Песня длиною в жизнь

ГЛАВА 1

Париж

Слезы готовы были брызнуть из глаз. И она в самом деле вскоре заплакала. Скорее от гнева, чем от обиды и печали. Как этот человек мог додуматься до такого? Как мог предъявлять ей такие претензии? Чтобы убедиться, что не ошиблась, она еще раз перечитала адресованное ей открытое письмо, опубликованное во всех ежедневных газетах. При этом она уже знала его наизусть. Содержание этого памфлета глубоко поразило ее.

Писака, музыкальный критик, заявил, что песни ее новой программы «слишком литературные». Он издевался над артистически высокомерной новой Пиаф, которая теперь не допустила бы в свои новые песни милых жуликов и проституток из старого репертуара. «Она сильно отдалилась от того дорогого мне бедного Маленького Воробушка, который когда-то был правдив, как сама жизнь». Последнее замечание особенно задело Эдит.

Возможно, она действительно считала себя неприкосновенной в «Л’Этуаль». Великая звезда со своей новой программой. К сожалению, вызвать у зрителей энтузиазм не получилось, это она уже заметила. Но изменившемуся репертуару просто нужно время, чтобы завоевать слушателя до последнего уголка в его сердце. Однако Эдит никогда не думала, что ее песни могут кому-то не понравиться. Как это так? Ее всегда хвалили за каждую воплощенную идею. Но прочитанное в газете не было выражением общественного мнения — это был удар под дых. Что еще хуже, автор оказался из тех, чье мнение нельзя игнорировать.

Гневным движением она смахнула стопку газет с прикроватного столика, куда их со скорбным видом положил Луи. Бумага зашуршала, упав на пол.

— Попроси горничную выбросить газеты, — сказала она Симоне. Ее голос звучал на удивление твердо, хотя она едва сдерживала рыдания.

Ее подруга стояла рядышком, громко сопела и, казалось, не знала, то ли обнять Эдит, то ли наклониться, чтобы подобрать мусор.

— Прекрати, что ты делаешь, — послышался голос Ива, сидевшего в кресле.

Эдит пристально посмотрела на него.

— Прости, что?

— Честно говоря, этот человек далеко не во всем ошибается. Многое из того, что ты делаешь, никуда не годится. Твои шансоны звучат искусственно, они не отсюда, — Ив похлопал себя по голове, — и не оттуда, — он повторил жест, похлопав себя по груди. Самодовольство, с которым говорил Ив, и его поза оскорбляли больше, чем газетная критика. Уже целую неделю она сольно выступала в «Л’Этуаль», она собирала полный театр, она была звездой.

Как смеет Ив так ее унижать? Что он о себе возомнил? Она научила его всему, что он умеет. Как он дошел до того, чтобы присоединиться к критикам? Неужели он против нее? Конечно, он упорно трудился, чтобы выйти с премьерой в том же театре, как только закончится ее последнее выступление. Уже началась предварительная продажа билетов. Но оправдывало ли это его поведение по отношению к ней? Он добился успеха так быстро, что стал слеп в отношении человека, который рассчитывал на абсолютную лояльность своего ученика, своего любимого. Эдит почувствовала, как внутри нее что-то сломалось. Она не знала, касается ли это вопроса уважения. А может, дело в доверии. Для нее готовность Ива встать на сторону ее критиков выглядела как предательство. Почему он даже не спросил ее мнения? Куда исчез тот герой — человек, который защищал ее, первым бросался в бой и бился за нее?

Между съемками «Звезды без света» и ее выступлением в «Л’Этуаль» однажды вечером она пела в «Клубе пяти». После освобождения столицы и окончания войны заведения подобного рода повылезали в Париже как грибы после дождя. Кабаре на Монмартре было основано пятью офицерами Первой французской армии. Оркестром там дирижировал композитор Мишель Эмер, и выступали известные артисты. Эдит понравилась непринужденная джазовая атмосфера этого истинно французского места. Освещение сцены позволяло выступающим видеть публику. Пока она пела, ее взгляд все время падал на Ива, который качался на стуле, сидя в баре в дальнем конце помещения. Золотой портсигар вспыхнул в свете лампы, когда он вынул сигарету. Эдит подарила его Иву в последний день съемок, чтобы поздравить его с первым фильмом, в котором он снялся. Она была рада увидеть, что он пользуется подарком. Но еще она видела, что он разговаривает с мужчиной, прислонившимся к барной стойке. Возможно, что Ив не просто говорил, а спорил с ним. Выражение его лица было далеко не дружелюбным.

