам роды. Он мог даже заставить тучи принести и пролить живительный дождь на высушенную степь, но делал это редко и лишь при крайней нужде, ведь такое колдовство требовало крови и надолго обессиливало вождя.

Могущество Та-та несло благоденствие его племени. Семья уже была совсем не та, что раньше: с каждым годом все больше детей рождалось в пещере медведя, и дети были не чета прежним. Здоровые, сильные, они росли на глазах, и недалек уже был тот день, когда на смену старым охотникам придет новое, рослое поколение, юные воины, чьи молодые сердца горят отвагой и жаждой великих побед; огненный Дух обрел новую жизнь в душах растущих детей Аа-та. Ведь все эти будущие охотники и юные девушки были рождены женщинами Семьи леопарда, и Отцом их был Брат Солнца, которому принадлежали матери: Аа-та, пылающий по ту сторону реки у жилища из веток и сучьев. Там, под присмотром мудрого Ва-та, росли такие же крепкие и отважные дети Ом-аа, юные медведи.

Впрочем, в последние годы в обоих становищах появились и новые матери, и новые дети из других племен. Охотники, которым в зимнее время приходилось в поисках добычи забираться далеко в неведомые земли, порой встречали там в пещерах и шалашах Семьи молчаливых людей, живущих без огня и Духа; тех, кого они называли Но-аа — Непонимающие, или Но-ом — Одинокие. Люди Ом-аа, как и люди Аа-та, никогда не бросали на произвол судьбы этих жалких, запуганных существ: им дарили огонь, учили словам и объединяли их души, зажигая новые звезды в черном небе. Должно быть, и эти новообращенные племена, расправившись со своими Отцами, принимались за то же благородное дело, и, кто знает, возможно, в мире уже и вовсе не стало безмолвных падальщиков Но-аа, а если они и сохранились где-то, то время их было сочтено.

Та-та смотрел на прозрачные струи невидящим взором. Прежние люди и прежние времена уплывали с ними в неведомую страну, откуда нет возврата… И мысли эти, величественные и торжественные, всякому другому человеку принесли бы радость, но не Та-та.

Глубокая тоска, с которой он так и не смог совладать, тоска, против которой бессильно все его колдовство, окрашивала мысли в черный и серый. Та-та был несчастен, и даже славные победы Великого Духа, всё радостное бурление обновленного мира не в силах были развеять его печаль.

Он вспоминал Ма-ма. Он снова и снова, от начала до конца переживал все их короткие дни в пещере Дарующего Жизнь, когда кроме них никого не было в мире. Память жгла его сильнее, чем красные угли Аа, если схватить их руками и прижать к лицу.

Видения приобретали ясность, и он снова видел глаза Ма-ма, ее тонкое, гибкое тело, ее длинные блестящие волосы, ощущал тепло ее дивной, нежной, как у ребенка, кожи. Разве сравнится с ней хоть кто-нибудь из множества женщин, которыми он владел после?

Она принадлежала ему, но он отдал ее огненному Духу. Он поступил так, потому что иначе не мог. Такова была воля великого Света.

Ом-аа! Будешь ли ты так же жесток, как наш прежний Отец?

Та-та слился со своими грезами. В эти минуты он готов был убить всякого, кто неосторожным звуком развеет зыбкую реальность его видений, прогонит прекрасный призрак.

Вдруг громкий плеск воды вырвал Та-та из мира грез. Он вскочил, вспыхнув гневом. Наказать виновного, кто бы он ни был, человек или зверь! Но что это? Видение ожило. Ма-ма переходила реку. Она была уже на середине брода, по пояс в воде. Ноги ее ступали осторожно, нащупывая опору среди скользких камней.

Та-та бросился к берегу. Сердце его бешено колотилось. Он должен был сказать ей что-то очень важное, но мысли путались, набегая волнами одна на другую.

Ма-ма вышла из воды и робко прикоснулась к нему. Ее мокрая прохладная рука была настоящей, он видел, как вздрагивает ее тело, то ли от холода, то ли от слез.

