Песня снегов - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Дуглас Брайан (ч. 2)

- Ну, что ты на все это скажешь? - спросила Амалазунта.

- Ты правильно поступила, Черника, что рассказала мне, а не женщинам. Новость жгла тебе язык, но ты дождалась собеседника, который умеет молчать, моя умница.

- А что, об этом и впрямь лучше молчать?

Арванд кивнул..

- Погонщик, может быть, со страху и преувеличивает, но я думаю, что он действительно видел волка-оборотня. Знаешь что, посоветуй-ка Фриде гнать этого парня подальше. Не ровен час, наведет сюда чудовище.

Амалазунта вдруг хихикнула.

- Он так боялся, что его выставят за дверь, что старался из последних сил, желая угодить сестре. Фрида вышла поутру с таким сытым лицом, какое бывает только у кота, обожравшегося сметаны. Даже глаза заплыли от удовольствия.

Арванд засмеялся и положил обе руки на плечи трактирщицы.

- Не завидуй Фриде, Черничное Пятнышко. Знаешь, я доставлю тебе нечто совсем особенное.

Амалазунта придвинулась к ваниру вплотную и тихонько прихватила зубами за ухо.

- И что же это такое будет, ты, старый детоубийца?

- Дитя.

- Ты что, хочешь, чтобы я родила тебе ребеночка? - Амалазунта отодвинулась и испытующе заглянула Арванду в глаза.

- Избави боги нас с тобой от такой напасти. Нет, я хочу как-нибудь привести к тебе одного из наших новичков. Он еще совсем мальчик. Думаю, ты будешь его первой женщиной, Изюмчик.

Она сморщила нос.

- Мальчишка? Я что, по-твоему, Лесная Старуха, которая крадет детей?

- Он сложен, как бог, силен, как бык, наивен, как дитя, - и совершенно дикий.

Амалазунта недоверчиво улыбнулась.

- А ты не шутишь надо мной, Арванд?

- Нет. Клянусь, моя умница, это чистая правда. У нас его прозвали Медвежонком. Как его настоящее имя, никто не знает. Он киммериец.

- Очень интересно.

- Твоя Фрида лопнет от зависти, вот увидишь. Пусть не чванится своим погонщиком. Даже мне сегодня похвасталась. Проучим ее, а, Черника?

Амалазунта опустила подбородок на ладонь и мечтательно прикрыла глаза.

- Когда же ты его приведешь?

Арванд рассмеялся.

- Придется тебе немного подождать, детка. Говорю же, он еще очень дикий. На днях пытался отобрать у слуги ключ и сломал бедняге шею.

- Какой ужас!

- Не ужаснее того, что ты рассказала.

- Ты думаешь, это серьезно? Я имею в виду вервольфа.

- На всякий случай постарайся никуда не ходить по ночам. И сестре скажи. Когда я был мальчишкой, у нас в поселке шастала такая лисица. Она таскала детей, перегрызала им горло... Ее удалось выследить и затратить только через полгода. Долго мы охотились за ней, выкуривали из норы. Наконец мы погнали ее по холмам. И как же она неслась! Мне до сих пор иногда снится этот ромашковый луг и огненно-рыжий зверь, летящий стрелой...

- И что? - жадно спросила Амалазунта.

- У моего отца был добрый скакун, и он настиг ее. А ведь известно: кто убьет оборотня, тому не долго жить. Так и вышло. Отец вонзил в нее остро отточенный деревянный кол, и она прокричала ему проклятье человеческим голосом... Оказалось, мельничиха, которая жила у Быстрого Ручья...

- А что твой отец? - тихонько напомнила женщина.

Арванд с трудом очнулся от давнего воспоминания.

- Отец? - переспросил он. - Да, мой отец в том же месяце насмерть разбился, упав с коня, - ни с того ни с сего Серый вдруг понес, точно сбесился. Поэтому я и говорю: если впрямь появился волк-оборотень, то бродячий торговец не последняя жертва.

Ничего не ведая о планах, которые строил относительно его персоны Арванд, молодой киммериец с увлечением пробовал свои силы в поединке с Ходо. Несмотря на чрезмерный вес и внушительное брюхо, Ходо был ловок и передвигался с необычайной быстротой.

Хуннар, побежденный Конаном накануне, с нескрываемым злорадством наблюдал за тем, как варвар теснит могучего толстяка.

- Тебе не устоять против негр Ходо! - подзуживал Хуннар.

- Молчи, пиявка! - пыхтел Ходо. - Ты еще увидишь, как я разделаюсь с этим молокососом... Я сделаю из него, это... как сказать по-гиперборейски? Мясная отбивная! Эй!

Последний возглас относился уже к Конану, который, вместо того чтобы позволить превратить себя в вышеозначенное питательное блюдо, перешел в яростную атаку и нанес Ходо рубящий удар в плечо. Будь юноша вооружен сейчас настоящим мечом, его противник был бы уже разрублен наискось до самого пупа.

- Ходо, ты мертв! - завопил Хуннар. - Бросай оружие и ложись пузом кверху!

- Проклятье, это нечестно! - возмутился Ходо. - Ты нарочно отвлекал меня своими дурацкими разговорами, Хуннар! Хотел, чтобы я нахлебался того же позора, что и ты!

- Ты сам позволил себя отвлечь, - сказал Хуннар.

Гунастр, внимательно следивший за поединком, глухо хлопнул в ладоши.

- Молодец, Медвежонок. Иди на кухню. Ты убедительно доказал свое право на тарелку фасоли с мясом и капустой. Только смотри, не убивай больше моих слуг. Если бы ты принадлежал не Синфьотли, а мне, я заставил бы тебя чистить котлы вместо Инго.

Конан удостоил его злобным взглядом и отправился в указанном направлении. Там ему выдали двойную порцию. С удовлетворением отметив страх на лице раба, протягивающего ему миску, Конан сгорбился над своей трапезой и принялся заталкивать еду в рот обеими руками, время от времени обтирая жирные губы тыльной стороной ладони. Хрящи и мелкие кости громко трещали на зубах варвара. Ишь, какое прозвище для него придумали в казарме - Медвежонок. Пусть, подумал он. В том не было ничего обидного.

Поев, Конан сыто рыгнул, поковырялся в зубах грязным ногтем и наконец, к великому облегчению перепуганного слуги, вышел во двор. Он находился в благодушно-сонном настроении и уже примерялся отправиться в свою каморку и там завалиться спать на соломенном ложе, как вдруг всякое благодушие точно рукой сняло.

Во дворе казармы стоял Синфьотли и беседовал с Гунастром. Асир имел усталый вид. Если бы Конан знал, что бледность и круги под глазами вызваны тревогой Синфьотли за любимую дочь, злобной радости варвара не было бы предела.

Синфьотли обсуждал с владельцем казармы завтрашние игрища в память Сигмунда. Он, как уловил из их негромкого разговора Конан, намеревался дать гладиаторские бои и хотел знать, готов ли выступить киммерийский пленник.

- Вполне готов, - заверил асира Гунастр. - Мальчишка хоть куда, Синфьотли. Сегодня разделался с самыми сильными ребятами в казарме. Ему бы немного попрактиковаться - и равных ему не будет.

Как ни были противны киммерийцу Синфьотли и его собеседник, он все же ощутил радость при последних словах Гунастра. Что ни говори, а Гунастр профессионал.

Конан осторожно опустился на плиты двора и сел, скрестив ноги, чтобы удобнее было подслушивать. Поглощенные беседой, Синфьотли и владелец казармы пока не замечали его.

- Слыхал про вервольфа? - сказал Гунастр. - На рассвете люди нашли молодого охотника, наполовину съеденного волком, а вокруг следы волчьих лап и человеческих ног.

- Женщины говорили что-то возле колодца, но мне кажется, что вервольфы тут ни при чем. Просто парня загрызли звери. Мне очень жаль его, Гунастр, однако ничего сверхъестественного в этой смерти я не вижу.

- А человеческие следы?

- Их мог оставить кто угодно. Это ничего не доказывает, - возразил Синфьотли.

Гунастр помолчал, качая головой, а потом с расстановкой сказал:

- Следы босых ног - и довольно маленьких ног. Как будто их оставил ребенок или женщина.

- Босых?.. - переспросил Синфьотли. - Боги милосердные!

- Вот-вот. - Гунастр вздохнул. - Не нравится мне все это, Синфьотли. Волка, по рассказам, видели огромного, а следы почему-то детские. Путаница какая-то.

Следы ведьмины, несомненно, подумал Конан. Злодейка опять вышла на охоту со своим монстром. А Синфьотли то ли не догадывается ни о чем, то ли слишком хорошо умеет притворяться.

И снова, как и в первый раз, когда Конан подумал о том, что ведьму нужно как можно скорее уничтожить, ему вспомнилось невинное личико Соль: она сжимает в кулачке отцовский подарок, брошки-черепашки, и смотрит на Синфьотли обожающими глазами...

Словно мысли варвара о Соль передались Синфьотли, потому что он заговорил о девочке:

- Уж не ворует ли волчара детей? - сказал асир мрачно. - У нас под утро кони в стойлах бесновались, как будто к ним забрался дикий зверь. И Соль выглядит так словно насмерть перепугана чем-то.

- Может, зверь и вправду был на рассвете возле вашего дома, а Соль его увидела и испугалась? - предположил Гунастр. - Спросить бы ее, да как ее спросишь...

Синфьотли махнул рукой и отвернулся. И наткнулся взглядом на неподвижную фигуру варвара, сидящего в позе созерцателя.

- Это еще что такое? - удивился асир.

Конан остался невозмутим. Ни один мускул не дрогнул на его загорелом лице.

Гунастр тоже обернулся и, подбоченясь, захохотал.

- Он подслушивал! - сказал владелец казармы, вытирая слезы, выступившие от смеха. - И ведь как тихо подобрался! Не мальчик, а настоящий клад.

Конан в эту минуту как раз прикидывал, как бы ловчее вцепиться Синфьотли в горло и придушить его. Однако Гунастр уже успел изучить повадки своего молодого подопечного и приставил к его шее свой меч.

- Хорошенького понемножку, - сказал хозяин казармы. - Новостей наслушался, фасоли накушался, теперь отправляйся в свою клетку.

Оскалившись в уже неприкрытой злобе, Конан встал и медленно, шаг за шагом, начал отступать, не сводя с Синфьотли пылающих глаз.

Толпа гудела. Конан оглядывался по сторонам. Зрители, собравшиеся посмотреть на бой, возбужденно переговаривались. Тут же заключались пари. Знатоки обсуждали достоинства уже известных им бойцов, гадали, как покажут себя новички.

Стоя рядом с Гунастром на возвышении посреди круглой площадки для выступлений, Арванд громко выкликал имена тех, кому предстояло сегодня сражаться. Каждое новое имя встречалось новым накатом волны возбужденных голосов.

Конан не слушал. Варварский инстинкт, воспитание, привычки, выработанные им за короткую, но полную опасностей жизнь, - все протестовало против положения, в котором он оказался: безоружный, посреди открытого пространства, у всех на виду. Он чувствовал себя попавшим в ловушку диким животным. Ноздри его вздрагивали - множество резких запахов окружало его со всех сторон. Ему хотелось спрятаться, и он даже нашел вполне подходящее укрытие - сперва за подиумом, на котором стояли Гунастр со своим прихлебалой, потом вдоль скамей... Взгляд варвара медленно скользил по рядам зрителей. Среди них были и женщины. И если Конану удастся вырваться и броситься в бегство, то нужно запомнить заранее, где больше женщин и, следовательно, где легче будет проложить себе путь к спасению.

Конан видел множество лиц, румяных с мороза, разгоряченных предстоящим кровопролитием. Здесь были рослые гиперборейцы в роскошных меховых куртках, светловолосые асиры, одетые в дубленую кожу, украшенную бисерными вышивками и кусочками меха; более темноволосые ваниры с широкими браслетами на запястьях и ожерельями из медвежьих когтей и клыков.

И вдруг взгляд Конана остановился.

Синфьотли.

Копна соломенных волос, очень светлые, почти бесцветные глаза, надменный рот. Асир стоял среди зрителей, одетых более бедно, слева от трибуны - видимо, там было менее почетное место. Конан немного удивился этому: Синфьотли - один из уважаемых в Халога людей, он прославленный воин, дом его матери известен своим богатством, а род их принадлежит к древним и знатным. И одет недруг киммерийца был очень просто, даже скромно, что выглядело довольно странным, особенно в сочетании с его гордой осанкой.

- В память моего брата Сигмунда, - громко произнес голос откуда-то справа и Конан, вздрогнув, перевел взгляд на говорящего, - во славу имени того, кто погиб как воин с оружием в руках, израненный, зарубленный в последней схватке с ордой киммерийских разбойников...

Сперва Конану почудилось что у него двоится в глазах. Справа стоял Синфьотли. Только на этом Синфьотли были богатые одежды - длинная, почти до колен, кольчуга, перехваченная наборным поясом, красный плащ с горностаями, длинный меч на бедре, широкая золотая цепь на груди. Волосы в знак печали по брату не прибраны, шлем снят. Шрам на щеке покраснел.

Глаза Конана метнулись к двойнику говорящего. У того нет шрама. И он... безоружен. Острый взгляд киммерийца отыскивал все больше и больше отличий. И цвет волос другой, более светлый, и лицо худее...

- Я хочу, чтобы в память моего брата пролилась киммерийская кровь. Одного киммерийца я специально выкупил ради этого у своего товарища, который пленил его силой своего оружия. Вот он!

На середину площадки вытолкнули кого-то, встреченного ревом толпы. Конан не обратил на него внимания. В этот момент он был поглощен одним: он сравнивал Синфьотли с его двойником.

- Второго я сам взял в плен. Не думайте, однако, что он сдался мне добровольно. Смотрите, друзья, каков он - Медвежонок из Киммерии, попавший в плен из-за обильных ран, но не по недостатку доблести!

Конана схватили сзади за шею специально предназначенной для этого рогатиной и выволокли на самую середину. Рев толпы оглушил его.

Киммериец был обнажен до пояса, и только плащ наброшенный на плечи, защищал его от мороза. Его тело, натертое перед схваткой маслом, лоснилось. С него сорвали меховой плащ, чтобы зрители могли по достоинству оценить его сложение.

В последний раз Конан обернулся на двойника Синфьотли. И когда глаза их на мгновение встретились, Конан заметил в зрачках асира красноватое свечение. Сомнений больше не оставалось. Сигмунд! Убитый и оплаканный, он вернулся из запредельных миров, не желая отказывать себе в удовольствии поприсутствовать на тризне в свою память.

Дрожь пронизала варвара, и он не стал стыдиться своего страха. Человек не должен бояться другого человека, но сверхъестественные силы это совершенно иное дело.

Сигмунд пристально смотрел на юношу-киммерийца. На какое-то мимолетное мгновение между ними установилось полное взаимопонимание. Если бы они провели в откровенной беседе несколько часов - и то они не узнали бы друг о друге больше.

