Плачь, детка, плачь (СИ)

5. Ты сделаешь из меня убийцу, Эмилия

Мейсон

Бл*дь, Эмилия. Ты хочешь сделать из меня долбаного убийцу? Ты этого хочешь. Ты хочешь, чтобы я снова взорвался. При этом я задаюсь вопросом: зачем ты это делаешь, детка? Ты ведь знаешь меня. И должна понимать, что я не позволю тебе пойти в сраный университет. Ты хоть представляешь, какие ублюдки там бегают? Можешь себе представить, как они на тебя набросятся? Я не доверяю тебе, Эмилия. Кто знает, не найдешь ли ты себе член получше! Вдруг тебе надоест мой! Я понимаю, что сейчас лишаю тебя возможности развиваться и расцветать, но я не хочу, чтобы ты расцветала, Эмилия. Тогда мы больше не будем соответствовать друг другу, и ты увидишь, какой я больной.

Сейчас ты стоишь передо мной, с большими глазами, мокрыми волосами, в обтягивающей майке, которая приподнимает твою идеальную грудь. В твоих глазах отражается страх. Тем не менее, ты здесь и жуешь нижнюю губу, глядя на меня.

— Никакого университета, черт возьми! — шиплю я, и ты судорожно выдыхаешь.

— Хорошо, просто успокойся, Мейсон. Я просто хотела рассказать, о чем думаю. Ты только представь, мы учимся и вместе живем в вашем пентхаусе.

— Никогда! — рычу я и задумываюсь, не сошла ли ты с ума, Эмилия. Ты хочешь, чтобы я играл в Райли, или что? Этого никогда не произойдет. Ты жила с ним там, трахалась, принимала душ, ела. Я не хочу туда возвращаться, хотя мой отец делает все возможное, чтобы я переехал туда. Он отремонтировал квартиру за восемьдесят тысяч долларов, и ничто уже не напоминает о том, как она выглядела раньше. Тем более, что я и так все демонтировал. Но я все равно не хочу.

— Дерьмо, Эмилия, ты больная, — взрываюсь я, проводя рукой по волосам. — Ты хочешь, чтобы я играл пай-мальчика, ходил с тобой в университет, желательно, чтобы мы одинаково одевались, а еще жили вместе в квартире, в которой ты трахала моего брата? Серьезно? Бл*дь!

Только сейчас до тебя доходит, что ты только что сказала, и твои глаза расширяются.

— Ладно, с квартирой, возможно, не самая лучшая идея. Но просто представь, что…

— Нет! — я скоро сильно разозлюсь, Эмилия. — Прекрати, прежде чем я все здесь разорву в клочья, включая тебя! — ты делаешь шаг назад, тяжело вздыхая.

— Ладно, значит, нет, — расстроенно отвечаешь ты. Твои плечи и голова опущены. Мне плевать, Эмилия. Страдай, но то, что ты себе там напридумывала, никогда не произойдет. Я никогда не брошу тебя каким-то стервятникам на растерзание. Все равно закончится тем, что я начищу их рожи. Ты этого хочешь?

— Отлично, — говорю я. — И больше никогда не спрашивай о подобном дерьме.

***

Я в бешенстве, Эмилия. Поэтому хватаю тебя за запястье и иду с тобой наверх. Знаешь, Эмилия, на самом деле сейчас я так злюсь, что не хочу, чтобы ты была рядом, а хочу побыть один. Но тогда что ты будешь делать внизу, Эмилия? Я не доверяю тебе — могу повторять это ежеминутно. Поэтому не оставлю тебя в подвале. Без меня.

Сегодня суббота, и дом выглядит соответствующе. Мама пылесосит, а на кухне работает радио. Светит солнце, и мелкие частицы пыли, которые она поднимает при уборке, танцуют в воздухе. Мисси поднялась с нами наверх после того, как оправилась от шока после моего взрыва. Она так давно знает меня, Эмилия. Тем не менее, она все еще пугается. Она такая же, как ты.

Она радуется при виде мамы, как будто не видела ее пять лет. При этом она разбросала повсюду свою длинную черную шерсть. Как и ты, Эмилия. Вы, должно быть, родственники. Она как раз линяет, потому что приближается лето, и папа бесится из-за этого. Он ненавидит собачьи слюни и шерсть. Так было и с нашей предыдущей собакой. Ее звали Рози, она была английским бульдогом, Эмилия. Но я смутно помню ее. Она умерла, когда ей было двенадцать и теперь лежит похороненная в саду. Мама очень горевала и не хотела больше заводить животных, пока папа не привез Мисси с работы для меня. Она прекрасно выдрессирована и на самом деле полицейская собака, но она всегда была слишком дружелюбной для службы. Мисси только громко рычит и лает, но никогда не укусит. Ты тоже в какой-то момент это поняла и отбросила свой страх. Я просто снова и снова вручал тебе поводок, чтобы ты гуляла с ней, хотя в твоих глазах стояла голая паника, детка. Но теперь вас уже не разлучить. Она любит тебя больше, чем меня, Эмилия. И это в порядке. С тобой она может это делать.

Но все равно я зол.

Как ты только могла подумать предложить мне такое?

Мама коротко приветствует нас, потому что стоит на четвереньках и пылесосит под диваном. Она выгоняет нас из комнаты, а Мисси — нет. Шерстяному монстру разрешено остаться.

