Пиратский ром

Тем летом Юнна и Мари оставались на острове до сентября. Каждый раз, когда они готовы были перебраться в город, наступало ненастье, и им приходилось снова распаковывать вещи, а когда погода устанавливалась, они думали, почему бы не остаться еще ненадолго. А потом ветер начинал дуть с какой-нибудь другой стороны…

Каждую осень о старых фрёкен беспокоились и говорили, что они, наверное, здесь в последний раз…

Однажды вечером ветер подул с востока, а восточный ветер хуже всего, поскольку лодка была слишком тяжелой, чтоб вытащить ее на берег, и приходилось оставлять ее на сваях. Шхера напоминала по форме атолл с впадиной посредине, и когда море подступало с востока, через прибрежные горы низвергались целые водопады, стекая вниз по впадинам. С другой стороны, заливая водой остров, вторгались встречные волны, и в узкой полосе прибоя лодке «Виктория» приходилось изо всех сил бороться и биться среди натянутых тросов. Каждый год Юнна проверяла лини и добавляла новые звенья к якорной цепи. Если сила ветра превышала норму, ставились новые, резервные тросы. Фрёкен молча стояли на берегу, смотрели на пляшущую лодку и возвращались обратно в дом.

Тем поздним вечером случилось нечто необычное, к ним явился посетитель. Он просто вошел, не произнося ни слова, в комнату. Он был очень молод и худ, но вид имел довольно грозный.

— Закрой дверь. — сказала Юнна. — Куда ты поставил лодку?

Он сделал неопределенный жест рукой и опустился на пол, обхватив руками голову.

— Ты вытащил ее?

Он не ответил. Юнна и Мари, взяв карманные фонарики, спустились вниз, к берегу, чтобы посмотреть. Б воде лежала байдарка и билась о прибрежные камни. Старые фрёкен подняли ее повыше.

Когда они вернулись, их гость уже разложил свою мокрую одежду по всему полу и стоял, завернувшись в одеяло, у плиты.

— Так вот! — сказала Юнна. — Еще немного, и байдарка пошла бы ко дну. Ты что, ничуть не дорожишь своей лодкой?

— Извините! — сказал он. — Я, быть может, явился немного поздновато… Леннарт Огрен. Из Лувисы[1].

— Мари из Хельсингфорса! — представилась Мари. — Ты не слышал сводку погоды? — Она достала носки, куртку и брюки. — Леннарт, — сказала она, — ты можешь переодеться в прихожей.

Когда он закрыл дверь, Юнна сказала, что ей, мол, нечего снова с кем-то нянчиться, а Мари возразила:

— Ты о чем?! Я не хочу заболеть воспалением легких как раз тогда, когда, мы собираем вещи, вот и все!

Леннарт вошел в комнату и сел на кровать; он впервые посмотрел на своих хозяек долгим оценивающим взглядом. В конце концов он вежливо объяснил, что им отнюдь не стоит рассматривать его поведение как сплошное безрассудство, но их можно понять.

Мари развесила его мокрую одежду над очагом; на красной рубашке была надпись: «I couldn't care less»[2].

— Совершенно отчаянный!.. — сказала Юнна. — Чего ты, собственно говоря, добиваешься?..

Леннарт ответил:

— Я хочу умереть.

Он встал и начал быстро ходить взад-вперед по комнате, а некоторое время спустя произнес:

— Женщины!

— Что ты сказал? — спросила Юнна.

— Женщины! Что они, собственно говоря, хотят?

Вода вскипела, и Мари, наполнив его стакан, сказала, что он должен пить, пока не остыло.

— Точь-в-точь так, — воскликнул Леннарт, — как говорит моя мама! Что это? Пахнет как-то чудно.

— Это ром и вода, сахар, имбирь и масло. Это называется пиратский ром. Но масло не должно застыть, иначе на вид не будет так аппетитно.

Мари подложила дров в очаг и поставила вариться картошку.

— Еда! — сказал он. — Никакой еды мне не надо! Меньше всего еды…

— Хорошо, — согласилась Юнна, — мы уже поели.

— У меня болит спина. Наверное, что-то нервное.

— Ты слишком долго греб на байдарке. Мы уберем твое весло, чтобы его не сдуло ветром. А теперь сядь где-нибудь; комната становится совсем маленькой, если кто-то все время ходит взад-вперед.

— Извините! — сказал Леннарт, сев на кровать, и серьезно объяснил: — Ну, это… с женщинами… вам, возможно, не понять, что я имею в виду, вы прожили слишком долго и слишком спокойно, вы в этом не виноваты!

Мари спросила:

— Хочешь еще стаканчик?

