Первый психоаналитик в космосе

Таинственный бушприт

Вуаль скрывала половину ее лица. Молодой человек улыбнулся ей и потрепал по руке.

Режиссер крикнул:

— Мотор! — начался прямой эфир:

— Здравствуйте! С вами Алексей Панченко! В одном старом доме иногда собирались одинокие люди. Начиналось все застольем, потом стол убирали и включали, — Панченко щелкнул пальцами, — музыку! — Он повернулся к гостье. — Сегодня у нас в гостях девушка, которая не пропускала ни одной вечеринки! Здравствуйте, Марина!

— Здравствуйте.

— Насколько невинными были эти встречи?

— Они и не были невинными…

— Однажды хозяин квартиры, — подхватил Панченко, — пообещал в ночь на первое мая что-то необыкновенное…

— Я подумала тогда — ну что такого здесь еще можно придумать? Ну групповуха, или меняться партнерами. Я этим не интересуюсь,… но… сами знаете, как-то неудобно…

— Неудобно отрываться от коллектива! — закончил за нее ведущий. — Безусловно! Нам всем это очень хорошо знакомо! Ведь мы принадлежим к европейской культуре! Чтобы не ударить, так сказать, в грязь лицом, Марина решила почитать литературу. В одном журнале для женщин она нашла статью «Групповой секс». Статья начиналась так…

Алексей и Марина исчезли с экранов, поползли титры. Приятный тембр:

Телеэкраны вновь посветлели, появилась студия.

— Больше ничего полезного для себя Марина не обнаружила, — пояснил ведущий. — В дьявола она не верила, но на всякий случай решила быть начеку, знаете ли, держать все под контролем!

— Я была очень осторожна, потому что мужчин было несколько, — подтвердила Марина. — И… незнакомых среди них не было… У одного там образование, спортсмен, работает на радио, знает английский. В общем… он со всех сторон положительный… может быть, немножко нахальный. И я с ним… В общем этим способом не забеременеешь. Правой рукой я держала…

— Бушприт! — подсказал Панченко.

— Не поняла…

— Я рекомендую в своей передаче называть это бушпритом. Вы «Алые паруса» читали?

— Ну…

— Там был парусник, помните?

— Смутно…

— Так вот — у парусников спереди торчит такой брус, — Панченко показал рукой. — Называется — буш-прит — к нему еще иногда крепится такой треугольный парус. И вот я рекомендую в своей передаче называть эту штуку — бушприт. Во-первых, знаете ли — это романтично, а во-вторых, как-то развивает, люди узнают что-то новое, потом — у экранов могут оказаться дети… Ну зачем мы будем? В общем, вы меня понимаете…

— Извините… Я забыла, как это называется?

— Пожалуйста… Буш-прит.

— В общем… не знаю как сказать теперь… в общем я находилась как бы на низком старте.

— Прекрасно, — Панченко кивнул. — Мы все вас прекрасно поняли.

— Ну и вот. А они как бы вокруг…

— Да-да. Все мы с детства помним эту игру. Например Марина встает в центр круга, а все водят хоровод. Как на Маринины именины испекли мы каравай!.. Ну и так далее…

— Можно сказать итак… Значит спереди был… про него уже рассказала… правой рукой я держалась за бушприт хозяина, хозяина этой квартиры. Про него тоже ничего плохого сказать не могу — он хорошо сохранился, компанейский, понимает молодежь. В левой руке у меня был бушприт… В общем, он тоже положительный… молоденький только совсем… Ну и, кроме того, от всего этого же не беременеют? Если вы понимаете, о чем я… Я не знаю как сказать — короче, за моей спиной, — Марина показала пальцем за спину, — был не очень хороший человек… Он тупой какой-то…

— Простите, но вы были с ним лично знакомы?

— Мы знакомы, но я с ним не общаюсь. Вроде бы он как вы… извините… с телевидения…

— Ничего-ничего. На телевидении, знаете, тоже разные люди работают.

— Да… и… вобщем-то, в том, что я от него отвернулась — ну… в этом была, что ли, моя позиция… Я его игнорировала… Я не думаю, вообще, что это мог быть дьявол… это как-то даже смешно — не тот масштаб, понимаете?.. Но оказалось… — Марина сосредоточилась на своих воспоминаниях, — что мне нравилось так его унижать… и я бы сказала…. что этот психологический фактор вдруг запустил во мне э-э-э… физиологический механизм.

— Вы хотите сказать, что достигли высшей точки? — показал ведущий.

— Да, именно это… — Марина опять ушла в себя, — и вот кто-то воспользовался тем, что я отвлеклась, потеряла контроль и… — решительно сказала она, — Да! Именно тогда кто-то и воткнул в меня свой бушприт!

— О! — воскликнул Алексей. — Марина даже не поняла, как это случилось, и опомнилась не сразу. Пока она освобождалась из этой сложной конфигурации — незнакомца и след простыл!

— Я пошла в душ, и только после этого вернулась… но уже до самого конца держала все под контролем!

— И что было дальше?

— У меня началась задержка, — вздохнула Марина.

— Каково это, по-вашему, стать добычей дьявола?! — обратился ведущий к публике, а потом повернулся к Марине. — Вы испугались?

— Я считала, что просто забеременела… ведь это бывает? Я читала, некоторые вообще беременеют от… в общем, неизвестно как беременеют… Еще я думала, если б это вдруг… ну вы понимаете… если бы это был дьявол… то наверняка это было бы как-то значительно… тем, что запоминается на всю жизнь, каким-то потрясением, а не… ну там… понимаете… и все. Но я снова в одном женском журнале прочитала страшную вещь… Оказывается, мы собирались в Вальпургиеву ночь.

По экрану поползли титры:

— А о том, что было дальше, вы узнаете в нашей следующей передаче! — объявил Панченко. — Ровно через неделю! Но до тех пор! Будьте бдительны! Не подпускайте никого слишком близко! Особенно, если вы без трусов!

В студии выключили камеры. Алексей помог Марине снять микрофон и проводил к выходу.

Продюсер Катя показала ему жестами: вызывают на ковер.

Панченко вошел в кабинет, не зная, чего ждать.

— Здравствуйте, Леонид Михайлович!

— Знаешь что?

— Выгоните теперь?

— Дурррак! — Шеф сам когда-то работал в кадре, дикция у него была ого-го. — Ты понимаешь… — это талантливо! Это, старик, новое телевидение!

— А я, честно говоря, думал, будете прорабатывать — дескать, пошлость и тэдэ. Пусть другие каналы скромничают — а зрители смотрят нас!

— Именно! Мне тут, Леша, такая идея пришла… только она для внутреннего употребления… В бизнесе самое важное — азарт, амбиции. А скромность в бизнесе — это тормоз. Если кто-то начнет наезжать — пусть наши эксперты отрабатывают, разъясняют. Я так понял, ты эту девчонку на две передачи хочешь растянуть? Вот что! Мы с ней реалити запустим! Будет у тебя собственная программа! Зритель следит, как протекает ее таинственная беременность. Кто же, наконец, родится у этой девушки? Об этом вы узнаете через девять месяцев! Представляешь, а?

— А вдруг она, и правда, родит от хвостатого?

— Э! Леша! — Шеф пощелкал пальцами. — Леша! Ты с этой стороны экрана. Как только об этом забыл — ты кончился, понял?!

— Да я шучу, Леонид Михайлович. Ну, конечно.

— И еще… Зачем ты вот это — Леонид Михайлович передразнил и поморщился — «особенно когда вы без трусов»? От «хихи-хаха» избавляйся. Мы для народа… это самое… тут короче… Ты ж на золотую жилу нарвался, Леша! Такая тема! — Леонид Михайлович протянул вперед руки с растопыренными пальцами, как будто брал сейчас самый главный аккорд на самом крутом рояле. — Возможно, эту женщину… жарил сам дьявол! Это же эпос! — он чмокнул свои пальцы.

Алексей шел по коридору в самом приподнятом настроении. Поздоровался за руку с Эдиком, который недавно устроился к ним на телеканал.

— Старик, спасибо тебе, что с Мариной познакомил, — сказал Алексей. — С меня коньяк!

— Да я не пью.

— Ну, девушку свою угостишь!

— Какую мою девушку?.. Откуда знаешь?

— Извини. Опаздываю, старик, — Панченко махнул ему рукой.

На ходу Алексей сграбастал продюсера Катю и чмокнул ее в щеку.

— Ты чего? Не видишь, мой сержант за мной приехал, — отодвинулась она от него и помахала рукой милиционеру, который стоял с букетом в фойе и смотрел на них с неудовольствием.

— Сергей! Я сейчас! — крикнула она, милиционер в ответ сдержанно кивнул. — Чего шеф?

— С шефом тебе, Катюшка, повезло!

— Чего это мне-то? А тебе чего, не повезло? А это кто? — показала Катя вслед Эдику. — Интересный…

— Это Эдик, новенький.

— И как он?

— Старается, но знаешь… какой-то… — Леша высунул язык набок и постучал кулаком по лбу.

— Пока, умник! — Катя пошла к своему ухажеру.

Режиссер Константин Саввич пытался засунуть купюру в щель кофейного автомата. Тупая машина втягивала растрепанный бумажный кончик, а потом выплевывала. Режиссер кряхтел и морщился. Панченко вытащил новую бумажку и засунул в щель. Автомат съел ее. Старик протянул Алексею свои несчастные деньги.

— Угощаю! — Панченко отвел его руку. — Константин Саввич! Мне только что сообщили, я буду вести программу «Невеста дьявола ждет сына»!

— …Леша… кхе-кхм… Я бы на твоем месте не стал этим заниматься.

— Это почему?

— Не стал бы и все… — Константин Саввич прикрыл покрасневшие глаза своими морщинистыми веками. — Сам знаешь, почему…

— Я молодой, красивый и талантливый. Мне все завидуют!

Константин Саввич пожал плечами.

Поймать машину ничего не стоило.

— До Речного, ага? — спросил Панченко водителя.

— Опа! Сам Алексей Панченко!

Леша еще не привык, что его узнавали. Он улыбнулся, сел в машину и хлопнул дверью. Автомобиль тронулся.

— Смотрели сегодня вас. Вот бабы! — водитель подмигнул. — Чего она несет? Где у них логика, я не понял? Если у нее от групповухи не залетают, то от чего тогда?

— Она романтичная просто, — улыбнулся Леша.

— Все они романтичные… — Водитель прикурил и кинул спичку в окно. — Шлюхи!

