Петр Великий и его гений

Глава I

В последнее время вопросу о гении посвящено очень много работ, причем, нужно правду сказать, часто рассматривался этот вопрос с совершенно ложной точки зрения, от чего сущность данного состояния не только не уяснена, а скорее даже запутана и затемнена. В самом деле, гений рассматривался с точки зрения взаимосоотношения с сумасшествием. Собственно говоря, такое уродливое сопоставление двух совершенно различных понятий есть дань увлечения времени и скоро падет, по мере разъяснения других вопросов, затронутых попутно, жизненными обстоятельствами.

Еще не так давно, в первой половине прошлого столетия, на сумасшедших смотрели, как на одержимых злым духом и дьяволом, почему в обществе им не было места. Одержимых изгоняли. Одержимых сажали на цепь. Одержимых казнили. Одержимых сжигали на кострах, – сжигали десятками, сотнями и тысячами. Сжигали их вместе с ведьмами и колдунами, – сжигали во славу Божию.

Много потребовалось усилий, стараний и забот, чтобы рассеять этот жестокий мрак, охватывавший умы тогдашнего общества и служивший удовлетворению столько же человеческого невежества, суеверия и предрассудка, сколько и злоупотреблению и произволу в данном положении. Только мало-помалу стало выясняться, что сумасшедшие – не одержимые злым духом, не вместилище сатаны, не сосуд дьявола, а люди, самые простые люди, и притом люди больные и несчастные – под влиянием своей болезни, лишенные образа Божия и всего того счастья и нравственного удовлетворения, которое связано с сознательным существованием.

Мало-помалу, однако, наука и знание восторжествовали. Сумасшедшие были признаны людьми, и притом людьми больными. Но эти больные люди в своих болезнях проявляли деяния и поступки для людей опасные, вредные и разрушительные: убийства, самоубийства, изуродования, пожары и т. д. и т. д. Эти люди для общества представлялись столь же опасными, как и преступники, угрожавшие людям подобными же деяниями. Опять не стало места в человеческой среде этим несчастным. Их опять люди изгоняли из своей среды и заключали в места более безопасные и надежные. Потребовались новые усилия ученых, новые разъяснения и новые разоблачения и внедрения в обществе истинных и человеколюбивых данных и сведений о положении несчастных сумасшедших. Выяснилось, что на свете существуют сумасшедшие преступники и преступные сумасшедшие. Первые, будучи душевнобольными, под влиянием своих обманов чувств и ложных идей, могут совершать такие деяния, кои для общества могут быть опасными, вредными и ужасными. Такие деяния являются случайными и с излечением болезни они прекращаются, а сами люди по-прежнему представляются людьми и правоспособными, и дееспособными, и ответственными за свои деяния и поступки. Люди второй категории – преступные сумасшедшие – являются таковыми от рождения и остаются таковыми же пожизненно. В их духовном бытии уже от рождения отсутствовали понятия о любви к Богу, родине и человечеству, обществу, семье, даже к отцу, матери и детям. Эти люди являлись органическими эгоистами.

На почве изучения этого проявления человеческого рода возникло учение о нравственном помешанном (moral insanity) и прирожденном преступнике (l'uomo deliquente). Дальнейшие исследования показали, что нравственно-помешанный и прирожденный преступник почти одна и та же особь человеческого рода – это был важнейший пункт, где учение о душевных болезнях и уголовное право пришли в близкое соприкосновение и медицина и юриспруденция подали друг другу руку.

Дальнейшее тщательное изучение природы и свойств нравственно-помешанного и прирожденного преступника показали, что оба эти явления представляются присущими человеку от рождения и почти всегда сопровождаются множеством явлений физического и душевного вырождения. Так, замечено, что прирожденные преступники часто проявляют эпилепсию, импульсивные явления, склонность к судорожности и вообще близкую связь с различными другими неврозами.

В это время некоторые невропатологи, занимаясь изучением связи неврозов и психозов, дозволяли себе отнести и проявления гения к области неврозов (Moreau de Tours). Принимая во внимание тесную связь и частое соприкосновение сумасшествия, преступности, эпилепсии и нейрозов, некоторые увлекающиеся исследователи отнесли к этой же группе и гений. Насколько такое сопоставление правильно – увидим из дальнейшего изложения.

Глава II

Проявления гения известны с древнейших времен. Древние греки этим именем обозначали особый дар богов, особое, превышающее обычное, проявление ума, энергии и душевной жизни. Гений Пифии дозволял ей предугадывать и предсказывать будущее. Гений Сократа вдохновлял его к разрешению великих мировых вопросов; гений Гомера дал ему возможность воспеть великие события. Другие великие люди древней Греции тоже были воодушевляемы божественным гением.

Прошли века. Изменились нравы. Проявления гения от времени до времени вспыхивали, но взгляд на них общества изменился. В средние века слово «гений» исчезает из употребления и заменяется выражениями: «дар Божий», «люди, одаренные Богом», «искра Божия» и проч. С возрождением науки и искусств и установкою надлежащего взгляда на науку и ее значение – гений вновь появляется и занимает надлежащее место.

Но что такое гений? Определений гения существует много, едва ли, однако, хотя одно из них охватывает и определяет точно все то, что совмещается в проявлении гения. Kant определяет гений так: «Гений есть способность создавать то, к чему нет определенных правил… Все единогласно признают, что гений есть полная противоположность подражанию. Так как учиться есть нечто иное, как подражать, то и величайшая способность к изучению не может быть признана гениальностью».

Schopenhauer говорит: «гений состоит в значительном развитии способности познания, развитии, превышающем потребности воли, – эссенция гения, следовательно, состоит в анормальном эксцессе интеллекта, единственное применение которого выражается познанием главного и общего, что есть в существе. Таким образом он посвящается на пользу и служение всему человечеству, подобно тому, как обычный интеллект служит на пользу только данного индивида. Состояние, необходимое для полной отвлеченности интуиции, требует совершенства мозга и всего того, что в физиологической конституции благоприятствует его деятельности… Путем интуиции гений реализует бессознательное…» По мнению Шопенгауэра, воображение может быть пассивным и активным. Пассивное воображение есть точное воспроизведение перед нашими мысленными глазами хранящихся уже в нашей памяти образов; активное воображение к образам памяти, при воспроизведении, присоединяет результаты своих размышлений и сочетаний. Собственно говоря, это только кажется так, что оно создает, – на деле же оно только видоизменяет существующее. Такое активное воображение независимо от нас. Гений именно и обладает особенным даром, с помощью которого он создает то, что другим недоступно. Его воображение увеличивает поле зрения и область мышления гения и выводит его за пределы доступного обычному человеку мира. Однако активное воображение есть только дополнение к гению, – создать же гений оно не может. Во всяком случае, эта высокая способность не заключает в себе ничего анормального и экстрафизиологического. Гений не есть чудовище или выродок…

Seailles говорит следующее: «Гений развивается подобно жизни и одновременно с нею усилиями нескольких последующих поколений, приобретения которых, передаваемые наследственно, он видоизменяет и совершенствует».

Regnard производит слово гений от gignere – gigno, что значит – порождать, производить. Главное свойство гения совершенствовать прежнее и созидать новое. Открытия бывают случайные и производимые путем продолжительного мышления и логических операций. Гению присущи именно последнего рода открытия. Нужно, однако, дополнить, что данному открытию гения предшествуют открытия другого гениального человека и последним, как бы по преимуществу, дело ведется дальше и совершенствуется.

Laffit говорит, что великий человек тот, кто разрешает для последующих поколений задачи будущего. Однако эта формула более или менее правильна по отношению к гениям науки, но не к гениям искусства и высокого художественного творчества.

Carlyle говорит следующее: «Всемирная история, история того, что совершил человек в этом мире, в сущности есть история великих людей, потрудившихся здесь на земле. Эти великие люди были вождями человечества, образователями и образцами и, в широком смысле, творцами того, что вся масса людей вообще стремилась осуществить, чего она хотела достигнуть; все, содеянное в этом мире, представляет в сущности внешний результат, практическое осуществление и воплощение мыслей, принадлежащих великим людям, посланным в этом мире». Великий человек – это «источник жизненного света, близость которого всегда действует на человека благодетельно и приятно. Это свет, озаряющий мир, свет, освещающий тьму мира. Это не просто возжженный светильник, а, скорее, – природное светило, сияющее, как дар неба, – источник природной оригинальной прозорливости, мужества и героического благородства, распространяющий всюду свои лучи, в сиянии которых всякая душа чувствует себя хорошо».

