Пистолет с музыкой

Одиннадцатое небо рая

Много веков назад король бриттов Артур основал королевство Логрию, в котором не было места злу и насилию. Артур учредил также орден рыцарей Круглого Стола, согласно кодексу которого сражаться должно было только за правое дело, защищая слабых и обиженных. Круглый Стол — это братство доблестных и самоотверженных, преданных королю, Господу и своей даме, готовых вступить в бой за восстановление справедливости, не ожидая за это ни почестей, ни наград. Самое страшное для рыцаря — изменить своему достоинству, нарушить принесенную при вступлении в орден клятву; высшее отличие — гибель на поле брани во имя ее.

Шли годы, менялись социально-экономические формации, формы правления, моды и обычаи, но неизменным оставались добро и зло, не исчезало желание одних людей строить свое благополучие за счет жизни и имущества других. И хотя государство взяло на себя защиту своих граждан, образованные для этого учреждения часто оказывались неэффективными. И когда слабым и обиженным, униженным и оскорбленным не могли помочь правоохранительные органы, их место занимали частные детективы. Кодекс чести рыцарских романов лежит в основе мировоззрения главных героев детективной литературы. В сущности, кредо сыщиков всех времен — знаменитая фраза Жеглова: «Вор должен сидеть в тюрьме!» Иными словами, зло должно караться, преступники — понести наказание, а справедливость восстановлена — по-другому быть не может, такова суть миропорядка.

В этот же литературный ряд встает роман американского писателя Джонатана Летема «Пистолет с музыкой». Летем родился в 1964 году, окончил Высшую школу музыки и искусств в Нью-Йорке (отец Летема — преподаватель истории искусств — брал с собой сына с ранних лет на лекции, и он, по его словам, «вырос среди скульптур»). Писать Летем начал в середине восьмидесятых годов, опубликовал в американских и английских журналах около трех десятков рассказов, преимущественно фантастических. В 1986 году Летем переехал в Беркли, штат Калифорния, и так получилось, что его дом находится в квартале от дома, где в начале своей писательской карьеры жил Филип Дик. Дик оказал на Летема большое влияние: гротеск и черный юмор многих рассказов и «Пистолета…» берут начало в фантасмагорических «альтернативных реальностях» этого писателя. Вторым прозаиком, которому Летем, по его признанию, обязан многим, был Реймонд Чандлер, чья жизнь и творчество во многом (это относится и к Дику) связаны с Калифорнией.

Разумеется, этими двумя именами не ограничивается число писателей, чье влияние на Летема ощутимо в его ранних рассказах. Но гораздо сильнее чувствуется в них стремление молодого автора создать свой художественный мир. Вот, например, рассказ «Замурованные преступники» (эта новелла вошла в первый сборник «малой прозы» Летема «Стена небес, стена взгляда», вышедшей в 1996 году). Действие рассказа происходит в будущем, причем не очень отдаленном от нашего времени, в мегаполисе, в котором придумана новая форма борьбы с преступностью. Воры, насильники, фальшивомонетчики, грабители приговариваются, как и прежде, к тюремному заключению, но в необычной тюрьме: стены ее сложены из… особо опасных преступников. Их тела перемалываются (но не измельчаются окончательно), а из полученной смеси готовятся кирпичи…

При этом подвергающийся экзекуции человек сохраняет ясность мышления, дар речи, прекрасно понимает, что с ним происходит, и, замурованный в камне (реминисценция с «Бочонком амонтильядо» Э.А.По!), продолжает так «жить» десятилетиями, умирая лишь от старости. Кирпичная кладка, в которой различимы переломанные пальцы и лодыжки, локти и коленные чашечки, видны лица, глаза, взирающие на мир в вечной, безысходной тоске… Эта картина, напоминающая иллюстрацию к «Аду» Данте (к описанию последнего пояса последнего круга преисподней, где казнятся предатели своих благодетелей, вмерзшие в лед), по яркости и силе производимого впечатления может служить «визитной карточкой» воображения Летема-фантаста. А центральная коллизия рассказа — «визитной карточкой» Летема — художника-психолога: попадающий в тюрьму герой, вчерашний подросток, впервые встречается со своим отцом, который «сидит» почти столько же лет, сколько юноше, — вернее, он видит лишь лицо отца, проступающее в камне…

