Петербургский пленник

Глава первая, которая начинается альковными свиданьями, а заканчивается графом Адлербергом

С того концерта в Зимнем дворце минуло полгода. Тоскливое чувство, которое поселилось в душе Дмитрия Николаевича после отъезда Саши Тучковой в Москву, все-таки притупилось. Он продолжал накапливать денежную массу, давая концерты здесь и там, не вполне понимая зачем. А потери в его коллективе продолжались.

В одну из ночей Полина была с ним особенно нежна, все целовала, целовала разные участочки его тела и вдруг залилась слезами. На все его расспросы она отвечала еще более горьким плачем. Наконец, сквозь слезы сказала:

— Я выхожу замуж, Митенька. Ты не думай, не из-за денег. Он меня обожает, начал строить какой-то особенный загородный дом, где мы будем жить. Но мне так жаль расставаться: и с тобой, мон ами, и с труппой нашей и с вольным житьем в свое удовольствие… Мне захотелось иметь детей, понимаешь?

— Благословляю. Поленька. Надеюсь, ты будешь счастлива. А если жизнь с этим типом не сложится, мы всегда будем рады твоему возвращению…

На Литейный проспект, 36 он продолжал ходить. Вот и сейчас лежал в постели его обитательницы, отдыхая после продолжительного соития.

— Ты Митя, тоже стареешь, — сказала Панаева. — Волосики на груди у тебя седеют…

— Не могу сказать того же о тебе. В твоих черных волосах ни сединки, а тело как у кобылки, готовой откликнуться на первый призыв жеребца!

— Фи, что за гусарский комплимент?

— Хорошо, вот Вам другой:

— Вы отъявленный льстец! Но я почти растаяла… Это ведь экспромт?

Экспромтом стих, конечно, не был, Митя сочинил его пару лет назад к дню рождения некой дивной сотрудницы и там было еще много дифирамбов, ну а теперь вот решил один использовать…

Вдруг в квартиру кто-то вошел. Митя пошевелился, собираясь встать.

— Лежи, это Иван. Ему я ревновать не позволяю.

Бесцеремонный Иван Иванович просунул голову в спальню жены, рассмотрел любовников и хмыкнул:

— Почему я не удивлен? Хват ты, Лазарев, как есть хват! А знаешь, ведь ты очень похож на одного шансонье, который называет себя «мьсе Персонн». Он поет в ресторане гостиницы «Северной», не бывали? Так вот, выступает он всегда в маске, но по стати, ухваткам и голосу вылитый ты!

— Это и есть я, — вдруг признался Митя. — Каждый зарабатывает на жизнь по-своему…

— Да ты что! Ну, брат, удивил! Знаешь, Дотти, как он поет? Как бог, ей-ей, лучше бога! Надо обязательно сводить туда всю нашу кампанию. Ты не против, Митя?

— Приходите. Посажу вас на лучшие места… Вы не шокированы, Авдотья Яковлевна?

На входе в ресторан его перехватил Арнольд и сказал заговорщицким тоном: — К Вам, Дмитрий Николаевич, приезжал фельдегерь. Оставил запечатанный конверт у Екатерины Александровны…

Хозяйка тоже была встревожена: — Не иначе Вас вызывают к императору?

В конверте же была записка: — «Завтра, 21 июня в 10 часов Вам надлежит прибыть в канцелярию Министерства иностранных дел Российской империи».

И вот он сидит в приемной канцлера и ждет приема к «самому». Секретарь явно его разглядывает, но от прямого обмена взглядами уворачивается, смотрит в окно. «Эх, крыса ты канцелярская! — думает Дмитрий Николаевич. — Полагаешь, схватил удачу за хвост, сидишь на теплом месте. Но так ведь и просидишь до старости, а мира не увидишь, толкового дела не сделаешь. Но ему эти эмпиреи, скорее всего, до лампочки: деньги капают, да и взяточки, поди, вымогать научился…»

Тут ход его вялых мыслей был прерван: пожалуйте к министру!

Горчаков был похож на свои портреты: сухощавый, гладко выбритый («Хоть один не косит под орангутанга!»), с плотно сжатыми губами и проницательным взором за очочками. Он поднялся с кресла, шагнул навстречу и спросил:

— Вы Лазарев? Американец?

«Вообще-то русский» — хотел сказать Дмитрий Николаевич, но решил экономить время и сказал:

— Да.

— Это Вы посоветовали императору вступить в союз с конфедератами?

— Да.

— Заодно с нашими врагами Францией и Великобританией?

— Сегодня враги, завтра друзья и всегда политические партнеры.

— Метко и емко сказано, по-дипломатически. Но союз с рабовладельцами для всех чреват потерей лица…

— Поэтому конфедератов надо убедить от рабовладения формально отказаться — тем более, что это исторически неизбежно. Как в случае с нашим крепостничеством.

— Ну, внутрироссийские дела мы здесь обсуждать не будем. А что Вы скажете, если я предложу Вам поехать туда, откуда Вы приехали и попытаться убедить вождей Конфедерации на эту меру?

— Скажу, что инициатива всегда наказуема и всегда однотипно: сам предложил, сам и сделай.

— Мне очень нравится Ваша афористичность. Естественно, одного мы Вас не отпустим, дадим товарища. Граф Адлерберг Вас устроит?

Глава вторая, в которой герой ведет курс «молодого бойца»

— Ну что, идем в вагон-ресторан? — предложил улыбчиво Александр Адлерберг через час после отхода поезда от Варшавского вокзала.

— Рановато, Александр Владимирович, два часа назад в вокзале обедали.

— Н-ну, выпьем пока вина, поговорим, а там и аппетит появится…

— А кто нам мешает выпить здесь?

С этими словами Лазарев вынул из саквояжа заготовленный джентльменский набор: бутылку коньяка, плитку шоколада, лимон и сахар, две серебряные рюмки.

— Хм, интересная комбинация. А где же вода?

— Александр Владимирович, — ласково сказал Митя. — Мы с Вами едем в экзотические края, в которых многие привычные Вам вещи делаются по-другому. Например, «древнегреческий» обычай разводить коньяк водой там покажется издевательством над благородным напитком. Поэтому предлагаю Вам пройти у меня своеобразный курс молодого бойца и начать его с распития этой бутылки коньяка. Заедать будем ломтиками лимона, посыпанными сахаром, а потом шоколадом. Вы не против?

— Пуркуа па?

Через полчаса генерал-адъютант «поплыл».

— Бог мой, я не знал, что это чертовски приятно! И как кстати здесь вкус лимона. А какое тепло разливается по желудку… И мысли в голове ясные-ясные…

— И собеседник кажется лучшим другом?

— Вы и есть мне лучший друг. После Саши, понятно… А вот скажите по-дружески: у Вас с вашими певичками были амуры?

— Рановато Вы такие вопросы задаете Саша. Вот начнем вторую, может, и скажу… Не рассказать ли лучше Вам анекдот…

— Давайте!

— Идет как-то волк по лесу, усталый, голодный. Вдруг меж кустов промелькнул заяц. Волк бросился за ним, бегал, бегал, не поймал. Стоит, отдыхивается.

А заяц ему из куста кричит:

— Ты что такой слабый? Тебя волчица не кормит, что ли?

— Нет. Говорит, кормись сам, волчатам не хватает.

— Неласковая, — говорит заяц.

— А ты с ней спишь?

— Нет. Говорит, не хочется.

— Твоей волчице? Хе, — говорит заяц. — А хочешь, я научу тебя как поступить? Придешь домой, а она у плиты стоит. Подойди со спины тихонько и лапами ее за титьки возьми. Она и сомлеет…

Пришел волк окрыленный домой, подходит к волчице, как заяц учил, и ласково так за титечки взял.

— Не балуй, зайка, — говорит волчица, — я муку рассыплю…

— Хе-хе-хе! — пьяненько засмеялся адъютант. — А еще знаешь?

В Париже граф направился в хорошо ему знакомый отель «Крийон», расположенный в центре столицы, на площади Конкорд. Лазарев, не бывавший нигде за границей, но много видевший телероликов и французских фильмов, крутил головой не переставая, пытаясь узнать то или иное место. Наконец, он сориентировался: к западу от площади начиналась авеню Елисейские поля со стоящей в конце Триумфальной аркой, к востоку простирался сад Тюильри, к югу был мост через Сену (за которым возвышался Бурбонский королевский дворец), а к северу шла рю Ройяль с древнегреческим портиком в ее конце и знаменитым кафе «Максим» посередине. На площади Конкорд торчал серый обелиск (точь в точь как в его Красноярске, на Красной площади), вокруг которого пускали писанки фонтаны.

— Ты не бывал что ли в Париже? — по-свойски спросил «друг» Адлерберг.

— Нет. Из Лондона в Петербург я плыл пароходом.

— О, Париж, действительно, стоит мессы. И красив и удобен для жизни, а девочки здесь как на подбор и, скажу тебе, презатейницы… Бывает, выложишься на ней, думаешь все, финиш, а она такую штуку придумает, что вновь все в тебе оживает…

— Поди, пальчик Вам в анус запускали? — спросил читавший всякую всячину Лазарев.

— Так ты эти трюки знаешь? Никогда бы не подумал. Значит, сходим?

Номера в отеле граф выбрал самые дорогие, двухкомнатные. Больше всего в своем номере Мите понравилась ванная комната, где был оборудован новомодный душ. Как же он блаженствовал под ним после полугодового расставания! Вода, к сожалению, была чуть тепленькая (по случаю лета), но освежился и отмяк душой Митя почти «на сто». Остальной комфорт был сопоставим с тем, что завела у себя в гостинице Екатерина Александровна и он ее еще больше зауважал.

Он вышел из душа голым и встал в комнате напротив зеркала, критически себя рассматривая. Вдруг дверь отворилась и в номер вошла молодая светловолосая горничная со стопкой белья.

— Ой! — легонько вскрикнула она и даже присела, но при этом неотрывно смотрела в пах постояльца, где стремительно наливалось мощью мужское естество. Ее лицо тоже стало быстро краснеть, губы задрожали, а взгляд поднялся к лицу совершенно не суетящегося мужчины и, встретившись с его гипнотизирующим взглядом, обрел оттенок покорности. Дмитрий подошел к ней, взял под мышки, развернул к себе спиной и стал мять неожиданно объемные тити. Затем впился в податливые губы и, проделав необходимые процедуры с ее одеждой, въехал во влажную теснину…

Вечером они с графом предались обычному досугу светских людей: пообедали в том самом «Максиме» (граф настоял, чтобы Митя попробовал и лапки лягушек и улиток, а особенно налег на живых устриц, которые, несомненно, придают мужчинам любовных сил — ничего Мите не понравилось, еле проглотил), потом побывали в Опере (дорогущие билеты взяли у перекупщиков, а слушали явную пустышку — даже не запомнил название) и под конец граф стал настаивать на посещении дома свиданий.

— Давно ведь у тебя не было женщины, Митя. Не меньше недели…

— Не угадал, — сказал Дмитрий. — Было сегодня с одной милочкой…

— Как? Когда ты успел? Весь день ведь вместе были…

— Это горничная, — пояснил Лазарев. — Взял внаглую, но, думаю, они здесь так подрабатывают. Ночью придет опять…

— Да брось ты ее! Что она понимает в тонкостях аморе? Пойми, мне без тебя там скучновато будет. А так мы могли бы даже вдвоем какую-нибудь курочку оседлать…

— Не могу. Я дал слово.

— А… Тогда, конечно. Дворянское слово нерушимо. Но утром друг другу подробности расскажем. Идет?

Глава третья, в которой герой производит впечатление на Пальмерстона и на мойщицу посуды

Перенесемся в Лондон, прямо в здание правительства на Уайтхолле. Здесь в приемной премьер-министра Пальмерстона уже сидят Адлерберг, Лазарев и посол России в Великобритании Филипп Иванович Бруннов — пожилой, лысоватый, скучный. Поскольку бесцельное ожидание утомительно, Митя углубился мыслями в аналогичный их визит к главе правительства Франции, которое, оказывается, возглавлял сам император, Наполеон 3-й, племянник того самого Наполеона.

После представления русским послом двух молодцов в качестве специальных посланников императора Александра 2-го слово взял граф и довольно витиевато стал объяснять средних лет французу, одетому в щегольской офицерский мундир, суть их интриги в отношении Конфедерации. Не знающему французского языка Лазареву оставалось только тупо пялиться на внешность императора, в которой в глаза бросались пижонистая бородка и стреловидные усы. Потом оживленно стал говорить император, снова граф, вставил 5 копеек посол, а Митя злился на себя, что не начал в эти полгода изучение французского языка. Но вот все встали, император энергично кивнул головой, граф браво щелкнул каблуками — аудиенция окончилась. Каково же было изумление Лазарева, когда он узнал, что окончилась она безрезультатно! С одной стороны, конечно, хорошо было бы… Но с другой… Вот если…

— Нет! — сказал он перед визитом к Пальмерстону. — Плевать на субординацию, но теперь говорить буду я. Если уж не выйдет ничего, то мне хоть некого будет винить в неудаче…

Наконец, секретарь пригласил группку русских на прием.

Их встретил высокий худощавый сильно лысоватый блондин лет 60, морщинистое лицо которого обрамляли светлые кудри и умеренные бакенбарды. После представления, в котором специально были упущены титулы и должности посланников, Дмитрий Николаевич выдвинулся вперед и начал не раз отрепетированную речь (на английском языке, разумеется):

— Блистательный виконт! Сэр! Наш император полагает, что Вас тоже очень беспокоят те события, что разразились полгода назад на Североамериканском континенте. На наш взгляд антагонизм противоборствующих сторон очень глубок. Северные штаты Америки заполоняют год от года толпы авантюристов из разных стран Европы, одержимые демократизмом самого низшего разряда. В то же время в южных штатах давно поселились благонамеренные граждане, плантаторы, которые (как нам кажется) мало чем отличаются от ленд-лордов Англии или помещиков России (при этих словах Пальмерстон чуть ощутимо кивнул). Поэтому наши симпатии, как надеюсь и ваши, целиком на стороне южан…

— Ты, Митя, блестящий оратор! — говорил, выходя на улицу Уайтхолл, Адлерберг. — Я сам заслушался. От этой сухой воблы я, честно признаюсь, ничего хорошего не ожидал. И вдруг обещание сотрудничества и непременной отправки флота после акта об отмене рабства! А Луи Бонапарт еще пожалеет о своей инертности…

— После отмены рабства французы первыми кинутся южанам на помощь, иначе самые вкусные контракты на поставку хлопка будут у британцев. Но плантаторы эти — кровопийцы похлеще наших помещиков. Упрутся рогом и не выпустят ниггеров из узды… Так что в Париже и Лондоне мы рвали цветочки, а с ягодками могут быть проблемы…

— Ладно, то будет впереди, а сейчас мне срочно надо подкрепиться. После чего в театр не пойдем (ну его!), а сразу маршрутируем к девкам. И не возражай, иначе наша дружба врозь!

Вы бывали в современных домах свиданий? Тем, кто бывал, мне добавить, в сущности, будет нечего: разве что упомянуть, что девы 19 века подмывались в тазу, а не посредством биде. Пришедшие сюда в первый раз много чему удивлялись, причем удивление это было со знаком минус. Судите сами: набор девушек ограниченный (от 5 до 10), у большинства вид, как ни следи за собой, «бывалый», хотя всегда есть две-три совсем молоденькие фифы, спрос на которых очень велик. И вульгарны они, вульгарны, знатоков Диккенса и Шелли среди них нет.