Алексей не считал, что все женщины — шлюхи, но ему не хотелось возражать поклоннику. В конце концов, он не знал всех его обстоятельств. Вполне возможно, что у водителя было право делать такие выводы.

Леша вышел из машины. Подчинившись внезапному порыву, он купил эскимо и угостил им одинокую старушку. При этом вид у него был такой счастливый, что старушка остереглась кушать мороженое.

Тем временем, если сосредоточиться, можно было услышать тревожную музыку, которая звучала откуда-то. Но, с другой стороны, ее можно было и не замечать.

Он расхаживал по своей квартире, пританцовывая. Иногда нужно давать волю чувствам. Бывают такие случаи, когда советую: поплачь — легче будет. Но здесь, конечно, случай противоположный, Леша был близок к эйфории, и разрешил ей нахлынуть.

При этом, если бы он меньше наслаждался, то мог бы почувствовать, что в квартире, возможно, есть кто-то еще.

Он включил радио, играла бодрящая музыка. Она очень даже совпадала с тем, что творилось в душе того, кто лег на кровать, закинул руки под голову и устремил взгляд в потолок.

Вдруг под кроватью послышался скрип.

Алексей свесился, чтобы заглянуть вниз.

Навстречу вынырнула черная рука и стащила его под кровать.

…Он лежал, обездвиженный, под кроватью, а прямо перед ним открылись глаза.

Панченко готовили в студии к эфиру. Он был не в своей тарелке, бледный.

— Леша, посмотри, пожалуйста, в кадр… Плохо выглядишь.

Алексей пожал плечами.

— Да что с тобой? — нахмурилась Катя. — Отэфирить сможешь?

Он кивнул.

— До эфира пять секунд, — сказал Константин Саввич. — Три! Две! Одна! Мотор!

— Здравствуйте. Я Алексей Панченко… — и вдруг опустил голову, стал ковырять стол. — Братцы, вчера я говорил очень плохие вещи, вел себя плохо… Если вы будете вести себя, как я…. попадете в геену огненную и будете там лизать сковородки… — он вдруг всхлипнул. — Всем нам теперь колец, братцы! — и заплакал.

— Ты понимаешь, что ты наделал, а? — Леонид Михайлович и сам хотел понять. — Ты пьян?

— Ночью ко мне пришел… ну…

— Кто пришел?! Кто? Скажи! И ты с ним нажрался?!

— Нет, не это. — Леша помотал головой. — Ко мне домой пришел Тот… который был с ней… и сказал не трогать эту тему… Еще, чтобы не врал… Сказал — будешь врать — лизать тебе сковородки.

— Леша! Ты не в эфире! Я с тобой нормально разговариваю.

— Я, правда, видел, ну …Того, кто был с ней…

— Кого того? Черта что ли? Диавола?

Панченко кивнул.

— Да? И где ты его видел?

— …Под кроватью.

Леонид Михайлович схватился за голову.

— Ну, что с тобой делать? Что мне теперь делать, а?

Панченко тащили к выходу охранники, а он кричал:

— Вы что?! Вы что, мне не верите?!

— Нужно по-быстрому реагировать, — сказала Катя, — иначе всех собак повесят на нас.

— Ну, предложи, — Леонид Михайлович сидел, подперев голову руками.

— Во-первых, Панченко убираем.

— И что?

— Я уже позвонила куда надо, чтобы проверили, кто его так напугал.

— Хочешь, чтоб милиция дьявола ловила? У него под кроватью, да?

— Пусть заведут дело! Неважно, чем оно закончится. Все будут следить как оно идет, а там и забудут, с чего началось, — Леонид Михайлович стал прислушиваться. — Главное — скорость, а то сложится такое мнение, будто у нас психи ведут прямой эфир. Вот упустим время — тогда все!

— И ты уже позвонила? — Леонид Михайлович повеселел.

— Да.

— Умница! Ты умница моя, поняла?! Умница! Ну, иди ко мне! Иди, моя умница.

У Кати зазвонил телефон.

— Слушаю! Что? Не знаю… Я думаю, без…

Леонид Михайлович отобрал у Кати телефон и кинул на стол.

— Ну, хватит!

Он сграбастал Катю, стал ее целовать, раздевая. Она тоже не стояла, конечно. Надо было расстегнуть на нем ремень. Ну и так далее.

Выключили свет.

После они лежали на ковре. Леонид Михайлович дал Кате прикурить.

— Кто звонил-то?

Катя затянулась.

— Леша… Совсем сума сошел… Представляешь, спрашивал — как говорит — думаешь — сковородки лижут — с маслом или без?

Леонид Михайлович некоторое время соображал.

— Что?! — Он вскочил с пола, и схватил ее телефон. Сначала слышались гудки. Долго. Потом на том конце щелкнуло, раздалось мучительное мычание:

— М-э-э-э-э… мэ… мэ-э… мээээээ… мэ-э… мэээээ.

Любовники посмотрели друг на друга.

— Эдуард, займешь мне? — спросил Константин Саввич.

— В смысле?

— Одолжиться у тебя можно?

— Я чего-то не понял.

— Дашь тысячу до зарплаты?

— А! У меня нет.

Эдик настраивал радио.

— Сейчас про нас повторять будут!

Константин Саввич приложил руку к уху.

— В эфире радио «Монако», у микрофона Артур Грей. Последние новости. Сошел сума телеведущий Алексей Панченко. В прямом эфире он заявил, что его посетил дьявол. После этого экстравагантного заявления Панченко пришел домой, раскалил сковородку и полизал ее…

— Вредная у нас работа, — сказал Эдик, прибирая звук. — Правильно говорят: язык мой — враг мой!

— Правильно или нет… но на твоем месте я бы так не говорил.

— Что именно?

— А вот про язык-с.

— Почему?

— А вот не говорил бы, да и все.

— Я за это дело браться не буду, — заявил полковнику майор Корягин. — Я журналистов терпеть не могу. С ними всегда в говне будешь.

Полковник покряхтел, пожевал губами.

— Дело необычное, Иваныч, некому поручить. Я тебя как человека прошу!

— Так это что — приказ?

— А ты как думал, майор?

— Но ты ж мне не все сказал, правильно я понимаю?

— Я не могу молодых просить! Тут нужен человек с опытом. Вот материалы, вот запись последних программ Панченко, — полковник подвинул стопку. — Порешаешь, что нет состава, ну и хрен бы с ним. Но, — полковник поднял палец, — надо разобраться.

Корягин сидел у себя в кабинете и пересматривал последнюю программу Алексея Панченко.

Тот как раз говорил:

— …хозяин квартиры предупредил всех, что в ночь на первое мая вечеринка будет необычной…

— Я подумала тогда — ну что такого еще можно придумать?

Корягин нажал на паузу, улучшил контраст, рассматривал неподвижную часть лица Марины и курил. Определенно, она ему кого-то напоминала.

Он встал, подошел к шкафу и достал с полки книгу.

Перелистал, нашел страницу с фотографией. Сам автор, обнимающий девушку, молодой Корягин и еще один. Подпись была противная: «Александр Шаповалов и друзья его молодости».

Майор Корягин положил раскрытую книгу перед телефоном, снял трубку и набрал номер человека, как говорится, из прежней жизни.

— Привет… Ага… Ну, не звонил, не звонил, а вот взял да и позвонил. Слушай, есть вопрос — только без приемчиков твоих. Я слышал, у Тани была дочка от Шаповалова…. А ты не видел ее? Похожа она на мать?.. Ага, но ей около тридцати что-то должно быть, да?.. Как умер? Погоди! Шаповалов умер? Первого мая… Ничего не путаешь?.. А давай я к тебе сегодня вечером нагряну, а?

Днем майор заехал в психушку пообщаться со свихнувшейся телезвездой. Двери и стены палаты были расписаны крестами. Мел лежал на тумбочке.

Панченко сидел на кровати и дрожал.

— Майор Корягин. Будем, Алексей, теперь разбираться, кто вас довел до такого состояния.

Панченко дернул головой, взял блокнот и написал:

«Не надо. Ко мне приходил Тот, кто был с Мариной».

— По-вашему, с Мариной был дьявол, а там где дьявол — полиции делать нечего, правильно? — Корягин подвинул стул к кровати и сел. — Я вашу логику понимаю.

Алексей кивнул.

— Логика железная. Но служба у нас такая, ничего не поделаешь… Как бы с этой Мариной связаться?

Алексей помотал головой, потом написал:

«Тот, кто с ней был — запретил о ней рассказывать».

И передал блокнот Корягину.

— На нет, как говорится, и суда нет. Просто напишите ее телефон и все.

Корягин положил блокнот под руку Алексею. Панченко махнул рукой и сбросил блокнот на пол.

— Ну вот, — Корягин нагнулся и увидел, что на полу под кроватью тоже нарисованы кресты. Большой крест и маленькие кресты. Корягин поднял блокнот.

— Ну что ж… Осталось еще одно небольшое дельце. Минуточку.

Майор ушел и вскоре вернулся с тазом в руках. В тазу плавала тряпка. Корягин взял с тумбочки мел.

— Вы, гражданин, если не ошибаюсь, вот этим мелом изволили кресты рисовать?

Панченко дернул головой.

— Так я у вас его конфисковываю, — Корягин положил мел в карман, потом выжал тряпку и начал стирать кресты.

Алексей Панченко вскочил с кровати, запрыгал вокруг, размахивая руками и мыча.

Корягин продолжал орудовать тряпкой, не обращая внимания на возмущенного сумасшедшего.

— Ну что вы мычите? Вы ложитесь! Вам волноваться вредно… В нашей стране, знаете ли, свобода вероисповедания, а религиозные знаки, которые вы тут изволили начертать — могут оскорблять чувства приверженцев других вероисповеданий… которые тут… хм… лечатся. В этой психушке одних сатанистов, знаете, сколько?

Алексей схватил блокнот и написал телефон Марины.

Майор кинул тряпку в таз, отряхнул руки, вырвал листок из блокнота и положил его в карман.

— Ты странный какой-то, Коряга! — Бывший сосед, друг детства и юности Корягина Бронислав Петрович Мухачев, по детской кличке Бронемуха, или просто Муха, разливал водку по стопкам. — Раньше сам запрещал об этом тебе рассказывать, а теперь вдруг примчался… Сколько лет… я только в общих чертах… и не знаю даже с чего начать… Хорошо… Давай так… мы с тобой с детства ухаживали за Таней. Так? Так… Потом Таня пренебрегла мной и выбрала тебя. Так? Так. Но я тебя простил… Так?

