Пингвины зовут

8

– Полагаю, это конец.

Майк тут же принимается осуждать и предсказывать наихудшие сценарии. Я притворяюсь, что не понимаю, о чем он говорит, и вопросительно смотрю на него.

– Конец нашему проекту, да?

Он раздраженно выплевывает слова.

– Патрик побежит жаловаться Веронике, Вероника остановит финансирование, и тогда нам крышка.

Мне хочется встать на защиту Патрика. Но вместо этого я начинаю защищать Веронику.

– Она сама примет решение. Вероника поддерживала нас с того момента, как узнала о проекте, и я не верю, что она так легко от нас откажется.

Я щелкаю пальцами, чтобы изобразить эту легкость. Но даже сейчас я осознаю, что Вероника и правда остро реагирует на происходящее, и ее реакция может быть непредсказуемой.

Дитрих поднимает голову от своих бумаг. У него обеспокоенный взгляд, но он пытается уравновесить пессимизм Майка.

– Хочу напомнить, что Вероника спасла Пипа, – говорит он. – Так что она эмоционально привязана к проекту.

– А еще она эмоционально привязана к этому неуда… к Патрику, – возражает Майк.

Он нарочно подчеркивает, как эгоистично поступил Патрик, но прямо этого не говорит. Как будто это без него не понятно.

Я не собираюсь соглашаться или спорить с ними. Я расплачусь, даже если просто произнесу имя Патрика, а это никому сейчас не нужно – ни мне, ни им. Я плакала перед Дитрихом всего пару раз за все годы, что мы работаем здесь, но перед Майком только однажды – когда мы все думали, что Вероника умирает. Но сейчас очевидно, что требуются практические решения, а не истерика и слезы.

Я быстро подсчитала, сколько еще мы сможем продолжать исследования, если Вероника перестанет поддерживать нас, и прогнозы неутешительные: максимум три-четыре месяца.

– Я напишу Веронике, – решаю я. – Буду честной и расскажу ей, как сильно мы нуждаемся в ее помощи.

Дитрих потирает бороду.

– Спасибо, Терри, – наконец произносит он. – Думаю, это единственный возможный выход.

Майк кривит лицо.

– Не забудь упомянуть Пипа.

Я соглашаюсь.

– Я и так рассказываю о нем в каждом письме. Она была бы в ярости, если бы я этого не делала.

Полевой центр больше не кажется уютным. Сейчас еще совсем рано, но мне нужно отправляться в колонию. Я надеваю снаряжение так быстро, как только могу, и иду на утренний обход. День сегодня облачный, идет небольшой снег. Я тащусь вверх по склону и как всегда останавливаюсь на вершине, чтобы полюбоваться видом: мягкое белое полотно снега, гладкие скалы, отражающие свет, горная гряда на горизонте и озеро в форме полумесяца. А вдалеке, раскинувшись по всей долине, меня ждет суетливая и полная жизни колония пингвинов – как много она значит для меня.

Пингвины. Пингвины всегда на первом месте.

Я набираю темп и быстро спускаюсь по склону в самую гущу колонии. Какое облегчение я испытываю, когда оказываюсь среди эти шумных, пахучих, невероятных птиц. Некоторые стряхивают снежинки со своих пухлых туловищ, другие прячутся в своих гнездах. Многим из них всего несколько недель от роду, они такие смешные и трогательные, покрытые растрепанным серым пухом. По краям колонии туда-сюда снуют пингвины, ковыляют с расставленными крыльями или скользят по снегу на животах, отталкиваясь своими сильными ногами. Они оставляют темные следы на снегу, подобные складкам на белой простыне.

Я с головой погружаюсь в работу. Может людей на острове и останется всего трое, но зато у меня есть целых пять тысяч пингвинов Адели.

Патрик уже, наверное, в сотнях миль отсюда, но он никак не выходит у меня из головы. Жалеет ли он о том, что сел на корабль? И что за муха его укусила! Ненавижу злиться – от этого ощущение, будто мой разум захватывает темная сила – но я ничего не могу поделать с собой. На карту поставлено нечто более важное, чем его уязвленное эго, и я не могу поверить, что он мог так поступить с нами.

Я брожу по колонии и помечаю еще нескольких пингвинов, и меня начинают охватывать сомнения и сожаления. Была ли я неправа? Была ли я виновата?

Возможно, нам с Патриком с самого начала не суждено было быть вместе. Мы влюбились друг в друга так скоро и при таких странных обстоятельствах здесь, на острове Медальон. У меня нет опыта в отношениях, и я никогда не была в них мастером. У меня есть всего несколько бывших – самодовольный Стиви, который не потрудился сообщить о том, что он веган, до тех пор, пока моя мама не положила перед ним свиную отбивную, красавчик Сэм, который так и не смирился с тем, что я не ношу платья, и высокомерный Дэмиан, который считал, что лучшее свидание – это когда я смотрю, как он играет в своей группе. Я всегда очень старалась в этих отношениях, но всегда в глубине души осознавала, что все должно быть совсем иначе. Когда я приехала на остров Медальон, я испытала такое облегчение. Наконец-то я могла забыть о мужчинах и сосредоточиться на пингвинах.

