Первое Дерево

Глава 19 Колдун

От этого имени воздух заледенел и, казалось, содрогнулись стены Удерживающей Пески.

Ковенант словно свысока, из дальней дали смотрел на отшатнувшегося Касрейна-Круговрата. В страхе кемпер уронил даже свой монокль. Его старческое лицо исказилось от ужаса и превратилось в маску смерти. Но он уже не мог вернуть назад того, кого позвал Ковенант. Страх смерти взял верх, и кемпер бросился наутек. Железная дверь с лязгом захлопнулась за его спиной, и загремели засовы. Но все эти звуки ни о чем не говорили Ковенанту. Все его органы чувств функционировали нормально: он осознавал степень приближающейся опасности, понимал тяжелое положение своих друзей и знал, что нужно делать. И все же чувства его были еще как бы затуманены. Связь между восприятием и действием, между фактом и оценкой осуществлялась пока слишком медленно. Сознание широкой волной хлынуло в брешь, пробитую Линден, но расстояние было велико, и его невозможно было пройти за одну минуту.

Поначалу воспоминания неслись галопом: детство, период полового созревания… Волна памяти захлестнула его и как очистительный, исцеляющий огонь прокатилась по мозгу. Яркой вспышкой осветилась его свадьба, годы брака и писательства. Но тут процесс замедлился. Да, тогда, когда еще не вышел его первый роман, когда еще не родился сын, они с Джоан были безмятежно счастливы в Небесной ферме, и ему казалось, что жизненная энергия бурлит в нем, переполняет его и все идет наилучшим образом. Но на поверку оказалось, что он изначально построил свою башню из слоновой кости на песке. Его бестселлер оказался не более чем пустышкой, данью его эгоизму. А брак был разрушен его безвинным преступлением, заключавшимся в том, что он подцепил проказу.

То, что было после, лучше бы вообще было забыть.

Силком навязанную изоляцию, медленно созревавшее в нем отвращение к себе, что в конечном итоге привело его к специфическому комплексу неполноценности, полусумасшествию, свойственному прокаженным. И как пик крушения всей его жизни — первый визит в Страну. Не успев там оказаться, он тут же изнасиловал первую отнесшуюся к нему с симпатией женщину. Он изводил и мучил всех, кто пытался ему помочь. Не ведая, что творит, он покорно шел по проторенной для него Лордом Фоулом стезе, ни разу не оглянувшись, пока наконец случайно не столкнулся с последствиями своих деяний. И они ужаснули его. Но и тогда он бы продолжал упорно двигаться к полному разрушению личности, если бы рядом с ним не оказались такие люди, как Морэм, Баннор и Идущий-За-Пеной. Люди, чья доблесть и умение любить заставили его произвести переоценку ценностей. Но даже сейчас, много лет спустя, его сердце разрывалось от горя при одной мысли о том, что он сделал со Страной и ее жителями. Горе, причиненное им, перевешивало те жалкие крохи добрых дел, которые он совершил для них.

Его крик эхом отдался в мрачном чреве камеры. Друзья рванулись к нему, внезапно рухнувшему на колени на камни пола. Однако в данную минуту он не помнил о них.

Но он не был раздавлен обрушившейся на него глыбой памяти. Да, он был изранен; да, кругом виноват; но раскаяние его было искренним. И проказа научила его быть сильным. В тронном зале Яслей Фоула, оказавшись лицом к лицу с Презирающим, он постиг суть парадокса, на котором была построена вся его жизнь. Разрываемый между самоотвращением и чувством собственного достоинства, между неверием и любовью, познав и отринув сущность Презирающего, он обрел свою истинную силу. И сейчас он ощущал в себе ее биение. Брешь затянулась, и он обрел себя теперь уже окончательно.

На глаза навернулись слезы. Линден вновь его спасла. Единственная встреченная им за все эти долгие одиннадцать лет женщина, которую не испугала его болезнь. И ради него она упорно, без всякой меры и оглядки подвергала себя риску. Он перед ней в неоплатном долгу. Даже представить невозможно, какой ценой ей удалось его исцелить.

Ковенант попытался подняться на ноги, но в этот момент пол камеры содрогнулся. Послышались глухие удары, словно где-то вдалеке кто-то крушил гранитные стены донжона. Потолок в мгновение ока затянулся сетью трещин, и из них посыпалась тончайшая пыль. Пол снова дрогнул. Железная дверь камеры зазвенела.

— Это песчаная горгона, — хладнокровно заметил кто-то. По невозмутимой интонации Ковенант признал Бринна.

— Томас Ковенант. — В голосе Первой не осталось ни следа от былой железной твердости, он дрожал от страха. — Друг Великанов! Избранная что, решила тебя убить? А за компанию с тобой и нас всех — скопом? Сюда идет песчаная горгона.

Но он не мог ей ответить. Дар речи к нему еще не вернулся. Вместо ответа он обернулся лицом к дверям, расставил ноги и покрепче уперся ими в ходящий ходуном пол.

Но кольцо не повиновалось ему. Яд, служивший катализатором дикой магии, был заблокирован элохимами, и до тех пор, пока он вновь не начнет действовать, должно пройти какое-то время. А пока Ковенант не мог воспользоваться своей силой. И все же он был готов. Линден все предусмотрела и сумела одним ударом и предостеречь его, и изгнать Касрейна.

Рядом с Ковенантом возник Финдейл. Его отчаяние было беспредельным. Однако он держал себя в руках.

— Не делай этого, — тихо сказал элохим. — Ты что, хочешь разрушить Землю? Солнцемудрая жаждет смерти, но хоть ты-то будь умнее. Отдай кольцо мне! — И он протянул руку.

В ту же секунду тлеющие угольки старинной ярости Ковенанта вспыхнули, и внутри него загудело пламя.

Удерживающая Пески содрогалась от мощных ударов, ее древние камни трещали — казалось, что она вот-вот рухнет. Но истинная опасность была намного ближе: в конце коридора раздался грохот бегущих шагов.

Ковенант приготовился к битве и еще крепче уперся ногами в пол.

Шаги достигли дверей, и на секунду все стихло.

— Горячая Паутинка, я люблю тебя! — с болью простонал Красавчик.

Ном заколотила лапами-таранами по железной двери, и там, где она ударяла, металл разрывался с легкостью бумаги.

Металлический звон разлетелся по всему донжону. Горгона действительно обладала мощью достаточной, чтобы разнести всю Удерживающую Пески по камешку. В дыре показалась ее безликая морда — тупой невыразительный обрубок. И тем страшнее казалась дикая звериная злоба этой твари — ее бешеная ярость была не преходящей эмоцией, а постоянным состоянием души. Если у нее была душа. И все же, несмотря на то что она не имела глаз, всем было понятно, что она стремится именно к Ковенанту.

Дверь наконец разлетелась, и Ном атаковала Неверящего с такой яростью, словно хотела пробить им стену и вышвырнуть наружу.

Человеческая плоть и скелет не способны устоять против такого мощного натиска. А яд Презирающего все еще был блокирован, хотя никак не ослаблен и не очищен элохимами. Но песчаная горгона сама по себе являлась воплощением дикой силы.

За мгновение до того, как Ном обрушилась на него, Ковенант исчез в факеле белого пламени.

Дикая магия, ключ к Арке Времени, сила, не подчиняющаяся никакому Закону, не ограниченная ничем, кроме личностных качеств своего владельца. Некогда у Лорда Морэма вырвались пророческие слова: «Ты и есть белое золото», и Ковенант жизнью доказал правоту друга. Он уже достиг высшей точки накала: белое пламя гудело, извергаясь из самого сердца, словно из серебряного горна.

— Нет! — отчаянно закричал Финдейл.

Песчаная горгона обрушилась на Ковенанта. По инерции его отбросило к стене. Но он едва почувствовал удар: белое пламя надежно защищало его от боли и любых повреждений. Оно было внешним выражением его проказы, и омертвевшие нервы снимали всякие ограничения. Не будь этого болезненного онемения, он не смог бы выдержать столь высокого напряжения. Яд жадно устремился в атаку, разливаясь по его организму. Рубцы от клыков на искалеченной руке заполыхали алым, словно глаза Презирающего. Ни о чем не думая, машинально, он грудью встретил атаку горгоны и остановил ее.

Ном отшатнулась и попятилась.

Как волна магмы, он обрушился на нее. Горгона отбивалась, и каждый ее удар был такой мощи, что с легкостью мог бы разбить в пыль скалу. Она изливала всю ярость, накопившуюся в ней за века заключения в вихре, а встретив сопротивление, окончательно озверела. Ковенант осыпал ее хлесткими ударами огненного бича. С потолка срывались обломки камня и разбивались об пол, покрывшийся пляшущими трещинами. Дверной проем перекосился и теперь зиял, словно открытая рана, алым светом факелов из коридора. Финдейл не переставая заклинал Ковенанта остановиться, и его мольбы казались стонами самой Удерживающей Пески.

Ковенант уже отогнал тварь к лестнице, но тутона остановилась, по-видимому, не собираясь отступать дальше. Противники обхватили друг друга руками, сплетясь, словно братья по року, в смертельном объятии.

Песчаная горгона обладала поистине чудовищной силой — будь Ковенант обычным человеком, она сломала бы его пополам, как гнилой прутик. Но он был самим воплощением пламени, его аватарой, разгорался все сильнее, питаясь ядом и гневом, полыхая в экстазе дикой магии. Его сияние уже ослепляло. Камни, попадавшие в зону его серебряной ауры, плавились и испарялись. Каждым ударом своего пылающего сердца он расшатывал фундамент Удерживающей Пески. Несколько минут назад он был лишь беспомощной жалкой пародией на человека, а сейчас стал олицетворением неотвратимой и беспощадной мести горгоне за убийство Хигрома и увечья Кира. И Касрейну, запустившему свой страшный механизм смерти. Касрейну, пытавшему и мучившему Ковенанта, когда тот был беззащитен и беспомощен. Только вмешательство Хигрома спасло его от неминуемой гибели. Или от одержания, что было даже страшнее смерти. Ненависть, оскорбленное достоинство, благородный гнев раскалили его, словно ядро солнца.

Но Ном пока не собиралась сдаваться: ее холодная звериная злоба была поистине неисчерпаема. Однако она была жива и могла действовать только потому, что такова была прихоть кемпера. Касрейн! Опять Касрейн! Перед глазами Ковенанта чередой проходили картины его преступлений. Власть, которой обладал кемпер, сделала его отзывчивым как вулкан и чувствительным, как песчаная горгона.

Ном стала слабеть. Импульсивно Ковенант усилил хватку. Но он еще был способен контролировать и сдерживать пробудившийся в нем яд. А значит — и убивать не хотел.

И вдруг горгона, ощутив новый прилив сил, стиснула его так, что чуть не переломила пополам.

Но Ковенант был слишком сильным противником: он опутал тварь целой сетью огненно-волевых протуберанцев и затянул ее. Ном барахталась, вырывалась, но освободиться не могла. Ковенант вырвался из ее рук и отступил на шаг.

Несколько минут горгона продолжала бороться, но потом, очевидно, поняла всю тщетность своих попыток. Более того, она поняла, что этот человек может ее убить. И застыла, бессильно опустив руки. По телу ее пробежала судорога, как будто она заглянула в лицо своей смерти и испугалась.

Ковенант постепенно втянул пламя в ладонь, и теперь только его кольцо светилось ослепительно-белым. Горгона была свободна.

В полной тишине вдруг раздался истерический смех Красавчика. Финдейл смотрел на Ковенанта так, словно не верил своим глазам. Но тот не видел и не слышал никого, кроме песчаной Горгоны. Ном сделала несколько осторожных движений, как бы проверяя, действительно ли она свободна. Убедившись в этом, она затряслась еще сильнее и замотала своей безликой головой, окончательно растерявшись и не понимая, что дальше может предпринять ее враг. Затем очень осторожно, в любую секунду ожидая отпора, она занесла руку, чтобы ударить Ковенанта в лицо.

Ковенант сжал кулак, и из его руки в пол ударила струя пламени, которая мгновенно выжгла яму с оплавленными краями. Но, вместо того чтобы защититься от горгоны, он вдруг хрипло произнес:

— Если ты не убьешь меня, то не сможешь вернуться в Рок.

Ном застыла. Похоже, до нее дошел смысл сказанного. Медленно-медленно она опустила руку.

А в следующую секунду распростерлась на полу. Сначала ее била крупная дрожь, но постепенно она успокоилась, подползла к ногам Ковенанта и склонила голову, словно покоряясь и обещая служить ему.

Прежде чем он сообразил, как ответить, горгона снова вскочила на ноги. По безликой морде невозможно было прочесть ни ее мыслей, ни настроения. Развернувшись, она со звериной ловкостью скользнула вверх по ступеням, протиснулась в полуобвалившийся дверной проем и исчезла в глубине коридора.

Откуда-то издалека вновь донеслись удаляющиеся глухие удары, крушащие стены Удерживающей Пески. Некоторые из них были так сильны, что донжон содрогался до основания, и тогда в камере с потолка и стен сыпались осколки. Похоже, Ном уже основательно растрясла фундамент.

Только теперь Ковенант пришел в себя настолько, чтобы заметить ослепительное сияние пламени все еще струящегося по его ладони. Его глаза, снова ставшие глазами нормального человека, резануло болью. Он тут же убрал огненный язык дикой магии с ладони. Теперь лишь его кольцо слабо светилось в полумраке камеры. Но пульсирующую силу внутри он не стал усмирять: между его друзьями и «Звездной Геммой» лежала вся Бхратхайрайния, а становиться снова узником не входило в его планы — слишком свежи еще были воспоминания об узилищах Ревелстоуна. Тогда, рассвирепев от собственного бессилия, он уничтожил двадцать одного Верного… Следы клыков на его руке все еще тускло светились. Опасность подстегнула его, и он, вспомнив наконец о своих друзьях, быстро огляделся. Рядом с ним стоял Вейн — юр-вайл в человеческом образе, — и на его черных губах цвела довольная улыбка. Но Ковенанту некогда было любоваться на отродье демондимов: Касрейн в любой момент мог установить защиту для Удерживающей Пески от разбушевавшейся горгоны и приняться за них. Или на это ему нужно время? А если да, то сколько?

Первая чуть слышно окликнула его. У нее, словно у смертника, которому сообщили о короткой отсрочке казни, наступил резкий упадок сил. Прикованный рядом с ней Красавчик, трясясь в приступе беззвучного истерического смеха, размазывал по лицу слезы. Похоже, удар по голове, о чем свидетельствовала огромная шишка на виске, не прошел даром для его нервной системы. Лицо Хоннинскрю, не обращавшего внимания на изодранные в кровь руки, светилось счастьем и надеждой.

Ковенант посмотрел туда, где были прикованы харучаи, и встретил их твердые взгляды, в которых еще светилось пламя дикой магии. Они были горды и возбуждены, как будто присутствовали на древнем обряде клятвы верности, которую их далекие предки, Стражи Крови, принесли когда-то Лордам Страны. Даже глаза измученного Кира сияли так, что свет почти скрывал таящуюся в них боль. Хотя Ковенант и не обладал больше внутренним зрением, но даже ему было видно, насколько серьезно состояние молодого харучая: бинты на его колене намокли от крови.

Мечтатель смотрел сквозь Ковенанта, погруженный в видения Глаза Земли. Он обхватил руками голову, однако, судя по отсутствию ранений, его терзала отнюдь не физическая боль.

И тут Ковенант увидел Линден.

Она бессильно висела в своих оковах; руки были вывернуты самым неестественным образом, словно сломанные. Голова опустилась на грудь, и волосы чадрой скрывали лицо. Ковенант содрогнулся: он не мог разобрать, дышит ли она вообще. А вдруг в пылу схватки с Горгоной он случайно убил свою спасительницу?

До него донеслось ворчание Финдейла, который, не заботясь о том, что его могут услышать, сварливо бормотал себе под нос: «Хвала Чреви, что он остановился. Подумать только, что судьба всей Земли находится в руках сумасшедшего! А она, эта… тоже хороша: вновь проторила дорожку ко всеразрушению. И все же я, Обреченный, не сумел остановить ее… Теперь мне за всю жизнь не расплатиться. Уму непостижимо!»

Ковенант все еще не решался приблизиться к Линден, опасаясь обнаружить, что сам ранил ее, если не нанес ей еще худшего вреда. Поэтому его раздражение обратилось к элохиму. Он поймал его за край блеклой мантии и резко дернул к себе, не считаясь с его старческой слабостью.

— Что с ней?

Элохим на секунду заколебался, стоит ли отвечать или лучше просто испариться из жесткой хватки Ковенанта, но потом все же разлепил губы:

— Держи свое пламя при себе, Обладатель кольца. Ты и представить себе не можешь, насколько все это опасно. Сейчас в твоих грубых лапах судьба всей Земли — а она так хрупка… — Ковенант встряхнул его и бросил на него испепеляющий взгляд. — Ну ладно, ладно, сейчас скажу.

Но Неверящий только крепче сжал хилые плечи элохима. Дикая магия шевелилась внутри него, как клубок ядовитых змей, а сердце неистово билось в беззвучном вопле.

— Ее разум погашен, как прежде на элохимпире был погашен твой. Войдя в тебя, она допустила переливание установленной тебе же в защиту пустоты сознания в свой мозг.

Финдейл говорил, подчеркивая каждое слово, будто хотел помимо информации о состоянии Линден довести до сведения Ковенанта смысл того, что некогда сделали с ним элохимы. Но Неверящий слышал и понимал сейчас лишь то, что напрямую касалось женщины, бессильно обвисшей в цепях. Он сжал кулаки, не позволяя себе взорваться.

— Но у нее это скоро пройдет, — скрипуче продолжал Финдейл. — Защита была создана индивидуально для тебя, с учетом всех особенностей твоего организма и психики. В Линден это долго не удержится. Всему свое время. Имей терпение, и она придет в себя. Так что успокойся! — Элохим нервничал все больше. — Усмири свою дикую магию — сейчас в ней нет уже надобности. Ты меня слушаешь или нет? Когда ты в покое, отдыхает вся Земля.

Но Ковенант действительно уже его не слушал. Он отбросил Финдейла в сторону, как ненужную больше вещь. По ладоням вновь побежали язычки пламени. Повернувшись к Линден, он пережег ее оковы и ринулся вперед, чтобы подхватить обмякшее тело. Падая, она попыталась удержать равновесие — простейшие инстинкты в ней сохранились, — но когда она подняла голову, Ковенант увидел, что глаза ее пусты; они отражали свет факелов, и мысли в них было не больше, чем в оконном стекле.

О Линден! Не в силах больше сдерживаться, он обнял ее, прижал к груди, а затем подхватил на руки и стал баюкать как ребенка. Он знал, каково быть в том состоянии, в котором она пребывала. В которое она попала, пожертвовав собой ради него. От его прикосновения вокруг нее затрепетало слабое серебристое сияние. Он окутал ее эманацией своей силы, словно был не в состоянии расстаться с ней больше ни на мгновение. Он не знал, смеяться ли от счастья, что она жива, или плакать оттого, что она в столь жалком положении. Она сделала это с собой ради него. Ради него.

— Юр-Лорд, кемпер не даст нам уйти так просто. Нам надо поторопиться, — раздался голос Бринна, в котором не было и намека на спешку или опасения, как, впрочем, и вообще на какие-либо эмоции.

— Да-да, Друг Великанов, — подхватила Первая, с каждой секундой все более похожая на прежнюю несгибаемую воительницу. — «Звездная Гемма» в опасности, а мы от нее слишком далеко. Я не сомневаюсь ни в мудрости, ни в осторожности, ни в бдительности якорь-мастера, но чем быстрее я покину эту конуру и вновь почувствую под ногами палубу корабля, тем спокойнее мне будет.

Это — слова, призывающие к конкретному действию, а не туманные намеки Финдейла — Ковенант понял. Элохим недавно произнес: «Судьба всей Земли находится в руках сумасшедшего!» И еще он просил, чтобы ему отдали кольцо… А ведь Ковенант, невзирая на отвращение к кровопролитию, уже убил стольких… Он и сам не доверял никакой силе такого рода. А дикая магия все бурлила в нем, наполняя его головокружительным экстазом, стремлением к действию. Первая заставила его вспомнить о цели Поиска, о ее неотложности и о необходимости срочно отправиться в путь.

Но также напомнила ему и о Касрейне, по вине которого Линден стала беспомощной куклой.

Ковенант осторожно поставил ее на ноги, убедился, что она может стоять без его поддержки, и с минуту смотрел в лишенное всякого выражения лицо, словно пытаясь запечатлеть его в памяти навсегда.

А затем занялся оковами своих друзей. Через минуту все они были свободны. Когда Кир рухнул на руки Мечтателя, его страдания вновь всколыхнули в Ковенанте такую ярость, что его ладони снова заполыхали, словно его тело было не более чем топливом для ненасытного пламени дикой магии. Сколько раз он излечивал сам себя, сколько раз спасал от смерти, а вот исцелить своих друзей был не в силах! Он с большим трудом подавил в себе это чувство горькой беспомощности, не без оснований опасаясь, что оно может спровоцировать его на абсолютно ненужный сейчас взрыв.

Красавчик, все еще слабый от раны, нетвердо держался на ногах, зато Бринн уже стоял рядом с Ковенантом, вытянувшись в струнку, готовый в любую секунду исполнить любое желание юр-Лорда. Кайл также приступил к своим обязанностям: он занялся Линден. Первая наконец-то достала из ножен свой новый меч и, подняв его обеими руками к потолку, звала всех в атаку; ее глаза сверкали металлическим блеском, и взгляд их был суров и резок, как лезвие палаша. Хоннинскрю вертел в руках цепь, которой еще недавно был прикован, очевидно, раздумывая, можно ли использовать ее как оружие.

Несколько секунд они наслаждались обретенной свободой, но вот Первая устремилась по лестнице вверх, и остальные немедля последовали за ней.

Коридор, в котором они оказались, с одной стороны заканчивался тупиком, а с другой раздваивался. Но Первая, не раздумывая, двинулась по тому ответвлению, что носило следы ярости горгоны. Вслед за ней в коридор шагнул Ковенант в сопровождении Бринна и Хоннинскрю, а за ними — все остальные. Потолки в коридоре были настолько низкими, что Великанам пришлось идти пригнувшись. Но вскоре они оказались в большом зале, из которого вело множество дверей. Очевидно, это были камеры. Но сторожившие их хастины не представляли больше никакой опасности: они валялись как попало там, где их застигла Ном. Ковенант не стал тратить времени на то, чтобы заглянуть в камеры, а, проходя мимо, выжег все замки.

Выйдя из зала, они углубились в лабиринт переходов, и чуть погодя Первая, уже не уверенная в том, что ведет друзей правильно, решила ненадолго остановиться. Вдалеке, в конце одного из коридоров, Бринн заметил лестницу и указал на нее своим товарищам.

И тут же наверху ее показалась хрупкая женская фигурка, бегом спускавшаяся вниз. Заметив в конце коридора группу людей, она на секунду остановилась, а затем, не раздумывая больше, со всех ног бросилась к ним навстречу.

В этой встрепанной беглянке в грязной порванной тунике и с четырьмя свежими царапинами на правой щеке было трудно узнать леди Алиф. И все же это была она.

— Песчаная горгона! — задыхаясь, выпалила она. — А как получилось, что вы?.. — Но, заметив через секунду пламя, струящееся по рукам Ковенанта, и его горящие жаждой битвы глаза, перевела дыхание и продолжила уже более спокойно: — Я так боялась за вас. Вы были моей последней надеждой, а когда эта горгона… Короче, я шла сюда и не знала, что встречу: вас или свою смерть. — Ее поцарапанная щека нервно дернулась, словно в тике, и леди Алиф, окончательно собравшись с мыслями, закричала: — Бегите! Касрейн собирается обрушить на вас всю мощь Удерживающей Пески!

Первая бросила на Ковенанта настороженный взгляд, но он не был взглядом Линден и не мог сказать наверняка, можно ли доверять этой женщине. Тем более у него были свои, личные впечатления от встречи с леди. Да и вообще, был бы он здесь сейчас, если бы тогда поддался искушению?

— Леди, что с твоей щекой? — строго спросила Первая. Леди Алиф машинально прикрыла царапины рукой. Ведь она была фавориткой, а значит, ее сила и влияние очень во многом зависели от внешнего вида. Но, поморщившись, она справилась с жалостью к себе и, открыто глядя в глаза Великанше, процедила;

— Леди Бендж не имеет жалости к побежденным. А так как она фаворитка гаддхи, то мне не положено защищаться от выражений ее триумфа.

Первая задумчиво кивнула, словно удовлетворилась объяснением, и спросила:

— Будешь нашей проводницей?

— Да. Кроме меня, здесь ни одной живой души. Великанша тут же шагнула в сторону лестницы, но побитая леди остановила ее:

— Эта лестница ведет в кордегардию. А оттуда дорога наружу одна: сквозь ворота, которые сейчас охраняются всеми военными силами Удерживающей Пески. Я покажу вам другой путь.

Ковенант, хоть и верил ей, имел свои планы: его сердце как горн раздувало пламя магии, и от него уже летели искры. Секунду подумав, он спросил:

— Что ты предлагаешь?

— Горгона пробила в Песчаной Стене огромную дыру. Сквозь нее мы попадем в пустыню и пойдем вдоль стены до ближайшей калитки, ведущей в порт. Ее, конечно, охраняют, но надеюсь, что Касрейн сосредоточился на том, чтобы не выпустить вас из башни, а не на том, чтобы не впускать в город.

— Ну да, конечно, в городе ему труднее будет напасть на нас, — сощурилась Первая. — Годится. Пошли.

— Хорошо, — подхватил Ковенант. — Встретимся у стены. Или где-нибудь в городе. Если меня долго не будет, уходите за Рога и дожидайтесь меня там.

Первая, уже собравшаяся уходить, резко обернулась: -А ты куда собрался?

Звенящим от ярости и кипящего в нем яда голосом Ковенант ответил:

— Что толку сражаться со стражами, когда Касрейн еще жив? Да он может утопить наш корабль, даже не высунув носа из своей башни. — Его глаза затуманились: как живые всплыли перед ним лица Идущего-За-Пеной, Триока и Лены в день обороны подкаменья Мифиль. И в ушах вновь зазвучали данные в тот день клятвы. Клятвы, которые он сдержал. — Я собираюсь обрушить эту чертову башню ему на голову.

В те далекие дни он еще слабо разбирался в том, что такое дикая магия. Тогда он давал клятвы, не зная, чем владеет.

Теперь же все иначе: Линден овладела тишина; она глуха и слепа ко всему, а он, главный виновник ее несчастья, исходит белым пламенем. Первая угрюмо кивнула, соглашаясь, и он бегом бросился к лестнице.

За ним, не секунды не раздумывая, устремился Бринн. Ковенант бросил на харучая пытливый взгляд: они вдвоем — против всей военной мощи Удерживающей Пески. И в то же время этих двоих более чем достаточно. Тем более что в свое время они уже сражались плечом к плечу против всего Ревелстоуна и победили.

Уже поднимаясь по ступенькам, Ковенант заметил рядом еще одного человека — Финдейла, который, запыхавшись, прошептал:

— Не делай этого. Умоляю. Ты что, не только сумасшедший, а еще и глухой?

Ковенанту очень хотелось отпихнуть элохима с дороги, как котенка: его руки пламенели от ярости магии, — но он одернул себя. В скором времени у него будет куда лучший объект приложения сил. Обогнув Финдейла, он устремился вверх по лестнице, словно пылавший внутри огонь жег ему пятки.

Лестница была очень длинной, но наконец и она кончилась, приведя их на запутанные задворки первого яруса. Кругом, похоже, никого не было. Все силы Удерживающей Пески были сосредоточены в другом месте. Разобраться в лабиринте коридоров было непросто. Зато рядом находился Бринн, который уверенно двинулся вперед.

Грохот прекратился. Пол больше не дрожал. Но откуда-то издалека доносились сирены — протяжные тоскливые вопли, словно плач горгулий. Они выли, призывая Бхратхайрайнию к войне.

Прекрасно понимая, что, пока Касрейн-Круговрат жив, Поиску не вырваться из страны, Ковенант ускорил шаг.

Раньше, чем он сам этого ожидал, путаница коридоров закончилась, и Ковенант, словно язык белого пламени, ворвался в кордегардию.

Все ее внутреннее пространство было запружено стражами и солдатами.

Тут же раздалась команда к атаке, разбудившая под потолком гулкое эхо. Основные силы были сосредоточены у ворот, чтобы не дать пленникам уйти. Издалека казалось, что там скопилась туча копошащихся насекомых. Зал был погружен в полумрак, так как уже наступила ночь, и освещался лишь факелами в руках нескольких стражей, но они были слишком тусклыми источниками света для столь огромного помещения. Услышав команду, солдаты бросились навстречу пришедшим.

Не обращая на них внимания, Бринн скользнул к ближайшей ведущей наверх лестнице. Подгоняемый дикой магией Ковенант рванул за ним. А вслед за ними, словно на крыльях из воздуха, летел Финдейл.

В ответ на команду наверху загремели шаги хастинов, бегущих вниз со второго яруса. Очевидно, десятки их дожидались в засаде, чтобы захватить противника в клещи. Когда они поняли, что три жалких человечка вместо того, чтобы бежать от них со всех ног, продолжают двигаться им навстречу, на их звериных мордах отразилось крайнее недоумение.

Бринн, не теряя ни секунды, опрокинул одного, перебросил через плечо второго, а у третьего отобрал копье. А затем Ковенант смел остальных с лестницы языком пламени.

Обернувшись лишь для того, чтобы швырнуть трофейное копье, харучай устремился наверх.

На втором ярусе было темнее. Те, кто затаились тут в засаде, не хотели выдавать своего присутствия светом факелов, но магия Ковенанта, сиявшая как путеводная звезда, высветила их всех. И с каждым шагом его сила росла. Яд и пламя гнали его вперед, словно он был лишен собственной воли и права выбора. Здесь солдат и хастинов было уже слишком много, чтобы Бринн мог с ними сразиться без особых потерь. Ковенант подозвал его и, создав вокруг них обоих огненный щит, пошел вперед. По полу за ними тянулась полоса оплавленного камня. Нападающие, будучи не в силах добраться до объятого пламенем врага, стали метать копья, но дикая магия разбивала их в щепы.

По всей башне разносились вопли сирен; множась, отдаваясь эхом в каменных залах и переходах, они казались улюлюканьем на травле проклятых. Но Ковенант не обращал на них внимания. Защищенный пламенем, он достиг лестницы, ведущей в сокровищницу.

Здесь, как обычно, все было ярко освещено. Но не было видно ни одного солдата. Возможно, кемпер просто не ожидал, что его враги смогут добраться до этого яруса. А может быть, он не хотел устраивать здесь баталий, чтобы не подвергать уникальные сокровища, собранные за много веков, риску уничтожения. На вершине лестницы Ковенант приостановился, собрал пламя в большой пучок и пустил его вниз, чтобы несколько охладить пыл преследователей, а затем вновь поспешил за Бринном, ведущим его по лабиринту выставочных залов к Касрейну. Они вихрем взлетели по спиральной лестнице и огненным смерчем ворвались в тронный зал.

Здесь тоже горели все огни. И все рефлекторы канделябров и светильников были по обыкновению нацелены на Благодать, словно все еще пытались доказать, что трон гаддхи и его роль в судьбе Бхратхайрайнии — не пустое место. Но в Величии не оказалось ни одного стража — по-видимому, Касрейн разослал их на другие посты. Ковенант ринулся вперед, подстегиваемый ревущим в нем пламенем и неумолчным улюлюканьем сирен. Финдейл неотступно следовал за Неверящим и Бринном, словно голос совести, но они, не обращая на него внимания, уже ворвались в потайную дверь за троном и устремились вверх по лестнице, в личные покои кемпера.

Подъем был долог, но дикая магия придавала Ковенанту силы, и он сам не заметил, как одолел тугую спираль зажатой в каменном колодце лестницы: ему казалось, что он дышит огнем; как болид освещая темноту шахты, он одним махом взлетел на самый верх. В затылок ему выли сирены, и откуда-то снизу доносился топот хастинов, ползущих наверх с той скоростью, которую позволяли развить узкий проход и крутые ступеньки. Но Ковенант двигался настолько стремительно, что никакая погоня не могла за ним угнаться. Он чувствовал в себе такой подъем сил и заряд энергии, что в эту минуту безбоязненно шагнул бы в центр Рока горгон, зная, что это ему нисколько не повредит.

Но, несмотря на сверхвозбуждение и биение в голове дикой магии, разум его оставался ясен. Касрейн был очень умелым магом. Он удерживал свою власть в этой стране в течение нескольких столетий. Если Ковенант своевременно не выставит против бегущих за ним стражей защиту, не исключено, что ему придется убить их всех. От подобной мысли у него мороз пробежал по коже. Когда все это закончится, сможет ли его совесть примириться с таким количеством пролитой им крови?

Войдя в будуар, в котором леди Алиф тщетно пыталась его соблазнить, Ковенант загнал всю свою силу внутрь себя, оставив лишь слабое свечение вокруг кольца. От этого усилия у него голова пошла кругом, но он, стиснув зубы, вытерпел столь тягостное для него головокружение. Однако он чувствовал, что удержать силу в себе ему удастся недолго — слишком велика была его ярость. Он отстранил Бринна и стал подниматься по ажурной металлической лесенке в башню Касрейна.

Харучай, поняв, что ему приказывают остаться здесь, в изумлении воззрился на юр-Лорда, но тот лишь процедил сквозь зубы, изо всех сил сдерживая бушующее в нем пламя:

— Это только мое дело. Ты все равно не сможешь мне помочь. А я не хочу рисковать твоей жизнью. Ты нужен мне здесь, чтобы прикрывать меня от стражей.

Топот поднимающихся хастинов слышался все отчетливее.

Бринн смерил его недоверчивым взглядом, но согласно кивнул. Лестница была узенькая-преузенькая, и он шутя мог отбиться здесь от любого количества стражей. Задание даже немного польстило ему, поскольку было работой для настоящего харучая. Он церемонно поклонился юр-Лорду, и тот, простившись с ним небрежным кивком, стал подниматься по лестнице.

Только бы не взорваться раньше времени! Теперь, когда магия была загнана глубоко, ему приходилось полагаться на свою обычную физическую силу и выносливость. Ночью пустыня дышала холодом, и поэтому в башне было сыро и промозгло, но Ковенант не замечал этого: пот струйками стекал по его вискам, словно от беспрестанного воя сирен у него начали испаряться мозги. Необходимость сдерживаться мучила его больше, чем если бы он поднимался, трясясь от страха. Но вот наконец он одолел последние ступеньки и, с трудом переводя дыхание, с безумно колотящимся сердцем предстал перед Касрейном.

Кемпер стоял во главе длинного стола, уставленного ретортами, колбами и другими алхимическими сосудами и приспособлениями. Но больше всего места занимал огромный металлический сосуд, из которого вился слабый дымок. Колдун готовил какую-то новую пакость.

В двух шагах от него возвышалось уже знакомое Ковенанту кресло, однако теперь все линзы были раздвинуты в разные стороны и торчали вокруг изголовья на золотых спицах, как нимб из скипетров.

Ковенант подобрался, собираясь немедленно атаковать. Лишь огромным усилием воли ему удавалось еще сдерживать бьющееся в нем пламя. Однако кемпер, заметив его появление, бросил к него короткий пренебрежительный взгляд и вновь устремил слезящиеся глаза на сосуд, над которым сейчас колдовал. Его сын, спал мертвым сном у него на спине.

— Итак, ты сладил с песчаной Горгоной, — прошелестел он. Слишком много веков он был неуязвим и бессмертен. Страшный удар Хоннинскрю не оставил на его хилой шее ни малейшей отметины. — Великий подвиг. У бхратхайров бытует поверье, что тот, кто убил песчаную горгону, обретает бессмертие.

Ковенант почти его не слушал: ярость и яд кипели в нем, грозя в любую секунду извергнуться наружу, и он тратил все свое внимание на то, чтобы удерживать их под контролем. Его кровь бурлила, как магма, подстегивая его к убийству. К заслуженному убийству колдуна. Но, оказавшись здесь лицом к лицу с кемпером гаддхи, он вдруг понял, что не хочет убивать. По крайней мере, делать это сознательно и хладнокровно. На его руках и так уже слишком много крови.

— Я не убивал ее, — хрипло выдохнул он. Касрейн удивленно вскинул на него глаза.

— Ты не убил ее? — с внезапной яростью заорал он, брызгая слюной. — Ты что, рехнулся? Но пока она не убьет тебя, никакая сила не загонит ее обратно в Рок. А даже одна-одинешенька она может разнести по кирпичику всю страну. Да уж, ты воистину могуч, — с ядовитой иронией добавил он, по-видимому, начиная успокаиваться. — Настолько могуч, что оказался способен уничтожить всю Бхратхайрайнию!

Но тут он окончательно забыл о своем гневе и внимательно уставился в сосуд, словно с минуты на минуту ожидал чего-то. Не отрывая глаз от дымка, он пробормотал:

— Впрочем, это сейчас неважно. У меня будет время заняться этой тварью. А вот тебе от меня не убежать. Я уже отдал приказ об уничтожении вашего обожаемого корабля Великанов. Пока ты здесь пялишься на меня, огонь, пылающий на нем, освещает весь порт.

Ковенант вздрогнул. Огонь пожирает «Звездную Гемму»! Дикая магия, порвав наконец узы его рассудка, устремилась к ненавистному кемперу, но в последний момент Ковенант сдержал ее, отчего острая боль обожгла его мышцы. Медленно, боясь малейшим звуком сдетонировать взрыв, он произнес:

— Касрейн, я убью тебя. — Каждое слово дикая магия окрашивала в серебро. — Ты знаешь, что я могу это сделать. Останови то, что ты начал. Позволь моим друзьям уйти. Иначе я испепелю тебя.

— Правда? В самом деле? — Издевательский смех Касрейна походил на карканье, а взгляд кемпера был мрачен и безжалостен. — Ты об одном забыл, дружок, что я — Касрейн-Круговрат. Именно я загнал горгон в вихрь, я построил Песчаную Стену, и именно я уже столько веков держу в руках всю Бхратхайрайнию. Ты, конечно, обладаешь некоторой силой и, кроме того, тем, что так нужно мне. И, учитывая твою слабость и ничтожность, я без труда подчиню тебя себе и заберу то, что хочу.

Но как бы жестко ни звучали его слова, он пока что не нападал.

— Ты уже заметил, что я все приготовил к твоему приходу? — Он плавным жестом указал на кресло с золотыми моноклями. — Золото такой чистоты очень редко встречается на Земле, а может статься, есть только в этом пустынном краю. Вот потому-то я и пришел сюда и при помощи своего искусства захватил власть над страной. Но золота всегда не хватает, и потому мне приходится расширять влияние на другие страны, чтобы искать его везде, куда достигает моя рука. Только с золотом мое мастерство достигает нужного мне результата… — Он окинул Ковенанта презрительным взглядом. — И с помощью золота я уничтожу тебя!

С внезапной прытью он подхватил котел и выплеснул его содержимое на стол.

Черная, вязкая, как застывающая кровь, жидкость широкой волной расплескалась по столешнице и струйками потекла на пол. И везде, куда она попадала, все — будь то дерево, камень или металл — начинало плавиться. Но основная ее масса текла в сторону Ковенанта.

Кислота: столь же едкая, как купорос, столь же опасная, как черная жидкость юр-вайлов. Ковенант инстинктивно заслонился руками, и из них во все стороны брызнуло ослепительно-белое пламя. Но уже через долю секунды он взял себя в руки и, сконцентрировав всю энергию в одном луче, смел жидкость со стола.

Однако за этот крошечный промежуток времени Касрейн успел прыгнуть в кресло с нимбом из золотых кружков и теперь издевательски смотрел оттуда на Ковенанта.

Неверящий уже не давал себе труда сдерживаться: дикая магия бурлила в нем, как магма, жаждущая извержения. Больше не сдерживаясь и не раздумывая, он с наслаждением обернулся серебряным сполохом и устремил на Касрейна заряд такой мощи, что его с избытком хватило бы, чтобы испепелить на месте с десяток кемперов.

Внезапно в ушах Ковенанта зазвенело от отчаянного «Нет!» Финдейла.

Но огонь не коснулся Касрейна, он был рассечен и втянут в себя многочисленными золотыми кружками, которыми щетинилось кресло. А затем, словно многократно отраженный ими, он ударил из них с еще большей, удвоенной, утроенной силой, сметая все на своем пути.

Столы зашатались; несколько полок обрушилось, а остальные запылали; лаборатория заполнилась звоном лопающегося и разбивающегося стекла. В Ковенанта со всех сторон полетели языки пламени и осколки и щепы лабораторного оборудования. Его спас лишь рефлекторный выброс дикой магии.

Но сила ответного удара мага оказалась так велика, что Ковенант, оглушенный, упал на пол. Камни пола ходили под ним ходуном, словно корчащаяся в агонии плоть. Перед глазами у него метались иссиня-белые молнии.

И они не исчезали. Касрейн сумел пленить защитное пламя Ковенанта, и теперь его струи чертили светлые полосы от стены к стене, до бесконечности множась и отражаясь в золотых кругах колдуна. Всю лабораторию словно окутало серебряной паутиной.

Финдейл склонился над Ковенантом и закричал ему в лицо:

— Остановись, идиот! — Тот не подавал признаков жизни, тогда элохим заколотил по его спине сухими старческими кулачками. — Ты слышишь меня?! Ты можешь разрушить всю Землю! Ты должен остановиться!

Полуоглушенный, полуослепший от внезапного реванша колдуна, Ковенант с трудом мог соображать. Но какая-то часть сознания оставалась ясной, и он прошептал:

— Я должен остановить его. Если я этого не сделаю, он уничтожит Поиск… — Убьет Линден. Убьет Великанов.Убьет харучаев.- И тогда не останется никого, кто мог бы защитить Землю…

— Ты просто сумасшедший! — возопил Финдейл. — Вед самая страшная опасность для Земли — именно ты! Ты! Ты что, не видишь, куда тебя гонит яд Презирающего?

У Ковенанта голова пошла кругом. Невероятным усилием воли он удержал ускользающее сознание и попросил:

— Тогда останови его ты.

— Я — элохим, — содрогнувшись, ответил Финдейл. — А элохимы ни у кого не отнимают жизни.

— Тогда выбирай, — голос Ковенанта постепенно креп, вновь подпитываемый неугасимой яростью, — либо ты его остановишь, либо ответишь на мои вопросы. Почему ты здесь? Чего ты боишься? Почему ты хочешь, чтобы я сдержался? — Финдейл не отвечал, а гоняемые колдовством Касрейна по всей лаборатории протуберанцы разрушили ее настолько, что стены грозили обрушиться. — Ну, решайся же!

Элохим судорожно вздохнул, и его желтые глаза затуманились от боли.

И тут же он стал оседать, таять и в образе птицы взметнулся к потолку.

Сверкающие вокруг него серебристые молнии не причиняли ему — живому воплощению Силы Земли — ни малейшего вреда. Увеличиваясь в размерах и уплощаясь по мере приближения к кемперу, он, оказавшись над его головой, обрушился сверху и окутал его, словно мантия.

Прежде чем Касрейн успел что-либо предпринять, Финдейл превратился в колпак, зависший над головкой младенца. А затем плавно скользнул вниз и, словно вторая кожа, покрыл его безволосое темя и опустился до подбородка с крохотной ямочкой.

Дитя стало задыхаться.

Из груди Касрейна вырвался страшный вопль. Забыв о том, что кресло было его единственной защитой, он вскочил на ноги и, шаря руками за спиной, попытался схватить элохима; но его пальцы проходили сквозь его специфическую субстанцию. Его лицо, исказившееся от панического страха, стало темнеть, как при удушье.

Из самых глубин его души вырвался еще один ужасающий крик:

— Жизнь моя!

И, словно этот вопль разодрал его душу на клочки, он грянулся об пол, как башня, взорванная изнутри.

