Пламенное небо

Слово об авиационном командире

Как в мирное время, так и на войне командир эскадрильи является основной руководящей фигурой и при обучении полетам, и при ведении боя. От его умения, опыта, мастерства во многом, если не в полной мере, зависит успех подразделения и на земле, и в воздухе.

В этой связи вспоминаются мои первые командиры звеньев и эскадрилий, преподавшие мне на всю жизнь уроки боевого умения, мужества, отношения к подчиненным.

На долю наших командиров выпали, пожалуй, самые тяжелые испытания: битва под Москвой, Сталинград… Это их руками было вырвано у противника и передано в наши руки преимущество в воздухе. В этом громадная заслуга всех авиационных начальников — от звена до дивизии, от дивизии до армии. Нелегким был путь к победе. Но они вели за собой молодежь и вместе с нею прикрыли с воздуха огромный фронт. В том, что советская авиация, вопреки крикливым заверениям Геббельса, жила, дралась и побеждала, огромная заслуга не только ученых, конструкторов, рабочих авиапромышленности, но и непосредственный вклад и заслуга командиров.

Я помню и люблю всех наших полковых командиров, с которыми крыло в крыло летал в насыщенном до предела опасностями фронтовом небе.

…Командир звена, эскадрильи, а затем и полка Анатолий Афанасьевич Морозов — бескомпромиссно требовательный, принципиальный коммунист, обаятельный человек. Особенно памятны мне дни марта 1942 года. Вдвоем мы перегоняли первую пару «харрикейнов» на подмосковный аэродром для перевооружения.

У Морозова тогда была еще одна серьезная причина побывать в Москве: предстояло получить Золотую Звезду Героя. Он был удостоен этой высокой награды за таран фашистского аса на встречном курсе. Анатолий Афанасьевич мог спокойно съездить в столицу и на поезде, однако считал это недопустимым. «Не время раскатывать за наградами», — сердито хмурился он. Решено было использовать самолет — а вдруг по пути встретятся стервятники…

Никогда не забуду взволнованности Морозова, получившего награду из рук М. И. Калинина. Мы «обмыли» ее по всем фронтовым правилам и сфотографировались на память вместе с механиками. Получив свои машины с новым вооружением, возвратились в полк.

У одного из лучших советских асов первых дней войны Анатолия Морозова, моего ведущего, моего боевого товарища, я учился всему, что было нужно для боя. Каждая его атака на врага была точно рассчитана и смертельна.

Кристально честный человек, Морозов недолюбливал тех, кто в бою не придерживался предписанного маневра, уходил из строя раньше времени или трусил. Однажды (это было западнее Сталинграда) двенадцать полковых истребителей вышли на сопровождение сорока бомбардировщиков Пе-2. «Петляковы» под командованием подполковника Пушкина шли девятками, мы по сторонам — справа и слева, сзади и выше. Вначале все шло так, как отработано по плану: Пе-2 отбомбились и, обогнув Сталинград с юго-запада, устремились на восток, к своему аэродрому.

В воздухе — относительно спокойно, лишь зенитная артиллерия противника ведет сильный огонь по нашей общей группе. Но как только мы перетянули на левый берег Волги, откуда-то сверху как снег на голову свалилось около двадцати «мессершмиттов». Часть из них устремилась на истребители, остальные, прорвавшись сквозь наши боевые порядки, попытались атаковать бомбардировщики. Завязался упорный воздушный бой. «Пешки», прибавив скорость, уходили на максимальной. Я со своим звеном находился справа. Когда увидел, как через меня и выше пошли в атаку с пикирования пары «мессеров» (некоторые начали заходить нам в хвост), быстро развернул звено влево и навстречу «психической» атаке гитлеровцев, поливая их огнем из пушек и пулеметов. Группа, не приняв боя, резко рванула вверх. И только часть самолетов, несмотря на все наши отсечные атаки, продолжала рваться к «петляковым».

Сначала вспыхнул один Пе-2, за ним другой. На полном газу мы лупили по фашистам из пушек и пулеметов. Один, второй, третий стервятник свалились на землю.