А затем появился Патрик, и я испытала совершенно другую любовь. Такую, о которой пишут книги и сочиняют песни. Эта любовь сделала меня очень счастливой, как бывает, когда любишь по-настоящему.

Готова поклясться, что он тоже был счастлив.

У меня начинает щипать в глазах. Я огородила небольшой участок, и пытаюсь подсчитать соотношение взрослых особей и птенцов. У меня есть кликер, но я снова и снова сбиваюсь со счета. Я обнуляю его и начинаю все сначала.

Это бесполезно. Я ненадолго сворачиваю в сторону и направляюсь к берегу, глубоко дышу и пытаюсь взять себя в руки. Облака уже рассеялись, и солнечные лучи пробиваются сквозь них и золотом отражаются на поверхности воды. Айсберги напоминают огромную сверкающую флотилию. Маленькие плоские фигуры плавают рядом с рельефными гигантами, покрытыми синими тенями и белыми отблесками. И все же даже в такой ясный день, когда волны выбрасывают сверкающие, подобно бриллиантам, капли с каждым ударом о скалы, в спину мне дует ветер, а в ушах стоит шум от пяти тысяч пингвинов, я не могу отделаться от потрясения, вызванного недавними событиями.

Я не понимаю, как мы справимся со всем, ведь Дитрих тоже совсем скоро уедет. Мне придется определиться с тем, что мы сможем сделать, и тем, что у нас уже точно не получится. И как Вероника отреагирует на новости? Она справедлива, но упряма. Надеюсь, Патрик не станет настраивать ее против нас. Я знаю, что ему больно, но он ведь не способен на такое?

Меня охватывает чувство одиночества. Я позволяю себе немного поплакать, а затем возвращаюсь в центр колонии. Среди черно-белой массы виднеются крошечные цветные точки – желтые метки, которые мы прикрепили к крыльям птиц, чтобы отслеживать отдельные особи. Я всматриваюсь в толпу пингвинов, чтобы разглядеть одну оранжевую точку среди сотен желтых. Если я смогу найти Пипа, он поможет мне немного взбодриться.

Мне не требуется много времени, чтобы его отыскать. Я пробираюсь к нему через других птиц, гнезда из гальки, камни и скользкое розовое гуано. Он занят оживленной болтовней с тесной стайкой других пингвинов. Они синхронно поворачиваются и смотрят на меня с типичным для Адели любопытством. Пип вытягивает голову и встряхивает хвостом.

Впервые с отъезда Патрика мне удается улыбнуться. Пип уже подросток и совсем не похож на тот милый комочек, которым мы его нашли, но я все еще обожаю его. Когда речь идет о других пингвинах, мне удается сохранить положенную дистанцию. Я видела мертвых Адели, лежащих повсюду у моих ног, после снежной бури, видела птенца, заклеванного до смерти поморником, видела окровавленного пингвина, которого тюлень ударил о скалы, а затем съел. Как хирург перед операцией, я научилась дистанцироваться эмоционально от страданий пингвинов, иначе я просто не смогла бы работать. Но когда дело касается Пипа, все совсем иначе. Все дело в Веронике. Ей каким-то образом удалось передать мне свои чувства к этому маленькому пингвину Адели, чувства, которые корнями уходят в ее прошлое.

Майк и Дитрих знают об этой моей слабости, не характерной для ученых. Майк говорит, что это «непрофессионализм и сантименты». Дитрих отвечает: «Да, но это не мешает ей выполнять свою работу». В свое оправдание я напоминаю им, что Пип – единичный случай, и благодаря ему мы получили большую общественную поддержку. Кроме того, я считаю, что любовь – это хорошо, независимо от обстоятельств.

Пип наклоняет голову и тянет меня за штанину. Он еще слишком молод, чтобы спариваться и заводить потомство, поэтому его приятели особенно важны для него. Одно из них я уже пометила. Я записываю его номер (или, может быть, ее) – с пингвинами Адели сразу не разберешься. Затем я пользуюсь их растерянностью и быстро помечаю остальных троих. Они вырываются, когда я поднимаю их с земли, но я очень аккуратно засовываю их подмышку и закрепляю браслеты у основания их крыльев. Только один раз в ответ пингвин меня клюет. Пип с интересом наблюдает за процессом.

– Ну вот, теперь мы посмотрим, всегда ли ты тусуешься с одними и теми же приятелями, – говорю я ему.

Скоро я опубликую в блог новый рассказ про него и других пингвинов с острова Медальон. Нет ничего важнее, чем будущее нашей планеты, поэтому я так много рассказываю о наших исследованиях, скорости таяния ледников и опасности, которую это представляет для наших дорогих пингвинов и для всей планеты в целом. Я развлекаю аудиторию фотографиями Пипа и рассказами о нем, ведь он невероятно популярен. Также я делюсь некоторыми историями из нашей повседневной жизни в центре. Но я не собираюсь рассказывать там, что Патрик нас покинул. Я делюсь проблемами только если это необходимо, и лучше скрывать от читателей плохие новости, если это возможно.

Я напишу электронное письмо Веронике как можно скорее. Я не собираюсь никого обвинять, но ей следует услышать нашу версию произошедшего.