Вслед за этим его колдовство тоже словно задохнулось: серебряные молнии истончились, сверкая все реже, и наконец совсем исчезли.

Ковенант вскочил на ноги и поймал себя на том, что чуть было не бросился Касрейну на помощь.

Финдейл, уже принявший человеческий облик, отошел от распростертого тела мага. Его лицо было полно скорби. Еле слышно он произнес:

— То, что он носил на спине, не было его сыном. Это был кроел — одна из вечно голодных, Богом проклятых тварей, обитающих в самых мрачных уголках Земли. И тот, кто вступает с ними в сделку, чтобы получить от них власть или бессмертие, навлекает проклятие и на себя. Вечное проклятие. — Голос элохима был странно прозрачен, словно туман из слез. — Ты удовлетворен, Обладатель кольца?

Ковенант не успел ответить. Ощущая, как магия, бушующая в нем, вот-вот вырвется наружу, он не придумал ничего лучше, как убежать от того вреда, который мог бы еще нанести. В хаосе разрушенной лаборатории он нашел лестницу и чуть ли не кувырком полетел вниз. Теперь единственным, что еще удерживало его от взрыва, была мысль о Бринне. Харучай, ожидавший его внизу, не должен погибнуть от его несдержанности.

Оказавшись в будуаре, Ковенант увидел, что Бринн даром времени не терял: все верхние ступеньки лестницы, ведущей вниз, были так плотно завалены телами хастинов, что теперь харучай томился скукой в ожидании, пока новые стражи расчистят себе путь и доберутся до него.

Он обернулся к Ковенанту; в глазах его светился вопрос, но Неверящий не смог на него ответить. Трепеща всем телом он дал выход энергии, но выпустил не больше, чемтребовалось для того, чтобы смести с пути мертвых хастинов. Остальное продолжало биться и бурлить в нем, требуя выхода, нарастая с каждым шагом вниз по лестнице. Ковенант держался изо всех сил — рядом Бринн.

Но не успели они достичь Величия, как Ковенант утратил контроль над собой. Пламя охватило его с ног до головы, и он перестал быть самим собой. Он стал огненным разрушительным вихрем. Лестница зашаталась. Каменные стены покрылись трещинами.

А высоко-высоко над ними купол Башни кемпера заколебался и стал крениться набок.

Глава 20 Бхратхайрайния в огне

Линден Эвери все видела и слышала. Кайл вел ее по длинному темному подземному коридору, освещенному лишь редко торчащими на стенах факелами. Впереди маячили спины Хоннинскрю и Первой, спешивших за ведущей их женщиной, отдаленно напоминающей леди Алиф. Красавчик и Мечтатель, несущий Кира, как ребенка, шли почти рядом с ней. На расстоянии, словно черная тень, скользил Вейн. Не было лишь Ковенанта. Впрочем, Бринна с Финдейлом тоже нигде не было видно. Линден взвесила все эти факты и в каком-то роде осознала их. Царапины, оставленные Кайлом, вновь слабо заныли.

Но все ее чувства говорили с ней словно на незнакомом языке, и она почти ничего не понимала. Ковенант ушел. Несмотря на все то, что она видела и слышала, несмотря на физические ощущения, сейчас она была лишь маленькой девочкой, лишившейся нового друга; и ничего из того, что ее окружало, не могло утешить ее в этом великом горе.

Она шла за Кайлом, потому что тот чуть ли не волок ее за больную руку. Но она была настолько переполнена образами и видениями, связанными с ее тяжелой утратой, что почти не ощущала боли.

Пройдя по лабиринту коридоров, члены Поиска оказались около бывшего сторожевого поста, который был практически погребен под обломками обрушившейся на него стены. Именно здесь горгона пробилась в Удерживающую Пески. Ковенант ушел. Из хаоса камней и досок торчали полузасыпанные трупы хастинов. Сквозь пролом горели ледяные звезды пустыни. На фоне ночного неба вырисовывался четкий контур Песчаной Стены.

Леди Алиф тут же начала карабкаться наверх, но пролом находился слишком высоко. Первая подставила ей могучую спину и подсадила на край.

Хоннинскрю, помогая взобраться Линден, стиснул ее запястья одной рукой, и она почти уткнулась лицом в его бороду. Ей было больно. И она вспомнила своего отца.

Несмотря на покалеченное тело, Красавчик взобрался довольно легко: ведь он был Великаном и понимал камень. Кайлу помогли его сила и ловкость, а Вейну вообще все было нипочем. Единственный, с кем вышла заминка, оказался Мечтатель. Он обеими руками держал Кира, и потому в одиночку ему было не забраться, но Красавчик протянул сверху руки и помог ему. Наконец все в полном составе оказались снаружи и, не теряя ни минуты, устремились в ночь.

Великаны поставили Линден и леди Алиф на землю, и все вместе как можно скорее двинулись к пролому в Песчаной Стене, но вскоре поняли, что через завал разбитых камней им не перебраться. Приди горгоне охота, она с легкостью разнесла бы всю стену и Удерживающую Пески, но, к счастью, эти твари не умели слишком долго сосредоточиваться на одном объекте. А может, они вообще ничего сознательно не разрушали, а просто сметали с пути все препятствия, стоящие между ними и какими-то им одним известными целями.

Издалека донесся вой сирены — тоскливый, пронзительный, словно яростный вопль самой Удерживающей Пески.

Но Линден не слышала сирен; их заглушали для нее жалобные причитания маленькой девочки, умоляющей умирающего папу не оставлять ее одну. Правда, сейчас вокруг стояла ночная темень, а отец умирал при ярком солнечном свете. Он сидел в поломанной качалке на пыльном чердаке, и из его перерезанных запястий струилась алая кровь. Ее тошнотворный запах был сейчас для Линден большей реальностью, нежели рука Кайла, стискивающая ее локоть. Отец выкинул ключ в окно, он не верил, что дочь найдет силы, которые смогли бы удержать его. И тогда из щелей в половицах, из трещин в стенах, из его разинутого в смехе рта стал сочиться мрак и заползать в нее, постепенно окутывая сознание. Его кровь, как и кровь Хигрома, на ее руках. Чердак, который Линден прежде считала своим тайным убежищем, превратился для нее в пещеру ужасов.

Леди Алиф направилась к ближайшей лестнице, ведущей на гребень стены. После схватки с леди Бендж она прихрамывала и с трудом выдерживала ритм, в котором шагала рядом с ней Первая. Хоннинскрю на ходу размахивал цепью, которую так и не бросил, и она тихо позвякивала. Он с трудом удерживался, чтобы, оторвавшись от товарищей, не броситься без оглядки к своему любимому кораблю. Кайл волочил Линден, которая, потонув в воспоминаниях, еле переставляла ноги. Она не могла сопротивляться — этому препятствовала пустота, впитанная от Ковенанта. И отца она тоже спасти не могла. А ведь она пыталась, она применила все, на что было способно ее детское воображение. Как последнее средство, она сказала ему, что не будет его больше любить, если он умрет. А он ей ответил: «А ты и так меня не любишь. И никогда не любила». И словно в доказательство умер у нее на глазах, преподав жестокий урок тьмы, которая в тот день пустила корни в ее сердце и навсегда отравила жизнь.

Тьма. Мрак. И свет, луны ущербной. И неумолчный надрывный вой сирен. И окутанная тенями лестница, ведущая наверх.

Ступени были широкими и довольно высокими. Истерзанное физическими и душевными страданиями тело Линден не было готово к такому подъему, а ее полузапертое сознание не делало никаких попыток противиться настойчивости волочившего ее за собой Кайла. Ковенант ушел. Из всех остальных компаньонов только Красавчик подавал признаки усталости. Он уже запыхался, воздух со свистом вырывался из его искалеченной груди, и шаги становились все тяжелее. За всю жизнь у Линден не было лучшего друга, чем он. А точнее, у нее никогда не было друзей — Красавчик стал единственным.

Когда они вышли из темноты на пространство, ярко освещенное лунным светом, она непроизвольно остановилась. Кайл резко дернул ее за руку, и тут же раздался окрик.

— Нас видно! — простонала леди Алиф. — О, простите! Я не подумала об этом! С той минуты, как я решила отомстить Касрейну за мои унижения, у меня все идет наперекосяк. Нас быстро обнаружат!

— Друг Великанов Ковенант отомстит и за тебя, — проворчала Первая, глядя назад, где на фоне светлых стен и песка уже замаячили расплывчатые темные фигуры хастинов, сбегавшихся на сигнал тревоги. Рука Великанши скользила к рукоятке нового меча и стиснула ее. — Об остальном тоже можешь не волноваться. Мы свободны, и путь открыт. Даже если мы погибнем, твоей вины в том не будет.

Мелькнув в свете луны, она устремилась к перемычке, которая соединяла ограду дворца со стеной, окружавшей Бхратхайрайнию. Остальные ринулись за ней.

За их спинами грохотали ножищами несколько десятков стражей, улюлюкавших и швырявших в убегающих свои тяжелые копья. Но Касрейн, создавая их, больше заботился о силе и мощности, нежели о скорости и ловкости, а потому они вскоре начали отставать. За это время ребенок в Линден изменился, подрос и вступил в новую стадию жизни, после смерти отца. Со свойственной юности способностью быстро восстанавливаться она ухитрялась вести себя так, словно не испытала некогда тяжелую психическую травму. Но ее хрупкую самозащиту постоянно разъедали бесконечные упреки и жалобы матери — так прилив подтачивает самые мощные скалы. Линден старалась не поддаваться, но боль незаслуженной обиды скапливалась внутри, закладывая фундамент ее будущей ненависти и стремления жить вопреки всем и вся. Даже решение посвятить жизнь медицине и бороться со смертью было принято скорее из чувства самоотрицания, нежели самоутверждения.

Ковенант ушел. Все ее органы чувств функционировали нормально, но пока еще она не осознавала, что медленно возвращается к себе самой из той пучины мрака, в которой потонула, пытаясь вытащить его. Поиск уже почти достиг стены, огораживающей восточный дворик с фонтаном. Но вдруг, словно приливная волна, навстречу им по стене хлынул поток хастинов.

Первая по инерции пробежала несколько шагов, но потом, как бы ни близка была ее цель — ворота в Бхратхайрайнию, остановилась, и члены Поиска перегруппировались, приготовившись к сражению.

Стражи медленно приближались. Они угрюмо молчали, и тишину нарушал лишь топот тяжелых ног. Они были созданы Касрейном лишенными собственной воли, и двигало ими отнюдь не личное стремление к победе. Край Песчаной Стены, на котором они находились, шел вровень с первым ярусом, но над ним возвышались еще три, увенчанные, как короной, Башней кемпера. Донжон, загораживая полнеба, нависал гигантским монолитом, символом неотвратимости фатума. Укрыться от его гнетущего присутствия было невозможно. Это был созданный Касрейном памятник собственному бессмертию и величию.

Но тут сквозь камень стены Линден пронзила вибрация, свойственная только дикой магии. И это вызвало явление картин, связанных с болезнью ее матери. Вой сирен смешался с ужасными стонами умирающей.

Кир ровным голосом попросил Мечтателя отпустить его, чтобы Великан смог освободить руки для боя. Получив одобрительный кивок Первой, Мечтатель бережно поставил раненого харучая на землю и помог ему встать так, чтобы тот мог балансировать на здоровой ноге.

Выстроившись пятиугольником, четыре Великана и Кайл заняли оборонительные позиции вокруг Линден, Кира и леди Алиф.

Линден все видела, но понимала только то, что к ней вдруг повернулись спинами. Врачи тоже отвернулись от ее матери. Нет, не от самой болезни, не от меланомы, с которой боролись с неистребимым упорством, хотя и мало заботясь о том поле битвы, на котором развернули сражение: они были невнимательны к старой немощной женщине и глухи к ее жалобам, словно не могли уразуметь простого факта, что смерти она боится гораздо меньше, чем боли или приступов удушья. Плевральная полость была заполнена жидкостью, и никакое дренирование не облегчало мук. Она боялась не самой смерти, а того, какой ценой она за нее заплатит, как всю жизнь боялась расплаты за жизнь.

И рядом с ней не было никого, кто стал бы слушать ее постоянные жалобы и капризы. Никого, кроме Линден. Пятнадцатилетнего подростка, снедаемого внутренним мраком. Господи,пожалуйста, позволь мне умереть. Дни и ночи напролет она безвыходно сидела в комнате, глядя, как умирает ее мать, и некому было ее сменить. Даже медсестры приходили лишь в случае крайней необходимости.

Леди Алиф прижалась к ней спина к спине. Теперь Линден видела лишь лица Кира и Вейна. Лицо отродья демондимов было пустым, как смерть. По вискам Кира струйками стекал пот, свидетельствуя о том, с какой мужественной выдержкой он переносит боль. Ковенант ушел. В бледном свете луны хастины полностью утратили человеческие черты и стали похожи на стаю свирепых и диких зверей.

Путешественники молчали. В ночи слышен был лишь топот множества ног да отчаянные вопли сирен. И вот стражи одновременно с двух сторон бросились в атаку.

Со стороны могло показаться, что они движутся медленно, почти с ленцой, — возможно, причиной этому было отсутствие конкретных приказов со стороны Касрейна. Если бы они подумали хоть чуть-чуть, то поняли бы, что бросаться на врага, рискуя жизнью, нет вовсе никакой необходимости — его можно было просто забросать копьями. Но они не умели думать. И потому бросились врукопашную.

Меч Первой прочертил в воздухе сверкающую дугу. Вслед за ним, звеня, взлетела цепь Хоннинскрю. Красавчик вырвал копье у первого же ринувшегося на него хастина, заколол его и стал отбиваться им как стрекалом, используя чудовищную остроту наконечника. Мечтатель просто ломал копья и молотил хастинов обоими кулаками.

Кайл не мог сравниться с Великанами в силе, зато брал ловкостью. Его точно рассчитанные удары всегда попадали в цель, и хастины, ошеломленные его напором, даже слегка отступили. Он выбивал древки из рук, ослеплял солдат и сталкивал их друг с другом. В результате некоторые стражи, пытаясь достать харучая, нередко били по своим же.

Но хастины все прибывали, вся стена уже кишела ими. Первая была неуязвима. Сверкая мечом, она сеяла вокруг себя смерть и увечья, но с каждым убитым врагом ее положение ухудшалось: никакими воинскими искусствами она не могла заставить кровь не течь и не превращать камень под ногами в скользкое болото или убрать трупы хастинов, которые, громоздясь со всех сторон, сковывали ее маневренность. Цепь Хоннинскрю запуталась в копьях, и, чтобы ее рывком освободить, Великан принужден был отступить. Красавчик удерживал свои позиции, но убил лишь нескольких врагов, а остальные наседали с еще большей яростью. Ни Мечтатель, ни Кайл также были не в состоянии полностью сдерживать натиска озверевших хастинов, которые пытались пробиться между ними, чтобы зайти с тыла.

Башня кемпера мрачно нависала над полем битвы, словно Касрейн лично наблюдал за сражением и потихоньку сжимал Поиск в удушающем объятии ненависти. И вдруг вся она засветилась изнутри белым пламенем дикой магии. Однако на хастинов это не произвело ровно никакого впечатления. Сирены завыли еще пронзительнее, словно стая голодных вурдалаков.

И тут один из стражей прорвал оборону.

Он несся прямо на Линден, угрожая проткнуть ее копьем. Она не пошевельнулась. Она была поймана в ловушку своим извечным комплексом вины, неустанно твердящим, что любой нанесенный ей удар спровоцировала она сама и единственное чего она заслуживает, — это смерти, как бы ни пыталась она этого сознательно отрицать. Позволь мне умереть! Этот полузвериный вопль был ее мрачным наследством, и ничто не могло заставить его замолчать. Она это заслужила.

С отсутствующим взглядом Линден наблюдала, как отточенное лезвие приближается к ее груди. И была этому рада.

Но тут между ней и хастином возник Кир, однако, скованный шинами и повязками, он был слабой защитой. Ринувшись копью навстречу, он только и смог, что подставить под удар себя, и лезвие вошло ему в живот.

Отброшенный силой удара, он отлетел назад, на Линден, и они вместе рухнули на камень.

Мечтатель развернулся и, обрушив на спину стража мощный кулак, сломал ему позвоночник.

Голова Кира, неимоверно тяжелая, давила Линден на колени. Она чувствовала, как из харучая уходит жизнь. Кровь хлынула из раны, но он заткнул ее кулаком. Члены Поиска продолжали безнадежный бой за несколько лишних минут жизни, упорно не желая признавать свое поражение.

Башня кемпера источала жуткое излучение смерти и безумия. Но Линден была не в состоянии оторвать глаза от Кира и посмотреть, что же там происходит. Агония, сотрясающая его тело, огненными нитями пронизала всю ее плоть. Лицо раненого ничего не выражало, но боль его была пронзительна, как воспоминания, теснившиеся в ее мозгу.

Он смотрел на нее. В зрачках лихорадочными огоньками мерцали блики лунного света.

— Помоги мне подняться, — прошептал он, и в уголках рта выступила кровавая пена. — Я должен сражаться.

Линден слышала его слова, но не услышала их. Позволь мне умереть! Она столько раз внимала этой мольбе, что однажды та стала ее мантрой и заклинанием, тем, что ведет по жизни и определяет все поступки. Она стало голосом ненасытного мрака, живущего в ее душе. Все пространство вокруг Линден было завалено поломанными и целыми копьями. Машинально она подняла небольшой обломок с металлическим наконечником. Когда Гиббон-Опустошитель прикоснулся к ней, какая-то часть ее существа радостно затрепетала, жадно принимая его: погруженная во мрак бессилия, она жаждала власти и отозвалась. И теперь этот отклик эхом вернулся к первоисточнику. А ты и так меня не любишь. И никогда не любила. Тишина, овладевшая ею, сняла и самоконтроль, с помощью которого она до сих пор ухитрялась удерживать свою черную алчность. Сила! Власть!

Обеими руками подняв над собой обломок копья, Линден направила его Киру прямо в горло, чтобы наконец реализовать желание, точившее ее всю жизнь. А харучай, который выдернул из раны кулак и старался защититься, был слишком слаб, чтобы помешать ей.

И тут Кайл, не переставая отбиваться от хастинов, случайно ударил ее пяткой по руке, как раз в то место, где саднило больше всего, и она, потеряв равновесие, упала на жесткие камни. Ошеломленная падением и болью, Линден хватала воздух ртом, будучи не в силах вдохнуть. Совсем как мать перед смертью. Голова кружилась, будто Линден снова летела в вихре элохимпира. Рука от плеча до кончиков пальцев онемела.

Ее захлестнули бурные рыдания. И тут, словно эхо, извне донесся отчаянный вопль звериного страха. Это хастины в сотни глоток оплакивали свою потерю. Битва прекратилась.

— Она что?.. — с трудом переводя дух, спросила Первая.

Со стражами творилось нечто невообразимое: несколько из них уже бросились вниз с Песчаной Стены. Другие, ковыляя как калеки, устремились под защиту сторожевых постов. Они походили на поломанных кукол, и ни один из них уже не помнил о недавних врагах.

— Нет, — с непроницаемым лицом ответил Кайл. У нее не получилось. Он умер от раны, что нанес ему хастин. Его суровый тон не оставлял ни малейшей надежды на прощение.

Линден только сейчас осознала, что тяжелая голова Кира больше не лежит на ее коленях. Она сама не поняла тех слов что вдруг вырвались у нее. Для нее это были лишь звуки сорвавшиеся с языка:

— А ты и так меня не любишь. И никогда…

Кайл рывком поднял ее на ноги. Его взгляд, отразивший лунный свет, словно резанул клинком. Он стиснул ее больную руку, однако Линден этого не почувствовала.

Но Великаны смотрели не на них. Они не отрывали зачарованных глаз от Башни кемпера.

Высоко в небесах над ней извивались червяки белого пламени, разъедая, истачивая незыблемые камни донжона. И вдруг купол зашатался и стал разбухать. Дикая магия светлыми молниями исчертила ночное небо. Секунду башня казалась клубком серебряных змей, а затем взорвалась, рассыпая во все стороны обломки, камни и осколки.

— Так вот по кому выли хастины, — сквозь зубы выдохнула Первая.

Линден, окончательно поверженная, чувствовала себя как на иголках. И крушение Величия отозвалось в ее нервах саднящей болью.

— Ну что ж, друзья, — просипел Красавчик,- восславим имя Друга Великанов Ковенанта. И взовем к небесам, чтобы он смог выжить в том хаосе, что сам сотворил. Похоже, не только Величие разлетелось на куски, но и сокровищница тоже. Сколько потерь: и в жизнях, и в бесценном барахле! Как мне жаль всех этих придворных, которых Касрейн дергал за ниточки!

— А мне, — хрипло добавил Хоннинскрю, — в первую очередь жаль Песчаную Стену. Касрейн-Круговрат многое делал не так, но в камнях он знал толк.

Мечтатель, обхватив себя руками, погрузился в новые видения. Но и в его стеклянных глазах отражались серебряные зарницы, мечущиеся в небесах. Вейн оценил все происходящее обычной усмешкой юр-вайла.

Раздался глухой рокот, как предвестник землетрясения.

В этот миг единственным человеком, не утратившим рациональности, оказалась леди Алиф. Не разделяя общего возбуждения, она торопливо проговорила:

— Нам пора уходить. — И по ее лицу было видно: как бы болезненно она ни переживала крушение старой жизни, она готова безоговорочно принять любую новую. — Касрейну конец, и его стражам тоже. Но опасность тем не менее осталась. Теперь в Удерживающей Пески нет ни одного человека, кто может отменить команды, которые дал старый колдун. Боюсь, что сегодня ночью в Бхратхайрайнии начнется война за власть. И если вы хотите остаться в живых, вам нужно бежать.

Первая кивнула и бросила взгляд на распростертого Кира. Он был мертв — истек кровью, как отец Линден, хотя трудно найти двух столь различных людей. Первая коснулась щеки харучая, словно благословляя его, бросив при этом на Линден мрачный взгляд. Но ничего не сказала. И, прокладывая путь среди мертвых хастинов, шатающейся походкой направилась к воротам в Бхратхайрайнию.

Капитан, который сейчас мог думать только о корабле, поспешил за ней. Красавчик собрался с силами и тоже двинулся следом. Немо возопив над Киром, Мечтатель оставил тело харучая. А Кайл снова безжалостно поволок Линден за больную руку вслед за Великанами. Вторую же она практически не ощущала: та безвольно обвисла, слабая, как сердце, которое лениво стучало через раз. Похоже, удар Кайла повредил нерв. На голове тоже запеклась кровь, но Линден не у кого было спросить, откуда она взялась. Каждый ее стон отдавал кровью, ноги горели, словно она уже находилась в аду за свои прегрешения. Пустота разума, однако, стала прореживаться болезненными уколами чувства тревоги постепенного осознания. Как она может идти, залитая истекшей на нее кровью Кира? Это была та сильная кровь харучаев, которую столь высоко ценили Верные, в течение многих и многих поколений питавшие ею Солнечный Яд; а Линден была всего лишь усталой, одинокой, бессильной женщиной с онемевшей рукой. С онемевшей душой. Ей никогда не смыть пятен с совести и не избавиться от чувства вины.

Грохот рушащихся с Удерживающей Пески каменных глыб вместе с воем сирен создавал страшную симфонию крушения. Но сияние магического пламени стало слабеть, и в Бхратхайрайнии вновь наступила ночь. Лунный свет окутал серебристым покрывалом исковерканный край Песчаной Стены и руины Удерживающей Пески, словно нежный любовник, пытающийся спрятать от терпеливой ненависти Великой Пустыни израненное тело возлюбленной.

Поиск уже приближался к цели. Быстро, насколько можно, они пересекли дворик и уже подходили к воротам в город, как вдруг вой сирен изменился. Теперь он звучал громче и шел прямо из клювов уродливых горгулий, сидящих на стене над воротами.

Все непроизвольно ускорили шаг. Ворота были пусты и вроде бы никем не охранялись. Хастины сбежали со своих постов, а силы кавалерии гаддхи были сосредоточены в кордегардии. Но сирены продолжали выть, и это заставляло быть все время начеку, готовыми к любому непредвиденному нападению. Касрейн умер, но запущенный им в действие механизм продолжал хоть и со сбоями, но работать.

Они торопливо шли дальше по стене, начинавшей плавно спускаться к морю. И вот перед членами Поиска раскинулась обнаженная под лунным светом Бхратхайрайния. На ней была лишь накидка из мерцающих огоньков. Одни — освещенные вывески лавок и свет в окнах — не двигались, другие же постоянно перемещались — это были лампы и фонари в руках солдат, грабителей, и загулявших матросов. Казалось, эти маленькие искорки предвещают большой пожар, как первые робкие язычки пламени, лижущие ветки сухого валежника. А в порту действительно полыхал костер.

Великаны ринулись к парапету, пытаясь отыскать глазами «Звездную Гемму». Хоннинскрю сыпал сквозь зубы ругательствами и, видно, с трудом удерживался, чтобы не спрыгнуть со стены, невзирая на ее высоту. Зрение Линден было слабее, чем у Великанов и харучаев, поэтому она сначала осталась на месте, чувствуя, как медленно возвращается сама к себе. И до окончательного возвращения было уже рукой подать. Правда, пустота все еще сковывала все ее мысли и движения, словно сознание было обложено толстым слоем ваты, но, несмотря на это, она уже могла ощущать объявшее ее друзей волнение. Тогда и она медленно подошла к парапету и попыталась рассмотреть то, что привлекло их внимание.

Казалось, все корабли, стоявшие у пирса, где пришвартовалась «Гемма», были объяты пламенем.

От этого зрелища Линден окончательно пришла в себя и прежде всего почувствовала, что больше не в силах выносить железную хватку Кайла. Она дернулась, стараясь освободиться, но харучай резко рванул ее за руку, да так сильно, что развернул ее лицом к себе.

Линден вгляделась в непроницаемые глаза, оживленные лишь плясавшими в них отсветами дальнего пожара.

— Я не… — Язык ворочался с трудом; он был так же бессилен, как и правая рука. А ей так много нужно ему сказать! Не просто нужно — необходимо. Но не сейчас. Пока она лишь с трудом пролепетала: — Я не вижу. Далеко. Что с кораблем?

Харучай сощурился, словно оценивая произошедшие в ней перемены, и медленно разжал пальцы. Но выражение его глаз не стало мягче. Он молча указал ей на порт.

Но тут на помощь к Линден пришел Красавчик. Он приобнял ее за плечи, то ли принимая у Кайла эстафету заботы о ней, то ли для того, чтобы вклиниться между ней и харучаем, и заговорил тихо, словно каждое слово давалось ему с трудом. Хотя, возможно, так оно и было: из легких его периодически вырывался сип.

— Это работа якорь-мастера. Мы с ним заранее договорились, что, если вновь будет совершена попытка напасть на корабль, он разожжет огонь, чтобы предупредить нас. Как видишь, на корабль действительно напали.

— Но где же?… — Линден еще с трудом поспевала за ходом его мыслей и не видела ничего, кроме огромного костра. — Где же сам корабль?

— Вон там. — Великан указал куда-то в темноту залива, где она ничего не могла разглядеть. — Якорь-мастер знает, что делает. Но и теперь ему нелегко: жизнь корабля поставлена на карту.

Наконец-то Линден сумела увидеть «Гемму». Внезапно над темной гладью воды вздулся огненный шар и, разбрызгивая золотистые искры, озарил галеру, с катапульты которой был выпущен.

А затем, прочертив огненную дугу, он высветил алым и гранитное тело корабля Великанов.

Якорь-мастер поднял все паруса на обеих мачтах, и от этого брешь в центре между ними выглядела как кровоточащая рана. Казалось, паруса сами пытаются улететь от полыхающего ядра. Атаку на «Гемму» вели и две огромные пентиконтеры, лишь немного уступающие размерами кораблю Великанов, две триремы с обшитыми железом бортами и таранными приспособлениями на носах и еще одна оснащенная катапультой галера. Они окружали «Гемму», отрезая ей путь к выходу из гавани, и осыпали ядрами, пытаясь потопить.

Но пока она ухитрялась уворачиваться. Ядро, не задев корабля, пронеслось над ним, ухнуло в маслянистую черную воду и тут же взорвалось, распуская огненный цветок горящей нефти. Пылающие брызги полетели и в сторону корабля, но не нанесли ни малейшего вреда его гранитному борту.

Прежде чем пламя взрыва окончательно угасло, Линден успела заметить, как к «Гемме», целясь тараном в ее борт, устремилась одна из трирем. Ее весла так яростно работали, что казалось, море вокруг нее кипит. Тут свет погас окончательно. Но теперь, зная, куда смотреть, Линден и в лунном свете могла разглядеть силуэты двух сближающихся кораблей.

Хоннинскрю в полном отчаянии цедил сквозь зубы вперемешку с ругательствами команды и советы, которые якорь-мастер, увы, не мог услышать.

Затаив дыхание, Линден наблюдала.

До них не долетало ни звука: и гул города, и грохот сражения — все заглушалось осточертевшим надрывным воем сирен. Со второй галеры полетело еще одно ядро, но и оно было направлено так плохо, что не произвело никакого эффекта, кроме добавочной иллюминации.

В его свете Линден увидела, как «Гемма» маневрирует, обходя противника с уже развороченной кормой и еле держащегося на плаву, и направляется к ближайшей пентиконтере. За секунду вспышки она разглядела даже множество крошечных, торопливо перемещающихся человеческих фигурок, но свет тут же погас, и силуэт «Геммы» вновь слился с мраком ночи и воды.

Хоннинскрю и Мечтатель уже не могли спокойно следить за дальнейшим ходом сражения. Леди Алиф тоже выражала нетерпение и наконец потянула за руку Первую, завороженно глядящую на бой. Только тогда Великанша пришла в себя и с усилием переключилась на насущные проблемы.

— Вам нужно спешить и поскорей уходить к Рогам, — торопливо проговорила леди. — Конечно, их тоже охраняют, но это единственный шанс для вас попасть на корабль. А идти туда довольно далеко.

— А ты разве не проводишь нас? — удивилась Первая.

— Здесь есть лестница, ведущая вниз. Я вернусь к своему народу.

— Леди, — мягко попыталась отговорить ее Первая, — какая жизнь тебя там ожидает? После сегодняшних событий Бхратхайрайния уже не сможет жить как прежде. Ради нас ты рискнула очень многим, так позволь нам в благодарность помочь тебе уехать отсюда. Конечно, впереди нас ждет еще множество опасностей и риска, но зато с нами ты будешь абсолютно свободна, и твоя жизнь больше не будет зависеть от капризов разряженного в шелка тирана.

— Ты права, — ответила леди Алиф, но в ее голосе звучала совершенно несвойственная ей суровая непреклонность. — Бхратхайрайния уже не сможет жить как прежде. А значит, у меня появится шанс забыть, каково быть господской игрушкой. Сейчас у тех, кто всегда ненавидел гаддхи, окажется много работы. К тому же я знаю многие секреты Удерживающей Пески. И эти знания могут очень пригодиться тем, кто не захочет увидеть на троне нового Ранта Абсолиана. — Она стояла, гордо подняв голову, и даже порванная туника не умаляла величия человека, обретшего наконец веру в себя. — Я благодарю вас за любезное предложение, да и вообще за все, что вы сделали этой ночью. Но теперь нам пора расстаться. Помните, Рога охраняются! Будьте очень осторожны!

— Леди! — окликнула ее Первая, но та уже растворилась в темноте. Тогда Великанша прошептала: — Счастливого пути. У народа, который имеет столь прекрасных дочерей, всегда остается надежда на светлое будущее.

Но никто, кроме Линден и Красавчика, не услышал этих слов.

Они вновь обернулись к кораблям. Теперь «Гемму» нетрудно было найти: ее ярко освещал пылавший Встречающий Восход.

На снастях суетились Великаны, казавшиеся на расстоянии такими крошечными. Им удалось отцепить парус, и он, затрепетав, горящей птицей плавно полетел в воду. Но, прежде чем его свет угас, на его место уже поставили новый.

А «Гемма» уходила дальше, оставив в кильватере столкнувшиеся галеру и пентиконтеру: большая часть их весел была переломана, а у галеры к тому же был пробит борт в том самом месте, где крепилась катапульта, теперь полностью вышедшая из строя. Пока оставшиеся три судна противника маневрировали, намереваясь продолжить атаку, корабль Великанов прорвался к выходу из гавани.

— Очнитесь! — Резкий окрик Первой оторвал всех от созерцания боя. — Нам надо быстрей удирать к Рогам. Наш корабль подойдет к ним с пожаром на борту и преследователями на хвосте. Так что, вполне возможно, он не сможет там болтаться в ожидании, пока мы дотащимся.

Капитан не стал медлить ни секунды и, не отрывая горящих яростной надеждой глаз от любимого корабля, быстро побежал по стене.

Полагая, что все уже сказано, Первая помчалась за ним.

Но Линден все еще не могла сдвинуться с места: она была слишком измучена выпавшими ей за последнее время испытаниями. Смерть Кира и неведение по поводу судьбы Ковенанта тяжелым камнем лежали на сердце. При воспоминании о том, что она успела натворить, во рту появился противный металлический привкус ужаса. Сначала Хигром. Теперь Кир. Как мать. Врачи отказались взять на себя ответственность за смерть ее матери, а вот теперь она сама — врач — убила Кира. Ковенант ушел.

Когда Первая уже исчезла в темноте, Линден повернулась к развалинам Удерживающей Пески в надежде поймать малейшую вибрацию дикой магии, свидетельствующую о том, что Томас еще жив.

Но не ощутила ни малейшего признака его силы. На фоне ночного неба донжон, освещенный бледным лунным светом, казался теперь древними покинутыми руинами. Не горело ни одного огня, не было ни малейшего движения на его стенах. Лишь сирены, как плакальщицы на похоронах, продолжали свой надрывный вой. Казалось, они не замолчат никогда.

Правая рука Линден бессильно висела, словно вместе с пустотой Ковенанта та прихватила еще и проказу. Не сводя глаз с Удерживающей Пески, она застыла в горестном оцепенении.

Кайл снова схватил ее за руку и тряхнул, словно готов был погнать Линден пинками, если она вдруг вздумает упрямиться. Но Великаны еще не отреклись от нее: мрачно сверкнув глазами, Красавчик сжал запястье Кайла и, принудив его отпустить Избранную, мягким толчком отпихнул харучая в сторону. Где-то в глубине сознания Линден равнодушно удивилась, как ей при этом не оторвали руку. Красавчик жестом подозвал Мечтателя, и тот, взяв Линден, как ребенка, на руки, направился вдогонку за капитаном и Первой. Она вспомнила, что точно так же он нес ее через всю Сарангрейву.

Компания двигалось с такой скоростью, что Ковенант ни за что не смог бы их догнать, будь он даже в самой лучшей форме. Если он вообще сейчас был в состоянии следовать за ними. Сирен уже не было слышно. Правое плечо Линден стиснуло кольцом тупой боли — так отходит после ампутации наркоз. Открыв глаза, она увидела лишь белый, словно молодой месяц, шрам на угрюмом лице Мечтателя. Он нес ее так, что она уже не могла следить за «Звездной Геммой». И у нее не было сил, чтобы попросить Великана переменить позу.

Вдруг Мечтатель ни с того ни с сего остановился и круто развернулся. Остальные тоже встали. Кайл даже приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть приближавшегося в бледном рассветном тумане Вейна. А может, он хотел разглядеть еще кого-то за его спиной.

И тут Линден услышала цоканье копыт. Их было много. Стальные подковы звенели по камням Песчаной Стены и быстро приближались. Она приподнялась и разглядела вдали темную шевелящуюся массу.

— Хоннинскрю, — отчеканила Первая, — вы с Мечтателем должны продолжить путь и попытаться достичь Рогов. Забирайте Избранную и Кайла. Мы с Красавчиком останемся здесь и сделаем все, что в наших силах.

Великаны не посмели отговаривать ее. Когда Первая говорила таким тоном, любой член Поиска без звука повиновался ей. Ни сказав ни слова, они повернулись и, постепенно ускоряя шаг, двинулись вниз по стене. Харучай чуть помедлил, но затем тоже поспешил за ними. Вейн последовал за Линден. Первая и Красавчик встали рядом плечом к плечу и застыли в ожидании кавалерии гаддхи.

Но вскоре братья-Великаны вновь остановились. Линден ощутила, что Мечтатель каждым мускулом рвется на помощь Первой. Хоннинскрю обхватил голову руками, не зная, на что решиться: он не привык оставлять друзей в беде. В нерешительности оба снова обернулись и стали издалека наблюдать, как кавалеристы быстро продвигаются вперед.

Первая уже занесла меч. Красавчик тоже занял оборонительную стойку. В предрассветной дымке они казались высеченными из мрамора статуями древних героев.

Послышалась какая-то команда на бхратхайрском, и кони встали.

От авангарда отделился одинокий всадник на кобыле, с удил которой капала пена, и подъехал к Великанам поближе.

— Приветствую тебя, Первая в Поиске! -раздался знакомый голос. — Кто бы мог подумать, что ты сумеешь ввергнуть всю Бхратхайрайнию в хаос!

— Раер Крист, — ответствовала Первая, многозначительно помахав мечом, — возвращайся, откуда пришел. Я не хочу больше проливать кровь.

Молодая кобыла кайтиффина не желала стоять спокойно, и седоку приходилось ее все время осаживать.

— Вот тут ты ошибаешься. — И куда только делась его дипломатическая вежливость! Теперь в его голосе звенел воинский металл. — Если бы я сумел вовремя оценить тебя по достоинству, то пришел бы к тебе на помощь намного раньше. Касрейн мертв. Гаддхи слаб и почти свихнулся. Я прибыл, чтобы предложить тебе эскорт до самых Рогов, чтобы вы смогли в безопасности добраться до вашего корабля.

Но Первая не опустила меча.

— Так теперь ты правишь Бхратхайрайнией, кайтиффин?

— Если я за это не возьмусь, могут найтись другие желающие.

— Могут, — согласилась Великанша и вернулась к волновавшему ее вопросу: — И в такой важный момент ты бросаешь все ради помощи нам?

Но у Раера Криста на все был готов ответ:

— Я забочусь о нашей славе, которую вы разнесете по другим странам. И еще: чем скорее вы отсюда уберетесь, тем скорее я смогу приступить к работе, не заботясь о всяких там чудесах и магиях, которые не понимаю, а значит, не могу держать под контролем. — Он помолчал, а затем вдруг открыто улыбнулся и неожиданно дружелюбно добавил: — А если говорить откровенно, то я вам очень благодарен. Не удайся ваша авантюра, я недолго бы продержался в фаворе у старого чернокнижника, и тогда, вполне возможно, он при случае скормил бы меня своим Горгонам. — Последнее слово он произнес с содроганием. — Яумею быть благодарным.

Первая смерила его испытующим взглядом и потребовала:

— Если ты говоришь правду, то немедленно отзови военные корабли, которые до сих пор преследуют нашу «Гемму».

Кобыла взбрыкнула, и кайтиффин, натягивая поводья, закружился на месте.

— А вот этого я сделать не могу! — выкрикнул он, продолжая борьбу со строптивым животным. — Они подчиняются сиренам, но я не знаю, как их выключить. А другой связи с судами у меня пока нет.

Первая инстинктивно обернулась к гавани: быстроходная трирема настигла корабль Великанов и заставила его повернуть. На подмогу ей спешила пентиконтера. Но и «Гемма», не желая сдаваться, разворачивалась сейчас для атаки на галеру.

— В таком случае я предлагаю тебе предъявить нам другое доказательство своей доброй воли, — сказала Первая, и голос ее дрогнул. — Ты должен отослать своих людей назад в Удерживающую Пески на поиски Томаса Ковенанта. Всех, кто попытается помешать ему присоединиться к нам, надо нейтрализовать. Дай ему также лошадь, чтобы он смог нас догнать. Для почетного эскорта хватит и одной твоей персоны. А пока мы доберемся до Рогов, у тебя будет время поразмышлять, как связаться с военными кораблями и остановить их. В голосе Первой звучала неприкрытая угроза, и меч она так и не вложила в ножны.

Кайтиффин слегка отпустил поводья и позволил своей норовистой кобыле попрыгать вволю, что дало ему возможность обдумать ответ. Но он зашел слишком далеко, чтобы отказываться от своих слов. Подскакав к солдатам, он спрыгнул с лошади и бросил поводья одному из них. Затем отдал несколько приказов, и подразделение резко развернулось и галопом умчалось.

Раер Крист отвесил Первой церемонный поклон. Та ответила коротким кивком. Затем молча обняла Красавчика за плечи, и они повернулись, собираясь продолжить путь к Рогам. И только тут Великанша заметила, что братья не подчинились ее приказу, но это ее не рассердило.

И компания снова двинулась вперед. Кайл тут же пристроился как охранник за спиной Раера Криста, который, пытаясь приноровиться к размашистому шагу Великанов, очень скоро начал задыхаться.

Над заливом взлетело еще одно огненное ядро и осветило «Гемму», которая снова, благодаря искусному управлению якорь-мастера, сумела прорваться к выходу и теперь шла прямиком к проливу между Рогами.

Сторожевые башни ясно виднелись в свете огненных ядер и занимающегося рассвета. Они казались огромными и грозными, а проход между ними — узким и опасным.

Корабль Великанов развивал свое преимущество и вскоре, как только он окажется рядом с западной башней, путешественники смогут подать ему знак. Кайтиффин, неотступно сопровождаемый Кайлом, устремился вперед и стал выкрикивать команды в амбразуры сторожевого поста. Тут же последовал ответ; мышцы Мечтателя расслабились, и Линден поняла, что Раер Крист был действительно искренним во всех своих обещаниях.

Но его лояльность по отношению к беглецам не произвела на Линден ровно никакого впечатления. Она вообще не думала ни о чем, кроме того, что рука ее онемела, что «Звездная Гемма» в опасности и что Ковенанта нет рядом. Она не слушала, о чем говорили вокруг, — все ее внимание было устремлено назад, туда, откуда, как она надеялась, скоро донесется стук копыт, с которым придет радостная весть.

Наряд сторожевого поста в полном составе выстроился перед Раером Кристом и торжественно отсалютовал. Кайтиффин быстро переговорил с солдатами, и они все вместе скрылись в башне. Первая послала вслед за ними Хоннинскрю на тот случай, если Раер Крист вдруг все же передумает. А тот уже вел через пролив переговоры с нарядом восточного Рога.

Члены Поиска отошли в угол стены, откуда можно было одновременно наблюдать и за портом, и за Песчаной Стеной, и стали ждать. Линден, все еще бессильно лежащая на руках у Мечтателя, тоже ждала. Но она ощущала, что больше не разделяет с ними ничего, кроме молчания. Ее зрение не было таким острым, как у Великанов; возможно, и слухом они обладали более чутким. Кроме того, ей все время мешала сосредоточиться «Звездная Гемма», которую все еще преследовали три военных судна. Линден пыталась найти в себе хоть песчинку веры в то, что и Ковенант, и корабль спасутся. И не могла. Не находила. Наконец Красавчик не выдержал молчания и прошептал: -Если он придет слишком поздно… Если «Гемме» придется дожидаться его здесь, в проливе, где не сманеврируешь толком…

— Да уж, — проворчала Первая, — в такую мишень и слепой попадет. И тогда все добрые намерения кайтиффина пойдут коту под хвост.

Кайл угрюмо молчал, скрестив руки на груди. Казалось, он вот-вот взорвется и только огромным усилием воли еще сдерживает себя.

— Ну, якорь-мастер, — прошептал Красавчик, сжав кулаки. — Ну давай же!

И вновь надолго воцарилась тишина, нарушаемая лишь отдаленными командами кайтиффина и тихим плеском воды у подножия Рога. И вдруг она взорвалась отчаянным воплем, вырвавшимся у экипажей триремы и пентиконтеры: обманутые очередным маневром якорь-мастера, они с разгона врезались друг в друга. В ту же секунду с катапульты взлетело новое ядро и ударилось в стену чуть ниже того места, где стояли Великаны.

