Пират

Пролог 1933

Восьмой день бушевал самум. Даже на памяти старого Мустафы, погонщика верблюдов, который был стариком еще, когда остальные погонщики были малышами, такого не случалось.

Обмотав накидку вокруг головы, он упрямо прокладывал путь к палатке караванщика Фуада, каждые несколько мгновений вглядываясь в узкую щель, дабы убедиться, что не сбился с пути, потеряв хрупкое укрытие оазиса, и забрел в свирепые свистящие пески пустыни. Каждый раз, когда он останавливался, песчинки били в лицо как пули. Прежде, чем войти в маленькую палатку, он откашлялся и сплюнул, чтобы прочистить горло. Но во рту у него была не влага, а только наждачная сухость песка.

Фуад сидел за небольшим столом и молчал. На столе стояла масляная лампа, блики которой бросали тени по углам. Человек гигантского роста, он вообще был немногословен.

Как всегда, разговаривая с караванщиком, Мустафа выпрямился во весь свой пятифутовый рост.

— Бог запорошил себе глаза песком, — сказал он. — Он ослеп и потерял нас из виду.

Фуад, хмыкнув, обронил несколько слов.

— Осел, — сказал он. — Теперь, после того, как мы совершили хадж в Мекку, неужели ты думаешь, что он оставит нас на пути домой?

— Воздух полон смертью, — упрямо сказал Мустафа. — Даже верблюды чуют ее. В первый раз за все время они стали волноваться.

— Замотай им головы одеялами, — сказал Фуад. — Ослепнув, они уснут и будут смотреть свои верблюжьи сны.

— Я уже это сделал, — сказал Мустафа. — Но они срывают одеяла. Я уже потерял два одеяла в песке.

— Дай им пожевать немного гашиша, — сказал Фуад. — Только, чтобы они не рехнулись. Немного — так, чтобы они успокоились.

— Они будут спать два дня.

Караванщик посмотрел на него.

— Не важно. Мы никуда не двинемся.

Маленький погонщик застыл.

— Это плохой знак. Как дела у хозяина?

— Он хороший человек, — сказал Фуад. — Он не жалуется. Он проводит время, ухаживая за своей женой, и его молитвенный коврик всегда обращен к Мекке.

Погонщик облизал губы.

— Ты думаешь, что теперь, после того, как он совершил хадж в Мекку, его молитвы будут услышаны?

Фуад выразительно посмотрел на него.

— Все в руках Аллаха. Но ее время уже близится. Скоро мы узнаем.

— Сын, — сказал Мустафа. — Я молю Аллаха, чтобы он даровал ему сына. Три дочери — это уже непосильная ноша. Даже для такого хорошего человека, как он.

— Сын, — повторил Фуад. — Аллах милостив. — Встав, он башней возвысился над маленьким погонщиком. — А теперь, осел, — неожиданно рявкнул он, — возвращайся к своим верблюдам и позаботься о них, а то я забросаю твои кости их навозом.

Большой шатер, стоявший в центре оазиса под тремя большими пальмами, был залит светом электрических ламп, размещавшихся по углам основного помещения. Из-за одной из занавесок доносился ровный гул маленького керосинового генератора, который давал энергию. Из-за другой шел дразнящий запах мяса, жарящегося на углях переносной жаровни.

В двадцатый раз за этот день доктор Самир Аль Фей, подняв полог шатра, вышел наружу, пристально вглядываясь в пелену бушевавшего самума.

Песок резко бил его в глаза, и он не видел ни верхушек деревьев в пятнадцати футах от себя, ни края оазиса, за которым песок стоял стеной, готовой, казалось, достать до неба. Он опустил полог и протер глаза, возвращаясь в главное помещение. На ногах у него были мягкие туфли, и он двигался почти бесшумно, когда ступил на мягкий шерстяной ковер, покрывавший песчаный пол.

Набила, его жена, посмотрела на него.

— Все так же? — тихо спросила она.

Он покачал головой.

— Все так же.

— Как ты думаешь, когда все это кончится? — спросила она.

— Не знаю, — ответил он. — Во всяком случае, пока непохоже, что дело идет к концу.

— Ты огорчен? — У нее был мягкий и добрый голос.

Он пересек шатер, подойдя к ней и посмотрел на Набилу сверху вниз.

— Нет.

— Ты бы не пошел в этот хадж, если бы я не настаивала.

— Я пошел не из-за этого. Причиной была наша любовь.

— Но ты не верил, что путешествие в Мекку может что-то изменить, — сказала она. — Ты говорил мне, что пол ребенка определяется совсем другими условиями.

— Я ведь врач, — сказал он. — Но я еще и мусульманин.

— А если снова будет девочка? Он не ответил.

— Тогда ты разведешься со мной и возьмешь другую жену, как того хочет принц, твой дядя?

Он взял ее руки в свои.

— Ты дурочка, Набила.

Она посмотрела ему прямо в лицо, и по лицу ее пробежала тень.

— Время подходит. И я боюсь все больше.

— Тебе нечего бояться, — успокаивающе сказал он. — Кроме того, у нас будет сын. Разве я не говорил тебе, что биение сердца типично для мальчика?

— Самир, Самир, — прошептала она. — Ты скажешь мне все, что угодно, лишь бы я не беспокоилась.

Он поднес ее руку к губам.

— Я люблю тебя. Набила. Я не хочу ни другой жены, ни другой женщины. И если на этот раз не будет сына, он будет в следующий раз.

— Для меня следующего раза не будет, — грустно сказала она. — Твой отец уже дал слово принцу.

— Мы покинем страну. Мы уедем жить в Англию. Я ходил там в школу, у меня там друзья.

— Нет, Самир. Твое место дома. Ты нужен нашему народу. То, чему ты учился, поможет ему. Ведь мы мечтали о том, что генератор, который ты привез из Англии, чтобы оперировать при свете, положит начало компании, которая даст стране свет.

— И много доходов нашей семье, — добавил он. — Доходов, в которых мы не нуждаемся, потому что у нас есть все.

— Но ведь только ты можешь считать, что доходы должны идти на пользу многим, а не кое-кому. Нет, Самир, ты не можешь уезжать. Ты нужен нашему народу.

Он молчал.

— Ты должен обещать мне. — Лежа, она взглянула ему прямо в глаза. Если это будет девочка, ты дашь мне умереть. Я не мыслю себе жизни без тебя.

— Самум, — сказал он. — Это, должно быть, самум. Иначе я не могу объяснить, откуда тебе приходят в голову такие сумасшедшие мысли.

Она опустила глаза под его взглядом.

— Это не самум, — прошептала она.

— У меня уже начинаются боли.

— Ты уверена? — спросил он. По его расчетам, схватки должны были начаться через три недели.

— Я родила троих детей, — спокойно сказала она. — И я знаю. — Первые схватки были примерно три часа назад, а последние только что, когда ты выходил из шатра.

Мустафа спал, укрывшись от самума тремя одеялами, которые он натянул на голову и согреваясь теплом верблюжьих боков с каждой стороны. Ему грезился рай, залитый золотыми потоками солнца, заполненный любвеобильными гуриями такого же золотистого цвета, с толстыми грудями, животами и ягодицами. То были прекрасные сны, навеянные гашишем, ибо он не был настолько эгоистичен, чтобы, дав верблюдам гашиш, пустить их пастись на райских пастбищах одних, без проводника. Без него бедные создания просто заблудятся.

Над ним по-прежнему бушевал самум, и песок то заносил его с головой, то освобождал, когда менялся ветер. На краю рая верблюд пошел в другую сторону, и внезапный холод пронизал старые кости Мустафы. Инстинктивно он потянулся к его теплу, но животное отошло еще дальше. Завернувшись в одеяло, он постарался прижаться к другому верблюду, но и тот отошел. Холод охватил Мустафу со всех сторон. Он медленно начал просыпаться.

Верблюды вставали на ноги. Как обычно, нервничая, они стали испражняться. Шлепнувшаяся сверху куча навоза заставила его сразу придти в себя. Яростно ругаясь из-за необходимости расстаться со столь прекрасными снами, Мустафа выполз из-под струи горячей едкой жидкости.

Стоя на четвереньках, он приподнял край одеяла, чтобы осмотреться. И внезапно кровь застыла у него в жилах. С песчаной стены прямо на него спускался человек верхом на муле. За ним плелся еще один мул с пустым седлом. Всадник обернулся и взглянул на него.

И в эту минуту Мустафа вскрикнул. У человека было две головы. Затуманенный взор Мустафы увидел два белых лица, принадлежащих одному телу.

Мустафа вскочил на ноги. Забыв про песок, который сек его по глазам, он бросился к палатке караванщика.

— Ой-и-и! Ой-и-и-и! К нам идет ангел смерти!

Фуад молнией вылетел из своей палатки, схватил Мустафу гигантской рукой и приподняв его в воздух, встряхнул как ребенка.

— Заткнись! — рявкнул караванщик. — Нашему хозяину хватает забот и со своей женой, у которой уже началось, чтобы слушать еще твои пьяные вопли!

— Ангел смерти! Я его видел! — У Мустафы стучали зубы. Он показал пальцем. — Смотрите! За верблюдами!

К тому времени к ним подошли еще несколько человек. Все они уставились в ту сторону, куда указывал вытянутый палец Мустафы и хором издали возглас ужаса, когда из слепящей тьмы песка появились два мула. И на первом сидел человек с двумя головами.

Столь же быстро, как появились, все остальные исчезли, каждый нашел себе укрытие в своем собственном убежище, оставив Мустафу, барахтавшегося в руках Фуада. Непроизвольно Фуад ослабил хватку, и человечек, свалившись на землю, нырнул в его палатку, оставив Фуада лицом к лицу с ангелом смерти.

Потеряв способность двигаться, Фуад заметил, что мул собирается остановиться рядом с ним. Ангел смерти сказал человеческим голосом:

— Ас-салям алейкум.

Автоматически Фуад ответил:

— Алейкум ас-салям.

— Я прошу вашей помощи, — сказал наездник. — Уже несколько дней мы блуждаем в самуме, а моя жена больна и вот-вот подходит ее время.

Медленно и осторожно наездник стал слезать с седла. И тогда лишь Фуад увидел, что одеяло прикрывает двух человек. Он рванулся вперед.

— Сейчас, — сказал он. — Давайте я помогу вам.

Из тьмы показался Самир в тяжелой накидке некрашенной шерсти.

— В чем дело? — спросил он.

Как перышко держа на руках женщину, Фуад повернулся.

— Путники, которые заблудились в самуме, хозяин.

Мужчина, облокотившись на своего мула, еле стоял на ногах.

— Не представляю себе, сколько дней мы блуждали. — Он начал сползать на землю.

Самир подхватил его, обняв мужчину за плечи.

— Обопритесь на меня, — сказал он.

Мужчина с благодарностью облокотился на него.

— Моя жена, — прошептал он. — Она больна. У нас нет воды.

— Сейчас все будет в порядке, — спокойно сказал Самир. Он взглянул на караванщика. — Отнеси ее в мой шатер.

— Мои мулы, — сказал мужчина.

— О них позаботятся, — сказал Самир. — Добро пожаловать в мой дом.

Лицо мужчины было изодрано ударами песчаных струй и кровоточило, губы опухли и потрескались. Исцарапанные руки едва удерживали маленькую чашечку чая. Он был высок, выше Самира, более шести футов ростом, с большим носом и пронзительными голубыми глазами, скрывавшимися под густыми бровями. Он наблюдал за Сатиром, склонившимся над матрацем, где лежала его жена.

Самир повернулся к нему. Он не знал, что сказать. Женщина умирала. Организм ее был почти обезвожен; у нее был слабый, еле прощупывающийся пульс и угрожающе низкое давление.

— Сколько дней вы шли через самум? — спросил он.

Человек посмотрел на него и покачал головой.

— Не знаю. Кажется, что всю жизнь.

— Она очень слаба, — сказал Самир.

Несколько мгновений мужчина молчал, глядя в свою чашку. Губы его шевельнулись, но Самир не услышал ни звука. Затем он посмотрел на Самира.

— Вы врач?

Самир кивнул.

— Она выживет?

— Не знаю, — сказал Самир.

— Моя жена хотела, чтобы наш ребенок родился на святой земле, — сказал мужчина. — Но англичане не дали нам виз. Поэтому мы решили, что если пересечем пустыню, мы попадем в страну с тыла и растворимся в ней.

В голосе Самира послышался ужас.

— Всего лишь с двумя мулами? Перед вами лежит еще шестьсот миль пустыни.

— Мы потеряли свои припасы, — сказал мужчина. — Это был кошмар.

Самир снова повернулся к женщине. Он хлопнул в ладоши, и Аида, служанка его жены, вошла в помещение.

— Приготовь подслащенной воды, — сказал он. Когда женщина оставила их, повернулся к путнику.

— Вы должны постараться... надо заставить ее проглотить хоть немного, — сказал он.

Человек кивнул. Мгновение он сидел молча, затем заговорил.

— Вы, конечно, знаете, что мы евреи.

— Да.

— И вы по-прежнему хотите помочь нам?

— Все мы путники в одном и том же море, — сказал Самир. — Неужели вы отказали бы мне в помощи, если бы оказались на моем месте?

Человек покачал головой.

— Нет. Если есть на свете гуманность, как бы я мог отказать вам?

— Так оно и есть, — Самир улыбнулся и протянул руку. — Я Самир Аль Фей.

Человек принял его рукопожатие.

— Исайя Бен Эзра.

Аида вернулась с маленькой мисочкой и ложкой. Самир взял их у нее.

— Принеси чистое полотенце, — сказал он.

Получив его, он сел рядом с матрацем. Обмакнув полотенце в теплую сладкую воду, он прижал ткань к губам женщины.

— Смотрите, что я делаю, — сказал он мужчине. — Вы должны осторожно раздвигать ей губы, стараясь, чтобы вода попадала в горло. Это единственное, что может заменить внутривенное вливание глюкозы. Но только очень медленно, чтобы она не захлебнулась.

— Я понимаю, — сказал Бен Эзра.

Самир поднялся.

— Я должен побыть со своей женой.

Бен Эзра вопросительно посмотрел на него.

— Мы возвращаемся домой после хаджа в Мекку, и нас застиг здесь самум. Так же, как и вы, мы хотим, чтобы наш ребенок родился дома, но теперь этому не бывать. Он решил появиться на свет на три недели раньше. — Самир выразительно махнул рукой. — Пути Аллаха неисповедимы. Не отправься мы в Мекку, чтобы просить Его о сыне, не захоти вы, чтобы ваш ребенок родился в святой земле, мы бы тут не встретились.

— Я благодарю бога за то, что вы оказались здесь, — сказал Бен Эзра. — Да благословит он вас сыном, за которого вы молите.

— Спасибо, — ответил Самир. — И пусть Аллах охраняет вашу жену и ребенка.

Он опустил занавеску, которая разделяла помещения, а Бен Эзра повернулся к своей жене и начал выдавливать ей в рот влажную ткань.

За час до заката самум достиг апогея. За стенами шатра ветер ревел, как гром отдаленной канонады, а песок бил в стенки, как град, летящий с хмурого неба. Как раз в этот момент Набила вскрикнула от боли и страха.

— Ребенок во мне мертв. Я больше не чувствую, что он жив и шевелится.

— Т-с-с, — тихо сказал Самир. — Все в порядке.

Набила потянулась за его рукой. В голосе ее было отчаяние.

— Самир, прошу тебя. Помни о своем обещании. Дай мне умереть.

Сквозь слезы, застилающие глаза, он взглянул на нее.

— Я люблю тебя, Набила. Ты будешь жить, чтобы подарить мне сына. — Он был нежен, так нежен и осторожен, что она почти не чувствовала, как игла ищет ее вену, а ощутила только приятное чувство уходящей боли, когда морфин стал оказывать свое действие.

Самир устало разогнулся. Более двух часов он пытался стетоскопом обнаружить биение сердца ребенка, но его старания были безуспешны.

— Аида, — сказал он старой служанке. — Позови караванщика. Мне нужна его помощь, чтобы извлечь ребенка. Только заставь его тщательно вымыться перед тем, как он зайдет в шатер.

Кивнув, она испуганно покинула помещение. Самир начал торопливо раскладывать на чистом белом полотнище все необходимые ему инструменты.

Внезапно Набила дернулась, и из нее хлынула кровь. Дела были плохи — у Набилы началось кровотечение. Ее тело словно старалось вытолкнуть ребенка. Но Самир не мог нащупать его головку. Теперь он знал, в чем было дело. Послед закупорил выход из матки.

Кровавое пятно на простынях стремительно расширялось, и Самир работал как бешеный, борясь с чувством подступающего страха. Он ввел руку в ее тело и расширил шейку матки, чтобы дать выход последу. Отбросив пропитанный кровью тампон, он повернул тельце ребенка головкой вниз и извлек его наружу. Осторожно перерезав пуповину, он повернулся к Набиле. На мгновение у него прервалось дыхание, но увидев, что кровотечение прекратилось, он облегченно вздохнул. Лишь теперь он позволил себе взглянуть на ребенка.

Ребенок был девочкой, и она была мертва. Он знал это, еще не притронувшись к ней. Слезы потекли по его щекам, он повернулся и снова посмотрел на Набилу. Теперь она уже никогда не принесет ему сына. И вообще ребенка. Он понимал, что отныне она никогда не сможет забеременеть — слишком велика угроза ее жизни. Его охватило отчаяние. Может быть, она была права. Смерть была бы для нее облегчением.

— Доктор! — отбросив занавеску, Бен Эзра стоял в проеме.

Невидящими глазами он посмотрел на еврея. Он не мог вымолвить ни слова.

— Доктор, моя жена, — у Бен Эзры был испуганный голос. — Она не дышит!

Рефлекторно Самир схватил медицинскую сумку. Он снова посмотрел на Набилу. Морфин действовал отлично. Она спокойно спала. Самир быстро вышел за Бен Эзрой.

Опустившись на колени у тела неподвижной женщины, он стетоскопом стал искать ее сердце. Оно не билось. Самир быстро приготовил инъекцию адреналина и всадил шприц прямо в сердце. С силой открыв ей рот, он попытался вогнать хоть немного воздуха в ее легкие, но все было тщетно. Наконец он повернулся к мужчине.

— Простите, — сказал он.

Бен Эзра посмотрел на него.

— Она не умерла, — сказал он. — Я вижу, как шевелится ее живот.

Самир снова посмотрел на женщину. Бен Эзра был прав. Было видно, как вздымался живот женщины.

— Ребенок! — воскликнул Самир. Он открыл саквояж и вынул из него скальпель.

— Что вы делаете? — воскликнул Бен Эзра.

— Ребенок, — объяснил Самир. — Еще не поздно спасти его.

У Самира не было времени раздевать женщину. Он быстро вспорол ее одежды. Обнажился живот, напряженный до синевы, и вздутый.

— А теперь закройте глаза, — сказал Самир. — Не смотрите.

Бен Эзра сделал, как ему было сказано. Самир осторожно рассек плоть. Тонкая кожа расходилась с громким звуком, словно лопаясь. Самир вскрыл брюшную полость, и через мгновение ребенок был у него в руках. Быстро перерезав пуповину, он перевязал ее. Два легких шлепка — и здоровый вопль ребенка заполнил шатер.

Самир посмотрел на отца.

— У вас сын, — сказал он.

Глаза Бен Эзры наполнились слезами.

— Что мне делать с сыном? — спросил он. — Без матери, и впереди шестьсот миль пустыни. Ребенок умрет.

— Мы снабдим вас припасами, — сказал Самир.

Еврей покачал головой.

— Это не поможет. Я скрываюсь от полиции. У меня нет ничего, что бы я мог дать ребенку.

По-прежнему держа новорожденного в руках, Самир молчал. Бен Эзра посмотрел на него.

— А ваш ребенок? — спросил он.

— Мертв, — просто ответил Самир. — Я думаю, что Аллах с его мудростью счел за лучшее не откликнуться на наши молитвы.

— Это был сын? — спросил еврей.

Самир покачал головой.

— Девочка.

Бен Эзра посмотрел на него.

— Может быть, Аллах мудрее, чем мы оба — поэтому он и свел нас вместе в этой пустыне.

— Не понимаю, — сказал Самир.

— Если бы не вы, ребенок умер бы вместе с матерью. Вы ему больше отец, чем я.

— Вы с ума сошли, — сказал Самир.

— Нет, — голос Бен Эзры обретал силу. — Если он будет со мной, то его ждет смерть. Эта ноша погубит и меня. Но Аллах откликнулся на ваши мольбы о сыне. С вами он вырастет сильным и смелым.

Самир посмотрел еврею прямо в глаза.

— Но он будет мусульманином, а не евреем.

Бен Эзра бросил ему ответный взгляд.

— Разве это имеет значение? Разве вы не говорили мне, что все мы путники в том же самом море?

Самир посмотрел на хрупкое тельце мальчика у него на руках. Внезапно его охватила такая любовь, которую он не испытывал ни к кому на свете. В самом деле, Аллах по-своему ответил на его молитвы.

— Мы должны торопиться, — сказал он. — Идите за мной.

Бен Эзра взял новорожденного ребенка и вышел за занавеску. Самир положил его сына на столик и запеленал в чистую белую простыню. Он уже почти заканчивал свое занятие, когда вошли Фуад и Аида.

— Вымой и вытри моего сына, — скомандовал он Аиде.

Женщина мгновение смотрела ему в глаза, а затем ее губы шевельнулись.

— Аллах милостив, — сказала она.

— За утренней молитвой мы возблагодарим его, — резко сказал он.

Теперь Самир повернулся к караванщику.

— Ты пойдешь со мной, — сказал он, отбрасывая полог.

Самум прекратился так же внезапно, как и начался. День выдался ясным и чистым. Двое мужчин стояли на краю свежих могил поодаль от оазиса. Рядом с Бен Эзрой были его два мула, один с бурдюками с водой и припасами, на другом было старое кожаное седло. Бен Эзра и Самир, смущаясь, смотрели друг на друга. Никто из них не знал, что говорить.

Исайя Бен Эзра протянул руку. Молча Самир пожал ее. Их тесное рукопожатие было полно тепла. Через мгновение оно распалось, и еврей влез в седло.

— Хат рак, — сказал он.

Самир бросил на него взгляд. Правой рукой он сделал традиционный знак прощания. Он прикоснулся ко лбу, к губам и наконец к сердцу.

— Ас-салям алейкум. Иди с миром.

Бен Эзра молчал. Он посмотрел на могилы, а затем на Самира. Глаза обоих мужчин были полны слезами.

— Алейхем шолом, — сказал Бен Эзра и тронул мула.

Мгновение Самир стоял, глядя ему вслед, затем повернулся и пошел в свой шатер. Аида ждала его у входа, и в голосе ее звучал восторг.

— Хозяйка проснулась!

— Ты сказала ей? — спросил он.

Служанка покачала головой.

Пройдя за полог, он взял ребенка. Когда его жена открыла глаза, он стоял рядом с ней. Улыбаясь, он смотрел на нее.

— Самир, — прошептала она. — Прости меня.

— Не из-за чего извиняться, — мягко сказал он, подавая ребенка ей на руки. — Аллах ответил на наши молитвы. У нас сын.

Несколько долгих минут она смотрела на ребенка, затем подняла лицо к мужу. Ее глаза были полны слез.

— Мне снился ужасный сон, — полушепотом сказала она. — Мне снилось, что ребенок погиб.

— Это был сон. Набила, — сказал он. — Только сон.

Набила осторожно откинула белую простыню с лица малыша.

— Он прекрасен, — сказала она.

На лице ее появилось удивленное выражение. Она снова подняла лицо к мужу.

— Самир! — воскликнула она. — У нашего сына голубые глаза!

Он громко рассмеялся.

— Женщина, женщина, — сказал он. — Неужели ты так ничего и не поняла? У всех новорожденных голубые глаза.

Но Аллах в самом деле совершил чудо. Потому что Бадр Самир Аль Фей рос с темно-синими, почти фиолетовыми, как небо над ночной пустыней, глазами.

Глава 1

Он подставил голову под упругие колючие струи, и рев четырех реактивных двигателей стал глуше. Узкое помещение душевой наполнилось паром. Он быстро взбил на теле густую душистую мыльную пену, ополоснулся и пустил вместо горячей ледяную воду. Усталость сразу же оставила его, и он окончательно пришел в себя. Перекрыв воду, Бадр вышел из душа.

Как обычно, его ждал Джаббир, держа в руках тяжелый махровый халат и полотенце тонкой ткани, которое обернул ему вокруг талии.

— Добрый вечер, хозяин, — тихо сказал он по-арабски.

— Добрый вечер, приятель, — яростно растираясь, ответил Бадр. — Сколько времени?

Джаббир посмотрел на массивный хронометр нержавеющей стали «Сейко», подаренный ему хозяином.

— Девятнадцать часов и пятнадцать минут по французскому времени, — гордо сказал он. — Будет ли хозяин отдыхать?

— Да, спасибо, — сказал Бадр, бросая полотенце и ныряя в подставленный халат. — Где мы?

— Над Английским Каналом, — ответил Джаббир. — Капитан просил меня сообщить вам, что мы будем в Ницце в двадцать сорок.

— Отлично, — сказал Бадр.

Джаббир открыл дверь небольшой ванной комнаты, чтобы Бадр мог пройти в свою каюту. Хотя она была огромной, занимая почти треть интерьера «Боинга-707», ее тяжелый воздух был пропитан едким запахом гашиша и других наркотиков.

На мгновение Бадр остановился. Когда он сам курил наркотик, запах не тревожил его, но сейчас он вызвал у него отвращение.

— Здесь воняет, — сказал он. — Как жаль, что мы не можем открыть окна и проветрить помещение. На высоте в тридцать тысяч футов это может вызвать некоторые сложности.

Джаббир слушал его без улыбки.

— Да, сэр. — Быстро пройдя через каюту, он включил все вентиляционные устройства, затем, схватив баллончик с аэрозолем, опрыскал помещение. — Выбрал ли хозяин костюм? — повернулся он к Бадру.

— Еще нет, — ответил Бадр. Он смотрел на огромную постель, которая занимала почти половину каюты.

На ней лежали две обнаженные девушки, и на их телах отсвечивал мягкий золотой свет ламп. Они лежали как мертвые. В памяти Бадра с пронзительной остротой вспыхнуло то, что происходило несколько часов тому назад, когда он ласкал их.

Теперь он снова стоял рядом с кроватью, глядя на них. Он уже ничего не чувствовал. Все было кончено. Они были использованы, и их функции на том кончались. Они должны были скрасить скуку долгого полета от Лос-Анджелеса. А теперь он даже не мог припомнить их имена. В дверях он повернулся к Джаббиру.

