Первый комендант

— Никто не желает отдыхать, товарищ капитан. Спим по три-четыре часа. Солнце подымается, и мы вместе с ним. Пока, слава Богу, ни одного печального случая.

— Оставьте, Михалыч, завтра одну небольшую группу в резерве, — попросил Молчанов. — Дежурный офицер по комендатуре Пылев досадовал нынче — трижды приходили за саперами, а их у него нет никого под рукой. Из пригородного хозяйства тоже добиваются минёров. Там у них в инкубаторе цыплята вывелись, а птичник заминирован. Два дома у вокзала под минами — мальчишки высмотрели…

А на следующее утро в комендатуру вбежал запыхавшийся высокий крепкий мужчина — артист Рубан. Он рассказал, что актёры вернулись в свой город, здание театра почти не повреждено, но оно вот-вот взлетит на воздух — все слышат, как в гримуборной тикает часовой механизм мощной мины.

Молчанов отдал команду, и легковушка, которую десантники почему-то окрестили «испанкой», понеслась с сапёрами к театру.

Перепуганные артисты, стоявшие во дворе, отшатнулись, когда сапёры метнулись в раскрытую дверь пустого театра. Рубан подошел к стене, где чернела свежая надпись: «Проверено. Мин нет. Мичман С. М. Жидков», и грустно покачал головой.

Смешное и печальное зачастую уживаются рядом. Так и здесь. Разгорячённые сапёры через минуту увидели «часовой механизм» — им оказалась старая водопроводная труба, из которой монотонно капала на кафельный пол ржавая вода, гулко отдаваясь в пустой большой комнате.

…Принесли в комендатуру толстые пачки свежих газет. Во всех на первой странице был напечатан приказ Верховного Главнокомандующего. В «Красном вымпеле» на второй странице — стихи. Молчанов прочитал, подал газету Шенявскому:

— Лейтенант Абрамов написал, молодец. Ими можно открыть наш праздничный концерт, как думаешь, Александр Львович? Поговори с театром. А можно и в парке, над озером…

Шенявский слушал его вполуха, читая:

Молчанов вчитывался в газетные строчки. «Правда» писала: «Над Петрозаводском реет Красное знамя Победы. Осенённые этим знаменем, движимые чувством любви к Родине и чувством ненависти к врагу, идут советские войска бить и добивать врага. Их шаг твёрд и стремителен».

«Ленинское знамя» опубликовало приветственные телеграммы по поводу освобождения Петрозаводска из Мурманска, Архангельска. Прислал телеграмму Папанин, избранный трудящимися Карелии ещё до войны депутатом Верховного Совета СССР. Города и сёла Карелии слали горячий привет освобождённому Петрозаводску. Лесорубы Медвежьегорского района обязались давать по две нормы — с тем, чтобы их сверхплановый лес шёл для восстановления столицы республики. Бригада лесозаготовителей Анны Мишиной из Валдайского лесопункта обязалась выполнять сменные задания на 160—200 процентов. Лес Валдая отгружался Петрозаводску. На 100 тысяч рублей инструментов и запасных частей в нерабочее время изготовили железнодорожники товарища Горохова для Петрозаводского депо. Шестидесятилетний колхозник Михаил Елин из колхоза «Правда» Пудожского сельсовета призвал односельчан выделить побольше картофеля и овощей для жителей Петрозаводска — решено отправить одну тонну овощей и три тонны картофеля. Рыбаки бригады Дементьева и Кравченко из Беломорска выловили для петрозаводчан девяносто центнеров рыбы. Коллектив Беломорского лесозавода обязался в кратчайший срок изготовить дополнительно десять стандартных домов. Отремонтирован первый пассажирский автобус с газогенераторной установкой и скоро появится на улицах Петрозаводска. Семья Щеголевых, находящаяся в эвакуации, прислала телеграмму в Совнарком: «Поздравляем всех с освобождением родного Петрозаводска и вносим на строительство самолёта „Освобождённая Карелия“ 1 тысячу рублей и 2 тысячи облигациями военного займа. Да здравствует победоносная Красная Армия!»

