Пестрый и Черный

I СИНИЦЫ ГОЛОДАЮТ

Лес стоял белый, неподвижный и тихий. Белым пухом были покрыты кружевные кроны берез. Их тонкие ветки, переплетаясь в вышине, были похожи на узорное вязанье, созданное каким-то волшебником. Волшебником этим был известно кто — старый бездельник-мороз, который весь январь был очень смирен и щадил все живое, а под конец, к самому февралю, рассердился и решил всем показать, на что он способен.

Белое марево стояло по утрам от студеного дыхания леса. Ночью потрескивали стволы, а людям, выходившим наружу, казалось, будто кто-то свирепый хватает их за голову и сжимает ее так крепко, словно хочет раздавить ее железными тисками.

Стайка синиц беспокойно лазила по развесистым веткам березы, стоявшей на краю поляны.

От их возни срывались и падали вниз пухлые комочки инея, разлетаясь серебристою пылью.

Дело было плохо. Под инеем они находили замерзшую обледенелую корку, с которой ничего нельзя было поделать. Ни почек расклепать, ни добраться до спрятавшихся в дереве личинок было почти невозможно.

Мороз хватил сразу после долгой оттепели с дождем и гололедицей и теперь уж этого никак нельзя было поправить до новой оттепели.

А когда-то она еще придет?

Напрасно наведывались синицы под окошки темной деревянной избы, стоявшей посредине поляны, Напрасно скакали по садику и на дворе по куче запушенного снегом навоза. Все было бело, все запрятано в сугробах и крепко схвачено стужей.

Трудно было поживиться к тут чем-нибудь съедобным.

Синицы были голодны.

Только природная их живость не позволяла им унывать и они с тихим попискиванием упрямо добивались своего: им все-таки хотелось расклевать хоть несколько березовых почек, чтобы чем-нибудь набить отощавшие желудки.

II КУЗНИЦА ДЯТЛА

Вдруг неожиданный и резкий крик в глубине леса привлек их чуткое внимание. Кто-то весело и звонко крикнул ясное: «пик» и через несколько секунд повторился тот же звук еще громче и ближе.

Синицы тотчас встрепенулись и всей стайкой помчались к темневшей за березовыми стволами сосне.

Налету они то взвивались кверху, то, сложив крылышки, опускались вниз и, сделав таким образом несколько воздушных волн, вдруг рассыпались по веткам осины, стоявшей рядом с сосной.

Они прилетали как раз в пору, потому что в это время с другой стороны на сосновый ствол, почти у самого корня, опустился тот, кого они хотели видеть.

Это была довольно большая птичка, гораздо крупнее синицы. Ее пестрый наряд из белых и черных пятен ярко выделялся на темно-бурой сосновой коре. На затылке у нее было яркое алое пятно, похожее на красную шапочку.

Это был большой пестрый дятел.

Прицепившись к стволу, он быстро запрыгал по коре вверх и постукивал крепким длинным клювом, но не очень сильно, а так, как будто бы для порядка. Поднимаясь кверху, дятел огибал дерево винтом, пока не добрался до первого большого сука. Здесь он быстро спорхнул со ствола в самую чащу хвои, на минуту спрятался в густых ветвях и потом вылетел оттуда с сосновой шишкой в клюве.

Синицы тотчас полетели вслед за ним. Дятел добрался до другой толстой сосны, которая росла здесь недалеко. Ловко прицепившись к стволу, он несколькими прыжками поднялся аршина на два вверх и остановился, оглядываясь и вертя носом, как будто ему не нравилось, что за ним следом увязалась целая ватага непрошеных гостей.

Синицы расселись на кустах можжевельника и бересклета и с жадным любопытством смотрели, что будет.

Дятел еще раз недовольно оглянулся и поднялся аршина на два кверху. Здесь он остановился возле углубления в роде широкой трещины, которая образовалась на том месте, где когда-то сидел отсохший теперь сучек.

Это и была «кузница» дятла, вернее, одна из его кузниц, которых было у него несколько в разных частях его владений.

Дятел ловко вставил принесенную шишку в угол трещины, укрепил ее несколькими осторожными ударами клюва и, ухватив за одну из чешуек, попробовал покачать ее в разные стороны.

Шишка сидела крепко.

Тогда долгоносый поправился, уселся поудобнее, изо всех сил вцепился когтями в кору, уперся острыми концами перьев своего желтого хвоста в неровности дерева и принялся за работу. Удар за ударом быстро следовали один за другим. Он стучал деловито и настойчиво, словно кузнец, принявшийся выковывать подкову.

Деревянные чешуйки, отламываясь, летели вниз, туда, где от прежних завтраков и обедов, накопилась целая куча мусору из чешуи и обчищенных стерженьков шишек. Часто вместе с чешуйками, кувыркаясь, падали туда же легкие сосновые семена, которых «кузнец» не успевал подхватить своим клювом.

Этого-то и дожидались синицы.

Толпой бросались очи за каждым падающим зернышком. Некоторые взлетали, чтобы словить летящее семечко еще в воздухе. Более сильные отталкивали более слабых.

Проворные выхватывали корм у других из-под самого носа. Обиженные клевали обидчиков и гонялись за ними, думая вернуть потерянную добычу.

Птицы были голодны, а семечки были малы и насытиться ими не так-то было легко.

Однако, они сыпались и сыпались сверху, и синицы стали спокойнее. Они видели, что добыча продолжает прибывать и что горячиться особенно нечего.

Вдруг сверху шлепнулся стерженек шишки с несколькими оставшимися на нем чешуями. Долгоносый сбросил ее, с криком сорвался и полетел за другой.

Синички торопливо помчались за ним. Они боялись потерять его из виду.

III НОЧЕВКА

Долгоносый был большой пестрый дятел. Уж десятый год он владел тем участком леса, который начинался от поляны лесника Константина и шел до глубокого оврага, где на высокой соске находилось ястребиное гнездо.

Дятел знал это гнездо и не любил бывать близко. Впрочем, и без того его владения были очень велики.

За десять лет он успел захватить себе много леса, оттеснить подальше соседних дятлов, наделать много новых дупел и устроить не одну кузницу на стволах старых сосен.

С холоду у него разыгрался большой аппетит и потому он без устали таскал все новые и новые шишки к великому удовольствию своих жадных соседей.

Синицы целый день гонялись за ним, не отставая от него ни на минуту.

С полудня к ним пристала пищуха, которая также была голодна, а позднее откуда-то взялся куцый поползень и не хуже синиц стал подхватывать падающие с кузницы семечки.

Наконец, короткий зимний день пришел к концу. Закат засветился холодной зарей. Небо сперва пожелтело, потом стало зеленым и в последних лучах его заблестела белая вечерняя звезда.

Неразлучная компания разлетелась. Дятел перестал трепать шишки, синицы помчались в садик лесника Константина. Пищуха и поползень незаметно исчезли кто куда.

Наевшийся дятел издал свой пронзительный крик и полетел в глубину леса. Там он отыскал толстую осину, в стволе которой, на высоте 4-х аршин над землей, была заметна круглая дырка. Долгоносый присел возле нее, попрыгал, постукал для приличия косом и вдруг ловко юркнул в дупло и исчез в темном отверстии.

IV ДЯТЕЛ НИКОГО НЕ БОИТСЯ

Был солнечный, но морозный день.

Солнце ослепительно искрилось в каждой снежинке. Бриллианты, рубины, изумруды горели на каждой запушенной инеем ветке. На ослепительной скатерти снега тени деревьев лежали синими полосами и небо вверху между красными стволами сосен было ярче и глубже, чем оно кажется над полем.

Егор, младший сын Константина, возвращался домой на лыжах по старому следу, проложенному им самим. Его молодое лицо красивого деревенского парня и баловня было весело и беспечно. Егору было хорошо, потому что стукнуло только что двадцать лет, и потому что он был здоров и силен, и потому что солнце сияло и искрилось в каждой снежинке, и потому что он верил в свою удачу, и потому что мороз приятно пощипывал его румяные щеки.

За плечами у него болталось ружье, а в левой руке держал он за ноги матерого беляка-зайца. Не успел бедняга увернуться от выстрела на опушке поляны, тут ему и пришел карачун: не попадайся другой раз на дороге.

Длинные ноги Егора отмахивали огромнейшие шаги, и вся долговязая его фигура раскачивалась на ходу с однообразием маятника.

Вдруг он сразу убавил шаг. На корявой сосне, в сорока шагах от него сидел дятел и стукал носом. Он был пестрый, с ярко-красной шапкой на голове. Он усердно расколачивал шишку, не обращая внимания ни на кого на свете. Несколько синиц подхватывали упущенные дятлом семена и вся эта картина была так удивительна, что Егорка остановился перед ней с разинутым ртом.

