Перевела Екатерина Бобракова–Тимошкина
Шел уже третий час ночи, и в баре оставалось лишь несколько гостей. Оскар и его издатель сидели в компании двух девушек на высоких стульях у стойки. Там было полутемно, и это Оскару нравилось; видимо, где‑то рядом на потолке горела ультрафиолетовая лампочка, потому что белая окантовка одежды его соседки буквально светилась. Барменше было под сорок; она с первого взгляда производила впечатление весьма самоуверенной особы — возможно, благодаря ее очкам с толстыми линзами в массивной оправе из красного пластика. Несколько минут назад, подавая заказ (две порции виски, минералка и два коктейля в высоких бокалах и с бумажными зонтиками), она ободряюще подмигнула Оскару. Похоже было, что ничто на свете больше не может удивить эту женщину. Она вернулась за стойку и сделала музыку потише — на танцевальной площадке, приподнятой над уровнем пола, все равно никого уже не было.
— Вы нам так и не рассказали, кто вы такие, — напомнила брюнетка, сидевшая справа от издателя. Фигура у нее была отличная, но личико несколько туповато.
— Мы поводыри, — почти тут же ответил Оскар.
— Ага, понятно, — сказала брюнетка. — И кого вы водите?
— Слепых, — ответил Оскар. — Слепых албанцев, понимаете?
— Слепым албанцам приходится тяжелее всех, — объяснил издатель. — Некоторые поводыри — настоящие шакалы. Отбирают у них все марки, затем поводят час по Пльзени, а потом посадят на лавочку и уверяют, что те уже в Германии.
Похоже было, что блондинка от души забавляется.
— А вот мы не шакалы, — внес свою лепту Оскар. — У нас свои понятия о чести.
— Хватит гнать, — сказала брюнетка. Она явно скучала.
— Ну что, — спросил Оскар, — допьем и пойдем?
Блондинку, сидевшую рядом с Оскаром, его слова заметно разочаровали. Она была полнее и с виду чуточку умнее своей подруги.
— А может, допьем и останемся, — ответил издатель. — Кто знает? Разве что ветер…
— Что, жены заждались? — спросила брюнетка.
— Да не жены, — зевнул издатель. — Албанцы. Сидят под дверью и орут «Help!», что твои Леннон и Маккартни.
— А, так ты разведенный, что ли? Оба, да?
— Да, — ответил Оскар. — Сущая правда.
— Ну и куда вам торопиться?
— Домой, — сказал Оскар. — У коллеги дома остался пес, который уже третий раз за вечер налил на очень дорогой персидский ковер, верно я говорю?
— У тебя что, есть собака? — оживилась блондинка. — Какая?
— Борзая, — ответил издатель. — Правда, только половина.
— В холодильнике, — добавил Оскар.
— Фу, какие же вы оба гадкие! — Блондинка покачала головой и будто в знак протеста отпила из своего бокала.
— Все равно самые лучшие животные — кошки, — проронила брюнетка.
— Лучшие животные — это люди, — сказал Оскар.
— Животные, наделенные нравственным чувством, — подчеркнул издатель.
— Скорее обделенные, — печально сказала блондинка и снова покачала головой.
— Слушайте, а знаете, что написано на стене вокзала в Вршовицах? — вдруг вспомнил Оскар. — Лиса — козел.
Все рассмеялись.
— Все равно кошки лучше, — продолжала настаивать брюнетка. — Вот, например, как они к дому привязаны. Кошки верные.
Оскар утомленно поглядел на издателя — в конце концов, они пили уже почти двенадцать часов. Издатель был на два года моложе Оскара, но, если присмотреться, можно было заметить проседь на его коротких бакенбардах. Несмотря на затянувшийся вечер, его красные от усталости глаза смотрели весело.
— Кошки воняют, — авторитетно заявил издатель. — Этим сказано все.
— Нет, только коты, — возразила брюнетка. — Ой, простите, господа, я не это имела в виду….
Она рассмеялась чуть громче и значительно позже, нежели ожидал Оскар.
— Зассанные опилки воняют всегда одинаково, — повернулся к ней издатель. — Какая разница, кто на них сходил — кот или кошка.
— Вот именно, есть разница! Зачем же тогда по–вашему котов кастрируют, а?
— Тьфу! — сплюнул Оскар. — Даже не произноси это слово, у меня от него прямо мороз по коже.
— Мороз по коже? — переспросила брюнетка и снова рассмеялась. — Думаю, что он у тебя только на кое–каком конкретном ее участке!
Оскар вежливо улыбнулся.
— А кстати, девочки, знаете, откуда приходит мороз? — спросил издатель и переглянулся с Оскаром.
Девочки не знали.
— Из Кремля ([1]), — наставительно сказал Оскар. Да, побеседовать они с издателем вполне могли бы и вдвоем, подумалось ему.
— Нет, собаки лучше, — сказала блондинка и поглядела на Оскара, — песики все‑таки лучше.