— Я не позволю тебе меня затыкать, — прогремел голос незнакомца.

— Мсье, пожалуйста, — голос Ива также стал громче, но звучал достаточно вежливо. — Успокойтесь. Вы мешаете мадам Пиаф.

— Что мне за дело до этого воробья?

Хам захохотал над своей несмешной шуткой. Зрители в зале ощутили беспокойство. Они с любопытством повернулись к бару со своих мест за столиками. Эдит почувствовала, что теряет внимание публики. Ей самой уже захотелось прервать выступление.

— Заткнись! — рявкнул Ив.

— Давай выйдем, — потребовал незнакомец.

Ив соскользнул с барного стула, бросил сигарету в пепельницу и решительно зашагал к лестнице, ведущей на улицу. Часть посетителей, ухмыляясь, последовала за ним. Эдит посмотрела на мужчин и решила отказаться от одного куплета, чтобы закончить песню быстрее. В этот момент Ив развернулся и ударил своего противника по лицу. Пощечина прозвучала громко, как удар двух литавр. Эдит мгновенно замолчала, остановились музыканты. В помещении стало тихо. Страх, волнение и жажда сенсации, казалось, парализовали гостей.

— Молчи, когда поет мадам Пиаф! — сказал Ив человеку, который пошатнулся и схватился за щеку. Тот издал рев раненого быка и хотел наброситься на Ива. Но тем временем к нему уже подбежали два официанта, схватили за руки и выволокли на улицу. Ив спокойно вернулся на свое место у бара. Золотой портсигар снова засветился в полутьме. Эдит улыбнулась ему. Потом она подняла руки и захлопала. Ее аудитория тотчас тоже разразилась аплодисментами.

Она уперла руки в бедра и вздернула подбородок.

— Повтори то, что ты сказал, еще раз, Ив.

Он выпрямился на стуле. Его движение указывало на то, что он хочет придать своим словам больше веса, что не утратил ни убежденности в своей правоте, ни хладнокровия.

— Я не думаю, что у тебя хорошая программа. Я бы…

— О боже, нет, — прошептала Симона.

— Можешь засунуть свои «я, я, я» сам знаешь куда! — закричала Эдит.

Она увидела его недоуменное выражение лица и почувствовала себя еще более раздраженной.

— Если я когда-нибудь решу спросить у кого-нибудь совета, я дам тебе знать. А вот тебе я дам совет, если позволишь. Успех — ненадежный друг, он не вечен, приходит и уходит, как ему заблагорассудится. К этому приходится привыкать, достигнув больших высот. А теперь убирайся, с меня довольно.

Для нее было мучением смотреть, как медленно он встает. Его глаза искали ее взгляд, но она смотрела мимо него, выбрав точку на стене. Когда он ушел, она не почувствовала сожаления.

Там, где царила их любовь, уже ширилась пустота.

ГЛАВА 2

Конечно, они снова помирились.

Эдит размышляла, не стала ли она жертвой собственного недопонимания, а Ив попросил у нее прощения. Они страстно праздновали примирение в постели в отеле «Альсина», и это доставило обоим много радости, хотя от произошедшего и осталось какое-то слабое послевкусие.

Но у Эдит не было времени думать об этом. Следовало подготовить Ива к премьере да и самой порепетировать перед турне в Северную Францию и Бельгию — она отправлялась туда через несколько дней. Впервые Эдит путешествовала без партнера. Ее охватило какое-то щемящее чувство, но она решила, что не может себе его позволить.

Вместо того чтобы беспокоиться о собственном будущем, она вернулась к своей роли наставницы Ива. Хотя бы раз в день она звонила Марселю Карне, чтобы очередной раз порекомендовать Ива на главную роль в фильме «Врата ночи», и наконец-то добилась согласия. Она хвалила Ива за его трудолюбие: он репетировал до дрожи в коленях, до боли в горле. Вместе они снова и снова прорабатывали репертуар Ива, репетируя, меняя названия и снова репетируя. В итоге они выбрали шестнадцать номеров, драматические шансоны чередовались с лирическими песнями. Все это перемежалось одной или двумя джазовыми композициями. Эдит была уверена, что получилась тщательно продуманная программа.