Если в «Замурованных преступниках» рассказ шел от первого лица (Летем виртуозно воссоздал внутренний мир молодого человека, оказавшегося в тяжелой жизненной ситуации), то герой новеллы «Счастливчик» куда старше, у него уже есть семья. Уютный дом, прелестная заботливая жена, симпатичный сынишка — но наслаждаться всем этим герою дано недолго. Два-три дня — и вновь его душа, оставив дома физическую оболочку, возвращается в ад. Ад героя — это жуткие, отталкивающие, но одновременно и притягивающие сцены, словно ожившие полотна Дали, Магрита или Макса Эрнста: в саду, принадлежащем ведьме, накрыт стол для завтрака, (который никогда не подается), за ним сидят дети, в их числе — герой — в аду он восьмилетний мальчик, и безобразная лошадь в очках в чугунной оправе; лес, где на деревьях вместо листьев бритвы, никогда не ржавеющие, потому что в аду никогда не идет дождь; кошмарный полковник Ивери, «счастливчик», предстающий в разных обличиях — порождениях пережитого героем в детстве сексопатологического потрясения…

Все эти картины повторяются каждый раз, когда герой оказывается в аду. Почему у него такой ад, а у другого человека — иной (в этом мире происходящее с героем — скорее, норма, чем исключение, так живут многие), что же все это означает? «Ровным счетом ничего, — отвечает автор словами сына героя. — Ад реален, как и наша жизнь, просто он иной, не похож на нее. И если ты идешь по улице и встречаешь оборотня, то не станешь спрашивать, что это, а просто помчишься прочь изо всех сил». Но где заканчивается реальность и начинается фантасмагория, где грань между вымышленным, кажущимся и действительным, подлинным, и возможно ли различить эту грань в виртуальном существовании, в мире дурной бесконечности?..

Рассказы Летема не укладываются в схему привычных жанровых классификаций. Научная фантастика переходит в сказку, гофманиада соседствует с триллером, фэнтези предстает аллегорией. Вот рассказ «Пять любовных встреч». Женщина знакомится в баре с мужчиной — что может быть банальнее такого начала? Встреча завершается ночью любви (в чем тоже нет ничего необычного). Но эта ночь «стоила» героине двух недель жизни, в течение которых, как она выясняет, ее не было дома. Пережив потрясение от этой новости, женщина все-таки идет на следующее свидание, которое, вырвав ее из привычного мира, переносит в иную, параллельную действительность, с иным ходом времени. Еще одна встреча — и героиня вновь в альтернативной — по отношению к предшествующим — реальности. О чем же рассказ: о слепой силе страсти? о безрассудстве и возвышенности безотчетного женского порыва (воистину: «Ты женщина, и этим ты права!»)? или же это просто изящная вариация на столь известную в фантастике тему временных парадоксов?..

Гораздо определеннее по своей жанровой принадлежности рассказ «Спящие люди». Это притча в традиции Кафки, жестко написанная печальная история о трагичности и абсурдности человеческой жизни. Некий город, существующий вне фиксированных координат времени и пространства, дом главной героини, стоящий на «улице, ведущей в никуда», спящий мужчина, который однажды вечером появляется на крыльце этого дома… Кто он и откуда взялся? откуда вообще берутся спящие, появляющиеся в различных районах города? и что это за банда говорящих динозавров, время от времени, как банда Алекса в «Заводном апельсине», совершающих набеги на дома людей? Автор не дает ответа на эти вопросы — как нет выхода из жизненного тупика для героини, вновь остающейся одной в пустом доме на «улице, ведущей в никуда»…

Летем пишет сильно, но неровно. Рассказ «Ванильный сухарик» — один из таких рассказов. Посвящен он спорту будущего — конкретнее, баскетболу: игроки используют прибор, представляющий собой своего рода запись психосоматического состояния, в каком во время игры находились великие игроки прошлого: Мэджик Джонсон, Майкл Джорден, Уолт Фрейзер. Рассказ длинный, затянутый, но видно, что тема очень уж дорога автору — иначе он не стал бы включать рассказ в сборник вместе с такими превосходными вещами, как «Замурованные преступники» и «Счастливчик».