Гете пишет Шиллеру: «Все, что создает гений, создает бессознательно и никакое гениальное творение не может быть усовершенствовано простым размышлением, но сам гений, продолжительно размышляя, может подняться до такой высоты, чтобы создать совершенные творения». Шиллер в этом направлении добавляет: «Если отдельные мысли гения противоречат нашему пониманию, то это не должно вызывать нашего опровержения, ибо в общем сочетании они могут оказаться и необыкновенными».

Придавая такое высокое значение гению, должно принять во внимание, что появлению гения должны благоприятствовать известные жизненные условия. Regnard говорит: «Великие люди есть плод нации и горе тому народу, который их больше не порождает. Горе и тем народам, которые родят великих людей, но их не признают!.. Главная характеристика гения – вдохновение. Гений заключается не в разуме, не в понимании, а в том особенном откровении и вдохновении, при помощи которого он открывает нам тайны всего мира».

Шопенгауэр добавляет: «не разумом, не усилиями и не напряжением познаются великие истины, а моментальным провидением. Так творили Ньютон, Лавуазье, Гете и др. Великое открытие есть создание момента, неожиданное прозрение, а не следствие абстрактных размышлений. Разумеется, рассуждения нужны, но они являются уже приправой и укреплением мысли, для большей ясности, при передаче публике».

Regnard говорит следующее: «Гений есть результат совершенной функции усовершенствованного мозга, наиболее тонким проявлением которой будет гениальная интуиция или вдохновение. Он не стоит вне логики жизни, но, подобно редким и поражающим цветам, изредка появляется среди миллионов обыкновенных цветов; гений, являясь среди человечества, представляется его красою и расцветом».

Во всем вышеизложенном гений представляется высшим душевным даром, являющимся украшением и славою человечества, его совершенством и мощью, его светом и красотою. Гений является плодом человечества, работающим в свою очередь на благо и пользу всего человечества.

Глава III

Но вот в учении о гении является новый оттенок, сближающий его с болезнью и ставящий его едва ли не в область проявления самой болезни. Невольным виновником такого взгляда послужил Moreau de Tours. Мы приведем в полной выдержке все сказанное о гении этим писателем.

Таким образом, Mereau de Tours, применяя к состоянию гения термин нейроз, не желал придать ничего нелестного и неприятного для высокого проявления душевных свойств и качеств; напротив, этим он хотел выделить особенное, необыкновенное и экстраординарное возбуждение умственных сил и энергии. Тем менее была мысль о том, чтобы гений причислить к сумасшествию. Многие из дальнейших писателей не придали такому определению гения того понижающего значения, каковое придал Lombroso и некоторые его последователи.

Joly признает отличительным признаком гения дар творчества, причем, однако, «великий человек не бывает великим во всем и во всякое время; его гений проникает собою далеко не все, что он делает; потому что, по выражению Паскаля, если его голова и поднимается далеко выше наших, то зато ноги его стоят так низко, как и ноги самых малых из нас… Гений может являться во все времена и у всех народов, но чаще всего гений является в моменты основания и организации новых устоев, т. е. в такие моменты, когда основатели имеют возможность обратиться с успешным призывом к усердию хотя некоторого числа сочувствующих приверженцев. Возвышаясь над окружающей его средою, великий человек почерпает, однако, из нее тысячи впечатлений, которым он придает большую ясность, продолжительность и силу, облекая их в яркие образы собственной фантазии, – тысячи поползновений и мимолетных желаний, которые он делает при свете этих образов более настойчивыми и последовательными и превращает в твердые, выдержанные акты воли, – наконец, тысячи энергий, правда рассеянных и беспорядочных, быстро замирающих на полпути и несогласных друг с другом, но которые он собирает вместе, организует в связное целое и доводит до того, что заставляет их всех согласно содействовать выполнению одного великого замысла» (24).

Обращаясь к наследственным и семейным качествам великих людей, нельзя не сказать, что гений представляет, очевидно, как бы кульминационный пункт того рода, из которого он вышел, и потому чрезвычайно редко случается видеть, чтобы два великих человека следовали друг за другом в одной и той же семье, если же природа иной раз и производит непосредственно после одного гения другую замечательную натуру, то эта натура почти всегда в женской форме. Такова сестра Петра Великого – София. Сестра Наполеона I, Элиза, по мнению Юнга, обладала вполне характером брата… Наблюдения далее показывают, что великий человек наследует, по-видимому, в большинстве случаев натуру скорее от матери, чем от отца… Во все времена люди толпы поражались теми оригинальностями, как бы ненатуральными, резко бьющими в глаза особенностями, которыми так часто отличаются гениальные личности… Великий человек оказывается в каждый момент жизни настоящим рабом прошлого и послушным орудием слепых причин, окружающих и давящих его со всех сторон; а все проекты, замышляемые им для будущего, определяются настоящими его идеями; эти же последние представляют сами не что иное, как общий результат разных физиологических, социальных и исторических причин, действия которых соединились между собою и, так сказать, сосредоточились и воплотились в личности великого человека (106). Гениальный человек налагает на себя привычку – быстро организовать свои предвидения, не пропускать ни одного факта, не дозволять совершиться ни одному явлению, без того чтобы не найти им сейчас же надлежащего места, где каждый из них мог бы всего лучше содействовать постепенному обнаружению искомой истины или успешному достижению желательного практического результата (133). Нет никакой возможности допустить, чтобы в области великих изобретений, произведений и дел взаимные сочетания их отдельных частей оказывались всегда лишь делом простого случая или результатом сильной и неразумной необходимости, не сознаваемой самим деятелем. Мы верим, что построению целого предшествует всегда черновой его набросок и что у великих умов этот набросок есть в то же время и модель будущего произведения, так как все существенные черты имеются уже налицо (138)… Всякое великое произведение, великое дело, великий замысел – всегда предполагают обладание значительным числом идей и ясное понимание существующих между ними отношений, – понимание, дозволяющее охватывать их одним общим взглядом в течение более или менее продолжительного времени (160). Гений оценивает важность своих замыслов не по одному лишь идеальному их величию, но также по возможности осуществления их в действительной жизни и по прочности тех результатов, которые должны явиться следствием этого осуществления» (163).

Таков взгляд Joly на гения. Если он не вдается в ту крайность, которая признает в гение нейроз и патологическое состояние, то, с другой стороны, он стремится отрешиться и от другой крайности, допускающей в гении слишком много бессознательного и отвлеченного. Joly стремится стать на реальную почву и рассмотреть гений как человека, но человека великого и мощного, с обычным умом, но превышающим обычный ум количественно и качественно.

Такого натуралистического взгляда на гений держится и Нордау. «Гений представляет из себя необычайное проявление жизни, резко отличающееся от обычных форм. Он основывается на особом развитии одного или нескольких, а иногда даже всех нервных центров. Благодаря этому гений выполняет с необыкновенным совершенством род деятельности, подведомственный его высоко развитым центрам. Его выполнение нельзя сравнить с попытками средних людей, несмотря на то, что они путем упражнения возвели свои соответствующие центры на возможно высокую степень, доступную их организации. С чисто физиологической точки зрения следовало бы причислить к гениям каждого человека, центры или даже ткани которого отличаются особым развитием, превосходящим нормальную меру (190).

