Песнь Серебряного моря. Роман-фэнтези

Пролог «Дочь звезды и моря»

Осеннее закатное солнце вызолотило серебряную листву, заставило гореть янтарём стволы эльфийских деревьев. Сам воздух потерял прозрачность: стал оранжево-багровым. Небо застлали лоскуты тяжёлых дождевых облаков. Ветра не было, и они зависли почти неподвижные – оттого на лес опустились ранние сумерки. И даже сияющий белый туман, что клубился над тропинками, не мог разогнать этот мрак. Мир словно замер. Вечер был противоестественно тих. Птицы не щебетали в листве, попряталось зверьё, ветер не смел всколыхнуть неземной покой леса своим дуновеньем.

И только один звук пронзал мёртвую тишь. Это был голос, звонкий, журчащий, как воды серебряной Лианэли, и столь грустный, что сердце замирало, слушая его. Песня звенела в лесу, перелетая с ветви на ветвь, мелодия перекатывалась, как морские волны, как струны волшебной эльфийской арфы. Она казалась такой неземной, нереальной…

Если бы человек услышал её в этот тёмный закатный час, он решил бы, будто ему пригрезилось, или что это поёт какой-нибудь коварный лесной дух, желая заманить одинокого путника в чащу. Но люди уже давно не вторгались в долину Элтлантиса, ибо это были владения эльфов, и здесь не любили чужаков.

Несомненно, таинственная певица была эльфом. Скорбь и нежность, любовь и отчаяние, величие и гибель сплетались воедино в дивной мелодии, растекавшейся по лесу. Прислушавшись, можно было различить отдельные слова в звенящем напеве, подобном песне моря и шуму прибоя, и слова тоже, конечно, были эльфийскими.

На тропе мелькнула серая тень. Появилась на миг и исчезла. В любом другом месте её можно было принять за обман зрения, случайное видение, игру света. Но здесь, в землях эльфов, любое видение было неспроста. И вот теперь золотые лучи солнца, пробившись сквозь пелену свинцовых осенних облаков, высветили на тропе высокий силуэт белокурого эльфа. Он и вправду был похож на бесплотный призрак, так легко и бесшумно скользил он средь кустов и стволов деревьев. Даже мягкий ковёр мха не пригибался под его ногами. Эльф шёл не спеша, временами он останавливался, прислушиваясь. Он шёл на звук эльфийской баллады, и сердце его сжималось в груди и стонало как раненый зверь. Всё было в этих звуках – всё, что было дорого ему; всё, что он любил, что лелеял и боялся потерять…

Неземной печалью наполнилась душа эльфа Эктавиана и рвалась умчаться прочь, прочь за Море – туда, где лишь безмятежность и покой. Шелест листвы, эльфийские баллады, свет звёзд и улыбки друзей, любовь и разлука, и плеск солёных волн, и стоны чаек – всё это было в печальной и горькой песне, светлой и гибельной одновременно.

Эльф, наконец, заметил волшебную певицу. Она сидела у корней дерева, кроной терявшегося где-то в небесах. Длинные пепельные локоны почти сливались с мерцающим платьем. Даже не видя лица певицы, можно было представить, сколь она прекрасна. Она была подобна серебристой морской волне, подобна дорожке лунного света на поверхности пруда, подобна звёздам, сияющим в небесах.

Эктавиан остановился, боясь спугнуть волшебное создание и оборвать песнь её души. Он прислонился к дереву, оперся на него бледной ладонью и замер, почти не дыша. Дерево вздрогнуло от его прикосновения, потом узнало, потянулось ветвями. Тепло его руки нашло отклик в суровой душе старого дерева. На глазах у эльфа меж его пальцев пробился тоненький, пока ещё слабый, зелёный побег и развернул три крохотных клейких листочка. Эктавиан, Великий князь эльфов, улыбнулся, хоть в сердце его и была печаль, навеянная песней, и нежно погладил кору дерева-гиганта. Потом он вздохнул, и взор его серых глаз вновь обратился к печальному лесному созданию, из груди которого разливалась скорбная песнь. Он вслушивался в слова, чувствуя, как щемит сердце, и слёзы наворачиваются на глаза:

Песня оборвалась, оставив в вечернем сумраке лишь тишину, тоску и одиночество. Эктавиан шагнул вперёд, и девушка подняла голову, но не обернулась, а ждала неподвижно и молча.

