Пироскаф «Дед Мазай»

Как его переместили…

Когда Сушкин верхом на Донби усвистал к пристани, Юга пошёл навстречу Сусанне. Было интересно и слегка страшновато (хотя чего бояться в своём отечестве?). И они сошлись на брусчатом тротуаре на улице Поздних Незабудок.

— Мальчик!.. Ой, или девочка? Я не пойму. Такая причёска…

— Думаю, что мальчик, — учтиво разъяснил Юга. — До сих пор никто не сомневался. Вы очевидно, иностранка, если не знаете меня?..

— Я… да. Я ищу другого мальчика, верхом на двухголовом страусе… Мне даже показалось, что ты был вместе с ним. Это не так?

— Что вы, сударыня!.. А зачем он вам?

— Я должна его изъять и переместить!

— С ума сойти! А куда?

— Это отдельный вопрос. В какой-нибудь приют…

— А зачем?

— Чтобы обеспечить его права. У меня такая работа.

— Ду… ой простите, странная работа… А если мальчик не захочет, чтобы вы обеспечивали его права?

— Это не имеет значения. Мне, как представителю международного ведомства ИИ, лучше знать, какие права должны быть у детей.

— Судя по всему, вы правы, — согласился Юга. Надо было протянуть время, чтобы Донби и Сушкин замели следы.

— Сотрудники ИИ всегда правы, — заявила дама в блестящем платье. — Те, кто сомневаются в этом, рискуют получить обвинение в Икс-тремизме.

— Икс… в чем? — спросил Юга, почти как Сушкин.

— В Икс-тремизме. Такое вредное течение мыслей. Не вздумай им увлечься.

— Ни в коем случае! — заверил Юга.

— Умница… Так ты не видел мальчика на страусе?

— Трудно сказать, госпожа ИИ. В герцогстве много мальчиков. И страусы попадаются. В том числе и двухголовые. Есть какие-нибудь особые приметы?

— Что?.. Да, есть! У него в ухе золотистое колечко.

— А-а! Ну так бы и сказали. Он из ансамбля «Дед Мазай». Они здесь выступают с концертами… Но вам не удастся его переместить. На пароход вас не пустят, а на улице… знаете, как этот страус лягается! Сударыня, лучше откажитесь от ваших планов.

Сотрудница ИИ обмякла и запечалилась.

— Боюсь, что так и придётся сделать. Но не могу же я вернуться в Управление, не выполнив служебного задания!

— Сожалею, мадам, — светски сказал наследник Юга.

Сусанна Самойловна вдруг снова обрела решительность. Прошлась по мальчику строгим взглядом.

— Подожди-ка, голубчик… А почему у тебя такой растерзанный вид? Репьи в волосах, царапины, порванная кофта, дыры на чулках. Кто за тобой следит?

— Ну… чаще всего, никто, мадам.

— Совсем никто?

— Да… Можно сказать, я на самообслуживании…

— Какой ужас! У тебя нет мамы?

— Увы, сударыня… — Юге расхотелось дурачиться, но он продолжал.

— И… папы? — осторожно спросила инспекторша.

— Что вы! Папа есть. Но у него столько общегосударственных дел…

— Это недопустимо! Я должна тебя немедленно изъять и переместить!

— Ой!.. А это не больно?

— Ничуть!

— Ага! Это, наверно, как в медицинском кабинете. Сперва «ничуть, ничуть», а потом как всадят иглу…

— Ничего похожего! Совершенно безболезненная процедура… И ты получишь все права ребёнка.

— А на фи… ой, а зачем они мне? Я и так наследник престола…

— Не говори глупостей!

— Да правда же, мадам!

— Фантазёр… Но даже если это правда, она не имеет значения. Устав ИИ шире государственных законов, у него международный масштаб. Поэтому ты обязан слушаться. Идём.

— А куда?

— Сначала в отель, где я сняла номер. Необходимо оформить документы. А потом я позвоню в ведомство, чтобы там определили твоё новое место проживания.

— Ой-я…

— Следуй за мной. — И она зашагала, не оглядываясь. Видимо, была уверена, что мальчик не станет упрямиться.

И он… не стал.

Снова сделалось интересно. Было как в малышовом сне, где Юга попадал в плен к фрау Буббенбряк (ведьме из иностранных сказок), и она собиралась его съесть, но обходилась вежливо, предлагала помыться, постричься и перед процессом «съедения» посмотреть телевизор. И появлялось этакое «обмирательное» любопытство: может, и не съест, а приключение — вот оно…

А сейчас уж точно не съест! И в то же время ощущалась в этой «фрау» жутковато-забавная притягательность. Мало того! Юге было капельку жаль её: ведь намучилась тётенька, гоняясь за пироскафом!..

Дойти до отеля не успели. Грянул неожиданный ливень! Мадам ИИ по-девчоночьи взвизгнула и прыгнула к большущей афишной тумбе с круглым навесом. Спохватилась и втянула туда же Югу. Навес, однако, был неширокий, а струи косые, и они крепко доставали инспекторшу и наследника. Сусанна вытянула из ридикюля широченную прозрачную накидку. Закутала в неё себя и мальчишку. Он оказался прижатым к тугому платью с крупинками бисера. Они ощутимо кололи Югу через шёлк придворной кофточки, но все равно было уютно. Округлый бок Сусанны грел Югу, как истопленная с утра печка. И Юге даже захотелось, чтобы дождь не кончался подольше.

И он не кончался.

Раскатился гром. Сусанна вздрогнула. Спросила:

— Ты не боишься?

Юга не боялся нисколечко, но соврал:

— Немножко…

Сусанна прижала его покрепче — видимо, боялась сама. «Ага, это тебе не беззащитных детей перемещать», — хмыкнул про себя Юга. Но злорадства в такой мысли не было. Юга чувствовал себя, как под боком у бабушки из сказки «Снежная королева»…

Все-таки дождь утих. Сусанна затвердела опять.

— Идём, голубчик…

Отель был маленький, похожий на поставленные вплотную друг к дружке охотничьи домики. Внутри пахло мёдом Швейцар оказался незнакомым, и это была удача, а то во дворце вмиг узнали бы, где гуляет наследник…

В номере, обшитом еловым тёсом, были две просторные комнаты с фигурной мебелью и китайскими вазами. Сусанна Самойловна имела право на изрядные командировочные суммы, их ей и перечислили сюда, на гостиничный банкомат. Она заказала обед и пустила в ванной воду. Несмотря на защитный полиэтилен, ливень изрядно отхлестал Сусанну и Югу, особенно по ногам.

— Ступай под горячий душ, а одежду брось мне из дверей. Я отправлю её в стирально-сушильный автомат. И заодно в штопальный…

Пусть греется, а то ещё схватит простуду! Куда она с ним, кашляющим и мокроносым? «Госпожа Контробубова, вы же знаете, что на приёмный пункт следует доставлять лишь идеально здоровых детей!».

Юга не спорил. Полчаса танцевал под струями, потом предстал перед инспекторшей ИИ закутанным в простыню с эмблемой отеля «Добрый герцог».

— Теперь — я. Надо прогнать озноб. А ты пока посмотри телевизор… Дай, я отожму твои волосы…

Юга дал. А потом утонул в кресле и стал смотреть запись репортажа о высадке второй экспедиции на Венеру и заселении нового космического лагеря. Было интересно. Жаль, что в герцогстве нет космолётов. Ну, ладно, когда-нибудь появятся…

Возникла Сусанна — с тюрбаном из полотенца на мокрых волосах и в китайском халате. Потом принесли тёплую от утюга одежду и обед. Сусанна терпеливо ждала, когда Юга в соседней комнате примет прежний вид.

— Ну, вот, совсем другое дело… Хотя несколько экзотический наряд. Здесь такие обычаи?

— Ага… — И Юга подналёг на окрошку с ананасами. Ведь настоящего завтрака-то у них с Сушкиным не было, а футбол потребовал немало сил…

После обеда Югу потянуло в сон. Он опять устроился в кресле, задремал. Но полностью уснуть опасался: вдруг Сусанна примется перемещать его, а он не успеет дать деру? Но она раскладывала на столе какие-то шелестящие документы. Сняла маленькие продолговатые очки и надела большие, круглые.

Села у компьютера, на котором стоял горшочек с гортензиями. Юга оглянулся на неё из-за спинки кресла.

— Простите, пожалуйста, можно вас спросить?

— Да, голубчик, разумеется…

— Как мне к вам обращаться? «Мадам» как-то старомодно. Наверно, госпожа инспектор?

— М-м… это слишком официально. Можно Сусанна Самойловна…

— М-м… — в свою очередь поморщился Юга. — У нас так не принято…

— Ну, тогда… может быть, тётя Сузи?

— Хм… — сказал Юга. — Тётями обычно зовут родных тётей… тёть… а вы ведь…

— У тебя есть другие варианты?

Юга мог бы придумать кучу вариантов (и позабавиться при этом), но ему было лень…

— Тогда остановимся на этом, — решила Сусанна Самойловна.

— Ладно… Тётя Сузи, а вы, значит, меня уже изъяли?

— Безусловно!

— А когда будете перемещать?

— Это не так просто. Я сначала должна заполнить ряд отчётов и формуляров, составить твою анкету, провести психологические тесты…

— А это не больно?

Она не почуяла иронии.

— Почему ты все время это спрашиваешь? Тебя часто наказывают?

— Меня?! — взвинтился наследник престола. — Кто бы посмел!

— Тогда ответь мне на несколько вопросов. Или ты окончательно спишь?

— Ещё не окончательно, — Юга зевнул. — Давайте вопрос.

— Как тебя зовут? Имя и фамилия?

Юга забросил ноги на подлокотник кресла.

— Полностью?

— Разумеется!.. Кстати, ты ведёшь себя невоспитанно.

— Простите… Меня зовут Юхан Константин Анатолиус Колосовско-Забодайский, наследник-герцог Евро-Азиатский… Можно просто Юга…

— Мальчик, я серьёзно разговариваю!

— Я тоже. Титулами не шутят… — Юга снова зевнул.

— Отложим разговор. По-моему, ты ребячишься.

— Не-а… А может, ребячлюсь… ребячусь. У меня такой ребячливый возраст.

— Но у меня-то взрослый!..

— Да… И поэтому вы такая печальная?

— Печальная? Что за вздор!

— Вы сами не замечаете…

— Ну… может быть. Много проблем. Я огорчена несовершенством мира…

— Дети не хотят перемещаться, да?

— Они не понимают своей пользы… Ведь жить и расти в интернатах, в больших детских коллективах гораздо веселее и полезнее, чем у родителей. Те ничего не понимают в педагогике, а иногда бывает, что ведут антисоциальный образ жизни…

— Это как?

— Пьют, дерутся, скандалят, не обращают на детей внимания… Твой папа не дерётся?

— Редко… Только недавно дал пинка барону Густовербусу за то, что он не убрал со шляпы страусовые перья. Папа велел всем придворным снять их и заменить гирляндами из мелких воздушных шариков…

— Для чего же?

