Пейзаж с чудовищем

Глава 6 В роли консультанта

26 мая. За четыре дня до обнаружения тела

– Документы и особенно картографические материалы весьма редкие и ценные. Нам бы не хотелось упустить возможность приобрести их, раз он собирается их продать. Но мы должны быть абсолютно уверены в подлинности этих документов и карт.

Роберт Данилевский, топ-менеджер банка «Глобал Капитал», говорил тихо, но невероятно настойчиво, внушая сказанное своему бывшему однокашнику Сергею Мещерскому.

Они сидели в просторном кабинете Данилевского окнами на Водоотводный канал. Совет директоров и правление банка занимали изящный, отлично отреставрированный особняк девятнадцатого века на Кадашевской набережной. Внутри царил классический стиль, щедро разбавленный стилем хай-тек.

В кабинете, несмотря на теплый майский день, горел камин и работал кондиционер. Данилевский и Мещерский по-царски расположились в креслах у камелька, пили хороший коньяк.

– Константин Вяземский в ходе своего путешествия в Юго-Восточную Азию оставил действительно ценные материалы. Он путешествовал исключительно верхом, в седле. Это девяностые годы девятнадцатого века, – подтвердил Мещерский. – Путешествие заняло у него три года, и он много где побывал: в Индии, Тибете, Китае, Вьетнаме, Лаосе, Бирме. О какой части путешествия идет речь?

– Вьетнам, Бирма – как раз самое интересное. Путевые дневники, а главное – карты местности. Наша финансовая компания хотела бы приобрести все это в свою коллекцию. И я надеюсь на твою помощь, Сережа.

Банк входил в финансовую группу с тем же названием. Мещерского связывали с банком и финансистами из «Глобал» давние деловые отношения – в банке хранился уставной капитал турфирмы «Столичный географический клуб», которой вместе с компаньонами владел Мещерский. Банк держал для них кредитную линию, оформлял страховые полисы, обеспечивал юридическую поддержку. Во времена оны Мещерский устроил для менеджмента «Глобал» немало дорогостоящих экзотических путешествий от Гималаев до джунглей Борнео и вояжей на остров Пасхи. Но все это было в прошлом. Экономический кризис ударил и по финансам. И теперь в «Глобал» старались инвестировать деньги только в беспроигрышные проекты. Покупка предметов искусства, художественных коллекций и антиквариата относилась как раз к этому разряду. Редкие антикварные карты и путевые дневники ценились знатоками.

– Феликс Санин приобрел все это дуриком, – усмехнулся Данилевский. – Хапал на аукционах все что мог, все, на что денег хватало. И раньше хватало на многое. А теперь хватать перестало. И он начал свои приобретения продавать. Понимаешь, Сережа, этот тип относится к той категории людей… ну ты видел его по телевизору.

– Да, – Мещерский кивнул.

Феликса Санина он видел по телевизору. Тот часто мелькал. Телевидение неотделимо от профессии и имиджа популярного шоумена. А Феликс Санин был мегапопулярным шоуменом.

– У него нет никакого образования в общем-то, кажется, только училище эстрадного и циркового искусства. – Данилевский хмыкнул. – Такого знатока древностей и художеств можно в два счета обвести вокруг пальца. Я ему, кстати, верю в том, что он считает все документы и карты Константина Вяземского подлинными. Его могли в этом уверить мошенники. Мы, конечно, перед покупкой назначим экспертизы, но ты сам понимаешь – все это накладно и дорого. Мы заключим контракт с экспертами, оплатим работу, а там все окажется не стоящим выеденного яйца, подделкой. И мы понесем убытки. Поэтому я хочу, чтобы ты для начала сам поехал к нему на Истру в его особняк и посмотрел все лоты, как специалист по старинным картам. И еще то немаловажно, что этот Вяземский – он ведь какой-то ваш дальний родственник, да? Вашей семьи князей Мещерских?

– Очень дальний, – ответил Мещерский.

