Песочный человек

Запыленная синяя «Импала» тревожно запыхтела, выдувая пар и пыль из-под днища. Она накренилась набок, съехала с разбитой грязной дороги, фыркнула и умерла.

Бренда Джей Чейз выбралась из машины на стоградусную[1] жару Нью-Мексико. Капли пота на лбу испарились почти мгновенно. Это была изящная женщина тридцати восьми лет, почти шести футов ростом. Ее отточенное аэробикой тело было покрыто белым порошковым дезодорантом. Даже на этой нестерпимой жаре волосы сохранили безупречную форму.

Пар, струившийся из-под капота, издавал тихое шипение. К нему присоединился вздох Бренды.

Из машины донеслось звяканье ручной видеоигры «Братья Супер-Марио», в которую играл ее двенадцатилетний сын. Пинг. Молоточек стукнул по наковаленке, и крошечная фигурка исчезла за рамкой экрана. Пинг, пинг. Он выиграл ее две недели назад в видеотурнире по чудовищно жестокой и плохо запрограммированной игре под названием «Боец кунг-фу-III».

Уф.

Она откинула капот и уставилась на двигатель. В машинах она разбиралась не слишком хорошо. В компьютерах — да, но в машинах — нет. Тем не менее ей не составило труда определить, что означает дымящаяся зеленая жидкость, сочащаяся из радиатора на потрескавшуюся землю.

Крошечная черная ящерка подбежала было к зеленой лужице, но тут же метнулась в тень скалы. Бренда подумала, что это неплохая идея. Просто уползти куда-нибудь и заснуть. Она нагнула голову в тень капота. Дэвид все еще был поглощен игрой, должно быть, уже пятнадцатой за сегодняшний день.

— Кажется, у нас проблемы.

Он ничего не ответил, пальцы были заняты кнопками и крошечным переключателем.

— Мы можем не добраться домой к ночи.

Это заставило его поднять голову. Улыбка опасно надвинулась на его круглое каштанового цвета лицо. Еще один день в этих холмах, куда они в прошлый раз приезжали всей семьей. Место, где Дэвид и его отец в последний раз…

Он склонился над игрой.

Ей совершенно необходимо было вернуться домой. Там была карьера, возможность начать жизнь сначала. Она отдала Дэвиду все свободное время, которое было в ее распоряжении, и он должен это понять. Десять дней скитаний по Нью-Мексико и Аризоне. Почти год прошел с тех пор, как Дэррил…

Бренда прикусила губу. Некоторое время назад они проехали телефон, примостившийся возле маленькой закусочной. Можно вернуться туда. Если суждено потерять день, еще один день, это ее не убьет.

Она забралась в машину.

— Пристегнись, — зачем-то сказала она. Дэвид все еще был погружен в игру. Пинг, пинг. Самые быстрые пальцы Запада.

— Завтра, — сказал иссохший от жары маленький механик, — нам пришлют новый радиатор из Истона.

Бренда подумала, что он похож на вяленого хоббита.

— Целый новый радиатор? — Возможно, привлеченный ее отчаянием, Дэвид взобрался на бампер и даже спрятал игру в карман. В сумрачном гараже было градусов на двадцать прохладнее, чем на раскаленной улице, где температура дошла уже градусов до 105 по Фаренгейту. Древний вентилятор колыхал квитанции и потрепанные каталоги, сонно помахивая лопастями.

Автомобильный хоббит поднял правую бровь.

— Может, я и смог бы его заклепать, но ведь это уже пробовали, правда?

— На самом деле я пробовала воспользоваться жидкостью от протечек радиатора.

— А потом рванули через Аризону и Нью-Мексико в июле? Толково.

Бренда подавила вспышку бешенства. Она зависела от этого гнома. Кроме того, он был прав.

Снаружи микроавтобус с надписью «Калифорнийский университет, Лос-Анджелес» подъехал к заправочной станции. Дэвид вышел посмотреть. Из машины вылез тощий долговязый человек в очках с роговой оправой и бледной шелушащейся кожей. Он напомнил ей очкастого аиста.

— Ну что ж, тогда завтра. — Бренда не спускала глаз с сына. О чем она беспокоилась? Что этот незнакомец может сграбастать Дэвида, запихнуть в автобус и укатить с ним в Страну Небывалию? Дэвид был мал, но проворен, с острыми зубами, имел зеленый пояс в тхэквондо и обладал темпераментом дикой кошки. Обуза для похитителя детей.

— Завтра, — отозвался хоббит. — «У Сэди», вниз по дороге. Мотель, ресторан. Довольно неплохо, — он захлопнул капот ее машины. — Попробуйте, не пожалеете. Цены божеские.

Микроавтобус отъехал. Дэвид посмотрел на нее с вызовом.

— Ну что? Остаемся еще на ночь?

Она провела пальцами по его волосам. У нее угрожающе поднялось давление, и она чувствовала приближение жуткой головной боли. Но какой-то голос внутри нее шепнул: «Это последние летние каникулы у двенадцатилетнего ребенка. И первые после моей смерти. На будущий год ему будет тринадцать. Тинейджер. Конец его детства. Больше такого времени не будет для вас обоих. Прояви же хоть раз гибкость, черт возьми!»

Это был голос Дэррила. Дэррил умер всего двенадцать месяцев назад. Несмотря на развод, несмотря на кошмар последних пяти лет, от него до сих пор оставалась пустота в ее постели, в ее сердце и в ее жизни. Оставалась стена между Брендой и ее единственным ребенком. Дэррил, как обычно, был прав. Она слегка улыбнулась:

— Да. Мы останемся еще на ночь. А что?

Он вспыхнул от радости, и это вышло особенно сердечно, поскольку он позволил ей заметить и разделить свою радость. За последний год Дэвид постепенно становился все более подавленным, предпочитая общаться с видеоэкраном, нежели с людьми. Перестал запускать ракеты из бальзового дерева и пластика, которыми они с Дэррилом увлекались. Даже уроки тхеквондо свелись к ритуальному посещению класса раз в месяц.

— В горах ведутся какие-то раскопки. На высоте мили. Доктор Спикмэн сказал, что они дают туристам посмотреть снаружи. Он это назвал пре-ата… ата… — Дэвид потряс головой. — Что-то в этом роде. Сходим?

НЕТ.

Она настолько ясно расслышала голос Дэррила в глубине сознания, что едва не подпрыгнула. Но Дэвид смотрел на нее, ожидая, что она откажет. Глаза мальчика замедленно моргали, словно зажатые с двух сторон ушами, слишком большими для его головы.

— Давай-ка посмотрим, нельзя ли здесь арендовать машину. Если можно, думаю, мы туда съездим.

Дэвид испустил торжествующий вопль.

Древний разбитый «Видаб» вызвал воспоминания о старом «Фольксвагене» Дэррила. О пивных вечеринках в колледже и совершенно невероятных с топологической точки зрения любовных свиданиях. Воспоминания болезненные, тяжелые и очень, очень радостные. Такие же, как сам Дэррил.

Ей доставляло мазохистское удовольствие втискивать колени под приборную доску и постоянно беспокоиться, как бы не задеть бедром рычаг переключения скоростей.

Они прогромыхали по разбитой дороге мимо мотеля «Найт-Спот», который она отметила в качестве возможного варианта. Почти в тот же момент она увидела университетский микроавтобус, небрежно припаркованный среди шести-семи запыленных машин. Несколько человек бродили вокруг. Пара тонконогих карточных столиков стояла под выгоревшими тентами. И сразу за ними из земли титанически вздымались островерхие красно-серые скалы. Долговязый доктор Спикмэн вытаскивал из микроавтобуса картонную коробку. Едва «жук» Бренды успел остановиться, как Дэвид выскочил из машины и бросился к нему. Спикмэн приветственно вскинул кустистую бровь.

— Миссис Чейз? — доктор Спикмэн протянул жесткую, сухую, припорошенную пылью руку. Его кожа обуглилась на здешнем солнце. Бренде понравилось его слегка раздраженное выражение.

— Общительный у вас сын.

— Боюсь, что так. Это уже четвертое место, где мы побывали за десять дней.

— А в Туксоне были?

— Три дня назад. Последний день провели, просто плутая на машине между холмами. Мы уже направлялись домой, когда… впрочем, вы, наверное, все это уже слышали.

Парковка была маленькая и грязная. Усталая индианка сидела за столом и продавала кусочки своего наследия по непомерным ценам. Дело было невыгодное для обеих сторон.

Они прошли вслед за троицей туристов в светлых одеждах мимо старых, ржавых прицепов. Дорожка вела вдоль подножия утеса, петляла между колючими кустами и, наконец, вывела на открытую площадку, охраняемую еще одной смуглой старухой за пыльным карточным столом. Женщина посмотрела на них, автоматически приветствуя гостей. Тут взгляд ее упал на Дэвида, и выражение лица изменилось. Улыбка осталась на месте, но что-то странное появилось в глазах.

Ее руки потянулись к бирюзовому ожерелью, висевшему у нее на шее.

— Возьми, — сказала она, протягивая бусы Дэвиду.

Он пробежал пальцами по камушкам, ни один из которых не был похож на другой. Опасливо покосился на Бренду.

— Можно?

— У тебя есть карманные деньги. Ты можешь себе это позволить?

Дэвид сунул маленькие коричневые руки в карманы джинсов и извлек их пустыми. Он хотел вернуть ожерелье, но индианка замахала морщинистыми руками.

— Нет, нет, — говорила она. — Возьми. Возьми.

К ним подошел еще не старый человек с тем же оттенком кожи, что и у женщины, и характерными чертами американского индейца; за ним следовала небольшая группа туристов.

— Мама? — спросил он. Старуха темпераментно заговорила с ним на гортанном языке, он ответил ей. Неуверенно улыбаясь, он положил руку на плечо Дэвида.

— Она говорит, что ты в опасности. Она хочет, чтобы ты это взял.

Бренда усмехнулась.

— Это часть вашего шоу, верно? Она это проделывает каждый день?

— Вообще-то нет. Я, честно говоря, не совсем ее понял. Она немного не в себе с тех пор, как люди из университета открыли старые руины.

— Руины?

— Они остались не от моего народа, — сказал он.

— Пре-атабасканы, — сказал Спикмэн. — Но у вас должны быть легенды, связанные с ними, правда, Хулио? — Долговязый бесшумно появился сзади.

— Конечно, док. — Холио отвел глаза и отвернулся, так что Бренда больше не могла разглядеть выражения его лица. — Почему бы вам не показать их гостям?

Хулио уселся на землю рядом с матерью и с каменным лицом следил, как Спикмэн кладет руку на плечо Дэвида, увлекая его на узкую тропинку.

Поверхность утеса была испещрена узкими выступами. Над первым рядом уступов виднелись десятки маленьких пещерок. Выше шел второй ряд выступов и одинокое отверстие, прорытое археологами.

— Не очень-то это похоже на скальные жилища, — сказал Дэвид.

— Хороший глаз. Нет данных, что здесь кто-либо когда-то жил, — сказал Спикмэн. — Скорее это кладовые. Мы нашли здесь керамику и резные изделия. Ближайшие жилища почти в сотне миль отсюда.

— Возможно, это склад токсичных отходов, — сказал Дэвид.

