Пикник с покойником

Глава 6

Мишелиха растворилась, будто кофейный порошок. Чуть окрасила кипяток моей любознательности, придала ему вкус, но не более. Я ей звонила, я к ней ездила — бесполезно. С Ленкой такое часто случается. Она и намерения свои… ворочает, как мебель.

Полковник Измайлов взялся докладывать мне о расследовании убийства Ивана Савельевича Некорнюка каждый вечер. Лишь бы не сболтнуть слова вольного про гибель Левы. Сначала я собралась ругаться, дать ему понять, что его происки для меня не загадка. Насквозь, дескать, тебя, аспид, вижу, не старайся. Но изредка у меня получается не поддаваться порыву. Скажем, когда я очень устала или ленюсь. Вот и на этот раз я удосужилась поразмышлять. Зачем бесить Вика, если его можно перехитрить? Честно говоря, я занималась объегориванием умного и напичканного интуицией полковника и раньше. Но Измайлов привлекателен тем, что с ним все всегда — будто впервые. Естественно, разоблачение грозило осложнить наши далеко не простые отношения. Однако ждать, когда Вик соизволит назвать имя убийцы Левы, было невыносимо.

Подумаешь, свозили они заказчика к архитектурной мастерской и показали ему из машины Евгению Альбертовну Енину. Он признал в ней свою давешнюю утреннюю мучительницу. Подумаешь, погнали Бориса Юрьева в магазин, где зодчие приобрели двери. Он выяснил, что теоретически любой высокоразрядный токарь в состоянии выточить на приличном станке хваленые уникальные ключи. Следовательно, и любой ключник мог владеть собственным комплектом и застукать Леву. Вот только с какой целью он сам ни свет ни заря притащился на работу с самопальными отмычками? В общем, количество подозреваемых возросло до семи корпящих в проектном отделе человек. Наверное, сыскари Измайлова теперь были не прочь двинуть по стопам якобы вороватого Левы Зингера и спереть чью-нибудь идею относительно следующего хода. Так им и надо.

Подбадривая себя этаким образом, я мужественно вникала в милицейские заботы Вика. Его ребята разыскали водителя последнего автобуса, который в ту роковую пятницу обратил внимание на Некорнюка — из-за склочного нрава последнего. Иван Савельевич отчитывал тинэйджеров за неуважение к его сединам и задерживал посадку. Потом расспросы обогатили Юрьева и Балкова предположением, что ученый на ночь глядя отправился на озеро не купаться, а что где-то поблизости было у него обиталище. Нашли и его — бревенчатую избушку покойных родителей, стоявшую на околице единственной сохранившейся в тех местах деревни. И столкнулись с великолепно организованной кем-то чертовщиной. Соседи сказали:

— Иван Савельич часов в девять — полдесятого гулял, верно, к воде шел, полотенце у него через плечо висело.

Как обратно вернулся, не видели, но свет в доме и после полуночи горел… Не-а, больше он на глаза не попадался. И электричество не жег.

Вломились в жилище и обнаружили… аккуратно сложенную одежду Некорнюка, упомянутое полотенце, сандалии, бумажник, ключ от уже вскрытой и обшаренной ментами городской квартиры и протухшие запасы провизии дня на три. Наглость преступника всех озадачила. Задушить человека, запихать под корягу и принести вещи ему на дом! Версии о местном либо знакомом химику городском душегубе никого не обрадовали: возни много, результаты сомнительны.

Деревенские Ивана Савельевича хвалили. Характер его их не волновал, тяга к земле удостаивалась одобрения. На приусадебном участке он экспериментировал с продаваемыми фирмой препаратами. Огород Некорнюка назывался «джунглями» и являлся местом паломничества. Кстати, и личная торговлишка со скромной наценкой процветала. Но в этом году «Мичурин» ничего не сажал, решил отдохнуть и не гнуться над грядками. Созданный авторитет батрачил на него — окрестный люд по-прежнему покупал удобрения и средства от вредителей у доктора наук.

