Капитан гвардии

– Красные апельсины давно перезрели, – устало заметил принц, когда капитан вывез его на террасу, и больше не проронил ни слова.

Насчет апельсинов он верно сказал. Несколько штук упало и лопнуло на бледно-розовом мраморе. Их острый сладкий запах наполнял ноздри Хотаха при каждом вдохе. Принц, без сомнения, тоже чувствует этот запах, сидя под деревьями в кресле, которое сделал для него мейстер Калеотт, – подушки на сиденье набиты гусиным пухом, колеса из черного дерева окованы железом.

Тишина – слышно только, как плещутся дети в прудах и фонтанах. Потом на террасу шлепнулся еще один плод, и капитан услышал издалека, как чьи-то сапоги, ступая по мрамору, приближаются к ним. Обара – он узнал ее походку, ее широкие, торопливые, гневные шаги. Ее конь, должно быть, весь в мыле, и бока у него окровавлены от ее шпор. Она ездит только на жеребцах и будто бы хвасталась, что способна укротить любого коня в Дорне… как и любого мужчину. Капитан слышал также другие шаги, мягкие и шаркающие, – это мейстер Калеотт поспешал за Обарой.

Она всегда ходит чересчур быстро. «Гонится за тем, что ей никогда не поймать», – сказал как-то принц своей дочери в присутствии капитана.

Когда она появилась под тройной аркой, Арео Хотах загородил ей дорогу своей секирой. Древко из горного ясеня насчитывало в длину шесть футов, и она не могла его обойти.

– Ни шагу дальше, миледи, – громыхнул он со своим норвосским акцентом. – Принц не желает, чтобы его беспокоили.

Ее лицо, и без того каменное, сделалось еще тверже.

– С дороги, Хотах. – Обара – старшая из песчаных змеек, ей уже под тридцать, кость у нее широкая, глаза близко посажены, а волосы бурые, как у той староместской шлюхи, что ее родила. Под желто-золотистым плащом из песчаного шелка она вся одета в старую, мягкую, потертую кожу – больше ничего мягкого у нее не найти. На одном бедре свернутый в кольцо кнут, за спиной круглый стальной щит, отделанный медью. Копье она оставила снаружи – и на том спасибо. При всей ее силе и ловкости с Арео ей, конечно, не сладить, но она в отличие от него этого не понимает, а ему не хотелось бы увидеть ее кровь на бледно-розовом мраморе.

Мейстер переступил с ноги на ногу.

– Я же говорил вам, леди Обара…

– Он знает, что мой отец мертв? – спросила Обара у капитана, обращая на мейстера не больше внимания, чем на муху – если бы нашлась муха, достаточно глупая, чтобы жужжать над ее головой.

– Знает, – сказал капитан. – К нему прилетала птица.

Смерть прилетела в Дорн на крыльях ворона, туго свернутая и запечатанная красным воском. Калеотт, видимо, чуял, о чем говорится в письме, потому что отдал его Хотаху для доставки. Принц поблагодарил его, но письма не открывал долго, очень долго. Весь день до самого вечера он сидел с пергаментом на коленях и смотрел, как играют дети. С наступлением вечерней прохлады, когда его обычно увозили с террасы в дом, он стал смотреть на отражение звезд в воде. Лишь после восхода луны он послал Арео за свечой, чтобы прочесть письмо там, в темноте, под апельсиновыми деревьями.

Обара опустила руку на кнут.

– Тысячи людей идут через пески к Костяному Пути, чтобы встретить Элларию, везущую домой тело моего отца. Септы переполнены, красные жрецы зажгли храмовые костры. Женщины в перинных домах обслуживают мужчин бесплатно. Повсюду, повсюду – в Солнечном Копье, на Перебитой Руке, на Зеленой Крови, в горах, в глубине пустыни – женщины рвут на себе волосы, а мужчины кричат от ярости. Один вопрос звучит на всех языках: как поступит Доран? Как намерен принц отомстить за своего убитого брата? А ты говоришь мне, что его нельзя беспокоить!

– Он не желает, чтобы его беспокоили, – повторил Арео Хотах.

Капитан был ровесником принца, которого охранял. Когда-то он приехал сюда из Норвоса плечистым юнцом с копной темных волос. Теперь его волосы побелели, а тело отмечено шрамами после множества битв, но сила осталась при нем, и секиру он точит остро, как учили его бородатые жрецы. «Я не пущу ее», – сказал он себе, а вслух произнес:

– Принц смотрит, как играют дети, и в это время тревожить его не позволяется никому.

– Хотах, – сказала Обара Сэнд, – уйди с дороги, иначе я отберу у тебя секиру и…

– Пропусти ее, капитан. Я поговорю с ней, – хриплым голосом распорядился внезапно принц.