Поэтому следуя за графом в кильватере, Митя не собирался во всем ему потакать, а дождавшись его уединения с выбранной цыпочкой, отсидеться по-тихому где-нибудь в баре, — что для хозяйки тоже хлеб, по тройной цене-то…

Вертеп, выбранный Адлербергом, находился в Ковент-Гардене. Они заплатили неизменной мадам вступительный взнос и прошли в бар, где стали выбирать алкогольный напиток. Дмитрий вдруг вспомнил, что читал про афродизиаки, и сказал графу:

— Закажи по рюмке абсента, только крепкого. Он укрепляет мужскую силу.

— Точно? Это в Америке выяснили?

— В Алжире, французские солдаты. Арабки просто выли под ними…

— Чего ты только не знаешь. Но смотри, проверить это будет просто…

Не успели они пригубить рюмки, как к ним подошли две разряженные в пух и прах девицы с просьбой:

— Милорды, угостите нас абсентом! Очень просим!

— Может быть, шампанским? — галантно предложил Адлерберг.

— Нет, именно абсентом. Нам от него так хочется понежиться с мужчинами…

Когда все было уже договорено (в том числе оплата дамских услуг) и пора было вести путан в номер, Дмитрий словчил: сморщил лицо, чуть согнулся и шепнул графу, что у него расстроился желудок. И добавил, что присоединится к ним позже.

— Смотри! Не придешь — прокляну! — сделал зверскую рожу граф. Митя махнул рукой и бочком посеменил в туалет.

Минут через пять он осторожно выглянул, графа не обнаружил и вскоре сидел с кружкой горячего глинтвейна в глубоком кресле, спиной к номерам.

— Что, спрятался? — прозвучал рядом презрительный женский голос.

Лазарев посмотрел вверх и вбок и увидел нависшую над ним долговязую рыжеватую девицу в непривычно коротком (чуть ниже колен) платье, лишенном обрыдлых его глазу рюшек и лент.

— Спрятался, — вдруг кивнул он. — Не понравились мне твои подружки.

— Они вовсе мне не подружки, — спокойно сказала девица и, подвинув с необычной силой соседнее кресло, уселась в него лицом к Мите. — Я в баре работаю, мойщицей.

— А сейчас у тебя обеденный перерыв, — предположил Митя.

— Нет, просто клиентов пока нет.

— Ну, а подработкой ты занимаешься? — в упор спросил Митя.

— В постели? Иногда, когда вижу перед собой симпатичного, не наглого милорда.

— И я на такого похож?

— Похож, — вздохнула девица. — Жаль, что ты не в настроении… А у тебя рыжие девушки были?

— Нет, — сказал Митя, изображая сожаление, но вдруг, и правда, пожалел.

При ближайшем рассмотрении у девицы кроме красноватых волос и очень белой кожи с разрозненными конопушками оказались правильные черты лица: прямой нос с изящным вырезом ноздрей, в меру полные, чувственные губы и яркие зеленые глаза с чистыми белками, которые сейчас были полны лукавства:

— Что, я тебе все-таки понравилась?

— Да, — сказал Митя внезапно охрипшим голосом.

— И ты хочешь пригласить меня в номер?

— Нет, — сказал Митя и вдруг его осенило: — Нет. Мне хочется с тобой спеть. Ты поешь?

— Пою иногда. Обычные песенки.

— Я тоже предпочитаю обычные. Но делаю из них совсем необычные. Поверь.

Глава четвертая, в которой герой поет, воюет и флиртует

В следующие полчаса случайные знакомые развили бурную деятельность. Откуда-то была принесена гитара (конечно, шестиструнная), Митя настроил ее под свой голос и стал тихонько подбирать мелодию марочной песни «Аббы» — феноменальной «Мани», одновременно вспоминая слова (пел же ведь многократно, куда они вдруг подевались?). Но вот все наладил и стал теперь обучать песне мойщицу Дженни, голос которой (слава богу) оказался в масть шлягеру.

Наконец репетиция их завершилась, песню можно было озвучить на публике. И где она? Несколько неразобранных девиц, пара неопределившихся господ и бармен Фредди… Ну и черт с ним, главное само звучание… Как-то себя проявит Дженни?

Он стал тихо наигрывать мелодию, а Дженни взяла поднос и заскользила с ним по залу, от персонажа к персонажу, приговаривая быстро: — Мани, мани, мани, мани, мани, мани…

Ей, конечно, никто никаких денег не дал, но Митя восхитился (то, что надо!) и заиграл резко, а дева запела:

Когда звуки песни отгремели, в баре все продолжали быть в оцепенении. Вдруг один из неопределившихся господ сделал шаг к Дженни и сказал:

— Хочу тебя! Пойдем.

— Отвали! — была резка (под влиянием песни?) девушка.

— Я заплачу вдвое! Но ты будешь делать все, что я скажу!

Дмитрий, осознавая, что творит глупость, крутнулся на месте и ударил жестоко локтем в лицо наглецу. Тот, обливаясь кровью, упал, а его спутник сунулся было к Мите, но, завидев его оскал, отступил, повторяя:

— Это тебе даром не пройдет, негодяй! Негодяй…

Дженни повернулась к заступнику, расширила глаза и сказала тихо:

— Делаем ноги! Фредди обязан вызвать полицию!

Дмитрий на мгновенье задумался, потом подскочил к двери номера, где плотским утехам предавался Адлерберг, заколотил в нее и крикнул:

— Саша! Быстро на выход!

— Что случилось? — послышался недовольный графский рык.

— Я устроил скандал, скоро здесь будет полиция! Достанется и тебе. Бегом на улицу!

— Я тебе этого не прощу! Такой смак мне испортил!

На улице оказалось, что Дженни нельзя идти домой: ее адрес у хозяйки был, полиция могла к ней прийти за показаниями на хулигана. Пришлось везти ее в отель, к себе в номер. Узнав, что в номере есть душ, дева тотчас в него запросилась и долго плескалась там, что-то напевая. Вышла она в Митином халате и захлопала в ладоши, увидев накрытый для ужина стол с бутылкой «veuve Clicquot» в ведерке со льдом. Не чинясь села и в десять минут смела все кушанья, предназначенные на ее долю. Шампанское, впрочем, цедила долго.

Наконец, она прикончила и его, непринужденно потянулась, пристально посмотрела в глаза благодетелю и сказала:

— В этот раз Вы не откажетесь со мной прилечь?

Глава пятая, в которой герой пересекает океан

Когда наутро Дженни узнала, что русские джентльмены отплывают на днях в Америку, то упала на колени перед Митей:

— Возьмите меня с собой! Я мечтаю туда уехать! Но у меня нет денег на приобретение места на корабле и никогда не будет…

Вот так и оказалось, что на специально зафрахтованной для «миссионерской» поездки парусно-винтовой яхте «Атлантика», отбывшей в начале июля 1861 г. из Саутгемптона в Уилмингтон, оказались не только четыре «сэра» (двоих попросил взять с собой Пальмерстон), а еще и одна «чи леди, чи не леди». Дмитрий всерьез относился к Дженни уважительно: с одной стороны он же был демократом, с другой — девочка развивалась на глазах, обладая даром «попугайничать», но далеко не тупо, перенимала только то, что к делу годилось. Адлерберг его отношение копировал, хотя не всерьез — просто, чтобы позлить натуральных «сэров». «Сэры» же оставались в недоумении: ну, явная кокни, только пытается вести себя как леди, а эти идиоты…

Перед отплытием Митя предупредил Дженни, что на корабле им нежелательно поддерживать любовные отношения. Он будет ей типа опекун и учитель музыки, а она — чужеземной родственницей в невнятном колене.

— Как скажешь, Мэтью, — был ее ответ, а смеющиеся глаза, казалось, говорили: «дурачок ты, Митя!».

За неимением дел Митя разучивал и разучивал с Дженни новые песни (гитару в дорогу купил), что было ей явно в радость. В остальное время она предпочитала стоять на баке и неотрывно смотреть в океан. «Как те бабуины над Кейптауном» — невольно сравнил Лазарев и тут же устыдился этого сравнения. Сам он в океан смотрел мало: уж очень тот был однотипен в эти летние погожие дни. «Хорошо хоть скорость у нашей ласточки приличная, капитан обещает быть в Уилмингтоне через десять дней».

Какой такой Уилмингтон? — спросит читатель, знакомый с историей гражданской войны в США. — Столицей Конфедерации был в то время Ричмонд!

Все верно, господа… Вот только Ричмонд стоит в среднем течении р. Джеймс, в 240 км от океана (если следовать всем извилинам реки), к тому же устье этой залиманенной реки блокировано пушками форта Монро, гарнизон которого остался верен федеральному правительству. Зато к тому времени Ричмонд был связан железной дорогой с рядом городов Юга, в том числе и с портовым городом Уилмингтоном… Дальнейшие разъяснения, пожалуй, излишни?

Шел девятый день плавания, все было как обычно, безбрежная слабо волнительная водная гладь, палящее солнце, чайки за кормой, как вдруг Дженни крикнула с бака:

— К нам идет корабль!

Тотчас ее крик был продублирован задремавшим было марсовым:

— Корабль прямо по курсу! Парусно-винтовой бриг!

Вскоре скучковавшиеся возле капитана господа услышали авторитетное мнение:

— Это бриг «Манхэттен», 20 пушек вооружения. Один из флотилии, осуществляющей блокаду побережья южан. Я однажды с ним сталкивался, но южнее, у Саванны. Их кэп жесткий малый, но честный. В тот раз мы разошлись мирно.

И добавил:

— Веду переговоры я. Вы не вмешиваетесь. Если только он непосредственно к кому-то из вас не обратится. Даме же вообще с палубы лучше уйти, могут ведь и конфисковать. Как контрабанду…

И заулыбался своей шутке.

— Нет, — вдруг сказал Лазарев. — Мы не можем так рисковать. Если он нас интернирует, то конец всей миссии. Наша яхта должна быть быстрее этого брига. Насколько, капитан?

— Что Вы еще выдумали? — обрушился кэп на Дмитрия. — Я не буду убегать от него под дулами орудий!

— Будете! Иначе в Англии Вас будет ждать тюремная камера!

— А если убегу сейчас, то больше мне в этот район американского побережья ходить не придется. Будут ловить как зайца!

— Мировой океан велик, найдутся другие фрахты. Но нас Вы обязаны доставить по месту назначения. Итак, насколько наш ход может быть быстрее хода брига? Если запустить машину на полную мощность…

— На два-три узла, наверное…

— В какую сторону нам следует повернуть, чтобы не проскочить мимо Уилмингтона?

— В северную лучше…

— Тогда поступим так: идем на сближение с бригом почти до расстояния пушечного выстрела и резко отворачиваем вправо на 80° от прежнего курса. Бриг тоже станет поворачивать и погонится параллельным курсом, но будет все время отставать. Когда совсем отстанет, поворачиваем влево и идем к нужной гавани. Вы согласны, капитан?

— Может получиться…

— Тогда вперед и понаглей!

Когда яхта резко изменила курс, с брига бухнул единичный выстрел, но столб воды поднялся в кабельтове от яхты. Бриг тоже резко повернул и на нем из трубы повалил густой черный дым. Какое-то время казалось, что оба корабля идут с одной скоростью, но постепенно бриг стал отставать. Часа через два кэп позвал Лазарева:

— Пора поворачивать, иначе выскочим на берег.

— Поворачивайте, — пожал плечами Митя. — Бриг нам ведь уже не опасен?

— На обратном пути они могут меня подловить…

— Если это случится, скажете, что вез какого-то важного типа из правительства и тот приставил к виску револьвер, требуя убежать. Я, кстати, готов был это сделать…

И Митя отвернул полу сюртука, на которой висел в ременных креплениях купленный в Лондоне кольт.

Утром десятого дня яхта подошла к устью реки Кейп Фир и свернула в ее лиман. Тут ее тормознул предупредительный пушечный выстрел из блокирующего устье форта, занятого конфедератами. Кэп бросил якорь, а от форта отошла шлюпка с таможенной командой. После проверки судовых документов, таможенники облазили небольшенький трюм яхты и прочие внутренние помещения, ничего «вкусного» не нашли и, не скрывая разочарования, подступили к пассажирам. Узнав, что они птицы важные и следуют в Ричмонд, к президенту Дэвису, еще поскучнели, пожелали счастливого пути и отвалили от яхты. Далее она шла часа три по лиману до крупного левого притока реки, свернула в него — и все увидели городок Уилмингтон, состоящий из вытянувшихся вдоль левого берега ряда домов, причем не каких-то халуп, или 2-3-этажных коробок, а точно как в многократно виденных Дмитрием голливудских фильмах: из просторных одно- двухэтажных коттеджей в обрамлении деревьев и кустарников.

Глава шестая, в которой герой достигает Ричмонда и предается любви

Ричмонд, которого путешественники достигли спустя три дня, произвел на Лазарева другое впечатление: очень деловой, дымящий трубами металлургического завода, наполненный под завязку озабоченными людьми: солдатами, чиновниками, возчиками, торговцами, неграми… Этот город состоял как раз из 2–3 этажных домов, образовавших несколько разновысотных протяженных улиц по левому берегу реки Джеймс (пересеченных, как принято у американцев, номерными стритами), над которыми возвышался полу-Парфенон (колонны только вокруг передней части прямоугольного здания) — таким выстроили вирджинцы свой Капитолий. Впрочем, различные строения преимущественно производственного и складского характера были и на правом берегу, к которым через реку, по островам и скальным порогам тянулся на деревянных «быках» железнодорожно-пешеходно-гужевой мост.

— Не уверен, что мы найдем здесь места в приличной гостинице… — озадачился граф Адлерберг, стоя на ступенях трехэтажного желдорвокзала (увенчанного в немецком стиле высокой красночерепичной крышей и башней с неизменными часами) и обозревая городское многолюдье.

Спустя два часа, объездив в нанятой коляске весь город, граф в этом своем выводе смог увериться — ни за какие деньги владельцы отелей на постой их не брали: нет мест! И все-таки им повезло: когда они оказались в исходной точке поисков (у того же вокзала), Лазарев по наитию подошел к старшему кассиру (по совместительству администратору) и спросил:

— При вокзале ведь есть гостиница?

— Есть.

— Могут в ней быть свободные места?

— Обычно нет, но час назад на фронт отправился генерал Кирби Смит со своими офицерами, которые квартировали как раз у нас, освободилось сразу три комнаты.

— Мы их берем, — быстро сказал Мэтью Лазарев. — К кому мне обратиться с оплатой?

— Ко мне же…

Обедали они втроем уже в прекрасном настроении, в расположенном неподалеку от вокзала центральном городском ресторане, на его втором этаже, предназначенном для респектабельных господ. Блокада еще не успела оказать своего губительного воздействия на запасы провианта в Ричмонде и потому ассортимент блюд здесь мало отличался от лондонского, хотя и уступал чересчур изощренному парижскому. Джейн вполне уже освоилась со столовыми приборами и этикетом и нисколько в этом смысле не отличалась от бывших в зале нескольких богатых посетительниц. Только вот чопорности в ней было все же маловато…

— Мэтью, — заговорщицки склонилась она над столом. — Отчего в фешенебельных залах всегда играет скучная музыка? В то время как под нами народ попроще явно веселится под музыку живую…

— Ты полагаешь, нам стоит попробовать оживить и этот зал?