Бомбардировщики со снижением уходили все дальше на восток, мы кружились над ними, отражая атаки наседавших фашистов. В это время я заметил, как один из наших истребителей со снижением ушел под низ бомбовозов и так следовал до самого аэродрома посадки.

На разборе все выяснилось. Этот истребитель в бою не участвовал — прятался под фюзеляжами Пе-2. Его приметили воздушные стрелки «петляковых». Говорили об этом откровенно и жестко.

— Как это понимать? — с горечью в голосе спросил у летчика командир.

— Плохо работал мотор, — опустил тот глаза.

— Проверить, — приказал командир инженеру. Оказалось, что с мотором все нормально. Значит, причина — у пилота сдали нервы.

Разобравшись в этом неприятном инциденте, командир полка принял суровое, но справедливое решение: струсившего летчика отдать под суд военного трибунала. Забегая вперед, скажу: летчик полностью искупил свою вину в жестоких боях, сумел переломить себя и хорошо летал впоследствии на И-16. А не прими Морозов вовремя решительных мер, этот человек несомненно погиб бы, растерявшись под огнем «мессеров»

Морозов был не только строгим и справедливым командиром, но и душевным товарищем. Иногда в перерывах между боями, чтобы снять у летного состава нервное напряжение, ухитрялся организовать для ребят рыбалку, а в дни, когда командование предоставляло нам кратковременный отдых, возил летчиков в театры, на концерты.

Особой смелостью и личным обаянием отличался командир эскадрильи Амет-Хан Султан. Куда бы ни забрасывал его боевой приказ, он везде делал свое дело с высочайшей ответственностью и отличным качеством. Отважный и решительный, Амет-Хан не останавливался ни перед чем при выполнении поставленной задачи. Если не удавалось поразить противника огнем, он таранил его крылом своего самолета, рисковал собственной жизнью во имя победы и всякий раз выходил победителем. Понятно, для этого нужна была сильная воля высочайший морально-психологический настрой.

…Это было под Сталинградом. Один из наших танковых корпусов перешел в контратаку севернее населенных пунктов Ерзовка и Орловка, оттеснил противника, вклинился в его оборону, но был отрезан фашистскими частями в глубоких балках. Следовало отыскать место расположения корпуса и нанести удар по противнику с воздуха. Разведка была поручена Амет-Хану и мне. Посоветовавшись, мы приняли решение лететь на бреющем. Так было безопаснее: в воздухе над этим районом постоянно висели вражеские истребители.

Прижимаясь к земле, мы прорывались к своей цели над лощинами и балками. Но, добравшись туда, где находился танковый корпус, растерялись: словно в пекле, наши тридцатьчетверки отражали непрерывные атаки танков с крестами на броне. Ошибиться было невозможно, хотя вокруг все балки оказались забиты войсками.

Мы сделали над этим районом несколько кругов на бреющем, еще раз уточнили место расположения своих. Чуть поодаль, в тылу, фашистские солдаты в одном нательном белье вели по нам огонь из всех видов оружия — автоматов, пулеметов, зенитных орудий. Мы нанесли на карту и эту огневую позицию врага.

Резко развернулись влево по балке и наскочили-таки на плотный заградительный огонь врага. Шквал металла обрушился на машину. Несколько осколков от снарядов «эрликон» попали в двигатель моего самолета. Он тут же закашлял и начал давать перебои. Немедленно докладываю от этом Амет-Хану, прошу его уходить, уверяю, что как-нибудь дотяну до своей территории.

— Я тебя не оставлю, — резко возражает Амет-Хан. — Следуй за мной.

Скорость моей машины резко падает, мотор будто чихает. В кабину брызжут горячие масло и вода. Бронированное прозрачное лобовое стекло кабины заволакивает масляная пленка, смотрю только в боковые. Температура воды резко поднялась, кипящие брызги слепят глаза, испаряются, и я задыхаюсь.