— Крутимся, как белки в колесе, — пожаловался Измайлов.

— Бедняги, — искренне пожалела я. — Но сделайте милость, не забудьте про убитого Леву Зингера.

— Ни в коем случае, — вскинулся Вик и удрал в ванную.

Последующие день и ночь я подогревала вдохновение чем придется и выполнила четыре рекламных заказа. Пахала словно одержимая. А когда одержима мечтой, не связанной с тем, что практически делаешь, оно отменно получается, будто само собой. Принцип сосредоточенной отстраненности. Я мечтала отмыть от грязи доброе имя Левы.

Потом я выдраила две квартиры и забила морозилку полуфабрикатами. Измайлов возвращался из управления поздно, жевал тупо и вяло — вот и решила: авось не рискнет придираться к суррогатам быстрого приготовления со вкусом лежалой (под скотиной) соломы.

Но это не было пределом морального падения. Изучив в зеркале свое отражение без признаков ведьмаческого косоглазия, я вообразила, что резервы у меня имеются, и притворилась больной. Вик никогда не сомневался в неполноценности моих мозгов, хотя прочие детали моего организма привык считать здоровыми. Мужчина изводился, пластался между любовью и долгом. Пришлось наскоро смягчить фантастические симптомы недомогания. Полковник повеселел и бессовестно выбрал долг. Я с трудом сумела скрыть разочарование. Что ж, боролась и напоролась. Надо продолжать в том же духе. Может, повезет?

Нет, здравый смысл я вытравила из себя не до последней капли. Потому что в итоге мне захотелось сообщить Измайлову про смерть Алекса в том же здании, где пришибли Леву. Связи — никакой.

Представила себе реакцию полковника на мои «кретинские потуги связать узлом две металлические трубы» — и сразу раздумала.

Я выгадала себе достаточно времени для дилетантских глупостей. Я стремилась в гостиницу, надеясь зацепиться за случайный гвоздь, то бишь факт. Ведь скорее всего Лева спускался в номер Алекса, и там они обсуждали будущий дворец обремененного валютой господина. Там он мог сталкиваться с окружением миллионера. Значит, скучающему обслуживающему персоналу не возбранялось что-то подсмотреть и подслушать. От этого самого персонала и в сортире не скроешься.

Мои действия, как и всегда, разнообразием не отличались. Впаялась в телефон и принялась деловито опрашивать знакомых мужчин:

— Статью пишу о гостиничном сервисе. Нет ли у тебя на примете горничной? Дежурные и администраторы неразговорчивы…

Сто лет так не выгибалась перед людьми. То меня смущало место работы предлагаемого «источника информации», то возраст, то трудовой стаж. От балласта приходилось избавляться сразу, чтобы не быть обязанной. Таких приятелей, которые свели бы меня с подружкой и не потребовали ответной услуги — даже если бы я не воспользовалась их рекомендацией, — было маловато. Помнится, уфолог Игорь дал мне крохотную справку об НЛО; после ему пригрезилось соавторство, и он изнамекался на дележ гонорара. Затем полгода занимал у меня, правда, понемногу, но часто.

Почему я искала помощи у мужчин? Хитрющая такая. Дамы охотнее и добросовестнее выполняют их просьбы о содействии, пусть и другой даме. Порой чувствуется холодок, но я умею убеждать, что общий наш друг мне до лампочки, зато знание исследуемого предмета собеседницей бесценно. Действует почти безотказно. В разряд «почти», как правило, попадают не самые умные и искушенные, а самые глупые и закомплексованные.

Я когда-то развлекалась кашмирским квадратом. Если ему верить, упертости во мне больше, чем в Сталине. В общем, нашла я парня, который состыковал нас с горничной, обслуживавшей номер таинственного Алекса. И расплатилась за пять минут: зарифмовала ему приветственные строчки для поздравления юбиляра шефа.