Гений, существенная особенность которого заключается в умении самобытным образом перерабатывать впечатления внешнего мира, является продуктом высшего «органического развития; клавиатура его мозга обладает как бы лишней октавой. Никакое прилежание, никакие упражнения не могут дать обыкновенному человеку эту лишнюю октаву, потому что она зависит только от конструкции инструмента (45). Средний человек смотрит на мир только через посредство гения, в глазах которого он видит отражения жизни… Гений своими интеллектуальными усилиями, ему одному присущими, перерабатывает внешние впечатления в произведение искусства, понятное всем прочим людям… Обыкновенный человек думает, чувствует и действует так, как предварительно думал, чувствовал и действовал гений… Гениальность основывается на исключительном превосходстве высших, одному человеку присущих центров, функцией которых является мысль и воля. Эти две способности возвышают человека над прочим животным миром, а высшее, исключительное их развитие дает нам гения (106). Гений способствует прогрессу человечества. В нем впервые появляются новые функции, основанные, разумеется, на видоизменении мозговых тканей; а затем мало-помалу это изменение делается общим видовым признаком целой группы людей (74). Иерархия гениев представляется в таком виде: самыми выдающимися гениями будут те люди, которые соединяют в себе гениальность мышления с гениальностью воли. Это люди дела, создающие историю народов, придающие нациям ту или другую интеллектуальную и материальную физиономию и направляющие течение событий в заранее определенное русло. Это великие законодатели, основатели государств, преобразователи, вводящие в жизнь свои ясно обдуманные улучшения, наконец, действующие по внушению своего глубокого мышления, а не по чужому, смутно понимаемому приказу… Вторую категорию занимают гении мышления: исследователи, экспериментаторы и изобретатели. К третьей категории принадлежат гении чистой мысли, обладающие слабо развитой волей. За этими категориями следуют эмоциональные гении, отличающиеся от обыкновенных людей только силою автоматических процессов, а вовсе не личной оригинальностью. Среди эмоциональных гениев первое место принадлежит поэтам, затем следуют художники, скульпторы, музыканты и т. д. (126–130).

Hirschl полагает, что со словом гений нельзя связывать определенного физиологического представления. Может быть гений ученого, гений полководца, гений поэта и т. д., но нет гения вообще. Все гении имеют между собою нечто общее, но это не касается самого гения. Гений не одинаково проявляется у художников и ученых. У первых творчество является плодом вдохновения, к которому впоследствии уже присоединяется мысль; у ученых гениальным открытиям предшествуют продолжительные размышления, поэтому гений художника и гений ученого неодинаковы и измеряются различными мерками. Строго говоря, гениальная деятельность не есть нечто своеобразное, отдельное от деятельности обычных людей, психологический процесс и в том и в другом случае тот же, – но степень интенсивности иная, а потому трудно сказать, где лежит граница обычного и где начинается гений».

Таким образом, и Hirschl стремится низвести гений только на разницу в количестве и качестве или интенсивности мозговой деятельности обычного человека и гениального.

Prof. Flechsig говорит, что с гением всегда неразрывно связаны особое строение и особая организация… Благодаря сильному развитию отдельных частей мозга, у гениальных людей несколько нарушается обычная пропорциональность, наблюдается некоторого рода несоразмерность частей мозга, чаще, однако, у гениев искусства, чем столпов науки… Мозг гениальных людей расчленен больше, обладает более нежной организацией, составляет более совершенный механизм, который уже числом важных для духовного развития элементарных частей превосходит мозг простого смертного. В силу такого богатства элементами духовной деятельности мозг гения без всякого вредного болезненного перевозбуждения работает несравненно энергичнее и живее мозга обыкновенных людей… Гений отнюдь нельзя подвести под тип вырождения, мы должны в нем видеть шаг к созданию высшего типа, в том смысле, как это понимает эволюционное учение. Реализм Lombroso пошел слишком далеко. Он низводит гений до состояния сумасшествия. Исходною точкою его произведений были мысли, высказанные Moreau de Tours. Несмотря на то что Lombroso не стесняется сам своему произведению «о гениальности и сумасшествии» воспевать хвалебные гимны в своих предисловиях, абсурдность его доводов и соображений до такой степени ясна, что едва ли требует особенных усилий для своего выяснения. Постараемся передать подробнее содержание творения Lombroso. Не дав точного определения тому, что он разумеет под именем гения, Lombroso сразу переходит к указанию сходства гениальных людей с помешанными. «Многие из великих мыслителей подвержены, подобно помешанным, судорожным сокращениям мускулов и отличаются резкими, так называемыми хореическими движениями». В пример приводятся: Ленау, Монтескье, Наполеон I, Петр Великий, Кардучи, Ампер. «Известно, что обычный состав урины заметно изменяется после маниакальных приступов; то же самое наблюдается и после усиленных занятий… (Увеличение выделения фосфорнокислых соединений и мочевины.) На основании этого нового подтверждения закона о равновесии между силой и материей, управляющего всем миром живых существ, можно вывести и другие, более изумительные, аналогии, напр., седина и облысение, худоба тела, а также плохая мускульная и половая деятельность, свойственная всем помешанным, очень часто встречаются и у великих мыслителей. Мыслителям, наравне с помешанными, свойственны: постоянное переполнение мозга кровью, сильный жар в голове и охлаждение конечностей, склонность к острым болезням мозга и слабая чувствительность к холоду и голоду. О гениальных людях, точно так же как и о сумасшедших, можно сказать, что они всю жизнь остаются одинокими, холодными, равнодушными к обязанностям семьянина и члена общества… Те из гениальных людей, которые наблюдали за собою, говорят, что под влиянием вдохновения они испытывают какое-то невыразимо-приятное лихорадочное состояние, во время которого мысли невольно родятся в их уме и брызжут сами собою, точно искры из горящей головни. Наполеон говорил, что исход битвы зависит от одного мгновения, от одной мысли, временно остававшейся бездеятельной, при наступлении благоприятного момента она вспыхивает подобно искре, и в результате является победа… Таким образом, величайшие идеи мыслителей, подготовленные уже полученными впечатлениями и в высшей степени чувствительной организацией субъекта, родятся внезапно и развиваются настолько же бессознательно, как и необдуманные поступки помешанных. Этой же бессознательностью объясняется непоколебимость убеждений в людях, усвоивших себе фанатически известные убеждения. Но как только прошел момент экстаза, возбуждения, гений превращается в обыкновенного человека или падает еще ниже, так как отсутствие равномерности (равновесия) есть один из признаков гениальной натуры… Не подлежит никакому сомнению, что между помешанным во время припадка и гениальным человеком, обдумывающим и создающим свое произведение, существует полнейшее сходство… Многие из даровитых и гениальных людей злоупотребляли спиртными напитками… Замечено, что почти всегда великие создания мыслителей получают окончательную форму под влиянием какого-нибудь специального ощущения… Но ведь так же известные ощущения вызывают помешательство или служат исходной точкой его, являясь иногда причиной самых страшных припадков бешенства… Разница физиологии гениального человека от обыкновенного заключается в утонченной и почти болезненной впечатлительности первого. По мере развития умственных способностей впечатлительность растет и достигает наибольшей силы в гениальных людях, являясь источником их страданий и славы. Эти избранные натуры более чувствительны в количественном и качественном отношениях, чем простые смертные, а воспринимаемые ими впечатления отличаются глубиною, долго остаются в памяти и комбинируются различным образом. Мелочи, случайные обстоятельства, подробности, незаметные для обыкновенного человека, глубоко западают им в душу и перерабатываются на тысячу ладов, чтобы воспроизвести то, что обыкновенно называют творчеством, хотя это только бинарные и квартенарные комбинации ощущения… Болезненная впечатлительность порождает также и непомерное тщеславие, которым отличаются не только люди гениальные, но и вообще ученые, начиная с древнейших времен; в этом отношении и те и другие представляют большое сходство с маньяками, страдающими горделивым помешательством… Все, кому выпадало на долю редкое счастье жить в обществе гениальных людей, поражались их способностью перетолковывать в другую сторону каждый поступок окружающих, видеть всюду преследования и во всем находить повод к глубокой, бесконечной меланхолии; уныние, застенчивость, эгоизм – вот жестокая расплата за высшие умственные дарования, которые они тратят… Иногда чувствительность делается односторонней, сосредоточиваясь на одном каком-нибудь пункте; вследствие этого как великих людей, так и помешанных чрезвычайно трудно убедить и разубедить в чем бы то ни было. И это понятно: источник истинных и ложных представлений лежит у них глубже и развит сильнее, нежели у людей обыкновенных, для которых мнения составляют только условную форму, род одежды, меняемый по прихоти моды или по требованию обстоятельств… Крайнее и одностороннее развитие чувствительности служит причиною и тех странных поступков, которые свойственны великим гениям наравне с помешанными. Подобным же образом объясняется, почему великие гении не могут иногда усвоить понятий, доступных самым дюжинным умам, и в то же время высказывают такие сильные идеи, которые большинству кажутся нелепыми. Дело в том, что большей впечатлительности соответствует и большая ограниченность мышления. Ум, находящийся в состоянии экстаза, не воспринимает слишком пустых и легких положений, не соответствующих его мощной энергии… Гений обладает способностью угадывать то, что ему не вполне известно… Самые жестокие преследования гениальным людям приходится испытывать именно от ученых академиков, которые в борьбе против гения, обусловливаемой тщеславием, пускают в ход свою ученость, а также обаяние их авторитета, по преимуществу признаваемого за ними как дюжинными людьми, так и правящими классами, тоже по большей части состоящими из дюжинных людей… Но оригинальность, хотя почти всегда бесцельная, нередко замечается также в поступках людей помешанных, в особенности же в их сочинениях, которые только вследствие этого получают иногда оттенок гениальности. Между прочим, гениальные люди отличаются, наравне с помешанными, и наклонностью к беспорядочности и полным неведением практической жизни, которая кажется им такой ничтожной в сравнении с их мечтами.

