Пейзаж с островом Нево

* * *

Ночь, не наступая, кончилась. Забликовало по стенам от стекол соседней дачи и Женька натянула одеяло на голову, надеясь еще полежать. Под шерстяным пологом там всегда до рассвета мир смутен и тесен. И если покрепче зажмуриться – можно увидеть озеро, полное синевы, и непременно с волной и белесыми барашками. Говорят, озеро было как море, только не соленое…

Ладно, хватит!.. Женька брыкнула ногой, скидывая одеяло, и затащила на кровать ком одежды – детская привычка балованного ребенка. Со штормовки на постель посыпался песок… Теперь без толстой куртки ходить нельзя, хотя в полдень печет невыносимо. Но и не раздеться – иначе сгоришь…

Одетая, Женька осталась лежать – на улице ждать не хотелось. Там наверняка холод и льдом хватануло, распарит только к полудню. Кто-то стукнул костяшками пальцев в стекло. Женька подскочила на кровати от неожиданности, хотя давно ожидала знака. Она подбежала к окну, распахнула раму и перевесилась наружу. Сразу обожгло по-зимнему холодным воздухом. А следом ударило солнце и ослепило…

Коляй стоял под окном прямо на клумбе и выковыривал носком ботинка чахлое растеньице, что пыталось несмотря ни на что жить…

– Долго спишь, соседка, – пробормотал Колька и, передернув плечами, подбросил рюкзак на спине.

– А где твой… как его… Рем?

– Рем на берегу будет нас ждать, у лодки…

Женька выбросила в окно рюкзак и следом выпрыгнула сама.

Коляй презрительно выпятив губы, сунул в рот комок хлебной жвачки. В защитных очках-консервах и надвинутой на брови кепке он напоминал бандита из давних полузабытых фильмов.

– Фляги взяла? – спросил он гримасничая в попытке выковырять жвачку из зубов.

– Целых три.

– А воду?

– Стакан будет…

– Мало для приманки, – заметил Колька.

– Рем пусть воду тащит, а у меня больше нет, – огрызнулась Женька.

– За Ремом ружья.

– А у меня топор!

Когда речь заходила о воде Женька злилась. Все будто сговорились зариться на ее крошечную законную долю и доказывать, что имеют больше прав… И порой ей казалось, что она в самом деле должна уступить, а почему – не понимала.

Они шли прямиком через бывшие огороды. Мелкий чахлый кустарник прорастал там и здесь. Кое-где пытались сажать на неровных горбатых грядках. Повсюду стояли водосборы из ржавого железа. Но отравленный дождь не спасал и все умирало, покрытое будто саваном, помутневшей от яркого солнца пленкой.

Следом за ребятами, не отставая, но и не пытаясь догнать, брел старик в телогрейке и с ведром в руках. За стариком плелась собака. Пес облинял, а розовая голая кожа покрылась темными пятнами и язвами, лишь на хвосте и морде уцелело немного белой шерсти. Старик остановился возле колодца. Пес покорна ждал, вывалив язык и глядя на хозяина преданными слезящимися глазами. Старик зачерпнул ведро и низко наклонившись, понюхал содержимое, а затем с размаху выплеснул под ноги черную густоватую жидкость мало напоминающую воду. Пес поджал хвост и отошел будто провинился перед хозяином. А старик, позвякивая ведром, поплелся дальше к следующему колодцу.

– Дурак! Не понимает, – хмыкнул Колька. – Найдись хоть в одной дыре чистая вода, сюда такая толпень набежит! Дедулю вместе с бобиком раскатают в пыль. А главное – Минводсбыт был бы тут как тут. Пожалуйте: талоны, блатари, трехметровые заборы.

– А вдруг родник пробился, – предположила Женька желая позлить Коляя.

– Родник! Здесь одно дерьмо фонтанирует!..

Через две-три фразы Колька всегда сбивался на грубость и потому больше двух фраз подряд Женька старалась с ним не говорить. Сделав вид, что последних слов не слышала, она достала из рюкзака тюбик защитного крема и принялась намазывать жирную бесцветную кашицу на лицо. Коляй снисходительно хмыкнул и отвернулся.

Садоводство, наконец, кончилось. Они прошли через поваленный забор и углубились в лес, сухой и серый. Лес умер несколько лет назад и его чудом не спалили – пожары вспыхивали среди сухостоя постоянно, а тушить было нечем. Но этот клочок Бог пока миловал. Дачники тайком ходили сюда с топорами – повсюду мелькали кривые пеньки. В лесу почва еще не разогрелась, под ногами то и дело похрустывал ледок. Женька не удержалась и сунула в рот ледышку, но тут же стала плеваться, лед был горьким и влага, растопившись, обожгла язык.

– Ты что, чибик? [1] – Коляй повертел пальцем у виска и почти тут же вскрикнул, наступив на острый, как гвоздь, побег феррапланта.

Постепенно лес поредел и отступил, открывая берег, когда-то песчаный, а теперь покрытый коростой засохшей грязи из которой торчали пучки жухлой травы. Озеро казалось черным, причем, мутно-черным, без блеска. Поверхность едва колебалась, как жирная похлебка в миске. А над озером в бесцветном, лишенном глубины небе, плавал белый слепящий диск.

Рем стоял на берегу возле перевернутой вверх дном старой лодки. Вообще на берегу лодок было множество, но все гнилые. И уж вовсе непригодный валялся на боку, как дохлая рыбина, старый проржавевший катер. Рем, как обещал, принес ружья: одно, огнестрельное, висело у него через плечо, другое – парализатор, стреляющий ампулами со снотворным, лежало возле лодки.

– А, дружище! – крикнул с излишней восторженностью Коляй, и в голосе его проступило жалкое, заискивающее.

Рем обернулся и милостиво кивнул. Он был в белом, вернее, когда-то в белом, а теперь в замызганном и драном костюме. Носил его Рем с таким видом, будто костюм был по-прежнему белоснежным, а широкополая порыжевшая шляпа, которую Рем держал в руках, необходимым дополнением аристократического наряда так же, как и защитные очки в щегольской сетчатой оправе. У Рема были светлые волосы, сухие и ломкие, а лоб и щеки покрывали мелкие гнойнички и язвочки.

– Рем, а ты сам кликуху придумал или предки постарались? – поинтересовалась Женька, желая как-нибудь задеть этого доморощенного аристократа.

– Это обещанный ценный кадр? – повернулся Рем к Коляю.

– Мы дадим ей топорик, – виновато предложил Коляй.

– Можно и пилу, – ответил Рем, приподнял очки и, прищурившись, взглянул на Женьку. Серые с краснотою глаза мелькнули и тут же спрятались за темными стеклами. – А может она сядет на весла?

– Ты во всем так обессилел? – ляпнула Женька, воспользовавшись Колькиной манерой шутить.

Рем удивленно приподнял брови и покачал головой, а Колька заржал.

– Ладно, беритесь за лодку, – махнул рукою Рем и водрузил на макушку облезлую свою шляпу. – Отплываем… А то всех страшасиков провороним…

Лодку лениво приподнимал поток черной жижи, которую по привычке еще называли «волной», хотя озеро лишь лениво булькало, выстреливая вверх фонтанчики грязи. Николай старательно погружал весла и лодку рывком швыряло вперед, а потом она лениво проседала на густой, но одновременно плохо держащей «воде»…

– Дерьмо пополам с нефтью… Мистер и мисс, в один прекрасный момент мы провалимся в эту жижу, как в Бермудах… – рассуждал Колька.

– На ртуть и свинец тоже не скупились, – заметил Рем. – Но все клянутся, что этот коктейль получился сам собой…

Солнце поднялось уже высоко, и почти внезапно холод сменился жарою. Явственно ощущалось, что каждый новый поток воздуха жарче предыдущего и смрад, идущий от озера, все усиливался. Люди, как рыбы, которых больше не было в озере, раскрывали рты, задыхаясь.

– Все, больше не могу, – пробормотала Женька и, содрав штормовку, осталась в одной футболке.

– Зря, – заметил Рем с сожалением и, приподняв очки, вновь бросил на нее пристальный взгляд в упор. – Поджаришься…

– Плевать… – Женька блаженно откинулась назад, ощущая приятное жгучее покалывание на щеках и шее. – Это наше солнышко, родное, мы его пока не изгадили… Я верю в хорошее, – заявила она, предвидя насмешки, но не в силах остановиться. – Мы еще доживем до того денька, когда озеро станет синим. И будем купаться. Через двенадцать лет вся вода сменится, а через двадцать четыре…

– Ты помрешь к тому времени, если будешь загорать, – заржал Колька.

– Какие двенадцать лет! Какие двадцать четыре года! – возмутился Рем. – Водообмена нет! Вся площадь обора озера, уделана напрочь. Ты собираешься сидеть и ждать двенадцать лет, а ты хоть знаешь, что в озеро не поступает ни капли чистой воды? Что мало-мальски пригодную воду к нам вообще не пропускают, а потребляют сами?!

– У, сволочи! – сделал свой вывод Колька.

– Кто сволочь-то?! Мы и есть сволочи, – крикнула Женька в порыве самобичевания.

– Ты – может быть, а я нормальный, – парировал Колька. – Страшасик! – Рем ткнул пальцем в серое пятно, что пузырилось на черной поверхности. – Туда, скорее!

Колька схватился за весла, а Рем за ружье. Женька, не дожидаясь приказа, полезла в рюкзак за топориком… Внезапно ей захотелось нырнуть под банку и, сжавшись в комок, переждать охоту. Стрелять… Рубить топором… Ох, нет!..