— Давай дальше.

— Потом за Таней стал ухаживать наш общий друг, Сашка Шаповалов. Он тогда такой демонический был, в беретке, с платочком… И Таня пренебрегла уже тобой. Но у тебя не оказалось столько благородства как у меня, и ты Шаповалова не простил. И Таню не простил… Дальше… Шаповалов Таню бросил. Так? Она уехала в Киев, родила там дочку. И его вроде бы тоже не простила. А ты тогда про них обоих и слышать не хотел. И к тому же ты, злодей, переехал, чтобы никогда больше не видеть старых друзей!

— Ты с ней общался потом?

— Какое-то время… Потом как-то — у нее свои дела, у меня свои… Как это обычно… Потом умерла она. Ну, это ты знаешь.

— Да… А дочку как звали? Она с отцом общалась?

— …Я не знаю, чувак. Мы с ним, считай, всю жизнь на одной площадке прожили, я почти все книжки его читал, но что он за человек — так и не понял. Он, помнишь, с детства был странный, а с возрастом… — Петрович махнул рукой.

— А как умер он?

— Ну как умирают в нашем возрасте? Сосуды, сердце… Я тут видеокамеру купил, осваиваю, ходил на его последний творческий вечер. Хочешь посмотреть?

— Давай.

Хозяин взялся готовить технику.

— Ты про этот случай с Панченко слыхал? — спросил вдруг он.

— А что? — насторожился Корягин.

— Я так думаю, они это придумали… Чтобы сковородки рекламировать, скажи? А чего? Сейчас металлурги на подъеме… Дал какой-нибудь сковородочный король миллион долларов. Начальство Панченко вызывает — на тебе 500 тысяч, чтобы ты из страны сдристнул и сидел где-нибудь тихо, как мышка. И вот все думают, что он в психушке, а он в это время где-нибудь на островах!

— Не исключено.

— А ты бы на его месте согласился за 500 тысяч?

— Муха, лучше думай, чего о тебе в некрологе напишут.

— Тьфу на тебя, мусор. Вот смотри: последнее выступление последнего русского писателя, друга нашей юности!

— Расскажите о своих творческих планах.

— Я сейчас пишу книгу, которая перекликается с романом Льва Толстого «Воскресение». Один молодой человек соблазнил девушку, а потом оставил ее. Прошло много лет, он стал известным судьей, и однажды ему доверили первый в истории суд над зомби. Конечно, суд проходит под пристальным вниманием всего цивилизованного мира, а не как у нас, понимаете ли, обычно. Он, разумеется, с трудом узнает в женщине-зомби ту, которую когда-то соблазнил и бросил. В его внутреннем мире начинается мощнейшая переоценка ценностей, но при этом он должен вести процесс, не может взять самоотвод в такой ситуации. Да, он не беспристрастен к подсудимой, но она ведь, как мы знаем, зомби… Надо сказать, что и она не обнаруживает ни малейшего интереса к нему или к возможному суровому приговору. Ей, как вы понимаете, оба этих пункта целиком и полностью до лампочки. То есть дай ей волю, она, конечно, съела бы судью заживо, однако, он вызывает в ней аппетит не больший, чем любой другой человек в зале заседаний. Кстати, этот момент тоже мучает судью в психологическом смысле. И кроме того, ну каким должен быть приговор для подсудимого зомби, чтобы его хоть как-то взволновать? Очевидно, что это, в большей степени, испытание для главного героя и для общества, в котором, собственно, вслед за выступлениями обвинителя и защитника вспыхивает дискуссия — а виновата ли зомби, ведь ее зомбировали? И как уживаться с зомби, если ее оправдают? Ведь она, как вы понимаете, в высшей степени отмороженная особа. Вот такой примерно пердюмонокль. Все это очень подробно рассматривается в моей книге, в том числе, вот и внутреннее перерождение самого судьи, который готов принести себя в жертву, но, как мы понимаем, для общества это всех вопросов не решает. Вот, в общих чертах, какова главная мысль произведения, над которым я сейчас работаю.

Причем, надо сказать, сначала была у меня мысль написать о суде над Франкенштейном, это более фундаментальная фигура для мировой культуры, однако я этого делать не стал, потому что, в известных обстоятельствах, чудовище Франкенштейна может существовать без убийств, а зомби все время мучает зверский голод, которому они не в силах противостоять. Еще немаловажно — чудовище Франкештейна способно испытывать чувства, как вы помните. Оно мучается, отчего хочет отомстить своему создателю, способно умилиться ребенку перед тем как его убить и тому подобное. А история с зомби — это шоу для себя, как у Федора Михайловича… Кроме того, Франкенштейн не годится, потому что без женщины исключалась бы история мимолетного былого увлечения или, если хотите, любви…. Мне кажется, что я слишком подробно, потому что меня это как-то… хм… хм… интересует. Ну и издатели, опять же, предпочитают, как тут выяснилось, зомби… И еще на Франкенштейна какой-то что ли сложный копирайт… Так что, как-то вот так…

— Теперь вы можете задавать вопросы, — сказал модератор. — Вот вы, молодой человек.

— Да как вы смеете сравнивать себя с Толстым и Достоевским?

— Александр Николаевич, вы можете не отвечать на этот вопрос. Следующий…

— Можно ли использовать в интеллигентной беседе ваше выражение «пососите у слона»?

— Сколько раз? — спросил Шаповалов.

— Три.

— Можно.

…Корягин остался ночевать. Встреча со старыми друзьями приоткрывает какую-то забытую дверцу. Опять же, выпили. Он лежал в темноте, и воспоминания вдруг хлынули яркие, картинками.

…Очень много места в полутемном холодильнике занимали сверток с сосисками и холодец. Авоська сдерживала пирамиду мандаринов. В доме готовились к празднику. Дверца, в которой стояла шеренга шампанского и лимонада, приоткрылась…

Вспыхнул яркий свет.

В холодильник засунули кошку.

Дверца захлопнулась.

Свет погас.

Кошка жалобно мяукнула.

…Лист бумаги в клетку висел на стене дома и озвучивался сам собою фальшивым голосом юного Деда Мороза.

Рядом с объявлением стояли жильцы.

— Житья от него никому уже нету. Кошка-то чем ему виновата? — старушка потрясла ручонкой перед мужчиной в мохеровой кепке.

— Уймитесь, мамаша, — поморщился мужчина. — У меня голова кружится.

— Кошка породистая! — старушка убрала руку в карман. — из Болгарии породу привезли… Всякой твари на свете жить хочется… Она же — киска… тварь живая. А вдруг он ее уже умучил до смерти?

— Ерунду, мамаша, не говорите. Он же ребенок, а не зверь.

— Гитлер тоже нормальный родился. А потом пошло-поехало. Начинается с малого, тут лягушку надул, там кошку повесил! — старушка выдернула руку из кармана и снова помогала словам. — И вот, пожалуйста — стал фашист!

— Хватит уже… — мужчина закрыл рот рукой и побежал.

— До Нового года еще вон сколько, а он уже никакой. И-эх, — старушка подняла голову вверх. — Эй! Колька! Сашка Танькину кошку в заложники взял!

Долго звенел звонок. Дверь, наконец, открыли, за ней стояли Коля и Таня.

— Вы чего? — спросил Сашка. — Я спал.

— Родители где? — спросил Коля.

— Ушли в гости. А что?

— Куда кошку дел? — крикнул Колька.

— Какую кошку?

— 3-и-инку! — заплакала Таня.

Колька отодвинул Сашку, пропустил девочку внутрь и прошел сам.

Сашка сидел в кресле, привязанный к подлокотникам. «На руках пиночетовской хунты — кровь тысяч замученных чилийцев…», — бормотало радио.

— Ну что, нашла? — Колька задумчиво смотрел на подушку, в которой были воткнуты иголки с нитками.

— Нету! Нет нигде… — Таня всхлипывала из глубины квартиры.

— Ищи лучше… Саша, в жопе каша, последний раз спрашиваю: где кошка?

— Не знаю никакую кошку!

— Не знаешь… Ага… Ногти грызешь или подстригаешь?

— А что?

— Вопросы здесь знаешь, кто задает?

— Кто?

— Я.

— Головка от руля! — крикнул Сашка и тут же получил леща. — Связанных бить нечестно!

— Грызешь или подстригаешь?

— Бывает, грызу, а что?

— Вот и хорошо.

— Чего хорошо-то?

— Легче будет иголки под ногти засовывать.

— Не имеешь права!

— Увидим. Для начала устроим психические пытки. Насыплем тебе лед в трусы… Пусть тебе девчонка насыплет. Это будет позорней для пацана. Где кошка?

— Не знаю никакую кошку!

— Танька! Тащи лед!

— Зачем?

— Надо.

Кошка свернулась клубком и дрожала. Дверца открылась, в холодильнике вспыхнул свет.

— Зинка! Зиночка!

— Мяу!

Кошку схватили и вытащили из холодильника.

Дверца хлопнула.

Свет погас.

Танька укутала кошку шубой, обнимала и дышала в ее нос теплом.

— Значит, гражданин, мечтали заморозить чужую кошку? Это тебе за фашизм! — Колька дал леща Сашке. — А это за дурака! — Он дал ему еще одного леща. — Кто у нас теперь дурак?

— Чего?

— Скажи: перед лицом своего товарища Николаевой заявляю: Николай Корягин — великий следопыт, а я — дурак!

— Не скажу!

— А если лед в трусы?

— Не скажу!

— Танька! Положь Зинку на диван. Тащи лед!

Танька пристроила на диване кошку и вышла.

— Дедов Морозов не бывает, сынок! — Колька дал Сашке американский фофан.

…Милиционерша привела Кольку за руку во двор.

— Ну все уже. Дальше я сам дойду.

— Хитрый какой. Я должна сообщить родителям про твои художества.

— Нету родителей дома. Вон моя бабушка сидит.

— Вы бабушка Николая Корягина?

Колька подмигнул старушке на лавочке.

— А как же…

— Должна вас уведомить, что ваш внук, Корягин Николай, поставлен на учет в детской комнате милиции.

— Ну и поставлен, так и ладно.

— Теперь я буду к вам заходить и проверять, как он себя ведет, не проявляет ли садизма.

— Ну и заходите, а что ж…

— Мне кажется, женщина, вы не осознаете, что случилось. Мне кажется, вы меня не слушаете. И, возможно, ничего не передадите родителям.

