Письма с фабрики

Марк Колосов

ПИСЬМА С ФАБРИКИ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

"Письма с фабрики" - попытка художественна исследовать жизнь трудового коллектива текстильной фабрики имени Лакина, Собинского района, Владимирской области.

Первая часть "Писем" была написана незадолго до Великой Отечественной войны. Последняяв наши дни.

АВТОР

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

Митинг в селе Небылом. - Революционер-рабочий Михаил Лакин. - Его сестра - секретарь райкома и депутат Верховного Совета РСФСР - Ерцева.

Небылое - так называется село невдалеке от города Владимира, где отбывал ссылку Герцен.

Названо оно так потому, что это село было, а его вроде и не было, и люди в этом селе были, но они вроде и не были людьми.

Их, собственно, за людей не считали. Одним словом, названо оно так, по словам местных старожилов, потому, что в нем настоящей жизни не было.

В этом селе мне довелось присутствовать на митинге. Собралось около пяти тысяч мужчин и женщин. Легкий ветер шевелил шелк платьев и платков колхозных модниц.

Все взгляды были устремлены на женщину, стоявшую на трибуне. Одну руку приложила она к груди, а другой неторопливо проводила по каштановым с серебряною нитью волосам. Голос у нее певучий, ровный, глаза зеленовато-серые, окаймленные густыми тонкими бровями. Смех грудной, приятный, одета в красную, легкой шерсти блузу с пышными рукавами, с белым отложным воротничком. Держится прямо. Ее фамилия - Ерцева.

Брат Ерцевой Михаил Лакин, именем которого назван прядильно-ткацкий комбинат на Ундоле, был сподвижником Фрунзе.

В 1905 году его убили черносотенцы, а та фабрика, где он был убит, носит теперь его имя.

В читальном зале клуба имени XIV-летия Октября выставлена картина самоучки Прохорова. Вы видите синеву морозного зимнего вечера. Белый снег сугробами лежит у изб. На заднем планефабрика. Дымят трубы, мерцает свет в окнах. Вторая смена спешит на работу. А на переднем плане, в луже крови, возле слабо освещенной избы, лежит рослый человек, руки его разметались. Четверо убийц с перекошенными злобой лицами, вооруженные кирпичами и дубинами, застыли над убитым. Молодой рабочий, почти подросток, протянул руку к одному из них - он останавливает убийц. Дальше несколько растерянных, испуганных фигур. Попик что-то доказывает пьянчужке. И позади всех монументальная фигура полицейского.

Так запечатлел художник-самоучка смерть Лакина.

Михаил Лакин, сын крестьянина деревни Саксино, Муромского уезда, Владимирской губернии, был высок ростом, черты лица имел крупные, лоб широкий и густые, назад отброшенные волосы.

Много походил он по городу Иванове, пока нашел наконец работу на заварке у купца Грязнова за девять рублей в месяц.

Как тогда работала в красильнях молодежь, можно себе представить, прочитав очерки ивановского бытописателя Ф. Д. Нефедова "Наши фабрики и заводы". Ф. Д. Нефедов был сотрудником "Отечественных записок" и ряда московских газет.

"Я раз спросил у одного фабриканта, что за люди выходят впоследствии из всех этих мальчуганов, работающих при сушильных барабанах в зрельных и на вешалках. Он, немного подумав, дал мне такой ответ:

- Бог знает, куда они у нас деваются, мы уж как-то их не видим после.

- Как не видите?

- Да так, высыхают они.

Я принял это выражение за чистую метафору.

- Вы хотите сказать, что впоследствии они переменят род занятий и перейдут на другую фабрику?

- Нет, просто высыхают, совсем высыхают! - отвечал серьезно фабрикант".

Вот в каких условиях работал Лакин.

Как-то увидел он сборничек стихов Некрасова. Одно стихотворение особенно ему понравилось: "Размышления у парадного подъезда". Это были его, Миши Лакина, размышления! Только слов таких не мог он подыскать своим мыслям. Теперь слова найдены. И он выучил стихотворение наизусть.

В знаменитую Ивановскую стачку летом 1905 года к месту, где выступали ораторы-выступали, взобравшись на плечи товарищей, - начал продвигаться довольно плотный парень с красивым лицом, с пышной шевелюрой, со скромной, но уверенной улыбкой.

В толпе стали говорить, что плечи ткачей не выдержат этого оратора, что ему нужна более устойчивая трибуна. Перед управой появилась бочка, а на ней трибун-рабочий. От первых слов этого оратора на многих лицах появились улыбки, всюду слышался шепот одобрения.

Михаил Лакин, рабочий с фабрики Грязнова, первую свою речь закончил при самых восторженных знаках одобрения, нос трибуны не уходил, а повернувшись к подъезду городской управы и указав на нее левой рукой, торжественно продекламировал "Размышления у парадного подъезда".

На глазах ткачей блеснули слезы. Талантливый рабочий сразу обратил на себя внимание владимирских большевиков, зато у администрации он прослыл опасным агитатором.

Лакин отвез семью в деревню и отдался большевистской работе.

Планы его расстроила полиция. Он был схвачен и посажен во владимирскую тюрьму.

Выйдя из тюрьмы, молодой революционер уже не вернулся в Иванове. Дальнейшая судьба его была определена Владимирским губернским комитетом партии как судьба профессионального революционера, агитатора, способного вести за собой рабочих.

В ноябре 1905 года Лакин приехал в село Ундол. Староста села выдал его фабриканту. И в ту же ночь Лакина убили,

По стопам Лакина последовала его сестра.

- Моя жизнь с малых лет, - говорила Ерцева на митинге, - сочеталась с нуждой и горем рабочего люда. Двенадцати лет я уже познала весь ужас старой фабрики. Работала по десять-двенадцать часов в день, зарабатывала полтора рубля в месяц, из них полтинник забирали штрафы. Тринадцати лет я уже вступила на тот путь, который указал мне мой единственный брат, посаженный в царскую тюрьму.

И Ерцева рассказала, как после ареста Михаила она шла с подругами и пела запрещенную царем любимую песню брата "Нагаечку". Навстречу им урядник. "Откуда вы такую песню знаете?" - "А мы нашли какую-то бумажку..."

Узнав, что одна из девочек-Фрося Лакина, урядник все понял. Фросю Лакину допрашивали в полиции, но ни слова не сказала полицейским Фрося. В памяти ее была свежа еще встреча с братом во владимирской тюрьме. Жена брата, Мария, неграмотная молодая женщина, оставшаяся с тремя детьми, в отчаянии собралась во Владимир, к губернатору. Фрося сопровождала ее. Она была удивлена, что губернатор их сразу принял. Он обошелся с ними ласково, сказал, что Лакин человек редкий, его тотчас же отпустят, как только он даст подписку, что не-будет больше знаться с революционерами. И когда пришли они в тюрьму и через решетку увидели похудевшее, осунувшееся, заросшее бородой лицо мужа и брата, Мария залилась слезами: "Миша, Мишенька! Голубчик, выпустят тебя, напиши только, что не будешь больше бастовать!.."

Лакин, помрачнев, сказал: "Этого я сделать не могу, Маша!

А ты не расстраивай себя, не плачь. Тебе надо беречь силы для детей, пока меня не освободят рабочие!.."

Эти слова брата запечатлелись в памяти сестры.

Теперь она секретарь райкома партии.

На комбинате имени Лакина растут и выдвигаются на ответственные участки государственной жизни молодые люди и девушки.

Предки их на этих землях бились с чужеземцами за независимость земли русской. Их отцы и деды под водительством большевика Фрунзе в 1905 году восстали против Шереметевых и Бажановых, а в семнадцатом году добились справедливой жизни.

Со своим рабочим полководцем шли отцы и старшие братья на Колчака, на Врангеля. Многие из них не возвратились. Матери одни воспитывали малышей. И вот выросло, окрепло, возмужало поколение сверстников Великого Октября, Посмотрим, как оно живет на комбинате имени Лакина.

ПИСЬМО ВТОРОЕ

Дорога на комбинат имени Лакина. - Места, связанные с революционной деятельностью М. В. Фрунзе. - Ундол. - Экскурс в прошлое. - Как выглядела фабрика в недавнем прошлом. - Как она выглядит теперь. - Фабричный поселок. - Сон Веры Павловны из книги Чернышевского "Что делать?" и наша действительность.

Из Иванова я еду с секретарем комсомольской организации Тасей в Ундол. Жара. Мимо проносятся поля, рощи. Поезд останавливается на разъездах; солнце слепит глаза. На больших станциях с древними названиями поезд стоит долго. Шуя... Привокзальная часть города сохранилась такой, какой она была много лет назад.

Маленькие одноэтажные дома с вывесками: "Парикмахер", "Универмаг", "Булочная". Булыжная мостовая и тротуар, поросший по бокам травой.

Здесь в 1905 году руководил борьбой рабочих Фрунзе. Здесь он возглавлял всеобщую стачку. В музее сохранились требования рабочих: "Работать 8 часов, минимум зарплаты 20 рублей, прево читать в свободное время газеты, право объединяться в профсоюзы..."

Но тогда рабочие не добились и этих скромных требований, а их руководителя Михаила Фрунзе-ему было только двадцать лет - упрятали в тюрьму. В полиции его били. В областном музее города Иванова можно видеть его протест, посланный на имя прокурора, тут же фотография и тюремный лист, в котором значится:

Фрунзе, Михаил Васильевич.

Возраст - 20 лет.

Народность - русская.

Рост-1 метр 65 сантиметров.

Походка - твердая.

Манера держаться-прямо.

Вот и станция Ундол, названная так по имени села, которое упоминается в "отписке" 1611 года ярославцев к вологжанам о немедленной присылке ратных людей на помощь Москве,

Разбитые под Владимиром интервенты побежали было Московской дорогой, но в Ундоле узнали, что Прокопий Ляпунов идет в Вохну, и поворотили от Москвы на Юрьев-Польский.

В селе Ундол жил когда-то полководец Суворов. С ундольской горы катался на салазках с ребятишками. А дальше, в нескольких километрах отсюда, в селе Орехове, родился знаменитый русский ученый, чьим именем названа Академия воздухоплавания в Москве, - Жуковский.

Рассказывают, что он платил по гривеннику крестьянским ребятишкам за каждую пойманную ворону и, привязав птицу за тонкую и длинную бечевку, часами наблюдал за ее полетом.

От этой станции по широкому асфальтированному шоссе рукой подать до фабрики имени Лакина. А было это шоссе когда-то очень грязным и ухабистым, называлось Владимиркой, и по нему царские сатрапы гнали в Сибирь лучших людей России. Здесь делали привал и пели свои заунывные песни колодники. Звон цепей слышался окрест.

- Ундол был унылый дол! - рассказывают ундольчане.

Слева от дороги видны два низких здания. Это старая ткацкая и казарма для рабочих-все, что было здесь до революции.

Существуют кроме устных рассказов еще и литературные памятники, повествующие о том, в каких условиях работала молодежь фабрики Бажанова в селе Ундол. Об этом нам рассказывает писатель Ф. Д. Нефедов.

Вот описание фабрики:

"Мы отворили дверь - и наше обоняние поражено страшным зловонием. Оглушительный шум, стук механизмов и непроницаемая пыль сразу овладели всем нашим существом. Из-за давящего тумана пыли выделились машины, и, наконец, примечаем какие-то странные фигуры, похожие на чучела или огородные пугала. То рабочие люди, работающие на чесальных аппаратах, ленточных машинах и банкаброшах. Эти люди с головы до ног покрыты таким слоем пыли, что нет возможности отличить их лица от платьев.

Большинство рабочих-женщины и девушки, мужчин не больше 6-7 человек. Видим еще детей-мальчиков и девочек, которые подметают около машин и, ползая, вытирают грязь с шестерен, колес и т. д.

Вентилирующим средством служит одна наружная дверь, выходящая на двор и отворяющаяся летом, во все остальное время года она затворена, и воздух сперт.

Что касается до ретирадных мест, то при ткацкой хотя и полагается в трех саженях от корпуса ретирадная будка, но на самом деле она есть не что иное, как только призрак; в действительности каждый рабочий ходит по своим надобностям, куда случится и куда в данную минуту удобно. Вследствие такого повсеместного хождения около здания ткацкой для постороннего человека пройти делается великим подвигом".

* * *

Там, где был пустырь, стоят новые дома. Жилая площадь увеличилась почти в пять раз. Казарменные нары теперь можно встретить лишь в музеях Владимира и Иванова. Рабочая семья занимает две-три комнаты с кухней.

Рядом с двухэтажной старой и подслеповатой ткацкой высится красавица прядильня, Это первая новая фабрика, которую построила Советская власть. На торжественный пуск ее в 1927 году приезжал сюда Валерьян Владимирович Куйбышев. Он обратился к лакинцам с простой и трогательной речью - читаешь ее и переносишься в 1927 год, в период реконструкции нашего хозяйства.

С каким трудом отрывала в те годы наша страна средства для нового строительства! Валерьян Владимирович поздравил тогда рабочих фабрики имени Лакина с большим праздником строительства нового предприятия, символом того, как будет выглядеть наша промышленность после того, как рабочий класс ее перестроит.

Да, она выглядит великолепно, новая прядильня, рядом со старой ткацкой. Это наглядный пример, показывающий, как строили капиталисты и как строит рабочий класс.

В ткацкой тоже теперь не так, как было при Бажанове, - устроена вентиляция, сделаны новые перекрытия, переоборудованы станки, в них введен механический останов, что облегчает работу ткачих и уменьшает обрывность. Но все же, по сравнению с прядильней, в ткацкой темно, тесно. Прядильня напоминает институт, лабораторию.

* * *

Теперь, когда вокруг фабрики вырос новый рабочий поселок, село Ундол оказалось в стороне. Село это старое, большое, вытянулось двумя рядами деревянных изб вдоль Московско-Горьковского шоссе. Дорога очень живописна. То она уходит в гору, поднимаясь выше домов, и они остаются в низине, то она стремительно несется вниз, а дома лезут в гору. Мост через речку Ундолку соединяет поселок с селом. Здесь шутят, что речка скоро будет называться Ундолстрой: воображение лакинцев рисует ее соединенной через Клязьму и Москву-реку с Волгой.