Снова приехала из Марселя семья Ива, на этот раз наконец с братом Джулиано, который настоял, чтобы Эдит называла его Жюльеном. Но и тут в отношениях что-то изменилось, причем причиной тому было, пожалуй, не только присутствие брата. Никто больше не называл Эдит «фиданцатой», Ливи относились к ней с робким уважением. Это заставило ее еще активнее выполнять функцию наставника, сопровождающего подопечного на экзамен на аттестат зрелости.

Когда занавес поднялся, она не пошла ни в зал, ни в ложу, где находилась семья Ива. Она осталась за кулисами, напряженно следя за выступлением, которое, с одной стороны, несло на себе отпечаток ее участия, с другой — было чем-то совершенно отдельным, особым. Целых два часа она простояла, напряженно сжав кулаки.

Для Ива наступило время триумфа. Публика аплодировала и раз за разом вызывала его на бис. За кулисы он вернулся мокрый от пота. Он раскинул руки и притянул Эдит к себе, уткнувшись лицом в ее волосы.

Она чувствовала его сердцебиение, вдыхала его запах…

— Мсье Монтан, — позвал его кто-то, — выйдите, пожалуйста, на сцену. Публика хочет увидеть вас еще раз.

Со смесью гордости, отчаяния и радости Ив отстранился от Эдит. Он одарил ее своей лукавой улыбкой, пожал в трогательной беспомощности плечами, а затем решительно отвернулся. Медленно он удалялся от нее. Она наблюдала, как он вытер тыльной стороной ладони лоб. Знакомый жест, показавшийся вдруг бесконечно чужим.

Бурные аплодисменты, которые встретили его на сцене, докатились до нее.

«Я ему больше не нужна, — пробормотала она про себя. — Теперь он может летать один».

Эдит сидела на двуспальной кровати в отеле недалеко от Гран-Плас в Брюсселе. Она едва не утонула среди множества мятых газетных листов, присланных ей Андре из Парижа. Переезд самого известного военнопленного Франции с материка на атлантический остров Иль-д’Ю стал главной темой газетных заголовков: маршал Филипп Петен — герой Вердена в Первую мировую войну и глава правительства Виши во время Второй мировой войны — был приговорен к смертной казни после сенсационного судебного процесса, однако де Голль заменил приговор восьмидесятидевятилетнему Петену на пожизненное заключение в тюрьме форта Пьер-Леве.

Эдит пролистывала политические новости, пока не находила ту часть издания, которая была посвящена культуре. В этих разделах главную роль играл Ив. Эдит медленно читала статью за статьей. Самая сдержанная похвала из всего ей прочитанного звучала так: «Ив Монтан — одна из самых ярких личностей, когда-либо появлявшихся на сцене мюзик-холла». Большинство же критиков так или иначе разделяли мнение журналиста Юбера Малафосса о том, что Монтан «достиг ранга суперзвезды». А в театральном журнале Орёга было написано: «Этот молодой удивительный певец открывает нам дверь в новый мир». Эти комментарии очень сильно отличались от того, что совсем недавно писали об Эдит.

Устало она откинулась на гору подушек.

Ее сердце разбилось на тысячи осколков, как хрустальный шар, брошенный на камни. Ей стало невозможно видеть любимого, освещенного лучами славы, рядом с собой. Она не хотела вступать с ним в соревнование за благосклонность публики и критики. Для них обоих профессия стояла на первом месте. Она это признала и крепко стояла на этом. Теперь она понимала, что это же стало самым большим препятствием их любви. Их счастье длилось до тех пор, пока они вместе были устремлены навстречу будущему. Однако это ощущение постепенно осталось позади. Тихие слезы побежали по щекам Эдит. Она на миг закрыла глаза и стала энергично вытирать веки, пока те не покраснели и не заболели.

Расставания не произошло, последнее слово между ними не было произнесено. Сейчас она на гастролях, а в скором времени после ее возвращения в Париж Ив отправится в Марсель. Он хотел провести Рождество вместе с ней, но Новый год встретить с братом. Как ни странно, он не спросил ее, хочет ли она его сопровождать. При этом он знал, насколько значим для нее этот праздник. Значит, она останется в Париже с Симоной и, несмотря на общество подруги, будет чувствовать себя одиноко. Но, по крайней мере, судьба дала ей передышку. Ее напряженный график работы позволял ей пока не думать, что будет с ее любовью.

Пока они находились вдалеке друг от друга, можно было считать, что они по-прежнему вместе.

ГЛАВА 3

— Лулу, мне нужна собственная квартира, — объявила Эдит три месяца спустя.