Севернее Сталинграда над Мамаевым курганом убеждаюсь, что через Волгу не перетяну. Впереди водная гладь, подо мной развалины города, а на северо-западе хозяйничает противник. С левым креном со снижением иду на север. Вот и небольшая площадка между столбами электропередачи. Нейтральная полоса — я приметил ее. Сажусь на «живот».

Амет-Хан Султан делает надо мной круг, машет крыльями, бьет из пушек по фашистам и уходит на восток. Под прикрытием командира я успел выбраться из кабины и, прихватив с собой часы и парашют, скрыться в траншее нашего переднего края.

Спустя пару минут начинается интенсивный обстрел моего самолета из орудий и минометов. Только я уже на командном пункте командира 64-й стрелковой дивизии и докладываю о результатах разведки.

Это один из многих эпизодов командирского умения Амет-Хана и его заботы о подчиненных.

Но вернусь к своим размышлениям.

Командир — ведущий группы, первый воспитатель и наставник. Он обучает ведомых элементам полета и новым тактическим приемам по принципу «делай, как я», и это предъявляет к нему очень высокие требования. Он не может, понятное дело, научить всему этому летчиков, если сам не знает и не умеет делать все лучше, чем они, не владеет методикой обучения. Авиационный командир обязан быть в высшей степени грамотным технически, иметь широкий политический кругозор, знать психологию врага, уметь мыслить диалектически, разбираться в человеческих характерах, быть хладнокровным, не теряться в экстремальных условиях, при стрессовых, как сейчас говорят, ситуациях. Трудно перечислить все требования, которые могут быть предъявлены к командиру на войне, когда обстановка в воздухе чрезвычайно сложна и изменчива, изобилует критическими моментами, вынуждающими в считанные секунды принимать решения, причем единственно верные, способные обеспечить не только личный успех, но и победу каждому в отдельности летчику, коллективную победу группе.

Перед лицом опасности в воздухе, кажется, все равны. Однако победа в решающей степени зависит от командира, умеющего навязать противнику свою волю, верно построить боевой порядок или эшелонировать группы, пары, определить порядок атаки или даже взлета со своего аэродрома.

Скажу, что качествами этими в полной мере обладали наши командиры — Морозов и сменивший его Миронов, Амет-Хан Султан, Ищук, Рязанов и многие другие, с которыми мне пришлось летать в грозные военные годы.

…Теперь я сам командир эскадрильи и, возможно, еще не полностью осознал всю полноту ответственности, которая возложена на меня этой высокой должностью. «Пройдет время, — думалось, — и дело покажет, на что ты, Иван, способен». «Показать себя», как оказалось, было нелегко. Но мне всячески помогали и старшие начальники, и подчиненные, с которыми меня связывали большая боевая дружба, взаимное доверие, объединяли общие задачи и интересы. Хочу подчеркнуть особую важность фактора доверия. Это решающее условие успеха руководителя.

…Сегодня 1 августа. Мне приказано вести четверку Як-9 на прикрытие войск в районе Барилово — поселок Василевский. По данным разведки, сопровождаемые «фоккерами» фашистские бомбардировщики, используя облачность, пытаются прорваться к переднему краю.

Высоко в небо над аэродромом взмывает зеленая ракета.

— По самолетам!

Запускаем двигатели, выруливаем на взлетную полосу. Машины одна за другой отрываются от земли, резко набирают высоту. Небо кое-где покрыто облачностью, над линией фронта — кучевые облака. До боли в глазах просматриваю воздушное пространство, внимательно наблюдаю за ведомыми. Проходим над своими раз, другой.

Белые облака косо свисают вниз, сквозь них пробиваются лучи солнца, и кажется, что там кто-то поставил вертикальные, излучающие свечение колонны. Из-за «колонн» возникает группа самолетов. Пока они не опознаны нами, их следует считать вражескими — таков закон войны. Самолеты попадают в облака и, словно мираж, исчезают. Теперь рассеялись и наши сомнения — это противник.

Идем на сближение. В разрывах облаков промелькнула группа «фоккеров». Это они, «надежда» Гитлера. Противник, тоже заметив нас, снова ушел в облака.