Наблюдения Lombroso показали, что «психическое состояние помешанных изменяется под влиянием колебаний барометра и термометра. Полнейшая аналогия с этими явлениями замечается и в тех людях, которых природа более щедро одарила умственными способностями…» По его мнению, наиболее знойные месяцы и дни оказываются самыми плодовитыми не только для всей физической природы, но также и для гениальных умов. Для художественного творчества наиболее благоприятным месяцем оказывается май, за ним следуют сентябрь и апрель… Развитие умопомешательства совпадает обыкновенно с повышением температуры весною и летом и даже идет параллельно ему… Несомненно, раса, политические движения, свобода мысли и слова, богатство страны, наконец, близость литературных центров, – все это оказывает большое влияние на появление гениальных людей, но несомненно также, что не меньшее значение имеют в этом отношении температура и климат, причем особенно благоприятствуют горный климат и теплые места. «Общеизвестен также факт, что в горных странах жители более подвержены сумасшествию, чем в низменных. Кроме того, новейшие наблюдения доказывают, что эпидемическое безумие встречается гораздо чаще в горах, чем в долинах». Далее, Lombroso рассматривает влияние расы и наследственности на гениальность и помешательство, причем в первом отношении ограничивается только европейской расой. «Европейские евреи достигли такой степени умственного развития, что, пожалуй, даже опередили арийское племя… Кроме того, среди евреев даже более распространено общее образование, чем среди других наций, – они занимают выдающееся положение не только в торговле, но и во многих других родах деятельности, напр, в музыке, журналистике, литературе и в некоторых отраслях медицины. Так, в музыке евреям принадлежат такие гении, как Мейербер, Галеви, Гузиков, Мендельсон и Оффенбах; в юмористической литературе: Гейне, Сафир, Камерини, Реверс, Колисс, Якобсон, Юнг, Вейль, Фортис и Гозлан; в изящной словесности: Ауэрбах, Комперт и Агилер; в лингвистике: Асколи, Мунк, Фиорентино, Луццато и др.; в медицине: Валентин, Герман, Гейденгайн, Шифф, Каспер, Гиршфельд, Штиллинг, Глугер, Траубе, Френкель, Кун, Конгейм и Гирш; в философии: Спиноза, Зоммергаузен и Мендельсон, а в социологии: Лассаль и Маркс… В то же время среди евреев встречается вчетверо и даже впятеро больше помешанных, чем среди их сограждан, принадлежащих к другим национальностям. Такая роковая привилегия еврейской расы осталась, однако, незамеченной со стороны антисемитов, составивших язву современной Германии (?). Если бы они обратили внимание на этот факт, то, конечно, не стали бы так негодовать на успехи, делаемые несчастной еврейской расой, и поняли бы, как дорого приходится евреям расплачиваться за свое умственное превосходство даже в наше время. Впрочем, вряд ли евреи были более несчастливы, чем теперь, когда они подвергаются преследованиям именно за то, что составляет их славу… Влияние наследственности в передаче помешательства сказывается вдвое сильнее и напряженнее, чем в передаче гениальных способностей… Не говоря о многих гениях, страдавших галлюцинациями более или менее продолжительное время, как Андрал, Челлини, Гете, Тоббс, Грасси, или потерявших рассудок в конце своей славной жизни, как, напр., Вико и др., немалое число гениальных людей было в то же время и мономаниаками или всю жизнь находились под влиянием галлюцинаций, как Мотанус, Гаррингтон, Галлер, Ампер, Мендельсон, Форини, Бругэм, Соути, Гуно, Говоне, Гуцков, Монж, Фуркруа, Лойд, Купер, Роккиа, Риччи и др. Доказав тесную связь гения с сумасшествием фактами развития душевных болезней у гениальных лиц, Lombroso прибегает к обратному методу – примерам гениев между помешанными. Воспользуемся его примерами: «Многие из моих учеников помнят того душевнобольного Б., теперь уже выздоровевшего окончательно, которого смело можно было назвать гением, вышедшим из народа. Он перепробовал все профессии: был звонарем, слугой, носильщиком, продавцом железных изделий, трактирщиком, учителем, солдатом, писцом, но ничего его не удовлетворяло. Он составил для меня свою биографию и так хорошо, что если исправить некоторые орфографические ошибки, то она годилась бы в печать, а с просьбою отпустить его из больницы Б. обратился ко мне в стихах, весьма недурных для простолюдина. Некий В., лишившийся рассудка вор, бросился бежать, воспользовавшись позволенной ему прогулкой. Когда его поймали и стали укорять, зачем он злоупотребил оказанным ему доверием, он отвечал: я хотел только испытать быстроту своих ног… Один старик 70 лет, совершенно беззубый, страдавший mania chronica, часто разыгрывал из себя шута, и когда мы укоряли его, находя это неприличным в такие лета, он возражает: что за лета мои, я совсем не старик, разве вы не видите, что у меня еще и зубы не прорезались». Затем Lombroso приводит подобные случаи душевнобольных поэтов, юмористов, артистов и художников. Проповедуя столь настойчиво тесную связь между гением и помешательством, в заключении своем Lombroso является очень осторожным и ограниченным: «… в физиологическом отношении между нормальным состоянием гениального человека и патологическим помешанного существует немало точек соприкосновения. Между гениальными людьми встречаются помешанные и между сумасшедшими гении. Но было и есть множество гениальных людей, у которых нельзя отыскать ни малейших признаков умопомешательства, за исключением некоторых ненормальностей в сфере чувствительности».

Глава IV

Lombroso считается авторитетом в области душевных заболеваний. Его мнение в этом отношении представляется серьезным и остальным приходится или подчиняться этому мнению и признать его правильным, или указать его несостоятельность. При всем моем постоянном уважении к представителям науки и их мнениям в научной области, я должен заявить, что не могу признать в данном случае мнение Lombroso ни правильным, ни научно обоснованным.

Нордау, которого едва ли можно уличить в пристрастном отношении к Lombroso, говорит следующее: «Мой знаменитый учитель Lombroso утверждает, что гениальность есть род эпилепсии, а потому, следовательно, здоровых гениев не бывает: все они ненормальны, все являются продуктами вырождения. Я полагаю, что подобное заблуждение коренится в традиционном и в то же время неточном понимании слова „гений“. Мы с непростительным легкомыслием называем гениями исступленных болтунов, изображающих из себя пророков и артистов и восхищающих своей неожиданной экстравагантностью самую тошнотную часть филистерской армии, а именно – патентованных эстетиков…» (р. 73).

Я умышленно привел мнение Нордау относительно Ломброзо, как потому, что последний является первому учителем, так и потому, что Ломброзо для Нордау «знаменитый» учитель. И тем не менее Нордау не затрудняется признать его в данном случае заблуждающимся и легкомысленным. В самом деле, что такое Ломброзо называет гениальностью и кого он принимает гением. Точного определения гениальности он не дает, а право гения Ломброзо раздает столь щедрою рукою, что иногда задумаешься, читая произведение его, серьезно ли он это говорит или иронизирует. В самом деле, кого только он не титулует гением? Для доказательства приведем пример. Касаясь влияния расы и на гениальность, он с особенным смаком занимается восхвалением и превозношением еврейской расы. Это выходит его избранный народ, и Ломброзо, как второй Иегова, награждает детей этого народа гениальностью чуть не поголовно. Я не считаю себя компетентным высказывать мнение относительно права на гениальность лиц, выставленных Lombroso в области литературы: Гозлана, Фартиса, Вейля, Лонга, Якобсона и др., но позволяю себе остановиться на именах медиков из евреев, причисленных Ломброзо к лику гениальных, – они суть: Валентин, Герман, Гейденгайн, Шифф, Каспер, Гиршфельд, Штиллинг, Глугер, Лауренс, Траубе, Френкель, Кун, Конгейм и Гирш. Откровенно говоря, большинство из этих писателей, если бы могли прочитать этот панегирик гениальности себе со стороны Ломброзо, то, наверное, покраснели бы и за себя и за развязность Ломброзо, бесцеремонно навязывающего всякому ученому еврею, хотя бы он был самою обыкновенною посредственностью, гениальность. Во всяком случае, если кого из всей этой плеяды еще можно было бы отнести к гениям, то разве только Гейденгайна, все же Валентины, Глугеры, Лаурены, Френкели, Куны и проч. представляют собою самые обыкновенные величины, каких на каждом шагу можно встретить и между учеными из французов, русских, поляков, чехов, немцев и т. д.