Потом служитель еще раз ткнул варвара рогатиной, и тот, споткнувшись, выскочил на площадку, подготовленную для поединка. Снег там был тщательно утрамбован и посыпан песком. Лицом к лицу Конан столкнулся с Тиленом, давним своим приятелем.

- Вот твой враг, - сказал ему Арванд, желая подбодрить Конана. - Убей его, и ты победишь.

- Он заслуживает презрения за то, что сдался в плен, - сказал Конан. - Но почему я должен карать его за это смертью? Он сам покарал себя. А я не хочу марать рук о труса. Дайте мне равного противника.

- Убей его, - повторил Арванд. - Сначала тебе нужно доказать свое право сражаться с другими.

Ванир вынул из-за пояса два меча и, высоко подняв их в воздух, показал зрителям, что они одинаковы.

- Желает ли кто-нибудь проверить, достаточно ли остро оружие? крикнул Гунастр.

- Э, Гунастр, кто же не знает, как ты точишь клинки? - ответил голос из толпы. - Оружие твоих ребят всегда наготове, и жалоб не бывает.

Две-три женщины из зрительниц густо покраснели.

Арванд развел руки в стороны, и противники, которым предстояло схватиться в единоборстве, взяли мечи.

- Пощады не будет, - предупредил Арванд. - Один из вас должен быть убит.

Он едва успел отскочить. Ощутив в ладони тяжесть оружия, Конан испустил дикий боевой клич и ринулся в атаку. Тилен еле-еле сумел отразить его натиск. Несколько минут они обменивались ударами. Их учили одни и те же фехтовальщики. Не раз им случалось биться рука об руку. Но сейчас Конан знал одно: чтобы отомстить потом за себя и остальных, он должен убить.

- Конан! - крикнул Тилен. - Ты обезумел!

Вместо ответа варвар нанес еще один удар. Больше Тилен ничего не говорил. Он был старше Конана на два года, но его противник был шире в плечах, выше ростом и тяжелее. Пригнувшись, Конан избежал удара, который другому, менее проворному человеку, снес бы голову. Следующая атака Конана была ложной. Сделав выпад он вынудил соперника раскрыться. Слишком поздно Тилен понял маневр Конана. Меч, полученный из рук Арванда, разрубил, ребра и вонзился в бок Тилена. Тяжело дыша, Конан выпрямился. Соперник остался лежать у его ног, крича и корчась от боли.

Зрители взревели. Они вздымали вверх кулаки, бушевали, ликующе вопили. Внешне невозмутимый, Конан смотрел на них своими ледяными глазами, и сладкий яд славы, проникая в его кровь, согревал дикое сердце варвара, точно подогретый мед.

Арванд пробирался сквозь толпу к женщине в темно-синей шали, туго завязанной на голове. Золотая бахрома шали падала на белый лоб Амалазунты. Полуоткрыв рот, молодая женщина восхищенно смотрела на варвара.

Арванд тронул ее за плечо, и она нехотя обернулась.

- Привет, Амалазунта, - сказал Арванд.

- А, - рассеянно отозвалась она. - Ты, ванир.

- Раньше ты была со мной поласковей, - укоризненным тоном произнес он. - Кем ты так увлеченно любуешься? Этим молодым киммерийцем, не так ли?

- Да уж не тобой, - огрызнулась женщина.

- Ох, Амалазунта, как ты сегодня сурова. - Арванд засмеялся. - Ведь это тот самый парень, которого я тебе обещал.

Она резко повернулась к Арванду и уставилась на него широко раскрытыми глазами.

- Правда? Ты говорил о нем? Да ведь это даже лучше, чем я могла себе представить! Боги милосердные! Скажи, Арванд, и как это получается, что какой-то слабой женщине удается выносить в себе и родить на свет мужчину, да еще такого?..

Арванд улыбался ее восхищению. Он, конечно, знал, что Амалазунта вовсе не так проста и наивна - иначе она не смогла бы содержать трактир и преуспевать, - но порой у нее прорывались по-детски искренние чувства, а перед Арвандом, который был ее близким другом (насколько понятие "дружбы" вообще применимо к такими людям, как гладиатор и хозяйка питейного заведения), она их не скрывала.

- Киммериец будет твоим, детка, - сказал Арванд. - Эти сильные руки будут ласкать тебя, и его жесткие звериные губы поцелуют твой нежный ротик... ну, и все остальное тоже воспоследует, как ты понимаешь.

Амалазунта покраснела.

- Только надо подождать, понимаешь, Черника? - продолжал он. - Этот мальчик уже познал сладость победы на арене, но пройдет некоторое время, прежде чем он окончательно привыкнет к своему положению и перестанет душить и рвать зубами на части все, что движется.

- Он такой юный, - прошептала Амалазунта. - Такой красивый! Фрида сдохнет от зависти! Хотела бы я видеть ее лицо, когда она узнает!.. Еще вчера она хвасталась своим погонщиком, вот ведьма, а еще сестра. Как мне благодарить тебя, Арванд?

- Благодарить еще не за что, - засмеялся ванир. - Какая же ты красивая, Черничное Пятнышко. Особенно когда жадничаешь.

Она жарко поцеловала его в губы и снова уставилась на молодого киммерийца.

Конан слышал крики: "Добей его, Медвежонок!", "Начал битву - закончи ее!", "Смерть!" Но юноша по-прежнему не двигался. Он пил эти вопли, как доброе вино, смакуя каждый глоток. Он на виду. Им восхищаются. Ему рукоплещут. Глаза мужчин и женщин сверкают, глядя на него.

Неудержимая сила тянула его взглянуть в ту сторону, где он заметил Сигмунда. Варвар страшился вновь увидеть эти красные зрачки и в то же время не мог противиться искушению - и взглянул: Сигмунд был на прежнем месте. Он стоял среди кричащих, ликующих зрителей и смотрел на Конана неподвижным взглядом. Когда их глаза второй раз встретились, бледные губы Сигмунда дрогнули, и он слегка улыбнулся и кивнул Конану. Киммериец не мог слышать его голоса, но он понял, какое слово беззвучно прошептал Сигмунд: "Убей".

И Конан подчинился. Он склонился над стонущим Тиленом, увидев на миг его искаженное мукой лицо - знакомое с детства.

- Конан... - хрипло простонал Тилен. - Не мучай же меня...

Словно издалека смотрел на него варвар. Потом быстрым, умелым движением перерезал побежденному горло.

Выпрямившись Конан снова поискал в толпе Сигмунда, но оборотень уже исчез. И странное напряжение отпустило киммерийца. Он широко улыбнулся и победно закричал, взмахнув над головой мечом, красным от крови поверженного противника.

Волчица бежала с холма на холм, вытянув хвост и опустив морду к земле. Следы безошибочно вели ее к цели. И вот она увидела его. Он вышел ей навстречу - рослый, стройный, сумрачный человек, безоружный, с непокрытой головой. Морозный ветер отбрасывал с его бледного лба соломенного цвета волосы. Он протянул к ней руки, и волчица замерла на миг, а после бросилась к нему огромными прыжками. Еще секунда - и вот она уже лижет его лицо, встав лапами ему на плечи.

"Милая, милая, родная моя, - бормотал он, лаская ее золотистый мех на загривке и теребя острые уши. - Маленькая, отважная девочка".

"Я не могу жить без тебя, отец, - услышал он мысленный призыв Соль. Эти люди вокруг... Они такие чужие, такие пустые, жалкие... Все, даже Синфьотли, даже Сунильд. Они так не похожи на нас..."

"Я знаю, дочка, я все знаю", - говорил Сигмунд.

"Синфьотли сводит меня с ума, - продолжала она. - Я ненавижу его. Он так похож на тебя... и совершенно другой. Я готова - разорвать его за это. Никогда я не была так одинока, отец".

"Малышка, - сказал ей Сигмунд. - Ты не должна больше превращаться в волчицу. Я сделал большую ошибку, показав тебе эту сторону нашей жизни".

"Но почему, отец? Мне так легко в этом теле, мне так свободно! Я больше не слабенькая девочка, я - вольный зверь. Пусть они боятся меня!"

Она завертелась волчком, лязгая зубами, потом бросилась на спину и вывалялась в снегу. Встряхнувшись, она уставилась на него сияющими глазами.

"И столько запахов вокруг, отец! И от меня самой так чудесно пахнет!"

"Знаю. Знаю..."

Волчица села, подняла голову, ластясь к человеку, и толкнула его под руку крутым лбом. Озаренный последним лучом заходящего солнца, Сигмунд казался ей очень красивым и очень печальным. Глаза его тонули в глубокой тени.

"Будь осторожна, Солнышко".

"Чего мне бояться, отец? Правда, поначалу я действительно испугалась, когда увидела, что мы сделали с убитым человеком... Но теперь я понимаю, что это было правильно. Иначе и быть не может. Они - еда дня нас. Мы дети Младшего Бога".

"И в этом наше проклятье, девочка".

"В этом наше счастье и благословение".

"Соль, ты не знаешь, о чем говоришь. Волчья природа берет в тебе верх, лишает ясного разума".

Волчица вскочила и помчалась, пыля снегом, выплясывая петли вокруг человека-оборотня.

"А если мне скучно, скучно, скучно быть просто женщиной! А если я не хочу выходить замуж и быть женой обыкновенного человека! А если я хочу рожать детей волку, волку, волку!"

"Опомнись, Соль!"

"Нет, нет, нет!"

"Соль!" - В его призыве появился оттенок властности, волчица Соль уловила это. Перед ее мысленным взором встал смутный образ, который она определяла как "Тот-Кто-Сильнее". Опустив голову, волчица приблизилась к оборотню и села у его ног.

"Соль, - повторил он мягче. Тот-Кто-Сильнее перестал хмуриться. Волчица тихонько взвизгнула. - Рано или поздно, Соль, люди выследят нас. Я уже мертв, девочка, я мертв, но ты жива, и тебе нужно постараться забыть обо всем. Стать просто человеком. Просто женщиной. Я хотел бы видеть тебя счастливой".

"Я так счастлива с тобой, отец".

"Меня скоро убьют, - спокойно продолжал Сигмунд. - Я не смогу жить, не терзая человеческую плоть. Зверь во мне так и рвется на волю".

"Тебя не убьют".

"Запомни, Соль. У нас с тобой есть две жизни: человеческая и звериная. Когда умирает человек, оживает зверь. Во мне жива только одна душа - волчья".

"И во мне! И во мне!"

Он опустил руку, провел пальцами по нижней челюсти волчицы. Она ласково прихватила его руку зубами.

"Соль, я хочу, чтобы ты поняла. Скоро, очень скоро они нападут на мой след. Я чувствую близость врага. Кто-то умный, хитрый знает обо мне слишком много... Когда он найдет меня, ты не должна быть рядом".

"Почему ты так уверен в этом?"

"Потому что один человек знает, кто я. Не догадывается, а з_н_а_е_т_. И, возможно, у него есть союзники".

"Откуда жалкий сын жалкого племени может что-либо знать о тебе? Никому, даже бабушке, не известно, кто ты такой, кто я такая. Никто на всем белом свете - ни одна живая душа - нет - нет - нет..."

Сигмунд сердито топнул ногой.

"Говорю тебе, он знает. Я прочел это в его глазах. У него нет ни малейших сомнений".

"Как это может быть, отец?"

"Он и сам наполовину дикий зверь. Юноша-варвар, пленник Синфьотли. Тот, что отнял мою первую жизнь, убив Сигмунда-человека в последней битве с киммерийцами. Сегодня он видел меня на гладиаторских играх. Другой бы обманулся, но только не он".

Волчица вскочила. Глаза ее загорелись красным дьявольским огнем.

"Я разорву его на части, отец! Я перегрызу ему глотку и прикачу к твоим ногам его окровавленную голову!"

Сигмунд безмолвно смотрел на охваченного охотничьим азартом зверя, опасного, кровожадного. И это - его дочь, нежное дитя, рожденное кроткой Изулт, которая была такой покорной, такой ласковой. Ему стало страшно, но превыше страха, превыше отвращения к своей хищной натуре оставалась смертная, властная тоска.

Чем чаще он и его дочь совершали превращения, тем меньше была нужда в кинжале Младшего Бога, и они сами не заметили, когда научились обходиться без него.

Над горизонтом показалась луна. Огромный шар, вновь набирающий полноту, повис на самом краю темного небосклона. И Сигмунд не вынес этого. Отчаянно вскрикнув, он переметнулся через голову и обернулся большим зверем. И сразу же мир для него стал другим, исчезли мучительные сомнения, не стало тоски, бесследно пропала жалость к людям, осмотрительность, тревога за Соль. Жажда жизни - деятельной, полной простых забот о еде, питье, - ночлеге - охватила его. Он подбежал к золотистой волчице, лизнул ее в нос.

"Моя Соль! - ликовал он. - Моя дочь! Нас с тобой двое, - только двое, и людям никогда не выследить нас!"

Волки помчались вздымая снег, и только луна на зимнем, ветрами умытом небе следила их одинокий путь.

На рассвете Сунильд проснулась словно от толчка. Ее разбудило непонятное беспокойство. Она лежала под шерстяными одеялами в своей тесной и темной спальне огромного дома и слушала. Старый дом спал. За долгие годы Сунильд успела изучить каждый шорох скрип каждой половицы. Мышь не пробегала в подполе без того, чтоб ее не уловило чуткое ухо хозяйки.

Сунильд прислушивалась, лежа без сна. Все как обычно: за закрытыми ставнями гуляет холодный ветер, в стойлах фыркают кони, в закутке возле кухни звучно храпит конюх Кай и в его объятиях прикорнула маленькая Хильда - служанка, недавно купленная вместо умершей в прошлую зиму старой стряпухи, вынянчившей еще саму Сунильд.

Хильда была родом откуда-то из Пограничных Королевств. Синфьотли нашел ее в Похьеле, куда они с Сигмундом ездили на ярмарку - покупать лошадей. Девушка была насмерть запугана. Ее украли из родительского дома разбойники-пикты. За два года она сменила пять хозяев. Тощенькая, с тонкими темными косичками, Хильда поначалу вызывала у Сунильд брезгливую жалость, но постепенно, видя, как старается новая стряпуха, хозяйка начала ее привечать. Как-то само собой вышло, что в комнатку Хильды перебрался конюх - это случилось недели через три после появления девушки в доме. Старая хозяйка застала их утром на кухне, снисходительно усмехнулась, и тем самым дело о замужестве Хильды было решено.

От Хильды мысли Сунильд сами собой перескочили к Соль - внучке, единственной наследнице. В последнее время с ней явно творилось что-то подозрительное. Девочка стала очень странной. И та ее отлучка - уж не на тайное ли свидание она ходила? И к кому? Сунильд снова подумала о пятнах крови на рубахе Соль. Может ли так статься, что Соль заманили в ловушку и обесчестили? Она покачала головой. Что-то здесь было не так. Не такая девушка Соль, чтобы поддаться на хитрость. Она хорошо знает себе цену. Гордая, умная, сдержанная - дочь своего отца, внучка своей бабки.