Мы ныряем в разрывы, чтобы лучше осмотреться и не допустить внезапного нападения врага. Над нами ярко светит солнце, но между облаками, к моему удивлению, никого нет. Снова пробиваемся сквозь небольшое «окно» и теперь уже натыкаемся на знакомую четверку— в поисках нашей группы «фоккеры» растянулись. Передаю по радио Богомолову, Шкворунцу и Домогацкому: «Прикройте, атакую крайнего».

Огонь из пушек и пулеметов пришелся по кабине фашиста. Самолет вспыхнул, перевернулся через крыло и устремился к земле в районе поселка Васильевский. Уцелевшие три машины противника вновь ушли в облака.

Время на выполнение задачи истекло, и мы возвратились на свой аэродром. Не успели доложить, как наземные войска тут же вновь запросили прикрытия. Летчики помогли механикам дозаправить машины. Без задержки взлетели уже восьмеркой. Внизу видим танковый бой. С земли к небу встают черные столбы дыма. Набираем высоту, на большой скорости прочесываем пространство. Район прикрытия — Локня, Скородумка. В группе пары: Рязанов — Щерба, Лещенко — Никонов, Степаненко — Богомолов, Шкворунец — Домогацкий. Линия фронта загибается на юго-запад, как бы. стягивая кольцо вокруг Орловского выступа. Фашистские войска, упорно сопротивляясь, откатываются к Карачеву.

Навстречу нам направляется большая группа самолетов — бомбардировщики под прикрытием истребителей. Рязанов с ходу устремляется к бомбовозам, мне приказывает сковать боем «фоккеры». Прямо на развороте ловлю одного на прицел. Длинная очередь, — и фашист вспыхивает. Однако остальные одиннадцать набрасываются на нас сверху. Четверкой становимся к вираж.

В это время Рязанов отражает атаку «хейнкелей» и спешит к нам на помощь. Его четверка набрасывается на «фоккеры». Те, заметив опасность, переворотом уходят вниз.

— Спасибо, Алеша, выручил, — кричу Рязанову по радио.

— Ничего, Ваня. Свои люди, сочтемся, — смеется он. — Смотри, как «фоккеры» сыплются, словно горох!..

Преувеличивает, конечно, но «фоккеры» действительно не выдерживают атак сверху. Они уходят пикированием вниз в надежде, что, имея больший вес, чем «яки», опередят нас в скорости.

Бой закончился. Мы сбили несколько бомбардировщиков. Однако не обошлось без потерь и у нас. На аэродром не вернулись два молодых летчика. Как выяснилось позже, они потеряли ориентировку. Местность действительно была весьма сложной для ориентирования: сплошные лесные массивы. Новый район предстояло хорошо изучить, чтобы в дальнейшем избегать небоевых потерь.

Эти два боя особенно памятны для меня. В них я выступил в новой должности командира эскадрильи. Правда, пока командовал лишь звеном, восьмерку поручалось вести Рязанову. Психологически было рискованно назначать в первый же бой мою эскадрилью. Нужно было, чтобы я маленько «пообтерся», привык, не проявлял бы вдруг «прыть», как это иногда бывает с молодыми командирами, которые, желая проявить себя в первых же боях, чрезмерно увлекаются, и это кончается для них поражением. К тому же, в авиации нередко сам командир полка водит эскадрилью, если этого требуют обстоятельства.

Я очень благодарен командованию, которое внимательно подходило к вводу в должность каждого нового командира, меня в том числе.

Новая должность выдвигала новые задачи. Прежде всего на меня возлагалась ответственность за обучение и воспитание летчиков эскадрильи, за их боевую готовность и поведение в схватках с противником. Комэск возглавлял звено или даже пару, мог быть назначен ведомым у старшего начальника или равного по должности — все зависело or важности задачи и срочности ее выполнения. Его репутация командира от этого нисколько не страдала.

…Линия фронта медленно перемещается на запад. Противник отходит в направлении Карачева. 4 августа меня вызвал Н. И. Миронов.