«Возьми себя в руки, идиотка! – приказала себе. – Там вода…»

Мысль о воде заставила ее выпрямиться и впиться глазами в черную, лениво вздрагивающую поверхность. Ну, где же страшасик? Вокруг – ничего, лишь хлопья серой нетающей пены. И вдруг вскипел грязевой фонтан, несколько струй, будто нарочно, ударили в людей и окатили с головы до ног, и почти перед самым носом лодки вынырнула тупая, вся в наростах и бородавках голова с крошечными глазками под кожистыми козырьками-надбровьями. Зверь повертел головой и выпростал на поверхность широкую пелерину. Лиловая с розовыми прожилками мантия распласталась на черной глади. Края мантии вытягивались, образовывая щупальца, и тут же исчезали. Рем вскинул ружье и выстрелил. На фоне серого нестерпимо брызнуло алым, страшасик пронзительно взвизгнул и вцепился в бок лодки множеством мгновенно выросших щупалец. Лодка накренилась…

– Руби! – крикнул Рем.

Но Женька, по-детски брыкаясь ногами, полезла по другому борту лишь бы подальше от этих щупалец, что переваливались во внутрь и скользили, присасываясь к дереву. Николай попытался выдернуть весло из уключины, но оно застряло и лопасть лишь взбивала пену вокруг страшасика. Рем выстрелил еще раз в упор. Неожиданно щупальца превратились в два тугих жгута; две уродливые тонкие руки захлестнули Рема, будто обняли, бледно-розовые, похожие на жадные младенческие рты, присоски впились в плечи и грудь. Рем рванулся и закричал. Крик его был чем-то похож на крик страшасика – такой же пронзительный, полный отчаяния и боли, такой же гневный…

Тут Женька опомнилась наконец. Завизжав, она размахнулась и рубанула топориком по мантии страшасика, потом еще и еще раз… Струя воды ударила ей в лицо, и от неожиданности Женька задохнулась. А мантия на глазах стала опадать, щупальца превратились в дряблые лиловые клубки, на которых пузырилась розовая пена, они отвалились сначала от Рема, потом соскользнули с борта и с громким хлюпаньем исчезли в черной жиже. Следом нырнула бородавчатая голова, будто провалилась. А на поверхности закружились прозрачные струйки с красными разводами…

– Дура! – набросился на девчонку Коляй. – Кто рубит мантию?! По щупальцам надо, по щупальцам! Всю воду загубила. Так бы туша на плаву осталась, а теперь… Женька провела ладонью по лицу, посмотрела на мокрую ладонь, потом себе под ноги… Драгоценная прозрачная вода из мантии страшасика смешивалась с черной жижей на дне лодки. Коляй схватил пустую флягу, вырвал зубами пробку и попытался спасти хоть немного воды, но во фляжное горло тут же хлынула черная муть. Николай выругался и отшвырнул флягу.

– Прекрати, – брезгливо скривил губы Рем и, расстегнув ворот рубашки, стал растирать шею и грудь. На грязной коже виднелись красные точки укусов. – Ведешь себя как баба. Парализатор под боком, а ты в весло вцепился, как в мамашин подол…

– А ты… – прошипел Колька, но договорить не успел – за кормой опять вспенилось серое пятно.

Николай, не отрывая взгляда от булькающей массы, нащупал весла… Рем вскинул ружье, заранее беря на мушку пятно…

– Не надо! – завопила Женька, ощутив внезапно всю чудовищность и ненужность этой охоты. – Не стреляй!

Она заткнула уши и затопала ногами, разбрызгивая черную жижу на дне.

– Не тряси лодку, идиотка! – набросился на нее Николай.

Но страшасик так и не вынырнул на поверхность, серое пятно успокоилось, фонтанчик посреди него исчез и на его месте расплылся алый круг.

– Утонул… – проговорил без всякого выражения Рем и опустил ружье. – А в нем литров тридцать воды…

Женька запрокинула голову. Там, в вышине, казалось, уже не было воздуха, а лишь пустота, и в ней плавилось сошедшее с ума солнце. Под его лучами озеро парило и от едких испарений щипало глаза и горло.

– К берегу греби, – негромко приказал Рем.

Даже под защитной биомассой было видно, что его лицо посерело, а на лбу проступили крошечные пузырьки пота.

– Что же это… с пустыми руками? Такие бабки упустили!..

– К берегу, – повторил Рем, будто не слышал Колькиных возражений.

Лодка качнулась и Женька невольно ухватилась за борт. Что-то скользкое, липкое обвилось вокруг руки. Женька завизжала и отдернула руку. Небольшой, серый с лиловым комок, похожий на пакет с биомассой, шлепнулся ей на колени. Нет, это был конечно не мешок, а маленькое, начинающее жить существо, похожее на поросенка, с зачатками лап, тоненьким хвостиком и кожистым воротником вокруг шеи. Из этого воротника тут же потянулись лиловые щупальца, норовя уцепиться за колени, но плотная ткань брюк не давала…

– Надо же… Малявка… – изумился Коляй и привстал, отыскивая что-то глазами.

– Ты что? – спросила Женька, пугаясь его хищного взгляда.

– Топорик где? – пробормотал Коляй, наклонясь и шаря под банкой.

– Фиг тебе, понял, – крикнула Женька, прижимая страшасика к себе. Детеныш тут же с радостным хрюканьем присосался к руке. Пришлось хлопнуть его по голове. Поросенок рассерженно взвизгнул, но руку отпустил. Женька вытянула за рукав свалившуюся на дно лодки штормовку и завернула страшасика так, что наружу высовывалась одна тупая бородавчатая мордочка с любопытными крошечными глазками.

– Ты что, думаешь страшасик лично тебе достался? – поинтересовался с ехидностью Колька и неожиданно вскинул парализатор.

– Вода у нас общая…

– Оставь ружье, – Рем поднял голову и взглянул на Коляя, болезненная усталая гримаса передернула его лицо.

Но Колька лишь презрительно хихикнул в ответ. Рем повернулся и будто через силу выбросил руку вперед… Николай скорчился и осел на дно лодки. От его падения старая посудина качнулась и зачерпнула бортом. Струи черной грязи медленно потекли по дну. Поросенок-страшасик дернулся, повел морщинистым носом и вдруг, вытянул щупальца, всосал черную струю с громким чмоканьем.

– Видали, а?! – торжествующе крикнула Женька. – Рем, ты видел?!

А страшасик уже слизывал новую порцию. Длинные щупальца усердно всасывали черную жижу и проглоченное толчками передвигалось к раздувшейся гортани…

– Жрет дерьмо, а с… водой, – со злобой пробормотал Коляй и демонстративно отпихнул ногой парализатор подальше.

– Так не пей его воду! – с обидой выкрикнула Женька и повернулась к Рему. – Неужели нельзя ничего придумать – орать воду не убивая?

– Америку открыла! – перебил Коляй. – Рем сам со станции биологической очистки. Там целое стадо этих самых твоих любимых страшасиков, а воды он не видит, на озеро едет охотиться…

– Это правда?

Рем кивнул.

– Но почему… Почему нельзя ловить их живыми?!

Рем не ответил, выгреб из-под банки ржавое ведерко и принялся отчерпывать черную жижу со дна.

– Отберут… – сказал он глухо, будто не Женьке, а так в пустоту…

Тут Колька рванулся вперед и попытался вырвать из Женькиных рук страшасика, но поросенок оказался проворнее – выскользнул, как кусок мыла и прыгнул за борт, оставив людям перепачканную штормовку…

А лодка вновь качнулась и черпнула бортом…

Как они добрались до берега, Женька не помнила. Она совершенно отупела от жары и наглости слепящего солнца. Когда лодка ткнулась в берег, она, как во сне, перелезла через банки и, наконец, шагнула на твердую, будто каменную корку. Прошла несколько шагов, волоча за собой рюкзак и штормовку. Остановилась. Больше всего сейчас хотелось холодной воды, а потом, напившись вволю, забраться дома в самый дальний угол и лежать не двигаясь, забывая все сегодняшнее – пальбу, озеро и страшасиков…

– Отдай рюкзак, – прохрипел на ухо Колька.

Она не сопротивлялась и покорно выпустила лямки из рук. Колька отбежал на несколько шагов и высыпал содержимое рюкзака на землю. Со злобой разбросал ногой барахло и выхватил из скомканного тряпья крошечную алюминиевую флягу на стакан с той приманчивой водой, которую непременно, отправляясь на страшасиков, берут с собой. Коляй крутанул пробку и, отшвырнув ее, запрокинул голову. Вода в два или три толчка влилась в рот до последней капли, обмывая воспаленную гортань. В следующую секунду пустая фляга упала на песок. Николай, даже не взглянув на своих друзей, зашагал к серому иссохшему лесу…

– Что же ты… Останови его… – Женька в растерянности повернулась к Рему.

Тот у же перекинул через плечо оба своих ружья и тоже собирался идти.

– Это ваши дела, – сказал кратко.

– Какие дела! Какие такие дела! – возмутилась Женька. – Нет у меня с ним никаких особых дел… Он воду украл… Ты что не видел?!

Рем не ответил, пожал плечами, повернулся и пошел. Женька попыталась догнать его, но дыхание тут же прервалось, перед глазами поплыли красные и синие круги.

– Стой! – крикнула она со злобой. – И ты что, больше не возьмешь меня с собой?!

– Конечно, нет, – ответил Рем, не оборачиваясь. – Какой из тебя охотник… Да ты и сама не хочешь…

– Постой! – Женька опять задохнулась. От усталости веки сами собой закрывались и она не могла разглядеть, здесь Рем или ушел.

– Зачем тебе вода? Ведь норму выдают… Зачем убивать?..

– А тебе зачем вода? – отозвался Рем.

«Мне надо!» – хотела крикнуть Женька, но крика не получилось. Она с трудом разлепила глаза. Рем брел по берегу уже далеко – не докричишься. «Мне надо много воды, потому что я – это я, а ты…» Ей казалось, что Рем ударил ее и боль от этого удара растекается по телу, проникая в каждую клеточку… Как просто спросить другого и невозможно себя… А-зачем-тебе-вода?