Или же, исходя из фактической стороны, выставленной Ломброзо, гениальным человеком можно считать всякого, более или менее образованного человека, что совершенно расходится с понятием, установившимся у общества о гении…

Таким образом мы полагаем, что у Ломброзо основная и исходная точка зрения является неправильною и ошибочною; не давая точного определения гению, он слишком расширяет рамки его, делает это для того, чтобы набрать побольше фактов, причем сами факты являются далеко не доказательными. Обратимся к фактам Ломброзо.

Прежде всего Lombroso отмечает тот факт, что многие из великих мыслителей подвержены, подобно помешанным, судорожным сокращениям мускулов и отличаются резкими, так называемыми хореическими, движениями. Что многие гениальные люди подвержены были судорожным сокращениям – это верно и доказывает вполне то положение, что они носили в себе нейроз. С этим положением, если бы только оно было выражено, можно было бы еще согласиться. Но Lombroso далеко не это хочет сказать. Напротив, он утверждает, что эти великие люди подвержены были судорожным сокращениям, так называемым хореическим движениям, подобно помешанным. Вот это последнее совершенно неправильно. Всякий читатель, незнакомый с медициной, может подумать, что судорожными хореическими подергиваниями страдают все помешанные. Естественно при таком ошибочном допущении невольно возникает сближение между гением и помешательством. На деле судорожные хореические явления у помешанных – явление весьма и весьма редкое. Они бывают у хореических помешанных, а хореическое помешательство едва ли не реже, чем гений; они весьма редко бывают у идиотов и столь же редко у маньяков. Между судорожным подергиванием гениев и дрожью прогрессивных паралитиков едва ли даже можно проводить параллель. Таким образом, судорожные хореические подергивания у душевнобольных явление весьма и весьма редкое и фраза г. Ломброзо «подобно помешанным» не должна смущать читателя и на деле никак не может породить аналогии между спазмами гениев и судорожными подергиваниями помешанных.

Далее, Lombroso ставит в параллель изменения в урине маньяков и гениев и находит не только между ними аналогию, но даже подтверждение закона равновесия между силой и материей. Несомненно, что тщательные исследования обмена веществ могут служить большим разъяснением для закона равновесия между материей и силой, но должно сознаться, что эти исследования даже для нормы далеки от окончательно установившихся; они почти отсутствуют в области психопатологии и совершенно отсутствуют по отношению к гениальным людям. Туманные картины, рисуемые в сочинении Lombroso, плод его фантазии и до сих пор не имеют строго научных данных. На основании своих предположений Lombroso выводит доказательства не только для строгого закона равновесия, но и дальнейшие аналогии между гением и помешательством; именно, что «седина, облысение, худоба тела, а также плохая мускульная и половая деятельность, свойственная всем помешанным, очень часто встречаются и у великих мыслителей». Мне приходилось наблюдать и изучать десятки тысяч душевнобольных людей, и я решительно не могу сказать, чтобы поседение, облысение, плохая мускульная и половая деятельность были свойственны всем помешанным, скажу больше: все эти явления у душевнобольных вовсе не чаще, чем у всех остальных людей, не содержавшихся в домах умалишенных. Судя по отношениям и личным встречам, едва ли также можно согласиться и с тем, чтобы и гениальные люди были особенно часто седы, лысы и импотенты. Мне кажется, что и эту аналогию Lombroso привел для красоты речи, а не для убедительности и доказательности, или же он слишком уже понадеялся на легковерие публики, запуганной фантастическими картинами мертвого дома.

Далее Lombroso говорит: «Мыслителям наравне с помешанными свойственны: постоянное переполнение кровью мозга, сильный жар в голове, склонность к острым болезням мозга и слабая чувствительность к холоду и голоду». И здесь приводится фраза наравне с помешанными. Можно подумать, что все вышеуказанные явления прежде всего свойственны помешанным, а потом уже наравне с ними и великим мыслителям. Решительно нельзя не удивляться бесцеремонности обращения Lombroso с научными данными, могущей у людей незнакомых с делом породить к автору уважение, у людей же, ближе стоящих к делу, мысли совершенно обратные.

Кто хотя сколько-нибудь знаком со вскрытиями душевнобольных или хотя бы с литературою этого вопроса, тот никогда не скажет, что «всем душевнобольным свойственно постоянное переполнение мозга кровью». В мозгу душевнобольных можно встречать самые разнообразные картины: и переполнение кровью, и малокровие, и среднее количество крови, и множество других изменений. Выдергивать одно какое-либо патологическое явление, далеко не постоянное, ставить его общим и на нем строить аналогию двух явлений – едва ли научно и позволительно.

В этой же фразе г. Lombroso впадает даже в противоречие с собою. Он говорит, что мыслителям наравне с помешанными свойственна слабая чувствительность к холоду. Это не верно как по отношению к мыслителям, так и по отношению к душевнобольным. В книге самого же Lombroso мы находим целый ряд доказательств тому, что гениальные люди любят тепло и творят в тепле по преимуществу. Очень многие душевнобольные также слишком чутки к холоду и требуют тепла.

Lombroso говорит: «О гениальных людях, точно так же, как и о сумасшедших, можно сказать, что они всю жизнь остаются одинокими, холодными, равнодушными к обязанностям семьянина и члена общества». Сказать о душевнобольных, что они всю жизнь относятся холодно и равнодушно к обязанностям семьянина и члена общества, можно только по отношению к идиотам и отчасти к параноикам; по отношению же к остальным душевнобольным это неправильно и неверно, то же едва ли правильно и по отношению к гениям, – едва ли им можно приписать такие непорядочные свойства.

«Величайшие идеи мыслителей родятся внезапно, развиваются настолько же бессознательно, как необдуманные поступки помешанных». Если мы допустим даже аналогию между мыслями и поступками, то и тогда для всякого ясно, что бессознательность здравомыслящего человека и патологическая бессознательность помешанного резко разнятся между собою и проводить между ними параллель едва ли возможно. Далее Lombroso говорит: «Не подлежит никакому сомнению, что между помешанным во время припадка и гениальным человеком, обдумывающим и создающим свое произведение, существует полнейшее сходство», я же думаю, что между помешанным во время припадка и гениальным человеком, обдумывающим свое произведение, нет решительно никакого сходства, ибо у помешанного во время его припадка отсутствуют вовсе логика и мышление или они находятся в самом жалком положении, тогда как у гениального человека во время обдумывания своего произведения они находятся на высоте напряженности обычного мышления, превосходящей обычное мышление на столько же, на сколько гениальный ум стоит выше обычного ума.

Вот главные доводы Lombroso, на основании которых он стремится доказать сходство людей помешанных и гениальных. На наш взгляд, эти доводы весьма не доказательны и не убедительны, а обращение с научными данными слишком свободно и произвольно, чтобы не сказать еще большего.

Остается еще один довод Lombroso – тот, где он усматривает гениальность в помешанных. Но стоит только просмотреть приведенные нами примеры Lombroso, чтобы убедиться, что эта гениальность не превышает гениальности идиота.

Известный германский психиатр, проф. Flechsig, дает такой отзыв о данной теории Lombroso: «Здравомыслящий человек в идеях Lombroso видит нечто иное, как жалкую неудачную попытку заклеймить талант и втоптать в грязь все великое, и не решается придавать какое-нибудь значение мнениям таких сомнительных авторитетов психиатрии…»

Вообще все это произведение Lombroso производит на меня весьма странное впечатление и заставляет принять один из двух выводов: или я, как современник г. Lombroso, еще не дорос до понимания его гениального произведения, или я должен воскликнуть вместе с Максом Нордау: «Раввуни, ты зарапортовался!»