Вдруг дятел с криком сорвался с сосны и подлетел еще ближе к охотнику. Теперь он скакал по березе всего шагов в пятнадцати от Егорки.

— Ах, ты, шельмец, — проговорил Егорка. — Неужели и ружья не боишься? Вот я тебя.

Егорка поднял ружье и прицелился. Дятел быстро запрыгал вверх по стволу и вдруг громко застучал носом по дереву.

— Ну, и сукин ты кот, — засмеялся Егорка. — Только пороху на тебя жалко тратить. А то уж разодолжил бы я тебя.

Егорка опустил ружье и начал потихоньку подходить к дереву, на котором сидел Долгоносый. Губы его шептали самые кровожадные ругательства, но все лицо его расплывалось в широчайшую улыбку, и глаза щурились от удовольствия и смеха.

Тут только дятел соблаговолил, наконец, обратить внимание на опасного двуногого великана с смертоносным оружием в одной руке и теплым трупом зайца в другой.

Но, заметив опасность, он не обратился в немедленное бегство. Он только в несколько скачков перебрался на ту сторону дерева, которая не видна была человеку, и ловко спрятался за ствол от страшных глаз врага всех птиц, зверей и зверушек.

Впрочем, через секунду он выставил уже голову из-за дерева и стал с любопытством выглядывать оттуда. Егорка сделал еще шаг вперед. Дятел спрятался снова, но сейчас же выглянул с другой стороны.

Эти ухватки были так уморительны, что Егорка громко засмеялся и махнул на Долгоносого ружьем.

Наконец, дятел решил, что шутки становятся слишком подозрительными, и потому он сорвался и с звонким криком полетел прочь.

Егорка вскинул ружье и прицелился. Но стрелять было все равно бесполезно, так как между охотником и птицей все время находился ствол дерева, на котором перед этим сидел дятел.

Егорка свистнул ему вдогонку и опять зашагал домой.

— Ну и ловкач, — бормотал он себе под нос. — Не боится ничего, но и в руки не дается. Ах, ты, шельмец, шельмец — одно для тебя прозвище существует.

V ЧТО НАДЕЛАЛ ТЕПЛЫЙ ФЕВРАЛЬСКИЙ ВЕТЕР

Еще недели две постояла крепкая стужа, от которой сжимались и крякали стволы осин.

Было тихо, безветрено, солнечно и морозно.

Над избой лесника на поляне дым по утрам поднимался столбом кверху. Стекла в окошках обросли ледяною коркой. Лес стоял белый от инея.

Долгоносый, однако, не думал унывать и только усерднее работал на своей кузнице.

Он держал себя хозяином леса. Громко покрикивал, перелетая, и неутомимо осматривал каждое дерево.

Ему было тепло на зло сердитой зиме и он ни в чем не нуждался.

Вдруг погода переменилась. Небо затуманилось, солнце исчезло за тучами. Зашевелились верхушки берез. Дым от трубы понесло к северу и в воздухе сильно и сразу потеплело.

Пришел юго-западный ветер с метелью и снегом. Снег валил пушистыми хлопьями и налипал на деревья с южной стороны.

Потом закапали капли с еловых ветвей и началась оттепель.

В лесу как-то все переменилось. По иному зашептались деревья. По новому, по веселому завозились синицы и на высокой сосне закурлыкал ласковым голосочком старый ворон, вдруг ощутивший нежность к своей черной супруге.

Раз, когда дятел вылетел утром из своего ночлежного дупла, он увидел на кустах стайку птичек, которых уже давно не видно было в лесу.

У них были черные головки и розово-красные перья на грудках. Они прыгали и по веткам, и по снегу, и что-то искали в нем своими короткими толстыми носами.

По временам звучно раздавалось их негромкое «дьюи-дьюи» и они неторопливо перелетали с одного куста на другой.

Это были снегири, которые уже начали свое возвращение к северу.

В этот день Долгоносый встретил еще других птичек, которые так же, как и снегири, пробирались понемногу домой к архангельским лесам. Они были серенькие с розоватыми грудками и красными перышками на темени. Это были самцы чечеток, усевшихся на ветках березы.

Теплый ветер пригнал с юга этих маленьких птичек, так же, как он пригнал серые тучи, из которых теперь падали пухлые снежинки.

На другой день стало теплее и оттепель усилилась.

Долгоносый проснулся рано и вдруг всем существом своим понял, что зима подходит к концу.

Впрочем, он не думал об этом. Он ни о чем не думал. Но всем своим тельцем ощутил он такой прилив жизненных сил, сердце его так часто забилось, грудь задышала так глубоко, так весело сверкали его зоркие глаза, что он не мог усидеть спокойно в своем темном дупле. Бойко выпрыгнул он наружу и тут же должен был зажмуриться. Солнце пронзило вершины деревьев своими радостными лунами. Оно заливало белые стволы берез ликующим светом, а снег после мрака его гнезда казался таким ослепительно ярким, что на него невозможно было смотреть.

Долгоносый порхнул на соседнюю сосну, бойко запрыгал по ее красноватой коре и винтом начал подниматься кверху. Порой он останавливался и начинал крепко стучать носом.

Зачем он это делал?

Не для того, чтобы искать насекомых. Ему просто нравилось стучать, хотелось прыгать, порхать, производить шум, хотелось возни, крика, суматохи, громких звуков и солнечного тепла.

Пробежав по стволу своей осины, он вдруг остановился и замер на месте. Ему послышалось… Нет ему показалось, что он слышит что-то давно забытое, отчего вдруг горячо забилось его сердце.

И он радостно вскрикнул, и помчался между деревьев, поднимаясь все выше и выше, до самых высоких вершин.

Вот внизу затемнело дно глубокого оврага. Здесь кончались его владения и начинались чужие. Долгоносый ни разу за всю зиму не нарушал священной границы. Ему вполне было довольно того, что он имел, и заводить споры с соседями не было никакой охоты.

Но теперь Долгоносый не остановился и с радостным криком перелетел через овраг.

«Вот он я», как будто звучало в этом звонком восклицании. «Вот он я. Я так хочу и никаких границ больше не надо».

Здесь за оврагом он скоро опустился на толстую сосну. Он крикнул еще раз, прежде чем прицепиться к коре, и лихо запрыгал по ней, громко постукивая клювом.

По временам он прислушивался, неподвижно замирая на месте. Но в лесу было тихо и ничего нельзя было услыхать в густой чаще древесных ветвей.

Долгоносый еще раз вскрикнул и быстро понесся дальше.

Он уселся на старой сухой осине, верхушка которой была сломлена бурей. Слом прошел очень высоко и там вверху виден был изуродованный и расщепленный конец, весь в зубцах и зазубринах.

Дятел быстро поскакал вверх и скоро очутился у самого края сломленной верхушки. Здесь он обежал вокруг всего венца расщепленных зазубрин, постукивая по ним клювом, словно опытный музыкант, пробующий, как звучит новый рояль.

Наконец, он уселся, покрепче подперся хвостом и, склонив голову набок, снова прислушался.

И вдруг он начал быстро барабанить клювом то по одному сухому деревянному зубцу, то по другому.

Как он это делал, трудно было бы разглядеть снизу даже тому, кто сумел бы в это время подойти незаметно под дерево.

Но зазубрины сломанного ствола под клювом дятла звучали так звонко, как будто они состояли не из сухих щепок, а из каких-то особенных музыкальных пластинок. Каждый зубец издавал звук особого тона, повторявшийся несколько раз. После этого Долгоносый принимался за другой, звучавший выше или ниже.

Никто не знает, каким образом дятел заставляет дерево издавать такие звучные трели. Но кто раз услышал этот весенний барабан, тот никогда не смешает его с тем деловитым стуком, который раздается во время обычной работы дятла.

Гулко звенела веселая барабанная дробь. Она была такой громкой, что, казалось, можно было услышать во всех уголках огромного леса.

По временам Долгоносый затихал, поворачивал голову на бок и слушал.

Вдруг где-то в стороне ближе к оврагу раздался веселый вскрик перелетающего дятла. Долгоносый с торжествующим кличем полетел туда, откуда послышался голос.

VI ПОЕДИНОК И ЖЕЛАННАЯ ВСТРЕЧА

С тех пор каждый день Долгоносый начал летать за овраг, чтобы играть на своем барабане.

С каждым днем его музыка делалась веселее, громче и настойчивей.

Иногда она доводила его до полного изнеможения и он усталым улетал к себе домой без всякого результата. Иногда же, как в первый день, она кончалась тем, что он слышал дятловый крик где-то в стороне в чаще леса. Тогда он бросался на голос, чтобы отыскать его обладательницу. Но это ему не удавалось. Она пряталась от него и так искусно, что он никак не мог найти ее.