…Через пару дней комендатура переехала в центр, в небольшой двухэтажный деревянный дом, поближе к площади Ленина, где в старинных полукруглых домах разместились руководящие органы республики. На первом этаже оборудовали приёмную (там сидел дежурный офицер) и кабинет коменданта, на втором — комнату отдыха для патрульных нарядов и жилую комнату для Молчанова.

Одним из первых в новую комендатуру пришёл хорошо знакомый Молчанову офицер Онежской флотилии Кузьмин с двумя худенькими мальчуганами. Молчанов уже слышал о том, что в лагере № 3 моряк разыскал своих сыновей.

— Антонов послал к вам, — сказал сияющий Кузьмин. — Надо бы моим орлам какую-то бумагу написать, справку, что ли. Кто такие, где были. Я их скоро отправлю к бабушке в Вознесенье, вот тогда документ и пригодится.

Молчанов попросил ординарца принести чаю, выложил на стол сахар, три мятных пряника, трофейную плитку шоколада. Ребята стеснялись вначале, потом осмелели. Дружно прихлёбывая горячий чай, рассказывали они о себе.

Мать умерла в первый год. Каратели очень сильно били тех, кто перелезал за проволоку. С вышек даже стреляли. Шуру Версакова ранили. Всё время хотелось есть, лагерники давали кто что мог. Иногда всё же Вова — он был старший — пролезал под проволокой, убегал в город, просил милостыню. Лёшу Васинова поймали и крепко избили. Один охранник, его в лагере звали «палач», бил Лёшу так, что тот чуть не умер, чёрные полосы на спине у него были очень долго. А недавно каратели привезли бензин, чтобы сжечь лагерь. Но потом всё бросили и побежали взрывать и поджигать дома и заводы. Потом подошли наши корабли с красными флагами. Ребята побежали на причал и стали спрашивать о своём папе, они знали, что он моряк.

— Мы всё время ждали папочку, — сказал, заплакав, младший — Аскольд. — И вот мы его нашли. Он освободил нас от «палача».

Молчанов стоял у окна, щёки у него дрожали. Слезящимися глазами он глядел на дальние развалины, которые разбирали тонконогие девушки. Они тюкали тяжёлым ломом, укладывали пяток кирпичей на носилки и, печально опустив головы к плоской груди, медленно уходили вдаль.

— Надо, чтобы об этом знали все, — трудно проговорил Молчанов, пристукнув тяжёлым кулаком по подоконнику. — Напишите об этом в газету. Нет, пусть дети напишут. Сами, своими словами. Вот так, как мне рассказывали. Пусть все узнают, что нёс нам фашизм!

…Дверь в кабинет Молчанова не закрывалась. Две женщины с детьми слёзно просили срочно отправить их в Ленинград. Пришёл рыбак по фамилии Никонов, сказал, что пригнал полную лодку рыбы и хочет отдать её солдатам. Молчанов послал с ним двух бойцов, приказав:

— Рыбу отвезёте в лагеря, ребята. Пусть детям уху сварят…

Позвонил начальник штаба батальона Писаревский:

— Разведчики обнаружили колодцы фугасов на судостроительном заводе. Я послал туда срочно бронемашину с Жидковым. Он только что связался со мной по рации. Говорит, точь-в-точь такие же мощные колодцы, как в порту.

— А как в городе?

— Разминирование почти завершено, Иван Сергеевич. Обезврежено около пяти тысяч мин. Считаю необходимым представить Жидкова к боевой награде.

— Уже представил. Список сапёров самый многочисленный. А на завод я сейчас выеду сам…

С выездом Молчанов, правда, несколько задержался. Пришёл директор краеведческого музея Дорошин — немолодой, усталый человек. Стал просить Молчанова написать несколько страниц о боевых действиях батальона в Свирско-Петрозаводской операции.