«Вода, чтобы пить…» – пробормотала Женька и пошатываясь побрела к лесу. Хотелось скорее укрыться от солнца. Доползти до дома. А там ни капли воды… Всю обменяла на модный защитный комбинезон цвета хаки… Понадеялась на удачу, на охоту. Комбинезон – на страшасика, вот так… Женька остановилась возле ржавого катера. Под рыжим боком скопилось немного тени. Женька нырнула в фиолетовое пятно и блаженно прикрыла глаза. Немного отдохнуть и… Внезапно она провалилась в сон. Золотой, полный тепла, лежал песок. К ногам вкрадчиво подкатывалась прозрачная волна, чтобы тут же отхлынуть и уступить место другой… Озеро лежало синее, полное глубины и белые барашки вскипали на ребрах волн. Женька разбежалась и с размаху бросилась в воду… Вода плеснула в рот, нос… Вода почему-то была теплой, горячей… Но это была вода…

Женька открыла глаза и тут же зажмурилась. По лицу стекали теплые капли. Вновь здесь, наяву, кто-то брызнул ей в лицо водой. Задыхаясь, она ловила капли губами…

– Еще… – шептала, не понимая, что происходит, но наслаждаясь, наслаждаясь бесконечно…

Рядом кто-то негромко хрюкнул. Женька, опомнившись, резко повернулась. Рядом с ней в фиолетовом теневом круге сидел страшасик – тот маленький поросенок, ее найденыш…

– Ты?… – удивленно протянула Женька и погладила бородавчатую серую голову. Воротник страшасика задергался, распушился, два или три отростка вытянулись вперед и из одного прямо в рот ударила струйка воды…

– Ух, – выдохнула Женька, глотая воду и подхватила страшасика на руки, будто собачонку.

Поросенок вцепился щупальцами в руку, но тут же отпустил, виновато хрюкнув.

– То-то же, – засмеялась Женька, отирая мокрое лицо и оглядываясь с опаской – не видят ли их. – Я тебя заберу к себе, – сообщила доверительно на ухо зверю.

– Сейчас заверну в штормовку и спрячу в рюкзак. Будешь жить у меня в комнате под кроватью. Никто не догадается, честное слово…

Держа поросенка на руках она кинулась бежать, не обращая внимания на невыносимо слепящее солнце и черную жирную гладь мертвого озера. Озеро будет синим, когда-нибудь, не скоро, но будет…

– Девушка, остановитесь! – голос настиг и ударил в спину.

Женька замерла, прижимая страшасика к себе. Еще не оборачиваясь, угадала, кто это. «Беги, глупый», – шепнула она на ухо поросенку и выпустила его из рук. Тот побежал смешно перебирая короткими лапками. Но парень в форме береговой охраны в два прыжка догнал страшасика и схватил за загривок.

– Страшасиков, значит, ловим… Ну-ну… А знаешь, что за это бывает?.. – отечески-осуждающе сказал второй, подходя. Он был не молод и толст, в новой, но уже перепачканной чем-то жирным форме. У охранника не было лица; кроме форменной рубашки и массивных очков, он носил серую тряпку, закрывавшую всю нижнюю часть головы.

– Я никого не ловила, – пробормотала Женька, с невольным страхом оглядывая человека-невидимку. – Мы так… играем…

– И врем так глупо!.. – вздохнул охранник и тряпка вздулась пузырем. – Придется взять тебя на заметку, – он снял с пояса диктофон. – Второй раз попадешься – тюрьма… – и он вновь вздохнул.

– Я играла, – упрямо повторила Женька. – И не собиралась никого убивать…

Но охранник не слушал и что-то бубнил в микрофон информатора. Тем временем молодой ловко запихал страшасика в сеть и с довольным видом приближался к ним, помахивая авоськой.

– Почему вы его не отпускаете? – спросила Женька, подозрительно переводя взгляд с одного защитника природы на другого.

– По инструкции пойманный страшасик помещается в изолятор, – сообщил человек-невидимка и его напарник нагло ухмыльнулся. – Итак, милая моя, фамилия, имя, год рождения, индекс карточки… – после каждой фразы он тяжело вздыхал, переводя дыхание, а Женька не могла оторвать глаз от сетки, в которой беспомощно дергался поросенок. Уплывала синяя мечта об озере. Черная мертвая гладь навсегда замерла по левую руку, распласталась до самого горизонта…

Надиктовав, пожилой спрятал диктофон, и пробормотал что-то душеспасительное на прощание. Повлажневшая от дыхания тряпка на лице, то прилипала к щекам, то раздувалась… А молодой уже ушел далеко и все забирал правее, подальше от озера, ближе к мертвому лесу. Пожилой, выполнив свой долг, заспешил следом, тяжело переваливаясь при каждом шаге. «А может он не пожилой вовсе, а просто отечный и больной?» – подумалось Женьке. Сама не зная зачем, брела она за ними следом по направлению к базе охраны и возрождения озера.

Рем поднял жалюзи на окнах. Солнце уже садилось и красный закатный свет наполнил комнату. Бок биостанции загораживал часть окна и теперь казался черным на фоне заката. Рем вычистил ружья и спрятал их в вместительный фанерный ящик из-под приборов. «Сшиватель лазерный универсальный», – значилось на яркой этикетке. Он задвинул ящик под пустующую кровать, неприличную в своей скелетоподобной наготе и уселся на диван. Пружины тоскливо всхлипнули и что-то острое кольнуло в бок. Рем наморщил лоб, пытаясь вспомнить, что он должен сделать еще. Обо всем, вокруг думалось лишь половиной сознания, вторая – намертво прилепилась к шкафчику, где хранились сухари и две банки консервов, а главное – фляга с водой. Порой Рему начинало казаться, что она полна до краев, хотя утром оставалось не больше двух стаканов. Вернувшись с охоты, Рем выпил половину и теперь… Он облизнул пересохшие губы. Странно, но он совершенно забыл, когда должен получать воду. Укусы на плечах и груди воспалились. Несколько раз Рем обхватывал голову руками и так сидел неподвижно, пытаясь сладить с нетерпимой болью в висках и затылке. Он был уверен, что у него жар, но он не был уверен, что врач придет, если вызвать его… То есть – наверняка не придет.

Больным положен дополнительный талончик на воду, а талончиков этих у врачей давно нет…

За стеной слышались голоса. Кто-то веселый, куражась, выкрикивал:

«В пещере каменной нашли бочонок водки…»

Остальные хохотали, подпевая. Сквозь фанерную перегородку общаги слышался даже скрип кровати, громкое чмоканье и бульканье разливаемой жидкости. Разумеется, там пили не воду, а кое-что покрепче. Там пировал Валька-Водник. Можно, конечно, сходить к нему на поклон, можно, но…

Рем перегнулся через подлокотник дивана и включил телевизор. На розовом фоне возникло ярко раскрашенное одутловатое лицо дикторши. Она говорила слащаво и нараспев:

– …природа, наш Всевышний, не оставила своих детей в беде и создала для спасения новый вид, позаботилась о неразумных детях своих… – Рем выругался и пропустил несколько слащавых фраз. – Но и люди со своей стороны не оставляют усилий… удалось, наконец, решить вопрос о сохранении уровня воды в озере… Из-за сокращения природных вод…

«Они все еще называют эту гадость водой», – отметил про себя с некоторым злорадством Рем.

– …полное закрытие дамбы обеспечило подъем воды в озере до шести с половиной метров над уровнем моря… – продолжала дикторша с воодушевлением. – В условиях замкнутого бассейна, по мнению ученых, произойдет усиленное размножение страшасиков…

Тут радостно и торжественно заиграла музыка и стали показывать службу. Церковь была переполнена. В тусклом и плотном воздухе мерцали сотни красных огоньков. Голос священника невнятно и гулко рокотал рад толпой. «Спаси и помилуй!» – вырвалось внезапно из общего хора, пронзительное, отчаянное, как крик раненого страшасика, там, на озере… Бог с огромной фрески смотрел вниз гневливым оком с красными воспаленными веками. Может он тоже был болен, как земля и озеро. А может он плакал там, у себя наверху, не зная, как спасти, потому что сначала надо вразумить…

Рем не выдержал и выключил телевизор. Звуки из-за стены вновь проникли в комнату. Там двигали стульями, шаркали подошвами – ребята уходили. Комок смеха выкатился в коридор. Кто-то без стука рванул Ремову дверь.

– Мы на толчок, – сообщил знакомый голос, переполненный уверенностью в успех. – Сегодня можно хапнуть мясца… Что вы, Рем Андреич, скажете насчет мясца, а?

Рем почувствовал, как ненависть клубком вертится и подпирает к горлу от одного звука этого голоса. Но он сдержался и поднял голову, переводя дыхание, будто задыхаясь. Веселая Валькина физиономия кирпичного оттенка с белыми прожигами скалилась двумя рядами ослепительных фарфоровых зубов. Потом на секунду Валькина рожа превратилась в обжаренный до коричневой корочки кусок мяса… Рот наполнился густой слюной, Рем отвернулся и сплюнул на пол.

– Никак пустой? – наигранно изумился Валька. – Рем, тебе это непростительно. Понимаю, Коляй – балбес, а ты… – он сделал значительную паузу.

«Значит, уже все знает от Кольки», – с тоской подумал Рем.

– К тому же надо помнить о долге. Пять литров…

– Но позавчера было только три! – вскричал Рем.

– Так это ж позавчера, мой милый… С позавчера знаешь сколько воды утекло…

Рем стиснул зубы. Вальку надо было перетерпеть, как головную боль.

– Чего ты хочешь?

– Сам знаешь. Ну, напрягись… Головка бо-бо, я понимаю.

– Стимулин, – пробормотал Рем, с трудом вытолкнув из горла это слово…

– Вот видишь, вспомнил, – закудахтал Валька тоненьким голоском, столь неуместном при его большом и красивом теле. – Ну, давай, неси скорей, это совсем не больно…

Рем свесился с дивана и вытянул за угол свой ящик, запустил руку внутрь и стал шарить.

– Вишь какой у него сундучок знатный, – хмыкнул Валька.

Рем достал полиэтиленовый мешок, наполненный до половины белым порошком и связанный узлом у горловины. Помедлив, он взвесил его на руке, потом лениво размахнулся и бросил. Валька поймал.

