Измученная мать плетется на вокзал
И к поездам взывает о спасенье.
Бреду за нею, голоден и мал,
В ее слезах и вера и терпенье.
Своих пожитков маме не собрать —
Раскидан по вагонам скарб убогий…
Зачем худые руки простирать
К безмолвной окровавленной дороге!
Куда-то убирают мертвеца,
Слепая пуля пролетает мимо.
Приговоренный вечер ждет конца
И дышит дымом.
………………………….
Только мы отъехали от Вильно —
Мать, не вскрикнув, родила ребенка.
Он ворочался в соломе пыльной
И кричал отчаянно и звонко.
Мы ведем дорожным знакам счет,
Повторяем городков названья…
Поезд замирает и встает.
Долгие минуты ожиданья.
Все тесней сбиваемся в кружок.
Замерзает месяц над дорогой.
Если бы нам кто-нибудь помог,
Приказал бы паровозу: «Трогай!»
Беспросветна, бесконечна ночь.
Лишь кричит малыш неугомонный.
И никто не хочет нам помочь,
Сдвинуть с места сонные вагоны.
……………………………………
Молчание. День уходящий затих.
Солнце на нитях висит золотых.
Чтоб люди не плакали, не горевали,
Со всеми, как солнце, прощусь без печали.
И вот за окошком рассеялся дым,
Рукой помахал я и вновь недвижим.
Молчание. День уходящий затих.
Солнце на нитях висит золотых.
………………………….
Ночь долга. Покой. Дремота.
Плач колес. Шуршит солома.
Может быть, горюет кто-то,
Что меня давно нет дома…
Я потру стекло рукою —
Где же прячется рассвет?
И опять глаза закрою
И поникну — дня все нет…
Звездный свет во мраке тонет.
Неподвижен взгляд немой.
Просижу всю ночь в вагоне…
Возвратимся ли домой?
Ночь долга. Покой. Дремота.
Плач колес. Шуршит солома.
Может быть, горюет кто-то,
Что меня давно нет дома…
1923–1924