— Это отчего ж я не понимаю? Вы что думаете — я дура?

— Я не это хотела сказать.

— А я думала, что это! Сейчас пойду к твоему начальнику и скажу, что ваша милицейская вертихвостка пожилую женщину оскорбляет при малолетних преступниках.

— Кто это вертихвостка?

— Ну не я же! А скажи-ка, отчего же это так получается, что Колька — садист, а Сашка Шаповалов, который породистую кошку в холодильнике замучивал — пупсик?

— Про пупсика я не говорила. На Шаповалова сигнала не поступало.

— Вот и выходит, кто скромный — тот садист, а бабушка — дура, а кто из Зинки заживо холодец готовит — тому зеленый свет, лишь бы на него сигнала не поступало. Так, по-вашему, выходит, да?

— Я сейчас вас саму привлеку за оскорбление.

— А вот и привлекайте, чтоб ваш начальник увидел, какие у него дебилки работают!

— Я с вами больше разговаривать не могу. Вот ваш малолетний преступник.

— И нечего тут вообще! Ишь!

Старушка и Коля сидели на лавочке.

— Спасибо, баба Нюра. Вы справедливая. Родителям я в жизни не объясню, что меня ни за что на учет поставили.

— Я, Коленька, потому понимаю, как жизнь, это самое, устроена.

— И как она устроена?

— Ну как… — баба Нюра Мухачева подумала. — Красивым, например везет в любви… А некрасивым, вот как Сашка Шаповалов, везет в деньгах…

Бронислав Петрович брился утром машинкой.

— Я у тебя поживу несколько дней? — спросил Корягин.

— Да оставайся! Семьи у меня нет, а компании я всегда рад. Только не верю я, что ты ко мне просто так заявился. Чего? Хочешь у меня технику украсть? — Корягин рассматривал музыкальную систему, колонки и цветомузыкальные устройства.

— Хотел как раз спросить… Как-то очень уж легкомысленно у тебя… как будто тут не старпер живет, а юный вжопедым…

— Сам ты старпер! А я люблю молодых, с ними как-то сам молодеешь.

— Всему свое время. А я теперь мало музыку слушаю. Особенно вот когда что-то геройское, когда рожи там корчат или башкой трясут. Так распалятся, думаешь, пусти их на поле боя, так они зубами врагов грызть будут, а они вернутся к себе за кулисы, да минералку без газа пьют. Тьфу. Не понимаю я этого.

— Ну, вот ты и стал старпером, чувак! А то мы все гадали, как это становятся ими? Вот так и становятся, незаметно для себя.

— Вот что, юноша, а откуда на лестничной площадке лишняя дверь? Раньше четыре было, а теперь вдруг пять?

— Девчонка одна у Шаповалова снимала комнату, а потом выкупила ее и сделала вход отдельный.

— А ты ее хорошо знаешь?

— Кого?

— Девчонку эту. Марину.

— …Откуда знаешь, как ее зовут?

— Работа такая.

— Вон ты оказывается, чего явился! А мне повестку на допрос не присылали, понял?! Ты интересный вообще чувак, Коряга! Если я тебе для допроса нужен — присылай повестку! Не буду я на соседей доносить.

— Знаешь чего?

— Ну?

— Чего? Влюбился в нее?

— А я не обязан личное с общественным смешивать!

— У тебя с ней что-то было?

— А что?

— Тогда я скажу! Ты, старый козел, решил приударить за молоденькой, а она тебя отшила. И тебе неприятно об этом вспоминать. Ну что? Угадал?

— Да иди ты!

Корягин жал на кнопку.

— Кто там? — спросил знакомый уже женский голос.

— Следователь!

Девушка приоткрыла дверь на цепочку.

— Здравствуйте, — сказал Корягин. — Я вас узнал. Видел по телевизору.

— Что вам нужно?

Майор раскрыл и показал ей документ.

— Майор Корягин. Следователь по делу Алексея Панченко.

— И что?

— Вы слышали, что с ним случилось?

— А при чем здесь я?

— Может быть, я все-таки войду?

— А если не «может быть»? Если я не одна?

— Хорошо. Пока вы заняты, я поспрашиваю про вас у соседей.

Майор подошел к двери Мухачева и потянулся к звонку.

Марина после небольшой паузы сняла цепочку и открыла дверь.

— Ладно. Идите на кухню. У вас две минуты.

Кухня у Марины была уютной, но очень маленькой, не развернешься.

— А кто вас, простите, навещает сейчас? — спросил майор. — У вас с ним серьезно?

— Не ваше дело.

— Может быть, стоит позвать его? Я бы ему кое-что рассказал, а вы бы проверили ваши чувства?

— Вы что, пришли хамить?!

— Ни в коем случае! Мне кажется, вы нервничаете из-за гостя. А нам нужно поговорить в обстановке, так сказать, полного доверия. Я пока вас покину. До скорой встречи!

Возвращаясь из кухни в прихожую, Корягин прикрепил к двери в комнату малюсенького жучка.

— Я позвоню! — сказал майор и вышел.

Марина фыркнула.

В квартире Бронислава Петровича было все готово к прослушке. Корягин надел наушники, взял бумагу и карандаш.

— …Кто это? — спросил мужской голос.

— Сосед.

— Ты что-то скрываешь от меня?

— Петя, а откуда такой интимный тон? — Корягин написал на листке бумаги: «ПЕТЯ».

— После того, что между нами было… — сказал тот, чье имя стало известно майору.

— И что? Я теперь с каждым из вас должна отношения выяснять?

— Ну что значит с каждым? Я, по-твоему, такой же как они? Как этот старпер? Или как Боря? Он же еще ребенок! Ты же у него вообще первая была! Ну, скажи? Или этот тупой! — Корягин быстро записывал: «СТАРПЕР», «БОРЯ», «ТУПОЙ».

— Перестань! Мне это неприятно. Это ничего не значит… Вы все для меня ничего не значите!.. У меня есть жених.

— …Ну хорошо, я не претендую… но… Мы же были близки… Я хочу тебе сегодня во всем признаться!

— В чем это?

— Только это тайна!

— Ну?

— Слышала такого на радио — Артур Грей?

— Кто ж его не слышал?

— Это я.

— Врешь!

— Правда. И каждый раз я начинаю свой эфир с мыслями о тебе.

На этом месте Корягину показалось, что Марина закатила глаза.

— Петя и Артур… Вы никуда не торопитесь?

— …Хорошо. Раз так… Я уйду.

— Будь добр.

— Завтра ты успокоишься и мы сможем поговорить.

— Петушок!

— Все! Я ухожу.

На лестничной площадке Петя встретил знакомого.

— О! И ты туда же?

— Да я так, был тут рядом… — судя по голосу, знакомый не ожидал, что встретит здесь Петю.

Петя убавил громкости:

— Представляешь, Борь, я ей говорю — чего ты ломаешься? Ну, после того, что между нами было, понимаешь? А она говорит — у меня есть парень. Я чуть не упал. Представляешь? Вот бабы! Запомни любимая наша страна: Динамо — не слово! Динамо — судьба! Мне вообще-то некогда. Увидимся!

— Пока.

Корягин стоял в прихожей у двери и слушал разговор.

Потом вернулся к наушникам.

— Марина, можно я у тебя сегодня останусь?

— Да что же вы все?!

— Я тебя чем-то обидел? Марин? Ты на меня сердишься?

— Нет!!!

— Это знаешь, синдром такой бывает… после групповухи… я читал. Иногда утех, у кого… ну между собой такие отношения классные, вдруг после групповухи чего-то перестает складываться… временно… Я читал… правда, такое бывает…

— У меня нет настроения об этом говорить.

— Все. Все. Я понял. Тебе нужно время… Хочешь прикол расскажу?.. Короче, Петя Брониславу Петровичу рассказал про видеоблоги. Что сейчас такое время, когда каждый может свой канал делать на Ютубе, и там можно не стесняться — всю правду-матку! В принципе, если круто получится — тебя миллионы будут смотреть, можно самому рекламу продавать. Бронислав Петрович купил камеру, снял несколько сюжетов — попросил меня музыку подложить — сдохнешь! Хочешь покажу, а?

— Как хочешь.

Корягин в этот момент слушал, а не смотрел, но живо представлял Бронислава Петровича в качестве артиста.

— Хеллоу! Привет всем! С вами снова Бронислав Петрович! И у нас снова моднейшая викторина. Слушайте вопрос.

В каждом втором американском фильме рассказывается о том, как один или несколько американцев, следуя из цивилизованного места «А» в цивилизованное место «Бэ», случайно заруливают на дорогу, которая ведет в нецивилизованное место «Цэ», где кишмя кишат маньяки.

Кхе-кхе! Даже кино такое есть: «2001 маньяк», а также одноименный ремейк.

Так на хер нам нужны такие дороги, которые пытается навязать Запад!

А теперь вопрос! На каком бензине работает техасская бензопила:

а) на 92‑м?

б) на 95‑м?

в) на дизеле?

Корягин курил на балконе. Сверху доносился голос старушки. Она рассказывала кому-то по телефону:

— На улицах ничего не бери из рук. Мне на улице один диктор мороженое дал, а потом в ад попал. Хорошо, что я не ела! Раньше на первомай все на демонстрацию ходили! А теперь ничего святого, соберутся и вопят, как кошки! Вот и не выдержал Александр Николаевич, царствие ему небесное.

Корягин вернулся к столу и записал: 1 МАЯ — КОШКИ.

Корягин рисовал схему. В центре листа изобразил голую женщину с подписью МАРИНА, от нее прочертил линии-стрелки к пяти квадратам. В одном квадрате написал: ПЕТЯ — АРТУР-РАДИО, в другом: БОРЯ — МОЛОДОЙ, в третьем: СТАРПЕР — МУХА (?), в четвертом: ТУПОЙ — ВЫЯСНИТЬ, в пятом… Корягин подумал и написал — усл. ДЬЯВОЛ.

Когда Марина закрыла за Борисом, на лестничной площадке открылась другая дверь.

— Молодой человек! Не могли бы вы зайти на минутку?

— А в чем дело?

— Да вы не волнуйтесь. Я брат Бронислава Петровича, приехал его навестить. Вы же с ним знакомы?

— …Ну да.

— Если вы спешите, я, конечно, не буду вас задерживать.

— Я, пожалуй, зайду на минуту, — Борис вошел, Корягин прикрыл за ним дверь.