* * *

С ундольской возвышенности виден весь поселок имени Лакина с группой каменных и деревянных домов, среди которых выделяются здания Дома культуры, школы, детских яслей и новый, сорокадвухквартирный дом. Между ними выстроились двухэтажные дома, составляющие несколько улиц: имени Х-летия Октября, имени Горького, имени XVII партийного съезда.

А какая благодать вокруг поселка! Чудесные дубовые рощи, живописные холмы, равнины и овраги, прохладные воды Клязьмы...

Из окон фабрики и многих домов виден этот пейзаж: на самом горизонте по железнодорожной насыпи из Москвы в Горький и из Горького в Москву двигаются поезда. А перед насыпью лежит желтое, наполовину сжатое поле. В центре его стоят сытые колхозные кони, запряженные в жнейку. Комбайнер в комбинезоне что-то ладит в своем комбайне. Не сон ли это Веры Павловны из книги Чернышевского "Что делать?"? Помните?

Вера Павловна видит здание. "Оно стоит среди нив, лугов, садов и рощ. Нивы-это наши хлеба, только не такие, как у нас, а густыа, густые, изобильные, изобильные. Неужели это пшеница?

Кто ж видел такие колосья? Кто ж видел такие зерна?.. Поля, это наши поля... Но кто же живет в этом доме, который великолепнее дворцов?.. По этим нивам рассеяны группы людей... Группы, работающие на нивах, почти все поют; но какой работою они заняты?

Ах, это они убирают хлеб. Как быстро у них идет работа!.. Почти все делают за них машины... Люди почти только ходят, ездят, управляют машинами. Еще бы им не быстро и не весело работать!..

- Неужели ж это мы? Неужели это наша земля? Я слышала нашу песню, они говорят по-русски... Но... я хочу же знать, как это сделалось?"

Как это сделалось?

Мы попытаемся ответить на этот вопрос.

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

Комплект имени ХХ-летия комсомола. - Как он стал передовым.

Кто не знает в ткацкой пресловутый 21-й комплект? Ни одна мало-мальски уважающая себя ткачиха никогда бы не пошла на его станки. По станкам и работники. Если кого поставили к этим разлаженным станкам, значит, за провинность. Станки на этом комплекте поминутно останавливаются, а то бывает и так: все идет хорошо, станки работают, вдруг скорость оборота станка делает стремительный скачок, все путается, рвется. Ткачиха мечется от одного станка к другому, маршрут сломан. Одним словом, не комплект, а гоголевское заколдованное место.

Учитывая эти особенности комплекта, администрация не очень требовала с ткачей. Свыклись и ткачи, которым из месяца в месяц помощник мастера давал справки: "Простой не по вине ткача". На каждой фабрике имеются такие люди, готовые на все махнуть рукой. "Пусть идет, как идет", "Что мне, больше других, что ли, надо?" - их любимые выражения. И кто бы ни попал на этот комплект, рано или поздно поддавался этой "философии". Сначала куда-то бегал, чего-то требовал, что-то доказывал, на что-то обращал внимание, а потом сдавался.

Когда отобранные комитетом комсомола восемнадцать лучших ткачих фабрики узнали, что их ставят на злополучный 21-й комплект, они ахнули.

А ведь как радовались они, думая, что им, в связи с двадцатилетием комсомола, дадут самый лучший по оборудованию 25-й комплект.

- Нет, этого не может быт.ь! Это какая-то насмешка, тут что-то не так, - в недоумении говорили между собой девушки.

И они всей гурьбой пришли в комитет комсомола.

- Правда это, Тася?

- Что?

- Про двадцать первый комплект?

- Правда.

- Ну так вот, не будем работать! - крикнула Емелина.

- Ведь не сработаем... - сказала Скотникова.

- Завалимся!.. - послышались голоса.

- Тише, девушки! - успокоила их Тася. - Подождем завтрашнего дня: завтра в половине десятого будет совещание, там все разъясним.

Предложение поручить лучшим молодым работницам злополучный 21-й комплект сделал заведующий ткацкой Щербаков. "Ни одна старая работница не отдаст своих станков, - рассуждал он, - отобрать у них лучшие станки-значит вызвать недовольство старых рабочих. А с другой стороны, не так уж страшен этот 21-й комплект, о котором идет такая дурная слава. Станки на нем такие же, как и везде-правда, они очень разлажены, потому что там плохой состав поммастеров. Надо вытащить комплект, надо доказать, что на фабрике не может быть отстающих участков, если этого не хотят рабочие. На помощь молодежи надо будет бросить все силы и средства, отремонтировать, наладить станки, у некоторых сменить каретки-одним словом, провести соответствующую подготовку, и дело пойдет. Уже было случаи, когда отсталые комплекты становились самыми лучшими. И кому, как не молодежи, как не комсомольцам, показать в этом деле пример?"

Тщательно обсудив предложение Щербакова, тройка, работавшая над составлением комплекта, приняла это предложение.

И вот собралось совещание будущего молодежного комплекта.

Пришли все девущки. По их лицам было видно, что они готовятся дать отпор. Они плохо слушали докладчика, смотрели исподлобья и подавали злые реплики. Когда заведующий сказал: "У вас станки эти запоют", - Емелина нервно усмехнулась:

- Запоют! Заревут, а не запоют...

- Комплект должен быть безбрачным, - продолжал Щербаков.

- Безбрачным! - прыснули со смеху девушки.

Взял слово молодой помощник мастера Чучелов.

- Это дело нам не новое, - сказал он, - мы уж один раз работали на таком комплекте, и результат был вот какой! Результат был-верблюд. На одном горбу сидел мой сменщик, на другомвторой сменщик, и подпись:

Природа очень скупа

Дала верблюду два горба,

Не мешало бы третий

Для случая такого,

Чтобы посадить Чучелова.

Я со своего комплекта не могу уйти с легким сердцем.

- Я тоже не с разбитого корыта ухожу, Чучелов! - сказал ему другой помощник мастера, по фамилии Песков, высокий, сдержанный и молчаливый молодой человек.

- Послушаем девчат, - сказал кто-то из администрации.

- Нет уж, пусть раньше начальники поговорят, - отказывались девчата.

Тогда взял слово начальник цеха Дюков.

- Не так страшен черт, как его малюют, - говорил он. - Только бы от вас услышать: "На комплект встанем, комплект вытащим!" Было бы только ваше единственное слово: "Вытащим".

Дело ведь идет о чести, доблести и геройстве. Я ручаюсь, что мы отнимем к юбилею комсомола красное знамя у Чучелова. Нас узнает область, может быть, и весь Союз...

- Я люблю новшества... - сказал Песков.

- Правильно! - сказал Дюков. - Песков не пошел бы на этот комплект, если бы сюда собрали первых попавшихся ткачих.

- А что мы за особенные? У нас что, руки золотые? Давайте двадцать пятый комплект-мы себя покажем! - сказала Дуся Скотникова.

Но, видно, лестные слова Дюкова пришлись девушкам по сердцу. Многие, не поднимая глаз, улыбнулись. В душе они были довольны, что вся администрация-директор комбината, главный инженер, заведующий ткацкой, начальник цеха, три сменных мастера, секретарь парткома, предфабзавкомаразговаривают с ними как с лучшими работницами, рассчитывают на них, уверены, что они будут победителями.

- Вы думаете, администрация хочет плохого своей молодежи? - -сказал заведующий ткацкой. - Ведь я своим партбилетом отвечаю!

- Вот именно! - сказала одна из девушек.

- Не подводить мы вас собираемся, а вырастить и показать чудеса, на которые способен комсомол...

- Комсомол показывает чудеса, да не на таких станках! - выступила Дуся Скотникова. - Почему молчат девчата? - резко продолжала она. - Почему они все были до собрания против этого комплекта? Пусть дадут нам двадцать пятый комплект. Кто там хорошо работал, пусть берет наши станки. Разве мы с плохих станков уходим? Взять хотя бы мою десятку!..

- Правильное-послышались голоса.

Но неожиданно опять взял слово Чучелов.

- В словах Дюкова, - начал он неторопливо, - меня один момент затронул, из-за которого я готов встать на двадцать первый комплект. Денег я зарабатываю больше тысячи, премии получалчасы и велосипед, красное знамя фабрики у меня. 1Чо первенство во всесоюзном масштабе-вот что заманчиво! Понимаете ли вы меня или нет?

- Так, значит, ты из-за премии?

- Нет, не из-за премии: я уже сказал, что премию я имею и знамя тоже.

- Орден тебе надо?

- А хотя бы и так...

Тогда заговорили все сразу. Дюков одобрял Чучелова за то, что он решил пойти на 21-й комплект, и осуждал за то, что главной побудительной причиной для него были орден и всесоюзная известность, тогда как он, Дюков, выдвигал на первый план интересы производства, а не вопрос о славе. Но уже никто не слушал Дюкова; девушки переговаривались между собой, шумно одобряя Мучелова.

Слово взял директор комбината.

- Партия учит нас: прежде чем организовать, надо провести тщательную подготовку. Настроение Скотниковой надо переломить...

- Она уже переломила, - послышались голоса.

- Почему мы не можем вам отдать двадцать пятый комплект? - продолжал директор. - Потому, что мы не можем без всякого основания переводить людей с их станков, а вы люди передовые...

Одна из девушек:

- Способные.

- Способные, - продолжал директор. - Конечно, вам первое время будет трудно, пока не привыкнете к станкам, не узнаете капризы каждого, пока не пройдет так называемый период освоения. Мы ведь тоже были зачинщиками в свое время работы на шестерке. Я тогда комсомольцем был, комплект тоже считался никудышным, а вот вытащили...

- Ну, довольно, решать надо! - сказала Тася. - Кто за то, чтобы перейти на двадцать первый комплект?

Все проголосовали за это, кроме одной. Чучелов сказал:

- Эх! От жизни отстаешь, пойдем со всеми!

Но она не согласилась.

Выбрав бригадиром Нюру Токмакову, быстроглазую, с ямочками на щеках девушку, ткачихи разошлись.

Весть о том, что комсомольцам, пожелавшим перейти на большее количество станков, дали самый худший, 21-й комплект, облетела всю ткацкую.

- Согласились, а теперь попляшут... Люди там на шестерке не справлялись, а они хотят на двенадцати сработать...

- Напросились...

- Будет им подарок...

Но, прислушиваясь к разговорам, можно было подметить, что пророчили провал новому почину те, кто не справлялся сам с работой, или те, кого не приняли во вновь организованный комплект.

Впрочем, и те и другие были обеспокоены:

"А вдруг сработают? Тогда что?"

В выходной день к станкам пришли слесари-ремонтники. Они сменили верхние и нижние каретки у станков. В утреннюю смену вместо одного пришли все три поммастера-Чучелов, Песков, Белинский. Многие станки потребовали дополнительного ремонта, особенно 998-й станок.. Он то и дело давал обрывы. Долго бился с ним Песков, нелегко было сразу найти причину порчи. Но выдержка и терпение Пескова помогли ему наконец отыскать и эту причину. У станка оказалась расчлененной погонялка - мелкая, ничтожная неполадка, но как трудно было до нее добраться.

А Белинский, Чучелов, зачем они пришли в такую рань?.. Ведь им еще далеко до их смен, но они пришли, томясь от нетерпения, торопясь узнать, как отремонтированы станки. Какие хорошо, какие плохо работали в утреннюю смену? А уж раз пришли, то не стоять же им сложа руки. Не такие это работники!

И вот они работают все трое. Ткачихам не приходится бегать за ними. Девушкам не отвечают: "Некогда", или: "Ну тебя, поменьше бы ломала", или: "Что ж волноваться? Запишу простой не по твоей вине, и все тут".

Приятно смотреть на эти лица, напряженно вслушивающиеся в шум станков, на эти руки, методически, неторопливо устраняющие неполадки.

Молодые работницы уже верят в свои силы. Если бы не эта уверенность, разве бы они так спокойно переходили от станка к станку, в то время как кругом то и дело остановки и обрывы?

Разве так спокойно держались бы молодью, гордые, не выносящие насмешек девушки в ответ на ехидные замечания, которые раздаются по их адресу?

Некоторые ткачихи ничего не говорят, а только укоризненно покачивают головой, другие осыпают девушек обидными словами.

- Путаницы! Как ни пройдешь, все станки стоят! - язвила Трухлякова, молодая озорная ткачиха.

- Не сразу Москва строилась... Не всегда так будет, - отвечали девушки, а про себя думали: "Проклятые станки, как они подводят нас!"

Особенно доставалось Нюре Токмаковой, Зое Мольковой, Дусе Скотниковой и Марусе Афанасьевой-двенадцатистаночницам, станки которых выходили на большой проход у окон.

У них все время то один, то два станка нет-нет да и станут. Но девушки работали в хорошем темпе, не метались, а постепенно поправляли станок за станком.

Спокойнее всех работает Молькова Зоя; держится она увереннее подруг, движется ритмичней. Вот бесшумно появилась у станка, взяла нить, вправила в челнок, бросила челнок в пучину нитяных струй, навалилась всем телом на отводку-станок застрекотал, запел.

Прошла неделя.

21-й злополучный комплект в целом впервые за многие годы выполнил план.

Переменилось отношение к девушкам со стороны соседей.

Многие уже обижены, почему их не поставили на 21-й комплект.

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ

Отдых молодежи в старое время. - Девичник. - Лакинский Дом культуры. Выходной день на Лакинке. - Фабричный дом отдыха. - Как лакинцы проводят отпускное время.

"Наливай вина осьмуху, набирайся его духу...

Мы ударим Сашу в ухо, целовальника прибьем,

Домой пьяные придем...

Эх, гуляй наши во всю ночь!

Как только пройдет неделя трудовой жизни и наступит праздник, молодой народ спешит уже отдаться своим любимым удовольствиям и занятиям... С вечера и вплоть до заутрени по селу ходят гуляки, пока не разойдутся по домам, а некоторые бредут прямо на фабрику".

Так, по свидетельству Нефедова, отдыхала молодежь ткацкой фабрики Бажанова в старое время.

Существовал и еще один вид досуга-девичник. К нему готовились задолго, девушки в складчину копили по копейкам деньги, чтобы снять избу и закупить необходимое угощение. Избу убирали, мыли-одним словом, старались, чтобы все было "как у людей". Вечер начинался "честь честью", как в порядочных мещан-, ских домах. Играли в фанты, флирт цветов, но с переходом к угощению картина резко менялась.