Арео убрал секиру и отступил. Обара, злобно поглядев на него напоследок, прошла мимо, мейстер заторопился за ней. Росточком Калеотт не выше пяти футов и лыс, как яйцо. Возраст по гладкому круглому лицу определить трудно, но он служил здесь еще до капитана, когда мать принца была жива. Несмотря на годы и толщину, он еще довольно прыток, и ума у него палата, вот только характер мягкий. С песчаной змеей такому не справиться.

Принц сидел на своем кресле в тени апельсиновых деревьев – больные ноги составлены ровно, под глазами набрякли мешки, – но трудно сказать, что послужило причиной его бессонницы: горе или подагра. Дети все так же плескались в воде. Младшим из них не больше пяти, старшим лет девять-десять. Девочек и мальчиков поровну. Хотах слышал, как они брызгаются и кричат тонкими голосками.

– Давно ли и ты там играла, Обара, – сказал принц женщине, преклонившей колено перед его креслом.

– Давно. Лет двадцать, не меньше, – отрезала она. – Притом я недолго здесь пробыла. Я ведь отродье шлюхи, забыли? – Не дождавшись ответа, Обара встала и уперла руки в боки. – Мой отец убит.

– Он погиб в поединке, при испытании боем. Закон не считает это убийством.

– Он был вашим братом.

– Да, был.

– Что вы намерены предпринять по поводу его смерти?

Принц повернул свое кресло лицом к Обаре. Доран Мартелл выглядит намного старше своих пятидесяти двух лет. Тело под полотняной одеждой кажется бесформенным, на ноги с распухшими и покрасневшими от подагры суставами лучше не смотреть вовсе. Левое колено похоже на яблоко, правое – на дыню, пальцы ног превратились в переспевшие темно-красные виноградины: тронь – и они лопнут. Даже прикосновение легкого покрывала вызывает у него боль, хотя он терпит ее без жалоб. «Молчание – друг принцев, – сказал он как-то своей дочери. – Слова, Арианна, подобны стрелам. Пустив их, назад уже не вернешь».

– Я написал лорду Тайвину… – начал Доран.

– Написал? Будь ты хотя бы наполовину таким же, как мой отец…

– Я не твой отец.

– Это мне известно, – с величайшим презрением молвила Обара.

– Ты бы хотела, чтобы я выступил на войну.

– Где уж там. Ты даже с этого кресла не встанешь. Позволь мне отомстить за отца. На Принцевом перевале у тебя стоит войско, у лорда Айронвуда на Костяном Пути – еще одно. Отдай мне одно из них, а Ним – другое. Она пойдет по Королевскому тракту, а я выгоню марочных лордов из замков и двинусь с ними на Старомест.

– И как же ты думаешь удержать Старомест?

– Мне хватит нескольких дней, чтобы разграбить его. Богатства Хайтауэров…

– Ты хочешь золота?

– Я хочу крови.

– Лорд Тайвин пришлет мне голову Горы.

– А кто пришлет нам голову лорда Тайвина? Гора всегда был его любимчиком, о чем ты прекрасно знаешь.

Принц показал на пруды.

– Будь так любезна, Обара, посмотри на детей.

– Не желаю быть любезной. У меня другое желание: вогнать копье в брюхо Тайвина. И поискать золото в его кишках под песню «Рейны из Кастамере».

– Посмотри на них, – повторил принц. – Я приказываю.

Несколько детей постарше загорали, лежа лицом вниз на розовом мраморе, другие барахтались в море. Трое строили из песка замок с высоким шпилем наподобие башни Копье в Старом дворце. Не меньше двадцати ребятишек плескались в большом пруду – маленькие, сидя на плечах у больших, старались спихнуть друг дружку в воду. Каждое падение сопровождалось громким хохотом. Одна девочка, орехово-смуглая, как раз в это время сдернула белобрысого мальчугана с плеч его брата.

– Твой отец когда-то тоже играл так, а до него и я, – сказал принц. – Между нами десять лет разницы, и я ушел отсюда, когда он только дорос до игры, но я наблюдал за ним, когда приезжал к матушке. Он даже в детстве был злым. И быстрым, как водяная змея. Зачастую он скидывал в воду мальчиков намного больше себя. Он напомнил мне об этом в тот день, когда уезжал в Королевскую Гавань. И поклялся, что сделает то же самое снова. Иначе я ни за что не отпустил бы его.

– Не отпустил бы? – засмеялась Обара. – Как будто ты мог его удержать. Красный Змей Дорна всегда поступал как хотел.