– Ну ладненько, – проблеял он. – Считай, два литра отдал. Осталось три, – и толкнув хилую дверку плечиком, исчез.

«Гад», – прохрипел Рем и вскочил. Пинком ноги сбросил крышку с ящика, схватил ружье и вылетел в коридор. Но там уже никого не было, даже шаги стихли, как будто Валька и его дружки мгновенно испарились…

Рем вернулся к себе, ненависть ушла мутной пеной вместе с Валькиным исчезновением, а следом камнем навалилось бессилие.

«Сдохну, а воды брать больше не буду… получу и отдам всю до капли, сдохну, но отдам…» – «Не отдашь, – усмехнулся тут же второй, ехидный и склизкий голос. – Потому что в самом деле сдохнешь тогда…» – «Сбегу! – хотел крикнуть Рем. – Уеду домой или вообще – куда глаза глядят… Валька не найдет…» – «Ерунда, этот где угодно достанет, хоть здесь, в общаге, хоть со дна озера… И дом не спасет».

Мысль о доме тут же сцепилась с мыслью о Сашеньке, а та повлекла мысль о воде – чистой, прозрачной, такой, какая бывает в воротниках у страшасиков. Ее можно видеть, когда везут в прозрачных герметичных бутылях с дойки… Тысяча литров ежедневно в экологическую комиссию. А ему для Сашеньки надо литр в день и тогда пройдут эти страшные мешки под глазами и отеки на ногах. Ну и для матери немного, Вальке отдать, ему, Рему вдосталь напиться. Одного бы страшасика за глаза хватило… А он, скотина, утонул вместе с водой – ни себе, ни людям, как говорится… Рем затряс головой. Завтра он такого не допустит, завтра он приволочет целехонькую тушу к берегу… Нет, две, нет, три… Сознание начало мутиться и тут он услышал рев страшасиков. Сначала ему представилось, что он на озере с ружьем гонится за добычей и лодка летит над чернотою мертвой «воды», разрезая вялую волну и гребень разваливается, как жидкий недопеченный хлеб и дрожит… Потом Рем понял, что кричат страшасики на ферме во время вечерней дойки…

В дверь негромко стукнули… Валька вернулся, что ли?

Выполз, как таракан, из потайного угла и явился вновь позубоскалить…

– Завтра разочтемся! – крикнул Рем, вскакивая.

Но тот, за дверью, не ушел, а вновь постучал, резче, настойчивее…

– Ах, ты! – Рем рванулся к двери и с силой распахнул.

На пороге стояла Женька, держа в руках что-то завернутое в штормовку. Она по-прежнему была в одной футболке и руки ее обгорели до красноты сырого мяса. А сверток в руках чем-то напоминал укутанного ребенка… Неужели? Рем и сам понимал, что догадка нелепа и пути Сашеньки и Женьки никак пересечься не могли, но… Рем отступил, пропуская Женьку в комнату. У нее было зареванное опухшее лицо. Она прошла, будто не видя Рема, огляделась, но без любопытства, мельком, и положила сверток на диван поверх серого ветхого белья, сбитого в кучу…

– Смотри, – проговорила она тихо, все еще не оборачиваясь к Рему и отбросила полу штормовки. Только теперь Рем заметил, что зеленая ткань измазана бурым…

На штормовке, неподвижный, лежал страшасик. Он был еще жив. Его серый в бородавках бок вздымался от трудного дыхания. Но вокруг шеи теперь топорщились не один, а два воротника с пурпурными неровными краями – кровь свернулась черными блестящими комочками, тянулась алыми тягучими нитями… Кто-то вспорол воротник по периметру в бессильной злобе, не найдя воды…

– Сделай что-нибудь, – попросила Женька пустым усталым голосом.

– Кто это сделал? Колька? – спросил Рем, невольно морщась.

– Нет, парни из береговой охраны отобрали у меня… и… – Женька по-старушечьи подперла кулачком щеку и попросила: – Сделай что-нибудь…

– Что я могу?! – огрызнулся Рем, испытывая в этот момент ненависть ко всему миру: к черной туше озера, к истекающему кровью страшасику и кровавому закатному солнцу. – Я же не врач, не ветеринар… Я специалист по оборудованию…

– А, ты можешь только убивать, – уязвила Женька.

Рем сжал кулаки, будто собирался ее ударить.

– Ну хорошо, – с внезапной легкостью он согласился. – Я могу кое-что, только гарантий никаких… – Женька с готовностью привстала. – Забирай своего поросенка и за мной, только тихо.

Яркий красный свет сменился обессилевшим лиловым. Солнце нырнуло за черный срез сухостоя и мир очень медленно неохотно угасал. Здание биостанции с двумя массивными, похожими на крепостные, башнями, безмолвствовало: все сотрудники, которым положено дежурить и работать сейчас, сбежались смотреть на вечернюю дойку. Со стороны «коровника» доносился рев страшасиков, человечьих голосов и злобное урчание техники.

Рем сделал знак Женьке и торопливо, почти бегом, направился к боковому входу – широкой, обитой железом двери, на которой краской в двух местах было написано: «Виварий». Они вошли, и в темноте, на ощупь, двинулись по коридору. В бетонном мешке, разрезанном полосками тусклого света, стоял тяжелых запах, который всегда царит в зверинцах, где, предназначенное для свободы, держат в неволе зверье. Впрочем, запах почти не беспокоил людей, за высокими загородками, кто-то ворочался и тяжело дышал.

Она крепче прижала поросенка к себе и тут же почувствовала, как теплая струйка страшасиковой крови течет по животу…

– Рем, скорее, – взмолилась она, содрогнувшись всем телом.

– Тише ты, – огрызнулся он и наконец включил свет.

Они стояли в небольшой комнате с множеством шкафов по бокам. Одна из стен была прозрачной и там, за стеной, еще неосвещенная, находилась мастерская с множеством приборов, крашенных белой с синевой краской, и диковинным агрегатом, висящем на массивном кронштейне, чей длинный хобот был оплетен прозрачными трубками и гибкими металлическими лентами.

– Поторапливайся, – буркнул Рем и вытащил из шкафа пакет грязного белья: простыню, шапочку в бурых пятнах и такой же замызганный клеенчатый фартук. Женька невольно покосилась в угол, в сторону раковины. Порыжелый фаянс, а над ним кран с открученной головкой – даже технически пригодной воды здесь давно не было и не скоро будет.

– На, привяжи зверя, – приказал Рем и сунул Женьке ком грязных разорванных вдоль бинтов. – Не бойся, все стерильно, знаешь как теперь дезинфицируют? Несут наверх, на крышу, и в полдень ультрафиолет все сжигает… – Рем то ли кашлянул, то ли рассмеялся, и включил свет в операционной.

Женька вошла и осторожно положила страшасика на стол, покрытый прожженным в нескольких местах пластиком.

– Погоди, поднимай обратно, – спохватился Рем и, притащив бутыль с желтой, остро пахнувшей жидкостью, принялся протирать стол, затем обтер перчатки и, поколебавшись, – заодно кнопки на пульте управления агрегатом.

Женька привязала крошечные лапки страшасика к специальным крючкам на краю стола и прикрыла тельце простыней, оставив лишь воротник и голову открытыми.

– Рану надо продезинфицировать, – сообщил Рем, сознавая, что от всех его действий разит чудовищным дилетантизмом, но старался принять вид уверенный и ученый. – Но лизолом нельзя… кажется. Там, в предбаннике есть перекись… Принеси… – приказал Женьке.

– А наркоз? – спросила она неуверенно.

– Это не больно… Совсем… – уже произнеся эти слова он сообразил, что слово в слово повторяет Валькину фразу с той же интонацией и ухмылкой.

Рем схватил ком нечистой ваты, плеснул на нее перекисью, потыкал по запекшимся краям страшасикова воротника.

– Ну ладно… – Рем отшвырнул вату и взялся за рукоятки сшивателя.

Мысленно он перекрестился и даже мотнул головой крест-накрест. Затем решительно ткнул в кнопку «включение». Внутри хобота что-то взвыло, а на лицевой панели загорелись два зеленых индикатора, как два хищных глаза. Рем снял сшиватель с кронштейна и тот повис на упругом держателе. В собственных руках прибор был вовсе не так послушен, каким казался в руках хирурга – упругий держатель все время тянул вверх. Наконец Рем приблизил конец хобота к страшасикову воротнику и нажал кнопку «импульс». Красный луч выскользнул и уколол край распоротой плоти.

– С Богом, начали, – пробормотал Рем и передвинул прибор.

Вновь короткий разряд прошил живую плоть и соединил. Пот, выступивший на лбу от напряжения заливал глаза. Со злобой Рем провел перчаткой по лицу… Тут же сшиватель выскользнул из рук и подскочил наверх, а Рем буквально взвыл от боли, – где-то в складках старых задубевших перчаток сохранилась капля дезинфицирующей жидкости.

– Воды!..

Перед глазами его расплескались красный, зеленый и синий потоки. Они разбивались на капли и сжигали все вокруг до основания, до конца, до истока…. Воды!.. Одну каплю, ради Бога!.. Рем не сразу заметил, что по щекам его стекают слезы…

«Вот она, вода… – подумал Рем. – Я плачу – значит я могу еще существовать…» Он дернул ртом в попытке улыбнуться и боль отступила. Рем с трудом приоткрыл глаза. Раньше ослепительный, свет поначалу показался тусклым. Страшасик едва угадывался серым пятном. Рем нашел сшиватель по зеленым огонькам и, уцепившись за одну из ручек, притянул сопротивляющийся агрегат к себе. Женька стояла напротив него, прижимая руки к груди. Казалось, она молилась…

– Ну ладно, продолжим, – пробормотал Рем и почти наугад нажал кнопку на панели.