Первый роман Летема «Пистолет с музыкой» вышел в 1994 году. Он имел большой успех, о чем говорит присуждение ему Crawford Award за лучшее произведение в жанре фэнтези года, специальной премии журнала «Локус» и выдвижение на премию «Небьюла» (до этого на ту же премию номинировался рассказ Летема). Воодушевленный успехом, Летем вскоре выпустил второй роман «Amnesia Мооn». Критики, отмечая возросшее мастерство Летема и более высокий, чем в первой книге, удельный вес социально-критического и сатирического элементов повествования, его большую жесткость, утверждают, что Летем — один из наиболее интересных и одаренных авторов в современной американской литературе. Сам Летем, признавая свою «генетическую связь» с фантастикой («Я продолжаю гордиться, что мои корни — в НФ!»), не хочет замыкаться в жанровых рамках, стремясь объединить в одном произведении различные жанрово-стилистические маневры, что мы видим на примере первого романа писателя.

Его главный герой — Конрад Меткалф — прямой наследник детективов прошлого, от Огюста Дюпена и Шерлока Холмса до героев Агаты Кристи, Дэшила Хэмметта и Реймонда Чандлера. Как известно, существуют различные модели детектива: классический интеллектуальный, в котором преступление расследует гениальный сыщик-аналитик, для него расследование — хобби, на жизнь он зарабатывает не этим; «крутой детектив» (hard-boiled detective story), с погоней и стрельбой, а то и морями крови, как в «Кровавой жатве» Хэмметта, герой такого произведения — выходец из куда менее обеспеченных слоев общества, чем сыщик-аналитик, для него его профессия — единственный способ существования; и наконец, полицейский роман, в котором главное — расследование, успех его зависит в первую очередь от успешной работы сотрудников полиции по сбору данных (таковы, например, романы Эда Макбейна).

Если классический детектив постигает разгадку в уютной тиши кабинета за счет логико-интуитивных построений, то «крутой» сыщик приходит к истине благодаря неустанному поиску, непрерывной работе с утра до вечера, тяжелому, нудному, а то и опасному расследованию, в ходе которого герой может быть ранен или покалечен. Но несмотря на постоянную опасность получить пулю, сыщик не бросает дело — ему мешает сделать это чувство ответственности, сама мысль о невозможности отступиться от того, кто доверился ему (точно так же рыцари короля Артура помогали слабым и безоружным). Впрочем, есть еще и материальная причина — сыщик зарабатывает себе на жизнь, и довести дело до конца для него означает просто-напросто получить указанную в договоре сумму.

Таков и Конрад Меткалф. Он, подобно Филипу Марло Чандлера или Арчи Гудвину Рекса Стаута, тоже раньше служил в полиции, вернее, ее аналоге в мире будущего, и ушел оттуда, увидев (как эти герои), ее малую эффективность, бюрократизм, коррумпированность. Меткалф далек от идеала, он ошибается и попадает впросак, поддается человеческим слабостям (они понятны читателю и усиливают эффект сопереживания), но это человек, на которого можно положиться, которому можно довериться. Он работает один, у него, как у Филипа Марло или Сэма Спейда Хэмметта, нет помощников и друзей, а потому, казалось бы, шансы на успех весьма невысоки — по крайней мере так оценивают их его противники, на стороне которых финансовое и физическое превосходство. Но герой, согласно законам жанра, не может, не имеет права бездействовать, когда торжествует зло.

