4.

Я долго не мог сдвинуться с места. Наконец, пошатываясь, побрел к выходу. Широкий, как улица, коридор кишел людьми. Как и меня, их, должно быть, обуревало одно только желание - поскорее добраться до своей комнаты, упасть на кровать - и спать, спать! Спать так долго, пока отдыхающий организм не переборет трупный яд, который десять часов подряд впитывался каждой нервной клеткой, проникал в кровь, засасывался сердечными клапанами. Я не мог смотреть на живых людей. Они казались мне призраками, привидениями, выходцами с того света.

Главный поток двигался к лифтам. Я сначала тоже направился туда. В толпе промелькнула женщина с рыжими волосами. Тора! Это слово опять распахнуло один из запасников памяти, из него беспорядочным ворохом вывалились воспоминания - первая встреча в отеле «Уолдорф-Астория», вторая встреча на Бродвее, третья, когда Мефистофель представил ее в качестве звезды Телемортона. Женщина с рыжими волосами, мелькнувшая и исчезнувшая, пока я нерешительно топтался перед лифтом, была очень похожа на Тору. Но я ничего не почувствовал при виде ее - ничего, кроме ужаса.

После такого фильма естественно узнавать в чертах окружающих близких тебе когда-то людей, а теперь мертвецов. Я бы ничуть не удивился, если бы из двери со светящейся надписью «Ресторан-кабаре» вышел в золотом сверкающем комбинезоне Лайонелл Марр, или Мефистофель, или мой покойный отец. Их подлинники лежали на кладбище, а кругом были обитатели биодома, для которых фильм, в сущности, являлся только лишним напоминанием о Стене, благодаря которой они живы.

Спать? Я страшился этого. Сон дает отдых от переживаний дня, но ены повторяют их, иногда тысячекратно увеличивая.

Мои теперешние современники имели тридцать три года, чтобы пообвыкнуть - и со Стеной, и с тем, что произошло по ту сторону. Я - нет! Миллирентгены на датчике внешней радиации, глобальное время, празднично одетые люди в Новом Вашингтоне - разве я подозревал, какой ценой заплачено за это благополучие?!

Нет, куда угодно, только не в свою комнату, в ее замкнутые четыре стены, где я останусь наедине с кошмарами Судного дня…

Я повернул обратно и, затерянный среди возбужденных людей, двинулся к манящим надписям увеселительных залов. Не думаю, чтобы зрители после фильма очень жаждали наслаждений. Просто хотели поскорее хоть чем-нибудь перебить убийственный термоядерный вкус. Так же, как и я.

«Зал галлюцинаций» оказался темным помещением, настолько темным, что у меня не было никакого представления о его размерах. Я споткнулся о что-то, упал, почувствовал под собой пушистый ковер, а рядом чье-то тело. Мужское или женское, трудно было разобрать в темноте. Какие-то не то вздохи, не то бессвязные фразы доносились из темноты, а в промежутках такой же бессвязный смех. Я подумал было - звуковые галлюцинации. Но лежавшее рядом со мной сонное тело исторгло такой же непостижимый вздох, и я с новой надеждой принялся изучать темноту. Не могла же, ей-богу, быть у моих новых современников такая детская непритязательность. Что-то сейчас должно случиться - над моей головой затанцуют радуги, или из стен выйдут крылатые боги, или хотя бы появится самый нормальный цирковой кудесник и предложит желающим разрубить их на десять частей, а потом снова воссоединить. Кто-то упал рядом со мной, и я увидел на фоне разреженной темноты тянувшуюся куда-то белую руку.

Я тоже потянулся, мои пальцы нащупали поверхность столика, какие-то длинные трубки, нечто вроде чаши, а в ней маленькие шарики.

- А для чего эти шарики? - спросил я.

- Как для чего? Чтобы видеть нереальность, - ответил женский голос. - Если ты новичок, больше двух не советую для первого раза.

