ПЕРВОГОРОДА* ДРЕВНЕЙ СИБИРИ

1

Среди специалистов, исследующих историю постоянных поселений и первогородов Западной Сибири, получил известность екатеринбуржец В.А. Борзунов. Опираясь на работы Е.М. Берс 50-60-х годов, ему удалось установить "новый, самый северный на земном шаре ареал распространения укрепленных жилищ, который охватывал лесные районы Зауралья и Западной Сибири между 56° и 64° с.ш. и 60° и 76° в.д. Вероятно, этот ареал был шире и включал Томско-Нарымское Приобье с прилегающими к нему таежными территориями. Составляющие его памятники (более 70) датируются в пределах последних пяти с половиной тысяч лет и представлены двумя вариантами. Первый – одиночное жилище (землянка, полуземлянка наземный дом), окруженное бревенчатыми стенами или частоколом Второй – мощное бревенчатое одно- или двухэтажное жилое сооружение, площадью от 60 до 600 (в среднем около 270) кв. м, окруженное рвом. От больших неукрепленных одиночных домов, распространенных в тайге с неолита и энеолита, их отличает наличие рва и привязка к естественно укрепленным местам – мысам и краям коренных террас"[7].

Среди памятников этого типа В.А. Борзунов выделил городище Амня I (обнаруженное на левом притоке р. Казым, впадающей в свою очередь в р. Обь справа). Городище Амня I, – пишет он, – образец "древнейшего памятника первого варианта, являющегося самым северным неолитическим городищем мира". Кроме того, автор утверждает, что такой специфический тип поселения в урало-сибирском районе и вообще в Сибири зародился совершенно независимо от внешнего мира (? – Л.К.) и что "впервые в мировой практике создателями оборонительных сооружений стали общества с присваивающими отраслями экономики". В другой своей работе В.А. Борзунов верно характеризует обитателей особо укрепленных жилищ как "оседлых лесных охотников"[8]. Следовательно, можно сделать вывод, что аборигенное население даже таежной Сибири еще в неолитическую эпоху прогрессировало несравненно быстрее, чем население Восточной Европы.

Как известно, главным богатством населения Сибири и уникальным всеобщим эквивалентом при любом товарообмене уже с неолитического периода стала здесь драгоценная пушнина.

Много драматических и трагических событий вызвала в истории ничем не утолимая жажда чужеземцев овладеть "мягким золотом". Сибиряки первыми еще в неолите осознали, что в тайге уже началась охота не столько на зверя, сколько на самих охотников, на недавних хозяев прекрасного зеленого царства – их Родины.

Потому-то и стали строить в тайге крепости и замки.

Очень рано в дополнение к мысовским городищам-крепостцам внутренняя площадь тайги застраивается своеобразными укрепленными домами-фортами. Как указывает В.А. Борзунов, "укрепленные жилища являлись местами обитания и жизнедеятельности небольшой (от 15 до 60 человек) общины, состоящей из одной или нескольких больших семей, стационарным базовым поселком, а также укрепленным социальным и производственным центром общинной территории"[9]. Может быть, и так. Но мне эти раннесибирские "бурги" больше напоминают те каменные башни, которые еще недавно воздвигали горцы Северного Кавказа, чтобы уберечь свои семьи, скот и имущество от врагов.

Одни горы, как видно, не спасали прирожденных джигитов и богатырей от набегов грабителей – их хранили высокие дедовские башни из камня. Так же каркасно-столбовые, двухбревенчатые, с засыпными клетями и стенами, двухэтажные "башни", обнесенные рвами, частоколами, засеками, каменными стенами, сооруженные в далекой таежной глуши, не всегда могли спасти пушные запасы охотничьего богатырского семейства от воинских дружин, пробиравшихся "за полюдьем" в таежные дебри. Сюда шли отряды недобрых лесостепных соседей или даже ватаги далеких степняков. Полюдье, кыштымство и открытый грабеж существовали задолго до государственности, еще в эпоху первобытно-общинного строя. Только при государственности они приобрели некоторую организованную форму типа пиратства в пользу европейских королей или набегов викингов на богатые земли. Впрочем, открытый грабеж и сегодня повсеместно бытует, в том числе и в той же Сибирской тайге.