Папа, скорее всего, наверху в офисе. Я не хочу знать, чем он там занимается, Эмилия. С тех пор, как я нашел его дневник, я многое не хочу знать. Смотрю на маму, как она со связанными в хвост волосами, вспотевшая и с покрасневшим лицом стоит на полу на коленях, и задумываюсь, что было бы с тобой, если бы я сделал с тобой то же, что папа с мамой.

Самое хорошее, детка, мне не нужно тебя ломать. А с мамой ему это так и не удалось, иначе она не была бы такой сильной женщиной, которая постоянно ему противостоит.

Я сажаю тебя за кухонный стол и говорю:

— Ни с места, Эмилия!

Мисси подходит к тебе и располагается у твоих ног. Теперь вы сидите там в ожидании меня. Обе с опущенной головой и неопределенным выражением лица. Ты ничего не говоришь, поэтому я оставляю вас и направляюсь к ступенькам. Пылесос выключается.

— Эй, мистер! — зовет мама. — Куда, по-твоему, ты идешь?

— Мне нужно поговорить с отцом, — рявкаю я.

— Он сейчас занят! — мама кладет руку на бедро. Ее футболка насквозь мокрая от пота. — Он работает, Мейсон. Это что-то, что я бы настоятельно посоветовала и тебе. — Я ненавижу, что иногда она ведет себя, как папа, Эмилия. Когда его нет рядом, она становится намного блатнее.

Я раздраженно стону.

— Мне нужно поговорить с ним!

— Мейсон! — кричит она мне вслед, но я уже ушел. Целенаправленно иду к его офису и распахиваю дверь, не постучав.

Мой отец никогда не вздрагивает. Я бы с удовольствием довел его до этого. Он лениво переводит взгляд со своего нового монитора на меня и раздраженно вздыхает.

— Здравствуй, Мейсон. Конечно же, входи. Занят ли я? Нет. Присаживайся. Я смотрю порно.

Я кривлюсь, потому что знаю, что он не серьезно. Но все равно осторожно кошусь на монитор, где видны только таблицы и диаграммы.

— Папа, не смешно. — Пытаюсь отогнать картинку, которая нарисовалась в моей голове и вздрагиваю.

— Что тебе нужно, жаба?

Закатываю глаза, Эмилия. Потихоньку начинаю привыкать, что меня называют жабой. Он делает это уже больше года.

Что я на самом деле люблю в отце — это то, что он полностью уделяет свое внимание каждому. Всегда. Если кто-то хочет с ним поговорить или что-то обсудить, он все отодвигает в сторону и ждет. И никогда не перебивает. Меня он перебивает, потому что я исключение из правил. Кроме того, я зол, и он это видит.

Его локти лежат на подлокотниках кресла, голова наклонена, лоб нахмурен.

— Чего тебе?

— Это ты надоумил Эмилию пойти учиться? — сухо спрашиваю я.

— Да, я. — Я так и знал, Эмилия. Вы как-то подружились. Мне это не нравится, Эмилия. И он ни на секунду не выглядит сожалеющим.

— Пап, что это за дерьмо? — почти кричу я. — Ты хочешь, чтобы мы расстались?

Одна его бровь взлетает вверх, и он скрещивает руки.

— Что, прости, Мейсон?

Я в бешенстве, Эмилия. Сердито упираюсь руками о его стол.

— Ты знаешь, сколько там бегает разных членов, пап? Я не могу позволить пойти ей в университет. Там она будет жить этой дебильной жизнью, ходить на вечеринки, гулять с одногруппниками, познакомится с каким-то педиком-Ромео и увидит, насколько я хреновый! — рычу я.

— Ага, — сухо говорит он. — Этого я и желаю девочке. Прежде чем она загнется в твоем бункере. — Мне кажется, я ослышался. Сдавленно дышу через нос. Последний раз, когда я вышел из себя, ты говорила мне дышать. И я дышу, Эмилия. Но не могу расслабиться. Что он такое говорит?

— Пап? — рычу я. — Ты больше никогда не заговоришь с ней об этом. Мне без разницы, ты мой отец или президент Америки. Я, черт побери, не позволю, чтобы она…

— Развивалась? — спокойно спрашивает он. — Нашла себя? Жила своей жизнью? Зарабатывала хорошие деньги? Чего ты не хочешь, Мейсон? Если любят кого-то, желают ему только наилучшего. Его не закрывают под семью замками. И не начинай сейчас о матери. С ней было все по-другому. После того, как я с ней закончил, она не туалеты мыла, а обустраивала здания, Мейсон. Это называется беззаветная любовь.

Я фыркаю.

— Эмилия не выживет в этом мире, пап. Если она посмотрит не туда… — он начинает смеяться, но я игнорирую это. — Или позволит накачать себя наркотиками… Или ее используют и выбросят. Ты знаешь, что случится, если я об этом узнаю? Я сяду за решетку, пап. Ты хочешь, чтобы я сидел в тюрьме?

Он качает головой.

— Ты параноик, Мейсон. Ты мог бы учиться с ней.

— Но. Я. Не. Хочу, — рычу я.

— Значит, живи с тем, что она пойдет учиться. Ты не можешь запретить ей, Мейсон.

Яростно отталкиваюсь от его стола.

— Могу. Делал. И буду делать.

Он невпечатленно смотрит на меня, а потом мотает головой. Затем делает размашистый жест рукой.

— Делай, что хочешь, Мейсон. Но, в итоге, ты утонешь.

— Прекрасно! — шиплю я. — Значит, я прихвачу ее с собой.

Папа оторопел.

— Видимо, это и есть любовь, не так ли?

— Мой вид любви, — говорю я и ухожу. Мы все решили.

Университет, Эмилия.

Ага, конечно.