Незаметно для себя Сунильд снова задремала. Ее разбудил тихий стук в дверь. Кто-то царапался у входа в спальню. Старая женщина села, перебросила на грудь заплетенные в косу седые волосы.

- Госпожа Сунильд! - пропищал голосок Хильды.

- Входи, дурочка, - разрешила хозяйка.

Хильда влетела так, словно за ней гнались дьяволы, споткнулась о порог и едва не расплескала молоко, которое несла в большом глиняном горшке.

- Ну, что еще случилось? - спросила Сунильд. - Почему ты бледная и дрожишь?

- Ох, - простонала Хильда, - ноги не держат.

Сунильд выхватила у нее из рук горшок, потому что Хильда рухнула на хозяйскую кровать и уставилась на входную дверь вытаращенными глазами. Несколько секунд она беззвучно шевелила губами, потом перевела полный ужаса взгляд на хозяйку.

Сунильд осуждающе покачала головой.

- Детка, если ты не перестанешь трястись от страха и делать глупости только потому, что тебе опять что-то приснилось, я велю тебя выпороть.

- Ох, госпожа Сунильд, если бы мне это приснилось! Лучше бы так. Попробуйте молоко, попробуйте.

- При чем тут молоко? Хильда, почему ты врываешься ко мне с этим дурацким горшком? - рассердилась Сунильд, но все же наклонилась и понюхала молоко. - Кислое, - сказала она, все еще недоумевая. - Ну и что с того? Слушай, детка, я ценю твое усердие. Ты действительно хорошая кухарка, и все мы рады, что ты живешь в нашем доме. Но все-таки не стоит будить меня сообщением, что молоко скисло. Не такая это страшная вещь, и я полагаю, ты сама придумаешь, что из него приготовить.

Хильда вцепилась в горшок мертвой хваткой.

- Это утреннее молоко, госпожа! - запричитала она. - Утреннее! На рассвете его надоили, а спустя полчаса оно было уже кислое.

- Грязный горшок, - предположила Сунильд.

Хильда залилась слезами.

- Если бы грязный, госпожа Сунильд, только я все начисто отмыла еще с вечера...

- К чему ты клонишь?

- А кони? Кони такие, будто на них всю ночь носились, не разбирая дороги! В мыле, на губах пена, дрожат, храпят... а ведь мой Кай вчера почистил их, напоил, засыпал свежего сена. И собаки под утро скулили, тявкали, словно бы от страха. В доме какая-то нечисть госпожа, вот что все это значит! Да спасут нас всемогущие боги...

Она плакала от страха. Большой рот Хильды распух, остренький носик покраснел. Залитые слезами глаза в немой мольбе уставились на Сунильд.

Старая хозяйка, услышав это, точно окаменела. Признаки, перечисленные девушкой, были бесспорны и очевидны. Сунильд и сама чувствовала, что какая-то темная, мрачная тень нависла над их домом. И как ни боялась Сунильд признаться в этом самой себе, но видела она и другое: крыло этой черной тени задело Соль.

Хильда тихо шмыгала носом у плеча хозяйки. Сунильд вернула ей горшок с молоком, погладила по волосам.

- Никому об этом не говори, детка, - велела она. - И своему Каю скажи, пусть помалкивает. Не хватало еще, чтобы о нашем доме пошла дурная слава.

- Мне страшно... - прошептала Хильда. - На рассвете _о_н_о_ как будто посмотрело на меня...

- Кто - "оно"? Опять твои сны, Хильда.

- Нет, не сны... И у _н_е_г_о_ красные глаза...

- Деточка, ступай на кухню и займись завтраком. Я сама во всем разберусь. И ничего не бойся.

Сунильд отстранила цеплявшуюся за нее служанку и встала с кровати. Не спеша оделась, убрала волосы под платок. Насмерть перепуганная девушка все сидела на кровати, прижимая к себе горшок со скисшим молоком, и следила за хозяйкой большими, полными слез глазами.

Стараясь не выдать своего беспокойства, Сунильд направилась прямо в спальню внучки.

Соль была дома, и старая женщина мысленно вознесла хвалу богам. Девушка спала по одеялом из собачьих шкур и во сне вздыхала и тихо постанывала. Когда Сунильд наклонилась над ней, она не проснулась, только мотнула головой и сильно вздрогнула. Сунильд уловила незнакомый, тяжелый запах - как будто в комнате побывала большая мокрая собака - и подумала, что давно уже не проветривала собачьи шкуры, которыми в холодные зимние ночи укрывалась Соль. Надо будет распорядиться, подумала она, пусть Хильда хорошенько вытряхнет их и почистит снегом.

Соль снова застонала. Сунильд прислушалась и ей даже показалось, что девушка не стонет, а повизгивает и поскуливает, как охотничья собака, которой снится охота. Когда Соль зашевелилась в беспокойном сне, одеяло сползло, и Сунильд увидела ее босые ступни. Соль поджимала и расслабляла пальцы ног. В этом рефлексивном движении было что-то настолько нечеловеческое, что Сунильд ощутила холод в груди, и сердце старой женщины сжали ледяные пальцы.

Во сне полудетское личико Соль казалось взрослым и прекрасным. Сунильд никогда еще не видела ее такой. И этот очень красный, жадный рот... В складках губ Соль старая женщина увидела тайную боль и тайный порок. И она стала намного старше, маленькая Соль. В свои тринадцать лет она выглядела теперь на семнадцать, а то и на двадцать. Она становится взрослой, вот в чем дело, сказала себе Сунильд и направилась к выходу. Ничего страшного не происходит, упрямо твердила она себе, спускаясь по лестнице на кухню, чтобы отдать необходимые приказания Хильде. Просто нужно проветрить одеяла и поскорее выдать Соль замуж.

Конан сгрыз мясо, потом высосал из кости мозг, запил трапезу чудовищным количеством пива и только после этого перевел дух. Нельзя сказать, что варвар смирился со своей участью, - однако он начинал уже находить в гладиаторской жизни хорошие стороны. У него появились - нет, не друзья, но люди, с которыми он предпочитал иметь дело. На тренировках Конан выбирал себе противников посильнее и потяжелее, инстинктивно избегая хитрецов и лукавцев - Каро, Аминту, еще нескольких. Гунастр, конечно, видел это, но пока что не вмешивался.

Иногда в гладиаторскую казарму приходили воины - гиперборейцы и асиры, порой из знатных семей, - посмотреть на нового гладиатора, который запомнился им на игрищах в память Сигмунда, поразмяться, взять у Гунастра один-два урока. Некоторые выражали желание помериться силой с Конаном, но Гунастр чаще всего под каким-нибудь предлогом отказывал - боялся за жизнь почтенных господ надо полагать. И это тоже вызывало у Конана приятное чувство. Ему льстило, что его считают опасным..

- Привет, киммериец! - услышал он знакомый голос и нехотя поднял глаза. К нему подсел Арванд. Конан молча смотрел на него и откровенно ждал, пока ванир уйдет. Но Арванд не уходил.

- Слушай, мальчик... - начал он.

Конан зашипел от злости и не выдержал:

- Я тебе не мальчик. Мне уже пятнадцать, и мужчина моего возраста не позволит, чтобы...

Арванд прикусил губу, чтобы не расхохотаться, с видимым усилием подавил приступ неуместной веселости и испытал прилив острой благодарности к повару Акуну, который очень кстати подскочил и спросил, не угодно ли ему пива.

- Кувшин не помешает, - сказал Арванд. Акун поклонился. Он знал, что Арванду предстоит когда-нибудь стать его хозяином, и заранее мостил дорожку к сердцу будущего владыки. Арванд видел это, усмехался, принимал как должное - и помалкивал. Жизнь приучила его не отказываться ни от чего - что бы она ему не предлагала.

Налив себе полную кружку, он предложил пива и Конану. Тот ответил хмурым взглядом.

- Господское, - пояснил Арванд.

Конан взял кувшин, раскрыл рот пошире у влил в себя остатки пива (добрую половину кувшина), после чего обтер губы, и сердито уставился на Арванда.

- Ну? - спросил он наконец с неприкрытой злобой.

Арванд засмеялся. Конан побагровел.

- Ну-ну, - сказал Арванд. - Как тебя все-таки зовут, киммериец?

- Конан, - ответил юноша. - Что тебе нужно от меня?

- Что тебе известно о Синфьотли?

Этот вопрос заставил Конана подскочить.

- То, что я убью его, - сказал Конан.

- Я говорю вполне серьезно, Конан.

- И я серьезно, - оскалился варвар. - Он унизил меня, он вообразил, будто может держать меня в плену и заставлять драться себе на потеху...

- Но ведь ты дерешься?

- Только потому, что мне это нравится, - отрезал Конан.

- Если ты не будешь побеждать, ты никогда не вырвешься на свободу и не отомстишь - напомнил ему Арванд. - А пока не настало время, постарайся устроиться здесь как можно лучше.

Конан набычился, не понимая, к чему клонит собеседник.

- Ты слишком хитроумен для меня, ванир.

- Не ломай позвоночник слугам, не кидайся на решетки, не старайся в тренировочном поединке отделать противника до крови, - сказал ванир. - Это совет.

- Я не нуждаюсь в твоих советах.

- Конан, - настойчиво проговорил Арванд - скажи мне, что ты знаешь о Сигмунде и Синфьотли? Это очень важно.

- Почему?

- Если ты что-то о них знаешь, то понимаешь почему.

- Какое мне дело до ведьмы и вервольфа? - брякнул Конан. Мгновением позже он сообразил, что выпитое пиво лишило его обычной осмотрительности, но слово, как известно, не воробей. - Тьфу! - в сердцах плюнул киммериец. - Отстань, Арванд. Ничего я тебе не буду рассказывать.

- Ведьма? - переспросил Арванд, начиная понимать. - Детские следы на снегу возле отпечатков волчьих лап... Значит, их и вправду двое...

Конан склонился над столом и схватил Арванда за плечи.

- Забудь, что я сказал, понятно? До них мне нет никакого дела, и тебе тоже. Пусть сожрут хоть полгорода, нам-то что? Эти гиперборейцы держат нас в плену, заставляют проливать кровь себе в угоду, а нам без всякой пользы...

- Я не прошу тебя рисковать собой, - холодно ответил Арванд высвобождаясь из его железной хватки. Он знал, что этими словами наносит киммерийцу тягчайшее оскорбление. - Я ненавижу оборотней. Любая вермагия вызывает у меня жгучее желание избавить мир от еще одной нечисти, и за это я жизнь готов отдать. Но ты, конечно, другое дело. Я прошу тебя только об одном: если ты что-то знаешь о Сигмунде, расскажи мне. Все-таки это я принес тебе воду, когда ты страдал от жажды.

- А я не выдал тебя, когда Гунастр поколотил за это ни в чем не повинного повара, - возразил Конан. - Так что мы, считай, квиты.

- Конан, пожалуйста.

Конан покусал губы и вдруг махнул рукой.

- Мне и самому противно. Как подумаешь об этих волках...

- Сигмунд действительно мертв? - перебил Арванд.

- Нет, - прямо сказал Конан. - Я видел его на игрищах.

- Волком?

- Нет. Человеком. Я сразу узнал его: он как две капли воды похож на Синфьотли, только без шрама на щеке.

- Как ты думаешь, он ведьмак?

- Нет, - сказал Конан. - Он сын Младшего Бога.

- Та-ак, - протянул Арванд мрачнея. - А девушка?. Ведь это Соль, глухая, так?

- Да, - подтвердил Конан. - Соль. Так ее зовут.

- Ее можно как-нибудь освободить от заклятия?

- От какого заклятия? - не понял Конан.

- Так ведь Сигмунд связал ее чарами, иначе почему бы ей помогать волку-оборотню...

- Чарами связал, как же... - Конан усмехнулся. - Тебе, конечно, хотелось бы видеть в этой бедняжке невинную жертву, но не получится. Она ничем не отличается от Сигмунда.

- Что ты имеешь в виду?

- Только то, что она - его плоть и кровь. И коль скоро ты так ненавидишь оборотней, тебе придется взяться за них обоих.

- Плоть и кровь? - переспросил Арванд, становясь как туча.

- Разумеется. Соль - его дочь.

- Не может быть...

- Еще как может, - сказал Конан. - Впрочем, мое дело сторона. Если эти гиперборейцы перегрызут друг другу глотки, будет легче дышать в этом мире, только и всего.

Арванд обеими руками вцепился в волосы, все еще густые, хотя и с проседью. Конан с удивлением заметил, что ванир по-настоящему расстроен, и толкнул его локтем.

- Эй, ты что? Что с тобой?

Арванд поднял голову и посмотрел Конану в глаза.

- Сделай мне одно одолжение, киммериец, - попросил он тихо. Конан небрежно передернул плечами. - Не рассказывай никому... о ней.

- Может быть, будет лучше, если Синфьотли узнает правду? предположил Конан. В его мыслях сразу же пронеслось сладостное видение: безграничное отчаяние асира, которому сообщают, что его жена родила дочь от другого и что дочь эта по ночам шляется в компании с вервольфом-людоедом...

Но Арванд покачал головой.

- Синфьотли не поверит. И только испортит дело.

Конан еще раз пожал плечами.

- Мне плевать на все это, Арванд, я вовсе не горю желанием пошушукаться с Синфьотли о его семейных тайнах.

Арванд поднялся из-за стола и, не простившись с киммерийцем, вышел.

- Теперь твоя очередь, киммериец! - сказал Гунастр.

Конан отбросил с лица копну нечесаных черных волос и вышел вперед. Посреди двора служители укрепили высокий шест с полосками, сделанными красной краской. Шест был весь испещрен зарубками - на нем тренировались, отрабатывая быстроту реакции. Гунастр указывал отметку, а гладиатор должен был мгновенно поразить ее мечом. Конану, наблюдавшему за этим со стороны, тренировка казалась детской забавой. Однако на деле все оказалось намного сложнее. Гунастр с легкой усмешкой смотрел, как лицо молодого гладиатора становится все более серьезным и сосредоточенным. Когда Конан попросил дать ему передышку, чтобы снять меховую куртку, Гунастр прищурился, больше ничем не выдав своего удовольствия. Промучив так Конана с час, Гунастр наконец отпустил его выпить кружку пива, после чего погнал сражаться на копьях с вертлявым Аминтой.

Отставив кружку, Конан хмуро поглядел на старого воина, но воли своему раздражению не дал. В глубине души киммериец понимал, что Гунастр прав, и знал, что и сам он, окажись Конан в роли содержателя подобной казармы, поступал бы точно так же. Поэтому он только блеснул глазами, принимая из рук Акуна копье - длинное, тяжелое, с деревянным утолщением вместо железного наконечника. Интересно, где сейчас бродит Арванд мелькнуло в мыслях киммерийца, почему его нет в казарме? Уж не хочет ли ванир сегодня ночью устроить засаду на вервольфа? Конан сердито мотнул головой. Вот еще не хватало - забивать себе мысли всякой ерундой. Этот сумасшедший охотник на вервольфов из Ванахейма может хоть шею себе свернуть выслеживая оборотня и ведьму, - Конану-то что за печаль!