Я проглотил рекомендуемую дозу и весь сжался в ожидании результата. Вдруг брызнет ослепительный свет, я увижу мою соседку, а затем сквозь одежду и кожу необычайное дерево с красными ветками артерий и синими ветками вен. Именно таким красочным деревом мне запомнилось строение кровеносной системы со страниц анатомического атласа. Я его, действительно, увидел, и в тот же миг понял, почему шарики показались такими знакомыми на вкус. Это был ЛСД - наркотик моих дней, к которому меня в Стамбуле пытался приучить Джон Крауфорд. Боже мой! Этого мне еще не хватало после фильма «Стена»! Я знал, что последует за кровеносным деревом. Оно все вырастало, ветви, извиваясь, обвили Эйфелеву башню, и когда на горизонте показалось огромное солнце невиданного блеска, из разодранных веток полился красный и синий дождь.

Цветными каплями он падал на Лувр, на Триумфальную арку, на мосты через Сену, на прилавки букинистов, на автомобили, на людей - и все немедленно превращалось в грязную вонючую жижу, а по ней, разбрызгивая ее антирадиационными сапогами, шли четверо американских разведчиков с гравителеонами, похожими на проглоченные мною шарики.

Меня стошнило. Кое-как я нашел двери, а в коридоре - туалет. Потом долго умывался, высыхал под инфракрасным фонтанчиком, но меня опять и опять прошибал пот, и, когда я заглядывал в вертящееся зеркало, то находил в нем вместо своих глаз оптические линзы гравителеонов.

Браслет показался мне спасением. Вспомнилось, что буквы «ПБ» обозначали, согласно справочнику, плавательный бассейн. А может быть - паровую баню?.. Все равно, чем смыть с себя красно-синий дождь - паром или водой, мылом или серной кислотой, лишь бы смыть!

Я перевел стрелку циферблата, и мой поводырь, словно заждавшись после долгого безделья, вихрем понесся по этажам, из лифта в лифт, от поворота к повороту, все ниже и ниже. Потом я оказался в совершенно пустом, должно быть, самом нижнем этаже. Стены, как и повсюду, где находились жилые помещения, были сплошными и абсолютно звуконепроницаемыми, словно за ними находились не люди, а воздух. Но как целительна, как блаженна была эта мертвая, по-настоящему мертвая тишина по сравнению с тем, что стереофоническим звуком в течение десяти часов неслось со стен кинозала!

Лишь те, кто находились в эпицентре взрыва, умирали молча. А остальные… Нет, лучше не вспоминать…

Мой электронный зайчик внезапно замер, потому что замер я. За звуконепроницаемой стеной раздался крик.

Видно, рвота не выполоскала еще весь наркотик - галлюцинации продолжались. Хорошо, что я понимал это, иначе сошел бы с ума… А крик становился все громче, все страшнее. Стена неподалеку от меня раздвинулась, превратившись в дверь, и два металлических чудовища - не забавные четырехногие официанты на колесиках, а просто цилиндры с клещами на концах пружинистых щупалец - выволокли полуодетую женщину.

- Не хочу! Не хочу! - кричала она. - Дайте мне еще пожить! Хоть несколько дней!..

И тут я увидел еще и мужчину. Уцепившись за дверной косяк, он пытался вырвать ее из металлических лап.

Он тоже что-то кричал, но с человеческим криком его вой не имел ничего общего. Один из металлических столбов, медленно протянув щупальцы, отбросил его назад.

Падая, мужчина сорвал с женщины рубашку, она сразу же обмякла, и роботы поволокли ее, как труп, по коридору.

Я побежал за ними - не для того, чтобы отбить женщину, в галлюцинациях, это я знал по опыту, обреченных не спасти, единственное, чего я желал - спасти свой рассудок. Пробежать еще десять футов, ну, пусть двадцать, а потом увидеть, как цилиндры и обнаженная женщина между ними, растают в воздухе, со щемящим чувством неимоверного облегчения увидеть вместо них сплошную белую стену.