Они приблизились к огороженной территории. Большие желто-черные щиты предупреждали: ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН. АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ. НАУЧНАЯ ПЛОЩАДКА.

Дэвид уставился на щит:

— Так вот вы где работаете.

— Да. На вершине утеса. Забираемся с помощью веревочных лестниц. Видишь то отверстие наверху? Возможно, это погребение. Но только для одного человека. Может, это был вождь или уважаемый шаман. Оно древнее — по-настоящему древнее. Трудно даже установить возраст.

— Почему?

— Потому что мы не можем прочитать письмена. — Спикмэн вытер лоб длинной жилистой рукой. — Не осталось никаких записей, лишь косвенные указания на захоронение. — Он снял брезент с деревянного стола, установленного в тени. На нем были разложены десятки осколков и фрагментов керамики. Все были необычайно ярких тонов — синих, желтых и блестящих кроваво-коричневых.

— Очень необычно, — сказал Спикмэн, показывая синий осколок размером со свой палец. — Уникальная полихроматическая глазурь. Думаю, это мимбрино.

— Мимбрино? — спросила Бренда.

— Они были пришельцами. Мигрировали на юго-западе полукочевыми группами в поисках дичи и воды. О них известно очень немного. Вот, — сказал он и протянул осколок Дэвиду. — Сегодня ведь твой день рождения?

— Э-э… ага.

— Нет… — машинально сказала Бренда. Дэвид умоляюще посмотрел на нее. Она сжала губы.

— Не говори никому, — Спикмэну понравилось совершать должностное преступление. — Через пару дней мы надеемся прорваться к настоящему погребению. Тогда мы увидим то, чего человеческий глаз не видел сотни лет, — он рассмеялся. — На будущий год погребение, возможно, будет открыто для публики. Приезжайте опять.

— Мы попробуем, — сказала Бренда.

Дэвид ничего не сказал, играя со сверкающим синим осколком древней керамики.

Час ночи в мотеле «Найт-Спот». Древний кондиционер стучит и скрежещет. Дэвид скатился с кровати и прекратил жалкое существование несчастного железного зверя. Вообще-то становилось уже холодновато — тонкие стены и ночной воздух пустыни не удерживали тепла. Он присел на край узкой кровати. На другой кровати мирно посапывала Бренда. Дэвид прилег на бок, прислушиваясь к реву грузовиков, время от времени проезжающих по двухполосному шоссе прямо перед окнами.

Лунный луч дрожал на тумбочке возле кровати. Его холодные светлые пальцы коснулись осколка керамики и бирюзового ожерелья рядом с ним. Осколок был таким синим. Таким красивым. Казалось, он звал Дэвида. Ожерелье не сверкало и вполовину столь ярко, словно осколок лишил его блеска.

Сердце гулко стучало. Когда стук стал таким громким, что Дэвид готов был оглохнуть, он вскочил, натянул штаны, ботинки и свитер.

Дэвид знал привычки матери. Случись сейчас землетрясение, она не проснется до семи, это гарантировано.

Отыскав ключ и сунув его в карман, он выскользнул за дверь.

На мгновение в комнате повисла тишина. Затем Бренда прошептала:

— Дэвид?.. Словно перышко тревоги пощекотало ей затылок. Оно подобралось к краю сознания, но усталость тут же утянула его обратно в пропасть. — Дэвид?.. — И равномерное посапывание возобновилось.

Дэвид подождал, пока свет фар промчится мимо, затем перебежал через дорогу и спрятался в тени. Полная луна рассыпала серебро.

Ни звука. Он усмехнулся. Человек-паук знал, что его ничто не удержит от выполнения миссии… Он перебрался через грубо сколоченный невысокий забор, мягко приземлившись на другой стороне. Было холодно. Где-то В отдалении койот завыл над жертвой.

Утесы смотрели на него сверху вниз, тупо и враждебно. Он подумал, знают ли они, что он тут. А вдруг они каким-нибудь странным образом чувствуют его присутствие в ночи. Что они подумают о нем, шныряющем здесь после того, как туристы и ученые ушли? Будут ли они польщены? Оскорблены? Он не знал этого и не был уверен, хочет ли узнать.

Дэвид подошел к желто-черным щитам и на мгновение остановился. Осмотрелся. Ничего. Никого движения, только отдаленный шум моторов. У него задергался затылок.

«Супер-Марио» следил, не выпрыгнет ли из тени в поисках оживляющих таблеток большая зубастая клякса.

Он подождал, но ничего не случилось. Он засмеялся. Дэвид терпеть не мог свой тонкий смех и не мог дождаться, когда же у него изменится голос.

Полная луна над головой была подернута желтой дымкой из-за висящей в воздухе пыли.

Дэвид двинулся дальше. Тропинка сузилась, затем вновь расширилась, и вот он оказался среди свежих раскопок. Внимательно осмотрев скалу, он нашел подходящий захват для руки и попробовал его на прочность. Выветренный песчаник. Он прикинул несколько возможных путей подъема и выбрал один из них.

На первые двадцать футов ушла четверть часа. Дважды песчаник осыпался, и мальчик едва не упал. К тому времени, как Дэвид добрался до первого уступа, его так трясло от усталости, что пришлось остановиться на пять минут и послушать вой койотов. Он лег на живот и стал смотреть вниз на землю. Затея начинала становиться слишком реальной. Он представил, что это просто очередная видеоигра. Лемминги, например. «Я добрался до второго уровня. Где мои премиальные очки?»

Веревочная лестница значительно облегчила подъем на втором этапе. Он догадался, что низ лестницы был закреплен для безопасности, и испытал прилив радости. Падение с такой высоты означало по меньшей мере сломанную руку. ЭТО уже никак не скроешь от мамы.

Он перекатился через край второго уступа, задыхаясь, но испытывая грешное чувство удовлетворения.

Порывшись в правом кармане, Дэвид вытащил перочинный нож с одним лезвием на пружине. Оттуда же появился биковский одноразовый фонарик. Опробовав и нож, и фонарик, он замычал от удовольствия. Готов ко всему. Классно!

Входное отверстие было всего в половину его роста. Невысокие, должно быть, люди были. Все время сутулились.

Внутри пещера оказалась повыше, достаточно, чтобы распрямиться. Он провел лучом фонарика по стенам, с возбуждением обнаружив петроглифы. Ничего подобного ему не приходилось видеть. Там были символы, напоминавшие людей, какие-то абстрактные летящие стрелы. Может быть, они означали горных козлов. Несколько концентрических кругов. А еще крест между медузой и осьминогом, как бы парящий в небе. Почему-то это вызвало неприятные ассоциации с матерью.

Дэвид вновь услышал свой смешок, и он ему опять не понравился. Здесь, в пещере, он звучал еще противнее. Это даже и не смех вовсе. Какие-то задыхающиеся звуки.

В дальнем конце пещеры он обнаружил глинобитную стену, сероватую в резком свете фонарика. Кто-то ее уже поковырял. Может, это то, о чем говорил доктор Спикмэн? Захоронение или что-то в этом роде?

Воздух становился тяжелым. Он поцарапал стену ножом, воодушевившись при виде первых падающих глиняных обломков. Зажав плоский фонарик в зубах, начал работать интенсивнее. Потом отошел на несколько шагов, разбежался и ударил ногой в стену. Еще раз. Третий.

Стена затрещала. Хотя становилось все холоднее, он весь покрылся потом. Дэвид осветил фонариком трещину.

За стеной была чернота, но фонарик все же дал разглядеть земляной холмик, на верхушке которого стояло что-то вроде горшка.

Даже в узком луче фонаря сосуд блестел, почти светился. На нем можно было различить петроглифы, похожие на те, что Дэвид видел на стене.

Он расширял щель, пока ему не удалось протиснуть туда обе руки, и с силой потянул на себя, выворачивая куски глины. Зажав фонарик в зубах, он прополз через пролом во внутреннюю камеру.

В пещере было так тихо, что Дэвида охватило мистическое чувство. Казалось, тишина гудела. Возможно, это гудение здесь было всегда, но различить его можно только тогда, когда смолкнут все фоновые звуки.

Гудение нарастало по мере того, как он приближался к урне, или вазе, что бы это ни было. Под конец он почти оглох от этого звука.

Дэвид потрогал сосуд. Внезапно наступила полная, абсолютная тишина.

Некоторое время он постоял на четвереньках, вдыхая спертый воздух, прислушиваясь к собственному сердцебиению и поглаживая пальцами глянцевую поверхность горшка. Что это? Боже… погребальная урна пришельцев-мимбрино? Она может стоить двадцать или тридцать тысяч долларов. Дэвид не думал о том, чтобы стать вором, но ради таких денег можно изменить жизненные планы.

Он опрокинул горшок на бок. Веса в нем было фунтов десять. Дэвид подтащил его к себе и похлопал по глянцевому боку. Поднес к уху. Ничего, кроме продолжавшегося смутного гудения. Горшок казался ХОЛОДНЫМ…

Острые льдинки укололи сердце.

Дэвид задохнулся, схватился за грудь, и горшок выпал из его рук. И раскололся, ударившись о землю.

Он с усилием втянул в себя воздух, глаза заволокло слезами, и боль на мгновение отступила.

То, что произошло вслед за этим, было совершенно невероятно. Красные точки. Тысячи. Что-то вроде светящихся красных пчелок вылетело из осколков. Дэвид завопил и попятился, заслонив лицо руками, выставив ладони вперед. Ладошки были слишком маленькими, и было уже слишком поздно.

Облако красных пчел закружилось вокруг него, кусая, жаля…

Он взвыл и стал неистово прокладывать себе дорогу к выходу. Ему удалось выползти из пещеры. Во всем мире не осталось ничего, кроме боли и нарастающего гудения. Ослепший, обезумевший от боли, Дэвид начал свой отчаянный спуск. Мокрые от крови ладони соскальзывали с перекладин веревочной лестницы, и он чуть не сорвался, умудрившись в последний момент ухватиться за веревку, и некоторое время так висел, корчась от боли в плечах, запястьях и локтях. Потом боль опять отступила, и к тому времени, как она вернулась, он успел добраться до середины спуска.

Когда он начал кричать, красные твари влетели ему в рот, проникли в горло, жалили, кусали, рвали…

Они проникли в нос и подожгли мозг…

Они выели его глаза…

Пролетев последние пять футов, он ударился о землю и встал, пошатываясь. Побежал, врезавшись сослепу в стену. Поскользнулся в грязи, царапая ногтями скалу.

Рыдая, он свернулся калачиком и стал ждать смерти.

Прошла вечность, и жужжание смолкло. Боль утихла, затем совсем исчезла. Дэвид открыл глаза, с изумлением обнаружив, что веки его слушаются. Он поднес руки к глазам. В свете звезд они походили на перчатки механика.

Он застонал, едва узнав звук собственного голоса. Нужно добраться до мамы. Нужно вернуться домой. Она все уладит. Она сделает так, что станет хорошо…

Пошатываясь, вытянув руки, задыхаясь и превозмогая боль, он побрел к мотелю.

Однако с каждым шагом боль уменьшалась. Каждый раз, опуская раздутую ступню на землю, Дэвид замечал, что она приобретает нормальные размеры. В конечностях восстанавливалась чувствительность. К тому времени, как вдали появился мотель, он чувствовал себя почти нормально. В свете мигающей вывески «Найт-Стоп» он рассмотрел свои руки. На них не было ни малейших следов того, что с ним произошло.