— Мемуары — не моя стихия, — мягко отказался Молчанов. — Спасибо за честь, меня ждут неотложные дела, вы уж извините…

Обедал Молчанов на «Марсовом». Рассказал Антонову о минных колодцах, о том, что решил перестроить мост через Лососинку. Сам сделал проект — в горсовете он понравился, Дильденкин обещал хороших плотников. К концу обеда в кают-компанию вошёл вахтенный офицер и доложил, что неподалёку сел гидросамолёт и к нему послана шлюпка. На самолёте прилетели московский журналист, фотокорреспондент и художник с погонами майора. Они дружно отказались от обеда, а стали жадно расспрашивать обо всём. Фотокорреспондент снимал моряков, Кузьмина и его ребят, фотографировал Молчанова с его неразлучным биноклем. Художнику тоже понравилось мужественное лицо комбата, и он захотел написать его портрет тут же, на носу корабля.

— Вы первый комендант города. Фигура, — рокотал художник, устанавливая на палубе «Марсового» походный мольберт. Молчанов наотрез отказался позировать и позвонил Шенявскому, чтобы тот прислал на флагманский корабль старшего лейтенанта Молькетеллера.

— Андрей Францевич — лучший командир роты, храбрый офицер. Он первым высадился с десантом в Уйской губе. Вот он — фигура, — отбивался от наседавшего художника Молчанов.

Через час успокоившийся художник уже рисовал смущённого Молькетеллера, располагал его к себе давно забытыми душистыми папиросами «Казбек» и рассказами о далёкой Москве.

Поздним вечером в комендатуру пришёл столичный журналист, разговорились. Журналист знал дома, которые построил Молчанов, помнил многие довоенные спектакли, фильмы. Далеко за полночь проговорили они о той далёкой жизни, о скорой победе, о будущем.

Через неделю в «Вечерней Москве» появился большой очерк о коменданте Петрозаводска. А ещё через неделю Молчанов получил около десяти писем от старых друзей, от жены. На всех конвертах стоял адрес: «Петрозаводск, военному коменданту».

Молчанова одолела бессонница, он похудел, осунулся, веки глаз набрякли и покраснели. Врач Резвый делал ему уколы, но нервное напряжение не проходило.

Почти каждый день вечером в горкоме партии проходили летучки, подводились итоги дня. Приглашали Молчанова. Дильденкин с радостью сообщал, что возвратившиеся в город онежцы создали у себя на заводе парторганизацию, отлично обстоят дела у железнодорожников — они досрочно восстановили мосты через Шую, через Лососинку — и недалёк тот день, когда в Ленинград уйдёт первый поезд. Открылись первые столовые, магазины. Заработали швейная, сапожная, столярная и бондарная мастерские. На днях откроются аптека, поликлиника. Молчанова попросили выделить солдат для завершения работ на водокачке.

Однажды к Молчанову пришли две девушки. Первая, побойчее, была секретарём горкома комсомола, её звали Аня Бойкова, вторая — худенькая, болезненная Шура Антипина, тоже из горкома.

— Хотим организовать вечер молодёжи в парке, — начала Аня. — Знаем, что у вас духовой оркестр. И ещё товарищ Дильденкин нам сказал…

— Правильно сказал, — усмехнулся Молчанов, — есть у нас и крепкая солдатская самодеятельность. Можем на целый час дать концерт. Назначайте день.

Наметили ближайшую субботу. Затем девушки рассказали, что каждый день в горкоме регистрируются комсомольцы. В первый день зарегистрировалось 76 человек. Все просят дать им работу на восстановлении города. Комсомолки разыскали чернила, карандаши, ручки и в течение двух дней, не выходя из горкома, писали лозунги, вывешивали их на самых людных местах. Ребята разносят газеты, собирают посуду для столовых, записываются в школы ФЗО. Девушки хотели было уходить, когда в кабинет вошла их третья подруга.