Будь он профессионалом, то перевел бы сшиватель в автоматический режим. Но то, что он умел делать хорошо – шло во вред и зло, а крошечное добро приходилось творить неумелыми руками… Проверять каждую точку сварки на экране, где высвечивалась цветная картинка страшасикова воротника со всеми переплетениями сосудов и нервов и, как точка прицела, скользила, подрагивая, отметка лазерного искателя…

«В пещере каменной нашли бочонок водки, – незаметно для себя напевал Рем и добавлял: – А лучше бы воды…»

Он закончил «операцию» часа через три и, выключив сшиватель, бросил покровительственно: «Отвязывайте, ассистент», – будто был на сцене и играл роль знаменитого хирурга…

Когда они вышли из вивария, наступила блеклая, лишенная темноты ночь. Ее по-прежнему называли «белой», хотя теперь этот эпитет почти исчез из разговора – в нем таился упрек…

– Все равно твой поросенок сдохнет, – сказал Рем и странно улыбнулся, будто наслаждаясь бессмысленностью своих усилий.

– Почему? – жалобно спросила Женька.

– Ему вода нужна. А в нем сейчас ни капли. Думаешь, страшасики ради нашего спасения воду вырабатывают… Как же… Дойщикам приходится попотеть. Если страшасик сам из них кровь не высосет… Это еще те звери, – он сделал ударение на последнем слове.

– А мой страшасик поливал меня водой!

– Тебя он принял за свою… – засмеялся Рем.

Женька поежилась. Воздух быстро остывал, а она по-прежнему была в одной футболке – в штормовку был укутан страшасик.

– А у тебя нет воды… лишней? – спросила она.

Рем повернулся к ней, губы дрогнули. Но Рем не сказал ничего. Замер. Взгляд внезапно уперся во что-то… Женька завертела головой, пытаясь определить, куда он смотрит. Вышло – в сторону ворот в «коровник». Теперь и она заметила, что с воротами что-то не так… Они не заперты! Черная щель с ладонь образовалась между створками.

– А, ну-ка… – Рем, держась ближе к стене биостанции, направился к узкому, отгороженному с двух сторон проходу. В будке охранника, насколько можно было разглядеть за мутными стеклами, никого не было. Стараясь двигаться бесшумно, Рем полез по узкой железной лесенке наверх и сделал Женьке знак, чтобы она следовала за ним. Поднявшись, они очутились на крыше «коровника», огороженной по бокам невысоким барьерчиком. В центре была массивная сварная решетка, нависшая почти над самыми головами животных. В неясном свете виднелись темные бока страшасиков – серые над черной жижей, которая заливала бетонный пол и доходила животным до брюха. Она закачивалась сюда из озера. Голод пока страшасикам не грозил. Почуяв детеныша – животные заволновались. Один, крупнее прочих, громко захрюкал и уцепился щупальцами воротника за решетку. Несколько лиловых отростков призывно вытянулись и задвигались в воздухе, как пальцы великановой руки.

Рем встал коленями на переплет решетки и протянул Женьке руку.

– Ползи сюда, – шепнул он.

Балансируя, она сделала несколько шагов, затем поскользнулась и одна нога провалилась вниз. Тут же кто-то из страшасиков присосался к лодыжке. Женька взвизгнула от ужаса.

– Тихо! – зашипел Рем и, схватив Женьку за локти, с силой рванул к себе. Сорвавшиеся присоски громко чмокнули, а Женька распласталась на решетке. Рем взял зверька и осторожно поднес безжизненную мордочку к мерцающим в полумраке щупальцам. Страшасик слабо приоткрыл рот, жалобно пискнул и ухватился губами за щупальцу. Было слышно, как он урчит и тихонько булькает, заглатывая воду…

Внезапно решетка загудела – две темные фигуры ступили на нее с противоположной стороны и пошли, надвигаясь. Оба были в новомодных комбинезонах цвета хаки, поверх которых горбились ватные фуфайки. Один нес в руках объемистый мешок и этого, с мешком, Женька и Рем узнали. Второго, идущего налегке, Рем узнал тоже и поспешно прикрыл поросенка Женькиной штормовкой.

– Рем, никак ты здесь, друг мой, – тощий голосок Вальки-Водника прервался коротким смешком.

– А ты за водичкой никак, – отозвался Рем, пытаясь попасть в тон, но не зная, каким должен быть этот тон для Женьки и Николая, волокущего тяжелый мешок, насмешливый, уверенный и взгляд свысока. Для Вальки тоже уверенный, но другой уверенностью – оборонительной, защитной… – Только что дойка была, – напомнил он, так и не найдя нужной интонации.

– А это не важно, – Валентин вытащил из-под фуфайки полиэтиленовый мешок с белым порошком – тот, что дал ему Рем. – Они нам сейчас все на свете отдадут, что у них есть и чего у них нет… Николаша, ты давай не стой, доставай доильник, – он сыпанул вниз белого порошка, приговаривая: цып-цып-цып…

Страшасики под решеткой тяжело и шумно задышали. А Колька, не глядя на Женьку и Рема, будто никогда и не был с ними знаком, с деловым видом извлек из ружья нечто вроде подводного ружья, от хвостовика которого тянулся толстый резиновый шланг. Короткий звенящий звук рассек ночной воздух и наконечник впился в воротник страшасика. Колька со старательностью задергал рукоятью насоса, как прежде налегал на весла.

– Осторожно тяни, миленький, осторожно, не усердствуй, а то с водичкой кровь пойдет, – наставлял Валентин. Вишь, идет водичка, идет, недаром наши ученые в лабораториях трудятся. Польза есть… А ты, Рем Николаевич, не веришь в прогресс, и зря не веришь. Нехорошо это, Рем Семенович. Нельзя так. Потому и на жизнь ты смотришь мрачно, пессимистически.

– Они же все зверье погубят! – завопила Женька и, перепрыгнув через два пролета, изо всей силы пихнула Валентина в грудь.

От неожиданности тот покачнулся и соскользнул с решетки, провалившись двумя ногами вниз. Страшасики разом в него вцепились.

– Помогите! – Валентин замолотил руками по воздуху, пытаясь выкарабкаться. Мешок упал вниз и зверей обсыпало белым порошком.

Рем вручил Женьке поросенка.

– Чтоб духу твоего здесь не было, поняла?..

Колька в растерянности глядел на своего бывшего шефа, то на босса нынешнего, не зная, чью сторону принять. Того, который махал руками, призывая на помощь, или того, который стоял на решетке и смотрел сверху вниз на пожираемого страшасиками человека. Наконец он решил, что общей силы и возможностей у Валентина больше и уже потянулся помогать, но Рем ударил его ногой в грудь и Колька отлетел, уронив насос и выпустив из рук шланг.

– Спокойно, Коленька, нам еще с Валентином поговорить надо, – проговорил Рем, подражая тону «водного короля». – Я, конечно, ему помогу, если он три литра долга простит…

– Сволочь!

– Возможно, но советую поторопиться с ответом.

Валентин вновь дернулся, и вдруг, завизжав, совершенно по-бабьи, выкрикнул троекратное: «Да, да, да…»

Тогда Рем подхватил его под руки и стал тащить. Колька подскочил с другой стороны и вдвоем они наконец вытянули Водника в виде довольно плачевном: сапоги, носки и нижняя часть комбинезона остались страшасикам. На пострадавшем сохранились обрывки, чем-то напоминающие шорты. Женька, стоя у бокового ограждения, видела, как ноги Валентина беспомощно волочатся по решетке, перескакивая с одного прута на другой и все они сплошь какие-то полосатые, темные со светлым…

– Насос не упустите, идиоты, – бормотал Валентин. – Страшасики шланг перегрызут…

– Уже перегрызли, – обреченно выдохнул Колька.

– Зато надои какие будут завтра! Все планы перевыполнят, – с наигранной серьезностью заметил Рем.

– Надои, да… – повторил Колька и запнулся, что-то про себя осмыслив.

В следующую минуту он уже мчался назад, к брошенному на решетке мешку. Там, в резервуаре насоса, набралось немного воды. Рем это сразу не сообразил, а теперь было уже поздно – шаги грохотали по железным ступенькам лестницы…

– Я с вами посчитаюсь, – бормотал Валентин, цепляясь за барьер и с трудом через него переваливаясь. – Со всеми…

Идти он не мог и стал ползти. Он полз к Женьке, а она в ужасе отступала. Рем перепрыгнул через барьер и встал рядом с нею.

– Может, кого позвать на помощь? – спросил он Валентина. Теперь он говорил с всесильным «водным королем» тем же тоном, что с Женькой и Николаем.

– ВОХРовцев позови… – пробормотал Валентин, валясь на помост и странно хлюпая носом.

– Чтоб тебя здесь повязали?

– Дурак! – Валентин шумно втянул в себя воздух. – У меня сними договор… А Колька твой сволочь… И ты тоже… получишь… А ВОХРам в будку не стучи, а в бытовку… – крикнул он вслед, когда Женька с Ремом спускались вниз по лестнице. И вдруг в голос завыл:

– Ой, мамочки, ой, больно-то как!

В комнате было темно. Смутно различались предметы: диван, пустая кровать, шкаф, стол. Женька устроила страшасика на полу, расстелив драную циновку, и накрыв своей многострадальной штормовкой. Дом был построен на живую нитку и холод пробивался снаружи. Рем прошелся от двери к окну, будто что-то решая. Потом внезапно остановился перед шкафом, достал флягу и мутный, не мытый со дня производства, стакан. Налил до половины. Аккуратным и одновременно небрежным жестом поставил на стол. Взболтнул флягу и, завинтив пробку, припрятал в шкаф.

– Пей, – приказал Женьке, отойдя и садясь на диван.

На стакан с желтоватой водой он старался не смотреть. Женька схватила стакан, сделала глоток и остановилась.

– А ты?

– Моя норма вышла, – пробормотал Рем и отвернулся.

– А то, в шкафу?..

– То, что в шкафу, тебя не касается, это не твое и не мое… Это для Сашеньки… «Лишняя» вода… – понизив голос, добавил Рем.