В 1944 году Реймонд Чандлер написал статью «Простое искусство убивать», в которой набросал портрет «крутого» детектива: «По нашим мерзким улицам должен пройти человек, который выше этой мерзости, который не запятнан и не запуган. Таким человеком является детектив-расследователь. Он простой смертный, и в то же время он не такой, как все, это настоящий человек. …Человек чести по своей природе, по неизбежности, и, уж конечно, не размышляющий об этом вслух. …Меня, признаться, мало интересует его частная жизнь, хотя, безусловно, он не евнух и не сатир. Он может соблазнить герцогиню, но ни за что не посягнет на невинность.

…Он относительно беден, иначе ему не пришлось бы зарабатывать на жизнь ремеслом сыщика. Он обычный человек, иначе он не смог бы жить среди простых людей. У него есть характер, иначе он не смог бы стать профессионалом. Он не возьмет денег, если не будет уверен, что он их заработал, и он поставит на место хама, не теряя самообладания. …Он изъясняется, как и подобает людям его возраста — с грубоватым остроумием, умением увидеть фальшивую сторону жизни, с отвращением к фальши и презрением к дешевке. В основе сюжета таких детективов — его приключения в поисках потаенной правды. …Если бы у нас было побольше таких, как он, то, мне кажется, наш мир стал бы более безопасным, хотя и не настолько унылым местом на Земле, чтобы в нем не хотелось жить».

Таков и герой Летема. Конрад Меткалф энергичен, напорист, отменно стреляет и дерется, он сдержан в выражении своих чувств, немногословен, но остроумен и при необходимости разговорит любого. Но было бы полуправдой сказать, что Меткалф полностью соответствует набросанному Чандлером портрету. Герой Летема может быть и вялым, апатичным, равнодушным, словно опустошенным. Меткалф одинок — и это не только дань литературной традиции (у сыщика не должно быть мешающих работе привязанностей, женатый Мегрэ и герой Лоренса Блока Мэт Скаддер с постоянной подружкой — исключения). У него нет ни семьи, ни друзей, он словно обречен на одиночество, и лишь на миг обретая счастье с Кэтрин, он тут же теряет ее; при этом отношения Меткалфа и Кэтрин — трагедийно-иронический парафраз (на которые Летем мастер) Ромео и Джульетты, принадлежащих, как известно, к враждующим родам. Меткалф словно раздвоен: он одновременно деятелен, наступателен — и пассивен, апатичен. И это делает его еще более понятным читателю.

Мир будущего, в котором живут герои Летема (причем не такого уж далекого будущего — это не «галактическая история человечества»), знаком нам по книгам современных американских писателей: такие же политический строй (во главе страны — президент) и система денежного исчисления, у людей те же профессии, мало изменились вкусы, взгляды, интересы.

Но иной стала структура общества — появились так называемые обращенные животные (домашние и дикие), которые, подвергшись воздействию нейрохирургии и генной инженерии, приобрели дар речи и стали походить на людей (выписаны эти псевдолюди превосходно — пожалуй, это лучшее в мировой фантастике повторение сюжетного хода Уэллса из «Острова доктора Моро»). Общественный статус обращенных животных крайне низок — они находятся на положении нынешних цветных иммигрантов Америки, обладая ограниченными социальными правами и получая гораздо меньшую, по сравнению с людьми, оплату за свой труд. Берут их на работу «второго сорта»: сторожем на автостоянке, швейцаром, разносчиком; охотно рекрутирует их криминальный мир, как можно видеть на примере кенгуру Джоя.

Не менее привлекательное социальное явление — башкунчики — дети, которые в результате «терапии» ускоренного развития достигли интеллектуального уровня взрослых, сохраняя физический облик детей (и перестав расти). Летем не говорит, как и почему появились башкунчики, но самый факт их существования — весомый показатель нездорового психологического климата общества.