— Этих нет. Но вот спуститься вниз и послушать тех страсть как хочется…

— Какие проблемы? А, граф? Мы ведь уже вполне накушались и наскучались?

— Вы точно дворянин, Дмитрий? Или в Америке в Вас ожили плебейские замашки? Впрочем, раз вам обоим так хочется пощекотать нервы, спускайтесь и щекотите. Я же посижу, пожалуй, в одиночестве и выясню: неужели здесь в классных ресторанах нет путан?

В нижнем зале ресторана мест, конечно, не было, но золотой доллар бармену показался очень привлекательным, и он сорганизовал «плантаторской» парочке два стула у колонны и два коктейля (он сказал «джулепы»), пообещав потом повторить. Веселье в зале катилось колесом: на эстраде два негра (почему-то в жирном гриме) в одинаковых полосатых штанах на подтяжках и в белых рубахах вовсю колотили по клавишам одного фортепьяно и пели разухабистую песню про то, какие титьки они недавно мацали у Сары, а на предэстрадном пятачке им в такт выплясывали многочисленные поддатые посетители мужского пола. Молодые женщины в зале тоже были, но они предусмотрительно из-за столиков не выходили, ограничиваясь смешками и ритмичными хлопками в ладоши.

— А негры-то ненастоящие! — поделилась со своим миленком уже хохочущая и тоже хлопающая Дженни. — Просто два белых намазались черной ваксой…

Тут прозрел и Лазарев, которого в облике негров тоже что-то беспокоило: точно, таких востроносых негров быть здесь не должно. Такие живут в Эфиопии и вообще в Восточной Африке, но этих-то из Западной Африки возили, где носы у мужчин мягкие, разлапистые…

Тем временем, песенка о Саре и ее славных титьках все-таки закончилась, и на эстраду под фортепьянную трель вышла, поводя широкими бедрами фальшивая же «негритянка» («Видимо, негритянская тема эксплуатируется у них как самая популярная» — подумал Митя) и запела куплеты типа: «мы с миленочком катались по реке на лодочке, не гребли, а целовались, а потом продолжили…» Далее выяснилось, что миленочек был белый тип, так как «родила мулаточку» — под одобрительные возгласы публики.

— Мэтью! — повернулась к Мите, блестя глазами, Дженни. — Дай мне спеть! Я покажу им, что такое настоящая песня! Они у меня на колени встанут! А потом кинутся на руках носить…

— Оно тебе надо? — произнес Митя пренебрежительно. — Да и нельзя нам пока светиться. Дело надо сделать…

— Мэтью!! Одну песню! Тебя я сама подмажу, никто и не узнает. И сама перекрашусь, так и быть…

— Стоп! — построжел Лазарев. — Только не сегодня. Обещаю поговорить с этими ребятами завтра-послезавтра. Если сговорюсь, то ты споешь, а, может быть, вообще с ними свою судьбу свяжешь. Мы ведь сюда приехали совсем ненадолго, значит, надо тебя пристраивать…

— Нет, Мэтью! Я без тебя не хочу, без тебя я пропаду!

— Дженни, Дженни, Дженни! Кто рвался безоглядно в Америку? А теперь на попятный?

— Но без тебя… Я так к тебе привыкла. Мне даже кажется, что ты был со мной всегда…

— Не раскисай, Дженни. Пойдем-ка в отель да устроим бай-бай…

— Бай не хочу! Хочу только… Как это по-русски? Льюбовь! До утра…

Глава седьмая, в которой губернатор Летчер вразумляет наивных «миссионеров»

После позднего завтрака (оба ночью спали маловато!) Дмитрий и Александр поехали на прием к губернатору Вирджинии Летчеру. Впрочем, Адлерберг предлагал ехать сразу к президенту Дэвису, в Капитолий, но благоразумный Дмитрий его урезонил:

— Он нас может и не принять: не до того, у него серьезное сражение на носу. Еще хуже: примет и категорически откажется менять принципы — иначе, чего ради они с северянами бодаются? Поэтому нам нужно найти в его окружении скрытых оппозиционеров, которых рабовладение «не греет». Они наверняка есть и мне почему-то мнится, что местный губернатор как раз такой: то ли сказал про него кто-то в моем присутствии, то ли я о нем читал в газете… Что я точно знаю, это его прозвище: «Честный Джон». Уже хорошо…

День выдался жаркий и душный, с намерением к дождю. Дом губернатора оказался на одной площади с Капитолием, но в сторонке. Вход с парой колонн, перед ним под «грибком» — солдат с винтовкой, рядом хлипкий столик. Визитеры остановили коляску метрах в десяти от караульного, вышли (наказав извозчику ждать) и упругими шагами подошли к солдату.

— Нам нужно пройти на прием к губернатору, — веско сказал более вальяжный Адлерберг.

— Вам назначено? — спросил солдат.

— Нет, но дело наше государственной важности, — нажал граф.

— Положите ваше оружие на стол и проходите. Только приема может не быть, у губернатора много дел.

В ответ граф расстегнул сюртук и отвернул его полы, показывая отсутствие оружия, а Митя, чертыхаясь про себя, достал из ременной кобуры кольт и положил на столик. После чего солдат шагнул в сторону и пропустил их в портик. Внутри дома было чуть прохладнее и не было этого слепящего солнца. В вестибюле сидел пожилой консъерж (?), который направил их по лестнице на второй этаж, где и находился кабинет губернатора. Там, естественно, имелась приемная, в которой властвовал секретарь: лысоватый щуплый субъект лет тридцати. Впившись в них взглядом, он с удивлением выслушал, кто они такие и, повторив «Из Российской империи? Уполномочены императором?», исчез за дверью губернаторского кабинета. Через пять минут он впустил посланцев России внутрь кабинета.

Им навстречу из-за стола встал худощавый жидковолосый блондин лет под пятьдесят с нетипичным для англосаксов носом-бульбочкой и с недоумением, застывшим в его полуобесцвеченных голубоватых глазах:

— Что привело вас ко мне, господа? Ведь вы, как я понимаю, командированы к президенту Дэвису? Я же губернатор штата Вирджиния Джон Летчер…

— Это граф Александр Адлерберг, — отрекомендовал спутника Митя, — а я Дмитрий Лазарев. Мы действительно посланы императором России сделать предложение президенту Конфедеративных штатов Америки Джефферсону Дэвису, но разве Вам, его ближайшему соратнику, не интересно, что это за предложение?

— Интересно, — кивнул губернатор без малейших признаков эмоций на лице.

— Император Александр Романов, — продолжил Митя, — преисполнен симпатии к борьбе земледельцев южных штатов Америки против чересчур развязных янки, пополняющих свои ряды за счет деклассированных беглецов из Европы. К сожалению, он вынужден в своей политике считаться с общественным мнением — как русского народа, так и ведущих европейских стран. А оно в настоящее время осуждает рабовладение… Император направил нас сюда, чтобы мы могли на месте изучить отношения между вами и вашими рабами, а также попытаться склонить вас к мысли об изменении их статуса — например, до статуса наших крепостных крестьян. Поверьте, ваши доходы при этом не уменьшатся, а градус общественного недовольства понизится настолько, что император сможет вполне официально оказать вам помощь — товарами, военным снаряжением и даже войсками. Добавлю, что по пути сюда мы имели встречи с императором Франции Людовиком Наполеоном и с премьер-министром Великобритании Пальмерстоном, которые поддержали нашу инициативу и обещали в случае ее успеха аналогичную помощь. Но…

— Что за но? — кисловато спросил Летчер.

— Мы знаем, что в окружении президента Дэвиса есть как благоразумные люди, готовые учесть мнение европейских народов, так и категорические противники освобождения рабов. Поэтому мы решили посетить сначала тех самых благоразумных политиков, которые, ощутив международную поддержку, могут более активно склонить президента на непопулярные пока реформы в отношении рабов. По отзывам прессы и некоторых людей Вы, мистер Летчер, кажетесь нам именно благоразумным человеком…

— Однажды подписал книжку аболяциониста и получил на всю жизнь клеймо радикала… — пробормотал губернатор. — Впрочем, да, я стою за постепенную отмену рабства даже в наших штатах. И среди помощников президента есть мои единомышленники — например, Джуда Бенджамин, самый ушлый адвокат, которого я знаю. Зато вице-президент Стивенс и его друг Роберт Тумбс готовы любого без соли съесть за речи об освобождении рабов. Но, господа, Дэвис никого из «благоразумных» слушать пока не желает…

— Почему? — спросил Дмитрий недоуменно.

— Потому что верит в скорую победу наших войск! У нас лучшие офицеры и солдаты, прошедшие горнило мексиканской войны, наша армия уже стоит в 50 милях от Вашингтона. Одно удачное сражение и президент Линкольн будет вынужден бежать в Филадельфию или Нью-Йорк…

— М-да… Однако наша яхта едва сумела прорваться в Уилмингтон через кольцо блокирующих кораблей, да и многие форты в устьях рек находятся в руках янки. Скоро вы можете лишиться подвоза оружия и многого другого…

— Я-то это вижу, но Дэвис твердит, что за победами на суше явятся и победы на море… В общем, я не советую вам идти к нему на прием. Вот если война затянется, а победы будут чередоваться с поражениями, тогда можете сделать такую попытку… Или полгода вы жить здесь не сможете?

Глава восьмая, в которой граф Адлерберг покидает героя, которого начинают терзать сомненья

— Полгода! — яростно обрушился на Лазарева Адлерберг, стоя в вестибюле губернаторского дома и глядя на бушующий снаружи летний ливень. — В этой дыре! Ни за что! Завтра же собираю чемоданы и еду в Уилмингтон. Авось, поймаю какой-нибудь корабль в сторону Европы… Ты со мной?

— Нет, Алекс, я останусь, — твердо сказал Митя, еще минуту назад тоже настроенный на отъезд. — Дело, порученное императором, должно быть сделано.

— Да он поручил его нам наобум, по твоей подсказке и ничуть не расстроится, если оно не выгорит.

— Я должен сделать попытку, — продолжал сопротивляться Митя. — Эти дураки потом волосы на себе будут рвать, сожалея, что не послушали голоса разума…

— Но на какие деньги ты собрался здесь жить? — спросил с ехидцей Адлерберг. — Я не могу тебе много оставить — мне надо пересечь океан и проехать пол-Европы. Полгода, может и протянешь, если быть экономным, но где полгода, там и год, сам знаешь… Да еще с этой девкой на шее…

— Дженни не пропадет, а может, еще и меня подкармливать будет, — сказал уверенно Митя. — У нее явный артистический талант.

— Ну, ну, — с ноткой облегчения изрек граф. — Я и забыл, что вы ведь артисты, с голоса прокормитесь. Да и вообще ты в свою родную страну вернулся…

— Вот ты и успокоился, — усмехнулся Митя. — Лети, голубь, лети!

— Прости меня, Дмитрий, — сказал Адлерберг покаянно. — Я подлец, но здесь мне не хватает простора, задыхаюсь.

— Вот вернешься на паркеты петербургских гостиных и задышишь полной грудью, — засмеялся Митя.

— Именно так! — рассмеялся и граф. — Где в картишки перекинусь, где за фрейлиной приволокусь, на Сашкину физию посмотрю и отмякну сердцем…

Так вот и получилось, что 22 июля 1861 г. Дмитрий Лазарев помахал в след своему недолгому товарищу и вернулся вместе с Дженни к железнодорожной гостинице города Ричмонда. А когда купил в ее киоске газету «Ричмонд Сентинел», то увидел на первой странице крупные заголовки: «Разгром янки под Манассасом!», «Генералы Борегар и Джонсон рассеяли хваленого Мак-Дауэла» и «Генерал Джексон — Каменная Стена». «Н-да-а… — осознал он. — Надо вспоминать, что я знаю про ход этой войны».

Часа через три в результате сидения за столом в номере гостиницы в его руках оказался исписанный лист бумаги со следующими событиями:

1) Сражения в Западной Вирджинии, которые проводил знаменитый в будущем генерал южан Роберт Ли, но оказался бит — в начале осени 1861 г.

2) Сражение под Вашингтоном, где южане опять разгромили северян — в середине осени (а чего же не вошли в столицу?)

3) Сражения на границе Кентукки и Теннеси, где генерал Грант при помощи речной флотилии взял по очереди три опорных пункта южан и выгнал их из этого штата — зимой 1862 г.

4) Сражения в штате Теннеси, где тот же генерал в основном побеждал — в начале весны.

5) Успешный десант северян в Новом Орлеане от устья Миссисипи мимо двух фортов — в середине весны 1862 г. (южане лишились единственного монетного двора и стали печатать бумажные деньги во всех штатах — в результате получили дикую инфляцию).

6) Грант окончательно присоединил «шаткий» штат Миссури, а потом вошел на север штатов Миссисипи и Алабамы — в начале лета.

7) На востоке 1862 г. начался морским сражением броненосцев «Вирджиния» и «Монитор» — в начале весны (ничья). Но в мае северяне взяли Норфолк — центр судостроения, о чем южане горько плакали.

8) В Западной Вирджинии весной Джексон отбивался от северян в долине Шенандоа — ничья.

9) В Восточной Вирджинии северяне начали крупное наступление на Йорктаун (взяли) и Ричмонд (южане отбились под командованием Ли и погнали янки назад) — уже летом.

10) В конце лета 1862 г. состоялось второе сражение при Манассасе, где бился тот же Джексон-Каменная Стена и победил — но снова пойти на Вашингтон южанам не хватило сил.

11) В начале осени генерал Ли вторгся в штат Мэриленд. План с диспозицией его войск случайно оказался у противника и его стали бить по частям. Джексон пришел ему на помощь, они отбились в сражении при Энтитеме и ушли из Мэриленда.

12) Одновременно генерал Брэгг вторгся из восточной части Теннеси в Кентукки с целью освободить его от северян. Ему это удалось, только не получилось набрать добровольцев в этом штате и он ушел назад.

13) В конце 1862 года северяне предприняли третье наступление на Ричмонд, но Ли разгромил их при Фредериксберге.

14) Линкольн сделал ход конем и подписал в канун нового 1863 г. «Прокламацию об отмене рабства», после которой государства Европы отвернулись от южан.

Лазарев знал, что они воевали еще более двух лет и что перелом внес рейд генерала Шермана на Атланту в 1864 г. (развивая стратегию Гранта), причем этот рейд подсказывал следивший из Европы за ходом войны Энгельс — но вряд ли северяне об этой подсказке знали. А теперь перед ним встал вопрос: стоит ли ему вмешиваться в эти события и подсказывать ходы? Причем, если подсказывать, то кому: южанам или северянам? Иезуитская логика подсказывала метод: чем хуже, тем лучше (то есть подсказывать и помогать надо северянам). И все это для того, чтобы южане все-таки победили, только с помощью интервенции Англии, Франции и России. Сердце демократическое против этой гадости протестовало — значит, надо помогать южанам? А рабство все равно обречено, никуда не денутся плантаторы, отменят… Только когда это будет? Куда ни кинь, всюду клин…

От мыслей этих несусветных Митю отвлекла Дженни:

— Мэтью… Скоро вечер… Ты ведь обещал поговорить насчет меня с музыкантами из ресторана…

— Обещал, — обреченно кивнул головой Митя. — Раз обещал, значит, поговорю, май дарлинг. Прямо сейчас и пойдем. А что ты хочешь им показать?