— Разбуди их и скажи, чтобы они одевались, — сказал он и закрыл за собой двери.

По узкому проходу, с обоих сторон которого размещались каюты для гостей, он прошел в главный салон. Дик Карьяж, его помощник, был в кабинете, размещавшемся в передней части салона. Он сидел за письменным столом, рядом с телефонами и телексом. Молодой юрист, как обычно, был одет в строгом соответствии с правилами: белая рубашка, галстук, темный пиджак. Бадр не мог припомнить, чтобы когда-либо видел его в рубашке с короткими рукавами.

Карьяж встал.

— Добрый вечер, шеф, — вежливо сказал он. — Хорошо отдохнули?

— Да, спасибо, — сказал Бадр. — А вы?

Молодой советник сделал легкую гримасу — это был максимум того, что он мог себе позволить.

— Я никогда не научусь спать в самолете.

— Научитесь, — улыбнулся Бадр. — Нужно только время.

Карьяж не ответил на улыбку.

— Если я не научился за два года, то боюсь, этого уже никогда не произойдет.

Бадр нажал кнопку вызова.

— Как дела?

— Все, тихо, — ответил Карьяж. — Вы же знаете — уик-энд.

Бадр кивнул. Была суббота и не ожидалось никакой активности. Во всяком случае, с часа утра, когда они покинули Лос-Анджелес.

Появился Рауль, старший стюард.

— Да, сэр?

— Кофе, — сказал Бадр. — Американского. — Его желудок так и не приспособился к кофе грубого помола, которое любил готовить стюард. Он повернулся к Карьяжу. — Вы связывались с яхтой?

Карьяж кивнул.

— Я говорил с капитаном Петерсеном. У него все готово для сегодняшней вечеринки. «Роллс-Ройсы» и «Сан-Марко» будут ждать около аэропорта. Он сказал, что если море будет спокойным, «Сан-Марко» доставит вас в Канны за двадцать минут. Автомобилю на это потребуется час, так как из-за кинофестиваля очень оживленное движение.

Стюард вернулся с кофе. Пока он наливал чашку, Бадр закурил сигарету и отхлебнул глоток.

— Желаете ли что-нибудь поесть? — спросил стюард.

— Спасибо, пока нет, — сказал Бадр. Он повернулся к Дику.

— Моя жена на борту яхты?

— Капитан сказал мне, что она на вилле. Но Юсеф прибыл из Парижа, и он уже на борту. Он просил меня сообщить вам, что у него есть несколько потрясающих талантов, ангажированных на сегодняшний вечер.

Бадр кивнул. Юсеф Зиад был главой парижской конторы. В каждой стране у него был такой офис. Их возглавляли блистательные, обаятельные молодые люди, любившие деньги и стоявшие очень близко к сильным мира сего. Их основной задачей был поиск красивых девушек для украшения вечеринок, которые Бадр давал по ходу дела.

— Вызовите мне по телефону миссис Аль Фей, — сказал он.

Пройдя в обеденный салон, он сел у круглого стола красного дерева. Рауль снова наполнил его чашку. Бадр молчал, пока не опустошил ее. Через мгновение зазвонил телефон. Он поднял трубку.

Раздался голос Карьяжа.

— Миссис Аль Фей нет дома. Я только что говорил с ее секретарем, который сказал мне, что она отправилась на просмотр фильма, а оттуда поедет прямо на яхту.

— Благодарю, — сказал Бадр, опуская трубку. Он не испытывал удивления. Он и не ждал, что Иордана будет дома — во всяком случае, пока идет фестиваль или намечается какая-то вечеринка. Она всегда была в центре событий. На мгновение он испытал раздражение, но оно быстро прошло. Во всяком случае, именно это привлекало его в ней. Она была американка, а не арабская женщина. Американские девушки не сидят дома. Как-то раз он попытался объяснить это своей матери, но не добился успеха: она так ничего и не смогла понять, не скрывая сожаления, что он не женился на арабской девушке после того, как развелся со своей первой женой.

Телефон снова зазвонил. Он поднял трубку. Это был пилот, капитан Андре Хайятт.

— С вашего разрешения, сэр, — сказал он, — я хотел бы воспользоваться услугами Эр-Франс по обслуживанию самолета, если мы пробудем в Ницце достаточно долго.

Бадр улыбнулся. Таким образом капитан старался осторожно выяснить, сколько свободного времени будет у команды.

— Я думаю, что мы можем планировать пребывание до среды. Хватит ли у вас времени, Энди?

— Да, сэр.

— Это был отличный полет, Энди. Благодарю вас.

— Спасибо, сэр. — Пилот был доволен.

Бадр вызвал Карьяжа.

— Устройте команду до среды у «Негреско».

— Да, шеф, — Карьяж помедлил. — Относительно девочек — надо ли их приглашать на вечеринку?

— Нет, — ровным голосом сказал Бадр. — Об этом деле уже позаботится Юсеф.

— Что нам с ними делать?

— Отправь в «Негреско» вместе с командой, — сказал он. — Дайте каждой пятьсот долларов и обратный билет до Лос-Анджелеса.

Положив трубку, он посмотрел в иллюминатор. Почти стемнело, и далеко внизу на французском берегу рассыпалась цепочка огней. Он задумался, стараясь представить, что сейчас делает Иордана. В последний раз он видел ее с детьми в Бейруте месяц назад. Они договорились встретиться на юге Франции в день ее рождения. Он вспомнил об алмазном ожерелье от Ван Клефа и подумал, понравится ли оно ей. Этого он не знал. Сегодня все, даже драгоценности, было фальшивым. Ничто не имело значения, даже то, что они испытывали друг к другу.

Иордана соскользнула с постели и пошла в ванную, подхватив по пути свое платье.

— Что за спешка, дорогая? — раздался мужской голос из постели.

Она остановилась в дверях ванной и через плечо посмотрела на него.

— Прилетает мой муж, — сказала она. — И я должна успеть на борт, чтобы еще и переодеться.

— Может, самолет запоздает, — сказал мужчина.

— Самолет Бадра никогда не опаздывает, — холодно сказала она. Войдя в ванную, Иордана прикрыла за собой дверь. Склонившись над биде, она повернула ручку и начала регулировать холодную и горячую воду, пока та не стала такой, которая ей нравилась, и начала приводить себя в порядок.

Она с трудом могла припомнить, когда ей удавалось достигать вершины блаженства. Но в одном она могла быть уверена: если бы Академия присуждала награды за наиболее мастерскую ее имитацию, она бы получала их каждый год.

Она выдернула пробку и выпрямилась, вытирая себя, пока вода уходила сквозь отверстие. Во французских отелях биде всегда издают одни и те же звуки, будь то в Париже, Каннах или в провинции. Буль, буль, стоп, буль, буль, буль. Вытеревшись, она смочила кончики пальцев одеколоном и легко коснулась шелковистой растительности лобка. Затем быстро оделась и вышла из ванной.

Мужчина сидел голым в постели, демонстрируя, как он снова хочет ее.

— Ты посмотри, что происходит, дорогая.

— Ну и играй со своей конфеткой, — сказала она.

— Поласкай меня, — сказал он по-французски. — У нас еще есть время.

Она покачала головой.

— Прости, дорогой. Я опаздываю.

— Может, попозже, на вечеринке, — сказал он. — Мы можем найти укромное местечко, подальше от всех.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

— Ты там не будешь.

— Но, дорогая, — запротестовал он. — Почему же? Я же всю неделю был с вами на яхте.

— Потому, — сказала она. — Бадр не дурак.

— В таком случае, когда же я тебя увижу? — спросил он, поникая.

Она пожала плечами.

— Не знаю.

Открыв сумочку, она вытащила конверт со стофранковыми банкнотами и бросила его на постель рядом с ним.

— Это на оплату твоего счета в гостинице и на расходы, — сказала она. — С тем, что останется, ты протянешь, пока не найдешь себе еще кого-нибудь.

Голос мужчины изобразил глубокую обиду.

— Но, дорогая, неужели ты думаешь, что все это было только из-за денег?

Она засмеялась.

— Надеюсь, что нет. Не могу подумать, что я настолько страшна.

— У меня никогда еще не было такой женщины, как ты, — грустно сказал он.

— Стоит только поискать, — сказала она. — Вокруг куча таких, как я. И если тебе нужна рекомендация, можешь сказать им, что, по моему мнению, ты самый лучший.

Она вышла прежде, чем он собрался ответить. Ожидая в холле лифт, она взглянула на часы. Было четверть восьмого. У нее как раз оставалось время успеть на яхту и принять горячий душ, после чего одеться к приему.

Глава 2

Выйдя из такси, Юсеф заметил белый «корниш» Иорданы, стоявший перед «Карлтон-отелем». Расплачиваясь с водителем, он искал Иордану, но увидел только ее шофера Ги, болтавшего с другими водителями. Повернувшись, он вошел в холл.

Через день должно было состояться официальное открытие фестиваля, и повсюду уже виднелись его яркие афиши. Он остановился на минуту, рассматривая их.

Самым внушительным был огромный плакат, простиравшийся по всему холлу: "Александр Салкинд представляет «Трех мушкетеров». Он медленно читал список действующих лиц: Майкл Йорк, Оливер Рид, Ричард Чемберлен, Ракуэл Уэлш, Чарльтон Хестон, Фей Данауэй — подлинное сборище звезд. Даже он, обожавший кино еще с детских лет, был поражен. Он повернулся к конторке.

Эли, старший портье, улыбнулся и поклонился.

— Рад снова видеть вас, месье Зиад.

Юсеф ответил ему такой же улыбкой.

— У вас всегда очень мило, Эли.

— Чем могу быть вам полезен, месье Зиад? — спросил маленький человечек.

— Я должен здесь встретиться с мистером Винсентом, — сказал Юсеф. — Он уже пришел?

— Он ждет вас в маленьком баре, — сказал Эли.

— Благодарю вас, — сказал Юсеф. Двинувшись в том направлении, он повернулся, словно ему в голову пришла какая-то мысль. — Кстати, вы не видели мадам Аль Фей?

Эли без промедления покачал головой.

— Никоим образом. Не хотите ли оставить ей записку?

— Не важно, — сказал Юсеф. Повернувшись, он направился к маленькому бару у лифта.

Эли взял телефон, стоявший под конторкой, и прошептал в трубку номер. Трубку снял лифтер спускавшегося лифта. Через мгновение, окончив разговор, он повернулся к Иордане.

— Месье Эли предполагает, что мадам могла бы выйти из лифта со стороны Рю де Канада. Он послал человека, чтобы встретить вас на ближайшем этаже.

Иордана посмотрела на лифтера. Его лицо было бесстрастно; лифт остановился как раз на предназначенном этаже. Она кивнула.

— Спасибо.

Выйдя, она пошла по длинному коридору, который вел в дальний угол отеля. Эли сдержал слово: здесь, у маленького старомодного лифта, который продолжал служить нуждам отеля и после окончания его строительства, ее уже ждал человек.

Она покинула отель через «Карлтон-бар» и, выйдя на террасу, по пандусу спустилась к выходу. Ги, ее шофер, увидев хозяйку, распахнул дверцу «Роллса». Прежде чем спуститься по ступенькам, она повернулась и вгляделась в холл. Сквозь толпу людей, скопившихся у конторки, она поймала взгляд Эли и с благодарностью кивнула ему. Не меняя выражения лица, он склонил голову в вежливом поклоне.

Ги придерживал дверцу, пока она не села. Она не знала, почему Эли заставил ее покинуть отель подобным образом, но не сомневалась, что у него были на то основания. Портье был, скорее всего, мудрейшим человеком на Ривьере. И, вероятно, самым осмотрительным.

Маленький бар был переполнен, но Майкл Винсент уже занял столик в отдалении, между баром и входом. Когда вошел Юсеф, он встал и протянул ему руку.

Юсеф пожал ее.

— Простите, что запоздал. Движение на Круазетт просто невероятное.

— Ничего страшного, — ответил Майкл. Удивительно, что такой нежный голос принадлежал шестифутовому гиганту. Он кивнул на молодых женщин, сидевших за столиком рядом с ним.

— Как видите, я весьма приятно проводил время.

Юсеф улыбнулся. Он знал их. Девушки входили в ту компанию, которую он доставил из Парижа.

— Сюзанн, Моник, — пробормотал он, садясь.

Они сразу же поднялись. Намек был понят. Предстояла деловая встреча. Они же должны были отправиться к себе и готовиться к вечернему приему.

С бутылкой «Дом Периньон» подскочил официант и показал ее Юсефу для оценки. Юсеф кивнул. Официант взглянул на Майкла Винсента.

— Я бы хлебнул шотландского, — сказал продюсер.

Официант наполнил бокал Юсефа и исчез. Юсеф поднял бокал.

— Надеюсь, вы удовлетворены, как вас принимают?

Мужчина улыбнулся.

— Лучший отель в городе, и вы еще спрашиваете, как он мне нравится? Хотел бы я знать, как это у вас получилось. Две недели тому назад, когда я звонил сюда, мне сказали, что на время фестиваля ничего найти не удастся. А вы позвонили за день и, как по мановению волшебной палочки, номер готов.

Юсеф таинственно усмехнулся.

— Сойдемся на том, что мы обладаем определенным влиянием.

— За это я выпью, — сказал американец. Он опустошил рюмку и махнул, чтобы ему принесли еще одну.

— Мистер Аль Фей попросил меня высказать свою признательность, за то, что вы сюда прибыли. Он ждет очень многого от встречи с вами.

— Я тоже, — сказал Винсент. Помедлив, он снова заговорил.

— С трудом могу в это поверить.

— Почему? — спросил Юсеф.

— Трудно поверить, — повторил Винсент. — Мне потребовалось больше пяти лет, чтобы собрать деньги на «Ганди», и вдруг являетесь вы с десятью миллионами долларов и спрашиваете, не заинтересуюсь ли я возможностью поставить фильм о жизни Магомета.

— Меня это не удивляет, — сказал Юсеф. — И не будет удивлять вас, когда вы встретитесь с мистером Аль Феем. У него в огромной мере развита интуиция. И после того, как он посмотрел ваши фильмы о великих мыслителях — Моисее, Иисусе Христе и Ганди — что может быть естественнее, чем обращение к вам, единственному человеку, который может взяться за историю столь величественной жизни?

Режиссер кивнул.

— Возникнут определенные проблемы.

— Конечно, — сказал Юсеф. — Они всегда возникают.

Винсент нахмурился.

— Справиться с ними будет не так-то легко. В кинематографии много евреев.

Юсеф усмехнулся.

— Когда до этого дойдет дело, мы обо всем позаботимся, — мягко сказал он. — Возможно, мистер Аль Фей купит какую-нибудь крупную компанию и сам займется производством.

Винсент отхлебнул шотландского виски.

— Должно быть, он любопытная личность, этот ваш Аль Фей.

— Думаю, так оно и есть, — тихо сказал Юсеф. Он смотрел на киношника и думал, что бы тот сказал, знай, как тщательно изучалась вся его жизнь, прежде чем Бадр решил обратиться к нему. Все деяния Винсента с детских лет были собраны в досье, которое лежало на столе у Бадра. Не было никаких тайн и в его личной жизни. Девушки, женщины, выпивки, даже его членство в тайном обществе Джона Берча и в некоторых мелких антисемитских группах. Все было собрано и изучено. Вплоть до выяснения причин, по которым он стал персоной нон грата в индустрии кино. В такой тонкой и чувствительной области антисемитизм скрыть было очень трудно. Прошло пять лет со дня окончания «Ганди», но фильм до сих пор не был выпущен на экраны западного мира. И с тех пор режиссеру не удалось реализовать ни один из своих замыслов. Последние несколько лет он жил за счет своих друзей и бесконечных обещаний. И бутылок виски.

Юсеф не сказал ему, что Бадр перебрал много кандидатур, прежде чем остановил свой выбор на нем. Их предложение многократно отвергалось. Не потому, что режиссеры считали личность пророка недостаточно интересной темой для фильма. А потому, что они видели: в данный момент эта постановка будет носить не столько философский, сколько пропагандистский характер. Все было ясно. Они боялись евреев; евреи держали этот бизнес железной рукой, и никто не хотел вступать с ними в конфликт.

Взглянув на часы, он встал.

— Простите, но я должен идти. Меня ждут еще несколько неотложных дел.

Винсент посмотрел на него.

— Конечно, я понимаю. Спасибо, что встретились со мной.

— Мне было очень приятно. — Юсеф посмотрел на собеседника сверху вниз. — Яхта будет в заливчике перед отелем. С десяти тридцати у оконечности мола Карлтон будут стоять катера, чтобы доставить вас на борт. Вас ждут в любое время после этого часа.

Подошел официант с чеком. Юсеф подписал его, и Винсент встал. Двое мужчин обменялись рукопожатием, и Юсеф покинул бар, в то время как Винсент заказал еще виски.

Выйдя из отеля, Юсеф обратил внимание, что машины Иорданы уже нет у входа. Было уже несколько минут девятого. Спустившись по ступеням, он повернул к «Мартинесу». Вокруг него уже стояли любопытные. Каждый вечер здесь разыгрывались сумасшедшие сцены, поскольку в течение всех недель фестиваля люди будут рваться поглазеть на знаменитостей и кинозвезд. Не глядя по сторонам, он быстро прошел сквозь толпу. До возвращения на яхту и встречи с Бадром у него оставался еще час.

Холл в «Мартинесе» не был так переполнен, как в «Карлтоне». Юсеф прошел прямо к лифту и поднялся на последний этаж. Из лифта он пошел по коридору к последнему угловому особняку на крыше — пентхаусу. Нажал кнопку звонка. Внутри раздался мягкий звук. Подождав мгновение, он снова нетерпеливо нажал кнопку.

Из-за двери донесся хрипловатый высокий голос:

— Кто там?

— Это я. Открывай.

Раздался звук сбрасываемой цепочки, и дверь открылась. На пороге стоял высокий молодой блондин. Он свирепо смотрел на Юсефа.

— Ты опоздал, — обвиняющим тоном сказал он. — Ты сказал, что будешь еще час назад.

— Я же тебе говорил, что у меня дела, — объяснил Юсеф, проходя мимо него в гостиную. — Ты же знаешь, что я должен зарабатывать себе на жизнь.

— Ты лжешь! — гневно сказал молодой человек, захлопывая двери. — Ты был с Патриком.

— Я объяснил тебе, что Патрик в Париже, — ответил Юсеф. — Мне он здесь не нужен.

— Он здесь, — уныло сказал юноша. — Я видел его. Он был с тем англичанином, у которого сеть магазинов.

Юсеф промолчал, стараясь подавить вспыхнувший гнев. Он дал Патрику четкое указание оставаться в отеле и никуда не выходить до завтрашнего дня.

— Сукин сын, — прошептал он. — Когда я его увижу, то займусь им.

Он подошел к столу, на котором в ведерке со льдом стояла открытая бутылка «Дом Периньон». Наполнив для себя стакан, он повернулся к молодому человеку.

— Не хочешь немного вина, дорогой?

— Нет, — молодой человек был мрачен.

— Брось, Жак, — умиротворяюще сказал Юсеф. — Перестань. Ты же знаешь, как я на тебя рассчитываю.

В первый раз с минуты их встречи Жак взглянул на Юсефа.

— Где я должен с ней встретиться? — спросил он.

— На яхте. Сегодня вечером, — сказал Юсеф. — Я все организовал.

— Я пойду с тобой? — спросил Жак.

Юсеф покачал головой.

— Нет. Ты меня не знаешь. Если она заподозрит, что мы друзья, все пропало. Я устроил так, что ты будешь сопровождать на вечеринку принцессу Мару. Она и представит тебя хозяйке.

— Почему Мару? — запротестовал юноша. — Ты же знаешь, я терпеть ее не могу.

— Потому, что она будет делать то, что я ей скажу, — спокойно объяснил Юсеф. — В ходе вечера она как-нибудь отведет Иордану в сторонку и расскажет ей, как ты великолепен в постели.

Жак посмотрел на него.

— И только поэтому леди влюбится в меня?

— Нет, — ответил Юсеф. — Дальше все зависит от тебя. Но Иордана американка до мозга костей и, конечно, на нее подействует, что столь опытная женщина, как Мара, рекомендует тебя. Кроме того, Иордана сходит с ума по таким игрушкам.

Молодой человек молча подошел к бару и наполнил себе стакан шампанским.

— Надеюсь, что ты прав, — сказал он, отпив глоток. — А что, если там окажется еще кто-то, в ком она будет заинтересована?

— Это уже было, — сказал Юсеф. — Я подсунул ей кое-кого. Но, если я Знаю Иордану, она уже избавилась от него, потому что он не понимает всех сложностей, связанных с появлением на борту ее мужа.

— А если я ей не понравлюсь? — спросил Жак.

Юсеф улыбнулся и поставил стакан. Подойдя вплотную к молодому человеку, он дернул пояс, придерживавший его халат. Халат упал на пол. Юсеф взял в руку гениталии Жака и нежно погладил их.

— Десять прекрасных дюймов, — пробормотал он. — Как это ей может не понравиться?

Глава 3

Как только самолет остановился в западной части поля, рядом с ангарами, застрекотал телетайп. Дик Карьяж отстегнул ремень и подошел к аппарату. Обождав, пока стрекотание смолкло, он оторвал ленту с сообщением, сел за стол и открыл шифровальную книгу, которую всегда носил с собой.

Бадр взглянул на него, а затем повернулся к двум девушкам. Они были уже готовы и стояли в ожидании. Он подошел к ним, улыбаясь.

— Надеюсь, что вам понравится пребывание на Ривьере.

Блондинка улыбнулась ему в ответ.

— Мы просто в восхищении. Мы в первый раз здесь. Единственное, о чем мы сожалеем, это то, что мы больше вас не увидим.

Он сделал неопределенный жест рукой.

— Дела. Вечные дела.

Сейчас он думал о поступившем сообщении. Оно должно было быть важным, если телетайп заработал в конце недели.

— Но если вам будет что-то нужно, просто позвоните Карьяжу, он обо всем позаботится.

— Так мы и сделаем, — сказала брюнетка. Она протянула руку. — Большое спасибо за прекрасное путешествие.

Блондинка расхохоталась.

— Действительно прекрасное.

Бадр рассмеялся вместе с ней.

— Спасибо, что составили нам компанию.

Появился Рауль.

— Машина для леди ждет у ворот.

Бадр посмотрел, как девушки, сопровождаемые стюардом, спускаются по трапу и повернулся к Карьяжу. Молодой человек кончал расшифровывать сообщение. Вырвав листок из блокнота, он протянул его Бадру.

«В СООТВЕТСТВИИ С НАШИМ СОГЛАШЕНИЕМ ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ ФУНТОВ СТЕРЛИНГОВ ДЕПОНИРОВАНО НА ВАШЕМ СЧЕТЕ В ЖЕНЕВСКОМ БАНКЕ „ДЕ СИРИ“. КОНТАКТ — АЛИ ЯСФИР В ОТЕЛЕ „МИРАМАР“ В КАННАХ. ОБГОВОРИТЕ С НИМ ВСЕ ДАЛЬНЕЙШИЕ ДЕТАЛИ».

(подпись) АБУ СААД

Бадр бесстрастно проглядел текст, затем аккуратно разорвал его на клочки. Карьяж сделал то же самое с телетайпным сообщением и сложил обрывки в конверт. Подойдя к столу, он извлек из-под него то, что на первый взгляд казалось обыкновенной корзиной для бумаг с крышкой. Открыв ее, он швырнул туда конверт и, закрыв корзину, нажал маленькую кнопочку на ее боку. Кнопки на мгновение вспыхнула ярко-красным светом, а затем потемнела. Открыв контейнер, Карьяж заглянул в него. От бумаг осталась лишь кучка пепла. Кивнув, он вернулся к Бадру.

— Когда вы хотели бы встретиться с мистером Ясфиром? — спросил он.

— Сегодня вечером. Пригласите его на прием.

Карьяж кивнул. Бадр, раздумывая, откинулся на спинку стула. Вечно все было именно так. Как бы тщательно он ни планировал свой отдых, всегда оказывалось нечто, что вмешивалось в его замыслы. Но надо признать, что это дело было важным, и очень. Абу Саад был финансовым агентом Аль-Икваха, одной из самых могущественных групп среди феддаинов, и через его руки проходили астрономические суммы денег. Вклады, которые поступали от правителей таких нефтяных эмиратов и монархий, как Кувейт, Дубаи и Саудовская Аравия, объяснялись тем, что те хотели сохранить в неприкосновенности свой облик в мусульманском мире. И с типичной для Ближнего Востока предусмотрительностью часть денег шла на сторону на инвестиции, которые должны были обеспечить их сохранность на тот случай, если движение потерпит неудачу. Вероятно, лишь не более пятидесяти процентов общих полученных сумм служили делу борьбы за свободу.

Бадр вздохнул. Пути Аллаха неисповедимы. Свобода всегда была недостижимой мечтой для арабского мира. Может, где-то и написано, что положение никогда не изменится. Конечно, были и такие, подобные ему, которым была дарована улыбка Аллаха, но остальным оставались лишь скудное существование и борьба. Но ворота рая открыты для всех истинно верующих. Когда-нибудь и он войдет в них. Может быть.

Встав, он подошел к письменному столу.

— Вынь те ожерелья из сейфа, — сказал он Карьяжу.

Опустив бархатный футляр в карман пиджака, он подошел к выходу на трап. Обернувшись, бросил взгляд на Карьяжа:

— Увидимся на борту в одиннадцать часов.

Карьяж кивнул.

— Да, сэр.

Джаббир уже ждал его внизу.

— Машина ждет, чтобы доставить вас на катер, хозяин.

На летном поле рядом с самолетом, стоял большой черный «Роллс-Ройс». Рядом с машиной ждали Рауль и человек в форме французской таможни, который притронулся к фуражке с кокардой, небрежно отсалютовав.

— Имеете что-либо объявить в декларации, месье?

Бадр покачал головой.

— Нет.

Таможенник улыбнулся.

— Мерси, месье.

Бадр сел в машину. Джаббир закрыл за ним дверцу и занял место рядом с водителем. Мотор заработал, и машина направилась к западной части аэропорта.

«Сан-Марко» был уже на месте, пришвартованный к старому шаткому молу. Два матроса и старший офицер яхты ждали его. Офицер приветствовал его, когда Бадр вышел из машины.

— Добро пожаловать домой, мистер Аль Фей!

Бадр улыбнулся.

— Спасибо, Джон.

Матрос протянул руку, на которую Бадр оперся, прыгая в катер. За ним последовал Джаббир и матросы. Бадр прошел вперед и встал рядом с панелью управления.

