Петля будущего

День 743 в Аркане

Я просыпаюсь раньше будильника, с улыбкой.

Сегодня среда, а по средам рутина нарушается.

День проходит так же, как и все остальные, но именно в среду кажется особенно бесконечным. Каждая минута словно час, каждый час – как день.

После тренировки я то и дело смотрю на часы, нетерпеливо ожидая, когда большая часть этого тягучего дня волшебным образом исчезнет, но цифры неумолимы.

Рен приходит в обычное время, но сегодня она молчалива и более осторожна. У нас есть секрет, который мы не можем обсуждать. Не раньше двух часов ночи.

Рен прощается и, подмигнув, закрывает люк. Я улыбаюсь в ответ, замирая от счастья.

Я встречаю жатву с улыбкой. Да, стоит болезненному процессу начаться, как улыбка исчезает, но сегодня я могу с этим справиться. Дождь приходит и уходит, я лежу на кровати, чувствуя, как силы постепенно возвращаются. Но сегодня я спать не буду, сегодня я жду.

Я наблюдаю, как время на часах переключается с 01:59 на 02:00, и на долю секунды экран мерцает.

Я достаю из-под подушки шапку и натягиваю черную вязаную ткань на паноптическую камеру, встроенную у меня во лбу. Это всего лишь мера предосторожности, ведь правительство может получить доступ к этим камерам только с разрешения гражданина, или если тот подозревается в активном участии в совершении преступления, или в случае пропажи человека.

Я сажусь на кровати, не сводя глаз с толстой стальной двери, жду. Слышу щелчок замка с металлическим скрежетом, ручка снаружи опускается. Дверь открывается.

– Готов? – спрашивает Рен, улыбаясь. Она невероятно красива на фоне этой серой комнаты.

Кивнув, я встаю, задерживаюсь у порога и, сделав глубокий вдох, выхожу в просторный коридор Аркана. Я слышу, как Рен переходит от камеры к камере, открывая замки, чтобы мы на целых три часа могли насладиться свободой – а другой свободы нам и не видать.

Я иду вслед за Рен по изгибающемуся коридору и, глядя, как она открывает камеру Джуно, не могу сдержать восхищения ее смелостью и самоотверженностью. Рисковать работой, свободой и даже жизнью, пользуясь единственным недостатком в системе безопасности Аркана: трехчасовая диагностика системы, на время которой сканеры в камерах отключаются. Нет в мире другого такого Совершенного, который сделал бы нечто настолько удивительное для Убогих, не говоря уже об осужденных Убогих.

– Продолжай пялиться, – подтрунивает появившийся рядом Вудс, ухмыляясь и обнажая редкие зубы, и по-дружески толкает меня крепким плечом. – Ничего так, не правда ли?

– Я не… Я вовсе не пялился на нее, – отвечаю я, заикаясь.

– Ну, конечно. – Его широкие плечи сотрясаются от смеха. Он идет дальше по коридору к камере своего друга и товарища по планированию побега, Винчестера.

Коридор заполняется освобожденными заключенными: они танцуют и поют, прыгая по широкому коридору, собираясь группами по двое, по трое и даже по четверо, чтобы поболтать, подержать друг друга за руки и на три часа побыть людьми.

Нет в мире ни впечатления, ни подарка, сравнимых с теми эмоциями, что переживаем мы в эти минуты, когда можем смотреть друг другу в глаза и разговаривать без разделяющих нас стен и без подслушивающих микрофонов.

Наконец Рен выпускает последних счастливчиков – тех из нас, кому она доверяет, достаточно уравновешенных и решительных, не представляющих угрозы для жизни других и способных сохранить тайну, которая может заточить Рен в тюрьму, если станет явью.

