Питомцы Майки

Майка была хорошенькая собачка из породы фокс-терьеров. Эти собаки вывезены к нам из Англии. Они славятся, как охотники за лисицами. Ростом они не велики, но у них сильная грудь, большая храбрость и необыкновенное чутье. Они лучше всех охотничьих собак умеют найти лисью нору. Своими сильными когтями они легко разрывают землю. Крот, крыса, мышь — все это их добыча, которую они мгновенно загрызают.

Майка, как все фоксы, была, беленькая, с одним пятном на ухе и другим на боку. На своих высоких, точно точеных, ножках она красиво резвилась, быстро бегала, легко и ловко прыгала и была очень занятна.

Характер она имела веселый, ни минуты не сидела спокойно. Как и все собаки ее породы, она была очень понятлива. Вот почему в цирках так много фоксиков: их легко можно научить всяким фокусам.

Майка щеночком выросла в доме человека, который заведывал Зоологическим садом. В этом зверином царстве прошла вся ее жизнь. Когда она родилась, ей обрубили ее длинный хвостик, сделали его совсем коротеньким. Эго была первая неприятность, которую узнал щенок.

Пока Майка не подросла, ее свободно пускали бегать по всему саду. Она звонко тявкала на зверей в клетках, кидалась из-за изгороди на птиц, на ослика и на других животных. Птицы тревожно вспархивали, куры-кохинхинки испуганно разбегались и сердито кудахтали, а злой верблюд плевал на щеночка. И Майка потом долго фыркала с отвращением и чихала.

Гуляла Майка всегда с японской собачкой. Та была уже старая, плохо видела, но была умна и кротка. Хозяин не боялся за Майку, когда она шла в сад под охраной японки.

Вырвется Майка из комнат и стремглав помчится по всем дорожкам, по-своему радуясь жизни. Все радовало и занимало ее.

С лаем носилась она за бабочками, высоко прыгала и старалась их поймать. Или бросалась прямо в пруд в погоне за лягушками, те в диком ужасе спешили нырнуть в воду, а Майка выплывала к берегу, отряхивалась и мчалась опять по дорожкам.

Японка хрипло лаяла и еле поспевала за своей неугомонной воспитанницей.

Когда Майка подбегала к клетке лисицы, она еще издали начинала ворчать и повизгивать на своего врага и всегда с размаху кидалась на лису. А та точно с усмешкой глядела на собаку, зная, что прутья клетки ее защитят. Щенок так увлекался, что не замечал этих прутьев, и больно ударялся о них грудью; тогда он обиженно тявкал, а потом начинал злобно лаять и визжать на неподвижную и недоступную лису.

Наконец Майка отбегала рыча, скаля зубы, осыпая лису всеми бранными словами, какие только были на ее собачьем языке. Горе ее никогда не было продолжительно. Она скоро утешалась тем, что наскакивала на бурого медведя. Медведица, дремавшая в углу, не обращала на щенка никакого внимания, даже морды не поднимет, бывало. Зато медвежата, поднявшись на задние лапы и уцепившись одной передней за прутья, другой старались поймать дерзкую собачонку. Им так хотелось поиграть с ней и с японкой.

Злобы у них не было никакой. Они чуяли, что перед ними был только щенок, веселый, беззащитный игрун, гораздо слабее их самих; да и старую собачку они свободно загрызли бы, если б им этого захотелось. Но им это и в голову не приходило: медведи — не большие охотники до мяса.

Некоторые их породы, большие лакомки, питаются ягодами, медом, сладким овсом, овощами, растительной пищей вообще. Эти медвежата сами были еще детьми. И как им хотелось побегать, подраться, порезвиться на свободе!.. Они жалобно визжали, когда Майка убегала дальше. Они долго глядели ей вслед, забирались вверх по брусьям и ожесточенно грызли их.

А Майка мчалась к хищникам. Все скоро надоедало ей, и она искала новых развлечений. Такой уж у нее был непоседливый, неугомонный характер!

Хищники глядели на щенка с презрением. Врага в ней они не видели, а лакомой добычи она для них не представляла. Они были сыты, потому что питались каждый день сырым мясом, а видеть Майку ежедневно перед собой они уже привыкли.