Горничная Алла была знаменита удачливостью. В ту пору, когда магазинные полки безнадежно пустовали, ей казалось унизительным выуживать колготки с одной затяжкой из мусорных корзин мадам, миссис, сеньор, фрау и т. д. Она запиралась в берлоге интуристов, принимала ванну с французской пеной, мыла голову английским шампунем, натиралась американским кремом постоялицы, облачалась в ее махровый халат, усаживалась в кресло, закуривала сигарету и хлебала виски постояльца. Всего час шика, и Аллочка рьяно принималась за уборку.

Изредка девушку заставали не вовремя вернувшиеся иностранцы. И ни разу не выразили недовольства ни ей, ни ее начальству. Хотя скандалы по схожим поводам для других заканчивались увольнением с жуткими характеристиками или того хуже — по статье. Алла не затевала стриптиз. Она сносно владела тремя языками и бойко ими пользовалась. Доля юной образованной красотки, вынужденной дома мылиться хозяйственным мылом, питаться дешевой килькой, почему-то без хлеба, и курить папашин «Беломор» потрясала иноземцев до заикания. В коридор Алла преимущественно выбиралась задаренной средствами гигиены, косметикой, жевательной резинкой и сигаретами. Потом «толкала» дары не без пользы для своего бюджета.

Увиделись мы с ней в бельевой, и я мгновенно смекнула, как важно смолоду баловать тело дорогими шампунями и кремами. Сорокалетняя Алла смотрелась моей ровесницей.

— Сказок не приемлю, выросла, — с лету нокаутировала она меня.

— Идет, не будем отвлекаться на сервис. Каково живется здесь не командированным, а своим бездомным богатеям?

— Замечательно.

— И Алексу не хуже?

Неприветливая горничная расхохоталась:

— Ох, бабы, ох, ненормальные, и в щелку пролезут. Сейчас выпросишь мой фартук и отнесешь ему цветочки? Сказала бы честно, что б…. но не желаешь в этом качестве светиться. А то: «Журналистка, журналистка…»

Я офонарела. В голове столкнулись два вопроса: «Какой же внешностью меня дрянь природа снабдила?» и «Что подумает устроивший встречу приятель, не опровергни я смелый вывод Аллы?» А опровергать смысла не было. Она выбрала для меня роль и лишь с проститутствующей журналисткой согласна была поболтать. Конечно, бытует такое мнение: мол, женщина с диктофоном берет интервью и сочиняет репортажи в чужих койках. Но готова ли я соответствовать, честно сыграть эту роль?

Меня выручила самоуверенность Аллы. Не дождавшись подтверждения своей догадки, она, глядя на меня не без симпатии, сказала:

— Да ты не стесняйся. На прошлой неделе у нас учителя со всей страны останавливались. Конференция всероссийская, лучшие представители. Так училки помоложе и посмазливее за трое суток столько баксов насшибали, что наши девчонки волчицами выли и сутенеров костерили матюгами. А кто осудит? Они в школах мало получают.

— Как насчет Алекса? — пискнула я каким-то чужим голоском.

— На кладбище твой желанный, смирись, — буркнула Алла. И строго добавила: — Не все везуха, ведь и козе понятно. Если ты очень нуждаешься, могу подогнать дядьку. Ему нравится, когда матерая бабенка гимназисткой придуривается.

От предложенной перспективы меня, вероятно, слишком сильно передернуло.

— Фу, ты не втюрилась в Алекса часом? — возмутилась чудо-горничная.

И Аллу понесло. Лучшая подруга не услышала бы того, что предназначалось странной дурехе: мол, вознамерилась небескорыстно отдаться мужику, а против нее судьба ополчилась. И Алла вдохновенно смягчала удар. Дела наркомана Алекса меня не касались, его жизненный путь было удобнее обсудить с Мишелихой. Я решила перевести стрелки и направить поезд красноречия Аллы в сторону Левы при первой возможности. Однако покорно внимала — профессиональная привычка, не иначе.