Когда он вспоминал о Сашеньке, все в нем падало, и даже злость теряла силу – ее выдавливала тяжесть непоправимого. Когда Рем говорил о Сашеньке, он сам удивлялся тому, что в нем есть что-то очень хорошее и любил порой этим хорошим покрасоваться… Но сейчас он испытывал лишь тоскливое сосущее чувство, от которого впору выть, кричать или хвататься за ружье. Хотя нет, конечно, он красовался, потому что полстакана мутной, технической очистки воды, ничем Сашеньке помочь не могли…

Рем вздохнул. Сейчас бы содрать с себя сопревшие от пота и грязи тряпки и нырнуть с размаху в холодную синь озера, в ледяную обжигающую воду… Он даже привстал, и лишь тогда сообразил, что озера больше нет и никогда на его веку не будет. Даже если он доживет до ста… Только он не доживет…

– Сколько тебе лет? – спросил он Женьку, прикидывая, сможет ли дожить до какой-нибудь путной жизни она.

– Восемнадцать, – ответила она поспешно.

– Врешь…

– Ну, семнадцать…

Нет, она тоже не доживет.

– А тебе сколько? – спросила Женька. Она сидела на полу и гладила бородавчатую голову страшасика.

– Мне много… – Рем вытянулся на диване. – Я на десять лет старше…

– А, это ерунда, – махнула рукой Женька. – У нас в школе девчонки говорят, что надо за старичков замуж выходить – у них генетический код устойчивый, так что десять лет – это хорошо.

– Дура, – оборвал ее Рем.

– Что?! – она не поняла поначалу, потом вскочила, затопала ногами от отчаянной обиды и разрыдалась. – Как ты смеешь, как смеешь! – она сжала кулачки.

– Ладно, ладно, я не хотел, – Рем встал и, подойдя, обнял ее за плечи. – Честно, не хотел… Ну, перестань…

– И я не хотела… Я же просто так… – лепетала Женька, размазывая слезы по лицу. – …А ты…

Он взял стакан со стола и поднес к Женькиным губам.

– Ну, успокойся, видишь, все хорошо…

Она мгновенно, в два глотка, выпила воду и в самом деле успокоилась.

– А Сашенька – это кто? – Рем почувствовал, как под его ладонью сжались ее плечи.

– Сашенька – это мой сын. Большой уже… Пять лет.

– А жена твоя где? Умерла?

– Нет, уехала. Далеко.

– Понятно… А Сашеньку чего не взяла? – спросила Женька, опять смелея.

– Не взяла, потому что… – Рем запнулся. – Ее только без ребенка соглашались… принять…

– А, понимаю, она в зону экологической чистоты подалась. Как же, знаем, наслышаны. И кем она там? Официантка? Прислуга? Секретутка?..

Рем снял руку с Женькиного плеча.

– Она поехала со своим вторым мужем… А он…

– Инспектор по экологии или что-то в этом духе, – опять прервала Женька.

– Да, что-то в этом духе.

– А я бы ни за что ребенка не бросила, – заявила Женька и вдруг предложила. – Давай мы твоему Сашеньке страшасика подарим. Когда тот поправится… Будет пить чистую воду…

– Прекрати! – резко оборвал Рем. – Ты своим недоношенным поросенком хочешь весь мир спасти. А он, может быть, еще воду не будет давать после моей операции, – выговорил зло, и на мгновение стало легче. Но только на мгновение, а потом перед Женькой сделалось так неловко, что хоть криком кричи. – И он в самом деле выкрикнул: – Ну ладно, ладно… – и, опомнившись, пробормотал примиряюще. – Спать пора… Полночи прошло… – и он торопливо стал обустраиваться – стащил с дивана одеяло и подушку и бросил на голую кровать. – Ты ложись на диване, а я здесь как-нибудь…

– А меня родители холят и лелеют, – заявила Женька жалобным тоном, будто сообщала, что се бросили или хотели побить. – На дачу выселили, каждую неделю двойную порцию воды возят. И всякие там защитные маски, шляпки, таблетки… А сами себе даже очков хороших не купят… Мама слепнуть начала. Ничего почти не видит… – она вновь всхлипнула и замотала головой. – Рем, ну почему так?..

– Не знаю… – буркнул Рем и, завернувшись в одеяло, улегся на голой кровати.

Сегодняшний день его измотал. Разбираться в мировых проблемах не было сил. Ему бы с Сашенькой, матерью, Валентином, работой, озером, страшасиками разобраться… А тут еще Женька… О, господи… Он вытянулся на кровати и прижался лбом к прохладной бетонной стенке. Невольно дрожь пробежала по телу и он вновь ощутил боль воспалившихся укусов и противную сухость во рту. В мозгу пульсировало одно короткое слово: «Вода, вода, вода…» И сразу же представилось озеро и он, Рем, еще ребенком бежит по берегу, весело вереща, ускользая от набегающей волны. А озеро синее, с бирюзой, волнуется, рябит волной, шумит…

– Мама, пойдем купаться, – кричит Рем и захлебывается от радостного смеха.

А мать отрицательно качает головой и говорит коротко:

– Нельзя.

– Почему? – он не может понять.

– Вода грязная…

– Где ж грязная?! – Рем захватывает полные пригоршни. – Смотри! – и замолкает.

Вода в самом деле с мутью – зеленоватые мелкие крапинки мельтешат в воде…

Рем разжимает ладони, и вода проливается на песок…

– А когда можно? – спрашивает он тихо. – Через неделю можно?

– Нет…

– Через месяц?..

– Нет…

Рем растерянно вертит головой…

– А когда можно?..

Мама молчит.

«Никогда»… – доверительно шлепает у его ног вода. Никогда! Никогда для меня! И значит не важно, синее при этом озеро или черное и воняет тухлятиной. Для меня – никогда! – ДЛЯ МЕНЯ… ДЛЯ МЕНЯ…

Рем дернулся и проснулся. Левая половина тела онемела от холода, идущего от стены, зато справа его согревало что-то теплое и мягкое, одновременно сковывая и не давая двигаться… «Ну вот… – Рем улыбнулся. – Как всегда, девчонка лезет первая, а потом…» – Рем осторожно протянул руку. Пальцы коснулись грубой шершавой кожи, нащупали короткую беспалую лапу. Рем обернулся. Рядом с ним лежал поросенок-страшасик и доверительно сопел носом подмышкой…

– Пошел вон! – крикнул Рем в сердцах.

Поросенок испуганно взвизгнул и спрыгнул на пол.

Женька с бессмысленным со сна лицом вздернулась на диване.

– Ты что… – пробормотала она, запуская руки в волосы и не соображая, что происходит.

– На постель ко мне прилез, зараза… – ответил Рем, отпихивая страшасика ногой, потому что тот вновь норовил забраться на кровать.

– Господи, ну чего кричать-то… – покачала головой Женька и обратилась к страшасику ласково: – Иди ко мне, лапушка, дядя плохой, бяка, а не дядя…

– Я тебе покажу «иди»! – повысил вновь голос Рем. – На мою постель всякую дрянь таскать.

– «Твоя постель», – передразнила Женька. – И та – тоже твоя. Не много ли будет?..

Поросенок тем временем на манер кошки вспрыгнул ей на колени и она принялась чесать его бородавчатую серую голову. Рем встал и подошел к окну. Солнце уже всходило над озером и в комнате стало светлее… Надо же было этой девчонке свалиться ему на голову! А теперь так привязалась, что не отдерешь. Просто намертво присосалась, как страшасик. Он резко повернулся и подошел к дивану.

– Смотри, – засмеялась Женька. – Он, как котенок, жмурится и урчит… Надо каждому заиметь ручного страшасика и пить из него воду, а?..

При словах о воде, что-то помутилось в голове у Рема, исчезла комната, Женька, страшасик… Он видел воду – целый поток зеленоватой, искрящейся на солнце воды катился ему навстречу… Рем вытянул руки, как слепой, шагнул к шкафчику, достал флягу и с жадностью глотнул. Про себя он решил, что сделает только один глоток, чтобы смочить рот. Но лишь ощутил на губах влагу, как уже не мог оторваться, пока не выпил все до дна… Все, что с таким трудом сберег… Потом, опомнившись, тупо уставился на пустую флягу…

– Ты говорил, что это для Сашеньки, – заметила Женька. Ехидная нотка, как игла, кольнула сердце…

– Да, говорил! – Рем швырнул флягу в угол. – А теперь передумал! Плевать! На все плевать! – он схватил стул и грохнул им об пол. Ветхий стул рассыпался. – К черту! Понавязалось баб и ребятни на мою голову, еще поросят приволокли! – будто сообразив, что речь идет о нем, страшасик нырнул под диван. – Надоело! – Рем затравленно озирался, ища глазами, чтобы еще разнести и разбить, кулаки его конвульсивно сжимались и разжимались…

Женька сжалась в комок и втянула голову в плечи.

– Рем, хочешь, я тебе талончики свои отдам. У меня еще на сегодня вода не выкуплена, – проговорила она жалобно.

Рем шагнул к ней.

– Что ты говоришь?! Что ты такое говоришь?!.. – голос его внезапно угас. Рем опустился на пол рядом с диваном, ткнулся лицом в Женькины колени. – Что ты такое говоришь?.. – повторил едва слышно.

– Я про карточки говорю, – ответила она так же тихо и, наклонившись, коснулась губами Ремовых волос.

Внезапно дверь тихонько скрипнула и приоткрылась. Рем обернулся. Толстая физиономия комендантши всунулась в комнату, глаза шарили с любопытством.

– Чего вам?! – крикнул Рем, запихивая коленом страшасика подальше под диван.

– Вызывают тебя по видеофону, – отозвалась комендантша после паузы, буравя глазами Женьку. – Дамочка какая-то пожилая… Говорит, что важно…

– Сашка! – догадался Рем и вскочил…

Рем толкнул калитку. Краем она скребанула по земле и нехотя приоткрылась. За забором качался на ветру сухостой малиновых побегов и сирени. Несколько кустов дали ростки и среди голых ветвей тлело два или три призрачных цветка. Из засохших весной почек теперь неожиданно выдвинулись странные красноватые побеги, похожие на игрушечные тупые сабельки.