Этот удар на несколько секунд оглушил Линден, перед глазами замелькали белые пятна, сменившиеся кроваво-алыми. Теперь она не сможет услышать приближения Ковенанта.

Вдруг все Великаны резко повернули головы к уходящей по дуге стене. Мечтатель осторожно поставил Линден на ноги, и ей пришлось ухватиться за его руку, чтобы не упасть. Кайл сделал несколько шагов вперед, а затем застыл в почтительной позе.

Вынырнув из тумана, на гребне стены появилась лошадь. Ее копыта выбивали звонкое стаккато в общей какофонии ругани матросов, шума весел и плеска волн.

Она шла ровной рысью и одним махом влетела на площадку перед башней, где и замерла, загнанно дыша. В седле сидел Бринн.

Он взмахнул рукой, приветствуя Великанов, и спешился. Лишь тогда Линден увидела Ковенанта. Он, скорчившись, сидел все это время за спиной харучая, до смерти перепуганный скоростью и норовом бхратхайрской кобылы. Бринн помог ему спуститься на землю.

— Добро пожаловать, Друг Великанов, — промурлыкала Первая, но в ее приветствии было столько искренней радости, что, выкрикни она эти слова, получилось бы не так душевно. — Добро пожаловать. Наконец-то.

В небе захлопали крылья, и вокруг Ковенанта закружилась большая сова, словно намереваясь усесться ему на плечо. Но внезапно она растаяла в воздухе и обернулась Финдейлом. Лицо элохима трагически осунулось, а в глазах застыло выражение безнадежности. Ковенант, не двигаясь, стоял там же, где слез с лошади. Он выглядел мрачным, и в глазах его не было ни уверенности, ни храбрости, ни надежды. Он мог вот-вот вернуться в прежнее, навязанное ему элохимами состояние. Линден смотрела на него, и в голове ее не было ни единой мысли, лишь здоровая рука сама собой протянулась к нему в немой мольбе.

Его взгляд разрушителя и убийцы устремился к Линден. Ковенант смотрел на нее так, словно пытался рассказать все то, что ему пришлось пережить.

— Линден… — начал он и осекся. Говорил он с трудом, словно накаждое слово приходилось затрачивать огромные усилия. — С тобой все в порядке?

Она не стала отвечать. Какое это имело значение сейчас когда его лицо искажено такой мукой? Она как на ладони увидела все его страдания и угрызения совести за новые жертвы дикой магии и поспешно сказала:

— Ты должен был это сделать. У тебя не оказалось другого выхода. Если бы ты этого не сделал, все мы были бы мертвы. Ну Ковенант, нупожалуйста, не вини себя в том, что ты спас наши жизни!

Но ее слова лишь всколыхнули в нем новую волну угрызений совести: до сих пор он, движимый заботой о друзьях, заставлял себя не думать об этом.

— Их были сотни… — простонал он. — И я не дал им даже шанса на спасение. — Слезы исчертили его лицо отражающими огни катапульт сверкающими дорожками, и казалось, что его сейчас охватит буря горя и разрушения, словно Башню кемпера, пронизанную молниями дикой магии. — Финдейл сказал, что мне под силу в одиночку уничтожить всю Землю.

О Ковенант! Линден так хотелось обнять его, прижать к себе и успокоить, но ее правая рука висела как плеть.

— Друг Великанов, — вмешалась Первая. — Нам пора возвращаться на «Звездную Гемму».

Несмотря на то что Ковенант был полностью — и физически, и морально — опустошен, он сумел услышать ее и понять, чего от него хотят. Он механически пошел по направлению к башне, спотыкаясь как калека, и обогнул Линден, словно не замечал ее стремления к нему. Он все еще пытался обойтись без ее помощи.

Будучи не в состоянии объяснить его поведение, Линден поплелась за ним. На ней кровь Кира. Рука не двигается. В конце концов, Ковенант абсолютно прав, что не принял ее сочувствия. Рано или поздно харучаи расскажут ему правду о смерти Кира. И тогда он уже никогда не позволит ей к себе прикоснуться.

Красавчик, похоже, решил заменить Линден Кайла: он подхватил ее под локоть и бережно сопроводил к башне.

Вскоре к ним присоединился и капитан. Руководствуясь полученными от Раера Криста объяснениями, он повел всех вниз по каскаду лестниц, завершавшемуся широким пирсом. В этот момент «Звездная Гемма» вошла в пролив.

Здесь, внизу, отраженные водой, сирены взвыли почти в полную силу. Но Хоннинскрю своим натренированным на штормах голосом сумел заглушить их и привлечь внимание команды корабля Великанов. Уже несколько минут спустя гранитный корабль вплотную подошел к причалу, и матросы сбросили трапы. На борту поднялась радостная суматоха, а еще через несколько минут капитан «Звездной Геммы» и его спутники ступили на надежный гранит палубы.

Но тут же в проливе показался последний из преследователей — пентиконтера. Она подошла уже на расстояние полета копья, как вдруг с западного Рога на нее посыпался дождь огненных стрел — это Раер Крист исполнял данное Великанам слово. Как и леди Алиф, он быстро определился, чью сторону занять в той сумятице, что воцарилась с крушением многовекового правления Касрейна.

На пентиконтере еще ничего не знали о ночных событиях, зато хорошо знали Раера Криста как эмиссара кемпера. В страхе, что на них может пасть гнев первого министра гаддхи, экипаж военного корабля спешно развернул судно и во все лопатки заспешил в гавань.

Распустив все паруса, «Звездная Гемма» вновь вышла в открытое море.

Глава 21 Дочь своей матери

РукаЛинден наконец начала болеть. Она ощущала, как кровь, жгучая, словно она превратилась в кислоту, медленно просачивается по сосудам от плеча к локтю. И хотя ниже локтя рука все еще оставалась бесчувственной, как кусок мертвого мяса, теперь Линден знала, что со временем и это пройдет. Все ее плечо, каждый его нерв горели как в огне.

Боль не давала забыть о себе и была мучительна и неослабна, как кара за все. Черная депрессия вновь вернулась и окутала темным туманом ее сознание; из сердца заструились миазмы мрака. А ты и так меня не любишь. И никогда не любила. Когда она бросила взгляд в иллюминатор своей каюты на кусочек размытого утренним туманом серого моря, даже этот слабый свет ослепил ее, в глазах появилась резь, и они наполнились слезами. Правая рука безвольно покоилась на колене. Левой Линден ее медленно осторожно массировала, пытаясь помочь скорее восстановиться. Кир! При одном воспоминании о нем ее корчило от стыда.

Она не выходила из каюты с того самого момента, как Красавчик помог ей спуститься сюда. Он ласково пытался с ней заговорить, всеми силами стремясь утешить, но, так и не придумав, как вывести ее из угрюмого молчания, решил в конце концов оставить в покое. Но вскоре после рассвета — бледного, затянутого тучами — он вновь вернулся, неся поднос с едой. Линден вновь не смогла говорить с ним. Она слишком хорошо понимала, что означает его опека: он помогает ей, кормит ее…Он, а не Кайл! Ее преступления перед харучаями были неискупимы, и наверняка те уже вынесли свое суровое решение.

Она понимала Кайла. Он не мог ее простить. И это было справедливо. Она тоже не знала, есть ли для нее прощение.

Несмотря на острую боль в мышцах, словно сжигаемых внутренним огнем, она подумала, что неплохо было бы попытаться раздеться и постирать одежду. Но кровь Кира все равно останется на ее руках. Навечно. И ей некого винить, кроме себя. Это как неизлечимая проказа Ковенанта. Бесконечно терзаемый виной и безысходностью, он отталкивал ее от себя, словно не заслуживал ее заботы. А теперь она сама оттолкнула его. Никогда уже он не позволит к нему прикоснуться. А ведь ей так мало нужно — всего одно прикосновение! Тот его образ, который она встретила, открыв себя навстречу пустоте, созданной элохимами, был символом его неизбывной боли. Боли, которую не излечишь лекарствами и болеутоляющими средствами. Его образ! Бесконечно дорогой и притягательный, как сама любовь! Но, может быть, именно сейчас, именно в этот момент Кайл рассказывает ему о том, как умер Кир. И все его чувства к ней сейчас сворачиваются, как кровь, покрывая сердце засохшей коркой ненависти. Как вынести это, Линден не представляла.

И все же она должна это вынести. Всю свою жизнь она только и делала, что трусливо убегала и пряталась от своих проблем. Ее боль разрослась настолько, что заполнила всю каюту. Нет, никогда ей не забыть этот пульсирующий, фатальный ток крови из раны Кира. Линден поднялась. Джинсы, заскорузлые от крови, царапали ей ноги. Рука бессильно свисала и ныла, как кандидат на ампутацию. Но она заставила себя подойти к дверям, открыть их и выйти из каюты. Она была готова встретить заслуженную казнь лицом к лицу.

Подъем по великанским ступенькам дался ей нелегко — все-таки она уже больше суток ничего не ела. Да и прошлая ночь выжала ее как лимон. К тому же корабль слегка качало словно, лишившись средней мачты, «Гемма» потеряла стабильную устойчивость. Откуда-то издалека, перекрывая свист ветра и шум волн, до Линден донеслись возбужденные голоса: кто-то то ли ссорился, то ли спорил. Ее потянуло туда, словно мотылька на огонь.

Как только она переступила шторм-порог и шагнула на палубу, ее чуть не сбил с ног порыв ветра. Солнце скрывалось за пеленой серых туч. Где угодно это было бы признаком приближающегося дождя, но только не здесь, у края Великой Пустыни. Сам берег уже исчез за горизонтом. «Звездная Гемма» резво бежала на северо-запад, оставляя за собой пенистый след, а ее паруса хлопали, словно крылья птицы. Оглядевшись, Линден заметила наконец, что Красавчик успел заделать огромную пробоину в борту. А на месте разрушенного кубрика была гладкая палуба с небольшой надстройкой по правому борту, откуда лестница вела на камбуз. Несмотря на подавленное состояние, Линден не смогла не восхититься мастерством уродливого Великана. Он ведь тоже был своего рода целителем.

Однако его мастерства все же не хватало, чтобы помочь «Гемме», утратившей грот-мачту, вернуть себе былую балансировку и устойчивость. Но зато это дало преимущество во время боя с бхратхайрскими кораблями, и якорь-мастер смог маневрировать ею с таким искусством, что большая часть врагов была выведена из строя. Корабль стал похож на правую руку Ковенанта: в ее неполноценности таились бесценные достоинства.

И тутЛинден увидела Ковенанта, стоящего посреди кормы с непримиримым и неуступчивым выражением лица. По одну сторону от него стояли Первая с Красавчиком, по другую — Бринн и Кайл. Как только Линден показалась на палубе, все разом замолчали и повернулись к ней. По выражению их лиц она поняла, что причиной их яростного спора была именно она — Линден.

Рубашка Ковенанта была все еще в черных пятнах крови хастинов, которой она испачкала его тогда в кордегардии.

Над головой Линден периодически раздавался сочный бас капитана, выкрикивающего с мостика команды. Теперь, когда надстройка исчезла, можно было видеть нос корабля, где снова стоял Финдейл. Вейн же замер там, где его ноги коснулись палубы, когда он перелез через борт.

Линден вдруг поймала себя на том, что кого-то не хватает. И тут же поняла: Мечтателя. Он один понимал ее и мог защитить.

Взяв себя в руки, она медленно двинулась к Ковенанту, придав лицу гордое и неприступное выражение, — только так она могла удержать себя от того, чтобы не разрыдаться. Ветер бросил ей в лицо прядь волос, и она только сейчас вспомнила, как давно их уже не мыла. Но до личной ли гигиены было, когда вокруг происходило столько ужасного и жестокого. А ведь раньше Линден с чисто профессиональной манией всегда следила за чистотой собственного тела и волос. Но теперь грязь на волосах и пятна на джинсах и рубашке воспринималось лишь как заслуженное наказание.

— Избранная, — позвал ее Красавчик. Судя по выражению лица, он слегка нервничал. — Друг Великанов Ковенант рассказал нам, как он рассчитался с Касрейном-Круговратом. В его истории много неясного, и на ряд вопросов вообще может ответить только Обреченный. Если он, конечно, соизволит это сделать. Он предчувствует некую невыразимо страшную опасность в…

— А Кайл, — перебил Великана ровным голосом Бринн, и каждое его слово походило на удар бича, — рассказал юр-Лорду подробности смерти Кира. И о том, как ты приблизила его конец.

Кровь бросилась Линден в лицо. Она машинально хотела поднять руку, как для защиты, но та лишь бессильно дернулась.

— Избранная, — проговорила Первая, осторожно подбирая слова, — тебе вовсе не обязательно присутствовать при наших раздорах. Мы все понимаем, что ты предельно вымотана. Может, тебе лучше сейчас вернуться в каюту и поспать?

Бринн с непроницаемым лицом дал ей договорить, а затем резко бросил, словно один из своих неотразимых ударов:

— Ей обязательно надо присутствовать. Она — вкравшийся в наши ряды шпион Порчи. Она хотела убить Кира. Если она в этом не виновата, что ж, — в его голосе появились саркастические нотки, — пусть докажет нам это. Если она, конечно, в состоянии.

— Довольно! — взорвался Красавчик. Никогда еще Линден не видела его в таком гневе. — Ты торопишься с выводами, харучай! Ты, как и все, прекрасно слышал, как элохим объяснил ее состояние Ковенанту: «Ее разум был погашен, как прежде на элохимпире был погашен твой». А ведь именно она, взяв на себя такую муку, вытащила нас из подземелий Удерживающей Пески. И после этого ты еще смеешь ее в чем-то обвинять?

Ковенант не отрываясь смотрел на Линден, словно не слышал разгоревшегося вокруг него спора. Но утолки его губ непроизвольно дергались, реагируя на каждое слово. Его горящие глаза и встрепанная борода придавали ему странное сходство с тем стариком, что сказал ей когда-то: «Будь честной». Но цвет его щек и лба заставлял вспомнить о яде, бродящем внутри него, о медленно сводящей с ума проказе, неизбывной и мучительной. В своих болезнях он был уверен, но больше ни в чем на свете — даже в себе, даже в Линден. Ты избрана для особого осквернения.

В порыве малодушия Линден чуть не принялась оправдываться перед ним и умолять, чтобы он взял назад эти ужасные слова, хоть и не он их произнес. Но ведь Бринн осыпал ее упреками и выдвинул против нее обвинение, и не ответить было нельзя.

Тем более что спор продолжался и Бринн снова пошел в атаку:

— Нет, это ты торопишься с выводами, Великан! Лучше вспомни: когда разум юр-Лорда Томаса Ковенанта был погашен элохимами, он не был способен ни на какие сознательные действия. Он ничего не понимал и ничего не боялся. Вспомни, такой ли была она?

Красавчик хотел возразить, но Бринн не позволил себя перебить:

— И разве она сама не рассказывала нам, что Гиббон-Опустошитель говорил ей в Ревелстоуне: «Ты избрана для особого осквернения»? И разве ты не заметил, что с тех пор все ее действия идут нам только во вред?

И вновь Красавчик попытался вступиться за нее, но харучай опять не дал ему сказать ни слова:

— Когда юр-Лорд пал жертвой Опустошителя, ее нерешительность, — последнее слово он издевательски подчеркнул, — чуть не стоила жизни и ему, и всему кораблю Великанов. Когда элохимы вознамерились лишить его нашей защиты, она преспокойно выслала нас из страны, чтобы позволить им сделать с ним все, что вздумается. И это несмотря на то, что она сама прекрасно могла добыть у него информацию, не подвергая его злокозненным экспериментам этих перевертышей. Но она отказалась!

А после этого, Великан, вспомни, как долго она морочила нам голову, рассказывая, что не в силах одолеть пустоту в его сознании. А затем, когда Касрейн оказался практически в наших руках, она отказалась дать согласие на его убийство, прекрасно понимая, чем это может окончиться для Хигрома. А вспомни, как уже после смерти Хигрома, когда даже элохим призывал нас к побегу из Удерживающей Пески, она единственная настаивала на том, чтобы остаться. Она хладнокровно позволила разделаться с Хигромом, искалечить Кира, заключить нас всех в подземелье и лишь тогда соизволила помочь юр-Лорду.

А теперь внимательно прислушайся к моим словам ты, Первая. В нашем народе тоже есть сказания. В них рассказывается о Стражах Крови, принесших клятву верности прежним правителям Страны :- Высоким Лордам. И о Кевине-Расточителе Страны, совершившем Ритуал Осквернения. Этот сумасшедший акт привел к тому, что Высокие Лорды погибли. А значит, с ними должны были погибнуть и Стражи Крови — разве не присягнули они до конца своей жизни служить Лордам? Однако они выжили, так как перед самым обрядом Кевин отослал их от себя. Они повиновались, ибо не знали, что он замыслил. И когда они узнали, что за этим последовало, в душах некоторых из них родилось великое сомнение в правомерности послушания. А там, где сомнения, — там появляется щелочка для Порчи. Ошибка Стражей Крови состояла в том, что они не осудили Лорда Кевина. Вот так Порча разделался одним махом и сВысокими Лордами, и со Стражами Крови. А новые Лорды еще хуже прежних — ни один из них не отважился подобно юр-Лорду взять на себя ответственность за судьбу Страны.

Так вот, говорю я вам, мы, харучаи, не повторяем ошибок прошлого. И истинная служба заключается в том, чтобы служить, а не слепо повиноваться. Мы больше не позволим запятнать себя службой фальшивкам.

Вы слышите меня, Великаны? Теперь мы уже не ошибемся в своем суде. И мы обвиняем Линден Эвери. Она фальшива насквозь: она лгала нам, юр-Лорду, лгала Стране. По ее вине умер Кир. Она — рука Порчи, протянутая, чтобы нас погубить. Она должна понести кару по заслугам!

Ковенант вздрогнул. Первая угрюмо мерила Бринна взглядом. Красавчик застыл как громом пораженный. Но Линден смотрела на одного Ковенанта. Обвинительная речь Бринна не стала для нее сюрпризом. Еще тогда, у подножия Песчаной Стены, когда он бессердечно осудил Хигрома за недостаток ловкости, ее поразила резкость его суждений. Но молчание Ковенанта было для нее много страшнее любых обвинений харучая. Он даже не смотрел на нее. Что ж, он с самого начала не доверял ей. Ей вдруг захотелось наброситься на него с кулаками и колотить до тех пор, пока он не ответит ей на вопрос: «Так вот как ты обо мне думаешь?!» Но она с трудом могла пошевелить плечом, а ниже локтя рука все еще не ощущалась.

После стольких громких слов на палубе установилась тишина, нарушаемая лишь хлопаньем парусов. Ветер пронизывал до костей. Первая мрачно смотрела вдаль, словно взвешивая доводы, приведенные Бринном. Линден почувствовала, что идет ко дну. Все они своим молчанием подталкивали ее к союзу с мраком, словно Опустошитель, вцепившимся в ее сердце.

Наконец Первая заговорила:

— В Поиске решаю я. И хотя вы не Великаны и не подчиняетесь мне официально, вы все же приняли мое командование, а значит, должны выслушать и мое мнение. — Говоря, она взвешивала каждое слово, но при этом была непоколебима и решительна, как обнаженный палаш. — Но сначала ответь мне, харучаи, какой кары ты для нее требуешь?

— Пусть позовет песчаную горгону! — не раздумывая выпалил Бринн.

На секунду воцарилась такая тишина, словно даже ветры Земли затихли, потрясенные жестокостью харучая. Линден показалось, что палуба уходит из-под ног, и перед глазами все поплыло. Позвать горгону?..

Так вот как ты обо мне думаешь?!

Потом она услышала какие-то звуки и, лишь сосредоточившись, поняла, что это Первая рокочущим от сдерживаемого гнева голосом спрашивает ее:

— Избранная, неужели ты и теперь ничего не скажешь? Линден попыталась взять себя в руки. Ковенант так и не сказал ни слова в ее защиту. Он только стоял и смотрел, ожидая ее ответа. И Великаны тоже ждали. И харучаи. Она попыталась снова поднять правую руку, но тщетно — та не работала. И тогда Линден тихо сказала:

— Нет.

Первая бросила на нее сердитый протестующий взгляд. Лицо Красавчика исказилось, словно он с трудом сдерживал крик. Но Линден знаком остановила их и добавила:

— Они не имеют права.

Бринн попытался что-то сказать, но она резко оборвала его, выпалив прямо в лицо:

— Вы не имеете права!

Даже матросы на реях застыли, стараясь сквозь хлопанье парусов и свист ветра услышать, что происходит на палубе. Лицо харучая, неподвижное как маска, нависло над Линден. Она невольно оглянулась, ища глазами поддержки у Ковенанта. Но в ответ увидела лишь глубокую горечь в его взгляде.

— Вы хоть когда-нибудь задавались вопросом, почему Кевин решился на Ритуал Осквернения? — Голос ее дрожал не то от холода, не то от ненависти. — Ведь он наверняка был человеком, полным всяческих достоинств, раз уж харучаи готовы были ради него отказаться и от сна, и даже от самой смерти. Так что же довело его до этого?

Она заметила, что Ковенант хочет ответить, но резко перебила его:

— Я вам скажу! Кевина довели до этого его паршивые Стражи Крови! Мало ему было того, что Страна погибала у него на глазах, — так ему еще приходилось терпеть этих - мозолящих ему глаза своим безупречным служением, взирающих на него, словно он Господь всемогущий! И это в то время, когда все вокруг сыпалось, рушилось и он уже потерял все, что любил. — Несмотря на иронию, звучащую в ее голосе, сама Линден, говоря все это, была далека от сарказма. Это скорее была последняя отчаянная мольба не толкать ее в пучину урчащего от голода мрака. А ты и так меня не любишь.- Господи Иисусе! Так что ж удивительного в том, что он от отчаяния дошел до такой крайности. Кто угодно от этого может сойти с ума! Да как он мог сохранить хоть грамм самоуважения, когда его окружали такие слуги? Вот он и решил уничтожить все, что не было столь безупречно, как они!

В глазах Ковенанта сверкнул ужас, взгляд Бринна горел возмущением. Но Линден уже невозможно было остановить.

— А теперь вы идете по той же дорожке! — Всем своим существом она пыталась достучаться до сердца Ковенанта. — Вы так сильны, вы так безупречно, так преданно служите своему господину, что… — Их понимание преданности превращало ее в малодушную трусиху и лгунью. — Что любого нормального человека рано или поздно доведете до бешенства. От вашей идеальности просто тошнит! А у меня нет власти избавиться от вас. Не мне это решать…

Но тут она сама себя остановила. Как бы тяжело ей ни было, она не имеет права обвинять харучая в своих преступлениях. Он может слишком всерьез принять ее обвинения, а ведь он их не заслужил. Мучаясь, что не сумела выразить того, что хотела, она потерянным голосом заключила:

— Вы не имеете права.

Но Ковенант опять ничего не сказал. Глаза его были опущены, словно его не занимало ничего, кроме внимательного изучения гранита у ног.

Зато заговорил Бринн:

— Линден Эвери, — его тон был ровен, а лицо — беспристрастно-спокойно, как у Фемиды, — ты действительно хочешь заставить нас поверить, будто в том, что сотворил Лорд Кевин, виноваты его Стражи Крови?

Она не ответила: все ее внимание было приковано к Ковенанту.

Внезапно он воздел руки к небесам, и из сжатых над головой кулаков вспыхнула серебряная арка дикой магии. Несколько секунд она трепетала в сгустившейся тишине и так же внезапно исчезла. Но, так и не опустив рук, Ковенант обратил безумный взгляд на Линден и спросил со всей мягкостью, на которую был способен его охрипший голос:

— Что с твоей рукой, Линден?

Этого она ожидала меньше всего и растерялась. Даже в глазах Великанов засветилось недоумение. Брови Кайла дернулись, словно он собирался нахмуриться, но передумал, и лоб его так и остался безупречно гладким. В одну секунду ситуация изменилась. Теперь разговор больше не был спором между Линден и харучаями. Теперь основными противоборствующими силами стали она и Ковенант. Линден поняла, что должна ответить, что у нее больше нет сил сопротивляться.

Сгорая от стыда за то, что сделала, она с удивлением заметила, что ее чувство отвращения к себе придало ее ответу язвительную окраску:

— Это Кайл ударил меня, чтобы не дать мне убить Кира. Ковенант выдохнул сквозь сжатые зубы, словно испытал внезапную боль.

Бринн кивнул, подтверждая, что так оно и было. Если обвинения Линден его и задели, то пока он этого никак не проявлял.

Ковенант задумался на минуту и сухо пробормотал:

— Хорошо. Этого довольно.

— Юр-Лорд, — тут же воспользовался ситуацией харучай, — она должна понести за это кару.

— Нет, — возразил Ковенант и продолжил, словно отвечая на свои собственные мысли: — Она врач. И спасла много жизней. Как ты думаешь, чего ей это стоило?

— Я не знаю, что творится у нее в душе, — отрезал Бринн. — Я знаю лишь то, что она покушалась на жизнь Кира.

— А мне плевать! — вдруг взорвался Ковенант. — Она спасла меня! Она спасла нас всех! Ты думаешь, это было так легко? И после этого я не отвернусь от нее только потому, что она сделала что-то, что недоступно моему разумению!

— Но, юр-Лорд… — начал Бринн.

— Нет! — оборвал его Ковенант, в котором ярость бурлила с такой силой, что Линден почувствовала ее по вибрации камня под ногами. — Ты зашел слишком далеко! — Его грудь ходила ходуном от неимоверных усилий удержать кипящую от ярости магию под контролем. — В Анделейне, когда я встречался с Мертвыми, Елена сказала мне о Линден: «Береги ее, любимый, ибо только она способна исцелить нас всех». Елена,- повторил он с нежностью. — Высокий Лорд Елена. Она так любила меня, а я ее убил… Впрочем, не это сейчас важно. Короче, я не собираюсь наказывать Линден. — Его голос дрожал от напряжения, — Вы можете не доверять ей. — Кольцо стало слабо светиться. — Вы можете не доверять мне. — И, не удержавшись, он сорвался на крик: — Но, ради Бога, оставьте вы ее в покое!

Бринн промолчал, но в его глазах блеснуло сомнение в здравости рассудка его господина.

По телу Ковенанта с ног до головы пробежали огненные язычки. Следы клыков на руке тускло засветились. От его ярости даже воздух затрепетал, как раскаленный.

— Слышите меня?!

Бринн с Кайлом дрогнули и, отступив на шаг, склонились в почтительном поклоне, как в тот день, когда он вернулся с Мерцающего озера с криллом.

— Мы слышим тебя, юр-Лорд, — смиренно ответствовал Бринн.

Издав сквозь сжатые зубы мучительный стон, Ковенант выпустил пламя в небеса.

И тут же рядом с ним возник Финдейл. В глазах элохима светилась тревога.

— Они слышат тебя, Обладатель кольца, — торопливо заговорил он. — Все, кто обитает на Земле, имеют уши. Ты один глух. Разве я тебе не говорил (и неоднократно), чтобы ты не ярил понапрасну свою магию? Ты же ставишь под угрозу смерти всех, кого любишь.

Ковенант медленно обернулся к элохиму и указательным пальцем искалеченной руки уперся в его грудь, словно отмечая место, куда направить удар.

— Если ты и дальше будешь избегать прямых ответов на мои вопросы, — прорычал он, — то и не подходи ко мне вовсе со своими увещеваниями. Если бы твой народ имел совести хоть на грамм, мы избегли бы очень многих неприятностей!

Секунду они смотрели друг на друга, затем элохим тихо произнес:

— Разве мы не защитили твою душу? — И, не дожидаясь ответа, в одну секунду вернулся на свое излюбленное место на носу корабля.

Теперь Ковенант вновь смотрел на Линден. Бьющаяся в нем энергия заставила ее заглянуть в него глубже, чем она осмелилась бы еще минуту назад. С огромным удивлением она вдруг обнаружила, что за все время их знакомства он никогда и не думал о том, что она делает что-то плохое и тем более заслуживает какого-то наказания. Смерть Кира и Хигрома все еще были открытыми ранами в его сердце, ранами, которые разъедал яд и обжигал огонь дикой магии; его ужасала ее роль в этом, однако у него и мысли не было о том, что она заслуживает за это наказания.

— Иди за мной, — велел он, не оставив ей времени на размышления.

Слова прозвучали как команда. Резко развернувшись, Ковенант быстрыми шагами устремился к центру корабля, туда, где раньше возвышалась грот-мачта. Похоже, он выбрал это место, чтобы видеть всех, кто приблизится, и тем обезопасить себя от подслушивания. А может, потому, что над его головой было пустое пространство, свободное от рей и парусов.

На лице Красавчика появилось смешанное выражение облегчения и опаски. Первая утерла пот со лба и взглядом посоветовала Линден подчиниться всему, что скажет или потребует Друг Великанов. И Избранная безропотно потащилась за ним. Она понимала, что это ее последний шанс сохранить все то, на чем она строила всю свою жизнь. Серый, тусклый в свете туманного утра гранит палубы трепетал под ее ногами от сдерживаемой мощи ожидавшего ее Ковенанта. С трудом передвигая ноги, Линден приблизилась к нему.

Он стоял к ней спиной, будто не желал смотреть на то, во что она превратилась. Но вот, обхватив свои плечи, словно скрепляя себя ободьями, он обернулся и жестко произнес:

— А вот теперь расскажи мне, почему ты это сделала.

Ей не хотелось отвечать. Ответ таился в ней самой, в ее натуре. И рос из того же корня, что ее депрессии и приступы страха. И прикасаться к нему было больнее, чем к измученному оковами плечу и поврежденному Кайлом локтевому нерву. Линден стало страшно. Она еще никому не рассказывала о своем преступлении, потому что на всем свете не было того, кто имел бы право судить ее. А Ковенант уже и так знал о ней немало плохого. Если бы правая рука действовала, Линден закрыла бы лицо ладонями, чтобы спрятаться от его требовательного взгляда. А так она лишь опустила глаза и выдавила из себя:

— Я ведь врач. И не могу смотреть спокойно, как люди умирают в мучениях. А если уж я не в силах их спасти, то…

— Нет.- В голосе Ковенанта билось пламя дикой магии. — Не пытайся уйти от ответа. Это только верхняя часть айсберга. Все это слишком важно.

Ей очень не хотелось отвечать. И все же она ответила. Его вопрос всколыхнул в ней все переживания и мысли прошлой ночи. И все это было необходимо поверить ему. Пятна крови Кира на джинсах были лишь малой частью испестривших ее душу пятен пролитой ею крови. Пролитой так давно, что она много лет разлагалась, разъедала сердце, как раковая опухоль. Отец причастил Линден к смерти. И она оказалась достойной ученицей.

Поначалу слова сочились из нее медленно, как капли крови. Но постепенно терзавшая душу тоска набирала силу и вскоре прорвалась бурным потоком, который стал неподвластен Линден. Ей было необходимо излить все, что накопилось за долгие годы молчания. И все то время, пока она говорила, Ковенант не сводил с нее глаз, полных брезгливого отвращения, словно все, что он к ней раньше чувствовал, она сейчас душила своими руками.

— Вначале была тишина. — Ее первые слова были тяжелыми, как первые капли, медленно просачивающиеся сквозь трещинку в камне плотины — предвестники того, что рано или поздно плотина будет сметена. — И отрешенность. — Элохимы словно вбили клин между ощущениями и сознанием Ковенанта, лишив его таким образом причинно-следственных связей с окружающим миром. — И это было внутри меня. Я сознавала все, что делаю. Я видела все, что происходит вокруг меня. Но мне казалось, что у меня нет своей воли, нет права выбора. Я даже не понимала, почему до сих пор дышу. Или каким образом это делаю.

Линден больше не смотрела на него. События минувшей ночи вновь явственно встали перед ней и затуманили глаза воспоминаниями. Дневной свет померк, и она осталась одна в мрачной холодной пустыне, в которую сама превратила свою жизнь.

— Все мы пытались сбежать из Удерживающей Пески, а я еще в это же время пыталась вылезти из пропасти пустоты, в которую свалилась. Мне пришлось начинать с самого дна. Я вновь должна была вспомнить свою жизнь в том старом доме с пыльным чердаком, поля, залитые солнечным светом, и своих родителей, вечно искавших смерти. Потом отец перерезал вены. После этого прошлое и настоящее для меня переплелись: я одновременно шла по переходам Удерживающей Пески и рыдала над умирающим отцом…

Ее мать тогда окончательно сдала и озлобилась. Она считала, что ее, уже стареющую женщину, муж эгоистично бросил на произвол судьбы. Мало того, на голову ей обрушились еще и его банкротство, и непомерные больничные счета Линден. Чтобы расплатиться, ей пришлось продать дом. Это ее подкосило: она устала сопротивляться и бороться за жизнь. Зато ее религиозность перешла в манию: церковь стала для нее своеобразным моральным наркотиком, болеутоляющим. Несмотря на то что нищета им не грозила, она при помощи лести и обмана уговорила одного из членов общины сдать ей квартиру, а остальным беспрестанно навязывалась в поденщицы. Причем труд она превратила для себя в торжественный ритуал самоуничижения. И посещение молитвенных собраний, и участие в благотворительных акциях, и работа на собратьев по вере — все это были лишь судорожные попытки обрести утешение и поддержку. Но погасить сжигавшую ее ненависть оказалось не так-то легко.

В результате какого-то непостижимого мыслительного процесса она создала для себя новый образ мужа: мягкого, кроткого, почти святого человека, ушедшего из жизни потому, что он не мог больше выносить жестокости и неблагодарности ненавидевшей его дочери. Это позволяло матери Линден и из себя строить святую, давало некоторую эмоциональную разрядку и прекрасно оправдывало ее неприязненное отношение к собственному ребенку. Но и этого ей было мало. Ей всегда было всего мало. Каждый заработанный пенни она тут же превращала в пищу. Она ела необычайно много, словно постоянный физический голод был символом и демонстрацией ее духовной ущербности. Она одевала Линден исключительно в тряпье из благотворительных фондов, и вскоре девочка возненавидела и церковь, и благотворительность, что тоже было воспринято как доказательство ее испорченности. Более того, видя, что от дочери, одетой в чужие обноски, благодарности не добьешься, мать встала в позу оскорбленной добродетели.

Слова грязевым потоком лились с уст Линден, словно черное застоявшееся болото вдруг забило фонтаном. На глазах выступили злые слезы. Но она была готова идти до концами. Платить по полной мере. Это было справедливо.

— Я думала, что заслуживаю подобное отношение. Хотя примириться было очень нелегко. После больницы я сильно изменилась. Я вела себя так, словно хотела доказать всему миру, что отец был все-таки прав и я никогда не любила его. И вообще никогда никого не любила. Церковь я просто возненавидела. Себе я объясняла это тем, что, не будь моя мать столь религиозна, в тот проклятый день она сидела бы дома, а не потащилась бы за тридевять земель на службу. И может, тогда ничего бы не произошло. Но она не осталась дома. Она не помогла ему. И не помогла мне. Но истинной причиной было то, что церковь отняла ее у меня, а я все-таки была еще ребенкоми очень нуждалась в материнской любви. И в то же время вела я себя так, словно мне никто не нужен. Ни она, ни ее Бог. Конечно же, и я была ей необходима так же, как и она мне, но отец убил себя таким образом, словно хотел наказать персонально меня, и я мало заботилась о том, что нужно матери. Думаю, я просто боялась, что, если позволю себе полюбить ее или хотя бы стану вести себя так, словно люблю ее, она тоже убьет себя. Наверное, в ее озлобленности была и моя вина. Когда она заболела раком, это почему-то никого не удивило.

Линден попыталась обнять себя за плечи, чтобы унять дрожь, вызванную воспоминаниями, но правая рука вновь не послушалась. Теперь, когда она подошла к болезни матери, у нее самой заныло все тело. Она попыталась настроиться на суровую отрешенность, с которой рассказывала Ковенанту о смерти отца, но боль стала слишком явной, чтобы от нее можно было отрешиться. Легкие спазматически сжимались, словно у Линден вот-вот начнется приступ удушья. Ковенант смотрел на нее с ужасом.

— Ее можно было вылечить простым оперативным вмешательством. Если бы это сделали вовремя. Но врачи слишком долго не принимали ее жалобы всерьез. Она была слишком мнительна и слишком много плакала. Синдром вдовы. И к тому времени, когда они все-таки решились на операцию, было уже поздно: меланома дала метастазы. И врачам ничего не оставалось, как лгать, что все в порядке. Они лгали ей до последней минуты.

При воспоминании о том последнем месяце у Линден вырвался судорожный вздох, словно эхо тяжелого дыхания матери. Она без движения лежала на больничной койке, будто единственное, что в ней еще жило, были ее голос и дыхание. Ее тяжелое, заплывшее жиром тело казалось лишенной костей глыбой мяса. Руки бессильно лежали поверх одеяла. И каждый вздох был свистящей, мучительной мольбой о смерти. Единственное, что ей еще удавалось делать, так это бесконечно перечислять грехи дочери. Нет, она не пыталась таким образом вернуть Линден в лоно церкви — наоборот, в порицании, посрамлении грешницы находила она свою единственную опору. Только так могла она доказать собственную невиновность и благонравие, только так могла заслужить любовь Господа.

— Это случилось тоже летом. — Воспоминания овладели Линден целиком. Она уже не чувствовала плавно покачивающейся палубы корабля Великанов, не видела серого, затянутого сумрачными облаками неба. — Наступили каникулы. И у меня не оказалось никаких других занятий. А она все-таки была моей матерью. — Слова не могли передать всю глубину отчаяния пятнадцатилетнего подростка. — Она была единственным, что у меня осталось. Члены общины кормили меня и давали приют на ночь, но дни я посвящала ей. Потому что мне некуда было больше идти. И я сидела там день за днем, слушая стоны и плаксивые жалобы на то, что во всем виновата я одна. Доктора и медсестры давно махнули на нее рукой. Они давали ей какие-то лекарства, кислород и дважды в день мыли. Но это делалось только для проформы: на самом деле они уже ее списали. С ней осталась я одна. Слушать ее обвинения. Это было для нее единственным способом самооправдания. Хотя сестры знали, что я не смогу помочь, если что, но им не хотелось возиться с ней, и большую часть своей работы они переложили на меня. Мне выдали кучу ваты и бинтов, показали, как мыть больную. Как промокать пот. Как вытирать мокроту, выступавшую на губах от кашля. Я не должна была оставлять ее ни на минуту. Она худела на глазах, лицо осунулось и напоминало череп. А дыхание… Заполнившая плевральную полость жидкость разлагалась в ней. От одного запаха мне становилось плохо. — Эта вонь была сравнима лишь со смрадом изо рта того старика, которого она спасла по дороге в Небесной ферме. — Сестры приносили еду и мне, но я не могла есть и большую часть кормежки спускала в унитаз.

Будь честной.

— Она не смотрела на меня. И я не могла ее заставить посмотреть мне в глаза. Когда я попыталась сделать это насильно, мать плотно сжала веки и зашлась плачем.

Господи, позволь мне умереть.

После этого жуткого месяца девочка поняла, что хрупкая нить жизни матери в ее руках. Горе, оскорбления и чувство вины покрыли ее душу коркой, как засохшая кровь. Не осталось ни одного живого местечка. Ей необходимо было найти в себе силы, чтобы создать хоть какую-то защиту, сделать что-то, что могло спасти ее от удушья в этой клоаке; но, поскольку она не обладала сильной волей, жадный, изголодавшийся мрак, зародившийся в день смерти отца, вновь поднял голову. А ты и так меня не любишь. И никогда не любила. Мрак, просачивающийся сквозь рассохшиеся половицы, истекающий ненавистью к жизни, из разинутого в беззвучном хохоте рта отца.

Линден смотрела на мать, и мрак одним рывком расправил крылья, заволакивая сознание с неотвратимостью ночного кошмара, потом разросся, полностью захватив не только мозг, но и руки, тело — и тело понимало, что ему делать, в то время как сознание в отчаянии заливалось слезами, но не могло ни вмешаться, ни остановить. У нее не было выбора. У нее не было своей воли. Она рыдала, но без слез. Из судорожно сжатых зубов не вырвалось ни малейшего стона или всхлипа, которые могли бы насторожить медсестер. Мрак застил глаза, и сквозь дымку она едва различила свои руки, вырывающие кислородные трубки из ноздрей матери.

Мрак сыто заурчал и затрепетал от довольного хохота. Смерть — это сила. Это Власть. Сила. Власть. Сила, способная забить все обвинения в глотки тех, кто посмеет осуждать ее. Да ты убила человека! Разве это не зло? Захлебываясь слезами, которые ей уже никогда не осушить, которые невозможно простить и забыть, она запихивала матери в рот бинты и вату.

— Зато она наконец-то посмотрела на меня. — Лицо Ковенанта размытым пятном маячило перед ней, но Линден ощущала, что ее слова корежат, ломают его, что ему мучительно больно ее слушать. — Она пыталась сопротивляться. Но у нее не хватило сил, чтобы управлять своей тушей. Она не могла остановить меня… Наконец все было кончено. Я знала, что навсегда прервала ее тлетворное дыхание и мне уже никогда не придется им дышать. — Линден больше не дрожала. Внутри что-то сломалось. — Уверившись в том, что все кончено, я стала действовать так, словно все заранее продумала и рассчитала. Я вытащила у нее изо рта бинты и спустила их в унитаз. Затем вставила на место кислородные трубки. После чего пошла к медсестре и сказала, что, похоже, моя мать перестала дышать.

Вдруг корабль сильно качнуло, и она чуть не упала, но «Звездная Гемма» тут же выровнялась, и Линден удалось удержать равновесие. Ее глаза потемнели и горели жгучей яростью, той же, что и боль, сжигавшая плечо, стекавшая по нему раскаленными струйками и впитывающаяся, как ручьи в песок, в онемевший локоть. Теперь излучение эмоций Ковенанта стало настолько сильным, что пробилось к ней даже сквозь пелену воспоминаний. В его глазах было потрясение, узнавание, понимание. Глядя на него сквозь слезы, Линден поняла, что любит его. Любит со всей его проказой и ядом. Эти изъяны были частью его — такого дорогого и желанного. Она видела, как в нем растет крик, — и не знала, примется ли он кричать на нее или зарыдает вместе с ней. Но она еще не закончила свой рассказ.

— Я дала ей то, чего она хотела. Господь не давал ей ничего, кроме страданий, и я исполнила ее желание. Это было Злом.

В глазах Ковенанта вспыхнул протест. Он знал цену страданиям, да еще таким, какие ей и не снились, но она не позволила ему заговорить и настойчиво продолжала:

— Вот почему я никогда не верила в Зло. Я боялась его признать, потому что тогда должна была признать и свою причастность к нему. Я не хотела знать твоих секретов, чтобы иметь право не открывать свои… Вот так все случилось. Я лишила ее жизни. И отобрала у нее возможность найти собственный выход, собственный ответ на извечный вопрос: «За что?» Я отобрала у нее шанс на чудесное спасение. Я не дала ей умереть достойно… — Довольно. Об этом можно говорить часами. И она никогда не найдет оправдания тому, что сделала. — Благодаря мне последним, что она почувствовала перед смертью, был ужас. Животный страх.

— Нет, — не выдержал Ковенант. — Не надо, Линден. Твои самообвинения слишком резки. Ты их не заслужила. — Его лицо осунулось от тревоги за нее, и даже через гранит палубы до Линден доходило его сострадание и желание пробиться к ней сквозь коросту воспоминаний. — Ведь ты была тогда совсем еще ребенком. И не представляла себе иного выхода. Но ты не одна такая. В каждом из нас живет частица Лорда Фоула. Но меня ты спасла. Да ты всех нас спасла.

Линден затрясла головой:

— Нет! Я одержала тебя! Ты сам себя спас.

Он позволил элохимам забрать у него сознание и волю и оставить лишь жалкое беспомощное заклинание: «Не прикасайтесь ко мне». Но он принял и этот крест ради Страны, ради грядущей битвы с Презирающим. А она, Линден, капитулировала и лишь с помощью ужасов, окружавших ее с самого детства, пыталась достучаться до него. Она считала, что в этом нет ни грамма добродетели. Она лишь сделала то, что и все остальные, кто вел Ковенанта по пути свершения его предназначения. Она только провоцировала ситуации, в которых ей открывался доступ к его силе.