Он содрогнулся, принимая самое трудное решение за все свои двенадцать лет.

Чудесным образом все отеки от укусов пропали. Не осталось никаких свидетельств, по которым можно было доказать, что все это не было самым страшным сном его жизни.

Итак. Выбор Номер Один: сказать маме, получить чудовищную взбучку и, возможно, поиметь неприятности из-за уничтожения ценного произведения искусства коренных американцев.

Выбор Номер Два: держать рот на замке и надеяться на то, что все случившееся никогда не повторится.

Он осмотрел свои руки. Они вполне походили на те руки, которые болтались у него на плечах последние двенадцать лет…

Дэвид отпер дверь и проскользнул в комнату. Постоял, прислушиваясь к ровному дыханию матери. Никакого посапывания, только глубокое, ровное дыхание.

Он сбросил ботинки и штаны, сложил и сунул в пластиковый пакет. Возможно, она не заметит грязи и пятен. В дешевом зеркале отражался нормальный двенадцатилетний ребенок. Слегка напуганный, но в остальном вполне нормальный ребенок.

Это был последний раз, когда Дэвид видел себя.

Женщина в белом халате шла по стерильному коридору Вестсайдской мемориальной больницы с тем целеустремленным видом, с которым ньюйоркцы, похоже, рождаются и который остальные американцы приобретают тяжелым болезненным трудом.

Ее звали Аннель Триас. Это была мускулистая брюнетка лет под тридцать, имевшая докторскую степень в физиологии развития и магистерскую — в нейроанатомии. В настоящий момент она была погружена в решение одной важной проблемы.

Пациент: Дэвид Чейз.

Возраст: 12.

Рост: 5 футов 4 дюйма.

Вес: 85 фунтов.

Болезненно-худой. Мать сказала, что он уже несколько месяцев, как потерял аппетит и сон. Педиатры разводили руками. У мальчика не было никаких органических поражений, с психикой тоже все было в порядке…

Если не считать ночных кошмаров. Беспрерывных. Безжалостных. Диких. Устрашающих. И вот он попал сюда, в знаменитую лабораторию сна, в надежде на чудо.

Она миновала последнюю дверь и вошла в детскую рекреацию. Там был стол для пинг-понга, телевизор, пинбол, два игровых автомата и огромное количество всевозможных игрушек, большинство из которых были выбраны за то, что помогали наблюдателю проникнуть во внутренний мир ребенка.

За этот год Триас проконсультировала шестнадцать пациентов, но случай Дэвида оказался уникальным. Он был единственным афроамериканцем, самым юным, самым маленьким и самым тяжелым.

Дэвид стоял перед самым популярным в этой комнате игровым автоматом, манипулируя черепашками-ниндзя, которые лупили мечами и нунчаками марионеток светловолосого мальчика постарше. На лице блондина застыла маска разочарования. Он кусал губы и аритмично лупил по корпусу автомата, тихо ругаясь.

Проиграв, старший мальчик отошел. Бренда сидела у стены, читая журнал «Байт». Аккуратно сложив его, она подошла к сыну.

— Дай мне попробовать, — сказала она весело.

Дэвид не обратил на нее внимания и бросил очередную монету в автомат. Экран спросил: Один Игрок или Два? Дэвид выбрал Один.

Улыбка Бренды погасла. Она села и опять раскрыла журнал.

— Дэвид? — сказала Триас. Он был полностью поглощен игрой. — Дэвид?

Пришлось подождать, пока игра окончится, и лишь потом похлопать его по плечу. Он обернулся, но глаза были опущены.

Со времени вчерашнего собеседования он, похоже, стал еще меньше. Это был один из тех редких детей, чья личность намного превышает размеры тела. Они запоминаются более высокими, сильными и красивыми, чем на самом деле.

В действительности Дэвид был совсем маленьким ребенком. И с каждой неделей он становился все меньше. За восемь недель, истекших с момента его поступления в больницу, он потерял двенадцать фунтов. Лицо приобретало очертания черепа. Глаза лихорадочно блестели.

— Мы готовы, Дэвид.

Он кивнул. Дэвид был поглощен своими компьютерами, Бренда — своими. Пропасть между ними когда-то, подобно мостику, соединял отец, Дэррил Чейз. Разведенный, потом погибший. Триас физически ощущала его отсутствие.

Миссис Чейз подняла голову, встала и одернула свой безупречно сшитый деловой костюм. Протянула теплую влажную руку.

— Спасибо, что нашли для нас время.

— Ваш терапевт, доктор Кейдж, мой старый друг. Мы вместе работали в Стэнфорде. Я уважаю его мнение.

Дэвид тихо шел сзади, не говоря ни слова.

Бренда нарушила молчание.

— Доктор Кейдж сказал, что вы получили степень в двадцать три года. А книгу «Сны» написали в двадцать четыре. Это правда?

— Просто поразительно, на что способен увлеченный человек. Впрочем, вам-то это известно лучше, чем кому бы то ни было. Сколько известно женщин афро-американского происхождения — вице-президентов таких компаний, как «Дэйта-Комп»?

Триас открыла перед Дэвидом дверь своего кабинета и заметила, как он двигался. Неуклюже, словно его телом управлял кто-то извне. Словно он терял контакт с собственным телом и продолжал двигаться лишь благодаря усилию воли. Странно.

Она скользнула за стол из черного дерева. За ее спиной на стене висел большой плакат: «Сплю ли я СЕЙЧАС?»

— Садись, пожалуйста, — жизнерадостно сказала Триас. — Я хочу проверить то, что мы записали вчера, Дэвид. Когда начались кошмары?

— Три месяца назад. — Его голос звучал очень тихо. Она подождала продолжения. Но, как и во время вчерашней беседы, он просто опустил глаза в пол, рассматривая узоры ковра.

— Мы как раз вернулись из отпуска, — подсказала Бренда.

— Хорошая была поездка?

Он кивнул.

— Было ли в ней что-то необычное?

Он ничего не сказал. Наконец мать прервала молчание.

— После того, как Дэррил… умер, мне кажется, что я делаю что-то не так. В «Дэйта-Комп» дела пошли плохо, и фирма потребовала моего повышенного внимания. — Она стиснула руки на коленях. — Дэвид тоже его требовал. Отпуск был для нас возможностью побыть вместе в тех местах, где мы когда-то были счастливы.

Доктор Триас кивнула:

— Дэвид. Расскажи мне о своих снах.

Он глубже ушел в кресло.

— Дэвид? — нетерпеливо прошептала Бренда.

Он отвернулся от нее.

— Они всегда разные, — пробормотал он. — Те, что я помню.

— Можешь рассказать один, который ты помнишь наиболее отчетливо?

— Они все разные, — повторил он. — И все одинаковые.

— Расскажи тот, что помнишь. — Бренда открыла рот, но Триас предостерегающе подняла палец.

В кабинете долго висела тишина. Раздавалось только стрекотание кондиционера. Потом Дэвид заговорил.

— Я — что-то вроде мотылька, — сказал он. — То есть у меня есть крылья, и я летаю. Иногда я пролетаю мимо чего-то блестящего и могу видеть себя, и я выгляжу, как я сам. А иногда я смотрю на свое тело и выгляжу как насекомое, но это нормально, мне это тоже нравится. И вот я летаю в этом саду. И я просто смотрю на цветы и на всякие вещи, мимо которых пролетаю. А потом я врезаюсь в это.

— Это?

— Что-то липкое. И я пойман.

Внезапно Дэвид перестал просто рассказывать об этом. Он уже жил в этом. Его тело задергалось.

— Я пытаюсь вырваться. Я дергаюсь, но это больно. Словно я разрываю тело на части, пытаясь вырваться.

Он высоко поднял плечо и выпрямил левую руку, словно его пальцы были приклеены к стулу.

— Что-то приближается ко мне, — прошептал он. Его тело почти вибрировало, словно он был туго натянутой струной, которую дергала рука плохого музыканта. — Оно приближается…

— Ты можешь это описать?

— Восемь ног. Черное круглое тело. О боже… — Его глаза широко раскрылись, затем закатились. — Челюсти, челюсти! — И он закричал: — Мама!

Бренда вскочила с места.

— Сядьте! — остановила ее Триас. Потом она добавила: — Пожалуйста. — Приятно улыбнувшись, она вновь повернулась к Дэвиду: — Это паук?

— Да.

— Разве ты не понимаешь, что только наблюдаешь за пауком, пытающимся убить мотылька? Что ты находишься в своем собственном саду?

Казалось, можно было расслышать скрип рычагов в его мозгу, которые пытались остановить движение мысли, изменить его направление.

— Сад?.. — спросил он наконец.

— В своем собственном саду. Это просто маленький паук. Разве ты не видишь? И ты можешь, если захочешь, наступить на него пяткой и раздавить?

Дэвид судорожно глотнул и кивнул, еще не до конца веря ее словам, но пытаясь в них поверить.

— Хорошо, возвращайся к нам, — сказала Триас. — Тебя преследует именно этот сон?

Он уставился в пол.

— Однажды я был птицей со сломанным крылом. Ко мне подкрадывалась кошка. Потом я был пескарем, и меня поймала какая-то медуза. Она жалила по-настоящему.

— Когда у тебя был этот сон? — спросила доктор Триас.

— Две недели назад.

— Боль казалась очень реальной?

Он посмотрел на мать, потом опять на врача.

— Нет, — сказал он, и в его юных глазах светился неистовый ум. — Вы не слушаете меня. Никто меня не слушает. Я же сказал, что она жалила по-настоящему.

Бренда тяжело вздохнула. Мальчик сорвал с себя рубашку. Его спина была исполосована пятью тонкими параллельными полосами. Было похоже, словно кто-то неглубоко прорезал кожу лезвием, а затем втер в раны квасцы.

— Как это случилось? — спросила Триас.

— Во сне. — Он оглядел комнату и внезапно расплакался. — Я знал, что вы мне не поверите. Никто мне не верит. — Он сорвался с кресла и вылетел в коридор. Бренда вскочила со своего стула, но Триас удержала ее, покачав головой. — Одна из сестер приведет его обратно.

Длинным ногтем Бренда потрогала кутикулу на левом большом пальце.

— Что вы об этом думаете?

— Стигмат? — мрачно улыбнулась Триас. — Существуют задокументированные случаи ран, вызываемых психосоматическим путем. Но это еще далеко не изучено.

— Что же это тогда?

— Это была ваша первая поездка за три года?

— Да. — Бренда уставилась в пол. — Мне необходимо было попытаться. После того, как его отец… мой бывший муж скончался. И при таких ужасных обстоятельствах. — Ее руки задрожали, она часто заморгала. Она долго рылась в сумочке, пока не достала салфетку и не вытерла глаза.

— Какие же это были обстоятельства?

— У Дэррила было больное сердце. Я умоляла его умерить пыл, но пение было его жизнью.

— Пение?

— Да. Он был вторым голосом в группе. Гастроли. Много выступал в клубах. Это было очень увлекательно. Он всегда находился на пороге создания хита.

Улыбка Бренды была грустной, ласковой, сожалеющей, но не горькой.