Однако, он знал, что где-то близко за оврагом живет это таинственное существо, ради которого он так усердно заводил свою музыку. Он чувствовал также, что музыка эта была не даром и что она уже услышана.

Один раз, когда по обыкновению утром полетел он через овраг, он ясно услышал громкое выстукивание дятла в той стороне, где стояла излюбленная сломанная осина. Долгоносый сразу насторожился. Да, сомненья нет. Кто-то осмеливается заводить весенние серенады на том самом месте, которое он считает своим.

Стремглав ринулся он к знакомой верхушке, и, когда он подлетел к ней, он увидел другого серого дятла с красной ермолкой на затылке. Через четверть минуты трель внезапно оборвалась. Долгоносый стрелой налетел и сбил соперника, ударив его своим сильным клювом. Еще мгновенье, и они оба уже падали вниз, кувыркаясь в воздухе.

Уже почти на земле они овладели полетом и начали усердно награждать друг друга ударами клюва и крыльев. Долгоносый имел, однако, все преимущества: он был старше, сильнее, он чувствовал себя здесь таким же хозяином, как и в своем участке; он, наконец, барабанил уже давно и никому ни за что не хотел уступать своего места.

Наконец то, что он первый напал и сбил своего соперника с дерева, давало ему огромное преимущество. Противник был обескуражен, растерян и некоторое время мог только слабо защищаться. Скоро он обратился в постыдное бегство. Долгоносый с ожесточением преследовал его, не давая ему опомниться. Он нападал на него с тылу, чем и навел на врага такой ужас, что тот только и думал, как бы скорей унести голову. Никакого сопротивления больше быть не могло. Долгоносый преследовал его до тех пор, пока он не улетел совсем из этой части леса, далеко от музыкальной осины Долгоносого.

Только тогда, когда он перелетел через речку, которая отделяла смешанный лес от соснового бора, Долгоносый прекратил свою погоню.

Теперь он повернул и с торжествующим криком вернулся назад в качестве гордого победителя.

О, какая громкая музыка полилась теперь с вершины старой осины. Разгоряченный победой и преследованием, как великолепно барабанил он на всех клавишах своего любимого инструмента! Сколько радости и жизни, сколько весеннего хмеля вложено было им в эти звуки счастливого победителя!

Какая пестрая дятлица могла бы устоять и остаться равнодушной, слушая этот громкий победный марш.

И на этот раз случилось наконец то, чего он добивался. Он возвратился вечером в свои владения не один. С ним была покоренная им молодая подруга, которая с этих пор будет разделять его дни в качестве неразлучной спутницы его весны и лета.

Впрочем… нужно скорее сказать, что это была все та же, которая была его подругой и в прошлом, и позапрошлом году.

Дятлы обыкновенно соединяются в пары на всю жизнь. Только осенью и зимой они расстаются и живут в двух соседних участках леса, предпочитая в это время года одинокую жизнь.

Весною большею частью прерванный союз возобновляется до тех пор, пока новая детвора выращенная летом, не станет совершенно самостоятельной.

У нашего героя, впрочем, это была уже не первая подруга жизни.

Самая ранняя погибла вместе со всем выводком. Свое гнездо они сделали по неопытности слишком низко над землей и близко от опушки. Деревенские ребятишки легко разыскали его. Один из мальчуганов взобрался на дерево, засунул руку в дупло и вытащил оттуда сперва мать, а потом всех пестрых, маленьких, еще голых птенцов.

Всем свернули для забавы головы и побросали в речку.

Со второй Долгоносый прожил счастливо несколько лет. Но однажды, осенью, она пропала без вести, побежденная каким-то более сильным врагом.

Третья и последняя его дятлица проводила с ним уже три весны, а теперь собиралась провести и четвертую.

Она была такого же роста, как и Долгоносый, и была очень похожа на него. Только красных перышек, украшающих голову самца, у нее не было. Вместо них на темени и затылке красовалась у нее одноцветная черная шапочка.

VII ЧЕРНАЯ ШАПОЧКА

Черная Шапочка была радостная и резвая птичка. Она носилась с дерева на дерево еще более бойко, чем ее долгоносый друг, который теперь с ней ни за что не хотел расставаться. Оба они переживали веселую пору светлой весенней радости. Они резвились, летали между деревьями, звонко вскрикивали и гонялись друг за другом.

Стоило только Черной Шапочке удалиться куда-нибудь подальше и скрыться из глаз своего друга, как он немедленно взлетал на какой-нибудь из сухих сучков и начинал барабанить; и этот удивительный барабан очень скоро заставлял его подругу прилетать торопливо на его зов.

В этих забавах и бодром весельи проходили дни за днями, и счастливая парочка, казалось, совершенно не замечала, как бежит время.

А кругом везде совершались большие перемены. Прилетели грачи, а за ними — скворцы и жаворонки.

В лесу появились зяблики и другие ранние птички. В прудах и лужах заквакали лягушки, откладывая студенистые кучи свежей икры.

Появились белые барашки на вербах, зацвел орешник, и сережки берез стали зеленеть и вытягиваться.

С каждым днем весна делала большие успехи. С каждым днем летело все больше и больше птиц из дальних теплых зимовок.

Появилась желтая мать-мачеха, а за нею и другие ранние цветочки.

Промелькнул март, развертывался солнечный апрель с его громкими птичьими голосами и первою зеленью трав.

Но вот один раз, когда Долгоносый завел, по обыкновению, свою утреннюю музыку, Черная Шапочка не появилась около него. И вдруг до него донеслись ровные, крепкие и размеренные стуки, значение которых нельзя было не узнать тотчас же.

Это не были барабанные трели их веселых забав. Это была деловая работа, упорная и серьезная. Такие звуки раздаются в лесу, когда дятел принимается долбить дупло.

Долгоносый тотчас полетел туда, откуда доносился до него этот размеренный стук.

На толстой осине, на высоте нескольких саженей сидела Черная Шапочка. Она прицепилась к серой коре и усердно долбила дерево. Удары ее были так сильны, что все тело ее сотрясалось каждый раз, когда острый клюв ее втыкался в осину. Голова и нос ее действовали, как хорошее долото, и быстро углубляли в мягком осиновом дереве начатую недавно ямку.

Долгоносый попробовал ее развлечь, но Черная Шапочка не обратила на него никакого внимания.

Всем существом своим отдавалась она своему новому делу. Она чувствовала, что так надо. Время беззаботного веселья должно же когда-нибудь кончиться. После забавы опять возвращаются будни с их заботами и серьезной и порою тяжелой работой.

VIII УСТРОЙСТВО ДУПЛА

Несколько дней Черная Шапочка усердно делала дупло. Долгоносый первое время по-прежнему пытался забавлять ее. Но это ему не удавалось. Черная Шапочка с большим упрямством продолжала долбить мягкую древесину.

Эта деловитость так действовала на Долгоносого, что он сам принимался помогать Черной Шапочке.

Усталая подруга его отодвигалась в сторону и Долгоносый заменял ее.

Это давало ей возможность отдохнуть и поискать корма. Впрочем, нужно сказать, что Долгоносый работал не так упорно и не так долго как она. Ему как будто надоедало работать и он снова улетал к своим сухим сучочкам, чтобы забавляться музыкальным искусством.

Тогда Черная Шапочка бросала свою кормежку и снова принималась за постройку.

Однако, дело резко изменилось, когда ход в дупло сделался глубоким. Черная Шапочка недаром выбрала эту осину. По отломанному крупному гнилому суку, по особому звуку ударов, по каким-то другим мудреным приметам, известным каждому дятлу, она безошибочно определила, что это именно то дерево, которое ей нужно.

Внутри оно было гнилое. Когда гнездовой ход стал подходить к этой прогнившей середине ствола, удары сделались гулкими и густыми, как по дну пустого бочонка.

Эта перемена сразу вдохновила Долгоносого. Теперь он с жаром принялся выстукивать эти звонкие стуки и сам наслаждался тем гулом, который раздавался из-под его длинного носа.

Черная Шапочка часто не могла дождаться, чтобы он пустил ее. Иногда нетерпение ее доходило до того, что она хватала его за хвост и тянула вниз или клевала в один из двух задних пальцев его ноги.

Скоро дно дупла стало звучать так звонко, словно это была натянутая кожа барабана. Наконец, станка была пробита и клюз Долгоносого проскочил в пустое место. Быстро было расширено отверстие и тогда открылась сгнившая сердцевина, полная трухой, гнилушками и мусором. Началась усердная очистка помещения. Все сгнившее сбивалось вниз сильными ударами клюва, стенки дупла общипывались до тех пор, пока слой гнилой древесины не сваливался книзу.