— Чтобы не обижать нашего гостя, у которого из таких перьев целый хвост. А барон…

— Голубчик! Да ты совершенно спишь и бормочешь во сне всякую небывальщину!.. Ну-ка… — Она была женщина сильная и решительная. Подхватила мальчишку и понесла в другую комнату (при этом сохраняла строгую вертикальность). Он обмяк и болтал ногами, роняя с них атласные туфли, изрядно побитые о футбольный мяч… Тётя Сузи опустила его на диванчик, поправила на подушке длинные, распушившиеся после мытья волосы. Хмыкнула, постояла, прислушиваясь к себе…

Перемещая множество детей в приюты, инспектор Контробубова имела дело в основном с бумагами и редко видела близко живых мальчиков. И уж тем более никогда не носила их на руках — удивительно лёгких, тёплых, беззащитно чмокающих губами. Странное было ощущение. Непонятно, досадливое или приятное. Разобраться она не успела. Это ощущение сменилось другим: знакомым и очень болезненным. Видимо, укладывая мальчика, тётя Сузи неловко повернулась и сместила один из нижних позвонков. Такое случалось и раньше. О-о-о!.. Теперь придётся маяться два-три дня, прежде чем боль отступит и даст возможность работать нормально…

Однако работать надо было и сейчас, хотя бы в меру сил. Это необходимо всегда, если ты на службе в международном ведомстве. Постанывая, Сусанна Самойловна уместилась на стуле перед компьютером.

Негодный мальчишка! Так и не дал возможности заполнить анкету! Ведь не будешь писать в ней ахинею, которую он продиктовал! Начальство решит, что госпожа Контробубова свихнулась от излишнего усердия на работе…

Но пока можно хотя бы составить отчёт о командировке. Сообщить, что Воробьёвский четвероклассник Фома Сушкин, которого она преследовала (нет, лучше «за которым следовала») в изъятии и перемещении не нуждается, поскольку условия его жизни на пароходе «Дед Мазай» удовлетворительны, а воспитатели соответствуют требуемым нормам. Зато в пути она, Контробубова С. С., обнаружила новый объект воздействия, обработкой которого и занята в данный момент. К сожалению, возникли непредвиденные трудности (о-о-о!), после преодоления которых объект и документы на него будут доставлены в приёмный пункт…

Затем она вызвала горничную.

— Голубушка, необходим концентрированный бальзам номер три от остеохондроза…

— Слушаю, сударыня. А во сколько прикажете подать ужин?

— В семь часов…

К семи она разбудила Югу. Он поднялся, поматывая головой. От тёти Сузи пахло азиатскими мазями.

— Фу… Это у вас такая косметика?

— Это лекарство (о-о-о…). От смещения позвонков…

— Хреновое дело, — понимающе отозвался Юга.

— Мальчик! Что ты говоришь!

— У нашего садовника дяди Рюкса такая же болезнь. Он лечится смесью тёртого хрена и турецкого табака… Если до завтра не станет легче, я сбегаю, принесу…

— Ты сбежишь совсем!

Юга укоризненно сказал:

— Тётя Сузи! Ну, подумайте. Я и так могу сбежать в любой момент. Если захочу…

— А ты… не хочешь?

— Пока нет.

— А почему?

— Не знаю…

— Потому что ты честный мальчик и считаешь долгом помогать международной службе ИИ…

— Возможно, — оч-чень серьёзно согласился Юга.

После ужина опять захотелось спать.

— Я лягу…

— Только умойся, почисти зубы, разденься и укладывайся, как нормальный ребёнок…

Юга послушно улёгся, как нормальный ребёнок Поспал часа три, проснулся, позвонил Сушкину (мол, все в порядке, не теряй меня). Теперь спать совсем не хотелось. А тётя Сузи, кажется, спала. Юга слышал, как она тихонько стонет и похрапывает. Он забрался с ногами на подоконник, обнял колени. Отель «Добрый герцог» обступали сосны, в их чёрных ветвях запутался полумесяц.

«Тоже одинокий…» — вдруг подумал Юга.

Улёгся в постель он лишь под утро.

И пришёл сон, который Юга видел не первый раз. Будто всюду прохладные сумерки и туман. Жёлтый месяц светит через него еле-еле. Чуть видна под ногами травянистая дорога, по обочинам светятся ромашки. Юга идёт по дороге, спокойный такой и чуть печальный. Знает, что скоро увидит ту, которую все равно не догонит. Это женщина. Вернее, размытая тень женщины. Юга никогда не видел её лица. Хотел бы увидеть, но как? Он чувствует, что иногда она оглядывается, словно зовёт за собой. Но он не может одолеть густой вязкий туман…

Юга не знал, что похожий сон видел этой ночью и Сушкин. Первый раз…

Погладить по плечу…

У женщин вроде госпожи Контробубовой сильная воля и крепкий характер. Поэтому утром Сусанна Самойловна преодолела отчаянные боли в спине и поднялась. Надо было выполнять служебный долг. Она утешила себя мыслью: «Хорошо, что хворь поймала меня здесь, а не в пути. Как бы я прыгала по берегам через бревна и шины с такой болью…» Однако слово «хорошо» было сейчас неуместно — казалось, что в позвонки вгрызаются беспощадные крысы, вроде той, что Сусанна видела в начале путешествия (она ведь не знала, что Изольда — безобидное существо).

Держась одной рукой за поясницу, другой она растолкала Югу.

— Ну чё-о… — хныкнул он.

— Не «чё», а пора вставать…

Юга сел в постели, помотал головой и глянул из-под волос.

— Тётя Сузи, как вы себя чувствуете?

— Честно говоря, хуже некуда… О-о-о… Но это не имеет значения. Дело прежде всего. Сейчас позавтракаешь и займёмся документами.

— Прежде всего займёмся вашим здоровьем, — решил Юга, натягивая свой придворный костюм. — Пойду к дяде Рюксу…

— Не выдумывай! Никуда я тебя не отпущу! (О-ой…)

— Почему?!

— А… вдруг ты не вернёшься?

— Сударыня, — сказал ей наследник Юга. — Герцоги Колосовско-Забодайские не бросают без помощи больных женщин…

И Юга умчался.

На пути ко дворцу и в парке он никого не встретил. А дядюшка Рюкс пристроился на топчане и постанывал. Явно не от хорошего самочувствия. Услыхав Югину просьбу, он застонал сильнее и поколотил себя костяшками по затылку.

— Мальчик мой, хрена не осталось ни хр… ни крошки. Вчера доели весь как есть, когда закусывали вишнёвую бражку. Приходил в гости сапожный мастер Макар Панчик, принёс жбанчик… Теперь, пока найду свежий хрен, пока сготовлю снадобье, пройдёт неделя, не меньше…

Юга мрачно пообещал:

— Когда стану герцогом, сразу введу сухой закон.

— Правильно! Правильно, голубчик!.. А ты вот что. Раз там у тебя сложный медицинский случай, обратись к доктору Брештуку. Он человек безотказный…

Правильно!

Юга обратился немедленно. И доктор откликнулся немедленно, узнал наследника по голосу:

— Юга! Что случилось, дитя моё? Нырнул на мелком месте? Занозил пятку?.. Или папа страдает от тяжести в желудке после обильного ужина?

— Доктор, не я и не папа!.. — Юга толково и коротко рассказал про Сусанну.

— Вы же видите, она не здешняя, помочь некому…

— Как это некому?! Разве старый доктор Отто Евгеньевич Брештук уже ушёл в отставку? Друг мой, ты знаешь меня десять лет, и я тебя столько же! Скажи, был ли случай, когда я отказывал в срочном лечении страждущим и немощным?.. Но ты не боишься, друг мой, что она тебя и вправду куда-нибудь переместит?

— Гы-ы… — сказал Юга. — Дядя Отто, она в «Герцоге», в пятом номере на втором этаже. Вы, если можете, идите прямо туда. А я на минутку забегу во дворец…

Во дворце Юга не застал ни Сушкина, ни капитана с Донби — они отправились на выступление. Был только Платоша. Он тут же договорился, что сделает с наследника несколько набросков для росписи комнаты. Один сейчас, остальные после.

— Давай, только скорее… И никому не говори, что видел меня, я нынче занят одним тайным делом. Прямо приключение…

«Минутка» таким образом растянулась почти на час. Когда Юга примчался в отель, старый доктор уже закончил курс лечения. Давал последние советы.

— Сударыня, я вправил ваши позвонки в строго нужные пазы и гнезда. Больше они у вас не защемят ни одного нерва. Опасайтесь только нервных стрессов. Лучше бы вы сменили профессию… Впрочем, не смею советовать… Не забудьте, сегодня у вас домашний режим…

Сусанна полулежала с просветлённым лицом:

— О, доктор, вы спасли мне жизнь… Сколько я вам должна?

— Мадам, в Колосовско-Забодайском герцогстве бесплатная медицина. Поблагодарите наследника, он очень вовремя пригласил меня… Юга, будь осторожен, когда гоняешь футбол за рынком, там битые кирпичи. А папе скажи, чтобы воздерживался от жирной пищи…

— Скажу, только это бесполезно…

Когда доктор ушёл, Сусанна Самойловна Контробубова глянула на мальчика иными глазами.

— Э… Юхан. То есть ваше высочество… Право же, я не думала, что вы на самом деле… Мне казалось, что это детские фантазии…

— Замнём, тётя Сузи, — великодушно сказал Юга. — Как вы себя чувствуете?

— Будто родилась заново. Небольшая боль ещё осталась, но доктор обещал, что к вечеру она пройдёт.

— Ну и хорошо. Я подежурю у вас. На всякий случай…

— Спасибо. Ты удивительный мальчик.

— Образцовый. Да?

— Не знаю. Я ведь никогда не видела образцовых мальчиков. Но мне почему-то не хочется, чтобы ты уходил так быстро…

«Мне тоже почему-то, — мелькнуло у Юги. — Странно даже…»

— А вы больше не захотите меня перемещать? — хихикнул он.

— Нет. Но… все же мне следует заполнить ряд документов. Я в командировке, и если какой-то ребёнок (хоть какой!) попал в сферу моего внимания, я для отчёта должна совершить профилактические действия.

— Какие? — спросил он опять, как Сушкин.

— Предупредительные…

— А это не больно?

Оба посмеялись.

— Хочу написать в отчёте, что провела с тобой воспитательные беседы…

— Ладно. Только можно я закажу мороженое?

— Разумеется…

Юга кинул ноги на подлокотник, достал мобильник.

— Вам какое?

— Какое хочешь… — По правде говоря, мороженое она не любила. — А пока скажи… Мне показалось, что несмотря на своё высокое положение, ты ведёшь… несколько бездомный образ жизни…

— Ну да! Все герцогство — мой дом. Где хочу, там живу, не прогонит никто… Все говорят, что рады…

— А как же папа?

— У папы куча государственных дел. Ему не до меня…

— Но разве так можно?