– Да, верно. Я хотел бы найти какие-то слова утешения…

– Я не за утешением пришла к тебе, – все так же презрительно процедила Обара. – Когда мой отец явился за мной, мать ему воспротивилась. «Она девочка, – говорила мать, – и вряд ли она твоя дочь. У меня было с тысячу других мужчин». Он бросил свое копье мне под ноги и ударил мать по лицу так, что она расплакалась. «Мальчики или девочки, мы все ведем свои битвы, но выбор оружия боги предоставляют нам самим». Сказав это, он указал на копье и на слезы матери – и я подняла копье. «Я же говорил, что она моя», – сказал отец и забрал меня. Через год мать упилась до смерти. Говорят, она плакала, когда умирала. – Обара подступила к самому креслу. – Позволь мне сразиться копьем – большего я не прошу.

– Это серьезная просьба, Обара. Я должен с ней переспать.

– Ты и так уже спал слишком долго.

– Возможно, ты и права. Я пришлю тебе весть в Солнечное Копье.

– Весть о войне – другой мне не надо. – Обара повернулась на каблуках и удалилась столь же гневно, как и пришла, – чтобы взять на конюшне свежего жеребца и пустить его вскачь.

– Вы чувствуете боль в ногах, мой принц? – спросил оставшийся на террасе мейстер.

– Спроси еще, жарко ли греет солнце, – со слабой улыбкой ответил Доран.

– Принести вам питье?

– Нет. Я нуждаюсь в ясном уме.

– Мой принц, стоило ли… – нерешительно промолвил мейстер, – стоило ли разрешать леди Обаре вернуться в Солнечное Копье? Она наверняка будет разжигать простолюдинов своими речами. В народе ваш брат пользовался любовью.

– Как и у всех нас. – Принц прижал пальцы к вискам. – Впрочем, ты прав. Надо и мне вернуться в Копье.

– Благоразумно ли это? – засомневался мейстер.

– Нет, однако необходимо. Пошли гонца – пусть велит Рикассо открыть мои покои в Солнечной башне и уведомит мою дочь Арианну, что я буду там завтра.

Моя маленькая принцесса… Капитан очень скучал по ней.

– Вас увидят, – предостерег мейстер.

Капитан понимал, о чем он. Два года назад, когда они покинули Солнечное Копье ради покоя и уединения Водных Садов, Доран был еще совсем не так плох. Тогда он еще ходил, хоть и медленно, опираясь на палку и гримасничая на каждом шагу. Принц не желал показывать врагам свою нынешнюю слабость, а ведь в Старом дворце и примыкающем к нему городе полным-полно глаз. Глаз и ступеней, которые он одолеть не сможет, думал капитан. Ему пришлось бы взлететь, чтобы добраться до вершины Солнечной башни.

– Пусть видят. Нужно же кому-то вылить масло на бурные воды. Дорну следует напомнить, что у него пока еще есть принц – пусть даже этот принц стар и разбит подагрой.

– В Солнечном Копье вам придется дать аудиенцию принцессе Мирцелле. С ней будет ее белый рыцарь, а он, как вам известно, исправно пишет своей королеве.

– Не сомневаюсь.

Белый рыцарь… Капитан нахмурился. Сир Арис приехал в Дорн со своей принцессой, как он, Арео Хотах, когда-то со своей. Даже имена у них до странности схожи: Арео и Арис, но на этом и конец сходству. Капитан навсегда оставил Норвос и его бородатых жрецов, а сир Арис Окхарт до сих пор служит Железному Трону. Хотах, бывая по делам принца в Солнечном Копье, всегда с некоторой грустью смотрел на этого человека в длинном белоснежном плаще. Он предчувствовал, что им когда-нибудь придется сразиться и что в этот день его секира раздробит череп белому рыцарю. Быть может, этот день уже недалек, подумал капитан, скользнув пальцами по гладкому ясеневому древку.

– Скоро уже и вечер, – сказал принц. – Дождемся утра. Позаботься, чтобы к рассвету мои носилки были готовы.

– Как прикажете. – Мейстер поклонился и поспешно ушел. Хотах слушал, как удаляются его шаги.

– Капитан, – тихо окликнул принц.

Арео подошел. Древко в кулаке было шелковистым, как женская кожа. Капитан стукнул им об пол, давая знать, что он здесь, но принц по-прежнему смотрел только на детей.

– Были у тебя братья, капитан? Там, в Норвосе, когда ты еще был молод? Или сестры?

– Да. Два брата, три сестры. Я был самым младшим. – Младшим и нежеланным. Лишний рот, большой парень, который слишком много ел и быстро вырастал из своих одежек. Неудивительно, что его продали бородатым жрецам.

– А я был старшим, но Морс и Оливар умерли еще в колыбели, и я не надеялся больше, что у меня будут братья. Мне было девять, когда родилась Элия, и я служил оруженосцем на Соленом Берегу. Когда туда прилетел ворон с известием, что мать разрешилась на месяц раньше срока, я был уже достаточно большой и понимал, что дитя не выживет. Лорд Гаргален сообщил мне, что у меня родилась сестра, я же ответил, что она все равно скоро умрет. Но она выжила по милости нашей небесной Матери, а год спустя на свет, вопя и брыкаясь, появился Оберин. Я был взрослым мужчиной, когда они плескались в этих прудах, – однако вот я сижу здесь, а их больше нет.