— Всю жизнь я сражаюсь с этим мраком. И всю жизнь он периодически прорывается. А для того чтобы проникнуть в тебя поглубже, мне пришлось отдать все силы, чтобы его блокировать. И на Кира сил уже не осталось… — Линден вдруг оборвала себя: — Тебе надо было разрешить Бринну казнить меня.

— Нет. — Ковенант смотрел на нее так, словно ее искренность была для него, во много раз важнее пролитой ею крови. Он слишком хорошо знал, что такое угрызения совести, и вложил это знание в горячий шепот, обжигавший и согревавший ее, как пламя дикой магии: — Ты не в ответе за свою мать. И не в ответе за то, что пыталась одержать меня. У тебя были благие намерения. К тому же ты сделала не только это. Ты спасла Поиск. Ты единственная женщина, которая не боится меня. — Его руки дрогнули, словно он хотел ее обнять, но не решался. — Неужели ты до сих пор не поняла, что я люблю тебя?

Люблю? Она попыталась повторить это слово — и не смогла. Своим признанием Ковенант изменил весь мир. Линден пошатнулась и чуть не упала на него. Он был мертвенно бледен, измучен невыносимой тяжестью своего предназначения. Старая прореха в испачканной кровью тенниске на месте ножевого удара казалась меткой смерти. Но Линден чувствовала, как в нем бурлит великая сила, и, причастившись ее, вдруг снова почувствовала себя живой. Он не собирался отталкивать ее. И когда бывал холоден, дело было вовсе не в ней. Это он боялся слишком приблизиться. Он был измучен ядом и проказой, но Линден все понимала и не страшилась. Вот и теперь он снова хотел уйти, но она не позволила и нежно обняла его. Так нежно, как только было возможно с онемевшей рукой.

Несколько мгновений Ковенант, очевидно, боролся с собой и был напряжен и скован. Но наконец сдался. Его руки сомкнулись на ее талии, лицо стремительно приблизилось, и их губы слились в поцелуе.

Глава 22 «Есть еще в мире любовь»

На следующее утро Линден проснулась довольно поздно. Несмотря на то что было полнолуние, она отлично выспалась. Правая рука потеплела и ощущалась уже до самых кончиков пальцев. Она чувствовала себя так, словно вернулась ее юная плоть — плоть ребенка, не ведающего, что такое смерть, словно после епитимьи онемения вся ее кровь обратилась в елей. Ей не хотелось открывать глаза. Сквозь веки она чувствовала, что вся каюта залита солнечным светом, но ей так не хотелось признаваться себе, что ночь уже прошла и начался день.

И вдруг ее тело — столь расцветшее этой ночью от ласк Ковенанта — ощутило, что его нет рядом. Просто удивительно, как ему удалось вылезти из гамака, не потревожив ее. Она сонно запротестовала, но тут же почувствовала на щеке ласковое покалывание дикой магии и поняла, что он все еще рядом, в каюте. Она тихо засмеялась от счастья и, повернувшись, свесила голову вниз.

Он стоял босиком в тугом солнечном луче, спиной к ней, и закрывал лицо руками, словно борясь с отчаянием. Но потом Линден поняла, что он просто «бреется»: небольшим, вырывавшимся из кольца язычком пламени сжигает бороду со щек и подбородка. Их одежда была развешана на спинках стульев и сохла после стирки, устроенной усмиренными харучаями, считавшими, что это их святая обязанность.

Линден молча наблюдала, не торопясь прерывать его самоконцентрацию. Нежась в воспоминаниях о прошедшей ночи, она дожидалась, пока он сам заметит, что она уже проснулась. Ковенант был тощим как скелет — непрестанно сжигавшая его энергия не позволяла ему нарастить и грамм лишнего мяса. Но Линден нравилась эта вызванная его даром худоба. Она и не представляла себе, что однажды чье-либо тело сможет вызвать у нее столь пристальный (и отнюдь не профессиональный) интерес.

Вскоре с бородой было покончено, и Ковенант загасил огонек. Обернувшись, он встретился глазами с ее пристальным взглядом. На секунду его лицо вспыхнуло от смущения, и он извиняющимся тоном заговорил:

— Пока я только учусь, но, надеюсь, рано или поздно овладею контролем над ним. Кроме того, — он угрюмо усмехнулся, — я не люблю щетину. Когда пламя маленькое и я не злюсь при этом, мне удается делать с его помощью все, что захочу, но как только я пытаюсь сделать что-то большее… — Он хотел продолжить разговор о своем овладении силой, но, заметив настроение Линден, пожал плечами и сменил тему. — Ну как, чисто? — спросил он, поглаживая резко выделявшиеся белизной на фоне загорелого лба и щек подбородок. — У меня-то пальцы не чувствуют, как ты знаешь…

Линден кивнула; Взгляд Ковенанта смутил ее: в его глазах читалось много больше, чем просто воспоминание о прошедшей ночи. На душе у него было неспокойно. А ей очень не хотелось рисковать своим таким еще хрупким счастьем, но лучше было сразу спросить в лоб, чем начинать новую жизнь с недоговоренностей.

— В чем дело?

Он на миг отвел глаза, но с внезапной решимостью снова взглянул на нее:

— Слишком много всего: дикая магия… Огромное количество вопросов без ответов… И еще мой эгоизм: Я принял твою любовь, в то время когда… — Он вздохнул. — Когда я так опасен для всех. Не знаю, имею ли я право позволить себе роскошь любить. А я тебя очень люблю. — Слова давались ему с трудом. — Может статься, что тебе не удастся сделать что-то с моей раной. А я хочу в наш мир. Я устал нести ответственность за все. Я уже убил стольких людей… И, похоже, впереди меня ждет что-то ещехудшее.

Как она понимала его! Его душа истосковалась по взаимопониманию и дружеской поддержке. Но того, чего он так боялся, — той ножевой раны — для нее словно и не существовало сейчас. Шрам был уже едва виден. Ей трудно было поверить в то, что столь удачно зажившая рана не поддается излечению и таит в себе какую-то опасность.

Но это занимало Линден лишь отчасти. Что касалась ее самой, то она была вполне счастлива там, где находилась, — в объятиях Ковенанта, на борту «Звездной Геммы», летящей на поиски Первого Дерева, в милой компании Великанов, харучаев, Финдейла и Вейна. Она верила, что все вместе они смогут изменить будущее и избежать ловушек, приготовленных Лордом Фоулом. И она попыталась, насколько умела, объяснить это Ковенанту:

— Мне все равно. Можешь быть каким угодно опасным и эгоистичным. — То, что рядом с ним опасно находиться, ее всегда только привлекало. — Я не боюсь.

Ковенант сощурился и заморгал, словно ее улыбка сиялаярче солнца. Линден подумала: вот сейчас он вновь поднимется к ней и найдет успокоение в ее объятиях… Но он не сдвинулся с места. На его лице отразилась сложная гамма чувств: ранимость детский страх и в то же время вызов. Он попытался заговорить, но горло его сжалось, и, лишь откашлявшись, он пробормотал:

— А Финдейл говорит, что я в состоянии уничтожить всю Землю.

Только сейчас до нее дошло, что помимо понимания ему нужна ее помощь, — он слишком устал нести крест своего предназначения в одиночку и хотел с кем-то разделить его тяжесть. Он не мог открыть перед ней только одну дверь в себя — они распахивались все разом. Линден уселась поудобнее и посмотрела Ковенанту в глаза.

Финдейл. Воспоминания нахлынули на нее, острыми когтями разрывая счастье на части. Элохим ведь пытался уже помешать ей войти в Ковенанта. Ты что, сдурела? Это же конец! Ты хоть соображаешь, что всю Землю поставила под удар?

— А что имел в виду Финдейл, когда сказал вчера: «Разве мы не защитили твою душу?», — как можно спокойнее спросила она.

У Ковенанта задрожали губы.

— Это меня пугает. Он прав. В некотором роде они защитили меня. Когда я остался один на один с Касрейном, то был совершенно беспомощен. Ведь Хигром пришел уже позже. А до его прихода у кемпера оставалось достаточно времени, чтобы успеть сделать со мной все, что угодно. Но сквозь тишину, созданную элохимами, он пробиться не смог. Я слышал каждое его слово, каждый приказ, но былне в состоянии их выполнить, а принудить меня он не мог. Если бы я не был в тот момент «погашен», он обязательно нашел бы способ завладеть моим кольцом. Но и это не объясняет всего до конца. — Лицо его заострилось от мучительных раздумий. — Отчего им вздумалось делать это сразу же в Элемеснедене? И почему Финдейл так боится за меня?

Линден пристально вгляделась в него, пытаясь свести воедино все, что он помнил, чувствовал и желал. У него было лицо человека, идущего к своей цели прямыми путями: об этом говорили и жесткая, упрямая складка у рта, и горящие фанатичным пламенем глаза. Но внутри него все было очень сложно и запутанно. А некая часть его сознания вообще не поддавалась ее восприятию или была просто выше ее понимания.

— Ты сам за себя боишься, — как можно мягче констатировала она.

Ковенант нахмурился, собираясь по старой привычке окрыситься: «Ну да, не будь я так самонадеян, неопытен и туп, бояться было бы нечего. Ты это хочешь сказать?» — но вместо этого внезапно ссутулился и тихо признался:

— Знаю. Чем большего могущества я достигаю, тем беспомощнее себя чувствую. И мне всегда его не хватает. Мне всегда мало. А так не должно быть. Либо я что-то делаю не так, либо однажды полностью потеряю над ним контроль. Вот это меня и пугает.

— Ковенант. — Линден не хотелось сейчас говорить о том, что причиняло ему такую боль. Но с другой стороны, она никогда не видела, чтобы он избегал больных вопросов. К тому же ей очень хотелось доказать, что она может поддержать его в трудную минуту. — Расскажи подробнее о необходимости свободы выбора.

Он удивленно поднял брови, недоумевая, что могло направить ее мысли по такому руслу, но возражать не стал.

— Это трудно объяснить. Думаю, что главное здесь в том, кем ты себя осознаешь: личностью, обладающей сильной волей, возможно, некоторым упрямством и… как бы это сказать точнее?.. непредсказуемостью поступков, или же ты инструмент, орудие в чужих руках. Инструмент сам по себе ничего не может, и все его действия зависят от умения и целей того, кто им работает. Так что если ты собираешься совершить нечто особое, на что у тебя самого не хватает сил и умения, то инструменты тут тебе не особо помогут. В таком случае приходится привлекать на помощь личность и уповать на то, что ее непредсказуемые поступки послужат достижению и твоей цели тоже. А следовательно, приходится мириться и с тем, что эта личность вовсе не такова, какой бы ты хотел ее видеть. Это палка о двух концах. Создатель хочет остановить Фоула. Фоул хочет разрушить Арку Времени. Но ни один из них не может использовать для этого обычные инструменты, ибо те могут помочь лишь там, на что и так простираются их возможности. Да будь они способны сделать это, не завися ни от кого, они бы давно уже это сделали. Потому-то оба цепляются за нас. И единственная разница в подходах состоит, как я понимаю, в том, что Создатель не манипулирует нами. Он только при случае пользуется шансом, а выбор предоставляет нам. А вот Фоул действует совсем иначе. И как ты думаешь, при таком раскладе много ли нам с тобой остается личной свободы?

— Нет, — призналась Линден, стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре. — Нам ничего не остается. — Ее мучило то, что своими ответами она растравляет его рану, но любовь должна быть предельна откровенна, иначе это не любовь. — Ты единственный обладатель кольца. Так где она, твоя свобода? А после того как ты занял место Джоан… — Она осеклась, сама испугавшись того, чем может закончить эту фразу.

Ковенант понял ее. Непроизнесенные ею слова подтверждали его собственные опасения.

— Я ни в чем не уверен.

И снова он отвел глаза. Но не потому, что избегал ее взгляда, — им овладели воспоминания.

Однако она еще не договорила, и то, к чему она вела, должно было быть высказанным:

— После элохимпира… Когда я попыталась войти в тебя… — Она чувствовала, что слова ускользают, как кусочки рассыпавшейся мозаики, и она не в состоянии сложить ее. Вызвав в памяти случившееся, она с внутренним трепетом, кое-как стала собирать рисунок события воедино. — Это произошло в тот день, когда на корабле обнаружили Финдейла. Тогда я все еще надеялась, что ты сам сможешь восстановиться. Но после того как объявился элохим, уже не могла ждать. Я подумала, что, кроме тебя, никто не сможет разобраться с ним.

Она прикрыла глаза, чтобы не видеть его тревожного взгляда.

— Но я зашла слишком далеко. — Тогда, ослепшая от застившего глаза голодного мрака, она попыталась овладеть его силой. И теперь с новой силой ощутила боль от того, что получилось в результате. Линден заерзала в гамаке, стараясь усесться поудобнее, и, помогая себе руками, попыталась выразить в словах свои тогдашние переживания. — Я была выброшена… Точнее, я сама себя вышвырнула. Я бежала от того, что увидела.

И она описала ему ту страшную жертву Солнечного Яда, того монстра, что был отвратительнее Марида, которого она встретила в пустыне его сознания.

Лицо Ковенанта застыло в маске предельного страха. В глазах боролись ужас и гнев. С неожиданной для себя твердостью и даже жестокостью Линден процедила:

— Разве ты мне не говорил, и не раз, что продал себя? Так как ты считаешь: ты уже орудие Презирающего или пока еще нет?

— Может, пока еще нет. — Его глаза непокорно сверкнули, и он нахмурился, словно она отдалялась от него и принуждала его вновь отступить в гранитный бастион боли и одиночества. Голосом, непреклонным, как проказа, он продолжил: — Возможно, и элохимы думали, что я уже им стал. Возможно, то, что видела ты, — их восприятие меня… — Тут он замолчал и затряс головой, пытаясь разобраться в самом себе. — Нет. Это было бы слишком просто. — Очень медленно его черты разгладились, и он поднял голову, словно отдаваясь под власть Линден. — Может быть, Финдейл и прав. Мне надо отдать кольцо ему. Или тебе. Прежде, чем станет слишком поздно. Но будь я проклят, если сдамся так легко! Нет, до тех пор, пока во мне жива надежда…

«Надежда?» — повторила про себя Линден. Но Ковенант продолжал, не давая ей вставить ни слова:

— Ты тоже одна. Тот старик у Небесной фермы избрал тебя. Он сказал тебе: «Будь честной». Ты все еще здесь и помогаешь мне добровольно. То, что ты мне сейчас рассказала, имеет совсем другой смысл. Если бы то, что ты видела, означало, что я уже стал инструментом или жертвой Фоула, то тогда бы я не смог его остановить. Но ведь и он тогда не смог бы меня больше использовать!

Ковенант замолчал, давая ей время обдумать его слова. А отсюда вытекало, что свои надежды Лорд Фоул связывает с ней. И что ответственность за спасение Земли лежит и на ней, пусть даже она этого пока не осознает. Что ею тоже манипулируют. Ты избрана для особого осквернения.

На секунду осознание ледяной дрожью пробежало по телу Линден, и даже солнце, бьющее в иллюминатор, не могло ее согреть. Но Ковенант заговорил снова, как бы отвечая на ее опасения:

— Но есть и еще кое-что. Есть надежда. Я уже говорил тебе, что до этого я бывал в Стране трижды. Но на деле получается, что четырежды. Три раза у меня не было никакого выбора. Я переносился независимо от того, хочу я этого или нет. А после первого же раза я этого очень не хотел. Но самым худшим было мое третье посещение. Я бродил в лесу неподалеку от Небесной фермы и встретил девочку, которую хотела укусить гадюка. Я попытался спасти ребенка, но не успел, потому что уже в следующий момент перенесся в Ревелстоун, где Морэм как раз заканчивал ритуал вызова. Я отказал ему. Девочка была частью реального мира, и змеиный укус мог оказаться смертельным. Для меня это было важнее всего на свете, что бы там ни творилось в Стране. И когда я объяснил Морэму, в чем дело, он отпустил меня. — Плечи Ковенанта дрогнули. Морэм. - Я вернулся в лес, когда было уже поздно: змея успела атаковать. Я попытался отсосать яд, сколько мог, а затем отнес ребенка к родителям. И тут же начался четвертый вызов. И я принял его. Я имел право выбора и выбрал сам. В тот момент я уже ничего не хотел, кроме как расправиться с Лордом Фоулом.

Он говорил, не отрывая от Линден горящего взгляда, и та читала в его глазах всю горечь сомнений, все мучительные вопросы, оставшиеся без ответа.

— Но разве, отказав Морэму, я продал себя тем самым Презирающему? Или Создателю, приняв четвертый вызов? Не знаю. Я считаю, что ни один человек не может стать инструментом без его воли на то. Его можно разрушить. Можно согнуть или сломать. Но если я делаю что-то в угоду Фоулу, это означает лишь, что я в чем-то ошибся: пошел не по той дороге, чего-то недопонял, поддался на провокации своего внутреннего Презирающего, утратил мужество или научился находить в разрушении радость… — Каждое его слово звучало как обвинение. — Но ведь это вовсе не означает, что ты — орудие в чьих-то руках.

— Ковенант. — Линден придвинулась к самому краю гамака. Сейчас она вновь видела его таким, когда он в первый раз поразил ее воображение: сильным и целеустремленным, околдовавшим ее своим отношением к одержимой Джоан; заворожившим нежностью, с которой нес свою измученную жену к месту выкупа; сверкающим в ореоле яростного пламени, когда спас ее из Ревелстоуна; тем, кто зажег искупительную каамору для Мертвых Коеркри. Она тихо позвала его, словно наслаждаясь вкусом его имени. И затем открыла ему свой последний секрет, последнее, что до сих пор подсознательно удерживала от него в тайне. — Я тебе не рассказывала всего, что сказал мне тогда тот старик. Да, он говорил мне: «Будь честной». Но это не все. — Несмотря на то что с того дня миновало много времени и событий, его слова впечатались в ее мозг. — Он сказал еще: «Не бойся, доченька. Ты не обманешь надежд, хоть он и будет нападать на тебя». — И, твердо глядя в глаза Ковенанту, она добавила: — И еще он сказал: «Есть еще в мире любовь!»

Он замер, пораженный ее словами. Уголки его угрюмо сжатых губ дрогнули в кривой улыбке, а глаза засветились болью. Воздев к Линден свою увечную руку, он почти выкрикнул:

— И ты способна в это верить? Я привык считать себя импотентом. У меня проказа.

Вместо ответа она села в гамаке и спустила ноги на ступеньки лесенки. Затем взяла его за руку, и он привлек ее к себе в столб яркого солнечного света.

Позже они вдвоем поднялись на палубу. Их одежда еще не просохла, поэтому они обрядились в туники из грубой шерсти, которые один из Великанов сшил из своего старого плаща.

Несмотря на величину, туники были очень теплыми и удобными. Ковенант и Линден шли босиком, словно хотели окончательно сдружиться с камнем, из которого был построен корабль. Ивсе же Линден видела, что Ковенанта не оставляет тревога.

Поднявшись на корму, Линден вдруг обнаружила, что сама сияет, как девица на выданье, и попыталась взять себя в руки, но не смогла стереть со своих щек предательского румянца, порожденного весенним бурлением крови. Ей казалось, что каждый встретившийся Великан, все понимая, смотрит на них с тайной усмешкой и осуждением. А Красавчик — тот вообще расплылся так, что даже вдруг похорошел. Глаза Хоннинскрю из-под щетинистых бровей так и лучились, а борода топорщилась самым что ни на есть заговорщическим образом. Якорь-мастер на время сменил обычное меланхолическое выражение лица на теплую искреннюю улыбку, хотя и немного печальную — улыбку человека, который потерял свою любимую так давно, что уже не испытывает зависти к чужому счастью. Даже Яростный Шторм при виде их не сдержала довольной ухмылки. А в обычно суровых глазах Первой запрыгали задорные чертики.

Вскоре всеобщее внимание стало таким откровенным, что Линден захотелось удрать с палубы. От смущения в ее голосе даже появились раздраженные нотки. Но Ковенант вдруг остановился, вызывающе подбоченился и во весь голос заявил полушутя-полусерьезно:

— Ну, кто из вас свечку держал?

Красавчик покатился со смеху, и тут же весь корабль откликнулся эхом мощного великанского хохота. Ковенант по привычке ощетинился, но тут же расхохотался вместе со всеми. Линден обнаружила, что тоже смеется, да так, как никогда еще в жизни не смеялась.

А над их головами хлопали тугие паруса, и небо было безоблачно-лазурным. Линден ощущала трепет здоровой жизни, охватившей весь корабль: гранит под ее шагами был пронизан мощными вибрациями единения с экипажем, ритмом бега по волнам и звоном натянутых канатов. «Звездная Гемма» летела по светлому морю с такой резвостью, словно вновь обрела утраченную грот-мачту, словно полностью восстановилась после выпавших ей тяжелых испытаний. А может, это Линден полностью восстановилась?

Весь день они с Ковенантом бродили по кораблю, то беседуя о том о сем с Великанами, то просто молча греясь на теплой от солнца палубе. Линден заметила, что за все это время Вейн не сдвинулся с облюбованного места ни на дюйм. Он был похож на прекрасную обсидиановую статую с тускло блестящими браслетами на запястье и лодыжке. Впечатление лишь слегка портила драная обгоревшая туника. И он по-прежнему контрастировал с Финдейлом, не покидавшим поста на носу корабля. Блеклая туника элохима развевалась на ветру, а иногда и против ветра, напоминая о том, что она, как и тот, кто ееносит, может принимать любые подобия. Казалось совершенно невозможным, что между элохимом и отродьем демондимов может существовать хоть какая-то связь. Какое-то время Линден с Ковенантом обсуждали эту тайну, но потом поняли, что ничего нового пока друг другу сказать не могут, и решили отложить ее решение до новых событий.

Кайл с Бринном старались держаться на расстоянии, но когда понадобилась их помощь, прислуживали с прежней почтительностью и бесстрастностью. То ли они не хотели мешать, то ли все-таки не желали смириться с тем, что Линден осталась безнаказанной. Но она давно уже не обманывалась внешним спокойствием их лиц, зная, какие страсти могут кипеть в не признающей компромиссов душе харучая. И все же в их поведении проскальзывала какая-то нерешительность, словно они еще не знали, как отнестись к произошедшим переменам. Ковенант потребовал от них беспрекословного послушания, и они подчинились. Но доверия к Линден от этого у них не прибавилось.

Их подчеркнутая покорность насторожила и даже слегка расстроила Линден. Но все искупалось благотворным присутствием Ковенанта. И все же она периодически поглаживала кончиками пальцев шрамы на его искалеченной руке — не только от избытка нежности, но и чтобы удостовериться, что он здесь и никуда не делся. И каждый раз, убедившись, что это ей не снится, она впадала в состояние блаженной расслабленности.

Когда, нагулявшись, они устроились отдохнуть на большой бухте каната, к ним присоединился Красавчик. После нескольких незначительных фраз Линден спросила, куда делся Мечтатель. Она была искренне привязана к немому Великану, чувствуя в нем родственную душу.

Но Красавчик вздохнул в ответ:

— Мечтатель… Хоннинскрю понимает его лучше, чем остальные Великаны, но и он не в состоянии уяснить всего. Сейчас мы идем на всех парусах, и если ветер продержится еще немного, то стрелой домчимся прямо до нашей цели. Казалось бы, чего еще желать? Но Мечтатель тоскует с каждым днем все сильнее. Непонятная тьма, которую он не способен назвать или как-то определить, сгущается в его душе. Чем ближе мы к Первому Дереву, тем мрачнее он становится, словно земля, на которой оно растет, — место страшное и грозящее неведомыми опасностями. Если б только он мог говорить! Сердце Великана не приспособлено к тому, чтобы держать в себе подобные сказания. Он не выходит из своей каюты. Думаю, он хочет избавить нас от своих бесплодных попыток рассказать, что его так мучает.

Линден с грустью подумала, что, скорей всего, он из чувства собственного достоинства просто хочет избавить всех от вида своих страданий. Из всех, кто плыл на «Звездной Гемме», она была единственной, кто испытывал нечто схожее с его ощущениями. И все же Глаз Земли и ее видение были настолько разными явлениями, что она не могла перекинуть мостик от себя к Великану. Но сейчас Линден не хотелось думать ни о чем грустном: она закинула руки за голову и, греясь на солнце, отдалась жадному насыщению жизнерадостной энергией экипажа «Звездной Геммы».

Так прошел день, а вечером Хоннинскрю убрал часть парусов и объявил, что сегодня дает команде отдых. Поэтому сразу после ужина, оставив на вахте якорь-мастера, боцманшу и нескольких матросов на реях, остальная часть экипажа собралась на любимом месте на полубаке.Линден и Ковенант присоединились к ним. Их тянуло к Великанам, к их шуткам, песням и увлекательным сказаниям. Собрание освещалось одним-единственным фонарем, но темнота, подступавшая со всех сторон, не страшила: она была пропитана дружеским участием, симпатией и здоровым юмором Великанов. А от глаз их шло столько света и тепла, что Линден окончательно забыла все свои страхи.

Высоко в небесах между танцующими мачтами горели яркие звезды. Когда запели первую песню, Линден примостилась у фока, прижавшись спиной к его надежному граниту, и позволила себе унестись на крыльях мелодии.

Ритм песни был укачивающе-монотонным, как погребальная песнь самого моря, но мелодия взмывала над ним светлыми радугами веселья и радости жизни; в ней говорилось, что все на свете надо принимать сблагодарностью: радость и горе, избыток и нужду. И пусть слова были подобраны порой не совсем умело, зато смысл, душа пески были светлы и чисты, а это — главное. В ней сливались в гармонии светлая печаль и искрящаяся радость, две основные составные души: свобода и счастье жизни.

Когда песня закончилась, Хоннинскрю выступил вперед и обратился к собравшимся с речью. Он рассказал Великанам о том, что Поиск пережил в Бхратхайрайнии, но основная часть его повествования была посвящена харучаям. Особое внимание он уделил последним дням жизни и героической смерти Хигрома. Доблесть и мужество Кира он тоже не обошел молчанием, отдавая дань памяти погибшим. Великаны слушали его, затаивдыхание; воцарилась столь торжественная тишина, что даже Бринн и Кайл не осмелились вмешаться и дополнить рассказ так, как считали нужным.

А затем полилось новое сказание, а за ним еще и еще. Яростный Шторм с похоронным выражением лица изложила историю о том, как два угрюмых, туповатых и замкнутых Великана втрескались друг в друга по уши, что привело их в конечном итоге к смертельной вражде. Красавчик исполнил старинную балладу о тоске Бездомных по родине. А Ковенант оставил Линден для того, чтобы поведать сагу о Береке Полуруком, легендарном герое Страны, первым ощутившем Земную Силу в раскатах рыка Огненных Львов — огненной реки с Горы Грома,- создавшем Посох Закона для управления ею и Совет Лордов для службы ей. Ковенант говорил тихо, словно рассказывал сам себе, пытаясь определить для себя суть их нынешнего Поиска. Но это была одна из любимейших историй Великанов, и, когда он закончил, несколько матросов поклонились ему в знак благодарности, признавая тем самым связь между ним и древним спасителем Страны.

На минуту все замолчали, и вдруг раздался голос Красавчика:

— Мне хотелось бы знать побольше о тех древних временах. О таких людях, как Берек, можно слушать часами.

— Да, — прошептал Ковенант. — А слава земная слабеет и проходит.

Но он не стал ни разъяснять своих последних слов, ни рассказывать больше.

Снова над палубой повисло молчание. Все ждали новой истории или песни. И вдруг свет фонаря закрутился штопором, и прямо из него перед Ковенантом и Линден возник Финдейл. Его появление встретили восклицаниями и шутками. Но почти тут же снова наступила настороженная тишина: элохим все еще оставался для всех слишком загадочной и слегка опасной персоной.

На фоне слабого шелеста парусов и легкого шипения пены, разбегающейся от гранитного носа «Геммы», раздались слова:

— Если дозволите, я тоже расскажу одну историю. Первая серьезно кивнула, давая согласие. Правда, она не знала, чего от него можно ожидать, но все, что бы ни рассказал элохим, обещало быть интересным. Возможно, он поможет им немного лучше понять свой народ и его обычаи. Линден напряглась и сосредоточила на Обреченном всё свое видение. Она ощутила, как напрягся и Ковенант, который тоже не испытывал доверия к элохиму.

Финдейл воздел руки к небесам, словно вверяя им свое сердце, и устремил песнь в глубины ночи.

Ничего подобного Линден в жизни не слышала. Мелодия была настолько необычна, сверхъестественна, что все ее нервы затрепетали в такт. Казалось, что поет не один человек: звучало стройное многоголосие, словно пели камень, вода и ветер, обретшие людские голоса. Песня взмывала над человеческим обликом, в котором сейчас пребывал элохим, обнажала его истинную суть, открывая его удивительную многогранность. Песня была настолько чарующе прекрасна, что Линден поразилась, как еще до нее доходит смысл слов.

Звуки лились из груди элохима легко и свободно, и, когда он закончил, несколько минут никто не мог произнести ни слова. Даже несмотря на свое крайнее недоверие и антипатию к Финдейлу, Линден подумала, что на сей раз он был искренен. Да, действительно, элохимы — народ совершенно непостижимый. Да и как понять и оценить их миропонимание и философию, если они вмещают в себя все, что только есть на Земле, если они сами — суть всего.

И все же она попыталась не поддаваться его очарованию. Слишком много было у нее поводов для сомнений, и одной песней их все не разрешить. Стараясь сохранить отчужденность, Линден ждала, что элохим скажет дальше.

И он начал, не дожидаясь, когда потрясенные Великаны придут в себя. Теперь он вновь заговорил обычным человеческим голосом, голосом старика, словно желал подчеркнуть: то, что он собирается сказать, настолько важно, что ему не надо прибегать к специальным эффектам, дабы заставить себя слушать. Линден подумала, что, возможно, этому есть и еще одно объяснение: в его истории может быть столько болезненно-личного, что он пытается таким образом как бы отстраниться, встать в позу беспристрастного сказителя.

— Элохимы — народ, не похожий ни на один другой на Земле. Мы и есть Земля, а Земля — это мы. Мы — квинтэссенция и абсолют выражения жизни. Мы ее Чревь. И нет другого слова, чтобы выразить нашу сущность во всей полноте. Наученные горьким опытом неоднократных нападений на нас в прошлом, мы отделились от всего окружающего мира и других народов. Да и могли ли мы поступить иначе? К тому же что может объединять нас с другими? Наши интересы практически не совпадают. Потому-то частенько случается так, что те, кто приезжает к нам за помощью, получают вовсе не то, чего ожидали. Или вовсе ничего.

Но так было не всегда. Во времена, которые для нас еще памятны, а для вас давным-давно забыты, мы жили не столь отчужденно. Из нашего дома — Элемеснедена, расположенного в центре Земли, — мы общались со всем миром, пытаясь найти в нем ответы, которые потом, много позже, нашли в самих себе. Вообще-то мы не имеем возраста в том смысле, как вы его понимаете. Но в любом случае по отношению к самим себе мы были моложе тогда, нежели теперь. В те времена мы много путешествовали и частенько принимали самое активное участие в событиях, с которыми сталкивались.

Но не об этом мой рассказ. Он об Обреченных. О тех, кто до меня принимал на себя это бремя, кто посвятил все свое время и саму жизнь столь хрупкой нашей Земле. Исходя из наших знанийи опыта, они жертвовали собой ради продолжения жизни на Земле.

Однако они тоже были юны, и это сыграло свою роль. Но во все прошедшие с тех пор века мы старались… я не могу сказать «избегать жертвовать человеческими жизнями», но, по крайней мере, сводили эти жертвы к минимуму по мере возможности. Когда перед нами встают насущные проблемы, мы собираемся вместе, но лишь на плечи Обреченного принятое решение ложится всей своей тяжестью. Для того чтобы вы смогли оценить груз наших проблем, я приведу вам пример. В незапамятные времена в той части Земли, которую вы ныне называете Страной, жили не люди, а деревья. Всеединый Лес тянулся от края до края, и в каждом листочке, в каждой веточке любого из великого множества деревьев бился пульс единого сердца, и объединяло их всех единое сознание. Элохимам это прекрасное существо было очень дорого.

Но, как всегда, нашлись и те, кому чудо-лес был не по нраву, и они возжелали его полного уничтожения. По отношению к деревьям, способным чувствовать любовь и боль, но полностью лишенным способов самозащиты, это были величайшая подлость и злодейство. А знаниями деревья не обладали. Вот тогда мы собрались, и, согласно общему решению, тогдашняя Обреченная, отдала свою жизнь лесу: она полностью растворилась в нем, напитав его знаниями, которых им так недоставало.

И тогда, использовав дарованные им знания, деревья воссоздали ее образ в камне, начертав на пьедестале ее имя, и установили его на своей границе, как щит, отражающий чужую ненависть. Так она отказалась от себя и своего народа, зато щит оставался до тех пор, пока лес осознавал себя.

— Колосс, — выдохнул Ковенант. — Колосс Землепровала.

— Да, — сурово подтвердил Финдейл, и Ковенант, не удержавшись, продолжил за него:

— И когда в Страну стали приходить люди и вырубать деревья, мешавшие им расселяться, всеединый лес создал себе в защиту хранителей. Однако это заняло у него так много времени, что люди успели обосноваться и их стало уже слишком много. А хранители все же не были вездесущи и не могли поспеть за всем, чтобы предупредить множество убийств деревьев и пожаров. Но они, по крайней мере, до последнего боролись за то, чтобы лес сохранил свое сознание и самобытность.

— Да, так и было, — опять подтвердил Финдейл.

— Ну а вы-то где были тогда, черт вас побери! — взорвался Ковенант. — Почему вы ничего больше не сделали?

— Обладатель кольца, — тихо ответствовал элохим, — мы к тому времени уже возмужали. А для тех, кто создан бессмертным, добровольно принять на себя участь Обреченного, а значит, рано или поздно отказаться от жизни — очень нелегко. И, поскольку юношеская порывистость нас уже оставила, мы стали прибегать к подобным мерам лишь в исключительных случаях.И сейчас мы так мало путешествуем не потому, что в нас остыл интерес к происходящему вокруг (ведь что бы ни случилось на Земле, мы все равно будем знать), а потому, что хотим пореже встречаться с ситуациями, при которых нам придется во имя любви жертвовать своей жизнью. Но я еще не закончил, — добавил он, останавливая Ковенанта, который собирался еще что-то сказать. — Я хочу рассказать вам о Кастенессене, Обреченном, пренебрегшем своим долгом.

Во времена общей юности элохимов он был одним из самых молодых — подростком, как и Чант, с которым вы знакомы, упрямым, резким в суждениях, но обладавшим совсем другим характером. Из всех наших путешественников он был самым заядлым: уходил чаще и дальше других. В тот день, когда его выбрали, он находился не в Элемеснедене, а в стране, лежащей далеко-далеко на востоке, о которой многие элохимы и слыхом не слыхивали. И там он совершил то, чего никогда не позволил бы себе ни один элохим. Он влюбился в обычную смертную. Он втерся в доверие к ее народу, притворяясь обычным человеком, но в ее доме был элохимом и использовал свои способности на полную мощность, чтобы окончательно вскружить девушке голову и заставить ее восхищаться собой.

Мы всегда осуждали подобное поведение и никогда не перестанем осуждать его и впредь, хотя и не считаем это Злом. Однако для любой смертной женщины это чревато жертвами, цены которых она сама постичь не в силах. Одаренная, а скорее поглощенная любовью всей Земли, воплощенной в человеческом облике, она теряет свою душу. Это можно сравнить с сумасшествием, одержанием, но никак уж не с той любовью, на которую способны смертные. Полюбив ее, он, сам того не ведая, подписал ей смертный приговор.

Тогда-то его и избрали Обреченным, чтобы он сам исправил причиненный вред. Но в то время Земле угрожала столь серьезная опасность, что мы не могли не вмешаться. На самом крайнем севере, где зарождаются зимы, вдруг забил огненный фонтан. Я не стану объяснять вам причин этого явления, достаточно лишь сказать, что его жар был столь велик, что грозил расплавить земную кору. Так вот, повторяю, когда мы собрались, чтобы избрать Обреченного, Кастенессен отсутствовал в Элемеснедене. Но даже если бы он там и находился и попытался противиться общему решению, то все равно был бы избран, ибо причинил вред смертной, не из самозащиты, а потому что называл это убийство любовью.

Но так была велика в нем сила того, что он называл любовью, что, узнав о своем избрании, Кастенессен не придумал ничего лучшего, как подхватить свою смертную любовницу и улететь вместе с ней в надежде скрыться и от нас, и от судьбы, на которую его обрекли.

Мне и еще нескольким элохимам было поручено разыскать его. Он, очевидно, тогда совсем сошел с ума от страха, так как иначе все же понял бы, что на всей Земле ему негде скрыться от нас. И даже если бы ему удалось каким-то образом обмануть нас, приняв образ, в котором мы не смогли бы его распознать, то придать такой же образ своей любимой было выше даже его возможностей. И все же он так и не оставил ее до тех пор, пока мы не нашли его и не доставили обратно в Элемеснеден.

Женщине мы старались помочь как могли, но его любовь уже разъела ее душу настолько, что мы сумели лишь слегка облегчить ее страдания. Но исцелить ее уже было невозможно. А его мы отправили на север, гасить пожар. Для нас он так и остался элохимом, который не может избежать участи, на которую его обрекли. Но сам он считал, что принадлежит теперь не Земле, не народу элохимов, а только той женщине, которую любил. Кастенессен совсем сошел с ума: он не желал признавать ни своего избрания Обреченным, ни того факта, что Земле угрожает катастрофа, которой нельзя пренебречь. Он взбунтовался против нас, против небес, против Чреви. А меня, поскольку я неотлучно находился рядом и не мог его не слушать, он осыпал проклятиями, предрекая мне участь гораздо страшнее его собственной. Но, несмотря на все его протесты, мы все же довезли его до места, лишив его права выбора и имени, и погасили им пламя. Так Земля была спасена, а Кастенессен утратил свое бессмертие.

Элохим замолчал, и на несколько мгновений воцарилась мертвая тишина; Великаны подавленно молчали. Тогда Финдейл обернулся к Линден с Ковенантом, глядя на них так, словно его рассказ был ответом на многие их вопросы и сомнения, и дрогнувшим голосом добавил:

— Будь у нас в распоряжении другие средства затушить пожар, мы не стали бы принуждать Кастенессена. Он был избран не для жестокого наказания. Он был избран потому, что кто-то же должен был это сделать. — Казалось, что его желтые глаза, вобрав в себя свет фонаря, светятся в темноте. — Цена за умение дальше видеть — риск и ответственность. Я хотел бы, чтобы вы меня поняли.

И через секунду его уже не стало. Лишь тишина, словно эхо его непостижимого одиночества, распростерла крылья над Великанами.

Когда Линден подняла голову к звездам, они больше не радовали ее. Финдейл мог бы повторить: «Ты что, сдурела? Это же конец!»

В течение последующих трех дней погода оставалась прекрасной, а ветер продолжал гнать «Звездную Гемму» с прежней скоростью в нужном направлении. Но на пятый день после отбытия из Бхратхайрайнии внезапно резко похолодало, над морем нависла промозглая мгла, и ветер ослаб, словно был не в силах пробиваться сквозь сырой туман. Небеса затянуло разбухшими тучами. А вскоре хлынул дождь, и ветер задул с новой силой, но теперь уже он постоянно менялся, и корабль Великанов стало швырять по волнам, как игрушку. Временами все другие звуки заглушал рев хлещущей с неба воды и хлопанье мокрых парусов. Изменчивые и мощные шквалы разгуливали от горизонта до горизонта. Для корабля они пока не представляли серьезной угрозы, зато основательно замедляли его ход. Лишенная грот-мачты «Гемма» медленно, но упорно продолжала ползти к своей цели, стараясь не обращать внимания на шалости погоды.

После дня болтанки Линден почувствовала, что ей недалеко до морской болезни. Тем более что сквозь камень она ощущала вибрации уныния, охватившего команду из-за того, что цель уже близка, а достичь ее опять что-то мешает. Ковенант тоже не мог ее успокоить, потому что сам весь издергался. Линден спас Красавчик, заставивший ее выпить разведенного водой «глотка алмазов», что мгновенно избавило ее от головокружения и заставило желудок работать нормально.

В ту ночь Линден с Ковенантом предпочли спать на постеленных на полу ее каюты соломенных тюфяках, считая, что заснуть в раскачивающемся как маятник гамаке вряд ли удастся. Но на следующий день погода стала еще хуже. Вечером, когда ветер слегка разогнал тучи, Хоннинскрю по звездам определил, что за минувшие сутки «Звездная Гемма» прошла немногим больше двадцати лиг.

— Мы так поспешаем, — проворчал он, — что Остров Первого Дерева успеет трижды затонуть, прежде чем мы доползем до него.

— От Великана ли я это слышу? — хмыкнул Красавчик. — Хотя, конечно, капитан, торопыгой тебя уж никак не назовешь.

Хоннинскрю не ответил и обернулся к Ковенанту, в его глазах читалась боль за Мечтателя. Неверящий как бы про себя заметил:

— Спустя несколько столетий после Ритуала Осквернения Посох Закона разыскал один из пещерников — Друлл Камневый-Червь. У него была одна из любимых забав: играть с погодой.

Линден пристально посмотрела на него, собираясь спросить, не думает ли он, что происходит нечто подобное и сейчас, но Ковенант тем временем снова заговорил:

— Как-то раз я по глупости попал в один из его штормиков. И разнес его еще до того, как поверил, что дикая магия существует.

Теперь внимание всех, кто находился поблизости, было прочно приковано к Ковенанту. В воздухе повисли немые вопросы. Вслух отважилась высказаться только Первая:

— Друг Великанов, уж не хочешь ли ты сказать, что можешь управлять погодой?

Ковенант замялся. По его напрягшимся плечам и нервным пальцам Линден видела, что он горит желанием предпринять любое действие, лишь бы оказаться ближе к цели. Даже во время сна он не расслаблялся до конца. Однако он сказал:

— Нет. — И, выдавив кривую улыбку, добавил: — С моим везением я скорее пробью еще одну дыр в борту.

Вечером он улегся на свой тюфяк лицом вниз, словно каменный, и Линден пришлось долго теребить его, прежде чем он повернулся к ней.

А шторм все не утихал. На следующий день ветер стал еще сильнее и капризнее. Линден провела большую часть утра на палубе, вглядываясь сквозь пелену дождя в горизонт, в небо и пытаясь разглядеть хоть малейшие признаки того, что погода начнет меняться. Она окончательно, всем сознанием, всей плотью прониклась тоской Ковенанта. Первое Дерево. Надежды, с ним связанные. Для Страны. А для нее, Линден, что? Этот вопрос причинял ей боль. Ковенант как-то сказал, что Посох Закона можно использовать и для того, чтобы отправить ее назад. В ту жизнь.

После полудня небо над кораблем расчистилось. Ковенант и Линден стояли вдвоем на корме, глядя в этот странный просвет в багровых тучах, пытаясь понять, что в нем их так настораживает, как вдруг с мачты донесся предостерегающий крик. Хоннинскрю отозвался с мостика. Линден ощутила, как камень под ее ногами затрепетал, пронизанный тревогой. По палубе загрохотали тяжелые шаги. И тут же появились Первая с Красавчиком, бегом направлявшиеся к ним.

— Что?.. — начал Ковенант, но Первая, не дав ему договорить, ожгла его взглядом и молча указала за борт.

Красавчик занял боевую позицию, явно намереваясь защищать Ковенанта.

Тут же подбежал Мечтатель. Линден на секунду ухватилась за невероятную идею, что весь этот переполох вызван тем, что они уже достигли Острова Первого Дерева. Но в глазах немого Великана отсутствовала привычная, вызванная видениями Глаза Земли скорбь. Он был похож на человека, узревшего нечто прекрасное, но вместе с тем смертельно опасное.