Теперь оба супруга работали наперегонки рядом внутри дерева. Эта работа была не только легкой, но и приятной. Везде в этом сгнившем дереве длинный язык дятлов вылавливал множество разных жуков, мелких личинок и неподвижных куколок, которые были лакомой и питательной пищей. Это была великолепная награда за долгий и утомительный труд.

Работа была почти кончена. Внутреннее помещение сильно расширено, стенки его отделены и очищены от гнили. Внизу накопилась целая перина из деревянной трухи, которая должна была служить удобной и мягкой подстилкой.

Задача была выполнена и, нужно сказать, как раз вовремя.

Вечером в этот же день Черная Шапочка уселась на подстилку и тихо, тихо сидела неподвижно. Долгоносый, который был в это время внутри гнезда, прицепившись к его отвесной стенке, был как-то удивлен и обеспокоен. Все дятлы ночуют, привесившись внутри дупла, также как они сидят на коре. Так спят и самцы, и самки.

Поведение Черной Шапочки нарушило этот обычай. Вдруг она зашевелилась, вскочила на ноги и быстро вспрыгнула на стенку.

Внизу на древесной трухе лежало маленькое совершенно белое яичко.

IX ЧЕРНЫЙ

Через минуту Черная Шапочка снова уже сидела на нем. Она бережно касалась его своим брюшком. Она грела его своим горячим тельцем. Она чувствовала, как вся жизнь ее теперь связана с этим беленьким, милым, гладеньким и теплым яичком.

Черная Шапочка стала наседкой.

Началось для нее время тишины, молчания и покоя.

Для нее, но не для Долгоносого.

Первое же утро новой поры их семейной жизни он отпраздновал таким оглушительным барабанным боем, какого он, кажется, никогда еще не производил за всю эту весну.

После этого он с криком помчался между стволами и сел на обвешанную мохом елку. Первого большого дровосека, которого он изловил на ее серой коре, он с торжеством потащил в свое дупло и отдал Черной Шапочке. Теперь охота и добывание пищи сделались дли него главным делом. Неутомимо носился он то здесь, то там, мелькая на стволах своим пестрым нарядом, постукивал по коре, выхватывал то жуков, то их личинки и все это относил своей подруге.

Так прошел первый день насиживания. Солнце ярко сияло в небесах. Теплый апрельский вечер веял в вершинах леса. Внизу зеленела яркая молодая трава. Наперебой заливались везде бесчисленные пернатые певцы, распевавшие весенние песенки все про одно и то же, но каждый на свой особенный лад.

Казалось, ничто не угрожало мирному счастью Черной Шапочки.

Однако, судьба судила иное.

На другой день, когда трудовая жизнь началась обычным порядком и Долгоносый с жаром принялся за свою охоту, над лесом послышался пронзительный звонкий крик, похожий на звуки тонкой медной трубы. Эти звуки с громкими переливами приближались и делались все звонче. Наконец, стал раздаваться над вершиной того самого дерева, на которой сидел Долгоносый.

Любопытство и тревога заставили дятла взобраться наверх и выглянуть из-за ветвей. Две черные птицы летели над лесом, и та, которая была впереди, издавала громкие металлические звуки.

Вдруг обе они опустились вниз и сели недалеко на землю. Долгоносый увидел ясно красное темя самца и небольшое красное пятнышко на затылке у самки.

Они сделали несколько быстрых прыжков и остановились возле большого муравейника крупных лесных муравьев. Обе птицы вскочили на муравейник и сильными ударами клюва разворошили верхний его слой, сложенный из хвойных иголок.

Тотчас же они спрыгнули на пень, между тем, как потревоженные муравьи валом повалили наверх из своих подземных ходов и коридорчиков.

Тогда птицы начали ловко хватать их длинными языками, которые они мгновенно высовывали из своих клювов, и вновь втягивали внутрь с нацепившимися на них муравьями. Иногда они быстрыми движениями склевывали муравьев, которые взбирались на их покрытые щитками ноги и напрасно старались прокусить их твердые роговые покровы.

Поток муравьев был так обилен, птицы так быстро глотали их, что в короткое время целые тысячи храбрых мурашек отправлялись в их объемистые желудки.

Это были черные дятлы, довольно обыкновенные на севере в вологодских и архангельских лесах.

Они гораздо больше пестрых и отличаются от них и своим черным оперением, и своим звонким трубным криком, своими повадками, и тем, что они часто прыгают по земле и жадно поедают лесных муравьев, чего почти никогда не делает пестрый дятел.

Когда птицы наелись, они взлетели на ствол сосны, под которой они совершали свой разбойничий набег на муравейник, и стали подниматься кверху.

Долгоносый вскрикнул и торопливо перелетел на ту осину, где сидела в дупле его подруга, и громко забарабанил по сучку.

Черная Шапочка тотчас выскочила из дупла и огляделась во все стороны.

В это время оба чужих дятла перелетели на то же дерево и очутились возле самого гнезда. В один миг Черная Шапочка и Долгоносый с криком бросились на непрошеных гостей.

Произошло настоящее сражение, во время которого клювы, когти, крылья — все было пущено в ход. Необычайная сила, которая позволяет дятлам долбить дерево, делают их клювы нешуточным орудием во время ожесточенных драк между собою. Они могут ранить друг друга до крови, а упрямство, с которым они защищают свое гнездо, делают их очень упорными противниками. Но, увы, Долгоносому и его подруге приходилось бороться с дятлами гораздо более крупной породы. При этом, эта черная пара появилась сюда не даром. Крестьяне, пилившие лес в том участке, где они жили, повалили дерево с их гнездом. Черные дятлы перелетели сюда с тем, чтобы найти себе готовое дупло, так как долбить новое было уже не время.

Шла борьба за гнездо, и обе стороны ни за что не хотели уступать. Наконец, самка черного дятла так сильно ударила Черную Шапочку в грудь, что она кубарем слетела с дерева. Тогда оба черных вместе напали на Долгоносого и он также израненный и избитый был сброшен с дерева, и должен был спасаться бегством, потому что черный с красной макушкой самец пустился за ним вдогонку.

Между тем его самка юркнула в дупло и внимательно осмотрела помещение. Оно было вполне подходящее. Она поднялась к входному отверстию и выглянула как раз вовремя. Черная Шапочка была уже тут как тут и хотела забраться внутрь. Сильный удар клювом снова сбросил ее с дерева и вслед за этим черный самец с криком набросился на нее.

Все было потеряно; Черная Шапочка должна была бежать от яростного преследования победителя.

Погоня кончилась только тогда, когда оба супруга очутились по ту сторону оврага, куда их враг не захотел перелететь.

А в это время в темной глубине дупла самка-завоевательница разбила и выпила единственное яйцо, которое там лежало.

X НА НОВОМ МЕСТЕ

Так случилось, что пестрые дятлы потеряли свое гнездо. Оно было захвачено более сильными и с этим ничего нельзя было поделать.

Целый день летали они беспокойно с дерева на дерево, как бы не находя себе места. Несколько раз они пытались вернуться к своему дуплу, которое было сделано ими с таким трудом. Но всякий раз победители с криком отгоняли их прочь.

Наконец, усталые и голодные, они под самый вечер забрались в одно старое дупло, которое когда-то также служило им гнездом.

На заре, чуть забрезжил тихий утренний свет, громкая барабанная трель разбудила Долгоносого. Он открыл глаза и ясно расслышал, как звонко и радостно барабанит неизвестный дятел и вызывает на бой всякого, кто осмелится ему помешать.

Как ужаленный выскочил Долгоносый из своей темной ночевки. Вся горечь пережитой вчера обиды, вся ярость оскорбленного изгнанника, вся весенняя неуживчивость самца подняли его задремавшие силы. Он опрометью бросился к дерзкому музыканту…

Но что же? На сухом сучке сидела и барабанила его собственная верная и преданная Черная Шапочка. Утро обливало ее первыми лучами восходящего солнца. Небо голубело над ней. Влажный воздух охватывал ее свежей прохладой. Птицы просыпались кругом и начинали свои весенние песни.

И Черная Шапочка радостно звала друга и отбивала торжественный гимн всепобеждающей жизни.

Ее громкая музыка означала только одно. Нужно брать от жизни ту радость, какую она дает. Прошлого не вернешь, будущее принадлежит тому, кто его хочет и умеет им пользоваться.

Долгоносый весело вскрикнул и тотчас присоединил свои еще более звонкие трели к бодрой музыке его подруги.