Рем прошел к крыльцу, настороженно оглядывая блестевшие на солнце окна, постучал и замер, ожидая. Женька осталась у калитки. Дверь почти сразу же отворили. Высокая пожилая женщина с коротко остриженными, светлыми, как у Рема волосами, вышла на крыльцо и вместо приветствия коротко кивнула внутрь дома. Рем, ни о чем не спрашивая, вошел и оттуда, изнутри уже, крикнул:

– Это Женька…

– Инга Сергеевна, – представилась хозяйка и взглянула на гостью без тени симпатии.

Женька торопливо скользнула вслед за Ремом. Внутри было прохладно и прикрыто от света, но сумрак не мог скрыть безалаберности и обилия старых вещей. Всюду по стенам, в каждом удобном или попросту пустом месте висели картины, прикрывая щели и дыры в обоях. Маленькие дилетантские пейзажи на оргалите в корявых рамочках. Все пейзажи с озером синим, зеленоватым, бирюзовым… А над озером непременно голубое небо, вокруг озера сосны, валуны, тростник… По два или три раза писалось одно и то же место. Постепенно от входа вглубь дома, от ранних пейзажей, сделанных еще на плейере, к поздним, повторенным по памяти, копилась фальшь. Оттенки синего на воде становились все ярче, небо – все нежнее, стволы сосен, прописанные уже одним оранжевым кадмием горели, как безумные факелы… Внезапно ряд этот обрывается над дверью веранды – здесь висел большой холст с черным мертвым озером и белым, сошедшим с ума, солнцем над ним…

Рем поставил объемистую сумку в коридоре и распахнул двери в комнату. Он вошел, а Женька осталась на пороге, озираясь по сторонам с любопытством. На широкой взрослой кровати лежала большая кукла с раздувшимся серым лицом и узкими щелками глаз. На макушке торчала прядка светлых волос. Рем присел на край кровати. Тогда кукла зашевелилась и в щелках глаз мелькнул какой-то отблеск, будто пробежал световой зайчик…

– Пап, – сказала кукла и вытянула из-под одеяла толстую, как подушка, с раздувшимися пальцами лапку. – Я скоро научусь, – пробулькала тихо кукла.

– Сашенька… – начал Рем и задохнулся.

Только сейчас до Женьки дошло, что это ребенок. Живой ребенок. Хотелось закричать и броситься вон. Но ноги обмякли и не слушались, а голоса не стало…

– Смотри, – прошептал Сашенька и потянул одеяло, открывая шею с толстыми раздутыми складками. – Видишь, воротник, как у страшасика… Я скоро научусь накапливать воду… Да, скоро… Смотри… – Сашенька потянулся, толстыми подушечками пальцев уцепил с тумбочки припрятанную под бумажкой булавку и ткнул в тыльную сторону ладони. Прозрачная капелька выступила на коже. – Видишь?! – радостно крикнул он. – Видишь! Это ж вода… Я буду страшасиком… Буду делать много воды и тебе, и бабушке, и Толику, и Таньке…

Рем беспомощно оглянулся. Глаза его встретились с глазами Женьки. Смесь ярости и отчаяния в беззащитных, лишенных привычных стекол, глазах. Женька попыталась ободряюще улыбнуться, но лишь бессмысленно растянула губы.

– Из чего ты делаешь воду? – спросил Рем шепотом, наклоняясь к сыну.

Сашенька тяжело вздохнул.

– Я скажу тебе, только ты никому, ладно? – Рем кивнул. – Мы пьем то, что в колодце… В Танькином колодце. Сначала не получалось, меня все время тошнило… И Толика тоже. И Таньку… Но мы привыкли. Научились… А потом, когда напьемся, садимся на солнце и повторяем: «Я – страшасик, я – страшасик…» Танька говорит, что страшасики из-за нынешнего солнца произошли… Какое-то особенное теперь солнце. Ультрафиолетовое… И вот видишь, получается. Только ходить стало трудно… И вода неудобная. Ее никак не добыть из себя, повсюду скапливается. Нужно еще как-нибудь воротник отрастить.

– Сашенька, – прервала его Женька не в силах слушать больше. – Ты же человек, не страшасик…

– Да, – согласился мальчик. – Но страшасиков мало, а людей много… И все люди хотят страшасиковой воды… Это не справедливо…

Он спрятал раздутые ладошки под одеяло и затих, утомленный долгим разговором. Рем встал и пошел к двери. На мгновение взгляд его коснулся Женькиного лица, но тут же соскользнул. Женька отступила, пропуская его и пошла следом шаг в шаг. Ремова жизнь сейчас была хрупкой, как стекло, слабым усилием можно ее раздавить и вся она умещалась на Женькиных ладонях.

Рем вышел на веранду. Окна здесь были затянуты фольгой, лишь кое-где тонкие лучики, как копья, проникали сквозь щели и остриями утыкались в пол, стены или стол. Мать Рема сидела в плетеном кресле и чистила порошком старые, с щербатыми краями чашки. Увидев сына, она замерла, в одной руке продолжая сжимать чашку, а другой оперлась на ручку кресла.

Рем вытащил из-под стола завернутую в газету бутылку, плеснул в чашку темно-вишневой, почти черной настоявшейся жидкости и залпом выпил.

– За ребенком не можешь уследить, – проговорил он, глядя прямо перед собой и постукивая чашкой о край стола.

– Что тебе надо от меня?! – раздался несчастный и озлобленный голос в ответ. – Я своих детей вырастила, никому не подкидывала… Я старая… Оставь меня в покое…

– Я что, мало воды присылаю?! – рявкнул Рем.

– У твоего ребенка есть мать, пусть она и заботится, – отвечала Инга Сергеевна, руки ее дрожали и она едва не выронила чашку, но справилась с собой и даже ухватила щепоть порошка, делая вид, что хочет чистить дальше. – А то удрала и ребенка бросила…

– Пусть хоть она спасется, – тихо сказал Рем и снова плеснул себе в чашку уже самую муть со дна, с осадком.

– Ты всегда был тряпкой, сынуля, – Инга Сергеевна поставила чашку на стол, будто припечатала приговор. – Я все жду, когда ты повзрослеешь и перестанешь пускать слюни. И никак дождаться не могу…

– Ну зачем вы так! – не утерпела Женька.

– Хорошо, я Сашку заберу, – отправлю в больницу и…

– Не отправишь, – прервала его мать. – Я врача вызывала, а он не дал направления, сказал – нет мест. И талонов дополнительных тоже… – она притянула Ремову чашку к себе и принялась чистить. Что-то в ее жестах и голосе было торжествующее, победное. Но Женька заметила с удивлением, что в мелких морщинках у глаз дрожит влага и, тихонько пробираясь по грязным складочкам, скатывается вниз к трясущемуся подбородку… Женька перевела взгляд на Рема. Но тот уже повернулся и, пинком распахнув дверь, бросился наружу, спешно прилаживая на глаза черные в сетчатой оправе очки.

– Мы вам страшасика привезли, – сообщила Женька с укором, подходя к дверям и останавливаясь на пороге. – Он пока еще маленький и больной, но скоро будет воду давать…

– Где его держать?.. – Инга Сергеевна быстро наклонилась, промокнула фартуком глаза и выпрямилась. – Ведь запрещено же… Отберут!

– Он маленький, здесь, на веранде можно спрятать, – предложила Женька.

– Ну вот, чокнутый, колодец побежал зарывать…

Женька поняла, что слова эти относятся к Рему.

Выскочив из дома, Рем остановился на мгновение, потом вытащил из-под навеса лопату и побежал к колодцу. Колодец был вырыт как раз на границе и по преданию Ремовой семьи – совместно с соседями, но вследствие многократных переносов, сносов и восстановлений заборов очутился на чужой территории. Теперь заборы все спилили и пожгли на дрова, но статус общего колодца не восстановился…

Рем сорвал крышку и принялся кидать внутрь землю…

– Вот вам, вот вам… – приговаривал он по-детски, закипая от отчаяния и злобы, готовый огреть сейчас любого лопатой, кто подвернется. Женька подбежала, но остановилась поодаль, не рискуя приблизиться…

– Эй, что делаешь?! Что делаешь?! – завопил вдруг кто-то за спиной.

Рем обернулся. Дядька в ватнике и ушастой зимней шапке бежал к нему, размахивая руками.

– Что ж ты делаешь, гад?! – повторил мужичонка, подбегая и спихивая ушастую шапку на затылок. – Ремка, очумел, что ль? Я ж колодец каждую неделю чищу, воды нормальной дожидаюсь…

– Дожидайся, – отрезал Рем и, подцепив лопатой ком земли побольше, швырнул в колодец.

Мужичонка от злости крякнул и, схватив кривую суковатую палку, кинулся к Рему.

– Пошел отсель, понял?!..

Рем обернулся и легко, будто играя, выбил из рук мужичка палку.

– Я ж две машины песку туда вбухал… – пробормотал тот, отступая и оглядываясь по сторонам. – Две машины песку знаешь сколько стоят? Вода почти чистая пошла…

– От твоей чистой воды у меня сын умирает…

– Так что ж они, бесенята, пили ее выходит?.. – ахнул сосед. – А то я гляжу, Танька моя пухнуть стала… – и он весь понурился, даже уши на шапке обвисли.

Но лишь Рем взялся за лопату, с обезьяньей ловкостью прыгнул, пытаясь ухватить врага за горло. Сцепившись, они покатились по земле. Женька подбежала к ним, не зная как вмешаться. Наконец схватила выбитую Ремом палку и решила огреть соседа по голове, если тот окажется сверху. Но сверху очутился Рем. Несколько раз он стукнул слабосильного противника об землю и поднялся, отряхиваясь.

– Копай, копай, – прохрипел мужичонка, поднимаясь и отыскивая свалившуюся в драке шапку. – А назавтра я его опять откопаю… Понял?

Рем, взявшись было за лопату, в сердцах всадил ее в песок.

– Слушай, Кузьмич, ты совсем дурак или частично? Кто теперь воду песком фильтрует? Тебе импортный биофильтр нужен. Понял? – передразнил он соседа.