— Вы извините, ради бога. Мы тут у брата выпивали — ну, у нас не хватило, и я занял у его знакомого, а как его зовут — не знаю. И деньги уже есть, чтобы отдать, а Петрович деликатничает, сиди, говорит, деревня, — я сам отдам. А я, вы знаете, не такой человек, я так не могу! Мало я ему тут неприятностей доставляю, понаехал, а еще и бухаю, извините, за его счет. Ведь получается так? Скажите — так получается? А?.. А я, тем не менее, не такой! Я не люблю! И про меня тоже не хочу, чтоб думали плохо… Я так понял, вы тут все в доме друзья, знаете друг друга.

— Вы извините, я не здесь живу.

— Вот незадача! Но, может быть, знаете все-таки, у кого я занял? Еще над ним подшучивают, якобы он маленько… как бы это сказать… что ли… с придурью.

— По-моему, я знаю, о ком вы говорите. Это Эдик, не помню фамилию только. Он на телевидении работает. Можно туда позвонить и поспрашивать.

— Ничего себе, я попал, — сказал лжебрат. — У телезвезд одалживаюсь. Спасибо вам большое!

— Да не за что! — повеселел Борис. — Рад был помочь.

Корягин вернулся к схеме и вписал в прямоугольник: «ТУПОЙ» — имя «ЭДИК».

— У меня есть жених! — заявила Марина слету. — Мы скоро поженимся. И я бы не хотела, чтобы у него сложилось мнение, будто у меня какие-то дела с милицией!

— Милицию-то он переживет!.. А вот если узнает, о чем вы рассказывали в последней программе Панченко — вот это ему скорей всего не понравится. Но у нас пока нет причин, чтобы ему об этом рассказывать, правда? А кто он, ваш жених?

— Вас это не касается!

— А это как посмотреть! Может, принести ему запись программы? А вдруг он не знает, что его невеста беременна от дьявола.

Вы не имеете права!

— Имею, барышня! — Корягин покачал головой. — Будьте уверены! Он москвич или нет? Где вы будете жить?

— Я не понимаю, какое это имеет отношение?

— Просто отвечайте. А то будет хуже.

— …Ему Шаповалов завещал свою квартиру, мы сломаем снова стенку и все.

— Квартиру? Он его родственник?

— Сын.

— Первый раз слышу, что у Шаповалова был сын.

— … А вы что, его знали?

— Известный русский писатель.

— У него была связь с одной женщиной в Краснодаре. Сын приехал учиться в Москву, ухаживал за отцом. Шаповалов болел.

— А жили они вместе?

— Нет. Он пока в общежитии.

— Как бы с ним встретиться?

— Зачем это?

— Если не будете мешать, я ему лишнего не скажу.

— Он в командировке сейчас.

— Позвоните, когда вернется.

Корягин написал свой телефон прямо на обоях.

Корягин и Бронислав Петрович доедали пельмени.

— Ты что будешь — чай или кофе? — спросил хозяин квартиры.

— Я чай. Кофе теперь молокососы на ходу пьют, что доказывает… это сравнительно более говенный напиток… Чай на ходу не пьют.

— Ну, настоящий старпер! Я у него простую вещь спросил, а он мне сразу нравоучение.

— А кто ж тебя еще поучит?! А чем, кстати, ты-то, молодежь подкупаешь?

— Да тоже говорю чего-нибудь воспитательное. Типа, вот Бадди Холли погиб, чтобы вы, дети мои, могли носить такие очки, как у него! Ну и они мне доверяют. Деньги иногда даже оставляют на сохранение. У меня все четко, опасаться нечего.

— Слушай, Муха, я знаю, что ты трепач, но мне нужно с кем-то посоветоваться. Познакомился я с твоей соседкой…

— Ну! — Муха не поднимал головы.

— Ничего не можешь про нее рассказать?

— Чего? Опять за свое?

— Я не по работе, — Корягин намазал горчицу на хлеб, — никто тебя не допрашивает.

— Ну а чего ты хочешь тогда?

— Получается какая-то индийская мелодрама. И я себя участником чувствую.

Муха перестал жевать.

— Ты чего — на журналиста выучился?

— Сам ты журналист!

— Ну, можешь без ля-ля?

— …Хорошо! Никак не пойму, как это случилось, что вы собрались все на одной лестничной площадке. Эта твоя новая соседка — она дочь Тани и Шаповалова.

Бронислав Петрович подавился.

Корягин треснул его по спине.

— Ну точно! Ты за ней ухлестывал!

— Кх!… к!…Ничего не ухлестывал…. Откуда знаешь, что она дочь?… Слушай, правда! А я‑то думаю, кого она мне так напоминает? Точно — Танька! Откуда знаешь?

— Свидетельство о рождении запрашивал из киевского ЗАГСа. Отец там записан, конечно, левый, а мать — Татьяна. И по времени все сходится.

— Ну дела!

— Пункт второй. Ты слышал, что она замуж собралась?

— Слыхал, ага… За Серегу, шаповаловского сына… — Муха закрыл рот ладонью. — Слушай, так это выходит… — что брат с сестрой женятся?

— То-то и оно.

— И чего теперь?

— Ты знаешь… я тут думал… Выкладывать про отношения ее матери с тобой, со мной, с Шаповаловым… У меня нет такого желания, да и неизвестно, как это на ее женской психике отразится. Ее Ромео сейчас в командировке. Давай, когда он вернется, поговорим с ним по-мужски. Скажем, что любовь ваша, мол, преступна! А он уже пусть сам что-нибудь придумывает. Например она узнает про его измену, или наоборот, он узнает про ее измену. Что бы ни случилось, это будет лучше…

— Вот я тебя много лет не видел, Коряга, но хочу тебе сказать, из нас троих ты был самым умным. Сашка — талантливый, я — обаятельный, а ты самый умный! — Корягин поморщился. — Давай выпьем, чтобы переварить это все! — Бронислав Петрович разлил по рюмкам, они чокнулись и выпили.

— Только не проболтайся пока…

— Коряга! — воскликнул Бронислав Петрович. — Могила!

Борис работал в газете. Молодой, но на хорошем счету. Скромный, но амбициозный. Послали его в психушку писать о свихнувшейся телезвезде.

Пришлось долго ждать больничного начальства.

— Здрасьте! Вы главврач? Я из газеты. — Борис показал удостоверение. — Мне нужно к Алексею Панченко, а меня не пускают!

— Правильно не пускают. Хватит уже! Я запретил!

— Вы не имеете права препятствовать долгу журналиста! По закону!

— По клятве Гиппократа имею!

— Сейчас-сейчас! — Борис вытащил из кармана диктофон, нажал кнопку. — Вот! Скажите сюда! — Он потыкал пальцем в микрофон. — Значит, вы Гиппократа ставите выше законов нашей страны? Да?

— Катитесь, мне некогда!

— Имейте в виду, я так и напишу! Это вам даром не пройдет!

— Вы уже уходите? А то бы оставались. Проводите этого!

Здоровенный санитар вытолкал Бориса на улицу.

Борис думал над заголовком. Статья получилась интригующей, благодаря некоторым подробностям, которыми автор дразнил читателя и намекал, что за скобками осталось еще больше.

В редакции уже никого не было.

Он напечатал: «Клятва Гиппократа выше законодательства РФ?» Не то.

Стер.

Напечатал: «Что делать с врачами в России?»

Стер.

Напечатал: «Гиппократ. Кто он такой?»

Стер.

Напечатал: «Мы живем в России. При чем здесь Гиппократ?» Это ему понравилось. Он сохранил файл и позвонил:

— Алло! Готова статья. Я такой инсайд нарыл!.. Это будет бомба! Не, не скажу откуда… И карательная психиатрия там получит от меня тоже.

Борис шел домой по ночной улице. Он был воодушевлен, хотя тревожная музыка уже, казалось, звучала. Но можно было ее и не замечать.

Борис надел фартук. Налил на сковородку масло, поставил на огонь. Масло закипело, положил на сковородку скумбрию. Из комнаты послышался скрип.

Борис перевернул лопаткой рыбу, уменьшил огонь и пошел посмотреть.

Ах, если бы был в этот момент рядом с ним такой мудрый человек, как Константин Саввич.

Да откуда!

Вроде бы скрипело из шкафа.

Шел бы ты, Боря, лучше погулял! А на улице уж лучше б тебя слегка сбила машина или укусила незаразная собака, чем то, на что ты сейчас нарвешься!

Ведь это не то как бывает в справедливом бою, когда оторвало руку, а солдат воюет, оторвало ногу, а он ползет; потому что самое важное — кто победит, а остальное — не важно.

Но куда ж он пойдет, когда у него на плите жарится скумбрия?

Борис взялся за ручку и осторожно приоткрыл дверцу.

Раздался скрип.

Он замер.

Еще приоткрыл. Из глубины шкафа вынырнула черная рука, схватила его за воротник и втащила внутрь.

На пол упала лопатка. Бдз!

Катя пришла к Леониду Михайловичу с предложением.

— Мне кажется можно попробовать в кадре Эдика.

— Извини, я его плохо представляю… но ты же сама говорила, что он какой-то тупой, нет?

— В нашем случае — это плюс. Допустим, телевикторина — а я смотрю! Я правильный ответ уже угадала, а игрок еще нет. Я уже и мужу сказала, и маме позвонила, и подруге, все они мной восхищаются и ждут, когда объявят правильный ответ. А когда его, наконец, объявляют, все мои родственники, считают, что победила именно я! И чем человек в телевизоре тупее, тем больше удовольствия.

— …В этом что-то есть… Давай твоего Эдика.

— Нужно только амбиций ему подкачать. У него с самооценкой не очень. Но я ему, кажется, придумала задание. Ты слышал, еще один лизал сковородку?

— Из газеты, да? Какой-то чувачок тоже лизал сковородочку… Так-так… Слушай! — его осенило. — А ведь это — вообще! Это же мы тему начали! — закончил он азартно.

— Угу! Оказывается, это не болезнь нашего канала, это болезнь всего общества! А мы разве же не должны за этим следить? Представляешь, тема какая клевая? Журналисты лижут сковородки уже при жизни!

— Тема шикарная!

— Вот давай и поручим ее Эдику.

— А не запорет он?

— А мы его мотивируем — нароет чего-нибудь этакое — будет работать в кадре.

— Катенька, ты гений! Давай прямо сейчас, а? Я так скучал по тебе! Так скучал! Если б ты знала!