— Можно, но лучше без масла. В общем, вы пытаетесь завладеть кем-то целиком и полностью, не оставляя ни капли свободы! Я понимаю, вы стараетесь сделать как лучше, особенно если у вас жизнь за плечами, но в любом случае вы не можете видеть вещи в истинном свете!

Юнна сказала:

— Единственное, что я могу видеть, это как ты отправляешься отсюда восвояси со своей байдаркой!.. Что ты себе думаешь?

— Думаю умереть! — злобно произнес Леннарт. — Ведь я уже говорил вам!

Мари спросила:

— Но почему?

Юнна заметила, что Леннарт может взять и умереть завтра, если уж ему так хочется.

— Ты жестокая! — заявил он.

— Разумеется! Ты видишь берег. В окне горит свет, тебе совсем плохо. Люди пускают тебя в дом, и они еще жестоки, а как же?..

К их ужасу, Леннарт заплакал — мучительно и захлебываясь слезами.

Юнна шепнула Мари:

— Помоги ему! Я сказала глупость!

Мари села рядом с ним на кровать и стала ждать.

В конце концов он произнес:

— Вы хотите завладеть человеком! Залюбить до смерти!

— Конечно, я понимаю, — ответила Мари.

— Ничего ты не понимаешь! Почему вы не можете быть просто милыми, я имею в виду — держаться немного на расстоянии, так, чтобы с вами захотелось встретиться?

— Не выпить ли нам по чашечке кофе? — спросила Юнна.

— Тихо, Юнна, мы беседуем! Не надо с нами нянчиться!

Мари повернулась к Леннарту и сказала:

— Ты прав. Это твоя мама! Ведь так?

Он вскочил и воскликнул:

— Не вмешивай сюда мою маму!

— Пожалуйста, — сказала Мари, — хорошо, хорошо! Я собираюсь пойти и лечь спать!

— Спи! — согласился Леннарт. — Ты думала о том, что люди третью часть своей жизни спят как ни в чем не бывало, попросту привыкают идти и ложиться спать… разве я не прав? Никакого любопытства, никакой фантазии! — Он положил руку на плечо Мари. — Погоди немного! — сказал он. — Я объясню одну вещь — человек… будто лодка, он отправляется куда-то туда, куда очень долго стремился и о чем тосковал. Быть может, это остров. Наконец он туда попадает. И именно тогда он стремится оттуда прочь — дальше, понимаешь… еще дальше! В неведомое!

— Вот еще! — сказала Юнна. — Хорошо, что ты не проехал дальше, ты мог причалить в Эстонии.

Ветер усилился и сорвал что-то за окном, сбросив к подножию горы, видимо, это была байдарка.

Пришлось выйти и посмотреть, что с погодой. При свете фонарика они увидели: их лодка «Виктория» лежала совсем низко.

— Она справится! — решила Юнна.

— Нет! — сказал Леннарт. — Восточный линь слишком туго затянут.

— Вовсе нет!

— Лодку надо оттащить по меньшей мере сантиметров на двадцать, так, чтобы море не разбило ее. Я попробую?

— Нет! Оттащить ее… теперь не получится, поверь мне, я точно знаю. Но если хочешь, можешь спуститься вниз и проверить ватерлинию. Возьми дождевик в прихожей!

— Узнаю эти слова! — воскликнул Леннарт. — Возьми дождевик, возьми теплые брюки, ты хорошо оделся? И не возвращайся домой слишком поздно!

— Да, мой друг! Я тоже помню…

Ночь стала черной как уголь, хоть глаз выколи. Они видели, как лучик света от карманного фонарика спустился вниз, к подножию горы, и неподвижно остановился.

Мари спросила:

— Что нам с ним делать? Чего он хочет?

— Он сам не знает. Но он в отчаянии.

Когда Леннарт вернулся, Мари уже легла спать. Он сказал Юнне:

— Я никогда не видел такого красивого и мужественного судна, ни одному человеку такого не выдержать.

— Ты прав! — ответила Юнна. — Но «Виктория» — из дерева, а не из пластмассы. Лодка построена тридцать лет тому назад и волны и ветер ей нипочем.

— Да, такую лодку и надо иметь!

— Почему бы нет? Последние настоящие судостроители как раз обитают в здешних краях. Я могу дать тебе адрес.

— Никаких адресов! — ответил Леннарт. — Тогда придется кому-то писать.

Мари заснула, пока краем уха прислушивалась к тихой беседе Юнны и Леннарта о лодках, их разговор был долгим и обстоятельным.

Утром ветер стих.

Его джинсы высохли, и в один прекрасный день он найдет адрес лодочного мастера у себя в заднем кармане.