- "Неужели драка будет? - спрашивала одна девица.

- Здесь это только и можно наблюдать, - отвечала другая", - пишет Нефедов.

В городе Иванове, насчитывавшем сто тысяч жителей, в 1910 году было три библиотеки, два временных цирка (балагана), две клубные сцены-и наряду с этим четырнадцать церквей, три часовни, один монастырь, один молитвенный дом и восемьдесят семь винных лавок.

Если так обстояло дело в центре промышленного района, то легко можно себе представить, что было в селе Ундол. Здесь на две тысячи рабочих вплоть до 1917 года не было ни библиотеки, ни клубной сцены, были только церковь, часовня и кабак.

Ныне коллектив рабочих, служащих и специалистов прядильноткацкого комбината имени Лакина и его двухтысячный отряд молодежи располагают клубом, стадионом, водной станцией и садом отдыха.

В клубе зал на восемьсот мест, малый зал для совещаний, библиотека-читальня, парткабинет с комнатой заочного обучения по радио, комнаты кружков-драматического, музыкального, кройки и шитья, струнного, хорового, оборонного, спортивный зал, фотолаборатория, комната игр, буфет, тир, бильярд.

Драмкружок ставит пьесы классиков и современных авторов.

В фойе можно увидеть фотографии спектаклей: "Лауренсия", "Мачеха", "Мечта пилота", "гСлава", "Аристократы", "Дети Ванюшина", "Любовь Яровая". Весь исполнительский состав-фабричная молодежь.

Выходной день на Лакинке начинается с вечера, предшествующего празднику. Вообразите: жаркий воздух, небо без облаков, солнце близко к закату. Запоздалый луч впивается в стекла и металлические предметы, ослепительно сверкая, жалит их. Но вот наконец и он гаснет. Наступают сумерки.

Молодые ватерщицы, банкаброшницы, ленточницы, сновальщицы, съемщицы, ткачихи, мастера умылись, отдохнули и спешат отдаться своим любимым развлечениям. Кто идет на стадион тренироваться к завтрашним соревнованиям, кто играет в волейбол тут же, возле дома, в садике. Играют в шахматы, в лото, слушают патефон, радио, читают газеты, вышивают.

Но лишь только оркестр торжественно пронес свои духовые инструменты и прошел мимо баянист, молодежь уже спешит в сад.

Танцевальная площадка переполнена. Баянист, оркестр и радиола чередуются, сменяя друг друга. Наибольшим успехом пользуются массовые танцы.

Какие здесь мелькают платья! Каких только нет материй! Сразу даже трудно сообразить, где это танцуют - в селе или в большом городе. На площадке образцовый порядок, не слышно громкого и разухабистого смеха, грубых шуток, нет здесь места озорству и непристойным выходкам.

Утром на шоссе стоят грузовики. Это отправляются в однодневный дом отдыха, в Сушнево, лучшие работницы комбината.

Песни, смех, шутки слышатся среди отъезжающих.

На другой день заходим в общежитие девушек. Маленькая подвижная банкаброшница только что вернулась с работы, читает "Комсомольскую правду". В комнате много солнца, полевых цветов, стены разукрашены открытками.

- Ну, как вчера провела время в доме отдыха? - спрашиваем ее.

- Очень хорошо! Целый день сегодня у меня машины пели, - отвечает девушка, - так легко работалось!

А сколько радостей приносит отпускное время!

Поезда Московско-Горьковской железной дороги увозят лакинцев в областные и союзные дома отдыха и санатории. Многие отправляются путешествовать по маршрутам туристов. Нюра Токмакова в числе нескольких лучших учениц стахановской школы была премирована путевкой на Кавказ.

ПИСЬМО ПЯТОЕ

Как учились в старое время. - Случай в классе. - Как происходит производственное обучение в наши дни. - Молодые техники Сережа Кузьмин и Галя Коннова. - Инженер Муравьев.

На фабрике Бажанова лишь в 1913 году была основана одна трехклассная школа. Чтобы определить в нее своего ребенка, рабочему приходилось ломать шапку перед Марьей Николаевной, тещей фабриканта.

Работница Агеева помнит, как она впервые увидела на дочке конторщика коричневое платьице с черным передником и белым воротничком. Ей было тогда девять лет. Она стала упрашивать отца отдать ее учиться. Отец был рядовым рабочим; он долго колебался, потом надел новый картуз, расчесал бороду, взял лукошко яиц и пошел с девочкой по направлению к хозяйскому дому. Долго он стоял на ступеньках черного крыльца, упрашивал высокую худую барыню в черном парике и длинном синем платье с твердым до ушей воротником. Барыня поглядела на него сверху вниз и что-то прокартавила в ответ.

- Вашей милости прошу... Воля ваша... - слышались слова отца.

- Да говорят тебе - нельзя, русским языком говорят! - отрезала барыня и отвернулась.

И тогда слезы хлынули из глаз девочки.

- Почему вы меня не берете? Ведь я как учиться хочу! - сказала она сквозь рыдания.

Барыня окинула ее пронизывающим, ледяным взглядом и велела отцу нести лукошко на кухню.

Три года проучилась девочка в этой школе. Марья Николаевна все эти годы наводила на нее ужас.

- Ну, дети! - скрипела Марья Николаевна, держа в руках линейку, которой она немилосердно била детей за малейший шепот в классе, за каждое нечаянное движение. - Ну, дети, сейчас вы уйдете домой, а когда придете снова в класс, принесете по два сырых яйца!

Так говорила Марья Николаевна перед пасхой. После праздника она уже с утра стояла на кухне перед тазом и рассматривала на свет каждое яйцо.

Горечь этого учения скрашивала молодая учительница. Ее уроки девочки любили. Однажды к именинам они решили ей всем классом подарить букет цветов. На шум открылась дверь, и в класс вошла Марья Николаевна. Постояв несколько минут, ушла.

А на другой день молодая учительница сказала детям:

- Доучу вас и потом уже уйду, - сказала она и улыбнулась было, но вдруг губы, подбородок запрыгали, она закашлялась.

В глазах ее блеснули слезы. Она вытерла платком глаза, жалуясь на сильную простуду.

Еще хуже обстояло дело с производственным обучением молодежи.

Малолетком поступил в учение на фабрику Бажанова рабочий Чегин. Учил его ткач Фанов, которому он платил за ученье два рубля в месяц, а сам за это время не получал ни копейки. Учился на пинках да на колотушках. Учитель мало занимался с учеником.

Ткач торопился побольше заработать и показывал ученику кое-как, урывками, а если ученику что-нибудь не удавалось, учитель объяснял с помощью зуботычин.

До семнадцатого года на Бажановке таким образом училось ежегодно пятьдесят детей. Здесь повторялась та же история, что и с Марьей Николаевной. Только бить челом надо было мастеру.

И опять судьба ученика решалась взяткой. Мастера гоняли мальчиков за водкой, заставляли делать черную работу у себя дома. Это были маленькие рабы, которые весь день задыхались в непроветренных помещениях.

Проезжая здешние места, Некрасов создал строки;

...В золотую пору малолетства

Все живое-счастливо живет.

Не трудясь, с ликующего детства

Дань забав и радости берет.

Только нам гулять не довелося

По полям, по нивам золотым:

Целый день на фабрике колеса

Мы вертим - вертим- вертим!..

Какие же изменения произошли в деле воспитания и образования молодежи за годы Советской власти?

В поселке имени Лакина выстроены два детских сада, школадесятилетка, школа-семилетка, школа ФЗУ, вечерний техникум без отрыва от производства, школа стахановцев, курсы дипломированных техников, школа техминимума 1 и II ступени, школа ликбеза для новых рабочих из деревни, хозяйственные курсы, курсы по подготовке в вуз. Всего учится в Лакинке из десяти тысяч жителей шесть тысяч.

Вдоль фабричной ограды висят щиты с условиями приема во все эти учебные заведения.

Уже немало лакинцев окончили Ивановский текстильный институт и, возвратясь на Лакинку, выполняют роль командиров производства.

Войдя в цех ватеров, направимся в конторку мастера. Темноволосый молодой человек в косоворотке, с искорками в глазах, спокойно отложил книгу записей. Рядом с ним рассматривает запись своего сменщика худенькая, стройная девушка, с тонким личиком, с пушистыми льняными волосами на косой пробор, с темно-голубыми, твердо смотрящими глазами. Это Сережа Кузьмин и Галя Коннова - комсомольцы, сменные мастера цеха ватеров. Они отвечают за работу смены, расставляют рабочую силу, к ним обращаются в случае неполадок. От их знаний, находчивости, самообладания зависит выполнение плана прядильной фабрики.

Мать Гали-ткачиха. Отец погиб на фронте в 1919 году, когда ей было три года. Она-ровесница Октября. По окончании техникума ее направили на Лакинку. Около трех месяцев она была помощником мастера, потом фабричный комитет ВЛКСМ направил ее помполитом в школу ФЗУ. И наконец, дирекция фабрики выдвинула ее сменным мастером.

А вот что рассказал комсомолец-инженер Николай Муравьев, мастер цеха банкаброшей, высокий загорелый молодой человек с правильными чертами лица.

- За 24 года моей жизни мне памятны особо два случая, которые явились в то же время и трудными моментами.

Вспоминая далекое детство, я не помню того дня, чтобы у меня не было желания учиться. Живя в деревне, я хотел стать учителем. Он представлялся мне всезнающим. Им я и мечтал быть.

Школу-семилетку кончил я на Лакинке и поступил в ФЗУ на ткацкое отделение. Летом 1932 года стал усиленно заниматься, чтобы поступить в вуз. Помню, стояли хорошие дни. Хорошо было бы погулять. Но я запирался в комнате на целые дни и усиленно готовился к экзамену.

В памяти моей ясно представляется и до сих пор один день того времени.

Был пригожий июльский день. Я занимался. Вдруг в окно увидел, что мои друзья идут ко мне с гитарой. Мне очень хотелось с ними пойти, но я занавесил окно и запер дверь. Им показалось, что меня нет дома, и они ушли.

Лето 1932 года живет в моей памяти.

Этим летом лакинская комсомольская организация за активную работу в комсомоле и хорошую учебу дала мне командировку в Ивановский текстильный институт. Я выдержал экзамен.

Вторая трудность встретилась мне после окончания учебы в институте. Я был послан работать на нашу фабрику. Поступил в ватерный отдел мастером. В этом отделе до меня еще не было ни одного молодого инженера-специалиста. Мастера здесь все практики, большие знатоки своего дела. Они говорят про себя:

- Мы здесь работаем с первого веретена.

И это близко к истине.

Передо мною стояли две задачи.

Завоевать авторитет среди рабочих и среди старых практиковспециалистов. Хотя бы частично получить опыт и практические знания от старых мастеров.

Участок мне дали тот же, что и "старикам".

Рабочие смотрели на меня и думали примерно так: "Мы привыкли, что нами руководили старые опытные люди, а ты только что приекал, молодой еще, да ты, может быть, ничего и не понимаешь, а мы тебе будем подчиняться". Много приходилось убеждать, доказывать и не стесняться перенимать опыт старых специа"

листов, чтобы выполнить свою главную задачу - воспитать, организовать массу.

Родина мне дала высшее образование. И я у нее в долгу, я должен углубить свои знания и овладеть языками.

Фабрика доверила мне работать пряжу для^ международной выставки, которая состоится в 1939 году в Нью-Йорке. Я с большой радостью и гордостью выполняю эту работу.

Мне довелось первому заправить машину трепального отдела на новую сортировку для выставки. Я снял первый холст с опенера. Приложу все усилия, чтобы наша ткань была одной из лучших.

Мой заработок 700 рублей. Семья три человека. Я, мать и брат 14 лет. Почти одна треть моего заработка тратится на культурные нужды (театр, газеты, журналы, книги, радио, граммофонные пластинки и пр.). Книг я читаю много. У меня нет какого-то избранного, любимого произведения, в котором показан рост нового человека, культурного, сознательного, с определенным багажом знаний во всех областях науки и искусства.

Люблю спорт, в особенности волейбол и баскетбол. Играю в эти игры азартно. По обеим имею именные значки "Первенства города Иванове".

ПИСЬМО ШЕСТОЕ

Страницы истории комсомола. - Первый комсомолец Вася Титов._ Красные курсанты. - Воспитанные комсомолом организаторы и руководители производства. - Старый солдат.

В архиве владимирского комсомола упоминается в числе делегатов 1 Владимирского губернского съезда молодежи в 1918 году представитель культурно-просветительного кружка села Ундол. Кто был этот делегат? По старым номерам газет, по скудным и отрывочным воспоминаниям, которыми располагает владимирский архив, видно, что Бажановка являлась единственным рабочим центром, откуда во Владимир, где не было почти ни одного завода, ни одной фабрики, приезжали на праздники Седьмого ноября и Первого мая рабочие.

С волнением представляешь себе среди них Васю Титова - маленького бойкого комсомольца. Его портрет в курсантской длинной шинели и в сдвинутой набекрень фуражке я нашел в квартире брата его, Павла Юрьевича Титова. В детстве Вася был учеником ундольской церковноприходской школы. Голод и нужда заставили его наняться мальчиком в буфет Макарова на станции Ундол.

Потом он был приемщиком на складе. Работать приходилось по десять двенадцать часов в сутки. Получал гроши, но характер имел веселый.

- Живы будем - отойдем! - бывало, говорил он, грея обледеневшие на стуже руки.

- Никогда не сгрубит, всегда ровный, чуткий, с шуткой на губах, вспоминают рабочие.

Он был с ними, когда они снимали царские портреты. Все помнят, как дошли до кабака Батунина. Над парадным крыльцом висел большой портрет царя. Пеконкин Митька схватил камень, ахнул по портрету. Вася улыбался. А когда стали созывать добровольцев на защиту Петрограда, Вася первый записался. Из воспитанников пехотных курсов образовали непобедимый полк курсантов. Под Ямбургом он хорошо дрался. Вася писал родным: "Нас пули не берут. Юденич бежит, как черт".

Раз в окопе под дождем зазябли. Некоторые унывать стали.