С неистово бьющимся сердцем Линден обернулась к морю и, направив свое видение туда, куда указывала Первая, содрогнулась от бьющего оттуда потока странной, сверхъестественно сильной энергии.

Но, прежде чем увидеть источник этой загадочной энергии, она почувствовала его всей кожей лица. Затем огромная волна, мчавшаяся на корабль, опала, рассыпалась брызгами и оставила прямо перед ними огромный — больше длины корабля Великанов — круг гладкой и спокойной воды.

Со всех его сторон по-прежнему бушевал шторм, и на невидимой границе, словно разбиваясь о стену, взметались гейзерами буруны вышиной с мачты «Геммы». Но они вздымались прямо вверх, словно для них не существовало ни ветра, ни течений, и рассыпались искрами сверкающих на солнце капель, десятками маленьких радуг. А между ними лежала спокойная водная гладь, словно охваченная летаргическим сном до самых своих глубин.

Кольцо гейзеров медленно двигалось к кораблю.

— Так что?.. — снова попытался спросить Ковенант, но осекся, словно и сам почувствовал вибрации той загадочной мистической силы, что приближалась к ним.

— Водяные девы, — отрешенно ответила Первая, а Красавчик добавил сиплым шепотом:

— Танцующие-На-Волнах.

Линден хотела спросить, кто же это такие, но Красавчик, опережая ее вопросы, продолжил все тем же почтительным, взволнованным шепотом:

— Существует много дивных сказаний о них, но я никогда не смел надеяться, что сподоблюсь увидеть их своими глазами.

Гейзеры медленно приближались: Линден уже чувствовала брызги на своих щеках. И эти брызги тоже были концентрацией все той же дивной, странной энергии. Хоннинскрю даже не пытался отвести «Звездную Гемму» в сторону, чтобы избежать сближения с таинственным кругом. Все свободные от вахты Великаны столпились на палубе, беспокойно переговариваясь.

— Говорят, — продолжал Красавчик, — что это женская часть души самого моря, которая вечно скитается в поисках мужчины с сердцем достаточно сильным, чтобы стать ее идеальным мужем. Но в других легендах повествуется, что это женщины из племени, некогда жившего в морских глубинах, и они бродят в поисках своих мужей, погибших или заблудившихся. Что здесь правда, а что нет — я не знаю. Но во всех легендах говорится, что они опасны. Нет мужчины, который устоял бы перед их песнями. Избранная, слышишь ли ты, как они поют? — Линден промолчала, и он принял ее молчание как ответ. — И я не слышу. Возможно, водяных дев не интересуют Великаны. Как женщин, я имею в виду. Наш народ еще никогда не имел неприятностей от встречи с ними,

Тут гейзеры забили уже у самого борта, и Красавчик невольно повысил голос:

— Но что до обычных мужчин…

Линден в ужасе отшатнулась. Но на ее лице были лишь соленые морские брызги. Водяные девы не имели над ней власти. Она не слышала их песни, хоть и чувствовала некие вибрации, пронизывающие и ее, и гранит палубы, заставляющие трепетать воздух перед глазами. И вот «Звездная Гемма» плавно вошла в зону спокойной воды, окруженная со всех сторон искрящимися фонтанами, пляшущими радугами и бриллиантовым ореолом брызг. Паруса безжизненно обвисли. И тут корабль стал медленно поворачиваться вокруг своей оси, словно находился в центре водоворота.

— Если им не ответить, — голос Красавчика сорвался на крик, — они потопят нас!

Линден услышала, как он вдруг запыхтел, но Томас, стоящий рядом, молчал, и она оглянулась.

Ковенант отчаянно бился в могучих объятиях Красавчика.

Глава 23 Дезертиры

Зов водяных дев был столь ненавязчив и неуловим, что Ковенант и сам не почувствовал, как полностью подпал под его власть, до тех пор пока сердце не забилось как сумасшедшее, словно хотело выпрыгнуть из грудной клетки; пока все его существо не устремилось к ним навстречу и горло не перехватило страстным желанием ответить. Он не понимал, что бьется в железных объятиях Красавчика, не чувствовал, что хватает воздух ртом с такой жадностью, словно тот уже не мог насытить и для дыхания ему была необходима вода. Песня поглотила его. Обещание грядущей любви пронзило его до глубины души, каждая клеточка трепетала в преддверии вечной нежности и покоя. Перед ним чередой поплыли дивные картины, сулящие безбрежное счастье; каскады фонтанов пульсировали в особом ритме, словно говоря на языке, который он уже начал понимать, и мелодия без слов в его сознании вдруг наполнилась смыслом:

Сильные руки Красавчика были единственной преградой, мешавшей Ковенанту нырнуть в глубины и ответить на зов.

Потом возникла еще одна преграда: перекошенное от страха лицо Линден загородило ему фонтаны. Она что-то кричала, но он слышал только чарующую песню. Лишь эти руки, что удерживали его от погружения в морскую прохладу навстречу счастью, лишь эти проклятые руки!..

Внутри стала медленно закипать дикая магия, а затем вокруг Ковенанта полыхнуло белым пламенем, и руки Красавчика разжались.

Но нарастающая сила и пробудившийся яд, подействовав на него изнутри, пробудили его сознание, и теперь нежный зов водяных дев превратился в оглушительный вопль. Он ощутил, как по всему телу растекается волна отвращения: то ли дев к нему, то ли его собственного к самому себе — сейчас это было неважно. Танцующим-На-Волнах он по каким-то причинам не подходил; а Красавчик — его друг, и как ему только могла прийти в голову мысль причинить вред своему другу… Сколько можно? Ведь он уже и так слишком часто служил невольной причиной мучений и гибели тех, кого любил. Ведь даже несмотря на великанскую нечувствительность к огню, пламя дикой магии не могло не повредить Повенчанному-Со-Смолой. Сколько можно?!

Освобожденный от зова, Ковенант обмяк и рухнул на Линден.

Она тут же обхватила его изо всех сил, пытаясь удержать, словно тот все еще стремился прыгнуть за борт. Ковенант попытался вырваться. В его мозгу эхом отдавались отголоски финального всплеска зова: девам он, с его опасной силой, был не нужен. Они искали мужчин — живых, во плоти и сексуально зрелых. Линден все еще пыталась удержать его, используя те приемы, что однажды уже испытала на Сандере. Ковенант хотел крикнуть: «Да отпусти ты меня! Я им не нужен!» — но горло его сжалось при одном воспоминании о песне, которую больше никогда не услышит. Мы усладим твою плоть… Он высвободил одну руку и…

Слишком поздно.

Кайл и Бринн уже перелезали через борт.

А все были заняты только Ковенантом: Мечтатель и Первая стояли наготове на тот случай, если ему удастся вырваться из объятий Линден. Все слишком привыкли доверять независимости харучаев от чего бы то ни было, поэтому ни один Великан не успел среагировать вовремя.

Бринн и Кайл приготовились к прыжку и очертя голову, словно увидели на дне цель всей своей жизни, бросились в море.

На секунду все ошеломленно замерли. Мачты застыли, словно вклеились в превратившийся в камень воздух. Паруса зависли, как клочья тумана. И при этом корабль продолжал плавно вращаться. На водной глади в том месте, куда нырнули харучаи, не осталось ни ряби, ни пузырька — ничего, что могло бы служить подтверждением, что они все еще живы.

Ковенант забился в отчаянном крике, словно не понимая, что уже опоздал.

— Бринн! Бринн! - всхлипывал он.

Харучаи были его опорой, они были необходимы ему. Где их верные сердца? А ведь и они смертны и уязвимы. «Я смею просить, чтобы ты освободил моих соплеменников», — говорил ему Баннор. А он снова не смог выполнить просьбы друга.

С диким усилием Ковенант оторвал от себя Линден, отшвырнул ее в сторону и, как только она оказалась вне досягаемости его пламени, зашелся в огненном крике.

Его взрыв вывел остальных из транса. Первая и Хоннинскрю стали выкрикивать команды, и Великаны тут же развили бурную деятельность.

Линден снова попыталась вцепиться в Ковенанта. Ее лицо превратилось в жуткую гримасу панического страха за него. Не обращая на нее внимания, он, словно огненная волна, устремился к борту.

Но у борта боролись Мечтатель с Красавчиком: немой Великан порывался прыгнуть в воду, а муж Первой всеми силами пытался его удержать. Но даже в пылу схватки Красавчик улучил момент, чтобы тяжело дыша бросить Ковенанту:

— А ты что, не мужчина? Если ты слышал их зов, как тебе удалось ему не поддаться?

Ковенант протянул язык пламени как руку и швырнул Мечтателя на палубу,асам легко вскочил на край борта. Пламя устремилось огненными молниями вниз: он хотел основательно вскипятить это стоячее болото водяных дев.

Линден, Первая и Финдейл что-то кричали ему. Но он сосредоточился на своем. В этот момент его даже не особо тревожило, что случится, если Танцующие вновь попробуют охмурить его своими песнями. Он кипел от ярости: харучаи всегда верно ему служили и помогали даже там, где просить помощи он не имел права. Теперь он сам должен прийти к ним на помощь.

Внезапно плеча Ковенанта коснулась чья-то рука, и он удивленно обернулся: Первая схлестнулась с ним взглядами и выкрикнула ему в лицо:

— Послушай меня, Друг Великанов! Смири свою силу, иначе они найдут что выставить против и сделают это за тебя!

— Но там же мои друзья! — с отчаянием воскликнул он.

— Они и мои друзья! — с металлом в голосе отрезала воительница. — И если только их вообще можно спасти, то, как бы это рискованно ни было, я это сделаю!

Но он не желал останавливаться на полпути. Яд в его теле бурлил, наполняя его безумной радостью грядущей битвы. Ковенант уже собрался щелчком смахнуть Великаншу, как надоедливую муху, хотя бы для того, чтобы та научилась с уважением относиться к его силе, но…

Но рядом с ней возникло умоляющее лицо Линден. Ее протянутые руки — такие беззащитные :- обезоружили его. Волосы ее сверкали, как спелая пшеница. И он вспомнил, кем является на самом деле, — жалким прокаженным, случайно ставшим носителем магического дара.

— Но они же мои друзья! — хрипло повторил он. А что если девы вновь попытаются позвать его? Теперь он уже не имел сил противиться их зову. И к тому же его сила была столь велика, что если он попытается спасти Бринна и Кайла, то может попутно, сам того не заметив, разнести в осколки и «Звездную Гемму».

Он спрыгнул с борта и поднял голову к небу, словно желая взглядом взорвать лазурную твердь, нависшую над кораблем. Но вместо этого он заставил себя расслабиться и усмирил бьющееся внутри пламя. Кольцо, сжимающее палец, казалось ему сейчас тяжелее любых оков.

Со стороны Финдейла донесся тихий вздох облегчения. Но Ковенант даже не обернулся. И без элохима паршиво. Его взгляд остановился на Мечтателе. Надо подойти и извиниться. — Но немой Великан встретил его смущенным взглядом, словно им обоим было чего стыдиться.

Ковенант скривился, как от боли. Подошла Линден и, утешая, погладила его тихонько по увечной руке. Он переплел в дружеском пожатии свои бесчувственные пальцы и ее, и они вместе вновь вернулиськ борту, где суетились, затевая что-то, Великаны.

Командование операцией взяли на себя Первая и Яростный Шторм. Матросы, подстегиваемые их приказами, как угорелые носились между бортом и ближайшим люком. Первая с угрюмой сосредоточенностью быстро сняла кольчугу и отстегнула палаш. Ее глаза были прикованы к водной глади, словно там она ожидала встретить неведомую смертельную опасность. Тем временем матросы вытащили из люка два длинных брезентовых шланга. Словно серые змеи, они заняли почти всю палубу своими витками и кольцами. Сверху донеслась команда, и серые змеи зашевелились и зашипели: их заполнил воздух.

Но на все это ушло слишком много времени. От волнения Ковенант так сильно сжал руку Линден, что у нее побелели пальцы, но она не стала вырываться. Кто знает, как долго Бринн и Кайл смогут там выдержать? Может, они уже утонули. Линден ощутила, как его рука снова начинает наливаться жаром. Он попытался подавить вновь растущий гнев, и от усилия у него закружилась голова и показалось, что корабль вращается все быстрее и быстрее.

— Предупредите капитана, — сказала Первая так тихо, что услышали лишь те, кто стоял совсем рядом. — Говорят, что, получив желанную добычу, водяные девы становятся несколько добрее. Но если нам удастся задуманное, то понадобятся все его мастерство и опыт.

Один из матросов тут же бегом понесся на мостик. На секунду оторвав глаза от моря, Первая обернулась к Линден и Ковенанту.

— Держите за меня кулаки и не оставляйте надежды. Я не сомневаюсь в победе.

«Так иди же! — хотелось крикнуть Ковенанту. — Что ты тянешь?!»

Линден мягко освободила руку и шагнула к Первой. Ее губы были плотно сжаты, а лицо заострилось и осунулось. Ковенант уже научился читать ее настроения, порой скрывавшиеся под внешней холодностью и отстраненностью. И когда она заговорила ледяным тоном, он расслышал в ее голосе почти неуловимую попытку оправдаться перед Бринном:

— Возьми меня с собой. Я могу помочь.

— Избранная, — не раздумывая ответила Великанша, — в данной ситуации мы можем сделать гораздо больше, чем ты.

И тут же они с Яростным Штормом, подхватив концы шлангов, вскочили на борт и нырнули в воду.

Шланги быстро уходили в глубину, и их кольца, разматываясь, согнали Ковенанта с места. Вместе с Линден он подошел к мужу Первой, неотрывно, со скорбью глядящему на то место, куда только что нырнули две Великанши. Но, как и харучаи, те исчезли бесследно, не оставив на водной глади ни малейшей ряби. Однако вокруг уходящих в воду шлангов поднимался ореол пузырьков.

Фонтаны на границе вдруг забили с еще большей силой, словно ликуя. За их искрящейся завесой море все еще штормило. День клонился к вечеру. Но ничего не происходило, лишь пузырьки продолжали подниматься на поверхность. Великаны в трюме, сменяясь, качали и качали помпой воздух.

Неопределенность стала потихоньку выводить Ковенанта из себя, и в нем вновь начала копиться подогреваемая гневом яростная сила. Он бросился к борту, вцепился в него и простонал:

— Я должен сделать хоть что-нибудь!

Затем заставил себя оторвать руки от гранита и деревянным шагом направился на нос.

Линден поспешила за ним, все еще опасаясь, как бы он не свихнулся от напряжения или вновь не услышал зов водяных дев. Он чуть было не вспылил, но сдержался, понимая, что одним своим присутствием она уже оказывает ему огромную поддержку. Только благодаря ей, дойдя до Финдейла, Ковенант нашел в себе силы обратиться к нему спокойно, а не взорваться.

— Ты хочешь, чтобы мы тебе доверяли, — процедил он, глядя в желтые скорбные глаза. — Нет, не просто доверяли… Ты ведь элохим. И столь примитивное чувство, как доверие смертного, тебя мало интересует. Ты хочешь, чтобы мы тебя поняли. Так вот тебе шанс. Помоги моим друзьям. Они всегда были готовы сражаться за то, чтобы я оставался в живых, до последней капли крови. И не только я. Но и Линден. Солнцемудрая. Я перед ними в неоплатном долгу.

Руки его непроизвольно сжались в кулаки, и между пальцами брызнули белые огоньки. Шрамы заныли, словно вспоминая боль укуса.

— Черт побери, ты обязан сделать что-нибудь, чтобы спасти моих друзей!

— А если я откажусь? — мрачно, без обычной надменности спросил Финдейл. — Ты что же, заставишь меня? Может, ты всю Землю вывернешь наизнанку, чтобы принудить меня?

Ковенант ссутулился, и плечи его задрожали. Медленно, слово за словом, он выговорил:

— Я прошу тебя. Помоги моим друзьям.

Взгляд Финдейла смягчился, теперь элохим смотрел с состраданием. Тихо, словно слова причиняли ему боль, он заговорил:

— О водяных девах, или иначе Танцующих-На-Волнах, действительно сложено много легенд и сказаний. В одной из них говорится, что они потомки той женщины, которую некогда чуть не убил своей любовью Кастенессен. Говорят, что, оставшись одна, она собрала дочерей женщин, которых бросили мужья, и при помощи магических знаний, полученных у своего любовника-элохима, отправилась в вечное скитание по океанам в поисках мужчин, которые забыли о своем доме и любимых ради морских странствий. Харучаев толкнул к ним извечный, неугасимый жар их сумасбродных сердец — а ведь девы только пели, ничего больше. Они сами ринулись в пучину. А я не смогу вновь поднять руку на плод сумасшедшей любви Кастенессена.

И он спокойно, повернулся к Ковенанту спиной, словно провоцируя его на удар.

По руке Неверящего пробежала огненная волна, энергия вновь бурлила в нем и жаждала высвобождения. Этот Финдейл только и умеет что болтать и не хочет палец о палец ударить, чтобы хоть как-то загладить вину элохимов перед Ковенантом. Томас изо всех сил сцепил зубы, чтобы не дать вырваться огненным протестам, которые тут же запечатлятся на парусах. Но рядом стояла Линден, и ее прохладное прикосновение к горящей руке привело его в чувство и позволило вновь загнать раскаленную магму в глубь себя.

— Онничего не сделает, — процедил Ковенант, — даже если я вырву у него сердце голыми руками.

Но все же он верил, что сумеет сдержаться. Жажда крови, поднимающаяся к горлу, пугала его больше всего на свете. Не в этом ли причина, что Лорд Фоул все еще жив?

Линден смотрела на него с мягким упреком, словно говоря: «Ну сколько еще ты будешь кулаками махать?» А в памяти всплыли ее горькие слова: «Опухоли надо удалять. И если ты жалеешь пациента и не режешь его, рано или поздно ты его теряешь». Лицо ее было бледным, и у губ залегли две скорбные складки, но сейчас ее сострадание приняло несколько неожиданную для Ковенанта форму — она, с трудом подбирая слова, заговорила:

— После того как Хигром спас тебя — ну, убил того стража, — на какое-то время мы все остались с Касрейном наедине. Бринн очень хотел его убить. И я того же хотела. Но не смогла… Не смогла дать ему разрешение на это. Даже несмотря на то, что понимала: Хигрому угрожает нечто ужасное. Оказалось, что я не способна взять на себя ответственность еще за одно убийство. — А перед глазами стояла мать, как живая. — Может быть, прав был тогда Бринн. Может быть, таким образом я взяла на себя ответственность за все, что случилось потом. Впрочем, какая разница — мы все равно не смогли бы его убить.

Линден замолчала и поняла, что продолжать ни к чему, — Ковенант и так все понял. Он не убил Лорда Фоула. Истинное Зло никогда не убить.

И все же кое в чем она ошибалась: разница была. Она заключалась в том, что изменила всю ее жизнь после убийства матери.

Ковенант хотел сказать, что рад тому, что она не позволила Бринну разделаться с Касрейном, но слишком много было других мыслей и забот. Он на секунду застыл, глядя Линден в глаза, а затем повлек ее туда, где Великаны все еще стравливали шланги за борт.

Вцепившись в борт, он уставился на тоненькую цепочку пузырьков. Прошло уже столько времени! Разве Бринн и Кайл могут так долго оставаться в живых под водой? Пузырьки истончились, будто Великанши спустились уже на такую глубину, где чудовищное давление сжимает грудную клетку так, что дышать почти невозможно. Шланги дрожали от нагнетаемого воздуха. Ковенант заметил, что сам начал дышать в ритме работы помпы.

Он с усилием оторвал глаза от воды. Фонтаны незаметно сжимали кольцо, точно готовились поглотить «Звездную Гемму». Палаш Первой одиноко валялся на палубе, словно забытая и ненужная вещь. Линден рассеянно осматривала водную гладь, следя, как круг уменьшается. Ее губы шевелились, как если бы она пыталась постичь язык гейзеров и сама заговорить на нем.

Внезапно шланги остановились.

И тут же застывший воздух затрепетал, как от взрыва. В ту же секунду мозг Ковенанта заполнился дикими дисгармоничными звуками, в которых почти невозможно было узнать песню водяных дев. А снаружи в прозрачную стену заколотили яростные кулаки огромных волн.

Великаны выстроились вдоль шлангов и стали быстро вытаскивать их из воды. Ковенант бросился было к ним на помощь, но, взглянув на Линден, так и застыл: ее лицо было бледным, как саван, она обеими руками зажимала себе рот, а в широко распахнутых глазах читался несказанный ужас.

Он схватил ее за плечи, не осознавая, насколько погрузились в ее плоть его бесчувственные пальцы, и яростно затряс. Линден не пошевелилась и смотрела сквозь него.

— Линден! — закричал он, испугавшись ее остекленевшего взгляда. — В чем дело?

— Волны. Валы. — Она шептала чуть слышно, уверенная, что говорит в полный голос. — Это тоже часть танца. Водяные девы специально устраивают бури, чтобы ловить корабли в капкан. Я должна была раньше догадаться.

Озаренная догадкой, она пришла в себя, взгляд ее сфокусировался, а щеки вспыхнули от волнения.

— Буря! — Она забилась в руках Ковенанта, пытаясь вырваться. — Я должна предупредить капитана! Сейчас все это обрушится на нас!

Пораженный ее словами, он тут же отпустил ее, и она, чуть не упав, резко развернулась и со всех ног понеслась к мостику.

Ее волнение передалось Ковенанту, и он побежал за ней. Но Первая и Яростный Шторм уже поднимались на поверхность. Были ли с ними Бринн и Кайл? Так на кого же в первую очередь обрушится ярость водяных дев?

Великаны налегали на шланги. Красавчик, вцепившись побелевшими пальцами в фальшборт, вглядывался в водную гладь.

Рядом с ним на борту стоял Мечтатель, готовый сразу же прыгнуть вниз, если Первой или боцманше понадобится помощь.

Общее напряжение достигло предела.

С мостика послышались взволнованные голоса Линден и Хоннинскрю. А затем зычный бас капитана разнесся над всем кораблем, и, повинуясь его командам, все, кто не был занят у шлангов, бросились занимать места на реях.

Перегнувшись через борт, насколько позволял страх высоты, Ковенант заметил под водой поднимающиеся размытые фигуры. Красавчик крикнул, чтобы ему немедленно дали канат, не замечая, что давно уже держит его в руках. Как только головы появились над водой, вниз зазмеилось несколько концов.

Первая, отфыркиваясь, огляделась и свободной рукой поймала ближайший к ней трос. То же сделала и Яростный Шторм, и обе, не мешкая ни секунды, стали подниматься.

Первая, как ребенка, прижимала к груди Бринна, а Кайл висел, как кукла, на плече могучей боцманши.

Оба харучая казались погруженными в глубокий сон.

Красавчик и Мечтатель помогли Великаншам взобраться на борт. Ковенант прыгал вокруг них, пытаясь из-за широких спин Великанов разглядеть харучаев поближе, но ему это никак не удавалось.

Как только Великанши вступили на палубу, синева небесного свода затянулась тучами.

Чудо-фонтаны и водная гладь в одну секунду растворились в бушующих волнах, и со всех сторон одновременно на корабль обрушились огромные валы. По палубе забарабанили крупные капли дождя, и линия горизонта исчезла, размытая яростью бури. «Звездная Гемма», продолжая по инерции кружение вокруг оси, содрогнулась от обрушившихся на нее ударов так, что гранит загудел, и на мгновение замерла.

Ковенант, не уцепись он в этот момент за Мечтателя, полетел бы по палубе кувырком. Если бы капитана вовремя не предупредили, то в этой свистопляске ветров корабль потерял бы все паруса. И не только — шквал оказался таким сильным, что, будь мачты оснащены, их бы с легкостью выдрало из креплений. Но все паруса были убраны. Корабль мотало из стороны в сторону, швыряло по волнам, как щепку. Но «Гемма» была цела.

И тут все ветра словно собрались в один, и этот непомерной силы ураган обрушился на корабль Великанов, завывая, как тысяча грешников в аду. Он ударил сбоку и едва не опрокинул «Гемму». Ковенант чуть не полетел за борт, но Мечтатель придержал его. Ливень хлестал в лицо, мешая видеть и слышать все, что происходит вокруг. Даже мощный рык капитана был не способен пробиться сквозь свист ветра и рев волн.

Но Великаны были слишком опытными матросами и прекрасно сами знали, что нужно делать. С большим трудом они натянули парус на фоке, и тот поймал ветер. Дрожа от киля до клотика от ударов волн, корабль стал разворачиваться. Тут же были выставлены еще несколько парусов, и «Гемма», выровнявшись, пошла по ветру.

Ковенант потащил Мечтателя к Первой и, добравшись, сразу вцепился в харучая, пытаясь отыскать на его залитом дождем лице признаки жизни. Но тот лежал без движения, и было трудно понять, дышит ли он вообще. Ковенант хотел расспросить Первую, но не смог говорить: еще две смерти на его совести. Смерти двух человек, служивших ему с такой преданностью, на которую способны только Стражи Крови. Со всей его дикой магией он был бессилен спасти их. По палубе бежали мутные потоки.

— В трюм! — гаркнула Великанша и сама устремилась к ближайшему люку.

Ковенант рванулся за ней с такой напористостью, словно ни шторм, ни хлещущий в глаза ливень, ни уходящая из-под ног палуба не в силах были заставить его остановиться.

Он нырнул в люк, и ему показалось, что сверху на него обрушился всемирный потоп, и если бы он изо всех не вцепился в веревки трапа, то его смыло бы на пол. Но спустившийся за ним Мечтатель опустил крышку, и можно было немного отдышаться. Сквозь толстый гранит палубы завывания шторма почти не проникали. Но качало так, что идти по коридору было почти невозможно. Фонари на стенах бешено раскачивались. Здесь, в замкнутом пространстве, опасность, которой подвергалась «Звездная Гемма», казалась еще более страшной. Здесь некуда было бежать, и не было никакой надежды на спасение, если что случится. Ковенант изо всех сил спешил за Первой и боцманшей, но сумел догнать их только уже в новом кубрике.

Помещение показалось ему огромным, как пещера: здесь висело, не задевая друг друга, с четыре десятка великанских гамаков. На каждом столбе, между которыми они были растянуты, горел яркий фонарь. Здесь не было никого: весь экипаж находился у помп и на палубе.

В центре возвышался вмурованный в пол длинный каменный стол. Первая и боцманша уже уложили на него харучаев.

Ковенант приблизился и увидел, что столешница находится на уровне середины его груди. Он стряхнул воду с челки и ресниц и впился глазами в распростертые загорелые тела, все еще не подававшие ни малейшего признака жизни.

И вдруг он заметил, что у обоих слегка вздымается грудь,- они дышали! А вот затрепетали ноздри, все сильнее с каждым вдохом вбирая в себя воздух.

Глаза Ковенанта снова затуманились, но это была уже совсем другая соленая жидкость.

— Бринн, — выдохнул он. — Кайл. Благодарю тебя, Господи!

Харучаи тихо дышали, но не шевелились, словно были погружены в глубокий чаровской сон.

Ковенант настолько ушел в свои переживания, что резкий голос Первой донесся до него словно издалека:

— Принеси «глоток алмазов», — приказала она Красавчику, и тот сразу же исчез в коридоре. — Боцман, как ты думаешь, тебе по силам их разбудить?

Яростный Шторм умело занялась осмотром: прощупала пульс, подняла веки и изучила глазные яблоки. Затем прослушала обоих и констатировала, что в легких воды не осталось. С разрешения Первой она легонько похлопала Кайла по щекам. Когда это не помогло, она стала хлопать энергичнее, но его голова лишь моталась из стороны в сторону — толку не было никакого. Оба — и Кайл, и Бринн — пребывали в глубоком ступоре.

Боцман угрюмо сдвинула брови и задумалась.

— Водяные девы, — прошипела Первая. — Да кому могло в голову прийти, что наши непрошибаемые харучаи поддадутся и сиганут к ним?

В кубрик, запыхавшись, влетел Красавчик и протянул ей бутыль. Яростный Шторм приподняла Бринна и придержала его в сидячем положении, а Первая раздвинула ему губы и вставила в рот горлышко бутыли. Воздух наполнился ароматом «глотка алмазов». Бринн инстинктивно глотнул. Но не проснулся. Ту же операцию проделали с Кайлом. И с тем же результатом.

Ковенант наблюдал за всем этим, в нетерпении постукивая кулаками по коленям, раздраженный собственным бессилием. Великанши обменялись хмурыми растерянными взглядами и отступили от стола.

— Линден, — вдруг сказал он. — Нам нужна Линден.

И будто в ответ на его слова, дальняя дверь кубрика отворилась, и в проеме появилась Избранная. За ее плечом, словно тень, возник Мечтатель. Спотыкаясь от качки почти на каждом шагу, она целеустремленно направилась к столу, словно не замечая, что промокшая насквозь тяжелая туника путается, в ногах, что волосы мокрой вуалью облепили лицо и что за ней словно след тянется цепочка маленьких лужиц.

Ковенант был настолько поражен, что даже не нашел, что сказать.

Первая тоже остолбенела от неожиданности, но сразу же обрела дар речи.

— Камень и море, Избранная! Ты не очень-то торопилась! — заявила она сверкая глазами, но тут же взяла себя в руки и уже деловым тоном сообщила: — Мы никак не можем их разбудить. Мы дали им «глотка алмазов», но это не помогло. Мы впервые видим такое и не знаем, как с этим бороться.

Линден остановилась, глядя на Первую, словно ждала продолжения, и та хрипло заговорила снова:

— Мы боимся, что водяные девы их все еще не отпустили, а значит, и наш корабль тоже. И пока это так, все мы в страшной опасности. Возможно, нам вообще не удастся уйти от шторма, пока харучаев и дев продолжают связывать невидимые нити. Танцующие-На-Волнах нипочем не отступятся от того, что уже раз попало им руки, — а как им иначе вернуть свою собственность, как не потопив наш корабль?

Линден вздрогнула и бросила на Первую резкий взгляд:

— И ты хочешь, чтобы я вошла в них?

Ковенант заметил на ее виске бьющуюся жилку и понял, что Линден смертельно боится.

— Ты хочешь, чтобы я разорвала связь? Так?

А в ее взгляде билось: «Опять?! Сколько, по-твоему, я еще смогу выдержать?»

Ковенант всем сердцем сочувствовал ей. Но даже в те давние времена, когда и он обладал видением, ему не удавалось овладеть им с таким искусством, как Линден. К тому же харучаи возвели на нее столько напраслины и полностью разуверились в ней… Но в данной ситуации он был беспомощнее нее. Его руки с утратившими чувствительность нервами годились только для того, чтобы направлять поток дикой магии на разрушение. Бринн и Кайл лежали с такими отрешенными лицами, словно жизни в них было меньше, чем в Вейне.

Ковенант встретился с Линден глазами и, неловким жестом указав на распростертые тела, одними губами прошептал умоляюще:

— Пожалуйста…

Линден словно окаменела. Замерли и Великаны, не решаясь вмешиваться. Затем она снова вздрогнула, плечи ее опустились, и она устало вздохнула:

— Ну что ж, хуже, чем уже было, мне не станет.

Она шагнула к столу и принялась за обследование харучаев. Не отрывая глаз, Ковенант жадно следил за всеми ее действиями. И все же его уже начали грызть смутные опасения, как бы с ней чего не случилось. Он-то на себе почувствовал, на что способны эти водяные девы. И слишком хорошо помнил, на что была похожа Линден после того, как впитала в себя пустоту элохимов и привела его в сознание в темнице Удерживающей Пески. За жесткой складкой рта, за страхами и угрюмостью, за мучительными переживаниями прошлого таилась такая щедрая натура, столь безоглядно отдающая себя другим, что рядом с ней ему оставалось только пристыжено молчать.

Но чем больше Линден погружалась в работу, тем мягче становилось выражение ее лица. Казалось, она заряжается от харучаев их самообладанием и мужеством.

— Что ж, по крайней мере, водяные девы предпочитают здоровых мужчин, — пробормотала она себе под нос, затем отступила на шаг и, ни на кого не глядя, приказала Красавчику крепко прижать к столу левую половину тела Бринна.

Тот безмолвно повиновался, хоть и не понимая, зачем это нужно. Первая и боцманша, не отваживаясь на комментарии, следили за происходящим из-под сосредоточенно сдвинутых бровей. Взгляд Мечтателя метался от Линден к Бринну и обратно, словно он пытался понять, что она затевает.

Но то, что произошло дальше, заставило всех широко раскрыть глаза от удивления: целительница уложила правую руку харучая на край стола и изо всех сил рванула, словно хотела выдернуть ее из плеча. После этого она приблизила губы к самому уху своего пациента и прошептала:

— А теперь я собираюсь твою руку сломать. Бринн мгновенно сел, причем с такой яростью и энергией вырвался из рук Красавчика, что не ожидавший от него такой прыти Великан не смог его удержать и перехватить тяжелый харучайский кулак, устремленный Линден в лицо.

Удар пришелся прямо в лоб, и она, отлетев назад, врезалась спиной в один из столбов. Заткнув уши, словно услышала вопль баньши, она рухнула на пол.

Ковенант на секунду остолбенел, будто жизнь покинула его. Первая, сыпля проклятиями, бросилась к Линден. Бринн легко спрыгнул со стола и рванулся в ту же сторону, но у него на пути возникла Яростный Шторм и подняла свой массивный кулак к самому его носу. Тут же очнулся и Кайл и попытался вскочить, чтобы броситься Бринну на помощь, но Красавчик и Мечтатель уже не зевали и плотно придавили его к столешнице.

Сжавшись в комок и прикрывая руками голову, Линден каталась по полу, словно ее со всех сторон осаждали невидимые водяные девы.

Откуда-то из дальнего далека до Ковенанта донесся разгневанный рык:

— Бринн, сволочь! Если с ней что-то случилось, я своими руками переломаю тебе все кости!

Возможно, это был его собственный голос, но он не стал об этом раздумывать, потому что уже бежал к Линден. Сам не зная как, он обогнал Первую и, склонившись над своей любимой, обнял ее и крепко прижал к груди, а она забилась, пытаясь вырваться, с такой яростью и отчаянием, словно сошла с ума.

В его сознании взметнулся хаос звуков, которые тут же сложились в приказ: Отпусти ее!

Но от присутствия Ковенанта, от присутствия его силы Линден, похоже, пришла в себя: она опустила руки и, подняв к нему лицо, одними губами взмолилась:

— Нет!

Он продолжал сжимать ее в объятиях до тех пор, пока ее блуждающий взгляд не обрел ясность и мускулы потихоньку не расслабились. Линден побелела как простыня и еле дышала, но все же нашла в себе силы прошептать:

— Думаю, теперь все в порядке.

Перед глазами Ковенанта в сумасшедшей штормовой пляске раскачивались фонари, и, чтобы не потерять сознание, он прикрыл веки.

Когда он снова открыл глаза, Первая с Красавчиком уже сидели на корточках и наблюдали, как Линден приходит в себя. Неподалеку стояли Кайл с Бринном, а за их спинами возвышался Мечтатель с таким угрожающим видом, словно не колеблясь переломал бы им шеи, вздумай они снова дурить. Рядышком с не менее грозным выражением лица стояла боцманша. Но харучаи не обращали на Великанов ни малейшего внимания. Казалось, они успели оценить обстановку и принять решение.

— Не осуждайте нас, — произнес Бринн. Голос его был ровен как всегда, однако ни он, ни Кайл не решались встретиться глазами с Ковенантом. — Мы столкнулись со своей судьбой лицом к лицу. И просим прощения, хоть я и признаю, что моей рукой управляли. Я не хотел никому причинять вреда. — Казалось, что к собственным извинениям он относится чисто формально. Его мысли занимало нечто другое, в этот момент гораздо более важное. — Мы берем назад все наши обвинения, выдвинутые против Избранной. Однако продолжаем считать, что осудили ее за дело. И продолжаем считать ее человеком Порчи. Но что говорить о ней, когда среди нас находятся те, кто предался ему еще больше и достоин гораздо большего осуждения. Мы не можем говорить ни от имени нашего народа, все еще живущего в горах, ни от имени тех харучаев, что оставляют дом, дабы отомстить Верным за их набеги. Но лично мы больше служить тебе не можем.

Ковенант встрепенулся, ошарашенный услышанным. Лично мы больше служить тебе не можем. До него даже не сразу дошел смысл этих слов. А когда дошел, то горло у него сжалось от горя. Он почувствовал, как напряглась Линден. В ее глазах читался недоуменный вопрос: «О чем это вы?»

Что они значат для тебя?

Не выдержав, Первая вскочила на ноги и, скрестив руки на груди, с высоты своего роста окинула харучаев ледяным взглядом. Она была прекрасна в своем гневе.

— Вы все еще находитесь во власти иллюзии. Песня водяных дев совсем свела вас с ума. Вы рассуждаете о судьбе, но что бы ни сулили вам Танцующие-На-Волнах, на самом деле дают они лишь одно: смерть. Неужто вы ослепли настолько, что не соображаете, в какую пасть пихаете свои дурные головы? Мы с Яростным Штормом сами чуть не погибли, вытаскивая вас из такой глубины, где даже нас чуть не сплющило, как черепах. Уж не знаю, что эти ведьмы напели вам в уши, да и знать не хочу, только нашли мы вас повисшими на коралловом дереве, за которое вы зацепились штанами. И на том спасибо, потому что иначе вы погрузились бы так глубоко, что нам бы до вас было уже не добраться. А вы улыбались — точь-в-точь деревенские дурачки — и совсем обалдели от своих видений, которые на самом-то деле один морок. Вот вам правда — нравится она вам или нет. Так что, вы и теперь хотите вернуться к водяным девам, чтобы получить у них дырку от бублика? Значит, все побоку, все — ничто, харучаи устремляются в доблестную погоню за миражами! Камень и море! — Она грохнула по столу кулаком. — Я не позволю!..

— Мы не этого хотим, — не поднимая глаз, перебил ее Бринн. — Мы не ищем смерти. И снова отвечать на зов Танцующих не станем. Мы просто не будем больше служить ни юр-Лорду, ни Избранной. Мы не можем.

— Не можете? — в смятении переспросил Ковенант.

Но Бринн все так же монотонно и по-прежнему избегая смотреть в глаза кому бы то ни было, продолжил свою речь, причем обращаясь исключительно к Первой:

— Нас мало волнует, как вы к этому, отнесетесь. Вы — Великаны, народ из легенд, которые передают друг другу наши сказители. Ты говоришь, что песня водяных дев — лишь обман и иллюзия. Мы признаем, что ты права. Но эта иллюзия… — И вдруг его голос смягчился. Ковенант никогда не слышал, чтобы в голосе Бринна было столько нежности: — Юр-Лорд почему ты все еще сидишь? Не подобает нам стоять перед тобой навытяжку. А сидеть с тобой, как добрые друзья, — тем более.

Ковенант обменялся с Линден тревожными взглядами. Она все еще не до конца пришла в себя и теперь усиленно старалась сосредоточиться, отчего между бровями залегла глубокая угрюмая складка. Но она понимающе кивнула и ухватилась за руку Красавчика. Великан бережно поднял ее на руки, и Ковенант шагнул к харучаям.

Он боялся дать выход бурлившим в нем эмоциям и поэтому двигался крайне осторожно. Значит, ему суждено потерять харучаев? Харучаев, преданных и верных, как некогда ранихины?

Что они значат для тебя?

И тут Бринн в первый раз взглянул на него. Пораженный болью, горевшей в этих обычно столь спокойных глазах, Ковенант чуть не отступил на шаг. «Звездную Гемму» продолжало болтать, и гранит жалобно поскрипывал, словно в любую секунду она могла разлететься на куски под безжалостным напором волн. Не дожидаясь, что еще скажет Бринн, Ковенант громко и отчетливо произнес, пресекая тоном любую попытку себя перебить:

— Вы дали мне слово. — Его грудь тяжело вздымалась, и слова давались с трудом, ибо он признавал, что не имеет права ни вчем упрекнуть столь верно служивших ему харучаев. — Так вот, я не могу освободить вас от него. Я был вынужден по просьбе Баннора взять на себя ответственность за вас. И изменить уже ничего не могу. Не от меня это зависит. — Тогда, на плато у Ревелстоуна, он чуть не истек кровью. Его спас Бринн.- Так о чем вообще, черт побери, еще говорить?

— Юр-Лорд, — не давая сбить себя с толку, но так же мягко сказал Бринн, — разве ты сам не слышал песни водяных дев?

— Ну и что с того? — Ковенант сам понимал, что бравирует, но это было его единственной защитой. — Единственной причиной, почему они предпочли вас мне, было то, что им не нужны столь огнеопасные мужчины.

Бринн помотал головой, не соглашаясь с ним, и добавил:

— Разве неправду рассказывают о Неверящем, что однажды в тяжелую минуту он поклялся, что вся Страна — не более чем сон, соблазнительный и фальшивый насквозь?

Ковенант застыл с открытым ртом. Все, что он собирался сказать, рассыпалось в прах. Он вспомнил, как говорил Линден тогда, на Смотровой Площадке Кевина: «Наши сны слились в одно общее видение». Это было его надеждой, якорем в мире, от которого можно было сойти с ума. Но эта попытка объяснить себе хоть что-то так и не оправдала себя.

«Даже это мне в упрек?»

Словно не замечая его смущения, харучаи холодно продолжал:

— Первая сказала, что песня водяных дев — лишь иллюзия. Мы и сами прекрасно сознавали это. Но мы — харучаи, и мы приняли их вызов. Ты, похоже, совсем нас не знаешь. Жизнь в горах сурова и не для неженок — на наших ледниках и обрывах им просто не выжить. Потому-то у нас рождается так много детей — это необходимо, чтобы сохранить наш род. Для нас брачные узы нечто священное; они глубоки и нерушимы. Разве Баннор тебе об этом не рассказывал? Для тех, кто во имя службы в Стражах Крови отказался от сна и самой смерти, это не было такой уж большой жертвой. Но вот отказ от брака — это был уже подвиг. Поэтому, как только они поняли, что Порча проник и в их ряды, они закончили свою службу и посчитали, что Клятва исполнена до конца. Любой, человек может оступиться, ошибиться или погибнуть — но как харучаи, во имя преданной службы высокой идее отказавшийся от своих жены и детей, смог бы смириться с тем, что его преданность используется идее во вред? Да лучше бы клятва никогда не произносилась вовсе! Юр-Лорд, — голос Бринна вдруг снова неожиданно смягчился, но харучаи не мигая продолжал сверлить Ковенанта взглядом, — в песне водяных дев мы услышали зов тех, кто остался дома. Да, мы попали под власть иллюзии, но как она была сладка! Вокруг нас вдруг выросли родные горы. Воздух вновь стал чистым и прохладным от далеких снегов на вершинах. И с утесов нас звали к себе женщины, желавшие нашей страсти, нашего семени для зачатия новой жизни. — В его голосе зазвучали интонации, присущие мелодичному языку харучаев, а лицо просветлело. — И потому мы без оглядки на наш долг и службу устремились навстречу им. Наши женщины смуглы от рождения и от палящего солнца. Но иногда среди них встречаются и белокожие — их кожа ослепительна, как лед, сверкающий на горных пиках; она мягка, словно чистейший снег с таких высот, куда можно подняться лишь на крыльях ветра. Ради них, чистых как снег и сияющих как лед, мы и отдали себя Танцующим-На-Волнах.

Теперь отвел взгляд Ковенант. Баннор как-то намекал ему о том, что и в харучаях есть некие вполне человеческие струнки. Их недоверчивое, враждебное ко всему миру отношение произрастало из жестокой, суровой жизни, где каждый вдох был надеждой, а выдох — утратой.

В поисках поддержки он оглянулся на Великанов и Линден, но ни один из них не знал, что сказать. Глаза Линден были затуманены то ли болью, то ли состраданием, на лице Красавчика читалось откровенное сочувствие, и даже суровая воительница Первая смотрела на харучаев с мягкой грустью.