Аминта, приплясывая, кружил вокруг киммерийца, опустив копье на уровень груди. Подбираясь Конан ждал атаки, готовый мгновенно отразить нападение. Он уже знал, что насмешник Аминта ловок и увертлив, но не всегда внимателен и позволяет себе отвлекаться. Киммериец надеялся воспользоваться этой слабостью своего противника. Наконец Аминта сделал быстрый выпад. Тупой наконечник копья едва не ударил Конана в грудь - будь оружие настоящим, враг Аминты неминуемо был бы пронзен насквозь - однако в последнее мгновение Конан отпрянул назад одновременно выбросив вперед руки с копьем. Вот когда ему стало окончательно ясно, что недаром он потратил столько часов на бессмысленные битвы с деревянной палкой! Удар был лаконичен и точен. Он пришелся в солнечное сплетение Аминты, и молодого гладиатора, рухнувшего на плиты, утащили в его каморку - отлеживаться.

Конан расставил ноги пошире, оперся о свое копье и громко расхохотался.

- На это я никогда не соглашусь, Арванд - в пятый или шестой раз повторил Гунастр.

Содержатель казармы и его ближайший помощник сидели за столом в доме Гунастра - небольшом деревянном строении, расположенном в двух кварталах от казармы. В этом сказывалась предусмотрительность умудренного кровавым опытом Гунастра: в случае бунта в казарме (а такое, хоть и не часто, а случалось) мятежники не смогут мгновенно расправиться с хозяином. Дом был старый, добротный: тяжелые деревянные двери, маленькие оконца, больше похожие на бойницы. Это жилище досталось Гунастру от деда, а тому - от его деда, и простояло оно без малого три столетия. Арванд знал, что, скорее всего, именно ему предстоит унаследовать дом от старого вояки, ибо Гунастр так и не удосужился обзавестись семьей, а вся его родня еще много лет назад была вырезана ордой диких пиктов, наводивших ужас на Пограничные Королевства.

- Я знаю, что советую, - настойчиво сказал Арванд. - Этого мальчишку следует не только укротить, но и приручить.

- Мне странно слышать от тебя такие глупости. - Гунастр налил вина себе и своему собеседнику. - Я не предполагал, что ты так наивен. Ведь ты со мной уже не первый год и должен был научиться видеть, кому можно доверять, а кому нельзя.

- Ты полагаешь, я этого не вижу?

Гунастр фыркнул и поперхнулся вином. Кашляя, он выговорил:

- Под лед тебя, к богам ада! Как же ты можешь что-то понимать в моих гладиаторах, нерадивый ты раб, если советуешь мне отпустить погулять в город строптивого киммерийца? Да он в ту же ночь передушит пол-Халога и удерет в свои горы.

- Ничего подобного.

- Давай прекратим этот бессмысленный разговор. Оттого, что мы переливаем из пустого в порожнее, все равно не будет толку. Лучше потолкуем о бабах.

Арванд обхватил свою кружку обеими ладонями и наклонился вперед.

- Будет куда полезнее, если этот дикарь станет видеть в тебе своего друга, - сказал он, не обращая внимания на то, что Гунастр шумно вздохнул и выразительно закатил глаза. - В конце концов, ведь ты ему не хозяин. Он принадлежит Синфьотли, значит, и главный его недруг - Синфьотли, а ты всего лишь надзиратель и возможный союзник. Отпусти его со мной в город. Обещаю не сводить с него глаз.

- Ну да, до того момента, пока он не воткнет тебе в шею ржавый гвоздь, ты будешь исправно следить за ним. Но после твоей смерти, Арванд, следить за ним будет уже некому....

- Знаю, и он перережет пол-Халога.

- Напрасно тратишь время. И прекрати ухмыляться, чертов ванир. Меня тошнит от твоих улыбочек.

- Я не ухмыляюсь.

Гунастр вдруг понял, что очень устал от бессмысленного спора и, что сейчас уступит своему помощнику, лишь бы тот отстал.

- Скажи мне откровенно, полоумный гладиатор, что ты задумал?

- Я хочу навестить вместе с ним одну очень добрую женщину...

- Женщину? Дьяволы преисподней, только этого не хватало...

- Ты, старый извращенец, и не понимаешь, как прекрасны эти не похожие на нас создания.

Гунастр поднял брови и в изумлении покачал головой.

- Удивительно, что я до сих пор терплю твою наглость.

Арванд рассмеялся.

- Благодарность киммерийца обезопасит тебя от его нападений, ведь варвары умеют быть признательными. Куда в большей степени, чем цивилизованные люди.

- Ты прав, - сдался наконец Гунастр. - Но учти, если что-нибудь случится, я выдам тебя родственникам погибших, а уж что они с тобой сделают - это меня не касается.

- Идет, - сказал Арванд.

Киммериец смерил Арванда недоверчивым взглядом, когда тот отпер замок и сделал приглашающий жест.

- Выходи же, - повторил тот. - Сегодняшний вечер наш. Я выпросил для тебя разрешение прогуляться в город.

Конан выскочил из своей каморки, все еще опасаясь подвоха. Видя его настороженность, Арванд улыбнулся.

- Мы идем в гости, - сказал он.

- Зачем это? - проворчал варвар. - Мне и здесь неплохо.

- Есть одно дело.

- Нужно кого-нибудь убить? - с надеждой спросил Конан, которого только что озарила эта догадка.

Арванд поперхнулся.

- Ты неисправим, киммериец. Нет, пока что никого убивать не надо. Идем же, клянусь, тебе понравится.

Гладиаторы вышли за ворота, и стражники тут же заложили за ними засов с внешней стороны казармы. Конан и Арванд двинулись по заснеженным улицам Халога.

Конан оглядывался по сторонам, запоминая расположение домов, переулков, подворотен и лазеек. Делал он это весьма откровенно, отчасти вследствие отсутствия навыка в таком деле, как скрытность, отчасти из желания продемонстрировать свое презрение этому ваниру. Арванд безмолвно усмехался. Он слишком хорошо понимал, что творится в душе молодого киммерийца.

Возле харчевни с вывеской, изображающей огромного бурого быка, на каждый рог которого было насажено по человеку, Арванд остановился.

- Здесь, - сказал он и толкнул низкую дверь с деревянной ручкой, потемневшей и отполированной тысячами прикосновений.

Вслед за ваниром Конан вошел в задымленное помещение, где было полно народу. Люди сидели на скамьях вдоль стен за длинными столами - ели, пили, галдели, стучали кулаками. Несколько дородных девиц, полураздетых и распаренных от духоты, суетились, разнося ужин и выпивку и уворачиваясь от щипков и неуклюжих попыток ухватить их за грудь. Конан проводил взглядом одну из них, потом другую. Перевел глаза на жующих и пьющих. С удивлением поймал себя на мысли о том, что потискать девушку ему, пожалуй, хочется больше, нежели расквасить физиономию кому-нибудь из этих противных гиперборейцев.

Арванд засмеялся и положил руку ему на плечо. Конан слегка вздрогнул, и ванир, почувствовав это, тут же убрал руку.

- Идем же, я познакомлю тебя с хозяйкой этого заведения. Ее имя Амалазунта, но мужчины называют ее Изюмчик. Клянусь, она и впрямь настоящий изюм - сладкая и липучая.

- А что такое "изюм"? - спросил Конан.

- Такое лакомство в Туране.

Конан шевельнул бровями, но ничего не сказал.

Предупрежденная заранее, Амалазунта ждала в своей комнате наверху. Арванд сразу заметил, что она нервничает.

- Привет, Черника, - сказал Арванд. - Ты еще на отмыла ротик? Так и ходишь с пятнышком под носом?

- Привет, - ответила она сердито.

- Гостей принимаешь?

- Только по одному, - ответила Амалазунта и бросила на Конана оценивающий взгляд. - И боюсь, ванир, что сегодня тебе здесь просто нечего будет делать.

- Тем лучше, - хмыкнул Арванд. - Я предамся неумеренному пьянству.

Конан стоял посреди тесной спаленки, чувствуя себя громоздким и неуместным предметом, и потому медленно сатанел.

- Желаю удачи, - сказал Арванд поцеловал Амалазунту в губы и вышел, захлопнув за собой дверь.

Амалазунта почувствовала, что краснеет. Она вдруг растерялась. Варвар продолжал молчать, хмуро глядя на нее холодными глазами, и не двигался с места. Он еще не решил, как ему относиться к ситуации: то ли переломать здесь всю мебель, связать женщину и удрать (но куда? и без провизии? безоружным?), то ли раздеть ее и выяснить наконец, стоит ли так переживать из-за женщин, как это делают некоторые знакомцы Конана.

- Как тебя зовут, красивый юноша? - спросила Амалазунта хриплым от волнения голосом.

- Конан, - буркнул он. - А тебя звать Амалазунта.

- Иди сюда, Конан, - позвала она еще более сипло.

Он отбросил последние сомнения и развязно плюхнулся рядом с женщиной. Кровать угрожающе затрещала под его внушительным весом.

- А у тебя всегда такой голос? - вдруг спросил он.

Женщина засмеялась и закашлялась.

- Нет, - сказала она.

- А, - отозвался Конан.

- Хочешь вина? - предложила трактирщица. - Мы с сестрой покупаем. Ты какое любишь - красное или белое?

- Неразбавленное, - сказал Конан.

Амалазунта рассмеялась, разливая вино по кружкам. Конан мрачно косился на нее, желая выяснить, уж не над ним ли она потешается. Но она выглядела такой славной и доброй, что в эту минуту он почти понял людей, мечтающих только о теплом доме, заботливой хозяйке и выводке детишек. Он глотнул действительно неплохого вина, поглядывая при этом на пухлую губку и бархатистую родинку Амалазунты, приникшей к своей кружке. Она заметила его взгляд и прошептала: "Что?.." Конан с грохотом поставил кружку на пол и схватил Амалазунту за плечо. Она с готовностью подсела к нему на колени. Губами, сладкими от вина, она поцеловала его в губы, одновременно с этим распуская завязки на груди. Припомнив откровения сверстников, Конан запустил ей за шиворот свою широкую мозолистую руку и нащупал роскошный бюст трактирщицы.

- Вот здорово, - сказал он. - Какие они у тебя мягкие... Они у всех такие?

- Что значит "у всех"? - обиделась Амалазунта, гордившаяся своей грудью, которая была, признана одной из наиболее соблазнительных в Халога.

- Просто я думал, грудь у женщин твердая, как камень. Вроде мускула... - Для наглядности он потыкал в свой железный бицепс.

"Какой дикий, - думала Амалазунта, чуть не облизываясь, - какой неиспорченный..."

Тем временем Конан неумело, но с энтузиазмом заголил ее до пояса и уложил на кровать, пристроившись рядом. Грубые мозоли на ладонях юноши царапали нежную кожу Амалазунты. Неловко повернувшись он задел ее бедро угловатым коленом, но даже не заметил этого. И когда его лапы сжали ее в объятиях так, что ребра женщины хрустнули, она только и подумала: "Наделает он мне синяков, медведь киммерийский".

Дальнейшее развитие событий от нее уже не зависело. Самозабвенно отдаваясь бурным, хотя и несколько беспорядочным ласкам варвара, Амалазунта, как в тумане, подумала о том, что последним аккордом этой симфонии наслаждения будет утренний рассказ о приключении старшей сестре.

Хильда спала плохо. К ней опять вернулись ночные кошмары, время от времени терзавшие молоденькую служанку Сунильд до того, как она появилась в этом зажиточном и почтенном доме. Она вновь видела, как дикая орда врывается в ее родную деревню, как падают под ударами копий и мечей близкие... копыто мохноногой лошади бьет по кувшину, и ослепительно белое молоко разливается по земле, брызги попадают Хильде на лицо, она слизывает их и понимает, что молоко скисло... Вся в слезах, она проснулась и обнаружила, что на кухне темно, в оконце висит молодой месяц, а то место в кровати, где обычно спит конюх Кай, пустует. Хильда пошарила в темноте, позвала приглушенным голосом: "Кай!" - но его нигде не было. Она вспомнила их вечерний разговор. Перед тем как отойти ко сну, Кай говорил, что его беспокоит поведение лошадей и что он подумывает провести ночь в конюшне и выяснить, что там происходит. Напрасно девушка отговаривала его. Кай только посмеялся над ее опасениями.

- Злые силы, говоришь?! - усмехнулся он и погладил по волосам перепуганную Хильду. - Бедняжка Хильда, ты шарахаешься от каждой тени.

- Кай, умоляю тебя. - Она заплакала. - Кай, не ходи. Если ты мне не веришь...

- Нет, почему же, я тебе верю. Что-то там происходит, ведь лошади не будут беситься ни с того ни с сего. Но вряд ли это "что-то" уйдет от доброго копья.

Но Хильда плакала так жалобно, умоляла так настойчиво, что он нехотя согласился остаться на ночь в кухне. И вот теперь она поняла, что согласие было притворным, только чтобы она перестала плакать и причитать. Стоило ей заснуть, как он тут же выскользнул за дверь и был таков. Мужчины всегда все делают по-своему, горестно подумала девушка, снова укладываясь в кровать.

Тревога не оставила ее, наоборот, стала еще сильнее. Ей казалось, что какая-то темная тень подходит к ложу, выступая из темноты сгустком сплошного мрака, потом открываются горящие красные глаза и Хильду обдает чье-то смрадное дыхание. Она хотела было закричать и проснуться - и подавилась криком. А тень все стояла и смотрела, и Хильда не могла пошевелиться. Минула, казалось, вечность, прежде чем страшные глаза закрылись и ужас отпустил служанку.

Она проснулась, вытерла с лица холодный пот. Сон был таким ярким, что Хильда даже подумала: уж не наяву ли все происходило?

Кая все еще не было. Заснул небось, сидя в засаде. Дрожа от холода, Хильда набросила на плечи теплую шаль - подарок Сунильд - и обулась. Вновь ее охватила тревога. Хильда выбежала из кухни и стремглав помчалась в сторону конюшни. Небо уже посветлело. Снег скрипел под кожаными башмаками. За ночь у северной стены дома намело сугробы, и с жутким предчувствием Хильда принялась осматривать свежий снег. Она была почти уверена, что сейчас увидит следы огромного волка. Замирая от страха, девушка наклонилась ниже, вглядываясь в рыхлый снег... и увидела. Следы были четкими и совсем недавними. Их еще не успело припорошить. Однако эти отпечатки оставили не волчьи лапы. Следы были человеческие. Всего час или два назад здесь пробежали маленькие босые ножки. Дыхание Хильды пресеклось. От ужаса она застыла на месте, полураскрыв рот.

- Боги, _ч_т_о_ это? - беспомощно пролепетала она онемевшими губами. Присев на корточки, девушка прикоснулась к следам дрожащими, пальцами. Она не понимала, почему ее испугало именно то, что следы такие маленькие, точно детские. Может быть, потому, что она ожидала найти свидетельства присутствия кого-то огромного, устрашающего.