Юга пожал плечами. И тут принесли мороженое…

Дальше беседа приняла беспорядочный характер. Не воспитательный. Юга рассказывал про герцогство, про пиратов, про лицей, где учится осенью и зимой («Там весело, но… как-то скучно»).

— А вы где учились?

— На факультете мировых педагогических тенденций…

— Это про воспитание?

— В общем да…

— А говорите, что не видели образцовых мальчиков, — поддел Юга.

— Ни мальчиков ни девочек. Никаких. Педагоги высшего класса изучают проблемы воспитания по книгам…

— Вот занудство, наверно…

— Юга, что за глупости ты говоришь!.. Ох, простите, ваше высочество…

— Да пустяки! Только все равно занудство… Это если бы садовник выращивал груши и ни разу не попробовал на вкус…

После обеда Юга опять сбегал к Платоше, а больше снова никого не встретил. Телефон Сушкина не отвечал (наверно, опять разрядился). Ну и ладно…

— А завтра придёшь? — спросил живописец Римский-Корсаков.

— Только на полчасика. И никому не говори, что я тут появляюсь…

— Где ты обитаешь? Все нянчишься с Сусанной? — Платоша был в курсе Югиных дел.

— Ага…

— Не боишься, что она тебя по правде переместит?

— Уже… — посмеялся Юга.

— А куда?

— Ну… к себе в собеседники…

— Это не скучно?

— Даже наоборот… Интересно, когда поправляют подушку и подтыкают одеяло.

Платоша кивнул. Он был понятливый…

А одеяло тётя Сузи подтыкала под Югу, когда он примчался в отель дождливым вечером, под грозой. Решил было погулять вечером в одиночку и промок.

— Несносный ребёнок! Выпей горячий бульон и в постель!

— Ладно… — Слушаться было почему-то интересно. Тётя Сузи вытерла ему голову, заправила под него атласные стёганые кромки…

— Совершенно неуправляемое создание…

— Не, я управляемое… только со сбоями в рулевой системе.

— Ваше высочество, вы болтун… — она села на край постели. — Спи сейчас же…

— Ладно…

Однако спать он не стал. Через полчаса возник на пороге её комнаты, в свете лампы. За окнами опять собралась гроза, сильно гремело. Юга стоял съёженный, щуплый, взлохмаченный. В перекошенных зелёных трусах с герцогским гербом на боку, с белыми от нехватки загара ногами, с распущенными волосами. И с непонятным лицом.

— Можно, я побуду у вас?

— Ну… побудь… — Она поплотнее натянула покрывало. — А! Ты, наверно, боишься спать один во время грозы?

— Нет… То есть немножко, — соврал Юга, который не боялся спать один никогда и нигде. Даже в подвалах старых винных складов, когда охотился там за привидениями и устал… — Можно, я прилягу у вас тут с краешку?

Он подошёл, и за ним, как мантия, тянулась шёлковая простыня. Юга закутался в неё. Коснулся коленями обширной кровати. Лёг на кромку.

— Но… это, наверно, не принято… Мальчик в одной постели с незнакомой дамой.

— Ну, не с такой уж незнакомой… А кровать — как стадион. Можно положить между нами ещё герцога и адмирала Дудку… Я только спросить хочу…

— Что именно… ваше высочество?

— Тётя Сузи, у вас есть свои дети?

— Что за чушь! Я занята проблемами педагогики в межгосударственных масштабах. Мне совсем некогда возиться с отдельными девчонками и мальчишками…

— Но ведь возитесь… со мной…

— Это случайность. Нетривиальная ситуация…

— Какая?

— Нестандартная…

— Тогда знаете что? Расскажите мне сказку.

— Что-о? — сказала она тем же тоном, как и «что за чушь».

— Я читал в разных книжках, что иногда женщины рассказывают детям сказки, перед сном. Ну, тётушки, бабушки, няни… А мне никогда…

— Но, Юга… Этот обычай устарел. Сейчас в интернатах и приютах введён специальный сказочный телечас для всех.

— А тем, кто живёт дома?

— Это одна из причин, по которой детей изымают и перемещают…

— Дурь какая!

— Не груби, — нерешительно сказала тётя Сузи… — Послушай, а разве у тебя никогда не было няни? Я слышала, что наследникам они полагаются обязательно…

— Да были! Целая куча! Только все тупые какие-то, ни одной сказки не знали. Я их уволил, давно ещё… Дядя Рюкс иногда сказки рассказывает, но вы же понимаете, у него… свой репертуар…

— Какой ужас!

— Да никакого ужаса. Просто хочется иногда чего-нибудь такого… «как в сказке»…

— М-м… боюсь, что я не готова. Едва ли вспомню что-то подходящее…

— Жалко… А тогда знаете что?! Давайте я вам расскажу сказку! Или лучше анекдот. Иротический…

— Что-что?

— То есть аэро-тический… Полетели один француз и его дама на воздушном шаре, над Парижем. У дамы сдуло шляпку. Француз хотел поймать её, перегнулся через край корзины и полетел вниз. Но зацепился панталонами. Панталоны были тесные, и…

— Юга, мальчик мой! Не надо таких анекдотов! Я… ужасно боюсь высоты!

— Жалко. А я ничуть не боюсь. У меня был самодельный дельтаплан и… ну ладно, не буду… А вы как станете добираться домой? Разве не рейсовым вертолётом?

— Что ты! Меня в них укачивает…

И тогда Юга осторожно спросил:

— А вы когда собираетесь уезжать?

— Думаю, что очень скоро.

— Жалко…

— Что жалко? Я… не понимаю..

Юга отвернулся и стал смотреть в окно, как там беснуется непогода. А гроза вдруг притихла. Юга сказал:

— Я и сам не понимаю. Говорят, что иногда, если люди разъезжаются, они скучают… Я не знаю, я никогда не скучал…

— Признаться, я тоже… Не знаю, как это…

— Наверно, это, если жаль того, кто уехал…

— А… почему его жаль?

— В том-то и дело, что ни почему… Просто хочется подойти и погладить по плечу…

— Да? Странно…

Полежали на разных краях. Помолчали.

Потом:

— Юга…

Он обернулся. Тётя Сузи, укрытая до подбородка, лежала на спине и смотрела в потолок.

— Что…

— А ты… если не трудно… не мог бы погладить меня по плечу?

Он завозился, пополз вместе с простыней, дотянулся до её плеча. Провёл пальцами по узорчатому покрывалу.

— Спасибо, мальчик… А теперь иди к себе, спи…

Но он не пошёл, потому что вдруг намокли глаза. А через минуту заснул, уткнувшись носом в простыню…

Утром тётя Сузи сказала, что ей необходимо увидеться с герцогом.

— Иначе возникает нелепая ситуация. Я занималась воспитанием наследника и не встретилась с его отцом. Меня… могут просто арестовать. За нарушение полномочий.

— Я не дам…

— И все-таки… Ты можешь проводить меня к папе?

— Раз чихнуть, — изящно ответил наследник престола. — Если только дозвонюсь. Это не всегда удаётся.

К счастью, на этот раз удалось.

— Папа, привет!

— Где тебя носит нечистый дух?! Неделю нет во дворце!

— Папа, у нас гостья! Инспектор международного ИИ госпожа Контробубова…

— С какой стати?! Я не велел пускать иишных деятелей через границу!

— Папа, но это особый случай! Она хочет поговорить про меня!

— Ещё не легче! Что ты опять натворил? Не хватало скандала с ООН!

— Папа, ничего не натворил! Ей для научного отчёта!

— Не было печали…

Но все же согласился. Принял в своём кабинете госпожу инспекторшу сухо, но учтиво.

— Чем могу быть полезен, мадам?.. Пожалуйста, присядьте…

Она села и тут же обезоружила папу-герцога:

— Ваше высочество, у вас изумительный мальчик!

— Кто? Юхан? По-моему, разгильдяй и лоботряс!

— Это внешнее впечатление. А на самом деле умница и добрейшая душа… Он помог мне избавиться от болезни. А после мы несколько дней провели в беседах…

— А, так вот где он болтался!

— Но ваше высочество! Он крайне помог мне в работе…

— Значит, вы педагог?

— О да. Международного уровня…

— И этот… молодой человек вёл себя с вами по-рыцарски?

— Исключительно…

— И… всегда слушался?

— Конечно же, ваше высочество!

— Я сейчас упаду со стула… Юхан, ступай отсюда, иди к Платону. А у нас будет взрослый разговор…

Юга минут двадцать позировал Платоше, который делал набросок за наброском для росписи потолка. Потом снова скользнул к отцовскому кабинету. Подслушивать — не рыцарское дело, но… если речь идёт о тебе и если очень хочется узнать, о чем там речь…

Он услышал конец разговора:

— Сударыня, посудите, на кой шут вам эта зависимость от ООН (кстати, весьма несерьёзной организации). И тем более, от этого сомнительного ведомства ИИ. Что за работа — изымать детишек от семей и толкать в казармы? У меня в государстве нет никаких приютов, а если, не дай Бог, объявится бездомный ребёнок, его нарасхват тащат в разные семьи… Единственный беспризорник — это наследник престола, но он заявляет, что все герцогство — его родной дом…

— Увы, ваше высочество, не везде столь отрадная обстановка…

— Сударыня, подумайте о моем предложении. Должность придворной воспитательницы не менее престижна, чем звание дамы-клерка в вашей конторе. И ставка будет, уверяю вас, гораздо выше…

— Ваше высочество очень добры… Но время идёт быстро. Наследник через несколько лет станет юношей, которому не нужны гувернантки. И что тогда делать мне?

— О! Я назначу вас заведовать департаментом семейного воспитания! У вас природный талант!

— Здесь есть такой департамент?

— Я его создам… Юхан, не сопи под дверью!.. Вот вам «изумительный мальчик», сударыня…

Все по сценарию

В герцогстве жилось хорошо. Бестолково, но весело. Однако Сушкин понимал: когда-то это кончится. И будет ли лучше, чем сейчас? Он опасался, что не будет. И однажды спросил дядю Поля: «А что дальше-то?»

— Ну а что дальше… Конкретный маршрут был проложен до Зелёной Лошади. Дальше наш Бэн обещал определиться на месте. Или сам, или с нашей помощью. Мол, поплывём от острова к острову, там немало занимательных мест. Можно будет даже сунуться в залив, если не станет штормить…

— А когда?

— Когда вздумаешь… Но вообще-то мне хотелось бы дождаться здесь одних знакомых… Они собирались заглянуть на Лошадь…

— К герцогу?

— Да не нужен им герцог! Им нужен я…

— Зачем? Секрет?

— Не секрет, но… скучные деловые отношения…

— Какие?

— Том, лето ведь не бесконечное, придёт осень. И надо будет решать житейские вопросы. Тебе-то что? Засядешь в своих «Фонариках», а мне придётся думать о зарплате, об аренде причала, о ремонте «Мазая». Похоже, что он рассыпается на ходу…

— Он совсем крепкий!

— Это на первый взгляд…

— А эти люди, они что? Дадут денег?