Желтые глаза львицы были чуть открыты, она лениво следила за щенком. Ей было скучно в неволе, она была даже рада прыжкам Майки. Льва иногда раздражало звонкое, как колокольчик, тявканье собачонки. Он поднимал голову, хвост его с кисточкой на конце бил по железным прутьям. Лев зевал с выражением досады. Но раз как-то он глухо заворчал и рыкнул. Майка отшатнулась в таком испуге и так стремительно отскочила, что наткнулась на японку и уронила ее. Тут Майка испугалась еще больше, поджала свой коротенький хвостик и стремительно кинулась, куда глаза глядят. Очнулась только у своего дома. С тех пор к клеткам хищников умный щенок подбирался осторожно и даже начинал дрожать, почуяв запах льва.

Но больше всего Майка любила задирать обезьян. Мартышки всегда приходили в неописуемое волнение, когда видели озорного щенка, дразнились, грозились. А Майка целыми часами готова была лаять на обезьян.

Когда же Майка выросла, хозяин не стал ее пускать в сад без себя. Да и тогда надевал на нее цепочку и водил за собой.

Майка очень тосковала на цепочке. Она была такого резвого нрава, ей так хотелось бегать. Она изо всех сил тянула человека за собой, рвалась вперед и отчаянно хрипела. Было жалко на нее глядеть. А спустить с цепи было невозможно: Майка стала такой задирой, так нападала на клетки, так дерзко лаяла на всех, что звери обижались и волновались. А волновать их было нельзя, никому из посетителей сада не позволялось дразнить животных. Но стоило только Майке показаться издали на дорожке, как все звери и даже птицы приходили в ярость или пугались.

Кончилось тем, что Майку совсем перестали пускать в Зоологический сад. Теперь она гуляла по улице и бегала на воле. Она хорошо знала дом, и чужим в руки не давалась. Хозяин знал, что Майка всегда вернется домой, как бы далеко она ни забежала.

Но вот как-то раз хозяин надел на Майку цепочку и повел ее в сад. Майка уже не прыгала и не резвилась. Шла она медленно, ступала тяжело: у нее скоро должны были родиться щенята.

Их встретил сторож.

— Клетка готова, — сказал он на вопрос хозяина.

Это было осенью, и на дворе было холодно. Однако, в домике, куда они вошли, было жарко натоплено. Там пахло зверями, и Майка недовольно заворчала.

Сторож отворил дверцу, и все вошли. Клетка была чисто вымыта и выметена. В углу лежал чистый коврик. Стояли миски с едой и молоком.

Майка обошла клетку, обнюхала внимательно все углы, пофыркала и чихнула.

Потом, как бы покоряясь обстоятельствам, смиренно свернулась на коврике у печки, и закрыла глаза.

Хозяин нежно погладил умную головку собачки и ушел, а сторож остался.

Когда заведующий Зоологическим садом вернулся домой, он застал у себя ветеринарного врача, который уже несколько лет лечил всех животных сада. Он и жена заведующего пили чай.

— Ну, что? — спросил врач заведующего.

— К утру ощенится непременно… А знаешь, что мы решили сделать? — обратился заведующий к жене. — У нас сейчас много новорожденных: львята, медвежата и тигренок.

А у волчицы только что околели ее детеныши. Вот мы и хотим сделать интересный опыт: мы решили подменить мертвых волчат щенятами Майки, которые родятся, а ей подложить львенка, тигренка и медвежат.

Жена хозяина удивилась.

— Зачем же это? — спросила она доктора.

— Это будет очень интересный опыт. Я уже не раз проделывал нечто подобное, но брал всегда для этого простых дворняг. Как известно, собаки вообще превосходные кормилицы и нежные матери. И не раз уже на моих глазах они выращивали хищников. Майка будет первой не дворовой, а породистой собакой, на которую мы возложим эту же задачу. Она, как вы знаете, очень одарена от природы, и мы многого ждем от этого опыта. Майка будет не только кормилицей, но и воспитательницей маленьких дикарей… Хозяйка заинтересовалась.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее, чего вы ждете от Майки.