– Сколько скорби в твоих песнях! – тихо сказал князь Эктавиан, но в мёртвой тишине голос его звонко прокатился по лесу.

– В сердце моём скорби ещё больше. Эту печаль не выразить словами, – отвечала девушка.

Эльф приблизился, и она, наконец, одарила его взглядом бирюзовых глаз. Лёгкая рука коснулась корней дерева:

– Садись, Великий князь! – пригласила она с горькой улыбкой. – Здесь никого нет, и мы можем поговорить спокойно, по душам, не опасаясь чужих ушей. Твой народ и так уже называет меня «Гиланэль» – госпожа скорби. Зачем лишний раз давать им повод убедиться в правоте такого прозвища.

– Ты и в самом деле не желаешь, чтобы тебя звали так? – не поверил эльф. – Тогда зачем поешь такие песни? Песни, от которых сердце бьётся на осколки, а в душе стонут волны Серебряного моря. Любой мог услышать тебя, не только я! Но, кажется, ты не старалась скрыть своей печали…

– Я не могу молчать, – спокойно промолвила эльфийка, глядя куда-то вдаль, – ибо устами моими говорит сама Судьба. Дар пророчества был дан мне Творцом, и видения мои рвутся наружу. Я – Экталана. Само моё имя – Серебряное море – несёт в себе тоску эльфийского народа. И как же я могу не петь скорбных песен, если скорбь переполнила сердца эльфов, как воды рек переполняются по весне. Скорбь окутала наши земли туманом, беспросветным, как мгла Тенистых троп. Я – дочь звезды и моря. Море и небо. Они отражают друг друга, они – единое целое. Звёзды светят с высоты, отражаясь в морских глубинах. Но моя звезда оставила меня, ничто не отражается в моем море, лишь пустота. И всё, что осталось у меня – это мой морской берег. Что будет, если и он покинет меня? Что стану делать я без тебя, когда и ты уйдёшь?!

На глазах её дрожали слёзы, и Эктавиан не сразу смог найти слова для ответа:

– Звёзды часто сгорают, как мотыльки в пламени свечи, но твой берег всегда будет рядом с тобой. Где бы ты ни была, у тебя всегда будет, куда вернуться.

– Как уверенно ты говоришь, – печально молвила Экталана. – Но сердце моё знает, ничто не вечно – даже эльфы и их мир. О, раньше я считала предвидение великим даром, но это не дар Творца – это его проклятие. Как хочется мне заблуждаться подобно остальным, но я-то вижу наше будущее – вернее, его полное отсутствие. Впереди нет ничего – лишь пустые леса, голые деревья, сумрак, плеск волн, и никого… Никого! Гибель ждёт наш народ. И ты тоже знаешь это, отец! Ты знаешь, что это уже не остановить, не спасти… Время эльфов ушло. Я вижу разное: былое, грядущее, и совсем далёкое будущее. Эльфы познали свой рассвет, теперь пришёл закат нашей расы, идёт время людей…

Но я вижу, что они принесут с собой! И сердце моё жаждет тогда лишь одного: исчезнуть и не знать ничего, не видеть этого. О, отец! Какие страшные видения встают предо мною. Смерть, всюду смерть, разрушения, гибель, боль, зло, огонь! Всюду кровь и война. Они идут с огнём и мечом, уничтожая всё на своём пути, неся лишь смерть и разрушение. Это не люди, отец! Это – терро—аоро – за человеческим обличьем прячутся души нечисти, злобных оборотней, ибо даже среди хищных зверей не найти тварей столь беспощадных. Терро – аоро – так я зову этих людей. Нет для них ничего, что они бы любили и уважали. Земля стонет под их ногами, смерть шагает впереди, они несут гибель всему живому. Я вижу это: эльфы покидают Лейндейл, войны идут между нами и людьми. Затем они станут уничтожать друг друга. Так будет: земля горит, рушатся замки, кровь, всюду кровь, огонь жжёт поля, деревни, рощи. Леса горят, звери гибнут. Дым застилает небо, не видно звёзд. Всюду смерть, болезни, голод, мор и яд. Яд ненависти людской отравляет воду, воздух, землю… От этого они болеют, гибнут. Гибнет всё живое. Всюду железо – оно несёт холод и смерть. И я вижу ещё дальше – сквозь пелену веков – всё хуже и хуже! Зло переполняет мир. Оно искажает души и тела. Зелень исчезает. Всюду каменные норы – холодные, гибельные, неживые. Там живут люди-чудовища, давно забывшие свою суть. Нет ничего живого: всё – ложное, мёртвое. Люди потеряют способность жить в согласии с природой; они захотят жить без неё, без помощи магии созидания. Но всё, что они будут создавать – будет им во вред, ибо в деяниях их не будет тепла души. Я вижу гибель, я вижу земля горит и плачет. Природа, защищая себя, губит целые города – огромные города (не чета нынешним!), сметает их с лица земли. Она содрогается. Ветра, зной, ливни и холод… Но железное зло сильнее. Серебряные драконы в небе роняют черные камни с высоты, и они, падая, разрывают плоть земную на части, они несут в себе смерть. Всюду яд смерти, всюду гибель!