Вася ободрял их.

- Будем живы-отойдем! - смеялся он. И шуткой подымал настроение .бойцов.

Летом 1919 года в июне месяце его убили под Лунатицей.

- Мы были с ним в одной цепи, - рассказывает шлихтовальщик Андрианов. Я привез его шинель. Не верилось, что он погиб. Когда меня ранило, он мне сапог разрезал. А когда после ранения пить хотелось, он мне откуда-то достал полведра кислого молока. Он принадлежал к бесстрашным курсантам. Смерть его озлила нас, и мы взяли Ямбург. В лесу нашли своих товарищейкурсантов, замученных белыми. Глаза выколоты, животы истыканы.

Хоронили их вместе с Васей. Златовратский, командир роты, над могилой речь сказал... В глазах у нас стояли слезы.

Павел Юрьевич Титов слабо помнит брата.

- На тебя по виду был похож, только поживее был! - сказал ему бывший курсант Андрианов.

В поселке имени Лакина Сорокин - самая распространенная фамилия. Носят ее также воспитанники комсомола Михаил Алексеевич и Василий Васильевич. Михаил Алексеевич-директор комбината, а Василий Васильевич - заведующий одним из отделов, Они - местные коренные жители. Их рост и выдвижение происходили на глазах у всех.

Михаил Алексеевич мал ростом, сухощав, нетороплив, необычайно четок. Держится с людьми просто, без наигрыша, без панибратства. Видно, что он обдумывает каждую фразу.

А еще не так давно, по собственному признанию, он страдал мучительной застенчивостью. Ему стоило больших усилии отучить себя краснеть перед каждым выступлением.

Вскоре он выучился понимать не только сорта пряжи, но и характеры людей. Понял, что бывают случаи, когда необходимо принимать быстрое и четкое решение, идти на некоторый риск и, в случае ошибки, не бежать в кусты, не сваливать на подчиненных, не прятаться за чужие спины - одним словом, уметь мужественно держать ответ.

Случилось так, что был исчерпан весь запас топлива на комбинате, а чтобы его доставить, не хватало транспорта. Сорокину пришла в голову мысль использовать для подвоза топлива маленькую, захудалую речушку невдалеке от лесозаготовок. На это дело требовались деньги, а ведь затраты могли и не оправдать себя.

- Ничего не выйдет! - говорили сведущие люди.

А вот Сорокин рискнул - и оказался прав.

Михаил Алексеевич в своей работе опирается на передовых рабочих. Производственные совещания вошли в плоть и кровь фабричной жизни. Хорошо поставлена на комбинате проверка исполнения решений. Каждый рабочий осведомлен о том, как идет работа на его станке, комплекте, в цехе, на фабрике. Тесное сотрудничество директора с партийной организацией, комсомолом, специалистами ведет к тому, что фабрика систематически перевыполняет план.

Василий Васильевич Сорокин ведет большую общественную работу. Он - член комитета комсомола, член совета спортивного общества "Основа", руководит кружками. Немало комсомольцев, составляющих теперь красу и гордость фабрики, говорят, что многими своими успехами они обязаны ему.

Лакинские физкультурники любят Василия Васильевича за то, что он близко принимает к сердцу их дела и нужды. С волнением слушаешь их рассказы о том, как нынешней зимой он ездил в Иваново на областные состязания лыжников, как переживал возможность поражения лакинцев.

- Нина, - умолял он лакинскую рекордсменку по лыжам, - сделай милость, не подведи...

- Не беспокойтесь, Василий Васильевич, - спокойно отвечала девушка. - Я их обгоню...

И действительно, обогнала. Вышла на второе место в области.

А летом ученица ФЗУ Котова поставила новые областные рекорды по бегу на 800 и 200 метров.

Молодежь фабрики имени Лакина поддерживает самую тесную связь с нашей героической Красной Армией, Военно-Морским и Воздушным Флотом. Галя Алексеева, работница лаборатории прядильной фабрики, передала мне три письма своего брата-дальневосточника.

Я спросил у Гали, где она живет и можно ли прийти к ее семье в гости. Она сказала, что живет в доме артели "Красный Профинтерн", рядом с Лакинкой. В артели этой делают деревянные части ткацкого станка. Ее отец за этот месяц выполнил норму на 200 процентов. По пути на станцию Ундол я неоднократно видел вывеску этой артели и однажды, завернув в ворота, нашел дом Алексеевых. Гали не было дома. Она ушла в Собинку покупать учебники.

В комнате на лавке за столом сидел мужчина средних лет, с густой щетиной темно-русых волос. Усы его были прокурены. Изпод густых бровей виднелись зоркие глаза, не утратившие еще былого блеска. Неунывающий, бывалый русский солдат. Он рассказывал про свою жизнь с усмешкой, - в тысяча девятьсот четырнадцатом году был взят на фронт.

В пятнадцатом году ранен. Пригнали эшелон с ранеными в Петроград. Нас обступили студенты с красными крестами и с носилками.

Двое подошли ко мне. Я показываю, что могу пешком идти, у меня рот ранен. Они очень расстроились. Завидовали тем, которые несли. На тех народ со всех сторон смотрит. Ну, я пожалел их, лег. Несли меня до самого лазарета. Принесли, и вижу - чисто, хорошо. Обращение очень хорошее. Сестричка, вся в белом, принесла мне карандаш и записную книжку: "Напиши, служивый, что хочешь кушать".

Я пишу, что кушать я могу только жидкую пищу, прошу дать супу и молока.

Отдал записку и лежу, жду. Кушать очень хочется. А не приносят ничего. Я опять пишу записку, отдаю сестре. Она мне улыбается: дескать, понимаю, все очень хорошо, вам жидкое, - и вся сияет. Ушла, а жидкого опять не несут. И вдруг приносят хлеба, каши и баранины. И опять идет сестра, веселая; я на рот показываю: дескать, в рот ранен. "Понимаю, понимаю", говорит и вся светится.

Ушла, а мне опять ничего не несут. Ну, - тогда я встал, пошел на кухню, вижу: там стоит крынка молока, я его все выпил и почувствовал себя легче. Лег, лежу, чувствую себя очень хорошо, а сестра все ходит и улыбается, ну, .и я теперь сыт и тоже улыбаюсь.

Записок больше не пишу, а как голоден, иду на кухню и беру все, что мне подходит.

Я уж потом понял, - закончил свой рассказ бывший солдат, - что сестрички больше о себе думали: дескать, посмотрите, как мы сострадаем раненым солдатикам, - а на самом деле солдатское горе им было очень далеко... Колька уже не то что я, - с гордостью сказал столяр, вспоминая сына, - не те условия. Вот какие письма пишет. Разве я имел тогда понятие, для чего воюю!.. Ну, и я теперь не тот. Недавно написал ему: "Коля, если что - одну винтовку для меня прибереги. Если очень станут подрывать свиные рыла наш советский огород, вспомни старого солдата, Колька!"

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ

Письма из Красной Армии. - Вопросы самообразования. - Парторг Кучерова.

После того как был опубликован в печати наш очерк о 21-м комплекте, на имя Нюры Токмаковой и ее подруг со всех концов Советского Союза стали поступать письма от бойцов и командиров Красной Армии. Молодые люди восхищались лакинскими девушками, их трудовой доблестью. Наш рассказ об этих скромных и простых девушках послужил началом интересной переписки.

Приведу некоторые письма.

"15.11. 1939 г.

Гор, Тирасполь.

Здравствуйте, комсомолки 21-го комплекта!

Коротко скажу, откуда я о вас узнал. Видите ли, я очень внимательно слежу за журналами и вот пришел журнал "Огонек", в котором я прочел рассказ под заглавием "21-й комплект".

Из рассказа видно, с какими трудностями вам приходилось бороться, чтобы оправдать честь комсомольца. .Ведь это комсомол выдвинул вас на этот комплект, на котором вашему коллективу пришлось поработать основательно.

Вам пришлось слышать всякие насмешки со стороны некоторых работниц, и, несмотря на все это, вы победили, как победил комсомол на фронтах гражданской войны,

Мы, пограничники, стоящие на охране нашей социалистической Родины, гордимся вами, стахановками социалистического строительства. На нас возложена почетная задача - охранять ваш мирный труд на благо всего человечества.

Много бессонных ночей проводим мы на линии, которая разделяет два мира - мир социализма и мир капитализма.

Много подвигов совершено нашими пограничниками во время встреч с нарушителями границы.

Приближается исторический момент - XVIil съезд нашей партии.

В эти дни мы, пограничники, будем нести предсъездовскую вахту. Мое вам пожелание - добиться к съезду еще больших успехов в вашей повседневной работе и учебе.

Привет вашему славному коллективу!

Сысоев А. И.".

"Гор. Севастополь.

Здравствуйте, Анечка!

Разрешите сообщить, что это письмо послано к вам из солнечного Крыма, от неизвестного вам до сих пор Лукьяненко Александра Михайловича.

Я постараюсь вам объяснить, как я мог о вас узнать.

Это произошло так: был тихий морозный вечер, и море отражало блеск ночных звезд. Сменившись с вахты, я вышел подышать свежим воздухом. Прохаживаясь по палубе своего любимого корабля, я услышал звуки песен. Звуки эти привлекли меня в нашу корабельную ленинскую комнату. Повеселившись как обычно, прочитал статью о той фабрике, где ваша фамилия звучит, где вы, комсомолки, боретесь за план работы и стараетесь его выполнить.

Вот читаю эту статью и вижу то, что вы самый отсталый комплект вывели на первое место к XX годовщине Ленинского комсомола.

И вот, читая все это, я сам себе представляю, как я до своей службы тоже боролся за выполнение производственного плана. А сейчас, стоя на страже наших морских границ, овладеваю сложной боевой техникой.

Анечка, чтобы быть нам с вами знакомыми, я решил написать вам это письмо и поздравить вас с вашим успехом.

Лукьяненко Александр Михайлович".

"Гор. Севастополь.

Нюра! Разрешите вам передать боевой краснофлотский и комсомольский привет. Нюра, вы совершенно не знаете, от кого это письмо; но в дальнейшем вы это сможете понять. Я в настоящее время служу на Черноморском флоте и решил написать вам это письмо ввиду того, что вы преподнесли большой подарок материРодине.

Нюра, я хочу знать, как вы работаете в настоящее время, соревнуетесь ли между собой или нет, потому что соцсоревнование решает успехи не только на производстве,, но и в боевой и политической подготовке.

Благодаря хорошему руководству мы заняли первенство по Черноморскому флоту по боевой и политической подготовке. Еще, Нюра, вы, как комсомолка, ответьте мне, я хочу знать и все наши комсомольцы, как вы учитесь.

На этом я кончаю писать. До свидания, Нюра. Дайте ответ.

Пятенко Николай".

Письмо это я, с согласия Нюры Токмаковой, поставил на обсуждение комсомольцев цеха.

- Ну как, девушки, мы будем отвечать на это письмо? Ведь у нас очень плохо обстоит дело с политучебой. Кто хочет высказаться?

Никто не пожелал высказаться.

- Может быть, у вас нет учебников? У кого нет учебников пусть скажут.

Оказалось, что учебники были у всех.

- Ну, тогда в чем же дело?

Они сидели опустив головы, семнадцать девушек лучшего комплекта.

Это были не те девушки, что так уверенно, свободно и немного озорно держались на собрании, когда переходили на 21-й комплект.

Там все было им понятно. Они знали, от чего зависит выполнение плана той или иной работницей. Как свои пять пальцев знали они устройство станка, его капризы. А здесь? Что они могли вспомнить? Редкие, нерегулярные занятия...

- Заладили "Кровавое воскресенье", никак на понедельник не перейдем! шутили девушки.

Выступила парторганизатор цеха Кучерова. Она сама прошла путь от малоразвитой девушки-работницы до партийного организатора ткацкой фабрики.

Она сумела хорошо рассказать девушкам, какую роль в ее жизни сыграла книга, как надо приучить себя к систематическому чтению, с чего начать.

Вспомнила, как вместе с Ерцевой читала и разбирала прочитанное, какую пользу приносили такие чтения.

- Возьмитесь, девушки, за учебу попарно. Выберите один час в день для занятий. Сделайте этот час неприкосновенным. Пусть вы прочтете мало, но обязательно записывайте то, что прочли. Выпишите непонятные слова. Вам их объяснят в парткабинете.

Девушки подняли головы. Они не хотели отстать от моряков.

Тут же условились, кто с кем будет заниматься, и, взволнованные, разошлись с собрания.

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ

В гостях у Нюры Токмаковой и Зои Мольковой.

Как-то я встретил Нюру Токмакову и Зою Молькову, которые возвращались с ночной смены.

- Ну, как у вас обстоит дело с самообразованием? - спросил я девушек.

Нюра начала было рассказывать о том, как обстоит дело в комсомольской организации.

- Нет, вы расскажите, как вы лично занимаетесь.

Она немного смутилась.

- Мы занимаемся один час. Стараемся не пропускать... Но это не всегда нам удается.,.

- Сегодня занимаетесь?

- Вечером, часов в девять...

Я пожелал им успеха, а вечером зашел к ним и попросил их разрешить мне ознакомиться с тем, как же они занимаются. Они согласились.

- Разрешите мне посмотреть конспект!

Нюра подала тетрадь.

- Как вы его ведете?

- Я записываю факты и по ним вспоминаю причины, - сказала Нюра.

У девушек возникло несколько вопросов, на которые они не могли ответить. Они собирались получить ответ на эти вопросы в консультации парткабинета.

- Что такое Крымская кампания? - спросила меня Нюра.

Я ответил, как мог. И они стали засыпать меня вопросами.

Затем девушки рассказали про особенности своего характера.

Зоя заявила, что она находчива в разговоре, но робка на занятиях, на собраниях, особенно когда надо выступать. Нюра сказала, что она страшно волнуется перед экзаменом и перед каждым серьезным делом.

- Но, может быть, это и хорошо. Когда я слишком в себе уверена, когда я слишком спокойна перед каким-нибудь делом, то оно хуже удается мне.

