Первая Вечерняя Звезда

ДВАДЦАТЬ ДВЕ ЗАНОЗЫ, ОДНА ЯМА И ОДНО СТИХОТВОРЕНИЕ

Солнце стало слишком усердно греть, и Бориска снял сначала курточку, а потом и рубашку. Так удобнее было работать. Копая обломком давно высохшего сучка, Бориска то и дело косился на мускулы рук – ему казалось, что с каждым копком они увеличиваются.

Наконец, когда пот ежеминутно стал заползать в глаза, Бориска вздохнул – тяжело и глубоко, как подобает много поработавшему человеку. А вздохнув, уселся на влажную кочку и принялся вытаскивать из ладоней занозы.

– Одна… Две… Три… Четыре… – считал он, складывая их в кучку.

– Какой ты нежный, – сказала Машенька, не прекращая работы.

– Ты, наверное, отвык от тяжёлого труда? – спросил Бук. Он рыл передними лапами, всё время совал мордочку в ямку, и поэтому его мордочка была в корешках трав и крупинках торфа.

– Машеньку никакие занозы не берут, – обидчиво ответил Бориска. – Если бы не занозы, я целый день мог бы копать без остановки. Я нисколько не устал, просто вынужден остановиться. К тому же, много ли накопаешь обломком какого-то дурацкого сучка. Вот была бы острая лопата!

– Это точно, – сказала подлетевшая Сорока. Она занималась подноской веток, необходимых для маскировки западни. – Ты совершенно прав, – уточнила она, оглядывая, много ли натаскала.

– Лопатой копать можно гораздо быстрее. А ещё лучше – экскаватором. Он копает так быстро, что и оглянуться не успеешь, как всё бывает сделано.

– В болоте экскаватор утонул бы, – возразил Бук, прекращая работу и усаживаясь на горке вырытого торфа. – И потом, где его взять? За просто так он ведь не приедет копать западню. С ним надо договариваться. А кто из нас сможет договориться с экскаватором?

– Бориска сможет, – сказала Сорока. – А если экскаватор завязнет, тогда надо будет договориться с трактором, чтобы он пришёл и вытащил его.

– Ox! – сказала Машенька. – Мы, наверное, никогда не выкопаем глубокой ямы.

– Выкопаем, выкопаем, – обнадёжила Сорока. – Вот натаскаю побольше веток… Только сначала надо сочинить стихотворение, которое помогло бы нам работать. Воодушевляло бы нас.

– И веселило,- поддержал Бук.

– И чтоб охотники, услышав или прочитав его, могли моментально испугаться, – сказал Бориска. – Тогда они никогда больше не сунутся в лес.

– Вот именно, – сказала Сорока. – Странно, что мы не додумались до этого раньше. При готовом стихотворении работа пошла бы без всякой передышки. Это совершенно очевидно.

– Значит, сочиняем? – спросил Бук.

– Сочиняем! – сказал Бориска.

– Разумеется, – сказала Сорока.

– Ох! – сказала Машенька. – Ничего у нас не получится.

– Всё у нас получится, – сказала Сорока. – Мы не хуже других!

И друзья уселись вокруг недорытой ямы, уставились на её дно – чтобы почувствовать наибольшее вдохновение и лучше представить то, о чём должны сложиться стихи.

– Придумала! Я первая придумала начало стихотворения! – крикнула Сорока.

– Что ты придумала? – спросил Бук.

– Я придумала так. – Сорока вспорхнула на высокую ветку и важно продекламировала:

– Здорово! – сказала Машенька. – Сорока придумала по-настоящему пугающие строчки.

– Нет, – сказал Бук, – эти строчки надо выкинуть. Мы никому не собираемся вытыкать глаза, а собираемся вырыть яму. Об этом и надо сочинять стихи.

– A у меня начало не придумывается, – сказал Бориска. – Зато придумались две строчки для припева. На тот случай, если наше стихотворение сможет стать песней. – И Бориска нараспев прочитал:

– При чём здесь трамвай? – удивилась Сорока.

– Ерунда какая-то, – согласился Бук. – Надо о стихотворении думать, а не о чём попало.

– Нет, – возразил Бориска. – Припев не о чём попало. Он может подойти к любому стихотворению. Вот – о крокодиле:

А можно, если надо, этот припев подставить к лягушатам:

– Действительно, – сказал Бук, – твой припев подходит хоть куда. Запиши-ка его щепкой на дне ямы. Может, он пригодится и нашему стихотворению.

– Я не умею ещё хорошо писать, – смутился Бориска. – Могу только с ошибками.

– Неважно, – сказал Бук. – Лишь бы не забыть. Потом разберёмся.

И друзья снова сосредоточились, создавая стихотворение, которое никак не хотело создаваться. Наконец, кое-что придумалось. А поскольку это кое-что большинству не показалось плохим, то и решено было дальше не сочинять, потому что Бук сказал, будто ему гораздо легче вырыть четыреста самых глубоких ям, чем сочинить один стишок.

Читать поручили Сороке, которой и самой хотелось выступить.

Она прополоскала болотной водой клюв, чтобы не запинаться во время чтения, и прочла:

– Ничего, – сказал Бук. – Насколько я понимаю, получилось вполне предостерегающее стихотворение. Оно наверняка должно подействовать на охотников. Я думаю, что мы подождём ловить их в западню, а напишем это стихотворение малиновым соком на дощечке, которую прибьём к самому заметному дереву.

– А если охотники окажутся неграмотными? – спросил Бориска.

– Тогда придётся договориться с экскаватором, – сказал Бук.

– И с трактором, – добавила Сорока.

– Ох! – сказала Машенька, – я так и знала, что глубокая яма сразу не выкопается.

– Конечно, – ответил Бориска. – Всё по-настоящему крепкое и долговечное строится не за один раз. К тому же я не могу больше работать – слишком много заноз засело в моих ладонях… Четыре… Пять… Десять… Двадцать две! – воскликнул он, выковырив последнюю.