- Кай! - сдавленным голосом вскрикнула она и вскочила на ноги. Она бросилась в конюшню, не замечая, что башмак с левой ноги свалился и увяз в сугробе. - Кай!

В конюшне было темно и резко пахло лошадиным потом. Девушка вытянула вперед руки и наткнулась на лошадиную морду. Ноздри животного трепетали. Хильда провела ладонью по его шее - животное было покрыто потом. Лошади в темноте беспокойно фыркали. Когда глаза Хильды свыклись с мраком, она различила сломанную перегородку. Белая кобыла лежала на окровавленной соломе с распоротым брюхом. Чувствуя подступающую к горлу тошноту, Хильда увидела зародыш жеребенка, вываленный из живота несчастной лошади вместе с внутренностями. Рядом с этими бесформенными останками бессильно лежала человеческая рука. Хильда захрипела, силясь крикнуть, позвать на помощь. Спазмы сдавили ее горло, и ее стошнило прямо на солому. Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем ей удалось прийти в себя и пошевелиться: Хильда сделала шаг вперед и прислушалась. Ничего. Еще шаг. Еще.

- Кай! - закричала она во весь голос.

Ей ответило тихое лошадиное ржание.

Превозмогая себя, Хильда подошла к белой лошади и обеими руками обхватила тушу в попытке сдвинуть ее. Наконец ей удалось вытащить из-под трупа Кая. Конюх был мертв. Левый глаз, неподвижный и белый, смотрел прямо на Хильду. Правая глазница была пуста и окровавлена. На шее остались следы чудовищных клыков, вся грудь исполосована когтями. Тупо глядя на обезображенный труп, Хильда замерла. Потом склонилась над ним и, не замечая выкаченного глаза и мертвого оскала, делавших Кая страшилищем, поцеловала его в лоб и в обе щеки.

Возле переднего копыта лошади что-то блеснуло. Хильда машинально протянула руку и подняла маленький блестящий предмет. Ей показалось, что это брошка или амулет. В темноте было не разобрать; Хильда завязала находку в угол шали и тут же забыла о ней.

Она встала. Голова убитого, покоившаяся у Хильды на коленях, с глухим стуком упала на пол. Пошатываясь девушка вышла во двор, набрала в горсть снега и стала вытирать лицо, запачканное кровью.

За спиной Хильды послышались чьи-то шаги. Тяжелые, мужские шаги. Хильда отчаянно закричала: "Нет!" - и упала на колени, закрывая лицо руками. Ее схватили и поставили на ноги. В розоватом свете раннего утра девушка узнала наконец своего хозяина - Синфьотли.

Белея, Хильда стала оседать в его руках. Асир сильно ударил ее по щеке и встряхнул.

- Очнись, девочка, - сказал он. - Приди в себя.

- Господин Синфьотли, - пролепетала Хильда, - это вы...

Слезы потекли по ее щекам, и она прижалась лицом к рукам Синфьотли. Он отстранил ее от себя.

- Что ты делаешь здесь в такой час, Хильда?

- Кай...

- Что с ним?

- Господин, он мертв. И белая кобыла, и нерожденный жеребенок...

- Как мертв? Почему?

- Волк разорвал их на части.

- Все-таки это был волк.... Но почему же Кай оказался ночью в конюшне?

- Он караулил, хотел подстеречь ночного разбойника... Я говорила, я знала, что добром не кончится, но разве мужчины слушают совета?

- Перестань причитать, детка, слезами горю не поможешь. Кай хотел изловить волка и погиб?

Она кивнула. Губы ее тряслись. И без того большой рот Хильды распух от плача.

- А ты почувствовала беду и пошла его искать так?

- Да...

- Ты видела следы волка?

Вместо ответа Хильда задрожала и прикусила губу.

- Хильда! - Он снова встряхнул ее... и вдруг пальцы его разжались. Он увидел след босой детской ноги. - Боги! - прошептал он. - Оборотень... Значит, это правда - то, что болтают люди, и в Халога действительно бродит вервольф... Но почему такой маленький след?

Девушка затрясла головой. Она хотела сказать, что именно это и перепугало ее больше всего, но не успела. Синфьотли уставился на служанку изучающим взглядом. Он только сейчас обратил внимание на странный облик Хильды. Она была почти раздета - если не считать рубахи (шаль с завязанной в уголке находкой она обронила в конюшне, даже не заметив этого) - и боса на одну ногу. Рубашка и руки Хильды были запятнаны кровью: кровавое пятно осталось на скуле после того, как она поцеловала погибшего.

Синфьотли так сильно сжал ее запястья, что она вскрикнула.

- А волчьих следов, значит, нет?.. - сказал он. Лицо хозяина, пересеченное красноватым шрамом, приняло угрожающее выражение и показалось и без того запуганной девушке дьявольским. Она задергалась пытаясь освободиться, и наконец завизжала:

- Пустите!

- Ты! - глухо проговорил Синфьотли. - Ясень Игга, как же мне раньше в голову не пришло! В моем доме!

- Я не понимаю, о чем вы говорите! - В ужасе она забилась, как пойманный зверек.

- Все ты понимаешь.

- Клянусь вам, господин, нет!

- Поймешь, значит, когда в тебя вгонят осиновый кол.

Она широко раскрыла глаза и застыла. До нее не сразу дошел смысл этих страшных слов. А когда она поняла, то испустила громкий вой, похожий больше на крик подраненного животного, и изогнулась дугой в тщетной попытке вырваться из железных клещей Синфьотли.

- Лисица, - с отвращением сказал он. В этот момент девушка и впрямь была безобразна, как настоящая ведьма. Ключицы выступили, жилы на тоненькой шее напряглись, рот растянулся едва ли не до ушей. Жалкие волосы Хильды слиплись от пота. Синфьотли ударил ее по лицу так, что в глазах у нее почернело, скрутил ее, ловко связал своим поясом и как есть, раздетую и наполовину босую, потащил к дому, где собирался обычно Совет Старейшин.

Когда Арванд ближе к вечеру появился в "Буром Быке", Амалафрида встретила его кислой улыбкой.

- Дай мне мяса и побольше вина, прекрасная Амалафрида, - обратился к ней Арванд, от которого уже несло пивом. - Воистину, твои руки - весла котлов, твои ноги - столпы очага, твои глаза - факелы спальни, твои...

- Забирай свое вино и отойди от меня, - оборвала его излияния женщина, с силой отпуская на прилавок большой синий кувшин с отбитым носиком. Кувшин изображал дятла.

Арванд взял его в руки и покачал головой в преувеличенном сожалении.

- Видно, и эта птичка, подобно мне, пыталась достучаться до твоего каменного сердца, о лань в лоне Бурого Быка, в надежде поживиться червячком твоей благосклонности. Но, увы, твое сердце как камень и она разбила о него свой клювик...

- Сейчас будет тебе червячок, - рявкнула Амалафрида. - Проваливай, кому говорят!

- Ладно, ухожу. А где Черничное Пятнышко? Может, она будет со мной поласковее.

- Амалазунте ты теперь и даром не нужен. У нее там, наверху, сидит а еще вернее, лежит - гора стальных мышц, снабженная бездонным желудком и напрочь лишенная мозгов. Идеальный мужчина, как раз под стать моей сестрице.

Арванд хихикнул. Фрида еще больше рассвирепела.

- С тех пор как он повадился таскаться к ней, он обожрал нас хуже целого полка ландскнехтов! Разорение! А она и слышать не хочет о том, чтобы умерить расходы. Говорит, что он трудится за четверых, а кушает только за троих, - экономию выискала, дрянь эдакая!

Арванд был уже багровым от смеха. Наконец Амалафрида нашла, что тот слишком уж развеселился для того, чтобы быть просто сторонним наблюдателем этой истории, и подозрительно спросила:

- Уж не ты ли его сюда и привел, старый сводник?

- А что? - Арванд не смог удержаться от ухмылки. Фрида исходила пеной от злости и зависти.

- Так вы все заодно! - закричала она.

Арванд попятился.

- Только не бей меня, прекрасная, - сказал он, но Фрида продолжала бушевать:

- Это заговор!

- Но ведь у тебя есть такой замечательный погонщик... - напомнил ей Арванд.

Последнее замечание переполнило чашу терпения старшей сестры. В голову Арванда полетела увесистая глиняная кружка. Гладиатор ловко увернулся, и метательный снаряд угодил в ни в чем не повинного охотника, промышляющего пушниной. Тот немного покачнулся, поднялся из-за стола и стоя поглядел на Амалафриду. При виде его широких плеч разбушевавшаяся трактирщица вдруг разом успокоилась и устремилась к пострадавшему.

- Вы не пострадали? - осведомилась она. - Мы могли бы подняться в мою комнату и перевязать ваши раны. Я умею врачевать тела...

Арванд откровенно захохотал и с кувшином в руке начал подниматься по лестнице.

Возле двери, которую он очень хорошо знал, Арванд остановился и позвал:

- Конан! Ты здесь?

Он услышал возню, вздохи, потом ясный мальчишеский голос отозвался:

- Арванд? Входи.

Конан сидел на разоренной кровати и спокойно жевал мясо, срывая его зубами с бараньей ляжки. Амалазунта уже успела кое-как одеться и с недовольным видом заплетала волосы.

- Привет, Черника - сказал Арванд. - Там, внизу, твоя сестра просто рвет и мечет. Чуть голову мне не снесла.

Амалазунта расцвела.

- А ты действительно сделал мне царский подарок, ванир.

Арванд уселся рядом с Конаном и налил вина в его кружку, после чего принялся пить из носика кувшина.

- Я слишком пьян, - сказал он спустя несколько минут, - слишком пьян, чтобы вспомнить...

Амалазунта перебросила косу за спину и похлопала его по щекам ладонями.

- Приди в себя, старый греховодник. Тебя привело сюда какое-то дело?.. Что-нибудь новое об оборотне?

- Оборотень, - сказал Аренд помрачнев как туча. - Спасибо, что напомнила, Черника. Да, оборотень.

Он оставил кувшин и потряс головой. Конан с интересом наблюдал за ваниром. Сделав несколько глубоких вздохов, Арванд заговорил более трезвым голосом:

- Вот что я хотел вам сказать, друзья мои: сегодня утром вервольф задрал конюха в доме Синфьотли.

При имени ненавистного асира Конан выронил мосол. Кость больно стукнула варвара по босой ноге.

Арванд продолжал:

- Бедный парень караулил в конюшне. Видно, думал подстеречь и убить ночного вора, но волк задрал белую кобылу, а конюху перегрыз горло - и был таков.

- Вот и хорошо, - заметил Конан не без удовлетворения. - Жаль только, что не я тот волк.

Отмахнувшись от варвара, Арванд добавил:

- Их стряпуха по имени Хильда, жена этого конюха, среди ночи проснулась и не нашла мужа рядом. Видно, у них уже велись разговоры о волке, потому что она побежала в конюшню, забыв даже одеться как следует, да еще башмак утопила в сугробе...

Конан вдруг заинтересовался.

- Ну и?.. - спросил он, заблестев глазами.

- Синфьотли схватил ее, когда она выходила из дверей конюшни, босую, полуголую, в пятнах крови... А наш оборотень; как известно, оставляет на снегу, кроме волчьих, еще и человеческие следы. Детские или, что вернее, женские...

- Боги... - прошептала Амалазунта. - Значит, мы ошибались, и оборотень - это Хильда?

Арванд медленно покачал головой.

- Нет. Синфьотли увидел, что рот у нее окровавлен, и впал в ярость. А когда он впадает в ярость, он плохо соображает. Его тоже можно понять вервольф позорит его дом, бросает тень на его семью. Да и Хильда появилась у них совсем недавно, а буквально через несколько месяцев по Халога начал шастать волк, под утро явно скрываясь у них в доме или где-то по соседству.

- Но кровь на губах?..

- Несчастная девочка, наверное, поцеловала погибшего. Все это совпадение, я уверен.

Конан кивнул.

- Да, - сказал он. - Служанка тут ни при чем. Это Соль, глухая, - вот кто озорует ночами. Я видел ее собственными глазами. Да и тот парень, что путался с Фридой, говорит, будто ведьма - писаная красавица и с золотыми волосами.

- Ну а Хильда - настоящий крысенок, - заключила Амалазунта. - Косички у нее тоже темные, два мышиных хвостика. Кстати, где она теперь? В тюрьме?

- Они приковали ее к столбу пыток на площади перед домом Совета Старейшин, - сказал Арванд. - Завтра утром ее побьют камнями, тело пронзят деревянными кольями и сбросят под лед в проточную воду ручья за городом.

Конан широко зевнул.

- Представляю, каково будет на душе у Синфьотли, когда он узнает, что оборотень - его родная дочь, а он по ошибке отдал на расправу эту Хильду и тем самым замарал себя убийством женщины, да еще невольницы!

Арванд поднялся.

- Ты уходишь? - с надеждой спросила Амалазунта.

- Да, - ответил Арванд. - Конан, я хочу, чтобы ты пошел со мной.

- Ну вот еще, - проворчал варвар.

- Для тебя есть важное дело, - пояснил Арванд. - Мне одному не справиться. Нужен такой богатырь, как ты.

- А, - протянул Конан, явно польщенный. - Тогда ладно. До завтра, Иземчик.

- Изюмчик, - обиженно поправила трактирщица.

Конан сочно чмокнул ее в губы, взял с кровати свой меховой плащ, потом обулся и встал.

- Я готов, - объявил он.

Они вышли, притворив за собой дверь. Расстроенная Амалазунта рассеянно обглодала баранью ногу, брошенную Конаном, допила вино, оставленное Арвандом, и с приятной тяжестью в желудке погрузилась в глубокий сон.

Луна, похожая на разломанную пополам краюху хлеба, ярко освещала заснеженные улицы спящего города. Конан и Арванд тихо крались вдоль домов, пока наконец перед ними не расступились здания и они не увидели круглую площадь, мощенную булыжником. Посреди площади возвышался большой деревянный столб. Рядом маячил часовой в меховой шапке. Он разложил два костра, потягивал пиво и с сомнением поглядывал на оставленное ему оружие - длинный деревянный, кол, довольно прочный и остро заточенный.

Старейшины рассудили, что именно таким орудием легче всего будет покончить с оборотнем, если что-нибудь вдруг случится.

"Если она примется за свои колдовские штучки, бей прямо в сердце", отечески посоветовал солдату один из мудрых старцев, бросил на прикованную к столбу Хильду трусливый взгляд и поспешно удалился. Часовой с тоской посмотрел ему вслед, сплюнул на снег и стал готовиться к утомительному ночному дежурству.

Время от времени он с подозрением поглядывал на пленницу, но та и не думала приниматься за "колдовские штучки".

Самой сильной магией, на которую оказалась способна маленькая Хильда, были безмолвные слезы и постукивание зубов. Она замерзла. Костры, возле которых грелся часовой, уделяли толику тепла и пленнице, но этого было явно недостаточно.