Голос Экталаны звучал как-то отстранённо. Она вновь видела всё, о чём говорила. Она была далеко отсюда в других мирах, в других временах, и уже не могла остановить собственных зловещих пророчеств.

– Экталана, вернись! – окликнул её Эктавиан.

Но она всё говорила, и хрустальные слёзы текли из застывших глаз:

– Смерть, гибель, чудовища, кровь, война, разрушение! – шептала она. – Гелан, терро-аоро, флей, хэос, нийна, хэос!2…

Эктавиан обнял её за плечи, прижал к себе, позвал вновь нежно:

– Экталана, вернись, миэ чэлдо!3

Она вздрогнула и посмотрела на него сквозь слёзы.

– Я здесь, отец!

– Прости меня! – тихо молвил Эктавиан, не выпуская её из объятий, пока девушка по-детски пряталась на его груди.

– За что? – не поняла она. – Ты всегда был со мной, мой отец, мой князь! В чём же ты виноват передо мною?

– Я тоже вижу будущее, – объяснил Эктавиан. – Хоть и не так хорошо, как ты, не так далеко и не так часто. Но, верно, дар пророчества в тебе от меня. Прости, что я не смог уберечь тебя от этого!

Экталана отстранилась и села.

– Это судьба дала мне этот дар, и ты здесь ни при чём, фато4. К тому же и в роду мамы пророки были. Хоть сама она и не умела предсказывать. Но мать её – княгиня Лаяна, да и легендарная пророчица Алагианна тоже… Быть может, вот в чём причина моих видений. Элинэль сгорела, как падающая звезда, и все видения её достались мне. Её и мои собственные – это слишком много!

– Ты тоскуешь по ней? – тихо спросил князь.

– Нет, я не тоскую, хоть и вспоминаю о ней с печалью. Я помню её хуже, чем мне бы того хотелось. А вот ты, отец, всё так же страдаешь, хоть и минуло уже столько лет с тех пор, как она ушла. Я знаю это, и это ранит моё сердце! Иногда я злюсь на неё. Зачем она ушла так рано? Почему оставила нас? Неужто ещё не могла побыть с нами? Мне кажется, что всё началось с неё, с мамы. Ушла Элинэль, а следом за ней и другие эльфы. Если уж сама Великая княгиня сдалась и сбежала за Море, что удержит остальных. И началось!

– Ты не понимаешь ещё ничего, данно5! Нельзя противостоять Зову Моря! – резко сказал Эктавиан.

– Ты всегда её оправдывал, – печально молвила Экталана, – но я не могу оправдать её. Разве она была единственной, кто познал тоску? Разве ты не страдал все эти годы от разлуки? Ты тоже знаешь, как призывно кричат чайки, как зовут волны, набегая на белый песок. Разве мало ты потерял за эти годы? Ты видел, как тает твой народ. Сколькие ушли вслед за нею, за Элинэль: Орен, Лиадран, твои родители, Нэя, Наяран, Риана, Агель, и многие-многие другие. Разве не желал ты уйти вслед за ними, но ты всё ещё здесь. Хотя ныне времена так темны, что много сил надо, чтобы не отчаяться.

– Мне был не нужен Благословенный Край, – ответил князь. – Ты – моё Море, Экталана! И я должен быть с тобой и моим народом!