Арео не знал, что сказать на это. Он всего лишь солдат, и этот край с его семиликим богом даже после стольких лет остался чужим для него. Служить. Повиноваться. Защищать. Он принес эти обеты в шестнадцать лет, в тот день, когда взял в жены свою секиру. Простые обеты для простых душ, как говорили бородатые жрецы. Его не учили утешать горюющих принцев.

Он все еще подыскивал слова, когда на террасу, в каком-нибудь футе от принца, опять шлепнулся апельсин. Доран сморщился, как будто этот звук причинил ему боль, вздохнул и сказал:

– Довольно. Оставь меня, Арео. Я хочу еще немного посмотреть на детей.

Солнце село, стало прохладно, дети ушли в дом ужинать, а принц так и сидел под апельсиновыми деревьями, глядя на тихие пруды и на море. Слуга принес ему пурпурные оливки, лепешки, сыр и разварной сладкий горошек. Принц немного поел и выпил чашу своего любимого крепкого вина, а выпив, налил себе снова. Лишь глубокой ночью он заснул в своем кресле, и только тогда капитан повез его вниз по освещенной луной галерее, мимо стройных колонн, в комнату у самого моря, где ждала застланная свежим полотном большая кровать. Доран застонал, когда капитан переложил его с кресла, но, по милости богов, не проснулся.

Каморка капитана примыкала к спальне принца. Он сел на свою узкую койку, нашел в стенной нише точильный камень, масляную тряпицу и принялся за работу. Держи свою секиру острой, наказывали бородатые жрецы, отмечая его клеймом, и он свято исполнял этот завет.

Он точил и вспоминал Норвос, высокие кварталы на холме и низкие у реки. Он до сих пор помнил голоса трех колоколов – густой бас Нум, пробиравший до самых костей, гордые переливы Нарры, серебряный смех Ниэль. Он ощущал во рту вкус зимней коврижки с имбирем, кедровыми орешками и вишней, а запивали ее нахсой, напитком из перебродившего козьего молока, – его подавали в железных кружках и сдабривали медом. Он видел перед собой мать в платье с высоким воротником – она его надевала только раз в год, когда они ходили смотреть медведей на Шагах Грешника. Он чувствовал запах паленых волос, когда бородатый жрец приложил клеймо к его груди. Боль была такая, что Арео думал, у него сердце не выдержит, но вынес он ее, даже не поморщившись. Волосы на клейме в виде секиры так и не выросли больше.

Отточив оба лезвия до бритвенной остроты, он уложил свою жену из ясеня и железа в постель, зевнул, скинул на пол одежду и лег на соломенный тюфяк сам. Мысли о клейме вызвали у него зуд, и он долго чесал себе грудь. Надо бы собрать опавшие апельсины, подумал он, закрывая глаза, и уснул, воображая их пряный вкус и красный сок, склеивающий пальцы.

Рассвет наступил слишком быстро. У конюшни уже ждали самые маленькие из конных носилок – кедровые, с красными шелковыми занавесками. Капитан отобрал двадцать копейщиков из тридцати, размещенных в Водных Садах – прочие оставались охранять дворец и детей, многие из которых были сыновьями и дочерьми видных лордов и богатых купцов.

Принц говорил, что они оправятся в путь на рассвете, но Арео знал, что дело затянется. Пока мейстер помогал принцу вымыться и бинтовал его суставы, смазанные успокаивающим бальзамом, капитан надел медный чешуйчатый панцирь, подобающий ему по рангу, а сверху – желто-бурый плащ из песчаного шелка, чтобы солнце не нагревало медь. День обещал быть жарким. Капитан давно отказался от тяжелого плаща из конского волоса и кожаного камзола с заклепками, которые носил в Норвосе, – на дорнском солнце во всем этом испечься можно. Железный полушлем с острыми пиками на макушке он сохранил, но подстилал внутрь оранжевый шелк и им же обматывал пики. С раскаленным железом на голове он не доехал бы до дворца.

Принц все еще медлил. Перед отъездом он решил скушать красный апельсин и чаячьи яйца с ветчиной и огненным перцем. После завтрака он пожелал непременно проститься с некоторыми из детей, своими любимцами – маленьким Дальтом, отпрыском леди Блэкмонт, и круглолицей сироткой, чей отец торговал тканями и пряностями на Зеленой Крови. Говоря с ними, принц укрыл ноги красивым мирийским одеялом, чтобы не пугать юные души видом забинтованных распухших колен.