Это действительно случилось, но перед этим была еще одна, последняя галлюцинация. Столбы остановились, оба одновременно, издали похожее на ультразвук гудение, стена в одном месте раздвинулась, и, прежде чем весь фантасмагорический хоровод исчез за ней, я увидел в глубине помещения анабиозную капсулу.

А по коридору бежал полуодетый мужчина, и когда он добежал до места, где теперь уже опять была сплошная стена, он принялся биться лбом о стену, плакать и кричать:

- Я тоже!.. Я тоже!.. Пустите меня! - Может быть, он кричал и не то, но в галлюцинации только образы бывают пронзительно четкими, слова - никогда.

Я не обращал на него внимания, ведь это была галлюцинация, но сдвинуться с места я не был в состоянии.

Мужчина, словно опомнившись, поколдовал над своим циферблатом, шарик у его ног превратился в стрелу, стрела бросилась на стену, стена распахнулась: за ней больше не было ни роботов, ни женщины, лишь готовая принять новую жертву анабиозная капсула.

А рядом с капсулой - это было уже слишком даже для галлюцинации - стояла хорошенькая девушка в белом комбинезоне с золотыми буквами на груди «Биомортон».

Стена бесшумно задвинулась. Галлюцинация кончилась. - Минут десять я отдыхал, лежа прямо на полу. Потом поднялся. Не знаю, для кого и для чего предназначался этот дом-город, где можно было бесплатно есть, пить, наслаждаться кино и наркотиками, но для меня, человека из далекого прошлого, это было самое неподходящее место. Я знал, что даже без помощи ЛСД мне после сегодняшних галлюцинаций не избежать их повторения.

Пусть в иных вариантах, пусть не таких страшных, пусть даже гротескных, но пока я нахожусь в этом здании с бесконечными коридорами и сплошными стенами, мне каждый день заново будут являться те же кошмары.

Надо уходить, пока не поздно.

Подниматься в свою комнату за справочником не хотелось. Я стал наугад искать выход. В конце концов ничего страшного. Извинюсь перед биомортоновской медсестрой, скажу, что дом отдыха чудесный, но не для моих шатких нервов, узнаю от нее, как добраться до ближайшего полицейского, и пусть государство или мои наследники, или кто-то там из заинтересованных лиц, делают со мной все, что угодно. Пусть запрут в тюрьму и запрячут под железной маской как побочного брата какого-то французского короля, но в этом доме я не останусь.

Ни часа!

На первом этаже я не нашел никаких дверей, на втором тоже. Люди попадались очень редко, я не решался к ним обращаться, а когда однажды все же спросил: «Вы не скажете, где выход?» - парень в фиолетово-желтом комбинезоне принялся хохотать до упаду. Решив, что он мертвецки пьян, я оставил его и покое. В конце концов, если существуют лабиринты, то должны существовать и способы выбраться из них без дорожного указателя на каждом перекрестке. Спустя час я опять не выдержал и спросил проходившую мимо женщину.

Она тоже рассмеялась, но не так, как парень, видимо, решила, что это предлог завязать знакомство.

- Выход? Там же, где вход! - сказала она кокетливо с двусмысленной улыбкой. - Ты сначала войди, а там посмотрим, выпущу ли я тебя!

- Дверь! - повторил я тупо. - Где дверь?

- Моя? Давай сначала договоримся: сегодня дверь служит входом, а выходом - только завтра утром. Я не любительница блиц-турниров.

Я отпустил неприличное словцо и, сопровождаемый ее звонким смехом, пустился бежать. С каждым новым этажом, с каждым новым поворотом я бежал все быстрее и быстрее. Меня преследовало беспочвенное, но в моем состоянии вполне объяснимое подозрение, что это санаторий, куда наряду с нормальными допускаются и помешанные.