— «Еще немного, и мы сделаем хит, детка». Бывало, получит небольшой чек, на две-три тысячи долларов. И говорит: «Еще немного, детка…»

— Вы были основным кормильцем семьи?

— Он зарабатывал, но нерегулярно. Одному из нас приходилось заботиться о будущем. Видит бог, Дэррил не стал бы. — Она вновь вытерла глаза. — После развода он снял квартиру. Сосед нашел его мертвым. — Голос понизился до шепота. — Он пытался доползти до телефона. Я думаю… я думаю, Дэвид считает, что его отец умер, поскольку нас не было рядом.

— Понимаю. Вы очень озабочены своей карьерой, не так ли?

— Вы хотите сказать, что он делает это, чтобы привлечь внимание?

— Такое случается.

— Но он просыпается с воплями.

— Это очень легко сымитировать.

Бренда непреклонно покачала головой.

— Нет. Еще с младенчества, когда у Дэвида были кошмары, его дыхание характерно изменялось. Прежде чем закричать, он издавал тихий, скулящий звук. Когда начинались эти изменения, он спал. Так же происходит и сейчас перед началом кошмара. Он никоим образом не мог бы узнать о своем поведении во сне.

— Он мог записать себя… — задумчиво сказала Триас.

Бренда взорвалась:

— Продолжайте, доктор. Что вы такое говорите? Я думала, что «Вестсайд» помогает людям. Мы что, относимся к третьему сорту? Наши деньги недостаточно хороши для вас?

Триас улыбнулась:

— Хороши. Очень хороши. Честно говоря, я почти решила вести ваш случай.

В этот момент в дверях появился светловолосый медбрат, обнимающий Дэвида. Глаза мальчика прояснились, он смеялся.

Бренда просияла.

— Что такое? У вас двоих секреты?

— У Ларри есть «Соник-Суперёжик», мама. — Он впервые казался по-настоящему живым.

— Мои дети увлекаются видеоиграми, — сказал медбрат. — Игра у меня сейчас дома, но я могу ее принести завтра и подключить.

— Классно, — сказал Дэвид.

— Садись, Дэвид, — сказала Триас. Он повиновался. — Что ты знаешь о нашем институте?

— Вы занимаетесь всякой ерундой, связанной со снами.

— Очень хорошо. Процесс называется «Управляемое Сновидение». Управляемое сновидение — это состояние сна, когда ты знаешь, что видишь сон, и таким образом можешь контролировать элементы этого сна.

— Не понимаю.

Триас нахмурилась, потом лицо ее прояснилось.

— Это похоже на видеоигру. Большую часть времени автомат просто стоит в рекреации, проигрывая изображение сам по себе, верно?

— Верно.

— Но когда ты кидаешь в него монету и кладешь руки на джойстик, то сразу приобретаешь контроль над происходящим. Хочешь научиться этому?

Дэвид медленно кивнул с заинтересованным видом.

— Хорошо. Мы собираемся применить некоторые методы, чтобы обучить тебя этому. Один из них называется Мнемонической Индукцией Управляемого Сновидения. Мы называем это МИУС. Этот метод разработан доктором Стефеном Ла Берджем из Стэнфордского университета. Ты должен научиться задавать себе вопрос, написанный на стене: «Сплю ли я СЕЙЧАС?», по тысяче раз на день. Ты научишься улавливать различия между состоянием сна и бодрствования. Например: каким образом ты сможешь узнать, что сейчас бодрствуешь?

Дэвид выглядел неуверенно.

— Странный вопрос. Я сижу здесь.

— Да, но сон может ощущаться реальностью. Это может быть и сон — и ты, и твоя мама могут выглядеть точь-в-точь как в жизни. Ты чувствуешь, что сидишь на стуле и видишь стол.

Дэвид ущипнул себя.

— Ауч, — сморщился он. — Видите? Я не сплю.

— Боюсь, что это неубедительно, — рассмеялась Триас. — Если ты ущипнешь себя во сне, то тоже скажешь «ауч». Возможно, это будет ощущаться как щипок.

— Ну и?.. Как же я могу это понять?

Трас улыбнулась и бросила ему томик «Снов» в мягкой обложке. Дэвид поймал его на лету.

— Ловко. А теперь открой книгу и прочитай начало страницы.

Дэвид пожал плечами и открыл наугад.

«…и характерная для всех млекопитающих тенденция видеть сны в среднем от шести до восьми раз за ночь свидетельствует о том, что это отнюдь не избы… избыточная функция…»

— Достаточно. А теперь посмотри на меня. Нет, держи палец на тексте. Заметь, где читал.

Дэвид поднял голову:

— И что теперь?

— А теперь посмотри опять на страницу и прочитай мне те же слова снова.

Дэвид посмотрел на нее как на безумную, но подчинился.

— «… и характерная для всех млекопитающих тенденция видеть сны…»

— Достаточно. Ты заметил разницу?

— Конечно, нет.

— Совершенно верно. И не заметишь. Но если бы это был управляемый сон, то заметил бы. Если во сне ты прочитаешь какие-то слова на бумаге, а потом отвернешься и посмотришь опять на текст, то слова изменятся.

Дэвид был озадачен.

— Почему так происходит?

— Потому что в состоянии бодрствования твой разум постоянно взаимодействует с окружающей действительностью, относительно неизменной. Во сне же разум взаимодействует только сам с собой, устанавливая новые корреляции и создавая новые связи. Поэтому если ты посмотришь на что-нибудь, то вызовешь новую серию ассоциаций, и страница сна изменится в соответствии с ними.

У Дэвида загорелись глаза.

— Значит, я смогу знать, сплю ли я. И тогда я смогу заставить себя проснуться?

— Еще лучше, Дэвид. Если ты осознаешь, что видишь сон, то сможешь контролировать его. В управляемом сновидении ты можешь создать любую ситуацию, добиться всего, чего пожелаешь. Ты можешь превратить стол в огурец. Можешь летать…

— Летать?

— Да, и ощущения будут абсолютно реальными. Вообще-то полет — это еще одно испытание сна. Если тебе кажется, что ты спишь, и ты хочешь проверить это, просто подпрыгни. Если удастся продержаться в воздухе хотя бы секунду, это сон.

Дэвид был тих, задумчив.

— И вы можете меня этому научить?

— Мы обучили сотни людей, — сказала Триас. — Хотя должна признаться, что мне не приходилось учить пациентов твоего возраста.

— И если я буду знать, как проделывать эти штуки, то в следующий раз, как паук или кто-то еще попытается меня достать…

— Ты сможешь превратить его в камень. Или стать садовником и раздавить паука. Или превратиться в супермуху.

Дэвид сиял.

— Bay! Это было бы здорово.

Триас стала очень серьезной.

— Но управляемое сновидение можно использовать не только для этого, Дэвид. Ты сможешь противостоять монстру и выяснить, чего он хочет.

— Мне это неважно, — запротестовал Дэвид. — Я просто хочу, чтобы они от меня отвязались. Зачем это мне знать, что он там себе думает?

— Понимаешь, как я уже говорила, мир сновидений — замкнутая система. Другими словами, он создан твоими собственными мыслями и чувствами. То есть этот монстр — часть тебя.

— Чушь, — сказал Дэвид и упрямо сжал губы.

Бренда сказала:

— Дэвид…

— Подумай об этом. Тебе может присниться школьный хулиган или учитель — только во сне он совсем не будет походить на хулигана или учителя. Так вот, во сне ты можешь превратить монстра в… скажем, в улитку, но ты не сможешь превратить в улитку учителя, правда?

— Ну, нет.

— Итак, то, что ты делаешь во сне, не поможет тебе в школе, согласен?

— Думаю, нет, — признал он.

— Но во сне ты сможешь превратить монстра в друга, и тогда ты поймешь, что этот учитель на самом деле — твой союзник, пытающийся научить тебя учиться. А тот хулиган на самом деле напуган не меньше тебя и пытается спрятать свой страх, пугая ТЕБЯ…

— Это гнусно.

— Верно. Но таковы люди. И тебе это известно.

— Да, пожалуй.

— Итак, хочешь сыграть в игру? Это увлекательнее, чем «Пэкмэн».

Дэвид подумал немного и кивнул.

Дэвид не видел ничего, что его окружало: ни тусклых ламп под потолком, ни датчиков, прикрепленных к его конечностям и голове в этой подземной лаборатории сна. Кабина была почти полностью погружена в темноту. Было два часа ночи.

По другую сторону стеклянной перегородки медбрат Ларри снял очки и протер их рубашкой.

— Как наш мальчик? — спросила Триас, тихо закрывая за собой дверь.

— Прекрасно. Уже третий цикл сновидений за сегодняшнюю ночь, а он чувствует себя прекрасно.

За прошедшую неделю Дэвид осваивал механику наведения управляемых сновидений с упорством чемпиона. Тысячу раз в день он спрашивал себя, не спит ли он, отрабатывал сенсорное и зрительное узнавание, как атлет, готовящийся к Олимпийским играм. За этот период он не испытал ни одного неуправляемого кошмара.

Бренда превратила соседнюю кабинку одновременно в офис и спальню. Факс, модем и сотовый телефон связывали ее с офисом в «Дэйта-Комп». Она умудрялась не только участвовать в телеконференциях, но и высыпаться.

— Мы начинаем видеть сон, — сказал Ларри.

— Он стабилен?

Ларри нахмурился:

— У нас отмечается небольшое повышение кровяного давления, — сказал он. — Пульс учащается. Температура кожи падает.

Он посмотрел на приборы:

— Но мы еще в безопасности…

Дэвид на кушетке повернулся на бок. Ноги начали дергаться.

— Странно, — сказала Триас. — Как правило, конечности остаются в покое во время активной фазы.

В самом деле, природа таким образом сводила к минимуму шанс привлечения к спящему животному случайного ночного хищника.

— Тем не менее такое явление нельзя считать уникальным. Давайте посмотрим, что… — Ларри склонился над пультом управления энцефалографа. Белая кривая на видеоэкране внезапно разделилась на две, которые принялись выписывать на дисплее дуги и паутинки. — Черт, — пробормотал Ларри, — никогда ничего подобного не видел.

— Дерьмо, — сказала Триас. — Старые установки мне нравились больше. Эти новые прибамбасы вечно отказывают…

Внезапно глаза Дэвида широко раскрылись. Он уставился в пространство, пальцы скрючились и зацарапали по простыне. Вены на лбу вздулись, наподобие карты дорог.

— Боже правый. — Триас протерла глаза. Усталость, стресс. В кабине, казалось, разлился какой-то свет. Свет, которого мгновение назад там не было. Ка-кое-то свечение.

Это было уже слишком. Тело Дэвида изгибалось дугой, пока не стало казаться, что детские мышцы вот-вот лопнут от напряжения. Выгнувшись, он вдруг рухнул на кушетку и принялся проделывать это снова и снова, выпучив глаза и крича:

— Хуууххх! Хуууххх!

Триас нахмурилась:

— Что за черт…

Дверь у них за спиной с треском распахнулась, и в комнату ворвалась Бренда в развевающемся халате.

— Что с ним происходит?

— Кошмар.

— Ну что же вы — разбудите его!

Что-то происходило с освещением, кроме того, все помещение начало гудеть.