Алекс существовал праздно и разгульно. Пил, кололся, устраивал оргии. Проститутки дрались за шанс получить деньги с беспамятного импотента, как с сексуального гиганта. Он не был скуп. Буен — да, опасно буен бывал.

Алекс вселился в «люкс» вместе с Юрой. Но тертая обслуга даже для порядка не проехалась по парочке сорокапятилетних мужчин как по голубому союзу. К Юре сразу прилепились две клички — «гувернер» и «слуга». Он наливал Алексу сок, накидывал на плечи плащ, если барин норовил выйти в рубашке под апрельский дождь, заносил в номер после кутежей вне гостиницы, созывал шлюх и разгонял их, кормил с ложки, когда у патрона дрожали руки… Сам спиртного в рот не брал, наркотики не употреблял и не курил. Только растолстел заметно. Алекс почти ничего не ел, а Юра старался за двоих. Вытребованные истеричным хозяином самые замысловатые блюда из ресторана объедками на кухню не возвращались — «гувернер» хлебушком тарелки подчищал.

Аллу вовсе не удивляло, что Алекс не работал в обычном смысле слова. Иногда его навещали лощеные мужчины с охранниками, остававшимися за дверью на время беседы. Иногда Юра с утра грузил чуть кайфующего Алекса в поданный к крыльцу лимузин и привозил за полночь в дымину пьяного, уже на принадлежавшем Алексу «Мерседесе». Несмотря на внешний лоск, на порой проскальзывавшую, словно солнечный зайчик по обшарпанной стене, царственность Алекса, было ясно: он на белом свете доживает. Его никто не жалел, не берег. Все стремились хоть что-то урвать, пока не подох, урвать хотя бы кроху. Эти долларовые бумажки, которые ему радости не приносили, лишь мгновенное физическое облегчение, были позарез нужны остальным. Незадолго до кончины к Алексу из Тмутаракани прибыла дочь, стервозная блеклая девица. Он кричал в лифте, что воссоединяется с покинутой семьей. Он собирался отстроить дворец. Пожировав недели три, обобрав, по свидетельству Юры, отца так, что у того ни копейки, ни цента не завалялось, и выяснив максимум о правах родных детей на наследство, малышка отбыла к маме.

— Скажи, газетно-журнальная, кто прав, кто виноват? Кто темная сила, кто светлая? — затеребила меня Алла.

На ответе не настаивала. Зачем он ей?

Попадать в вены собственноручно Алекс, вероятно, уже не мог. Когда укол ему делал Юра, он запирал номер, а после процедуры прятал использованный шприц и ампулы. Но случалось, хозяин взбрыкивал и по собственному почину усугублял ощущения какими-то капсулами. Так было и в день смерти. Вызванная сменить заляпанное соусом постельное белье Алла делала вид, будто оглохла и ослепла. Алекс орал на Юру:

— Ты, «шестерка», мне мало, мало, мало!

— Небогато опохмелился, — сказал Юра Алле, когда они вместе очутились в коридоре.

Чем опохмелялся Алекс, горничные и официанты знали. Надо полагать, сами же его наркотой и обеспечивали. «Гувернер» отсутствовал полдня. Явился нагруженный коробками и свертками — барин менял гардероб. Сунулся в спальню… Через полчаса носилки с пластиковым черным пакетом стащили по служебной лестнице в машину «Скорой помощи». Юра с несколькими невзрачными ребятами торопливо собрал манатки Алекса, кинул последние чаевые «на помин души» и исчез.

— В такой грязи тебе не терпелось вываляться? — вопрошала праведная Алла.

— Нет-нет, — заверила я. И полюбопытствовала: — Разве после смерти постояльца не принято вызывать милицию?

— Шизанулась? Всех, кого положено, вызвали, все, что надо и как надо, оформили. Ты из деревни вчера приехала или из Парижа?

Меня утомило ее высокомерие, и я проворчала:

— Угадай с трех раз.