А на другой день на дне нового гнезда пестрых дятлов уже лежало снова горячее, маленькое яичко, снесенное Черной Шапочкой. Через день их было уже два, а еще через неделю она грела своими теплыми перышками целых шесть гладких и белых яиц, снесенных одно за другим.

XI ТРЕВОГА НА ПАСЕКЕ

— Чего это, отец, твои пчелы словно сбесились, — спрашивал Егорка, подходя к отцу и с ожесточением растирая укушенную шею. Левый глаз у него запух и был закрыт, и он смотрел одним правым.

— Утром в глаз чуть не тяпнула. Днем в висок ужалила. Теперь в шею. Из волос раза три вытряхивал. Руку всю искусали. Да, что это, белены что ли объелись?…

— Белены не объелись, а кто-то их беспокоит. Я уж и сам вижу, что-то неладно, только понять не могу, в чем вопрос, — сказал Константин, старый, седой, горбатенький.

— Да кто их там беспокоит? Кажется, их никто не трогает. Да и кому охота? Я так уж не то что, близко не подхожу! Я вон как обходить стараюсь, чтобы как-нибудь незаметно проскочить. Так нет же вот. Издали летят, проклятые, да так вон и норовят прямо в самую рожу…

— А ты вот поругайся еще у меня! Они тебя еще и не так облепят. Эх, парень, парень! Большой ты вырос, а все смысла у тебя нет. Да нешо пчелу можно так называть? Ты понимаешь слово это самое или нет? Ведь, от него вся пасека пропасть может. С пчелой, брат, надо говорить умеючи. Пчела, она вежливость любит, а ты… эх, глупый ты, глупый! Как был без сознания, так и до больших лет все поумнеть не можешь.

— Вежливость любит! Хороша вежливость, как всю рожу перекосило. Ведь, не летит стороной, а норовит прямо тебе в глаз. Вежливость…

— Да еще и не так искусают! Дождешься еще! Потому, не будь дураком. Ты вот на пасеке живешь, а осторожности соблюдать не хочешь. Мимо пчел идешь, а черное слово поминаешь. Да, что ты, ужели не понимаешь, что при пчеле этого нельзя? Ведь, это не шутка! Если кто на пасеке черное слово помянул, лучше не подходи. Они тебя еще не так научат! Как медведя облепят всего.

Недавно был ты в гостях. Ну, хорошо, выпил маленько. Так беги скорее в клеть, чтобы тебя пчелы не заметили. А ты, прямо, нетрезвый на пасеку выходишь. Ну, да-к, конечно, они тебя искусают. Так разве можно?

Пчела этого безобразия терпеть не может. Дух-то этот винным они, ведь, чувствуют! Ну, так сам и виноват.

— Ну ладно, ладно. Будет ворчать. Сам уж вижу, что они святые. Чихнуть нельзя, сейчас уж и обижаются.

— Да, ведь, как тебе сказать! И чихать можно, да опять повежливее. Чихни, да скажи, мол, прощенья просим.

Да тут дело не в том. Тут и помимо тебя у них беспокойство есть. Вчера вот и тебя не было, а у пчел ровно смута какая идет. Я уж сам замечаю, что причина какая-то есть.

Последить надоть хорошенько. Не стряслось бы беды какой, неровен час…

Этот разговор между лесником и его сыном велся у самого входа на пасеку, обгороженную кругом высоким и частым плетнем. Старик казался озабоченным, и когда Егорка скрылся в избе, он степенно, неторопливо пошел к ульям поглядеть, отчего беспокоятся пчелы.

XII ПРОКАЗЫ ЧЕРНОГО

Раннее утро в доме лесника началось обычным порядком. Ярко запылала затопленная старухой печка. Катерина, жена второго сына Алеши, черным ухватом подставляла к огню чугуны, горшки и крынки с молоком. Егорка лениво потягивался на полатях. Ему неохота была вставать, а мать уже второй раз приказывала ему сходить за водой.

Старик сидел у окошка с круглыми очками на носу и осторожно постукивал молотком по подошве сапога, напяленного на колодку.

Вдруг он отложил молоток, наклонился к окну и прислушался.

Через минуту он встал и, согнувшись, пошел к двери.

— Куда ты, — спросила его старуха.

Старик махнул на нее рукой и молча переступил за порог. В сенях он снял со стены пчелиную сетку, надел на голову и потихоньку побрел к пасеке.

А на насеке было неладно.

Черная птица сидела на одном из ульев у самого летного отверстия. Как только из него вылезала пчела и собиралась расправить свои крылья, чтобы лететь, черная птица мгновенным движением схватывала свою жертву, сильно стискивала ее клювом и тут же проглатывала.

Если пчела долго не вылезала, птица гулко стукала клювом по колоде.

В ответ на это внутри поднималось громкое жужжание. Пчелы сердились, трепетали крылышками и одна за другой выскакивали из летка, чтобы наказать нарушителя своего покоя. Но раньше чем подняться на воздух, храбрые мстительницы сами становились жертвой черного разбойника.

Впрочем, некоторым удавалось взлететь, и тогда они яростно кидались на врага и злобно визжа, запутывались в его перьях. Тогда Черный изгибал шею и ловко склевывал пчелу с любого места, на которое ей удавалось усесться.

Когда нападения делались слишком часты и над дятлом начинала виться целая туча рассерженных пчел, Черный перескакивал на заднюю сторону улья и начинал отряхиваться. Пчелы не могли пробраться через его плотные перья, но их визг делался ему неприятным. Он взмахивал крыльями и переносился на другой конец пасеки. Там начиналось то же самое, а тот улей, который он только что покинул, продолжал гудеть и волноваться, и пчелы толпами летали кругом в поисках своего обидчика.

Минут двадцать стоял Константин за плетнем, наблюдая за тем, что происходит на пасеке.

На столе уже давно стоял самовар и обдавал густым паром темный и низкий потолок комнаты. Чашки были поставлены, хлеб нарезан, двое мальчиков и девочка, внуки старика, были умыты, но никто не садился в ожидании деда.

Катерина уже несколько раз толкала ухватом в бок Егора, посылая его за водой. Наконец, он поднялся, сел, почесывая растрепанную голову, и свесил с полатей босые ноги.

— Эх, будьте вы прокляты все, — проговорил он недовольным и капризным голосом. — Поспать не дают человеку, чтобы вас так-то и так-то.

В это время старик тихо вошел в комнату и бросил на Егора укоризненный взгляд.

— Вот что, Егорка, ты чем ругаться, да лень разводить, сбегал бы с ружьем на пасеку. Там вроде как заяц шмыгает. Может быть, застрелишь к обеду-то?

Как подстегнутый, Егорка разом спрянул на пол и, сорвав с гвоздя свое ружье, бурей вылетел наружу.

— Как сумасшедший, — сказала старуха, ставя на стол кринку топленого молока с красноватой корочкой сверху.

Дед ничего не сказал, а только усмехнулся и уселся за стол. Вслед за ним стали садиться и другие, пододвигая к себе налитые старухой чашки.

Не прошло и пяти минут, как в сенях раздался торопливый топот босых ног, и в избу с каким-то визгом вскочил Егорка.

Он был без ружья и обеими руками хлопал себя по голове, по шее и по распахнутой груди, отбиваясь от нападавших на него пчел.

— Уй, юй-юй-юй, — кричал он, не будучи в состоянии вымолвить ни одного ясного слова, и подскакивал на месте. — Уй, юй-юй-юй!..

Растерзанный, с растрепанными волосами, с покрасневшим и распухшим лицом он так комично выплясывал по комнате какой-то дикий танец, что невозможно было, глядя на него, не хохотать от чистого сердца.

— Что парень, — смеялся дед. — Проучили тебя пчелы за ругатню. Они тебя научат, как на пасеке надо жить.

Долго еще смеялась семья над злополучным Егоркой, который весь был искусан сердитыми пчелами.

Чуть не плача, жаловался он на свою незадачу и обещался после Петрова дня непременно уйти в город на фабрику.

XIII АХ ДЕТИ, ДЕТИ!

А в лесу жизнь шла своим чередом.

Птичьего крику как будто начало убавляться.

Весна подходила к концу. Все давно расселись по гнездам. У кого были яйца, у кого были птенцы.

Были яйца у Долгоносого, были они и у черных дятлов.

Черная дятлица сидела крепко на гнезде и почти никуда не отлучалась. Супруг усердно кормил ее и приносил ей разных насекомых, но больше всего пчел, которых он ловил на пасеке, особенно по утрам, покуда его никто не замечал.

Дед Константин стал следить за ним теперь неотступно. Его самое большое желание было подстрелить вора на месте. Но сам он стал видеть теперь плоховато, а главное уж рука стала не та. Не было в ней твердости. Пальцы заметно тряслись, когда он подносил к губам ложку с похлебкой.