Отправились они только в полдень – принц в носилках, мейстер Калеотт верхом на осле, прочие пешком – пятеро копейщиков впереди, пятеро позади, пятеро справа и пятеро слева. Арео Хотах с секирой на плече занял привычное место по левую руку от принца. Дорога из Водных Садов в Солнечное Копье шла вдоль моря, и прохладный бриз облегчал им путь через красные камни и пески, где росли кривые карликовые деревца.

На полпути их подстерегла вторая по старшинству песчаная змейка.

Леди Ним появилась на гребне дюны, грациозная всадница на золотистой лошади с гривой, как из белого шелка. Ее сиреневое платье мерцало, как море, кремово-медный плащ трепетал на ветру, и казалось, что она вот-вот поднимется в воздух. Нимерия Сэнд, двадцати пяти лет, тонка и гибка, как ива. Прямые черные волосы, заплетенные в косу и перевитые красно-золотой проволокой, на лбу лежат острым мысом, как у отца. Высокие скулы, полные губы, молочно-белая кожа – просто красавица, не в пример старшей сестре… но мать Обары промышляла на улицах Староместа, а Ним родилась от благороднейших кровей старого Волантиса. Дюжина конных воинов с копьями и круглыми, блещущими на солнце щитами спустилась с дюны следом за ней.

Принц откинул и завязал по бокам занавески своих носилок, чтобы морская прохлада проникала к нему беспрепятственно. Леди Ним подъехала к нему, заставив свою красивую золотую кобылу идти вровень с носилками.

– Какая удача, дядя, – пропела она, как будто они встретились по чистой случайности. – Могу я сопровождать вас в Солнечное Копье? – Капитан шел по ту сторону носилок, но слышал каждое ее слово.

– Буду рад, – ответил принц, но капитан не услышал особой радости в его голосе. – Подагра и горе – плохие попутчики. – Капитан знал, что каждый камешек на дороге пронзает иглой его больные суставы.

– Подагра мне не подвластна, – сказала Ним, – а горевать об отце не стоит. Мщение пришлось бы ему больше по вкусу. Правда ли, что Григор Клиган сознался в убийстве Элии и ее детей?

– Он прокричал о своей вине перед всем двором. Лорд Тайвин обещал нам его голову.

– Ланнистеры всегда платят свои долги, – подхватила Ним, – но теперь лорд Тайвин, похоже, намерен расплатиться за наш счет. Наш славный сир Дейемон прислал мне ворона – он клянется, что отец не один раз пощекотал это чудовище во время боя. Если так, то сир Григор все равно что мертв – и не благодаря Тайвину Ланнистеру.

Принц скорчил гримасу – то ли от боли, то ли от слов племянницы.

– Возможно.

– Возможно? Так оно и есть, уверяю вас.

– Обара хочет, чтобы я начал войну.

– Ей не терпится поджечь Старомест, – засмеялась Ним. – Ее ненависть к этому городу не уступает любви, которую питает к нему наша младшенькая.

– А что скажешь ты?

Ним оглянулась через плечо на своих конников, едущих на некотором расстоянии за ними.

– Эта весть дошла до меня, когда я лежала в постели с близнецами Фаулер. Помните девиз Фаулеров? «Воспарим!» Дайте мне воспарить, дядя, – вот все, о чем я прошу. Мне не нужно войска, нужна лишь одна милая сестрица.

– Обара?

– Тиена. Обара слишком криклива, Тиена же так мила и нежна, что ни в одном мужчине не вызовет подозрений. Обара способна превратить Старомест в погребальный костер нашего отца, но я не столь кровожадна. Мне довольно четырех жизней. Золотые двойняшки лорда Тайвина в уплату за детей Элии, старый лев за саму Элию и маленький король – за отца.

– Мальчик не сделал нам ничего плохого.

– Этот мальчик – бастард, рожденный от измены и кровосмешения, если верить Станнису Баратеону. – Ее тон перестал быть игривым, и капитан поймал себя на том, что пристально наблюдает за ней. Ее сестра Обара носит свои кнут и копье на виду, но Ним не менее опасна, хотя хорошо прячет свои ножи. – Только королевская кровь может заплатить выкуп за убийство моего отца.

– Оберин погиб в поединке, сражаясь за дело, не имевшее к нему никакого касательства. Я не могу назвать это убийством.

– Называйте как хотите. Мы послали им лучшего из лучших в Дорне, а они шлют нам обратно его труп.