– Каково это по нынешним временам – ощущать себя потомком князей? – усмехнулся Данилевский. – Аристократические корни. А что? Это ведь тоже капитал, Сережа. По нынешним временам надо стараться и это использовать тоже. Между прочим, когда мы сообщили Феликсу, что в роли нашего консультанта по картам будет выступать князь Сергей Мещерский, родственник того самого Вяземского – путешественника по Азии, он просто начал бить копытом. Мол, давайте, присылайте ко мне вашего князя. У этой категории золотых нуворишей из телевизора, которые родились в хрущобах на окраине Мытищ, остро развито почтение к старой родовой русской аристократии. Почти подобострастие. Так что в его пенатах тебе, Сережа, будет легко.

Мещерский пожал плечами и отпил из большого бокала коньяк.

Оказать услугу Роберту Данилевскому он согласился по двум причинам. Первая – чисто дружеская и деловая. Раз попросили, отчего не помочь хорошим людям? Вторая – чисто коммерческая. За консультацию обещали хорошо заплатить. А деньги и Мещерскому, и его туристической фирме, переживавшей от экономического кризиса жестокий шок, требовались как никогда. Увлечение старинными картами являлось давним хобби Мещерского. И постепенно из хобби превратилось в дело, приносящее кой-какой доход. Если рассматривать консультации как способ подработки, «фрилансерство», то это не плохой и не тяжкий заработок.

– На основании твоего вердикта, если ты определишься с выводами, что это не подделка, а подлинные дневники и карты, составленные Константином Вяземским в ходе его путешествия по Вьетнаму и Бирме в 1892 году, мы назначим все необходимые экспертизы и начнем готовить документы на сделку.

– Хорошо, я поеду к Санину и посмотрю, что у него там за материалы. Конечно, если все это подлинное, то надо покупать, – сказал Мещерский. – Я думаю, это зай-мет немного времени – от силы день-два. Я сразу сообщу тебе, Роберт, о результатах.

Мещерский поставил бокал с коньяком на низкий столик и хотел было подняться с кресла, но Данилевский мягко удержал его.

– Погоди, не спеши. У меня к тебе есть еще одна просьба. Это уже чисто конфиденциально.

– Я тебя слушаю.

– До нас тут в банке дошли слухи, что Феликс Санин собирается продать не только карты Вяземского, но и кое-что еще. И это он собирается выставить на аукцион в качестве лотов.

Данилевский поднялся, подошел к своему письменному столу из полированного ореха и взял с него стопку журналов.

Вернулся и положил стопку на столик перед Мещерским. Это были каталоги зарубежных аукционов – на английском, немецком и шведском языках.

Мещерский полистал их.

– Тут картины, – сказал он. – Я в этом не спец, ты же знаешь. Самый обычный дилетант – музейный ротозей.

– Мне не знания в этом вопросе от тебя нужны. А твои дипломатические способности. Способности князя Мещерского, который даже за глаза производит на Феликса такое неизгладимое впечатление. Умение князя Мещерского убеждать.

– Убеждать? Что-то ты хитришь, Роберт.

– Я сама честность и открытость. – Данилевский захлопал светлыми ресницами. – Я тебе сейчас все расскажу. Речь идет о четырех картинах Юлиуса фон Клевера.

– Это кто, художник? Никогда не слышал.

– Может, и не слышал, но наверняка видел какие-то его работы. – Данилевский снова поднялся, взял со стола свой «Макинтош», открыл, нашел файлы и повернул экран ноутбука к Мещерскому.

На экране возникли картины – пейзажи. Лес, закат в лесу, зимняя дорога, опять лес – ели и сосны, старый парк.

Картина, изображавшая старый парк, показалась Мещерскому знакомой. Да, точно видел в Интернете и не раз среди картинок.

Новый файл – и на экране возникла картина уже другого сорта. Если и пейзаж, то фантастический, мрачный, почти пугающий. Огромные деревья, лишенные листвы, корявые, словно изуродованные болезнью, сучья на фоне тусклого, желтого, разбавленного серым цвета – если это был закат, то среди туч, когда заходящее солнце словно умирает, запутавшись в колючих, растрепанных кронах. А среди деревьев пряталась темная тень – то ли живое существо, то ли демон дерева с сучьями, похожими на вздыбленные волосы, и длинными руками – то ли корнями древесными, то ли когтями, тянущимися к зрителю из этой гнойно-желтой предзакатной тьмы.

– Одна из самых знаменитых картин Юлиуса фон Клевера «Лесной царь», иллюстрация баллады Гете, – сказал Данилевский.