Глава V

Теперь я позволю себе изложить мое личное мнение о том, что такое гений. Гений никоим образом не есть болезнь. Гений есть высшее и высочайшее проявление душевных сил у данного лица по сравнению с таковыми же лицами, равными ему по возрасту, общественному положению, национальности и географическому положению. Это есть высочайший расцвет умственных и душевных сил и мощи. Это есть краса и честь семьи и общества, государства и человечества. Гении не создаются, а родятся. Ни воспитание, ни образование, ни другие условия жизни не могут из данного лица создать гения, если он к тому не имеет природных дарований. Для того чтобы явиться гением, нужно от природы иметь к тому особенное предрасположение, которое должно состоять в полнейшем, совершеннейшем, наивысшем развитии нервных элементов центральной нервной системы и периферических ее окончаний, во всей ее полноте или частично. Отсюда и гении могут быть или полными гениями, или обладать гениальными дарованиями в одном или нескольких направлениях. Таким образом, центральная нервная система гения, как орган ума и души, не в болезненном состоянии должна находиться, а представлять по строению своих нервных элементов наивысочайшее совершенство нормы как по строению нервных клеток, так и по соотношению отдельных частей и частиц их и по питанию их. Мало того. В мире все должно совершенствоваться, развиваться и прогрессировать. Нервные элементы центральной нервной системы гения будут представлять собою прогресс развития для данного человечества; а потому они будут совершеннее, полнее и наитончайше устроены, чем у остальных людей. Ввиду такого совершенства устройства нервных элементов нервной системы гения и отправления ее, т. е. ум и душевные силы, должны быть выше, полнее, мощнее и совершеннее, чем у остальных лиц. Высота и совершенство этих душевных способностей будут стоять в тесной связи с высотою, совершенством и преобладанием над обычным уровнем центральной нервной системы. Отсюда следует, что гении бывают не одинаковы: одни больше, другие меньше, – одни полнее, другие ограниченнее. Такая разница прежде всего, но не единственно, зависит от совершенства строения нервных элементов центральной нервной системы. Но если такое предрасположение центральной нервной системы, дарованное природою и унаследованное от рождения, не получает для своего проявления надлежащих жизненных условий: воспитания, условий жизни, надлежащей обстановки и проч., то из такого человека и не будет гения, а только человек со странностями. Трудно оспаривать то положение, что гении в одинаковой мере принадлежат отдельным расам, национальностям и народностям. Скорее всего можно допустить, что все нации и расы получают гениальность более или менее равномерно. Гении в одинаковой мере появляются и между славянами, как и между немцами, французами, англичанами, итальянцами, монголами, неграми и проч. Но несомненно, что качества гениальности не одинаковы для отдельных национальностей и чем выше стоит в культурном отношении нация, тем выше и совершеннее будет ее гений. В этом отношении, по справедливости, первенство должно падать на долю французов, затем на долю немцев и англичан, далее на долю славян и итальянцев и т. д. Следует, однако, добавить, что на развитие и направление гения должны иметь влияние не только степень и совершенство развития народности, но и вековое ее направление в той или другой специальности. Так, во Франции больше должны появляться гении ума, тогда как в Италии – гении искусства и художества. На развитие гения могут иметь влияние не только уровень и обстановка данной национальности, но и таковые же других национальностей, стоящих в этом отношении выше. На гений Петра имели влияние не только общая среда, но общие душевные условия тех стран, которые он посетил; поэтому его гений неизмеримо выше современного ему русского уровня.

Если гений рождается в негритянской семье и его умственный кругозор не получит сведений дальше его народности, то этот гений только и будет гением для своей национальности и в наших глазах он будет представляться великим негром, как были великими монголами Тамерлан, Тохтамыш и Аттила. Но если негритянский гений получит общеевропейское образование и ознакомится с условиями жизни и быта европейских народов, то такой гений будет для нас великим человеком. Но, принимая во внимание влияние на человека его расы, мы должны допустить, что этот последний великий человек будет все-таки с оттенком негра, хотя бы получил и общеевропейское образование. Влияние расы сказывается весьма долго. Лучшим тому доказательством служат евреи. Недостаточно еврею принять христианство и жить в России, чтобы стать вполне русским. Пройдут десятки лет, может быть и десятки поколений, пока еврейская национальность превратится в русскую. И эта национальная особенность кладет свою печать одинаково как на обычного человека, так и на гения, хотя на последнем на столько же меньше, на сколько его дарования выше общего уровня. Из этого вытекает еще положение: несправедливо издевательство над национальностями со стороны интернационалов. Национализм есть голос природы. Интернационализм имеет в основе своей или ханжество, или бравуру, или недомыслие, или увлечение.

Влияет ли на продукцию гения климат и географическое положение – трудно сказать. Можно думать, что богатство и полнота природных условий могут способствовать более частому развитию и появлению гения, хотя едва ли правильно отрицать возможность появления гения и на бедном севере.

Говорить о наследственности гения едва ли возможно. Гении не родятся подобно грибам. Они являются на миллионы людей и трудно себе допустить несколько гениев на одну семью, если не разуметь под гением самых обыкновенных людей. Замечено, однако, что огромное большинство гениев имеет в числе своих предшественников людей крайне впечатлительных: нервных больных и даже душевнобольных.

Давно уже говорят о том, что матери гениальных людей женщины умные и с характером, но трудно доказать, чтобы эти матери носили в себе нечто гениальное.

Гений проявляется преимущественно в мужчинах и если бывает присущ женщинам, то проявляется в них значительно в слабейшей степени. Шопенгауэр даже заявляет, что «женщины могут обладать значительным талантом, но женщины не бывают гениальны, так как они всегда субъективны…».

Замечено еще и то, что в той же семье рядом с гением иногда попадается и другое даровитое лицо, но далеко пониже своего даровитого брата, и притом почти всегда сестра. Такова была София у Петра Великого, Элиза у Наполеона и т. д. Наконец, замечали и то, что в семьях гениальных людей часто ютится эпилепсия, истерия и идиотизм. Во всяком случае, далеко не редкость – факт, что наряду с гениальностью в семье ютятся умственная убогость и тупоумие. В этом отношении существует довольно остроумная гипотеза. Говорят, что всякой семье присуща известная сумма умственных и душевных сил, которая переходит от поколения к поколению по приемству и распределяется между членами семьи более или менее равномерно или в известном соотношении. Но бывают случаи, когда одно лицо данной семьи получает дарования с слишком большим избытком, совершенно нарушающим общий баланс и экономию семейной энергии; тогда остальные члены семьи, иногда даже в нескольких поколениях, будут представлять дефект, граничащий с тупоумием, недостатком нравственности, эпилепсией и даже идиотизмом.

Первое детство гениальных людей часто связано с нервными заболеваниями в форме младенческого (eclampsia), судороги эти бывают при прорезывании зубов, во время лихорадочного состояния и проч.

В некоторых случаях наступают даже приступы эпилепсии, каталептического оцепенения и проч., но эти приступы не часты и даже единичны. Вся эта нервность в большей своей части – наследие семьи и в меньшей части – результат слишком большой нежности, тонкости и чуткости нервной системы, не выдерживающей неблагоприятного воздействия обычной среды.

В детстве эти люди почти всегда проявляют особенности, выделяющие их из среды сверстников. Эти особенности ничего не говорят о будущем детей, но отличают их настоящее. В большинстве случаев эти дети бывают одиноки, замкнуты, сосредоточенны и даже скрытны. Они неохотно идут в общество сверстников и предпочитают общество старших и взрослых. Среди сверстников они всегда господствуют, повелевают и не любят противоречия и ослушания. Обыкновенно такие дети отличаются прекрасными способностями и усвоение им дается легко; но они не любят учиться, тяготятся учением и исполняют его в силу необходимости. Между тем они не проводят времени в играх и шалостях. Все время они посвящают фантазии и воображению. Материал для своих фантазий они черпают меньшею частью из окружающей обстановки и рассказов и большею частью из книг, которые они проглатывают весьма охотно, делая преимущественно известный подбор.