Старший офицер протянул ему непромокаемый плащ и зюйдвестку.

— Будет мокро, сэр. Поддувает, и нашу малышку зальет.

Бадр молча позволил матросу помочь ему облачиться в плащ. То же сделали Джаббир и все остальные. Бадр повернулся к панели и нажал кнопку стартера. Двигатель ожил с ревом, от которого вздрогнуло все кругом. Бадр посмотрел из-за плеча.

— Отдать швартовы!

Матрос кивнул и отпустил канат. Извиваясь, как змея, он шлепнулся в воду, вахтенный втянул его и оттолкнул катер от мола.

— Чисто, сэр, — сказал он, выпрямляясь и складывая канат кольцами у ног.

Бадр выжал сцепление, и огромный катер медленно двинулся вперед. Постепенно прибавляя скорость, Бадр вел катер в открытое море. Судно без усилий скользило по воде. Бадр сел и пристегнулся ремнем.

— Привяжитесь, — сказал он. — Я даю скорость.

Сидевшие за ним исполнили его указание, и он услышал голос старшего офицера, перекрикивавшего рев мотора.

— Все в порядке, сэр.

Бадр выжал газ до предела. Катер, казалось, полностью выпрыгнул из воды, внезапно рванувшись вперед, и стена воды из-под форштевня поднялась над их головами. Тугие струи ветра били в лицо, и Бадр оскалился, стараясь вдохнуть воздух. Спидометр показывал, что скорость уже достигла сорока узлов. Легко управляя катером, летевшим к Каннам, он едва не рассмеялся. Ощущение трехсот двадцати лошадиных сил на кончиках пальцев, ветер и брызги, хлещущие ему в лицо — некоторым образом это было даже лучше секса.

В апартаментах Али Ясфира зазвонил телефон. Пухлый толстенький ливанец подбежал к нему и снял трубку.

— Ясфир.

В ухе у него заскрежетал голос с американским акцентом. Послушав несколько секунд, Ясфир кивнул:

— Да, конечно. С удовольствием. Я жду встречи с его высочеством.

Положив трубку, он засеменил обратно к своим друзьям.

— Готово, — с удовольствием объявил он. — Сегодня вечером мы встречаемся на его яхте.

— Вам-то везет, — сказал худой темноволосый француз. — Но наши проблемы по-прежнему не решены.

— Пьер прав, — сказал американец в яркой спортивной рубашке. — Мои напарники в Америке сталкиваются с еще большими проблемами.

Али Ясфир повернулся к нему.

— Мы понимаем и делаем все возможное для их разрешения.

— Вы не торопитесь, — сказал американец. — Мы будем вынуждены проворачивать дела с другими источниками.

— Черт! — сказал Пьер. — И как раз, когда перерабатывающее производство стало так четко работать.

— И недостатка в сырье не будет, — сказал Али. — С крестьянами все налажено. Урожай обещает быть хорошим. Поставки на предприятия будут идти без задержки. И мне кажется. Тони, что основная опасность кроется в вашей системе связи. Два последних больших груза из Франции были перехвачены в Соединенных Штатах.

Лицо американца отвердело.

— Утечка информации идет отсюда. Иначе феддаины не могли бы выяснить ее. Мы вынуждены искать другие пути проникновения в страну.

— Через Южную Америку, — сказал француз.

— Не годится, — спокойно сказал Тони. — В прошлый раз мы пробовали и попались. Если источник здесь, наши дела плохи.

Али посмотрел на француза.

— Утечку может дать и ваша организация.

— Исключено, — сказал француз. — Каждый человек, работающий на нас, проверен и перепроверен.

— У нас нет выбора, — сказал Али. — Мы не можем финансировать ваши операции, если товар не попадает на рынок.

Несколько минут, пока он думал, француз хранил молчание.

— Давайте не будем пороть горячку, — наконец сказал он. — Судно с грузом уходит на этой неделе. Давайте посмотрим, что произойдет.

Али Ясфир посмотрел на американца. Американец кивнул. Али повернулся к французу.

— Согласен, Пьер. — Подождем и посмотрим.

После того, как француз покинул их, Тони посмотрел на Али.

— Что ты думаешь?

Али пожал плечами.

— Как знать, о чем нам думать?

— Он может продать нас, — сказал Тони. — Товар по-прежнему выгружается на Западном Берегу. Мы платим там немалые деньги местным бандитам лишь за то, чтобы быть в деле.

— Их товар идет из Индокитая? — спросил Али.

Тони кивнул.

— И он дешевле, чем наш.

Али покачал головой.

— На то есть свои причины. Наши расходы тоже будут поменьше, если нас будет финансировать ЦРУ.

— Это лишь часть проблемы, — сказал Тони. — Теперь в Штатах самая горячая штука — это кокаин. И вот тут мы не тянем.

— Этим мы займемся, — сказал Али. — У меня есть кое-какие связи в Боготе, и я сам буду там на следующей неделе.

— Ребятам будет приятно это услышать. Мы предпочли бы заниматься делами с вами, чем искать новых партнеров.

Али поднялся. Встреча была окончена.

— Мы еще долго будем вместе заниматься делами.

Он проводил американца к выходу. Они пожали руки друг другу.

— Мы встретимся в Нью-Йорке в начале будущего месяца.

— Я надеюсь, что к тому времени дела пойдут лучше.

— Уверен, что так оно и будет, — ответил Али. Закрыв дверь за гостем, он запер ее и накинул цепочку. Оттуда он направился прямо в ванную, где тщательно и вдумчиво помыл руки и вытер их. Затем подошел к дверям спальни и осторожно постучал.

Дверь открылась, и на пороге показалась молодая девушка. Ее оливковая кожа, темные глаза и длинные черные волосы гармонировали с модными в Сан-Тропезе потертыми джинсами и рубашкой.

— Встреча закончилась? — спросила она.

Он кивнул.

— Не хочешь ли чего-нибудь холодного?

— У тебя есть кока?

— Конечно, — ответил он. Пройдя на кухню, он вынул из холодильника бутылку «Кока-колы», наполнил стакан и принес ей.

Она жадно выпила.

— Когда мы уезжаем? — спросила она.

— Заказаны билеты на завтрашний самолет до Бейрута, — ответил он. — Но возможна задержка.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Сегодня вечером я встречаюсь с твоим отцом. На ее лице появилось удивленное выражение.

— Но ты же не собираешься меня выставлять? — она поставила стакан. — Мне обещали, что он ничего не узнает. Иначе меня не отпустили бы из школы в Швейцарии.

— Это не имеет к тебе отношения, — заверил он ее.

— Твой отец ничего не подозревает. У меня с ним кое-какие дела.

— Что за дела? — подозрительным тоном спросила она.

— Твой отец должен обеспечить нам большие инвестиции. У него есть доступ к районам, куда иным образом мы не могли бы проникнуть. Кроме того, он может купить оружие и боеприпасы, которые нам недоступны.

— Знает ли он, на какое дело они пойдут?

— Да.

На ее лице появилось странное выражение.

— Он сочувствует нам, — быстро сказал Али.

— Я ему не верю! — Она была в ярости. — Мой отец сочувствует лишь тому, что пахнет деньгами и властью. Страдания людей и справедливость ничего не значат для него.

— Твой отец — араб, — твердо сказал он.

Девушка посмотрела на него.

— Нет! Он больше западный человек, чем араб. Иначе он не развелся бы с моей матерью, чтобы жениться на этой женщине. То же самое и с его делами. Сколько времени он уделяет своему народу, своей родине? Две недели в году? Я не удивлюсь, если узнаю, что он торгует даже с Израилем. На Западе у него есть много друзей-евреев.

— По-своему твой отец очень помогает нашему делу. — Али защищал человека, которого никогда не видел. — Нашу битву нельзя выиграть одними лишь солдатами.

— Наша битва будет выиграна теми, кто готов пролить до капли свою кровь и отдать свою жизнь, а не такими, как мой отец, его интересуют только доходы, которые он может урвать, — Разгневанная, она кинулась обратно в спальню и захлопнула за собой дверь.

Он постучался к ней.

— Лейла, — мягко сказал он. — Лейла, не позволишь ты мне заказать обед?

Ее голос глухо донесся из комнаты.

— Убирайся. Оставь меня одну. Я не голодна!

Из-за деревянных панелей двери доносились сдавленные звуки рыданий.

Несколько минут нерешительно постояв у двери, он вернулся в свою спальню, чтобы переодеться к обеду. Эта молодежь преисполнена идеалами. Для них все или белое или черное. Они не видят полутонов между крайностями. Это и хорошо, и плохо.

Но он занимался делами не для того, чтобы морализировать. Одними идеалами дело с места не сдвинешь. Молодежь и не догадывается, как нужны деньги, чтобы что-то сдвинулось с места. Деньги, чтобы покупать им обмундирование, кормить их, снабжать их оружием и взрывчаткой, обучать их. Современная война, даже партизанская, обходится недешево. Поэтому он и проводил столько времени, убеждая ее. Они использовали ее возмущение в адрес отца до тех пор, пока она не была готова душой и телом отдаться делу феддаинов. Это было важно не из-за того, что она могла лично сделать. Было много других девушек, подготовленных куда лучше ее.

Но ни у кого из них не было отца, который считался одним из богатейших людей мира. У него вырвался вздох облегчения. Послезавтра она будет в тренировочном лагере в горах Ливана. Когда она окажется там и будет под их контролем, может быть, Бадр Аль Фей с большей благосклонностью отнесется к планам, которые он до сих пор отвергал. Иметь ее в руках — это лучше пистолета, приставленного к его голове.

Глава 4

— На проводе Соединенные Штаты, мистер Карьяж, — по-английски сказал телефонист отеля.

— Спасибо, — ответил Дик. На линии был слышен треск и ряд щелчков, а затем прорезался голос.

— Алло, — сказал Дик.

Раздалось еще несколько щелчков и гудящий звук.

— Алло, алло, — закричал он. Внезапно линия очистилась, и он услышал голос своей жены.

— Марджери, это ты? — крикнул он.

— Ричард? — эхом ответила она.

— Конечно, Ричард, — хмыкнул он, не скрывая своего удивления. — А как ты думаешь, кто же это мог быть?

— Ты где-то ужасно далеко, — сказала она.

— А я и есть ужасно далеко, — ответил он. — Я в Каннах.

— Что ты там делаешь? — спросила она. — Я думала, что вы работаете.

— Господи, Марджери, я и работаю. Я же говорил тебе, что шеф собирался провести уик-энд здесь, на дне рождения своей жены.

— Чей день рождения?

— Его жены! — рявкнул он. — Ох, прости, Марджери. Как дети?

— У них все прекрасно, — сказала она. — Только Тимми простужен. Я не пускаю его в школу. Когда ты вернешься?

— Не знаю, — сказал он. — У шефа для меня куча дел.

— Но ты говорил, что в этот раз уезжаешь всего на три недели.

— Я же не виноват. Дела идут одно за другим.

— Нам было куда лучше, когда ты работал в «Арамко». По крайней мере, каждый вечер ты приходил домой.

— И приносил куда меньше денег, — сказал он. — Двенадцать тысяч в год вместо сорока.

— Но я скучаю по тебе, — сказала она и в голосе послышались слезы.

Он смягчился.

— Я тоже скучаю по тебе, дорогая. И по детям.

— Ричард, — сказала она.

— Да, дорогая?

— С тобой все в порядке?

— Со мной все отлично, — сказал он.

— Я все время волнуюсь. Мне кажется, что вы все время летаете и у тебя нет времени отдохнуть.

— Я научился высыпаться в самолете, — соврал он. — Я себя просто прекрасно чувствую.

Свободной рукой он потянулся за сигаретой и закурил.

— Во всяком случае, до среды мы будем здесь. И мне удастся отоспаться.

— Я рада, — сказала она. — Ты скоро будешь дома?

— Как только смогу, — сказал он.

— Я люблю тебя, Ричард.

— И я люблю тебя, — сказал он. — Расцелуй ребят за меня.

— Обязательно, — сказала она. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, дорогая.

Положив трубку, он глубоко затянулся и огляделся вокруг. Комната отеля казалась странно пустой и стерильной. Во всем мире номера в гостиницах одни и те же. Они созданы таким образом, чтобы вы не чувствовали себя в них как дома.

Он хотел бы больше походить на Бадра. Казалось, что Бадру принадлежит все, к чему он прикасался. Чужие помещения и чужие места, казалось, не производили на него никакого впечатления. Конечно, у него были свои собственные дома и апартаменты в большинстве крупных городов. Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Париж, Лондон, Женева, Бейрут, Тегеран. Но даже, когда ему приходилось останавливаться в отеле, он приказывал приспособить комнаты под свой собственный вкус.

Может быть, потому, что почти всю жизнь он провел в чужих краях. Мальчиком отец послал его в школу в Англии, затем в колледж в Штатах — сначала в Гарвардскую школу бизнеса, а затем в Станфорд. Его жизнь была странным образом спланирована для него еще до рождения. Так как он был первым кузеном правящего эмира и единственным наследником по мужской линии, то естественно, что они должны были доверять ему, когда он вел их дела. Когда обнаружились нефтяные залежи, деньги так и потекли к ним. И инвестиции семьи были вручены Бадру потому, что они не доверяли людям с Запада. Кроме главных различий в философии и религии, за их плечами была долгая история колониального угнетения. Богатый по праву рождения, Бадр стал еще богаче. Только лишь в виде комиссионных его доход составил пять миллионов долларов в год, и он контролировал фонд международных инвестиций более чем в пятьсот миллионов долларов. И может быть, самое интересное было то, что он управлял своими делами единолично. В каждой стране у него была небольшая группа подчиненных, которая докладывала ему лично. И, наконец, он принимал решение. Он был единственным, кто знал, как идут дела. Теперь, после двух лет, Дик начинал представлять себе размах операций и все же каждый день приносил все новые открытия, изумлявшие его.

В первый раз он понял, что Бадр может быть связан с Аль-Иквахом, когда увидел каблограмму, подписанную Абу Саадом, финансовым представителем группы. Он всегда думал, что Бадр с его врожденным консерватизмом неодобрительно относится к тому, как действуют феддаины, считая, что они более вредят, чем помогают арабскому делу. Выясняется, что он все же ведет с ними дела. Карьяж был достаточно умен, чтобы понять, какие на то есть причины. Случилось нечто, обеспокоившее Бадра. Об этом знал только он один. Карьяж попытался представить, что бы это могло быть, но без успеха. Когда-нибудь ему все станет ясно. Когда Бадр решит приоткрыть ему тайну.

Карьяж посмотрел на часы. Было почти десять. Время переодеваться и отправляться на яхту. Бадру нравилось, что он всегда поблизости, даже когда с делами было покончено.

Бадр остановился у дверей, соединяющих их гостиные. Мгновение он стоял, раздумывая, затем вернулся к своему туалетному столику и вынул бархатный футляр для драгоценностей. Его туфли без задников бесшумно скользили по высокому ворсу ковра. Когда он пересекал комнату, единственным звуком было шуршание длинной блестящей джелаббы.

Комната была полностью погружена в темноту, если не считать полоски света из приоткрытых дверей. Она лежала, свернувшись в комочек, накинув на себя простыню. Осторожно прикрыв двери, он подошел и сел рядом. Она не шевельнулась.

— Иордана, — наконец сказал он.

Она не подала и виду, что слышит его.

— Ты спишь? — прошептал он.

Ответа не было. Наклонившись, он положил футляр с драгоценностью на подушку рядом с ее головой, встал и пошел к дверям. Как только он взялся за дверную ручку, внезапно вспыхнул свет. Он моргнул и обернулся. Она сидела в постели, ее длинные белокурые волосы рассыпались по белоснежным плечам, прикрывая полные груди с розовыми сосками. Она молчала.

— Я думал, что ты крепко спишь, — сказал он.

— Я и спала, — ответила она. — Ты хорошо долетел?

Он кивнул.

— Да.

— Мальчики будут очень рады увидеть тебя, — сказала она. — Сможешь ли ты им уделить время на этот раз?

— Я планирую быть здесь до среды, — сказал он. — Может быть, завтра мы возьмем их на Капри и проведем там несколько дней.

— Им это понравится, — сказала она.

Отбросив простыню, она спрыгнула с постели. Ее пеньюар лежал на стуле и она подхватила его. В зеркале, расположенном в дальнем конце комнаты, она увидела, как он рассматривает ее.

— Я должна одеться к приему, — сказала она, поворачиваясь к нему и накидывая пеньюар.

Он не ответил.

— Лучше тебе тоже переодеться.

— Я это сделаю, — сказал он.

Обождав, пока она вошла в ванную и закрыла за собой двери, он повернулся к постели. Черный бархатный футляр по-прежнему лежал на подушке. Она даже не заметила его. Он подошел и взял его, а затем тихонько вернулся к себе. Нажав кнопку, он вызвал Джаббира.

Джаббир явился в ту же секунду.

— Да, хозяин?

Бадр протянул ему футляр с драгоценностью.

— Положи к капитану в сейф. Это понадобится завтра утром.

— Да, хозяин, — сказал Джаббир, опуская футляр в карман. — Я приготовил на вечер синий чесучовый пиджак. Устроит ли он вас?

Бадр кивнул.

— Прекрасно.

— Благодарю вас, — Джаббир поклонился и оставил помещение.

Бадр молча смотрел на дверь, закрывшуюся за слугой. Невероятно. Она не могла не увидеть футляр, лежавший рядом с ней на подушке. Она предпочла не обратить на него внимания.

Он резко повернулся и вернулся в ее комнату. Иордана сидела у туалетного столика, разглядывая себя в зеркало. Увидев его отражение, она повернулась к нему.

Открытой ладонью он ударил ее по лицу. Она рухнула на пол, смахнув взметнувшимися руками всю косметику с туалетного столика. Широко раскрытыми глазами, в которых было больше удивления, чем страха, она смотрела на него. Прикоснувшись к щеке, она почувствовала на ней отпечаток его ладони.

— Глупо, — почти равнодушно сказала она. — Теперь я не смогу присутствовать на своем собственном дне рождения.

— Ты будешь присутствовать, — мрачно сказал он. — Даже если тебе придется надеть паранджу, как порядочной мусульманской жене.

Ее глаза следили за ним, когда он направился к выходу. Помолчав, он взглянул на нее, лежавшую на полу.

— С днем рождения, — сказал Бадр, закрывая за собой дверь.

Дик стоял у бара, наблюдая за своим хозяином. Бадр был в обществе Юсефа и других людей, со своим терпеливо-внимательным видом слушая одну из бесконечных историй Юсефа. Дик посмотрел на часы. Стрелки подходили к часу. И если даже Бадра волновало, что Иордана еще не появилась, он ничем это не показывал.

Из громкоговорителей, спрятанных среди балдахинов, украшавших палубу, доносилась музыка. Несколько пар танцевали, и их тела как бы растворялись в потоках света, которым был залит прием. Остальные пары сидели на банкетках, стоявших вдоль перил и за маленькими столиками для коктейлей, раскиданных вокруг площадки для танцев. Буфет располагался на главной палубе внизу, но Бадр еще не подал сигнала садиться за стол.

К нему подошел Али Ясфир. Несмотря на вечернюю прохладу, пухлое лицо ливанца лоснилось от пота.

— Прекрасное судно, — сказал он. — Какой оно длины?

— Сто восемьдесят футов, — сказал Дик.

Ясфир кивнул.

— Оно кажется еще больше, — он посмотрел на Бадра, стоявшего по ту сторону палубы. — Похоже, что нашему хозяину приходится развлекаться самому.

Карьяж улыбнулся.

— Так он обычно и поступает. Я не знаю другого человека, который мог бы так, как он, объединять дело и удовольствие.

— Вероятно, он отдает предпочтение удовольствиям, — с мягкой уверенностью сказал Ясфир.

Карьяж был вежлив, но холоден.

— Прежде всего это день рождения мадам, и в этой поездке он не собирался заниматься делами.

Ясфир без комментариев воспринял этот скрытый выговор.

— Я еще не видел ее.

Карьяж позволил себе улыбнуться.

— Это ее день рождения, и вы же знаете, что представляют собой женщины. Вероятно, она готовит подлинно королевский выход.

Ясфир торжественно склонил голову.

— Западные женщины очень отличаются от арабских. Они пользуются такой свободой, о которой наши женщины не могут и мечтать. Моя жена ... — его голос прервался, когда он взглянул на трап, ведущий с нижней палубы.

Карьяж проследил за его взглядом. Появилась Иордана. Смолкли все разговоры. Только музыка плыла над головами и внезапно она сменилась на резкие ритмы «Мизирлу».

Свет объял Иордану, когда она вышла в центр танцевальной площадки. На ней был наряд восточной танцовщицы. Тяжелая золотая повязка прикрывала ее груди, ниже которых было голое тело, на бедрах был драгоценный пояс с разноцветными кусками материи, заменявшими ей юбку. Длинные золотые волосы струились по плечам из-под диадемы. Легкая шелковая вуаль прикрывала лицо, оставляя только соблазнительные глаза Иорданы. Она подняла над головой руки и остановилась на мгновение, позируя.

Карьяж отчетливо услышал, как у ливанца перехватило дыхание. Иордана никогда еще не выглядела такой прекрасной. Об этом кричала каждая линия ее великолепного тела. Она начала медленно раскачиваться под музыку. Сначала она кастаньетами отбивала ритм, а затем начала танцевать. В свое время Карьяж видел много исполнительниц танца живота. Его семья была родом с Ближнего Востока и он был с детства знаком с этими танцами. Но никогда ему не доводилось присутствовать при столь совершенном исполнении.

Оно представляло собой апофеоз сексуальности. Каждое ее движение вызывало воспоминания о женщинах, которых он знал, так как ее танец был преисполнен эротики. Невольно он отвел от нее глаза и бросил взгляд по другую сторону палубы.

Все чувствовали то же самое, мужчины и женщины; их страсть, их ненасытность выражались в том, как они следили за танцовщицей. Все, кроме Бадра.

Он стоял, молча наблюдая за каждым ее движением. Но лицо его и глаза были бесстрастны. Выражение его не изменилось даже, когда она предстала перед ним, припав к его коленям. Раздались последние аккорды музыки, и она осталась сидеть у его коленей, касаясь их лбом.

Мгновение стояла тишина, а затем раздались аплодисменты. Были слышны крики «браво», смешанные с возгласами восторга по-арабски. Но Иордана не шевелилась.

Через несколько секунд Бадр наклонился к ней, взял ее руки в свои и поднял ее. Когда он повернулся к гостям, те по-прежнему аплодировали. Он поднял руку. Аплодисменты стихли.

— От имени моей жены и от своего я благодарю вас, что вы почтили нас своим присутствием в такой радостный день.

Снова раздались аплодисменты и громкие пожелания счастья в день рождения. Он переждал, пока снова не наступила тишина.

— И мне больше нечего сказать вам, кроме того, что ... стол накрыт.

По-прежнему держа ее под руку, он подвел Иордану к трапу и они стали спускаться. Остальные последовали за ними и звуки голосов, разговоры опять наполнили собой ночь.

Глава 5

Стюарды в ливреях, готовые ответить каждому желанию гостей, размещались у столов, накрытых а ля фуршет. На них царило изобилие — ростбифы, копченая ветчина, индюшки и гигантские рыбы, только что отловленные в водах Средиземного моря. В центре стола красовался хрустальный кубок, обложенный льдом, в котором было пять кило черной икры.

Огромная гостиная, все столы и банкетки уже были заполнены гостями, когда Карьяж увидел, что Бадр, извинившись, пошел к дверям. Повернувшись и взглянув на Карьяжа, он кивком головы указал ему на Ясфира, который по-прежнему вместе с остальными гостями ждал своей очереди подойти к буфету. Затем он повернулся и вышел в салон, не глядя на то, что делалось у него за спиной.

Карьяж подошел к ливанцу.

— Мистер Аль Фей к вашим услугам.

Ясфир взглянул на изобилие стойки, затем на Карьяжа. При виде такого обилия деликатесов в желудке у маленького человечка раздалось бурчание, и он неохотно поставил пустую тарелку, которую держал в руках.

Карьяж перехватил ее.

— Я скажу стюарду, чтобы он обеспечил вас обедом.

— Благодарю, — сказал Али.

Вручив тарелку стюарду и сказав, чтобы он, наполнив, принес ее для мистера Ясфира в кабинет, Дик снова повернулся обратно к нему.

— Будьте любезны следовать за мной.

Ясфир прошествовал за ним через салон в коридор, где-то на середине пути Карьяж остановился у двери красного дерева и постучался в нее.

— Войдите, — раздался голос Бадра.

Открыв двери, Карьяж отступил в сторону, чтобы пропустить стоявшего за ним Ясфира. Сам он не вошел.

— Будут ли еще какие-то указания, сэр?

— Будьте наготове, — сказал Бадр. — Вы мне понадобитесь попозже.

— Да, сэр, — ответил Карьяж.

Появился стюард с полной тарелкой для Ясфира.

— Внесите ее, — приказал он.

И когда стюард вышел, он закрыл двери. Услышав, как щелкнул замок, пошел обратно по коридору.

— Простите, что оторвал вас, — сказал Бадр.

Ливанец уже расположился в кресле и закусывал.

— Ничего страшного, — обронил он, пережевывая икру.

Из угла рта показалась темная струйка давленой икры, и он поспешно вытер ее платком.

Бадр подошел к небольшому письменному столу и вынул из центрального ящика папку. Она легла на столик рядом с тарелкой Ясфира.

— В соответствии с тем разговором, который я вел с вашим принципалом, — сказал он, — я подготовил портфель инвестиций, включающий в себя часть надежных акций и часть реального имущества, что, как мы оценили по минимуму, должно давать не менее двадцати процентов ежегодного дохода в течение десяти лет. Сюда включены и рост на шесть процентов и выплата дивидендов наличными. Это означает, что через десять лет мы получим наличными не менее сорока процентов или десять миллионов фунтов стерлингов.

— Отлично, — сказал Ясфир, пережевывая цыпленка.

— Чтобы эти замыслы пустить в дело, мне нужно одобрение вашего принципала, — сказал Бадр.

Ясфир не сделал даже попытки заглянуть в папку. Положив цыплячьи косточки на тарелку, он удовлетворенно вытер губы, давая понять, какое удовольствие он получил от пищи.

— Не мог бы я вымыть руки? — спросил он.

Бадр кивнул. Он проводил ливанца в небольшой туалет рядом с кабинетом. Когда маленький человечек вернулся, Бадр уже сидел за своим письменным столом. Ясфир, оставив папку там же, где она лежала, рядом с тарелкой, взял стул и разместился напротив Бадра. Бадр вежливо ждал, пока тот заговорит.