Я наблюдаю, как выходит из камеры Малакай. Он из Убогих, которому повезло родиться высоким и привлекательным. По правде говоря, даже красивым. Совершенные называют таких Безупречными. Нет, он не идеален, как Совершенные, но это делает его даже более обаятельным: слегка изогнутый нос и глаза-бусинки не портят его природного очарования. Я отвожу взгляд, увидев, что Рен отвечает ему улыбкой на улыбку, и пытаюсь сосредоточиться на чем-то ином: мое внимание привлекает небольшая трещина в стене. Я не отрываюсь от нее, стараясь противостоять жгучей ревности, разрывающей мое сердце.

Смех Рен подрывает мою решимость. Она поворачивается к группе, подняв обе руки над головой. Как и все в этом полуночном клубе, она надела шапку, чтобы прикрыть свою паноптическую камеру.

– Ребята, прошу, послушайте, – призывает она, и гул в коридоре утихает. – Простое напоминание правил: вам всем нужно вернуться в свои камеры к 04:59, ни секундой позднее, иначе нас поймают. Не выходите за линию срабатывания детонирования… по понятным причинам.

Последние ее слова веселят нас. Мой взгляд устремляется к выходу из тюрьмы – проход между двумя камерами, ведущий к платформе Мрачного поезда.

Рен продолжает:

– Если вам что-то нужно, что-то не электронное, скажите мне, я постараюсь принести. Вы знаете, я не могу вступать в контакт ни с кем во внешнем мире, риск слишком велик, извините. Если у вас есть…

– Винчестер? Эй, где он? Что происходит? Где он?

Речь Рен прерывается голосом Вудса, таким раскатистым, что эхо отражается от стен коридора.

Все оборачиваются на суету, пока Вудс проталкивается мимо Пандер, Акими и Джуно, направляясь к надзирателю.

– Открой его камеру, Рен, – требует он.

– Вудс, послушай, – отвечает Рен, медленно покачивая головой, – он еще не вернулся из Терминала.

Я буквально вижу, как надежда покидает Вудса, хоть и стою у него за спиной – он весь ссутулился и сжался.

– Он даже не сказал мне… Я думал, он просто проспал сегодняшнюю прогулку… Когда… когда он ушел?

– Его Отсрочка состоялась в десять утра, – отвечает Рен. – Это не значит, что он не вернется, Вудс, люди порой возвращаются из Терминала и спустя несколько дней, ты же знаешь.

– Да, но обычно они не возвращаются совсем.

Он прав. Мы все понимаем, что произошло, и объяснять нет нужды. Когда Вудс убегает в свою камеру, захлопнув за собой дверь, мы обмениваемся сочувственными взглядами: каждый из нас на следующей Отсрочке может подвергнуться хирургии, с любым может произойти то, что случилось с Винчестером.

– Как бы то ни было, – продолжает Рен, обращаясь к группе, – наслаждайтесь своими тремя часами.

Постепенно гул усиливается: мы отпускаем мысли о судьбе невернувшегося товарища и наслаждаемся тем временем, что у нас осталось. Помимо правил Рен, между заключенными есть несколько своих, неписаных: в нашем полуночном клубе не жалуются, не говорят о прошлой жизни и не задают вопросов о том, как здесь оказались. Никому из нас не хочется думать о таких вещах.

Джуно пользуется случаем, чтобы подойти к Рен. Я наблюдаю за движениями ее исхудавшего тела: белый тюремный комбинезон висит на ней, едва не соскальзывая с плеч; она подходит к надзирателю и говорит тихо, но каким-то образом мне удается расслышать каждое слово:

– Ты думала о том, что я сказала на прошлой неделе? Удалось что-нибудь достать?

– Джуно, ты же знаешь, я не могу пронести «Побег» [9] сюда. Они включили тебя в программу, помнишь? Ты же слезла с этой дряни, так зачем снова начинать?

Тусклые серые глаза девушки впиваются в ярко-зеленые глаза надзирателя; Джуно цинично улыбается, качая головой, длинные волосы песочного цвета спадают ей на лицо.

– Знаешь, почему люди слезают с них? Ради лучшего будущего. А я здесь помру, это факт, и ты это знаешь. У меня нет будущего. Ну, пожалуйста?

Рен оглядывает исхудалое лицо девушки:

– Извини, Джуно, я просто не могу.