— Ну, чего это? Это серийный маньяк, что ли? Дешевую славу ищет? Откуда у него такая любовь к журналистам? — Полковник выглядел удрученным. Он поднял стакан с чаем, но опять поставил на стол.

— А ты думаешь, они сами? Решили грехи искупить? — Спросил Корягин.

— Философы, знаешь, дальше майоров не растут.

— От философа слышу… Чего звал-то?

— Могут твое дело закрыть уже за отсутствием состава. И новое не заводить. Я бы голосовал за такой вариант. Ставим себя в дурацкое положение. Органы против дьявола. Тьфу!

— Пострадавшего опрашивали?

— Он не в себе. Чего думаешь? Давай то дело закроем, а это сольем…

— Дай мне еще пару дней.

— Чего-то у тебя есть?

— Складывается что-то. Напрашивается версия, что этот самый… будем его так условно называть дьявол, мстит тем, кто рассказывает публике эту историю с Мариной. Только, мол, попробуй, и будь любезен, лижи сковородочку. Но, во втором случае мы видим что? Журналист вечером написал статью и отправил на верстку. Газета выходит только утром. А дьявол реагирует мгновенно! Газета еще не напечатана, а сковородочка уже облизана! Какие можем делать из этого выводы?

— Дьявол работает в редакции!!!

— Я выяснял. Все, кто был в курсе — божьи одуванчики.

— Но они же могли предупредить дьявола?

— Могли. Я займусь их связями. Но есть еще одна версия… Этот самый дьявол гоняется не только за теми, кто об этом рассказывает, но и за теми, кто участвовал в той групповухе.

— Какие основания?

— Этот вот второй — Борис — он участвовал.

— И ты молчишь?! А об остальных извращенцах мы знаем?

— Есть наработки.

— Не хочешь говорить?

— Нет.

— Упрямый же ты! Еще два дня и закрываем дело.

Корягин пил чай на кухне Бронислава Петровича. Раздался звонок. Корягин опустил чашку, вынул пистолет, подкрался к двери и заглянул в глазок.

— Кто?

— Это я! Марина!

— Бронислава Петровича нет дома.

— Мне нужны вы.

— Кто я?

— Майор Корягин.

Корягин спрятал оружие и открыл дверь.

— А откуда вы знаете, что я здесь?

— Бронислав Петрович мне все рассказал.

— Все?

— Все!

— Тьфу! Как был болтун, так и остался.

Марина прошла в комнату и села на диван.

— Бронислав Петрович сказал, что я тоже дочь Шаповалова… Это все переворачивает… вверх тормашками. Я пришла спросить у вас напрямую. Какие у вас основания?

— Чего?

— Откуда такие выводы?

— Он рассказал вам, что все мы: он, Шаповалов, ваша мама и я были в юности знакомы?

— Да. Он сказал, что Шаповалов бросил маму, она уехала из Москвы и через какое-то время родила меня. Но откуда вы знаете, что она родила именно от него?

— Марина, я хорошо знал вашу мать, и мне было бы неудобно даже предполагать…

— Ему неудобно, — перебила его Марина, — а мне нужно жизнь ломать, да? То есть — доказательств у вас нет?

— Вы очень похожи на Таню…

— По-моему, это нормально быть похожим на свою мать! Но разве из этого следует, что я дочь Шаповалова? И что же он, по-вашему, за подлец? Продал родной дочери квартиру?

— Прямых доказательств у меня нет. Формально нет ничего такого, что бы препятствовало вашему браку с его сыном…

— Но из-за вашей проницательности мне теперь прямая дорога в сумасшедший дом! Спасибо! Жить с человеком и подозревать, что он мой брат! Думать все время — какими будут наши дети!

— Я, конечно, могу быть в чем-то не прав… Но, по-моему, вы сами на всю страну заявили, что беременны черт знает от кого…

— Как вам не стыдно?! — Марина заплакала.

А Корягин пожал плечами.

— Что мне теперь делать?.. Как?.. я не знаю… — она плакала и плакала.

— Ну, давайте, попробуем разобраться вместе … — Корягину стало не по себе. — У вас же, наверняка, есть ключ от квартиры Шаповалова?

— Зачем это?

— Возможно, мы там что-то обнаружим… Вы же хотите знать — дочь вы ему или нет?

Зашли к Марине.

— Посидите, пожалуйста, сейчас я найду ключ, — сказала Марина.

И тут зазвонил телефон.

Петя сидел за пультом и разговаривал с Мариной:

— Марина, скорей включай радио — я сейчас в эфире разговариваю с одним чуваком!

— Послушай, я сейчас не могу.

— Он говорит про тебя! Все — у меня реклама кончается. Давай!

Марина и Корягин стали слушать радио.

— Итак, я напоминаю тему, — сказал Петя, которого радиослушатели знали как Артура Грея, — как вы считаете — стоит ли первое же свидание проводить в постели или лучше узнать друг друга получше? У нас уже есть звонок. Здравствуйте. Как вас зовут?

— Здравствуйте. Предположим, меня зовут Валерий… У меня немного необычно… я хотел бы попросить совета. В общем, я полюбил одну девушку.

— Так, очень хорошо. И что дальше?

— Ну… я не хотел торопить события.

— Правильно ли я понимаю, что у вас все было интеллигентно? Вы не потащили девушку сразу в постель?

— О! Нет, конечно. Мы несколько месяцев встречались, но я никак не мог решиться.

— И как же это случилось?

— Позвонил папа и попросил приехать, ему стало плохо. Я приехал, у него сердечный приступ, а в доме ни валидола, ни валокордина, ничего. Побежал к соседу. Это один папин знакомый.

— Соседи, кстати, обычно всегда хорошие знакомые.

— У него была открыта дверь… Я стучал, но никто не подошел… Тогда я вошел сам… Там было много людей… все голые… они занимались групповым сексом…

Марина попыталась повернуть ручку, чтобы выключить радио. Но Корягин положил свою руку поверх ее и не давал ей этого сделать.

— Вы не смеете!

Она пыхтела, но Корягин не обращал на нее внимания.

— Я стал спрашивать про валидол — но они думали, что я шучу и смеялись. А потом я увидел среди них мою девушку. Я не ожидал… Ее… это самое… сразу четверо… Сначала я стоял как вкопанный… меня знаете, как громом… но потом я подумал — какого черта? Ведь я больше любого из них имею на это право… Я разделся… Но все-таки, мне было как-то неудобно появляться перед ней в таком виде, вы понимаете? И я овладел ей так, что она не могла меня увидеть.

— Ничего себе!

— Да… и я так давно мечтал об этом моменте, что у меня… понимаете? Все произошло очень быстро…

— Да, это бывает. Преждевременная эякуляция, говоря интеллигентным языком… И что же было дальше?

— Я незаметно ушел.

— И она вас не видела?

— Нет.

— И вы вернулись к отцу с пустыми руками, без лекарства?

— Я был в таком состоянии, что забыл, зачем пришел, а он…

— С ним все в порядке?

— Он умер.

— …Да-а… Как Анна Каренина в прямом эфире… И как же развивались ваши отношения дальше?

— Я думал, что после этого моя застенчивость оставит меня, но… Но у меня так и не получалось довести до… Ситуация была невероятная. Мне казалось, что она любит меня, но и она не делала ничего, чтобы наши встречи перестали быть целомудренными. Потом ее стало что-то беспокоить, она как-то отдалялась. Тогда я предложил ей выйти за меня замуж, она согласилась, но у нас опять не дошло до этого самого… Я не знаю, что делать. Возможно, она такой редкий тип — в любви ей надо быть целомудренной, а в разврате — распутной? Что это может значить?

Корягин выключил радио. Марина сидела, ошалевшая.

— Это он? Ваш Ромео?

— Что же? Это уже случилось? Я залетела от брата… Мне надо срочно делать аборт! Нет! А дальше-то что? Что мне теперь делать-то, а?

— Раньше надо было думать. История получилась, конечно, весьма поучительная! История про нынешние нравы. И вы отличились, и сынок! Видел бы вас обоих папа! Хотя и сам он хорош… Ну, нечего теперь… Несите ключ от квартиры.

Корягин прошел по квартире покойного и сел за писательский стол под сукном. Открыл ящик. Сверху всего лежал конверт с надписью — «Корягин! Тебе письмо».

Корягин вскрыл конверт.

Корягин перечитал письмо еще раз и положил на стол. Закурил.

Потом открыл правую тумбу и вывалил содержимое ящиков на стол.

Долго перебирал бумаги.

Наконец, нашел еще один конверт. Достал из него письмо.

Рука нажала на электрический звонок.

Марина открыла дверь.

— Вам удалось что-нибудь найти?

Корягин протянул ей письмо матери.

— Проходите.

Марина закрыла за ним дверь, включила в прихожей светильник, принялась читать письмо.

— Фу-у! Слава богу! Я не его дочь! Но я не поняла, чья я, в конце концов, дочь?… Я получается, не Шаповалова дочь, а Корягина какого-то… Кто такой Корягин?.. Вы?!! — она упала как подкошенная.

Марина лежала на диване с полотенцем на лбу. В ногах сидел ошеломленный Корягин.

— Все перевернулось. Вчера у меня не было детей… Теперь есть. А я уже старый, я не знаю ничего о воспитании и вообще…

Марина пришла в себя.

— Папа!

— Дочка!

Они обнялись.

— Как получилось, что ты поселилась у него? — спросил Корягин у дочки, когда немного привык к ней.

— Когда умерла мама, я решила уехать в Москву. А здесь у меня не было никаких знакомых… В записной книжке нашла его телефон, позвонила… Он предложил первое время снимать у него комнату. Потом, когда стала зарабатывать, я у него эту комнату выкупила и сделала отдельный вход.

— Как же все это странно. У меня есть дочь.

— Ложись спать… Я тебе постелю.

Корягину снился сон.

По углам было темно, в соседней комнате Марина сидела за круглым столом под абажуром и с интересом, высунув язык, рассматривала что-то в журнале. Корягин вошел в комнату. Марина покраснела и закрыла ладонями картинку. Корягин выдернул у нее из-под рук журнал. На картинке была изображена передняя часть парусника с увеличенным бушпритом. Марина опустила глаза.

Корягин вдруг проснулся. За окном едва светало. Марины не было.

— Дочка! — позвал Шаповалов.

Марина не отзывалась.

Рука держала в кармане пистолет. Майор Корягин проник в квартиру Шаповалова. Марина стояла спиной к двери и что-то читала. Бумаги из левой тумбы лежали кучей на столе.