— Мэтью! Ты мой наставник, ты и предложи!

— Да, да, естессно! Сама садик я садила, сама буду поливать…

— Что за галиматью ты опять несешь, Мэтью? После отъезда Алекса ты сам не свой. А знаешь, что твой друг пытался меня соблазнить?

— Деньгами?

— Н-нет, денег он не предлагал. Наверно, постеснялся…

— Что ж, Дженни, ничего удивительного, ты ведь очень соблазнительно выглядишь последнее время. Привыкай, что мужчины всегда будут к тебе приставать с такими предложениями…

— Ты так спокойно об этом говоришь… Мне обидно, Мэтью!

— Но если сегодня ты понравишься этим парням, и они возьмут тебя в свой круг, мне поневоле придется отойти в сторону. К тому же я буду вынужден часто уезжать из Ричмонда по делам и даже не знаю, на какой срок…

— Я всюду буду ездить с тобой!

— Ох, Дженни… Здесь дамам не принято сопровождать мужчин на поле боя или в другие опасные авантюры.

— Зачем тебе ездить на поле боя, Мэтью?! Ты очень мирный человек, я давно это поняла… Нос того типа в Лондоне не в счет. К тому же тебя могут там убить! Не хочу, не позволю!

— С этим ничего не поделаешь, Дженни. Мир мужских отношений — суровый мир. Женщинам в него хода нет. Ждать, радоваться при встречах или горевать при расставаниях — вот современный женский удел. Ну и, конечно, растить детей — подлинную радость женского сердца…

— Дети… Я о них как-то еще не думала…

— Это правильно, Дженни. Ты сама еще ребенок. Тебе же нет двадцати лет?

— Восемнадцать будет в августе…

Глава девятая, в которой Дженни берет публику на абордаж

Музыканты уперлись. Как ни убеждал их Дмитрий в большой выгодности совместных выступлений, как ни предлагал прослушать одну лишь песню в исполнении Дженни (которая переминалась в отдалении, но все же на виду местных лабухов) — ответом ему было категорическое «нет». Тогда он плюнул мысленно в сторону квази-негров и пошел убеждать хозяина ресторана, мистера Мюллера. Немец посмотрел на Дженни, буркнул что-то одобрительное, но уговаривать музыкантов не стал. И лишь когда Лазарев показал ему золотой пятирублевик («Не Вы нам, а мы Вам, герр Мюллер, денежку за выступление дадим! Но если посетителям оно понравится, то мы споем еще одну песню!»), он подозвал старшего музыканта и, видимо, перегнул его через колено: тот махнул рукой и пошел к фоно. Ну, а Лазарев и Дженни пошли переодеваться в маленький закуток при баре.

Наконец они вышли к эстраде (Митя в маске, с гитарой, Дженни в укороченном платьишке с нашитыми живописными лохмотьями и с вдохновенно взбитыми волосами) и, дождавшись конца очередного бурлеска, заскочили на нее. Митя заиграл без объявления номера, а дерзкая дебютантка, поставив ногу в туфельке на стул, сказала «Я — Дженни» и, медленно шаря глазами по рядам зрителей, запела заговорщицким тоном свои «Мани». Окончание номера ожидаемо отметили ревом, топаньем, свистом и криками «Дженни!». Митя мельком посмотрел на Мюллера и тот поднял кверху большой палец. Тогда Митя вышел к краю эстрады и сказал:

— Мы приветствуем славных жителей города Ричмонда, пришедших сегодня в этот ресторан. Вам повезло: именно сегодня здесь дебютирует будущая звезда кафе-шантанов Конфедерации южных штатов Америки Джейн Голдштайн! И сейчас она споет псалом из жизни несчастных вавилонских пленников, описанных в Библии. Итак, «На реках вавилонских»! И загремел гитарными аккордами, а Дженни запела знаменитый зонг группы «Бони М»:

Последний повтор припева ресторанный народ пел уже вместе с Дженни и Митей.

Согласно договоренности Дмитрий хотел было увести Дженни с эстрады, но народ засвистел, затопал и стал требовать только ее песен. Ну, так их у нас заготовлено посреди Атлантического моря-окияна вполне достаточно…

Глава десятая, в которой герой и Джуда Бенджамин находят друг друга

На пятый вечер аншлаговых выступлений шоу «Мэтью энд Дженни» в зале ресторана появился губернатор Летчер в компании с явным евреем: лет 50, упитанным, с насмешливо оттопыренной нижней губой. Мюллер выкатился колбаской им навстречу, тотчас организовал столик и стулья, а подскочивший официант стал выгружать с подноса напитки и закуски. Вип-персоны приняли суету вокруг них как должное и стали потягивать коктейли, приглядываясь к музыкантам на эстраде. Через пару песен Митя объявил антракт, и випы ожидаемо подошли к нему:

— Хэлло, мистер Мэтью, — сказал, улыбаясь, Летчер. — Поздравляю Вас и мисс Дженни с успешным дебютом в моем городе. Я, если Вы не знаете, губернатор штата Вирджиния. Так вот мне показалось, что мы с Вами все же знакомы… Не покажете ли свое лицо? Ага, так это Вы, мистер Лазарев? Неожиданная метаморфоза: из заморского посланника в шоумены… Вероятно, у Вас кончились деньги? А где же ваш спутник, важный граф?

— Граф вернулся в Россию, а деньги обладают текучестью, поэтому я решил их поток закольцевать: днем я их в этом ресторане трачу, вечером здесь же зарабатываю… Что-то вроде перпетум мобиле. Похоже, мистер Бенджамин?

— Удачная схема, — кивнул, посмеиваясь, толстяк. — Как Вы меня узнали?

— О Вас упоминал мистер Летчер в разговоре с нами. Как о человеке, который способен обуздать инстинкты конфедератов и направить их на путь разума — и тогда мечта о Конфедерации может превратиться в реальность. При поддержке всех цивилизованных стран.

— Хо-хо! Речисты Вы, мистер Лазарев, впрочем, в спартанском стиле: коротко, емко, убедительно. К сожалению, доводы разума на моих оппонентов в правительстве, а особенно в Конгрессе, действуют как красная тряпка на быка — они очень раздражаются и только. Я, впрочем, не теряю надежды, реалии жизни заставят их думать — но после прохождения нашей страны через все большие и большие неприятности. То есть через один-два года…

— И все это время мне предстоит увеселять публику в Ричмонде и прочих городах Конфедерации?

— Ни в коем случае! Правительство крайне нуждается в по настоящему умных людях — а Вы, конечно, один из них. Я лично подберу Вам должность, причем где-то рядом с собой. В настоящее время я поставлен военным министром — но занимаюсь, в основном, вопросами комплектации армии людьми, вооружением, аммуницией и различными ресурсами. Дел много, выбирайте любое…

— Как у вас обстоит дело со свинцом для пуль?

— Очень плохо. Из-за «неприсоединения» штата Миссури, где находится единственное месторождение свинца, мы целиком зависим от внешних поставок. А Вы знаете, как эту проблему решить?

— Возможно. Где я могу Вас завтра найти?

— В Капитолии. До обеда я всегда работаю в своем кабинете. После, бывает, езжу по объектам или поставщикам…

— Значит, завтра встретимся. Ну, зрители уже свистят, пора их утихомиривать…

Вблизи здание Капитолия выглядело очень величественно: из белоснежного мрамора, в два высоченных этажа, с глубоким портиком в 12 колонн, двумя одноэтажными крыльями-флигелями, длинной лестницей, ведущей от подножья холма… Впрочем, внутрь центрального здания охранник Лазарева не пустил: узнав, что тот явился в военное министерство, по приглашению мистера Бенджамина, он направил посетителя в обход левого крыла, к служебному входу. «Точь в точь как у нас, — пробурчал Митя, войдя в этот вход. — И никакой тебе охраны…» В длинном коридоре, в который выходили двери многих кабинетов, он стал искать таблички, но их тоже не было. Вдруг дверь одного кабинета отворилась, выпустив чем-то недовольного коренастого мэна.

— Мистер Бенджамин… — начал свой вопрос Лазарев, но мэн тотчас махнул в сторону закрывшейся двери и резко пошел по коридору на выход. Митя пожал плечами, потянул на себя дверь, вошел в кабинет и увидел за столом наискось поднимающего голову яростного Бенджамина.

— Что еще Вам не… А, это Вы, мистер Лазарев… Милости прошу. Сядьте и расскажите мне, что за идея пришла Вам вчера в голову по поводу свинца.

— Дело в том, что я был вольным слушателем в Гарварде, на факультете инженерных наук, со специализацией «Минералогия», а позже имел возможность изучать геологическое строение Аляски…

— Ого! Вот тебе и российский посланник… Стоп! Так Вы были сотрудником Русско-Американской компании? Искали для нее минеральные ресурсы?

— Ну да. Кроме того, я много читал о полезных ископаемых различных районов мира и, в частности, о месторождении свинца и цинка в бассейне реки Миссисипи, близ городка Сент-Женевьев…

— Да, именно там и ведется более ста лет добыча свинца, но теперь под контролем янки…

— Геологи, изучавшие бассейн Миссисипи, уверяют, что признаки свинцово-цинковой минерализации развиты на очень большой площади — в том числе в штатах Кентукки и Теннеси…

— Кентукки находится в окружении янки и в любой момент может оказаться в их руках. Да и народ там настроен оппозиционно по отношению к нам. Зато Теннеси — надежный штат. И на его территории Вы можете найти месторождение свинца? Ведь Вы это хотели мне предложить?

— В общем да. По крайней мере, попытку сделать стоит. Один из районов этого штата с признаками полиметаллов я запомнил: это окрестности Гордонсвилла…

— Гордонсвилл? Не знаю… Я ведь жил всегда на побережье, в Теннеси был только проездом. Впрочем, у меня в министерстве есть теннесиец, позже Вы сможете с ним переговорить. А пока скажите, что Вам нужно для осуществления успешных поисков? И как долго может продлиться подготовка месторождения к эксплуатации?

— Это Вы далековато заглянули, мистер Бенджамин — хотя я Вас прекрасно понимаю. Все решится на месте. Но в принципе уже в процессе проходки штольни и квершлагов добыча руды пойдет — понемногу, но пойдет. Если только природа не подстроила нам пакость и не превратила промышленную сульфидную руду в обогащенную свинцом и цинком глину…

Глава одиннадцатая, в которой герой находит уже найденное после него

20 августа 1861 г., часа в три пополудни, поезд, следовавший из Ноксвилла в Нэшвилл (штат Теннеси), миновал очередной мостик через хилый ручеек и остановился на пару минут у невзрачного полустанка, в трехстах метрах от которого у подножья северного склона залесенного холма виднелись рассеянные коттеджи.

— Гордонсвилл! — объявил торжественно проводник, и группка из пяти по-походному одетых человек ссыпалась на деревянный перрончик, покидав на него предварительно какие-то кирки, лопаты и мешки. Паровоз резко свистнул и потянул за собой вагоны все быстрее и быстрее, и вот поезд, бывший пару дней домом для оставшихся пассажиров, скрылся за тем самым холмом.

— Что взгрустнули, джентльмены и отдельно взятая леди? — бодряческим тоном заговорил Дмитрий Лазарев. — Один дом от нас уехал, так мы другой живо найдем!

И повернувшись к стоящему у семафора бородатому железнодорожнику, поздоровался:

— Хэлло, мистер!

— Хэлло… — вяло ответил бородач.

— Скажите, нет ли в поселке пустующего дома, где мы могли бы временно поселиться?

— Нет, — был ответ.

— А если нам попробовать снять по комнате у разных людей? По доллару за сутки…

— Мы не сдаем чужакам комнат, — сказал с кривой улыбкой мужик.

Дмитрий развел чуть руками, повернулся к спутникам и сказал:

— Поживем на природе, сэры. Берите на плечи поклажу и следуйте за мной.

Сам Митя тоже взвалил увесистый тюк, проследил, чтобы Дженни не переусердствовала со своим грузом, и пошел по слабо приметной тропке вдоль левого берега ручейка, бегущего на север, не сомневаясь, что он приведет вскоре к более значимой речке (приметил ее на подъезде к Гордонсвиллу). Так и оказалось: через четверть часа отряд вышел к реке шириной метров в 50–80, берега которой заросли молодым дубняком высотой около 5 м, хотя кое-где встречались клены, орешник и другой подлесок. По команде предводителя все сложили груз наземь и уселись на него, а бывалый Митя прошел вдоль берега дальше, увидел подобие полянки, прикинул расположение двух палаток и кострища, сход к воде, одобрил мысленную картинку и зычно крикнул:

— Все сюда, с грузом!

И началась вполне обычная для Лазарева суета по обустройству полевого лагеря: заготовка из сухостоя и молодняка кольев и перекладин для палаток, сооружение по быстрому таганка для Дженни (которая уже стала чистить картошку), разворачивание палатки и ее обмер, а потом колотье, колотье кольев под широкие крепкие нары (спать-то на них вдвоем, да еще с неизбежными динамическими нагрузками!), под растяжки, под стол, под настил для вещей и помост вдоль нар… Но вот настали сумерки, а все в лагере уже сладилось: и пообедать успели и палатки в жилье превратить и кострище оборудовать более фундаментально и даже изготовить общий стол с лавками и брезентовым навесом над ним. Только дух перевели, как пошел дождь: теплый и обильный. А нам-то что теперь? Дождик лей, ветер дуй, нам в палатке хоть бы…

Наутро сладко спавших под одеялом Митю и Дженни разбудили звуки «гонга» (то бишь удары стальной ложки по чугунной сковородке) — то усердствовал проинструктированный Лазаревым повар-итальянец (занятый вчера на обустройстве лагеря, но с утра приступивший к непосредственным обязанностям):

— Брекфаст э пронта! Гэт ап!

Дженни приластилась было к обнаженному Мите, но он откинул полу одеяла и встал на помост: свои правила первым надо выполнять самому! Ну а Дженни пусть еще с полчаса понежится, мужики его поймут…

На улице над деревьями вставало ласковое солнце, и геолог Лазарев довольно сощурился: день будет ясный, маршрутный… Хотя кто ее знает, эту теннессийскую погоду, после обеда может снова облака с дождиком пригнать. Но такова уж доля геологическая: то потом обливаться, то дождем поливаться…

После завтрака Дмитрий повернулся к более презентабельному из своих молодых спутников (тому самому теннессийцу) и сказал:

— Мистер Трентон, Вам предстоит сегодня найти в поселке священника и мэра и поговорить с ними о нашей миссии — но именно в таком порядке: священник, потом мэр. Возьмите для солидности с собой и Гавлачека. Священнику намекните, что мы можем в случае удачи внести немалое пожертвование для нужд его прихода, а с мэром будьте осторожны и немногословны: в эти мэры иной раз таких типов выбирают… О кэй?

— Не беспокойтесь, мистер Лазарефф. Бумаги у нас от правительства солидные, не думаю, что местные жители посмеют что-то возразить…

— Ваши бы слова да богу в уши… Ладно, пойду собираться в маршрут. Дженни!