Джуно покусывает губы, пытаясь прогнать выступившие слезы.

– Хорошо, – шепчет она.

– Тебе нужна еще бумага? Новый карандаш? Твои рисунки удивительные, Джуно, сосредоточься на этом…

Но Джуно уже не слушает. Повернувшись, она уходит и, скрестив ноги, опускается на пол рядом с Подом и Игби, которые сидят друг напротив друга, и, бросая кости, сражаются с воображаемыми существами. Сделав ход, Под подсчитывает числа, нащупывая пальцами каждую грань кубика, подняв слепые, ничего не видящие глаза. В отличие от Джуно, Под – крепкий и широкоплечий малый. Игби ниже и стройнее. Он из Региона 19, ранее известного как Южная Корея. Он умен, сообразителен и ругается как никто другой. А еще у него самая ужасная залысина, каких я ни у кого из ровесников не видывал.

Пандер запевает одну из старых песен времен наших прапрадедов. Ей всего тринадцать, она не очень общительна, но любит петь. За очками в толстой оправе прячутся глаза, большие и карие. В ушах у нее слуховые аппараты, на шее шрам – но все это, что Совершенные назвали бы недостатками, становится незаметным, когда она начинает петь. Под глазами у нее татуировки, набитые белыми чернилами, чтобы отчетливее выделяться на темной коже. Это бандитские наколки, о которых никто никогда не спрашивает.

Мимо пробегают Чиррак и Кэтрин, двое молодых заключенных, которые явно влюблены друг в друга, но так и не признаются в этом, несмотря на постоянную угрозу смерти. Они гоняются друг за другом, играя в уличные игры, в надежде уединиться.

Акими повторяет свой полуночный ритуал: Рен протягивает ей бумажный пакет с одеждой, и девушка исчезает в своей комнате. Выйдя в коридор уже в красном летнем платье и белых кроссовках, она начинает кружиться в танце под пение Пандер. У Акими акцент Региона 70, некогда известный как восточноевропейский акцент, но он заметен, лишь когда она рассержена или напугана, а когда она злится, ее милые острые черты лица становятся угрожающими и пугающими.

Адама и Фултона можно было бы принять за близнецов: оба с черными короткими волосами и бледной кожей. Обычно к ним присоединяются Винчестер и Вудс, но сегодня, стоя рядышком друг с другом, они обсуждают планы побега только вдвоем.

Рина Ито скачет и прыгает по коридору, смеясь и кружась, вопреки всем последствиям жатвы; она скользит ладонью по стене, ее вьющиеся ярко-рыжие волосы пляшут в воздухе, спадая на глаза.

– Дочитал книгу? – голос Рен выводит меня из раздумий.

– Привет, – отвечаю я, оборачиваясь и улыбаясь ей. – Да, почти. Ты права, она потрясающая.

– Дальше еще интереснее, – Рен улыбается мне в ответ. – Третья книга моя любимая.

– Жду не дождусь.

– Ну, что-нибудь еще хочешь? Напоминаю: не электронное.

– Наверное, вторую книгу и третью, – отвечаю я.

– Уже, – говорит она, – я оставила их в твоей комнате. – Коснувшись моей руки, Рен уходит.

– Эй, постой, – зову я ее. Она поворачивается, и я осознаю, что не собирался ничего говорить, просто не хотел, чтобы она уходила.

– Да?

Молчание становится неловким, и я хватаюсь за первую пришедшую в голову мысль:

– Там правда ходят слухи о грядущей войне?

Прищурившись и улыбаясь шире, Рен переспрашивает:

– Что?

– Ну, там, во внешнем мире, ходят слухи о войне?

Рен смеется.

– Нет, Лука, с кем бы мы стали воевать? Мы одна нация, вся планета под единым правлением и все такое. Война? Это безумие.

– А что насчет Исчезнувших? – спрашиваю я. – О них есть новости?

– Ну да, люди по-прежнему исчезают, даже чаще, вообще-то, около четырех человек в месяц, но… – Рен снова смеется. – Лука, к чему все эти вопросы?