— Человек предполагает, бог располагает, — сказал Ясфир.

Бадр промолчал.

— Обстоятельства заставили изменить наши планы, — сказал Ясфир. — Боюсь, что сегодня замысел этих инвестиций нас уже не удовлетворяет.

Бадр сидел с бесстрастным лицом, молча слушая Ясфира.

— Относительно фондов надо взять на себя другие обязательства, — сказал ливанец.

— Понимаю, — спокойно сказал Бадр. — Я отдам распоряжение, чтобы десять миллионов фунтов немедленно вернулись бы к вам.

— В этом нет необходимости, — быстро ответил Ясфир. — Мы не видим причин, по которым вы не могли бы пустить их для нас в дело. На обычных комиссионных, конечно.

Бадр молча кивнул.

— Как вы знаете, Израиль с каждым днем становится все сильнее. Он давит все основательнее. Страдания нашего народа под его господством все усиливаются. Они взывают к своим братьям о помощи. Но времени остается все меньше. Скоро мы должны начинать, или же все будет потеряно навсегда. — Ливанец перевел дыхание. — Мы заключили определенное соглашение с Анонимным Обществом Военного Снаряжения о поставке нам товаров на сумму шесть миллионов фунтов. В силу того доверия, которое мы питаем к вам, мы согласны, чтобы вы выступили нашим доверенным агентом по закупкам. Исходя из этого, мы готовы платить вам обычные десять процентов комиссионных кроме остальных расходов.

Бадр по-прежнему молчал.

— Что же касается трех миллионов четырехсот тысяч фунтов, остающихся на счете после этих закупок, мы хотели бы ассигновать миллион фунтов для вложений в Колумбии, естественно, в кофейные плантации.

— Естественно, — сказал Бадр.

Но оба понимали, что он во всем разобрался.

— Остаются два миллиона триста тысяч.

Ясфир улыбнулся. Маленький человечек был удовлетворен. Он знал, что если деньги попали на счет Бадра, не так уж трудно будет добиться его содействия. Неважно, насколько он был богат, ему всегда было нужно еще больше.

— У нас еще нет планов относительно этого счета, — сказал он. — Мы думаем, что, возможно, вы можете подготовить определенные предложения относительно него, и мы дадим вам список некоторых счетов в банках Швейцарии и Багамских островов, из которых будет идти кредитование.

— Понимаю, — кивнул Бадр.

— С этих счетов вы, конечно, также получите свои десять процентов комиссионных, — быстро добавил Ясфир. — Это означает, что вам достанется почти миллион фунтов лишь за то, что вы отмоете эти деньги, пропустив через свои счета.

Бадр посмотрел на него. Вот в этом и была вся слабость арабского мира. Коррупция и взятки стали неотъемлемой частью их коммерции. Из суммы в десять миллионов фунтов на пользу народу шло только шесть миллионов. И большим вопросом было, принесут ли они им пользу. Народ нуждался в пище и образовании, а не в оружии. И, конечно, народ не хотел, чтобы его лидеры обогащались за его счет.

Ливанец принял его молчание за согласие. Он поднялся.

— Значит, я могу сообщить своему принципалу, что вы принимаете его предложение, — с удовольствием сказал он.

Бадр посмотрел на него.

— Нет.

Ясфир в изумлении открыл рот.

— Нет? — эхом повторил он.

Бадр тоже встал. Он посмотрел на человечка сверху вниз.

— Как только в понедельник утром откроются банки, деньги будут вам возвращены, — сказал он. — Вы же выразите своим коллегам мое сожаление в связи с тем, что не могу быть им полезен. Но я не готов взять на себя такую ответственность. Не сомневаюсь, что они найдут человека более квалифицированного в таких делах, нежели я.

— Сказано и написано, что о решениях, которые принимаются в спешке, потом приходится сожалеть, — сказал маленький человечек.

— И также сказано и написано, — наставительно процитировал Бадр, — что честный человек проходит по жизни, ни о чем не сожалея.

— Мистер Аль Фей, — сказал Ясфир, когда Бадр направился к дверям.

Бадр повернулся к нему.

— Да?

— Еще до начала зимы будет война.

Ливанец в первый раз заговорил по-арабски.

— И когда она завершится, под нашим контролем будет весь Ближний Восток. Израиль прекратит существование потому, что мы поставим на колени весь мир. Старый порядок меняется — и вместе с народом идет новая сила. Если вы успеете к нам присоединиться, вы будете среди победителей.

Бадр не отвечал. Он нажал кнопку вызова, вмонтированную в часы на его столе.

— Песок пустыни станет красным от крови наших врагов, — сказал Ясфир.

— И нашей собственной, — сказал Бадр. — И когда все кончится, ничего не изменится. Несколько сот ярдов туда, несколько сот сюда. Мы только пешки в руках высшей силы. Ни Россия, ни Америка не позволят победить ни одной из сторон.

— Они будут вынуждены слушать нас, — сказал Ясфир. — Мы контролируем их запасы нефти. И если мы перекроем их, они упадут на колени.

Раздался стук в дверь. Бадр открыл ее.

— Проводите, пожалуйста, мистера Ясфира на прием, — сказал он Карьяжу, повернувшись спиной к ливанцу. — Если в нашем распоряжении имеется что-либо, чтобы украсить ваше пребывание у нас, мы к вашим услугам.

Ясфир посмотрел на него. Горечь разочарования желчью поднималась к горлу. Но он заставил себя улыбнуться. Все может быстро измениться, когда Бадр узнает, что его дочь находится у них.

— Хатрак, — сказал он. — С вашего разрешения, я удаляюсь.

— Идите с миром, — произнес Бадр привычную формулу на арабском.

Закрыв за ними дверь, он подошел к столу и взял портфель. Бегло заглянув в него, он кинул его содержимое в мусорную корзину.

То был просто заговор с целью втянуть его в эти дела. Они никогда и не собирались иметь дело с тем, что находилось в портфеле. Теперь он это знал. Также он понимал, что они и не справились бы с этим. Но они не успокоятся, пока не заставят весь мир опуститься до их уровня. Или потерпев в этом поражение, не уничтожат его.

Почувствовав внезапную усталость, он подошел к письменному столу, сел и закрыл глаза. Ему показалось, что на него, как всегда, мягко и серьезно смотрит его отец, смотрит ему прямо в душу. Этот взгляд он помнил с детства. Ему было тогда лет десять, не больше.

Дети играли в войну, и он ударил своего товарища деревянным ятаганом, восклицая что есть мочи:

— Умри, неверный, умри! Во имя Пророка, умри!

Он почувствовал, как ятаган вырвали у него из рук, и, повернувшись, с удивлением увидел своего отца. Его соперник стонал и плакал.

— Почему ты остановил меня? — гневно спросил он. — Ахмад был евреем.

Отец встал на колени рядом с ним так, что их лица оказались на одном уровне.

— Ты богохульствовал, — мягко сказал он. — Ты употреблял имя Пророка, оправдывая свои собственные действия.

— Этого не было, — возразил он. — Я защитник Пророка.

Отец покачал головой.

— Ты забываешь, сын мой, что Пророк, которого ты пытаешься защищать, пуская в ход силу, был известен и как Посланец Мира.

Это было тридцать лет назад, но события последних дней всколыхнули в памяти эти слова.

Глава 6

Взлетные дорожки плыли в озерцах миражей от жаркого полуденного солнца, пока двухмоторный ДС-3 описывал круг над пустыней, готовясь идти на посадку. Услышав щелчок выпущенных шасси, Бадр глянул в иллюминатор. На дальнем краю поля уже ждали несколько больших черных «кадиллаков»; рядом с ними, скрываясь в тени пальм, стояли верблюды с погонщиками. Самолет заходил на последнюю прямую.

Бадр обернулся и посмотрел на то, что делалось в салоне. Стюардесса уже заняла свое место и пристегнулась. Джаббир, сидевший напротив него, тоже пристегнулся. Самолет уже касался колесами бетона полосы, и он торопливо затянул ремень.

В иллюминаторы летел песок и показалось, что пилот хочет зарыться в песчаные наносы близкой пустыни. Но их приняла бетонная полоса, и самолет затрясся, когда колеса стали тормозить. Мгновение — и пилот включил экстренное торможение, и Бадр почувствовал, как его кинуло вперед. Но давление ремней тут же ослабло, и самолет медленно подкатился к месту стоянки. Шум моторов стих и стюардесса, встав со своего места, двинулась к ним.

Белокурая американка, она обратилась к ним с безличной профессиональной улыбкой, которую стюардессы всего мира культивируют независимо от того, на какой линии им приходится летать. Во всяком случае, работа на борту личного самолета его отца никак не сказывалась на ней.

— Надеюсь, что вам понравился полет, мистер Аль Фей.

Он кивнул.

— Все было прекрасно, благодарю вас.

— Мы хорошо уложились, — сказала она. — Всего восемьдесят семь минут лету от Бейрута.

— Отличное время, — сказал он.

Самолет окончательно остановился. Сквозь иллюминаторы он увидел, как лимузины двинулись к самолету. Несколько человек, одетых в полувоенную форму, выскочили из первой машины. У них были автоматы, и они поторопились занять отведенное для каждого место вокруг самолета. Дверцы второго лимузина оставались закрытыми. Бадр не мог разглядеть, кто в нем сидит, так как на нем были очки с темно-коричневыми стеклами. Четверо рабочих подвезли к самолету трап.

Бадр расстегнул пряжку ремня и, встав, направился к выходу. Джаббир умоляюще протянул руку.

— Не будет ли хозяин так любезен подождать минутку?

Бадр кивнул, позволив слуге первым подойти к дверям. Второй пилот, покинув кабину, стоял вместе со стюардессой у люка. Они не сделали ни малейшей попытки открыть его. Джаббир расстегнул пиджак и извлек из-под подмышки тяжелый автоматический люгер. Спустив предохранитель, он привел оружие в боевую готовность.

Кто-то постучал в двери. Раз, два, три. Второй пилот поднял руку и посмотрел на Джаббира.

— Раз, два, — сказал слуга. — Они должны ответить: раз, два, три, четыре. Если что-то другое, мы взлетаем.

Пилот кивнул. Его кулак прикоснулся к дверям. Раз, два.

Ответ был быстр и точен. Пилот откинул дверь в сторону. Двое охранников с автоматами уже стояли у входа в самолет и еще двое ждали внизу.

Бадр было двинулся к дверям, но Джаббир снова простер руку.

— С вашего разрешения, хозяин.

Выйдя на верхнюю площадку трапа, он обменялся несколькими быстрыми словами по-арабски с одним из охранников, а затем, обернувшись к Бадру, кивнул.

Палящая жара пустыни охватила юношу прежде, чем он показался на выходе. Бадр вышел на солнце, моргая от его слепящего света. Едва он ступил на трап, как открылась дверца второго лимузина и показался его отец.

Он пересек линию охраны и медленно пошел навстречу Бадру. На нем была традиционная одежда в виде длинной рубахи шейха пустыни, а гутра защищала голову и шею от лучей солнца. Бадр, поспешив навстречу отцу, схватил протянутые ему руки и прижал их к губам традиционным жестом уважения.

Обняв, Самир поднял голову сына. Несколько бесконечных мгновении он не мог оторвать взгляд от лица юноши, затем, склонившись, обнял его и расцеловал в обе щеки.

— Мархаб. Добро пожаловать домой, сын мой.

— Я-халабик. Я счастлив быть дома, отец, — Бадр выпрямился. Он был на голову выше отца.

Самир посмотрел на него.

— Ты вырос, сын мой, — гордо сказал он. — Ты становишься мужчиной.

Бадр улыбнулся.

— Уже тысяча девятьсот пятьдесят первый год, отец. Я не могу вечно оставаться мальчиком.

Самир кивнул.

— Мы гордимся тобой, сын мой. Мы горды твоими успехами в американских школах, горды почетом, который нам оказывают благодаря тебе, горды тем, что ты изучил в знаменитом Гарвардском университете, в. Бостоне, Кембридже, Массачусетсе.

— Я только старался быть достойным своих родителей и доставить им удовольствие, — сказал Бадр. Он посмотрел на машину. — А где моя мать и сестры?

Самир улыбнулся.

— С ними все в порядке. Ты их скоро увидишь. Твоя мать страстно мечтает как можно скорее увидеть тебя дома, а твои сестры с мужьями сегодня придут к нам на обед.

Если даже Бадр и испытывал разочарование, не увидев их на аэродроме, он знал, что лучше не показывать его. Здесь были не Соединенные Штаты, в которых он прожил последние пять лет. Арабские женщины не показываются на людях, по крайней мере, женщины, испытывающие к себе уважение.

— Я спешу увидеть их, — сказал он.

Отец взял его за руку.

— Идем, садись в машину. В ней будет прохладнее. Это последняя модель, и в ней есть кондиционер.

— Спасибо, отец, — Бадр вежливо обождал, пока тот займет свое место в лимузине.

Охранник с автоматом быстро подбежал к машине и закрыл за ними дверцу, затем прыгнул на переднее сидение рядом с водителем. Остальная охрана заполнила машину, которая двинулась перед ними. Пока машины разворачивались, Бадр увидел, как погонщики подгоняли своих верблюдов поближе к самолету, чтобы забрать грузы и багаж.

Оставив аэропорт, машины двинулись по бетонной дороге, которая вела к горам в нескольких милях отсюда. Бронированный «лендровер» с установленным наверху пулеметом следовал за ними.

Бадр посмотрел на отца.

— Ведь война кончилась здесь довольно давно, и мне казалось, что в страже больше нет необходимости.

— В горах по-прежнему много бандитов, — сказал отец.

— Бандитов?

— Да, — сказал отец. — Тех, кто проникает сквозь наши границы, чтобы воровать, насиловать и убивать. Кое-кто считает, что это партизаны из Израиля.

— Но ведь поблизости нет израильских границ, — сказал Бадр.

— Верно, — ответил старик. — Но у них есть свои агенты. Мы не можем ослабить бдительность.

— Вам уже досаждали эти бандиты? — спросил Бадр.

— Нет. Нам повезло. Но мы слышали от других, кто сталкивался с ними. — Самир улыбнулся. — Но давай, поговорим о других, более приятных вещах. Слышал ли ты о том, что твоя старшая сестра через несколько недель станет матерью?

Дорога пошла в гору. Через несколько минут Бадр увидел первые ростки зелени на обочинах. Кактусы уступали место маленьким сосенкам, затем цветам, бугевиллям и зеленой траве. Отец перегнулся вперед и нажатием кнопки опустил окна. Свежий воздух, пропитанный ароматом цветущих трав, заполнил машину.

Отец сделал глубокий вдох.

— Человек многое изобрел, но он не может воссоздать аромат горного воздуха.

Бадр кивнул. Они быстро поднимались на перевал. Их дом был в том дальнем конце, откуда виднелось море. Он думал, так ли будет все, как сохранилось у него в памяти. Когда они добрались до вершины холма и, повернув, стали спускаться, наконец появился дом. Высунувшись из окна, Бадр увидел под собой белые крыши. Здание было больше, чем ему казалось. Появилось много новых строений. В дальнем конце поместья плескался новый плавательный бассейн, обращенный к морю. Было и еще что-то, чего он не видел раньше. Весь комплекс зданий и строений окружала большая бетонная стена, по верху которой на расстоянии примерно пятидесяти метров друг от друга размещались небольшие будочки, в которых стояли стражники с пулеметами.

Сам дом был скрыт под деревьями. Бадр повернулся к отцу:

— Всюду так, как здесь?

Отец кивнул.

— Кое-где охраны еще больше. В этом летнем поместье принц держит больше ста людей охраны.

Бадр промолчал. Что-то не так, если люди ради безопасности должны чувствовать себя заключенными в своих собственных домах. Машина свернула к дому. Чуть позже они проехали под деревьями, скрывавшими дорожку, и очутились у гигантских железных ворот в стене. Бесшумный электрический мотор медленно поднял решетку. Не останавливаясь, машины въехали внутрь. Через несколько сот метров они затормозили у большого белого здания. К дверцам машины подбежали слуги. Первым вылез его отец. Бадр последовал за ним.

Его взгляд упал на гигантские мраморные ступени, которые вели к дверям. Они были открыты. На пороге появилась женщина без паранджи, в головном платке и в длинной белой рубахе.

— Мама, — закричал, он, взбегая по ступеням и подхватывая ее на руки.

Со слезами на глазах Набила посмотрела на своего сына.

— Прости меня, сынок, — прошептала она. — Но я уж не могла дождаться тебя.

Так как это был не деловой прием и пришли, только члены, семьи, все собрались вместе. На деловых встречах за стол садились только мужчины, женщины ели после них или же вообще не притрагивались к пище.

Бадр через стол смотрел на своих сестер. Фатима, тремя годами старше его, с круглым лицом и отяжелевшим телом, ждавшим ребенка, лучилась гордостью, сидя рядом со своим мужем.

— Это будет мальчик, — сказала она. — В семье Салаха рождаются только мальчики и они все говорят, что я выгляжу точно как мать Салаха, когда она носила его.

Отец рассмеялся.

— Сказки старых бабок. Ничего общего с наукой, но пока нет более точных примет, я согласен, чтобы так оно и было.

— Я подарю тебе первого внука, — выразительно сказала Фатима, взглянув на свою сестру Навал, чьим первым ребенком была девочка.

Навал ничего не ответила. Ее муж Омар, врач, работавший в больнице своего тестя, тоже промолчал.

— Мальчик или девочка, — сказал Бадр, — все свершается по воле Аллаха.

С этим они все согласились. Самир встал.

— На Западе есть обычай, — сказал он. — В соответствии с ним мужчины удаляются в соседнюю комнату выкурить по сигарете. Я считаю, что это очень приятный обычай.

Отец провел в свой кабинет Бадра и зятьев. Слуга открыл перед ними дверь и снова затворил ее. Самир пододвинул ящик с сигарами, стоявший на его письменном столе. Вынув сигару, он с удовольствием вдохнул ее запах.

— Кубинские. Их шлют мне из Лондона.

Салах и Омар, каждый взяли по одной, а Бадр покачал головой, вынув из кармана пачку американских сигарет.

— Я привык к ним.

Самир улыбнулся.

— Даже твой язык стал более американским, чем арабским.

— Но не для американцев, — ответил Бадр. Закурив сигарету, он обождал пока остальные раскурят свои сигары.

— Что ты о них думаешь? — с любопытством спросил Самир.

— В каком смысле? — спросил Бадр.

— Ведь большинство из них евреи, — сказал Салах.

Бадр повернулся к нему.

— Это неправда. Пропорционально ко всему населению там очень мало евреев.

— Я как-то был в Нью-Йорке, — сказал Салах. — Город кишит евреями. Они контролируют все и вся. Правительство, банки...

Бадр посмотрел на своего зятя. Салах, грузный педантичный молодой человек, был сыном удачливого ростовщика, которому сейчас принадлежал один из крупнейших банков в Бейруте.

— Значит, вы имели дело с еврейскими банками? — осведомился он.

На лице Салаха появилось выражение ужаса.

— Конечно, нет, — хрипло сказал он. — Мы вели дела только с крупнейшими банками, такими, как Банк Америка, Первый Национальный и Чейз.

— Разве они не еврейские? — спросил Бадр. Краем глаза он видел усмешку, появившуюся на лице отца. Самир сразу же уловил, в чем суть дела.

— Нет, — ответил Салах.

— Значит, евреи не контролируют все и вся в Америке, — сказал Бадр. — Не так ли?

— К счастью, — сказал Салах. — Но лишь потому, что у них нет для этого возможностей.

— Но Америка занимает произраильскую позицию, — сказал Самир.

Бадр кивнул.

— Да.

— Почему?

— Вы должны попытаться понять американский образ мышления. Они испытывают симпатию к гонимым и преследуемым. И Израиль очень успешно обыгрывает этот факт в своей пропаганде. Сначала против англичан, а теперь против нас.

— Как мы можем изменить это положение?

— Очень просто, — сказал Бадр. — Оставить Израиль в покое. Он представляет собой лишь тонкую полоску земли среди наших владений, они не больше, чем муха на спине слона. Какие неприятности могут они нам причинить?

— Они не вечно будут оставаться мухой, — сказал Салах. — Беженцы со всей Европы тысячами стекаются сюда. Отбросы Европы. И их не удовлетворяет их сегодняшнее положение. Евреи всегда хотят прибрать к рукам как можно больше.

— Этого мы еще не знаем, — сказал Бадр. — Может быть, если мы примем их как братьев и будем работать рука об руку с ними, возделывая наши земли, вместо того, чтобы противостоять им, нам станет ясно, что ситуация выглядит совершенно по-другому. Давным-давно было сказано, что могучий меч может одним ударом перерубить дуб, но не в состоянии рассечь плавающий в воздухе шелковый платок.

— Боюсь, что уже слишком поздно, — сказал Салах. — Стоны наших братьев, живущих под господством, звучат в наших ушах.

Бадр пожал плечами.

— Америке это не известно. Они знают лишь то, что крохотный народ в миллион человек живет в океане врагов, стократно превышающих их по численности.

Его отец торжественно кивнул.

— Здесь есть над чем подумать, прежде чем что-то делать. Это очень сложная проблема.

— Она не сложна, — упрямо сказал Салах. — Попомните мои слова, когда-нибудь вы увидите, что я говорил вам правду. То есть мы должны объединиться, чтобы уничтожить их.

Самир взглянул на другого зятя.

— А твое мнение, Омар?

Молодой врач смущенно откашлялся. Он был очень растерян.

— Я не политик, — сказал он. — По-настоящему я и не думал на эту тему. В иностранных университетах, где я учился, в Англии и Франции, много профессоров были евреями. Они были хорошими врачами и хорошими учителями.

— Я тоже так думаю, — сказал Самир. Он посмотрел на Бадра. — Считаю, что у тебя нет каких-то планов на завтрашний день?

— Я дома, — сказал Бадр. — Какие у меня могут быть планы?

— Отлично, — сказал Самир. — Потому что завтра у нас обед у его высочества принца Фейяда. Он хочет отметить твое восемнадцатилетие.

Бадр был удивлен. Его день рождения был несколько месяцев тому назад.

— Его высочество здесь?

— Нет, — сказал Самир. — Он в Алияхе, наслаждается отдыхом от своей семьи и дел. Завтра мы приглашены к нему.

Бадр понимал, что причину приглашения спрашивать не стоит. В свое время отец все расскажет ему.

— Я буду очень рад, отец, — сказал он.

— Отлично, — улыбнулся отец. — А теперь не присоединиться ли нам к твоей матери и сестрам? Я знаю, как они ждут не дождутся твоих рассказов об Америке.

Глава 7

Алиях была небольшой горной деревушкой в тридцати милях от Бейрута. Здесь не было ни промышленности, ни торговли, ни сельского хозяйства. Ее существование оправдывалось только одной причиной. Удовольствие. По обеим сторонам центральной дороги, проходившей через центр деревушки, стояли рестораны и кафе, в которых подвизались исполнительницы восточных танцев, украшенные перьями, и певцы из всех стран Ближнего Востока. Западным туристам не рекомендовалось здесь показываться, и они редко бывали в этих местах. Клиентура состояла из богатейших шейхов, принцев и бизнесменов, которые съезжались сюда, убегая от скуки и жестких моральных принципов их собственного мира.

Здесь они могли себе позволить все, что не разрешалось дома. Они могли пить алкоголь и наслаждаться едой и деликатесами, запрещенными строгими мусульманскими законами. И может быть, самым главным было то, что здесь никто никого не знал. Не важно, насколько хорошо был знаком кто-либо с другим человеком: он не узнавал его и не разговаривал, пока не получал приглашения вступить в разговор.

Следующим вечером, в десять часов, лимузин Самира остановился у самого большого кафе на улице. Значение принца Фейяда выразилось в том, что он снял на ночь все кафе. Он не мог позволить себе веселиться в среде обычных посетителей. Он был абсолютным монархом куска земли в тысячу квадратных миль, граничившего с четырьмя странами: Ираком, Саудовской Аравией, Сирией и Иорданией. Его монархия включала в себя по куску территории каждой из этих стран, но на это никто не обращал внимания, потому что она служила полезным делам. Именно сюда каждая из сторон могла прибыть, пользуясь полной безопасностью, пока улаживались различные проблемы между странами. Бабушка Бадра была сестрой отца принца Фейяда и, как родственники правящей династии, семья Аль Фей была второй по важности семьей в стране.

Благодаря отцу Бадра принц разрешил ввести некоторые общественные удобства. Самиру принадлежали электрическая и телефонная компании и из своих доходов семья построила школы и больницы, в которых каждый нуждающийся получал соответствующий уход. Семья Аль Фей была богата с самого начала, но с поступавшими к ней доходами она богатела еще больше, не прилагая для этого никаких стараний.

Большим разочарованием для всех было то, что у принца не появилось наследника, которому он бы мог оставить трон. Он был женат несколько раз и всегда исправно исполнял свои обязанности. И как только становилось ясно, что очередная жена не может выполнить возложенного на нее долга, он разводился с ней. И теперь, когда ему минуло шестьдесят лет, он решил, что такова воля Аллаха, чтобы у него не было прямого наследника, но что, может быть, родственники смогут его обеспечить таковым.

Именно поэтому восемнадцать лет назад Самир отправился в Мекку. Его молитвы увенчались рождением Бадра. Но, несмотря на свои обещания, Фейяд до сих пор еще официально не объявил его своим наследником. Вместо этого он настаивал, чтобы Бадр получил образование на западный лад, чтобы он усвоил обычаи и привычки западного мира. Как на это ни смотреть, Самир был польщен. Его сын может стать врачом, как и он, и они будут работать бок о бок.

Но у эмира были иные мысли. Были и другие, которые могут стать врачами. Бадр должен был изучать куда более важные вещи — торговлю, капиталовложения. Только усвоив всю мудрость, все хитрости современной коммерции, страна, включая и его самого и клан, может процветать и богатеть. Фейяд испытывал неистребимое арабское недоверие к людям с Запада, с которыми ему приходилось иметь дело: он чувствовал, что они относятся к нему как к чему-то чужеродному, третируя его как ребенка, ибо он не разбирался, как ведутся дела. И поэтому он решил, что Бадр отправится не в Англию, чтобы пойти по стопам своего отца, а в Америку, деловые качества которой восхищали его и где бизнес был уважаемой профессией.

Самир с гордостью посмотрел на своего сына, выходившего из лимузина. Одетый в традиционную арабскую одежду, с гутрой, прикрывавшей его шею, в джеллабе, облекавший его тонкую стройную фигуру, он был по-настоящему красив. Сильный подбородок, крупный нос и темно-голубые глаза, глубина провала которых подчеркивалась высокими скулами, и оливковая кожа щек говорили о силе и характере молодого человека. Принц будет доволен. Может, сейчас он и объявит Бадра наследником.