Хильда не пыталась сопротивляться, протестовать и вообще хоть как-то бороться за свою жизнь. Короткий жизненный опыт убедил девушку в том, что от нее самой вообще ничего не зависит. Она ли из кожи вон не лезла, пытаясь угодить Сунильд и ее сыновьям - первым из хозяев, кто обращался с ней сносно, - но малейшее подозрение в колдовстве было для Синфьотли достаточным основанием отдать ее в руки палачей. Он даже не выслушал ее объяснений. Он даже не позволил ей одеться. Она так и стояла у столба в одном башмаке.

На небо высыпали звезды. Поднялась луна. Шло время, но Хильда и не думала превращаться ни в лисицу, ни в волка. Она неподвижно смотрела в огонь бессмысленными глазами и дрожала с головы до ног. Цепи, сковывающие ее, все время позвякивали.

Часовой глотнул из фляги пива и покачал головой. Какая уродина эта молоденькая ведьма! А он-то думал, что молодые ведьмы все как на подбор раскрасавицы, а уродливыми становятся к старости, когда не могут уже очаровывать людей красотой и прибегают к иному оружию - страху и отвращению. Но эта была тощенькая, как сушеная рыба. Рубаха не скрывала ни торчащих ключиц, ни ребер, ни жалкой, плоской, почти детской груди. Остренький носик Хильды покраснел, темные, похожие на мышиные хвостики косички разлохматились.

Часовой ощутил, как в нем шевельнулось нечто вроде сочувствия, и угрожающе помахал перед лицом Хильды острым колом.

- Эй _т_ы_, - сказал он, - без колдовства, ясно?

- Ясно, - сипло отозвалась Хильда, которая не поняла, почему он сердится на нее.

- То-то. - Он опустил кол. - Да ты, девка, вся горишь, как я погляжу. Болеешь. Еще бы, такой мороз, а ты, считай, голая. Так ведь завтра тебя побьют камнями, так что это даже к лучшему. Ничего не почувствуешь. А может, за ночь замерзнешь, отмучаешься.

Он вздохнул и допил из фляги свое пиво.

Чьи-то жесткие пальцы сдавили ему горло. Часовой захрипел и выронил флягу. Несколько капель пива вытекло из его раскрывшегося рта. Он хотел было крикнуть, но уже не смог. Отточенный кол выпал из его пальцев. Часовой дернулся в последний раз и затих.

Хмыкнув, Конан опустил тело на снег. Когда варвар, до самых глаз закутанный в меховой плащ, выпрямлялся, Хильда увидела его в красноватом прыгающем свете костра. Он показался девушке огромным лохматым зверем, бесшумно выступившим из ночного мрака. Пленница в ужасе смотрела, как этот зверь поднимается над убитым солдатом, становясь все выше и выше, как он на глазах превращается в человека - страшного свирепого человека, все еще разгоряченного недавним убийством. Хильда беззвучно закричала, как кричат в кошмарном сне, и задергалась, стараясь освободить хотя бы руки. Чудовище приближалось к ней, разглядывая ее холодными равнодушными глазами.

- Подожди, Конан, - послышался чей-то голос, и из мрака вышел второй - худощавый, стройный. Он отстранил чудовище, которое замерло, недовольно ворча, и подошел к девушке вплотную. Она увидела совсем близко его лицо, уже немолодое, с темными глазами и острыми скулами. Тяжело дыша, она уставилась на него, не зная, какого еще ужаса ей ждать.

- Детка, - негромко проговорил он, - не бойся. Я - человек, и вот этот дикарь в мохнатом плаще - тоже человек, не оборотень.

Она зашевелила губами, потом с трудом прошептала:

- Убейте меня.

- Глупости, - произнес темноглазый, - я попрошу тебя кое о чем, Хильда. Пожалуйста, не бойся и молчи. Если ты будешь меня слушаться, все будет хорошо.

Конан подобрался к столбу и подергал цепи.

- Порвать? Не порвать? - пробормотал он себе под нос, а потом плюнул на ладони, ухватился покрепче за столб, уперся ногами в землю, вскрикнул утробным голосом и выворотил столб вместе с прикованной к нему пленницей. Держа ее на вытянутых руках, варвар осведомился:

- Эй ты... жертва... я тебе ничего не повредил?

- Нет, - прошептала Хильда.

Конан завернул ее вместе с орудием пытки в свой плащ и взвалил на плечо.

- Не проще ли было вырвать цепи? - спросил Арванд.

- А, некогда, - бросил Конан. - Идем.

И они быстро зашагали по ночному городу.

Конан и Арванд вернулись в казарму под утро, безобразно пьяные и довольные жизнью. Когда они появились в столовой, где уже гремели миски, их встретил дружный свист.

- Эй, Ходо! - крикнул Хуннар, который специально садился за длинный стол подальше от своего приятеля: во-первых, чтобы был предлог орать и производить побольше шума, а во-вторых, из соображений безопасности. Оторвись от каши, болван ты жирный, и погляди только, кто к нам пожаловал!

- М-м, - промычал Ходо. - Два подгулявших ублюдка. А мне-то что за дело?

- И тебе нет дела до того, в каком изысканном обществе напивается теперь его благородие Арванд?

Конан плюхнулся на скамью, обеими руками притянул к себе миску с кашей, из которой только что ел Хуннар, и принялся уплетать за обе щеки.

Ходо заржал так, что каша брызнула у него изо рта и запачкала его огненно-рыжую бороду. Ругаясь на чем свет стоит, толстяк обтер пот.

Хуннар смотрел, как варвар ест, и понимал все отчетливее, что вступить в потасовку с этим дикарем все-таки придется, иначе в казарме ему, Хуннару, житья не дадут. Драка же с Конаном неминуемо завершится победой последнего и возможным членовредительством.

Хуннар издал боевой клич и вцепился в свою миску. Конан заворчал совсем по-медвежьи и стукнул его по руке.

- Отдай! - крикнул Хуннар.

Вокруг стонали от смеха. Конан неторопливо доел кашу и встал. Широко зевнул, потянулся, хрустнув суставами. Он наслаждался.

- Ну что ж, - вздохнул Хуннар. - Ничего не поделаешь.

Поскольку Конан демонстративно не обращал на него внимания, обиженный сплетник беспрепятственно обошел варвара со спины и схватил оставленный у входа шест с зарубками, который использовали для тренировок. Варвар был слишком упоен собой в этот момент, чтобы сразу сообразить, что происходит у него за спиной. Шест просвистел в воздухе и с треском обрушился на голову Конана.

Ходо поднялся из-за стола, посмотрел на упавшего варвара, потом перевел взгляд на своего приятеля.

- Только не воображай, что сумел победить его, - предупредил он Хуннара.

Несмотря на то что неумеренное пьянство за счет Амалазунты (ибо после налета на пыточный столб Арванд потащил Конана обратно в трактир) и удар по голове, нанесенный предателем Хуннаром, не остались для киммерийца без последствий, ванир, и сам мучимый воспоминаниями о бурной ночи, выгнал Конана на тренировку и беспощадно гонял его до самого вечера. И только когда Конан, обессилев, рухнул на соломенный тюфяк в своей клетушке, Арванд решил, что и ему самому пора передохнуть.

А потому он отправился в "Быка" навестить сестер. Гунастр неодобрительно хмыкнул и поинтересовался, не слишком ли часто Арванд стал наведываться в питейное заведение в ущерб работе. Арванд заявил, что не видит здесь особенной регулярности, и ушел, игнорируя угрозу хозяина запереть строптивого помощника в клетушке.

В "Быке" сидел Синфьотли, и Арванд не раздумывая, подсел к нему за стол. Где-нибудь в другом месте ванир не позволил бы себе подобной фамильярности по отношению к такому высокородному господину, каким был Синфьотли, но в "Быке" Арванд был почти как у себя дома. "Под Быком все равны", - как любила говаривать Амалафрида, обожавшая подобные двусмысленности.

Синфьотли уже приканчивал второй кувшин.

- Уйду я из Халога, - сказал он Арванду. - Беда ходит за мной по пятам, дышит в спину. Уйду.

- Тебе видней, что делать, Синфьотли, - ответил Арванд и отпил большой глоток вина. Могла бы и не разводить его водой, подумал он, адресуя мысленный упрек Фриде. Трактирщица пыталась хоть как-то уменьшить расходы, компенсируя расточительность влюбленной сестры, скормившей Конану за один день недельный запас продуктов.

- Уйду, - повторил Синфьотли. - Наберу солдат и наймусь в какую-нибудь армию подальше отсюда. Где-нибудь в Туране. Там всегда идет какая-нибудь война, солдаты нужны.

- Конечно, - поддакнул Арванд.

- И тебя с собой возьму. Хочешь командовать моими ребятами?

Арванд неопределенно пожал плечами.

- Гунастр не отпустит, - сказал он наконец.

- Глупости. Что значит "не отпустит"? Я тебя у него выкуплю. Ты мне нужен. - Синфьотли подумал немного. - И подскажи, кого еще из гладиаторов выкупить. Всех! Всю казарму! И на Туран!

Он хватил кулаком по столу, и наполовину пустой кувшин подпрыгнул.

- На Туран!

- Успокойся, Синфьотли. - Арванд тронул его за локоть. - Ты напился.

- На Туран! Я в здравом уме! Я пьян, но все понимаю! Отстань, раб! Я иду на Туран!

- Разумеется, - сказал Арванд и осушил свою кружку. - Я вот сейчас допью и тоже с тобой пойду.

Синфьотли слезливо умилился и обхватил Арванда за плечи.

- Да здравствует... Ванахейм! - крикнул он заплетающимся языком.

- Да здравствует Асгард! - ответил Арванд вежливо (он терпеть не мог асиров) и выпил залпом вторую кружку.

Между тем Синфьотли впал в беспросветную тоску и начал шарить глазами по пьяным физиономиям собравшихся в "Быке" завсегдатаев.

- Сигмунд, - выдавил он, - о Сигмунд...

Из его глаз потекли мутные слезы. Арванд задумчиво смотрел на него. Если в жилах Сигмунда действительно течет кровь Младших Богов, то его власть над братом может стать безграничной. Может быть, имеет смысл убрать Синфьотли прежде, чем тот наделает беды?

- Сигмунд! - встрепенулся вдруг Синфьотли и уставился на кого-то, кто на миг появился в дверях трактира. Арванд стремительно повернулся, но успел заметить лишь мелькнувшую тень. Кем бы ни был этот кто-то, он ушел прежде, чем его разглядели. Синфьотли вскочил. Арванд схватил его за руку.

- Стой! Ты куда?

- Там мой брат! Я звал его, и он вернулся!

- Ты пьян, Синфьотли.

- Нет... То есть я пьян, но там мой брат. Он такой бледный... и глаза красные. Он зовет меня. Да отпусти же меня, раб! Вот привязался!

- Синфьотли, побудь со мной, - попросил Арванд спокойно. - Давай поговорим. Я слышал, у вас дома беда.

- Да, - горестно согласился Синфьотли, припадая к кувшину. - Весь город болтает теперь о моем доме. - Он отжал вино с уса, ненароком попавшего в кувшин. - Эта гнусная тварь загрызла конюха... Ты только подумай, ванир, мы относились к ней как к дочери, а она... - Новая мысль возникла в затуманенном мозгу Синфьотли и повергла его в ужас и ярость. И ведь она могла убить мою дочь!

- Почему же ты не расправился с ней прямо на месте преступления? осторожно поинтересовался Арванд.

Синфьотли скривился, и рот у него дернулся.

- Марать руки о рабыню, - пробормотал он. - Я и так уже достаточно опозорен.

- Так я и думал, - вздохнул Арванд. Синфьотли нравился ему все больше и больше.

Асир схватил его за ворот и прошипел прямо ему в лицо:

- А она вырвалась, эта гадина! Заела часового и сбежала! Сколько же в ней силы? Как мне победить ее? Если бы со мной был мой брат... Он умный, он сильный. Он не позволил бы всякой нечисти позорить меня, мой дом, мою дочь!

Синфьотли уронил голову на стол. Откинувшись к стене, Арванд в задумчивости уставился на входную дверь. Он не сомневался, что Сигмунд действительно показался своему брату, явно заманивая его.

Арванд закрыл глаза. И снова перед его внутренним взором возникла картина, которую он - в этом ванир был уверен - не забудет до конца своей жизни, даже если ему суждено прожить сотню лет: рыжий зверь несется по ромашковому лугу, и отец на горячем скакуне настигает лисицу и поднимает остро заточенный кол...

Сверчок Арнульф, пошатываясь, возвращался домой - в комнатку, кишащую клопами, которую снимал у бывшей проститутки, ныне удалившейся на покой. Настроение у Сверчка было скверное: девка, подцепившая его на улице и сулившая чуть ли не райское блаженство, оказалась тупой и скучной, вино у нее было разбавленное, харчи и того хуже...

Впереди него по улице шел человек. Странно знакомый человек, даже со спины, даже в ночной темноте, слабо рассеиваемой фонарями, горевшими у входа в некоторые дома. Рядом с этим знакомо-незнакомым бежала крупная светлая собака с острыми ушами.

Сверчок ощутил прилив любопытства. Дурное настроение как рукой сняло. Ой ускорил шаги. Шедший впереди человек услышал, что кто-то догоняет его, и остановился. Луна вышла из-за туч и осветила его лицо. Сверчок разглядел копну светлых волос и хищный нос, которые могли принадлежать в Халога только одному человеку - Синфьотли. Для сплетника это была настоящая удача - встретить того, о ком сегодня судачит весь город, и хорошенько расспросить его. Даже в том случае, если Синфьотли откажется разговаривать и не ответит ни на один вопрос, кое-какие выводы можно будет сделать при любых обстоятельствах, по реакции собеседника, по выражению его лица.

- А, это ты, Арнульф, - сказал он.

- Я. Добрый вечер, Синфьотли, - вежливо заговорил Сверчок и рыгнул. Прости, я выпил сегодня, и, похоже, мне подсунули какую-то дрянь.

- А когда тебе попадалось что-нибудь хорошее, собиратель падали? прозвучало из темноты.

Арнульф невольно отступил на пару шагов.

- Ты напрасно так грубо со мной разговариваешь, - произнес он укоризненно. - Я, конечно, понимаю, что ты очень расстроен. Еще бы, такой скандал на весь город, да еще как подумаешь, что опасность грозила всем твоим близким...

Луна снова скрылась за облаками, но большая светлая тень - собака была все же хорошо, видна. Она уселась возле ноги своего спутника и прижалась к нему боком. Он ласково потрепал ее по загривку.

- Да, - продолжал Сверчок. - Верно говорят, беда не ходит одна. Сперва погиб твой брат, потом ты потерял его тело, а теперь еще эта чертова кухарка... И ведь какая силища: вырвала столб из земли и удрала вместе с цепями... А на вид казалась такой хлипкой!