Триас вошла в кабину и дотронулась до плеча Дэвида. Его рука вцепилась в ее запястье, сжав его с нечеловеческой силой.

В тот момент его лицо не было лицом двенадцатилетнего ребенка. Это было лицо кого-то гораздо старше, оно проглядывало через лицо ребенка, протискивалось через него, смотрело на Триас, производя странное впечатление двух людей, живущих в одном теле.

Его ногти рвали ей кожу. Она пыталась вырваться, но ногти пропахали в запястье глубокие борозды.

К кушетке подбежал Ларри. Дэвид, бессмысленно размахивая другой рукой, с силой задел медбрата по лицу, сбив с него очки. Они перелетели через всю комнату и разбились, ударившись о стену.

Дэвид сел на кушетке, глядя прямо перед собой. Из стиснутых губ вырвался жуткий мяукающий звук.

И тут Бренда обхватила его руками. Он бил ее, царапал. Потом ужасное напряжение, казалось, начало спадать, и он потерял сознание, затих — маленький темный испуганный ребенок, стиснутый в объятиях матери, столь же испуганной, как и он.

— Что ты видел? — спросила Триас.

— Оно приближалось, — сказал Дэвид. — Оно приближалось, чтобы убить меня, и я ничего не мог с этим сделать.

— Что это было?

— Тигр. А я был кроликом. Я старался превратить его во что-то другое.

— Ты сделал то, о чем я тебя просила?

— Я старался убежать, но мои лапы были в ловушке, — сказал он, и по его телу пробежала сильная судорога.

Бренда дотронулась до его руки.

— Ты сделал то, что говорил доктор? — спросила она.

Он посмотрел на нее.

— Я пытался сражаться, но это ни к чему не привело, — сказал он.

— Дэвид, — Триас начинала терять терпение. — Ты сделал то, чему я тебя учила?

Дэвид уставился в пол, затем резко вздернул голову:

— Спросил ли я, чего оно хочет? Помнил ли я всю это ерунду насчет управляемого сна? Ведь вы все это хотите от меня услышать?

Он был такой маленький, такой бешеный, словно крошечное лесное существо, пойманное в капкан; казалось, от него остался лишь один обнаженный нерв. Он выплюнул следующие слова.

— Да. Я помнил. Я проснулся в середине сна, — сказал он.

— Что это был за сон?

— Все было так ярко, так живо. Реальнее реального. И все как-то странно качалось. Это был лес…

Дэвид проснулся, оглядел себя и увидел, что вместо черной кожи у него белый мех. Он был кроликом, он обладал кроличьими лихорадочно-быстрыми рефлексами, уникальными кроличьими сенсорными способностями. Кролик в лесу, где лианы и папоротник, и влажная зеленая земля, и все это увенчано деревьями, упирающимися в небо.

— Я не кролик, — подумал он. — Я человек…

Но вокруг все было такое безмятежное, что он был склонен побыть там еще немного. Побыть еще немного…

И тут он услышал это. Что-то надвигалось сзади по лесной тропе. Бежать.

Он прыгнул, побежал и…

С какой-то внезапной и страшной окончательностью силок обхватил его лодыжку. Дэвид дернулся вправо и влево, боролся, но в последнюю секунду успокоил себя. Это сон. Это его сон, и он может его контролировать. Так говорила доктор Триас.

Трудно в это поверить, но… он посмотрел на землю под ногами, внимательно изучая ее, и заметил, что чем пристальнее он смотрит, тем больше она меняется.

Он сосредоточился на имени… Тебя зовут Дэвид Чейз. Ты живешь по адресу Уинона, 1356. Твое имя Дэвид Чейз — все это очень медленно, с расстановкой, и его тело начало преобразовываться, менять форму, превращаться во что-то гораздо более человеческое. В отличие от существа, которое пробиралось между листьями как раз в его сторону.

Оно было огромным, шириной с автомобиль, с клинообразной пятнистой головой. Казалось, оно улыбается. Оно тоже начало меняться, превращаясь в человека. И голос сказал: «Итак. Не думаешь ли ты, что теперь что-то знаешь? Что ты что-то значишь для меня? Я тебя возьму, малыш. Через тебя я войду в мир. Ты мне не нужен. Я хочу то, что простирается за тобой. Через неделю настанет полнолуние. Тогда я приду. Расслабишься и будешь жить. Станешь сопротивляться и умрешь. Не сегодня. Нет. Не завтра. Но мы будем срастаться, ты и я. Станем близки. А затем станем одним целым…»

Оно надвигалось и надвигалось. Кролик отчаянно замахнулся лапкой, ударив существо в нос. Оно только захохотало — а затем бросилось вперед и УКУСИЛО.

Боль прожгла его. До костей. До мозга костей. Собственный крик вынес его из тела, поднял высоко над лесом, и он наблюдал за тем, как змееобразное создание пожирает его.

Пожирает его. Откусывает от него большие кровавые куски, набивает себе рот, а затем…

Затем он проснулся.

В кабинете наступила тишина. Доктор Триас заговорила первой.

— Можно посмотреть эти кровоподтеки, Дэвид? — спросила она.

Дэвид, вздрагивая, поднял рубашку.

Полукругом, перерезавшим пополам его талию, по телу шел ряд красных отметин. Кожа была содрана.

Бренда прошептала:

— Что происходит, доктор?

— Я… не совсем уверена, миссис Чейз.

— Разве вы не можете что-нибудь сделать, чтобы эти сны прекратились?

— Психологические последствия устранения сновидений могут быть тяжелыми. Существуют лекарства, прерывающие быструю фазу сна, но я никогда не рекомендую их моим пациентам.

— Тогда я отведу его к тому врачу, который выпишет их. — Рот Бренды сжался в прямую тонкую линию. — Я сделаю все, чтобы помочь Дэвиду.

— А работу бросишь? — тихо спросил он.

Бренда заговорила увещевающим материнским тоном.

— Я же сейчас не на работе, Дэвид, я с тобой.

— Только ты, я и твой факс, — сказал он с несчастным видом.

— Дэвид, это несправедливо.

— Ничего не помогает, — прошептал Дэвид. — Сон был управляемый, но я от этого стал еще более беспомощным.

Триас закрыла глаза. Ей нужно было подумать.

— Прежде, чем вы заберете его, — сказала она наконец, — я хотела бы представить вас человеку по имени Тристан Уорли.

Триас вела своей серебристый «Лексус» на север по шоссе Сан-Диего, через перевал Сепульведа и долину Сан-Фернандо. С шоссе Сан-Диего она свернула на шоссе Золотого Штата и повезла их на запад по шоссе, которое еще иногда называют шоссе Долины Антилопы, хотя местность называется Страной Каньонов, или Ланкастером. Их путь лежал в пустыню. С шоссе она свернула на дорогу, петляющую среди колючего кустарника, у которой не было названия, только номер.

— Расскажите мне о Грозовом Лосе, — нервно попросила Бренда. — Вы уверены, что Дэвида можно с ним оставить?

— Я познакомилась с ним на конференции по сновидениям в Сан-Франциско. У него магистерская степень в клинической психологии, он руководил молодежным центром в Техачапи, пока у штата не кончились фонды. Он рассказывал о воззрениях коренных американцев на мир сновидений.

— Из какого он племени? — тихо спросил Дэвид. Это были его первые слова за два часа дороги.

— Он метис, или полукровка, Дэвид. Ирландец, «Чероки», бог знает кто еще. Еще он себя называет «кучерявым», это означает, что он работает на стыке наук. Для него это традиционные учения коренных американцев, или Сладкая Целебная тропа, плюс боевые искусства.

— Боевые искусства. Всякие там чулакуа?

Дорога была неровной и плохо замощенной. Солнце высоко стояло в небе, и когда Бренда дотронулась до стекла, оно оказалась неприятно горячим. Кондиционер в «Лексусе» работал на пределе.

— Это искусство происходит из традиций чероки и имеет целью обучать воинов подавлять страх.

— И вы думаете, это поможет? Правда?

— Два года назад он произвел на меня такое впечатление, что я пригласила его в клинику. Он помог мне в шести случаях. Он немножко сдвинут на всем индейском, но с детьми он обращается замечательно. Я говорила ему про твой случай. Он заинтересовался. — Она самоуверенно улыбнулась. — А что мы, собственно, теряем?

Уступы голых скал выпирали из земли; казалось, здесь отсутствовала гравитация. Этот доисторический рельеф тянулся уже две мили, пересекая отдаленную цепь гор. Дэвид прижал лицо к горячему стеклу, туманя его своим дыханием.

Старый синий сорокафутовый трейлер был припаркован недалеко от дороги у подножия скал. Позади него виднелся геодезический купол футов двенадцати в высоту, окруженный кольцом белых камней. Между трейлером и куполом низко над землей был натянут брезентовый навес.

Триас съехала с дороги и остановилась рядом с трейлером. Дэвид тут же выпрыгнул из машины, потягиваясь.

Дверь трейлера открылась, оттуда вышел старик.

— Дэвид, — сказала Триас. — Познакомься с Грозовым Лосем.

— Вы инструктор карате? — быстро спросил Дэвид.

— Не карате, — ответил старик. — Чулакуа. Оно гораздо древнее. Гораздо глубже. — Он подбросил правой рукой банку джолт-колы и улыбнулся. — Не хотите попить?

Грозовой Лось мог быть или очень хорошо сохранившимся семидесятилетним стариком, или очень изношенным сорокалетним мужчиной. Трудно было определить. Он беспрерывно курил черные «Джарум» и выпил три банки джолт-колы за те два часа, что они провели в его доме. Волосы у него были редкие, руки покрыты пятнами. Внутренность трейлера представляла из себя невероятный музей. Там были хрустальные черепа и орлиные перья, добытые, возможно, незаконным способом. Там были костяные трубки, куклы «качина», портреты каких-то выдающихся индейцев, устремивших взоры к горизонту.

Дэвид внимательно рассматривал экспонаты, особенно фотографию горшка с необычной синей глазурью. Он был сделан в форме некоего существа, напоминавшего осьминога.

— Я видел раньше кое-что подобное, — сказал он.

Лось небрежно спросил:

— Правда? Где?

— В Нью-Мексико. Посмотрите. — Дэвид сунул руку в карман и вытащил керамический осколок. Он протянул его Лосю, который осмотрел его и отложил в сторону. — Можно я возьму это на время?

— Конечно.

В дальнем конце комнаты стоял еще один шкаф, уставленный трофеями боевых искусств. Дэвид направился туда.

— Карате и дзюдо? — Он рассматривал динамичную бронзовую статуэтку двух сцепившихся в захвате атлетов примерно в фут высотой. Надпись гласила: «Большой Чемпионат, тяжелый вес. Открытый турнир Солт-Лейк-Сити, 1967 год».

Грозовой Лось хмыкнул. Бренда следила, как он шаркает при ходьбе. Казалось, он страдал от ужасной травмы. Только глаза были по-настоящему живыми, но…

В этих глазах было нечто, что одновременно пугало и успокаивало ее. Эти глаза смотрели на жизнь из иного пространства. Пространства, расположенного — ближе… к некой истине? Или это были просто старые и усталые глаза?

— Это не дзюдо, — мягко сказал он. — Дзю-дзюцу.