Будущее, описываемое Летемом, не сухая схема, но живой мир, наполненный запахами, звуками, красками, многоцветьем жизни, которую мы видим глазами главного героя. Наверное, автор мог бы изобразить все это и через восприятие другого героя, скажем, башкунчика — задача эта была бы, бесспорно, крайне сложной, но в высшей степени благодарной, но тогда бы мы получили не просто крепко сколоченный фантастический триллер, а одну из величайших книг НФ, роман, подобный «Шуму и ярости» Фолкнера, где повествование идет от лица слабоумного глухонемого. И все действующие лица предстают живыми, полнокровными: люди, обращенные животные (особенно хороши котенок Саша и, конечно же, кенгуру Джой), даже башкунчики, сюрреалистически выразительные. У Летема вообще нет лишних, посторонних персонажей, чье появление тормозило бы, нарушало действие, все важны — каждый, разумеется, по-своему, и нужны автору.

Появились в этом мире и новые органы правопорядка, напоминающие прежнюю полицию, но действующие куда более жестко и обладающие неограниченными полномочиями. Инквизиция Летема (примечательно название — так называлась судебно-полицейская, по сути, служба, учрежденная для борьбы с религиозным, а затем и политическим инакомыслием в XIII веке) аналогична таким известным в фантастике социальным институтам, как Хранители Замятина, полиция мысли Орвелла и пожарные Брэдбери. Прерогатива Инквизиции — одновременно профилактика преступлений и наказание за них, что производится с помощью имеющейся у каждого человека карточки, на которой отмечается уровень его социальной лояльности. Название шкалы лояльности — изящная и при этом жутковатая насмешка (Летем — мастер такой детали).

Ведь понятие кармы — само слово на санскрите означает «действие» — в древнеиндийской философии использовалось для обозначения поступков человека, намерений, с каким он совершает их, и их последствий. В более обобщенном смысле карма — закон воздаяния человеку за все, что он делает в жизни, закон возмездия, но справедливого, устанавливающий непрерывную цепь причин и следствий, ведущий к высшей, космической справедливости, высшей правде. Каждым нашим поступком — или отсутствием его — мы, согласно представлениям древних, творим свою карму, хорошую или плохую. Работа же Инквизиции вовсе не воздаяние, а наказание, осуществляемое без суда и следствия, исходя их, мягко говоря, субъективных представлений о добре и зле каждого инквизитора. Сами инквизиторы похожи на некоторых наших милиционеров (впрочем, надо полагать, и на американских полицейских тоже), грубых, озлобленных, недалеких, одним словом, «ментов», к которым всегда можно найти подход — в зависимости от толщины бумажника нарушителя или подозреваемого. Немало инквизиторов (как это видно на примере Корнфельда) связаны с преступным миром, хотя усердно прикидываются служителями Истины и Справедливости.

Само же наказание — помещение в «морозильную камеру», в которой человек проводит несколько лет, — еще один парафраз Летема, на этот раз известного в НФ хода: замораживание человека (нередко — неизлечимо больного) и сохранение его тела при сверхнизкой температуре в течение неопределенно долгого времени, перенестись в будущее (когда будет найдено спасительное лечение). Сюжетные возможности такого хода видны на примере различных произведений: «Когда Спящий проснется» Уэллса, «Вести их будущего» Амосова, «Зачем звать их назад с небес?» Саймака. У Летема этот прием имеет совершенно иной характер: «замораживание» используется не для исцеления человека, но наказания его — ломается судьба того, чья карма стала нулевой, рвутся все связи с родными и близкими, при выходе из «морозилки» он лишается имущества и жилья.

И еще одна, весьма важная примета мира будущего — легализация наркотиков (правда, они называются по-другому, но суть от этого не меняется). Государство взяло под контроль производство и продажу наркотических веществ, открыв специальные магазинчики. С помощью получаемого там порошка можно расслабиться, можно успокоиться, а можно и забыть о мучающем прошлом (так поступал Стенхант, но, не рассчитав дозировку, оказался в трагической ситуации доктора Джекила — и сам, в сущности, заказал свое убийство).