– У неё тоже была я, и её народ, но она ушла! – возразила Экталана.

– Она не была сильной, как ты, – спокойно начал эльф. – Она не умела бороться с отчаянием, и велико было её разочарование. Рухнуло то, во что верила Элинэль. Она верила в единство эльфов и людей; верила, что никакое зло не коснётся нас больше после Великой Битвы и гибели чародея Катараса.

– Расскажи мне, отец, что случилось, почему мама ушла? – попросила примирительно княжна. – Я ещё мала была и не осознавала толком. Я помню, её кто-то ранил… Но ты ведь её исцелил. Так почему же? Что стало причиной? Я никогда не спрашивала тебя об этом, отец. Знала, тебе горько вспоминать. Но теперь пришло время говорить начистоту.

– Ладно, – просто сказал Эктавиан и привалился к стволу дерева, – тебе было тогда три года. Ещё сохранялся мир в Лейндейле, пришедший после Великой Битвы. Тогда, в годы ещё до твоего рождения, Элдинэ были желанными гостями и за пределами Элтлантиса. И ничто не предвещало грозу. Хотя сердце моё чувствовало, как хрупко это спокойствие, словно затишье перед бурей. Великий союз эльфов и людей, купленный ценой рек пролитой крови, ещё не был забыт. Люди были частыми гостями Эльфийской Долины, а сам наш лес много больше, чем ныне. Элинэль любила гостей, любила родичей королевы Мары. О, моя прекрасная нежная Элинэль, как она любила свою подругу Дарьяну – правнучку Калахая Ринай, королеву Брелистона, и её мужа Глена. У них ещё был сын – Дарген Литей… Помнишь их?

– Смутно, – ответила княжна, – помню мальчишку… Он был совсем маленький и глупый. Я не знала, как с ним играть.

– На самом деле, он почти ровесник тебе, младше лишь на год, – усмехнулся Эктавиан, – просто эльфийские дети растут быстрее. Ему тогда было два года. Дарьяна и Глен ехали из Мангара и посетили Элтлантис. Они позвали Элинэль с собой погостить в Брелистоне, а заодно заехать в Ринайград, повидаться с Марой, Лиарином и Киралейном. Элинэль, разумеется, не смогла отказаться. Я проводил их с лёгким сердцем. Дар пророчества во мне предательски молчал. Почему-то видения приходят, когда они меньше всего нужны… Они не успели уехать далеко. На Южном пути рядом с Малудушем на них напали западные разбойники. В то время правители не брали с собой больших отрядов для охраны – они не верили, будто что-то может угрожать им в собственных землях. Прежде, чем солдаты опомнились от неожиданности и отразили атаку, госпожа Дарьяна и Глен были убиты, Элинэль очень серьёзно ранена, как и многие из стражей, по счастливой случайности уцелел лишь мальчик. Солдаты увезли мою госпожу в Ринайград. Там Эрсель и Лиарин исцелили её рану, но не душу. Маленького Даргена – наследника Брелистона – королева Мара оставила у себя, в столице, воспитывая как сына. Элинэль вскоре вернулась в Элтлантис, но это была уже совсем другая женщина, а не моя прекрасная, жизнерадостная жена. Я пытался исцелить её. Но душа её оставалась нема. Не только боль потери любимой подруги жгла её сердце – она привыкла к краткому веку смертных. Но в день, когда её пронзила человеческая стрела, она поняла, что мир, пришедший после войны с Каран Геланом, великий и прочный мир, единство двух рас – не более, чем иллюзия! Элинэль осознала, что, по большому счету, мы не победили в той войне, не сумели искоренить зло, ибо оно живо в душах людей, и бороться с ним бесполезно. И все жертвы, принесённые той гибельной войне, напрасны, даже жизнь её отца. Разочарование постигло её, великое разочарование… И она уже не смогла преодолеть тоску, тоску по лучшему миру, где нет места злу и разрушению, её манил Благословенный Край. И даже глядя на тебя, она уже не улыбалось прежней горделивой улыбкой. Мир померк для неё. И она ушла, хоть ей тоже было больно расставаться с тобой и со мной. Я не смог её остановить. Я тоже понял, что мы допустили ошибку в той войне. Эльфы не должны были участвовать в битве. Мы верили, что поступаем правильно. Мы защищали саму жизнь, нашу землю, наше будущее. Мы боролись с истинным Злом, несущим лишь рабство и погибель. Но теперь-то я знаю, взявшись за оружие, даже преследуя благие цели, эльфы сами стали убийцами и палачами. Вот чего нельзя было допускать! Эльфы были рождены Творцом для созидания, добра, рождены творить, лечить, создавать, но не уничтожать, не убивать! Потом появились люди. Они несли с собой смерть, они использовали магию во зло, чтобы бороться друг с другом. Так говорят! Тогда Творец лишил их силы магии, но у них нашлось оружие, чтобы убивать. Тогда и эльфам пришлось взяться за мечи и луки. Эльфы были искусны во всём, вскоре они превзошли людей в искусстве боя. Наше оружие было не из железа. Оружие даровали нам недра земли. Оно было из истинного серебра. Прочное, вечное, лёгкое, не знающее поражения. Люди поняли, что им не тягаться с Народом Звёзд, и оставили нас в покое. Но начало было положено: Элдинэ – удел которых был созидать, познали убийство и разрушение. Мы уподобились тем, кого ты зовёшь «терро-аоро», Экталана! Какими благими целями мы бы не объясняли убийства, суть их от этого не меняется. Нет, мы не имели права сражаться в этой войне!