— Это наша Клава, Клавдия Михайловна. Её муж Фёдор Тимоскайнен был секретарём подпольного горкома партии. Погиб как герой, здесь, под Петрозаводском, — поведала Аня Бойкова. — Шура Антипина тоже подпольщица. Её схватили враги, мучили. Приговорили к пожизненному заключению.

— Были тюрьмы, лагеря, изнурительная рабская работа, — заговорила Шура. — В лагере мы сколотили группу молодёжи, писали листовки, вели беседы, поддерживали стариков, детей. Те, кто работал на щипке слюды, вкладывали в пачки крохотные листовки. В промышленных мастерских делали наши девушки игрушки. В них тоже вкладывали бумажки с призывом мстить фашистам…

…Концерт получился на славу. Вечером в парк пришли и стар и млад. Каждый номер встречали с восторгом, не жалели ладоней. После концерта начались танцы. Конечно, на первом месте были моряки — на дамский вальс их разбирали в одно мгновение. Особняком, в сторонке, окружённые весёлыми девушками, стояли сапёры со своим командиром Жидковым. К ним подошли Аня Бойкова, Шура Антипина.

— Рады познакомиться со смелыми людьми, — сказала Аня Бойкова. — Спасибо вам, вы так много сделали для нашего города. К нам в горком комсомола пришли несколько парней и девушек, просят, чтобы их научили разминировать дома, в минах разбираться. Список желающих мы составили, теперь требуется ваша помощь, ребята. Люди вы все опытные, готовые инструкторы, скажем прямо. Только не всех знаю по имени…

Жидков стал представлять своих товарищей:

— Алексей Веселов — помкомвзвода, разминировал фугасные колодцы в порту, на судостроительном заводе. Василий Просол и Раим Вахидов обезвредили мины на вокзале, Александр Бражник, Сурен Саникидзе, Володя Маслак работали в центре города. На счету у каждого сотни по три мин будет…

Молчанов подъехал к концу вечера.

— Прибыл наших музыкантов подбодрить, уже больше часа играют без передышки. Знаете, как в городе слышно, — улыбался Молчанов, пожимая руки Ане, Шуре, сапёрам. — Репертуар, правда, не велик у нас — два вальса, полька да танго.

— Всё равно, товарищ комендант, праздник вышел преотличный. У вас в батальоне настоящие артисты, — радовалась раскрасневшаяся Аня Бойкова. — И с товарищем Жидковым у нас дружба намечается. Они шефство хотят взять — краткосрочные курсы сапёров организовать обещают. Здорово будет, вы не возражаете? Вот и хорошо, товарищ комендант. А теперь поглядите вокруг — девушки-то наши ожили. Ещё неделю назад им внушали, что они ломовые лошади, посудомойки, уборщицы, а тут — замечательный бал и такие герои — кавалеры.

Молчанов вдруг совсем неожиданно для самого себя картинно разгладил складки гимнастёрки под ремнём, слегка щёлкнул каблуками начищенных сапог, поклонился. Аня засмеялась, положила руку на мягкий полевой погон.

— Разучился я танцевать, товарищ секретарь, — вздохнул Молчанов, стараясь не сбиться с такта.

— Глядите, вон там Дильденкин с женой кружится, — кивнула головой Аня. — Я знала, что он придёт — день-то особенный. Наш Николай Александрович с молодёжью в одной шеренге — на субботнике сам с метлой трудился и на танцах заводила первый.

Закончился вальс. Молчанов и Аня разыскали Дильденкина. Тот стоял радостный, глаза его лучились, красивая копна тёмных волос подчеркивала белизну рубахи.