– Он превысил свои полномочия. «Посмотри, что такое этот малолетний король и его совет, – говорил я ему. Мы сидели с ним на террасе и ели апельсины. – Возьми на заметку их сильные и слабые стороны. Отыщи наших друзей, если таковые имеются. Постарайся разузнать, как умерла Элия, но не раздражай лорда Тайвина сверх меры». Вот что я ему говорил. Оберин рассмеялся в ответ и сказал: «Когда это я раздражал кого-то сверх меры? Предупреди лучше Ланнистеров, чтобы не раздражали меня». Он хотел добиться правосудия в деле Элии, но не желал ждать…

– Он ждал семнадцать лет, – прервала принца леди Ним. – Если бы речь шла о вашей смерти, отец повел бы свои знамена на север до того, как вы успели остыть. Если бы убили вас, копья уже градом сыпались бы на Марках.

– Не сомневаюсь.

– Не сомневайтесь также и в том, мой принц, что мы с сестрами не будем ждать семнадцать лет, чтобы свершить свою месть. – Она дала шпоры лошади и умчалась к Солнечному Копью вместе со своим эскортом.

Принц откинулся на подушки и закрыл глаза, но Арео знал, что он не спит и что его мучает боль в ногах. Капитан хотел уже позвать мейстера Калеотта, но принц сам бы это сделал, будь на то его воля.

Тени сделались длинными, а солнце покраснело и раздулось, как суставы принца, когда на востоке показались башни Солнечного Копья. Сперва стройное Копье высотой в полтораста футов, на чьей вершине сверкало золотом настоящее стальное копье, добавлявшее башне еще тридцать футов; затем мощная Солнечная башня с золоченым хрустальным куполом; наконец, бурый Песчаный Корабль – точно чудовищный галеон, выброшенный на берег и обратившийся в камень.

Между Водными Садами и Солнечным Копьем всего-то три лиги, но они – словно два разных мира. Там на солнышке нагишом резвятся дети, в мощенных плиткой двориках звучит музыка, пахнет лимоном и красными апельсинами. Здесь пахнет пылью, потом, дымом, и даже ночью не смолкает гул голосов. Сады построены из розового мрамора, Солнечное Копье – из глины с соломой, и выкрашено оно в коричнево-желтые тона. Древняя твердыня дома Мартеллов стоит на восточной оконечности мыса из песка и камня, с трех сторон окруженного морем. На западе, в тени массивной стены, лепятся к замку мелкие лавчонки и хижины без окон, как ракушки к корпусу корабля. Еще западнее помещаются конюшни, постоялые дворы, винные погребки и перинные дома – многие из них обведены собственными оградами, и под этими стенами тоже ютятся хибарки. И так далее, и так далее, как сказали бы бородатые жрецы. По сравнению с Тирошем, Миром или Великим Норвосом этот теневой городок очень мал, но у дорнийцев, плохо представляющих себе, что такое город, сходит за большой.

Леди Ним, прибыв в замок на несколько часов раньше, несомненно, предупредила стражу об их приезде, поскольку Тройные Ворота уже стояли открытыми. Только здесь трое ворот, расположенные одни за другими, ведут через три Кривые Стены прямо к Старому дворцу, не заставляя приезжих плутать по узким закоулкам, глухим дворам. И шумным базарам.

Принц закрыл занавески, как только увидел вдали башню Копье, но народ тем не менее приветствовал его криками. Песчаные змейки заварили нешуточную смуту, с тревогой подумал капитан. Кортеж пересек нищенские кварталы внешнего полумесяца и прошел во вторые ворота. Запахло дегтем, соленой водой, гниющими водорослями. Толпа становилась гуще на каждом шагу.

– Дорогу принцу Дорану! – загремел Арео, стукнув по брусчатке тупым концом древка. – Дорогу принцу Дорнийскому!

– Наш принц умер! – завизжала позади какая-то женщина.

– В копья! – заорал с балкона мужчина.

– В копья, Доран! – повторил еще кто-то, явно знатного рода.

Хотах не стал высматривать, кто кричит, – не менее трети напиравшего на них сборища вопило на разные голоса:

– В копья! Отомстим за Змея!

У третьих ворот солдатам пришлось отпихивать горожан от носилок принца, а те вовсю кидались лимонами и апельсинами, крича во всю глотку: «Война! Война! В копья!» Один оборвыш прошмыгнул к самым носилкам с гнилым гранатом в руке, но при виде Арео с секирой наперевес бросил свой снаряд под ноги и живо ретировался. Кому-то из гвардейцев лимон угодил в глаз, капитану шмякнулся на сапог апельсин.

Принц, никак на это не откликаясь, сидел за шелковыми стенками, пока они не оказались внутри более надежных замковых стен. Подъемная решетка со скрежетом опустилась за ними, и крики постепенно заглохли. Принцесса Арианна встречала отца на внешнем дворе, а с ней старый слепой сенешаль Рикассо, кастелян сир Манфри Мартелл, молодой мейстер Милес в сером, с надушенной шелковистой бородкой, и человек двадцать дорнийских рыцарей в разноцветных полотняных нарядах. Маленькая Мирцелла Баратеон стояла со своей септой и королевским гвардейцем сиром Арисом, взопревшим в белой эмалевой броне.

