Пламя Атлантиды

ГЛАВА 6

— Что столь сильно развеселило тебя? — очередная нить лианы, которую так сложно было разорвать и даже разрезать ножом, с треском разорвалась, не выдержав напряжения. Савичев мысленно выругался. Тяжело человеку, привыкшему изъясняться краткими выражениями, сейчас обдумывать каждое свое слово, чтобы не заставлять собеседника недоуменно открывать рот и переспрашивать дважды.

Ведикус из какого-то там старинного спаркалийского рода, название с первого раза было выговорить нереально, окончательно пришел в себя лишь около двух часов назад. Несмотря на то, что Дмитрий сумел вовремя проснуться и отбить его нападение, поверженный воин не собирался сдаваться — вырывался, пытаясь укусить за горло, в какой-то момент ему удалось даже отбросить нож в сторону. Тогда Савичев, недолго думая, просто вырубил его одним из приемов боевого дзюдо, нажав на специальные болевые точки.

Мужчина долго не приходил в себя, а Дмитрий понял, что испытывает по-настоящему зверский голод. Возле озера рос кустарник с обилием красных ягод, сама вода просто кишела живностью, но отсутствие спиннинга сделало мечту о жареной рыбе невыполнимой. Ягоды выглядели аппетитными и идеально гладкими, но именно это и настораживало сильнее всего — в ветвях пели птицы, а на красных плодах не было заметно ни единой вмятины от укусов. Базовый курс спецназовца приучил его обращать внимания на самые, казалось бы, незначительные детали, как и обходиться альтернативными способами добычи пищи.

Впрочем, личинки и взрослые насекомые, источник белка, все же оставались самой крайней мерой, а поскольку кругом была не бесплодная пустыня, а изобилующий дарами природы лес, и вовсе абсурдным вариантом.

Савичев все же попытался поймать рыбу с помощью копья, которое едва не унесло его жизнь, но задача оказалась невыполнимой на данном этапе. Раньше ему этим заниматься не приходилось, а для практики и закрепления навыка требовалось, по скромным подсчетам, как минимум сутки. Пришлось отыскать гибкие прутья речной лозы: куда проще было изготовить лук и подстрелить одну из птиц. Лианы с трудом поддавались ножу и казались неразрывными, поэтому Дмитрий нарезал достаточное, по его меркам, количество для изготовления тетивы.

Незнакомец все еще оставался без сознания, и Савичев, отбросив сантименты, отвесил ему несколько оглушающих затрещин, держа наготове нож. Но напавший на него мужчина только уставился с ненавистью и подозрением на вероятного неприятеля и спокойно уселся на поваленную колоду дерева.

— Я не враг тебе, — спокойно сказал Дмитрий, спрятав нож в карман. — И к тому же не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь.

— Ведикус из рода Остодеусов, столь древнего и почитаемого, что он уходит своими корнями к истокам могущественных пращуров, не будет вести свой разговор с презренным…

— Ведикус из рода… почитаемого и древнего, короче, даже презренный шакал достоин знать, в совершении каких проступков его обвиняют, разве нет?

Да уж, думал Дима, подбирая слова, веселое ему предстоит времяпрепровождение. Придется рассыпаться в эпитетах и словесных реверансах, вливаясь в чужую культуру, тогда как сейчас банальное «на кого батон крошишь?» сейчас было бы куда эффективнее.

С долгую минуту мужчина внимательно изучал его, затем, видимо, в чем-то убедившись, изрек в свойственной его языку мелодичной манере:

— Сила и дух в тебе и нетерпимость к самоуправству презревших законы женщин. Но что же привело тебя в столь опасное место, в их исконные владения? Отсюда прочь бежит даже кровожадный хищник, стоит преданным сукам Справедливой появиться.

— А Справедливая — это кто?

Ведикус даже дрогнул от изумления и недоверчиво свел брови, явно не понимая, как можно не знать, по его мнению, очевидного. На некоторое время прежняя подозрительность промелькнула в его карих глазах, но тут же отступила под пристальным взглядом археолога.