Егорку теперь никаким путем нельзя было заставить постеречь ульи. После несчастной погони за мнимым зайцем он совсем рассердился и надолго пропал из дому. Ушел к старшему брату Николаю на село погостить и залечить пчелиные укусы. Вернулся только через неделю, когда ему очень надоело помогать по хозяйству старшей свояченице Анисье, которая ему спуску давать не любила.

В это время у Черной Шапочки была большая радость. Треснули беленькие скорлупки, развалились и повылезли шестеро маленьких слепых птенчиков.

Забот прибавилось вдвое. Теперь нужно было и о пище заботиться, и гнездо охранять.

Если успевали отец с матерью наполнять ненасытные рты, но утолить неутолимую детскую жадность было почти невозможно.

В гнезде стоял вечный гвалт голодных птенцов. Птенцы просили есть непрерывно.

С каждым днем этот крик становился настойчивее и громче, и всякий раз, когда кто-нибудь из стариков показывался в отверстии дупла, все шестеро глоток разевались с таким неистовым воплем, что Долгоносого и Черную Шапочку брала какая-то оторопь. Как, в самом деле, было узнать, кто из них шестерых несчастных больше всех умирает с голоду?

Впрочем, в конце концов, все бывали накормлены, хотя каждый до самой ночи делал вид, что он решительно недоволен.

Хуже всего, что этот крик слишком обращал на себя внимание всех, кому совсем не следовало знать, где находится семейная квартира дятлов.

XIV НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ СОБЫТИЙ

Птенцы у черных дятлов выводятся обычно раньше, чем у пестрых. Однако, на этот раз, благодаря гибели первой кладки, это произошло почти в одно время.

В это утро птенцы распищались как-то особенно громко и это не предвещало для них ничего хорошего.

По высокому стволу той самой осины, на которой находилось дятловое гнездо, показался длинный, тоненький рыжий зверек, с маленькой головкой и очень маленькими лапками.

Это была ласка.

Ласка на другом дереве влезла бы гораздо скорее, но на гладком стволе осины ей не так легко было цепляться своими острыми когтями. Может быть, кроме того, она боялась нападения, потому что она все время оглядывалась и двигалась не так быстро и уверенно, как обыкновенно.

Вдруг раздался громкий крик, и довольно большая черная птица подлетела и шмыгнула в дупло.

Через четверть минуты она показалась опять в отверстии дупла и тревожно поглядывала на врага, который тем временем поднимался все выше и выше. Беспокойные крики птицы стали еще беспокойнее. Она то вылетала из дупла и кружилась вокруг ласки, то снова шмыгала в гнездо.

Ласка тем временем подбиралась все ближе, и, наконец, расстояние от нее до дупла осталось не больше аршина. В это время раздался другой крик, такой же тревожный и резкий, и самец-дятел с красным пятном на голове стрелой пронесся к осине и уселся на ствол.

Положение ласки сделалось более трудным. Несколькими усиленными скачками она старалась добраться до входа в дупло.

Тогда дятел-самец, как молния, метнулся в воздух и с криком пронесся мимо ласки, едва не задев ее крылом.

Ласка ухватилась за край дупла и сунула туда свою маленькую изящную головку.

Но сильный удар клюва оттуда изнутри заставил ее отскочить, и она едва удержалась за кору, чтобы не упасть. В тот же момент дятел-самец ударил ее сбоку и сбил ее всей тяжестью своего тела. Ласка стремглав полетела на землю, а обе птицы с криком кинулись за ней следом.

Перепуганная ласка, заметив такое смелое нападение своих врагов, стремглав бросилась на утек.

XV ДЕТИ ПОДРАСТАЮТ

У пестрых дятлов тоже было не мало тревог, пока дети оставались в гнезде.

Хитрая лисичка услыхала птенцовый писк и завернула посмотреть, нельзя ли чем-нибудь поживиться. Она посидела под гнездом, внимательно поглядела на темную дырку, через которую поминутно проскакивали Долгоносый и Черная Шапочка с кормом для вечно жадных дятлят, даже привстала на задние лапки, опершись на дерево передними, понюхала пахнувший дятлами воздух, пискнула с досады и потихоньку потрусила своей дорогой.

Другой раз лесная куница добралась было до самого дупла и запустила в нее свою лапу. Лапа у нее, однако, была слишком коротка, чтобы достать притаившихся на дне птенцов. Куница пошарила над ними, понюхала, подождала, блеснула в темное дупло своими злыми, кровожадными глазами и убралась по-добру, поздорову.

Больше всего переполоху наделала в дятловом гнезде никто другой, как обыкновенная белка.

Кажется, не хищный зверек, а для дятлов бывает чуть не хуже других. Дело в том, что белка сама любит жить в дуплах, а делать их не умеет. Поэтому она нередко отнимает их у дятлов и сама располагается в них.

Кроме того, она не прочь полакомиться яичками, которых найдет там. Непрочь закусить и маленькими птенцами.

Вот почему, когда однажды Долгоносый заметил прыгающую по веткам белку, он поспешил поскорее на охрану своего дома.

Поспел он как раз вовремя, потому что едва он спустился в дупло, как белка просунула в него свою рыжую головку с блестящими черными глазами.

Опоздай Долгоносый на несколько секунд, было бы уже поздно. Белка проскочила бы внутрь, и тогда уже с ней ничего нельзя было бы поделать.

Теперь же хороший удар клювом по носу заставил ее отскочить в сторону, при чем она зашипела и защелкала от злости.

Но Долгоносый был настороже. Белка так скоро не уступает. Несколько раз еще попыталась она вскочить в дупло и каждый раз получала хороший щелчок в мордочку.

Наконец, она увидела, что охрана дупла поставлена серьезно, и оставила дятлов в покое.

Между тем, птенцы быстро подрастали. В лесу было много жуков-короедов и дровосеков, которых старые дятлы усердно разыскивали и приносили детям. Было много и другой вкусной и питательной пищи, от которой птенцы росли не по дням, а по часам.

Они покрылись сперва пухом, а потом перьями и сделались такими же пестренькими, как их родители.

Теперь они не хотели больше лежать на мягкой подстилке, а влезали на стенки дупла и сидели на нем, как большие. Они любили взобраться к самому входу, чтобы здесь поскорей подхватить тот лакомый кусочек, который приносили им отец или мать.

Иногда, когда они очень уставали сидеть по-взрослому, они ухватывались лапками за край входного отверстия и свешивались вниз головой, словно летучие мыши, которые спят зацепившись за потолок когтями задних ног.

Наконец, они вполне окрепли для того, чтобы вылезти из родного гнезда. Они еще не летали, но уже решались лазать по стволу, прыгая по коре дерева. Они делали это еще пока неуклюже и со страхом, но каждый день приносил им все больше уменья и опыта.

При первой тревоге они, правда, прятались в свое дупло, а на ночь забирались в него совсем и спали в нем вместе с родителями, которые продолжали об них горячо заботиться.

Прошло еще несколько дней и птенцы начали пробовать свои короткие крылышки. Они выучились перепархивать с дерева на дерево. Им нравилось, взобравшись скачками высоко по стволу, вдруг прыгнуть отважно в воздух, замахать изо всех сил крылышками и ловко спуститься вниз, чтобы прицепиться где-нибудь на нижнем конце ствола и снова начать прежнюю игру.

Но и выучившись летать, они еще по-прежнему пищали детскими голосами и просили есть, когда Долгоносый или Черная Шапочка появлялись вблизи с каким-нибудь огромным серым усачом в клюве.

XVI ПОВАДИЛСЯ КУВШИН ПО ВОДУ ХОДИТЬ…

Долгоносый и Черный больше не встречались с тех пор, как пестрые дятлы потеряли свое дупло и перелетели через овраг. Та часть леса, которой завладел Черный, была вполне достаточной для него и его гнезда и потому никаких новых ссор с соседями он не заводил.

Однако, близкое соседство двух разных дятловых племен не предвещало в будущем спокойной жизни. Везде, где черные и пестрые дятлы поселяются рядом, между ними рано или поздно начинается вражда.

Вообще осенью, когда подрастают молодые дятлы и начинают понемногу становиться самостоятельными, они нередко гоняются друг за другом, пока не разделят, наконец, своих охотничьих участков, границы которых они строго охраняют от соседей. С этих пор они живут каждый в своем владении и охотятся только у себя. Но дятлы одного и того же племени все же довольно легко примиряются с некоторой теснотой в лесу и невольно делают друг другу небольшие уступки.