— Даром не дадут. Но обещают выгодный контракт…

«Какой контракт?» — собрался спросить Сушкин. Однако дядя Поль спросил раньше:

— Тебе разве здесь плохо? Вон и дружок появился…

— Не дружок, а друг… Дядя Поль! Давай возьмём Югу в плавание!

— Как скажешь… А Сусанна отпустит его?

— Отпустит! Он ей командует, как хочет!.. А можно взять и Сусанну, места много…

— Вот подарочек!

— Но ты ведь сам её когда-то жалел!.. А она теперь стала совсем не такая! С неё облетела «иишная шелуха»…

Сусанна Самойловна и правда изменилась. Будто сделалась моложе. Ходила в широкой оранжевой юбке, в цыганской кофте и широкой, как у тропических путешественников, панаме. Разговаривала совсем не «по-воспитательному»:

— Юга! Опять как трубочист! Марш умываться и завтракать, или я устрою тебе головомойку, чудовище!

Юга хохотал.

Он тоже теперь выглядел иначе. Закинул подальше свой придворный наряд и одевался вроде как Сушкин, только водолазка была не белая, а салатного цвета. И вместо якорька — вышитый золотой муравей ростом с мизинец.

Он и волосы подстриг. Стали не до плеч, а чуть пониже ушей. Такой Юга нравился Сушкину ещё больше.

— Это Сусанна тебя так… пре-об-ра-зо-вала?

— Вовсе нет, я сам! Отец больше не сомневается, что я настоящий сын, потому зачем все время напоминать своим видом, что наследник! Так легче дышится…

Он потанцевал на парковой дорожке новыми полукедами фирмы «Australia». Его не привыкшие к солнцу ноги теперь порозовели от свежего загара и слегка шелушились.

— А вот этого зверя я особенно люблю, — признался Юга и погладил пальцем золотого муравья на водолазке.

— Пойдём, я тебе что-то расскажу…

Они пошли через щекочущую траву, сели под единственным в парке бананом (оба хихикнули, вспомнив песню). Сушкин рассказал историю про золотой муравейник.

— Понимаешь, дядя Поль иногда любит присочинить, но здесь, по-моему, не врёт…

— По-моему, не случайное совпадение… — умудрённо сказал Юга.

— Их много таких, не случайных… — сказал Сушкин.

— А какие ещё?

— Ну, например… в конце мая, перед тем, как выиграть пироскаф, увидел во сне, будто я и длинноволосый мальчик… вроде тебя, Юга… едем вдвоём на одном велосипеде. И его волосы мне щекочут лицо. А кругом туман, и месяц еле светит сквозь него… Я тогда этот сон сразу же забыл, а недавно вдруг вспомнил… Непонятно, почему… то есть понятно…

— Том, а какое здесь совпадение?

— Про туман. Иногда снится, что идёшь, а впереди тебя женщина. Вернее, тень её. И хочет позвать…

— А ты не можешь догнать, да?

— Значит, и у тебя так бывает?

— И месяц, еле видный над лесом… Я иногда думаю…

— Юга, что?

— Есть одна книжка, «Легенды Дикой пустоши». Не читал?

— Нет…

— Про старину. Там люди воевали, а потом заключили мир. И построили храм. Называется «Церковь Матери Всех Живущих»… Говорят, если кто-то не помнит свою… маму… он может побывать там и увидит её.

Помолчали.

— Сказка, да? — сказал Сушкин.

— Не знаю… Наверно, это выдуманная страна…

— Бывает, что сперва кажется, будто выдуманная, а потом — раз… Вот как ваше герцогство…

Юга посмеялся:

— Да у нас-то какая сказка! Отец опять судится с местным горпромхозом…

— А все-таки… Юга, вдруг та, которая во сне — это о н а?

Юга промолчал. Если что-то скажешь, может разрушиться надежда…

Сушкин спросил:

— А твой велик, с моторчиком, он всё ещё у Маркушки?

— Всё ещё… Ты хотел покататься?

— Просто вспомнил Маркушку. Как он горевал, когда проиграли…

— Теперь уж не горюет… — Юга поцарапал новым башмаком траву и вдруг сказал, как тогда, в комнате с рисунками:

— Том, а зачем тебе уезжать?

Мысли сразу завертелись, как шестерёнки в часах с лопнувшей пружиной. Что сказать, как объяснить?.. А правда — зачем?

И совсем не вовремя застрекотал в кармашке у пояса телефон.

— Сушкин, это ты?!

— Это… я. А ты кто?

Голос был ребячий, незнакомый. Может, кто-то из детдомовских ребят вспомнил о нем?

— Я Катя Елькина! Помнишь, мы с тобой вместе пели в Калачах?

Зелёный мир закувыркался и засверкал.

— Ка-тя-а! Ты где?!

Юга смотрел чуть ревниво, но понимающе. Он мигом все сообразил.

— Я здесь, в Герцограде, у бабушки. Я буду здесь жить всегда…

— Катя, беги во дворец!.. Юга, можно?.. Катя, беги!

— Том, я стесняюсь! Там же дворец!

— Ну и что!

— Лучше ты приходи ко мне! Улица Новых Сапожников, два. Дом с кирпичным крылечком…

Звук был громкий, Юга слышал весь разговор. Он сказал:

— Том, беги…

Вечером они дали концерт на открытой эстраде в парке Герцограда…

Все было, как в Калачах, только лучше — звонче, веселее, многолюднее. Юга и Сусанна сидели и аплодировали в первом ряду. Разбухший месяц чуть не свалился сквозь ветки, стараясь разглядеть певцов на эстраде…

Песня «Кораблик» была в программе последней. Сушкин замер, а потом, как первый раз, рванулся на сцену, к девочке. И песня опять рванулась из него…

Да, трубач играл. Далеко, за краем пространства. А голос Дороги звучал внутри, вместе с песней. Казалось бы, что теперь? Друзья рядом, девочка вот она, однако, в песне было по-другому, и потому не исчезало беспокойство. Ну и пусть! Даже в беспокойстве была радость. Потому что, если пути не окончены, это ведь хорошо!..

Зрители топали и просили спеть ещё раз. Но Катя и Сушкин отказались Это не такая песня, которую исполняют на бис. Не «Девушка с острова Пасхи» и не «Венсеремос». Зрителей утешил Донби — своими африканскими танцами. А Сушкин и Катя сбежали гулять по Герцограду. Они и днем немало гуляли, но теперь захотели ещё. Юга немного проводил их, а потом сказал:

— Мне пора домой. У меня же теперь стр-рогая гувернантка. И р-режим.

Они сделали вид, что поверили деликатному Юге. И взялись за руки — как на сцене.

Синели сумерки, горели фонарики, выводили трели ночные кузнечики. Гладила ноги мягкая трава «махалка» с пахучей пыльцой. Перекликались в кустах ребята — играли в «рыжики-ёжики». Здесь не было ни злодеев, ни жуликов, ни всяких вредных типов. Гуляй без боязни хоть всю ночь. Разве что дома поворчат: «Вот бродяги…»

Сушкин говорил про плавание, пересказывал истории капитана. Катя смеялась и охала. А иногда говорила про себя. Про то, что теперь всегда будет у бабушки, потому что мама все время ездит, работа у неё такая, а папа… ну, ты же знаешь, Том, какие нынче папы. Том знал — из рассказов детдомовских пацанов… — Том, я… можно, я потрогаю твоё колечко? Днем я стеснялась, а теперь не боюсь…

— Потрогай, конечно… А что в нем такого?

— Не знаю. Просто оно твоё…

В ответ он легонько подёргал её кудряшки. От них пахло «махалкой». Сушкин понял, что теперь окончательно не хочет уезжать. В памяти у него всплыло тёплое слово: «Сестрёнка». Никогда в жизни Сушкин ни про кого так не думал (да и про кого бы он мог?). А сейчас это слово как бы отпечаталось внутри грудной клетки…

Это был целый час полного счастья. Потом счастье кончилось. Почти сразу.

Катя сказала:

— Наша песня сегодня получилась лучше чем в тот раз, да?

— Не знаю… Наверно… Может, потому, что нынче я все уже знал и не боялся…

— А в первый раз боялся?! — удивилась она.

— Нет, но это было… словно пружина сорвалась. Меня будто рвануло. Я до той минуты и песню не помнил и не знал, что прыгну к тебе…

— Том! Разве это было не по сценарию?

— По какому сценарию?

— Ну… по этому… про старое дерево…

— Какое дерево?

Можно было удивиться, но пугаться-то отчего? Но Сушкин испугался. Почуял что-то. Даже колечко по-зимнему захолодело в ухе. Он сказал снова:

— Какое дерево?

— Том, ты… разве не знаешь?

— Про что… Кать?

— Что тебя снимают в кино? — Сказала и, кажется, спохватилась. — Ой…

В траве торчала каменная скамейка. Сушкин сел, как подрубленный. Пористый камень был очень тёплый. Сушкин взял Катю за руку.

— Ну-ка, сядь. Расскажи…

Вот что он узнал.

С самого начала рейс «Деда Мазая» был запланирован какой-то киностудией. Она должна была снимать фильм-сказку, а для главной роли подобрали мальчика. Его, Сушкина. И скрытыми камерами снимали его и других актёров каждый день, каждый час. Чтобы потом выбрать самые удачные куски и склеить из них связное кино. Катя сказала «в соответствии с сюжетом».

Сушкин спросил:

— А как это «скрытыми камерами»? Из засады, что ли?

— Маленькими, автоматическими. Ты ведь, наверно, замечал, что рядом все время жужжат шмели. Все думают, что настоящие, а это — аппаратура. Управляется издалека… Том, я не знала, что ты не знал. Мне казалось, что все про это говорят…

— Никогда не слыхал…

— Том, а может… ну и пусть? Не переживай. Чем тебе плохо-то? Или… обидно, да?

Он посидел, потрепал себе заросший затылок. Мотнул головой.

— Ладно, «венсеремос». Не привыкать. У нас в детдоме этих камер натыкано в каждую щель… Видимо, везде такая жизнь…

— Том… ты на меня не злишься?

— Да на тебя-то за что?

— Я ведь тоже в этом фильме. Только в крошечной роли…

— Ты же не обманывала меня…

— Я не знала…

Сушкин взял её ладони, сложил. Коснулся щекой. Они были горячие.

— Кать, ты ни при чем. Наоборот… хорошо, что ты нашлась…

Подошла косматая, как овчинная шапка, собачонка. Мокрым носом ткнулась в ногу Кате, потом Сушкину.

— Ой, это Мочалка. Бабушкина собака. Бабушка, наверно, прислала её за мной…

— Давай, я тебя провожу…

Донби перебрался жить во дворец. Сказал, что там более подходящий климат для зародыша в яйце. Ему выделили длинную комнату позади дворцовой кухни. Донби поставил там на круглый стол широкий кувшин, положил на его горловину яйцо и согревал его двумя головами. Бывало, что и засыпал так, раскинув на полу ноги.