— Что ты тут делаешь?

Марина вздрогнула, обернулась и спрятала что-то за спиной.

— Дай! — Корягин протянул руку.

— У меня ничего нет. — Пыталась соврать Марина.

Корягин отнял у нее бумагу.

Корягина качнуло.

— Ночью я узнал, что у меня есть дочь. А утром я узнал, что она проститутка.

— Что я могла сделать, чужая в этом городе? — Марина заплакала. — А где ты был, когда я нуждалась в тебе? Конечно! Ты появился, только когда я стала самостоятельная! Я не виновата, что он такой извращенец, я же не сама этот договор придумала. Это ты виноват! Ты бросил беременную маму!

— Ну все, все! Ты же сама беременная… — утешал ее Корягин. — Да, это я виноват. Бедная моя…

— Сколько мне пришлось пережить, пока ты нашелся! Что бы я делала, если б тебя не нашла?!

Отец и дочь обнялись.

Корягин и Марина укладывались досыпать.

— У тебя есть телефон этого радиопридурка? — спросил он.

— Пети? А что?

— Ему грозит опасность.

— И что я ему скажу?

— Действительно, — зевнул Корягин, — а и хрен бы с ним.

А Петя как раз выпроваживал из дома какую-то девицу. На нем был халат и махровые тапки. Он открыл дверь и шлепнул ее на прощанье по заднице.

— Оревуар!

Петя закрылся, прошел на кухню, налил стакан кефира. Послышалась какая-то возня. Петр со стаканом вернулся в коридор склонил голову, прислушался. Возилось на антресолях. Петя сходил на кухню, принес табуретку.

Ноги в махровых тапках влезли на табуретку. Скрипнула дверца антресолей.

— Нет! — крикнул Петя.

Ноги с табуретки улетели наверх.

Сверху на табуретку упал стакан с кефиром.

Ранним утром у круглосуточного супермаркета стоял милицейский фургон, в кабине сидели два сержанта.

— Серега, да что с тобой?

— Ничего.

— Я же вижу. Плюнь! У тебя таких еще миллион…

— Отвали! — сержант вышел, хлопнул дверцей и отошел к магазину. Достал из бумажника фотокарточку девушки. Ба, да это ж уже известная нам Катя с телевидения! Сержант посмотрел вокруг и увидел ящик для жалоб покупателей. Достал ручку, написал на фотокарточке ШЛЮХА и опустил в ящик.

Повернулся.

Прямо на него из супермаркета вышел бледный Петя с огромной сковородкой в руке.

— И куда это вы, гражданин, с утра?

— Домой…

— А сковородочку купили?

— Купил.

— И зачем вы ее купили?

— Чтобы лизать.

— Угу… А документы у вас есть?

— Нет.

— Тогда прокатимся? А там выясним, стоит ли с утра подъ… бывать, если кто при исполнении. Давайте сюда вашу сковородочку и присаживайтесь в фургончик.

А там сидел печальный режиссер Константин Саввич.

— Да, завинчиваются гайки, — сказал он. — Казалось бы кому мешает, если человек поправится прямо в торговом зале…

Петя беседу не поддержал, достал из кармана зажигалку.

— Вы что? Курить тут собрались? Побьют же — видите, он не в настроении.

Петр увеличил подачу газа на зажигалке и чиркнул кремнием.

— Эй, вы меня слышите?

Петр поднял зажигалку, высунул язык и начал жечь его длинным ярким пламенем.

Константин Саввич закричал.

— А!!!!!!!!

Петр закричал.

— АААААААААААА!!!

Они вместе закричали.

— ААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!

Основательный палец полковника накрутил телефонный диск.

Увесистая трубка прижалась к мясистому уху.

— Майор! — сказал полковник. — А у нас тут опять — двадцать пять!

Корягин с телефоном вышел из квартиры дочери, которую он обрел.

— …Давай, отгадаю. Сначала лизал человек из телевизора, потом — из газеты. Очередная жертва работала на радио, верно?… Значит, следствие на верном пути. Надеюсь, завтра доложу, что и как. До связи.

Твердый палец майора нажал на отбой, а потом на электрический звонок.

— Кто там? — спросил из-за двери Бронислав Петрович.

— Свои! — ответил Корягин и зачем-то пошевелил плечами, встряхнул правую и левую руки.

— Где шатался, шатун?

Бронислав Петрович приоткрыл дверь.

Корягин ударом ноги распахнул ее шире.

Муха, державшийся за ручку, вылетел на лестничную площадку вслед за дверью и нарвался левым глазом на правый кулак майора. Левый кулак Коряга забил другу детства под ребра. Таким образом, Бронислав Петрович, было вылетевший на лестничную площадку, вновь залетел в свою квартиру. Николай Иванович вошел вслед за ним и захлопнул дверь. Из-за двери слышались крики, удары. Рушилась мебель. Взрывались стекла. Гибла бытовая техника.

Муха и Коряга лежали в разрушенной квартире на обломках музыкальной системы. Тяжело дышали.

— Да если б я знал, что она твоя дочь, разве б я к ней полез?

— Будешь теперь знать! Она дочь и моя и Татьяны, а ты!..

— Да все уже! Я ж говорю, я все понял. Чего ты опять?

— Слушай — свали сегодня отсюда, и я тебя прощу… Тем более, это в твоих же интересах… Не ночуй сегодня здесь.

— Здрасьте. А где ж мне ночевать?.. Все! Все, я понял. Что-нибудь придумаю.

Майор Корягин полдня провел в его квартире. Что-то привинчивал к железной кровати. Привязал к спинке кровати веревку. Потом обошел квартиру друга юности, переломал ножки у всех кроватей и дооторвал дверцы у всех шкафов. Дошел до холодильника, открыл дверцу. Подумал. Прикрыл дверцу. Собрался и ушел из квартиры.

Оставшееся время Корягин провел в кафе.

За соседним столиком жена уговаривала художника нарисовать картину по выдуманному ей сюжету.

— Пусть это будет березовая роща, и по ней девушка убегает от парня.

— И зачем она убегает?

— Чтобы придать их отношениям романтический характер.

Днем раньше Корягин, возможно, не удержался и поспорил бы, кто именно из этой пары более стремится придать отношениям романтический характер. Но теперь, понятно, ему было не до этого.

Он съел окрошку, шницель, выпил три чайника цейлонского чая и прочитал газету, в которой раньше работал Боря.

Блюда ему понравились, а пресса — нет.

Поздно вечером Корягин вернулся. Разделся и сразу улегся спать.

Пять минут спустя под кроватью заскрипело.

Корягин прислушался, вытащил из-под подушки пистолет.

Скрип.

Скрип.

Корягин приподнялся на локтях.

Кровать заныла.

— Да что ж это там такое?

Скрип.

Майор подпрыгнул и одновременно дернул за веревку. Ножки от кровати отлетели в стороны, кровать рухну-ла вниз.

Раздался звук, будто кто-то ударил по листу железа.

Буммм!

Марина открыла дверь. За ней стоял папа.

— Доча, я дьявола поймал! — улыбнулся он. — Бежим смотреть!

Марина встала около стены. Корягин взялся за край кровати и приподнял ее с пола. Под ней лежал человек в черном костюме, в черной маске-шапочке. На руках блестели наручники.

— Сейчас поглядим, что за черт! — Корягин сорвал с него маску.

— Тю! — сказала Марина. — Это же мой Сергей!

— Не понял…

Сергей пришел в себя. Он потряс головой и сел, привалившись к стене.

Марина налетела на него.

— Так это был ты тогда? Как ты мог? — хрясь — она дала ему пощечину.

— …На моем месте так поступил бы любой.

— Что ты сказал? — пощечина. — Подлец! Это низко… Мне нужно 500 долларов!

— Зачем?

— Чтобы сделать аборт.

— Ты беременна? Кто он?

— Он еще спрашивает! — пощечина. — Ты знаешь, какие письма мне пишут сатанисты? Они ждут от меня какого-то необыкновенного ребенка, а я беременна от тебя! Я в дурацком положении! Сволочь! — пощечина.

— Извини! Но не я затащил тебя на групповуху!

— Не смей меня оскорблять!

— А если ребенок не от меня?

— Что ты сказал? Папа, ты слышал? Какой подлец! Мерзавец! Повтори, что ты сказал?

Корягин закрыл уши и ушел на кухню. Он сел за стол и уставился в темное окно, за которым было неизвестно как, но уж лучше, чем тут.

— Как я могу быть уверенным, что ребенок от меня, после того, что я видел?

— Не хочешь ли ты сказать, что я шлюха?

— Совсем нет. Но я видел…

— Что ты видел?

— Что ты была сразу с несколькими.

— Ты сам виноват!

— Почему же это?

— Потому что если женщину не удовлетворяют, у нее начинается стресс! Ты этого не знал?

— …Ты могла бы мне сказать.

— Что сказать? Трахни меня, пожалуйста, да? Я не буду унижаться! Ты хочешь, чтобы я унижалась?

— Нет, но…

— Мне нужно 500 долларов!

— Марина, может быть, ты будешь потом жалеть.

— Ты жадный козел!

— Вовсе нет! Я имею в виду… Марина, мы же скоро поженимся, и если ребенок от меня, то…

— Я никогда не выйду за жадного и подозрительного козла!

— А если я дам тебе 500 долларов, выйдешь?

— Не смей ставить мне условия! Ты хочешь купить меня как шлюху?

— Ну, причем тут «шлюха»?

— Хочешь, чтоб последнее слово было всегда за тобой?

— Марина, ну сама подумай! Ну, представь себе! Я ухаживаю за тобой как Ромео за Джульеттой! Я тебя боготворю! Как… я не знаю что! И тут, будь проклят тот день, я захожу в эту квартиру и что я там вижу?

— Ага! Минуточку! А скажи-ка, зачем ты туда пришел, а?

Сергей покраснел.

— Папа попросил сходить к Брониславу Петровичу за валидолом. Я случайно! Я — честное слово — случайно!

— Случайно? Случайно за-су-нул мне свой бушприт? И случайно слинял по-английски, да? Это у тебя называется — как Ромео? Так, по-твоему, Ромео должен себя вести, да? И я должна теперь мучаться и переживать, чей это может быть ребенок?

— Разве я тебя поставил в такое положение, что тебе кто угодно мог вдуть?

— Кто угодно — мог. Все могли, но не вдули! А вдул ты! И брызнул! Предатель! — Марина зарыдала. — Выыыы-брал время!