— Какое веселье вокруг, Иван Сергеевич, а? Людей-то не узнать. Видели, что делалось на нашем первом воскреснике? Шесть тысяч человек вышли на улицы города. Вот как! Песни пели не умолкая. Вашим спасибо за помощь. Передайте парторгу Шенявскому благодарность — он со своими ребятами трудился по-стахановски. Люди плечи расправляют. К нам в горком идут — дайте работу. Мы уже создали строительный трест, хлебозавод уже, считай, на ходу. В горкоме у нас настоящий штаб — составили план первоочередных мероприятий восстановления заводов, фабрик, жилья. Работы хватает. Спасибо, Иван Сергеевич, за мосты, быстренько управились. Мины-то ещё попадаются?

— Подчищаем, ведём повторную проверку, Николай Александрович.

— Ну, а главную новость я и не сообщил. Памятник Ленину нашли! В разобранном виде… Будем восстанавливать.

— Мне вчера Степанов позвонил, радостный. Мы с ним в тесном контакте, ежедневно видимся, — широко улыбнулся Молчанов.

— Теперь снова с Лениным будем жить, — гордо произнёс Дильденкин. — Жить и работать. Город будем залечивать, промышленность поднимать. Людям с Ильичём легче горе переносить.

…Молчанов возвратился в комендатуру, полчаса проговорил с дежурным офицером, затем поднялся к себе, лёг, но сон снова не шёл к нему. Стал писать письмо жене. Написал, как строили мосты, как пускали электростанцию, как хоронили товарищей.

Внизу хлопнула дверь, послышался женский голос. Через минуту к Молчанову постучал помощник дежурного:

— Женщина из Москвы, фотокорреспондентка, ночевать ей негде.

Молчанов спустился вниз. Шумная, большеглазая журналистка в ладном чёрном комбинезоне, в командирской шерстяной пилотке подала своё удостоверение: «Галина Санько, фотокорреспондент ТАСС».

Напоили её чаем. Молчанов пытался расспрашивать её о Москве, но Санько тут же за столом стала засыпать. Молчанов проводил гостью в пустовавшую комнату для отдыха патрулей, пошёл к себе и тоже задремал. Часа через два его поднял резкий телефонный звонок.

— Иван Сергеевич, извини, разбудил, — послышался в трубке знакомый голос Антонова. — Объявляйте, дорогой мой комбат, боевую тревогу. Сворачивайте имущество — утром в путь. Батальон снова переходит в подчинение сухопутного командования. Утром увидимся.

…Встретились после завтрака. Антонов, Зыбайло, Лощаков стояли с невесёлыми лицами.

— Только подружились — снова расставанье. Как у меня до войны с женой. Работа была такая, разъездная, — пошутил Зыбайло.

Молчанов был весь в заботах.

— Да перекури, Иван Сергеевич, всё уж сделано. Помощники у тебя хоть куда, — попросил его Антонов, обнял за плечи. Они пошли мимо грузовиков, в которых уже сидели весёлые морские пехотинцы — им давно хотелось на фронт, на передовую. Галина Санько приглядывалась к командирам, то и дело поднося к глазам маленькую трофейную «лейку». Антонов пытался шутить, но Молчанов был весь в себе, глядел влево — там выстраивалась артиллерия, впереди них уже стояли все пять рот.

— До скорой встречи, друзья дорогие, — сказал Антонов, пожимая руки Молчанову, Шенявскому, Писаревскому, Зайцеву…

8 июля батальон покинул Петрозаводск и передислоцировался в Пряжу. Здесь 10 июля был получен приказ Верховного Главнокомандующего о присвоении 31-му отдельному батальону морской пехоты наименования «Петрозаводский».

Молчанов выступил на торжественном построении:

— Высокая честь носить имя «Петрозаводский», имя столицы республики. Мы успешно выполнили поставленную перед нами задачу — спасибо всему личному составу. Мы освободили Петрозаводск, теперь будем освобождать другие города и сёла Карелии. Вперёд, до полного разгрома врага!

…Антонов разыскал батальон под Питкярантой. Здесь, на уютной росной поляне у КП батальона, он вручил перед строем восьмидесяти отличившимся бойцам ордена и медали. Молчанов был награждён орденом Красного Знамени. Это был его первый орден. Награда за освобождение Петрозаводска!