Сушкин иногда ночевал у Донби — чтобы поболтать с Доном и Бамбало перед сном. Те знали немало анекдотов и небылиц. Пришёл он сюда и сейчас. Но не для пустой болтовни. Хотел выяснить побольше, прежде чем объясняться с вероломным капитаном Поддувало.

Он сказал с порога:

— Донби, ты знал, что снимается кино?

— А? — страус поднял от яйца об головы. Растопырил ресницы. Они были длинные, пушистые и… наивные такие.

— Я говорю: вы, Дон и Бамбало, знали что идёт съёмка фильма?

— Р-л-разумеется, знали…

— А ты разве не знал? — удивился Бамбало.

Да, они все-таки жили в каком-то своём мире. В мечтах о далёкой Африке и о наследнике-страусёнке.

Надо было дождаться утра. И тогда уж…

Сушкин лёг в углу на мешковину с застрявшими в ней пёрышками. Сунул под голову мешок с крупой. Набросил на себя чей-то старый пиджак… Была и нормальная постель, но Сушкин решил спать вот так. Раз он такой всеми обманутый, брошенный и несчастный… В нем сидела едкая и щиплющая жалость. К себе, к пироскафу, к приключениям, которые оказались ненастоящими. Больше всего — к себе. Которому врали каждый день. Играли с ним, как с бездомным котёнком…

Он готовил для капитана беспощадную речь про измену. Даже вспомнил такое книжное слово — «вероломство»… А Юге он не станет говорить обидных слов: не повернётся язык. Но все же придётся сказать: «Эх, ты. А говорил, что друг…».

Здесь намокли глаза, но в этот момент послышались шаги (знакомые такие шаги!), и ресницы вмиг высохли. Сушкин замер под пиджаком.

Капитан Поль остановился над Сушкиным.

— То-ом! Ты почему такой… беспризорный?

Тогда он пружинисто встал. Расставил ноги, прижал локти, глянул в лицо Поликарпу Поддувало, чтобы сказать в с ё! Вобрал воздух… сел на корточки, привалился плечом к стене и заплакал навзрыд.

О предательстве

Капитан согнулся, взял Сушкина большими ладонями. Тот перестал громко плакать, но не стал сговорчивым, не обмяк, а, наоборот, затвердел. Стал, будто вырезанный из одной кости. Дядя Поль его таким и унёс в комнату, где Том жил во дворце. Положил скрюченного на атласную постель, к стене лицом. Включил свет. Сушкин замер.

Капитан постоял над ним и сказал:

— Я понял. Ты догадался о киносъёмках.

Сушкин рывком сел. Слезы слетели с ресниц, как дробины. Каплями украсили старый капитанский свитер, от которого пахло табаком.

— Плевать мне на кино! Я узнал о предательстве!

— Я понимаю, — кивнул дядя Поль. — Ты думаешь, будто тебя заманили, обманули, продали…

— А разве не так?!

— Наверно, ты имеешь право это думать…

— Ещё бы!

— Том! Но все хотели, как лучше…

Том беспощадно сказал:

— Когда врут, обязательно говорят: «Хотели, как лучше»…

— Думали всё объяснить позже. Чтобы сделать тебе сюрприз…

— Врать-то — не якорем в носу ковырять.

— Том, вот в чем дело. Когда студия зацепилась идеей за тебя и за пароход, режиссёры сказали: пусть мальчик ничего не знает. Он будет вести себя раскованно, как в настоящей жизни. А потом уж объясним ему и доснимем оставшиеся сцены…

— Ага! Разбежался я сниматься в их оставшихся сценах!

— Ну… это дело твоё. Я их предупреждал, что ты можешь отказаться и тогда я не буду виноват. Они берут риск на себя. Это указано в контракте…

— В каком ещё контракте?!

— В договоре, который я подписал со студией…

— Вместо меня, да?!

— Ты же несовершеннолетний, а я вроде как ответственное за тебя лицо… Надеялся: вот выйдет фильм, станет Том Сушкин кинозвездой, всем от этого будет радость…

— Да какая радость?! Сплошное вранье! Вы ведь не меня обманули, а всё… всё, что было. Я думал — настоящее путешествие, настоящие приключения, настоящий пироскаф. Он и сам так думал, потому что живой! А вы из него тоже сделали киношный мультик! Мне теперь и бескозырку надеть будет стыдно!..

— Том, да почему? Ты послушай…

— Не буду я слушать!.. — Он всхлипнул опять.

Протиснулся в дверь Донби, повертел головами.

— Поликар-л-п, а в чем пр-л-ро-м-блема? Р-л-разве Тому не сказали пр-ло кино?

— Сами не видите, что ли?! — взревел дядя Поль.

— Поликарп, ты идиот, — мягко сообщил Бамбало.

— Я?! Идиот?! Да! Всегда во всем виноват Поликарп! Хочешь сделать лучше, а говорят — идиот! А где были вы? Со своими двумя умными головами?!

— Нам в них и не пр-л-иходило…

— Ну да! Ваши головы или в кадке с песком, или в грёзах о саванне! Или в мечтах о птенце из краденого яйца! Такой же будет балбес!

— Поль, ты не трогай птенца, — незнакомым голосом попросил Бамбало.

Капитан встряхнулся:

— Ребята… я это… давайте спать. Ничего мы сейчас не решим. Надо на свежую голову… Том, ты ужинал?

— О, Господи… — сказал Сушкин.

Конечно, Сушкин уснул не сразу. Долго ещё всхлипывал и ворочался. Потом положил ухо с колечком на ладонь, успел подумать ещё, как одиноко сейчас «Деду Мазаю», и провалился в серое ничто…

Проснулся рано. За окном орал дворцовый петух Фемистокл. Светило солнце. Ну, будто ничего не случилось!

Сушкин потёр ладонями лицо и вышел на дворцовую галерею. Там стояли чугунные пушки старинного вида (просто так, для красоты). На крайней пушке сидел Юга. Он сразу встал.

Шагнул навстречу.

Неспокойное было у наследника Юги лицо. С припухшими глазами — будто он не спал.

— Том… что-то плохое случилось, да?

— С чего ты взял? — набычился Сушкин.

— Я чувствую… Я всю ночь это чувствовал.

Сушкин молчал. Надо было огрызнуться и в то же время тянуло к Юге, будто по-прежнему друзья…

Юга осторожно сказал:

— Том, ты плакал?

— Ещё бы!

— Почему?

— А ты не знаешь?

— Нет!

— Не знаешь про кино, в которое меня засунули, как… в мышеловку?

— Том… какое кино?

Правда не понимает или притворяется?

— Будто совсем-совсем не знаешь ничего? Ни про сценарий, ни про тайные камеры!

Юга встал очень прямо. Пригладил на груди водолазку с золотым муравьём. Левую ладонь прижал к бедру, два пальца правой наискосок приложил ко лбу. Сушкин знал: это рыцарский жест — когда человек даёт самое честное слово. Он даже сам невольно встал прямее.

— Том, я клянусь… Я не знаю совершенно ничего.

Как же стало хорошо!..

До этой минуты в жизни было только плохое. (Нет, не только, была ещё Катя, сестрёнка, но в ней Сушкин ощущал лишь хрупкость и беззащитность. Чем она поможет?) А сейчас Юга — вот он… Как могла появиться мысль, будто он хитрит?!

Сушкин всегда стыдился просить прощенья. Но сейчас, не отводя глаз, он сказал:

— Юга, ты меня извини… Я такой дурак…

Юга взял его за плечи, надавил. Они рядом сели на пушку. Холодок остывшего металла прошёл по телу и будто пригладил горечь.

— Рассказывай, — велел Юга.

И Сушкин все рассказал. Половина сил ушла на то, чтобы не разреветься снова, но Сушкин сдержался.

Юга слушал, молчал и дёргал пряди волос. Потом он не стал успокаивать Сушкина. Сказал:

— Да, паршиво…

И от этого стало ещё легче.

— Юга, как ты думаешь, герцог про кино знает?

— Нет, конечно! Он терпеть не может киношников! Слушать не стал бы!.. И адмирал Дудка их не выносит.

— Значит, пираты напали по правде?

— Ну… может, не совсем по правде, а больше для испуга. Но вы-то на «Деде Мазае» воевали по-настоящему… Том, а ещё буря была настоящая! Когда вы ставили парус! Тут уж кино точно ни при чем… И пироскаф настоящий.

— Это я думал, что он настоящий. Думал, что он мой. А на самом деле — киношное имущество… И сам я оказался такой же…

— А если по шее? — сурово спросил Юга.

— Ну, давай. А толку-то? Все равно все было зря…

Юга поболтал ногой в башмаке «Australia», чуть посмеялся.

— Том, все-таки не совсем зря. Если бы вы не поплыли, не было бы здесь тёти Сузи…

— Это да… — вздохнул Сушкин. — Юга, а как она? Не очень угнетает?

— Нисколечко. Ей не до того. Похоже, что у них с папочкой такое… тонкие душевные отношения.

— Ещё не легче!

— Наоборот, легче. Им хорошо и мне тоже — меньше достают… Том, а ты не грузи себе голову лишними заморочками…

— Ничего себе «лишними»!

— Вот увидишь, через несколько дней все утрясётся.

— Ага! Такой обман разве можно утрясти?

Юга вдруг спросил:

— Том, а какой фильм-то? О чем?

— Откуда я знаю?!

— Интересно же знать, какого киногероя из тебя лепили…

— Ни капельки не интересно! Все равно жулики…

— А ты ни разу их не видел? Режиссёров там всяких и этих… продюсеры называются…

— Ни разу. Они-то меня видели, конечно, тайком. А я не догадывался…

— Теперь, наверно, придётся. Если хочешь рвать с ними договор…

— Его капитан подписывал. Пусть он и рвёт…

— Тебя уговаривать станут…

— Ага… лизала кошка ёжика…

— Том… давай позавтракаем. Ты, наверно, ничего не ел ни вечером, ни сегодня…

Да, есть хотелось! Дурацкий у человек организм! Какие бы пакости ни свалились на него, а в животе все равно сосёт…

Юга выдернул мобильник:

— Тётя Клара! Принесите, пожалуйста, молока и хлеба ко мне в «конуру». На двоих. Нет, больше ничего, спасибо… — Юга понимал, что сейчас не до разносолов. — Том, ты умойся в фонтане…

Сушкин умылся. Когда пришли к Юге, две большущие кружки и свежий каравай были уже на столе. Сушкин вцепился зубами в горбушку…

Сжевали по куску, выпили по кружке, и Юга решил:

— Теперь погуляем… — Он, кажется, считал, что неспешные прогулки успокаивают нервы.

— Ладно…

— Искупаемся за старой пристанью. Там всегда тёплая вода. И дно песчаное.

— Ладно, — опять сказал Сушкин. — Только давай сперва зайдём к Кате. Она, может, волнуется из-за меня. Рассказала вчера, а что дальше, не знает…

— Давай! Только надо сделать беззаботные лица.