Мысленно он просил у Аллаха прощения за свои суетные надежды и тщеславие. Чудом было и то, что он дал ему сына в пустыне. Уже этим он может быть счастлив. Воля Аллаха исполнена.

Он сделал жест Бадру, который поднимался за ним по ступеням кафе. Мажордом принца стоял у дверей с вооруженными стражниками. Узнав Самира, он склонился в традиционном приветствии.

— Ас-салям алейкум.

— Алейкум ас-салям, — ответил Самир.

— Его высочество с большим нетерпением ждет прибытия своего возлюбленного брата, — сказал мажордом. — Он дал указание, чтобы я доставил вас к нему, как только вы появитесь наверху.

Они проследовали за мажордомом через пустое кафе к лестнице, которой завершалось огромное помещение. В самом кафе было тихо. Обычно посетители стояли здесь группками, болтая друг с другом и сплетничая, пока оркестр около сцены курил и чесал языками. Но пока не было видно ни танцовщиц, ни певцов.

Апартаменты над кафе предназначались для очень важных клиентов и их гостей, которые после ночи развлечений в кафе были слишком усталыми, чтобы добираться домой или же желали остаться и получить еще одну порцию удовольствий. Мажордом остановился перед дверью и постучал.

— Кто там? — спросил молодой голос.

— Доктор Аль Фей и его сын прибыли, чтобы увидеться с его высочеством, — ответил мажордом.

Мальчик, одетый в шелковую рубашку и брюки, открыл двери. Его глаза были густо подведены, щеки подкрашены, а длинные ногти тщательно покрыты лаком.

— Входите, пожалуйста, — прошептал он по-английски.

Бадр с отцом вошли в комнату. Легкий запах гашиша висел в воздухе. Комната была пуста.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал мальчик, показывая на софу и стулья. Оставив их, он вышел в другую комнату.

Бадр с отцом молча обменялись взглядами.

Мальчик вернулся к ним.

— Его высочество явится через несколько минут. Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен? Сладости? Освежающий напиток? У нас есть английское виски, если хотите.

Самир покачал головой.

— Нет, спасибо.

Снова открылась дверь и вошел принц Фейяд. Он был одет в парадное королевское облачение, а на голове у него была белая муслиновая шапочка. Он пересек комнату, направляясь к своему кузену.

Самир и Бадр, встав, склонились перед своим монархом в традиционном знаке почтения. Фейяд с улыбкой отвел руку Самира.

— Неужели так должны встречаться братья после долгой разлуки? — Он обнял Самира за плечи и расцеловал его в обе щеки, затем, по-прежнему улыбаясь, повернулся к Бадру.

— А это тот маленький мальчик, который плакал, отправляясь в школу?

Бадр почувствовал, что краснеет.

— Это было давно, ваше высочество.

— Не очень, — сказал принц и рассмеялся. — Думаю, тебе тогда было лет шесть.

— Теперь ему восемнадцать, — сказал Самир. — Взрослый мужчина, слава Аллаху.

— Ал-хамду л-ильла, — эхом повторил принц. Он бросил взгляд на Бадра, который был на голову выше всех. — Он высок, твой сын. Насколько я помню, выше всех в нашей семье.

— Дело в диете, ваше высочество, — сказал Самир. — Пища в Америке богата разными витаминами и минералами. У них тоже юное поколение выше своих родителей.

— Какие чудеса творите вы, ученые, — сказал принц.

— Чудеса творит Аллах, — сказал Самир: — Мы всего лишь орудия в его руках.

Принц кивнул.

— Нам надо много о чем поговорить, брат мой, — сказал он. — Но мы займемся этим с утра. Сегодня вечером мы будем веселиться и радоваться нашей встрече и тому, что мы опять вместе. — Он хлопнул его по плечу.

— Я приказал приготовить тебе помещения, чтобы ты мог освежиться с дороги. А к полуночи мы собираемся в кафе внизу, где нам будут приготовлены яства.

Самир кивнул.

— Мы очень признательны за вашу любезность и гостеприимство.

Снова появился мальчик.

— Покажи моему брату его помещения, — приказал принц.

Мальчик поклонился.

— С удовольствием, ваше высочество.

Комната Бадра была отделена от отцовской больше гостиной. Оставив отца, Бадр пошел к себе в комнату, которая была богато украшена шелками и бархатом. Как только он вошел, раздался легкий стук в дверь.

— Войдите, — сказал он.

В комнате появилась молоденькая служанка.

— Нужна ли я хозяину? — спросила она мягким голосом, потупив глаза.

— Я ни в чем не нуждаюсь.

— Может, я могла бы приготовить хозяину горячую ванну, чтобы он мог избавиться от усталости после путешествия? — предложила она.

— Это было бы великолепно, — согласился он.

— Спасибо, хозяин, — сказала она, направляясь в ванную.

Бадр задумчиво посмотрел ей вслед. Наконец-то он почувствовал, что он дома. Обслуживание здесь было не как в Америке.

Звуки труб и барабанов наполнили кафе. На маленькой сцене, обвив себя разноцветными шарфами, извивалась танцовщица и серебряный металл чаш, прикрывающих груди, бросал искры в свете ламп. Компания принца, сидящая за овальным столом у сцены, внимательно наблюдала за ней.

Принц сидел в центре стола, Самир на почетном месте справа от него, а Бадр слева. На небольших сидениях рядом с принцем размещались несколько юношей, столь же тщательно загримированных, как и тот, что встретил их. За ними стоял мажордом, который наблюдал за работой официантов и обслуживающего персонала. Рядом с местом каждого гостя стояли бутылки с шампанским, и бокалы непрестанно наполнялись. Стол ломился от более чем пятидесяти видов кулинарных шедевров и сладостей, которыми славились эти места. Гости ели пальцами, и после каждого глотка слуги деликатно вытирали им руки мокрыми горячими полотенцами. У дверей и у стен стояла дюжина личных охранников Фейяда, которые не сводили глаз с принца.

Музыка достигла крещендо, и в завершение выступления танцовщица опустилась на колени. Принц зааплодировал. По его жесту официанты, подхватив бутылки с шампанским, приблизились к сцене и, открывая бутылку за бутылкой, поливали шампанским склоненную голову танцовщицы. Принц лениво взял банкнот из кучки, лежащей перед ним, и скомкав его, кинул на сцену перед танцовщицей.

Легким грандиозным движением танцовщица подобрала деньги и засунула их за пояс. Снова поклонившись, он с призывной улыбкой ушла вглубь сцены.

Принц подозвал мажордома и что-то прошептал ему на ухо. Мажордом склонил голову. Повернувшись, он сделал жест мальчикам, сидящим рядом с принцем, а затем кивнул оркестру.

С первыми тактами музыки на сцене показались четыре девушки, начавшие свой танец. Постепенно свет стал меркнуть, пока все помещение, кроме смутных голубоватых фигур на сцене, не погрузилось в полную темноту. Музыка звучала все быстрее, все резче, фигуры танцовщиц было исчезли из лучей света, затем появились снова и их движения все убыстрялись. Танец длился более пятнадцати минут и, когда он близился к завершению, фигуры неистово закружились и, наконец, рухнули ничком на сцену, погрузившуюся в полную тьму.

Мгновение стояла полная тишина и наконец принц стал аплодировать первым. Постепенно зал светлел. Танцовщицы, все еще распростертые на сцене, медленно стали подниматься. Бадр смотрел, не веря своим глазам. На сцене были не те девушки, что начали танец. Их сменили мальчики, которые сидели рядом с принцем.

Теперь принц не утруждал себя тем, чтобы комкать банкноты. Пробки от шампанского летели в воздух, а принц хватал деньги, лежащие перед ним и горстями бросал их на сцену.

Бадр посмотрел на отца. Лицо Самира было совершенно бесстрастным. Бадр попытался представить себе, что отец думает об этом веселье. Банкноты, которые принц столь бездумно бросал на сцену, были достоинством в сто фунтов — больше, чем обыкновенный рабочий зарабатывал за год.

Принц взглянул на Бадра и заговорил по-французски:

— Прекрасно, великолепно, не правда ли? — Бадр встретил его взгляд. Принц оценивающе и вопросительно смотрел на него. — Да. — Помедлив, он спросил: — Они педерасты?

Принц кивнул.

— Они вам нравятся? Можете выбрать любого.

По-прежнему не отводя от него взгляда, Бадр отрицательно покачал головой.

— Нет, спасибо. Что касается меня, я предпочитаю женщин.

Принц громко рассмеялся и повернулся к Самиру.

— Мало того, что твой сын обаятелен, но у него и хороший вкус, — сказал он. — Он настоящий американец.

Взглянув на сына, Самир с гордостью улыбнулся. Бадру стало ясно, что он прошел первое испытание у принца.

Был пятый час утра, и над горами уже поднимался рассвет, когда Бадр, пожелав отцу хорошего отдыха, пошел в свою спальню. Шторы были опущены, и в комнате стояла темнота. Он потянулся включить свет. Чья-то рука остановила его. Он услышал тихий женский голос с легким египетским акцентом.

— У нас есть свечи, ваше высочество.

Тонкий запах мускуса коснулся его ноздрей. Он по-прежнему стоял в темноте, стараясь увидеть женщину, но не видел ничего, кроме огонька вспыхнувшей спички. Она подняла канделябр, и на него взглянули темные глаза в окружении густых ресниц.

Мягкий желтоватый свет затопил комнату. Он узнал в женщине одну из танцовщиц, которую вечером видел на сцене. Единственное, что изменилось в ее наряде, был лифчик. Груди ее ныне не были закрыты серебряными чашами. Вместо этого они были затянуты прозрачным шелковым шарфом, сквозь который ясно были видны темные окружности ее сосков. Она снова улыбнулась ему.

— Я могу приготовить теплую ванну на тот случай, если ваше высочество устал.

Он молчал.

Женщина хлопнула в ладоши. Еще две фигуры появились из углов комнаты, где их скрывали тени. На них было одето еще меньше, чем на первой. Их груди покрывала лишь тончайшая вуаль, спадавшая до бедер. Когда они двигались, Бадр ясно видел очертания их нагих тел и тщательно выбритые холмики лобков. Только нижняя часть их лица была скрыта традиционными мусульманскими платками.

Первая женщина снова хлопнула в ладоши и еще одна женщина показалась из дальнего угла комнаты. Она перевернула пластинку, и мягкие звуки музыки наполнили помещение. Она начала грациозно извиваться под музыку.

Две женщины взяли его за руки и повели к постели. Когда они раздевали его, их прикосновения были мягки и нежны. Бадр по-прежнему не говорил ни слова.

Первая женщина зажгла сигарету и протянула ему. Он вдохнул дым. Легкий дразнящий запах гашиша наполнил ноздри, его охватила теплая волна истомы. Сделав еще один глубокий вдох, он вернул сигарету.

— Как тебя зовут? — спросил он, посмотрев на нее.

— Надиа, ваше высочество, — сказала она, почтительно склоняясь перед ним.

Он улыбнулся ей, чувствуя, как вздымается в нем страсть.

— Так ли уж необходимо идти в ванну? — спросил он, вытягиваясь на постели.

Она засмеялась.

— Как будет угодно вашему высочеству.

Бадр обвел взглядом каждую из них. Он чувствовал, как гашиш наполняет его чресла.

— Мне угодно всех вас, — сказал он.

Глава 8

Он проснулся от лучей солнца, заливавших комнату. Джаббир уже стоял рядом с чашкой горячего ароматного турецкого кофе. Он отпил глоток, обжегший ему рот.

— Сколько времени? — спросил он.

— Полдень, хозяин, — сказал Джаббир.

Бадр огляделся. Припомнить, когда исчезли женщины, он не мог. Последнее, что осталось у него в памяти, было причудливое сплетение их тел и ощущение тепла, после чего он провалился в сон.

Бадр выпил еще один глоток обжигающего кофе и покачал головой.

— Отец проснулся?

— Да, хозяин. Он у принца, и они ждут вас к завтраку.

Одним глотком покончив с кофе, он соскочил с постели.

— Скажи им, что я приму душ и сразу же приду.

Он пустил сначала горячую воду, потом холодную, и сонливость сразу же покинула его. Быстро проведя рукой по подбородку, он решил, что может побриться позже. Когда он вышел из ванной, Джаббир уже положил перед ним рубашку и широкий пояс.

Отец и принц все еще сидели за завтраком. Мажордом сразу же поставил перед ним чистую тарелку.

Бадр поцеловал отца, затем руку принца, и, повинуясь жесту эмира, занял свое место.

— Хочешь ли поесть? — вежливо спросил принц.

— Нет, спасибо, — сказал Бадр.

Было бы невежливо с его стороны есть после того, как они покончили с трапезой.

— Тогда кофе, — сказал принц.

— Спасибо, — Бадр кивнул.

Мажордом подскочил, чтобы наполнить его чашку. Кофе был густым и сладким. Он молча и уважительно ждал. Хотя жалюзи были опущены и солнечный свет не проникал в комнату, принц по-прежнему не снимал темных очков, из-за которых не было видно его глаз. Он подождал пока Бадр поставит чашку.

— Мы с твоим отцом обсуждали твое будущее.

Бадр склонил голову.

— Я ваш слуга.

Принц улыбнулся.

— Первым делом, ты мой брат, моя кровь.

Бадр молчал. Впрочем, от него и не ждали слов.

— Мир стремительно меняется, — сказал принц. — Со времени твоего рождения произошло много событии. И соответственно менялись наши планы.

Он резко хлопнул в ладоши.

Мажордом покинул комнату, тихо притворив за собой дверь. Они остались одни. Переждав, принц снова заговорил, снизив голос до шепота.

— Ты знаешь, что я всегда смотрел на тебя, как на своего наследника и верил, что когда-нибудь ты займешь мое место, чтобы править страной.

Бадр посмотрел на отца. Самир сидел с каменным лицом. Он повернулся к принцу.

— Но времена меняются, — сказал эмир. — Мы столкнулись с другими, более важными проблемами. Будущий подъем Ближнего Востока связан с песками пустыни, с тем, что кроется под ними, обещая богатства, о которых мы и не подозревали. Источник этого благосостояния — нефть. Кровь современного промышленного западного мира. И наша маленькая страна восседает на таких запасах нефти, которых не знало человечество.

Остановившись перевести дыхание, он поднял к губам чашечку с горячей сладкой жидкостью.

— В прошлом месяце я заключил соглашение с некоторыми американскими, английскими и европейскими компаниями на проведение изысканий. За право исследований они платят нам десять миллионов долларов. Если нефть будет обнаружена, они заплатят нам соответствующие суммы за каждое из своих действий, а затем королевству за ту нефть, что пойдет на экспорт. Они также предложили построить нефтеочистительные заводы и оказать содействие в развитии страны. Все это сулит большие перспективы, но я по-прежнему беспокоюсь.

— Я не понимаю, — сказал Бадр. Но он все понимал. Именно поэтому он и был послан изучать, как живет западный мир.

— А я думаю, что тебе все ясно, — резко сказал эмир. — Но я хочу продолжить. Хотя мир отказался от империализма и колониализма как образа жизни, есть много других путей, чтобы поработить страны и их народы, обрекая их на экономическую зависимость. Я не могу помешать Западу поступать с нами подобным образом, но я хочу заставить их платить за наш прогресс.

Бадр кивнул. Уважение к принцу начало обретать новую окраску. За всеми его странностями проглядывала мыслящая личность.

— Чем я могу помочь вам? — спросил он. — Я слушаю и подчиняюсь.

Принц посмотрел на Самира и одобрительно кивнул. Самир улыбнулся. Принц повернулся к Бадру.

— Я считаю, что у тебя есть более важная задача, чем унаследовать мой трон. Мне нужен человек, который может войти в западный мир, наложить руку на те богатства, которые они скрепя сердце дают нам, и в соответствии с западными правилами пустить их в дело, чтобы они приносили все новые доходы. И если ты справишься с этой задачей, для которой тебя учили, и если ты будешь учиться дальше, я обещаю тебе, что твой первенец станет моим наследником и будущим принцем.

Мне не нужны обещания от моего повелителя, — сказал Бадр.

— Я испытываю искреннюю радость, выполняя его повеления.

Эмир встал и обнял Бадра.

— Мой собственный сын не мог бы сделать для меня больше.

— Я признателен вашему высочеству за доверие. И мое единственное желание состоит в том, чтобы Аллах в своей мудрости счел меня достойным этой цели.

— Все будет по воле Аллаха, — сказал принц. Он вернулся к своему креслу.

— Ты снова поедешь в Америку, чтобы учиться. Но отныне твое образование будет в руках людей, специально рекомендованных мне американскими нефтяными компаниями. Это будет не просто ученичество. Твое обучение, рассчитанное на три года, будет носить специализированный характер.

Бадр кивнул.

— Я понимаю.

— И необходимо решить еще кое-что, — сказал принц. — Твоя женитьба.

Бадр с удивлением посмотрел на него. Этого он никак не ожидал.

— Моя женитьба? — эхом повторил он.

Принц улыбнулся.

— Не стоит удивляться. Что касается относительно прошлой ночи, я чувствую, что ты можешь обеспечить меня большим количеством сыновей.

Бадр молчал.

— Мы с твоим отцом очень тщательно обсудили эту тему и после долгих размышлений подобрали тебе невесту, которой ты можешь только гордиться. Она молода, красива и родом из одной из лучших семей Ливана. Ее зовут Мариам Риад, она дочь Мохаммеда Риада, известного банкира.

— Я знаю эту девушку, — торопливо добавил отец. — Она в самом деле очаровательна. И очень благочестива.

Бадр посмотрел на отца.

— Сколько ей лет?

— Шестнадцать, — ответил Самир. — Хотя она никогда не бывала за границей, она получила очень хорошее образование. В настоящее время она посещает Американский колледж для девушек в Бейруте.

— В шестнадцать лет рано выходить замуж, — сказал Бадр.

Эмир разразился хохотом.

— Я знал, кого выбирать. Может быть, в Америке шестнадцатилетняя девушка и в самом деле молода. У нас же она считается вполне созревшей.

В машине, когда они возвращались в Бейрут, Бадр молчал. Самир заговорил с ним, когда показались предместья города.

— В чем дело, сын мой?

— Ничего, отец.

— Ты разочарован из-за того, что не стал наследником принца?

— Нет.

— Тогда, очевидно, ты думаешь о предстоящей женитьбе?

Бадр помедлил.

— Я даже не знаю эту девушку. Я и не слышал о ней до сегодняшнего дня.

Самир посмотрел на него.

— Наверно, я понимаю тебя. Ты думаешь, зачем нам были нужны все эти хлопоты с твоей учебой на Западе, чтобы все вернуть на круги своя этой твоей женитьбой. Так?

— Примерно так. В конце концов, в Америке ты сначала встречаешься с девушкой и выясняешь, нравитесь ли вы друг другу.

— Здесь тоже так бывает, сынок, — тихо сказал Самир. — Но мы не относимся к простому народу. На нас лежит ответственность, которая важнее наших личных желаний.

— Но вы с матерью знали друг друга и до свадьбы. Вы же практически росли вместе.

Самир улыбнулся.

— Это верно. Но наш брак был обговорен, когда мы были еще детьми. Как-то мы узнали об этом и сблизились еще больше.

— А мог бы ты жениться на ком-то еще, если бы существовал предварительный договор? Зная, как ты относишься к матери?

Самир подумал минуту и кивнул.

— Да. Мне бы это могло и не нравиться, но у меня не было бы выбора. Каждый должен делать то, что должен. Такова воля Аллаха.

Бадр посмотрел на отца и вздохнул. Воля Аллаха. Этим объясняется все. Мнение человека ничего не значит.

— Я хотел бы увидеть эту девушку, — сказал он.

— Все это устроено, — сказал Самир. — Ее семья приглашена провести с нами в горах конец недели. Они прибудут послезавтра.

Внезапная мысль прожгла Бадра.

— Ты уже давно знал обо всем?

— Не так уж давно, — ответил отец. — Принц сказал мне о своем решении лишь на прошлой неделе.

— Мать знает?

— Да.

— Она согласна?

— На женитьбу? Да.

— Похоже, что вы торопитесь, — сказал Бадр.

— Твоя мать очень хотела, чтобы ты стал принцем, — засмеялся Самир.

— И ты тоже, отец, разочарован?

Самир посмотрел сыну прямо в глаза.

— Нет.

Он вспомнил ту ночь, когда родился его сын.

— Ты всегда был и всегда будешь для меня принцем.

Глава 9

Мариам Риад, как и большинство ливанских девушек, была невысока ростом, не выше пяти футов, с большими темными глазами. Ее черные волосы были подняты высоко над лбом в прическе по последней парижской моде, дабы создать впечатление, что она выше ростом. Кожа ее была бледно-оливкового цвета, и она обнаруживала склонность к полноте, с которой, к огорчению своих родителей, предпочитавших типичные для арабских женщин округлости, непрестанно боролась диетой. Она бегло говорила по-французски и запинаясь — по-английски, и поэтому терпеть не могла ходить в колледж, постоянно уговаривая своих родителей, что, по ее мнению, ей необходимо посещать швейцарскую или французскую школу, как другим отпрыскам почтенных семейств.

На эти жалобы у ее отца был один ответ. Девушки вообще не нуждаются в образовании, потому что после того как они выходят замуж, их единственной заботой становится ведение дома и воспитание детей. Мариам с горечью смотрела, как ее братья ходят в школу, пока она сидит дома, лишенная даже той свободы, которой пользовались многие из ее подруг. Она являлась домой сразу же после занятий, ей не разрешалось отмечать никаких праздников и она никуда не могла ходить без одобрения отца и без сопровождения.

В машине, по пути к дому Бадра, отец с удовлетворением осмотрел ее.

— Итак, дочь моя, — сказал он в своей властной манере, — теперь, может быть, ты поймешь, почему родители воспитывали тебя именно таким образом. Теперь, надеюсь, ты сможешь нас порадовать.

Она повернулась от окна.

— Да, отец, — послушно сказала она.

— Неужели ты думаешь, что сам принц выбрал бы тебя для этого брака, если бы ты посещала школу за границей? — спросил он.

— Нет, — ответил он на свой же вопрос. — Ему нужна настоящая арабская женщина, а не та, что поражена иностранными влияниями.

Мариам посмотрела на мать, которая хранила молчание. Мать никогда не позволяла себе открыть рот в присутствии мужа.

— Да, отец, — повторила она.

— Теперь я хочу, чтобы ты припомнила, как нужно себя вести, — сказал ее отец. — Первым делом, ты должна быть скромна и благопристойна. И чтобы ты не позволяла себе ничего из тех фривольных привычек, которые усвоила от своих подружек в колледже.

— Да, отец, — устало повторила она в третий раз.

— Этот брак будет самым важным в стране, — сказал отец. — Всем известно, что твой первый сын станет наследником эмира.

Она искоса посмотрела на своего отца.

— А что если у меня будут только девочки?

Отец пришел в ужас.

— У тебя будут мальчики! — воскликнул он, словно это зависело только он него. — Ты меня слышишь? У тебя будут мальчики!

— Если на то будет воля Аллаха, — сказала она, скрывая улыбку.

— Да свершится воля его, — автоматически обронила мать.

— На то и есть воля Аллаха, — убежденно сказал отец. — Иначе зачем ему устраивать этот брак?

Мариам была поражена тем зрелищем, которое открылось ей из машины, когда они сквозь главные ворота въехали на просторы поместья. Она знала, что такое богатство, но подобного она еще не видела. В сравнении с Самиром, ее отец, который был одним из богатейших людей Бейрута, выглядел всего лишь преуспевающим торговцем. Взад и вперед сновали бесконечные толпы слуг. Она словно попала в другой мир.

В честь такого случая семья надела традиционные арабские одежды, но в саквояжах были платья по последней парижской моде, которые предполагалось надеть после торжественного обеда этим вечером.

— Опусти вуаль, — сказала мать, когда машина остановилась и к ней подбежали слуги открыть дверцы.

Мариам быстро прикрыла лицо, оставив открытыми только глаза. Взглянув на ступени лестницы, она увидела, что к ним спешит доктор Аль Фей. В полушаге от него шел Бадр. У нее перехватило дыхание. Они также были в традиционных одеяниях, и в облике ее жениха было неоспоримое величие наследника пустыни. Так мог выглядеть лишь настоящий шейх.

Ее отец вылез из машины. Самир с протянутыми руками встречал его.

— Ахлан, ахлан.

— Ахлан, фикум, — двое мужчин обнялись, обменявшись поцелуями.

Повернувшись, Самир представил своего сына. Приветствуя будущего тестя, Бадр сделал жест, говоривший о его покорности и уважении. Затем, на западный манер, протянул руку.

Из машины вылезла миссис Риад, приветствуемая Самиром. Через мгновение показалась Мариам. Отец подставил ей руку и подвел к доктору.

— Ты помнишь доктора Аль Фея?

Она быстро вскинула глаза, а затем, как принято, отвела их. Кивнув, она склонилась в почтительном поклоне.

Самир взял ее за руку.

— Дитя мое, — сказал он. — Добро пожаловать. Мой дом — всегда твой дом.

— Благодарю, — прошептала она. — Пусть будет на то воля Аллаха.

По знаку Самира Бадр подошел к ним. С благопристойностью опустив глаза, она видела только кончики его туфель, видневшиеся из-под развевающейся джеллабы.

— Мариам, — сказал Самир, — могу ли я представить тебе моего сына Бадра, твоего будущего мужа?

Не поднимая взора, она покорно склонилась и лишь потом подняла голову. На мгновение она почувствовала изумление. Никто не говорил ей, что у него голубые глаза. Сердце стало отчаянно биться и она чувствовала, что заливается краской под вуалью. Она увидела много того, о чем ей никогда не говорили. Он так высок. И так красив. Опустив глаза, она с трудом слышала свой собственный голос, произносивший слова приветствия, ибо сердце с гулом билось у нее едва ли не в ушах. В первый раз в жизни она испытала благодарность к родителям за то, что они не послали ее учиться за границу. Она была безнадежно влюблена.

Обед был только формальным предлогом. Французский шеф-повар специально прибыл из Бейрута, чтобы приготовить его. Вместо обычных ливанских яств на столе были шедевры французской кулинарии, украшенные черной икрой из Ирана. Здесь же были кролики с рисом, шпигованные фруктами, жиго, но десерт был привычным — баклава, приготовленная более чем в двадцати видах.