— Так мы доказали сами себе, что мы предатели. Мы предали нашу верность долгу ради миража. Мы оказались неспособными держать слово, данное вам. Мы не совладали с собой и потому не имеем права служить вам впредь. Наваждение прошло, но кто теперь поверит нашим самым громким клятвам?

— Бринн, — растерянно сказал Ковенант, — Кайл. Не надо. Никто вас ни в чем не обвиняет.

Он откашлялся, чтобы придать голосу суровые нотки, и напустил на себя грозный вид. Тут же прохладная рука Линден коснулась его локтя, словно моля о сострадании. Сама она не отрываясь смотрела на харучаев. Но Ковенант сделал вид, что не заметил ее жеста. В нем вновь стала закипать сила, и говорить другим тоном он уже не мог.

— Как-то раз то же самое, что и вы, проделал Баннор. Да-да, то же, что и вы. Тогда мы вместе с ним и Идущим-За-Пеной стояли на краю Землепровала. Он отказался идти с нами, в то время как мне… — Ковенант судорожно вздохнул. — Я спросил его, что его смущает, и он ответил: «Ничего. Просто я потрясен внезапно открывшейся мне истиной, что понадобилось так много столетий, чтобы научить нас понимать пределы своих возможностей. В своей глупой гордыне мы зашли слишком далеко. Ни один смертный мужчина не должен отказываться ни от жены, ни от сна, ни от смерти — как бы ни была высока идея, которой он служит. Отрекаясь от себя, мы делаемся слабее и сами ведем себя к крушению всех надежд». Вы только что почти повторили его слова. Но поняли ли вы, что сказали? Все не так просто. Любой может допустить ошибку. Любой, кроме Стража Крови. Он теряет к себе доверие. Но как вы думаете, зачем Баннор встретился со мной в Анделейне? Ведь если вы правы, то должны понести за вашу слабость заслуженное наказание — он лишь одобрил бы это. Или нет?

Ковенанту хотелось избить Бринна за глупость, но, сдержавшись, он решил, что это сделают за него слова, адресованные пристыженному харучаю.

— Так я скажу вам. Клятва или данное вами слово — это ответ Презирающему, но вовсе не отречение от самих себя. Баннор встретился со мной в Анделейне не для того, чтобы вручить мне дары, и не для того, чтобы давать новые клятвы. Он сказал: «Я смею просить, чтобы ты освободил моих соплеменников. С ними обошлись отвратительно. Избавь их от плена, и они будут служить тебе верой и правдой». Он говорил это, имея в виду не только плен Верных, но и плен, в который вы сами загнали себя, — плен самоотречения.

Ковенант замолчал. Он видел отчаяние в глазах харучаев и понимал, что больше говорить не следует. На несколько минут в кубрике воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжелыми вздохами помп, поскрипыванием мачт и приглушенным ревом шторма. Фонари все так же плясали на столбах. Наконец раздался тихий вопрос Бринна:

— Юр-Лорд, разве мы тебе плохо служили?

Лицо Ковенанта исказилось, как от боли, и, терзаемый дурными предчувствиями, он с трудом выдавил из себя:

— Вы сами знаете, что хорошо.

— Тогда позволь нам уйти, — бесстрастно попросил харучай.

Ковенант обернулся к Линден и потянулся к ней, нуждаясь в тепле ее рук. Но его бесчувственные пальцы ничего не ощутили. Даже она не могла помочь ему.

Вечером, когда они остались наедине в каюте, стены которой гудели от хлещущих в них волн, а пол ходил ходуном, Ковенант принялся растирать ушибленную спину Линден. Он делал это с яростью, в которую вкладывал всю боль своей утраты. Но Линден спала, ничего не чувствуя, усыпленная выпитым как лекарство «глотком алмазов». А он, не зная, как еще умерить отчаяние, продолжал свою работу, пока руки не устали окончательно. Уход харучаев, к которому он не мог отнестись иначе как к дезертирству, казался ему недобрым предзнаменованием других грядущих поражений, которые, в свою очередь, могли привести его к краху всех надежд.

К утру буря стихла, и «Звездная Гемма», вырвавшись из капкана водяных дев, устремилась навстречу хмуромусерому рассвету. По палубе стучали капли дождя, словно безутешные слезы. Ветер улегся, и Хоннинскрю уже не составляло большого труда направлять корабль Великанов точно по курсу. И цель была уже близка.

Но харучаи приняли решение окончательно и бесповоротно.

Глава 24 Остров

Еще два дня небо хмурилось, а море неспокойно ворочалось, словно было недовольно незваным вторжением «Звездной Геммы», потревожившей его сон. Но на третий день корабль Великанов наконец вошел в зону ясной погоды. Дни были солнечны, и водная гладь казалась отражением безоблачного неба; а по ночам звездная дорожка ложилась на воду прямо по курсу корабля, что для любого искушенного взгляда было добрым предзнаменованием.

С каждым днем Гримманд Хоннинскрю становился все беспокойнее. А Первую и Красавчика несущий судно прямо к цели бриз привел в состояние радостного возбуждения. В минуты, когда им казалось, что на них никто не смотрит, они взирали друг на друга с такой нежностью и любовью, что их лица — одно уродливое, а второе сурово-стальное — становились невыразимо прекрасными и даже как будто похожими, словно чем ближе было Первое Дерево, тем больше супруги сближались друг с другом. Все трое постоянно проверяли и перепроверяли пройденное расстояние и в конце концов заразили своим нетерпением всю команду. Даже во флегматичных глазах Яростного Шторма периодически вспыхивали азартные огоньки, а застарелая боль во взгляде якорь-мастера временами сменялась светлой надеждой.

Линден приглядывалась к ним, к кораблю, к Ковенанту, пытаясь найти в этой предпраздничной суматохе свое место. Она видела, как действует на Великанов несчастный вид Мечтателя, и понимала, что сейчас, когда цель так близка, они думают не только об избавлении Страны от Солнечного Яда, но и о том, что это сулит их любимцу и некоторое облегчение его мук Глаза Земли. Но сама она не разделяла их надежд, считая, что, очевидно, их представления об истинной сути Глаза Земли слишком далеки от того, что есть на самом деле.

А настроение Ковенанта еще больше усиливало ее мрачные предчувствия. В его стремлении к Первому Дереву было что-то болезненное. После ухода харучаев он словно замкнулся. Физически он находился рядом, но все его мысли витали далеко. Когда он говорил, в его голосе явно слышались раздраженные нотки, и он даже не делал попыток смягчить их, а в глазах его вновь горел неугасимый огонь боли по невинно пролитой крови. Линден читала на его лице воспоминания о Верных, о людях, приносимых в жертву Ядовитому Огню. Она видела его неверие в собственные силы, основанное на том, что он не знал, как долго еще сумеет держать яд и силу под контролем. Временами он надолго застывал, глядя в никуда. Даже в любви он стал неистовым и жадным, словно чувствовал, что вот-вот потеряет ее.

Линден не могла забыть, что Ковенант собирался отправить ее назад, в ту жизнь. Сам же он стремился к Первому Дереву в безумной надежде, что там найдет некий способ, который поможет ему совладать с Лордом Фоулом без помощи дикой магии и разрушения. Но конечно же, дело было и в Линден тоже. Он хотел отослать ее назад.

А она безумно боялась этого и так же безумно боялась Первого Дерева. То, что так мучило Мечтателя, терзало и ее, как открытая рана. Даже не видя немого Великана, Линден всегда ощущала его молчаливое присутствие. Временами ей хотелось закричать на всех, кто так рвался к Первому Дереву: на Ковенанта, на Первую, — заставить их немедленно повернуть, возвратиться в Страну и там отыскать оружие, при помощи которого можно будет совладать с Солнечным Ядом. Она верила, что Мечтатель — единственный, кто действительно понимает, что затеял Лорд Фоул. А главное — она не хотела возвращаться в прошлую жизнь.

Однажды ночью, когда Ковенант уже заснул, она, убедившись, что его не мучают кошмары, осторожно встала и поднялась на палубу. На ней была все та же шерстяная туника. Несмотря на то что в последние дни воздух стал значительно холоднее, Линден не хотела надевать джинсы и рубашку, напоминавшие ей о слишком многих ошибках и страданиях. Оперевшись на борт, она стала смотреть на луну, уже входившую в последнюю четверть. От темного купола ночи «Звездную Гемму» защищало лишь сияние звезд и нескольких фонарей. Но в эту ночь даже свет ущербной луны был слишком ярок.

Якорь-мастер приветливо помахал ей рукой с мостика. Линден чувствовала его ауру, как и ауру всех матросов, несущих вахту, как чувствовала каменный ритм бегущей по волнам «Геммы» и звонкую свежесть ветра. Но тут словно ледяная рука сжала ее горло, и она поняла: где-то здесь, рядом, мается своей несказанной скорбью Мечтатель. Кутаясь в складки просторной туники, Линден отправилась на поиски.

Немой Великан сидел, опершись спиной на фок-мачту и не отрывая глаз от смутно маячившего на носу силуэта элохима, будто там, за ним, уже видел Первое Дерево, и его лицо было искажено немыслимым напряжением, словно он пытался внушить Финдейлу, чтобы тот высказал все, чего Великан не может рассказать сам. Но элохим не замечал, а может, не хотел замечать его страстного безмолвного призыва. А может быть, то, что он был вынужден выслушивать рвущие сердце мольбы, являться свидетелем множества чужих страданий, не имея права никому помочь, тоже было частью той ноши, на которую его обрекли? Он также не отрывал глаз от горизонта, из-за которого уже скоро должен был появиться Остров Первого Дерева.

Мечтатель сидел по-турецки, положив ладони на колени. О чем он думал, говорили его руки и тело: он то раскрывал ладони и поднимал лицо к кебу, словно смирившись и принимая свою судьбу, то сжимал кулаки и сгибался, чуть не касаясь лбом коленей в немом протесте. Ни слова не говоря, Линден опустилась на палубу рядом с ним.

Она обернулась к нему — в скудном лунном свете виднелся лишь смутно белеющий шрам на темном размытом пятне лица — и тихо сказала:

— Попытайся. Должен же быть какой-то выход.

С внезапной, напугавшей Линден яростью он застучал кулаком себя по лбу. А затем, словно приняв решение, повернулся к ней и стал быстро жестикулировать.

Сначала она так растерялась, что не смогла ухватить смысла того, что он показывает. А Мечтатель, видя ее недоумение, повторил все снова, на сей раз медленнее. И она поняла:

— Первое Дерево?

Он нетерпеливо кивнул и широким жестом обвел палубу.

— Корабль. «Звездная Гемма», — догадалась Линден. Он снова кивнул и указал в сторону носа судна, а затем изобразил руками пышную крону и толстый ствол.

— Корабль плывет к Первому Дереву… Мечтатель отрицательно замотал головой.

— Когда корабль приплывет к Первому Дереву, случится… На сей раз она оказалась права, и Великан подтвердил это скорбным кивком, а затем пальцем постучал по своей груди в том месте, где находилось сердце. Потом двумя руками показал бьющееся сердце, которое вдруг разрывается. Линден очень надеялась, что его жест следует трактовать в переносном смысле, но не видела выражения его лица — лишь шрам отсвечивал серебром — и потому не могла уверить себя, что поняла правильно. Будучи не в силах больше смотреть на страдания Великана, она отвела глаза в сторону и тут же увидела Финдейла, стоящего рядом с ними и наблюдающего за пантомимой Мечтателя. Луна выглядывала из-за его правого плеча, поэтому выражения его лица Линден тоже не могла рассмотреть.

— Помоги ему, — тихо попросила она. «Помоги мне». — Разве ты не видишь, что его ожидает?

Элохим не шелохнулся. Молчание затянулось настолько, что Линден уже начала сомневаться, получит ли она вообще ответ. Но тут Финдейл, по-прежнему не говоря ни слова, шагнул к Великану и положил руку ему на лоб. Его пальцы легонько пробежались по глубоким морщинам, словно читая знаки судьбы. Мечтатель легонько вздохнул и расслабился, затем его голова склонилась на грудь, и он заснул.

Так и не сказав ни слова, Финдейл растворился в сумраке ночи, а в следующую секунду Линден увидела его темный силуэт на носу корабля.

Она тихонько встала, чтобы не потревожить покой измученного Великана, и вернулась в каюту, где долго еще лежала рядом с Ковенантом, глядя в потолок и предаваясь нелегким размышлениям. Наконец заснула и она.

На следующее утро она собрала Хоннинскрю, Первую, Красавчика и Ковенанта и поставила вопрос о состоянии Мечтателя ребром. Но капитан мало что мог добавить к ее выражениям озабоченности, а Красавчик высказал предположение, что, возможно, когда они достигнут Первого Дерева и Поиск будет завершен, кончатся и мучения Мечтателя.

В ответ на это Линден рассказала о своем ночном разговоре с ним.

На лице Красавчика отразился откровенный ужас, который он даже не пытался скрыть. Первая заехала кулаком в борт и разразилась длиннющим ругательством на великанском языке. Лицо Хоннинскрю скривилось, словно суровый капитан еле сдерживал слезы.

Ковенант один сохранил спокойствие, и взгляд его был настолько холоден и отчужден, что даже Линден отвела глаза, когда он процедил:

— Ты что, хочешь сказать, что нам нужно повернуть назад?

Как ей хотелось крикнуть в ответ: «Да!» — но язык не повернулся: она слишком хорошо знала, что значило Первое Дерево для Ковенанта.

Несколько часов после этого разговора команды Хоннинскрю звучали без обычной бодрости и уверенности, словно все внутри него противилось тому, что он делал, и больше всего на свете ему хотелось отдать команду немедленно поворачивать назад. Но он был Великаном и потому, зажав свое сердце в кулак, лишь хмурился, а корабль шел дальше — по намеченному курсу.

Прошло еще пять дней. Попутный ветер держался, лишь с каждым днем, по мере продвижения на север, ощутимо холодало. В течение первых трех дней на корабле не происходило ничего особенного: море было спокойным, опасностей никаких не предвиделось, каждый занимался своим делом, и все даже немного расслабились.

Но на четвертый день рутинный покой на палубе взорвался от сигнала тревоги. Каменная палуба затрепетала под ногами Линден так, словно все море вокруг было охвачено мощной вибрацией. Хоннинскрю тут же приказал убрать несколько парусов и отдал команду «Свистать всех наверх!». Еще через лигу выяснилось, что «Звездная Гемма» вошла в район, где море буквально кишело никорами.

То тут, то там над волнами взмывали их змееподобные кольца и тупые морды; казалось, что их здесь тысячи. Линден, как и всю «Гемму», насквозь пронизывали их подводные разговоры. Памятуя о встрече с одним-единственным никором, она не на шутку испугалась. Но, к ее удивлению, эти твари совершенно не обращали внимания на корабль. Да и двигались они с ленцой, сыто ворочаясь в воде, миролюбиво, сонно переговариваясь между собой. Морда одного из них вынырнула почти рядом с кораблем, но никор, даже если и заметил «Гемму», не проявил к ней ни малейшего интереса. Он лишь шумно вздохнул и вновь ушел под воду, подняв мощную волну, на которой судно подпрыгнуло как поплавок. Хоннинскрю стал осторожно лавировать, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания и как можно скорее убраться из этого логова.

— Камень и море! — восторженно прошептал Красавчик на ухо Линден. — Никогда бы не подумал, что во всех морях Земли их наберется столько! Мы знаем о них так мало! Да и в наших сказаниях, как правило, фигурирует только один никор. До сих пор считалось, что и этого более чем достаточно! Интересно, чем может обернуться наша беспечность, с которой мы вкатили прямо в середину их стаи? Однако, — добавил он, заметив подходящую Первую, — из этого выйдет недурное сказание. А уж детишки — те будут слушать с открытыми ртами.

Суровая воительница отвела глаза, и на ее губах появилась странная мягкая усмешка, словно в тоне Красавчика она уловила что-то очень личное.

Несколько часов «Гемма» осторожно двигалась по морю, бурлящему от никоров, и лишь к вечеру, оставив их позади, смогла снова набрать скорость. Напряжение этого непростого перехода вылилось во всплеск безудержного веселья. Великаны смеялись, дурачились, пели озорные песенки, словно весь экипаж превратился в ребятишек, которым не было никакого дела ни до Поиска, ни до Первого Дерева, ни до неизбывной боли Мечтателя. В центре внимания, конечно же, находился Красавчик — он был заводилой и умело подстегивал всех на еще большие дурачества. Линден прекрасно видела, что в своем лихорадочном веселье он близок к истерике, да и другие не отстают, но понимала, что Великаны таким образом пытались скрыть друг от друга дурные предчувствия и хоть как-то разрядить обстановку. И Красавчик, как умелый режиссер, дав им полностью разрядиться, постепенно стал наполнять их оптимизмом; его шутки становились все светлее, исчезала горечь, и вместо оскалов на лицах Великанов заиграли теплые улыбки.

Если бы Ковенант захотел во всем этом участвовать, Линден, конечно же, последовала бы за ним.

Но он не захотел. Он держался особняком, и его не трогали шутки и озорные выходки Красавчика. Казалось, после ухода харучаев его уже ничто не могло развеселить. А может быть, он уже просто забыл, каково нести свой крест в одиночку, не надеясь, что хоть кто-то разделит твою ношу. Так или иначе, спустившись вместе с Линден в каюту, Ковенант ничком бросился на тюфяк. Но не смог улежать спокойно. Первое Дерево уже близко. Сверху доносились приглушенные раскаты хохота Великанов. Линден приникла к его груди и мысленно повторила мольбу, которую все эти дни твердила про себя, но так и не решалась произнести вслух: «Ну пожалуйста, не отсылай меня назад!» Но, взглянув на его застывшее лицо, поняла, что и сегодня этого не скажет.

Всю ночь ее мучили кошмары из прошлого, но, проснувшись, она не помнила об этом. Осталось лишь смутное неприятное ощущение.

Ковенант стоял спиной к Линден и держал в руках джинсы и тенниску, очевидно, собираясь их надеть. Она внутренне сжалась и мысленно взмолилась: «Не надо! Не возвращайся к себе прежнему! Не возвращай нас обоих к нашему одинокому безнадежному прошлому!»

И, словно ощутив спиной этот страстный призыв, Ковенант обернулся и глянул ей в лицо. Его лицо искривила нервная усмешка, но он не отвел глаз, и Линден поняла, что он и сам безумно боится того момента, когда увидит Первое Дерево. Ковенант не давал забыть ни ей, ни себе, насколько он опасен для тех, кто его любит. Лишь секунду они смотрели друг на друга, а затем он зашвырнул одежду в угол, опустилсяна колени перед любимой и, обняв ее, прижал к себе с невыразимой нежностью.

Когда спустя какое-то время они поднялись на палубу, Ковенант вновь был одет в шерстяную тунику. И хотя осенний воздух был уже достаточно холоден, он не дрожал, словно проказа не позволяла ему чувствовать перемены температуры. А Линден согревала мысль о том, что он понял ее и согласился.

Весь день они в ожидании простояли на носу корабля, вглядываясь в горизонт. Ждали все: и Ковенант, и Линден, и Великаны. Даже те, кто нес вахту, старались найти повод оказаться на баке и замедляли шаги, вглядываясь вперед, но видели лишь бегущие навстречу волны. Наспех пообедав, все, кто был свободен, снова устремились на нос, и опять потянулось ожидание.

Когда наконец раздался радостный крик впередсмотрящего, Линден вздрогнула, словно услышала похоронный набат. Великаны разом загалдели, и через минуту большая часть экипажа оказалась на реях, выглядывая желанную цель. На палубу поднялся и Мечтатель и, не глядя ни на кого, угрюмо направился на бак. Ковенант перегнулся через борт и вытянул шею, надеясь, что так скорее увидит остров. Но, поняв, что ведет себя глупо, пробурчал, обращаясь к Линден: «Пошли», и, взяв ее за руку, повел к капитанскому мостику. Она чувствовала, что он с трудом удерживается, чтобы не побежать, и сама, поддавшись его возбуждению, невольно ускорила шаг.

На мостике, кроме Хоннинскрю и рулевого, уже стояли Первая и Красавчик. И почти сразу же к ним присоединились якорь-мастер и Яростный Шторм. В напряженном молчании все уставились на линию горизонта, ожидая, что с минуты на минуту из-за нее поднимется Остров Первого Дерева.

Но корабль прошел еще около лиги, прежде чем Хоннинскрю поднял руку и указал вперед. Линден не обладала таким острым зрением, как Великаны, но вскоре и она увидела на горизонте небольшое пятнышко. Там, вдалеке, где небо встречалось сморем, маячил крохотный островок, бывший центром всей этой Земли, центром роковым и судьбоносным. Ветер гнал «Звездную Гемму» прямо на него, и остров рос на глазах.

Линден оглянулась на Ковенанта, но тот не отрываясь смотрел вперед, забыв обо всем, и глаза его горели мрачным огнем. С того момента, когда показался остров, он не произнес ни слова, но по выражению его лица можно было понять, что именно там для него решается вопрос жизни и смерти.

Вскоре уже можно было разглядеть некоторые детали: остров походил на сложенную из камней древнюю пирамиду. Ветра и бури обточили его скалистые уступы. Между ослепительно-белыми под солнечным светом камнями лежали черные, словно сгустки мрака, тени. Он словно находился на границе дня и ночи: седой, обрывистый, неприступный. Его форма наводила на мысль, что это угасший вулкан и что на его вершине находится кратер.

Когда корабль подошел ближе, выяснилось, что остров окружен кольцом рифов. Они торчали из воды, словно хищные клыки, и нигде между ними не было видно прохода достаточно широкого, чтобы мог войти корабль Великанов.

Капитан в поисках гавани повел «Гемму» вокруг острова, а нескольким матросам дал команду тем временем высматривать Первое Дерево. Линден включила свое видение на полную мощность и тоже стала внимательно исследовать остров с подножия до вершины, скользя внимательным взглядом по сложному узору света и тени. Но она не видела и не чувствовала присутствия никаких форм жизни, кроме разве что слепой дремоты древних камней. Даже в омывавших его берега волнах не было ни водорослей, ни прибрежной живности.

Вздымавшиеся гранитные скалы казались торчащими над водой костями обнажившегося скелета Земли. Может, именно поэтому здесь господствовала единственная форма жизни (или нежизни?) — камень. Даже птицы здесь не гнездились.

— Так где же оно? — пробормотал Ковенант, обращаясь ко всем и ни к кому в отдельности. — Где же оно?

— За краем гребня, где ж еще! — наконец отозвался Красавчик. — Разве это не идеальное место для того, что мы ищем?

Линден сильно в этом сомневалась, но высказывать свои опасения вслух не стала. Когда «Звездная Гемма» обошла вокруг острова полный круг, так и не найдя подходящего прохода, солнце уже стало садиться, и дикие берега окрасились в золотисто-оранжевые тона. Но Линден так и не ощутила присутствия Первого Дерева, словно его там никогда и не было. Или оно давно уже засохло?

Хоннинскрю вместе с Первой решили до рассвета поставить корабль на якорь с северной стороны острова, а утро вечера мудренее. Только сейчас Линден осознала, что радостная суматоха прибытия давно сменилась угрюмым, настороженным молчанием. Негостеприимные берега острова напомнили всем, что цель еще не достигнута и неизвестно, с какими препятствиями придется столкнуться. Перед кораблем Великанов возвышалась гранитная твердыня в ожерелье рифов, причем с таким неприступным видом, словно не собиралась открывать своих тайн никому и никогда, до самого скончания времен. Но в то же время сияющая золотом и багрянцем в лучах заката каменная пирамида невольно внушала почтение: от нее исходила неведомая грозная сила. Великаны почтительно понижали голоса, а вскоре и вовсе приумолкли, и вечернюю тишину нарушали лишь жалобные поскрипывания кабестана да влажный плеск волн.

— Друг Великанов, — сдержанно произнесла Первая, — может быть, лучше дождаться утра? Или ты непременно хочешь отправиться на поиски прямо сейчас?

— Я не могу ждать, — сдавленным голосом произнес Ковенант, не отрывая глаз от скал.

Первая судорожно сглотнула и, приказав якорь-мастеру спускать на воду баркас, вновь обернулась к Ковенанту:

— Мы вместе прошли очень долгий путь, прежде чем достигли этих берегов. Все это время из уважения к тебе за то, что ты сделал ради наших Мертвых в Коеркри, я не досаждала тебе расспросами об истинной цели твоего путешествия. Но теперь я имею право знать все.

Солнце тонуло в морских волнах, и глаза Ковенанта светились, то ли отражая его последние умирающие лучи, то ли бушевавшее внутри него пламя.

— Знаешь ли ты, как нужно обращаться с Посохом Закона? И как ты определишь, из чего именно его делать? Там ведь может расти и несколько деревьев.

— Для того здесь есть я, — торопливо ответила Линден, всеми силами пытаясь доказать ему свою необходимость. Ей не хотелось, чтобы он отослал ее в ту жизнь.

Ковенант бросил на нее предостерегающий взгляд, но она, словно не замечая этого, посмотрела на Первую и, смущаясь оттого, что могут подумать, будто она хвастается, почти прошептала:

— Я же умею видеть. То есть все, что я вижу глазами, я чувствую, понимаю. Состояние здоровья. Степень искренности. Где настоящее, а где фальшь. Это трудно объяснить. Короче, я и Закон тоже вижу особым образом. И могу сказать, что годится для Посоха, а что нет. Я буду ему подсказывать.

Но как только эти слова сорвались с ее губ, она поняла, что не смогла выразить всего, что хотела. Она чувствовала, что Ковенант доверяет ей и с радостью примет ее помощь, но ощущала примешивавшуюся к радости горечь: похоже, он понял ее так, будто она торопится найти Посох лишь для того, чтобы поскорее вернуться домой. Чтобы бросить его.

Первая приняла ответ Линден, очевидно, так и не заметив, сколь противоречивые чувства вызвал он у Ковенанта, и вместе с Красавчиком и Хоннинскрю пошла проследить, как спускают баркас.

Хозяйкой на мостике осталась Яростный Шторм. Убедившись, что корабль надежно закреплен, она ободряюще подмигнула Ковенанту:

— Все идет как по маслу.

Но тот, похоже, не услышал ее: все его внимание было поглощено островом, освещенным заходящим солнцем. Он так пристально вглядывался в его скалистые берега, в игру теней на камнях, словно по ним мог прочесть свою судьбу.

Линден положила ему руку на плечо, и лишь тогда он обернулся и позволил ей прочитать в своих глазах все мучившие его сомнения. Его лицо, медное от закатного света, испещренное глубокими тенями, было схоже с каменным ликом острова. Линден снова попыталась объяснить ему свои опасения:

— Мечтатель испуган. Я думаю, что он знает истинную цель Лорда Фоула.

Ковенант сдвинул брови, но почти тут же лицо его разгладилось, и на нем возникло некое подобие столь напугавшей ее когда-то улыбки, которой он одарил Джоан.

— Это неважно. — Он все еще не позволял возбуждению овладеть собой. — Когда я был в Анделейне, Морэм сказал мне: «Ничто не поможет тебе избежать его западни, поскольку она окружена другими ловушками. Жизнь и смерть вросли друг в друга, и их невозможно отделить. Лишь понимая и принимая эти крайности, ты обретешь над ними контроль и власть». — Лицо его снова помрачнело, и он добавил: — Ну что ж, пошли, посмотрим, что нам там приготовили.

Линден очень не хотелось пускать его на остров. Если бы ее объятия могли остановить его, она вцепилась бы изо всех сил, лишь бы не допустить, чтобы он ступил на эти камни и исполнил задуманное. Но она знала, что даже ей не остановить его. Да и разве не за то, что он никогда не боялся боли, она так любила его? Собрав все свое мужество, она последовала за ним, почти не видя ступенек трапа в сгущающихся сумерках.

Палуба уже погрузилась в вечернюю тень, хотя на концах мачт еще догорали прощальные отблески заката. Вдали, у борта, где спускали баркас, Линден увидела несколько силуэтов и, лишь подойдя ближе, разглядела рядом с Первой, капитаном и Красавчиком Мечтателя. Тут же чернела фигура Вейна, а рядом с ним привычным контрастом перламутрово светилась мантия Обреченного. К своему удивлению, она вдруг увидела и Бринна с Кайлом. Ковенант, завидя их, ускорил шаг. Но, поскольку харучаи не проронили ни слова и даже не подняли глаз, он, не сбавляя шага, устремился мимо них к Первой и бросил ей нетерпеливо:

— Ну что, мы готовы?

— Готовы, — усмехнулась она. — Насколько это возможно, если учитывать, что понятия не имеем, с чем столкнемся.

— Ну что ж, тогда в путь. — Тон его голоса был сумрачнее сгущавшейся вокруг ночной мглы.

Ковенант шагнул к борту, но на пути его вдруг возник Финдейл.

— Обладатель кольца, хорошо ли ты подумал? — В голосе элохима звучала мольба. — Ведь у тебя пока еще есть выбор. Так стоит ли следовать своей сумасшедшей мечте? Я не раз говорил тебе в открытую, что ты владеешь силой, которая может уничтожить не только тебя самого, но и всю Землю. Ты не должен идти к Первому Дереву.

Мечтатель страстно закивал, словно цепляясь за соломинку.

— Я знаю, чего вы все боитесь, — скорее себе, чем Обреченному, тихо ответил Ковенант. — Первого Дерева. Посоха Закона. Вы боитесь, что у меня получится. Зачем еще вам, элохимам, было пленять Вейна? Зачем еще вам нужно было прилагать столько усилий, чтобы вселить в нас неуверенность? Похоже, если мы преуспеем, вы что-то потеряете. Не знаю, что именно, но вас это очень волнует, если не сказать — пугает. А теперь, смотри, — продолжил он с мрачной усмешкой, — Вейн все еще с нами. И разве не напоминание о старом Посохе следует за нами по пятам? И я еще здесь. И кольцо мое тоже со мной. И Линден тоже здесь. — Его голос упал до шепота, словно он пытался сдержать ярость. — Черт тебя подери, элохим, если ты хочешь удержать меня, то попробуй найти для этого разумную причину!

Обреченный не ответил и, по-видимому, отвечать не собирался.

Ковенант развернулся к остальным и, словно ожидая, что и они станут ему препятствовать, ожег всех непримиримым взглядом. Но ни капитан, ни Первая, ни Красавчик не выказали ни желания отложить вылазку, ни удивления его речами. Даже Мечтатель — и тот больше не пытался остановить его.

Подстегиваемый нетерпеливыми чертиками, Ковенант, забыв о головокружении, перелез через борт и начал спускаться в баркас.

Линден тут же последовала за ним, не доверяя никому место рядом.

А сразу же за ней через борт полезли Кайл с Бринном.

Весь остров уже покрывала ночная тень, лишь его пик еще пламенел на закатном солнце, но и его вскоре должна была поглотить долгая ночь Земли. Но, пока гребень был освещен, он казался единственным местом, где могло находиться Первое Дерево. Уже спускаясь по лестнице, Линден вспомнила, что сегодня новолуние и ночь будет очень темной. При мысли об этом по ее телу пробежала дрожь. Внезапно ей показалось, что туника — слишком слабая защита от ночной сырости, поднимавшейся от тусклых вод внизу. Когда она ступила на борт баркаса, ногу ее лизнула волна, и ей показалось, что соль проникла в плоть и разъедает ее, как кислота. Но Линден сдержала невольный вскрик и, стиснув зубы, пробралась на нос, где уже сидел Ковенант. Соленая вода, высыхая, слегка пощипывала и стягивала кожу.

За харучаями в лодку спустился Хоннинскрю. И тут солнце окончательно исчезло за горизонтом, и остров погрузился во тьму. Теперь он казался лишь темным силуэтом на фоне звездного неба. Первая с Красавчиком молча заняли свои места на корме, а спустившийся за ними Вейн примостился рядом с харучаями. Линден даже не могла различить бурунчиков на рифах. Хоннинскрю что-то говорил брату, но шум волн и всплески весел не позволяли расслышать ни слова.

Из ночной темноты за спиной Мечтателя сгустился силуэт Финдейла Обреченного.

Линден протянула руку, нашла ладонь Ковенанта и сжала ее. Его пальцы были холодны как лед, онемение его рук можно было уже почувствовать на ощупь.

Первая помахала Великанам, остававшимся на корабле, и якорь-мастер с Яростным Штормом помахали ей в ответ. Но никто не произнес ни слова. Хоннинскрю отвязал канат и оттолкнул баркас от корабля веслом. В тишине, нарушаемой лишь плеском волн, каменная лодка заскользила в ночь.

Ковенант сидел, уставясь на мрачную громаду острова и вцепившись в руку Линден, словно она была якорем. Линден тоже разглядывала то, что была способна увидеть, хотя рифы все еще оставались для нее неразличимыми на фоне черной воды и темного камня. Капитан и Мечтатель взялись за весла, и их мощные руки ритмично заработали, словно они и вслепую могли разыскать безопасный путь. И все равно Линден казалось, что тьма абсолютно непроницаема. Но весла продолжали ритмично вздыматься и падать, и баркас довольно быстро скользил к берегу, где их ожидали неведомые события и тайны. Остров рос, заслоняя собой небо, и, чем ближе путешественники к нему подходили, тем больше брала их оторопь, словно они находились в преддверии ада.

Внезапно Линден пронзила мысль о том, что, вне всякого сомнения, лодка напорется на рифы и они утонут.

— По правому борту что-то есть, — тихо констатировала Первая, и баркас тут же сменил направление.

А через несколько секунд с другой стороны вырос пышный коралловый куст. Линден безумно перепугалась, но лодка, к ее удивлению, благополучно скользнула мимо и вошла в полосу прибоя.

Сейчас, когда ночь простиралась от горизонта до горизонта, остров казался отсюда даже дальше, чем с борта «Звездной Геммы». Но лодка быстро двигалась вперед. Мечтатель, подгоняемый видениями Глаза Земли, налегал на весла с такой силой, что они жалобно скрипели, а Хоннинскрю, хоть и горестно вздыхал, но приноравливался к ритму, который задавал брат. И вскоре уже почти все небо закрыла темная громада, окаймленная по краям звездным сиянием. Линден подумала, что в такой темени, даже если Ковенант и сумеет совладать со своим головокружением, они все равно не смогут вскарабкаться на вершину. Его рука в ее ладони была совсем ледяной, словно промерзла до самых костей.

Но тут Линден забыла обо всех своих опасениях, забыла даже о руке Ковенанта; Первая с Красавчиком вскочили, а гребцы остановились и подняли весла: с островом прямо на глазах стали происходить странные изменения.

Внезапно из всех щелей и трещин начали сочиться струйки тумана, с каждой секундой разбухая и плотнея. Вскоре уже вся гора была покрыта клубящимся, плотным как облако покрывалом, каскадом ниспадавшим к морю. А небо вокруг острова заволокло полупрозрачным флером.

И этот туман светился!

Однако при этом он не выглядел каким-то необычным, загадочным явлением: он был похож на обыкновенный ночной туман, озаренный лунным светом. Вот только никакой луны на небе не было. Вместо острова перед ошеломленным Поиском висело косматое светящееся облако, с каждой секундой все ближе подползавшее к воде. Лишь вершина все еще темнела, слегка подсвеченная млечным отблеском тумана. А серебряные клубы свечения все ползли по воде, как щупальца, словно намеревались заполнить пространство до самых рифов.

Линден подавила в себе желание немедленно сбежать. Она вдруг с необычайной ясностью ощутила, что не имеет ни малейшего желания, чтобы этот странный мистический туман коснулся ее. Но Поиск был нацелен вперед. Первая тихо, но строго приказала Хоннинскрю и Мечтателю снова взяться за весла:

— Я устала ждать. Если уж нам суждено с этим встретиться, то лучше самим, по своей воле пойти к нему навстречу.

Весла вновь опустились на воду, и каждый их взлет все больше сближал Поиск с таинственным туманом. Звезды странно мерцали в вышине, словно предупреждали о неведомых опасностях, но баркас упрямо шел прямо на светящуюся завесу. Вскоре все вокруг окуталось тончайшей дымкой, а пелена на склонах так уплотнилась, что вершина острова почти исчезла из виду. Словно боясь, что и она вот-вот растворится, братья-Великаны заработали веслами с таким усердием, что лодка помчалась к дальнему, уже неразличимому берегу с необычайной скоростью.

Первая неразборчиво отдала какую-то команду, Хоннинскрю с Мечтателем подняли весла, и лодка по инерции заскользила навстречу мерцающей завесе.

Небо исчезло. Ощутив на лице влажное прикосновение тумана, Линден инстинктивно сжалась, ожидая неведомой опасности. Но ее видение подсказало ей, что сама по себе дымка настолько слаба и неуловима, что не может причинить никакого вреда. Она видела всех сидящих в лодке, однако море уже полностью скрылось под сияющим покровом, и концы уходящих в туман весел казались обрубленными.

Линден вдруг испугалась, что их группа заблудится и никогда не найдет дороги к острову. Но тут Первая спокойно отдала команду слегка изменить курс и снова начать грести. Очевидно, она руководствовалась присущим всем Великанам чувством направления.

Лодка пошла быстрее, и туман влажной маской облепил лицо Линден. Капельки светящейся жидкости сконденсировались на волосах Ковенанта, словно пот, порожденный его усилиями достичь цели. Туман на секунду расступился, и Линден, увидев впереди вершину острова, убедилась, что способность ориентироваться в любых условиях Первую не подвела.

Вдруг ни с того ни сего Красавчик, хрипя и сипя, словно туман до отказа наполнил его исковерканные легкие, начал благодарить Хоннинскрю и Мечтателя за их замечательную греблю, Вейна — за его непроницаемую таинственность, а затем перешел к долгому повествованию обо всех туманах, которые когда-либо встречались на его пути во время долгих странствий. Линден поняла, что ему было не важно, о чем говорить, главное — помочь всей компании сохранить спокойствие в этом странном тумане. Но голос его звучал глухо, и каждое слово порождало странное эхо, словно лодка невзначай заплыла в пещеру. От его разглагольствований всем стало еще больше не по себе, и Первая что-то прошипела. Красавчик замолчал на полуслове.

В тишине, которую нарушали лишь мерные всплески весел, лодка скользила к острову.

Линден показалось, что здесь, в тумане, время течет как во сне — несоразмерно реальным меркам. Слабое свечение уже начало оказывать на нее гипнотическое воздействие. Мельчайшие частицы светящегося тумана, собираясь в крупные капли, стекали по лицу Ковенанта и усыпали его тунику мерцающими жемчужинами. Да и сама Линден была с ног до головы украшена эфемерными драгоценностями. Волосы ее намокли и темными прядями обрамляли бледное лицо.

Когда в тумане вновь на секунду образовалась брешь, оказалось, что остров находится на том же расстоянии, что и прежде.

Хоннинскрю и Мечтатель вновь перестали грести, но Линден видела впереди их сгорбленные усилием спины и слышала тяжелое дыхание. Только сейчас она поняла, сколько времени уже прошло. Похоже, что они, словно в трансе, пытались доплыть до острова в течение нескольких часов. Прошла как минимум уже половина ночи. Линден попыталась стряхнуть овладевшее ее телом оцепенение и снять с лица влажную маску тумана. Вновь дымка рассеялась, и на сей раз она увидела остров отчетливо

Баркас не приблизился к нему ни на шаг.

— Черт побери! — воскликнул Ковенант.

— Я совсем запутался, — сдавленно признался Красавчик. — Эта атмосфера… — И, окончательно растерявшись, замолчал.

Финдейл стоял на носу баркаса и разглядывал остров. Его одежда и волосы были абсолютно сухими — на него туман не оказывал никакого воздействия. Руки он скрестил на груди с таким непримиримым видом, словно вся сила морей была сосредоточена в его локтях. Его глаза буравили туман, словно одной силой воли он мог проникнуть в непроницаемое.

— Финдейл, — обратилась к нему Линден, — ради Бога, скажи, что ты делаешь?

Но в ту же секунду на баркасе началась суматоха.

Бринн попытался вскочить, но Мечтатель, ухватив его за руку, заставил сесть на место. В результате оба свалились на дно лодки. Несколько секунд Хоннинскрю пытался грести, но затем бросил весла, чтобы поймать беспомощно болтавшиеся весла брата. Но тут же ему на помощь подоспел Красавчик. Пока он занимался веслами, капитан попытался разнять боровшихся Мечтателя и харучая.

Кайл тоже не остался встороне и попытался принять участие в схватке. Но Первая, вскочив на ноги, удержала его. А в следующую секунду в ее правой руке сверкнул палаш.

— Хватит!

Хоннинскрю снова взялся за весла, а Мечтатель утихомирился. Острие клинка повисло в опасной близости от горла Бринна.

Кайл отчаянно бился в железном объятии Первой, пытаясь прийти на помощь другу.

— А теперь, — холодно заявила Великанша, — объясните мне, что на вас вдруг нашло.

Бринн почему-то смутился и пролепетал:

— Если юр-Лорд позволит мне говорить с тобой… Мечтатель яростно затряс головой, то ли отрицая, то ли пытаясь стряхнуть с себя видения.

Ковенант хотел ответить, но Линден перебила его:

— Минуточку.

Она задыхалась в этом тумане. С трудом перешагивая скамейки, она приблизилась к Мечтателю, скорчившемуся на дне баркаса. Его глаза устремились к ней с немой мольбой.

— Ты что-то видел, — констатировала она. — Ты понимаешь, что здесь происходит.

Его лицо светилось от покрывавших его капелек тумана. Шрам ослепительно сверкал, словно молил о помощи.

— Ты не хотел, чтобы Бринн переговорил с Ковенантом. Мечтатель прикрыл веки. Она ошиблась. Тогда Линден предприняла еще одну попытку:

— Ты не хотел, чтобы Бринн сделал то, что намеревался. И ты не хотел, чтобы харучай убедил Ковенанта в необходимости этого.

Немой Великан тут же согласно закивал. Вдохновленная интуитивными предчувствиями и странной трансцендентной логикой Мечтателя, она продолжила:

— Если бы Бринн сделал то, что намеревался, то на нас обрушилось бы то, что ты видел в своих видениях. И это было бы ужасно. И мы не сумели бы остановить это.

Внезапно у нее перехватило горло, и она поняла, что у них есть только один-единственный шанс сохранить свои жизни.

Невольно повысив голос, Линден обратилась к Ковенанту, уже шагнувшему к носу лодки:

— Не позволяй Бринну выполнить задуманное! — Ее голос дрожал от напряжения. — Обстоятельства против нас…

Но Ковенант смотрел не на нее, а на Бринна. И в его взгляде читалось столь знакомое сумасшествие, что Линден рванулась, чтобы оказаться между ними.

Харучай ухватился за лезвие, приставленное к его горлу, и, несмотря на огромную силу Великанши, попытался отвести клинок в сторону. По его запястью зазмеилась струйка крови. Но он словно не обращал на это внимания. Если Первая не дрогнет и не отведет клинок, то через несколько секунд он отрежет себе пальцы.

— Бринн! — отчаянно воззвала к харучаю Линден. Но тот словно не слышал ее.

Первая, ругаясь одними губами, отвела клинок в сторону.

— Да ты рехнулся,- хрипло пробормотала она.- Но я не стану помогать тебе помереть, если ты так уж этого захотел вдруг.

Не глядя на нее, освобожденный Бринн рванулся к Ковенанту. Он совершенно не обращал внимания на рану на ладони. Он лишь сжал руку в кулак, и со стороны казалось, что он хочет ударить Неверящего.

Но, оказавшись совсем рядом со своим господином, харучай остановился и произнес:

— Юр-Лорд, ты должен меня выслушать.

Ковенант устремил на Бринна долгий взгляд и неуверенно кивнул, будто решимость харучая лишила его сил. Туман сгущался, словно пытался напомнить, что дороги дальше нет.