Я смеюсь в ответ:

– Да так, ничего, просто в таких местах начинаешь потихоньку сходить с ума, тебе слышатся разные глупости.

– Что ж, будь спокоен, нет никакой войны.

– Отлично, и знаешь… спасибо тебе за все это. Безумие: ты рискуешь всем, чтобы дать нам кусочек свободы, для нас это много значит, понимаешь?

– Оно того стоит, – отвечает Рен, поправляя прядь волос за ухо. – То, как с вами тут обращаются… Я не голосовала за такое. Меня не волнует, что говорит Хэппи и насколько все это логично, я бы никогда… Этот риск того стоит.

– Что ж, я просто хотел сказать спасибо.

Неправда, я хотел сказать, что люблю ее, что готов разнести это место на миллион кусочков и сбежать с ней – но даже в мыслях это звучит очень глупо.

– Не за что, – отвечает Рен.

Она подходит к Малакаю и игриво похлопывает его по руке, радостно посмеиваясь, пока он рассказывает ей какую-то историю.

Я отворачиваюсь, пытаясь стереть из памяти увиденное.

Я вижу, как Алистер и Эмери, прижавшись к стене, обнимаются и нежно целуются. Копна отбеленных волос Алистера буквально сияет при свете тусклых ламп. Я думаю обсудить с ними те слухи, о которых они говорили во дворе, узнать, откуда они получили такую информацию, но не решаюсь прерывать их.

– Хочешь снова поиграть в прятки? – слышу голос за спиной. Обернувшись, вижу Харви на старомодных стальных костылях под мышками. У мальчика церебральный паралич – болезнь, которой больше не должно быть, но Харви родился бедным.

– Помнишь, что случилось в прошлый раз? Малакай накричал на тебя за то, что ты спрятался в его комнате.

– Да к черту его! – ухмыляется Харви. – Я пну его вот этим костылем, если он снова начнет орать. – Харви размахивает костылем.

Я смеюсь:

– Может, в следующий раз?

– Ладно, неудачник. Все как один! – напевает он и ковыляет дальше искать, с кем бы поиграть.

В этом Регионе на последних Земных выборах с огромным отрывом победил нынешний смотритель Гален Рай, чей слоган звучит «Все как один!». Он стал культовым героем как среди богатейших членов общества, так и среди самых бедных. У него была способность бросать вызов самым экстремальным политическим задачам. Он пообещал усилить миграционный контроль, в то время как остальной мир ослаблял границы; он пообещал искоренить бездомность, восстановив обязательный призыв на службы экстренной помощи; а еще он пообещал голосовать против алгоритмов машин, когда почувствовал, что на карту поставлены человеческие разумность и воля. Он собрал голоса бедных, убедив их, что будет бороться за них, пообещав бесплатное обучение виртуальной архитектуре, людям-инженерам – работу с ториевыми реакторами, больше рабочих мест для преподавателей в семьях с низким доходом и неимущим семьям. Галену предрекали провальное поражение. Я помню, как отец наставлял меня слушать внимательно его выступления. Не так звучат ненависть и фашизм, говорил отец, это голос чистой манипуляции. Голос человека, знавшего, как объединить противников против нового общего врага и использовать это в своих интересах.

Рай победил с рекордным отрывом. Его сторонники убеждены непреклонно: он – сила добра. А вот я в этом сомневаюсь.

Я наблюдаю, как Харви своим костылем ставит подножку Чирраку, и мальчишки вместе смеются. Мне больно смотреть, как детство этих детей сгорает в такой дыре. Совсем недавно я был одним из них, да и во многих отношениях я до сих пор остался ребенком.

Я гоню эти мысли прочь; эти часы даны мне для счастья, хоть и недолгого. Я подхожу к Акими, в стороне танцующей в платье, одолженном на время. Она хватает меня за руки, и мы танцуем вместе, улыбаясь и смеясь, наслаждаясь этими мимолетными минутами.

Завтра будет очередной обычный день в Аркане.