— Матриарх проклятой богами Атланты, столь прекрасная ликом, сколь жестока и непримирима душой. В ее глазах искушение страсти, а в ее помыслах смерть и тьма беспросветной ночи. Ее уста источают нектар, а разум отравлен безумием всевластия и превосходства над мужами не только презренной империи, ибо для нее нет исключений. Ее слова баюкают твою осторожность, а точеные персты уже острят клинок, который унесет твою жизнь. Сколь бы ни была сильна твоя ненависть, у нее проклятый дар опутывать сетями страсти на своем ложе и усыплять твой разум сладким ядом. Посмотришь в ее ясные очи — сгоришь навсегда в пламени вожделения, не желая больше никакой свободы вдали от ее длинных ног. Ее персты держат лук подобно самому ловкому из воинов, и говорят, в бою невозможно избежать ее стрелы, которая оборвет твою жизнь…

— Кажется, я уже хочу эту телку, — с веселой иронией сказал Савичев и едва не рассмеялся, увидев, как округлились глаза собеседника. — То есть, она действительно так прекрасна и могущественна, как ты утверждаешь? Ты лицезрел ее воочию и остался жив? Как же так вышло?

— Я уберег свой взор от этой участи, слава богам. Даже Аларикс Фланигус, бесстрашный император, не стал проверять достоверность людской молвы и ведет с ней переговоры через послов, а не воочию. Но на самом деле, он просто скрывает свое презрение к этой женщине. Судьба подобных лучезарных прелестниц — в закрытых покоях знатных патрициев, в ошейнике из стали ночного светила и ярких самоцветов, а не на поле боя. Эта зарвавшаяся империя поставила себя выше достойных мужей, которых боги наградили недюжинной силой и выносливостью. Эти непокорные красавицы правят там, убивая несогласных с волей богов, но близок тот час, когда корабли Спаркалии войдут в воды Атланты и поставят на колени проклятых амазонок!

— Как все у вас сложно, жаждете смерти тех, кто не согласен с вашей религией, и в то же время умудряетесь вести дипломатию. Впрочем, наши политики тоже ушли в этом плане не столь далеко.

— Политики? Такое гордое имя носит народ твоей земли? — Ведикус примирительно поднял ладони и осторожно приблизился. — Мои глаза еще ни разу не лицезрели подобного одеяния, воин черного клинка, как и оружия, так мастерски исполненного. Ваши боги открыли вам тайну мироздания? Богат и благодатен, должно быть, ваш дом, где знание и разум достигли столь небывалых высот.

Дмитрий постарался сдержать веселье, но это оказалось довольно сложно. Столкновение древней и современной культуры состоялось, и выглядело отнюдь не возвышенным и торжественным. Скорее, донельзя забавным.

— Нет, и близко нет. Политики — это наши правители. Императоры и матриархи.

— У вас правят наравне и мужи, и женщины, как в далекой земле Белых Снегов?

— Похоже на то.

— А какое же имя носит твоя земля, воин клинка?

— Украина, — пожал плечами Савичев.

— Укр…Украиния? Я никогда еще до сего момента не слышал о таком. Где же лежат эти земли? За далеким Заокеанарумом, где, как утверждают наши умы, конец времен и земель? Там, где воды с шумом низвергаются в бескрайнюю пропасть, и куда не долетают даже птицы?

— Это сложно объяснить. Но да, туда очень долог путь, поэтому никто и никогда не сможет попасть в мои земли. Это земля золотых колосьев и ослепительно голубых небес, и так же выглядит ее знамя. Да, это страна сильных воинов и правителей — правда, их довольно много и не все столь мудры, как ваши. Ее язык мелодичен и красив, а ее история исчисляется долгими веками.

— Должно быть, ты недооцениваешь собственных правителей, поскольку ваша империя создает столь удивительное оружие, словно выточенное из цельного камня, и одеяния, столь непривычные глазу!

Савичев закрепил петлю лианы на изгибе прута. Именно в этот момент она разорвалась, не выдержав предварительного краш-теста. Ведикус сперва покачал головой от недоумения, но в следующий момент просто залился раскатистым хохотом.

— Вот теперь я склонен поверить, что твой взор никогда не ласкал атлантской женщины. В противном случае, ты бы знал, что лук не смастерить ни из речной лозы, ни из лианы стагнеуса…

— Я голоден, — смех туземца все же немного задел эго Дмитрия, и он отбросил бесполезные теперь лианы с прутьями в сторону. — Есть какие-либо соображения? То есть, не пора ли нам прервать наш разговор ради трапезы, Ведикус?