Удача пришла к нему под вечер, в конце маршрута. Весь день они с Дженни шли по правобережью реки Кейни Форк (так значилось на выданной Бенджамином топокарте): он постукивая периодически молотком по встречавшимся развалам камней (метаизвестняки да хлоритовые и углеродистые сланцы северо-восточного простирания — как и положено на плато Камберленд), она чирикая карандашом в пикетажке под диктовку своего «разумника» Мити. Лишь однажды Дмитрий нашел обломок известняка с редкими вкрапленниками сульфидов, правда рядом с пиритом он приметил и зерно цинкового минерала — сфалерита. Хоть кое-что! Но вот когда кольцо маршрута пошло на замыкание (они шли к своему лагерю, пересекая водораздел к северу от поселка Гордонсвилл), ему встретились разрозненные обломки лимонитов! Были тут и желтые и бурые и рыхлые и кварцитовидные — на все вкусы! Рядом с лимонитами встречались известняки, что свидетельствовало об образовании лимонитов и кварцитов по этим самым известнякам. Да наверняка не простым, а сульфидсодержащим! Вот и поры и каверны и щели в лимонитах есть — классическое апосульфидное выщелачивание! Когда же на сколе одного из кварцитовидных камней засверкала полоска свежего галенит-сфалеритового агрегата, Лазарев успокоился: искомое месторождение обнаружено. Теперь следует его оконтурить шурфами (это будет дело мистера Трентона и Гавлачека), определиться с мощностью и падением… Потом начать проходку штольни — но для этого понадобятся совсем другие силы. А перед этим потребуется данный участок купить у некоего пока неизвестного жителя Гордонсвилла…

Глава двенадцатая, в которой герой попадает в щекотливые ситуации

В лагере утомленных геологов поджидали «гости»: три спокойных как удавы горожанина (если можно так выразиться про явных селян) сидели за столом по обе его стороны («Ишь, хитрые, круговой обзор себе обеспечили»), а их кони, привязанные средней длины веревками к дубкам, щипали траву. Неестественно бледный повар стоял во главе стола и отвечал то одному, то другому визитеру. Лазарев заметил их метров с пятидесяти и сказал:

— Дженни! Не показывайся им пока на глаза. И возьми вот мой кольт!

Убедившись, что девушка затерялась среди подлеска, он продолжил путь и вскоре оказался перед живописной троицей:

— Добрый вечер, джентльмены. Надеюсь, наш повар угостил вас чаем? Вижу, что нет. Бартоломео, разожги костер и повесь ведро для чая. А кстати, ужин готов?

— Си, сеньор инженеро, си.

— Не мельтеши, кок, — с ленцой сказал наиболее мрачный из селян. — Чай мы дома попьем. А Вы, «сеньор инженеро», объясните-ка нам, по какому праву шастаете по нашим полям и лугам и поселились у нашей реки?

Вдруг все трое чуть насторожились и сместили правые руки ближе к кобурам револьверов, висевшим у них на поясах.

Дмитрий приоткрыл рот, чтобы ответить (хотя что?), и тут тоже увидел Трентона и Гавлачека, подходивших к лагерю по той самой тропинке.

— Ну что, нашли вы мэра? — спросил он звучно.

— Нет, мистер Мэтью. Нам сказали, что он куда-то уехал…

— Правильно сказали, — усмехнулся мрачный. — Уехал сюда, к вам, приблудным. Я и есть мэр Гордонсвилла.

— А что сказал священник? — поспешил спросить Митя.

— Благословил нас на богоугодное дело, — ответил понимающе Трентон.

— Что у вас за дело? Да еще богоугодное? От кого вы явились?

— Мы проводим изыскания по поручению президента Дэвиса, — пояснил Дмитрий, успокаиваясь.

— Так вы вирджинцы… А что же явились сюда без ниггеров? Вы ведь без них шагу ступить не можете…

— Ну что Вы, — замахал руками Митя. — Очень даже можем. Ложку ко рту они нам, бывает, подносят, а стакан с виски, наоборот, пытаются удержать, но не было еще случая, чтобы я тот стакан не выпил…

На лицах селян появились скупые улыбки.

— Но что все-таки за изыскания у нас под боком? — спросил мэр. — Были здесь изыскания, когда вели железную дорогу, но она уже проложена. Теперь будет трасса Север-Юг?

— Простите, эти сведения мы разглашать пока не можем. Дело касается обороны Конфедеративных штатов. Очень сожалеем, джентльмены. Но у меня есть один вопрос… Кто из ваших горожан владеет участками между Кейни Форк и Малеррин-Крик?

— Мы втроем как раз и владеем — иначе чего бы мы сюда приперлись? Есть, правда, еще надел у Харрисона, возле Маллерин-Крик, но там земля никудышная, много камней…

— Никудышная? Значит, дешевле чем у вас? Нам понадобится для строительства кусок земли, самой никудышной. Он ведь согласится от нее избавиться?

Пять дней спустя Дмитрий, Дженни и Трентон в кампании тщедушного, но хорохорящегося Харрисона приехали на поезде в Нэшвилл, гордую столицу штата Теннеси. Его Капитолий был еще более похож на афинский Парфенон, но по существу являлся простым прямоугольником о трех этажах, стоящим на высоком цоколе, причем колонны имелись на каждой его стороне, а по центру крыши торчала башенка. В этом здании их интересовал земельный отдел, где регистрировались факты купли-продажи той самой земли. Был он, естественно, на задах первого этажа, но основной народ толпился именно здесь.

Трентон в этом случае не подкачал: исчез на какое-то время в недрах здания, а через полчаса вынырнул, ведя за собой служивого человечка. Тот проскользнул в дверь земельного отдела и через пять минут позвал из нее гордонсвилльских соискателей.

— На кого будете оформлять участок? — спросил равнодушный пожилой чиновник.

— На меня, — выдвинулась вперед Дженни. — Я — Дженнифер Перкинс, вдова известного банкира из Ричмонда Томаса Гордона Перкинса. Он, к моему горю, недавно утонул на пути из Франции домой, а мне повезло уцелеть.

Вот те раз! — всплеснет руками читатель. — Откуда, куда, зачем?

А затем, что сидя как-то в баре с Бенджамином, Дмитрий посетовал, что нельзя оформить гражданство Дженни: по закону положено здесь прожить четырнадцать лет! И только тогда претендовать на…

— Ну, для хорошенькой и бойкой девушки (а Дженни прехорошенькая и уж точно пребойкая) проблем с гражданством я не вижу, — сказал Джуда. — Ее позовет замуж каждый второй неженатый гражданин КША.

— Она упирается всеми когтями! Да и мне отдавать ее в чужие руки вовсе не хочется…

— Хм… Тогда надо сделать ее вдовой. Например, выдать замуж за умирающего офицера КША…

— Как-то это хреновато… — замотал головой Митя.

— О! Придумал! Недавно у наших берегов утонул английский корабль, на котором в числе прочих плыл известный банкир из Ричмонда, Томас Перкинс. Был он вдовый. И большой любитель пикантных девушек. Мысль улавливаешь?

— Поженить его на Дженни задним числом? В Лондоне?

— В яблочко! Ты скажешь, а как оформить документы? Для меня очень просто. Работает на меня один гравер, причем давно. И специализируется как раз на подделке различных документов. Ты скажешь, это преступление? В частном порядке да, но я подделываю документы только в интересах государства. Так что считай, что твоя Дженни в скором времени будет миссис Перкинс, вдова банкира. А это совсем не то, что мисс Голдштайн, певичка из кабаре.

— Но у него, наверно, есть дети…

— Есть, вполне взрослые сын и дочь. Наследники его имущества в Ричмонде, по завещанию. Но жена может поиметь его активы в той же Англии…

— А где здесь, прости, запрятаны интересы государства?

— Ты всегда бьешь в глаз, Митья! Интерес моего государства кроется сейчас в тебе. А Дженни почти часть тебя. Дальше продолжать?

— Я тебе очень благодарен, Джо. И мне с тобой очень повезло. Просто жутко.

— Я всегда делаю добро людям с дальним прицелом, — качнул головой Бенджамин. — Такова суть нормального еврея. И я уверен: ты мне вернешь долг сторицей. И от души. Ну, где там наша Дженни? Почему сегодня ее голосок не слышен?

Глава тринадцатая, в которой подруга героя становится директором корпорации

Куй железо, пока горячо — безотбойное правило для деловых людей. Выйдя из земельного отдела, Дмитрий Николаевич направился в казначейство, к главе которого, Ричарду Льюису, у него было рекомендательное письмо от министра финансов КША Кристофера Меммингера (организованное, конечно, Джудой). У двери в казначейство очереди не было, а секретарь в приемной, завидев расфуфыренную Дженни, расстелился ковриком — так что вскоре сладкая парочка авантюристов стояла перед мистером Льюисом. То был крупный, громогласный, добродушный с виду мужчина с обычной для этих времен обильной растительностью по всей голове, вот только глазки его, прятавшиеся под бровями, как-то хитро поблескивали… Когда со взаимными представлениями было покончено, Лазарев протянул финансисту то самое письмо, которое было им быстро прочитано и отмечено хмыканьем.

— Так Вы горный инженер, мистер Лазарев… И что хотите от меня? На пару с миссис Перкинс?

— Мы хотим зарегистрировать в Теннеси корпорацию под названием «Перкинс энд компани», которая будет заниматься добычей и переработкой свинцово-цинковых руд возле городка Гордонсвилл. Это в Ваших силах?

— Заявление на регистрацию корпорации полагается подавать секретарю губернатора, а регистрировать ее будет налоговая служба штата. Но я могу, конечно, им вашу компанию рекомендовать. Вот только мне неизвестно месторождение свинца и цинка около Гордонсвилла…

— Я его только что обнаружил.

И Митя достал из саквояжа представительный образец густовкрапленной галенит-сфалеритовой руды, вскрытой (в делювии, конечно!) одним из последних шурфов удачливого Гавлачека. После ахов Льюиса он продолжил:

— По всем признакам месторождение будет крупным и еще содержать немалое количество серебра. Штольню к рудному телу я намереваюсь заложить уже в ближайшие дни — конечно, после регистрации корпорации. Для начала дела деньги у миссис Перкинс имеются, но в дальнейшем нам потребуются компаньоны. Мы могли бы обратиться к промышленникам и банкирам Вирджинии, но, может быть, правильнее разрабатывать недра Теннеси деловым людям штата Теннеси?

— Масштаб месторождения ожидается сопоставимым с месторождением близ Сент-Женевьев?

— Примерно такой же. Здесь будет больше цинка, но свинца в рудах вполне достаточно, чтобы обеспечить все потребности армии Конфедерации. То есть разработка этого месторождения будет в приоритете у правительства Дэвиса и скоро начнет осуществляться. Вам остается решить: с участием теннесийцев она будет или без вас.

— Сколько денег Вам понадобится до того момента, как из штольни будет поступать руда?

— Думаю, ста тысяч долларов будет достаточно. Но мало извлечь руду, ее надо обогатить путем дробления и отсева, а из концентратов галенита и сфалерита потом выплавить свинец, серебро и цинк. Чушки свинца можно транспортировать на заводы по изготовлению боеприпасов, серебра — на монетный двор в Луизиане, а вот цинк желательно использовать на месте…

— Цинк… Он входит в состав латуни?

— Пока только да. Но у этого металла есть замечательное качество: если опустить в его расплав какое-нибудь стальное изделие (например, лист кровельного железа или ведро, таз, корыто и так далее), то это изделие покроется тонкой пленкой серебристого цинка и очень долгое время не будет ржаветь. Выгоду от таких изделий представляете? Оцинковать крыши всех зданий и избавиться от почти ежегодной их покраски? А денежки от этой выгоды будут скапливаться у акционеров нашей компании. Которые все в скором времени будут миллионерами…

Без участия губернатора штата столь крупная сделка, конечно, обойтись не могла. Мистер Ишем Грин Харрис принял вирджинцев в тот же день — в присутствии Льюиса. Первым впечатлением Мити при взгляде на губернатора стало: унылый облезлый тип. Однако когда «тип» заговорил, это впечатление быстро рассеялось: умел говорить бывший адвокат и частый представитель в сенате штата и в Конгрессе США.

— Так Вас послал в Теннеси Джо Бенджамин? И Вы коротко с ним знакомы?

— Я сумел показаться ему убедительным. Как видите, не зря.

— Я пока еще ничего не вижу, мистер Лазарев. Только свидетельство на приобретение участка земли около Гордонсвилла да свидетельство о регистрации корпорации «Перкинс энд компани» в руках Вашей прелестной спутницы.

Тут на свет, конечно, явился тот самый рудный образец.

— М-да, впечатляет, — согласился губернатор. — Но почему Ваше участие в этих документах не зафиксировано…

— Потому что я не являюсь гражданином ни США, ни КША. Я всего лишь искренне сочувствующий вашей борьбе иностранец…

— Из России? Далеко вы забрались от дома… Притом, что в России почти не изучены минеральные ресурсы Сибири…

— Это у нас, видимо, национальная черта: вкладывать знания и деньги в освоение зарубежных земель, а свое же всегда успеется… Но скажите, вы одобряете создание Теннесийского консорциума по разработке данного месторождения?

— Я соглашусь с Вами в одном: нелепо отдавать разработки в Теннеси в руки бизнесменов из других штатов. Сам я участвовать в этом консорциуме не имею права, но мой брат Уильям, согласится, я думаю, вложить свои деньги. Особенно если предусмотреть в уставе корпорации кое-какие привилегии для первых вкладчиков при дележе дивидендов.

— Разумное требование. Первые вклады — самые необходимые. А пойдет дело — появятся новые вклады. С дивидендами пожиже… — согласился Митя.

— Вы деловой человек, мистер Лазарев. А Вы, мадам Перкинс?

— Я еще более деловая, — оскалилась в улыбке «мадам». — Без моего одобрения никто дивидендов не получит. А я буду зорко смотреть, насколько своевременно поступали вклады и в полном ли объеме. А также на то, на что они были потрачены, мистер Лазарев…

— Что ж, господа, об основном мы договорились, теперь обходите вкладчиков и переводите от них на счет корпорации деньги. С десяток их ведь уже есть, не так ли, мистер Льюис?

— С Вашим братом уже одиннадцать и сто тысяч на счету «Перкинс энд компани» будет с лихвой.

— Но понадобится еще подрядчик для ведения горных работ, — сказал Лазарев.

— Тут я могу рекомендовать коллектив шахтеров из Восточного Теннеси, — сказал веско губернатор. — Их там много задействовано на проходке каменноугольных шахт, но я лично знаю горного мастера Франклина Хаббарда из Фаррагута. Мой секретарь с ним свяжется и пришлет к Вам в Гордонсвилл.

— О кей, — сказал Митя. — Вопросов больше не имею. Но у меня есть для Вас, мистер Ишем, секретное послание от военного министра Бенджамина…

Глава четырнадцатая, в которой герой дает первую стратегическую консультацию губернатору Теннеси

— Час от часу не легче! — может сказать и так ошарашенный читатель. — То пел, заливался, дев тургеневских и викторианских в грех вводил, потом стал жутко деловым, а теперь уже в секретные сотрудники лезет? Типа агент 00007?

Не Митя такой, жизнь у него такая. Очень уж хочется ему вернуться в родные пенаты: в «дастер», мчащий по асфальтовому шоссе под звуки «Авторадио», в институтский холл, где стоя меж коллегами, поглядываешь на цокающих шпильками крутопопых сотрудниц, к ноутбуку, разворачивающему перед глазами панораму земного шара, к по-настоящему современным идеям и подлинным научным открытиям, к уюту домашнему, наконец, — с милой Пумой у ног и своенравной Мариной на кухне… И потому надо предлагать незримому «существу» некие кардинальные решения той самой гражданской войны.