– Какой такой фильтр? – недоверчиво спросил Кузьмич.

– Импортный, я сказал. Шведский. Поставляют в качестве помощи после того, как мы дамбу полностью заткнули и наше дерьмо к ним больше не льется… Шведы рады, помогают, благодарят… фильтры, конечно, все разворовывают, только на толкучке можно достать…

– Сколько стоит-то?

– Такой фильтр – литров сто… Да, пожалуй, сто… Вальку-Водника знаешь? Нет?.. Познакомишься. У него можно достать, когда он поправится.

– Сто литров, – повторил Кузьмич, вытирая разбитую губу. – Где ж их взять? А наших таких фильтров нету? Не выпускают?

– Кто?

Кузьмич неопределенно дернул головой в сторону города.

– Там?.. – Рем скривил губы. – Там теперь только талончики на воду печатают…

– Может, нам страшасика в колодец запустить? – предложила Женька и не договорила, – Рем больно толкнул ее в бок.

– Какого страшасика? – тут же навострился сосед.

– Она так, теоретически… – неестественно засмеялся Рем.

– А, «титически», оно, конечно… – пробормотал Кузьмич и нахлобучил на лоб шапку. – Оно конечно хорошо бы… А колодец ты не тронь, я фильтры поставлю, слышь… – проговорил он и пошел к дому, передвигая при каждом шаге шапку на голове, будто отыскивал для нее единственно нужное положение…

– Может, так и надо – копать колодец и ни о чем не думать… Такие иногда роют, роют и натыкаются на источник. Везет, как говорится, дуракам… – Рем подкрутил в гаснущей керосиновой лампе фитиль и покосился на Женьку.

Она сидела в кресле, обхватив колени руками и не мигая смотрела на огонек. Губы ее полуоткрылись и слегка подрагивали, будто Женька про себя шептала молитву…

– Тут другое надо, – сказала она. – Не поможет колодец. Одним колодцем всех не напоишь. Нужно, чтобы из земли встал огненный столп, рассыпая искры, все бы повалились на колени и закричали: «Верую!» А потом встали и каждый частичку света с собой унес. Вот как надо. А колодец в первый же день вычерпают, фильтр украдут, а на дно дохлых кошек накидают… Что, не так скажешь?

– Да, огненный стоял – это прекрасно, – согласился Рем. – Только кто на себя эту ношу взвалит… Может, ты?

– Я?! Не-е-е-т… – замотала головой Женька и даже замахала руками, отказываясь от предлагаемой чести.

– А мне кажется, ты из тех, кто бежит впереди с факелом или крестом…

Утонув с головой в одеяле,

Ты мечтала стать солнца светлей,

Чтобы люди тебя называли

Счастьем, лучшей надеждой своей…

Женька смущенно фыркнула.

– Я и сейчас мечтаю… иногда… – призналась она и от отчаяния, что призналась, с силой дернула себя за волосы. – А ты знаешь, мне кажется… Да нет, не кажется… это точно… Страшасик – наш последний шанс…

– Ерунда, – отмахнулся Рем. – В другой раз я тебе такого здоровенного поймаю – литров на сто…

– Нет, не то, – замотала головой Женька. – Именно этот, и понимаешь, не только наш с тобой, но и вообще… Этот огненный столп – это он…

– Ну умна, – снисходительно фыркнул Рем. – Спаситель наш, что ли? А где же нимб вокруг головы… Пардон, воротник?..

– Ну конечно, ты его невзлюбил, – обозлилась Женька. – После того, как он к тебе в постель забрался. Ты-то наверняка решил, что это я… Обида какая!

– Послушай, милая моя, – Рем уперся двумя руками в стену и наклонился к самому Женькиному лицу. – Ты меня специально провоцируешь?..

– Я? – Женька невинно округлила глаза.

– Ты, ты…

– Нет, это случайно… – Женька потупилась.

Он придвинулся к ней, обнял и прильнул к полураскрытым губам. Она покорно откинулась назад, потом дернула головой и вырвалась, переводя дыхание.

– Ты не умеешь целоваться, – улыбнулся Рем.

Фитилек в лампе опять стал гаснуть, но Рем не стал его подкручивать.

– Я знаю, ты все еще любишь свою жену… – проговорила Женька, отворачиваясь и отталкивая Ремовы руки.

– С чего ты взяла?

– Догадалась…

– Не тишком ли ты умна для своих семнадцати?

– Это пройдет…

– Что?

– Ум. Уже исчезает… Ты не замечаешь?

– Чего ты хочешь?

– Умереть…

– Глупая…

– Вот видишь, я же говорила… Просто хочу, чтобы завтра не наступило… Значит – хочу умереть. Понимаешь?

– Да…

– Странно, что понимаешь…

– Ты дрожишь вся… Замерзла?

– Нет.

– Боишься?

– Боюсь…

– Чего?

– Что умру и не услышу, как ты скажешь: «Я люблю тебя…» Никогда не услышу. А так хочется… Просто ужас как хочется послушать, как это говорят. Это очень страшно сказать: «Я люблю тебя»? Это как петля, да? Нет? Так чего же ты боишься, скажи… Ну скажи, прошу тебя, ну скажи, скажи…

– Глупая, не надо плакать, страшасик ты мой…

– Ну вот, сказал…

– Ну хорошо, хорошо, я люблю тебя…

…Женька проснулась среди ночи. Был шум. Она различила его сквозь сон. Звук был слабый, но встревожил и все перевернул. Случилось плохое. Она поняла. Села на постели. Мутный свет белой ночи пробился меж старых штор. Она различала убогую мебель и бесконечные пейзажи на стенах. Сейчас они казались черными зеркалами без глубины. Где-то далеко было озеро. А беда рядом. Женька тронула Рема за плечо. Он был мягкий и разморенный от сна, его было жалко будить. Она положила голову ему на плечо. Было хорошо и покойно. Пусть несколько часов всего – отгородиться от мира и обо всем забыть… Сон опять сморил ее – хороший сон без сновидений…

На рассвете Рем разбудил Женьку. Она вскинулась, зябко сдвинув плечи и прикрывая ладонями грудь.

– Что? – сердце упало, она почти угадала, до того как Рем проговорил тихо:

– Страшасика украли, взломали дверь на веранду и унесли…

– Кто?

– Кузьмин, кто ж еще? Ты одевайся, а я пойду будку его чертову ломать…

Когда Женька вышла во двор и остановилась на крыльце, ежась от холода, Рем уже колотил в дверь соседского дома. Каждый удар отдавался в мерзлом воздухе, но в людях не отдавалось ничего – там все застыло и падало камнем без ответа. Женька спустилась с крыльца и пошла по саду. Земля за ночь смерзлась, легла неровно, будто волнами. Изморози не было, как не было влаги в обжигающем холодном воздухе. Иногда здесь идут дожди, но они ядовиты, как воды в почве. Чистые тучи ЭЧИЗ [2] не выпускает из своих районов и расстреливает над своими полями. Каждый рассчитывает на себя, каждый копает для себя колодец, а для соседа яму…

Женька остановилась у колодца. Брошенная лопата по-прежнему торчала, наклонно воткнутая в землю. Но вместо крышки на колодце теперь лежала новенькая решетка, посаженная на петли и прихваченная висячим замком.

– Рем! – закричала Женька. – Рем, я знаю, где он! Он здесь!

И она замахала руками, бестолково радуясь своему открытию. Рем подбежал и, глянув на решетку, тоже догадался. Схватил лопату, он попытался взломать запор, но ржавая лопата переломилась. Пришлось бежать за ломом. Наконец решетку сорвали. Рем с Женькой наклонились над черным неподвижным зеркалом внизу. Там была ночь и темнота, и не ощущалось жизни… Щепка оторвалась, упала, от нее разошлись круги. Потом опять все замерло…

– Что ж делается, а?! Опять ломаете?!.. – возмущенно и жалостливо забормотал Кузьмич, подбегая. – Ну зачем вы так, а? Воду бы поделили… Я разве против?

– Что теперь делить, идиот? – просипел Рем пересохшим сдавленным голосом. – Страшасик больной, воротник еще не сросся. Понял? Негерметичный воротник, ты понял? Он утонул в твоем идиотском колодце… Ты понял?..

– Как утонул?! Где ж это страшасики тонут…

Кузьмич схватил ведро и кинулся к колодцу. Черпанул и вылил тут же, рядом, потом еще и еще… Ведро глухо стукалось о стенки колодца, расплескивая черную мертвую воду. По мерзлой земле разливались невпитанные черные струйки, увеличивались, стекались в ручеек, наполняли ямки, впадины, канавы… Текли черные слезы по земле… Оплакивали…

– Кто ж это видел, чтобы страшасики тонули, – бормотал Кузьмич, черпая ведро за ведром.

Женька ухватилась за край бетонного кольца и перегнулась, будто хотела нырнуть туда, вниз…

– Я хочу его видеть…

Рем схватил ее на руки и понес, как ребенка… Она не сопротивлялась и беспомощно повисла у него на руках…

С утра озеро не волновалось. Оно лежало неподвижно, черное, похожее на затаившегося зверя. Несколько человек в грязной, никогда не стиранной одежде спустились к берегу. Шедший впереди нес потемневшую икону. Люди вышли к берегу, распевая псалом, нестройные голоса разносились вдаль в тишине. Озеро молчало. Не было шума прибоя, вздохов волн, даже дыхания ветра. Ничего. Только шорох шагов и пение. Солнце поднималось и жгло с ожесточением. Люди закончили петь и стояли, склонив обнаженные головы, подставив лица разъяренным лучам.

– Природа милосердна, – проговорил шедший впереди к опустился на колени. – Она нас простит, вновь простит… – и он ткнулся лбом в серый затвердевший песок. Остальные последовали его примеру.

– О чем они молятся? – спросил парень в форме береговой охраны у своего напарника.

– Как всегда, о новом пришествии, – пробормотал второй и неловко, спешно перекрестился.