Зато в столкновениях между пестрыми и черными пестрым приходится плохо. Черные гораздо больше и сильнее, и при всяком столкновении они остаются победителями и изгоняют пестрых без всяких церемоний из тех мест, которые они считают своими.

Пока, впрочем, Долгоносый мог чувствовать себя довольно спокойно. Птенцы Черного еще не оперились и не могли вылезать из дупла.

Они росли медленнее пестрых. Впрочем, аппетит у них был также очень большой и старики из сил выбивались, чтобы их накормить. Первое время они кормили их муравьями, благо их в лесу было сколько угодно. Когда же птенцы подросли, стало невыгодно носить им такую мелкую добычу. Старики начали приносить им кое-что покрупнее гусениц и жуков и все чаще и чаще летать к сторожке на пасеку за пчелами.

В пчелах им нравились, как и в муравьях, особый острый запах и вкус, ради которого они и пускались на более далекие поиски.

Тревога среди пчел снова усилилась очень заметно, и старик Константин начал усиленно сторожить пчелиного обидчика.

Один раз на заре Константин, которому давно не спалось, поднялся раньше обыкновенного.

С полчаса он уже сидел у окна, работая над починкой сапог, как вдруг отложил работу, раскрыл оконце и стал слушать. Со стороны пасеки до него доносились резкие гулкие удары, как будто там дятел долбил дерево.

Старик встал, снял со стены ружье, вставил патрон и, тихо ступая босыми ногами, вышел наружу.

В саду он послушал еще и стал обходить плетень пасеки с восточной стороны.

Когда он дошел до угла загородки, он пригнулся и стал пролезать в небольшой пролом, который был здесь давно.

Там, за кустами малины, он, согнувшись, стал подходить к ульям. Наконец, он остановился и начал прицеливаться. Руки у него дрожали, и, чтобы вернее целить, он положил дуло на ветку дикой яблоньки, которая росла тут же.

Там на одной из колод он ясно различал черную птицу, которая сидела под самым навесиком и крепко долбила улей.

Раздался выстрел и дым облаком охватил малиновые кусты. Дед видел все-таки, как дятел взмахнул крыльями и торопливо полетел к лесу.

— Эх, далеко стрелял, — сказал старик, вылезая из-за кустов. — Ну, да хоть попугал хорошенько. В другой раз не сунется. — Прислонив ружье к яблоне, он достал из кармана сетку, надел ее на голову и стал подходить к ульям.

— Небось теперь сердятся, — бормотал он себе под нос. — Да и дымом от меня пахнет. Как бы не налетела которая-нибудь, не разобрав дела.

Не спеша подошел он к улью, на котором он видел дятла.

Улей гудел внутри тревожным гулом как-то особенно громко, но странно было то, что пчелы не летали вокруг него, как этого ожидал дед. Точно пчелы не хотели вылетать наружу.

— Что за оказия, — подумал старик и зашел с другой стороны, чтобы посмотреть на леток.

Тут все объяснилось.

Леток был заткнут комком мха, так что пчелам не было ходу.

— Ишь, ты, шельмец. Это он до меду добирался. А леток заткнул, чтоб, стало быть, не мешали ему. Ну и хитер, шельма, нечего сказать.

Старик ходил вокруг улья и качал своей кудрявой головой. С задней стороны улья он внимательно разглядел порядочную долбленую ямку, которую успел сделать дятел. Старик потрогал ямку пальцами, пригладил зазубринку и занозы.

— Ш-шельма! — бормотал он, улыбаясь, — знает, ведь, где к меду поближе. Словно как понимает дело. Ну, да уж придется тебя хорошенько отвадить. Ничего не поделаешь. А то эдак ты покою не дашь!

Константин постоял еще, подумал.

Потом он снял сетку, картуз и стал кланяться на все четыре стороны. Потом забормотал такой набор слов, в котором вряд ли кто мог бы доискаться какого-нибудь смысла. Для него они, впрочем, имели важное значение. Он со строгим лицом обошел вокруг улья, повторяя старинные заклинания, которые должны быть известны всякому хорошему пчеловоду. Эти заклинания и обход улья он повторил три раза, еще раз поклонился на запад, восток, север и юг и надел шапку, а сетку сунул за пазуху.

Пчелы за это время как будто немного поуспокоились, и жужжание внутри улья стало затихать.

Дед зашел сзади, изогнулся, протянул руку, вытащил из летка комок мха и спрятал его в рукав.

Потом он пошел потихоньку к тому месту, где было ружье. Через некоторое время из улья начали вылетать пчелы. Большинство их полетело прямо на луг, но некоторые стали кружиться вокруг улья, осматривая окрестность.

Одна влетела в седую бороду деда и визжа запуталась в ее волосах.

— Глупая, — сказал дед. — Аль не спознала хозяина?

Он осторожно взял ее за спинку, выпутал из волос и ласково посадил ее на цветок красного мака, который был посеян здесь целою грядкою…

XVII ДЕТИ УЧАТСЯ

Птенцы пестрых дятлов уже выросли почти со взрослую птицу. Теперь они уже сами выучились находить себе корм и ловко лазили по стволам не хуже взрослых. Но они все еще держались все вместе целым выводком и не любили далеко улетать друг от друга. Стоило только им услышать громкий призывный крик матери, как все братья и сестры быстро слетались на ее крик, и тот, кто являлся скорее всех, находил задумчивого усатого дровосека или другого жука возле самого клюва Черной Шапочки.

Иногда, впрочем, она встречала детей с пойманной добычей во рту и ловко совала ее в рот тому, кто успевал прилететь раньше.

Теперь это уже было скорее родительское баловство, чем необходимость, так как молодые дятлы уже могли бы кормиться вполне самостоятельно.

Это уже начинал понимать Долгоносый, который все чаще и чаще стал удаляться от выводка и летал себе в одиночку, где придется.

Только по временам появлялся он с какой-нибудь жирной гусеницей и угощал ею первого попавшегося из детей.

Ночевать вся семья собиралась снова вместе. Ночевки их происходили сперва все в том же дупле, в котором птенцы увидели свет. Потом стали заночевывать и в других дуплах, которых были несколько во владениях Черной Шапочки. Некоторые из них служили когда-то выводковыми гнездами, другие выдолблены были нарочно для ночевок.

Выводок еще не распадался, потому что вместе всем было как-то спокойнее. Отец и мать баловали еще то тем, то другим. Они были готовы каждую минуту на защиту от всякой обиды. А главное, еще много оставалось узнать разных птичьих секретов и научиться у старых уму-разуму.

Они учились у них узнавать лес, учились, как надо обыскивать каждое дерево, как постукиванием выгонять спрятавшихся насекомых, как отбивать кусочки коры со старых пней, чтобы находить там жужелиц, короедов, дровосеков, их белых жирных личинок с коричневой зубастой головой или кучку белых муравьиных куколок, которыми не брезгают и пестрые дятлы.

Они изучали каждое дерево, каждое дупло, в котором можно спрягаться на ночь, узнавали, как надо воровать беличьи запасы и делать это так осторожно, чтобы не попасть зубы их сердитой хозяйке.

Наконец, они учились понемногу, какие зерна и ягоды годятся в пищу, когда мало попадается насекомых, и как надо шелушить сосновую шишку, чтобы достать из нее семена.

XVIII ВАЖНЫЙ УРОК

Был яркий летний день. Черная Шапочка перелетала со всеми детьми с одного дерева на другое. Когда молодежь рассыпалась кругом слишком далеко, мать издавала громкий крик, и они собирались снова вокруг нее.

Там охотились они все вместе на разных гусениц и жуков и незаметно очутились около того самого оврага, который теперь разделял владения пестрых и черных.

Семья дятлов кочевала некоторое время вдоль оврага. Черная Шапочка нашла на березе очень большого жука и по привычке позвала к нему разлетевшихся детей.

Самый младший, оказавшийся ближе всех, с удовольствием проглотил попавшуюся добычу. Остальные также прилетели сюда и весело запрыгали по стволу.

Вдруг Черная Шапочка издала громкий предостерегающий крик. Все птенцы, как один, неподвижно припали к дереву, на котором сидели. Сама же она быстро спорхнула и перелетела на соседнюю сосну. В то же время большой серый ястреб упал вниз, словно с неба, и промчался за ней вдогонку.

Черная Шапочка успела все-таки ухватиться за кору сосны, в несколько скачков перепрыгнула на другую сторону и спряталась за ствол. Ястреб промчался мимо, чуть не задевши дерева крылом, и снова повернул к сосне. Но Черная Шапочка ловко перескочила опять по коре, поднявшись кверху на целый аршин, и снова спряталась от него за деревом.