Картина «Лесной царь» вселяла почти осязаемую тревогу, в смешении красок было что-то болезненное, гибельное, не оставляющее надежды.

– Впечатляет, – кивнул Мещерский.

– Не то слово. – Данилевский открыл новый файл. – Это его картина «Забытое кладбище». Он написал ее, выставил в 1887 году в Петербурге и на следующий день проснулся знаменитым художником.

На картине – зимний пейзаж, но какой! Грязный снег, раскисшая дорога упирается прямо в открытые, едва держащиеся на ржавых петлях ворота старого кладбища, окруженного покосившейся каменной оградой. И свет, льющийся из-за ворот, – снова беспредельно тревожный. Зимний закат. Умирание, угасание.

– Стиль фон Клевера – готический романтизм, – комментировал Данилевский, открывая новые файлы. – Хотя мистиком он не был. Таким был делягой! В Петербурге, разбогатев от продажи своих первых работ, открыл модный салон. Набрал кучу учеников из числа молодых мазил. Поставил работу над пейзажами почти на поток – существует множество разных вариантов его знаменитых пейзажей, которые он рисовал уже на потребу публики из чистой коммерции. Его звали в артистических кругах Юлий Юльевич – старший, потому что семейное художественное дело продолжил впоследствии его сын. А также в стиле фон Клевера рисовали все его многочисленные ученики-подмастерья, их называли «клеверками». С самим фон Клевером чего только не случалось: и триумфы на салонах, и продажи картин императорской семье для Русского музея, и финансовые скандалы в Петербургской академии художеств. Но среди всей этой артистической суеты он нет-нет да и выдавал удивительные полотна, такие как «Лесной царь», как «Забытое кладбище» – не знаешь, кто появится в следующий миг из-за этих ворот – вампир на закате солнца или сама смерть с косой. Или вот здесь – «Пруд с лилиями». – Данилевский открыл новый файл.

«Пруд с лилиями» представлял собой классический пейзаж темного, густого, почти сказочного леса с озером-чашей, заросшим крупными белыми лилиями. Свет – мертвенно-зеленый, вода – прозрачная. Мещерский вгляделся в картину. На секунду ему померещилось, что из глубины вод на него смотрит жуткое, обезображенное лицо утопленницы. Среди всех этих лилий, хрупких цветов…

– Не нарисовано, а ждешь чего-то ужасного, – проговорил Мещерский. – Словно это один кадр фильма, а ты ждешь следующего, и вот там как раз и…

– Точно, ты тоже это заметил, – кивнул Данилевский, – некоторые картины Юлия Юльевича фон Клевера рождают странные мысли и поразительные ощущения. Острые, пугающие ассоциации.

– Сильный художник, метафоричный. – Мещерский все еще смотрел на «Лесного царя». – Но при чем тут моя поездка к Феликсу Санину?

– Дело в том, что у Санина есть четыре картины Юлиуса фон Клевера. Это не вариации на одну тему, хотя некоторые и считают их вариациями. Но нет, это просто цикл – четыре картины, объединенные общим названием.

– И что?

– До нас тут в банке дошли слухи, что Феликс Санин собрался эти четыре картины выставить на аукцион одним лотом.

– Его полное право как владельца.

Данилевский отпихнул в сторону свой «макинтош», потянулся к стопке каталогов, пролистал и показал Мещерскому.

– Вот, смотри: «Арт-аукцион, «МакДугалл-аукцион», «Кристи», «Стокгольмский аукцион». «Русские сезоны» – лот номер четыре, «Времена года» – пейзаж кисти Юлиуса фон Клевера, стартовая цена – 95 тысяч евро. Так как фон Клевер и компания его учеников-«клеверков» были чрезвычайно плодовиты на протяжении многих лет, картин на аукционах в достатке. И на большинство пейзажей, за исключением самых знаменитых, цена колеблется в диапазоне от девяноста до ста пятидесяти тысяч евро. Это не так много. Клевера все же считают салонным художником. На его музейные шедевры типа «Лесного царя» цена в разы выше. Несколько лет назад Феликс Санин очень широко тратил деньги, скупая произведения искусства. На «МакДугалл-аукционе» в качестве единого лота он приобрел три картины фон Клевера, каждая по двести тысяч евро.