Она стояла в телефонной кабинке недалеко от стойки регистрации старомодного отеля в Страсбурге, где ее разместили во время гастролей по Эльзасу. Номера давно не обновлялись, поэтому в них отсутствовали телефоны. Эдит казалось очень неудобным, что из-за каждого телефонного разговора надо спускаться в вестибюль отеля. Да еще в то время, когда она обычно хотела позвонить, дежурил только ночной портье, и не всегда можно было дозвониться. Эта неприятность мешала ей поговорить с Ивом. Впрочем, она находила в ситуации и положительные аспекты. Чем меньше она с ним разговаривала, тем больше она укреплялась в своей правоте по поводу решения, принятого в эти дни.

— Зачем тебе квартира? — спросил Луи на том конце провода.

Она отозвалась язвительным смехом.

— Разве у меня нет права на собственный дом? Я больше не хочу жить в отелях. Даже если это «Альсина». Я прошу тебя найти хорошую большую квартиру в лучшем районе, с аккуратной мебелью, для Симоны и меня…

— И для Ива, — напомнил ей импресарио, то ли спрашивая, то ли констатируя.

Она судорожно сглотнула слюну.

— Нет. Не для Ива. Он не переедет с нами. А еще я не хочу, чтобы он узнал о моем поручении, Лулу. Если ты расскажешь Иву о моих планах, я тебя сразу уволю. Понял?

— Эдит, он…

— Что бы ты ни желал мне сказать — я не хочу этого слышать!

Повинуясь спонтанному порыву, она нажала на рычаг телефона и прервала разговор. Из телефонной трубки неслись разрывающие барабанные перепонки пронзительные гудки. Но она не шевелилась. Именно сейчас она осознала окончательность своего решения.

Эдит вернулась в Париж мрачным февральским днем. Дождь хлестал по крыше Восточного вокзала, пронизывающий ветер раздувал мусор по привокзальной улице, после каждой проезжающей машины из луж фонтанами выплескивалась вода.

Эдит сидела в такси между Симоной и Луи, промокшая насквозь за то время, что бежала от поезда до машины. Ее подруга и импресарио, по крайней мере, были в шляпах, а вот ее прическа очень пострадала.

— Рю де Берри, двадцать шесть, — сказал Луи шоферу.

Робкое предчувствие наполнило Эдит, и она улыбнулась.

— Что это за адрес?

— Отныне это твой адрес, — ответил Луи. — Я подумал, что боковая улица Елисейских полей в Восьмом округе соответствует тому, что ты понимаешь под лучшим районом.

— Хорошо…

— Давай осмотрим квартиру, — решительно заявила Симона.

Дом, перед которым остановилось такси, выглядел уныло. Это было настолько непритязательное здание, что его вид вызвал у Эдит тихий стон. При этой погоде оно смотрелось особенно негостеприимным. Может быть, лучше было бы вернуться в отель, а не переезжать? Там ее ждал Ив.

«Если мне не понравится квартира — это знак, — пронеслось в голове Эдит. Она прикоснулась кончиками пальцев к золотому крестику на шее. — Если Луи ошибся в выборе, то это судьба. Божья воля. Тогда надо вернуться к Иву».

— Проходите, пожалуйста, — Луи указал ей и Симоне на ворота.

Они прошли под аркой во внутренний дворик и оказались в саду с кустами и деревьями, чьи голые ветви тянулись к небу в немой мольбе о весне. Сквозь завесу дождя Эдит теперь разглядела маленький городской замок — претенциозное строение, которое, казалось, светилось даже в этом сером дневном свете. Удивленная, она последовала за Луи в квартиру на первом этаже, за ней вошла и Симона. Они осмотрели практически полностью меблированные комнаты и задержались в гостиной. Букет цветов на полке внушительного мраморного камина привносил дополнительное ощущение домашнего уюта.

— Тебе нравится? — допытывался Луи.

«Неплохо, но слишком просторно», — подумала Симона без всякого энтузиазма.

Эдит крепче взялась за крестик. Она прикрыла веки и прочитала молитву святой Терезе, надеясь, что все делает правильно.

— Мы остаемся здесь.

Когда она открыла глаза, то почувствовала, как из-под ее ресниц появляется слеза и медленно скатывается по щеке.

Ни Симона, ни Луи не проронили ни слова.

— А как же Ив? — спросила Симона уже позже, когда они с Эдит проводили их первый вечер в новой гостиной. По окнам барабанил дождь, а ветер стонал в дымоходе. Пока Эдит открывала бутылку вина, Симона растопила камин. Но порыв ветра вновь погасил огонь.