Природные свойства этих детей отличаются утонченной и почти болезненной впечатлительностью. По мере развития умственных способностей, впечатлительность растет и достигает наибольшей силы в гениальных людях. Эти избранные натуры более чувствительны в количественном и качественном отношениях, чем простые смертные, а воспринимаемые ими впечатления отличаются глубиною, долго остаются в памяти и сочетаются весьма разнообразно. Мелочи, случайные обстоятельства, подробности, незаметные для обыкновенного человека, глубоко западают им в душу и перерабатываются на тысячу ладов, чтобы воспроизвести то, что обыкновенно называется творчеством, хотя это только бинарная и кватенарная комбинация ощущения (Lombroso).

По мнению Шопенгауэра, гений должен обладать живым страстным темпераментом, физически проявляющимся необыкновенной энергией… Флегматический гений невозможен… Эти люди сохраняют на всю жизнь свойственную юности способность восприятия ощущений, впечатлительности и отзывчивости, а вследствие этого и понимание жизни и интересов молодого поколения вполне им доступны. Между ними и жизнью, новым поколением, их старостью и наступившею юностью нет разделяющей пропасти. Они всегда живут в уровень с веками и даже впереди веков. С этою особенностью характера гениальных людей в связи стоит часто их наивность и отсутствие практичности. Если же они своими действиями и показывают основательность и прекрасную практическую приспособленность, то это скорее результат их интуиции, нежели опыта.

В таком виде представляется нам душевная жизнь гения. Разберем на элементы эти общие выводы. Гении обладают необыкновенно утонченной чувствительностью как в количественном, так и в качественном отношениях. Это значит, что чувствительные восприятия гения несравненно богаче и несравненно совершеннее, чем обычного человека. Очевидно, их органы чувств воспринимали все нормы более тончайшие внешние раздражения, причем эти восприятия отличаются необыкновенною ясностью, точностью и полнотой. Естественный вывод из этого: количество впечатлений и количество ощущений у таких лиц будет несравненно большее, чем у обычных людей, причем эти ощущения столь же совершенны и качественно. Между тем мы знаем, что ощущения служат основою представлений, понятий и мысли. Ясно, что гении, по природе своей, являются людьми особенными, обладающими более усовершенствованными орудиями восприятия и ео ipso неизмеримо большим материалом для создания мысли и мышления. Эти люди будут людьми высшего порядка уже в своей основе знания и душевной жизни. При этом особенно важно помнить то, что данный избыток чувственных восприятий является не только количественным, но и качественным, ибо воспринимаемые гением ощущения отличаются не только богатством но и ясностью и полнотою, глубиною, а следовательно, и сохранностью.

Это первая важная и недосягаемая для обычного человека особенность гения. Эта особенность, если в нее хорошенько вдуматься, охладит многих смертных, мнящих себя гениальными людьми.

Вторая особенность гения – необыкновенное внимание или необыкновенная способность все видеть, все слышать, все схватывать, особенно в области того предмета, которым в данный момент мышление занято преимущественно. Всякая мелочь, всякий пустяк, всякое, по-видимому, ничтожное обстоятельство ими уловляется, подмечается, регистрируется и пускается в жизненный оборот, ибо весьма многое, что для простого глаза является мелочью и пустяком, в уме великого мыслителя может сослужить великую услугу. Жизненные факты нас убеждают, что такие именно пустяки послужили поводом к открытию великих законов и знаменитых открытий. Третья особенность гениальных людей – необыкновенно быстрая способность сочетания ощущений и представлений и потому необыкновенно быстрый ход идей. Такая способность является естественным последствием чрезмерного накопления материала – ощущений и представлений, – ибо чем меньше этого материала, тем слабее и медленнее должно совершаться мышление, и чем обильнее этот материал, тем больше придет его в сознание в данную единицу времени.

Четвертая особенность гения – несравненно обильнейшее и многостороннейшее сочетание мыслей, представлений и чувствований, чем у обычного человека, т. е. необыкновенно богатое суждение или ассоциации идей. Эта особенность всецело проистекает из богатства материала в области чувства и представлений.

Кроме того, эти люди, в силу богатства посылок, обладают особенною способностью к обобщениям; в явлениях и обстоятельствах они видят не только таковые, но и следующий из них вывод, что доступно далеко не всем людям.

Отсюда сама собою вытекает пятая особенность гения – оригинальность его выводов, самобытность, творчество, открытие новых законов, явлений, действий и т. п. Чем больше посылок в суждении и чем совершеннее они сочетаются, тем вернее, оригинальнее и неожиданнее будут те выводы, к которым приходят эти люди. Все то, что до сих пор видели люди обычными глазами, при обычных условиях жизни, казалось таким, каким его считали все подобные люди. Но вот явился человек, который, при помощи особенных, ему одному свойственных, чувственных дарований увидел новые стороны предмета, посмотрел на него иными глазами и потому дал новые указания и новые разъяснения, которые с этих пор стали понятными и простым смертным людям. В процессе мышления и открытий гения нет ничего необыкновенного, сверхъестественного и экстраординарного. Каждому его открытию предшествует серьезное, обстоятельное и многостороннее изучение предмета. Гений изучает все прошлое, пользуется несравненно обильнее и богаче настоящим, сочетает его с прошлым и потому яснее и отчетливее провидит будущее, чем все его современники. Совершенно правильным является то мнение, что всякое гениальное открытие имеет в основе своей открытие гения, его предшественника, и, наверное, в будущем послужит основою для гения преемника. Мы обольщаем себя тою мыслью, что ряд гениальных открытий не оставит на земле ничего сокровенного и откроет нам все сущее и будущее.

При таком богатстве мышления и душевной жизни весьма естественно, что гении нередко не могут себе уяснить и понять самых обычных явлений, ибо они смотрят на них более совершенными глазами. Отсюда также понятны и те явления, что гений, по-видимому, нередко впадает в противоречия и непоследовательность с самим собой; но это будет не противоречие и не непоследовательность гения, а непонимание его окружающими. В сущности же гений последователен и прав, но только он держится такого направления и такого образа действий, который простым смертным мало понятен и мало доступен. Его система – собственная система и, действительно, «горе тому народу, который не признает и попирает своих гениев».

Поступки и действия гениальных людей часто кажутся дикими, странными, даже нелепыми и ненормальными, но не потому, чтобы они действительно были таковыми, а потому, что на пути выполнения их плана явились новые обстоятельства и новые сочетания, которые и заставили их переменить направление действия. Не порок и не недостаток в таких поступках заключается, а необыкновенная быстрота сообразительности, живости сочетания, меткость вывода и энергия выполнения, что, разумеется, скорее можно признать преимуществом, нежели недостатком гения.

Гениальные люди не эгоистичны. Их эгоизм заключается в выполнении их идеи. Они живут для своей идеи и своей идеей, вот почему в большинстве случаев их жизненная обстановка не блестяща, да они и не заботятся о ней. Они далеки от мелочей жизни и не интересуются жизненными удобствами.

Существуют направления в действиях и поступках людей основные и побочные, второстепенные. В выполнении основных направлений люди гениальные неуклонно настойчивы и непоколебимо исполнительны и последовательны; во второстепенных же направлениях они, напротив, крайне неустойчивы и изменчивы. Жизнь есть война с вечными и крайне разнообразными переменами боевых позиций. Всякий боец есть полководец, и тот останется победителем, кто, имея ясно и точно определенный план, сумеет в каждый данный момент свою боевую позицию поставить в неуязвимое положение, а последнее требует постоянных изменений и приспособлений.

Нося в себе и ясно сознавая свою умственную и душевную мощь и превосходство, естественно, что в жизни эти люди являются резко выделяющимися, как сознательно, так и бессознательно.