Ястребу очень хотелось схватить ее, и он стал кружиться вокруг сосны, но как он ни старался, он никак не успевал схватить Черную Шапочку, которая ловко увертывалась от его когтей и всякий раз оказывалась по ту сторону ствола.

Наконец, она добралась до вершины, где торчащие ветки и густая хвоя делали дальнейшее преследование совсем невозможным.

Ястреб хотел было уже улететь, как вдруг он заметил самого молодого из птенцов, плотно прижавшегося к березе. Стрелой бросился он из него, надеясь схватить неопытную пичугу. Но не тут-то было. Птенец не хуже матери проделал тот же самый прием и быстро увертывался, убегая от него винтом вверх по дереву. Ястреб покружился вокруг березы, и все птенцы, которые сидели на ней, прятались от него, забираясь кругами все выше и выше.

Черная Шапочка могла серьезно гордиться своим воспитанием. Ее питомцы в минуту опасности вели себя именно так, как должен вести себя всякий заправский дятел.

Ястребу ничего не оставалось, как оставить в покое всю семью этих ловких птиц, с которыми он ничего не умел поделать.

XIX КОНЕЦ ЧЕРНОГО

Приближалась уже середина июня, когда, наконец, стали вылезать из дупла и птенцы Черного дятла. Их всего было трое. Они были очень смешны и неуклюжи. Цепляясь за кору осины, они казались издали не птицами, а какими-то уродливыми зверьками, ползающими по стволу.

Наука прыжков по дереву доставалась им много труднее, чем пестрым дятлам. Первое время они едва отползали от своего дупла и, уставши, скорее прятались в дом.

Вообще все их повадки были совсем другие, чем у пестрых.

Едва выучившись перепархивать, они уже стали спускаться на землю и клевать лесных муравьев, которыми брезгали обыкновенно пестрые дятлы.

Но и у них старики берегли детей и все время находились где-нибудь близко.

Один раз, когда все три птенца с матерью клевали лесных муравьев, а сам Черный прыгал рядом по дереву, вдруг раздался его резкий предостерегающий крик.

Вслед за тем бухнул оглушительный выстрел, и из кустов выскочил Егор, а за ним следом его приятель Петька Сычуг. Оба они бросились к дереву, с которого упал Черный. Егорка заметил, как другая черная птица быстро пролетела низко над землей и скрылась за кустами орешника, Птенцы исчезли мгновенно, словно провалились сквозь землю.

Черный только два раза шевельнул крыльями и затих. Егорка поднял его с земли и показал Петьке красную шапку на темени дятла.

— Этот самый, — сказал он. — Отец сказывал, что макушка, говорит, у него красная. Глянь, какой он большой! Вот, смотри крылья раскрыты, пожалуй, немного поменьше аршина в размахе.

— Теперь только бы птенцов найти, — заметил Петька.

— Где их найдешь? Ты сам говорил, что они вылетели.

— Порхают.

— Ну так их не найти нипочем.

Егор с Петькой сделали несколько шагов, как вдруг Петька кинулся в кусты и вытащил оттуда бьющегося крылышками молодого.

Он был много меньше и не такой черный, как отец.

— Какой-то дымчатый весь, — сказал Петька.

Посредине лба через темя и затылок у него тянулась ярко-красная полоска из окрашенных кончиков перьев.

— Ух, ну и хорош, — радовался Петька. Я его домой возьму.

— Зачем он тебе! Небось замучаешь только.

— Нет! Я его кормить буду. Я только девчонкам показать. Они говорят, что мы ребята все наврали, будто черные дятлы есть. Я вот им покажу, как мы наврали…

Когда люди ушли, притихший лес стал говорить. Заговорили вершины, зашумевшие от налетевшего ветра. Зачирикали маленькие птички. Испуганная тишина улетела куда-то на невидимых крыльях. Снова закипела жизнь так, как она идет всегда, когда нет вблизи человека.

— Кри, кри, кри, — раздалось где-то жалобно и печально.

Крик повторился ближе и громче и, наконец, совсем громко.

Это мать черных дятлов вернулась искать своих брошенных детей. Ей недолго пришлось надрываться. Двое из трех вылетели из кустов и сели с ней рядом. Но третьего не было. Дятлица не умела считать, но она знала, что одного не хватает. Одного, единственного, самого любимого, потому что его не было вот сейчас, сию минуту, когда она его звала и хотела, чтобы он был возле нее.

И она продолжала его звать громко, жалобно и настойчиво.

К вечеру она замолчала. А еще через два дня, не дождавшись ни сынка ни супруга, она увела оставшихся двоих детей совсем из этого участка леса.

С каждым днем перелетала она на новое место, уходя все дальше и дальше от того гнезда, которое сделалось для нее таким несчастным.

XX ОПЯТЬ ОДНА

Прошло три недели с тех пор, как птенцы Черной Шапочки вылетели из гнезда. Они росли в это время так быстро, что почти догнали ее ростом.

Три недели в жизни молодой птицы это очень большой срок.

В две недели в яйце развивается птенец. Около трех недель нужно, чтобы птенцы дятла подросли и стали вылетать из гнезда, а еще через три они уже начинают воображать себя взрослыми.

Первый раз это заметил Долгоносый. Один раз он поймал крупного дровосека, пристукнул его клювом и стал подзывать детей.

Никто не отозвался. Он крикнул еще громче, но ни один из птенцов не соблаговолил подлететь даже поближе, хотя некоторые из них были не очень далеко.

О! Ведь, они теперь не маленькие! Ведь, они сами умеют добывать себе все, что надо!

Долгоносый подождал и сам проглотил пойманного жука. В это время прилетела к нему Черная Шапочка и они только молча посмотрели друг на друга.

С этого дня Долгоносый совсем отбился от семьи, и больше дети его не видали.

Он перелетел назад через овраг в свои прежние владения, где он встречал свою весну. Там он нашел свободным то самое гнездо, которое он потерял было в борьбе с Черным дятлом.

С некоторым страхом приближался он к знакомому дереву, каждую минуту ожидая нападения черных. Он попрыгал то на одной, то на другой соседней осине, но никто не показывался из новых хозяев гнезда.

Тогда он взобрался к самому дуплу и осторожно заглянул внутрь. Оно было совершенно пусто.

Долгоносый слазил в дупло, чтобы еще лучше убедиться в том, что там никого нет, и снова выскочил из дырки наружу.

Весело он облетел все свои прежние владения. Они были свободны.

Он мог опять распоряжаться в них, как хотел.

Никто не мог ему помешать.

В одном углу своего царства он встретил выводок чужих, еще совсем юных дятлов, которых тотчас отогнал подальше.

В первую ночь он с удовольствием заночевал в прежнем гнезде, но потом стал выбирать для ночевки другие дупла, Черные дятлы слишком расширили вход в это гнездо и это было ему очень неприятно, потому что ему больше по вкусу дупла с узкими входами.

После там поселилась белка, которая родила в нем маленьких белочек. И Долгоносый ничего не имел против этого нового захвата.

На другой день после того, как исчез Долгоносый, в ночевку вместе с Черной Шапочкой собралось в дупло только пятеро птенцов. Еще через день в нем ночевало только три. Днем они также не отзывались на ласковые призывы матери, а ночью к ней в дупло влез только один самый младший дятленок.

На другой день она ночевала одна, а днем, если она встречала кого-нибудь из детой, они не только не подлетали, но вели себя как-то особенно самостоятельно и часто улетали от нее в другую сторону, как будто она им мешала. Наконец, они все куда-то пропали и перестали попадаться ей на глаза.

Черная Шапочка была жизнерадостной птичкой.

То, что распалась семья и дети исчезли, не привело ее в дурное настроение.

Что же, ведь, это всегда так бывает!

Всему наступает свой черед и большущему взрослому дятлу не вечно же летать за материнским хвостом.

Жизнь так хороша! Солнце так весело сияет в голубых небесах, В лесу по-прежнему расцветают цветы, летают разноцветные насекомые, зреют ягоды и семена, на высоких соснах наливаются новые шишки. Они будут главною пищей дятлов в студеные зимние дни.

Скоро Черная Шапочка потеряла первое перо.

Это начал линять ее обносившийся весенний наряд. Одно за другим выпадали ее пестрые весенние перышки, а вместо них стали вырастать новые и более плотные, которыми она должна была заменить свое старое платье.

К осени оно будет совершенно готово. Под перьями вырастает густое, мягкое и теплое пуховое перо, которое оденет ее к холодам великолепною шубкой.

В ней не будут ей страшны самые лютые морозы. В ней скоротает она всю зиму одна-одинешенька до тех пор, пока ранней весной не услышит звонкие трели своего вернувшегося и любимого друга.