— А какая разница?

— Карате — это в основном удары. Дзюдо — захваты. А в шориндзи дзю-дзюцу сочетаются удары и захваты.

— Bay, — сказал Дэвид. — Bay.

Он побродил по трейлеру, трогая разные экспонаты. Вытаращив глаза, кружил по комнате. Грозовой Лось посмеивался.

— На этом кубке написано «Тристану Уорли», — сказал Дэвид.

— Это мое «белое» имя. Грозовой Лось — мое целительское имя. Оно было дано мне дедом, и оно обладает силой. — Он покачал головой. — Белые имена никакой силой не обладают.

Триас закатила глаза и хмыкнула.

Зазвонил телефон. Лось даже не взглянул на автоответчик, принимавший звонок. Это происходило уже двенадцатый раз за два часа.

Он стоял совсем рядом с Дэвидом, трогал его лицо, волосы, казалось, впитывал его в себя, и в этом было нечто почти интимное. Он ходил вокруг мальчика, рассматривал его, затем наклонился пониже.

— Ты хочешь работать со мной, Дэвид? — прошептал он. — Это должно быть твое решение.

— Ему нужен кто-то, — начала Бренда.

Грозовой Лось строго взглянул на нее.

— Дэвид, — прошептал он. — Это должно быть твое решение.

Дэвид медленно кивнул.

— Подойди сюда, Дэвид, — сказала Триас. Она порылась в сумочке и достала пачку сигарет «Джарум». Дэвид взял их и протянул Грозовому Лосю.

Старик низко склонил голову.

— Хо, — сказал он. — Ну что ж. Посмотрим, что мы сможем сделать.

Бренда крепко обняла Дэвида, сердце бешено колотилось у нее в груди.

— Не знаю, что мне делать, — прошептала она. — У меня больше нет ответов на вопросы.

Она выпрямилась, вытерла глаза, прямо посмотрела в лицо Лосю.

— Мы не богатые люди, — сказала она. — Но если вы сможете помочь моему мальчику, я дам все, что вы захотите.

— Речь не о деньгах, — сказал Лось.

— Я вернусь завтра к вечеру, Дэвид, — сказала она. — И тогда я заберу тебя домой, если захочешь.

Он молча кивнул, глядя, как мать и доктор Триас садятся в пыльный серебристый «Лексус». Сжимая в левой руке рюкзак, Дэвид долго смотрел им вслед. Грозовой Лось мягко похлопал его по плечу.

— Она хотела уехать, — мрачно сказал Дэвид. — Она прямо дождаться этого не могла.

— Это не важно. Все это не для женщин, — сказал Лось. — Пойдем. Посмотришь мой спортивный зал.

У него была шаркающая тяжелая походка, совсем не похожая на атлетический пружинящий шаг инструктора тхэквондо, у которого учился Дэвид. Перед тяжелыми полотнищами геодезического купола был расстелен кусок брезента, закрепленный шестами в ярд длиной. Брезент был квадратный, со стороной не меньше пятидесяти футов.

— Что это? — спросил Дэвид.

Грозовой Лось отогнул край брезента, показав самую огромную песчаную картину из всех, какие Дэвиду приходилось видеть.

Картина представляла из себя круг диаметром тридцать футов. Оттенки были преимущественно коричневые и зеленые, с отдельными включениями синего и зеленого. Черные росчерки абстрактных птиц и десятки танцующих солнц располагались в геометрическом порядке.

Дэвид долго смотрел на картину.

— Я делаю ее с тех пор, как купил эту землю, вот уже пять лет.

— Но разве ветер не…

— Каждый день. И я каждый день ее подправляю. Я никогда ее не закончу. — Он нагнулся к горшку и извлек из него пригоршню черного песка. Тонкими линиями он изобразил две человекоподобные фигуры. — Видишь? Это я и мой дед. Он научил меня многому, — Лось показал на фигуру в нескольких футах влево. Она немного расплывалась. — Две недели назад меня навестил один из моих студентов. Я заставил его добавить себя к этой картине. Я его все время подправляю, но… — Он пожал плечами. — Придется ему самому вернуться и нарисовать себя заново. Это мои воспоминания. Моя жизнь.

— Почему вы переехали сюда? — спросил Дэвид.

— На земле есть особенные места, — просто сказал Лось. — Это место особенное для меня.

Грозовой Лось достал из кармана связку ключей и сунул один из них в выщербленную дверь в куполе.

Дэвид переступил через порог и попал в иной мир.

Купол оказался немного больше, чем казался снаружи. Если не считать квадратного мата со стороной пятьдесят футов посередине, все помещение было заставлено оборудованием для занятий боевыми искусствами, качалками, приспособлениями для растяжки мышц, шведскими стенками.

Лось снял рубашку и надел черную куртку от джи. Если не считать маленького животика, он был гибок, словно хлыст, и очень силен. Кожа, правда, сморщилась и обвисла, но мышцы под ней двигались, словно он был каким-то диким животным, а не человеческим существом. Лось сел на старый черный железный стул и протянул руку к маленькому холодильнику. Тот оказался полон бутылками с водой и красными банками колы. Он вытащил банку джолт-колы и щелкнул крышкой.

— Ты изучал тхэквондо, Дэвид?

Мальчик кивнул.

— Не покажешь мне, что помнишь?

Мальчик опять кивнул и встал перед одним из тяжелых мешков высотой семь футов, но всего восемнадцати дюймов в диаметре. На высоте пяти футов было надето толстое резиновое кольцо, словно кто-то протащил мешок через автомобильный баллон.

Восемьдесят процентов веса Дэвида покоились на левой ноге, слегка согнутой для поддержания равновесия. Правая нога впереди была тоже согнута, мысок ступни обеспечивал точку опоры. Дэвид повел плечами, перенес вес сзади вперед и развернулся. Задняя нога со свистом описала дугу и врезалась в мешок. Проделано было красиво.

— Хо, — сказал Лось. — А теперь… сделай то же самое, но приди в ярость.

— Ярость?

— Злость. Подумай о том, что тебя мучает. Или мучает твою маму. Сойди с ума от злости.

Дэвид скорчил рожицу, завопил и пнул мешок немного сильнее, чем в прошлый раз.

Лось покачал головой. Он сделал глоток колы, поставил банку и с огромным усилием поднялся со стула.

— Не так, — очень небрежно он ударил Дэвида по щеке левой рукой. Звук шлепка прокатился по замкнутому пространству словно выстрел.

Голова Дэвида мотнулась влево, он закрыл руками лицо. Слезы заполнили глаза и покатились по щекам.

Лось глумливо усмехнулся:

— В чем дело, сосунок? Мамочкиному сынку больно? — Дэвид смотрел на Лося, как на помешанного. — Убирайся с глаз моих, ты, писклявая, тошнотворная маленькая мартышка, ниггерское отродье…

Дэвид взорвался. Он пришел в бешенство, движения стали некоординированными, но ураганно-быстрыми. В течение доли секунды его физическая хрупкость превратилась в целеустремленность. Нога оторвалась от пола и врезалась в Лося, едва успевшего поставить блок рукой. Лось оторвал его от земли и бросил на мат.

Дэвид приземлился с тяжелым выдохом и тут же перешел к серии быстрых, еле уловимых атакующих движений. Вновь и вновь Лось отшвыривал его, но Дэвиду удавалось быстро вскакивать. Один раз он почти задел палкой по лицу Лося. Тот увернулся, опять поймал Дэвида и притянул к себе прежде, чем тот успел удариться о мат.

Дэвид походил на отчаявшегося зверька с угольками-глазками: он не отказывался спасаться, отказывался сдаться в плен. Он задыхался, лицо покраснело. Лось повалил его на бок. Дэвид ударил его в рот локтем… Лось откинул голову, а мальчик продолжал выворачиваться из захвата, бешено колотя руками и ногами, пока усталость не победила. Он разрыдался, вся его ловкость исчезла, и Лось прижал его к мату.

Каким-то образом захват перешел в объятие. Лось крепко сжимал его, а Дэвид кричал и царапался, пока наконец не обмяк, превратившись в дрожащий комок со слезами, струящимися по щекам.

— Шшш, шшш, — говорил Лось. — Это было тяжело, да? Не было никого, кому можно доверять. Никого.

Дэвид трясся, как маленький кролик.

— Твой отец умер. Твоя мать ждет не дождется, как бы улизнуть на работу. И Триас ты заставил засомневаться в своих знаниях. — Дэвид стукнул его, и Лось качнулся вбок.

— Я могу помочь тебе, Дэвид. Ты не безумец. Я буду с тобой. — Дэвид отпихивался от него, стараясь вырваться на свободу, но Лось держал его все крепче, пока Дэвид не затих.

— Я не оставлю тебя, — сказал Лось. — Клянусь, что не оставлю, пока все это не кончится и ты не сможешь обходиться без меня.

Дэвид опять уперся в грудь Лося, но на этот раз уже без прежней злости, словно начал смиряться со своей участью.

— Ты меня не оставишь? — спросил Дэвид.

— Не оставлю.

— А папа меня оставил.

— Я знаю. В этом не было твоей вины.

— Но как ты мне поможешь? Никто не может мне помочь.

— Все люди чувствуют страх и одиночество, — сказал Лось. — Это просто два лика Смерти. Чулакуа учит преобразовывать чувства в волю. Использовать их и понимать, что каждое из них делает с твоим разумом, твоим телом, твоей энергией, твоей чистотой. А как только ты очистишься, мы сможем выяснить, что беспокоит тебя. Это путь моего народа.

Дэвид смотрел на него.

— По мне, так ты не очень похож на индейца.

— Слишком долго был с белыми, — сказал Лось.

— Я тоже, — сказал Дэвид. Они посмотрели друг на друга и начали хохотать, хохотать, и где-то посреди смеха Дэвид опять начал плакать, только теперь он сам припал к груди Грозового Лося. Маленький, несчастный ребенок, который впервые за долгие месяцы не был одинок.

Обед был хороший и горячий. Свежий хлеб, который Грозовой Лось испек на своей кухне. Огромная миска салата и что-то вроде индейки в остром соусе. После куска яблочного пирога Дэвид осмотрел коллекцию видеозаписей, обнаружил видеоигру «Сега Генезис» и подбил Лося на матч. Они сражались почти до полуночи, Дэвид был охвачен лихорадочным возбуждением. Он разбил Лося в семи играх из десяти, затем сдался от усталости.

Лось ждал этого момента. Он подвел Дэвида к куполу и протянул ему рюкзак.

— Найди себе место, которое покажется твоим, — сказал он.

— Прямо здесь? — спросил Дэвид. — Я буду спать здесь?

— Конечно, — сказал Лось.

Дэвид походил кругами по залу и обессиленно рухнул на маты. Лось усмехнулся и помог ему разложить спальный мешок.

— Сделай мне одолжение, — сказал Лось. — Сходи сначала в ванную. Я не хочу, чтобы тебе понадобилось ночью вылезать из мешка.

Дэвид поплелся в направлении туалета, и, пока он отсутствовал, Лось собрал несколько кожаных мешочков. Когда Дэвид вернулся, Лось усадил его на мат.

Он вновь улыбнулся, но на этот раз улыбка была строгой.