Они сделали (как могли). И пошли…

На улице Новых Сапожников, на крылечке дома номер два, махала веником круглолицая девушка с такими же, как у Кати кудряшками. Сушкин знал — Катина двоюродная сестра. Она обрадовалась:

— Катрин! К тебе кавалеры пришли! — А мальчишкам объяснила: — Вчера и сегодня изводилась из-за Тома: где он, что с ним… Я говорю: «Позвони», а она: «Боюсь…».

Появилась Катя — в платьице, похожем на лоскуток с рисунком из кленовых листьев. Босая. Заулыбалась. Вся такая своя… «Сестрёнка…» Нет, и правда не все на свете плохо…Глянула нерешительно:

— Том… у тебя там как? Ну, насчёт съёмок…

— У него все в полном порядке, — заявил Юга. — Идём купаться!

— Только надену босоножки!

За пристанью, на крохотном пляжике, было пусто, лишь дежурил на всякий случай дядька из герцогской спасательной службы — в форменном полосатом купальнике и под таким же полосатым зонтом. Пусть дежурит, не мешает… Катя стряхнула сандалетки, на бегу сбросила через голову «кленовые листики» и стала совсем, как мальчишка. Промчалась по дощатым мосткам, ласточкой сиганула в воду. Мальчишки — за ней.

Ныряли, играли в догонялки, устраивали «катапульту» — с рук швыряли Катю на глубину. Накупались «до зубовной стучалки». Свалились на согревшийся песок. Подошёл охранник.

— Хотите арбуза? Первый в этом сезоне…

Конечно, они хотели! Арбуз оказался пузатый и полосатый, как охранник, только без усов. Слегка недозрелый, но сладкий. Одолели весь. Потом повалялись под солнышком и пошли купаться снова.

И снова упали на песок.

Теперь оказалось, что заботы не оставили их окончательно.

— Все-таки я не знаю… что теперь делать, — признался Сушкин.

Юга знал:

— Прежде всего разжевать все с твоим капитаном.

— Я не знаю, как…

— Если считаешь, что он тебя предал, так и скажи.

— Я уже сказал…

— Скажи ещё раз, твёрдо. И пусть все расхлёбывает с киношниками сам…

— А мне-то что делать?! — вырвалось у Сушкина. — Кто я теперь? Был хозяин пироскафа, а нынче… вроде как беглый детдомовец…

— Том, ну какой же ты беглый! — возмутилась Катя.

— Все равно. Отвезут в Воробьёвск, засадят в «Фонарики». И будто ничего не было. Ни «Деда Мазая», ни Дельты, ни приключений… — «И вас», — чуть не добавил он.

Катя возмутилась опять:

— Как это не было!

— А если и было, только дразнилки останутся: «Матрос с погорелого корыта…»

— С «разбитого», — сухо уточнил Юга.

— Ага, это лучше…

Юга повозился на песке, лёг на локоть.

— Том… я ведь уже говорил. Зачем тебе уезжать?

— Отвезут, не спросят…

— Силой, что ли?

— Изымут и переместят. Пикнуть не успею…

— Том! Здесь независимая территория, — слегка заносчиво сообщил Юга. — Будут штурмовать границу?

— А что? Ты не знаешь, какие у нас Бэ Сэ О?

— Что за Бэ Сэ О?

— Батальоны для специальных операций…

— Думаешь, начнут войну? Из-за одного пацана?

— Им все равно, из-за чего. Телевизор не смотришь? Могут из-за спутников Марса, могут из-за соседской курицы. Прикажут, и пошёл…

— Тогда… ты не знаешь, какие в герцогстве есть природные достопримечательности. Думаешь, только минерал кашеварий? Есть ещё растение кошмарий…

— Это что? — поёжилась на солнышке Катя.

— Оно с горошинами в стручках. Одну горошину пустишь из рогатки — и двух Бэ Сэ О как ни бывало…

Сушкин сказал:

— Юга, ты головкой стукнулся? Это же все-таки люди…

Юга объяснил:

— Это шутка… Но тебя мы не отдадим, это уже не шутка.

И Сушкин понял: да, не шутка.

Юга посоветовал (умный же человек, наследник престола):

— Все же поговори с капитаном ещё раз. На свежую голову…

Как жить дальше?

Сушкин понимал: никуда не денешься, придётся говорить. Чтобы все решить до конца. Когда вернулись во дворец, он сказал, что идёт к капитану. Юга спросил:

— Может, нам вместе?

— Нет, я сам…

Капитан, кажется, ждал его. Отложил дымящуюся трубку, сел в кресле прямо. Сушкин теперь увидел, какой он некрасивый, Поликарп Поликарпович Поддувало. Каким острым огурцом торчит лысая голова, какой шероховатый коричневый нос, как близко друг к дружке сидят слезящиеся от табака глазки. Какие красные жилки на дряблых щеках… Капитан сел в кресле прямо и вытянул шею. «Как Донби», — хмыкнул про себя Сушкин. (А самого Донби не было.)

— Ну? Ты, кажется, успокоился? — сказал капитан, стараясь выглядеть невозмутимым.

— Нет, — сказал Сушкин.

— Всё ещё злишься?

Сушкин подумал.

— Я даже не злюсь. Дело не в этом…

— Не можешь простить?

— Просто очень жалко…

— Чего тебе жалко, Том? — тихо спросил дядя Поль. — Ты разве что-то потерял?

— Всё, что было… — он прикусил губу и стал смотреть в сторону.

— Но давай обсудим… Ведь можно все сделать, как раньше.

Неужели, он правда не понимал? Даже, если сделать, чтобы всё пошло как раньше, оно пойдёт не по правде, а «как будто». Капитан не станет прежним дядей Полем, которому можно верить всей душой, обман никуда не уйдёт. И пироскаф не будет больше родным домом, как ни притворяйся, что он все тот же.

«Разве что Изольда останется такой, как раньше, — усмехнулся Сушкин. — она никого не обманула.»

«А Донби?» — сказал он себе.

«А что Донби? Он хороший, но он же не сам по себе, а будто часть капитана. Они уйдут вместе…»

Все исчезнет, что связано с пироскафом…

Капитан, кажется, догадался, о чем думает Сушкин. Покашлял, согнулся в кресле. Достал из внутреннего кармана какую-то маленькую штучку. Положил на ладонь.

— Вот…

— Что? — Сушкин пригляделся. Это был крючок от вешалки при салоне пироскафа. Бронзовый морской конёк ростом со спичку. — Можно, я возьму себе это на память? — спросил капитан.

— Мне-то что?

— Я не хочу брать без спроса ни крошки судового имущества. Эта плохая примета…

Может, капитан спятил? Он смотрел в угол, царапал коньком ладонь, и глазки у него слезились…

— Я-то здесь при чем? — съёженно сказал Сушкин.

— Как при чем? Ты же наверняка теперь уволишь меня. И будешь по-своему прав… То есть не по-своему, а по-всякому. Ну, а мне хотелось бы оставить себе маленькую память о нашем пироскафе…

Что-то застряло в горле.

— Вы издеваетесь, да? — сипло спросил Сушкин.

— Том, голубчик? С чего ты взял?

— Но пироскаф же киношный, а не мой!

— Что?.. Подожди, подожди… — капитан стал неуклюже выбираться из кресла с герцогским гербом. — Ты путаешь… ты что-то не понял…

— Чего я не понял?!

— Ты выиграл в лотерее старый пароход. Киностудия давно ждала, кто его выиграет. Крутили там своих шмелей, снимали заранее. Ты им понравился. Они попросили меня наняться на пироскаф, чтобы помочь съёмке, потому что знали меня давно… Я согласился, это да. Нужны же были деньги на ремонт, на оборудование. Вообще на плавание… Но «Дед Мазай» в любом случае твой!

— Правда?!

— Ты можешь послать режиссёров и сценаристов по всем румбам розы ветров и продолжать плавание куда угодно. С каким угодно капитаном!..

«Я не хочу с каким угодно!» — рванулось в нем. И к нему рванулось — к дяде Полю.

«А с ним хочешь?» — словно кто-то остановил его толчком. Да, после того, как тот с киношниками столько дней морочил его! И улыбался при этом, и шутил…

— Так что же нам делать, Том Сушкин? — глуховато спросил капитан и со стуком положил трубку.

Сушкин прекрасно понял вопрос. Но сказал с хмурой ухмылкой:

— Вы о крючке, что ли? Да берите, пожалуйста…

— Я о том, что напишу заявление. Об уходе. А ты напишешь в углу: «Согласен. Судовладелец Сушкин». Согласен?

«Это — всё?» подумал Сушкин. И уцепился за спасительную мысль:

— А кто поведёт пироскаф?

— Герцог поможет найти капитана…

Загудело в ушах. Сушкин прижал к щекам руки. Под ладонь попало колечко. Оно тихонько звенело, словно хотело что-то подсказать, но Сушкин не мог понять — что?

— Ну, подождите же! — отчаянно сказал Сушкин. — Сколько вы всего… на меня… Я же не знаю! Ну, дайте подумать! Хоть до вечера. Как мне быть…

Сзади раздалась возня. Две гибкие шеи охватили Сушкина за бока.

— Поль, ты умор-л-рил р-л-ребёнка…

— Он же ещё птенец, а ты… Подожди пару дней…

Сушкин уже не помнил, как оказался ничком на постели…

Сушкина разбудил Юга. Подёргал за пятку.

— Том, ну ты как?

Он помотал головой. Признался:

— Я какой-то пустой…

— Это бывает…

— Не потому, что есть хочу, а…

— Я понимаю…

Хорошо, когда кто-то тебя понимает. Они посидели рядом. Лампа не горела, за окном был какой-то ртутный полумрак. Похоже, что белая луна растворялась в тумане. В том тумане?

— Пойдём погуляем… — сказал Юга.

— Пойдём… Я хочу сходить к «Деду Мазаю». Юга, он ведь все-таки мой! Поликарп сказал…

— Я знаю…

— Вот. А я столько времени на нем не был! Наверно, он обижается, думает, что забыл…

— Идём… Возьми вот, надень… — Юга схватил со стула белеющую в сумерках бескозырку, нахлобучил на Сушкина. Тот не спорил.

Они прошли по коридорам, дворец казался пустым. Только у выхода посапывал гвардеец в полосатом мундире, он запоздало козырнул.

Столичный городок Герцоград тоже казался пустым. Где-то сердито орал кот, в отдалении играла губная гармошка, но не попался навстречу ни один человек.

Потом в лунном вязком тумане угасли вообще все звуки, только подошвы по брусчатке — хлоп, хлоп.

«Дед Мазай» стоял у конца каменного пирса, в районе Главной пристани, где швартовались герцогские катера и всякий мелкий флот. Дорога была не близкая… Или наоборот, совсем близкая? Пространство то сжималось, то растягивалось в рассеянном свете. Иногда казалось даже, что впереди вот-вот появится зыбкая тень…

Наконец засветились редкие огоньки пирса. Сушкин и Юга вышли на дощатый настил. Туман оседал, рвался на куски и пушисто обмахивал ноги. «Дед Мазай» горбато темнел и нависал над причалом круглым кожухом. У сходен тоже горела жёлтая лампочка. Она отражалась в позолоченном гребешке гвардейской каски.