Оставшись с губернатором наедине, Митя посуровел. И начал плести интригу:

— Вы, наверно, знаете, мистер Харрис, что, будучи назначен военным министром, мистер Бенджамин является лишь чем-то вроде квартирмейстера, так как все кадровые и стратегические военные решения сосредоточил в своих руках сам Джефферсон Дэвис?

— Мне это известно, — кивнул губернатор Теннеси.

— Но Джо Бенджамин всеми характеризуется как очень умный и даже дальновидный человек. Потому президент и ставит его на ключевые посты в правительстве…

— Это так, — опять кивнул Ишем.

— Поэтому не удивительно, что Джо исподволь пытается все-таки повлиять на принятие стратегических решений, особенно по тем военным вопросам, которые могут иметь важные политические последствия. Так вот, направляя меня сюда, он просил довести до Вас его мысль об отказе от введения войск Конфедерации в штат Кентукки…

— Почему? — нахмурился губернатор.

— В этом штате много сторонников и Конфедерации и Федерации. А еще больше людей колеблющихся, неопределившихся. Такие люди весьма чувствительны к попыткам внешнего на них давления, которое приводит, как правило, к результату прямо противоположному. И вот представьте, что из Теннеси в пограничную часть Кентукки входит бригада с двоякой целью: занять стратегически важную позицию и заодно подбодрить своих сторонников в штате. Каков будет результат?

— Даже не знаю…

— В Кентукки начнутся массовые демонстрации с требованием присоединиться к Федерации. И губернатор и сенат штата с народом согласятся. Из нейтрального штат станет враждебным, а многие люди вольются в армию янки, которая пойдет на Теннеси. Есть мудрое выражение: «лучшее — враг хорошего». Пусть ситуация на границе Кентукки и Теннеси остается просто хорошей, не надо ее «улучшать».

— Но не я командую войсками Конфедерации в Теннеси…

— А кто?

— Генерал Леонидас Полк. Бывший епископ в Луизиане и друг Дэвиса, учившийся с ним в Вест-Пойнте. Он как раз и настаивает на более активных действиях.

— Епископ-генерал? Вряд ли удачное сочетание. А что касается друзей на высоких должностях… У них есть одно несомненное достоинство: верность лидеру. Но считать их автоматически умными — явный самообман того же лидера. Или у Вас по поводу Леонидаса другое мнение?

— Он искренно верит в свою правоту, как и правоту президента. Но пока никаких военных достижений за ним не числится.

— Никогда не поверю, что у губернатора штата нет явных или скрытых рычагов давления даже на генералов и их подчиненных. В окружении Полка есть несогласные с ним офицеры?

— Несогласных много, но в армии все определяется субординацией.

— В смысле я — начальник, ты — дурак, ты — начальник, я — дурак?

— Смешное выражение, но, пожалуй, точное. Забыл сказать: к нам назначен главнокомандующим генерал Альберт Джонстон. Этот точно боец и добился на разных войнах многих побед. Но он застрял по семейным делам в Калифорнии…

— Что ж, когда примет командование, то наведет, надеюсь, порядок. В том числе выделит на защиту нашего предприятия мощное прикрытие — иначе свинца своего у Конфедерации так и не будет.

— Я обязательно поставлю его в известность об этом месторождении. И Вас буду держать в курсе важных изменений в политике и театре военных действий. Вы ведь ведете переписку с Бенджамином?

Глава пятнадцатая, в которой герой и его метресс-руж вновь поют

Спустя месяц пейзаж к северу от Гордонсвилла претерпел некоторые изменения: на склоне водораздела выросла гора (ну, насыпная продолговатая горка высотой метров в пять из обломков известняков и лимонитов), от которой вглубь холма вела нора, то бишь штольня, обсаженная снаружи да и внутри деревянной крепью, а по ее почти горизонтальному «полу» тянулся узкоколейный рельсовый путь, рядом с которым из штольни чуть струилась ржавая водица. По рельсам рабочие катили наружу вагонетки: раньше преимущественно с пустой породой, но в последние дни они были нагружены сверкающей (при выезде на свет божий) сульфидной рудой.

Сегодня (1 октября 1861 г) посмотреть на это чудо съехались с разных концов КША вип-персоны, в том числе из Ричмонда сам президент Джефферсон Дэвис в сопровождении Джо Бенджамина и Кристофера Меммингера, из Нэшвилла губернатор Харрис в сопровождении Льюиса и из Луизианы директор Монетного двора Поль Эбер с супругой (симпатичной креолкой лет за тридцать). Центральными фигурами праздника были Дмитрий Лазарев и обретшая абсолютную уверенность Дженнифер Перкинс. Именно она рассказывала сейчас историю открытия месторождения Гордонсвилл:

— … я иду, все больше сгибаясь под тяжестью рюкзака, а этот злодей опять бьет по камню и говорит мне елейным голосом: — «Душенька, этот камень мы непременно должны с собой взять…» И протягивает вот такой же сверкающий кусок руды!

— Вы тащили на себе мешок с камнями?! — ужасается, посмеиваясь, креолка.

— А кто же еще? Ведь злодей Мэтью отправил всех рабочих на поиски мэра и священника: чтобы первый нас не убил, а второй освятил наши находки…

Вечером та же кампания сидела в банкетном зале самого фешенебельного ресторана Нэшвилла, вкушая изысканный ужин, оплаченный губернатором. Все положенные речи были уже сказаны, потом сказаны и неформальные похвалы в адрес горного инженера из России и его прекрасной компаньонки. Разговоры стали распадаться на многие частные, кто с кем сидит. Вдруг слово снова взял Джо и, глядя невозмутимо и чуть насмешливо (то есть в своей обычной манере) на Митю, сказал:

— А знаете ли вы, джентльмены (о леди я умолчу), что мистер Лазарев имеет еще один талант, причем великолепный? Да, да, Мэтью, нехорошо и дальше держать нашего президента и его соратников в неведении и спеть нам вместе с Дженнифер Перкинс одну из ваших феерических песен, на выбор!

Все головы недоуменно, но и с новым интересом повернулись к виновникам торжества. Митя посмотрел в глаза Дженни (те уже загорелись в предвкушении), поднялся со стула и сказал:

— Каюсь, грешен, меа кульпа. Люблю сочинять песни, а потом их исполнять. Особенно в дуэте с хорошенькой и голосистой девушкой. Вот мадам Перкинс как раз была в недавнем прошлом такой. Тряхнем стариной, Дженни? Джо, тебе поручается найти мне гитару. Уж постарайся, не заставляй ждать столь высокое общество. А я пока поговорю с гостями…

Всем вам помнятся события недавней американо-мексиканской войны, в которой многие южане показали себя героями. Один из этих героев находится сегодня среди нас (с поклоном в сторону президента). Но немного раньше Мексика вела долгую войну с Испанией за свою независимость и вот о героях этой революционной войны Дженнифер и будет сейчас петь…

Джо не подвел и вскоре под сводами Нэшвилл-холла (Митя настоял перейти в большой зал, с лучшей акустикой) зазвучала очередная песня АББА:

В большом зале было довольно много посетителей, которые и выразили горячее одобрение чудной песне. Но и в глазах вип-персон плескалась признательность. Что касается экспансивной креолки, то она почти кинулась на грудь «мсье Лазарев», что-то лепеча по-французски. Ну а мсье Эбер делал вид, что такие эмоции для его жены в порядке вещей.

Глава шестнадцатая, в которой герой исполняет формально свою «миссию»

Когда випы вернулись в банкетный зал, президент КША все-таки подошел к русскому уникуму для приватного разговора.

— Бенджамин мне сказал, что Вы появились у нас не как частное лицо, а в качестве неофициального посланца русского императора и уже более двух месяцев назад. Почему же Вы так и не записались ко мне на прием? Поверьте, для представителя царя Александра я нашел бы время…

— Я действительно не хотел отрывать Вас от очень горячих событий на фронтах. Ждал благоприятного момента. Но тут Бенджамин озадачил меня вашей проблемой с поставками свинца, и я решился помочь Конфедерации пока не словом, а делом. Теперь вроде бы ничто не мешает нам переговорить, но я вновь боюсь этого разговора.

— Да в чем дело? Что просил Вас передать мне император Александр?

— Он полностью одобряет вашу борьбу с малосимпатичными нам янки и готов помочь любыми способами: товарами, оружием, кораблями, даже войсками. Но у него, как и у других правителей стран Европы связаны руки.

— Знаю, знаю. Мне говорят об этом все посланцы из Европы: дайте свободу ниггерам и мы откроем вам свои объятья. Не жили они рядом с этими порождениями тьмы, не жили. Ну, и Бичер-Стоу своей книжкой нанесла нам удар в спину. Эта дама очень повинна в развязывании нашей войны.

— Негров можно формально освободить, но фактически закрепостить. В России крестьяне работали таким образом на помещиков несколько столетий. Ваши доходы при этой форме закабаления фактически не уменьшатся.

— Но теперь же вы отпускаете крестьян на волю?

— Время пришло. Ничто не вечно и формы принуждения человека к труду тоже.

— Дело не только в труде ниггеров на нас. Они начинают вожделеть наших жен и дочерей. Случаи насилия черных над белыми женщинами учащаются. Дашь им больше свободы, и эти случаи удесятерятся.

— Я заметил на улицах ваших городов мулатов и мулаток. Судя по их количеству разгул насилия уже весьма велик.

— Вы так шутите? Эти мулаты родились от связей белых мужчин с негритянками. Разве у русских помещиков нет приблудных детей от крестьянок?

— Есть, — чуть покаянно признался Митя. — Среди наших горожан даже появилась шутливая поговорка: «Эх-ма, была б денег тьма, купил бы деревеньку, тер бы баб поманеньку…»

— Смешно. А нам вот становится все грустнее.

— Еще я заметил, что мулаты, а особенно мулатки, значительно симпатичнее негров…

— Это естественно. Только в работники на полях они почти не годятся. Много о себе воображают. Приходится использовать их для домашних работ.

— Обучать их не пробовали?

— Рядом с нашими детьми? Упаси бог…

— А отдельно? В своих школах?

— С ними возится обычно пастор. Этого нам достаточно.

— Вы знаете, конечно, историю Римской империи?

— Учил когда-то, но уже подзабыл.

— Первые римляне были, вероятно, похожи на вас, южан: гордые, суровые, не склонные к шуткам и, преимущественно, белокурые. Они завоевали все Средиземноморье и владели миллионами рабов, многие из которых тоже были неграми. Современные итальянцы являются, конечно, потомками римлян, но выглядят совершенно по-другому: это преимущественно черноволосые и кареглазые красавцы, очень темпераментные и любящие веселье. Именно они создали в средние века европейскую культуру, их города, украшенные великолепными зданиями, скульптурами, живописными фресками, явились образцом для подражания во Франции, Германии, да и Англии. Но как сформировалась итальянская нация? Только в результате многократного смешивания крови разных наций, в том числе с этими самыми ниггерами. Таков естественный исторический процесс.

— Все мое существо восстает против такого смешивания! — скривился Дэвис. — Мы постараемся этой ошибки избежать.

— Но ведь ваши плантаторы будут продолжать втихаря покрывать негритянок? В итоге через сто лет ваши потомки окажутся живущими среди мулатов, квартеронов и прочих цветных, женщины которых будут настоящими красавицами. Как тут прикажешь душе не тянуться к ним?

— Я не считаю Ваши аргументы убедительными, — отрезал президент и направился к своим сопровождающим.

«Чего и следовало ожидать…» — с некоторым унынием заключил Дмитрий Николаевич, повернулся было, ища глазами Дженни, но вдруг к нему подошел губернатор Харрис, взял за локоток и повел в сторону от ненужных ушей.

— Я поражен Вашим прогнозом развития событий в Кентукки, — сказал он. — Все произошло именно так, как Вы предположили. Мы ввели войска в Колумбус по настоянию этого тупицы Полка, и через несколько дней сенат штата обратился к Линкольну с просьбой защитить его территорию. Тотчас волонтеры под командованием какого-то Гранта поднялись на пароходах по Теннеси к городку Падака, где было много наших сторонников, и оккупировали его. Сейчас там формируется целая армия для вторжения к нам, в Теннеси. Нашими силами теперь командует генерал Альберт Джонстон, но они немногочисленны и очень растянуты по границе с Кентукки. Грант, мне кажется, легко может прорвать наш фронт и что тогда делать?

— Прежде всего, не надо паниковать, — успокоительно сказал Лазарев. — Если Вы не против, я бы проанализировал ситуацию — на карте, с учетом всех ваших сил и предполагаемых сил противника — а потом мы вместе с Вами и с Вашими советниками можем обсудить те мысли, что придут мне в голову. Это возможно?

— Я хотел предложить Вам то же самое. Ведь Джо Бенджамин не имел отношения к прогнозу по Кентукки? И он родился целиком в Вашей голове?

— В общем да, но мы с Джо предварительно о Кентукки беседовали…

Глава семнадцатая, в которой герой все больше впрягается в решение проблем Конфедерации

Через два дня, дождавшись разъезда вип-персон по городам и весям (и «погудев» в последний вечер с Бенджамином в более уютном баре Нэшвилла) Лазарев явился в кабинет к Харрису, который предоставил ему карты, сведения о противостоящих сторонах, характеристики старших офицеров и небольшую комнату для уединенной работы. Под вечер Д. Н. прекратил делать многочисленные справки (для себя) и сформулировал несколько важных условий ведения войны. После чего попросил секретаря оповестить Харриса о своей готовности сделать сообщение — пока только для него.

— Плотно Вы поработали, — уважительно отметил губернатор при виде кипы исписанных бумаг в руках новоявленного консультанта. — Что же у Вас получилось?

— Вот здесь несколько требований, которые крайне желательно выполнить для получения заметного преимущества в этой войне и которые, как я понял, сейчас совершенно не используются вашими командирами. Сами прочтете или мне их озвучить с необходимыми комментариями?

— Лучше сами, а я буду внимательно вникать…

Первое требование: организация разведки. Если командование будет иметь достоверные данные о дислокации, численности, вооружении и планах противника, то воевать станет несравненно легче. В условиях гражданской войны сбор разведданных не должен представлять большой проблемы, так как отличить своих от чужих почти невозможно, а в тылах врага всегда найдутся люди нам сочувствующие. Но организовывать разведку должно специальное засекреченное подразделение, имеющее выход непосредственно на командующего вооруженными силами округа или штата. Вы согласны с этим тезисом?

— Вполне. Насколько я знаю, во время Мексиканской кампании разведочные команды были во многих частях нашей армии…

— Они занимались тактической разведкой, на уровне полка или бригады. Я же имею ввиду, в основном, стратегическую разведку, которая ведется в глубоком тылу и, в идеале, в базовых армейских лагерях и даже в штабе верховного командования. Впрочем, источники информации могут быть самыми неожиданными. Что Вы можете, например, сказать о стратегическом плане северян?

— Вы имеете в виду план «Анаконда» генерала Скотта?

— Да. Но Вы помните, что об этом плане рассказала на своих страницах газета из Чикаго? А что Вы скажете об истории с планом генерала Макленнана на битву при реке Булл-Ран, который опубликовала накануне сражения газета «Вашингтон пост»?

— Вы хотите сказать, что в целях сбора данных необходимо читать газеты северян?

— Совершенно верно. В них обязательно будут попадаться различные полусекретные, а то и секретные данные — но собирать надо все газеты, в том числе из маленьких городов.