И доктор стал рассказывать, что у зверей, как и у людей, есть наследственные черты характера, наклонности, стремления и пр., которые принято называть инстинктами. С вредными инстинктами надо бороться путем воспитания. Он указывал на то, что как у ребенка при правильном воспитании исчезают дурные черты характера, так и у животных можно подавить дурные инстинкты.

— Известно, — говорил доктор, — как благотворно действует совместное воспитание на детей; вот мы и хотим испробовать то же самое на животных. Представьте себе, что они вырастут друзьями, вместо того, чтобы ненавидеть друг друга, как это им подсказывает инстинкт.

— Конечно, — оживленно согласилась хозяйка, — я сама замечала, что если кошки и собаки выросли вместе, они находятся в самых дружеских отношениях. Но меня интересует, как отнесутся Майка и волчица к тому, что вы, вместо их собственных щенят, подложите им чужих детенышей?

— О, об этом не беспокойтесь! — воскликнул доктор. — Как у Майки, так и у волчицы инстинкт материнства так силен, что он заглушит все остальное.

На рассвете Майка стала стонать и метаться. Сторож пошел будить хозяина.

Скоро Майка родила четырех щенят. Она облизала их. Заведующий дал ей с блюдечка молока и приложил ей к груди ее детей. Майка радостно завизжала и в изнеможении закрыла глаза. Ей было так хорошо теперь, после этой мучительной ночи.

Проснулась она через два часа и вспомнила: ведь у нее есть дети. Целых четыре щеночка! Она приподняла голову и огляделась. Но где же они? — Она помнила, что они были крохотные, такие же, как она — беленькие, и у всех на ухе или на мордочке были черные пятна…

В углу что-то копошилось. Майка поднялась, понюхала эту живую кучку и тихонько заворчала. «Откуда взялись эти зверки?…» Чутье не обманывало ее. Они были ей совсем чужие. И такие странные… и даже безобразные.

Один, правда, желтенький, похож чем-то на щенка, но не щенок.

И пахнет иначе. Другой полосатенький, желтый, с черными полосками — красивый котенок!.. Оба они крупнее котят и такие большеголовые, чудные!.. С любопытством обнюхивала их Майка и старалась вспомнить, что-то. Так пахло где-то в саду. А уж остальные два!.. Майка рассмеялась бы, если б умела. Какие-то бурые комочки, с густой, косматой шерстью. Морды длинные и некрасивые. И пахнет от них неприятно.

Зачем они тут?..

Майка лапой осторожно перевернула их на спину. Они жалобно запищали и беспомощно забарахтались на полу. А желтенькие заскулили, ползая рядом и тычась мордочками в бока Майки.

У собаки вдруг забилось сердце. Ей стало так жалко этих беспомощных маленьких созданий! «Они голодны», поняла Майка и легла рядом с желтеньким. Сначала ее замутило от резкого, чужого запаха, но Майка поборола в себе брезгливость. Детеныши чутьем угадали, что перед ними их кормилица, и жадно припали к ее груди. А за ними потянулись и черненькие уродцы.

Это были только что родившиеся детеныши льва и тигра, а черненькие были медвежата.

Сторож, который видел эту картину, пошел за заведующим.

— Вот и отлично! — сказал тот. Он вошел в клетку и погладил Майку по головке. — Теперь она их не бросит! Теперь-то уж Майка пожалеет подкидышей!

А Майка не подозревала, что ее собственных щенят кормит теперь волчица.

Весь день Майка заботливо облизывала своих уродцев и не отходила от них. Она чувствовала, что зверки беспомощны. Если их бросить, они умрут от голода. Жалость к ним и нежность переродили Майку.

Когда ее выпустили на четвертый день погулять, — на этот раз в саду и без цепочки, — никого уже не задирала. Пробежит, тихо рыча, мимо волков и лисиц, оглянется враждебно на обезьян и помчится дальше. Она старалась все что-то вспомнить, понять…

У клетки медведей Майкой овладело волнение. Заведующий садом видел, как собака остановилась, подняла переднюю лапку. Она внимательно нюхала воздух. Возле клетки хищников она села. Нервная дрожь пробежала по ее телу.