— Ты никуда отсюда не выйдешь ночью? — спросил он.

Дэвид потряс головой.

— Хорошо.

Лось сунул руку в мешок и достал пригоршню белого песка. Он нарисовал им окружность вокруг спального мешка и еще одну окружность вокруг первой. Между ними он выложил круг из красного песка.

Напевая себе под нос что-то неразборчивое, он изобразил несколько маленьких солнц и грубые очертания птицы. Затем взял украшенную перьями трубку, набил ее и зажег. Он стал причудливым образом вращать ее в руках, тихо приговаривая и выдувая дым по направлению сторон света.

К тому времени, как он закончил, Дэвид уже посапывал, свернувшись калачиком в центре песчаных кругов. Тонкие струйки дыма еще колыхались вокруг.

Лось внимательно посмотрел на него, а потом вышел из-под купола на лунный свет. Он достал из кармана керамический фрагмент и вновь вгляделся в него.

— Мимбрино, — задумчиво сказал он и поднял лицо к луне. — Шесть ночей до полнолуния. — Он зажег гвоздичную сигарету, глубоко затянулся, выпустил дым. — Что бы ты сделал на моем месте, дед?

Дэвид был босиком, в сером тренировочном костюме. Они сидели, скрестив ноги, в сухом русле реки. Над ними возвышались утесы. Солнце начинало показываться из-за края скалы, словно желтый глаз, проникающий взором в иную, пустую и бесплодную реальность.

Лось разбудил его до рассвета. Дэвид, обычно способный проспать до полудня, чувствовал себя отдохнувшим и… спокойным. Прошедшая ночь не принесла с собой ни одного сновидения, даже тени сновидения. Он чувствовал себя исцеленным. На старом дребезжащем «шевроле» они долго ехали через горы к этому сухому руслу. Лось расстелил прямо на песке потрепанный соломенный татами и поставил рядом три складных стула.

Грозовой Лось сел на один из стульев рядом с брезентовой дорожной сумкой, набитой оружием для боевых искусств. Дэвид сел на пятки. Лось зажег очередную из бесконечной вереницы гвоздичных сигарет. Он закашлялся и сплюнул в пустую банку из-под джолт-колы.

— Вся штука в обратном подходе. Ты можешь научить тело таким вещам, которые недоступны разуму. Когда ты этого добьешься, то приобретешь контроль над всеми связями между телом и мозгом. Это было хорошо известно нашим старикам, а мы утратили эти знания, став более «просвещенными». Не думаю, что это нас обогатило. Встать, — скомандовал он. — Кувырки.

— Почему кувырки? — удивился Дэвид. — А как насчет ударов и выпадов?

— Все это очень хорошо и полезно, но большинство драк оканчивается на земле. Очень важно, чтобы земля была твоим другом.

Дэвид встал, и Лось указал ему на два складных стула, через сиденья которых был перекинут шест.

— Кувыркнись, — сказал Лось. Он нажал кнопку на большой магнитоле, стоявшей сбоку от него. Ритмическая ударная музыка, сопровождаемая распевами, начала толчками вырываться из хромированных динамиков.

Дэвид разбежался, перелетел через шест, упал на мат и, перекувыркнувшись, вскочил на ноги.

Он развернулся, побежал в обратном направлении, вновь нырнул через шест, упал на мат, перекувыркнулся. Вперед-назад, вперед-назад, вновь и вновь дугой через шест — все это превратилось в какой-то однообразный танец. Маленькое лицо исказилось от напряжения, он кряхтел от натуги каждый раз, как ударялся о мат.

В конце концов он свалился на бок, тяжело дыша. Волосы взмокли от пота.

— Зачем… музыка? — спросил он.

— Ритм — это координация, — ответил Лось. — Это также дорога к внутреннему разуму. Ты устал. Хорошо. Встань.

Дэвид, пошатываясь, поднялся на ноги. Он так устал, что едва держался на ногах.

Лось протянул ему тридцатидюймовую деревянную палку.

— Что это… для чего это?

— Ты должен постичь энергию, — сказал Лось. — Сейчас. Расслабься.

Он подошел к человекообразной кукле, которая была прикручена проволокой к грузовику. Несколько секунд он рассматривал куклу, а затем взорвался молниеносными движениями. Все произошло так быстро, что глаз едва успевал отслеживать его действия. Это походило на барабанное соло в джазе, исполнявшееся на кукле. В дело шел то один конец палки, то другой, то боковая поверхность; левая рука, локоть, колени, голова — все участвовало в этой сокрушительной, потрясающей, зубодробительной какофонии движений. За десять секунд он ударил куклу не меньше пятидесяти-шестидесяти раз.

К концу представления Дэвид уже сидел с отвисшей челюстью.

— А теперь следи внимательно, Дэвид, — Лось вытер лоб. — Каждый из этих ударов направлен по так называемому углу атаки. — Он сделал выпад в направлении 1:00. — Это номер один. — Ударил слева на 10:00. — Это номер два. — Выкрутил палку на 5:00 и ударил слева на 7:00. — Это номер четыре. — А затем ткнул прямо в центр воображаемого циферблата. — А это номер пять. У такого способа мышления есть свои преимущества. — Он вновь размахнулся по направлению 1:00. — Это номер один, — сказал он и ударил по кукле сверху вниз приблизительно под тем же углом. — И это тоже номер один.

Он ударил вправо левым кулаком, вновь под тем же углом.

— И это номер один.

Он сделал шаг назад, подпрыгнул в воздух и развернулся. Левая нога описала красивую дугу, ударив куклу точно в то же самое место, под тем же углом. Грузовик издал гулкое туумм.

— И это тоже номер один. Другими словами, вместо того, чтобы следить за тем, какой удар на тебя надвигается, тебе приходится лишь выбирать угол атаки. Это упрощает проблему выбора. Есть еще одна вещь, которая работает на тебя, мальчик. — Он поднял палку и начал крутить ее, словно волшебный жезл. Дэвид открыл рот от изумления. Лось размахивал ею так и эдак, нанося удары по кукле с разных сторон. Затем он бросил палку и поднял тупой томагавк.

Затем нож. Затем саблю. Затем две скрепленные между собой тридцатидюймовые палки. Короткие и длинные палки. Две сабли. Палочку размером не больше стопки монет.

Потом в ход пошли голые руки. И во всех случаях в основе движений лежали те же схемы, та же невидимая для глаза скорость, та же сокрушительная сила.

Лось остановился, тяжело дыша. Он, прищурившись, глянул на Дэвида, который чувствовал себя последним дураком.

— Вид оружия не имеет значения. Техника тоже не имеет значения. Существует только пять способов нанесения удара. Это означает, что ты можешь воспользоваться ножом, веткой, скрученной газетой, голыми руками или чем-либо иным. Знаешь, что означает «что-либо иное»?

Дэвид тупо покачал головой.

— Это означает, что в мире снов ты можешь воспользоваться любым предметом, который отыщешь. Любой комбинацией когтей и клыков. Ты можешь противостоять любому инструменту или естественному оружию. Дело не в твоем теле. Дело в разуме. Через него лежит путь к силе. Понимаешь?

Дэвид кивнул.

— Сэр? — спросил он робко. — Да?

— Тот удар в прыжке. Вообще-то вам не под силу было его выполнить…

Лось усмехнулся.

— Мое тело не смогло бы это сделать, — признался он.

— Как же тогда?..

— Мое тело существует внутри разума, — сказал он. — А мой разум может все.

Солнце клонилось к горизонту. Дэвид работал, увеличивая время тренировки каждый раз на двадцать минут, отдыхал, слушал речи Лося, слушал размеренный ритм музыки. Он так устал, что ему казалось, будто тело его парит в воздухе. Сейчас он лежал на спине, прислушиваясь к музыке и голосу Лося.

— Постарайся увидеть это, — говорил Лось. — Номер один. Различи линию огня. — Как и до этого, в течение дня, он ясно увидел приближающийся огонь. Время здесь было… каким-то неправильным. Горы, солнце, движение и медленное размеренное дыхание, которому его учил Лось, — все сплавилось в некое единство, которое скорее снимало усталость, нежели прибавляло ее. — Постарайся увидеть… — сказал Лось.

И тут возникла вспышка. Полоса света, или огня, которая была ярче остальных, и Дэвид резко откатился с ее траектории, перевернувшись на живот. Палка Лося опустилась на землю как раз там, где только что была голова Дэвида.

Дэвид перекатился обратно, восстанавливая дыхание. Он увидел свет, фосфористый росчерк, словно спичкой чиркнули в темноте. Видел его. Или нет?

— Я… слышал вас, — сказал он.

Лось кивнул:

— Я знаю.

Дэвид встал на колени. Огненный росчерк отпечатался в мозгу. Застыл. Словно падение метеорита.

— Я… меня немного тошнит, — сказал он.

Лось начал сворачивать мат.

— Пора заканчивать.

Дэвид помог ему отнести вещи в грузовик. Перед тем, как забраться в кабину, он сказал:

— Вообще-то я не слышал вас.

— Я знаю, — сказал Лось и тронулся с места.

В тот вечер около одиннадцати к трейлеру подъехала «Импала» Бренды. Лось открыл дверь; на нем были тренировочные штаны и халат; дряблый живот нависал над эластичным поясом, но мышцы груди и плеч рельефно проступали под кожей.

Она посмотрела через его плечо на сына. Тот сидел перед телевизором, сжимая в руке пульт.

— Привет, Дэвид. Все в порядке, дорогой?

Он едва взглянул на нее.

— Привет, мам, — сказал он, продолжая сметать с экрана анимационных террористов.

Лось бесшумно рассмеялся и вытряс из пачки гвоздичную сигарету.

— Как он?

Лось прислонился спиной к дверной раме.

— По-моему, он в отличной форме. Координация хорошая — он только что разбил меня в трех партиях в «Наемника». Здесь проблем нет.

— Но?.. — Она услышала страх в собственном голосе и разозлилась на себя.

— Вы не задумывались, — спросил он, — почему я занялся этим случаем?

— Я думала, Триас — ваша приятельница.

— Которая считает меня помешанным, — рассмеялся он.

— Если это вопрос денег… — Она полезла в сумочку за чеком.

Лось вновь усмехнулся:

— Нет. Я отменил все свои дела. Мне просто было интересно, что вы думаете по этому поводу.

Она посмотрела в лицо этого человека и вдруг вспомнила лицо своего сына, одновременно напряженное и невинное, полностью поглощенное любимой игрой. Она пыталась понять, как это случилось, что невинное дитя чуть не разбило ей сердце.

— Нет, — тихо сказал Бренда. — Я не имею ни малейшего представления, почему вы это сделали.

Он еще раз рассмеялся:

— Только не ради вас и даже не ради мальчика. Скорее ради себя самого, честное слово.

— Что вы имеете в виду?

— Для доктора Триас, — сказал он, выпуская длинную струю едкого дыма, — мир снов — это фантазм. Остаточный выхлоп, испускаемый двигателем, когда зажигание уже выключено. И с этой точки зрения она их и изучает. Триас — хорошая женщина, но у моего народа к этому отношение иное.

— Какое же?