Гвардеец увидел подходивших ребят и встал прямо — узнал.

— Добрый вечер, — сказал Юга (а Сушкин подумал, что теперь, скорее, уже ночь; только непонятная, туманно светлая).

— Здравия желаю, ваше высочество. Здравия желаю, господин… Том.

— Ваше имя и звание? — спросил Юга.

— Старший ефрейтор караульной службы Рапс, ваше высочество!

— На судне кто-нибудь есть?

— Никак нет. Только… четвероногое… — Рапс чуть хихикнул. — Известная вам пароходная крыса Изаура…

— Изольда, — сказал Сушкин.

— Виноват, господин Том! Она недавно пришла с прогулки…

— А художник Платон? Заходил? — спросил Сушкин.

— Так точно. Только два часа назад их просвещённость магистр Римский-Корсаков отправились во дворец. Изволили сообщить, что собираются работать ночью…

Юга встал прямо и сказал:

— Старший ефрейтор Рапс. Я освобождаю вас от дежурства. Идите отдыхать….

— Но, ваше высочество…

— Я беру ответственность на себя. Ступайте…

— Слушаюсь, ваше высочество…

Через несколько шагов он, однако, оглянулся.

— Ступайте, старший ефрейтор, — повторил наследник. — Спокойной ночи.

— С… спокойной ночи, ваше высочество…

Юга и Сушкин прошли по сходням. Сразу поднялись на верхнюю палубу, к рубке. Сушкин вдохнул знакомый запах пироскафа.

— Юга, а кто будет на часах, когда мы уйдём? — спохватился Сушкин.

— Я думаю, мы не уйдём…

— Будем ночевать здесь?

— Ну… посмотрим…

Сушкина не встревожила эта непонятность. Он готов был слушаться Югу во всем.

Ткнулось в ступню тугое, покрытое шерстью тельце.

— Изольда!

Она зацарапала коготками ногу Сушкина, просилась на руки. Сушкин взял, погладил. Изольда замурлыкала почти по-кошачьи. Юга поёжился, он, видимо, недолюбливал крыс.

— Да не бойся, — посмеялся Сушкин, — погладь её.

Юга вежливо провёл по спинке Изольды указательным пальцем, но больше общаться не стал. Перешёл к другому плечу Сушкина.

— Юга, давай прогуляемся, — попросил Сушкин. Юга кивнул.

Они спустились на нижнюю палубу и прошли в машинное отделение. Сами собой зажглись жёлтые лампочки. Юга бывал здесь много раз, но всегда удивлялся мощи клёпаных котлов, толщине чугунных дверец, гладкости отшлифованных шатунов, толщине гребного вала. За фигурными спицами ограждения виднелись темно-красные лопасти колёс. Из-за спиц несло сыростью.

Юга отступил к ближней топке. Огня там не было, но от дверцы веяло давним теплом. Сушкин потянул рычаг, двухпудовая дверца плавно отошла. Дохнуло тёмным жаром: видимо, был загружен запас активированного кашевария, и он излучал рабочую температуру. Сушкин отскочил, потёр коленки — они чуть не испеклись, как картошки…

Закрыли дверцу вдвоём. Отдышались и пошли гулять по каютам, коридорам, салону. Все было удивительно знакомым Сушкину и в то же время будто уже не его. А почему? Ведь пироскаф по-прежнему принадлежал ему, Тому Сушкину!

Заскреблось опасение. Даже Изольда беспокойно завозилась на плече у Сушкина. Он сказал:

— Юга… что-то не то.

— Подождём немного, — непонятно отозвался Юга.

Поднялись в рубку. Замигали на панели разноцветные огоньки, засветились круглые часы и репитер гирокомпаса. У рубки почему-то сам по себе звякнул колокол. И сразу раздался хрипловатый мужской голос — негромкий, но проникающий всюду:

— Том, послушай меня…

Крыса испуганно шлёпнулась на пол. Том вскинул голову. Не испугался, но понял: началось что-то такое.

— Это кто? Это… ты Бэн?

— Бэна размонтировали и увезли сегодня утром, кончился срок аренды. А это — просто я, «Дед Мазай».

Кингстоны

Голос шёл, видимо, из динамика над пультом. Но казалось — отовсюду сразу.

Сушкин повертел головой. Страшно не было, но он растерялся.

— Я не знал, что ты умеешь так… А почему ты раньше не говорил?

— Зачем, если был старина Бэн… Да и нелёгкое это дело — человеческие разговоры… — в голосе «Деда Мазая» теперь явно прозвучали старческие нотки. — А теперь вот пришлось заговорить.

Сушкин быстро оглянулся на Югу. Тот стоял с поднятым лицом и, кажется, не удивлялся. Внимательно приоткрыл рот и поглаживал на водолазке золотого муравья. Изольда столбиком сидела у его башмаков.

Сушкин помигал. Надо было что-то сказать.

— Дед… — Он иногда называл пироскаф просто Дедом, но только про себя, а сейчас получилось вслух. — Дед, а почему ты заговорил сейчас?

— Пришлось… Том, я ведь твой пароход… пироскаф… — похоже, что в голосе скользнула усмешка. — Помоги мне…

— В чем? — испугался Том. И правильно испугался. «Дед» сказал:

— В последнем деле. Пора на дно…

— Нет! — сразу крикнул Сушкин. — Ни за что!

Юга крепко взял его за локоть. А «Дед» как будто подышал и проговорил со стариковской лаской:

— Том, я тебя люблю. Вот и говорю честно… Я живой.

— Я знаю…

— Да…Все большие создания чуют, когда приходит их час: лошади, медведи, слоны, киты… и динозавры чуяли… Говорят, чуют и планеты… Вот и я… Для каждого судна приходит срок, при котором бесполезен любой ремонт. Швы текут, шестерни ломают зубья, заклёпки сыплются, как горох…

— Это киношники тебя довели!

— Не ищи врагов, Том. Это закон природы… И я прошу тебя, мальчик, помоги мне…

— Как? — сквозь комок в горле выдохнул Сушкин. А Юга покрепче взял его за локоть.

— Том, я же твой корабль. Побудь моим последним капитаном. Это недолго, не больше часа…

— Как? — снова выговорил Сушкин.

— Я старый трудяга. Грузы возил и пассажиров, плоты таскал, плотины строить помогал на разных реках. Всего и не припомнить… Даже повоевать пришлось, в Гражданскую. Правда так и не понял, за что, но старался, чтобы меньше гибло людей… Том, не хочу я кончать дни на Вторчермете или на болотистом мелководье, как гнилая угольная баржа. Ты же сам говорил, что я пироскаф. «Огненный корабль». Говорил?

— Да… — всхлипнул Том Сушкин.

— Том, выведи меня в залив… Это просто, я стою у края пирса, носом на открытую воду. Дашь полный ход — и пошёл вперёд, на норд-вест. Я знаю дорогу без всякого Бэна, только слегка подкручивай штурвал… Выведешь Том?

— Да, — снова всхлипнул он. — А потом что?

— Отойдём версты на три от берега, это будет середина залива. Спуститесь в трюм. Там в днище кингстоны. Четыре заглушки — две в корме, две в носу. Откинете рычаги, отвинтите крышки, одну за другой. Работа не лёгкая, но вдвоём справитесь. Будьте осторожны, сильно хлынет вода… Да, вот что! Заранее положите на рубку резиновую лодку, она готовая, на корме. Когда вода поднимется к верхней палубе, сбросьте лодку с крыши, прыгните в неё и гребите в сторону, чтобы не затянуло в воронку. Не упустите момент… Сделаешь, Том?

— Да… Дед, а почему ты не попросил сделать это капитана?

— Он повязан всякими договорами и контрактами. Скажут, что нарочно затопил судно, чтобы не платить налоги или спрятать какие-то следы…. А с мальчика какой спрос?.. И к тому же, Том, я ведь твой пироскаф…

— Хорошо, — опять всхлипнул Том Сушкин.

— Вода в котлах. Включи нагрев, котлы заработают быстро. Умеешь?

Том умел. Надавил рычажки. Замигали жёлтые и красные огоньки. Что-то еле ощутимо дрогнуло в недрах пироскафа.

— Том, — сказал Юга. — пока все греется и готовится, давай затащим наверх лодку.

…Казалось бы, надувная штука, не должна быть тяжёлой. А они маялись чуть не час. И вес был ого-го какой, и приходилось соблюдать осторожность: если зацепишь и продырявишь, на чем добираться обратно? «Дед» специально напомнил об этом. Давал он и другие советы:

— Весла прихватите… Ведра… Спасательные жилеты… — Потом сказал ещё: — Изольду у меня не оставьте…

Изольда вертелась под ногами. Не очень мешала, но не давала про себя забыть.

«Дед» наконец сообщил:

— Ну вот, есть давление… Том, давай ход. Сначала чуть-чуть. Ты ведь умеешь.

Том тихонько двинул вперёд рукоять. И взял штурвал.

«Дед Мазай» аккуратно шлёпнул плицами, пирс не спеша поехал назад. Том даже представил, как у форштевня возник бурунчик. Чёрный, украшенный золотистым орнаментом нос пироскафа был невысоким, но все же раздвигал воду красиво, по-морскому.

Тому Сушкину не раз выпадало стоять за штурвалом. Но тогда плаванием руководил Большой Электронный Навигатор (Бэн) по имени Куда Глаза Глядят. А рядом находился капитан Поль. Теперь же Том оказался полным хозяином судна. И поэтому шевельнулась в душе горделивость. Но сильнее горделивости ощущалась печаль. Ведь рейс был последним, прощальным.

— Видишь, у горизонта двугорбый островок? Держи на него, — хрипловато попросил «Дед».

— Есть… — шепнул Том.

В тумане с лунным размытым светом островок виднелся неясно, однако был все же различим. А луна плавала в небе, как алюминиевая медуза. Том сначала дал средний, а потом полный ход.

— Не сваливай в сторону, — предупредил «Дед». — Там мели…

— Не свалю, — выдохнул Том.

Думал ли он, что история с пироскафом кончится именно так?

Юга будто услышал его мысль.

— Том…

— Что?

— Это ведь не самый плохой конец, — сказал Юга.

Том шумно подышал и не ответил.

— Это гордый конец, — сказал Юга.

Том был с ним согласен. Но куда денешь острую жалость к пироскафу?

Он ответил Юге слегка сердито:

— Ты будто заранее знал, что так будет…

— А я знал.

— Откуда?!

— Том, я днем побывал тут, на пироскафе…

— Зачем?!

— Ну, захотелось почему-то. Ты куда-то пропал, а я подумал: вдруг ты здесь… Приехал, а здесь Платоша. Начал делать с меня рисунки… Потом я ушёл на корму, а «Дед Мазай» заговорил со мной через мобильник… Верно, «Дед»?