Руки Эдит, державшие штопор, слегка задрожали.

— Я приняла решение, которое уже какое-то время жгло мне сердце. С Ивом все кончено, Момона, я ему больше не нужна.

— Но он знает, что ты сегодня вернулась. Он будет ждать тебя в «Альсине».

— Да. Вероятно. Тогда он позвонит Деди и спросит, где я остановилась. Я общалась с ней по телефону из Страсбурга и попросила передать, что я не хочу с ним говорить.

Пробка выворачивалась из бутылки тяжелее, чем она ожидала. Когда Эдит наконец налила вино в бокалы, она почувствовала себя совершенно измученной.

— Но ты должна объясниться с Ивом, — настаивала Симона. — Ты же не можешь оставить его в неведении…

— Я была бы тебе очень благодарна, если бы ты не начинала каждую фразу с «но», — прервала ее Эдит и поспешно опрокинула содержимое бокала себе в горло.

В следующий момент она пожалела, что так накинулась на подругу. Она снова поставила бокал, подошла к камину и присела рядом с Симоной на корточки.

— Что же я ему скажу. Момона? — вздохнула она. — Что мне лучше уйти, пока в нас еще есть любовь? Я уверена, Ив не поймет того, что нужно иметь мужество расстаться, пока люди все еще любят друг друга. Прежде чем будет разрушено то, что между ними было. Иначе они начнут ненавидеть друг друга или останутся вместе из жалости. Это было бы ужасно.

Она вслушивалась в звуки собственного голоса, будто ей нужно было убедить себя в собственных словах.

Симона некоторое время молчала. Она снова и снова чиркала спичкой, но ветер, врывавшийся в каминную трубу, задувал огонь раз за разом. В какой-то момент она опустила руки и прямо взглянула в полные печали глаза Эдит.

— Что ты будешь делать, когда он придет сюда?

Мысль о том, что она может снова увидеться с Ивом и усомниться в правильности своего решения, заставила Эдит застыть на месте.

— Зачем ему это делать? У него даже адреса нет.

— Лулу ему скажет…

— Я пригрозила Лулу увольнением, если он сообщит Иву, где я нахожусь.

— Он скажет ему, Малышка. Рано или поздно. В таких вопросах мужчины заодно. И если ты хочешь знать, почему Ив будет тебя искать, то скажу тебе: он это сделает, потому что он мужчина. Потому что он хороший человек. Вдруг ты забыла об этом. А, ну да, ты ж его давно не видела.

— Прекрати, — прошипела Эдит, — сарказм тебе не идет.

Около полуночи раздался звонок в дверь. Эдит и Симона сидели в спальне, завернувшись в пледы. Они не спали, для Эдит было еще слишком рано.

— Не открывай! — предупредила Эдит. Ее сердце билось так же громко, как дождь, который все еще барабанил по окнам.

«Почему такое тяжелое сердце может так быстро биться?» — подумала она.

Симона грустно посмотрела на нее и промолчала. Колокольчик продолжал звенеть, звон прерывался ударами кулаков в дверь.

— Эдит! — закричал Ив так громко, что его голос эхом разнесся по всему дому, от чердака до подвала. Он пронесся через все уголки квартиры на первом этаже и, как стрела, угодил в самую душу Эдит. — Открывай! Я знаю, что ты там, Эдит! — Эти слова звучали словно мольбы утопающего о помощи.

Она подняла руки и заткнула пальцами уши. Напрасно. По ее щекам текли слезы. Она сунула голову под подушку, надеясь заглушить не только его голос, но и все воспоминания о нем. Это были счастливые воспоминания. Слишком счастливые. Ее жизнь переливалась оттенками розового, пока розовый цвет не превратился в уродливо серый. Эдит слышала, будто сквозь пелену, как Ив кричал ей что-то. Она чувствовала руку Симоны, ласково гладившую ее по спине. И это продолжалось до тех пор, пока она не поняла, что рыдает от отчаяния.

— Я не хочу видеть его, Момона. Встретиться с ним было бы неправильно, ведь я не хочу быть с ним вместе, как раньше. Пожалуйста, пожалуйста, проследи, чтобы он ушел. Мне больно, что он так переживает. Если он не уйдет прямо сейчас, я не выдержу.

Она не знала, сколько прошло времени. Его стук и крик, ее боль. В какой-то момент он успокоился, потом наступила тишина.