Разговор незаметно перешел на то, как они добиваются высокой производительности. Зоя сказала, что сто чегыре процента она выполняет легко, без усилий. Для этого ей. стоит только меньше Болтать и не думать ни о чем другом, кроме работы. Нюра сказала:

- А чтобы мне выполнить сто четыре процента, я должна себя настраивать на сто пятнадцать, а чтобы выполнить сто двадцать, я настраиваю себя на сто сорок и так далее.

Рассказали девушки о том, как они подружились. Нюра и Зоя во всем являются как бы дополнением друг друга. Нюра молчалива, сдержанна, не любит спорить. Зоя задириста, насмешлива, любит кольнуть собеседника острым словцом. Нюра невысока ростом, светло-русая, черты лица правильные, у нее мягкая улыбка ямочки на щеках. Зоя высока, стройна, смугла, с резкими чертами.

В дружбе Нюры и Зои руководящее начало принадлежит Нюре. У нее больше выдержки, больше воли, больше жизненного опыта, если можно говорить об опыте девушки, которая на один год старше подруги: Нюре двадцать лет, а Зое-девятнадцать.

дружба их состоит в том, что девушки делятся друг с другом своими радостями и печалями. Все, что накапливается за день, они выкладывают друг дружке. Они работают в одной смене, но живут в разных концах поселка.

Случилось так, что Нюра, работавшая рядом с Зоей, не вышла на работу-заболела. Зоя не могла равнодушно смотреть, как рядом с ней стоят в бездействии станки, пустила их. Она обслуживала их в течение всей смены внимательно, любовно, как свои. Делала она это так, как если бы на ее глазах остались без присмотра дети. Разве она стала бы требовать награды от подруги за то, что присмотрела за ребенком, которого не на кого было оставить?

Когда происходило всесоюзное награждение текстильщиков, Нюра получила медаль "За трудовое отличие". На фабрике устроили банкет в честь награжденных.

Я оказался за столом между Нюрой и Зоей. Нежно глядя на подругу, Зоя искренне сказала:

- Завидно мне на эту медаль. Вся иззавидовалась!

Признание Зои в зависти, в таком чувстве, которое обычно принято скрывать, не уронило бы ее в глазах самого взыскательного моралиста.

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ

Встреча с героем. - Рассказ Медведева. - Поездка в колхоз.

Когда вся страна праздновала победу советских войск у озера Хасан и радостно встречала победителей, лакинцы встретили одного из героев своего воспитанника, снайпера Медведева Петра.

Он был в числе восьми снайперов, которые выдержали первый натиск численно превосходящего противника. О снайпере Петре Медведеве писали все газеты. О нем передавали по радио как о герое боев на озере Хасан. Правительство отметило его заслуги орденом Ленина.

На торжественном собрании, посвященном дню Восьмого марта, председатель предоставил слово смуглому красноармейцу в защитной гимнастерке. На груди этого красноармейца был орден Ленина.

Красноармеец поднялся, оправил гимнастерку и негромко заговорил. Все взоры были обращены к нему, все внимание было направлено на этого подтянутого, стройного и обаятельно застенчивого паренька.

Из своего снайперского укрытия он метким огнем сразил более тридцати японцев. А когда сопка была занята, он переплыл озеро на виду у неприятеля.

Вслед ему выпустили несколько очередей из пулемета, но он так ловко нырял, что отделался лишь легкой раной.

Я условился с Тасей, что мы отправимся в ее родное село Ратмирово, где проведем митинг с участием Петра Медведева.

- То-то там обрадуются, увидев хасановца! - сказала Тася.

На другой день в условленное время Петр Медведев пришел в комитет комсомола. Поверх зимней гимнастерки с зелеными петлицами погранохраны на нем была накинута шинель.

- Не замерзнешь? - спросила его Тася.

- Нет, - застенчиво отвечал он.

Обманчивое мартовское солнце скоро скрылось в тучах. Началась метель. Приехали в село в полной темноте. Через сугробы кое-как добрались до избы.

- Ну, поди, поди, нечего тебе здесь делать! - послышался в сенях голос Тасиной сестры. - Это я козу в избу пустила, - объяснила она нам.

Тася рассказала ей, как из-за пурги мы сбились с дороги и проплутали в поле. В горнице проснулась девочка, Тасина племянница. Протирая глаза, она сказала:

- Тася, а у нас кот с ягнятами играет. У нас есть ягняткиМайка и Мартышка! А какая у меня книжка есть!..

Она потянулась к книге, лежащей на стуле около нее, и тут же принялась читать нам про собаку Индуса. То была сторожевая собака на границе. Девочка прочла о том, как собака напала на след врага и как нарушитель хотел ее убить.

- Вдруг собака остановился, - затаив дыхание, прочла девочка. Собака была у нее мужского рода потому, что ее звали Индус.

Девочка хвалила пограничников, восхищалась их храбростью, словно бы старалась этим сказать: "Вот какими я людьми интересуюсь, а не вами". Она и не подозревала, что у нее в избе находится герой-пограничник.

Наутро мы выступали в помещении школы, где собрался весь колхозный люд. Слушали Медведева затаив дыхание и не сводя с него глаз.

Когда он кончил, стали задавать вопросы. Вопросов было много. Бывшие солдаты и красноармейцы спрашивали, как шли японцы-большими силами или перебегали поодиночке. Какое значение имела для них эта сопка у озера Хасан?

Один колхозник спросил:

- А чем помогал хасановцам райком партии?

- Какой? Наш или тамошний? - раздались удивленные голоса.

- Тамошний, конечно. Я это к тому задал, - ведь я знаю, что cна помогала. Партия-то. Поняли, к чему я задал?

Все дружно улыбнулись.

А один престарелый колхозник, который не сводил глаз с орденоносца, когда уже все вопросы кончились, спросил:

- Ты, касатик, когда озеро Хасан переплывал, чай, зазяб?

По окончании митинга молодежь обступила Медведева. Завязалась оживленная беседа, затянувшаяся допоздна.

ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ

Превратное понятие об интеллигентности. - История Коли Борисова

Репетировали пьесу "Павел Греков".

В глубине большой, ярко освещенной комнаты за столиком сидел руководитель драмкружка Андрей Андреевич Цеханский.

В руках у него была книга, по которой он готовился следить за текстом. Вдоль стен на стульях сидели молодые люди и девушки - участники будущего спектакля.

- Это инженер Стеклов, - заметил мой спутник, указывая на молодого человека с вьющимися волосами, - играет Павла Грекова. А это Таня, играет комсомолку, - указал он на девушку с мечтательным лицом, одетую по последней моде.

- Хорошо она одевается. Видно, зарабатывает много?

- Нет, она теперь служит в конторе и получает немного, но...

тут целая история... Ох и трудно достается ей эта модная одежда! шепотом сказал мой спутник. - Сами понимаете, лучшие работницы, которые помногу зарабатывают, и те имеют два-три хороших платья, а у нее...

- Что же это она, любит щегольнуть? Как-то непохоже на нее.

Она так скромна, застенчива...

- Так-то оно так, но все это делается с целью...

- Какая же цель?

- Она любит! Любит одного человека. Понимаете? Ну, а он.ч

- Что же он? Не любит ее?

- Нет, он любит ее, я это точно знаю, это все знают.

- Ну, так в чем же дело?

- Он стесняется...

- Чего?

- Стесняется, что она... ну, одним словом... ну, она ему неровня, что ли. Он инженер... и она тянется, чтобы не отстать от него.

- Кто же этот инженер?

- Возможно, вы уже догадываетесь...

- Стеклов?

- Да.

И тут я заметил, что между Таней и Стекловым существует неуловимое общение. Какая-то натянутость, неловкость сковывает их движения, когда они оказываются рядом.

Но вот они поднялись на сцену.

У чувств есть свой особый язык. Непосвященный не поймет его.

Я знаю, чем кончатся отношения героев в пьесе, но не знаю, как сложатся отношения Тани и Стеклова.

Я догадываюсь, что они складываются не так естественно и поэтично, как в пьесе.

Основным конфликтом в старых пьесах было имущественное или социальное неравенство. Теперь нет сословных, имущественных ограничений, которые заводят людей в тупик. Неравенство еще осталось. Но это уже неравенство образования, способностей. Неравенство, которое в каждом отдельном случае, при наличии сильного желания, может быть почти всегда устранено.

На каждом шагу мы видим, как стираются различия между людьми физического и умственного труда. Мы видим примеры этого и на производстве и в быту. Неравенство в образовании не является помехой для любви и для счастливого супружества. Понимает ли это Таня? Она стремится сравняться со Стекловым, она хочет стать культурнее, но какое содержание она вкладывает в это понятие?

Таня думает, что после того, как она ушла из ткацкой и поступила в контору, она стала культурнее. Но ведь этот шаг еще ничего не означает. Есть много культурных ткачих, но наряду с этим встречаются и некультурные конторщицы. Нет сомнения, что у Тани превратные представления о культуре.

Не страдает ли теми же предрассудками и Стеклов?

Борисов Коля-ученик ФЗУ. Он живет на улице XVII партийного съезда. В условленный час он ждал меня, чтобы рассказать о себе.

Вот краткая запись его жизни.

Рассказ Коли

Воровать я начал потому, что в школе подружился с нехорошими ребятами. Они стали вовлекать меня в это дело. Я не отказывался, потому что был глуп и мало разбирался в нехороших поступках.

Нас было трое. Первый трудовой карман, который я вырезал, принадлежал одной женщине. Она и сейчас работает на фабрике. Дело было так. Она стояла и приценивалась к мясу. Возле нее было много народу. Я протиснулся к ней, нащупал карман, вырезал его перочинным ножиком и тут же передал приятелю, а тот другому...

Я же продолжал стоять на том же месте как ни в чем не бывало.

Женщина хватилась кошелька, а я стоял, а потом даже помогал искать вора. Через полчаса мы уже были все вместе. В кошельке оказалось двадцать рублей. Нам их хватило ненадолго.

Мать и отчим всячески меня удерживали от нехороших дел.

Отговаривала и учительница. Но мне это не помогало. В это время я уже стал пить вино и, выпив, ничего не боялся. И вот однажды приходит к матери записка из школы, что я не хожу в школу. Принесла записку ученица нашего класса. Она тоже пыталась уговаривать меня. Мне было стыдно за мои поступки и удивительно, что так много людей обо мне заботятся и уговаривают меня. И я каждый раз давал слово, что буду хорошо учиться. Но стоило мне опять встретиться с моими приятелями - и я опять резал карманы.

В 1935 году я уже был под следствием. Меня отправили в колонию, где я отбыл срок. Вернувшись, я был еще не исправлен, потому что в этой колонии воспитательная работа была неудовлетворительная. Но уже у самого стали появляться захватывающие мысли о невыгодности воровства. Не всегда сыт; когда есть, а когда нет денег. Затем я стал замечать, что все люди как-то относятся ко мне с презрением.

Я сам уже стал понимать, что выражаться нецензурными словами неприлично. Немного пришлось гулять по-пустому. Мать выхлопотала, чтобы меня приняли учиться в школу ФЗУ. Вот тут мне и пришлось преодолевать трудности. Придя в школу, я был недисциплинирован, мало подготовлен. Но ко мне все отнеслись по-товарищески, вовлекали в культурно-массовую работу. Я поддался не сразу, но уже стал замечать в себе сильные перемены. По магазинам ходить перестал. Больше находился в школе или дома.

Увлекался литературой. Однажды в школе ко мне подходит помполит Галя Коннова и говорит:

- Коля, тебе надо вступить в комсомол.

И я, конечно, был рад, что уже начинают делать мне такие предложения. Стало быть, я мог уже стать комсомольцем. Да и не только Галина Коннова мне это сказала - стали говорить ребятакомсомольцы, что надо вступать в комсомол.

Однажды я взял у секретаря ячейки школы анкету, устав и программу комсомола. Устав и программу я хорошо выучил, заполнил анкету и передал ее заведующему учебной частью Семену Федоровичу Жучкову, чтобы он за меня поручился. Он дал свое согласие.

На собрании комсомола нашей школы я был принят в комсомол. Фабричный комитет и райком утвердили это решение.

Коля Борисов не обладал сильной волей, легко поддался дур^ ному влиянию. Комсомольцы помогли ему встать на правильный путь, закалить характер.

ПИСЬМО ОДИННАДЦАТОЕ

Режиссер Цеханский. - Пианист Гордынский.

Мне довелось быть на лакинской олимпиаде художественной самодеятельности. Зал был полон. Многие пришли с детьми.

Я видел, как после исполнения одной песни пожилой помощник мастера жал руку исполнителю и с волнением говорил:

- Спасибо, друг, ублаготворил, душа радуется!

Потом, обращаясь ко мне, он сказал:

- Опишите их со всей глубиной. Конечно, им, наверное, многого не хватает, а только нам очень приятно, что они себе такую задачу поставили!

Лакинцы гордятся своим драмкружком и уважают его руководителя. Андрей Андреевич Цеханский уже немолодой человек.

Недавно он окончил заочное отделение Института театрального искусства, обладает замечательной библиотечкой, внимательно следит за театральной жизнью столицы.

Есть на Лакинке еще один работник искусства. Его можно ежедневно видеть на ступеньках клуба или в садике. Высокий, темноволосый, с артистической внешностью. Это пианист Гордынский, играющий на пианино два или три раза в месяц во время спектаклей, когда это требуется по ходу действия. В остальное время он буквально изнывает от безделья.

Ни одного дела не доводит он до конца. То задумывает создать симфонию, то принимается за чтение. Читает сразу несколько произведений и, не дочитав ни одного, снова погружается в душевную дремоту.

- Послушайте, Гордынский, вы обещали мне продемонстрировать ваше искусство, - обратился я к нему, увидев его как-то в клубе.

- Ну что же вам сыграть? - спросил он, с готовностью усаживась за рояль.

- Что-нибудь из классиков или современное!

- Современное или из классиков? - вздохнул Гордынский. - Это трудно. Я вам могу сыграть только что-нибудь веселое или грустное или изобразить шум моря.

- А ноты вы знаете?

- Конечно, но кое-что я уже забыл. Не занимался давно, - упавшим голосом сказал он.

- Хотите вспомнить? Возьмитесь обучать группу пекинских детей, человек пять-шесть.

- С удовольствием. Но как это сделать? Еще подумают, что я это из-за денег.

- Хорошо, я вам организую это.

- Пожалуйста, прошу вас, буду вам очень благодарен.

В тот же день я спросил своих соседей, не знают ли они, где достать учеников Гордынскому в возрасте от восьми до двенадцати лет. Он берется обучать бесплатно. Дочь соседки Оля затаив дыхание спросила:

- А старше можно?

Мать ее сказала:

- Наша Оля ужас как мечтает об этом.

- Ну вот и отлично! Но надо еще двоих-троих.

- А у Оли есть подруга - Нина, - сказала мать, - у нее отец умер, может быть, слыхали, по прозванию "Как-нибудь". Сбегай, Оля.

Оля побежала к Нине, а соседка задумалась.

- Стою и думаю: вот будет хорошо, если Оля на рояле выучится, заговорила она, помолчав.

Об отце Нины она сказала:

- Что, бывало, ему ни говоришь, один ответ: "Как-нибудь".

Так и умер "как-нибудь" и схоронили "как-нибудь". Может, дочка не в него пойдет...

На другой день я встретил Гордынского. Он бросился ко мне и закричал:

- Где группа? Говорите скорее: есть или нет?

- Уже есть две ученицы. И еще будут!

Я убедился впоследствии, что Гордынский готов работать не покладая рук.

ПИСЬМО ДВЕНАДЦАТОЕ

Заседание бюро комсомольской организации фабрики имени Лакина. Секретарь комсомола Тася Захваткияа.

Однажды члены бюро комсомольской организации стали требовать отмены принятого ими решения. Рискуя остаться в одиночестве, Тася вся подобралась, глаза ее посверкивали.

- Сами принимали, а теперь отменять?! Не выйдет! - сказала она. - Ведь сами принимали, - смотрела она в глаза каждому члену комитета.

И вот один член комитета заколебался, потом выступили другие и тоже согласились, что менять решение не следует. Снял свое предложение и тот, кто его внес. Тася тем не менее поставила вопрос на голосование. Охватившее ее состояние крайнего душевного напряжения прошло только тогда, когда она с удовлетворением подсчитала голоса.

Но я видел Тасю в другом состоянии. Как-то прихожу в ячейку-она нервничает: главбух не отпускает в пионерский лагерь счетовода Бебневу, одну из пионервожатых. Все пионеры в сборе, сидят на грузовиках и ждут. Тася уже в партком ходила и к директору - все не возражают, но никто и не оформляет отпуск Бебневой. То и дело раздаются телефонные звонки, звонят пионерские работники: "Почему задерживают машины? Уедем без нее!"

Тася вдруг расстроилась.

- Пусть, пусть, мне все равно. Что мне, больше других, что ли, надо! Посмотрим, что райком партии скажет!

Потом вынула платок, уткнула локти в стол и, аккуратно приложив платок к глазам, заплакала. Я не сразу понял, что она плачет.

- Нет, в самом деле, что мне, больше других, что ли, надо? - говорила она сквозь слезы.

Я спросил Тасю, обращалась ли она к заведующему прядильной, с которого ей, собственно, надо было начать, и посоветовал пойти к нему. Она не шла, - возможно, что ее уже просто охватило безразличие. Между тем тот, как только узнал, в чем дело, быстро разрешил вопрос. Более того, узнав о состоянии Таси, он нашел нужным зайти и мягко пожурить ее. Он сам когда-то был комсомольцем и всегда готов пойти навстречу комсомольцам. Почему она к нему не обратилась? - недоумевал он. Тася, осушив слезы, улыбалась радостной и виноватой улыбкой.

Когда все уладилось, мы возвращались с фабрики вместе. Я попросил Тасю рассказать мне о своей жизни. Вот ее рассказ:

- Я вступила в комсомол, когда еще служила в няньках. Меня интересовала общественная работа. Я стала инструктором профсоюза домашних работниц. Агитировала их заключать договоры с хозяйками. Весной и осенью ходить было трудно, и я стремилась поступить на производство. Я добилась своего и стала ткачихойРаботала председателем цехового комитета. Потом меня послали как шефа в деревню, и я создала там кружки и все, что необходимо для молодежи.

Уже надо было уезжать, собрались на прощальное собрание, и вдруг мне гоборят, что есть решение райкома, чтобы я осталась.

Постепенно я свыклась с колхозниками. У нас было четыре пионерских отряда, стенная газета, где я была редактором. Председатель колхоза за литр водки зарезал теленка. В стенной газете появилась заметка под названием "Литр вина". Председателя вызвали в бюро парторганизации сельсовета, но он не только не сознался, а начал на меня наговаривать. Мне было обидно, когда он сказал, что это все склока, все ложь. Я была изумлена, что бюро приняло его сторону. Я не согласилась и потребовала передать дело в райком. После этого председатель решил отдать меня под суд, и я поставила перед собой задачу вскрыть правду.

Если не сумею это сделать, значит, я не комсомолка и не должна носить в кармане комсомольский билет! - решила я.

И когда в сельсовет приехал секретарь райкома, я рассказала обо всем, тут же было собрано партийное бюро, дело разобрали и передали в суд, но осудили не меня, а председателя...

Когда я опять пришла на Лакинку, комсомольцы меня выбрали секретарем. У меня теперь одна задача-повысить свою политическую грамотность, чтобы, было легче работать. Я всегда читаю "Комсомолку" и "Ленинец". За последнее время книги, стала читать меньше. Журналов совсем не читаю, за исключением "В помощь партучебе".

Мое любимое занятие на досуге-играть в волейбол. Но нет времени. Интересует и военное дело. Я - участник первых химических соревнований. Когда училась во Владимире на профсоюзных курсах, мы взяли первое место в районе по сдаче норм ПВХО, получили премию триста рублей. Нас выдвинули на областные соревнования.

ЦК союза премировал нас тысячей рублей.

Мой день проходит так. Встаю всегда в половине восьмого.

Встаю легко, убираю постель, иду умываться, гимнастики не делаю, записной книжки также не веду. Одно время я вела дневник, но мне показалось, что это ничего не дает. Мой быт устроен очень нерегулярно, питаюсь неправильно, не вовремя, что отражается на здоровье. Семьи у меня нет. Заработок мой - четыреста рублей.

На одежду откладываю в сберкассу сто рублей .в месяц.

Мои любимые книги кроме Пушкина и Лермонтова- "Мать" и "Дело Артамоновых" Горького, "Как закалялась сталь" Островского, любимый герой Корчагин Павка.

Комсомол меня воспитал, вырастил и теперь доверил м^е воспитывать других. О комсомоле я мечтала, когда только что пришла на фабрику. Я хотела быть похожей на бывшего секретаря парткома-Марова. Он правился мне как руководитель. Когда? например, он вызывал к себе и давал какое-либо поручение, то просто очень хотелось выполнить. Он говорил, что надо убеждать себя, что обязательно выйдет! А если не будешь себя уверять, то ничего и не получится.

В моих отношениях с комсомольцами я замечаю иногда такие факты: бывает, что уходит от тебя комсомолец не согласившись с тобой, но потом приходит и признает, что был неправ.

Я никогда не кричу на комсомольцев. Если вызываю их, то стараюсь убедить, а не кричать, и мне приходится нередко слышать от самих комсомольцев, что, мол, если бы она на меня накричала, ни в жизнь бы ничего не сделал, а если сейчас я не сделаю, то Тася будет нервничать, и надо выполнить эту работу.

ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ

Праздничная и горестная Лакинка. - Как представляют себе лакинцы свои поселок в недалеком будущем. - Заключение.

Мы уже описывали день отдыха на Лакинке. Но есть у лакинцев особо радостные праздники - Седьмое ноября и Первое мая. Их празднуют торжественно и широко.

После демонстрации народ идет по домам. Ко многим в гости прибыли издалека сыновья и дочери.

На стадионе - физкультурный праздник. В саду - гулянье.

В клубе идет новая постановка, подготовленная силами лакинского драмколлектива.

В доме старого ткача собрались гости.

Приехала сюда и Ерцева. Она сидит со своими прежними подругами и распевает с ними старые фабричные песни.

В низенькой светелке огонек горит,

Молодая пряха у окна сидит...

Парторг ватерного цеха прядильной фабрики, полная, высокая женщина, воскликнула:

- В старину-то, до революции, все больше заунывные пели!

И затянула:

Что стоишь, качаясь, горькая рябина,

Головой склоняясь до самого тына?

В помещении школы ФЗУ идет товарищеская встреча награжденных орденами лакинцев и собинцев. После ужина начали водить хороводы. Молодые люди стали в круг. На середину вышла Нюра Токмакова и запела:

Хожу ль я, гуляю,

Вдоль по хороводу,

Ищу ль, выбираю

Молодого свекра,

Все подхватили припев:

Цветик мой аленький,

Молодого свекра.

Нюра выбрала из круга молодого человека, взяла его под руку и, продолжая ходить по кругу, выбрала себе свекровь, свояченицу, деверя, затем она обратилась к свекру:

Уж ты, свекор мой, батюшка,

Навари нам пива.

Цветик мой аленький,

Навари нам пива.

Потом к свекрови:

Дорогая свекровь,

Испеки нам пирожков.

Свояченицу попросила, чтобы вышила полотенце, деверя - что-бы оседлал коня.

Затем стала пробовать на вкус пироги, проверять, хорошо ли вышито полотенце, правильно ли оседлан конь.

Пляшет не только молодежь, пляшут старики пенсионеры"

В праздники они тоже приходят в клуб. Чинно сидят в фойе вдоль стен ветераны производства, которые помнят те времена, когда на старой ткацкой устанавливались первые станки. Вдруг какая-нибудь маленькая старушка плавно выйдет на середину и пойдет, помахивая платочком, зачиная песню. Вслед за ней другая, третья. Вот они уже забыли свой возраст и поют и пляшут, как в дни молодости.

Видел я и горе Лакинки. Остановилось сердце фабрики-из строя вышел трансформатор. Пока электрики и слесари чинили его, женщины отказывались дома зажигать свет, чтобы сберечь электроэнергию для станков. Они узнали, что энергии, расходуемой тремя лампочками, достаточно, чтобы привести в движение станок. И вот во всех домах перестал гореть свет. Его выключили в своих домах жители поселка. Они предпочитали зажигать дома керосиновые лампы, лишь бы на производстве работало больше станков.

Однажды лакинцы собрались поговорить о плане реконструкции Лакинского поселка.

Стали, говорить о том, кто как представляет себе Лакинский поселок в недалеком будущем.

Василий Васильевич сказал:

- Думаю увидеть стадион с водным бассейном, велотреком, беговой дорожкой и площадкой для игр. Вижу Дом пионеров с техническими кабинетами. Возле Дома пионеров-парк.

- А я вижу новую ткацкую фабрику на тысячу пятьсот автомагических станков, соединенную со старой большим стеклянным коридором, - сказал заведующий ткацкой.

- Хочу, чтобы в Лакинском поселке были созданы биологическая станция и фабри.ка-кухня, - сказала Тася,

- У нас много техников, которые хотят повысить свои технические знания до уровня инженера, чего желаю и я. Нам нужен вуз! - воскликнул Чучелов.

- Мои пожелания вполне реальны, - заметил художественный руководитель драмкружка. - Прежде всего, мне хочется видеть наш поселок городом. Драматический коллектив вижу профессиональной труппой городского театра, укомплектованной за счет лучших участников художественной самодеятельности и выпускников театральных студий.

- А я бы сохранил без изменения несколько самых старых домиков, сказал пианист Гордынский. - Пусть наша смена знает, как жили рабочие до революции. Теперь о нашем фабричном поселке. Шоссе Москва-Горький я превратил бы в аллею. Дома, которые выходят на шоссе, надо защитить от придорожной пыли.

По этой же дороге можно расположить почту, горсовет, гостиницу, кафе. Поселок надо соединить с Владимиром автобусным сообщением.

- Хочу, чтобы в поселке была механизированная прачечная, - сказала Нюра Токмакова.

- Возле фабрики хочу видеть комнаты матери и ребенка, куда во время перерыва приносили бы из дому или из детских яслей грудных детей. И молодые матери успевали бы их покормить, - сказала Зоя Молькова.

- Рядом с ФЗУ речка Ундолка круто поворачивает к фабрике, а затем течет обратно к старому руслу, образуя полуостров.

Достаточно на повороте сделать мост, соединить с оврагом, заросшим лесом, - и вот вам парк культуры! - предложил Дюков.

Нам, так.же как и всем участникам этой беседы, хотелось бы сказать несколько слов о наших планах на будущее.

"Письма с фабрики" не кончены. Это только первая часть.

В следующей, второй части мы надеемся еще раз встретиться с нашими героями, отметить то новое, что произошло в их жизни.

И может быть, читателю будет небезынтересно узнать, как изменится жизнь фабрики и людей, о которых мы стремились дать некоторое представление.

Село Ундол

1938-1939

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

Восемь лет спустя. - Фабричные новости. - Право на творчество и на индивидуальность. - Причина успехов. - Главный инженер Сушкин. - Почин Нины Прокофьевой. - Бригада высокой производительности Анастасии Кировой.

Я приехал в Лакинский поселок вечером. Слева от шоссе, на взгорье, ярусом уходила в темень светящаяся громада каменных и деревянных строений. Из клуба, находящегося в глубине поселка, доносились звуки сюиты Чайковского. Я вошел в Дом приезжих, в котором останавливался восемь лет назад. Мне отворила старуха. Она смотрела на меня с таким видом, будто не решалась меня впустить.

- Дом приезжих? - с удивлением спросила она. - Вам какой?

Для инженеров? Это возле ФЗО. А тут теперь квартира! Вася, проводи! крикнула она в горницу.

Вышел паренек, натягивая на ходу шапку.

- У нас теперь три дома для приезжих! - пояснил он, выбирая дорогу почище.

Я следовал за ним по размокшей тропинке.

- Учишься? - спросил я.

Он усмехнулся.

- А что же еще делать, если не учиться? В шестом классе!

- Ну как учение?

- Это все в наших руках! - уклончиво ответил мальчик и добавил: -Дом приезжих хорош. С обслуживанием!

Он довел меня до небольшого здания с ярко освещенными окнами. Легкий ветер колыхал тюлевые занавески. Я вошел в дом.

Меня встретила молодая женщина, сдержанно приветливая. В небольшой гостиной за круглым столом я слушал фабричные новости.

Секретарь комсомола Тася Захваткина на профсоюзной работе.

Секретарь райкома Ерцева в Москве. Фабрика за время войны восемь раз получала переходящее знамя Государственного Комитета Обороны. Шесть миллионов бойцов можно было одеть в диагональ, выработанную лакинцами за годы войны. В День Победы знамя отдано лакинцам на вечное хранение. Фабрика награждена орденом Трудового Красного Знамени. Лена Прокофьева умерла.

Сестра ее Маруся в годы войны была секретарем комсомольской организации, а теперь заместитель председателя фабкома. Лучшая ткачиха Нюра Токмакова в Иванове. Ее подруга Зоя Молькова во Владимире. Кучерова еще до войны уехала учиться в академию.

Фабрика все время занимает одно из первых мест во Всесоюзном социалистическом соревновании текстильщиков. Цеханский здесь, артисты у него все новые, готовят постановку.

- Посмотрим, что это будет за постановка! - с интересом сказала женщина.

Утром я обошел поселок. Он изменился. Молодые тополя, при мне посаженные, стали стройными деревьями. Там, где до войны был пустырь, появились теперь новые улицы, состоящие из маленьких, одноквартирных домиков. Каждый из них электрифицирован, в каждом - радио, хорошая мебель, кружевные занавески, коврики, цветы. Очень много цветов.

Новые, каменные, многоэтажные дома стоят теперь напротив фабрики. Заново отделан рабочий клуб. Мотовоз тащит крытые платформы прямо со двора фабрики на станцию Ундол. Все это построено уже в годы войны и в первые дни года новой пятилетки.

Я прошел на фабрику. От самых ворот начинается аллея щитов, стендов, транспарантов. Много новых имен.

"Настя Кирова досрочно выполнила месячный план в ткацкой".

"Зоя Карамова борется за первое место в-прядильной".

Еще плакат:

"В 1950 году хлопчатобумажная промышленность СССР должна дать стране 4,5 миллиарда метров ткани!"

Это составляет более двадцати метров на душу населения в год. Почетная и благородная задача!

Есть и тревожные плакаты: та или иная бригада, тот или иной цех не выполнили дневное задание, ставят под угрозу план фабрики.

Вхожу в главное здание и останавливаюсь перед огромной витриной, заполненной портретами пожилых и молодых людей. Витрина хорошо отделана, каждая фотография заключена в позолоченную рамку, многие снимки цветные.

Когда-то Уолт Уитмен писал, что до него художники изображали тысячи людей и среди них только одного с сиянием вокруг головы. Он же мечтал изобразить сотни тысяч людей - и вокруг каждого лица божественное сияние! Поэт хотел сказать, что для него каждый простой человек - творец и, стало быть, божествен.

Но рабочий человек в Америке не творец. Он-раб машины, раб хозяина. Право на "индивидуальность" принадлежит в Америке верхним десяти тысячам, в то время как у нас право на творчество и расцвет личности - реальное право миллионов.

Рядом с витриной лучших производственников витрина лакинских фронтовиков-орденоносцев. Их военные гимнастерки украшены орденами и медалями за взятие и освобождение многих городов. Вы невольно задаете себе вопросы: "Как они перестроились на мирную деятельность? Что нового принесли в жизнь родной Лакинки?" Вот этот чернобровый-мастер Абрамов! Пройти к нему в цех, посмотреть его на работе, а потом в быту!.. Впрочем, нет, не все сразу!

Иду по цехам, вспоминаю, как все это выглядело восемь лет назад. Во время войны к станкам пришли подростки, домашние хозяйки, пенсионеры. Это обстоятельство заставило лакинских руководителей обратить особое внимание на работу с людьми. Постоянное внимание к производственному процессу, учеба на ходу, неослабный контроль за результатами соревнования, за соблюдением рабочих приемов видны теперь в каждом цехе.

Везде - и там, где хлопок чистится и треплется, и там, где он течет широкой струёй, и там, где эта струя дробится на сотни ручейков, и там, где ручейки превращаются в миллионы тончайших струн, - везде видны овеянные славой флаги и знамена. Вот протянулось полотнище. На нем выведено: "Бригада высокой производительности Анастасии Кировой". Далее, на стене справа, портрет Кировой, а в конце неширокого прохода видна и сама Кирова, пускающая в ход остановившийся станок, и девушки ее бригады, скользящие между станками.

Настя Кирова была подростком, когда ее старший брат ушел на фронт. Однажды он прислал письмо и фотокарточку. Возле пушки стояли девять молодых людей в белых полушубках и меховых шапках.

- "Девять и одна!" -озаглавил он этот снимок.

Она сфотографировалась около своих станков и, озаглавив открытку так: "Одна и шесть", послала брату.

Когда Нюра Токмакова и Зоя Молькова перешли на большое количество станков, им потребовалась третья сменщица. Они были уже в такой славе, в таком почете, что имели право сами выбрать себе сменщицу. Многих они отклонили, прежде чем остановились на Насте Кировой. С виду она была им не под стать. Хрупка на вид. В ее глазах, однако, лакинские рекордсменки прочли настойчивость и быструю сообразительность, а в ее плавных движениях, гордой и достойной манере держаться угадали ткачиху с большим будущим.

Итак, эта маленькая, хрупкая девушка распрощалась со своей шестеркой и вступила в состязание с лучшими ткачихами фабрики.

Она не только превзошла в своем искусстве Нюру Токмакову и Зою Молькову, но стала выдающейся ткачихой всесоюзного масштаба. По скорости своих рабочих приемов Настя Кирова не уступает знаменитой ткачихе Марии Волковой с Ореховского комбината. Неоднократно занимала она первые места во Всесоюзном соревновании текстильщиков, награждена орденом "Знак почета".

Мы беседуем с Анастасией Георгиевной Кировой в конторе ткацкого мастера. Ровный, мерный шум станков приглушенно доносится сюда через .закрытую дверь, врывается мгновенным грохотом, когда дверь приоткрывают. Кирова сидит за столом, положив перед собой тонкие, красивые руки. У нее умные, живые глаза, белое лицо, маленький пунцовый рот, маленькие уши все как бы кукольное, детское и в то же время выразительно-серьезное.

- Моя бригада такая - не смотрим, чей почин. Если хороший подхватываем!

Показатели бригады Кировой действительно говорят сами за себя.

Двести пятьдесят процентов уплотнения к типовому. То есть количество станков, обслуживаемых бригадой, в два с половиной раза больше, чем обычно. Выработка нормы свыше двухсот процентов на всю бригаду.

Каким образом добилась Кирова такого выдающегося успеха?

Прежде чем учить других, она сама усвоила ряд безошибочных рабочих приемов, усовершенствовала их так, чтобы не было ни одного лишнего движения, отлично изучила свой станок, знает назначение каждой детали, научилась самостоятельно исправлять мелкие неполадки, не дожидаясь помощника мастера. Если у нее остановилось два станка - один из-за обрыва нити, а второй из-за разладки, - она не теряется, знает, как ей поступить. Многие ткачихи, увидев, что у них разладился станок, спешат к помощнику мастера, уже не обращая внимания на другой, с оборвавшейся нитью. Но если поступать обдуманно, спокойно, надо прежде всего пустить станок, который ты сама можешь привести в движение.

Из копеек составляются рубли. А из таких выигранных, считанных минут накапливаются многие метры ткани.

Прийти на пятнадцать - двадцать минут раньше, хорошенько подготовиться, проверить, кате работают станки у сменщицы, заранее организовать свое рабочее место так, чтобы все было под руками - крючок, щипцы, ножницы, правильно расположить инструмент, чтобы не приходилось искать то или другое, держать уток на таком расстоянии от станка, чтобы при зарядке челнока можно было взять початок, не сходя с места, - многим таким приемам Кирова научилась, многие открыла сама. Кирова старается теперь учить других, наталкивать их, чтобы они сами доходили до маленьких открытий. Очень важно, чтобы наряду с точным усвоением уже известных рабочих приемов они вырабатывали свои собственные.

Нужно только натолкнуть и подсказать принцип работы, а приемов можно отыскать множество.

У Кировой есть несколько учениц. Среди них ее сестра Лида, ученица первого курса Лакинского вечернего текстильного техникума. В то время как в других бригадах обучение занимает три месяца, Кирова в один месяц обучает всем особенностям ткацкого дела. Она так внимательно умеет подойти к ученице, так живо представляет ей смысл ткацкой работы, главные секреты этого искусства, что той уже легко двигаться вперед.

Кирова убеждена, что человек, все может, если он действительно того желает. Она не верит, что существуют "пожизненные лентяи" и "неисправимые лодыри".

- Одно время распустились у меня две девушки. Я им только сказала: "Ткачихи, как бы вам не пенять на себя потом. Знаете, какая наша фабрика?" - "Знаем, говорят, краснознаменная, орденоносная, победительница всех соревнований!" - "То-то, говорю, а вы своей рассеянностью на работе хотите запятнать все наши достижения". Девчата говорят: "Мы, товарищ Кирова, очень извиняемся. Будем со вниманием работать!" И верно, стали хорошо работать!

ПИСЬМО ВТОРОЕ

Групорг Евдокия Ивановна Кузьмина. - Секретарь парткома Королев и нормировщик Морев-люди комсомольской школы.

- Заходите, заходите, дорогие гости! - приветствовала нас высокая, еще не старая на вид женщина в модном шерстяном платье с плечиками, похожая скорее на учительницу, чем на фабричную работницу.

- Как плохо без огня! Сегодня, как назло, свет не горит! - с досадой говорила она, ставя на покрытый чистой белой скатертью стол чайную посуду, печенье и конфеты.

Встреча происходила в том новом доме, что стоит напротив фабрики при самом въезде в рабочий поселок. Смеркалось.

- Пейте, родненькие, чай! Простите, у меня все чашки, а мужчины любят стаканы.

Она принесла из кухни никелированный чайник и, разливая чаи, неторопливо продолжала:

- Сейчас работа на фабрике идет хорошо. Когда план не выполняешь настроение плохое, на свет не хочется глядеть. А сейчас все идет хорошо. Я работаю на самом трудном сорте. Банкаброшница. Все знают мою трудную работу и мои большие годы.

Главный инженер говорит: "Когда устанешь, Евдокия Ивановна, мы тебя на более легкий сорт переведем". Но я держусь, хотя мне уже без двух шестьдесят. Надо молодежь учить примером! Если вижу, что она не то делает, подхожу и говорю: "Ты неправильно работаешь. Нужно вот так". Если делает слишком крутую присучку, показываю, как надо правильно присучать. Нужно присучать за усики, а не внахлестку. У работниц, даже у отсталых, чувствуется теперь большое оживление в работе. Я всегда говорила на собраниях: "Подождите, переживем трудности, будем жить хорошо!"

Так и случилось. Радость была какая, когда карточки отменили! Помолчав, Евдокия Ивановна добавила глуховатым голосом: - Горя мне тоже хлебнуть пришлось. Муж у меня еще в гражданскую воину погиб, а двоих сыновей в эту войну потеряла.

...Неожиданно вспыхнул свет, выхватив из сумерек ее еще прямую, стройную фигуру. Кузьмина прижимала к глазам платок.

- Я всегда свое горе чужим перебиваю! - справившись с волнением, снова заговорила она. - Я ведь не только бригадир, я и депутат, второй раз выбранная. После новых выборов приходят ко мне молодые депутаты, спрашивают, как я работаю. "Очень просто, - отвечаю, - не считаясь со временем". Иногда только придешь с работы - смотришь, курьер из поселкового Совета.

Иду. Там мне говорят: "Евдокия Ивановна, надеемся на твою помощь". Ну я и помогаю, чем могу.

А то идут из школы ребятишки - смотрю, как кто одет. Вижу-бежит девочка без калош, а уже заморозки. Остановила ее:

"Где ты живешь? Отведи меня к твоей маме". -Пришла, спрашиваю мать: "Что же твоя дочка без калош ходит в школу?" А она отвечаете "У меня их четверо, а калоши одни". Я говорю: "Пойдем со мной". Взяла ее, пришла в партком, говорю секретарю товарищу Королеву: "Александр Николаевич, вот я к тебе с больным вопросом пришла и не уйду, пока ты этой женщине не поможешь. Ее девочка ходит, в школу без калош". Нашли средства, дали ссуду женщине, обули девочку, а то заморозки на дворе, а она без калош!

Я сама жила прежде в тяжелых условиях, знаю, как тяжело бывает без поддержки. В партии состою с тридцать первого года.

Парторг группы. Слежу, как коммунисты выполняют поручения, как платят членские взносы, как занимаются. Главное, за тем слежу, как они выполняют план, являются ли они авангардом. Раз ты коммунист, ты особенно настойчиво должен бороться с трудностями. Я и строга и настойчива.

В последнее время мы просим повысить скорости станков.

Прослышала я, что в Орехово-Зуеве уже применяют большее уплотнение. Сейчас же поставила вопрос, пришла к начальнику цеха, прошу большего уплотнения. Там, где раньше две работали, - теперь стала одна. Глядя на меня, другие партийцы то же самое просят, а за ними и беспартийные требуют: "Дайте мне больше станков, я справлюсь!"

Сейчас наша группа втянулась в движение за выполнение пятилетки в четыре года. Коммунисты говорят: "Можем еще лучше работать, выполним не в пять, а в три с половиной года".

И верно, мы, владимирцы, если желаем, можем хорошо работать.

Отец мой был каменщиком. Осталось нас после смерти матери восемь душ. Я, бывало, ему скажу: "Как ты забираешься, тятенька, так высоко?" А он говорит: "На люльке, дочка, поднимаюсь..."

Любил свое дело покойник.

С двенадцати лет я стала работать на фабрике. Помню, когда пришла первый раз, струсила, дрожу, а директор-англичанин, как меня увидел маленькая я была, - матерно меня обругал...

Я смотрю на ее лицо, еще не старое, исполненное благородства. Темные, глубокие глаза, смуглые щеки. Высокая, прямая, стройная.

"Я депутат, в партии с 1931 года, душевно болею за все!" - звучат в памяти ее слова.

Как нарисовать портрет ее? Как изобразить эту высокую чистоту скромного подвига?

Партийный комитет фабрики имени Лакина находится в деревянном одноэтажном доме. Здесь за продолговатым столом, покрытым красной материей, вы часто можете встретить секретаря парткома. У него черные глаза, тонкие губы, спокойный, твердый взгляд. В манере говорить, не повышая голоса, без длинных нравоучений, нет и тени сухости. В тех случаях, когда обыкновенно человек выходит из себя, секретарь парткома Королев только морщится, как будто бы он отведал что-то очень кислое, невкусное.

Когда ему говорят: "Это невозможно!" - он, не повышая голоса, спокойно отвечает: "А вы попробуйте!" Люди пробуют и убеждаются, что невозможное осуществимо.

- Я из бедной крестьянской семьи, - рассказывает Королев, - Учился в детстве мало. Крестьянская работа поглощала все мое время. Моя школа партия и комсомол. Теперь уже я думаю навсегда остаться партийным организатором. Глубоко овладеть партийной работой, которая затрагивает все стороны жизни, - это моя цель!

В тридцать первом году я стал наборщиком Собинской районной типографии. В том же году вступил в комсомол. Здесь меня учили жить общественными интересами, не о себе одном думать.

С большим увлечением работал я в комсомоле. Меня выбрали секретарем комсомольской организации. В тридцать пятом году назначили бригадиром наборного цеха. Через два года стал директором типографии.

В сорок первом году я - лейтенант, командир роты народного ополчения под Москвой. Около села Дорохова получил пятнадцать осколочных ранений. Когда очнулся, возле меня никого не было - наша часть переменила позицию. Стал кричать - сначала никто не слышал, потом видят, что я жив, кричат: "Ползи вправо!"

Я ползти не мог. Тогда один боец спустил меня в канаву и понес на себе. Батальонный командир дал свой мотоцикл - меня свезли в госпиталь. В сентябре сорок второго года выписали как инвалида первой группы, жил у матери в колхозе. Долечивался. Наконец стал ходить, пришел в райком с палочкой. Выбрали секретарем парторганизации сельского Совета. Председателя мобилизовали в армию, меня выбрали председателем. Через год взяли в райком партии заведовать орготделом. Осенью сорок седьмого года я был избран секретарем партийной организации Лакинки,

Из записной книжки Королева

"Нашу партийную организацию поставили в пример другим на пленуме Владимирского обкома партии. Значит, мы работаем немного лучше других. А у нас еще много недостатков, многое нужно исправить, улучшить,

Захожу однажды к Евдокии Ивановне Кузьминой и говорю: "Я хочу у тебя, Евдокия Ивановна, побывать сегодня на партийной группе!" Она говорит: "Пожалуйста, садись, Александр Николаевич!" Сажусь и замечаю: она -собрала своих коммунистов, а с чего начать, не знает. Когда наедине с каждым беседует, то она уверенно держится, хоть куда! А тут робеет.

С нею так работали секретари: придут, сидят, подсказывают.

Два или три раза и я так же поступил. А теперь решил по-другому. В один прекрасный день собрал всех своих парторгов-у меня их двадцать пять, поехал с ними б однодневный дом отдыха, провел беседу о стиле работы партийного организатора группы.

Пришли сегодня коммунистки Глебова и Князева, требуют:

- Дайте нам партийное поручение. Всем людям дали, а намнет. Нам почему-то не хватило^ Подумал и говорю:

- Есть для вас партийное поручение! Прикрепляем к вам решением партийного бюро двух молодых работниц. .Привейте им свои навыки работы. Это будет ваше партийное поручение. Это сейчас очень важно!

Чем озабочены сейчас на фабрике? Тем, чтобы еще выше поднять производительность труда. Заводим лицевые счета каждой бригады, каждого рабочего. Создаем сквозные бригады.

Был техсовет. С анализом работы фабрики в последнем квартале выступил заведующий плановым отделом. Строго научного анализа не получилось. Мне пришлось выступить и сказать, что мы выполнили план и за счет улучшения технологического процесса, но главным образом за счет мобилизации сил рабочих.

Выношу этот вопрос на партийно-хозяйственный актив в таком духе: рабочие сказали свое слово, теперь слово за инженерно-техническим персоналом!"

Коммунист старается сделать больше, чем от него требуется по должности. Таков, например, Анатолий Морев. Он давно, лет десять назад, состоял в лакинском кружке Осоавиахима, был застрельщиком военно-спортивной работы в комсомоле.

На фронте Анатолий стал снайпером. В числе его учеников - несколько Героев Советского Союза.

После войны он-вернулся на свою фабрику. Снайпер снова стал скромным нормировщиком в механической мастерской.

Когда фабрика переходила на новый сорт ткани, потребовалось около ста тысяч деревянных колышков для кареток "Добби". Начальник отдела*снабжения послал заказ на деревообделочный комбинат. Там заказ не приняли. Ездили и на другие предприятия. И там не принимали. Колышки для фабрики имени Лакина обычно поставляла небольшая фабричка, в ограниченном количестве и невысокого качества.

Однажды в конце смены Анатолия Морева вызвал начальник отдела труда и зарплаты.

- Сделайте расценку наряда рабочему на изготовление ткацкого колышка, сказал он.

"Как расценить такой наряд? Надо познакомиться с процессом изготовления колышка!" Морев убедился, что изготовление колышка ручным способом занимает уйму времени и сильно удорожает стоимость этой пустячной детали.

В стране, где фабрики принадлежат капиталистам, нормировщик не стал бы заниматься вопросом, как удешевить производство колышка.

С какой стати ему надо совать нос не в свое дело? Его дело расценить наряд - и только!

Советский же нормировщик, расценив наряд, не успокоился на этом. Неоднократно задавал он себе вопрос: как можно механизировать процесс изготовления колышка? Он знал, что круглые деревянные детали изготовляются на круглопалочном станке, но диаметр колышка был слишком мал. Надо было найти другой способ.

Морев отыскал его. Он рассчитал специальную фрезу для изготовления ткацкого колышка. Колышки по способу Анатолия Морева изготовляются из буковой доски толщиной в двадцать шесть миллиметров, то есть по длине колышка. Фреза ставится на сверлильный станок, и за одну смену фабрика получает четыре тысячи пятьсот колышков. Себестоимость каждого из них при этом полкопейки, то есть в двадцать шесть раз дешевле ручной выработки. А главное-фабрика вовремя справилась с переходом на новый сорт ткани. Ткацкий колышек-эта пустяковая деталь-продолжает портить настроение мастерам и их помощникам на других фабриках. В министерство летят требования и заказы. А фрезу Морева можно изготовить на любой фабрике, в любой механической мастерской. Слух о его фрезе дошел уже до других фабрик, и к лакинцам приезжают люди, чтобы узнать секрет этого производства.

Морев охотно рассказывает о нем соседям.

Я смотрю на Анатолия Морева: все в этом человеке мне нравится, все кажется привлекательным - правильные черты лица, складная фигура. О таких людях, выпрямленных во весь рост, мечтал Белинский. Их предвидели Добролюбов и Чернышевский. Им возражали, им говорили: нет, не может этого быть и через сто лет, чтобы появились в массовом числе такие бескорыстные энтузиасты, которым до всего есть дело и которые думают не только о самих себе.

Буржуазные ученые твердили (да и сейчас твердят), что свойства, порожденные в человеке строем частной собственности, - будто бы незыблемые, неизменные свойства, присущие человеку вообще.

Ленин опроверг эту клевету на человека.

Какая побудительная причина заставляет таких людей, как Морев, близко принимать к сердцу интересы фабрики, интересы коллектива? Ответ на этот вопрос может быть только один: Анатолий Морев - человек, воспитанный комсомолом, Анатолий Морев - коммунист.

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

Изобретатель инженер Бочков. - Мастер смены Абрамов. - Передовая

- Если ты сделал ошибку, надо говорить "я". Если ты сделал открытие, надо говорить "мы". Ошибка - это промах одного человека. Открытие - это труд многих людей. Вот, например, эластичные ремешки на ватерах. Кто их выдумал? Никто не назовет фамилию. Так и отвечают: автор - народ! Если же я, инженер, осуществляю то или иное изобретение, я прекрасно понимаю, что мысль об этом изобретении уже давно владела многими людьми в моем цехе. Я, как более подготовленный технически человек, осуществляю мечту многих людей!..

Перед нами невысокий, коренастый, темно-русый человек. Он говорит сначала медленно, потом уже вы замечаете, как разбегается, взлетает его мысль. Темные глаза его сверкают.

Москва, 1922 год. Бочкову десять лет. Он беспризорный, живет в огромной трубе бездействующей канализационной системы.

В трубе укрываются еще двадцать беспризорников. Бочков помнит многих своих товарищей этого периода. Все они в свое время были извлечены из канализационных труб Комиссией по борьбе с детской беспризорностью, направлены в детские дома. В конце первой пятилетки Бочков окончил Московский текстильный институт. С тех пор профессию инженера-текстильщика он считает самой лучшей и самой интересной в мире. Думы о любимом деле не покидают его никогда. Это не та степень одержимости, когда человек не отдыхает, не веселится, не интересуется театром, спортом, книгой, когда он рассеян в быту. Вовсе нет! Приходя домой с фабрики, Бочков охотно работает в саду, в огороде, играет с детьми. Но его пытливая изобретательская мысль и тут не оставляет его.

Вот, например, Бочков в кругу семьи следит, как его младшая дочь катает металлический шарик по стеклянному блюдцу. Это ее любимое занятие. Наблюдая за игрой ребенка, Бочков лишний раз убеждается в том, что металлический шарик почти не встречает сопротивления на поверхности стекла. Но как только падает на ковер или на пол, он быстро останавливается. Бочков вспоминает по ассоциации ватерную машину. "А не слишком ли велико там трение?" - думает он. Мысль о том, как сократить простой станка изза обрыва нити, внезапно получает точку опоры.

"Что, если заменить металл стеклом на кольцах кольцевой планки? Трение нити будет меньше, чем когда она скользит по металлу! Обрывность нити уменьшится". Так возникло одно из многочисленных изобретений Бочкова. Инженер Бочков придумывает, как можно обойтись без той или иной дефицитной детали и без того или иного смазочного материала, добиваясь, чтобы машины не останавливались из-за какой-нибудь мелочи.

Бочков не придает большого значения своим изобретениям. Он считает их результатом обычной находчивости живого, мыслящего человека, который любит свое дело. Но он с гордостью говорит о лакинских изобретателях.

- На нашей фабрике действительно давно придумали такое, до чего только теперь дошли наши ученые! - говорит Бочков и рассказывает об изобретении лакинцев:-Чтобы избежать простоев, мы еще во время войны начали производить смеси разных сортов хлопка. Такие смеси не были известны в научной литературе. Только в сорок седьмом году профессор Павлов в журнале "Текстильная промышленность" дал им теоретическое обоснование. А фабрика к тому времени уже переработала около двух тысяч тонн длинноволокнистого хлопка, смешанного с хлопком средних длин.

От нас это потребовало дополнительных усилий. Надо было соответственно перестроить оборудование. Мы занимались этим в сверхурочные часы, лишь бы не останавливать производства тканей, столь необходимых нашей стране, нашим советским людям!

Редактор местной многотиражки Орлов привел меня к лучшему мастеру ткацкой фабрики Абрамову. К тому самому Абрамову, портрет которого вывешен на стенде фронтовиков. Орлов хотел побеседовать с ним и написать об Абрамове в праздничном номере газеты. Сначала разговор не клеился. Абрамов не мог ясно и убедительно объяснить, каким образом он вывел свой участок на первое место. В беседе принимал участие начальник цеха.

- Главная причина в том, - сказал он, - что Абрамов умеет обращаться с людьми. Он не только хорошо знает особенности своих машин, но и характер ткачих.

После ободряющей реплики начальника цеха Абрамов, казалось бы, должен был разговориться. Но этот широкоплечий, чернобровый, с румянцем во всю щеку могучий человек продолжал застенчиво молчать.

Шустрый и напористый Орлов не отставал:

- Ты, товарищ Абрамов, расскажи все-таки, как добился высоких показателей, как работал с отстающими.

- Сказать затрудняюсь, - конфузливо произнес Абрамов. - Два комплекта у меня были вечно в прорыве. Сейчас идут первыми на фабрике. Добился, я бы сказал, через свою настойчивость.

Начальник цеха снова вежливо вмешался в разговор:

- Я тебе помогу, Василий Федорович! Вся беда заключались в том, что на тех двух комплектах не было бригад. Рабочие работали сами по себе. Вспомни, как ты ходил, беседовал с лучшими ткачихами, просил их согласиться стать бригадирами! А потом ты уже вместе с ними проводил беседы с отстающими. Было много недоразумений. Ведь есть еще такие, что привыкли работать по старинке - каждая на своих станках, как на своей полоске. А ты им пояснял, доказывал, что выгоднее работать бригадами. Внушил им преимущество дружной, коллективной работы. Затем ты всерьез занялся проверкой оборудования. Лично проверил все станки, помог отремонтировать те, которые нуждались в более сложном ремонте.

Так ведь?

Абрамов. Ну, так!

Начальник цеха. Ну, то-то.

Орлов. Ты был на фронте? Какой ты там приобрел опыт?

Абрамов. Опыт приобрел тот, что, если есть желание, можно выполнить задачу в любых условиях. Всегда стараюсь помнить армейскую заповедь: "Не можешь - научим!"

О р л о в. А скучал ты там по своей фабрике?

А б р а м о в. Конечно!

Орлов. Ну, а когда приехал, какие у тебя были впечатления?

Абрамов. По возвращении с фронта, из-за границы, мне бросилось в глаза наше преимущество. Там хорошо живет только имущий класс. Всякий старается обмануть, а если поднялся немножечко с низов, уселся на доходное место, своего брата, с которым вместе мучился и страдал, уже не узнаёт. Каждый заботится только о себе и старается утопить другого. У нас совсем наоборот.

Наш строй теплее. Если одна молодая работница что-нибудь не знает, другие девчата помогают ей, и на следующий день у Зои или Ани тоже выходит не хуже. Там этого нет. Если ты идешь по наклонной плоскости, никто тебя не остановит, не поддержит. У нас есть трудности, но это не беда. Мы сообща устраняем их. Так ведь?