– Те самые, что он теперь собирается продать? А почему три, когда ты сказал, что их четыре?

– В этом была вся фишка. Там же на «МакДугалл» он почти за бесценок приобрел «клеверку» – картину «Ночь», написанную на холсте. Все приписывали эту мазню ученику фон Клевера Петру Воскобойникову. Она обошлась ему в гроши. Но на таможне, когда полотна ввозили в Россию, они прошли через сканер, и Феликсу Санину сообщили, что под графикой Воскобойникова сканер обнаружил масляные краски. Феликс сразу же обратился к реставраторам и попросил счистить работу Воскобойникова. И знаешь, что там нашли?

– Замазанный шедевр. Киношно-детективная банальность, почти штамп.

– Не иронизируй. Обнаружилась четвертая картина из цикла. О ней долго ходили темные слухи. Якобы фон Клевер написал все четыре картины в Вене в 1893 году, но потом, находясь в болезненном состоянии, в припадке истерии собственноручно уничтожил четвертое полотно. И вот оно обнаружилось благодаря счастливой случайности. И цена всех четырех полотен достигла сразу двух миллионов евро.

– Повезло Санину. Но я-то тут при чем?

– Сережа, я тебе объясню популярно. Санин сейчас уже не тот Феликс счастливый, каким он был несколько лет назад. Кризис дожрал и его со всеми его телешоу. Доходы упали. Его дом на Истре, это его роскошное палаццо, обошлось ему когда-то в жирные времена в двадцать миллионов долларов. Сейчас расходы на содержание дома и налоги его буквально разоряют, обдирают как липку. Он уже тратит деньги со своих банковских счетов, со своих накоплений – мне ли это не знать, как его банкиру. Он начал лихорадочно распродавать то, что даст ему дополнительные доходы. И поможет как-то заткнуть дыры в финансах. Вот эти карты и дневники Вяземского, которые мы собрались у него купить. И четыре картины фон Клевера тоже. Он тебе их непременно покажет, он хвалится ими перед всеми гостями и рассказывает чудесную историю, как они обнаружили четвертую картину из цикла. Эти картины весьма своеобразны. Не каждый решится повесить их у себя в доме.

– Почему? – спросил Мещерский.

– Ты сам поймешь, когда увидишь. Однако есть масса охотников до такого рода живописи, понимаешь? Особых знатоков и любителей. Так вот, у нас есть один клиент. Он не может афишировать себя на аукционе. Вообще не желает прибегать к услугам фирм-посредников на аукционе. У него есть на то причины.

– Судимость?

– Как раз наоборот – не судимость, а принадлежность к… – тут Данилевский многозначительно ткнул пальцем вверх. – Они не любят таких вещей, понимаешь? Но хотят покупать дорогие, редкие, особенные полотна. Так вот, у меня к тебе просьба, Сережа. Раз плебей Феликс Санин околдован твоими аристократическими корнями, когда будешь обсуждать с ним географические карты Вяземского, намекни очень настойчиво, что у тебя, князя Мещерского, есть поручение от одного любителя живописи с неограниченными возможностями. Что он готов приобрести все четыре картины Юлиуса фон Клевера, и при этом неважно, будут ли они выставлены в качестве лота на Стокгольмском аукционе. Их всегда можно будет под надуманным предлогом с торгов снять, когда уже определилась конечная цена. Так вот, ты скажешь Феликсу Санину, что при любой конечной цене твой знакомый – знакомый князя Мещерского – заплатит еще полмиллиона евро сверху.

– Настоящая авантюра, честное слово.

– Не авантюра, а выгодная коммерция. Банк получит свои комиссионные со сделки, ты – если уговоришь Феликса – свои комиссионные. Это намного больше, чем плата за консультацию по картам. Идет?

– Ну ладно. Я попробую уговорить Феликса, если он меня послушает.

– Вот и отлично. Я не сомневался, что могу во всем на тебя положиться. – Данилевский залпом допил свой дорогой коньяк.

– Послушай, ты не сказал мне.

– Что?

– А как они называются, все эти четыре картины Юлиуса фон Клевера?

– Разве? – Данилевский снова широко распахнул свои честные глаза. – Они называются «Пейзаж с чудовищем».