Первое поражение Сталина

В марте 1913 года в Петербурге вышел из печати и поступил в продажу очередной, третий, номер легального большевистского журнала «Просвещение». Среди прочих материалов он содержал и статью Сталина «Национальный вопрос и социал-демократия». Статью столь пространную, что её пришлось публиковать в трех номерах, а год спустя – из-за большого к ней интереса – даже издать отдельной брошюрой под несколько иным названием: «Марксизм и национальный вопрос».

Этой статьёй автор, до того известный только в узких партийных кругах как функционер регионального масштаба, главным образом по двум работам («Вкратце о партийных разногласиях» и «Анархизм или социализм»), напечатанным на грузинском языке, ибо имели значение прежде всего для кавказских организаций РСДРП, заявил о себе как о серьёзном, зрелом теоретике. Обратившемся к вопросу, разрабатывавшемуся европейской социал-демократией начиная с Четвёртого (лондонского) конгресса Второго Интернационала, и выдвинувшем лозунг «право наций на самоопределение», трактуемый как политическая или культурная автономия.

Новая работа Сталина стала результатом и глубокого, тщательного изучения более чем актуальной, начиная с революции 1905 года, для России проблемы, и знакомства с нею на практике во время первой зарубежной поездки – три с половиной месяца с начала ноября 1912 года по февраль 1913-го он провёл в Австро-Венгрии. Жил сначала в Кракове, а потом в Вене.

Злободневность избранной проблемы и для Российской Империи, и для большевистской партии Сталин объяснил далеко не сразу. Для начала, в чём сразу же проявил чисто научный подход, объяснил своё понимание термина «нация», чему посвятил первый из семи разделов работы. Последовательно, используя широкий круг примеров, полемизируя с виднейшими лидерами австрийской социал-демократии Отто Бауэром и Карлом Реннером, писавшими под псевдонимами Шпрингер, Синоптикус указал:

«Нация есть исторически сложившаяся, устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры». И тут же подчеркнул – «только наличие всех признаков, взятых вместе, даёт нам нацию».

Затем подвёл читателя к следующему тезису. «Нация, – указал Сталин, – является не просто исторической категорией, а исторической категорией определённой эпохи». Раскрыл такое объяснение следующим образом: «В западной Европе… образование наций означало… превращение их в самостоятельные национальные государства». Не стал при этом углубляться в историю, напоминая, что появились они с 1648 года, со времени завершения охватившей весь континент Тридцатилетней войны и подписания Вестфальского мира. Счёл более важным донести до читателей иное:

«В то время как на Западе нации развивались в государства, на Востоке сложились межнациональные государства, государства, состоящие из нескольких национальностей. Таковы Австро-Венгрия, Россия. В Австрии наиболее развитыми в политическом отношении оказались немцы – они и взяли на себя дело объединения австрийских национальностей в государство. В Венгрии наиболее приспособленными в государственной организованности оказались мадьяры… В России роль объединителя национальностей взяли на себя великороссы». А далее сказал то самое важное, что, по его мнению, и породило национальный вопрос:

«Ворвавшись в спокойную жизнь оттеснённых национальностей, капитализм взбудораживает последние и приводит их в движение. Развитие прессы и театра, деятельность Рейхсрата в Австрии и Думы в России способствует усилению «национальных чувств». Народившаяся интеллигенция проникается «национальной идеей» и действует в том же направлении. Но приступившие к самостоятельной жизни оттеснённые нации уже не складываются в независимые национальные государства. Они встречают на своём пути сильнейшее противодействие со стороны руководящих слоев командующих наций, давно уже ставших во главе государства. Опоздали!»

Вслед за тем Сталин пояснил: «Так складывались в нации чехи, поляки и т. д. в Австрии, хорваты и прочие в Венгрии, латыши, литовцы, украинцы, грузины, армяне и прочие в России. То, что было исключением в Западной Европе (Ирландия), на Востоке стало правилом… Так складывались обстоятельства, толкавшие молодые нации востока Европы на борьбу… Борьба началась и разгорелась, собственно, не между нациями в целом, а между господствующими классами командующих и оттеснённых наций…

Стеснённая со всех сторон буржуазия угнетённой нации, естественно, приходит в движение. Она апеллирует к «родным низам» и начинает кричать об «отечестве», выдавая своё собственное дело за дело общенародное… И «низы» не всегда остаются безучастными к призывам, собираясь вокруг её /буржуазии – Ю.Ж./ знамён: репрессии сверху задевают и их, вызывая в них недовольство. Так начинается национальное движение…»

Но тут же Сталин растолковывает, конкретизирует: «Из сказанного ясно, что национальная борьба в условиях подымающегося капитализма является борьбой буржуазных классов между собой».

Только прочно обосновавшись на единственно бесспорном для всех без исключения марксистов классическом положении – фундаменте, Сталин и продолжил развитие своей мысли. «Поэтому, – резюмирует он, – социал-демократия всех стран провозглашает право на самоопределение». Но что же стоит за таким лозунгом? И даёт ему собственное толкование, коренным образом отличавшееся оттого, на котором настаивали теоретики австрийской социал-демократии и лидеры «Бунда» – партии, объединявшей российских евреев.