В силу своей необыкновенной жизненной энергии и деятельности такие люди крайне впечатлительны и раздражительны; часто переходят от одного намерения в другое и в этом отношении очень неустойчивы. В силу своей крайней чувствительности некоторые из них очень сильно реагируют на холод, почему любят тепло и могут работать только в тепле, этим объясняется, почему многие гениальные произведения творятся в летние месяцы и в жару. Гениальные люди часто бывают раздражительны, вспыльчивы, своенравны и капризны. Иногда их раздражительность сопровождается нервными подергиваниями, судорожными тиками, судорогами и даже приступами эпилепсии, хотя очень нечастыми и неполными. Обычная жизнь и обычные удовольствия их мало удовлетворяют. Они больше живут своею жизнью и своею деятельностью и в них находят себе удовлетворение. Их деятельность необыкновенно велика, и в ней они не только не находят утомления, а, напротив, вечную поддержку, энергию и удовольствие. К людям они относятся соответственно своим основным жизненным воззрениям. С близкими людьми часто они бывают нетерпеливы и несносны, но не по душевной грубости, а по недостатку терпения и внутренней занятости. Собственно говоря, едва ли этих друзей можно назвать в полном смысле друзьями, alter ego, – так как великие люди стоят значительно выше своих друзей, – могут иметь их значительное количество и относиться к ним одинаково дружески – снисходительно, но не как к равным бессекретным друзьям. Ввиду значительного превосходства гениальных людей над их друзьями, ни тот, ни другие не находят себе удовлетворения. Зато врагов у гениальных людей, несомненно, несравненно больше, чем друзей. Шамфор правильно говорит, что «не так пороки мешают человеку иметь много друзей, как слишком высокие достоинства», ибо, по Бекону Веруламскому, «низшие добродетели встречают со стороны толпы похвалу, средние – удивление, высшие же не встречают никакого сочувствия». Любовь гениям присуща, как и всем людям, но только она проявляется несколько своеобразно. Они не признают в любви осадного положения, а предпочитают натиск и быстрое наступление. Они любят сильно, страстно, очень ревниво, но больше плотскою любовью. В свободные минуты жизни они проявляют любовь всей силою своей природной мощи, причем нередко доходят до геркулесовых столбов нелепости. Любовь Наполеона к Жозефине во время итальянских походов служит тому лучшим доказательством. Такова же была любовь Петра I к Екатерине. В своей любви они не ищут ответа ума и жизненной логики, а страсть и безграничную преданность. Они любят только в свободные минуты, но любят соответственно своей душевной мощи. Их сексуальная жизнь также проявляется урывками, то являясь сильно и страстно, то на время затихая. Иногда эта жизнь вспыхивает одновременно с усиленною умственною жизнью. Чувство любви к детям не чуждо и этим людям; напротив, они их любят нежно и сильно, но только в свободные минуты, так как все их время принадлежит их голове. Пища для них не составляет жизненной потребности, – они едят, потому что нужно есть, и могли бы обойтись без этого удовольствия, если бы это было можно.

Сон непродолжителен. Засыпают они сразу, крепко спят, быстро просыпаются и моментально приходят в сознание. Но в свободные промежутки времени эти люди склонны к дреме во всякое время. Бывают, впрочем, лица, имеющие и плохой сон.

Нередко организм этих людей проявляет физические расстройства различных органов, частью унаследованные, частью происшедшие от небрежного отношения к своему здоровью, но все эти недуги переносятся весьма терпеливо и как бы шутя. Эти люди поражают своею неутомимою деятельностью и переходят от одного рода деятельности к другому как бы шутя, причем самая сильная является для них некоторым отдыхом. Обычные люди не могут следовать за деятельностью гениальных людей, быстро утомляются и даже расстраивают свое здоровье, тогда как они сами нисколько от этого не страдают. Одна из величайших особенностей их натуры – уменье подобрать сотрудников, это не значит, чтобы они всецело полагались на них, напротив, во всем и всюду они проявляют личное участие и содействие. Быстрота, разнообразие и неутомимость их деятельности поразительны, но еще поразительнее то, что эта деятельность во всем в целом является совершенною.

Одни из этих людей работают непрерывно и неустанно, другие, напротив, на время как бы замирают и затем, под влиянием вдохновения, творят, творят непрерывно, пока не изольют всего того, что ими открыто. Явствует, что одни гении как бы постоянно с вдохновением, другие же имеют наитие этого вдохновения и откровения как бы по временам. Последнее явление объясняется очень просто и имеет для себя аналогию и в обычной жизни. Каждому из нас, взявшись за работу, приходилось наталкиваться на такие вопросы, которые сразу не поддаются разрешению. Тогда мы на время вовсе оставляем в стороне вопрос. Но вот проходит две-три недели, месяц и даже два и вдруг вопрос вспыхивает в вашем сознании вполне ясно и определенно и вы его быстро передаете бумаге. Совершенно то же мы видим в творчестве и вдохновении гениальных людей. Этот последний вид творчества принято называть вдохновением, откровением, творчеством, интуицией.

Остановимся на этом вопросе.

В области восприятия у каждого человека кроме сознательно воспринимаемых ощущений существует еще целый ряд ощущений бессознательных, которые, однако, будучи восприняты, хранятся в нервных элементах, очевидно, превращаются в высшие проявления душевной деятельности, сочетаются с сознательными проявлениями, участвуют в процессе суждения и, разумеется, отражаются на умозаключениях и выводах. Этим процессом участия бессознательных ощущений и представлений объясняется то разрешение трудных вопросов, которое мы составляем «вынашиванию» и созреванию. Как этот процесс совершается – трудно сказать, но он совершается и, несомненно, отражается на результатах мышления.

Можно думать, что количество бессознательной продукции, как и степень участия ее у различных людей, будут не одинаковы и различны. Естественно, что у гениальных людей, одаренных богато развитыми и усовершенствованными способами восприятия, и область бессознательного будет несравненно богаче и обильнее, чем у здорового человека, равно как и участие в процессе мышления будет полнее, обильнее и влиятельнее, а равно и влияние его на выводы, заключения и решения будет мощнее и заметнее. Это-то участие «бессознательного» в деле суждения и процесса созидания выводов и заключений и составляет процесс вдохновения, откровения, творчества и интуиции. Это не есть какой-либо особый дар, а только лишь обычное отправление физиологической функции, развитой у гениального человека столь же полнее и мощнее, как и все умственные способности сравнительно с общим уровнем. Так как участие бессознательной деятельности в процессе нашего суждения совершается помимо нашего ведома и нашего сознания, то его участие, сочетание и воздействие в общем процессе ассоциации представляется нам весьма странным и проявляется в виде откровения и чего-то мимовольного.

Наконец, должно упомянуть еще об одной особенности гениальных людей – необыкновенно развитой фантазии и воображении. Процесс фантазирования состоит в воспроизведении образов и картин реальных и действительно нами пережитых, но в сочетании, нами лично создаваемом и управляемом. Поэтому процесс фантазии рисует нам картины, отличные от имеющихся в природе, но, в частности, имеющие реальную основу. В этих образах фантазии особенно мощно и влиятельно участвует область бессознательного. Фантазия присуща каждому человеку, но у одних она проявляется больше, у других меньше, причем многое в данном случае зависит от упражнения и степени развития и участия области бессознательного. Гениальные люди очень часто имеют богатейшую фантазию по природе и весьма охотно в ней пребывают активно. При богато развитой чувствительной области и при таковой же области бессознательного, деятельность фантазии таких людей отличается необыкновенною красотою, разнообразием, обилием и заманчивостью. Никакие жизненные обстоятельства не представят столько интереса и увлекательности, как своя собственная фантазия, и потому естественно, что такие люди увлекаются ею, постоянно предаются ей и избегают участия в серенькой жизненной обстановке. Эта игра фантазии во многом помогает им и в жизненной деятельности, тщательно коррегируя все высоким рассудком, необыкновенною наблюдательностью над всем существующим и горьким опытом.

Вот, в коротких чертах, по моему мнению, душа гения. Она представляет собою необыкновенно мощное, полное и совершенное развитие органов восприятия и усвоения, как в области сознания, так и бессознательного, она обладает необыкновенно быстрым ходом представлений и суждения, столь же необыкновенны проявления суждения по полноте, разносторонности и обилию ассоциации, причем все процессы как восприятия, так и сочетания отличаются чрезмерною ясностью, яркостью и отчетливостью, все, что согревается и пополняется крайне развитою и богатою фантазией, обильно пополняемой областью бессознательного, причем, однако, рассудок всецело царит в этой игре фантазии и каждой мелочи дает должное место и назначение, при таком сочетании сил познавательных и процесса мышления и выводы его будут оригинальными, собственными, своеобразными и отличными от обычных. Центральный нервный аппарат гения отличен от такого же обычного человека, – отличен совершенством построения и отправлений, нежностью и тонкостью, а потому и хрупкостью. При неумелом и неосторожном воспитании, питании, образовании и дурных условиях жизни его можно испортить, повредить, создать болезни, породить крайнюю нервность и даже извращение деятельности – душевную болезнь, но это не есть болезнь души. Гений есть высшее совершенство человеческой природы. Это прогресс центральной нервной системы и ее отправлений. Это передовой человек среди обычных людей, а потому светоч, слава, честь и украшение человечества.