В течение всего обеда подавали шампанское — единственное отступление от мусульманских законов. Женщины в длинных парижских платьях и мужчины в смокингах вели вежливые беседы — две семьи, знакомясь, сближались между собой.

Когда обед подходил к концу, мистер Риад поднялся.

— Если мне будет позволено, — с важным видом сказал он, — я хотел бы провозгласить тост за нашего щедрого хозяина, почтенного доктора Аль Фея. И пусть Аллах прольет свое благословение на него и на его семью.

Подняв стакан, он отпил глоток шампанского.

— И еще один тост, — быстро сказал он, не опуская стакана. Через стол он улыбнулся Бадру. — За моего будущего зятя, о котором я уже думаю, как о своем сыне, и за мою дочь. И пусть Аллах благословит их союз многими сыновьями.

Раздался благодушный смех и Мариам почувствовала, что краснеет. Она не осмеливалась посмотреть на Бадра, сидевшего напротив. Ее отец снова заговорил.

— И хотя вопрос о приданом никогда не поднимался между нашими семьями, я не хочу обходить этот древний и почтенный обычай. Ибо каким иным образом человек может выразить восхищение собственной дочерью и одобрение ее выбора?

Протестуя, Самир встал.

— Нет, Мохаммед, такой подарок, как твоя дочь — этого более чем достаточно.

— Мой дорогой доктор, — банкир улыбнулся, не давая Самиру возразить. — Неужели вы хотите лишить меня возможности получить столь приятное удовольствие?

— Конечно, нет, — Самир снова сел.

— Сын мой, — сказал Риад, поворачиваясь к Бадру, — в день вашей свадьбы на твое имя в моем банке в Бейруте будет открыт счет в миллион ливанских фунтов. Они будут твои, чтобы ты мог делать с ними все что захочешь.

Поднимаясь, чтобы поблагодарить своего тестя, Бадр бросил взгляд на Мариам. С пылающим лицом она сидела, не отрывая глаз от стола. Он повернулся к банкиру.

— Мой досточтимый отец, — медленно сказал он, — да будет Аллах свидетелем вашего благородства и щедрости. И единственное, о чем я молю, — чтобы вы не оставили меня своим попечением, дабы я мог с толком распорядиться столь щедрым подарком.

— Оно в твоем распоряжении, — быстро сказал Мохаммед.

Он был обрадован. Все шло, как он и планировал. Он был уверен, что этот счет положит начало делам, которые он будет вести с семьей Аль фей.

Самир поднялся. Обед подходил к концу. Он смотрел на Бадра.

— Было бы прекрасно, если бы ты показал своей невесте сад, — сказал он, — пока мы пойдем в библиотеку отдохнуть.

Кивнув, Бадр обошел стол и придержал Мариам, пока она поднималась. Он улыбнулся ей.

— Похоже, они хотят от нас избавиться.

Она кивнула. Бадр взял ее за руку и они направились к выходу в сад.

Когда они исчезли за дверью, миссис Риад повернулась к Набиле:

— Разве они не чудесная пара? — спросила она.

Направляясь к пруду в дальнем конце сада, никто из них не сказал ни слова. И наконец они оба заговорили одновременно.

Мариам остановилась.

— Простите.

— Это я виноват, — быстро сказал Бадр. — Что вы хотели сказать?

— Ничего особенного, — сказала она. — А что вы собирались сказать?

Они дружно рассмеялись, чувствуя взаимное смущение. Он посмотрел на нее сверху вниз.

— Я хотел спросить, как вы себя чувствуете, то есть относительно нашей будущей женитьбы?

Опустив глаза, она промолчала.

— Вы можете не отвечать сразу, — быстро добавил он. — Я все понимаю. Ведь у вас не было выбора, не так ли?

Она подняла на него глаза.

— А у вас?

В свою очередь Бадр промолчал. Порывшись в карманах пиджака, он вытащил пачку сигарет и протянул их ей.

— Вы курите?

Она отрицательно покачала головой.

Закурив, он сделал глубокий вдох, медленно выпустив дым.

— Вы придерживаетесь старомодных взглядов, не так ли?

— Да.

— В Америке я почти забыл, как здесь надо себя вести.

— Я всегда хотела побывать за границей, — сказала она. — Но отец не пускал меня. А вам здесь нравится?

— Да, — ответил он. — Люди здесь куда проще. В большинстве случаев ты точно знаешь, о чем они думают.

Она помедлила.

— У вас там была девушка?

— Какой-то особой не было. Но, конечно, случались встречи. А у вас?

— Мой отец очень строг. Он мне ничего не позволял. Когда я решила пойти в колледж, пришлось выдержать настоящее сражение.

Они снова помолчали. Бадр смотрел на тлеющий кончик своей сигареты. На этот раз первой заговорила она.

— У вас голубые глаза.

— Да, — сказал он. — Отец говорил, что это идет с времен войн за веру. С тех пор иной раз и попадаются голубые глаза.

Повернувшись, она стала смотреть в море. Голос ее теперь был еле слышен.

— Я, должно быть, очень разочарую вас после тех западных девушек, которых вы знали.

— Это не так, — торопливо сказал он. — Я никогда серьезно не воспринимал их. Они слишком пустоголовые, не то, что вы.

— Но все же они очень красивые. И высокие.

— Мариам, — сказал он.

Она повернулась к нему.

— Вы тоже очень красивая.

— Я? — переспросила она. — Вы в самом деле так думаете?

— Именно так. — Он взял ее за руку. — Вы по-прежнему хотите поехать за границу?

— Да.

Он улыбнулся.

— Значит, мы проведем наш медовый месяц в Европе.

Так они и сделали. Поженившись в конце июля, они провели весь август, путешествуя по континенту. Когда в сентябре Бадр привез Мариам в Бейрут и оставил ее, чтобы продолжить учение в Америке, она уже была беременной.

Глава 10

После обеда на верхней палубе возобновились танцы. Как обычно, Бадр исчез после первой перемены блюд. Это была его привычка: проводить деловые встречи, пока все сидят за столом, чтобы, закончив переговоры, он мог вернуться на вечеринку. Таким образом, он не исчезал с глаз.

Присоединившись к компании за одним из столиков, Иордана села так, чтобы заметить возвращение Бадра. Даже теперь, после девяти лет замужества, он оставался для нее чужаком. В нем было что-то, чего она никак не могла понять. Порой казалось, что он совершенно не интересуется ею, но вдруг, откуда не возьмись, он снова появлялся в ее жизни и становилось ясно, что он знает о ней едва ли не все досконально.

Как вот сегодня вечером. Она увидела коробочку от Ван Клеффа на подушке, но по какой-то причине, суть которой она сама не могла понять, решила не обращать на нее внимания. Может быть потому, что она решила не позволить ему искупать свои появления и исчезновения очередными подарками. Но, не в пример американцам, которых она знала, Иордане не удавалось легко манипулировать им. Он шел своим путем и с этим ничего нельзя было поделать. Его поступки всегда были просты и ясны. И лишь иногда из темных глубин его души вырывалась ярость.

Иордану удивила ее собственная реакция. В насилии, которое она испытала, было что-то приятное. Она вела себя, как ребенок, который провоцирует своих родителей на наказание, чтобы потом они уверяли его в своей любви. Чувство вины в ней утихло и она стала думать, как вернуть состояние умиротворения.

Как только за ним захлопнулась дверь, она поднялась и посмотрела в зеркало. На щеке пунцовел отпечаток его ладони. Звонком она вызвала секретаршу и когда та принесла пакет со льдом, около часа сидела в своей комнате, прижимая к лицу лед, пока синяк не исчез.

Именно тогда она и решила, как будет одета. Если ему так хочется, она предстанет перед ним мусульманской женой. Женой, гурией, рабыней.

Разве не это обещал им Аллах за воротами рая? Наблюдая за дверями салона, она поднесла к губам бокал с шампанским. Бадр еще не возвращался.

— Иордана, дорогая, — прошептал ей голос в ухо. — Ты так прекрасно танцевала.

Узнав голос, она повернулась к говорившей.

— Мара, — сказала она, подставляя щеку для привычного поцелуя. — Ты захваливаешь меня.

— Нет, дорогая, — быстро сказала принцесса. — Это правда. То был самый эротический танец, который я когда-либо видела. Будь я мужчиной, я бы изнасиловала тебя тут же и сейчас же. — Засмеявшись, она добавила:

— Кстати, я могу это устроить.

Иордана рассмеялась вместе с ней.

— Это самый большой комплимент из всех, что мне доводилось слышать, Мара.

Принцесса наклонилась к уху Иорданы.

— Ты была просто неописуема. Видишь вон того молодого человека, которого я привела с собой? Он сходит с ума по тебе. Похоже, что у него лопнут брюки.

Иордана посмотрела на нее. Такое возбуждение не было свойственно Маре.

— В самом деле, дорогая?

— Конечно, — ответила Мара. — И он умирает от желания увидеть тебя. Не улучишь ли минутку?

Из-за плеча принцессы Иордана увидела, как Карьяж вместе с Ясфиром вошли в салон.

— Но не сейчас, — ответила она. — Вот-вот может появиться Бадр.

Ясфир направился прямо к ней.

— Мадам Аль Фей, — поклонился он.

— Мистер Ясфир, — с ни к чему не обязывающей вежливостью сказала она.

— Я хотел бы выразить свою благодарность за прекрасный вечер и также принести свои извинения за то, что вынужден оставить вас, но на берегу меня ждут неотложные дела.

Она протянула руку.

— Мне тоже жаль.

Он поцеловал ей пальцы.

— Может быть, в скором времени нам представится возможность познакомиться поближе, — сказала она.

— Я буду с нетерпением ждать этого момента, — сказал Ясфир. — Бон суар, мадам.

Когда Ясфир спустился по трапу к моторной лодке, которая должна была доставить его на берег, она увидела, как Карьяж подошел к Юсефу. Последний вместе с американским режиссером последовал за Карьяжем к кабинету Бадра.

— Очередная встреча? — спросила Мара.

Иордана молча пожала плечами и подняла бокал с шампанским. Принцесса пододвинулась поближе со своим стулом.

— Таким был один из моих мужей. Я забыла, какой именно. Вечные встречи. Это было так утомительно, что я развелась с ним.

Иордана улыбнулась ей.

— У Бадра есть много недостатков, но уж утомительным он никогда не был.

— Я и не говорю, что он был. Но некоторые мужья и не подозревают, что в мире есть еще кое-что кроме дел.

Иордана не ответила. Она пила шампанское. Внезапно она почувствовала полный упадок сил и восстановить их, казалось, уже не в состоянии.

— Идем, Иордана, — настаивала принцесса. — Познакомься с моим молодым человеком. Он будет счастлив, а ты на пару минут развлечешься.

— Где он?

— Оглянись. Тот высокий блондин, что стоит около трапа.

Иордана посмотрела на него.

— Он выглядит очень юным.

Принцесса рассмеялась.

— Он и в самом деле молод, дорогая. Двадцать пять лет и могуч как бык. После Руби, когда он был в расцвете сил, я не встречала такого мужика.

— Жиголо? — спросила Иордана.

— Конечно, дорогая, — сказала Мара. — Но разве он не красив? И когда он тебе надоедает, все делается очень просто. Даешь ему пару франков и он исчезает. Без всяких сложностей.

— Ты уже от него устала? Вот потому ты и хочешь от него отделаться?

Мара засмеялась.

— Нет, дорогая. Просто он меня изматывает. Я не могу его выдержать. Он без устали хочет меня, а я уже не так молода. Я просто выдыхаюсь.

— По крайней мере, ты честна.

— Я всегда честна, — обиженно сказала Мара. — Так ты с ним встретишься?

Иордана огляделась. Карьяж вернулся один. Юсеф и Винсент остались с Бадром. Она пожала плечами.

Бадр жестом пригласил Винсента садиться и протянул ему виски и содовую. Юсеф занял место в углу кабинета, а Бадр расположился напротив американца.

— Я давно уже восхищаюсь вашим творчеством, мистер Винсент, — сказал Бадр.

— Спасибо, мистер Аль Фей. Честное слово, я польщен.

— И уверен, что не представляю собой исключения, — сказал Бадр, решив сразу же перейти к предмету разговора. Кроме того, собеседник был американцем, а они не любят ходить вокруг и около. — Именно поэтому я и решил осведомиться, согласились бы вы делать фильм, основанный на жизни Пророка? Думали ли вы об этом?

Режиссер отпил глоток виски.

— Честно говоря, мистер Аль Фей, никогда.

— В силу каких-то специфических причин, мистер Винсент?

Винсент покачал головой.

— Просто никогда не задумывался над этим. Может быть потому, что мы, американцы, очень мало знаем о Мухаммеде.

— Но о нем знают более четырехсот миллионов человек, — сказал Бадр.

Винсент кивнул.

— Теперь мне это известно. Мистер Зиад очень любезно все мне разъяснил. Также он дал мне несколько биографий пророка, и я должен признаться, что идея меня просто восхитила.

— Как вы думаете, может ли получиться фильм?

— Еще бы, и очень хороший.

— Такой, что будет иметь успех и в западном мире? Такой, что заставит его понять — наша цивилизация основана на морали более высокой, чем его собственная?

— Успех? Не знаю. Будут проблемы с прокатом, — ответил режиссер. — Но я бы сказал, что да, он пойдет. При условии, конечно, что фильм получит большой экран.

Бадр кивнул.

— Понимаю. Но представьте, что все решено. Каков должен быть первый шаг, который мы должны предпринять, чтобы сделать фильм?

— Все фильмы начинаются со сценария.

— Для всех своих фильмов вы сами писали сценарии. Возьметесь ли вы написать его?

— Взялся бы, если бы у меня хватило знаний, но боюсь, их мне недостает.

— Если вы получите необходимое содействие, возьметесь ли вы за это дело?

— Если я буду уверен, что, когда я кончу сценарий, я смогу запустить фильм.

— А если я гарантирую вам, что вы запустите его?

Винсент взглянул на Бадра и сделал глубокий вдох. Если он скажет «да», а картина провалится, с ним будет все кончено. Евреи об этом позаботятся. Но если он сделает фильм и он получится, они будут на ушах стоять в своих кинотеатрах. Им плевать, что за фильм, если он будет приносить им денежки.

— Я стою довольно дорого, — сказал он. — И цену не сбрасываю.

— Я знаю это, мистер Винсент. Устроит ли вас миллион долларов плюс процент от доходов?

Из динамиков доносилась медленная и романтичная музыка, вокруг все танцевали. Жак взял у нее из рук бокал с шампанским, поставил его и увлек Иордану в круг танцующих. Он улыбнулся ей.

— Я долго дожидался подходящей музыки, чтобы пригласить вас.

Иордана почувствовала, как от шампанского слегка закружилась голова. Она улыбнулась ему в ответ.

— Как чудесно.

Он прижал ее ближе к себе.

— Вы типичная американка. Неужели это все, что вы можете сказать, — «как чудесно».

Подняв голову, она посмотрела ему в лицо.

— Американка? Ни в коем случае. Неужели вы не видите по моему одеянию?

— Помолчим, — сказал он. — Будем просто танцевать. Он заставил ее положить голову себе на плечо, а тыльной стороной ладони прижал ее бедра. Он вел ее очень медленно, в такт музыке, давая возможность ощутить его растущее возбуждение.

Помедлив несколько секунд, он посмотрел на нее. Глаза ее были закрыты. Поддерживая Иордану одной рукой, он увлек ее к перилам, где они были скрыты от всех взглядов и притянул к себе.

Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Вы с ума сошли, — шепотом сказала она. — На нас люди смотрят.

— Никто нас не видит, — яростно прошептал он в ответ. — Мы стоим к ним спиной. Они не обращают внимания на нас. И вы должны прижаться ко мне!..

— Я должен увидеть вас снова, — прошептал он. — Когда я могу вам позвонить?

— Звонить мне вы не можете. Я сама позвоню вам.

— Я у «Мартинеса». Вы позвоните? Обещаете?

Она кивнула. Музыка прекратилась, и в этот момент она увидела Бадра, который в сопровождении Юсефа и американского режиссера поднимался по трапу.

— Мой муж, — прошептала она, делая движение в сторону, но он удержал ее за руку.

— Завтра? — прошептал он.

— Да! — Она вырвала руку и пошла к Бадру. Лицо ее пылало, и она летела словно на крыльях, как будто только что выкурила сигарету с гашишем.

— Дорогой мой! — воскликнула она. — До чего прелестный день рождения! Как мне тебя благодарить?

Глава 11

Давно уже миновала полночь, и Лейле наскучило сидеть в комнате без дела. Она подошла к окну и окинула взглядом улицу Круазетт. Стояла теплая ночь и шатались толпы праздного народа. Сияние рекламы, островком возвышавшейся прямо в центре, по-прежнему оповещало о фильмах предстоящего фестиваля и в воздухе стоял гул непрекращающегося праздника.

Она отвернулась от окна. С нее достаточно. Она должна выйти пройтись, а то сойдет с ума. Накинув джинсовую куртку и взяв ключ, она вышла в холл. В ожидании лифта она сняла куртку и держала ее в руках. И когда Лейла вышла из здания, она походила на всех остальных женщин и девушек, которые ограничивали свой наряд только рубашкой и джинсами.

Она остановилась на углу Рю де Канада, где купила себе мороженого, затем пересекла улицу, направляясь в сторону пляжа, где народу было поменьше. Оказавшись напротив Карлтон-отеля, она присела на бетонные перила, опоясывающие эспланаду, и стала наблюдать за людьми у входа в отель. Покончив с мороженым, она до капли допила сладкую жидкость из стаканчика и облизала пальцы. Услышав звук приближающегося судна, она обернулась.

В гавань Карлтон-отеля входил большой катер. На нем никого не было, если не считать двух матросов в рубашках с короткими рукавами и парусиновых брюках. Один из них, выскочив на мол, замотал швартовый конец вокруг маленького кнехта. Рядом с ним оказался и второй матрос, и они, покончив с делами, закурили, обмениваясь неторопливыми фразами.

Лейла отвела взгляд от катера. Яхта ее отца стояла на якоре в нескольких сотнях ярдов от берега, огни вечеринки отражались в спокойном море. До берега доносились легкие звуки музыки. Она вытащила сигарету и закурила. Позади нее возвышался отель. Там ничего не происходило. Лейла бросила сигарету. Небольшая машина, спускавшаяся по Круазетт, остановилась рядом с ней. Водитель перегнулся через сиденье, опустил стекло и что-то ей крикнул. Она не разобрала его слов, но прекрасно понимала, что ему надо. Презрительно покачав головой, она встала и повернулась к нему спиной. Водитель в ответ нажал на сигнал и с грохотом укатил. По ступенькам она спустилась к морю и вышла на мол. Матросы незамедлительно обратили на нее внимание, но, увидев ее, расслабились и продолжали курить, следя за ее приближением. Остановившись на возвышении мола, Лейла посмотрела на них сверху вниз.

— Бон суар, — обратился к ней матрос повыше.

— Бон суар, — ответила Лейла, изучая «Риву». Это было большое судно, предусмотрительно снабженное радиотелефоном и стереоустановкой. Она не сомневалась, что оно принадлежит ее отцу. Он обожал все эти американские игрушки.

— Ты не занята вечером? — спросил матрос поменьше ростом, плохо владеющий французским.

Она не обратила на него внимания.

Матрос повыше рассмеялся.

— Спускайся сюда, — сказал он. — Мы заплатим тебе по десять франков каждый за пару минут развлечений.

Она посмотрела на них.

— Неужто? — язвительно спросила она, указывая на яхту. — Девочки оттуда вам не по карману?

Высокий не смутился.

— Двадцать франков. Каждый. Наше последнее предложение.

Она улыбнулась ему.

— Я сама заплачу вам столько же, если вы доставите меня туда.

Матросы переглянулись, а затем посмотрели на нее.

— Этого мы не можем сделать, — сказал высокий.

— Боитесь потерять работу? — насмешливо спросила она. — Неужто так важно то, что там происходит?

— День рождения жены нашего патрона, шейха Аль Фея, — сказал невысокий.

Поддразнивая, она расстегнула пуговицы распахнувшейся рубашки и, подняв на ладонях свои полные груди, откровенно показала их.

— Вы только посмотрите на эту красоту, — сказала она. — Ласкали ли вы когда-нибудь такие соски?

Не скрывая огорчения, они отрицательно покачали головами.

— Двадцать пять франков, — наконец сказал высокий.

— Увы, — сказала она и, быстро застегнув пуговички, повернулась, чтобы уходить.

— Завтра, — сказал у нее за спиной высокий. — Приходи к старому порту. Там мы тебя и возьмем на борт.

— Завтра меня здесь не будет.

— Подожди! — крикнул невысокий. Он быстро что-то сказал высокому, чего она не разобрала, а затем повернулся к ней. — О'кей. Доставим к яхте, провезем вокруг нее и обратно. Согласна?

— Согласна.

Высокий прыгнул на борт катера, а она спустилась с мола. Рев двигателя ворвался в ночное спокойствие. Матрос поменьше протянул ей руку, чтобы помочь спуститься в кокпит. Она обошлась без его помощи, прошла в заднюю часть судна и села.

Невысокий сбросил канат с кнехта и спустился в машинное отделение. Повернувшись к ней, он сказал:

— Лучше пройти вперед. Здесь тебя промочит брызгами.

Она улыбнулась ему.

— Неважно, — сказала она. — Я люблю воду.

Когда «Рива» набрала скорость, он подошел и сел рядом с ней. Протянув руку, он расстегнул две пуговички на рубашке Лейлы. Мозолистая рука грубо схватила ее грудь.

— Великолепно, — сказал он. — Потрясающе.

— Чего спешить? — спросила она. — Времени у нас хватит.

Наклонившись, он припал жадным ртом к ее соскам. Его зубы прикусывали нежную кожу груди.

— Подожди, — гневно сказала она. — Когда вернемся.

Раскрасневшись, он посмотрел на нее.

Она нежно улыбнулась ему.

— Не беспокойся, я не обманываю тебя.

Сбросив куртку, она протянула ему.

— Можешь взять ее как залог.

Он стоял, держа в руках куртку и тупо глядя на нее.

— Что за игры ты затеваешь?

Прежде чем она ответила, зажужжал зуммер телефона. Высокий матрос взял трубку, откуда раздался чей-то сердитый голос. Положив ее, он обернулся и посмотрел на них, закладывая широкую дугу по заливу.

— Нам надо возвращаться, — сказал он. — Капитан разорался. Там на берегу люди, которых надо доставить на борт.

— Черт! — сказал маленький. Он вернул ей куртку. — Гони.

— Я же тебе говорил, что не стоит, — сказал высокий.

— Дерьмо! — фыркнул маленький.

Лейла молча застегнула пуговицы. На берегу уже стояли несколько человек в изысканных вечерних нарядах.

Матрос выключил двигатель, и судно медленно подошло к молу.

Маленький ловко набросил петлю на кнехт, выскочил на мол и притянул судно к берегу. Высокий оставался на борту.

Их ждали двое мужчин и две женщины. Они с любопытством посмотрели на Лейлу, когда она сошла с борта, но ничего не сказали. С преувеличенной почтительностью невысокий матрос помогал женщинам попасть на борт «Ривы». Внезапно он поднял на Лейлу глаза.

— Се ля ви, — сказала она ему с улыбкой.

Теперь уже и мужчины были на борту, и «Рива» стала медленно отходить от мола. Маленький матрос прыгнул на борт и повернулся к ней. Рассмеявшись, он распростер руки в типичном галльском жесте.

Лейла двинулась по молу к пляжу, когда Ясфир внезапно вынырнул из тени кабинки для переодевания.

— Что с тобой случилось? — рявкнул он. — Ты с ума сошла? Ты могла все провалить!

Она была удивлена.

— Я и не видела, что вы вернулись с яхты.

— Когда я увидел, что тебя нет на месте, — сказал Али Ясфир, — я чуть с ума не сошел. Ты же знаешь, что не имеешь права покидать помещение.

— Мне надоело, — сказала она.

— Ах, значит, тебе надоело, — саркастически повторил он. — И ты решила выйти и совершить небольшую прогулку по морю?

Она смотрела на него.

— А почему я не могу этого сделать? — спросила она. — У кого есть на это больше прав? Кроме того, катер принадлежит моему отцу.

Последний из гостей добрался до берега лишь к четырем утра. Иордана прощалась с принцессой Марой и Жаком, когда Юсеф подошел к стоявшему в одиночестве Бадру.

— Должен ли я оставить девочек? — спросил он, показывая на двух актрис рядом с Винсентом.

Бадр покачал головой.

— Вы хотите, чтобы я остался на борту?

— Нет. Утром я свяжусь с вами в отеле.

— О'кей. — Юсеф улыбнулся. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Когда Иордана проводила гостей на трап, Бадра уже здесь не было. Она медленно вошла в салон.

К ней поспешил стюард.

— Мадам что-нибудь нужно?

— Нет, спасибо, — сказала она. — Да, кстати, вы видели мистера Аль Фея?

— Я уверен, что он пошел к себе, — сказал стюард, отходя от нее.

Она пошла вниз по коридору, направляясь к своей каюте. Горела лишь одна лампа рядом с постелью, ее ночная рубашка и пеньюар, уже разложенные, ждали ее. Она медленно разделась. Внезапно она почувствовала полную опустошенность. Щека, по которой он ее ударил, снова заныла.

Войдя в ванную, она открыла аптечку и вынула флакончик перкодана. Положив в рот две желтые таблетки, она запила их глотком воды и подумала, что надо было бы снять грим, но это требовало слишком больших усилий.

Вернувшись в спальню, она накинула ночную рубашку, Утомленно забравшись на постель, она притушила лампу и уронила голову на подушку.

В щелку под дверью, соединяющей их каюты, проникала полоска света. Он все еще не спал. Боль начала уходить, и она закрыла глаза. Она уже почти спала, когда его дверь внезапно распахнулась. Она открыла глаза. Одетый, он стоял в дверях. Несколько томительных мгновений он молчал.

— Я хочу, чтобы в девять часов утра дети были на борту, — наконец сказал он.

— Да, Бадр, — сказала она. — Я позабочусь об этом. Это будет прекрасно. Ведь мы так давно проводили время с детьми.

Его голос был холоден и невыразителен.

— Я хочу видеть своих сыновей, а не тебя.

Она молчала.

— В воскресенье я верну их.

— Тогда ты не можешь успеть на Капри и обратно.

— Мы не поедем на Капри. В понедельник с самого утра я должен быть в Женеве.

Он закрыл за собой дверь, и комната опять погрузилась в темноту. Она взглянула на светящийся циферблат часов на столике. Было уже после пяти. Иордана взяла сигарету и закурила. Если дети должны быть на борту к девяти часам, выспаться уже не удастся. Перебарывая усталость, она включила свет и звонком вызвала горничную.