Работа Инквизиции, легализированные наркотики, множество других незначительных, на первый взгляд, и существенных примет будущего (некоторые из них выявляются в диалогах, на первый взгляд, многочисленных, избыточных, но на деле необходимых, так как они не только четче показывают характер героев, но и помогают понять общественный психологический и моральный климат) — все это образует своего рода мозаичную картину жизни тоталитарного общества. Государство с помощью всесильной инквизиции, «карточек судьбы» и наркотиков не просто манипулирует общественным сознанием, не просто подавляет человека. Как видит герой (после выхода из «морозильной камеры»), государство идет дальше, низводя личность до придатка к механической памяти. Для людей, обладающих такой памятью, хранящей только положительные воспоминания, существует только настоящее, в котором не надо ни о чем думать и беспокоиться. У людей отнято прошлое — и таким образом возникает идеальная модель социума, в котором отныне и вовеки все довольны и умиротворены (характерно, что в этом мире, как в знаменитом романе Брэдбери, запрещена книжная культура).

Вопрос о счастье и свободе человеческой личности — центральный вопрос общественного развития — в мире, нарисованном Летемом, решен в тоталитарном обществе окончательно. Оскоплены не только сознание, но и души людей, отныне каждый человек — остров, вопреки великой формуле Джона Донна, отделенный от других непреодолимым океаном равнодушия и безразличия к чему бы то ни было на свете, кроме собственной персоны; общество загнано в тупик — развитие хомо сапиэнса остановлено, остановлено историческое время. И этот мир более благостен и покоен, чем любое из десяти небес дантовского рая, и более страшен, чем любой из девяти кругов ада великого флорентийца.

Интересно, что Летем не говорит ничего о том, кто стоит за этими процессами, кто манипулирует изменениями в жизни социума, кому, иными словами, выгодно все, что происходит с жителями страны. Мы не знаем, кто правит в мире Летема, какой принцип лежит в основе изображенного им общества: «олигархический коллективизм», как у Орвелла, деление на классы, как у Хаксли, господство технократии, как у Замятина или Азимова в «Конце Вечности». Но эта обезличенность власти страшнее, чем ее персонификация, чем те воплощения социального зла, которые мы видим в великих антиутопиях нашего века.

Герой романа Летема не выступает против этого мироустройства. Меткалф — не борец с антигуманной системой, она, вообще-то говоря, его до поры до времени устраивала, и он не пытался ее изменить, поскольку нашел в обществе свою «экологическую нишу». В отличие от героя классической антиутопии, начинающего сомневаться в непогрешимости общества, Меткалф не выражает гражданского неповиновения. И если классическая антиутопия начиналась с неведения героя и заканчивалась его прозрением (а потому — чаще всего — его смертью), то герой Летема хорошо знаком с окружающим его миром, его закулисными пружинами, не питая никаких иллюзий относительно его морали.

Хотя Меткалф не восстает против общества, но, столкнувшись с порожденными им несправедливостью и жестокостью, начинает борьбу, защищая право человека быть свободным и счастливым. После «пробуждения» герой понимает, что большая и, наверное, лучшая часть его жизни уже прошла, дальше его ждет доживание, а потому он не думает о себе. Меткалф приходит к пониманию того, что нет ничего важнее, чем делать добро, помогать тем, кто слаб и немощен. Собственно, это и авторская позиция тоже, которую мы воспринимаем опосредованно. Сам Летем ни разу на протяжении повествования не морализирует и не поучает, но нет сомнения в том, что он — на стороне Меткалфа. И автор поддерживает героя в его стремлении восстановить справедливость в «отдельно взятой» ячейке социума, карая Джоя — конкретного носителя социального зла.

Протест героя против бесчеловечности системы бесперспективен, но не протестовать герой не мог. Противостоя злу, он утверждает человечность, нравственное начало в бездушном мире. Потому роман Летема не о грядущем, а о нынешнем — впрочем, как и вся хорошая фантастика, как это сформулировал в свое время Рей Брэдбери: «Мы будущее не предсказываем — мы его предотвращаем».

Детектив, по сути дела, утопия: писатель создает мир, в котором добро одерживает верх (или по крайней мере не терпит поражения). Такая модель сама по себе фантастична, ибо в мире реальном, нам знакомом, чаще, увы, происходит обратное. Но в литературе, в мире вымышленном, добро торжествует, зло побеждено, и мы закрываем книгу с надеждой и верой.