Сверчок замолчал, внезапно сообразив, что уже довольно долго разливается соловьем, а его собеседник, которого он, Арнульф, пытается спровоцировать на какую-нибудь резкую выходку, чтобы было потом о чем рассказать, молчит себе и молчит, да еще, кажется, и усмехается в придачу. Вдруг необъяснимый страх охватил сплетника.

- Ну, я пошел, - пробормотал он, но не сдвинулся с места.

Голос в темноте тихонько засмеялся. Тучи на миг разошлись, и Арнульф увидел, что на него смотрят две пары горящих красных глаз, одинаковых у человека и собаки... большой собаки с золотистым мехом, похожей на волка.

- Синфьотли? - прошептал Арнульф.

Высокий стройный человек тряхнул светлыми волосами, и его красные глаза заискрились неподдельной радостью. Собака встала.

- Похоже, ты слишком много всего разнюхал, Арнульф, - сказал человек. - По силам ли тебе бремя твоего знания?

- Не надо! - сипло выкрикнул Арнульф. От страха у него задрожали колени. Арнульф никогда не был трусом, если дело касалось сражения, но здесь он столкнулся с чем-то куда более жутким, чем самая жестокая битва, и не мог совладать с собой.

- Какие они жалкие, эти люди, - высокомерно произнес человек, обращаясь к своей собаке.

Он сделал шаг вперед. Арнульф вздрогнул и упал на колени.

- Не убивай меня, Сигмунд, - простонал он. - Я должен был узнать тебя сразу, сын Младшего Бога. Клянусь, я никому не...

Сигмунд уперся кулаками в бедра, откинул голову назад и громко расхохотался.

Хильда открыла глаза. Она лежала в кровати, закутанная в теплые шерстяные одеяла. Под голову ей подложили свернутый плащ. Возле кровати стояла кружка с водой - видимо, ее оставили специально на тот случай, если девушка захочет пить.

Хильда потянулась к кружке, но от слабости едва смогла поднять руку. Она шевельнула пересохшими губами, желая позвать на помощь, но тут же испуганно затихла. Она вспомнила: ее хотели казнить сегодня утром (а может быть, неделю назад?). И еще вспомнила, как стояла на площади, прикованная к столбу, а часовой жег костер и бранил ее за то, что она плачет... А что же случилось после? Почему она здесь? И где это - "здесь"?

Откуда-то - она не поняла откуда - появился человек, которого она смутно могла вспомнить. С ним не было связано ничего страшного. Он тоже был каким-то образом связан с казнью, площадью, но она его не боялась.

Он наклонился над ней, поправил одеяло, дал воды.

- Хильда, - сказал он.

Да, это ее имя. Он знает ее. Кто он такой?

- Сейчас ты находишься в комнате свиданий в кабаке под названием "Бурый Бык", - сказал он. - Ты ведь об этом хотела меня спросить?

Она прикрыла глаза, дав ему понять, что он не ошибся.

- Лежи тихо, как мышка, - продолжал Арванд. - Если жар усилится и ты начнешь бредить, тебе завяжут рот. Но ничего не бойся. Тебя хотели убить сегодня утром.

- Да, - отозвалась Хильда одним выдохом..

- Ты помнишь, за что тебя хотели убить?

- Я ведь не оборотень, господин, - шепнула Хильда.

- Я знаю, - ответил Арванд. Он осторожно погладил ее по волосам. От него пахло вином и дымом от коптящих факелов.

Эта девочка, похожая на сестренку Арванда, на его Дису, которую загрызла лисица, свалилась на голову ванира так неожиданно, что он до сих пор не оправился. Чтобы избавить себя от новой напасти хотя бы на время, Арванд изрядно напился.

В тот вечер он принес ее в дом сестер, чем вызвал неудовольствие обеих. Но не мог же он притащить пленницу прямо в гладиаторскую казарму! Амалафрида хотела было решительно воспротивиться и даже грозилась выдать заговорщиков, но Конан, пребывавший в благодушном настроении, обещал разделить свое внимание пополам между обеими сестрами, и Фрида сменила гнев на милость.

Однако даже если настоящего оборотня схватят, Хильда не может оставаться в трактире вечно. Начиная с того, что Синфьотли мог потребовать свою собственность обратно, и заканчивая тем, что "Бык" - не вполне подходящее место для девушки. А Синфьотли не простит Хильде своей ошибки и в самом лучшем случае постарается поскорее сплавить ее куда-нибудь подальше, чтобы не мозолила ему глаза. Ладно, об этом Арванд подумает в другой раз. Есть более неотложные дела. И главное, чтобы беглянку не нашли до того, как Сигмунд и его дочь будут уничтожены.

Дочь Сигмунда, Соль. Еще одна тема, которую Арванд старательно обходил стороной. Да и Конана начинало трясти, как только разговор заходил об этом.

Впрочем, варвар-то как раз от души забавлялся. Стоило только поглядеть, как он прошествовал следом за Арвандом через пивной зал, минуя многочисленных завсегдатаев "Бурого Быка" и горделиво не отвечая на их любопытствующие взгляды. На могучих плечах киммерийца лежал продолговатый предмет, завернутый в плащ. По поводу этой ноши высказывались различные догадки. Самые недальновидные утверждали, что Арванд приобрел ковер для того, чтобы украсить гладиаторскую казарму. Предполагали также, что гладиаторам кто-то хорошо заплатил за убийство и они прихватили с собой вещественное доказательство того, что поручение выполнено. Из опасения, как бы ценный труп не пропал, бедняги не решаются расстаться с ним, даже отправляясь в комнату свиданий. Наиболее романтичные души предпочитали видеть в таинственной поклаже Конана похищенную красотку, которую этот висельник, вероятно, рассчитывает выгодно продать. Надо заметить, что, как это часто бывает, романтики ближе прочих подобрались к этой капризной особе - Истине.

Так или иначе, но когда ванир и киммериец начали подниматься по скрипучей лесенке на второй этаж, их провожала не одна пара любопытствующих глаз. Конан наслаждался всеобщим интересом, который возбуждал у окружающих, однако Арванда это не на шутку встревожило. Мысленно он уже проклинал судьбу, которая подсунула ему в помощники великолепного варвара. Да, в тех делах, где требуется применение грубой физической силы, киммериец незаменим, но... больно уж заметен.

Амалазунта не ждала их - она мирно спала в своей огромной кровати. Конан постоял немного, с интересом разглядывая эту крупную белотелую женщину, богатырски разметавшуюся во сне. Потом Осторожно снял с плеч свою ношу и развернул плащ. Почти в то же мгновение он встретился взглядом с насмерть перепуганной Хильдой. Девушка не понимала, что с ней происходит и почему, и давно уже отчаялась что-либо понять. Она просто покорялась неизбежному, заранее готовая принять любую муку и несправедливость, какую только уготовила ей судьба. Желая немного приободрить жалкое существо, безвольно повисшее у него в руках, Конан приветливо ухмыльнулся. Варвар был довольно симпатичным молодым парнем, но его холодные глаза пугали Хильду, а ухмылка показалась девушке злобной.

Арванд подсел к Амалазунте на постель и провел ладонью по ее щеке.

- Эй, Черничное Пятнышко... Детка, проснись.

Амалазунта гулко вздохнула и пошевелилась.

- Конан... ты вернулся, - пролепетала она.

- Это я, Арванд.

Трактирщица распахнула глаза.

- Когда я избавлюсь от тебя, подручный бандитов? Ты мне совсем не нужен. Верни мне моего варвара.

- Я здесь, - пробурчал Конан, который как раз освобождал пленницу от цепей, используя в качестве отмычки большой столовый нож.

Увидев в руках киммерийца девушку, Амалазунта подскочила.

- Немедленно вышвырни отсюда эту нахалку!

- Ну вот еще, - отозвался Конан, ковыряя тем же ножом в зубах. - Не для того я столько таскал ее на себе, чтобы выбросить за здорово живешь.

- Арванд скажи ему! - Амалазунта едва не расплакалась. - Ты же у них там начальник!..

- Изюмчик, нужна твоя помощь, - мягко сказал Арванд. - Видишь ли... гм... эта девочка - Хильда, та самая служанка из дома Синфьотли...

- Я знаю Хильду, - оборвала его Амалазунта и, привстав, заглянула девушке в лицо. - Да, это она. Боги милосердные, зачем же вы приволокли ее сюда?

- Мы украли ее, - сообщил Конан с плохо скрытой гордостью за содеянное. - Вместе со столбом пыток. Ведь она ни в чем не виновата, верно?

- И все это, разумеется, затея Арванда? - спросила Амалазунта.

- Да, - сказал Арванд. - Моя. И ты приютишь ее у себя, Черника, пока она не поправится.

- За кого вы меня принимаете? - возмутилась Амалазунта. - Зачем мне в постели женщина, да еще хворая? Вы украли чужую рабыню, осужденную на смерть за колдовство, а теперь хотите, чтобы я вам в этом помогала?

- Тебе не придется сожалеть об этом.

- Ну да, когда нас обеих побьют камнями: ее за колдовство, а меня за укрывательство.

- Обещаю, что до этого дело не дойдет, - сказал Арванд. - А если тебя прикуют к большой скале, Конан украдет тебя вместе со скалой. Верно я говорю, киммериец?

Конан широко улыбнулся и хмыкнул.

- Это мне ничего не стоит.

- Так что, детка, можешь не беспокоиться, - заключил Арванд и снова повернулся к киммерийцу. - Конан, будь так добр, уничтожь улики.

- Кого уничтожить? - оживился варвар.

- Те предметы, которые могли бы как-то нас выдать.

- А, - протянул Конан, сгреб цепи, снятые с Хильды, в горсть, сунул под мышку позорный столб и через запасную дверь вышел к черному ходу во двор.

Хильда, оставленная Конаном на полу, лежала неподвижно. Арванд поднял ее, уложил на кровать и принялся раздевать умело и бережно, выказывая при том изрядную сноровку. Амалазунта смотрела на движения его рук и вспоминала, как однажды Арванд точно так же снимал одежды с нее самой, пьяной и беспомощной. При этом воспоминании она мечтательно улыбнулась. Уловив ее взгляд, ванир поднял глаза и улыбнулся в ответ.

- Что скажешь, маленькая Амалазунта?

- Какая она... жалкая, - тихо сказала трактирщица, кивнув на притихшую Хильду. - Как зверек. Как голодный зверек в ловушке. - Она пристальнее всмотрелась в остренькое личико Хильды и заявила: - А знаешь, ванир, если ее откормить как следует, то, может быть, из нее еще и получится женщина.

- Лучше приготовь горячего молока, - сердито сказал Арванд, кутая Хильду в одеяло. - У нас с Конаном есть еще одно важное дело. Мы должны как следует напиться в эту ночь, чтобы твоим гостям, там, внизу, запомнилось, что два гладиатора нынче неплохо повеселились. Так, на всякий случай.

Амалазунта кивнула.

- Ладно, выхожу я тебе этого заморыша. Но денег на ней ты не заработаешь.

- Знаю. - Арванд потрогал лоб Хильды и покачал головой.

В комнате снова появился Конан и уставился на Арванда вопросительно. Ему хотелось остаться с Амалазунтой наедине (поскольку впавшая в забытье Хильда вряд ли могла помешать ему). Но ванир только спросил:

- Куда ты дел столб?

- Порубил на дрова.

- А цепи?

- Выбросил в отхожее место. Если сюда и нагрянут ищейки, вряд ли они станут копаться в дерьме.

- Молодец, - одобрил Арванд. - Идем, предстоит еще напиться до состояния полутрупов. Это стратегически важный момент.

Конан сморщил нос, недовольный, но Арванд продолжал настаивать:

- К тому же твоей даме будет сейчас не до тебя, киммериец. Она сейчас пойдет согревать молоко и будет поить бедную девочку, чтобы та хоть немного подкрепилась.

Последние слова он произнес с ударением. Амалазунта, поняв несложный намек, принялась одеваться. Конан жадно смотрел на ее колыхавшуюся грудь, а потом вдруг откинул одеяло, укрывавшее Хильду. Широкой ладонью он осторожно прикоснулся к маленьким грудям служанки. Она вздрогнула. Но Конан только хмыкнул и снова закутал ее в одеяло.

От возмущения Амалазунта запыхтела, в то время как Арванд давился хохота.

- Зачем ты сделал это? - наконец спросила трактирщица. - Для чего это тебе было лапать этого бледного лягушонка? Тебе что, меня уже мало?

Она угрожающе надвинулась на Конана, но варвар только улыбнулся, сразу обезоружив ее.

- Да нет, что ты, Амалазунта. Просто хотел проверить, действительно ли у всех женщин такая мягкая грудь, вот и все.

Арванд рассмеялся и хлопнул его по плечу.

- У тебя впереди целая жизнь, киммериец. Ты еще успеешь это выяснить.

Ведьма ушла от возмездия. Ведьма может вернуться в дом, где ее разоблачили, чтобы сквитаться со своими недругами. Она бродит где-то поблизости и уже почти не таится. Утром возле дома высокородной Сунильд снова видели следы крупного волка. Мысль об этом жгла Синфьотли, не давала ему покоя. Почти каждую ночь ему снился один и тот же сон: будто он бредет по снегу, сквозь пургу, и почти ничего не видит вокруг, кроме тени, которая словно притягивает его к себе. Шаг за шагом он с трудом пробивается навстречу этой тени. И вот уже он различает в метели улыбающееся лицо своего погибшего брата. Сигмунд. Это Сигмунд. Он зовет его, манит, простирает к нему руки, и Синфьотли, захлебываясь, спешит к нему, но мучительно медленным оказывается в этом сне любое движение. И Синфьотли хочет окликнуть брата, но горло сжимает судорога. И тогда встает, оживая, огромный белый сугроб, превращаясь в крупную молодую волчицу, а Сигмунд исчезает за снежной пеленой.

Проснувшись от собственного крика, Синфьотли провел рукой по лицу и сел в кровати. Сон казался ему настолько ярким и реальным, что он почти поверил, будто приснившееся случилось с ним наяву.

Синфьотли тряхнул головой, отгоняя наваждение, и сразу же нахмурился: сон, конечно, был всего лишь сном, но ведьма действительно жива и на свободе, а покуда это так, ему не знать покоя.

Синфьотли обулся, накинул на плечи меховую куртку и встал, собираясь поискать не появились ли возле дома свежие следы, которые, быть может, помогут ему выследить злодейку. Он уже приметил, что волчьи лапы частенько оставляли отпечатки неподалеку от конюшни. Ночью снегопада не было, и он надеялся отыскать побольше нового.

Уже почти рассвело. На горизонте засветилась лиловая полоса зимнего северного рассвета. Синфьотли прошелся по скрипучему снегу и остановился у двери в конюшню. Она была заперта на засов, как он и оставил ее накануне, и ничего подозрительного возле нее Синфьотли тоже не обнаружил. Однако же он снял засов и раскрыл настежь обе створки двери. Подождав, пока глаза освоятся с темнотой, он принялся оглядываться по сторонам. Нет, ничего нового. Хотя... У стены, возле самого входа, Синфьотли заметил какой-то темный предмет. Он нагнулся и подобрал находку. Это была женская шаль, темная, простенькая, без бахромы. Рассеянно он принялся теребить ее углы, пока вдруг не нащупал завязанный в одном из уголков небольшой твердый предмет. Шаль настолько заинтересовала Синфьотли, что он почти тут же отправился показать ее своей матери, желая обсудить увиденное. Он был уверен, что Сунильд уже поднялась с постели.