Арианна подошла к носилкам в сандалиях из змеиной кожи со шнуровкой до самых бедер. Вороная грива волос в тугих завитках падала ей до талии, схваченная на лбу обручем из медных солнц. В глазах капитана она так и осталась крошкой, маленькой девочкой. Песчаные змейки все высоченные, Арианна же удалась в мать, чей рост всего пять футов и два дюйма. Но под ее дорогим поясом и свободными одеждами из пурпурного и желтого шелка прячется женское тело, пышное и соблазнительное.

– Отец, – сказала она, когда занавески открылись, – Солнечное Копье ликует по случаю твоего возвращения.

– Да, я слышал. – Принц, слегка улыбнувшись, потрепал дочь по щеке подагрическими пальцами. – Как же ты хороша. Будь добр, капитан, помоги мне слезть.

Арео продел секиру в перевязь за спиной и взял принца на руки очень бережно – но Доран все равно едва не вскрикнул от боли.

– Я велела поварам приготовить все твои любимые блюда для вечернего пира, – продолжала принцесса.

– Боюсь, что не смогу воздать им должное. – Принц медленно обвел взглядом двор. – Я не вижу здесь Тиены.

– Она просит принять ее с глазу на глаз и ожидает тебя в тронном зале.

– Хорошо, – вздохнул принц. – Пойдем, капитан? Чем раньше я с этим покончу, тем скорее смогу отдохнуть.

Арео с ним на руках стал подниматься на Солнечную башню, в большую круглую палату под самым куполом. Последние лучи солнца, падая сквозь толстые цветные стекла, окрасили бледный мрамор пола яркими зайчиками пятидесяти разных тонов. Здесь их ждала третья песчаная змейка.

Она сидела, подвернув ноги, на подушке под возвышением для принца с его супругой, но при виде их встала. В бледно-голубом шелковом платье с рукавами из мирийского кружева она казалась невинной, как сама Дева. В одной руке пяльцы с вышивкой, в другой – золотые иголки. Волосы тоже золотые, глаза – два глубоких синих озера, но капитан находил в них сходство с отцовскими, хотя у Змея глаза были черным-черны. У всех дочек принца Оберина отцовы глаза, змеиные, понял вдруг Арео, – какого бы они ни были цвета.

– Я ждала вас, дядя, – сказала Тиена Сэнд.

– Помоги мне сесть, капитан.

На помосте всего два сиденья, почти одинаковых, – но у одного на спинке выложено золотом копье Мартеллов, а у другого – пылающее ройнарское солнце. Оно украшало мачты кораблей Нимерии, когда те впервые причалили к Дорну. Капитан усадил принца на трон с копьем и отошел.

– Вы так сильно страдаете? – ласково спросила леди Тиена, взойдя на помост. Сладка, что твоя летняя земляничка. Ее мать была септой, вот откуда у Тиены эта небесная непорочность. – Могу я чем-нибудь облегчить вашу боль?

– Говори, что хотела сказать, и позволь мне отдохнуть. Я очень устал, Тиена.

– Это для вас, дядя. – Тиена развернула свою вышивку – принц Оберин на дорнийском коне, в красных доспехах с головы до пят, с улыбкой на губах. – Когда закончу работу, подарю ее вам, чтобы вы всегда его вспоминали.

– Вряд ли я забуду когда-нибудь твоего отца.

– Отрадно слышать это от вас – ведь многие сомневаются.

– Лорд Тайвин обещал нам голову Горы.

– Как он добр… но меч палача – неподобающий конец для храброго сира Григора. Мы так долго молились о его смерти – было бы справедливо, если бы и сам он молил о ней. Я знаю яд, которым пользовался отец, – нет ничего медленнее и мучительнее. Скоро мы даже здесь, в Солнечном Копье, услышим крики Горы.

– Обара требует войны, – вздохнул принц, – Ним готова удовольствоваться убийством. А ты?

– Я тоже желаю войны – но не такой, которой хочет моя сестра. Дорнийцы лучше всего воюют у себя дома – наточим же копья и будем ждать. Когда Ланнистеры с Тиреллами пойдут на нас, мы пустим им кровь на перевалах и зароем их в песок, как делали сто раз прежде.

Если они пойдут.

– Им придется, иначе государство снова будет расколото, как было раньше, пока мы не поженились с драконами. Так говорил отец. Спасибо Бесу за то, что прислал нам принцессу Мирцеллу, сказал еще он. Она прелесть, вы не находите? Вот бы мне такие локоны, как у нее. Она, как ее мать, создана быть королевой. – На щеках Тиены заиграли ямочки. – Я почла бы за честь подготовить их свадьбу и придумать короны для жениха и невесты. Тристан и Мирцелла – сама невинность. Мне думается, им подошло бы белое золото… с изумрудами, в цвет ее глаз. Впрочем, алмазы и жемчуг тоже сгодятся. Главное – поженить этих детей и короновать их. Затем нам останется только объявить отроковицу Мирцеллой Первой, королевой андалов, ройнаров и Первых Людей, законной наследницей Семи Королевств Вестероса – и ждать, когда львы к нам пожалуют.