Годы, прошедшие со времени их последней встречи, изменили обоих. Та-та раздался в плечах, и спина его сгибалась теперь сильнее, а волосы на затылке стали гуще. Ма-ма немного отяжелела, ее движения были уже не такими ловкими и быстрыми. Грудь и живот отвисли, а вечные тревоги оставили морщины на ее некогда юном и гладком лице. Только глаза остались прежними — глубокими, загадочными и блестящими, как два озера, как две пещеры, темные и влажные — Ма и Ма.

Та-та охватила дрожь. В горле застрял комок, он судорожно попытался проглотить его, но не смог, только издал хриплый нечленораздельный звук.

А Ма-ма улыбалась. Улыбалась, одновременно страшась и радуясь тому, что неминуемо должно произойти. Она знала это, иначе не пришла бы сюда.

Наконец Та-та заставил себя произнести:

— Ом-аа у. Ом но. Мы прогневим бога и умрем.

Ма-ма молчала. Грудь ее тяжело вздымалась, а в глазах появился необычный блеск, подобный искрам костра, разворошенного палкой. Потом она сказала чуть слышно:

— Да. Хо но.

Их мысли слились, и слова стали не нужны. Взявшись за руки, Та-та и Ма-ма медленно пошли вдоль берега, вниз по течению реки, и вскоре оказались у входа в давно покинутую пещеру. Здесь родился Та-та, и здесь он хотел умереть.

В пещере было темно, но Та-та помнил здесь каждый выступ. Он остановился, наступив ногой на полуистлевшую травяную подстилку.

Ом-аа пылал в сердцах двух людей, и сила их была столь велика, что даже сам Единый Дух, когда-то ими рожденный, не мог остановить их.

Та-та одним движением сгреб Ма-ма и прижал ее к себе, всем телом ощутив тепло ее кожи. Это блаженное тепло разлилось по всем его членам, заполнило мысли и чувства. Та-та зарыдал, не в силах больше сдерживать слезы. Да и не нужно это было, когда Ма-ма была рядом, и рядом была смерть.

Та-та поднял женщину и, опустившись на колени, бережно положил ее на подстилку.

Ма-ма чувствовала его силу и покорялась каждому его движению. Руки Та-та повелевали ее телом, направляя к невидимому концу мучительно-сладкого ожидания. Ма-ма застонала, ее подхватила волна счастья, и, качая, понесла в глубину бесконечного океана.

Огромная пещерная медведица неторопливо поднималась по сыпучему склону. Лучи заходящего солнца кроваво блестели на ее черной лоснящейся шкуре, камни скатывались из-под когтей. У входа в пещеру зверь остановился, принюхиваясь. Ноздри медведицы раздулись, мохнатые уши напряженно вздрогнули. Глухо заворчав, она прыгнула в темноту.

Та-та и Ма-ма летели в сером тумане, а впереди их ждала незнакомая прекрасная страна. Оттуда, с востока, поднималось им навстречу искрящееся белое сияние. Все яснее становилось оно, и вот уже земля осталась далеко внизу. Они пронеслись сквозь страну мрака, подобные ветру, и перед ними величественной черной воронкой, водоворотом тьмы предстал вход в туннель Аа.

Они долго мчались по узкой пещере, возносясь все выше, и грозное сияние в конце туннеля, радуясь их приближению, протянуло им навстречу огненные лучи, полные силы, нежности и любви.

Одним ударом широкой лапы медведица разбила голову Та-та.

Второй удар оборвал жизнь Ма-ма, лежащей рядом.

Но они так и не увидели зверя — ту смерть, которую приготовил им Ом-аа. Их прозрачные тени слились, ослепительно вспыхнув, и великий Свет принял их в свои объятия — теперь уже навсегда. Та-та был Ма-ма, и Ма-ма была Та-та, и они были Светом, и Свет был ими, и все они вместе, заполняя вселенную своим бесконечным, смеющимся счастьем были — ОМ.

Медведица, шумно вздыхая, склонилась над своей добычей. Люди лежали неподвижно, в их телах больше не было жизни. Лапы медведицы намокли от крови. Мертвые улыбались ей из темноты.