— Да я…

— Молчи… Остальные вели себя по-мужски. Делали только то, что я разрешала.

— …Ну, знаешь! И Петя!?

— И Петя!

— И Эдик?

— И Эдик! А что Эдик? Я специально к нему отвернулась, чтоб не видеть. Это была моя позиция! И он вел себя прилично — не лез на глаза!

Корягин курил, крутил зажигалку и постукивал ей по столу, когда на кухню пришли в обнимку Марина и Сергей.

— Папа, Сережа тебе сейчас такое расскажет! Но пообещай мне только, что ты не отнимешь его у меня! Я его уже простила. Сними с него, пожалуйста, эти дурацкие наручники.

Корягин положил на стол ключ. Сергей освободил руки.

— Откуда ты взялся?

Сергей вздохнул и посмотрел на Марину.

— Давайте уж начистоту. Я не сын писателя. Я вор. Залез к Шаповалову, а он меня поймал. Пообещал не сдавать меня мусорам, извините… если я ему буду помогать. Вместо сына… Ну там, по магазинам ходить и прочее. Я, конечно, не собирался… Думал, свалю. Но он познакомил меня с Мариной, а я в нее влюбился. Так что дальше уже все по-честному.

— Он все врал мне!

— А ты? Была такая неприступная… Я думал, ты вообще ничего про это дело не знаешь, а ты…

— Я тебе говорила, ты сам виноват!

Корягин стукнул кулаком.

— Хватит! А чего ты на людей бросался?

— Я мстил!

— …Эх, дочь! В какое же ты положение и меня поставила и жениха своего, ворюгу… — Сергей поморщился. — Ладно… как ты в квартиры проникал, я понял, а чего ты с ними делал, что они потом сами сковородки лизали?

— Я когда к первому под кровать залез, откровенно говоря, не знал, что буду делать. Убивать — я бы не смог… И я … ну, не говорил ему, что я дьявол. Я сказал — я тот, кто был с Мариной… Я не собирался под дьявола косить. Думал — вроде как Зорро или Фантомас… Он сам меня за дьявола принял. Ну, я и подыграл. Говорю — что? Не верил в меня? А я вот он! Лицом к лицу лежим. Ну, мы лежали так под кроватью — нос к носу… Говорю, хочешь нос откушу? Он говорит: нет, я все понял, прошу вас, не делайте этого. Я ему говорю — тогда, говорю, за твои грехи, придешь завтра на работу и скажешь, что ты плохой мальчик. А потом, говорю, иди сразу домой и лижи, сука, сковородку. А если нет — я снова к тебе приду, и тогда… Я не думал, что он такой впечатлительный. А когда с первым получилось, я и с другими также… Тоже с воображением оказались.

— Как-то я и раньше замечал, — сказал Корягин, — что русские люди, в общем, всегда готовы свои грехи искупить. Просто ждут, чтоб кто-то пришел и скомандовал.

Первым делом Корягин с чудом обретенной дочерью и ее женихом, бывшим вором, посетили могилу Татьяны, возлюбленной и матери, на Лукьяновском кладбище в Киеве.

На кладбище их издалека сфотографировали, а они этого не заметили.

Эдик разложил перед Катей фотографии.

— Марина поехала зачем-то в Киев. Я за ней следил. Ничего интересного она в Киеве не делала. Ее сопровождали два каких-то подозрительных субъекта. Пока не удалось выяснить, кто.

— А у чьей могилы они стоят? — Катя показала ему фотографию.

Эдик пожал плечами.

— А что, нужно было посмотреть?

— Знаешь, чем ты покоряешь женщин?

— Чем? — Эдик улыбнулся.

— Таких тупых они никогда не видели.

Эдик перестал улыбаться.

— Когда мы трахались, ты так не говорила.

— Я сама себе говорила: Катя, лови момент, ты сейчас трахаешься с самым тупым чуваком в мире.

— …Вообще-то мне не нравится, когда меня называют тупым.

— И напрасно. Во-первых, это твоя фишка. Во-вторых, вот этот субъект на фото, — Катя постучала по изображению пальцем, — это следователь по делу Панченко майор Корягин. И это о-о-чень подозрительно — что он путешествует с девушкой, про которую Леша Панченко делал свою последнюю программу. А второй субъект — сын писателя Шаповалова.

— …Откуда ты все это знаешь?

— Хм… Знаешь почему ты так здорово трахаешься?

— Почему?

— Тебя мысли не отвлекают. Но ты должен на этой неделе приятно удивить босса. Нароешь что-нибудь интересное — попадешь в кадр.

— Я уже придумал, что делать.

— И что?

— …Не скажу. Ты меня унижаешь.

Катя схватила Эдика между ног.

— Мой гордый и загадочный герой, что ты делаешь сегодня вечером?

— Сегодня я не могу!

— Вот сволочь. Ну и ладно. — Катя отвернулась к телевизору и забыла о нем.

Марина, Сергей и Корягин пили чай с тортом.

У Корягина зазвонил телефон.

— Maйop, я не пойму, за что ты мне мозги полощешь? — спросил полковник.

— Не понял.

— Чего не понял? Мне не докладываешь, дело это дурацкое не закрываешь, я должен от посторонних обо всем узнавать?

— О чем обо всем?

— Звонили с телевидения, говорят, видели тебя в компании этой дьявольской девицы.

— И что такого? Идет следствие, я всех опрашиваю.

— И где ж ты ее опрашиваешь?

— В разных местах.

— Тебя чего — возбуждают разные места, да? — закричал полковник. — Ты ее на кладбище в Киев для этого повез? Ты понимаешь, в какое положение ты меня поставил? Я им расписываю — как идет следствие, с понтом — я в курсе, а она меня мордой в лужу!

— Не слышно вас, товарищ полковник! Связь паршивая. Але! Але!

Корягин выключил телефон.

— Плохо дело. За нами кто-то ходит.

Сергей хлопнул дверью подъезда и пошел через двор. Вдруг его окликнули.

— Простите!

Сергей обернулся. Перед ним стоял Эдик в черных очках.

— Вы меня не знаете, но у меня к вам очень важное дело. Давайте поговорим как мужчина с мужчиной.

Марина открыла дверь.

— Ты что-то забыл? — спросила она Сергея.

Сергей закрыл за собой.

— Меня во дворе караулил этот, с телевидения… Тупой.

— Эдик? — хором воскликнули папа и дочь.

— Да. Это он следил за нами в Киеве.

— И чего ему надо?

— Ему поручили разузнать — что связывает нас троих. Если справится — обещали сделать ведущим. Похоже, это его мечта, он ради этого маму родную продаст. И он, правда, какой-то простоватый. Чего это, думает, я еще буду вынюхивать? Пойду, да спрошу у них. По-моему, нам снова повезло.

— Ты что-то придумал?

Он положил на стол газету и обвел маркером объявление.

Сергей набрал телефонный номер:

— Правда, может и не сработать… У него с воображением как-то не очень… Алло, это Сергей. Я все обдумал, готов помочь. Я вам все расскажу, но взамен хочу попросить об одной услуге… Видите ли, я работаю в библиотеке, у меня есть общественная нагрузка, отвечаю за физкультуру в коллективе и все такое. Сегодня у нас состязания по легкой атлетике. Нам надо если уж не отличиться, то хотя бы выступить, иначе меня уволят. А выступать некому — одни женщины, и те — либо пенсионерки, либо беременные. Я, признаться, в ужасном положении… Хотел попросить вас выступить за библиотеку, чтобы спасти нашу спортивную честь. И я вам после этого тут же обо всем и расскажу.

Эдик и Сергей в спортивных костюмах проходили мимо газетчика. Тот держал газету с огромным заголовком:

— Хорошо, что у нас хватило ума не захватывать канализацию мутантов, — сказал Сергей. — Правда?

— Чего?

— … Да так… Ну, тут же в газете имеют в виду, что мутанты захватили нашу канализацию. Понимаете? Нашу…

Эдик смотрел как баран.

— Я имел в виду — хорошо, что наши, в отместку, не стали захватывать их канализацию… Представляете, какая у мутантов канализация? В каком она может быть виде?

— Мне нечего, что ли, больше представлять?

— Все! Извините. Сняли вопрос.

— Какой вопрос?

— В смысле, закрыли тему.

Эдик немного помолчал.

— В какой дисциплине я должен выступить? — спросил он.

— Предлагаю прыжки в длину.

— Почему?

— Это самое легкое. Для того чтобы прыгать в длину, нужно знать только одно правило…

— Ну?

— Во время прыжка и приземления — не надо высовывать язык.

— Это почему?

Сергей вздохнул.

— Можно его откусить, понимаете?

На стадионе к ним сразу подошла тетка с блокнотом.

— Какая библиотека?

— Центральная.

Тетка записала.

— Вот повезло бабам! Сразу двое спортсменов. В каком виде выступаем?

— Чего? — спросил Эдик.

— Прыжки в длину, запишите, — ответил Сергей и хлопнул Эдика по спине.

— Я сам, — буркнул Эдик. — А в чем еще можно?

— Прыжки в высоту, бег с препятствиями.

— Запишите меня лучше в высоту.

— Как знаете — в высоту, так в высоту — но главное — язык не высовывать! — Сергей высунул язык. — Б-э-э! — он прихватил зубами конец языка. — Запомнили?

— Я передумал, — сказал Эдик. — Запишите бег с препятствиями.

Марина и ее отец сидели на трибунах и смотрели в бинокли.

Эдик и тетки приняли стойку «на старт». Бахнул стартовый пистолет. Бегуны сорвались с места. Эдик всех обошел. Он прыгнул через первый барьер и высунул язык.

конец

Прежде, чем отойти ко сну, загляни под кровать, чтобы защититься от дьявола.

Сэр Чарльз Игглсден («Those Superstitions»), рассказывая об этом поверье, иллюстрирует его случаем, который произошел с одной тяжелобольной служанкой. Врачи прописали укутать ее в одеяла и ни в коем случае не позволять ей вставать с постели. Навестив больную поздно ночью, хозяйка обнаружила, что та стоит на коленях и заглядывает под кровать. «Что вы, мэм! — ответила служанка на ее упреки. — Как можно заснуть, не заглянув под кровать? Да я лучше умру, чем принесу беду себе и своему парню!» Когда хозяйка все же потребовала у нее объяснений, она процитировала вышеупомянутое суеверие и добавила, что этот способ защиты от дьяволовых козней известен всем и каждому.