Законной наследницей? – язвительно повторил принц.

– Она старше своего брата, – терпеливо, как слабоумному, пояснила Тиена. – По закону Железный Трон должен перейти к ней.

– Это дорнийский закон.

– Когда добрый король Дейерон женился на принцессе Мории и присоединил нас к своему королевству, было условлено, что Дорн всегда будет жить по своим законам. А Мирцелла, так уж вышло, сейчас находится в Дорне.

– Да, верно, – неохотно признал принц. – Мне нужно подумать.

– Слишком вы много думаете, дядя, – дерзко заметила Тиена.

– В самом деле?

– Так отец говорил.

– Он-то как раз не любил думать.

– Некоторые люди думают, потому что боятся действовать.

– Есть разница между страхом и предосторожностью.

– Буду молиться, чтобы вы не ведали страха, дядя, – не то вы, чего доброго, забудете, что вам надо дышать.

Увидев, что она подняла руку, капитан гулко стукнул древком о мраморный пол.

– Миледи, вы забываетесь. Сойдите с помоста, прошу вас.

– Я ничего дурного не делаю, капитан. Я люблю дядю, как он, я знаю, любил моего отца. – Тиена опустилась на одно колено перед принцем. – Я сказала все, что хотела, дядюшка. Простите, если невольно обидела вас – виной тому мое разбитое сердце. Вы ведь любите меня по-прежнему, правда?

– Как всегда.

– Тогда благословите меня, и я ухожу.

Доран, помедлив долю мгновения, опустил руку на голову племянницы.

– Будь храброй, дитя мое.

– Как же иначе? Ведь я его дочь.

Как только она удалилась, к принцу поспешил мейстер Калеотт.

– Мой принц, она не?.. Позвольте взглянуть на вашу руку. – Он осмотрел ладонь, затем осторожно повернул ее тыльной стороной и понюхал. – Все в порядке. Царапин нет, поэтому…

Принц убрал руку.

– Могу я попросить у вас макового молока, мейстер? Наперстка будет довольно.

– Да. Да, конечно.

– Прямо сейчас, если можно, – мягко поторопил принц, и мейстер засеменил к лестнице.

Солнце село. Яркие пятна на полу быстро гасли, и синие сумерки наполняли зал. Принц сидел на троне, украшенном копьем Мартеллов, с бледным от боли лицом.

– Капитан, – после долгого молчания промолвил он, – насколько преданна мне моя гвардия?

– Она преданна вам. – Арео не знал, как еще на это ответить.

– Полностью? Или только частично?

– Они хорошие парни. Хорошие дорнийцы. Будут делать то, что я прикажу. – Арео снова стукнул секирой об пол. – Я принесу вам голову каждого, кто вздумает вас предать.

– Головы мне не нужны. Мне нужно повиновение.

– Оно у вас есть. – Служить. Повиноваться. Защищать. Простые обеты для простых душ. – Сколько людей вам требуется?

– На твое усмотрение. Несколько верных солдат могут послужить нам лучше, чем два десятка сомнительных. Я хочу, чтобы это было сделано как можно скорее, притом без кровопролития.

– Быстро, тихо и без крови. Слушаюсь. Каков будет приказ?

– Взять дочерей моего брата и поместить их под стражу на вершине Копья.

– Песчаных змеек? – В горле у Арео пересохло. – Всех восьмерых, мой принц? И младших тоже?

Доран поразмыслил.

– Дочки Элларии слишком малы, чтобы представлять опасность, но их могут использовать против меня. Пусть уж лучше будут у нас под рукой. Да, младших тоже… но первым делом Тиену, Нимерию и Обару.

– Как прикажет мой принц, – с тяжелым сердцем ответил Арео. Моей маленькой принцессе это не понравится, думал он. – А Сарелла? Она уже взрослая, ей почти двадцать.

– Если она не вернется в Дорн, делать нечего – остается молиться, чтобы разума у нее оказалось побольше, чем у сестер. Пусть себе… играет. Позаботься об остальных. Я не усну, пока не узнаю, что они благополучно посажены под замок.

– Будет исполнено. – Капитан помедлил. – Когда об этом узнают в городе, подымется вой.

– Вой подымется не только в городе, но и во всем Дорне, – устало бросил Доран Мартелл. – Хорошо бы лорд Тайвин услышал его в Королевской Гавани и понял, какой верный друг у него имеется в Солнечном Копье.

Загрузка...