— Степаненко, полетишь в разведку. Возьми себе лучшего летчика, задание ответственное. Объект — железнодорожная станция и аэродром Карачев. По предварительным данным, в районе большое скопление техники.

С ведомым — лейтенантом И. М. Васиным мы выходим на объект спустя несколько минут. Над районом Карачева большое облако, угрожающе взблескивают грозовые разряды. Маскируясь нижней кромкой, проскакиваем над станцией и аэродромом, стараемся запомнить как можно больше. Косые молнии змеятся со всех сторон, вот-вот достанут наши машины. Временами озноб пробегает по спине от столь близкого их соседства. К оглушительным ударам грома присоединяется шум густого крупного дождя. Снизу сильно бьет батарея противника, разрывы ее снарядов ложатся то справа, то слева от нас. Мы с Васиным маневрируем, затем со снижением идем домой.

О результатах разведки докладываю командиру полка. Скопление войск и боевой техники в районе объекта огромное. Только на аэродроме мы насчитали около 150 вражеских машин.

— Итак, партизаны не ошиблись, — заключил Миронов и неожиданно громко хлопнул рукой по столу. — Мы им покажем свою «Цитадель»! Готовься, Иван Никифорович, всей эскадрильей сопровождать штурмовики. Удар следует нанести по аэродрому Карачев. «Работать» будете перед самым заходом солнца, как раз когда фашисты начнут укладываться спать.

…Раскаленный, кроваво-красный шар солнца опускается к горизонту. В полной боевой готовности сидим в кабинах в ожидании сигнала на взлет. А вот и три зеленые ракеты. Как муравьи, забегали, засуетились механики, выполняя последние приказания.

В несколько минут эскадрилья взмыла в воздух, четверками пристроилась к штурмовикам, заняв боевой порядок на флангах и выше.

Солнце, потеряв свой яркий блеск, медленно погружалось в оранжевые облака на горизонте. Небо было темно-красным, предвещая на завтра ветреную погоду.

Штурмовики скрытно подобрались к аэродрому и с бреющего атаковали стоянки врага. Тотчас вспыхнул пожар. «Фоккеры» и «юнкерсы» пылали, словно факелы. Какая-то пара «мессеров», по-видимому, из дежурного звена решительно идет на взлет. Не раздумывая пикируем. Одного я беру на себя, второго атакует лейтенант Васин. Атака удалась — оба стервятника падают в лес.

Наши «илы» идут На повторный заход. Зенитная артиллерия гитлеровцев усиливает огонь, и мы пикируем на батарею вблизи аэродрома. Слышно, как ведущий штурмовиков командует:

— Противозенитный маневр. Цель впереди — самолеты на стоянках. Атака!

Штурмовики группа за группой утюжат врага. Пламя и дым застилают все поле. Солдаты в панике мечутся по аэродрому. Но, несмотря на потери, противник продолжает оказывать сопротивление. Появляются новые пары его истребителей. В завязавшемся воздушном бою прямо над аэродромом идут к земле еще два вражеских самолета. Один сбивает младший лейтенант Богомолов, второй — лейтенант Шкворунец.

Закончив штурмовку, «илы» разворачиваются на север и уходят на бреющем на свою базу. Правда, не все. С нами не было двух машин, пилотируемых молодыми летчиками. Почему? Как выяснилось, они оторвались от своих ведущих и сели в поле.

Уходя, мы долго наблюдали черные столбы дыма. Они расползались вверх и вширь, застилали горизонт. Это горела и рушилась надежда Гитлера на технику, на реванш, на успех в наступлении на Курск и Орел.

5 августа освобожден город Орел. У нас было по-настоящему праздничное настроение.

Итак, мое «крещение» в роли командира эскадрильи прошло успешно. Позже мне стали доверять и более ответственные задачи по прикрытию штурмовиков, отражению атак истребителей, определив даже для моего подразделения отдельный аэродром передового базирования. Прошли годы, но я и сейчас горжусь тем, что полностью оправдал доверие командования, работая рука об руку и крыло в крыло с моими боевыми друзьями.