Глава 12

Майкл Винсент вошел в зал ресторана при отеле. Глаза его припухли от недосыпа, лицо было в морщинах и от него несло виски. Щурясь от утреннего солнца, он разыскивал Юсефа, который занял столик у окна.

У Юсефа были ясные глаза. Он был чисто выбрит. На столике рядом с кофейником лежал бинокль.

— Доброе утро, — улыбнулся он.

Винсент буркнул ответное приветствие и сел. Он с трудом мог поднять веки.

— Как вы все успеваете? Ведь мы расстались в шесть часов. А в полдесятого вы уже приглашаете меня на встречу.

— Когда шеф бодрствует, никто не спит, — сказал Юсеф. Взяв бинокль, он протянул его режиссеру. — Посмотрите сами. Он уже гоняет на водных лыжах. Винсент подогнал фокусировку, и очертания яхты стали резкими и четкими. В поле его зрения попала «Рива», пересекавшая залив. За ней, держа фал одной рукой, несся Бадр, другой рукой он придерживал маленького мальчика, сидевшего у него на плечах.

— Что это за малыш? — спросил Винсент.

— Самир, младший сын шефа, — ответил Юсеф. — Ему четыре года и он назван в честь деда. Старший, принц Мухаммед, едет на лыжах как раз за своим отцом. Ему десять.

Винсент, следивший за Бадром, не обратил внимания на второй катер. Теперь он увидел другого мальчика. Десятилетний ребенок был миниатюрной копией своего отца, тонкий и мускулистый, он тоже держал фал одной рукой.

— Принц Мухаммед? — переспросил он. — Разве Бадр...

— Нет, — быстро сказал Юсеф. — Бадр — первый кузен Фейяда, правящего эмира. Так как у него нет потомков мужского пола, он объявил, что сын Бадра унаследует его трон.

— Восхитительно, — сказал Винсент.

К их столику подошел официант, и он положил бинокль.

— Не слишком ли рано заказать «Кровавую Мэри»?

— Отнюдь, — улыбнулся Юсеф. — «Кровавую Мэри», пожалуйста.

Официант кивнул и удалился. Юсеф наклонился к режиссеру.

— Прошу прощения, что побеспокоил вас так рано, но шеф позвонил мне с утра, и я должен буду уехать с ним на несколько дней, так что, считаю, не стоит откладывать завершение наших дел.

— Я думал, что все обговорено прошлым вечером, — сказал Винсент.

Официант вернулся с напитком. Юсеф подождал, пока тот не отойдет, и Винсент сделает первый глоток.

— Почти все, — мягко сказал он. — Кроме комиссионных агенту.

— У меня нет агента, — торопливо ответил Винсент. — Обычно я сам веду все свои дела.

— Сейчас он у вас есть, — сказал Юсеф. — Видите ли, это обычай. А мы бесконечно преклоняемся перед обычаями.

Винсент начал понимать, что к чему, но хотел, чтоб Юсеф сам изложил ситуацию.

— И кто же мой агент?

— Ваш преданнейший поклонник, — почтительно сказал Юсеф. — Человек, который порекомендовал вас. Я.

Помолчав, Винсент отпил еще глоток «Кровавой Мэри». Он почувствовал, что голова начинает проясняться.

— Обычные десять процентов? — спросил он.

По-прежнему улыбаясь, Юсеф покачал головой.

— Так принято на Западе. Наш обычай — это тридцать процентов.

— Тридцать процентов? — Винсент не мог скрыть своего изумления. — Это неслыханно.

— С точки зрения того, сколько вы получите за свой фильм, все совершенно честно. Гонорар в миллион долларов — это тоже неслыханно. Мне довелось узнать, что это впятеро больше того, что выплачено за ваш последний фильм. Вы не получили бы этого предложения, не знай я, что такой фильм — давняя мечта Бадра, и я обеспечил ваше сотрудничество.

Винсент внимательно изучал лицо Юсефа. Тот умоляющим жестом простер перед собой руки.

— Но вы мой друг. Я не хочу с вами торговаться. Двадцать пять процентов.

— За что? — заинтересованно спросил Винсент. — Я считал, что вы работаете на Бадра. Разве он не платит вам более чем достаточно?

— Достаточно для приличного существования. Но человек должен думать о будущем. Мне необходимо содержать большую семью, и я должен иметь некоторую сумму в своем личном распоряжении.

Винсент порылся в кармане в поисках сигарет. Юсеф вызывал у него антипатию. Щелкнув золотым портсигаром, тот протянул его режиссеру.

— Великолепное изделие, — сказал Винсент, беря сигарету.

Юсеф улыбнулся и положил его на стол перед режиссером.

— Он ваш.

Винсент с удивлением посмотрел на него. Он не мог понять этого человека.

— Но тут солидный кусок золота. Вы не можете просто так взять и подарить его мне.

— Почему бы и нет? Вам же он нравится.

— Тем не менее это еще не причина, — запротестовал Винсент.

— У вас свои обычаи, у нас свои. Мы считаем, что дарящий получает благословение Аллаха.

Винсент, соглашаясь, кивнул головой.

— О'кей. Двадцать процентов.

Юсеф улыбнулся и протянул ему руку.

— Согласен.

Они пожали руки друг другу. Винсент кинул в рот сигарету, и Юсеф предложил огонек золотой дюпоновской зажигалки. Затянувшись, Винсент рассмеялся.

— Я не могу себе позволить восхититься вашей зажигалкой, а то вы мне подарите и ее тоже.

Юсеф улыбнулся.

— Вы быстро усвоили наши обычаи.

— Придется, — сказал Винсент, — если я собираюсь делать эту картину.

— Совершенно верно, — серьезно сказал Юсеф. — Нам придется работать над этим фильмом рука об руку и, думаю, в свое время я смогу подсказать вам, как с наибольшей пользой распорядиться деньгами.

Винсент поднял стакан со своей «Кровавой Мэри» и опустошил его.

— Каким образом? — спросил он.

— С вас они будут требовать за материалы и обслуживание гораздо больше, чем потребовали бы с меня, — сказал Юсеф, — вместе мы сможем сэкономить шефу немалую сумму и в то же время получить некоторый оправданный доход за наши старания.

— Я запомню, — сказал Винсент. — Возможно, я и в самом деле прибегну к вашей помощи.

— Я в вашем распоряжении.

Винсент бросил на него взгляд через стол.

— Как вы думаете, когда будет готов на подпись контракт?

— Через неделю. Его составят в Лос-Анджелесе и, когда он будет готов, по телексу перешлют сюда.

— Почему в Лос-Анджелесе? Неужели в Париже нет хороших юристов?

— Конечно, есть, но вы должны понять шефа. Ему всегда нужно все самое лучшее. А лучшие юристы, разбирающиеся в кинематографии, находятся в Голливуде.

Он посмотрел на часы.

— Я должен спешить, — сказал он. — Опаздываю. Шеф приказал мне подобрать девушек и доставить их на борт.

Винсент поднялся вместе с ним. Он был изумлен.

— Девушек? Но разве миссис Аль Фей не будет возражать?

— Миссис Аль Фей решила остаться на вилле, чтобы дать шефу возможность побольше побыть со своими сыновьями.

Они обменялись рукопожатием, и Юсеф вышел в холл. Винсент опустился обратно на стул. Ему нужно еще так много усвоить относительно этих людей. Они далеко не так просты, как могут показаться с первого взгляда. Подошел официант, и он заказал еще одну «Кровавую Мэри». День начинался как полагается.

Когда Юсеф вышел из ресторана, актрисы и Патрик в окружении своего багажа ждали в холле. Он попросил Эли организовать подноску багажа на мол, где его должны были погрузить на борт «Ривы».

— Вы идите вперед, — сказал он им. — Я через минуту присоединюсь к вам. Мне нужно сделать еще один звонок.

Найдя свободную будочку, он позвонил Жаку в «Мартинес». В трубке раздалось не меньше десяти гудков, прежде чем ему ответил сонный голос.

— Это Юсеф, — сказал он. — Я разбудил тебя?

— Да, — мрачно ответил Жак.

— Шеф попросил меня быть вместе с ним на яхте несколько дней и я сейчас отправляюсь. Я хотел бы знать, как у тебя с ней пошло.

— Она должна звонить мне.

— Думаешь, она это сделает?

— Не знаю. Во всяком случае, мне не пришлось лезть из кожи вон, чтобы она положила на меня глаз.

— Значит, позвонит, — с удовлетворением сказал Юсеф. — Чтобы она раздвинула ноги, первым делом она должна протянуть руку.

— Когда ты вернешься? — спросил Жак.

— В воскресенье вечером. Шеф останется в Женеве на ночь. И если она до той поры не объявится, я даю обед в честь американского режиссера, и ты там сможешь ее встретить.

— Но мне ведь не нужно будет являться туда с принцессой Марой? — спросил Жак. — Я не выношу эту женщину.

— Нет. На этот раз ты можешь придти один.

Выйдя из будочки, Юсеф протянул телефонисту несколько франков. Опустив руку в карман за портсигаром, он вспомнил, что подарил его. Выругав себя, он все же потом, спускаясь по ступенькам, позволил себе улыбнуться. Это была стоящая сделка. Трехсотдолларовый портсигар обеспечил ему последние пять процентов. А над пятьюдесятью тысячами долларов смеяться не стоит.

Когда Али Ясфир вошел в комнату, Лейла стояла у окна, глядя в море.

— Ты уложила вещи? — спросил он.

— Да, — сказала она, не поворачиваясь к нему. — Яхта моего отца отходит.

Он тоже выглянул из окна. Развернувшись, яхта двигалась к выходу в открытое море, держа курс на Эстерел. Солнце ярким светом заливало ярко-синие небо и море.

— Сегодня будет тепло, — сказала она.

Она по-прежнему не смотрела на него.

— Он катался на водных лыжах со своими сыновьями.

— Твоими братьями?

В ее голосе появились резкие нотки.

— Они не мои братья. Они его сыновья.

Она вернулась в комнату.

— Когда-нибудь ему это станет ясно.

Наблюдая, как она пересекала комнату и устраивалась в кресле рядом с кроватью, Али Ясфир молчал. Она закурила. Лейла не догадывалась, насколько она была дочерью своего отца. Сильное стройное тело досталось ей явно не от матери. Ее мать, как и большинство арабских женщин, с годами сильно прибавила в весе.

— Я помню, что, когда мы были маленькими, он брал меня с сестрой кататься на водных лыжах. Он был очень добр, и нам было очень весело. И после того, как он развелся с моей матерью, все кончилось. Он не являлся даже посмотреть на нас. Он отбросил нас, как старую обувь.

Противореча самому себе, Али оказался вынужденным защищать Бадра.

— Твоему отцу были необходимы сыновья. А твоя мать не могла больше рожать.

В голосе Лейлы появились презрительные нотки.

— Все вы, мужчины, одинаковы. Может быть, когда-нибудь вы усвоите, что мы служим не только вашим утехам. И даже сейчас женщина может дать куда больше, чем какой-то мужчина.

Он не собирался спорить с ней на эту тему. В его обязанности это не входило. Он должен был доставить ее в Бейрут, а затем в тренировочный лагерь в горах. И после этого она могла спорить о чем угодно. Он нажал кнопку звонка, вызывая портье.

— На каком самолете мы вылетаем? — спросила она.

— В Рим на «Эр Франс», а затем в Бейрут компанией МЕА.

— Ну и тягомотина, — сказала Лейла.

Подойдя к окну, Лейла снова выглянула наружу.

— Интересно, что бы сказал мой отец, знай он, что я здесь? — поинтересовалась она.

Глава 13

Бадр посмотрел на часы.

— До открытия биржи в Нью-Йорке у нас есть еще пять часов, — сказал он.

— Тем не менее у нас не так много времени, чтобы перевести десять миллионов фунтов стерлингов, мистер Аль фей, — сказал М. Брун, швейцарский банкир. — И слишком поздно, чтобы отзывать приказ на покупку.

Джон Стерлинг-Джонс, его британский коллега, кивнул, соглашаясь.

— Это невозможно. Я бы посоветовал вам пересмотреть свою позицию, мистер Аль Фей.

Дик Карьяж из дальнего конца комнаты наблюдал за своим боссом. Лицо его оставалось совершенно бесстрастным, хотя он прекрасно понимал, что именно предлагал ему английский банкир. Это было так просто — поднять телефонную трубку и дать понять Абу Сааду, что он согласен с их новыми предложениями. Но, если он это сделает, он будет полностью зависеть от них. Бадр не мог себе этого позволить. Тем более после стольких лет, когда он добивался своей независимости. Никто не может им распоряжаться. Даже его суверенный владыка.

— Моя позиция остается неизменной, мистер Стерлинг-Джонс, — тихо сказал Бадр. — Я не собираюсь заниматься торговлей оружием. Иначе я бы сделал это несколько лет назад.

Англичанин промолчал.

Бадр повернулся к швейцарцу.

— Сколько я могу взять у вас для покрытия? — спросил он.

Швейцарский банкир заглянул в свои записи.

— У вас три свободных счета общей суммой на пять миллионов фунтов стерлингов, месье Аль Фей.

— А займ?

— На существующих условиях? — спросил швейцарец.

Бадр кивнул.

— Нет, — сказал швейцарец. — Пока вы не измените свою точку зрения. Потом, конечно, любые счета к вашим услугам.

Бадр улыбнулся. Все банкиры одинаковы.

— В таком случае мне ваши деньги не нужны, месье Брун, — он вынул из кармана чековую книжку. — Могу я попросить у вас ручку?

— Конечно, месье Аль Фей.

Швейцарец почтительно преподнес ему собственную ручку.

Положив книжку на угол стола, Бадр быстро выписал чек. Вырвав его, он вместе с ручкой толкнул его по направлению к банкиру.

Брук взял чек.

— Месье Аль Фей, — удивленно сказал он, — если мы выплатим по этому чеку пять миллионов фунтов, ваш счет будет закрыт.

Бадр встал.

— Совершенно верно, месье Брун. Закрывайте его. Через час в отеле я буду ждать документов о передаче вклада в мой банк в Нью-Йорке. — Он направился к дверям. — Утром же вы получите дальнейшие инструкции о порядке распоряжения фондами, находящимися под моей юрисдикцией. Не сомневаюсь, что вы уделите закрытию этих счетов такое же внимание, которым я пользовался, когда вы открывали их.

— Месье Аль Фей, — голос банкира поднялся почти до вопля. — Никто за один день не изымает из банка пять миллионов фунтов.

— А теперь изымает, — Бадр улыбнулся и махнул Карьяжу, который следовал за ним по пятам.

Они уже были почти у выхода, когда их нагнал Стерлинг-Джонс.

— Мистер Аль Фей!

Бадр повернулся к нему.

— Да, мистер Стерлинг-Джонс?

Англичанин заикался, торопясь выдавить из себя слова.

— Месье Брун и я изменили свою позицию. Какие мы были бы банкиры, если бы не удовлетворили запрос о займе старого и уважаемого клиента? Вы можете получить заем в пять миллионов фунтов.

— В десять миллионов. Не вижу причины, по которой я должен пускать в ход мои собственные деньги.

Мгновение англичанин смотрел на него, а затем кивнул.

— Десять миллионов фунтов.

— Отлично, мистер Стерлинг-Джонс. — Он повернулся к Карьяжу. — Возвращайтесь с мистером Стерлинг-Джонсом и заберите чек, который я сейчас выписал. Я должен быть на встрече в «Арамко», и там вы меня найдете.

— Да, сэр.

Бадр вежливо кивнул банкиру и, не прощаясь, завернул за угол, где был припаркован его лимузин. Водитель выскочил из машины, чтобы открыть перед ним дверцу.

Со вздохом облегчения Бадр расположился на удобном сиденье. Банкиры так и не поняли, что он блефовал. У него не было возможности закрыть счета без согласия своих доверителей. Но чек на пять миллионов фунтов заставил их забыть обо всем. Он закурил. Завтра это уже не будет иметь значения. Нью-йоркский банк Чейз Манхеттен даст ему под залог акций семьдесят процентов их стоимости. Он вернет эту сумму в швейцарский банк, потому что американские финансисты заинтересованы в них куда меньше. Они смогут ему выставить счет лишь на три миллиона фунтов, который, если необходимо, он покроет из своих средств.

Это, кстати, будет не так плохо. Может, ему даже стоит послать Али Ясфиру записку с выражением благодарности. Потому что отказавшись от их поддержки, он должен разобраться с делами небольшого банка в Ла Джолле в Калифорнии, где он владел контрольным пакетом акций, страховой компании в Ричмонде, Вирджиния, и кредитно-финансовой компании во Флориде, у которой было сорок отделений. На счетах этих трех компаний было шестьдесят миллионов долларов, из которых, как минимум, двадцать миллионов было наличными, и они приносили ежегодный доход в десять миллионов долларов за вычетом налогов.

Внезапно он решил не ехать на встречу в «Арамко». Там в самом деле нечего было делать. Размеры добычи и квоты на год уже были обговорены. Он приказал шоферу доставить его обратно в отель «Президент Вильсон», где у него был снят номер.

Связавшись по телефону с «Арамко», он извинился за то, что в последний момент отменяет встречу и попросил, чтобы Карьяж, когда явится, вернулся в отель.

Зайдя в спальню, он сбросил пиджак и растянулся на кровати. Из небольшой комнатки, расположенной позади помещения для Бадра, тут же появился Джаббир.

— Не будет ли угодно хозяину, чтобы я приготовил для него ванну?

— Нет, спасибо. Мне нужно просто полежать и подумать.

— Да, хозяин, — Джаббир повернулся, чтобы уходить.

Бадр вернул его.

— Где девушка? — Он почти забыл, что пригласил Сюзанну, маленькую рыжеволосую актрису, которую Юсеф представил ему в Каннах.

— Она вышла пройтись по магазинам, хозяин, — ответил Джаббир. — И сказала, что скоро вернется.

— Отлично. Позаботься о том, чтобы меня не тревожили хотя бы в течение часа.

— Да, хозяин. Задернуть ли шторы?

— Хорошая мысль.

Когда слуга вышел, Бадр закрыл глаза. Ему нужно было так много сделать и так о многом подумать, и у него почти не было времени. Трудно было представить себе, что еще вчера днем он катался со своими сыновьями на водных лыжах.

Он провел с ними весь день. Они бродили по пляжу, безуспешно искали раковины, катались на шлюпке в Сан-Тропезе, ныряли с масками в Поркероле, пировали на островке Левант. Вечером после обеда они уселись в библиотеке на борту яхты смотреть диснеевские фильмы. У него были и другие ленты, но они не предназначались для детей. Но лишь в воскресенье вечером, когда они возвращались в Канны, он понял, что его беспокоит.

Дети в салоне смотрели «Белоснежка и семь гномов». Их восхищенные мордочки, полные внимания, были обращены к экрану. Он поднял руку, давая знак стюарду, который крутил фильм. В салоне стало светло.

Мальчики смотрели на него.

— Ведь нам еще не пора идти спать, папочка, — сказ:

Мухаммед.

— Нет, не пора, — ответил он по-арабски. — Просто я спохватился — мы так весело проводили время, что у нас даже не было возможности поговорить.

— Хорошо, папочка, — согласился мальчик. — О чем мы поговорим?

Бадр посмотрел на него. Мухаммед отвечал ему по-английски.

— Я хотел бы беседовать по-арабски, — сказал он с мягкой улыбкой.

Лицо Мухаммеда скривила гримаска неудовольствия, но он кивнул.

— Да, папа, — ответил он по-арабски.

Бадр повернулся к младшему сыну.

— У тебя все в порядке, Самир?

Малыш молча кивнул.

— Изучали ли вы Коран? — спросил Бадр.

Они оба кивнули.

— Добрались ли вы уже до пророчеств? — Снова они молча кивнули.

— И чему вы научились? — спросил он.

— Я выучил, что нет бога, кроме бога, — с запинками сказал старший, — и Мухаммед пророк его.

Слушая слова сына, Бадр понял, что тот забыл все, чему его учили.

Кивнув, он повернулся к Самиру.

— А чему научился ты?

— Тому же самому, — быстро ответил малыш по-английски.

— Я считал, что мы решили говорить по-арабски, — мягко сказал отец.

Малыш отвел взгляд.

— Мне трудно, папочка.

Бадр молчал.

У Самира было грустное лицо.

— Ты не сердишься на меня, папочка? — сказал он. — Я знаю французские слова...

— Я не сержусь на тебя, Самир, — мягко сказал он. — Это очень хорошо.

Малыш улыбнулся.

— И теперь мы можем снова смотреть фильм?

Он кивнул и подал знак стюарду. Свет в салоне померк, и на экране снова появились кадры. Через несколько секунд дети были уже поглощены приключениями Белоснежки. Но на глазах Мухаммеда поблескивали остатки слез. Протянув руку, Бадр привлек мальчика к себе.

— Что тебя беспокоит, сынок? — спросил он по-арабски.

По щекам ребенка покатились слезы. Он старался подавить рыдания. Бадр ощутил свою беспомощность.

— Расскажи мне, сынок.

— Я так плохо разговариваю, — сказал он по-арабски с сильным английским акцентом. — Я вижу, что ты стыдишься меня.

— Я никогда не буду стыдиться тебя, сын мой, — сказал он, прижимая мальчика к себе. — Я очень горжусь тобой.

Мухаммед улыбнулся сквозь слезы.

— Правда, папа?

— Конечно, сынок. А теперь смотри картину.

После того, как дети пошли спать, он еще долго сидел в затемненном салоне. Юсеф с двумя француженками зашел в салон и, когда Юсеф зажег свет, они увидели Бадра.

— Простите, шеф, — сказал Юсеф. — Я не знал, что вы здесь.

— Все в порядке, — сказал Бадр, поднимаясь. — Я отправляюсь к себе переодеваться.

У него молнией мелькнула мысль.

— Вы были здесь, когда Иордана с детьми прибыла из Бейрута? — спросил он по-арабски.

— Я встретил их в таможне.

— Был ли с ними арабский учитель? Юсеф помедлил несколько мгновений.

— Не думаю. Только горничная.

— Интересно, почему Иордана не взяла его с ними?

— Не знаю, шеф. Она никогда не говорила мне об этом.

Лицо Бадра оставалось бесстрастным.

— Да, и кроме того, у меня практически не было возможности поговорить с Иорданой. Она вечно занята. Вокруг так много приемов.

— Могу представить. Напомни мне утром, чтобы я позвонил в Бейрут. Я хочу, чтобы отец следующим же самолетом прислал учителя.

— Да шеф.

Бадр отправился в свою комнату.

— Вас устроит ужин у «Мускардена» в десять часов в Сан-Тро? — спросил Юсеф.

— У «Мускардена» будет прекрасно.

Бадр по коридору прошел к себе. Юсеф обо всем позаботится. «Мускарден» был самым лучшим рестораном в Сан-Тропезе, и Юсефу нужно только все самое лучшее.

На следующее утро, прежде чем самолет взял курс на Женеву, Бадр вызвал Иордану из аэропорта.

— Что случилось с арабским учителем? — спросил он. — Я думал, что он прибыл вместе с вами.

— Он заболел, и у нас не было времени взять другого.

— Не было времени? — саркастически спросил он. — Ты могла позвонить моему отцу. Он бы тут же нашел и прислал другого.

— Я не думала, что это так важно. Кроме того, у них летние каникулы. Они могут и не учиться.

Его голос был холоден от сдерживаемого гнева.

— Неважно? Откуда у тебя право судить, что важно, а что неважно? Понимаешь ли ты, что Мухаммеду предстоит стать правителем четырех миллионов арабов, а он даже не может говорить на своем собственном языке?

Она молчала.

— Вижу, что я слишком тебе доверился, — сказал он. Я протелеграфировал моему отцу, чтобы он выслал учителя, а когда они вернутся после отдыха, я пошлю их жить в доме моих родителей. Может быть, там они получат соответствующее обращение.

С минуту Иордана молчала. Когда она заговорила, в голосе ее были боль и страдание.

— А я? — спросила она. — Какие у тебя планы относительно меня?

— Никаких, — фыркнул он. — Ты можешь делать, черт побери, все, что тебе нравится. Когда ты будешь нужна мне, я дам тебе знать.

Глава 14

Иордана была пьяна. Так она еще никогда в жизни не напивалась. Она была на пике алкогольного возбуждения, которое приходило только после глубокой депрессии, возбуждения, в ходе которого она себя чувствовала словно бы вне своего тела. И в то же время она бывала весела, обаятельна, умна, остроумна.

После утреннего звонка Бадра весь день она пребывала в мрачной меланхолии. Единственное, к чему она на свете была искренне привязана, — это были ее сыновья. В свое время ей казалось, что так же она любит и Бадра. Но теперь она не знала, какие к нему испытывает чувства. Может быть, потому, что не понимала, как он относится к ней.

В первый раз она была обрадована, получив приглашение Юсефа. Она не любила его так же, как, впрочем, не испытывала симпатии ни к кому из подхалимов и собутыльников, вечно вертевшихся вокруг Бадра. Она никогда не могла понять стремления Бадра окружать себя людьми подобного сорта, в то время, когда он мог получить любую понравившуюся ему женщину одним мановением пальца. Он по-прежнему оставался самым восхитительным и очаровательным мужчиной, которого она когда-либо встречала.

Когда Юсеф объяснил ей, что дает обед в честь Майкла Винсента, режиссера, который, по замыслу Бадра, будет ставить фильм «Посланник», она согласилась, что, представ на этом приеме хозяйкой, она сделает достаточно благородный жест. Особенно, когда Юсеф намекнул, что Бадр будет очень обрадован таким ее решением.

Небольшой обед Юсефа оказался приемом на двадцать человек, организованным в «Ля Бон Оберж», ресторане на полпути между Ниццой и Каннами. Как хозяйка она сидела во главе стола с Винсентом, почетным гостем, справа от себя. Юсеф сидел слева. Хотя Бадра не было, место в торце стола с другой стороны было многозначительно оставлено пустым. В середине стола между двумя обаятельными женщинами сидел Жак, тот светловолосый жиголо, которого принцесса Мара представила ей в вечер ее дня рождения.

Обед, заказанный Юсефом, был восхитителен. «Дом Периньон» лился нескончаемым потоком. Едва пригубив вино, она уже поняла, что ей хочется вкусить его в полной мере. Сегодня вечером ее ничего не волновало. Майкл Винсент оказался очень приятным человеком, хотя он не пил ничего, кроме шотландского виски, но он был американцем, с которым она могла обмениваться шутками, смысла которых никто за столом толком не понимал.