— Мир снов, который мой народ называет Нагуал, столь же реален, как и этот мир, который мы называем Тонал. Возможно, даже реальнее. Сами посудите: в Тонале наш разум может задумать то, что тело не способно осуществить. Иными словами, мир меньше, чем наш разум. Знаете, что об этом говорят мои люди? — Он помахал рукой, показывая на звезды, на блестящую луну, темные титанические очертания гор.

— Нет, а что? — Она не была уверена, хочется ли ей услышать ответ.

— Здесь наши сны пересекаются. Ваши сны и мои. Мы можем обсудить то общее, что мы видели во сне. Но, допустим, я рассказал вам о своих снах, и это не совпадает с вашей реальностью, и тогда вы назовете это иллюзией. Добавьте третье лицо, и «реальностью» станет то, с чем согласятся все трое. Место, где все три сна совпадут. Вы понимаете меня?

— Консенсусная реальность, — сказала она.

— Хо. И мы думаем, что то, с чем согласятся тысяча или миллион человек, — это реальность, и она реальнее, чем то, что видит и чувствует один человек. Но так ли это?

— Не знаю, — честно призналась она.

— Да, — сказал он добродушно. — Вы не знаете. Ваш сын что-то видит во сне. Каждый раз он видит что-то другое, правда?

— Да… — она нахмурилась. — Доктор Триас говорила, что если вы видите сон и во сне посмотрите на страницу, потом отвернетесь, а потом посмотрите обратно, то написанное изменится. Потому что нет внешнего…

— Воздействия. Хороший, надежный мир. Однако вот чего она вам не сказала, а вам следовало бы понять: страница все равно останется страницей. Книга останется книгой. Вы улавливаете разницу?

— Кажется, да, — сказала она. — Суть вещи останется прежней.

— Хо. Вот чего не случится: вы не сможете, держа в руке книгу, отвернуться и потом превратить ее в розу — если только вашему разуму книга и роза не представляются одним и тем же. Вы понимаете?

— То есть… например, и то и другое воспринимается как источник красоты?

— Совершенно верно. Книга стихов может превратиться в розу. Далее. Каждую ночь Дэвид видит сны. Почти каждую ночь ему снится нечто, которое хочет его съесть. Убить его. Форма этого нечто — внешний фактор. Она зависит от образов, воспринятых в течение дня. Он может увидеть собаку или кошку. Услышать разговор о льве. И тому подобное.

— Внешнее воздействие.

— Хо. Но что остается неизменным, так это страх, зло, боль. Реальность. А когда он начал устанавливать контроль над сном, сон сделался более неистовым.

— Почему?

— Раньше сон развлекался с ним. Забавлялся. Подходил все ближе и ближе. Когда Дэвид начал сопротивляться, сон удивился и тоже стал бороться — преподал ему урок. Прошлой ночью я защитил Дэвида…

— Каким образом?

Лось улыбнулся.

— Простите. — Он отбросил свою пятьдесят первую сигарету за день и закурил пятьдесят вторую.

— Что все это означает для вас?

— Я переживаю собственные сны, — сказал он. — Это тело у меня не единственное. Это лицо не единственное. — Он посмотрел на нее искоса, почти лукаво, и засмеялся над ее недоверчивым выражением.

— Не беспокойтесь. Я не сумасшедший. Просто я таким образом выражаю свои мысли.

— Это уже легче.

— Я прислушиваюсь к своим снам, — сказал он. — И они говорят мне, что ваш сын в беде. У вашего сына осколок горшка, принадлежавшего людям, называвшимся мимбрино. У него не должно быть этой вещи. Каким-то образом он… подцепил страх.

— Подцепил страх?

— И очень глубокий. — В темноте, когда лицо Лося подсвечивалось угольком на конце сигареты, он казался совсем древним стариком. — В старые времена люди говорили о демонах.

Бренда почувствовал, как напряглось ее лицо.

— О, мы о них уже не говорим. Я полагаю, это всего лишь способ описать те глубоко сидящие в нас, острые реакции страха, в которые верит Аннель Триас. Вещи, которые заключают разум в рамку. — Его лицо было устремлено куда-то вдаль, и слова уплывали туда же.

А потом это лицо начало претерпевать ряд пугающих, еле заметных трансформаций. Улыбка сменялась угрюмостью. Уверенность сменялась чем-то, весьма напоминающим страх.

— Можно сказать, что Дэвид нападает сам на себя. Если вы голодаете, тело начинает пожирать собственные мышцы. Дэвид голодает. Я знаю немного о вас и его отце.

Она отвернулась. Несколько секунд помолчала, потом сказала:

— У нас уже давно ничего не получалось. Мы старались держаться вместе ради Дэвида. Но просто ничего не получалось.

— Дэвид говорил, что не может припомнить случая, когда вы целовались, или держались за руки, или каким-либо иным образом проявляли привязанность друг к другу. Ему кажется, что он был случайностью, разрушившей обе ваши жизни.

— Это несправедливо.

— Все в этой истории несправедливо.

— Вы, кажется, начали говорить о чем-то другом, мистер Лось, — тихо напомнила она.

— Просто Лось, — засмеялся он, выпуская клуб дыма. — Я начал говорить о том, что если бы вы не были деловой женщиной, погруженной в мир Тонал, то я бы определил это так: Дэвид одержим.

Она произнесла тихо, очень тихо:

— Одержим?

Он рассмеялся, и это звучало почти убедительно. Почти.

— Конечно, это звучит безумно. Кто верит в демонов в наши дни? — И потом с нарочитой небрежностью он спросил: — Кстати, откуда у Дэвида этот осколок?

Она засмеялась ему в унисон и заметила, что ее смех звучит исключительно ненатурально.

— Этим летом мы были в Аризоне и Нью-Мексико. Осматривали какие-то пещерные поселения.

Он вздохнул:

— Я просто хотел проверить. Дэвид говорил то же самое.

— Если существовали такие вещи… такие вещи, как демоны… то не может ли посещение древних скальных жилищ навлечь на человека беду?

— Если существовали?

— Ну если представить себе нечто подобное.

— Что ж, тогда я бы сказал нет. Эти древние жилища посещало слишком много людей. Даже если в них когда-то и была некая… сила, то она уже давно иссякла.

Ее следующие слова были произнесены так тихо, что он едва их расслышал:

— А если они новые? Только что открытые?

Он отшвырнул сигарету в темноту. Она закрутилась, рассыпая искры.

— Где вы были?

— Милях в ста к северу от Феникса. Это новые раскопки. Какое-то захоронение.

— Он там… трогал что-нибудь? Какие-нибудь только что вырытые предметы?

— Какого рода предметы?

— Это могло быть что-то вроде горшка, — мягко сказал он. — Запечатанный сосуд.

— А что в нем должно было быть?

— Сломанные, обугленные кости. Пепел. Не слишком много. — В пустыне было очень тихо, если не считать ветерка, свистевшего в кустарнике. — Я хочу вам кое-что сказать. Это, конечно, всего лишь легенда. Дед говорил, что мимбрино обладали волшебной силой. Что другие племена их боялись. О них ходили всякие истории. Мимбрино имели дело с духами — демонами, я полагаю. Один из них был очень близок западной концепции Песочного Человека — существа, навевающего сны. Если Дэвид вошел в контакт с чем-то подобным… — Он с силой выпустил дым. — Оно его убьет.

Бренда прислонилась к стенке трейлера, в ногах совсем не осталось силы.

— Что может это остановить? — прошептала она.

— Шаман-воин. Тот, что может путешествовать через миры. Тот, кто готов умереть, чтобы убить. Здесь есть один секрет, знаете ли. Будешь сопротивляться этому, и оно тебя убьет — подобно сопротивлению в электрической цепи. Существуют истории о людях, буквально сгоревших заживо. Спонтанное воспламенение. — Он вновь рассмеялся. — Сказки какие-то.

— Но он всего лишь мальчик, — сказал она. Она оглянулась на Дэвида. Тот уже растянулся перед телевизором и крепко спал.

— Но это всего лишь фантазии, — сказал Лось.

— Если… если в нем что-то сидит… почему оно не возьмет его прямо сейчас?

— Оно зависит от лунного цикла, — сказал Лось. — Его сила достигает апогея во время полнолуния. И с каждым разом оно забирает все большую часть его существа. У нас в запасе неделя, — сказал он, разглядывая небо. — Дней пять.

— Вы говорили Триас, что чулакуа была создана для того, чтобы помочь молодым воинам побеждать страх, — сказала она. — Это ведь не совсем так, не правда ли?

Он только улыбнулся.

— Если бы и в самом деле было… что-то. Пытающееся погубить Дэвида. Может ли он научиться каким-то ударам или движениям, которые прогнали бы кошмар прочь?

— Важны эмоции, а не действия. Все эти удары, пинки, броски и захваты… Дерьмо собачье. Возьмите любое человеческое существо и приведите его в сосредоточенное и нескованное состояние — пусть это будет одержимость, вдохновение, угроза собственной жизни или жизни любимых — и вы вызовете в нем животную реакцию, реакцию R-мозга. Он разорвет на кусочки любого обладателя черного пояса. — Лось хмыкнул, бросил сигарету на землю и затоптал ее. — Хороший инструктор доставит вам удовольствие, поможет лучше узнать себя. Но кроме этого, нужен экстаз, выходящий за пределы страха, боли, радости, — чистое ощущение. Полная раскованность, охватывающая тело, достаточно сильное, гибкое и сбалансированное, чтобы воспринять поток эмоций, не сжигая себя. Вот в чем заключается подлинная работа настоящего инструктора — подготовить учеников к смерти, а значит, к жизни. Все остальное — лишь тень истинной цели.

— Вы можете научить этому Дэвида?

— За пять дней? Нет. Но, возможно, я сумею помочь ему научиться самому.

Бренда обняла Дэвида. Он казался маленьким и холодным — но спокойным. Таким спокойным она не видела его уже несколько месяцев. Что бы здесь ни происходило, это место хорошо влияло на ее дитя.

— Дэвид? — мягко спросила она. Он зашевелился и приоткрыл глаза. Прижал прохладные губы к ее щеке.

— Мама, — сказал он. И прислонился к ней щекой.

— Дэвид. Ты хочешь здесь побыть?

— Побыть, — сказал он. — Побыть здесь. Здесь… безопасно.

Она кивнула, поцеловала его в лоб и вернулась к Лосю.

— Не знаю, что вы делаете, — сказала она. — Но, похоже, это ему на пользу. — Она покачала головой. — Помогите ему. Пожалуйста.

— Я стараюсь, — сказал Лось. — Я должен обучить его множеству методик, чтобы эмоции текли свободно. Я стараюсь показывать все как можно проще. Кувыркание. Пять углов атаки.

Она схватила его за запястье.

— Я не верю в демонов, — сказала она. — Не могу. Но я верю, что нечто причиняет боль моему мальчику. Я хочу знать… Я должна знать только одно: вы можете помочь ему? Если нет, я отвезу его еще куда-нибудь. Или помещу туда, где он не сможет навредить себе. Я должна что-то сделать, или мне конец. — Ее голос стал холодным и ровным. — Вы сможете помочь ему?

Их глаза встретились. Взгляды пересеклись, и между ними больше не осталось лжи и недомолвок.

— Да, — сказал он. — Я могу ему помочь.

— Вы ему поможете?

— Да, — сказал Лось. — Помогу.