Воин перестал смеяться, но все еще качал головой и улыбался.

— Я накануне напал на след стада лесных карелов, но выследить до наступления тьмы мы не успеем. Верни мне мое копье, и не пройдет четверти меры масла, как я вернусь с сытным ужином.

— Какие у меня гарантии, что копье не вонзится мне в спину? — пошутил Савичев и устало покачал головой, когда на лице воина отразилась чуть ли ни детская обида.

— Гордый воитель никогда не оскорбит путь своей чести ударом в спину, особенно ударом тому, кто не представляет для его жизни угрозы!

— Тогда без вопросов. — Дмитрий подкинул копье вверх и все же не удержался от усмешки, когда новый знакомый подхватил его на лету и немедля скрылся в зарослях высокого папоротника. Вся его поза просто выражала собой картинное возмущение, хотя, скорее всего, оно было искренним. День клонился к закату, от земли тянуло сыростью после недавнего ливня, и археолог, оглядев поляну, вернулся к стволу дерева, которое служило ему укрытием от дождя. Изнутри оно оставалось сухим, и Савичев нарезал коры, которая после недолгого сопротивления вспыхнула от его зажигалки. Струйка белесого дыма устремилась к кронам деревьев с отблесками заката — не такого насыщенно-красного, как в его мире, скорее, светло-желтого, отчего оставалось ощущение затянувшегося полудня. Пение птиц постепенно затихало, вечерние тени удлинялись, ветер улегся, а белоснежные астропеусы медленно сворачивали свои гладкие лепестки. Сухая кора трещала под язычками пламени, и Дмитрий помимо воли унесся воспоминаниями в свои недавние археологические экспедиции.

За прошедшие годы своей карьеры он видел достаточно необъяснимого, аномального, большинство из этих фактов были скрыты в его памяти лишь подписью на документах о неразглашении.

Раскопанные подземные пирамиды, Долина Черного бамбука в Китае и множество других аномальных зон, где сходит с ума компас, а стрелка командирских часов не подчиняется никакой логике, описывая полукруг за секунды — даже механика бессильна перед этими захватывающими дух чудесами. В НАСА велись дебаты-баталии по поводу последних исследований — недавняя находка огромного человеческого скелета положила начало новой теории о происхождении атлантов, но Савичев разметал ее в пух и прах научными фактами, даже приобрел врагов среди оппонентов.

Может, именно потому, что он привык у подобному, сейчас временная петля не казалась ему столь шокирующей и невероятной. Единственное, что могло измениться — его скептицизм по отношению к сверхъестественному. Пока же состояние можно было описать как «чувство нереальности происходящего», и он предпочел не заморачиваться раньше времени, а просто проанализировать полученную информацию.

Савичев настолько расслабился, наблюдая за прыгающими бликами огня, завораживающими своим золотым свечением, что появление Ведикуса едва не застало его врасплох. Дима вскочил на ноги, привычно уместив в ладони рукоять ножа, и оттолкнул в сторону нового приятеля, который кинулся затаптывать огонь костра ногами. Учитывая, что на нем были открытые сандалии, подобный протест выглядел, по меньшей мере, идиотизмом.

— Уймись. Что происходит?

Спаркалиец отбросил связку с убитыми птицами на землю. В его темных глазах сейчас был самый настоящий страх вместе со злостью.

— Ты разжег пламя, тогда как мы лишь в мере масла пути от земель атлантских Оцилл! Я едва выжил, преодолев леса, кишащие арденами, для этого мне пришлось отдать им почти все слезы пустыни и монеты солнечного металла! А теперь лесные хищницы. Их дозорные часто приближаются к нейтральным лесам, а иногда нарушают эти границы. Если они увидели дым, по нашему следу уже идут их следопыты и лучшие охотницы!

— Ты предлагаешь есть сырое мясо?

— Огонь убивает божественную энергию жизни, которая поддерживает силы и храбрость воина! — Ведикус вновь покачал головой, изумляясь недальновидности собеседника. — Разве на вашей земле не существует подобное поверье?