Когда обед близился к середине, она ощутила смутное беспокойство от того, что Жак неотступно наблюдал за ней. Каждый раз, когда она смотрела в его сторону, он старался поймать ее взгляд. Но они были слишком далеко друг от друга, чтобы вступить в разговор.

После обеда Юсеф предложил всем отправиться в дискотеку, чтобы продолжить вечеринку. К тому времени она набралась уже достаточно, чтобы счесть идею поистине восхитительной. Она любила танцевать. Они провели у «Виски» не более часа, когда, подняв глаза, она увидела перед собой Жака.

Он вежливо поклонился.

— Могу ли я пригласить вас?

Оркестр выдавал резкие ритмы «Роллинг Стоунз».

— Простите, — сказала она.

Кивнув, он обратился к Юсефу, который сидел рядом с ней. Еще до того, как они вышли на пространство для танцев, она уже была вся во власти ритмов. Повернувшись к ней лицом, Жак сделал первое па. Несколько секунд она критически оценивала его движения. Рок не давался французам. Он танцевал напряженно и скованно. Но всецело отдавшись танцу, она быстро забыла о партнере.

Сквозь звуки музыки прорезался его голос:

— Вы сказали, что позвоните мне.

Она посмотрела на него.

— Неужто?

— Да.

— Не помню, — сказала она. Она в самом деле не помнила.

— Вы врете, — обвинительным тоном сказал он.

Не сказав ни слова, она повернулась и пошла прочь.

Он схватил ее за руку.

— Я прошу прощения, — серьезно сказал он. — Пожалуйста, потанцуйте со мной.

Мгновение она смотрела на него, а затем позволила ему вернуть себя обратно. Ритм рока сменился балладой. Обняв Иордану, он тесно прижал ее к себе.

— Все эти три дня я не мог ни спать, ни есть, — сказал он.

Она по-прежнему была бесстрастна.

— Я не нуждаюсь в услугах жиголо.

— Я это знаю лучше кого бы то ни было, — сказал он. — Но вы так прекрасны и вы мне нужны сами по себе.

Она скептически посмотрела на него снизу вверх. Ей бросилась в глаза серьезность его лица.

— Вы только почувствуйте, как я хочу вас, — сказал он.

Закрыв глаза, она положила голову ему на плечо, не в силах отказаться от сладостного прикосновения его плоти, и поплыла в розовом тумане. Как знать, может быть, он говорит и правду. Она не видела легкую усмешку, которой тот обменялся с Юсефом.

Грубая ткань хаки бесформенной рубашки и брюк царапала ей кожу, когда вместе с другими пятью новенькими она вошла в барак командования. Жесткие кожаные сапоги гулко ударили в деревянный настил. Комнату озарял неровный желтый свет масляной лампы.

Командир сидела за столом в дальнем конце помещения, и по бокам от нее были люди в форме. Углубившись в бумаги на столе, она не обращала внимания на вошедших, пока те не застыли по стойке «смирно» перед ней.

— Смирно! — рявкнул сержант.

— Ан-наср! Победа! — крикнули они в ответ, как их научили в первый же вечер по прибытии в лагерь несколько дней назад.

Вытянувшись, Лейла отвела плечи назад и почувствовала, как лифчик сжал ей груди. Лифчик был сделан из той же грубой хлопчатобумажной ткани. Она смотрела прямо перед собой.

Командир медленно поднялась из-за стола. Лейла заметила, что на плечах ее рубашки были знаки различия, говорившие, что она носит звание полковника. Мгновение она смотрела на них, не отрывая взгляда, а затем неожиданно сильным голосом резко выкрикнула:

— Идбах аль-аду!

— Смерть врагам! — крикнули они в ответ.

С легкой улыбкой удовлетворения командир кивнула.

— Вольно, — сказала она нормальным голосом.

Женщины расслабились, принимая более вольную стойку, и послышался шорох грубой ткани. Подойдя к столу, начальница повернулась к ним.

— От имени Братства Палестинских Борцов за Свободу я приветствую вас в нашей святой борьбе. Это битва за освобождение нашего народа от ига Израиля и пут империализма. Я знаю, что все вы принесли немало жертв, чтобы попасть сюда, вы потеряли тех, кого любили и может, даже испытали презрение со стороны своих друзей, но одно я вам могу обещать. По завершении борьбы вас ждет свобода, о которой еще никому не приходилось слышать. И в силу этого ваша борьба — это только начало. От вас потребуется еще немало жертв. Возможно, в жертву свободе, к которой мы стремимся, придется принести вашу честь, ваше тело и даже жизнь. Но нас ждет победа. Здесь вам придется много учиться. Вам придется освоить оружие. Пулеметы и автоматы, ружья и ножи. Как делать бомбы. Маленькие и большие. Как убивать голыми руками. Как драться. И вооруженные этими знаниями, мы вместе с нашими мужчинами сбросим сионистских узурпаторов в море и вернем земли их исконным владельцам, нашему народу.

Вы все, каждая из вас, уже принесли священную клятву преданности нашему делу. И с этого момента вы должны забыть ваше настоящее имя и никогда не употреблять его в лагере. Вы должны будете откликаться только на то имя, которое будет вам присвоено, и в том случае, если попадете в плен, вы не сможете выдать подлинные имена ваших товарищей. С этого момента вы обязаны хранить верность только нашему делу и своим братьям по оружию.

Командир перевела дыхание. Женщины слушали ее в напряженном молчании.

— Следующие три месяца будут самыми трудными в вашей жизни. Но в конце их вы будете вправе занять место рядом с Фатимои Бернуи, Мириам Шакхамир, Айдой Исса, Лейлой Халед и другими вашими подругами, которые в бою доказали свое право быть рядом с мужчинами.

Обойдя стол, она заняла свое место.

— Желаю вам удачи.

— Внимание, — рявкнул сержант.

— Ан-наср! — ответили они, принимая стойку «смирно».

— Идбах аль-аду! — крикнула старшая.

— Идбах аль-аду! — ответили они.

Начальница отдала честь.

— Разойтись!

Нарушив строй, они высыпали за сержантом в ночную тьму.

— Отправляйтесь к себе, девочки, — устало сказал сержант. — День начнется у вас в пять утра.

Повернувшись, он пошел в мужскую часть лагеря, а они поспешили в свое небольшое строение. Сделав шаг, Лейла едва не свалилась на стройную молодую женщину, которая заняла койку рядом с ней.

— Какая прелесть наша начальница, не так ли? — спросила Лейла. — В первый раз я почувствовала, что моя жизнь имеет какой-то смысл.

Женщина взглянула на нее так, словно Лейла была существом с другой планеты.

— Очень приятно, что ты это чувствуешь, — сказала она равнодушно. — А я хочу быть поближе к своему дружку, и это единственная причина, по которой я оказалась здесь. Никак иначе я не могла добраться до него и так изголодалась, что не удивлюсь, если ночью залезу к тебе в постель потискать твои булочки.

На высоте тридцати пяти тысяч футов, над Атлантическим океаном под темно-синим звездным небом Бадр спал в своем самолете, пожирающем расстояние до Нью-Йорка. Внезапно он проснулся как подброшенный и сел в постели с глазами мокрыми от слез.

Вытерев их, он потянулся за сигаретой. Должно быть, ему приснился плохой сон. Его не покидало предчувствие опасности, тяжело лежавшее на сердце.

Женщина рядом с ним сонно потянулась.

— Что случилось, дорогой? — спросила она хрипловатым со сна голосом.

— Все в порядке, — сказал он. — Спи.

Она замолкла, а немного погодя ровный гул двигателей снова погрузил его в дремоту. Он положил сигарету и заснул.

Другое место Июнь 1973

Черный «кадиллак» с дипломатическими номерами, повернув, остановился у административного здания, и из него вышли трое мужчин — двое в гражданском, а один в форме полковника американской армии. По ступенькам они поднялись к зданию. Израильский солдат, охранявший вход, отсалютовал им оружием. Полковник ответил ему, и трое вошли в здание.

Из-за конторки в приемной, отдавая честь, поднялся старший сержант. Полковник отдал ответный салют. Сержант улыбнулся.

— Вы же знаете, куда идти, полковник? — В словах звучало скорее утверждение, чем вопрос.

Кивнув, полковник тоже улыбнулся.

— Я уже бывал тут, сержант. — Он повернулся к остальным двум. — Не угодно ли вам следовать за мной...

Они спустились к лифту, и он нажал кнопку вызова.

Дверь бесшумно открылась, и они вошли в кабину. Они почувствовали, как пол ушел из-под ног. Шестью этажами ниже уровня земли лифт остановился, и двери раскрылись.

За полковником они проследовали еще в одну приемную, где сидел такой же старший сержант. На этот раз он не вставал. Бросив взгляд на вошедших, он уткнулся в лежащий перед ним список.

— Представьтесь, пожалуйста, джентльмены.

— Альфред Р. Уэйгрин, — первым назвался полковник. — Армия Соединенных Штатов. Полковник.

Штатский в пиджаке, застегнутом на три пуговицы, назвал себя:

— Роберт Л. Харрис, государственный департамент Соединенных Штатов.

— Сэм Смит, Американская Водопроводная Компания, — сказал человек в мятой спортивной куртке.

Услышав столь абсурдное прикрытие, придуманное для себя ЦРУ, сержант не позволил себе ни тени улыбки. Отметив имена в списке, он вручил каждому из трех человек желтую пластиковую опознавательную карточку, которые они прикрепили к лацканам. Он нажал сигнал на панели перед собой, и из двери справа появился капрал.

— Проводите, пожалуйста, этих джентльменов в конференц-зал А.

Конференц-зал А располагался в конце длинного сумрачного узкого коридора, охраняемого двумя солдатами и неизменным сержантом за конторкой. Капрал остановился перед ней, сержант внимательно изучил их опознавательные карточки и лишь после того нажал кнопку, открывающую дверь, находящуюся под контролем электроники. Посетители вошли в зал, и дверь автоматически закрылась за ними.

Их уже ждали девять человек, лишь двое из которых были в форме израильской армии, — бригадный генерал и полковник. Генерал пошел им навстречу с распростертыми руками.

— Альфред, как я рад снова видеть тебя.

Американец расплылся в улыбке, пожимая ему руку.

— И я рад видеть вас. Лев. Разрешите представить вам Боба Харриса из госдепа и Сэма Смита. Джентльмены, — генерал Эшнев.

Они обменялись рукопожатиями. Генерал представил их остальным, а затем указал на большой круглый стол в дальнем конце конференц-зала.

— Предлагаю занять места, джентльмены.

Печатные таблички определяли место каждого, и когда все расселись, одно место осталось незанятым. Оно располагалось как раз слева от израильского генерала и так как он был старшим по званию, сие означало, что место предназначено для его преемника. Американцы с любопытством посмотрели на табличку у свободного места, но обошлись без комментариев.

Генерал Эшнев увидел, на что обращено их внимание.

— Простите за задержку, джентльмены, но я проинформирован, что генерал Бен Эзра уже направляется сюда. Он попал в пробку, но будет здесь с минуты на минуту.

— Бен Эзра? — шепнул Харрис полковнику. — Я никогда не слышал о нем.

Полковник усмехнулся.

— Боюсь, что он принадлежит не к вашему времени, Боб. Лев Пустыни — почти легендарная фигура. Честно говоря, я думал, что он давно уже списан со счета.

Генерал Эшнев уловил конец их разговора.

— Не Макартур ли сказал: «Старые солдаты никогда не умирают, они просто исчезают». Бен Эзра доказывает, насколько неверно это утверждение. Он отказывается и умирать, и исчезать.

— Сейчас ему должно быть под семьдесят, — сказал человек из ЦРУ. — Последние сведения, которые у нас о нем были, говорили, что после войны 67-го года он вернулся в свой киббуц.

— Ему семьдесят четыре года, — сказал израильтянин. — И со времени основания киббуца так и не удается точно установить, сколько он в нем проводит времени. Киббуц, можно сказать, очарован им. Даже дети не говорят нам о нем ничего. Мы никогда не знаем, на месте ли он или исчез.

— Мне кажется, что если вы хотите узнать, что он делает, вам надо искать его в Тель-Авиве, — сказал Харрис.

— Это может доставить определенные сложности, — улыбаясь, сказал Эшнев. — Лев Пустыни никогда не отличался особым тактом. Я думаю, ваш президент до сих пор помнит, как он прокомментировал решение Эйзенхауэра остановить французские и английские части у Суэцкого канала в пятьдесят шестом. Вы же знаете, что он планировал эту операцию для англичан.

— Я этого не знал, — сказал Харрис. — Но чего ради президенту злиться? Тогда он не занимал этого поста.

— Бен Эзра недвусмысленно сказал все, что он думает но поводу поддержки тех арабских группировок, которые, как он считал, повлияли на решение Эйзенхауэра. Бен Эзра зашел так далеко, что посоветовал англичанам сказать Эйзенхауэру, чтобы тот занимался своими собственными делами и, думаю, он не утруждал себя дипломатическими выражениями. И после такого конфуза Бен Гуриону не оставалось ничего другого, как принять его отставку. Вот тогда он и отправился на Синай жить в своем киббуце.

— Вы считаете, что он ушел в шестьдесят седьмом? — спросил Харрис.

— Да. Но неофициально. И это доказала очередная история. Он считал, что мы не должны останавливаться, пока не выйдем к Каиру и не заблокируем его. Он сказал, что, по данным его собственной разведки, если мы не исполним своего долга, все повторится снова не позже, чем через семь лет.

— Почему он считает, что его источники более надежны, чем наши? — спросил человек из ЦРУ.

— Его мать была арабка, и есть люди, которые считают, что он больше араб, чем еврей. Во всяком случае, его знают тысячи людей и, как ни странно, они доверяют ему и идут к нему за справедливостью. Арабы называют его «имам» — святой человек, мудрец, человек, который живет по законам чести. Он совершенно спокойно пересекает границы в одиночку.

— Он женат? — спросил Харрис.

— Дважды, — ответил генерал Эшнев. — В первый раз он был совсем молодым. Его первая жена умерла в пустыне, дав жизнь ребенку, который тоже умер, когда они старались прорваться сквозь британские кордоны в Палестину. Второй раз он женился, когда вышел в отставку. Его женой стала арабская девушка и, насколько я знаю, она по-прежнему с ним, и они живут в киббуце. Детей у них нет.

— Означает ли его визит сюда, что вы ожидаете каких-то неприятностей? — спросил полковник Уэйгрин.

Израильтянин пожал плечами.

— Мы, евреи, всегда ожидаем неприятностей. Особенно, когда случается то, чего мы не можем понять.

— Например? — спросил Харрис.

— Поэтому мы и собрались, — сказал Эшнев. — Давайте дождемся Бен Эзру. Он появился после двух месяцев полного молчания и попросил организовать эту встречу.

— И ему так легко удалось добиться своего? — с легким пренебрежением спросил Харрис.

— Не совсем. Первым делом ему пришлось убеждать Даяна, что у него есть кое-что сообщить. Затем Даян отправился к премьер-министру. И она уж дала разрешение на эту встречу.

— После того, как он проявил такую настойчивость, — сказал Харрис, — он мог бы быть более точен.

— Он старик, — извиняющимся тоном сказал Эшнев. — И он упрямо продолжает ездить на своей собственной машине, на старом «фольксвагене», который вечно ломается. Пользоваться нашими он не хочет. И я уверен, что не предупреди я охрану снаружи, его бы даже не пустили на стоянку.

Телефон перед ним звякнул. Он поднял трубку, выслушал сказанное и, кивнув, положил ее обратно.

— Генерал здесь, джентльмены.

Электроника бесшумно открыла дверь, и все головы повернулись навстречу входившему. Человек, стоявший на пороге, был высок, выше шести футов ростом, и одет в пропыленную бедуинскую накидку. Белые волосы и борода, выделявшиеся на его морщинистом, продубленном солнцем темном лице, делали его похожим скорее на араба, чем на еврея. Этому впечатлению противоречили лишь странные темно-синие глаза. Когда он подошел к генералу Эшневу, всем бросилась в глаза его легкая и твердая походка. Голос у него был хрипловат, словно изъеденный временем и песками пустыни.

— Лев, — сказал он, протягивая руку.

— Генерал, — ответил Лев Эшнев, вставая. — Джентльмены, разрешите представить вам генерала Бен Эзру.

Затем он представил каждого из присутствующих, начав знакомство по кругу против часовой стрелки.

Представляясь и называя свое имя, Бен Эзра смотрел в глаза каждого. Когда знакомство закончилось, все расселись.

Эшнев повернулся к старику.

— Вы просили о встрече, генерал.

— Благодарю вас. — Старик говорил по-английски без акцента. — Я думаю, все вы встревожены строительством, которое египтяне ведут вдоль Суэцкого канала и сирийцы на Голанских высотах. Также я предполагаю, что не меньшее беспокойство вам доставляет новое снаряжение, которое доставляется из России и Китая во все возрастающих количествах. Я считаю, что все вы понимаете, если его количество будет расти в той же пропорции, скоро будет достигнуто равновесие в вооружениях, в связи с чем возрастет потенциальная опасность нападения в самом ближайшем будущем.

— Это верно, — сказал Эшнев. — Нам это известно.

— Я уверен, что вам известно и об обильном поступлении истребителей и бомбардировщиков из Северной Кореи.

— Да, — сказал Эшнев. — Но также мы знаем, что Садат подвергается сильной критике со стороны умеренных за то, что он находится под влиянием русских.

Бен Эзра кивнул.

— Да, но все это не должно вселять в нас обманчивое чувство безопасности. В первый раз за все время они воссоздают действенную военную машину. А этим не занимаются, если не хотят пустить ее в ход.

— Согласен, — сказал Эшнев. — Но пройдет не менее полутора лет, прежде чем она будет готова.

— Нет, — сказал Бен Эзра. — Она уже готова. Они могут обрушиться на нас в любой момент.

— Тогда чего же они ждут? — В вежливой интонации Эшнева появилась нотка нетерпения. — Все, что вы сказали, нам уже известно.

Бен Эзра оставался невозмутим.

— В настоящее время мы не можем оценивать степень их решимости, основываясь всего лишь на базисе чисто военных данных. В их планах играют роль и другие факторы. Они внедряются в западный мир при помощи финансовых инвестиций. К тому же они устанавливают связи со странами — производителями нефти для создания экономического рычага, который может быть пущен в ход, чтобы лишить нас поддержки со стороны технологически развитых стран. Когда этот план будет полностью разработан, они ударят по нам — и не раньше.

— Обладаете ли вы какой-либо специфической информацией по этому вопросу? — спросил Эшнев.

— Нет. Все, что мне известно, я почерпнул во время моих странствий. По Синаю ходят слухи, что феддаины усилили нажим на умеренных. Они избрали себе цели в арабской среде, чтобы принудить к сотрудничеству богатых производителей нефти.

— Кого конкретно?

Старик покачал головой.

— Поэтому я и попросил о встрече. — Он посмотрел на американцев. — Мне кажется, что наши деловые и столь занятые друзья могут что-то знать о таком давлении.

Харрис посмотрел на своих спутников.

— Мы бы тоже хотели знать, — сказал он. — Но известно нам очень мало.

Бен Эзра невозмутимо смотрел на них.

— Вы из государственного департамента?

Харрис кивнул.

— Тогда понятно, — сказал Бен Эзра. Теперь он смотрел в упор на человека из ЦРУ. — А как насчет вас?

Смит неловко пожал плечами.

— Нас беспокоят их экономические планы.

— Да?

— Но мы не можем свести их воедино, — сказал Смит. — Похоже, что экономика находится под управлением одного-единственного человека, Бадра Аль Фея, представителя принца Фейяда. Но он действует совершенно самостоятельно, о нем известно, что он достаточно консервативен и выступает за восстановление отношений с Израилем. Не потому, что вы ему нравитесь, а потому, что в данном подходе он видит решение экономических проблем, которые пойдут на пользу всему Ближнему Востоку. Но точно мы в этом не уверены. Нам еще не удалось настолько глубоко проникнуть в его организацию.

Эшнев взглянул на него.

— Не удалось?

Американец покачал головой.

— Нет.

Улыбка Эшнева была полна триумфа.

— Тогда, может быть, мы окажемся вам полезны. У нас есть там свой человек.

За столом воцарилось молчание. Его нарушил Бен Эзра.

— Итак? — сказал он.

Эшнев был спокоен.

— Основной интерес Аль Фея в данный момент заключается в страстном желании создать фильм под названием «Посланник», основанный на жизни Мухаммеда. Нам также известно, что он отверг предложение «Аль-Икваха» произвести для них определенные закупки.

Бен Эзра бросил на него быстрый взгляд.

— Был ли тут замешан Али Ясфир?

Теперь настала очередь удивляться для Эшнева.

— Откуда вы это знаете?

— Я не знаю, — сказал старик. — Но Ясфир только что доставил в один из тренировочных лагерей «Аль-Икваха» в Ливане лицо, которое они считают самым важным новобранцем из всех, кто у них был. Дочь самого богатого человека в арабском мире. Есть ли у него дочь?

— Их у него две, — сказал Эшнев. — Одна замужем и живет в Бейруте рядом со своей матерью, прежней женой Аль Фея. Младшая — в школе в Швейцарии.

— Вы в этом уверены? — спросил Бен Эзра.

— У нас нет оснований сомневаться, — сказал Эшнев. — Но мы можем это легко проверить.

— Есть у него другие дети?

— Да. Два сына от настоящей жены, она американка. Старший сын, ему десять лет, принцем Фейядом объявлен наследником престола.

— Значит, если девочка в их руках, у них есть ключ к Аль Фею, — сказал Эзра.

— Возможно.

— Я посмотрю, что нам удастся выяснить на Синае, — сказал Бен Эзра. — А вы активизируйте свои источники.

— Мы это сделаем, — сказал Эшнев.

— Согласен, — сказал Смит.

— Но у нас по-прежнему остается нерешенным один самый важный вопрос, — сказал Эшнев. — Как вы думаете, когда они смогут напасть на нас?

Бен Эзра посмотрел на него.

— Сразу же после окончания рамадана, — холодно сказал он.

Эшнев не смог сдержать изумления.

— Но это же как раз после святых дней. Они этого не смогут сделать. Уважение к мусульманским законам по-прежнему остается важной частью их религии.

Бен Эзра встал.

— Не больше, чем у нас.

Эшнев посмотрел на него снизу вверх.

— Мы готовы встретить их, когда они явятся.

— Надеюсь, — сказал старик. — Но есть и лучший выход.

— Предупредительный удар? — спросил Эшнев и продолжал, не ожидая ответа. — Вы же знаете, что мы не можем пойти на это. Наши союзники не дадут своего согласия.

Бен Эзра перевел взгляд с него на американцев.

— Может быть, и дадут, если уяснят себе, что без нашей поддержки они потеряют все свои позиции на Ближнем Востоке. Шестой Флот не может пересечь пустыню и оккупировать нефтяные поля.

— Госдепартамент уверен, что в обозримом будущем со стороны арабов не ожидается никаких ударов, — твердо сказал Харрис.

Бен Эзра усмехнулся, оценивающе посмотрев на человека из ЦРУ.

— Это и ваше мнение?

Смит не ответил. Здесь он не мог делать какие-то официальные заявления.

Бен Эзра повернулся к американскому полковнику.

— Русские завершают установку ракет «земля — воздух» вдоль Суэцкого канала и на Голанских высотах. Я видел их своими собственными глазами. Согласны ли вы с тем, что время нападения исчисляют, исходя из возможности прорыва нашей обороны?

Уэйгрин кивнул.

— Думаю, так оно и есть.

Бен Эзра обвел взглядом стол.

— Значит, они в полной готовности. — Он сделал паузу. — И единственное, что им сейчас осталось, — это навести порядок в собственном доме.

— И как мы узнаем, когда это произойдет? — спросил Эшнев.

— Мы и не узнаем, — пожал плечами старик. — До той минуты, пока они не нападут. Хотя...

— Что хотя?

В глазах старика появилось задумчивое выражение. Казалось, он погрузился в какие-то свои воспоминания, но затем его глаза снова прояснились.

— Может быть, сказанное и прозвучит для вас достаточно странно, но я каким-то шестым чувством старого человека ощущаю, что ответ может быть найден у Аль Фея. Ветер, который дует над пустыней, ныне рождается не на Востоке — он дует у Запада. Ощущение собственных богатств заставляет проснуться арабских шейхов. И это будет означать конец русского влияния. Коммунизму нечего им сказать. И вопрос контроля над Ближним Востоком — только вопрос времени. И если они с толком распорядятся своими богатствами, скоро весь мир без единого выстрела упадет к их ногам.

Он обвел взглядом молчащий стол.

— Мне ужасно не хочется разочаровывать вас, джентльмены, но дело в том, что мы больше не представляем интереса для ислама, если не считать их оскорбленной гордости. Они могут одержать победу, совершенно не заботясь о том, чтобы сохранить лицо. И после окончания битвы придет пора больших потрясений.

Он повернулся к американцам.

— Нам понадобится ваша помощь. Сейчас. Позже вам будет нужна наша.

Харрис был вежлив и слегка пренебрежителен.

— Почему вы так думаете?

— Потому, что мы понимаем их лучше, чем кто-либо в мире, — сказал старик, повернув к нему свое угрюмое ястребиное лицо. — И потому, что вы, а не мы — их настоящая цель.

Снова наступило молчание. Наконец подал голос Эшнев.

— Будете ли вы продолжать снабжать нас информацией о том, что вам удастся узнать?

Старик кивнул.

— Конечно. Сочту за честь.

— Сделаю все, что смогу, — ответил Эшнев.

— Мне нужно полное досье на Аль Фея. О всей его жизни. О личной и о деловой. Я хочу знать о нем все.

Эшнев оглядел сидящих. Возражений не было. Он кивнул.

— Вы немедленно получите его.

— Доложите ли вы мое мнение премьер-министру? — спросил Бен Эзра.

— Да, я это сделаю.

— Заодно и поцелуйте ее от меня, — улыбаясь, сказал Бен Эзра. — Я думаю, она меня поймет.

Вокруг стола раздался легкий смешок. Зазвонил телефон, и Эшнев снял трубку. Послушав пару минут, он положил трубку.

— Еще одно похищение самолета, — сказал он. — Самолет Люфтганзы из Дюссельдорфа. Он на пути в Бейрут.

Бен Эзра сокрушенно покачал головой.

— Как грустно. И как глупо. — Он посмотрел на американцев. — Суть дела может быть выражена в нескольких строчках. И пока мы тут расстраиваемся из-за этих новостей, они у нас под носом, тихо, так, чтобы никто и не заметил — похитят весь мир.