Пирожок с человечиной

2 ОТ КРЕМЛЯ ПОДАЛЬШЕ

А где она, жизнь?

Соседи по дому, столетние сталинские герои, вспоминали Кремль. И в окнах кремлевские прясла и башни казались теперь Косте пережитком прошлого. Даже знаменитый подземный кремлевский город, частично расчищенный и при Сталине наращённый, не манил, хотя Костя причастился тайн, пройдя в июле под Манежем до Берсеневки. Правда, писали, что где-то между Угловой Арсенальной и Тайницкой башнями спрятана ивано-грозновская библиотека. Но Касаткин не верил. Книги собирает книголюб. Сердце у царя было известно где. Народ утешался байками об Иване грозном, но ученом. Сегодня в замуровках под кремлевскими стенами находили, одну костную труху.

Костин родной Дом на набережной был той же замуровкой с мертвечиной. Кто-то выпрыгнул из окна, кто-то сдавал квартиры и пропадал, бывшие вожди не жильцы, иностранцы и нувориши одномерны, как роботы. Жили рядом два типа неплохих, но верхний, друг детства Аркаша Блевицкий, спился и мечтал о бабе с деньгами, а новый сосед Леонид Иванович Иванов занимался компьютерным обеспечением и на выходные летал к сыну-школьнику в Итон.

А редакция домом Косте не была. Газетенка «Это Самое» после летних Костиных статей увеличила тираж втрое, взяла новых сотрудников и расширилась, арендовав еще одну бывшую коммуналку на той же площадке, сняв стену и сделав евроремонт. Мелкий еженедельник стал популярным таблоидом. Японский спонсор Канава по-европейски давал деньги и свободу.

Это бы и прекрасно. Костя считался маститым после летних статей о воровстве в Оружейке. Фамилия Касаткин овеялась ореолом кремлевских чудес. Но простота отношений с коллегами исчезла. Касаткин стал просто вывеской.

Костин друг, этосамовский моралист Борисоглебский сам был не рад, что выпестовал его. Ученик переплюнул учителя. Глеб по-прежнему вел рубрику «Вопросы и ответы». Он слал письма самому себе. Отвечал Борисоглебский остроумно, но получал гроши и завидовал касаткинской славе. Отношения Кости с Глебом дали трещину.

Фотограф Паша Паукер, немец с Урала, раньше был просто услужлив, теперь угодлив.

Редакционные девушки не понимали простых вещей, а главред Вазген Петросян принципиально держал дистанцию.

Даже когда этосамовцы с искренним интересом спрашивали Костю: «Ну, как дела в кремлевских высях?» – в воздухе все равно витал напряг.

Как всегда, спасала работа.

Наглядевшись летом на мертвецов, Касаткин жаждал людей. С сюжетами было трудно. О чем попало писать уже не хотелось, к тому же Костя стал знаменитостью. Нужно было найти свою тему.

Касаткина читали люди обыкновенные. Они действительно жили. Жили они в спальных районах. И Косте хотелось ко МКАД поближе и от Кремля подальше. Туда, где свежий дух.

Вообще-то, имелась проблема с бабушкой. Старухе требовался уход. После инсульта она ходила под себя. К тому же бабкиным плохим почкам вредили мясо, рыба, сыр, всё белковое. Но Тамара Барабанова, приживалка без места, за жилплощадь соглашалась стирать белье и готовить овощные рагу.

Костя пустил Тамару нянчить старуху и переехал к Кате в Митино. Подальше, так подальше.

Заодно хотелось уехать подальше от недавней домашней трагедии. Косте до сих пор снились три синих старушечьих трупа.

– Дурачок, – сказала редакторша Виктория Петровна. – От добра добра не ищут.

Но Касаткин искал. И доискался.