Оскар попытался угадать, сколько ей лет. Двадцать? Двадцать два? Он уже во второй раз за вечер забыл, как ее зовут, а спрашивать в третий ему не хотелось. Левой рукой, которая до сих пор лежала на спинке стула за спиной девицы, он легонько дотронулся до ее плеча, и та тут же прильнула к Оскару. От девушки приятно пахло. Она была в очень коротком платье, из‑под которого иногда выглядывал краешек черных трусиков.
— Нет, кошки, — изрекла брюнетка и отпила коктейль. — И вообще, теперь делают такие гранулы, которые поглощают вонь.
Оскару вдруг показалось, что на самом деле никакие кошки ее не волнуют. Еще он заметил, что издатель уже давно сидит с закрытыми глазами.
— У нас дома был колли, — сказала блондинка. Она все еще сидела, прижавшись к Оскару. — Мальчик. Его звали Лорд. Он и вел себя как настоящий лорд. Только шерсть от него по всему дому валялась.
— Теперь делают такие специальные пылесосы, — сообщила брюнетка. — Специально для собачьей шерсти. Которые эту шерсть…
— Поглощают, — подсказал Оскар.
— Ни хрена, — презрительно сказала девушка. — Всасывают, так, что ли? Есть такие. Специальные. Пылесосы.
Какое‑то время было тихо.
— Знаете, наш Лордик, — начала вспоминать светловолосая девушка, — это была такая чудная собака. Только вот с улицы он прибегал извалявшийся в грязи. Абсолютно весь, с ног до головы. Я ему даже шерсть не могла расчесать.
Оскар поглядел на давно уже примолкшего издателя и обратился к нему:
— Скажи что‑нибудь. Твоя очередь.
— Твоя, — ответил издатель. — Я только что говорил — сказал, что кошки воняют.
— А я потом сказал «поглощают».
Издатель кивнул, но продолжал молчать. Оскар указал на него пальцем.
— Он иногда ведет себя как настоящий лорд. Но с улицы прибегает настолько извалявшийся в грязи, что я его даже расчесать не могу.
Девушки смеялись громче и дольше, чем ему бы хотелось. Барменша глянула на него изучающе. Издатель наклонился вперед, ладонями протер лицо, дотянулся до своего бокала и залпом выпил.
— Ну, — сказал он, глянув на Оскара, — а вот у нас дома был кокер–спаниэль.
— Кокер? — просияла блондинка. — Ой, они такие милые!
— Угу, — ответил издатель. — Милые. Особенно когда хочешь спокойно пообедать, а этот стервец садится у твоих ног и вот так на тебя уставится. — Он довольно удачно изобразил собачий просящий взгляд. На этот раз и барменша рассмеялась.
— Молодец, — сказал Оскар. — Можешь спать дальше, я сам справлюсь.
— В самом деле, славный был вечер, не правда ли, — произнес издатель и снова зевнул. — Главное, такой спокойный.
— Так он, кажется, еще не закончился, — откликнулась брюнетка. — Или как?
— Не закончился, — подтвердил Оскар и обратился к своей соседке: — А как поживает Лорд?
— Он умер, — грустно ответила девушка. — В прошлом году.
— Мне очень жаль.
— Не слушай его, — сказал издатель, — ему это до лампочки.
Оскар поглядел на него.
— Разве нет? — спросил издатель.
Подошла барменша.
— Еще что‑нибудь?
— Нам крайне не хватает пса Лорда — такого, знаете, с мокрой шерстью. А в остальном мы пока вполне удовлетворены.
На лице барменши не отразилось никаких эмоций. Блондинка еще крепче прижалась к Оскару.
— Я с твоим приятелем не дружу, — притворно всхлипнула она. — Он ужасно злой.
— Не больно‑то и хотелось, — ответил издатель.
— Зато я с ним дружу, — положив издателю руку между ног, сказала брюнетка. — Мне он нравится.
— Можно подумать, у тебя есть выбор, — прореагировал издатель.
Оскар ожидал, что брюнетка хотя бы притворится задетой, но та, как ни странно, улыбалась.
— Точно, — подтвердила она. — Тут ты прав.
— Ну что, — предложила блондинка, — может, потихоньку пойдем наверх?
— Наоборот, — возразил издатель, — быстренько пойдем вниз.
Оскар вздохнул и встал. На нем повисла блондинка. Тут же за ними последовали и издатель с брюнеткой.
— На часик, песики? — улыбнулась барменша, доставая из‑под стойки два ключа.
— На полчаса, кошечка, — ответил издатель. — На полчаса.
Перед металлической винтовой лестницей, ведущей к комнатам на втором этаже, они умышленно пропустили девушек вперед, чтобы заглянуть им под юбки. По Гуту–Ярковскому ([2]), подумал Оскар, господам, кажется, следовало бы идти впереди, но здесь это было не важно.