Но тотчас же опомнилась и ввернула парочку любезностей. Мне необходимо было хоть что-нибудь разнюхать про Леву.

— Архитектор? Носился тут Алекс с каким-то Зингером. Когда о семье в коттедже грозил, — усмехнулась Алла. — Точно, переключись-ка ты на чистюлю парня, если получится. Я блевотину выгребала, а Юра умывал нашего пай-мальчика. Он перед свиданием с унитазом заплатил Зингеру гонорар. У «слуги» обычно рот на замке, но не выдержал, разнылся: «На кой ляд я институт бросил? Сейчас культурно выбивал бы деньги из всяких Алексов». И осекся. Я ему: «Не дрейфь, сама иняз не кончила». Он: «Ты свой человек, Аллочка».

Я поблагодарила за информацию и поторопилась проститься с Аллой. Мне стало страшно. Очевидно, что Алекса содержал криминалитет. Юру не в «Бюро добрых услуг» наняли. Алла тоже еще та штучка. Горничная и «гувернер»… Им было известно об ушедшем с наличными Леве. Вместе или порознь — они могли задумать грабеж и подключить сообщников. Горе мне! Почему я решила, будто Лева накануне отъезда таскал банкноты с собой? А если убийца добивался от него признания, требовал указать место хранения баксов? Добился, умертвил и преспокойно взял деньги из указанного тайника? Вопросы, вопросы, вопросы — ни одного ответа. Учительницы-делегатки легко превращаются в проституток. Весьма вероятно, что аналогичное падение нравов наблюдается в архитектурных рядах. Три дамы-проектировщицы… И у каждой раз в полтора месяца были ключи от отдела. Скопировать же образцы за ночь, пока какая-нибудь голубушка подрабатывала с Алексом, тому же шустрому Юре наверняка труда не составило. Получалось, Леву вызвали в гостиницу, к примеру, мелочь скорректировать в проекте Алекса. Чертежные и прочие причиндалы — в мастерской. Лева поднялся туда… И все равно — без человека из отдела не смогли бы обойтись. Суть замысла — представить Леву вором. Ему необходимо было подсунуть ключи Лиды Симоновой. Но прежде убедить в том, что дверь отопрут. Кто? Не бандиты же… Лида! Она им и о прощании с Зингером поведала. Подгадаешь ли лучше? Лева собрал абсолютно все свои деньги…

"Иди сдавайся полковнику Измайлову, Полина, — напутствовала я себя. — Он от души посмеется, поржет над смычкой Лида — Юра, градостроительство — оргпреступность. И извинится за то, что два дня не укладывал тебя к себе в постель, так что ты свихнулась от неудовлетворенности. Он разорится на ужин с шампанским и будет воспевать твои таланты рекламщицы, любовницы, матери, поварихи, прачки и уборщицы. В заключение Вик ласково упрекнет: «Я прошу тебя не изменять мне и не играть в частного детектива. Неужели много прошу? Неужели трудно?» Или взревет: «Я ведь поклялся найти убийцу Зингера! Сомневаешься? Не веришь?..»

Мне надлежало отступить. Положиться на Измайлова. Терпеть. Вести себя благоразумно, то есть холить и лелеять полковника милиции, ограждать от отрицательных эмоций и молиться за его успех.

О богоугодные мысли, о гармоничное распределение обязанностей между полами, о жажда покоя!… Вы не про и не для меня.

В холле о мою ногу споткнулся русый крепыш. Выровнявшись и пробормотав «пардон», он устремился за тонкой высокой брюнеткой бальзаковского возраста — явно пытался продолжить диалог:

— Евгения Альбертовна, я настаиваю…

— Константин Александрович, завтра, — отрезала она.

И вышла на улицу. Мужчина уныло поплелся к бару. Енина и Ерофеев!

Я заметалась, не зная, за кем броситься. Наконец рванула за руководительницей мастерской. Оставаться в гостинице было небезопасно для моей расхристанной нервной системы.