– Может, ты и прав, отец, – глухо молвила Экталана, – да только, когда я вижу, что люди сделают с вверенной им землёй, мне хочется уничтожить весь род людской раз и навсегда!

– Нэа эсто рига виа!6 – грозно молвил Великий князь. – Запомни это, миэ данно!7 Нет ничего превыше жизни! Хранить жизнь и защищать её – вот твоя цель, и никак иначе! Не убивать, но защищать любую жизнь: эльфа, человека, птицы, зверя, дерева, травинки у твоих ног, мелкой букашки на этой травинке. Только так и не иначе! Хранить жизнь в любом её проявлении! Любить жизнь! А иначе, чем мы лучше тех убийц и разрушителей, тех терро-аоро? Мы должны остаться эльфами, Народом Звёзд, Элдинэ, но не потерять сути своей, не позабыть, что мы – хранители жизни, природы! Нэа эсто рига виа! Помни это! Помни, Экталана! А Элинэль не осуждай! Пока в душе твоей не зазвучал Зов Моря, пока песнь его не позовёт тебя в последний путь, не понять тебе, как трудно противостоять крикам чаек и плеску волн.… Ведь они так похожи на голоса тех, кто был тебе дорог, они обещают покой и счастье, которых так не хватает тоскующей душе. Как манит Благословенный Край, когда весь мир рушится на глазах!

Экталана вдруг испуганно схватила его за руку:

– Значит, и тебя тянет Море? И ты хочешь уйти? О, миэ фато, миэ белаэ фато8, неужто и ты оставишь меня совсем одну, одну бороться с наступающей ночью?

– Ты – моё Море, – повторил Эктавиан твёрдо, – другого мне не надо! Покуда я нужен тебе, и ты не отпустишь меня, я буду с тобой! А когда придёт наш срок, мы уйдём с тобою вместе, и белый корабль умчит нас в Благословенный Край. Обещаю!

– Я верю тебе! – сквозь слёзы сказала Экталана-Гиланэль и обняла своего отца. Минуту они молчали, потом она тихо сказала: – Тебя ищут, Великий князь! Что-то случилось?

– Я слышу, – отозвался Эктавиан. – В лесу появились чужие, двое: мужчина и женщина. Но в них нет зла. Напротив что-то родное…

Эльф поднялся.

– Родное? – переспросила девушка. – Тогда я догадываюсь, кто это может быть!

– Я тоже, – улыбнулся Эктавиан.

– Редкие гости, – заметила девушка.

– И оттого особенно дорогие! – кивнул эльфийский князь. – Добрая встреча ждёт нас! Пойду. Гларистар сбился с ног, разыскивая меня, чтобы сообщить такие новости. Да и негоже заставлять высоких гостей ждать! Идёшь со мной?

Экталана стёрла слёзы с бледного лица и ответила:

– Я приду позже. Негоже являться пред высокими гостями с заплаканными глазами.

Эльфы улыбнулись друг другу, и Эктавиан растворился в воздухе, ступив на Тенистые тропы.