Савичев метнул нож, который вонзился в землю в сантиметре от тушки птицы с ярким лимонно-желтым оперением. Пока что слова Ведикуса не вызывали ничего, кроме новой иронии.

— Наше поверье как раз настаивает на обратном. Пища должна пройти крещение огнем.

— Но дым наверняка уже привлек их внимание. Они нападают многочисленными отрядами, мы не сможем дать бой вдвоем. Не исключено, что уже сейчас они наблюдают за нами, и ты никогда не узнаешь, откуда прилетит та стрела смерти, что заберет твою жизнь — с небес или из-под самой земли!

— Мы не сможем дать бой этим кошкам только в одном случае — если утратим силы от голода! Ты собираешься ощипать этих пичуг, или поглощение оперения приносит везение и неуязвимость на поле брани?

Ведикус, поколебавшись, воткнул копье в землю и приступил к разделке своей добычи. Он увидел в Савичеве неоспоримого лидера, непонятно, почему: то ли из-за его молниеносного отражения атаки, то ли от рассказа о могуществе далекой и таинственной империи, которая производила такую удобную одежду и оружие. Не прошло и четверти часа, как тушки птиц были ощипаны и выпотрошены, а Дмитрий, не обращая внимания на слабое сопротивление нового друга, нанизал их на копье.

— Сейчас вкусишь пищу настоящих воинов, шашлык называется. Никакая атака пантер нам не будет страшна.

— Оцилл, — поправил Ведикус. — Нет ничего хуже для мужчины, чем попасть в руки атланток. Особенно боевых Пантер, пожалеешь, что остался жив. Оциллы не воительницы армии Лаэртии, но не гнушаются работорговли, когда речь идет о собственном благе, а Справедливая воздает щедрые дары за экзотику, будь то мужчины или самоцветы. Это она вместе с Лучезарной поставляет им стрелы и копья. При правлении Атлантиды Мудрейшей эти лесные обитательницы не представляли никакой опасности, но стоило прийти к власти ее дочери, в подконтрольных Атланте лесах воцарилась анархия.

В первой же стычке оцилл и арденов безоружных хрупких дев полегло немало, и Справедливая не придумала ничего лучше, чем вооружить этих охотниц подобно собственной армии. Не прошло и двух зим, как они захватили обширную территорию и продолжают теснить арденов, которым не повезло попасть под расположение матриарх лишь потому, что они представляют собой мужскую общину.

— На территории матриархального государства?

— Еще при правлении матери Атлантиды Мудрейшей была выдвинута стратегия перемирия, и далекие леса были отданы для заселения этому племени, которое тогда не представляло опасности. Но Оциллы оказались уже очень свободолюбивы, чтобы вступать в брачные союзы, что и привело к разногласиям, необъявленной официально войне племен. Если Сестерция все годы своего правления до своей трагической гибели пыталась их примирить, Атлантида пустила разногласия на самотек, а Справедливая официально не объявила войну, но сомнений в том, на чьей стороне будет ее военная поддержка в случае конфликта, уже не вызывает сомнений.

— Я слышу в твоих словах осуждение, но разве политика не предполагает подобной тактики, лишь прикрытой принципом невмешательства?

— Аларикс Благородный никогда не играет в подобные игры! Я лично готов был предать смерти тех неугодных, кто утверждал обратное и считал его убийцей собственного отца, великого воина Аттикуса. Лишь в сердцах дев, презревших обычаи, полно беспроглядной тьмы и изысканного коварства; их сладкие уста будут улыбаться тебе, ясные очи обещать самые жаркие наслаждения, тогда как ладони воткнут меч тебе в спину!

— Думаю, ты заблуждаешься, воин. Не всегда ясность намерений приносит успех, иногда тайные деяния куда эффективнее. Полагаю, твой император в совершенстве овладел политическими стратегиями, что и принесло ему столь глубокую любовь одних и ненависть иных.