Синфьотли застал хозяйку дома на кухне, где она выпекала хлеб вместо Хильды.

- Мать, - окликнул ее Синфьотли.

Она выпрямилась, встретилась с ним глазами. На Сунильд было ее обычное светлое платье, отороченное мехами, и, несмотря на то что она работала у печи, ни одного пятнышка не было заметно на чистом полотне. Только руки, белые от муки, выдавали, чем была занята в то утро госпожа Сунильд. Без улыбки смотрела она на сына и молчала.

- Хорошо прошла ночь, мать? - спросил Синфьотли.

- Нет, - ответила она.

- Страшные сны, не так ли?

В ее глазах появился холодный гнев.

- Не страшные. Приятные. Мне снился мой сын. Другой сын. Тот, которого ты не уберег, Синфьотли.

С безмолвным проклятьем Синфьотли стиснул кулаки.

- Когда ты говоришь так, мать, я начинаю жалеть о том, что не погиб вместе с ним. Это избавило бы меня от твоих упреков.

- Да, - в упор произнесла Сунильд.

Они помолчали немного, а потом Синфьотли неожиданно спросил:

- Я никогда прежде об этом не думал, но скажи мне, мать, кто из нас первым появился на свет, Сигмунд или я?

- Сейчас это уже не имеет значения, - ответила Сунильд. - Но я могу тебе ответить. Ты появился раньше. Ты старший, Синфьотли.

Он вздохнул. Сейчас это действительно уже не имело значения, поскольку он был единственным. Сунильд смотрела на него долгим, отстраненным взором, будто издалека. Наконец она вновь заговорила:

- Ты что-то хотел от меня, Синфьотли, не так ли?

Да. - Он поднял руку, в которой держал шаль, найденную в конюшне. Тебе случайно не знаком этот платок?

- Конечно. Это та шаль, которую я подарила Хильде.

Синфьотли вздрогнул.

- Ты хочешь сказать, что эта вещь принадлежала Хильде?

Губы его искривились выговаривая ненавистное имя.

Сунильд кивнула и добавила:

- Я не могу поверить в то, что говорят об этой девочке.

- Напрасно, - мрачно заявил Синфьотли. - Ты бы слышала, мать, как она верещала, видела бы, как изгибалась дугой, извивалась ужом, когда я схватил ее, как скалила свои острые зубки!

- Хильда сама до смерти боялась черных сил. Не могу поверить, что она им служит, - повторила Сунильд. - И ведь именно она прибежала ко мне с кувшином скисшего молока и уверяла, будто в доме неладно.

Синфьотли заскрежетал зубами.

- И коварная к тому же!.. И хитрая!.. Ей бы не волчицей, ей бы лаской шмыгать...

Он снова принялся теребить шаль и снова нащупал узелок, о котором было позабыл. Пальцы сами собой потянулись распутывать его... и вдруг замерли.

- Что это? - прошептал Синфьотли, поднося к глазам костяную черепашку, брошь, его собственный подарок дочери. - Ведь это... эта вещица принадлежит Соль...

Сунильд побелела как полотно. Она ни мгновения не верила в виновность Хильды, потому что в старой женщине жило страшное подозрение, которое она гнала из мыслей как могла. Брошка принадлежала Соль. Хильда нашла эту игрушку в конюшне в ту ночь, когда волки загрызли конюха Кая. И тяжелый звериный дух в комнате внучки, ее беспричинные рыдания, ночная прогулка, из которой Соль вернулась в окровавленной рубахе... Боги, что за страшные силы овладели этим невинным созданием?

Но Синфьотли истолковал смысл находки по-своему.

- Эта тварь выслеживала мою девочку, - процедил он сквозь зубы. - Она нарочно украла черепашку, чтобы волк мог запомнить ее запах...

Не договорив, он бросился в комнату дочери. Если волчица выслеживает именно ее, маленькую Соль, то Синфьотли больше ни на шаг не отойдет от девушки. Пусть Хильда бережется, думал он, взбегая по лестнице, в следующий раз, когда он схватит ее, он больше не станет остерегаться марать руки.

Соль сидела у окна. Розовый утренний свет струился в комнату, наполняя ее покоем. Синфьотли ворвался так неожиданно, что девушка не успела спрятать кинжал Сигмунда, который держала в руке, задумчиво водя пальцами по красочному камню в рукояти. Только сейчас Синфьотли вдруг вспомнил, что кинжал этот пропал вместе с телом погибшего брата, и уставился на него в изумлении. И как это оружие оказалось в комнате Соль?

Девушка подняла голову и улыбнулась. В ее глазах вспыхнули красные огни зрачков. Она разжала пальцы, и кинжал со стуком упал на деревянный пол. Синфьотли попятился. Его вдруг охватил безотчетный страх, и он не сразу сумел совладать с собой.

- Дочка, - прошептал он, - девочка...

Она смотрела на него в упор своими ужасными пылающими глазами и улыбалась.

"Отец, - взвывала Соль, сидя у окна и глядя невидящим взором в черное ночное небо, - отец мой, волк, одиноко бродящий среди равнин, ты слышишь меня?"

Большой дом уже спал. Пусто стало в этом доме, где некогда бурлила жизнь, вымерли его просторные комнаты, и ночь заполнила пустоту тенями и шорохами.

Откуда-то издалека, с белых холмов, донесся ответ Сигмунда:

"Я слышу тебя, Соль".

"Отец, они знают все".

"Кто? - тревожно спросил Сигмунд, затерянный вдали от Халога и все-таки очень близкий. - Кто знает? Кому ты открылась, неразумное дитя?"

"Сунильд и Синфьотли. Они догадались. Бабушка, видно, следила за мной, а Синфьотли просто все понял. Он взглянул на меня и вдруг испугался... Я без труда услышала его мысли, они были полны бесформенного ужаса..."

"Они еще живы?" - уловила она вопрос Сигмунда и тут же ответила:

"Да. Я не смогла пролить свою кровь. Ведь Синфьотли твой брат, о господин мой, а Сунильд родила на свет вас обоих..."

"Ты хорошо поступила, не тронув их, Соль. Пусть они живут. Я приду. Они не повредят нам".

Девушка всхлипнула, губы ее задрожали..

"Отец, отец, мне одиноко без тебя. Приходи в этот дом, живи со мной, повелевай людьми. Пусть здесь все будет, как было прежде".

Сигмунд долго молчал, а потом Соль вновь услышала его твердый голос, и, как и прежде, перед ней появился образ Того-Кто-Сильнее. Девушка тихонько взвизгнула, совсем по-собачьи.

"Соль, - обратился к ней отец, - неужели ты не поняла до сих пор, бедная моя дочь, что никогда уже не будет так, как было прежде?"

"Но почему же? Разве не было всегда нашей с тобой тайны? С того часа, как я появилась на свет и ты признал во мне свое дитя, а я увидела в тебе того, кто дал мне жизнь, всегда мы были вдвоем против всех".

"Теперь я мертв, - ответил Сигмунд, - а ты больше чем наполовину превратилась в дикого зверя. И... я люблю тебя, прекрасная волчица с золотистым мехом".

Она вскочила, завертелась возле окна. Ей неудержимо хотелось выскочить в ночь, помчаться навстречу этому сильному зову, увидеть, как выходит из снегов белый волк с внимательными человеческими глазами. Но она знала, что ей нельзя теперь надолго покидать дом. Сунильд и Синфьотли должны испытывать постоянный ужас перед ее могуществом, иначе они придут в себя и соберутся с силами, чтобы начать настоящую охоту на оборотней.

Она навалилась на окно всем телом и послала в ночь отчаянный призыв.

"О Сигмунд, приди в этот дом. Я подготовлю все для того, чтобы встретить тебя. Ты ни в чем не будешь знать отказа..."

"Круг сужается, - сказал Сигмунд. - Я приду в город к людям, потому что здесь нужно убить".

"Я убью для тебя, скажи только - кого".

"Того мальчишку-киммерийца. Мы одолеем его вместе".

"Чем этот жалкий человек навлек на себя твою ненависть?"

"Он знает, кто мы такие, и не боится нас".

"Что с того? Синфьотли теперь тоже знает".

"Синфьотли - мой брат, и он испуган. Киммерийца ты не сможешь держать в постоянном страхе. Он не боится тебя. Он не боится меня. Он сам дикарь и чудовище, Соль. И я должен хорошо подумать над тем, как мне уничтожить его".

"Клянусь, отец, я буду рядом и помогу тебе. Только возвращайся в свой дом, Сигмунд. Скорей возвращайся ко мне".

Всю ночь два волка бродили возле гладиаторской казармы, выискивая, нет ли в ограде щели, не обвалилась ли где-нибудь стена так, чтобы по ней можно было взобраться. Тяжелый запах человечьего жилья дразнил их, щекотал чуткие ноздри, заставлял задирать верхнюю губу, обнажая желтоватые клыки в беззвучном оскале. Лишь на рассвете ушли они восвояси, и Гунастр, заметив их следы у ворот казармы, встревожился не на шутку.

Первый, кого он увидел в это утро, был мальчишка-киммериец, Конан. Нехотя Гунастр вынужден был признать, что Арванд оказался прав: несколько блестящих побед над товарищами по казарме, пусть даже в тренировочных поединках, посещение одного из веселых заведений с доступными женщинами и киммериец перестал диким зверем биться о прутья решетки. Наоборот, он начал тренироваться с удвоенным рвением, стараясь наверстать упущенное за те дни, когда он метался по своей камере в бессильной ярости. Он еще принесет Гунастру немалую прибыль.

Заметив Гунастра, Конан и не подумал прекратить тренировку. Он нарочно удвоил усилия, демонстрируя силу и ловкость ударов новому зрителю, и под конец лихо "снес голову" своему противнику, увертливому Каро.

- Молодцы, - сказал Гунастр, - деритесь так же на арене, и тогда я скажу вам, что не зря терял с вами время.

- Спасибо, - кисло улыбнулся "обезглавленный" Каро. - Мне еще повезло, что меч у него сегодня был не медный, а деревянный.

- Где Арванд? - спросил старый наемник.

- Здесь я, - донесся откуда-то сверху голос Арванда, и спустя несколько минут вездесущий ванир уже стоял во дворе.

Гунастр смерил его взглядом и поджал губы.

- В последнее время ты не слишком много времени уделял своей работе, а?

Арванд улыбнулся.

- Напротив, господин. Мне кажется, в деле приручения киммерийского дикаря я добился совсем не плохих результатов. Ты еще заработаешь на нем кучу золота.

- Он принадлежит Синфьотли, если ты не забыл о такой мелочи. Так что все его победы, если они, конечно, будут, принесут выгоду не столько нам, сколько его хозяину.

Гунастр прекрасно знал, что несправедлив: в подобных случаях владельцу казармы всегда доставалась неплохая доля, но его выводило из себя слишком уж наглое и независимое поведение Арванда. Ванир всегда был себе на уме, и, хотя Гунастр вполне доверял ему, в его отношении к помощнику продолжала оставаться известная доля настороженности. Вот и сейчас Арванд смотрел на него, словно отгородившись стеной, и улыбался так, точно знал нечто, о чем и Гунастру неплохо бы припомнить. Старику захотелось ударить его по лицу, втоптать в грязь и бить до тех пор, пока наглец не перестанет ухмыляться. Вместо этого Гунастр только перевел дыхание и сердито проговорил:

- Следи получше за тем, чтобы ворота были заперты как следует, особенно на ночь. Часовых вооружить получше и не оставлять с наружной стороны, даже если начнется бунт. Может быть, разумнее всего было бы поставить на стену лучников...

- Что-нибудь случилось? - Теперь улыбка исчезла с лица Арванда, и он выглядел не на шутку озабоченным.

- Ничего особенного пока не случилось. Идем со мной, я тебе кое-что покажу.

Арванд кивнул и жестом подозвал к себе Хуннара, передавая ему свой обитый железном шест.

- Последи пока за тренировками. Если киммериец слишком увлечется и начнет кого-нибудь калечить, бей в солнечное сплетение. Он парень крепкий...

Принимая шест, Хуннар криво улыбнулся.

- Благодарю за сомнительную честь. Значит, в случае чего мне надлежит остановить киммерийца? Проще оторвать медведя от его нареченной во время случки, чем этого дикаря от человека, которого он взялся убивать.

- Еще одна не в меру болтливая свинья, - сказал Гунастр и бросил на Хуннара угрожающий взгляд.

Хуннар попятился, но хозяин уже отвернулся от него.

Конан стоял в ожидании нового противника, но краем глаза постоянно следил за Гунастром. Старый рубака выглядел раздраженным и встревоженным. Интересно, что могло случиться? Уж не связано ли это каким-то образом с ночным похищением осужденной? Если старик что-то пронюхал... Вспомнив, как славно он потешился той ночью, уволакивая пленницу вместе со столбом пыток, киммериец ухмыльнулся.

Гунастр вышел за ворота. Следом за ним покинул двор и его помощник. Волчьи следы на снегу вокруг стен казармы все еще отчетливо были видны, и Гунастр подвел к ним Арванда. Ванир наклонился, тронул след рукой, и ему показалось, будто он чувствует, как прикасается к чьей-то холодной и жестокой воле. Арванд понимал, конечно, что это всего лишь плод его воображения, но избавиться от навязчивого ощущения не мог.

- Их двое, - сказал Гунастр, внимательно рассматривавший следы. Двое. Великий Митра, только этого нам и не хватало.

- А ты больше не думаешь, что этого зверя послал Игг нам во благо? спросил его Арванд.

- Даже старики больше так не думают, - ответил Гунастр. - Ну, одного-то из этих зверюг мы знаем в лицо. Вернее, одну. Ей теперь не уйти, всякий опознает.

Арванд выпрямился, серьезно посмотрел на мрачное, суровое лицо хозяина.

- Это не Хильда, - сказал ванир.

Гунастр подскочил от удивления.

- Что значит "не Хильда"? Ее поймали прямо на месте преступления, разве ты не слышал? Весь рот у нее был в крови, сама босая на снегу... А разве не говорили, что человеческие следы, которые находили возле волчьих, были маленькими, как у женщины?

- Второй оборотень действительно женщина, - согласился Арванд, - но только несчастная кухарка тут ни при чем.

- Ни при чем? Но если она действительно невиновна, то почему же оборотень пришел ей на помощь? Зачем он спас ее от расправы?

- Ее спас не оборотень, - после короткой паузы сказал Арванд.

Нехорошее предчувствие закралось в душу Гунастра, и старик слегка отодвинулся.

- Тебе что-то известно об этом?