Лисица будто играла на поляне. То подкрадывалась к кому-то, то подпрыгивала, то скалила зубы — острые, как у щуки, — и рыла снег лапами. Из-под них тучей летела снежная пыль.
— Страшно! — пропищал Пик. И Лисица сразу остановилась как вкопанная, задвигала ушами.
«Она не любит писка!» — Хик вспомнил слова Зайца и зажал братцу рот. А когда Лисица опять начала свою игру, он потащил его к норе.
Но едва Хик втолкнул братца в тёмную нору и на головы им посыпались холодные ледяшки, Пик запищал снова. И, конечно, примчалась Лисица, стала разрывать нору. Пик и Хик едва успевали убегать, позади всё рушился и рушился потолок снежного хода. Здоровенная рыжая лапа вот-вот зацепит острыми когтями.
Наконец Хик нащупал в темноте рот Пика и закрыл его ладошкой так крепко, что не слышно было ни одного, даже самого слабенького звука. Лисица уже не могла узнать, где беглецы, и скоро отстала.
Тогда Хик снял ладошку с лица Пика и улыбнулся.
— Вот видишь, как славно можно удирать от этой рыжей красавицы! Только уж в другой раз сам зажимай себе рот, если будет страшно.
А братец молчал, опустив голову.
Теперь они шагом пробирались по узенькому снежному ходу. Когда глаза немножко привыкли к темноте, стало видно, что тут не один, а много ходов — и слева, и справа, словно улицы подснежного города.
Долго брели братья по улицам и переулкам — ходам и переходам. И Пик всё больше надувал губы, похныкивал тихонько:
— Уста-а-ал я…
— Ты устаёшь потому, что губы дуешь да хнычешь, — отвечал брат. — Попробуй про себя песни петь — легче будет.
Хик и в самом деле запел негромко:
Шагай вперёд, комсомольское племя!
Шути и пой, чтоб улыбки цвели…
Он где-то слышал эту чудесную песенку.