— Не смей сравнивать великого Фланигуса с этими презренными созданиями! — встрепенулся Ведикус. Разожженный костер и без того заставил его изрядно нервничать и прислушиваться к малейшему шороху, то и дело оглядываясь по сторонам. Смуглый спаркалиец иногда прерывал свою трапезу, чтобы припасть к земле, прислушиваясь, или замирал на месте, вглядываясь в кроны высоких деревьев. Он оценил вкус жареной на костре дичи, но проглотил ее довольно быстро и тотчас же затоптал тлеющие угли. Савичев ничего ему не ответил — за миллионы лет ничего не изменилось, политические дебаты оставались при любом социальном строе. Больше его обеспокоила мания преследования и нервные подергивания нового приятеля.

Сумерки между тем сгущались, ветер затих окончательно, и белесая завеса дыма от потухшего костра повисла под кронами высоких деревьев, образовав полукруг. На смену сладкоголосым птицам дня пришли ночные создания, изредка они оглашали тишину глухим уханьем или же, наоборот, звонким стоккато. Ночная прохлада вызывала озноб, Савичев хотел было предложить разжечь костер снова, но, посмотрев на спутника, отказался от этой идеи: Ведикус все время оглядывался, с тревогой вздрагивая от каждого звука надвигающейся ночи, особенно его пугали птичьи переклички. Это беспокойство начало передаваться, подобно вирусу, и Дмитрий попытался развлечь воина беседой. Это удалось не сразу, но Ведикус особо заинтересовался рассказом о перемещении на расстояния.

— Хронос иногда злится и забирает самых лучших воинов. С тех пор их никто и никогда больше не видит. Его гнев ознаменован синим свечением, стрелами голубого огня в небе, но никогда они не влекут за собой дожди или громовые раскаты. Говорят, Справедливая заключила союз с Богом времени, и подобные исчезновения — ее рук дело.

— А сам ты как оказался здесь, вдали от родной земли?

— Не по своей воле. Нас было четверо, каждый из нас был достойным сыном Спаркалии. Из великой Кассиопеи отправлялся корабль, который должен был доставить нас в Атланту под видом сбежавших с поля брани воинов, которые решили присягнуть на верность матриарх, дабы выведать секрет ее нового оружия, которое, как гласит молва, способно расколоть твердь земли и явить поглощающий огонь. Но мы пали жертвами коварного предательства, потому как Актий предпочел выслужиться перед матриарх и в знак одобрения торгового союза выдал нас. Не успела еще затвердеть земля на могиле великого Аттикуса Фланигуса, а Аларикс не спешил заключать новый договор с кассиопейцами. Справедливая воспользовалась этим — говорят, она отравила уши Актия усладой своей мелодичной речи, а взор — невиданной красотой.

Мои верные соратники погибли, лишь мне удалось под покровом ночи бежать из Кассиопеи. Мой путь лежал мимо подконтрольной Атланте Лассирии, днями и ночами я пробирался через непролазные дебри лесов, стараясь держаться дальше от человеческого жилья и не оставлять никаких следов. В Кассиопее за мою голову назначена награда, сейчас выход лишь один — прорваться на побережье в порт Атланты, потому как там никому не придет в голову меня искать. У Лаэртии довольно скудный ум, чтобы предположить, что я смогу покинуть порт с первым же отплывающим в Спаркалию кораблем прямо перед ее очами.

Мне удалось сохранить несколько крупных слез пустыни, хотя большую часть пришлось отдать арденскому вождю в обмен на беспрепятственное пересечение подконтрольной им территории. Если мои боги будут столь милостивы ко мне, что позволят избежать сетей Оцилл и достичь столицы, Аларикс Могущественный прознает о коварстве Актия и матриарх, которая ныне пытается лишить его слуха и разума своими сладкими напевами о сотрудничестве и мире.

Савичев выслушал молча, подумав о том что, возможно, никогда не вернется домой, в свое время. У Ведикуса хоть была надежда на то, что он сможет добраться до родины.

Увы, в XXI век не плывет ни один корабль, вполне возможно, что он навсегда останется на этой земле, изучению которой посвятил всю свою жизнь. Впервые за все это время восторг первооткрывателя сменило щемящее чувство потери и неопределенности, потому что произошедшее не поддавалось никакой логике. Если теория «кротовых нор» оказалась верна, у него нет никакой возможности изучить эту аномалию — она осталась неизученной даже в веке прогресса и высоких технологий.

— