Письмо Т. В. Черниговской, или Чем жив социум

3. Истоки возникновения у человека способности генерировать идеи и пространственно-временное распространение этой способности в популяции

1. Никто, как я думаю, не станет отрицать того факта, что некогда в древности – можно предположить 100 -:– 40тысяч лет назад – у человека вдруг! возникла, в дополнение к способности логически мыслить, способность иррационального мышления, которая и трансформировала человекоподобное существо в существо разумное, то есть способное генерировать все новые и новые идеи и тем самым содействовать как повышению материального уровня собственной жизни, так и объединению (социализации) отдельных сообществ в более крупные агломераты.

Так вот, вопрос стоит следующим образам: «одномоментным» (резким) ли было возникновение и распространение этой способности или это был процесс, растянутый во времени и пространстве? Это, во-первых, а во-вторых, если это был плавный процесс, то происходило ли распространение этой способности

– посредством передачи в поколениях соответствующего, можно сказать, «гена разума»,

– или оно осуществлялось путем постепенного усовершенствования – а проще говоря, интенсификации – способности логически мыслить с последующим (бифуркационным) выходом каждого из членов общества на иррациональный способ мышления?

Что касается последнего момента, то мы помним, что согласно теории самоорганизации материи И. Пригожина, интенсификация какого-либо неравновесного процесса – в результате возрастания, «управляющего параметра» – может привести к бифуркации, то есть к спонтанному изменению как структуры этой материи, так и параметров ее организации. Так вот, не приводит ли интенсификация логического мышления к спонтанной самоорганизации нейронной материи нашего мозга в некий ансамбль, проявлением которого на уровне сознания является инсайт, как выход из бессознательного смысла совершенно новой для нас самих идеи?

Но здесь нам, прежде всего, следует сразу же отметить один весьма примечательный факт, сыгравший, как мне представляется, фундаментальную роль в очеловечении нашего далекого предка и его социализации. И факт этот следующий: появление у человека этой способности, способности генерировать новые идеи, сразу же заявило о себе одновременным возникновением в его психике целого комплекса (можно сказать «эскорта») интеллектуальных ощущений, сопровождающих момент проникновения смысла новой идеи из бессознательного в наше сознание. И можно – хотя бы даже исходя из собственной практики – достаточно четко выделить три вида таких ощущений:

– во-первых, граничащего с эйфорией интеллектуального удовольствия – вспомним хотя бы Архимеда с его «Эврикой» – от мгновенного понимания внове явленного в наше сознание смысла идеи (вернее было бы даже сказать, «сгустка» смысла);

– во-вторых, удивления от внезапности явления этого смысла из нашего бессознательного в сознание, что было замечено уже в древности Платоном и Аристотелем;

– и, в-третьих, уверенности в надежности, уникальности и единственности, – а проще говоря, в Истинности – внове явленного смысла, смысла способного разрешить ранее поставленную социумом (перед человеком) задачу.

И, конечно же, в Природе нашего продуктивного мышления эти ощущения появились совсем неспроста. Назначение их было в том, чтобы обратить наше пристальное внимание на внове явленный в наше сознание совершенно новый для нас самих смысл; смысл, способный при малейшем отвлечении ускользнуть от нашего внимания, а, следовательно, и из нашего сознания. И не только обратить внимание, но и сконцентрировать наше сосредоточение на этом смысле с той целью, чтобы в наиболее адекватном виде раскрыть и выразить его в определенных словах (знаках).

Но спрашивается, для чего именно необходимо было обращение нашего внимания-сознания на этот смысл? Скорее всего, только для того, чтобы как можно быстрее полнее и точнее раскрыть этот смысл до состояния развернутой и всеми понимаемой мысли: и не только раскрыть, но и – и это самое главное! – зафиксировать этот смысл в каких-либо, опять же, всеми понимаемых знаках, тех знаках, которые уже являются элементами нашей долговременной памяти.

Так что задача естественных наук в том, чтобы найти не только причины (исторические, социальные, нейробиологические и т. д.) возникновения этой способности, но и то, когда и каким образом у человекоподобного сообщества исторически сформировалась (развилась) сама тотальная способность инсайтного (иррационального) продуктивного мышления; того мышления, которое, как мне представляется, вывело его на рельсы цивилизационного развития. Ведь процесс распространения этой уникальной способности как во времени, так и в пространстве – это и есть процесс социализации отдельных сообществ в цивилизационный социум. Тем более что на данное время у нас есть возможность исследовать генетический материал и человека и приматов: может быть в том одно -:– двух процентном различии наших геномов как раз и скрывается так называемый «ген разума»?

Что же касается заявленной нами интенсификации нашей способности логически мыслить – с появлением способности к иррациональности мышления – то этому, скорее всего, способствовало то обстоятельство, что если до появления последней наш далекий предок мыслил только в направлении (логического) соединения, взаимосвязывания (в предполагаемую идею) определенного комплекса предметов и явлений, то после появления у него этой способности он вынужден был производить в своем уме обратную операцию, операцию разложения смысла внове явленной в его сознание идеи на отдельные элементы, ее составляющие. И вынужден он был это делать для того, чтобы сформировать в своем уме вид (идеальный образец – эйдос) нового искомого сущего, по образцу которого можно было бы в дальнейшем изготавливать материальный его образец – подручное средство. Ведь с помощью этого средства открывается возможность производить в социуме Продукцию совершенно нового вида, того вида, которого ранее не было в нашем жизнеустроении.

Как видим, вполне допустимо предположить, что сначала человеческий интеллект (разум) освоил процесс индукции, и лишь затем – с обретением способности создавать (на бессознательном уровне) идеи – ему пришлось осваивать и процесс дедукции. Что мы здесь имеем в виду? Индукция – это наведение нашего интеллекта на какую-либо мысль (идею) в процессе рефлексии-1. Дедукция же – это выведение из смысла этой идеи идеального вида подручного средства на этапе рефлексии-11.

И обе эти способности, конечно же, содействовали эффективности нашего продуктивного мышления – они были взаимодополнительны:

– рациональное мышление в виде рефлексии-1 подготавливало почву для мышления иррационального,

– а последнее – в виде инсайтного акта явления идеи в наше сознание – способствовало новой рефлексии, рефлексии-11, раскрывающей смысл этой идеи, что служило в дальнейшем почвой последующему поиску все новых и новых подручных средств и идей.

Так что вполне можно предположить, что процесс обретения членами социума способности иррационально мыслить мог происходить

– не путем распространения – посредством передачи в поколениях – соответствующего ранее приобретенного генетического материала («гена разума») от единственного экземпляра, положим, Митохондриальной Евы, всем остальным ее потомкам,

– а путем интенсификации способности логически мыслить с последующим выходом на иррациональный (бифуркационный) способ мышления, связанный со спонтанной самоорганизацией нейронной материи нашего мозга в определенные ансамбли, идентифицируемые нами – по мере выхода их на уровень нашего сознания – как смыслы идей.

И к пониманию этого, последнего, весьма близко подошел С. Деан («Сознание и мозг. Как мозг кодирует мысли». 2018 г. Раздел 4 «Автографы сознательной жизни») в экспериментах по нейровизуализации мыслительной деятельности в процессе обнаружения информации, «спрятанной» в бессознательном.

(Но совсем даже не исключено, что этот процесс происходил обоими путями одновременно).

А потому, как мне представляется, вопрос как возникновения способности генерировать идеи, так и пространственного-временного распространения этой способности имеет принципиальное значение – от него зависит ход развития всей цивилизации. Но мы совсем не готовы к тому варианту развития событий, если вдруг, по каким-то неведомым нам причинам, эта способность станет нам отказывать, или мы вовсе утеряем ее. Гарантированы ли мы от такого хода событий? Вряд ли. Нами эти вопросы даже не поставлены. А ведь они имеют не столько теоретическое, сколько прикладное значение в сфере функционирования социума в целом.

Как это ни странно, но мы принимаем функционирование этой способности как само собой разумеющееся, как данное нам от века благодеяние. Мы даже не задаемся вопросом, когда и каким образом эта способность была внедрена в наш мозг. Ведь когда-то – а когда именно? – мы, наверняка, этой способностью не обладали, и в какой-то «момент» она у нас вдруг появилась. Что это был за «момент», чем именно он определялся? Не говоря уже о том, что мы ничего толком не знаем о том, от чего зависит продуктивность нашего мышления и как именно протекает этот процесс на уровне функционирования нейронов нашего мозга.

И вообще встает вопрос, с чего начался человек разумный: с обретением способности рационально, логически, мыслить, или с добавлением к этой способности еще способности мыслить иррационально, то есть генерировать новые идеи в спонтанных актах инсайта, озарения, прозрения и т. д? Ясно одно: возникновение человеческой разумности связано с увеличением массы мозга и толщины неокортекса в последние несколько сотен тысячелетий под влиянием мутации, произошедшей в гене ARHGAP11B, ответственном за рост количества нейронных клеток уже в процессе эмбрионального развития плода (Science. V. 369, № 6503, 2020, P 546-550). Но не ясно, связано ли – а если связано, то каким образом – увеличение количества нейронов со спонтанностью генерирования новых идей?

Вот здесь мы плавно переходим от вопроса возникновения способности генерировать идеи к вопросу появления у человека потребности в речевом выражении того, что так внезапно – для нашей психики – являет себя из нашего бессознательного в наше же сознание в акте инсайта, озарения, прозрения.