Прошел еще час. Я уже спрашивал кого попало о выходе. Сейчас меня самого принимали за помешанного, потому что я буйствовал. Врывался в какие-то причудливые помещения, в оформленные под витрину комнаты любви, в роскошнейшие рестораны-дансинги с ослепительными танцовщицами на вертящейся сцене, в темные залы, где по нотолку пробегали изумительные световые сочетания, задыхаясь, промчался мимо огромного плавательного бассейна с тысячами бледно мерцающих в интенсивно синей воде мужских и женских тел, попал в парк с тропическими растениями под бесконечно высоким прозрачным потолком. Всюду были стены, полы, крыша и ни одного выхода.

Разум приказал мне остановиться. Я прислонился к стене и долго, очень долго внушал себе: «Очнись, Трид! Это ведь галлюцинация! Неужели ты совсем спятил? Ведь не бывает домов без дверей!»

Это немного помогло, но не надолго. Около минуты я мог ясно различить грань между реальностью и иллюзией, даже поставил стрелку на букву «К» и послушно пошел за своим провожатым. Уж он-то существовал, хотя бы потому, что в двадцатом веке такие технические чудеса не были доступны самому больному воображению. Стрела побежала вперед, я покорно пошел следом, оглядываясь, не попадется ли на пути световая надпись: «Выход». Сейчас я ведь опять был почти нормальным и не мог пробежать мимо.

И тут я увидел Тору.

- Тора, - сказал я, - как ты тут очутилась?

- Как все! - она засмеялась своим неповторимым смехом, который сначала резко выстреливал в потолок, а, потом медленно падал, словно на парашюте, позванивая серебряными колокольчиками.

Я обнял ее, припав губами к молочно-белой шее.

Только сейчас я осознал, как истосковался по женщине.

Я чувствовал, что и ей это приятно, но тем не менее она со смехом освободилась:

- Здесь, в коридоре? Для этого существуют комнаты или «Зал любви».

Я хотел сказать ей свое мнение об этом мерзком зале, но ее позвали. Целая стайка молодых ребят, и самый высокий из них, похожий на голливудского Роберта Тейлора моих дней, повелительно сказал:

- Пошли, Тора! Мы опоздаем на сеанс.

- До свидания! - она, убегая, махнула мне рукой. - Еще увидимся!

- Куда ты, Тора? - крикнул я, чуть не плача.

- В Телемортон!

Я видел, как она обернулась, чтобы еще раз помахать рукой.

- Не ходи, Тора! Тебя там убьют! - мой истерический крик прокатился по всему коридору.

- Что с ним? - уже совсем издали донесся ее сочувственный голос.

- Не обращай внимания, Тора! - это был высокий. - Он из зала галлюцинаций!

Я мгновенно отрезвел. Ну, конечно, опять галлюцинация - совсем как я ожидал. Худо мое дело, если мерещится даже Тора. Сейчас для меня единственное лекарство - спать. А завтра я сначала покажусь врачу, а потом уйду. Может быть, они мне даже дадут продукты в дорогу, ведь путевка останется неиспользованной.

Стрела довела меня до моей комнаты. Войдя в нее, я сразу же почувствовал облегчение. Даже хватило сил, чтобы принять душ. Потом я лег спать и сразу же заснул. Напрасно я опасался мучительных сновидений. Их просто не было - никаких.

Я проснулся бодрым и свежим, а когда увидел у кровати свое милое светлое пятнышко, даже пожалел его.

Ведь сколько миль ему пришлось вчера гнаться за помешанным хозяином! Я протянул руку за справочником.

В таком упорядоченном и автоматизированном здании двери тоже должны иметь свой шифр. Только упавшему с Луны человеку могло прийти в голову искать самому, когда достаточно поставить стрелку циферблата на нужную букву. Посвистывая, я принялся штудировать справочник. Дверь я нашел в самом конце. Одну-единственную. Она обозначалась четырьмя буквами «ДВАБ». Дверь в анабиоз!

Загрузка...