— Да, — выдохнул «Дед». — Я попросил Югу помочь тебе…

— Потом Платоша остался, а я снова пошёл в город, искать тебя, — объяснил Юга.

— Спасибо, — шёпотом сказал Том, глядя на размытую луну. Шевельнулась обида, но она была несправедливая, и Том прогнал её.

Шли минут двадцать. По сторонам проплывали, как тени, островки с одинокими деревьями.

— Стоп машина, — деловито скомандовал «Дед Мазай». — И не надо больше слез и грусти. Займёмся делом.

Том послушно потянул на себя рукоять. Перестали стучать шатуны, затихла дрожь корпуса. Лопасти остановились, потом начали тихо двигаться назад от встречной воды.

По-прежнему деловито «Дед Мазай» сообщил:

— Приехали… Ребята, теперь давайте в трюм… Том, ты ведь знаешь, где заглушки…

Том знал, хотя в трюме бывал редко.

Спустились по дрожащим железным ступенькам в душную темноту, здесь пахло ржавчиной и отслоившейся краской. Светили тусклые лампочки в стеклянных колпаках.

— Давайте сначала в нос, — велел «Дед».

Обивая ноги о влажное железо шпангоутов, Том и Юга пробрались в треугольное пространство у носовой переборки. На плоском клёпаном днище видны были две круглые заглушки размером с большое блюдце. Из них торчали рычаги полуметровой длины. Том ударил по рычагу ступнёй, он упал горизонтально. И второй так же.

— Беритесь. И жмите против часовой, — скомандовал «Дед». — Только осторожно, мальчики. Вода из-под крышки ударит очень туго…

Том и Юга налегли на рычаги, как на маленький колодезный ворот. Заглушки послушались охотно, будто их недавно смазали. У Тома застучало сердце. У Юги, наверно, тоже.

— Девять оборотов, — предупредил «Дед». — На десятом берегитесь…

Девять раз крышка кингстона повернулась ровно, а потом Юга сказал:

— Том, осторожно…

— Ага…

И тут же тугой удар бросил заглушку вверх. Столб воды толщиной с Изольду ударил в железную балку потолка. Сама Изольда с визгом умчалась на середину трюма. Тома и Югу швырнуло по сторонам.

— Целы? Давайте к другому, ребята, — сказал «Дед», как учитель труда на субботнике — Побыстрее.

И они кинулись к другому кингстону.

Теперь было ясно, что делать, и управились быстрее. И почти не испугались удара. Второй столб воды попытался пробить вверху носовую палубу, но не пробил. Том и Юга кинулись в корму (Том на ходу подхватил Изольду и сунул под водолазку). Вода с бурленьем догоняла мальчишек, заливала башмаки.

Левый кормовой кингстон оказался тугим, провозились дольше, чем с прежними. Изольда сидела на ржавом кронштейне и азартно потирала лапки. Потом её сорвало ударом воды и отнесло на несколько метров. Том кинулся ловить.

— Мало тут забот, ещё с тобой возись!..

Зато с четвёртым кингстоном справились быстро, только Югу сбило с ног.

— Давай руку! — крикнул Том.

— Я сам, ты зверя держи!..

— Ребятки, наверх! — сквозь бурленье крикнул «Дед».

Тугая вода вертелась уже у колен, хотела оттащить мальчишек от ступенек. Они рванулись по трапу.

А вверху было свежо и спокойно. Пока не замечалось ни осадки, ни крена. Но «Дед» беспокойно сказал:

— Ступайте к лодке. И будьте наготове. Скоро все пойдёт быстро.

Они поднялись на крышу рубки упёрлись коленями в тёплый надутый борт. Том бросил Изольду на резиновое днище.

— Не вздумай драпать, бестолочь…

Та присмирела.

Стали ждать. Непонятно, сколько времени прошло в этой лунной мгле. То ли пять минут, то ли полчаса. Пироскаф сильно осел и заметно накренился. Стал вздрагивать, в корпусе нарастало бульканье. «Похоже, будто дышит заболевший кит», — мелькнуло у Тома. На корме погасли две лампочки.

— Скоро уже, — сипловато пообещал «Дед Мазай». Верхняя палуба медленно приближалась к воде.

— «Дед», спустить флаг и вымпел? — спохватился Том.

— Ни в коем случае! Ведь я действующее судно.

Нижний край рубки коснулся воды. Надо было что-то сказать. И Том сказал:

— Пироскаф «Дед Мазай», прощай!

И Юга сказал:

— Пироскаф «Дед Мазай», прощай… — Он тоже кашлял от слезинок (а кто здесь удержался бы?)

Пироскаф отозвался очень серьёзно:

— Прощай, Том. Прощай, Юга… Я всегда буду ваш друг… — Так и сказал: не «был», а «буду». Потом велел: — Сбрасывайте лодку.

Потому что рубка погружалась все быстрее, в двери и окна хлынули потоки. Том и Юга навалились на тугое резиновое тело. Широкая лодка с метровой высоты упала на воду. Ребята перебросили себя в её овальное нутро. Сразу схватились за весла — помнили совет «Деда».

Когда отплыли на два десятка метров, крыша рубки была уже вровень с водой. Погасли все лампочки. Потом над рубкой сомкнулась вода. Тонкая мачта с повисшим вымпелом, с динамиком, перекладиной и антеннами плавно пошла в глубину. Том встал. Резиновое дно прогибалось, но стоять было можно. Юга тоже встал — рядом. Даже Изольда у их ног села столбиком. Том вспомнил про бескозырку. Поднёс к околышу ладонь. Юга прижал ко лбу два пальца. Так стояли они, пока не исчезла под водой верхушка мачты с плоским деревянным клотиком. Вымпел на секунду вытянулся по воде и тоже исчез…

Какое-то время было тихо. Затем в глубине будто взорвался большой воздушный шар. Встал высокий всплеск, упал, на его месте закружилась воронка. От неё побежали волны, закачали лодку.

Том сел.

— Погребли… — сказал он.

Юга тоже сел. В руке у него был мобильник.

— Зачем грести, Том? Я вызвал с пристани дежурный катер…

Читатель, наверно, обратил внимание, что автор на последних страницах все чаще стал называть своего героя не «Сушкин», а «Том». Потому что он, герой этот, сам в последнее время почти не думал о себе, как о Сушкине. Том, вот и все.

Том, с колечком в ухе…

Казалось бы, сейчас, когда поссорился с капитаном, когда не стало пироскафа, для имени «Том» осталось мало причин. Но во дворец, к капитану, Сушкин возвращался уже только как Том. Побитый, исцарапанный, полный сумрачной решимости мальчик в мятой бескозырке.

Он опередил вопросы Юги:

— К Поликарпу я пойду один. Присмотри за Изольдой.

— Давай, — наследник безбоязненно взял крысу на руки.

Том подошёл к дверям капитанской комнаты. Светилась щель. Том надавил резную дверь плечом. Встал на пороге.

— Вот… — угрюмо сказал он. — Я пришёл…

— Хорошо. Я ждал…

Капитан сидел у окна, погасшая трубка лежала на подоконнике. Лампа горела слабо, силуэт капитана темнел на туманно-лунном окне.

Том смотрел на силуэт и молчал.

— Ну, ты решил? — спросил капитан. — Подпишешь бумагу?

— Какую?

— Не ясно, разве? О том, что увольняешь меня с пироскафа…

— Нет пироскафа… — сказал Том в пол.

Капитан со стулом подъехал к столу, ближе к лампе. Помолчал. Попросил:

— Объясни. Как это «нет»?

— Мы с Югой вывели его в залив и открыли кингстоны…

Видимо, капитан поверил сразу. Сгорбился. Подпёр дряблые щеки кулаками. Уткнул в Тома близко сидящие глазки. Спросил:

— Как это вы справились?

— А вот так… — У Тома закружилась голова, и он сел по-турецки у порога. Тоже подпёр щеки.

— Том, зачем? — сказал капитан. — Чтобы отомстить? Кому? Киношникам? Мне? Себе?

Том упёрся ладонями в пол. Вскинул голову:

— Да нисколько не хотел я мстить! Он сам попросил! Сказал, что доживает последние дни! И не хочет гнить! Сказал: «Я твой пироскаф, помоги мне»! И я помог… Ты капитан, а про его мысли не знал! А мне он сказал! И это правда!..

Капитан ладонями провёл по лысине. Взял трубку и отложил.

— Я догадывался. Но я думал, что старик протянет ещё немного.

— Он не захотел…

— Видимо, он прав. Наверно, так и надо…

Том толчком встал на ноги.

— Не вздумай! Вы что, сговорились бросать меня, да?! Сперва он, сейчас ты!

— Господи, Том! Да я-то тебе зачем? — выдохнул дядя Поль. — Капитан без парохода…

— Ты все равно мой капитан! Я тебя никуда не увольняю, вот!.. — Том почувствовал, что разревётся (который раз за сегодня? Что за жизнь!).

— Ну, а что мы будем делать вместе? Как существовать?

— Хоть как!.. Парусную лодку построим! Или катер! Поплывём снова! Будем рыбу ловить! Или концерты давать на берегах! Будем жить в этих краях… Здесь же хорошие люди! Все! Даже адмирал Дудка!

Он встал перед капитаном Полем — весь в ржавчине, царапинах, чешуйках старой краски. Вцепился в подол водолазки (колечко стало горячим). Растопырил колючие локти.

Капитан Поддувало закашлялся и выговорил:

— Вот отправить бы тебя к Дудке, на воспитание. Чтобы всыпал по всей форме…

— Дядя Поль, не надо к Дудке! Всыпли сам!

— Да? И ты объявишь меня приёмным папашей!

— Ага!

— Проходимец…

Том потоптался и объяснил:

— У меня же никого больше нет. Кроме тебя и Донби… Куда я без вас?

Он сказал необдуманные слова: «Никого больше нет». Получилось, что нет ни Юги, ни Кати.

Конечно, Том имел в виду, что нет взрослых, сильных, таких, у кого дети находят защиту и утешение — или у отца с мамой, или у других родных, или у тех, кто взял ребёнка под своё крыло. В общем, тех, про кого можно сказать «семья». Но слова были сказаны неосторожно, их энергия (до сих пор не изученная физиками) скользнула в пространство, крылышком задела Югу и Катю. Казалось бы, чуть-чуть. У Юги разок тревожно толкнулся пульс. У Кати на полминуты заболело, как от царапинки, сердце. Ну и ладно. Будем надеяться, что страшного не случилось…

Дядюшка Поль посадил Тома на колено, прижал плечом к пропахшему капитанским табаком свитеру.

— Том… расскажи, как он ушёл…

— Ладно… Только я снова пущу слезу.

— Наверно, я тоже… Давай позовём Донби. Чтобы тебе не пришлось рассказывать ещё раз.

— Давай… А он где?

— Где-где… Наверняка парит наследника…

— Югу?!

— Тьфу! Яйцо греет…

— Ох… я не понял…

— Все боюсь: если не выведется птенец, вот будет трагедия…

— Я думаю, выведется…