Право на самоопределение, утверждает Сталин, означает что «только сама нация имеет право определять свою судьбу. Никто не имеет права насильственно вмешиваться в жизнь нации, разрушать её школы и прочие учреждения, ломать её нравы и обычаи, стеснять её язык, урезать её права».

Правда, сразу же последовала оговорка, и весьма принципиальная. «Это, конечно, не значит, – подчеркнул Сталин, – что социал-демократия будет поддерживать все и всякие обычаи и учреждения нации. Борясь против насилий над нацией, она будет отстаивать лишь право нации самой определить свою судьбу».

Далее же Сталин впервые высказал то, что на протяжении последующего десятилетия будет повсюду отстаивать, пытаться осуществить на практике. Нация, по его твёрдому убеждению, «имеет право устраивать свою жизнь на началах автономии, вступать с другими нациями в федеративные отношения, совершенно отделиться… Но это ещё не означает, что она должна делать это при всяких условиях, что автономия или сепарация везде и всегда будут выгодны для нации, то есть для её большинства, то есть для трудящихся слоев». И сразу же задаётся важнейшим вопросом: «какое решение более всего совместимо с интересами трудящихся масс – автономия, федерация или сепарация?»

Ответ следует незамедлительно: «Экономические, политические и культурные условия: – таков единственный ключ к решению вопроса о том, как именно устроится та или иная нация, какие формы должна принять её будущая конституция». Только затем Сталин позволил себе перейти от общего к частному. От поиска ответа – как же решать национальный вопрос, не вообще в Восточной Европе, а в России.

«В России, – съехидничал он, – во-первых, «слава богу, нет парламента». Во-вторых, и это главное, осью политической жизни России является не национальный вопрос, а аграрный. Поэтому судьба русского вопроса, а, значит, и «освобождения» наций связываются в России с решением аграрного вопроса, то есть с уничтожением крепостнических остатков, то есть с демократизацией страны… Не национальный, а аграрный вопрос решает судьбы прогресса в России. Национальный вопрос – подчинённый».

Следующие два раздела работы Сталин посвятил целенаправленной критике культурной автономии. Ещё раз категорически отверг её, под каким бы флагом она не выступала, ибо для него такое решение «противоречит всему ходу развития наций. Она, – пояснил Сталин, – даёт лозунг организовать нации, но можно ли их искусственно спаять, если жизнь, если экономическое развитие отрывает от них целые группы и рассеивает последние по разным областям?»

Наконец, вернулся к наиглавнейшему – как же решать национальный вопрос в России. И начал с наиболее хорошо знакомого ему. «На Кавказе, – объяснил Сталин, – имеется целый ряд народностей с примитивной культурой, с особым языком, но без родной литературы». К таковым относились мингрелы, абхазы, аджарцы, сваны, лезгины, кобулетцы, ингуши, осетины, ингилойцы, закавказские татары (азербайджанцы)… «Как бытье такими народностями?.. К каким нациям их отнести? Возможно ли их «организовать» в национальные союзы?» – задал он риторические вопросы, и сам же ответил на них:

«Национальный вопрос на Кавказе может быть разрешён лишь в духе вовлечения запоздалых наций и национальностей в общее русло высшей культуры. Только такое решение может быть прогрессивным и приемлемым для социал-демократии. Областная автономия Кавказа потому и приемлема, что она втягивает запоздалые нации в общее культурное развитие, она помогает им вылупляться из скорлупы мелконациональной замкнутости, она толкает их вперёд и облегчает им доступ к благам высшей культуры».

Завершил же Сталин работу конкретным предложением. Правда, заимствованным у Мартова. Точнее, из сказанного тем ещё в 1903 году на II съезде РСДРП и включённого в программу партии. Наиболее разумной формой решения национального вопроса должно стать «областное самоуправление для тех окраин, которые по своим бытовым условиям и составу населения отличаются от собственно русских областей». Но далеко не для всех.

«Единственно верное решение, – указал Сталин, – областная автономия. Автономия таких определившихся единиц, как Польша, Литва, Украина, Кавказ и т. д.

Преимущество областной автономии состоит, прежде всего, в том, что при ней приходится иметь дело не с фикцией без территории, а с определённым населением, живущим на определённой территории. Затем, она не межует людей по нациям, она не укрепляет национальные перегородки. Наоборот, она ломает эти перегородки и объединяет население».

Так, вводя альтернативу культурной автономии областной. Сталин и сделал её «необходимым пунктом в решении национального вопроса». Но понимая, что предлагаемые им области не являются моноэтническими, оговорил и такую проблему. «Можно опасаться поэтому, что меньшинства будут угнетаемы национальными большинствами. Но опасения имеют основания лишь в том случае, если страна останется при старых порядках».

…Когда Сталин писал «Марксизм и национальный вопрос», он не мог даже помыслить, что всего через четыре года его статья потеряет чисто теоретический, отвлечённый характер.