Впереди у батальона были жестокие бои. Он очищал от врага Карелию, сражался в Заполярье, в Норвегии.

Затем были бои за освобождение Польши, Чехословакии. Штурм Моравской Остравы был самым кровопролитным. Не многие из тех, кто освобождал Петрозаводск, дожили до светлого дня Победы. Погиб мичман Жидков — храбрый сапёр, удалой казак из станицы Ново-Троицкой, умер от ран повар Югов, кормивший из своей походной кухни петрозаводских лагерных ребят, тяжело был ранен замполит Шенявский, погиб как герой пермский крестьянин, лучший пулемётчик батальона Лиханов, умер от ран лейтенант Шварц из Загорска. Список этот продолжает ещё около трёхсот фамилий…

…Осенью 1945 года Молчанов вышел из вагона на Белорусском вокзале в родной Москве. Вышел с лёгким чемоданчиком, с простреленной старой шинелькой на левой руке, с перебинтованной головой. На груди майора Молчанова сверкали ордена Александра Невского, Отечественной войны 1-й степени, Красного Знамени, медали. Он долго стоял у вагона, вглядываясь вперёд, и вдруг откуда-то сбоку метнулась к нему худая, поседевшая жена его, бледный повзрослевший сын.

— Что с тобой, Ваня? — зашептала жена, не отрывая глаз от пожелтевшего старого бинта.

— Контузия, госпиталь. Всё уже позади, всё позади, — успокаивал её Молчанов.

Они шли по Москве, сын гордо нёс чемоданчик, жена то и дело прижималась к его плечу, плакала, смеялась, говорила что-то. Молчанов слушал и не слушал её. Он глядел на свой город соскучившимися глазами, всматривался в знакомые улицы, и ему не верилось, что он дома, в Москве, не верилось, что не был он здесь долгих четыре года.

Широкие окна большой комнаты высокого дома близ станции метро «Семёновская» выходят на юг. Раннее солнце заливает лучами широкий письменный стол. Иван Сергеевич Молчанов придерживается привычного распорядка и теперь, будучи на пенсии. Утро посвящено письмам. А их немало. Пишут своему комбату однополчане, рассказывают о делах, советуются. Пишет Борис Макарович Резвый — полковник медицинской службы. Пишет Александр Львович Шенявский — учёный. Пишет бывший санитар Тимофей Романович Вихляев — знатный механизатор Ставрополья, Герой Социалистического Труда. Отыскался бывший старшина-артиллерист Владимир Петрович Поликарпов — он капитан-полярник…

Письма, письма… Пожалуй, больше всего приходит их из Карелии. Регулярно пишут красные следопыты из Деревянного, из ГПТУ № 13 в Пиндушах, со станции Деревянка. Давняя переписка у Молчанова и с петрозаводскими ребятами: учащимися из школы № 3, что на улице, носящей имя Неона Васильевича Антонова, из школы № 7 в Соломенном. Пишут комсомольцы школы № 29, технических училищ № 1 и № 7… У всех у них есть в музеях уголки, посвящённые Онежской военной флотилии, 31-му Петрозаводскому батальону морской пехоты.

Пишут из петрозаводского музея, просят прислать воспоминания, фотографии военных лет, сообщают о том, что создаётся экспозиция «Почётные граждане Петрозаводска», в которой будет помещена и большая фотография Молчанова.

Иван Сергеевич в последнее время неоднократно приезжал в Петрозаводск. Приехал на встречу ветеранов и в июне 1981 года.

— Сбылось то, о чём мы когда-то мечтали, — говорит он. — Родился новый прекрасный город. Моя любовь к нему крепкая и постоянная. Да и не только у меня одного. Об этом говорят все ветераны батальона на наших традиционных встречах. Наименование «Петрозаводский» мы пронесли с честью через все жестокие сражения. Военный Петрозаводск был нашей огневой молодостью, нашим боевым крещением. Он всегда в наших сердцах.

1982