Положительно, эти запахи резкие, даже неприятные — были ей знакомы… Как будто именно так пахли ее жалкие уродцы… Долго сидела она так, в раздумьи, перед клеткой льва, не обращая на него никакого внимания. Она не замечала, что желтые глаза львицы следят за каждым ее движением, и что в этих глазах загорается жадный огонек… Теперь Майка была уже не худеньким щенком, и львица охотно съела бы ее.

Майка нервно залаяла и озабоченно побежала дальше. Но ее интерес к саду и другим его обитателям как будто пропал. Обегав все закоулки, она повернула к своей клетке. Она боялась, что без нее унесут ее уродцев, как унесли тех, беленьких и с пятнами на милых мордочках. Эти хоть уродцы, а все-таки!.. Что она будет делать без них?..

Заведующий садом, стоя в проходе, наблюдал, с какой заботой обнюхивала и облизывала Майка своих подкидышей.

Они же, почуяв ее близость, подняли визг и вой и стали тыкаться мордочками друг в друга, ища соски. Когда же зверки припали к Майке, больно тыча ее здоровыми лапами в бока, собачка блаженно вздохнула и закрыла глаза. Запах хищников все еще щекотал ее ноздри, но она сейчас как бы мирилась с ним. Ведь так же пахнет и от ее уродцев. Что же делать?

Все-таки они милые и жалкие. Не бросать же их!..

С большим интересом следила жена заведующего за жизнью Майки. Как-то вскоре она спросила у доктора:

— А вы не боитесь за Майку? Способна ли такая маленькая собачка выкормить таких крупных зверенышей?

— Этого и не надо, — возразил доктор. — Майка будет кормить медвежат одну только неделю, а потом их переведут на рожок.

Тигренок будет сосать ее две недели, а львенок один останется ее питомцем. Но воспитывать она будет всех четырех одновременно, это-то для нас и представляет самый главный интерес.

Прошел месяц, и Майка считала подкидышей совсем своими, а о собственных щенятах и не вспоминала. Особенно нежно любила она львенка. Он был всех умнее, а главное был ласков и привязан к своей приемной матери. Он был крупен, неуклюж, сравнительно с тигренком, слаб на ноги и часто падал. Тигренок был тоже очень мил, очень красив, красивее львенка, настоящая кошечка.

Такой же игривый, задорный, но и такой же коварный. Не раз, играя с Майкой, он царапал ее и кусал. За это ему здорово доставалось. Майка была вспыльчива; кроме того, она инстинктом понимала, что эти зверки будут большими, гораздо больше ее, и что надо держать их в строгости. Надо, чтоб они привыкли бояться ее, — иначе с ними не совладаешь потом. И Майка была строга. Всякий раз, когда тигренок царапал ее, или задирал своих сводных братьев, — она больно трепала его за уши.

Медвежата были очень добродушны и забавны.

Однако, они по уму уступали желтеньким, и Майка любила их меньше. Медвежата были большими драчунами и обижали львенка. Майка из себя выходила, заступаясь за своего любимца. И между собой они дрались постоянно. Начнут в шутку, а потом сцепятся всерьез, и надают друг другу здоровых пощечин… А лапы у медвежат и сейчас уже были сильные и с острыми когтями.

Когда у зверков дело доходило до форменной драки, Майка кидалась на них с отчаянно-звонким лаем, кусала им уши и теребила их за загривки. Зверки повиновались ей беспрекословно. Тигренок один иногда протестовал, тихонько рыча и мяуча. Но медвежата закрывали морды лапами и жалобно скулили, словно прося прощения.

Росли они все удивительно быстро и скоро переросли свою приемную мать. Медвежатам ничего не стоило бы убить Майку одним ударом лапы, но им и в голову не приходило ослушаться своей строгой воспитательницы.

Зверков летом выпускали на особую полянку, окруженную высокой изгородью из железной проволоки. Там они резвились на свободе. Львенок, по-прежнему большеголовый и неуклюжий и все так же похожий на собаку, издавал рычанье, которое напоминало отрывистый собачий лай. Он теперь начал ходить уверенно на своих огромных лапах и давал нападавшим на него в игре медвежатам сильные пощечины. Теперь те не смели уже безнаказанно его задирать. Львенок и сейчас был ростом с большую собаку.