— Большая работа…

— И очень кропотливая. Но она обязательно даст положительный разведочный эффект. Читать дальше?

— Конечно.

Второе требование связано с первым и оно гласит: засекречивание собственной информации в сочетании с дезинформацией. Здесь все то же самое, только наоборот. То есть жесткая цензура газет, но и «тонкая» публикация ложных сведений. Маскировка передвижений воинских частей и обманное маневрирование. И так далее. Принимаете?

— Несомненно.

Третье требование: организация контрразведки. То есть нужно будет выявлять на своей территории разведчиков северян. Для этого тоже понадобится специальное подразделение. Сейчас контрразведка, может быть, еще не актуальна, но при дальнейшем ужесточении войны она станет необходимой.

— Наверно, правильно.

— Четвертое: создание бронепоездов. В вашей стране создана хорошая сеть железных дорог. Их надо использовать наиболее эффективно. Такие поезда, неуязвимые для пуль и, отчасти, для ядер, с экипажем до роты и при этом вооруженные пушками будут мощной ударной силой. Но их тоже желательно маскировать под обычные поезда, чтобы противник не понял, что за чудо появилось перед ним, и не принял вовремя мер противодействия.

— Я не совсем представляю, о чем Вы говорите.

— Это что-то вроде тех броненосцев, в которые вы переоборудуете свои корабли — я видел такой на р. Джеймс в Вирджинии. И кстати: из просмотренных мной материалов следует, что речные броненосцы строят сейчас у вас под носом, в Сент-Луисе… А это значит что?

— Что они намереваются угрожать нашим городам на Миссисипи?

— Не только. Эти плоскодонные корабли способны проникнуть в реки Теннеси и даже Камберленд, низовья которых прикрыты вашими фортами Генри и Дональдсон. Вот только смогут ли пушки фортов пробить броненосную защиту? А если вместе с броненосцами придут пароходы с полками северян, то форты будут окружены и, скорее всего, сдадутся.

— В Дональдсоне сосредоточена крупная группировка, достаточная для защиты обоих близрасположенных фортов…

— Мое дело предупредить. Впрочем, я могу предложить вам и эффективное оружие против этих броненосцев. Это пороховые подводные мины, которые в недавней Крымской войне были применены под Петербургом русскими моряками.

— Я ничего об этом не слышал…

— Зато об этом знают английские адмиралы, которые так и не решились войти в Финский залив. Думаю, если представитель Конфедерации прибудет в Петербург и обратится негласно к императору (например, через моего товарища, графа Адлерберга), то ему продадут несколько десятков мин Якоби. Впрочем, конструкция этих мин проста, поэтому можете свести меня с толковым инженером, и по моим рисункам да с подсказками он изготовит рабочий прототип — а там уж клепайте их в нужных количествах…

Глава восемнадцатая, в которой герой спешит и попадает на бал

В один из напряженных декабрьских дней (а они у Дмитрия Николаевича теперь все были напряженными) в железнодорожные мастерские в Чаттануге для Лазарева пришло телеграфное сообщение: — «Двадцатого состоится мое новоселье в Нэшвилле. Уклонения не прощу. Дженнифер Перкинс».

— Ехать совершенно некогда, но надо, — усмехнулся Митя. — Впрочем, навещу заодно мистера Дембовски — минных дел мастера. Да и на копи в Гордонсвилле надо посмотреть. А мистера Брука, действительно, пора оставить с бронепоездом один на один…

Не успел он додумать эту мысль, как Брук появился возле него.

— Мистер Лазарефф, так что, будем делать перископ выдвижным или торчащим над крышей?

— Лучше бы выдвижным. Но Вы сможете обеспечить его свободный ход вверх-вниз? И в то же время надежное крепление?

— Пробовать надо…

— Все, все надо пробовать! Только времени у нас в обрез, командование уже требует отправить бронепоезд в Вирджинию. Что у нас с многослойным бронированием пехотных вагонов?

— Мы готовы к установке, но не все листы еще доставлены. Фанера есть, но пробки тоже недостаточно.

— Ладно. Теперь по главному калибру: поворотный механизм удалось отрегулировать?

— Вроде бы да…

— Это не ответ! Пошли смотреть. Кто у Вас на этой фиче задействован? Фишер?

— Нет, Розецкий.

— Лучше бы Фишер. Он чем сейчас занимается?

— Второй бронепоезд монтирует…

— Сними, пусть доведет первый до кондиции. Хотя бы поворотный механизм. Если он в бою заест, бронепоезд превратится в сарай на колесах…

— Но останется хвостовая пушка…

— Угу, с сектором обстрела 30 градусов. Причем по своим тылам.

— А зачем тогда ее вообще ставить?

— Ну, тыл у бронепоезда — понятие относительное. Попадет в окружение, даст задний ход, и хвостовая пушка окажется на острие атаки…

Как ни спешил Митя, но почти опоздал и заявился, что называется, «с корабля на бал». Так-то он, вроде, успевал, но в Гордонсвилле с утра пришлось спешно корректировать проходку горных выработок: штольня пересекла явный разлом и углубилась в пустые породы. Пока он разобрался с амплитудой этого разлома и направлением смещения по нему пород и руд, пока наметил новую трассу штольни и квершлагов из нее, провозился до обеда. Слава богу, маркшейдер попался ему толковый, все новации схватывал на лету…

Дом, который с месяц назад Дженни купила у разорившейся семьи плантаторов и все эти дни чистила, преобразовывала и «лакировала», выглядел как свадебный торт: белый, торжественный, увешанный цветными гирляндами и подсвеченный многочисленными газовыми фонарями. На подъездной аллее выстроилась кавалькада 2- и 3-конных колясок, то есть весь цвет Нэшвилла явился поздравить богатую, умопомрачительно молодую и вдовую миссис Перкинс. Митя, конечно, успел помыться и переодеться в своей Гордонсвильской конторе и выглядел приличным джентльменом, но при виде толпы расфранченных гостей, заполонивших бальную залу, и плавно приближающейся к нему с надменной улыбкой королевы праздника, как-то подувял.

— Благодарю, что ты вообще появился, — прошипела ему в лицо Дженнифер. — Но на нервах моих поиграл вволю…

— Я летел к тебе на крыльях, — покаянно залебезил Митя, — но то за куст зацеплюсь, то за горку… И все же прорвался и теперь вот виляю хвостиком…

— Врешь ты все, — сказала без улыбки Дженнифер. — Жалкий шут!

— У всякой уважающей себя королевы должен быть шут. А если он ловок, умен, хорош собой (вот как я), то он обязан быть ей еще советчиком, любовником и защитником. В эти мои качества ты веришь?

— Как можешь ты меня защитить, находясь то в пятидесяти милях от меня, то в ста пятидесяти? То же могу сказать и по поводу любовных отношений: их у нас с тобой практически нет!

— Сегодня обязательно будут, — шепнул ей Митя на ушко. — И ах! Какие это будут отношения!

— Умеешь меня обезоружить, подлец, — дрогнула губами и глазами Дженни. — Но имей в виду: вокруг меня вьется много шмелей. Жужжат и жужжат, сладкую жизнь обещают…

— Еще никто не смог обмануть Дженни Голдштайн, — торжественно сказал Митя. — Этим ты меня и подкупаешь…

Бал шел к завершению. Разгоряченная Дженни подлетела к Д. Н. и сказала:

— Натанцевалась до упада. А ты так и стоишь букой?

— На тебя, прекрасная госпожа, любуюсь и вспоминаю один бар в Лондоне, где ты пела «Как дура ржу, спеша на бал».

— Вот! Вот то, чего душа теперь просит: надо спеть. Что-нибудь такое, отчего эти самоуверенные господа будут ежиться. Тем более, что им пора расходиться, а нам пора бы друг другом насладиться!

— Дженни! — с укоризной в стиле Табакова возмутился Митя. — Слышали бы сейчас тебя твои шмели… Впрочем, отчего бы хозяйке дома себя не потешить? А споем мы с тобой ту песню в стиле «блюз»…

— «Билет в один конец»?

— Да, — ответил Митя и подумал: — Отчего наши ВИА переиначили ее в «Синий иней»?

Через десять минут они появились перед гостями в своих концертных фраках (она в белом, он в черном, с гитарой в руках), и Митя вышел вперед:

— Леди и джентльмены! Вероятно, многие знают, что леди Дженнифер любит и умеет петь. А я люблю сочинять песни. Недавно, будучи в Нью-Орлеане, я наслушался грустных песен, от которых на душе возникает унылое, блюзовое настроение, и мне захотелось сочинить песню в этом же стиле, но все-таки не такую грустную. Исполнять ее должен мужчина, но леди Дженнифер захотелось ее спеть — а разве можно отказать такой прекрасной женщине?

И заиграл заводное вступление шедеврального зонга группы «Ирапшен», а Дженни вовремя вступила:

Дженни пела эту песню не в плясовом стиле «Ирапшен», а более сдержанно и плавно, но ритм в ней все же чувствовался, и архаичные слушатели 19 века невольно им заразились: стали приплясывать, притопывать и похлопывать в такт словам и музыке, а когда Дженни нарочно повторила концовку, да еще более напористо, они совсем разошлись-расплясались. «Знают ведь, рабовладельцы, что это африканский песенный стиль, но полностью заворожены вот и пляшут. Завтра, поди, стыдиться будут…» — подумал Митя довольно. А чего: достал плантаторов до печенок — что и хотел сотворить.

Глава девятнадцатая, в которой герой подтверждает свой статус «самого самого» в глазах подруги

Назавтра Дженни упросила Митю взять ее с собой в Нэшвиллский порт, где под руководством мастера Дембовски производилась сборка первой речной подводной мины.

— Я итак живу с тобой постоянно врозь, — говорила горячо она. — К тому же хочу опять убедиться в том, что ты очень умный мужчина. В том, что ты ловкий и в аморе умелый я вчера подтверждение получила, а сегодня хочу увидеть, как тебе в рот смотрят люди мастеровые…

— Сколько раз тебе повторять: я не умный, а памятливый. Мина эта не мной изобретена, я просто про нее читал и чертеж видел.

— Хе! Так я и поверила, что ты ничего в ее конструкцию не внес… Внес же, признавайся!

— Да самые пустяки… — отбивался Лазарев. — Только сделал пороховой заряд кумулятивным, да снабдил верхнюю часть мины заточенными шипами.

— Зачем?

— Когда мина всплывет под днищем корабля, то этими шипами в него воткнется и удержится на корпусе. Ну а действие заряда сама увидишь.

Дембовски они нашли у края речного причала, где он с рабочими вставлял в гнездо на длинной, уходящей в воду, цепи готовую 20-килограммовую деревянную мину, изготовленную в форме усеченного конуса, обращенного основанием кверху. Рядом на причале стояла лебедка, на которую и была намотана часть цепи, причем она была размечена через равные интервалы (пофутно?) масляной краской. Тут же была гальваническая батарея, от которой к мине тянулся кабель, похожий на веревку, а также тонкий тросик.

— Мое почтение, мэм, — осклабился приземистый ширококостный поляк. — Вы очень вовремя явились, мистер инженер. Мы с мэнеджером порта как раз собрались испытать Вашу адскую машинку.

Тут Лазарев увидел стоящего неподалеку директора порта, взгляд которого был обращен к мостику колесного парохода, стоящего посреди Камберленда и держащего на буксире деревянную баржу. Вдруг цепь на лебедке начала со скрипом разматываться, и мина поехала в воду вслед за ней: все, скрылась, только невзрачный поплавок двигался над ней поверху. Наконец, по сигналу с противоположного берега (где, видимо, стояла такая же лебедка) конец цепи был застопорен. Поплавок можно было разглядеть только очень присматриваясь или в подзорную трубу. Сейчас он тоже был на середине реки.

— Мы готовы, — громко сказал Дембовски. Начальник порта тотчас поднял ко рту рупор и зычно крикнул:

— Кэп, двигай помалу и маневрируй!

Пароход выпустил клуб дыма, и лопасти больших боковых колес лениво зашлепали по воде. Вслед за пароходом еще ленивее двинулась баржа. Но вот нос парохода повалился влево, от испытателей, потом вправо и пароход вновь пошел ровно вдоль реки. Вот он уже поравнялся с местом погружения цепи, разминувшись с поплавком метрах в 30 далее. Цепь на лебедке начала резво разматываться, и поплавок двинулся поперек реки, на перехват баржи. Она соответственно тоже уклонилась влево, но не успела еще выровняться, и ее наносило прямо на поплавок, который сразу замер. Вот баржа подмяла под себя поплавок, и тут Дембовски дернул тонкий тросик, который удерживал мину в гнезде цепи. Баржа прошла немного дальше, и Дембовски замкнул контакт на гальванической батарее. Раздался гулкий взрыв с выплеском воды из-под баржи и вдруг из ее середины вырвался ослепительный столб огня! Баржа нехотя разломилась на две горящие половины, которые течение стало разводить в стороны вместе с многочисленными деревянными обломками.

— Мощно сработало! — сказал довольно Дембовски. — На стенде не так лихо получалось.

— Да-а, — протянул директор порта. — Эти мины нам все корабли перетопят.

— Этот огненный столб ты же придумал устроить, Мэтью? — с обожанием спросила Дженни.

— Он, он, — подтвердил важно Дембовски. — Тут все мистер Лазарев придумал, мы только собрали эту мину. Ну, вот еще штук 10 соберем, и пусть янки попробуют сунуться в наши реки!

— Маловато будет десять, Станислав, — вздохнул Митя. — Рек у нас много, а кораблей у северян еще больше. К тому же еще одну мину придется впустую израсходовать — на демонстрацию высокой военной комиссии.

«Но тут уж я постараюсь круг этой комиссии очень ограничить, — подумал он. — Скажем, до двух человек: губернатора и генерала Джонстона. А директора порта придется, наверно, пока изолировать. Потом освободим, когда эти мины перестанут быть секретом. Дембовски же и его работяг перевести на военное положение. Потом им же и поручить рвать броненосные канонерки северян…»

— Едем домой, — безаппеляционно сказала Дженнифер. — И никого к себе до вечера не пустим. Ты вновь разжег во мне пламя чувств. Буду терзать тебя и нежить, снова терзать и снова нежить…

Под вечер, свернувшись клубком у него под мышкой, Дженни вдруг спросила:

— Тебе не кажется, что мы с тобой оказались не на той стороне? Эти плантаторы меня раздражают не меньше наших английских милордов…

— Ох, Дженнифер… — вздохнул Митя. — Есть у нас в России меткое выражение: «Горе от ума». Ты меня за умного считаешь, да и сам я иногда про себя так думаю, но на деле часто попадаю через это самомнение в дурацкие положения. Я тоже не в восторге от южан, а помогать им приехал из-за мудреного хитросплетения своих мыслей, которые сейчас даже не понимаю. Но в гражданской войне переходить на другую сторону очень, очень глупо. И опасно.

— Тогда, может быть, уедем отсюда вообще? В соседнюю страну?