— У харучаев есть легенда, — бесстрастно промолвил Бринн, — дошедшая до нас из незапамятных веков. Она относится к тем временам, когда харучаи ничего не знали о Лорде Кевине и еще не произносили великой клятвы. В ней говорится о некоем человеке, который стоит в конце времен, на краю Земли, и держит в руках нити судеб харучаев. Человек, которого мы называли Кенаустином Судьбоносным. В своем мастерстве и величии он вознесся выше пиков самых высоких наших гор. Только сверяясь по его неизмеримым достоинствам, мы можем судить, одержали ли мы победу или понесли поражение. Легенды гласят, что однажды кто-то из нас приблизится к ак-хару и познает меру его добродетели. Потому-то харучаи и находятся в вечном поиске. В сердце каждого из нас сквозит надежда, что именно он окажется избранным и постигнет меру вещей. Но путь, ведущий к ак-хару Кенаустину Судьбоносному, нам неведом. По легенде, этот путь нельзя узнать заранее, его можно лишь постичь по прошествии. И приведет он нас вовсе не к тому, к чему мы стремились. — Голос Бринна, столь ровный поначалу, затрепетал, словно его хозяин не был уверен в том, что говорит. — Я один из ищущих. Потому-то я и бросился очертя голову в то, что ты предложил мне. Юр-Лорд, мы отреклись от самих себя ради службы тебе. Но теперь я больше не твой слуга. Хоть ты и носишь кольцо. Твоя сила противостоит моим стремлениям. Ведь если ты возьмешь всю тяжесть предназначения только на свои плечи, то нам, харучаям — всем харучаям, — это будет заказано навеки. Я прошу тебя, я умоляю разделить ее со мною. Я ничего не понимаю в смутных видениях Троса-Морского Мечтателя, но отчетливо вижу, что мы должны вместе достичь нашей цели. Если я ошибаюсь, то плоды моей ошибки падут на тебя. Но если я прав… — Он запнулся, не в силах выразить всю полноту своих чувств. — Юр-Лорд, молю тебя, — воздел он к небу кровоточащий кулак, — не останавливай нас на пути к самим себе!

Линден ничего не поняла из его путаной речи. Ей показалось, что все, о чем он говорит, наполнено смыслом не больше, чем ночной кошмар. Лишь Мечтатель и Финдейл согласно кивнули, словно им все было понятно. Немой Великан закрыл лицо руками, будто не в силах был вынести то, что услышал. А элохим страдальчески молчал, словно знал ответы на все вопросы, но не испытывал ни малейшего желания произнести их вслух.

Ковенант провел по лицу рукою, стирая светящиеся капельки. Его губы заплясали в попытке сказать что-то. Но только с третьего раза он наконец исторг из себя звук:

— Да о чем ты, черт возьми, толкуешь?!

Бринн не ответил. Он лишь простер окровавленную руку в сторону острова.

Его жест был столь страстным, что приковал к себе внимание всех, кто находился в лодке.

Очередное окно в тумане вдруг открыло им в осязаемой близости острый край скалы острова. В этой странной светящейся дымке все расстояния казались неопределимыми. Однако край скалы надвигался, твердый, реальный, как бы ни казалось мистически зыбким все вокруг. В конце концов, эта скала могла быть вовсе не частью острова, а лишь одним из рифов. А может, она была лишь частью морока, навеянного туманом.

На ее вершине восседал в позе лотоса человек в изодранной рясе.

Склоненная голова свидетельствовала о глубоком погружении в медитацию. Однако глаза его были широко открыты, а зрачки закатились, открывая перламутровые белки. Слабый ветерок шевелил его волосы, и на изможденных щеках залегли глубокие тени. Его кожа была испещрена морщинами, и он казался слабым и зависимым от внешнего мира. И в то же время Линден ощутила идущую от него волну незыблемой силы.

— Да, — выдохнул Финдейл, словно не думая о том, что хоть кто-нибудь его услышит. — Хранитель Первого Дерева. Мы должны пройти мимо него.

Ковенант воззрился на Обреченного. Но элохим не ответил на его взгляд. Тогда Неверящий ссодроганием обратил взгляд на Бринна. В тумане лицо его приобрело странный синюшный оттенок.

— Так вот чего ты хотел? — хрипло прокаркал он. — Сразиться со стражем Дерева? Одолеть его?

Тщательно подбирая слова,Бринн ответил:

— Элохим сказал, что мы должны миновать его, прежде чем достигнем Первого Дерева. Я понял, что он и есть ак-хару, Кенаустин Судьбоносный. И если я последую за ним, то мы оба обретем служение.

— А если ты неправильно понял? — бросил Ковенант в бесстрастное лицо Бринна. — Вы опять разуверитесь в себе? Как ты думаешь, долго вы сможете тогда продержаться, харучаи, а?

Но смутить Бринна было невозможно:

— Скоро я узнаю правду. И любой, кто избегает ее, кто боится ее, — лишь жалкий трус.

Ковенант вздрогнул и бросил молящий о помощи взгляд на Линден.

Она прекрасно поняла бушующие в его груди чувства. И испугалась, что он обрушит бушующую в нем силу на стража Дерева. Ведь Ковенант никогда в жизни не задумывался о том, где находятся его друзья в ту минуту, когда он испуган и жаждет действия. Но его страх преобладал над отвагой. Ему вовсе не хотелось зависеть от проницательного взгляда Мечтателя. А немой Великан все прятал лицо в ладонях, словно не желал перейти границы недозволенного.

Линден вдруг ощутила, как в ней начинают возрождаться старые противоречия. Инстинктивно она доверяла Мечтателю, но та нужда, что принудила Бринна оттолкнуть клинок Первой, потихоньку забирала власть над ней. Линден вдруг осознала всю глубину одиночества харучаев, и ей захотелось помириться с ними. В то же время ей трудно было забыть яростные попытки Мечтателя обрести ее понимание.

Она вдруг осознала, что Первая и Красавчик встали со своих мест и теперь в упор смотрят на нее. Хоннинскрю впился пальцами в плечи брата. Великаны изучали ее. И Ковенант не отрываясь смотрел на нее. Один лишь Бринн не искал ее взгляда: все его внимание было приковано к Неверящему.

Не в состоянии ответить прямо «да» или «нет», она попыталась найти средний путь.

— Мы плывем уже почти половину ночи, — ее слова были обращены в основном к Бринну, — но до сих пор не достигли берега. Так как же вы собираетесь добраться до того человека, чтобы сразиться с ним?

Последний вопрос прозвучал воплем в ее устах, но Бринн воспринял его как разрешение. И, прежде чем кто-либо успел его остановить, нырнул в клубящийся на носу лодки туман.

Светящаяся дымка поглотила его. Линден услышала слабый всплеск в тот момент, когда он входил в воду. Но проследить его путь была не в состоянии — харучаи оказался вне досягаемости ее видения. А плыл он совершенно бесшумно.

— Черт бы вас всех побрал! — взорвался Ковенант. Его восклицание отозвалось тусклым эхо в каверне тумана. — У нас нет права на ошибку!

Целое мгновение никто не отзывался. Затем раздался голос Первой:

— Хоннинскрю, Мечтатель. Мы зашли уже так далеко, как никогда не заходили. Если это только в силах Великанов, мы догребем до этого острова.

Капитан снова взялся за весла. Но Мечтатель замешкался. Линден испугалась, что он настолько погружен в ужасы своих видений, что не способен откликнуться. Она даже подготовилась к тому, чтобы защитить его от Первой. Но она недооценила немого Великана: он громадным усилием согнал с себя морок, вновь сел на весла и ударил по воде с такой яростью, словно хотел ее разбить.

Линден была потрясена, но как только она слегка пришла в себя, то вновь обернулась к Ковенанту.

Хоннинскрю недолго пытался поймать ритм брата; вскорости они работали веслами, словно близняшки.

И вновь в тумане зазияла дыра. И вновь свет звезд вокруг неприступной вершины свидетельствовал, что лодка не продвинулась вперед ни на дюйм.

Но скала впереди была вновь отчетливо видна. Казалось, она намного ближе, чем остров. Но теперь она была пуста. Отшельник исчез.

И на сей раз туман не стал наползать. В прорехе дымки все увидели Бринна, подтягивающегося на утес. Он вел себя так, словно видел там кого-то. Он осторожно поднялся на уступ, и вдруг на него обрушились невидимые удары, которым он не способен был противостоять.

Он упал с обрыва, и туман тут же затянулся, не давая увидеть, что случилось потом.

Линден только сейчас осознала, что гребцы перестали грести и заерзали на скамейках. Никто не произнес ни слова, лишь Красавчик бормотал что-то себе под нос да хрипло, невнятно ругался Ковенант.

И вновь туман раздвинулся, как театральный занавес: на сей раз перед ними появилась россыпь камней где-то на недосягаемой вышине.

И по этим голым камням полз Бринн, борясь с разреженным воздухом. Его правая рука была испятнана кровью, сочившейся из вены. Но он продолжал ползти, словно от этого зависела вся его жизнь. Пальцами рук, ног он впивался в камень и двигался вперед. Казалось, что некто невидимый противостоит ему, пытается сбить его с пути, но харучай упрямо продвигался вперед. Удары, пытающиеся его сдержать, скользили по его лицу, запутывались в складках туники. И вновь туман сгустился.

Ковенант скорчился на носу, словно снедаемый внутренним жаром. Капли светящегося тумана окутывали его, как сияние дикой магии. Линден понимала, она была даже уверена в том, что пламя не копится в нем. Ледяной холод тумана пронизал его насквозь и погасил в нем бьющийся огонь. Линден ощущала это. Он перестал сыпать проклятиями, словно осознав их тщетность.

Кайл перебрался на нос лодки и теперь стоял там, пытаясь взглядом разогнать туман. Его лицо заострилось, а по лбу, словно пот, стекали светящиеся капли тумана. Впервые в жизни Линден увидела взволнованного харучая.

И вновь завеса тумана раздвинулась. Путешественники увидели уступы почти у самой вершины, но это не приблизило их к цели. Однако они успели рассмотреть, что местами камни просели и тропинки усыпаны сколами острее ножа. Бринн продолжал свой путь, невзирая на страшные раны на ногах. Вся его одежда была растерзана в клочки. И на теле не оставалось места, которое бы не кровоточило.

Но теперь сквозь туман можно было разглядеть стража. Он мерцал и переливался в лунном свете и по-прежнему был недостижим. Но чем ближе к нему продвигался Бринн, тем реальнее он казался.

Внешне страж никак не отреагировал на появление харучая, однако на Бринна вновь обрушилась невидимая атака. Линден не понимала, как у харучая нашлись еще силы, чтобы противостоять новой серии ударов. Ему даже пришлось спрятаться за камнями, чтобы этот странный старик не швырнул его вниз.

И даже отступить он был не в состоянии: туман закрывал все вокруг, не давая ни малейшей возможности сориентироваться.

— Я должен помочь ему, — заявил Ковенант, сжимая кулаки с такой яростью, что на побелевших костяшках проступили капли крови.

Но каждый изгиб его тела, согбенность его плеч говорили о том, что он понятия не имеет, как это сделать.

Линден воззвала к себе, но не добилась ничего, кроме того, что нужно немедленно осушить незваные слезы. Бринну уже недолго осталось сражаться. Скоро он погибнет — рана его настолько глубока, что он истечет кровью. Разве может он сражаться с неведомым, в то время как силы его тают с каждой секундой?

И вновь в тумане появилось окно, и вновь в нем показались горы. Линден даже пришлось задрать голову, чтобы увидеть то, что открылось. Но там не оказалось ничего, кроме горных круч и непреодолимых уступов.

И вдруг в окне возник Бринн. Неведомый враг, сбив его с ног, кружил его в воздушном водовороте, колотя об острые края скал. Одежда харучая изорвалась в клочья, и тело его было покрыто лишь полосками истекающей крови. Он с трудом воздел руки, чтобы защититься от невидимой опасности.

Теперь все ясно разглядели стража.Его перламутровые закатившиеся глаза мерцали в тумане. Казалось, он гнал харучая к краю обрыва. Борьба происходила в полном молчании. Одеяния стража струились вокруг него и не имели ни цвета, ни формы. Посылая Бринна на верную смерть, он оставался неизменно спокойным.

И вот харучай уже скатился к самому краю обрыва. Там он остановился, закачался и вдруг с неизвестно откуда взявшейся силой рванулся к своему врагу и обрушился на него в последней яростной атаке. Но ни один удар не причинил стражу ни малейшего вреда, и он отшвырнул харучая назад.

И чем больше старец воплощался, чем реальнее становилось его тело, тем более опасным противником он делался. Нанеся харучаю резкий удар в солнечное сплетение, он полностью лишил его возможности сопротивляться, а затем мощным ударом в лоб снова отправил его на край обрыва. Бринн зашатался и стал клониться в сторону пропасти.

— Бринн! - раздался звериный вопль Ковенанта. Все растянувшееся на бесконечность мгновение, пока харучай пытался удержать равновесие, он в упор смотрел на потрясенных свидетелей его последнего боя. Его нога соскользнула с камня, и он стал падать, но в последнюю секунду резко выбросил руки вперед и намертво вцепился в мантию старца.

Потерпев поражение, он решил погибнуть вместе с противником.

Линден, скрючившись, застыла на скамейке. Она не слышала ни стонов Мечтателя, ни скорбных причитаний Красавчика, ни восторженного вопля Кайла. Падение Бринна настолько потрясло ее, что все ее чувства были словно ослеплены последней вспышкой его ярости. Она ничего не видела и не слышала: лишь перед глазами повторялся и повторялся его последний прыжок в пропасть. Он сделал свой выбор.

И вдруг лодку тряхнуло, днище заскребло по камню, а нос застрял в щели между двумя валунами. Линден с Ковенантом инстинктивно уцепились друг за друга и повалились на дно баркаса.

Когда они поднялись на ноги и огляделись, оказалось, что все вокруг в одно мгновение преобразилось. Туман исчез, а вместе с ним пропало и большинство звезд. Небо на востоке побледнело, так как вскоре должен был наступить рассвет. Вдалеке, за барьером рифов, на якоре стояла «Звездная Гемма». А над баркасом темным монолитом нависал Остров Первого Дерева, словно курган славы всем отважным воинам Земли.

Хоннинскрю обошел Линден и вскарабкался на валун, чтобы попытаться освободить нос лодки. Справившись с этим, он наклонился и предложил Линден и Ковенанту свою помощь, чтобы и они могли выбраться на берег. Его лицо было бледно от переживаний и столь неожиданной потери. Он двигался и говорил словно во сне. Да и сам походил на видение из сна.

Кайл, не скрывавший ликования, легко подхватил Линден за талию и передал ее в руки капитана. Великан осторожно опустил ее на скалу позади себя. Она машинально сделала несколько шагов и застыла на месте, словно незрячая. Ковенант рванулся к ней. Вершина острова уже окрасилась первыми лучами рассвета. В этом нежном свете отсутствие у корабля средней мачты как никогда бросалось в глаза. Мечтатель с трудом взобрался наверх, словно видения Глаза Земли за одну ночь состарили его на много лет. Первая, Красавчик и Хоннинскрю заботливо окружили его. Вслед за ними поднялись Вейн с Финдейлом — оба торжественно сосредоточенные, словно наемные плакальщики на чужих похоронах. Но кто бы как себя внешне ни вел, все до сих пор не могли опомниться от гибели Бринна. Все еще поглощенные мыслями о том, чему явились свидетелями, они не могли смотреть друг другу в глаза, и никто не отваживался заговорить об этом первым.

Единственным, кто не выглядел удрученным, был Кайл. Его лицо вновь стало бесстрастным, но глаза сияли гордостью, и в уголках губ таилась торжествующая улыбка. Если бы сейчас Линден была способна издать хотя бы звук, она обругала бы его самыми последними словами. Но в ее голове не осталось ни мыслей, ни слов. И сил, чтобы произнести что-то, тоже не осталось. Бринн слышал крик Ковенанта и после этого упал. О чем еще говорить? Нет ни слов, ни сил.

Красавчик подошел к Ковенанту и обнял его за плечи. Первая держала за руки Мечтателя, словно хотела помочь ему выкарабкаться из пучины горя, в которой он тонул на ее глазах. Вейн пялился вдаль с обычной саркастической усмешкой. Элохим замер без движения рядом с ним и никак не проявлял своего отношения к происшедшему. Лишь Кайл продолжал взирать на всех со счастливым видом, и чем ярче становились рассветные лучи, тем больше сияли его глаза. Наконец он сказал:

— Не волнуйтесь. Он сделал все правильно.

И будто вызванный словами Кайла из небытия, из-за скалы появился Бринн и зашагал им навстречу. Его движения были легкими и энергичными, он почти бежал. Казалось, он не испытывает ни малейшей боли. Однако, когда он остановился перед Линден, та увидела на его теле следы от бессчетных ран. Но, к ее удивлению, все они уже затянулись и лишь покрывали смуглую кожу свежими рубцами. Сам же он был весел и полон сил.

Вместо старого наряда на нем красовалась мантия стража.

Линден смотрела на Бринна во все глаза. Губы Ковенанта беззвучно шевелились, повторяя имя харучая, но он не мог издать ни звука. Хоннинскрю и Первая замерли, не веря своим глазам. На губах Красавчика появилась слабая, неуверенная улыбка, как эхо счастливого взгляда Кайла. Мечтатель мрачно кивал, словно окончательно смиряясь с роком.

Бринн склонился в поклоне перед Ковенантом.

— Юр-Лорд, дорога к Первому Дереву открыта пред тобой, — учтиво произнес он и широким жестом показал на вершину острова, сияющую в солнечных лучах, как драгоценная корона. И торжественно, не скрывая гордости, добавил: — Я открыл ее для тебя.

Лицо Ковенанта задергалось, словно он не мог решить, плакать ему или смеяться.

Линден уже все поняла, и ее глаза засияли в рассветных лучах, как две звезды.

Немой Великан все продолжал кивать, словно победа Бринна отняла у него все другие способы самовыражения.

Все. Теперь Ковенант отправит ее домой.

Глава 25 Завершение Поиска

Ковенант молча взирал на Бринна, а все вокруг рушилось. Весь остров превратился в огромный могильник. Не хватало лишь разлагающихся трупов и побелевших от времени скелетов. А если не смерть здесь правит бал, то разрушение. В этом мире не оставалось места даже самой малюсенькой надежде. На гребнях вершины карамельно светились отблески рассвета, словно и он стал фальшивым.

Я схожу с ума.

Он не знал, что ему делать дальше. Любая тропка на этом острове была вымощена могильными камнями. А вершина его нависала над головой неодолимой кручей. При одном взгляде на обрывы и уступы уже начинала кружиться голова, и к горлу подступала тошнота. Но Ковенант знал, что уже принял решение, несмотря на то что панически боялся того, что должен свершить во имя Страны; сама мысль об этом была ему ненавистна, но после всего, что он уже вынес и совершил, ему осталось последнее — умереть. И старый, уже побледневший ножевой шрам на груди напоминал ему об этом с беспощадностью.

Он заговорил и сам с трудом услышал свой голос — такой слабый и доносившийся словно издалека. Он сошел с ума, как и харучай. Ведь о таких вещах говорят с благоговейным страхом. Так почему же его голос звучит без малейшей дрожи? Дорога к Первому Дереву открыта пред тобой. Значит, все же Дерево здесь, в этом страшном месте, где царит смерть. В пустынном небе не было ни одной птицы; ни мхи, ни даже лишайники не росли на голых скалах. Стоять здесь и разглагольствовать об этом месте так, словно оно действительно существовало, было полным безумием.

— Ты не Бринн, — сказал Ковенант, слыша себя как бы со стороны. — Ведь так? Ты же… — Но у него язык не повернулся назвать то, другое имя.

Спокойное лицо Бринна не изменилось, лишь выражение глаз смягчилось, словно он внутренне улыбнулся.

— Я тот, кто я есть, — промолвил он. — Ак-хару Кенаустин Судьбоносный. Страж Первого Дерева. Бринн из племени харучаев. И еще у меня много других-имен. Я обновляюсь и изменяюсь; так было с незапамятных времен, так будет и впредь до самого конца.

Вейн по-прежнему стоял, не шевелясь и глядя вдаль, но Финдейл учтиво склонился перед Бринном в поклоне, словно признал в нем личность, даже для элохимов достигшую всяческого уважения.

— Нет, — покачал головой Ковенант. Он и сам себя не до конца понимал. Бринн. - Нет.

Великаны продолжали таращиться на харучая, словно все еще не верили собственным глазам. Лишь Мечтатель продолжал качать головой, словно испортившаяся заводная кукла. Каким-то образом победа Бринна окончательно решила его судьбу. Как? Открыв дорогу к Первому Дереву? Бринн.

Взгляд Бринна был проницательным и мудрым, а в голосе звучали спокойствие и властность:

— Не бойся ничего, юр-Лорд. И хотя я больше не смогу сопровождать тебя и служить как прежде, я еще не умер для жизни и могу быть очень полезен. Пути Господни неисповедимы.

— Не говори мне этого! — неожиданно для самого себя взорвался Ковенант. «Я должен умереть. Или мое сердце разорвется на части».- Думаешь, мне легко расставаться с тобой?

— Ты переживешь и это, — мягко, мелодичным голосом возразил Бринн. — Разве ты больше не Томас Ковенант, юр-Лорд и Неверящий? Эти титулы были даны тебе, чтобы ты мог вынести то, что суждено тебе судьбой. — Тут лицо Бринна слегка потемнело, по нему скользнула легкая тень печали. Похоже, и ему это расставание далось нелегко. — Мое место рядом с тобой займет Кайл и будет верно служить до тех пор, пока не исполнится сказанное Стражем Крови Баннором. Тогда харучай оставит тебя и последует зову своего сердца.

Щеки Кайла вспыхнули.

— Не медли, юр-Лорд. — Бринн воздел руку к ярко освещенной рассветными лучами вершине. — Путь надежды и твоего предназначения открыт.

Ковенант тихо выругался про себя — на громкое, проклятие у него просто не хватило сил. Холодный ночной туман, казалось, до сих пор еще не выветрился из его костей, и даже на солнце он никак не мог согреться. Ему хотелось выйти из себя, устроить скандал, разнести все вокруг. Это было так естественно: ведь он уже не раз и не два обрушивался на Баннора в приступах ярости. Но он не смог. Выражение лица Бринна было столь величественно-спокойно, что он не мог не признать — Баннор никогда так и не достиг подобного совершенства. Ковенант рухнул на землю и, прислонившись спиной к скале, сосредоточился, чтобы удержать под контролем бурлящий в нем от ярости и горя яд.

Сквозь приспущенные ресницы он разглядел приближавшуюся к нему фигуру. На секунду он испугался, что это может быть Линден, и отвлекся настолько, что чуть было не упустил рвущееся из тела пламя. Нет, он не способен быть ее опорой и защитой. Получится ли отослать ее назад, или же он погибнет, допустив ошибку, не важно — он потеряет ее в обоих случаях.

Ковенант с трудом разлепил глаза и убедился, что она все еще стоит на берегу, повернувшись к рассвету спиной и закрыв лицо руками, словно не хочет, чтобы солнце видело ее слезы.

А рядом с Ковенантом сидел на корточках Красавчик и протягивал ему флягу с «глотком алмазов».

На секунду Неверящему показалось, что перед ним сидит не уродливый Великан, а Идущий-За-Пеной, и в ушах отчетливо зазвучали его слова: «Древние мудрецы говорили, что страдания очищают душу, но я скажу, что, пока тело лишено права выбора, страдать ему или нет, об очищении души думать преждевременно». Ковенант почувствовал, что ему стало немного легче. Он взял фляжку из рук Великана и отпил несколько глотков.

Путь надежды и твоего предназначения открыт… Черт подери!

Но «глоток алмазов» уже начал свое успокоительное действие, и взвинченные нервы Ковенанта потихоньку стали приходить в себя, а по измученному телу прокатилась волна расслабления. Вершина острова все еще вызывала у него ассоциации с горной болезнью, но ведь он не раз уже мучился от этого и все равно преодолевал свою слабость. …Чтобы ты мог вынести то, что суждено тебе судьбой… О Боже!

Вернув фляжку Красавчику, он рывком поднялся на ноги. И пошел к Линден.

Когда он прикоснулся к ее плечам, она вздрогнула, как от испуга: она боялась того, что он может сказать, она боялась того, что их ждет. Она вся сжалась, но так и не обернулась к нему.

— Я собираюсь… — Ковенант хотел сказать: «Я собираюсь идти до конца. Неужели же ты не можешь меня понять?» Но он знал, что Линден не поймет его до конца. И некого было в этом винить, кроме самого себя. Он так до сих пор ни разу и не набрался мужества, чтобы объяснить ей, насколько для него важно отправить ее в настоящий мир и насколько он сам, его жизнь зависят от этого. И вновь, в который уже раз, он не осмелился сказать ей самого главного. А вместо этого лишь сглотнув, прошептал: — Я собираюсь подняться наверх.

Линден развернулась так резко, что он приготовился к взрыву ругани, просьб и обвинений. Но она лишь уставилась ему в лицо немигающим рассеянным взглядом. Как Елена.

— Все не так плохо, как кажется. На самом деле он не мертв. — Она широким жестом обвела остров. — Это вовсе не похоже на те развалины в настволье Каменной Мощи. Просто в нем самом присутствует настолько великая сила, что ни одно смертное существо не способно вынести ее воздействия долго. Но сам он не мертв. Это скорее схоже с глубоким сном. Но это и не сон. Вернее сказать, это… — она поискала определение, — это… отдых. Глубокий отдых. Но что бы это ни было, нас оно не замечает.

Горло Ковенанта сжалось. После всего, что произошло, Линден еще пытается его успокоить и предлагает услуги своего видения, раз уж ничего другого дать ему сейчас не может! А что если она все же больше всего хочет вернуться назад, в свою прошлую жизнь? Что если тот мир значит для нее больше, чем он, Ковенант?

Тяжело вздохнув, он заставил себя поглубже спрятать охватившую его печаль и обернулся к друзьям.

— Пошли, — бросил он.

Все смотрели на него с тревожной надеждой. На лице Мечтателя залегли глубокие темные морщины вокруг белого гладкого шрама. Первая держалась как всегда с суровым достоинством, а Красавчик даже не пытался скрыть обуревавших его противоречивых чувств. Хоннинскрю стоял набычившись, его могучие мускулы перекатывались под просоленной кожей. Казалось, он готовился дать отпор любому, кто осмелится причинить вред его брату. Все они ощущали, что Поиск близится к своей кульминации и очень скоро станет ясно, ради чего же они переплыли столько морей и перенесли столько испытаний.

Все, кроме Вейна. Какие бы тайные причины ни вынудили его надеть на себя обручи со старого Посоха, он так и не раскрыл их никому. И выражение его лица было столь же понятным, сколь замыслы создавших его юр-вайлов.

Ковенант отвернулся. Все они находятся здесь из-за него. За всех он несет ответственность. Он протащил их сквозь все испытания ради того, чтобы… Он должен, он обязан найти способ защитить всех, кого любит. Он не может уничтожить и их. Надежда и предназначение. Ковенант собрался с духом и быстрым шагом устремился к ближайшей скале.

Но Первая с Красавчиком тут же перегнали его: они были Великанами и хорошо разбирались в камне, а следовательно, им было много проще обнаружить еле различимую тропинку наверх. Бринн тут же оказался рядом, но Неверящий отмахнулся от него, и бывший харучай последовал за ним на расстоянии нескольких шагов. Линден помогал карабкаться Кайл. За ними плечом к плечу поднимались братья-Великаны. Шествие замыкали Финдейл с Вейном, бесшумные, как две тени.

Но вершина казалась неприступной со всех сторон. На острых скалистых уступах не было тропинок, и, будь Ковенант с Линден одни, они бы не сумели подняться даже на десяток метров. Томас вообще шел, глядя себе под ноги и помня о том, что в любой момент его может прихватить горная болезнь. С помощью Первой и Красавчика, действительно неплохо ориентирующихся среди нагромождения камней, Поиск стал медленно, по кругу, взбираться на центральную гору.

Вскоре Ковенант начал задыхаться и почувствовал, что воздух становится все более разреженным. Он не был готов к такому испытанию. Последнее время на борту «Звездной Геммы» он вел слишком изнеженную жизнь. Каждый шаг вперед давался с большим трудом, чем предыдущий. Солнце стояло уже высоко, и каждый освещенный им камень ослепительно сиял, а каждая тень была непроницаема для взгляда и потому смертельно опасна: кто знает, что там — трещина или надежная поверхность? Временами Ковенанту казалось, что туника из великанского плаща стала неимоверно тяжелой и, отказавшись от собственной одежды, он повесил на себя еще одну тяжесть.

Линден уже изранила все ноги об острые осколки камней. В этом отношении Ковенант был в более выгодном положении: его ноги ничего не ощущали. С другой стороны, ему надо идти поосторожнее, чтобы не изрезать ступни вконец. Но сейчас ему было уже не до проказы и самосохранения. Он просто бездумно следовал за Первой и Красавчиком, как когда-то шел сДжоан на руках по пятам человека, ведущего его сквозь лес возле Небесной фермы навстречу костру и смерти.

Подъем занял все утро. Все чаще спотыкаясь, Поиск продолжал свой путь вокруг конической горы. Где-то далеко внизу покачивалась на волнах крошечная «Звездная Гемма». На ее фоке развевался вымпел, свидетельствовавший о том, что на борту все в порядке. Время от времени в глаза Ковенанту ударял отразившийся от воды солнечный луч, напоминая ему о схватке с Касрейном в Удерживающей Пески. Но он и пришел сюда именно ради того, чтобы научиться обходиться без своей жуткой дикой магии.

Наконец вершина стала казаться достижимой. Солнце нещадно палило с безоблачного неба. Пот струйками стекал с висков, из груди вырывалось хриплое тяжелое дыхание, и Ковенанту стоило большого труда дотащиться до края кратера.

Но он не увидел Первого Дерева. Ему-то думалось, что именно здесь должны собраться какие-то отложения почвы, чтобы дать пищу корням. Но Дерева не было. Он почувствовал, как дрожат все его измученные мышцы.

Прямо за краем кратера лежала бездонная черная пропасть. Ковенант тихо зарычал. И тут же к нему подползли Линден с Кайлом. А за их спинами уже виднелись головы Хоннинскрю и Мечтателя. Все собрались у края, и каждый с трудом приходил в себя от вида разверзнувшейся перед ними бездны.

Внутри скалы были отшлифованы камнепадами и казались абсолютно гладкими. Ковенанту почудилось, что он смотрит в гигантский колодец. Как будто сама ночь гнездилась на дне, и ее холодное черное дыхание касалось его щек. И оно имело своеобразный пряный запах, от которого защекотало в ноздрях.

Оглянувшись на Линден, чтобы узнать ее мнение, Ковенант увидел, что она близка к обмороку. Казалось, оттуда, из пропасти, идет эманация такой огромной силы, что ей с ее обнаженными нервами перенести подобное было едва ли по силам.

— Нам надо… вниз? — Голос Ковенанта сорвался, и он непроизвольно ухватился за локоть Бринна, чтобы не поддаться головокружению и удержаться на краю этого распахнутого черного зева.

— Ой-ей! Ничего другого нам не остается, — прошептал себе под нос ошарашенный Красавчик.- Мы как-то не рассчитывали, что Первое Дерево примется играть с нами в прятки…

— Вот он, путь, — тихо произнес Бринн. Он был свеж и полон сил, словно не остались позади тяжелый подъем и ночь яростной битвы. Рядом с ним даже Кайл выглядел скованным и неуклюжим.

— Где? Ты что же, предлагаешь мне сигануть туда? — с трудом переводя дыхание, оскалился Ковенант.

— Я покажу тебе где. — Бринн указал на темное пятно в скале недалеко от того места, где они стояли.

Ковенант пригляделся и заметил цепочку уступов, спиралью уходившую вниз по жерлу вулкана, словно грубая лестница. Пока он разглядывал ее, стояла полная тишина, нарушаемая лишь свистом в его легких.

— Но я должен повторить, — продолжал Бринн, — что больше я тебе не слуга. Я — ак-хару Кенаустин Судьбоносный, страж Первого Дерева. И я не могу больше вмешиваться в события.

— Черт подери! — прорычал Ковенант. От страха он всегда становился резче и грубее. И сейчас, уже не сдерживаясь, позволил слететь со своей руки серебряной искре и кануть во мраке пропасти. Что бы ни происходило с ним: был ли он подавлен, напуган, разгневан — его нервная система отзывалась на это в первую очередь вспышкой дикой магии. Ему очень хотелось спросить, во что именно не хотел вмешиваться Бринн, но его бывший телохранитель выглядел теперь настолько неприступным, сверхчеловечески совершенным, что задавать вопросы как-то расхотелось.

Несколько секунд глаза Ковенанта метались, оглядывая стены колодца, как у загнанного в угол животного. Руки машинально теребили пояс туники. Почти не сознавая, он вцепился в свой кушак, словно это была путеводная нить.

Теперь Линден смотрела на него. Ее лицо было бледным, а взгляд по-прежнему отрешенным и рассеянным. Ковенанту показалось, что ее нежное лицо не может слишком долго подвергаться воздействию черного дыхания бездны и вскоре расплавится и оплывет, как свечка.

Содрогнувшись, он заставил себя вернуться к действительности и зашагал в сторону уступа, указанного Бринном.

— Ковенант! — Линден поймала его за руку, словно испугалась, что он упадет. Но, поймав его резкий взгляд, осеклась и запнулась. Однако руку его не отпустила и, продолжая смотреть теперь уже прямо ему в глаза, с трудом, словно каждое слово причиняло ей боль, продолжила: — Ты сейчас выглядишь совсем как тогда, на Смотровой Площадке Кевина. Помнишь, когда тебе нужно было спуститься вниз по той длиннющей лестнице? Ты и тогда был всем, что я имела в этом мире, и так же, как сейчас, не позволил мне помочь тебе.

Он вырвал у нее свою руку. Если она пытается заставить его отказаться от намерений, то единственное, чего она этим добьется, — разрыва сердца.

— У меня просто слегка кружится голова, — проворчал он. — Я уже знаю, что меня ждет. Мне нужно лишь немножко пройти этому навстречу.

На лице Линден появилось выражение такой боли, что Ковенант вздрогнул, как если бы она закричала. Хотя он очень не хотел, чтобы она сейчас крикнула: «Нет! Дело не в горной болезни! Ты отказываешься от помощи тех, кто тебя любит, потому что боишься уничтожить их! И только поэтому хочешь отослать меня в ту жизнь!» Он съежился, ожидая, что эти слова немедля обрушатся на него. А на дне глаз уже закипали маленькие вулканчики дикой магии. Но, вместо того чтобы ругать его, Линден просто сказала:

— Ты не сможешь сделать новый Посох Закона без меня.- Ее лицо выглядело усталым, осунувшимся и постаревшим.

Но и этого хватило, чтобы его доконать. С тем же успехом она могла бы сказать: «Ты не сможешь спасти Страну без меня». Все его мужество внезапно куда-то испарилось. Неужели это правда? Неужели же он настолько далеко зашел в своем эгоизме, что надеялся спасти Страну и остаться в живых при этом?

Нет, это неправда. Ему не нужна жизнь без Линден. И он должен, он обязать выжить, хотя бы для того, чтобы сразиться с Лордом Фоулом. И любовь одного человека — не слишком высокая цена за это.

И все же он чувствовал, как дрожат его губы, как трудно скрыть от Линден горечь разлуки. Стараясь не сорваться на нервную ругань, он процедил:

— Знаю. Я рассчитываю на тебя. — А затем обернулся к остальным: — Ну, чего мы ждем? Чем раньше начнем, тем раньше закончим.

Великаны переглянулись. Глаза Мечтателя были настолько красны, что казались открытыми ранами. Но он согласно кивнул, отвечая на немой вопрос Первой. Красавчик тоже всем видом выражал решительность. Капитан развел руками.

Губы Первой сжались в полоску тоньше лезвия меча. Она выдернула из ножен палаш и воздела его над головой, словно знамя.

Линден смотрела вниз, в темноту провала, и чувствовала себя так, как тогда, в Удерживающей Пески, когда пыталась нырнуть в пучину бессознательности Ковенанта, чтобы спасти его от Касрейна.

Легко и изящно, словно он провел здесь всю свою жизнь, Бринн направился к лестнице по самому краю обрыва. Несмотря на то что ступени были грубыми и не имели ограждений, лестница оказалась достаточно широка и крепка, чтобы по ней мог пройти Великан. За харучаем последовала Первая, а за ней, не отставая ни на шаг, заспешил Красавчик.

Ковенант уцепился онемевшими пальцами за его руку и двинулся за ним. Бросив назад короткий взгляд, он убедился, что за ним след в след идет Кайл, стараясь, однако, следить одновременно и за ним, и за Линден. За ней, не нуждаясь ни в чьей помощи, легко шагали Вейн и Финдейл. Затем Ковенант полностью сосредоточился на спуске, упорно глядя себе под ноги, чтобы не закружилась голова.

Но когда он прошел уже с половину первого круга лестницы, сзади до него донесся голос Линден, звавшей его по имени. Он осторожно оглянулся и понял, что Хоннинскрю с Мечтателем пока еще не спускаются за ними. Братья-Великаны стояли на краю обрыва и обменивались взглядами, словно вопрос, идти вниз или нет, был для них вопросом жизни или смерти. Наконец капитан сгорбился, отступил и позволил брату шагнуть на первую ступеньку лестницы.

Вот в таком порядке Поиск стал медленно спускаться по спирали в темноту.

Один виток, второй, и солнце скрылось за краем горы. И чем темнее вокруг становилось, тем больше ускоряли шаг путешественники. Но глаза Ковенанта отказывались привыкать к темноте — она была словно преграда между ним и окружающим миром. Ему очень хотелось взглянуть наверх, на ясное солнечное небо, но он опасался это сделать, потому что боялся упасть. Тьма сгущалась вокруг него, пространство сворачивалось вязкой массой, затягивая в глубь водоворота его душу, дурманяще зазывая его в бездонные глубины небытия. И сырая тьма бездны разъедала его легкие и сердце, как кислота, как его грехи. Где-то там, впереди, находилась воронка, ось, вокруг которой вращалась вся эта черная томительная мгла; тот самый пуп земли, где завязывались тугим узлом все противоречия; земля обетованная, пока еще недостижимая и такая манящая таившая ответ на вопрос, как сразить Лорда Фоула. Эта лестница, этот спуск были результатом, кульминацией манипуляций Презирающего. Мечтатель испуган. Я думаю, что он знает истинную цель Лорда Фоула. Ковенант оступился и на секунду запаниковал, опасаясь падения в пропасть. Но перед ним была надежная спина Красавчика, и он припал к ней, обретая равновесие, и, услышав стук сердца Великана, пришел в себя. И тут же почувствовал, даже при всей своей слабой возможности воспринимать, что весь воздух кругом насыщен эманациями грозной силы.

Словно мало им было яда! Вот еще появилась сила, толкающая его прямо к самоуничтожению! Здесь, внизу, было холодно, и пот, стекавший струйками по щекам, казался горячим и жег лицо, словно язычки дикой магии.

Заметив, что юр-Лорд споткнулся, Кайл тут же оказался рядом — видно, он всерьез воспринял свое назначение телохранителем Ковенанта. Красавчик бросил через плечо несколько успокаивающих фраз, и через минуту Ковенант пришел в себя и смог продолжить спуск.

Его уже била крупная дрожь, и он жалел, что туника из великанского плаща не была поплотнее. Теперь, похоже, путешественники достигли таких глубин, куда никогда не заглядывало солнце. Со дня сотворения мира сырая мгла, свернувшаяся на дне кратера, не согревалась ни одним благодатным лучом. Как будто с тех давних времен тьма, простиравшаяся под ногами, настолько сгустилась, что ее уже не сможет разогнать никакой самый яркий огонь. Казалось, что ни один из членов Поиска, кроме Бринна, не имел реального права находиться здесь и тревожить ее покой. С каждым шагом Ковенант ощущал себя все более приниженным. Темнота изолировала его от других. Он мог узнать своих друзей лишь по походке, по усталому дыханию. Но все эти звуки казались столь же нереальными, как шелест крыльев летучей мыши, чье присутствие ты скорее предугадываешь, чем ощущаешь.

Он не знал, как измерить время в этом бездонном колодце, в этом царстве ночи. Не знал, сколько витков он уже прошел. В какую-то шальную секунду он все-таки задрал голову, чтобы взглянуть на пятачок голубого неба. Это стоило ему нескольких минут цепляния за Кайла, пока головокружение не отступило.

Воздух становился все холоднее, казалось, он весь пронизан неведомыми шорохами, и дышать становилось все тяжелее. Сам не зная почему, Ковенант верил, что книзу недра колодца расширяются. Из-за проклятого онемения в пальцах любое прикосновение к стене несло разочарование, словно он пытался прочитать стершиеся надписи на чьем-то могильном камне. Загадочная сила уже била фонтанами снизу, но он не способен был определить ни ее качества, ни специфики. За его спиной слышалось частое дыхание Линден. По ее судорожным вздохам он мог судить, что она близка к истерике. Да и он сам был недалеко от сумасшествия: вся его нервная система сейчас уже полыхала током дикой магии.

Ему хотелось воззвать к небесам, к Линден, спросить, что же она чувствует сейчас, спросить, что же ему делать! Онемение рук и ног стало казаться смертельным оцепенением. Он — опасность для всего мира. Он — смертельная опасность для Линден и для всех его друзей.

И все же Ковенант не мог остановиться. Ничто не поможет тебе избежать его западни, поскольку она окружена другими ловушками. Он шел до конца, словно с трудом продирался в глубины сердца Вейна.

Он не был готов к тому, что лестница внезапно кончится. Но вдруг Первая просто сказала: — Вот мы и пришли.

От ее слов во все стороны разлетелось эхо, словно стая испуганных птиц. Следующий шаг Ковенант сделал уже по ровной поверхности.

Холод обступил его со всех сторон. Он услышал всхлипывания Линден, спешившей укрыться на его груди. Он нежно обнял ее и прижал к себе, словно не ведая иного способа проститься с ней навсегда.

Приглушенное дыхание его компаньонов напомнило ему, что он здесь находится не только наедине с Линден. Но даже этот слабый звук бил в уши, словно фатальный, роковой колокол.

Ковенант посмотрел вверх. И сначала даже не смог разглядеть кеба. Жерло было настолько глубоким, что лазурь небес растворялась во мраке черноты колодца. Но потом вдалеке он разглядел ослепительно голубое пятно. Друзья собрались вокруг него, словно материализовались из сырой темноты провала.

Первая была напряжена, как струна. С обеих сторон ее поддерживали Хоннинскрю с Мечтателем, казавшиеся в темноте аватарами ночи. В этом мраке даже перламутровая мантия Финдейла полыхала факелом.

Рядом с Ковенантом стоял Кайл, и в глазах его сияли солнечные отблески. Но вот Бринна нигде не было видно. Страж Первого Дерева бесследно исчез. Он, как видно, хотел сдержать свое обещание ни во что не вмешиваться. А может быть, просто не желал становиться свидетелем того, что произойдет с его бывшими хозяевами.

И хотя солнечный свет почти не проникал на дно колодца, все же он слегка рассеивал тьму и давал возможность разглядеть, где кто стоит. Глаза Ковенанта затуманились. Мгла мерцала светом и тьмой одновременно. Надежда и рок тесно переплелись. Все молчали. Атмосфера этого странного места действовала на всех подавляюще.

И вдруг в солнечном слабом луче засветились листья на ветках дерева. По нему пробегали крошечные молнии, и их бег рождал узор растущих на глазах веток. Сучья перекрещивались и удлинялись во все стороны. А затем с неспешностью истекающей из раны крови на дне каверны острова вырос ствол Первого Дерева.

И перед путешественниками предстало огромное дерево, прекрасное, как прародитель всех деревьев на Земле.

Казалось, оно на глазах выросло на невероятную высоту и заполнило собой весь колодец. И весь солнечный свет, проникавший в круглое окно кратера, словно сконцентрировался на его кроне и корнях. Оно было столь древним и столь великим, столь сиятельным и столь властным, от него исходила такая огромная сила, что все застыли в онемении.