Медвежата из маленьких комочков шерсти стали большими комками. Они казались неуклюжими, но, на самом деле, ловко лазали по деревьям, быстро бегали, догоняли друг друга, и точно катились по траве. Глазки у них были маленькие и лукавые. Умом они по-прежнему не отличались, но росли вздорными забияками и драчунами. У Майки было много с ними хлопот. Она целый день носилась по поляне, и, вся дрожа от возбуждения, звонко лаяла на неугомонных драчунов, и дергала их за уши. И как боялись ее медвежата! — Они отлично понимали значение ее лая и разбегались во все стороны, когда Майка накидывалась на них.

Тигренок был необычайно красив, ловок и забавен.

Он был очень дружен со львенком. На поляне лежали огромные каменные глыбы, и была даже устроена пещера. Желтенькие играли между скалами, легко прыгали через них, любили прятаться в пещеру.

— Ну, совсем котята!.. — говорил, глядя на них, заведующий.

Все зверки были ручными, любили и завсада и сторожа, который их кормил мясом и молоком. Тигренок пил молоко из мисочки, жмурился от удовольствия, как кошка. А наевшись, громко мурлыкал и умывался бархатной лапкой.

— Как быстро растут эти зверки! — удивлялся заведующий садом. — Жаль, придется их скоро разлучить. Дружба их исчезнет, начнут драться всерьез.

Но Майка не позволяла им драться.

— Это удивительно! — говорили посетители сада, любуясь животными. — Как звери слушаются этой собаки!

Их удивляла и нежность, с какой молодые хищники — лев и тигренок — относились к Майке. Часто, после сытной еды, они лежали втроем и мирно дремали на солнце. А медвежата забирались в пещеру на полянке.

Когда Майка выбегала в сад погулять и отдохнуть от своей тяжелой обязанности воспитательницы, — звери заметно скучали без нее, особенно желтенькие.

Они подбегали к прутьям клетки и следили за исчезающей собакой. Потом ложились и поджидали ее возвращения. Увидав Майку еще издали, они радостно прыгали, терлись о прутья и мурлыкали.

Львенка назвали Гафизом.

Прошло пятнадцать лет. Для собак это большой срок, они редко выживают дольше. Но для крупных хищников это — срок небольшой: они еще подростки в этом возрасте.

Как-то раз летом посетители Зоологического сада увидали необыкновенную картину. Молодой красивый лев одиноко лежал в послеобеденные часы в своей клетке. Прищуренными желтыми глазами он следил за толпой людей, которые обступили его клетку.

Почему удивлялись эти люди?

Почему ахали женщины? Почему звали сторожа и требовали объяснения?

Дело было в том, что, свернувшись калачиком между мощными лапами льва, крепким и невинным сном спала собачонка.

— Какой ужас! — говорили женщины. — Льву бросили живую собаку! Он не трогает ее, потому что сыт. Но он ее разорвет, как только проголодается.

— Какое безобразие! — возмущались мужчины. — Этого нельзя допускать! Надо позвать сторожа… Где он?

Сторож явился.

Взглянув на клетку, он засмеялся.

— Не тревожьтесь, граждане!.. Это Гафиз… Эта собака его выкормила, и они друг в друге души не чают.

— Неужели это Майка? — спросила одна из женщин.

— Она самая. Стара, — ответил сторож.

— А другие звери где?

— Давно отделены. Каждый в своей клетке.

— Помнят они свою кормилицу? — спрашивали в толпе.

— К тигру опасаемся пускать ее. Кто его знает?.. Не обидел бы… Медведи, те давно уже от нее отвыкли. А вот Гафиз, страсть как любит ее до сих пор! И она почти все время с ним. Попросится погулять, — не успеешь оглянуться, а уж она у клетки Гафиза, скулит, пока ее не впустят.

Гафиз глядел на толпу умными глазами, добродушно, но с сознанием своей силы. А старенькая Майка, сопя и похрапывая, мирно спала на лапах своего любимца.