— У соседей сейчас ситуация не лучше: в Мексике тоже постоянно идут внутренние и внешние войны (к тому же там чересчур жарко и грязно), а в Канаде правят так нелюбимые тобой английские милорды…

— Я готова уехать с тобой в Россию. Или на любой край света, который ты назовешь…

Глава двадцатая, в которой герой ведет в бой бронепоезд

В начале 1863 г. Конфедерация южных штатов Америки все еще держалась как нерушимая скала — вопреки прежнему (альтернативному) ходу войны. Луизиана вместе с Нью-Орлеаном не оказались в руках адмирала Фаррагаута и штат Теннеси тоже устоял под натиском генерала Гранта. Но силы северян все росли и росли, а технические новшества, внедренные Митей Лазаревым, были выведаны разведкой янки и вовсю уже использовались ими в военных действиях. Помощи же со стороны европейских стран так и не случилось — сильно боялись президент Дэвис и его окружение сексуальной гегемонии негров и предательства собственных дам.

Дмитрий Николаевич, будучи инициатором разведки и контрразведки в КША и доверенным лицом губернатора штата Теннеси, был в курсе ближайших планов янки — по крайней мере, в отношении «своего» штата. Потому он знал, что армии Гранта и Бьюэлла вот-вот обрушатся на позиции теннесийцев, нанося удары вдоль железных дорог от Кларксвилла и Боулинг-Грина с одновременным выходом к Нэшвиллу. Южане под руководством бывшего сапера генерала Борегара (Альберт Джонстон был все-таки убит, хоть и не в сражении при Шайло, которое не состоялось) хорошо подготовились к встрече врага, но внезапно Дэвис воспользовался незначительным поражением дивизии все того же Полка и отстранил Борегара от командования (под предлогом слабости его здоровья). Пост командующего Западной армией перешел к Джозефу Джонстону — а вот с ним отношения у Лазарева не сложились: с чего бы генералу прислушиваться к какому-то иностранному инженеришке? Не помог ему и губернатор Харрис, которого Джонстон считал (соответственно) жалким адвокатишкой.

Джонстон счел оборонительную тактику Борегара жалкой и предпринял ряд наступательных демонстраций в сторону северян. Но те уже наловчились воевать, обошли наступающие части и заняли их хорошо укрепленные ранее исходные позиции. В итоге южане частично рассеялись по лесам, частично сумели отступить, но многие попали в плен. Джонстона Дэвис срочно заменил на Худа, но и тот не смог вернуть удобные для обороны пункты. Сейчас спешно оборудовались новые, но Лазарев видел, что к началу наступления подготовиться должным образом они не успеют.

Спустя пять дней он сидел внутри своего бронепоезда под названием «Нэшвилл», в штабном вагоне, мотался по железной дороге восточнее Лебанона (Ливан по-русски) и пытался воспрепятствовать атакам войск генерала Бьюэлла. Дженни, конечно, была тут же, исполняла обязанности медсестры. Появление его бронепоезда всегда приводило к отступлению или поражению врага, но в районе того самого Гордонсвилля сопровождающий его конный эскадрон куда-то срочно перебросили, и бронепоезд тотчас оказался в окружении полка янки, которые мгновенно разрушили железнодорожный путь в пятистах метрах по обе стороны от него.

Лазарев имел, конечно, на железнодорожных платформах бронепоезда и шпалы и рельсы для ремонта пути, но в условиях отсутствия прикрытия выпустить ремонтную бригаду на путь не мог: перещелкают их с лесистого гордонсвилльского холма. В иное время он мог подавить пехотинцев своим ружейно-пушечным огнем, но случилась и другая беда: за три дня боев его запас боеприпасов истощился, а для пополнения его в арсенале Нэшвилла надо в этот Нэшвилл прорваться…

Сложилась патовая ситуация: полк не мог продолжать наступление, имея в тылу столь грозную боевую машину южан, а бронепоезд не мог вырваться из ловушки.

«Пассивно тоже ждать нельзя, — подумал Дмитрий Николаевич. — Вот-вот северяне подтянут пушки и станут расстреливать бронепоезд…»

Вдруг броневагон сотряс мощный удар, и с потолка на нескольких его обитателей посыпались частицы краски и какая-то пыль. Лазарев прильнул к окулярам поднятого перископа, повращал им и увидел в верхней части того самого холма облачко дыма, наверняка от выстрела пушки. Разрыв не замедлил произойти, но был он с небольшим недолетом.

— Берджес, — сказал он в переговорную трубу (устроил как на кораблях), — сместись на запад двести метров.

— Есть, капитан, — услышал в ответ и ощутил, что поезд медленно двинулся по рельсам.

— Томми, — сказал Митя в другую трубу после беглого взгляда на карту. — Батарея в квадрате 2/12. Долбани фугасным, а затем шрапнелью.

— Шрапнели больше нет, сэр. А батарею я сейчас приметил.

— Бей фугасом, я проконтролирую в перископ.

Бронепоезд остановился и через полминуты вздрогнул от выстрела собственной пушки. Митя сунулся к перископу и скривился: тоже недолет. Хотя забегали янки на батарее, забегали.

— Недолет метров двадцать, — сказал он в трубу.

— Сейчас поправим. Но снарядов осталось лишь восемь…

— Бей, — сказал Митя сокрушенно.

Поезд вновь вздрогнул. На этот раз выстрел получился удачным: две пушки были опрокинуты («никак не отучатся идиотики от привычки ставить пушки рядом и к тому же на открытой поляне!»), часть прислуги лежит на земле, прочие побежали в лес.

К вечеру наступил финиш: снаряды все вышли, патронов тоже по два-три на солдата — чем воевать-то? Колесами?

— Томми, — сказал в трубу Митя. — Подготовь пушку к взрыву.

— Пороховой заряд уже в ее дуле, сэр. Жду приказа.

— Хорошо, жди.

Вдруг в голову Мити пришло неожиданное решение.

— Берджес, давай помалу на запад и отправь помощника перевести стрелку на боковую ветку, к штольне…

Глава двадцать первая, в которой герой попадает в плен

Железнодорожную ветку километровой длины проложили по инициативе того же Лазарева еще полгода назад — для подвоза руды от устья штольни к металлургическому заводу. Ее янки не тронули, и бронепоезд беспрепятственно прошел до ее конца.

— Всем покинуть бронепоезд и войти в штольню! — скомандовал Лазарев. — Ответственные за уничтожение важных механизмов произвести их подрыв и тоже бегом в штольню!

Через пять минут взрывы прозвучали, а весь личный состав бронепоезда сосредоточился в подземном тоннеле. Лазарев знал, что добыча руды уже прекращена с началом наступления янки и что в горных выработках никого из рабочих быть не должно. Он раздал начальствующему составу стоявшие рядом со входом керосиновые лампы в горном исполнении, дождался когда их зажгут, потом подошел к механизму закрытия мощной металлической двери в штольню и велел солдатам привести его в действие, а потом застопорить ее открытие обратно. Дверь отсекла попадание солнечного света в штольню, и в ней стало совсем неуютно.

— Все идем за мной, — скомандовал Митя. — И не вразброд, а колонной по одному. Замыкающий саржент Доббс. Дженнифер идет за мной.

Какое-то время все шли тихо, чутко вслушиваясь в подземные звуки. Их, впрочем, почти не было, только вода чуть капала со свода штольни. Ну и был, конечно, шаркающий звук двух сотен ног.

— Мэтью, куда мы идем? — спросила тихонько Дженни.

— В один из самых длинных квершлагов, который пробит нами почти до берега Маллерин-Крик. Дождемся по часам ночи, немного продлим квешлаг (в его забое есть кайлы и лопаты) и выберемся наружу там, где нас никто не ожидает. Потом спустимся к реке, свяжем плоты и спустимся по ней до Камберленда. А там всякими правдами и неправдами будем пробираться к Нэшвиллу…

Первый этап Митиного плана осуществился без помех: беглецы дождались ночи, аккуратно дорылись (метров пять) до берегового обрывчика и стали выбираться наружу. Первым выпрыгнул с винтовкой капрал Уилкс и пропал без вести.

— Странно, — сказал Митя. — Он должен был нас позвать… Давай ты, Томми.

Томми вылез наружу и тоже исчез. Но вот раздался его приглушенный голос:

— Выходите…

Митя вышел третьим и тотчас попал в тиски из вражеских рук, которые зажали ему рот и полностью лишили возможности двигаться. Вскоре он был связан и снабжен кляпом. В слабом свете луны он мог только бессильно наблюдать, как его бойцов валят и вяжут проклятые янки… Вдруг его глаза, привыкшие к лунному освещению, выхватили знакомую личность: точно, неподалеку приплясывал от восхищения мистер Харрисон — тот самый фермер, у которого он купил участок месторождения. Он сразу вспомнил, что тот много канючил по поводу столь неудачной для него сделки, а потом напросился в проходчики. Не хотел ведь Митя его брать (и противный и слабак), да засовестился: пусть мужик немного подзаработает. А теперь этот Харрисон узнал каким-то образом, где они будут выходить из штольни…

«Впрочем, почему каким-то? Он же как раз и был в составе бригады, что рыла этот квершлаг. Мать-перемать! Знать бы, где поскользнусь, соломки бы подстелил!»

Через час захват в плен всего боевого экипажа бронепоезда «Нэшвилл» закончился. Их вновь построили, вынули не нужные больше кляпы и повели к Гордонсвиллу.

Утром Лазарева привели к дому мэра, где расположился штаб полка северян, и ввели внутрь. В самой большой комнате сидело несколько офицеров, в том числе (Митя уже научился понимать знаки различия у военнослужащих обеих армий) полковник (с орлом на погонах) и бригадный генерал (с одной звездой). Генерал, средних лет мужчина с благообразной внешностью («Кого он мне напоминает? — внутренне напрягся Митя. — Слегка бородатого Смоктуновского?!») встал со стула, одернул синий мундир и представился:

— Бригадный генерал Джон Турчин, дивизия Митчелла.

И вопросительно посмотрел на Митю.

— Капитан Мэтью Лазарефф, — сказал Дмитрий Николаевич, одетый в серую униформу войск КША.

— Вы русский? — воскликнул генерал по-русски.

— Да, родом из Аляски, — разом оживил свою легенду Митя на русском языке. — А Вы какими судьбами здесь?

— Долго рассказывать… Дмитрий?

— Дмитрий Михайлович Лазарев.

— А я Иван Васильевич Турчанинов, бывший полковник русской службы.

И генерал обратился к своим офицерам по-английски:

— Это мой соотечественник, джентльмены.

— Это мы поняли, сэр, — жестко сказал полковник. — Но из показаний пленных мы знаем, что именно он был командиром этого чортова бронепоезда. Сколько солдат и офицеров он нам перебил!

— На войне как на войне, — отрезал Турчанинов. — Он теперь военнопленный. Для него война уже кончилась.

Глава двадцать вторая, в которой герой так и не сумел покинуть Америку

— Боже мой, как приятно встретить на другом конце земли соотечественника, поговорить на родном языке, к тому же без скидки на разницу в культурных уровнях! — говорил через два часа Мите генерал Турчанинов, расплываясь в улыбке. — С Наденькой и с Алешей Смирновым я тоже, конечно, разговариваю по-русски, но с Вами, человеком хорошо образованным, я буквально отдыхаю душой.

В этот раз их беседа проходила в другом доме Гордонсвилла (к тому времени часть домов поселка опустела), который мэр предоставил для генерала и его жены, Надежды Дмитриевны. Надин (таковым стало ее американское имя), миловидная, с типично русской внешностью женщина лет под тридцать, сидела здесь же в кампании с Дженнифер и, тихонько переговариваясь с ней, прислушивалась к речам мужа и его гостя. Дмитрий Николаевич, глядя на чету Турчаниновых, начал ощущать, как жуткое чувство катастрофы потихоньку покидает его душу.

Меж тем Иван Васильевич вдался в подробности своей жизни (многие люди очень любят беседы о себе любимом!) и тут выяснилось, что он был знаком с Александром Адлербергом (!) и даже (шапочно) с императором (тогда еще наследником) Александром 2-ым.

— Я ведь полковником служил, в Польше, там мы с Наденькой первый год после свадьбы жили. А тут черт попутал, захотелось свободной жизни понюхать — и мы рванули в Америку, я даже со службы не стал увольняться. Но как сказал совершенно точно Грибоедов: «Где лучше? Где нас нет!». По приезде я купил ферму в Иллинойсе, почти все деньги в нее вложил. Тут, как на грех, случился неурожай, и я оказался в долгах. Пришлось ферму продать и поступить в инженерное училище. Слава богу, я занимался в Крыму топографической съемкой, кое-какие познания уже имел — потому сумел устроиться инженером-топографом на железную дорогу в Чикаго. Надя же закончила медицинское училище, и ее взяли медсестрой в госпиталь. Два года мы прожили безбедно и даже вошли в местное общество, а с адвокатом Линкольном я был в неплохих отношениях. Тут разразилась война, а я целый полковник… Пришлось вступить в армию, дали и здесь полк, потом до бригадного генерала дорос. Только под командованием Бьюэлла я долго не выдержу, сорвусь…

— Что так?

— Он натуральный рабовладелец, а командует нами, людьми демократических принципов. В итоге мы тянем в облака, а он, собака, в воду. Как бы мне от него к Гранту перейти…

В это время Дженни встала и по каким-то надобностям вышла из дома. Почти сразу на улице раздался выстрел и поднялись крики. Митя вскочил со стула, выбежал на крыльцо и увидел свою милую лежащей перед домом с прижатыми к животу пальцами, между которых сочилась кровь. Несколько солдат удерживали напротив Харрисона, который кричал:

— Эта сука меня разорила, я их поймал, а теперь они, как ни в чем не бывало, ходят свободно по поселку! Я и этого инженера убью рано или поздно!

Митя бросился к Дженни и увидел, что она уже потеряла сознание. Он отнял ее руку от живота, стал было разрывать платье, но тут его оттеснила прибежавшая следом Надин и принялась за осмотр раненой профессионально. Вскоре рана Дженнифер была забинтована, но по беглому взгляду Надин в сторону Мити стало ясно, что надежды на жизнь у нее нет.

Кровь бросилась Мите в голову, он вдруг упал на колени, обратил лицо к небу и взмолился:

— Господи! Умоляю тебя! Открой портал в любой цивилизованный город 21 века!

На него оторопело смотрели все присутствующие (солдаты, жители поселка, Турчаниновы и даже Харрисон), а он продолжал стоять на коленях, глядя в одну точку и по лицу его катились и катились слезы. Вдруг лицо обрадованно вздрогнуло, он вскочил с колен, проворно поднял Дженнифер на руки и сказал:

— Портал, развернись в рост человека!

И перед обалдевшими людьми века девятнадцатого появилось что-то вроде дверного проема, в который хлынул летний солнечный свет, и стала видна широкая гладкая дорога, по которой периодически проскакивали на большой скорости полностью закрытые низкие блестящие коляски. Лазарев же шагнул в этот проем со своей ношей, обернулся на мгновенье, кивнул Турчаниновым, и дверь эта за ним закрылась — как и не было.

На обочине автобана он простоял минуты две (мимо пролетел с десяток машин), успел, тоскливо озираясь, увидеть полустертую надпись на баннере «Гордонсвилл», но вот рядом с ним затормозила «Тойота» и сидящий за ее рулем афроамериканец спросил обеспокоенно:

— Что случилось?

— Мою жену ранили в живот пулей. Пожалуйста, отвезите нас в ближайший хороший госпиталь.

— Хороший есть в Камберленд-универе, Это недалеко. Садитесь на заднее сиденье.

Уже набрав скорость, негр кинул через зеркало на Лазарева сочувственно-недоуменно-презрительный взгляд и спросил:

— Вы что, реконструкторы? В войнушку играли?

— Да, — ответил Дмитрий Николаевич. — Уж наигрались вволю.