Но на нем не было ни единого листочка. Возможно, на нем никогда не произрастало ни единого листа. Да и стены вокруг оказались не исцарапаны, не тронуты буйным ростом дерева. Но в то же время каждая веточка, каждый сучок торчали отдельно. Не будь дерево столь ярко освещено, оно показалось бы мертвым. Мощные корни впились в землю на дне колодца, вспучили и разрыхлили ее, действуя с нетерпеливой смелостью страстного любовника. Дерево было прекрасно, оно было столь же древним, как лава и магма — кровь Земли.

Ковенант и его друзья просто молча взирали на этот праздник жизни на мертвом острове. Ковенанту почудилось, что теперь он не способен сделать и шага. Слишком близко он оказался к своей заветной мечте. Но сейчас, мерцая в солнечном свете, оно казалось бесплотным миражом. Стоит прикоснуться к нему — оно испарится, словно галлюцинация.

Но солнце продолжало двигаться по небу. А в этой специфической узкой трубе колодца его перемещение казалось даже чрезмерно быстрым. Первое Дерево было полностью освещено, а весь Поиск стоял в месте, погруженном в глубокую тень. Но вскоре и Дерево тоже должно было окутаться сумраком. А что если оно вдруг снова исчезнет, когда солнечные лучи перестанут подпитывать его мощь? Ковенант вдруг испугался, что у него уже совсем не осталось времени.

— А теперь, Друг Великанов, — отчетливо прошептала Первая, — пора. Пока светло.

— Да, — прошептал в ответ Ковенант и поперхнулся. Ему было очень страшно. Линден била первой и единственной женщиной, признавшей его после того, как он заболел. Потерять ее сейчас… Но ведь Бринн сказал: «Надежда и предназначение… Чтобы ты мог вынести то, что суждено тебе судьбой». Он умрет, если не преуспеет; он убьет всех, кого любит, если ему не удастся найти правильный путь.

Он протянул правую руку к Дереву. Крошечные шрамы на его запястье чуть заалели.

— Здесь.

Ствол Дерева был узловатым, но выше ветвились тонкие прутики. Недалеко от Ковенанта простерлась ветвь толщиною с руку. Она заканчивалась толстым обрубком, как если бы прежде была отсечена в этом месте.

— Мне годится эта.

Странное ожидание пронизало все его нервы. Он открыл дверь в своем сознании для истока силы. Его кольцо слабо засветилось во мгле кратера. Именно оно поможет ему правильно выбрать ветку.

И вдруг сквозь сумрак Ковенант заметил странную усмешку на лице Вейна.

— Не торопись, — остановила его Линден, неотрывно глядя на Дерево. Но выражение ее лица было растерянным. Она словно стала меньше ростом и вела себя так неуверенно, точно сомневалась в своем праве находиться здесь. Она умоляюще подняла руки, а затем прошептала: — Здесь есть что-то еще.

— Линден… — начал Ковенант, но Первая перебила его:

— Все же поторопись, Избранная. Время не ждет. Линден обвела невидящим взором всю компанию, Дерево, освещенное солнцем, и дрожащим от страха голосом повторила:

— Здесь есть что-то еще. Они связаны между собой, но все они разные. Я не знаю, что это, но их здесь очень много. И никто не может, не должен их видеть. Смотреть на них… — Ее мысли путались, а в голосе появились истерические нотки. Лицо исказилось так, словно ей привиделось нечто ужасное.

— Линден! - попытался привести ее в чувство Ковенант. Она обернулась на его зов, и в глазах ее вспыхнул еще больший страх, словно сама мысль о том, что он собирался сделать, была для нее невыносима. Еле слышно она прошептала:

— Вовсе не Дерево причина того, что на острове не может находиться ничто живое. Это не оно источает тот странный воздух, пахнущий концом света. Оно не обладает той силой, что пронизывает все вокруг. Есть что-то еще. Другое…

Она задумалась. Взгляд ее был обращен внутрь, словно в поисках верного ответа. Затем она со значением кивнула, словно что-то поняла, и добавила, все еще поглощенная своим видением:

— Оно отдыхает.

Ковенант растерялся. Его захлестнули абсолютно противоположные эмоции. Кольцо уже ярко светилось, словно доказывало свою готовность немедленно приступить к уничтожению. Яд пульсировал в нем и бился в висках. Из его сердца вырвался беззвучный вопль: «Помоги же мне! Я не знаю, что делать!» Но он понимал, что уже принял решение. Он выбрал то единственное, что было ему по силам. Идти до конца. Принять все, что бы ни случилось. Понять, что все это значит. Разобраться в самом себе. Линден должна его понять. Или поймет когда-нибудь потом. Он не отступится только из-за того, что ему страшно и он боится все потерять.

Ковенант взглянул на Первую, и та, поймав его взгляд, нетерпеливым жестом указала ему на Дерево.

Усилием воли он заставил себя сделать несколько шагов вперед. И тут же из теней у стены наперерез ему выпрыгнул Мечтатель. Из горла Хоннинскрю вырвался горестный стон. Казалось, весь свет, падавший на лицо немого Великана, вбирал в себя его белый шрам. Он яростно отрицательно мотал головой, сжав виски кулаками так, словно боялся, что мозг не выдержит этого чудовищного напряжения и взорвется.

— Нет! — взмолился Ковенант, в крике выплескивая накопившийся гнев и сострадание к мукам Мечтателя. — Не делай этого!

— Да ты что, свихнулся?! — поддержала его Первая. — Друг Великанов должен наконец сделать то, за чем пришел. И времени у нас почти не осталось.

В следующую секунду Мечтатель страстно зажестикулировал, пытаясь что-то объяснить. Но, осознав, что торопится и никто его не понимает, взял себя в руки. Задыхаясь от волнения, он вновь попытался повторить свою пантомиму, но на сей раз медленнее, стараясь, чтобы смысл каждого жеста дошел до зрителей. Он показал, что Ковенанту ни в коем случае нельзя притрагиваться к Первому Дереву. Если он это сделает, произойдет страшная катастрофа. Он сам, Мечтатель, попытается добыть для Поиска ветвь.

Ковенант хотел возразить, но Первая на сей раз взяла сторону Мечтателя и резко перебила его:

— Друг Великанов, в нем говорит Глаз Земли. Красавчик поддержал жену:

— За все века нашего существования никогда еще не случалось, чтобы Глаз Земли ошибался.

И Повенчанный-Со-Смолой встал рядом с немым Великаном, так, словно готов был сам остановить Ковенанта, если тот не послушает предсказателя.

— Но это же мой брат! — взревел из темноты Хоннинскрю. В его голосе слышались сдерживаемые рыдания. — Вы хотите послать его на смерть?

Палаш вздрогнул в руке Первой. Красавчик не сводил с нее глаз, ожидая решения, которое она примет. Ковенант в растерянности переводил взгляд с Мечтателя на Хоннинскрю и обратно. Он не мог выбирать между ними — оба они были ему дороги.

И тут, воспользовавшись всеобщим замешательством, немой Великан бросился к Дереву.

— Нет! - вырвался из груди Ковенанта вопль боли, чуть не разорвавший ему сердце. Довольно! Сколько можно! Хватит жертв ради него! И он устремился вслед за Великаном, чувствуя, как бурлит, разливаясь по венам, яд.

Не раздумывая, Хоннинскрю с яростным ревом бросился на помощь брату.

Но Мечтатель, будто внезапно пораженный каким-то откровением, резко развернулся, в три прыжка достиг брата и со всего размаху врезал ему кулаком в челюсть.

Хоннинскрю не успел защититься и, пошатнувшись, отступил назад, столкнувшись с подбежавшим Ковенантом. И лишь благодаря мгновенной реакции Кайла, который успел в последнюю секунду дернуть юр-Лорда за руку, тот не рухнул на камни, да еще придавленный тяжелым телом Великана.

А Мечтатель уже стоял у самого ствола. Первая с Красавчиком хором умоляли его вернуться, но это его не остановило. Луч света высветил его мертвенно-бледное лицо и угрюмо сжатые губы. Он запрыгнул на одну из вывороченных из земли мощными корнями скал, с которой легко мог дотянуться до ветви, выбранной Ковенантом.

Протянув к ней руки, он на секунду замер, не решаясь коснуться. Потом обернулся и бросил на своих друзей полный боли взгляд, как бы прощаясь с ними и посвящая свою жертву им.

А затем вновь протянул руки к ветви, уцепился за нее и дернул изо всех сил.

Глава 26 Плоды Дерева

Для Линден за секунду до этого время словно остановилось, и она с необычайной ясностью увидела застывшую картину: Мечтатель, тянущийся к ветви, Ковенант, бегущий к нему, словно он сам рвется навстречу предсказанной немым Великаном смерти, Кайл, устремившийся к юр-Лорду. Затем картина ожила, но все двигались медленно-медленно, как во сне. Великаны тоже бросились к Мечтателю на помощь. Но бежали они, еле перебирая ногами. Казалось, ледяной воздух пещеры уплотнился, как вода. Все они были ярко освещены солнцем; в тени осталась лишь она, Вейн и Финдейл. Но благодаря видению Линден отчетливо различала стоящих рядом даже в сумраке. Оскал отродья демондимов был откровенно брутальным, как у хищника, завидевшего жертву. От элохима шли волны страха.

Раскат грома потряс пещеру. Он был настолько мощным, что все вокруг содрогнулось и Линден всем своим существом ощутила, как Лорд Фоул стягивает вокруг нее сеть своих ловушек и хитростей, чтобы она наконец осуществила то, что он ей предрек. Воздух задрожал, как после взрыва, и эхо грома раскатилось по колодцу пещеры. Но Линден не смогла пошевелиться.

Пальцы Мечтателя сомкнулись вокруг ветви.

В тот же момент раздался страшный взрыв, словно вопль боли, исторгнутый из недр Земли. Ковенант и Великаны покатились в разные стороны. Линден увидела, как к ней стремительно приближается каменный пол пещеры, и даже не успела протянуть руки, чтобы смягчить удар.

Ее дыхание пресеклось. Она не помнила самого удара, но голова ее раскалывалась от боли, словно ее били со всех сторон. Линден попыталась вздохнуть, но воздух был горячим, как огонь.

Но ей необходимо дышать. Ей нужно разобраться во всем, что происходит. Судорожно вздохнув, она медленно приподняла голову.

Вейн и Финдейл, такие разные, по-прежнему стояли неподалеку, контрастируя друг с другом как цветом кожи, так и выражением лиц.

Колодец был полон звезд.

Небо, перемешав день с ночью, обрушилось в пещеру, одновременно заливая Первое Дерево светом солнца и холодным сиянием звезд. Как это получалось, Линден не знала, но промежутки между звездами были черными, бездонными, как космос. Они были не больше ее ладони, но от этого чернота казалась еще гуще. И смотреть на них, не испытывая головокружения, было невозможно. А каждая звезда горела ярко, как солнце. От них исходила могучая энергия, содержавшая в себе все возможные силы и природные законы, какие только есть у Жизни и у Времени. Звезды плавно кружились, словно зарождали новую галактику, перемешивая воздух, уничтожая его в котле, космического творения нового мира.

Около полусотни из них обрушились на Мечтателя. Они взрывались вокруг него, хотя и не задевая его тела, и Жар от них был так велик, что Великан стал корчиться, как в агонии. Изо рта, не издавшего ни единого звука с тех пор, как Мечтателем овладел Глаз Земли, исторгся ужасный крик.

И тут же, словно вопль Мечтателя послужил сигналом, ввысь взметнулся белый язык дикой магии. А в серебристом огненном столбе стоял Ковенант, разведя руки, как распятый на кресте. В ту секунду, когда он рванулся на помощь Мечтателю, яд и сумасшествие захлестнули его. Идущий-За-Пеной тоже погиб, спасая его.

Пламя отчасти поглотило свет звезд, но все же они были настоящими звездами — сгустками плазмы, и даже самый могущественный смертный не мог бы к ним прикоснуться. Да к тому же Ковенант все равно опоздал: руки Мечтателя соскользнули с ветви, он сполз с камня и прислонился спиной к стволу Дерева. Задыхаясь, он собрал оставшиеся силы и вложил их в свой последний крик:

— Не делай этого!

А в следующую секунду он схватился за грудь, словно сердце его взорвалось, и рухнул ничком на землю.

Горестный вопль Хоннинскрю вознесся к звездам. Но их не задела людская боль, и они продолжали хищно кружить, словно намеревались сжечь всех, кто находился в пещере.

Серебристый язык пламени задрожал, замерцал, и ореол вокруг Ковенанта стал то пропадать, то появляться, словно управлялся биением его пульса. От осознания того, что он допустил, лицо его было искажено ужасом. Линден всем своим сердцем устремилась к нему, но ее тело застыло, словно парализованное. Она стояла на коленях на холодных камнях и не могла даже заплакать. Ее вновь поймали в ловушку собственных старых противоречий. И вновь у нее нет ключа. Первая и Красавчик повисли на плечах рвущегося к брату Хоннинскрю. Кайл стоял рядом с Ковенантом, готовый защищать его от звезд, если те пойдут в атаку.

А звезды продолжали вращаться, сияя на фоне темного камня, черного воздуха и бледного солнечного света. Они сужали круги, и вся их система опускалась все ниже и ниже, нависая уже прямо над головами путешественников. Одна из них спикировала на Ковенанта, но Кайл успел оттолкнуть его в сторону.

Первая и Красавчик швырнули Хоннинскрю к стене, надеясь, что там безопаснее, и одним прыжком присоединились к нему. Рой смертей медленно кружил по пещере.

Финдейл при их приближении просто растворился в темноте. Вейн же, напротив, не сделал ни шага. Даже когда одна из звезд приблизилась к нему и, ударив в правое плечо, взорвалась, он продолжал хищно скалиться, уставившись в пустоту.

Пещеру потряс еще один взрыв. Вейн на секунду исчез в столбе эбонитово-черного пламени.

Когда оно опало, Линден увидела, что рука юр-вайла от локтя до запястья претерпела удивительные изменения. Кожа, мышцы, кости — все исчезло. Вместо них появился толстый кусок очищенного от коры дерева с металлическим браслетом на конце.

А звезды продолжали кружить в поисках жертвы. И тут сила, что дремала в недрах острова, стала просыпаться. Каждый нерв Линден затрепетал, пронизываемый чудовищной энергией, способной, окончательно проснувшись, разнести мир на куски.

— Мы все погибнем! — невольно вскрикнула Первая.

Ее крик отдался многократным эхом, и Ковенант наконец пришел в себя и повернулся к Линден. Несколько секунд он колебался, не зная, что предпринять: на какой-то краткий миг ему подумалось, что главной угрозой для них является Первое Дерево и ему нужно уничтожить его, чтобы спасти своих друзей. Прочитав по мрачно-решительному лицу Ковенанта его мысли, Линден хотела крикнуть: «Нет! Оно здесь ни при чем!» Но он все равно бы ее не услышал.

Как только он увидел скрюченную, стоящую на коленях фигуру Линден, его магия вновь взвилась, и он превратился в столб серебристого огня.

Солнце уже ушло за край кратера, и Первое Дерево погрузилось в тень. Лучи на короткое время задержались на восточной стене, а затем все утонуло во мраке, словно солнце выключили. Но темноту расколола молния дикой магии. Ковенант полыхал так, будто готов был разнести весь остров на куски.

Линден чуть не ослепла от яростной вспышки. Звезды на мгновение превратились в черные точки на фоне этого серебряного сияния. У нее закружилась голова. Но звезды, яркие, как солнце, должны были бы затмить любой свет, испускаемый смертной плотью. Однако сейчас Ковенант перестал быть простым смертным. Он накопил в себе столько силы и энергии, что их хватило бы на то, чтобы уничтожить всю Землю.

Кайла отшвырнуло в сторону. Первая и Красавчик навалились на Хоннинскрю, закрывая его своими телами от грозящей опасности. А Линден так и осталась в прежней позе на том же месте, словно прикованная к камню, как кандалами Касрейна. А в Ковенанте бурлили яд и яростное отчаяние, постепенно завладевавшие его сознанием. Они накаляли его добела, лишая всякого права выбора. Звезды начали втягиваться в его бушующее пламя и исчезать, словно поглощенные жаром. А из шрамов, оставленных клыками Марида, били два фонтана разъедающей его энергии.

Он попытался добраться до Первого Дерева и сейчас мог думать только о той ветви, что не успел отломать Мечтатель.

Слишком опасен…

Он стоял, самый одинокий и самый неукротимый человек на свете, и в экстазе устремлял прямо в небеса бурлящее извержение своих гордости и безумия.

Но звезды все же не исчезли. На место тех, что растворились в сиянии Ковенанта, явились новые. Если он не остановится, то вскоре окажется в центре катаклизма. Камень вокруг корней дерева начал крошиться, и земля пошла волнами. Еще секунда, и жизнь его друзей будет унесена вихрем разбушевавшейся магии. Ошалевший от гудящего в нем, как в горниле, пламени, он устремил свои ярость и гнев на звезды, словно все его страстное стремление к власти, мастерству и успеху было поглощено темной частью его души. В данную минуту он был не больше чем сосуд, проводник бурлящего в нем яда.

Слишком опасен, чтобы остаться в живых.

А Линден за все это время так и не пошевелилась. Она была не готова к таким переживаниям. За всю жизнь ничто не могло подготовить ее к подобному. Звезды вились вокруг Первого Дерева, вокруг Ковенанта. Камень кипел, словно стремился покрыться коркой, которая защитила бы его от бешеного воздействия магии, терзавшей его обнаженное тело, оскорблявшей его сущность, будто дьявольское прикосновение Лорда Фоула.

Линден все еще не могла двинуться с места. И вдруг чьи-то руки затрясли ее. Они требовали ее внимания, требовали, чтобы она пришла в себя. Линден поискала глазами Ковенанта, но уткнулась взглядом в желтые зрачки Финдейла.

— Ты должна остановить его! — Просьба элохима отчетливо прозвучала в ее мозгу, хотя его губы не пошевелились. — Меня он не послушает!

Она в удивлении воззрилась на Обреченного. Во всем мире не нашлось бы слов, способных выразить ее растерянность.

— Ты вообще понимаешь, что тут происходит, или нет? — спросил он, наклоняясь к ней. — Он пробуждает Червя Конца Мира. Его аура охраняет Первое Дерево! Вот-вот он проснется, и тогда… Ты что, совсем ослепла? — Теперь он уже кричал в полный голос. — Используй свое видение! Ты не можешь не увидеть! Именно этого и хочет от вас Презирающий! Он хочет разбудить Червя, охраняющего Первое Дерево! Неужели ты до сих пор ничему не научилась? Здесь-то Презирающий действует наверняка — ошибки быть не может! Если Червь проснется, то Земле придет конец, и тогда Презирающий наконец будет свободен. А если Обладатель кольца попытается уничтожить Червя, то этим он разрушит Арку Времени. Она не сможет выдержать внутри себя подобной битвы титанов. Ее фундамент из белого золота — и именно белое золото разнесет ее на куски! Для этого и предназначен яд Презирающего! — Каждое слово Финдейла причиняло Линден мучительную боль. — Он введен, чтобы окончательно сбить Ковенанта с толку и заставить его разрушить Арку Времени так или иначе! Он не способен сладить со своей силой! Ты обязана остановить его!

Но Линден все еще не в состоянии была не только ответить ему, она и пальцем двинуть не могла! Однако слова элохима словно отдернули вуаль, окутывающую ее сознание. Она чувствовала, что он говорит правду! Кипение камня вокруг дерева происходило вовсе не от жара, исторгаемого Ковенантом. Оно рождалось из того же источника, что и звезды. Из источника, составлявшего костяк Земли и пока еще отдыхавшего.

Так вот в чем ее крест, ее предназначение! Вот почему Лорд Фоул избрал именно ее! Ее паралич — просто один из способов ее существования. Она парализована раздирающими ее стремлением к власти и паническим страхом Зла; ее держит, спеленывает надежда на светлое будущее вкупе с тайным восхищением Опустошителями. Она поймана в ловушку и бессильна. Гиббон-Опустошитель, коснувшись ее, сказал жестокую правду: «Да ты убила человека! Разве это не Зло?» Да, она жестока, да, она зла, и за всем ее самоотрицанием трусливо прячется отрицание любви как таковой. Жизни как таковой. Если она еще минуту пробудет в ледяном покое непричастности к происходящему, то ее отрицание мира станет совершенно и неразрушимо впредь.

А за все это должен заплатить Ковенант, тот самый Ковенант, который должен был, одураченный Лордом Фоулом, уничтожить всех, кого любил. Неосязаемое присутствие Лорда Фоула, осознание сути всех его махинаций напугали Линден до полусмерти. В свете всего этого Ковенант являлся не искупителем, не спасителем Земли, а ее уничтожителем. Именно он, Томас Ковенант, — мужчина, который разделил ее одиночество. Мужчина, подаривший безумной Джоан улыбку.

Он был опасен. И это поглощало все его иные достоинства. Но во всем этом не было Зла. Линден цеплялась за осознание этого. Нет Опустошителей. Нет Презирающего. Червь всемогущ — но он не Зло. Ковенант обалдел от яда и власти, но и он не Зло. А значит, и в ее стремлении к власти нет ничего болезненного. Но тогда из этого следует, что она может позволить себе выпустить наружу жадный мрак, желающий поглотить весь мир? Может быть, это спасет Ковенанта?

С диким воплем Линден рванулась прочь от Финдейла и попыталась пробиться к Ковенанту сквозь кипящее вокруг него, как лава, серебро.

Она чувствовала, как ее кожа горит и лохмотьями облезает с рук, но остановиться уже не могла. От рева пламени закладывало уши. Но она знала, что пройдет. Сзади донесся слабый зов:

— Избранная!

Но она лишь машинально зафиксировала его, даже не соотнеся себя с этим именем. В пещере бушевал звуковой хаос: многократное эхо смешивало все звуки в гулкий рокот. Но Линден, как ни странно, ухитрялась идентифицировать каждый звук, слыша их как бы отдельно, а не смешанными в какофонию. Она словно видела их внутренним взглядом. Это ее удивило. Ее сознание оказалось способным на большее, чем она от себя ожидала. Не раздумывая долго, она тут же применила, сама не понимая, как именно она это делает, открывшиеся здесь способности для того, чтобы создать вокруг себя защитный экран и обезопаситься от атак звезд и дикой магии Ковенанта.

Сила. Власть.

Невероятным образом пробившись сквозь серебряные языки пламени, угрожавшего разрушением всему острову, Линден проскочила вперед и встала между Ковенантом и Первым Деревом.

Ковенант стоял, окруженный сверкающими вихрями, великолепный, словно воплотившийся отец тьмы. И вдруг он увидел ее. С воплем, потрясшим скалы до самого основания, он шагнул к ней и заключил ее в сияющие дикой магией объятия.

Она обвила его шею руками и заглянула в лицо, прекрасное в своем безумии. Наверно, такие же глаза были у Кевина в тот момент, когда он начал Ритуал Осквернения. Линден вложила всю себя — свою любовь, страсть, желания — в короткий крик:

— Ты должен остановиться!

Ковенант уже весь состоял из огня. Его кости, плоть пылали, отрицая смерть, отрицая бренность тела. Она постаралась настроиться на него, уловить тот уровень звука, который он еще способен воспринимать.

— Ты перешел все границы! Ты же разрушишь Арку Времени!

Но пламя взревело с удвоенной силой. Линден всеми силами пыталась докричаться до Ковенанта, не позволяя ему себя сжечь:

— Этого как раз и хочет Фоул!

И ее старания не прошли даром: наконец он услышал ее.

Она видела — осознав, что это правда, он окаменело застыл — шок был слишком велик. По его взгляду она догадалась, что сейчас перед ним воочию проходят все его самые кошмарные страхи, мучившие его ночами. Он осознал, что происходящее сейчас много страшнее того, что он мог когда-либо себе вообразить. Он балансировал на краю пропасти, в которую Лорд Фоул хотел его столкнуть. И его отчаяние вознеслось к небесам в огненном вопле.

Каждая звезда, которую он поглотил, теперь навсегда погасла для Вселенной. Он добавил в космосе тьмы.

Глаза Ковенанта полыхали такой болью, словно он только что видел гибель всех, кого так любил. Но затем им, по-видимому, овладела некая идея: он сурово нахмурился, и губы его сжались в тонкую полоску. Линден ощутила, как внезапно изменилась его энергетика, словно все безумие выгорело в нем дотла.

Она не стала спрашивать, что он собирается делать: ей было достаточно того, что он сумел взять себя в руки и все-таки услышал ее. Прижавшись к нему, она ощутила, как внутри него идет борьба между волей и ядом.

Однако пламени своего он не убавил, а лишь несколько изменил его качество. И вдруг дикая магия широкой волной хлынула прямо в Линден, все еще прижимавшуюся к его груди. Она была настолько ошеломлена, что, даже понимая, что с ней происходит, едва попыталась защититься. Но она была простой смертной, а Ковенант превратился в воплощение самого пламени. И ее попытка не пустить его в себя потерпела полную неудачу.

И этот буйный поток захлестнул и понес ее. Нет, она все еще стояла, обняв его за шею, и ее телу не было нанесено ни малейшего вреда, но серебристый вихрь, ворвавшийся в нее, все расставил по местам. Он оторвал ее от самой себя. От того, что она привыкла называть собой. Она чувствовала себя песчаной дюной, сметенной бурным приливом. Ее оторвало, понесло и закружило среди звезд.

Ночь кончилась, взорвавшись клочьями тьмы. Небеса кружились вокруг Линден, словно она была их осью. Ее одиночество разлетелось на куски, не устояв оттого, что она все еще держала в объятиях Ковенанта и все еще смотрела в небеса. Но и эти ощущения стали медленно меркнуть. Линден вцепилась в них изо всех сил, но дикая магия смела их, походя превратив в горстку пепла, и Линден поплыла по течению дальше, мягко вторгаясь в царство непостижимой ночи.

Ее догнала отдающаяся звоном и эхом просьба Ковенанта:

— Спаси меня!

В его голосе не было ни капли надежды.

Линден скользнула вниз и устремилась к трепещущим языкам его пламени, которые почему-то стали желтыми. Она поняла, что что-то не так. Но вокруг него на страже стояла тьма.

Затем пламя стало оседать, слабеть, словно топливо, питавшее его, кончилось. И когда оно окончательно угасло, Линден вдруг навзничь упала на камни. Дикая магия все еще впитывалась в нее, навечно связывая ее с Ковенантом и колодцем Первого Дерева. Но в то же время она была повсюду. Голова разламывалась, звенела, словно Линден ударили по уху. Когда она попыталась подняться, вспыхнувшая во всем теле боль окончательно оборвала связывавшую ее с Ковенантом нить.

В полной, неправдоподобно жуткой тишине Линден ощутила, что снова реально видит окружающий ее мир.

Она лежала, раскинувшись на вздыбленных камнях у тлеющего кострища на дне долины. Далеко наверху темнело ночное небо, и ничто не мешало ей спокойно его рассматривать. Звезды были холодны и недостижимы. По краям долины Линден разглядела черные силуэты деревьев и кустов.

Она поняла, где находится. И поняла, что сделал для нее Ковенант. Морщась от боли, она повернулась набок и вдруг застыла, заметив рядом распростертое без движения тело.

Его тело.

Он лежал, раскинув руки, словно был распят на большом валуне. Но раны были не на ногах и руках, как принято. Рана была у него в груди. Между ребрами торчал нож. А камень, на котором он лежал, был покрыт запекшейся кровью.

Линден поняла, что, хотя она оставила колодец Первого Дерева всего лишь три удара сердца назад, здесь, по-видимому, прошло уже немало времени. И все-таки связь между ними еще существовала, и дикая магия Ковенанта тонкой струйкой продолжала вливаться в нее. И благодаря этой связи даже тут, в ее старой жизни, видение могло работать. Она видела - несмотря на то что к его телу подбирается смерть, он все еще жив.

Так: открытая рана в области грудины, большая потеря крови, обезвоживание организма, и это еще далеко не все. Но затем Линден чуть не вскрикнула от радости: лезвие прошло рядом с сердцем, не задев его! Грудь едва заметно, но вздымалась, и сердце, хоть и очень слабо, но билось! Даже мозг остался цел — ни инсульта, ни кислородного голодания. Его можно спасти. Как врач она могла поручиться за это.

Но уже в следующую секунду ее пронзила ужасная мысль, уничтожившая вспыхнувшую было надежду.

Его можно спасти, но для этого необходимо, чтобы он сделал с собой то же, что уже проделал с ней: необходимо, чтобы он вернулся из Страны в свое умирающее тело. Без поддержки духа плоть долго не протянет. И вновь медицинская сумка Линден оказалась слишком далеко от пациента. В недостижимой дали. Его может спасти только собственная воля к жизни. А вся его сила воли изошла серебряным пламенем для того, чтобы спасти ее, Линден, от судьбы. Он отослал ее назад. Он обменял ее жизнь на свою, как уже выменял раньше жизнь Джоан.

Сначала ее отец.

Потом — мать.

Теперь Ковенант.

Томас Ковенант, Неверящий, Обладатель кольца из белого золота, прокаженный любовник, научивший ее ценить превыше всего риск оставаться человеком в любых обстоятельствах.

И теперь он умирает у нее на глазах.

Сердце Линден бешено заколотилось, и она ощутила, как связывающая их ниточка истончается. Она открыла рот, чтобы крикнуть в яростном протесте: «Нет!», но, прежде чем слово слетело с ее уст, она уже приняла решение. Она вскочила на ноги и изо всех сил уцепилась за связывающую ее с Ковенантом струйку дикой магии. Больше ей не на что было надеяться. Это было все, чем она могла оперировать. Она могла, она должна была заставить ее подчиниться. Лучше это, чем его смерть! И, вложив все силы в крик, она отчаянно воззвала:

— Ковенант!

Зов канул втемноту ночи. Линден не знала, как еще ей попытаться вызвать его сюда. Что нужно сделать, чтобы он услышал ее? Она снова попыталась овладеть дикой магией, но та не подчинялась. Ковенант слишком крепко держал свою силу и ни с кем не желал ею делиться. И попытка овладеть своим даром сделала его еще сильнее. И отчаяние тоже закалило его. А Линден никогда до сих пор не имела дела ни с какой особенной силой. И не знала, как с ней управляться.

Но ведь ее видение все еще работало! И она понимала сознание Ковенанта гораздо лучше, чем свое собственное. Она ощущала его великую печаль и боль разлуки, сочащуюся по ниточке силы в брешь меж двумя мирами. Она понимала…

Она понимала теперь, как дозваться.

И цена ее не остановит. У нее не было времени. Отринув все сомнения, она шагнула прямо в догорающий костер, словно это была ее личная каамора.

Желтые языки пламени больно лизнули кожу.

И Ковенант увидел, что Линден в опасности. И инстинктивно попытался дотянуться до нее и вытащить ее к себе.

А она изо всех сил вцепилась в путеводную струйку энергии и поползла по ней к ее источнику.

Окружающие деревья стали прозрачными и превратились в туман, а задувший из космоса ветер разметал его. Камень под ногами Линден растаял в первозданном мраке. Тело Ковенанта, распростертое на валуне, то исчезало, то появлялось вновь. Потом оно исчезло в последний раз, и Линден, сияя словно комета, устремилась в бесконечность космического одиночества.

В голове ее роились слова, которые она пыталась сложить в столь необходимую ей одну-единственную фразу. Мы должныбыть вместе - только так я смогу спасти тебя! И вдруг поток несущей ее энергии прервался, словно Ковенанта задули как свечу. И мистический полет среди звезд превратился в падение с такой высоты, что ни одно человеческое тело не способно выдержать. Линден хотелось кричать, но воздуха не было. Она падала в безвоздушном пространстве, чувствуя, как спазматически сжимаются легкие. Она поняла, что ее судьба близка к своему завершению. И никаким криком не изменить того, что ей предначертано.

Не успев даже подставить рук, чтобы смягчить удар, она с размаху врезалась лицом в каменный пол кратера. Легкие вновь заработали, а в висках горячо забился пульс. Кожа горела, напоминая о костре. Но через несколько секунд Линден убедилась, что цела и ничего по-настоящему не болит. Она жива!

Чьи-то теплые руки помогли ей приподняться. Да, ей действительно нужна была помощь. Голова еще кружилась от удивительного перемещения между мирами. Даже каменный пол под ногами казался болотом. Добрые руки помогли ей встать на ноги. И тогда она узнала знакомую уверенную хватку харучая. Руки Кайла. Как она была ему рада!

Но почему-то она ничего не видела. Пол уходил из-под ног. Или это остров содрогается в предсмертной агонии? Да, здесь действительно темно. Звезды, возникшие из ауры Червя, исчезли. И пламяКовенанта тоже погасло. Страшная мысль поразила Линден: если она не видит своих друзей, значит, все они погибли.

Она тщетно крутила головой, пытаясь найти взглядом хоть кого-нибудь. Лишь за спиной харучая лежал труп Мечтателя. Хоннинскрю обнимал его, но тоже не шевелился.

Боль утраты пронзила Линден. Трос-Морской Мечтатель! Жертва Глаза Земли и немоты. Он ничего не успел сделать особенного в своей жизни, кроме того, что принес ее в жертву друзьям, которых любил.

Тут Линден заметила, что капитан жив. Он дышит. Но все его огромное тело было парализовано болью огромной утраты. И теперь она окончательно осознала, что вернулась назад. К своим друзьям. Теперь ока уже ясно различала в темноте их силуэты, и печаль улетела неведомо куда.

— Ах, Избранная. Избранная, — тихо вздохнул Красавчик. Его голос дрожал.

Недалеко от братьев-Великанов она увидела сидящего по-турецки Ковенанта. Похоже, он так до сих пор и не понял, кто охраняет остров. Он с тоской взирал на недостижимое Дерево, и спина его жалко согнулась, словно была сломана.

Первая и Красавчик застыли в объятии, словно помогали друг другу справиться с болью. Одной рукой Великанша все еще сжимала рукоять палаша, но помочь ей он ничем не мог. Лицо ее мужа сморщилось в беззвучном плаче.

Вейн продвинулся на несколько шагов вперед. На его черном лице по-прежнему сверкала улыбка, и весь его вид свидетельствовал о том, что странное превращение руки в дерево мало его беспокоит. Лишь Финдейла нигде не было. Он исчез тогда, когда пламя Ковенанта стало слишком опасно даже для него. Линден не удивилась бы, если бы элохим никогда больше не вернулся к ним.

Она медленно подошла к Ковенанту и, опустившись перед ним на колени, попыталась заговорить. Ты должен вернуться назад. Но еще не произнеся этих слов, она поняла, что опоздала. Твердый взгляд Ковенанта сообщил ей о том, что он прекрасно знает, с чем она пришла.

— Я не могу. — Его слова сухим пеплом рассыпались во тьме. — Даже если бы я сумел это выдержать. Оставить Страну. Позволить Фоулу делать все, что вздумается… Это требует слишком много энергии. Проще сразу разрушить Арку Времени.

О Ковенант!

Линден ничего не могла сделать для него.

Глава 27 Великая печаль

Линден с трудом различала силуэты своих друзей во тьме, царившей теперь в пещере: Хоннинскрю, обнимающий тело брата, Первая с Красавчиком, Вейн и Кайл. Они подступали все ближе и ближе, словно тени сгущающейся ночи. Но она смотрела только на Ковенанта. Однако перед глазами стоял иной образ: Ковенант, распростертый на камне, с ножом в груди. Восковое лицо с заострившимися чертами заслоняло для нее его истинный облик. А в реальности его лицо было просто неимоверно усталым. Он был похож на развалину. Как и вся Страна, истерзанная Фоулом. Как и Джоан. Он больше не казался опасным.

Хотя путешественники вовсе не забыли, где находятся, по земле, словно напоминание, пробежала дрожь. Червь просыпался. Со стен посыпались камни, и их падение родило эхо. Времени оставалось совсем немного. И, скорее всего, им его не хватит, чтобы спастись. Кайл бережно положил руку на плечо Ковенанту:

— Юр-Лорд, нам пора уходить. Остров, возможно, погибнет. Мы обязаны остаться в живых.

Линден поняла его. Скорее всего, Червь не станет прерывать своего отдыха, но даже если он слегка пошевелится, потревоженный случившимся у Первого Дерева, то остров рухнет в море и исчезнет без следа. Да, Линден во многом ошиблась, и это она понимала даже слишком хорошо. Она протянула руки к Ковенанту.

Но он пренебрег ее помощью. Его лицо еще больше помрачнело, и, когда он заговорил, в его голосе послышалась грусть:

— Я не смог разорвать нить. Я должен был это сделать, когда отпустил тебя. Но не смог. Я бы не смог жить без тебя.

С большим трудом он встал: проказа и усталость истощили его силы. Только с помощью Кайла ему удалось сделать несколько шагов.

И вновь земля содрогнулась, но Линден сумела удержаться на ногах.

Первая с Красавчиком склонились над Хоннинскрю. Но тот не желал расставаться с телом брата. Они бережно помогли ему подняться на ноги, и он в горестном сосредоточении позволил им себя вести. Но Мечтателя он нес на руках.

В полном молчании члены Поиска стали покидать место, ставшее могилой всех их надежд.

Всю дорогу наверх их сопровождали подземные толчки. Лестница ходила под ногами ходуном, а со стен сыпались камни. Казалось, что они ползут по телу живого организма, содрогающегося в агонии. Но Линден не было страшно. Она была уверена в том, что они выберутся из этой переделки. И даже чувствовала, что знает, сколько капель крови еще скатится из раны Ковенанта.

Когда наконец они достигли вершины, оказалось, что солнце только-только миновало зенит. Неужели крушение Поиска заняло так мало времени? Хотя такие вещи обычно происходят внезапно и скоро. Так же неожиданно, как сердечный приступ у того старика около Небесной фермы.

Окрестности неуловимо изменились. Но, приглядевшись внимательнее, Линден заметила новые царапины и трещины, порожденные внутренними катаклизмами. Несколько довольно больших валунов скатились вниз. Но море словно ничего не заметило и по-прежнему оставалось безмятежно-голубым и спокойным.

Остров продолжало трясти. Идти не спотыкаясь было почти невозможно. Линден стала торопить своих спутников. Она понимала, что это ее долг. Ковенант был настолько измотан, настолько ослеплен и растерян, что ноги его уже не держали. Он шел только благодаря помощи Кайла. Линден тоже не помешала бы поддержка, но Бринна не было, Первая с Красавчиком были заняты капитаном, а Кайл не мог разорваться на части. Поэтому она мужественно спускалась вниз и лишь хрипло умоляла друзей поторапливаться. Спотыкаясь, как калеки, они спешили как можно скорее убраться с острова, чтобы Червь снова успокоился.

Единственным, кто не изменился после посещения Первого Дерева, был Вейн. Он оставался непроницаемо-спокойным. Лишь его правая рука теперь свисала вниз, словно палка с содранной корой, окольцованная тускло мерцавшим обручем со старого Посоха Закона.

Наконец они дошли до баркаса. Удивительно, но его не задела ни одна из многочисленных осыпей.

Как только они погрузились на борт и отчалили, остров содрогнулся, и большой кусок вершины, порождая лавину, обрушился вниз. Лодка заплясала на поднявшихся волнах, однако довольно легко одолела линию рифов. На веслах сидели Первая и Красавчик и дружно вели баркас прямехонько к освещенной солнцем «Звездной Гемме».

А остров продолжало трясти. Большая часть его короны уже обрушилась. Море разбушевалось, и часть рифов исчезла в волнах. А из кратера поднялось огромное облако пыли, словно вулкан прочищал горло, прежде чем начать извергаться. Баркас, подгоняемый волнами, стрелой домчался до корабля Великанов. И в самом скором времени путешественники вступили на его надежную гранитную палубу. Команда облепила борта и наблюдала, как Остров Первого Дерева разваливается на куски.

И вдруг его потряс последний взрыв, от которого стены кратера полетели во все стороны, и остров медленно погрузился в бушующее море, заваливая обломками новое место отдыха Червя Конца Мира. Вода, хлынувшая в бывший кратер, закипела и взметнулась чудовищным гейзером в небо. Суматошные течения закрутили «Гемму» вокруг своей оси. Остров больше не существовал. Даже окружавшие его рифы скрылись под водой. А взбудораженное море, поиграв волнами, тоже довольно скоро утихомирилось, и теперь перед путешественниками расстилалась бескрайняя водная гладь.

Зрители катастрофы стали медленно расходиться. Линден оглянулась в поисках Вейна и, к своему удивлению, заметила рядом с ним Финдейла. Она бы и рада была рассердиться на элохима, как обрадовалась бы проявлению любой эмоции, подтверждавшей, что она жива, но время для подобных переживаний миновало безвозвратно. Теперь уже ничто не могло возродить к жизни мечту Ковенанта. Он утратил свою цель в жизни. На лице элохима, как обычно, застыла торжественно-скорбная мина, но глаза светились заботой и доброжелательством.

— Я не могу облегчить вашу печаль, — произнес он так тихо, что Линден едва расслышала его слова. — Вы сделали попытку и потерпели поражение. Но зато я могу избавить вас от одного из ваших страхов. Первое Дерево не погибло. Его невозможно уничтожить — это одна из величайших тайн Земли. Пока существует Земля, существует и Первое Дерево. Какие бы грехи вы себе ни приписывали, знайте, что этот — не на вашей совести.

Неожиданно проявленное Обреченным участие зажгло в глазах Линден огоньки надежды. Но сгорбившиеся плечи Ковенанта и его посмурневший взгляд говорили о том, что его утешить невозможно.

— Ты мог бы и предупредить меня… — Каждое слово скатывалось с его губ, как капля крови. — Я почти… — Он поперхнулся, представив себе, что могло произойти. Потом судорожно сглотнул, словно хотел выругаться, но уже не имел на это сил. — Я устал множить свои грехи.

Хоннинскрю причитал над братом. Рядом уже стояли якорь-мастер и Яростный Шторм, ожидая его указаний. Капитан не отвечал; он не замечал их вовсе. Наконец Первая сообразила, что надо как-то разрядить ситуацию, и велела якорь-мастеру вытаскивать якоря и готовиться к отплытию.

Меланхолия помощника капитана тут же испарилась, и он стал отдавать команды. В одну минуту якоря были подняты, паруса поставлены, и «Звездная Гемма» устремилась прочь от могилы острова.

Но Ковенант не остался на палубе, чтобы наблюдать за авралом, а, измученный комплексом вины, направился в свою каюту. Он умирал от ножевой раны в груди, и не было у него больше надежды, что он сможет усмирить Лорда Фоула. Линден его прекрасно понимала. Даже когда он повернулся к ней спиной, она не запротестовала.

Но это была ее жизнь — и, если оставаться честной с собой до конца, если понимать разницу между тем, что ты есть, и тем, кем ты хотела быть, она знала: что-то самое главное осталось там, где-то у Небесной фермы. Старик, чью жизнь она спасла, сказал ей тогда: «Ты не обманешь надежд, хоть он и будет нападать на тебя»; Но ни разу, никогда выбор не зависел от нее.

И дело было не только в этом. Она помнила еще и то, что рассказывал ей Ковенант о своей встрече с Мертвыми в Анделейне. Его друг, Высокий Лорд Морэм, сказал ему тогда: «…Не обманывайся муками Страны. Цель поиска окажется иной, чем ты будешь ее себе представлять». Это пророчество прекрасно подходит и к ее проблемам. Как Бринн, она получила то, чего и не искала. После побега из Бхратхайрайнии вместе с Ковенантом в ее сердце вошло солнце. А в пещере Первого Дерева она узнала, как применять свою силу, чтобы та не стала Злом.

И если Ковенанту не по силам его ноша, то теперь Линден может принять часть груза на свои плечи. Тыне обманешьнадежд… Только теперь она прониклась смыслом этих слов и только теперь поняла, что все еще верит в Ковенанта и всеми силами будетспособствовать ему.

Теперь она уже могла дать волю слезам. От кого их прятать?! Она остановилась рядом с Хоннинскрю и вместе с ним предалась великой печали по исходу Поиска.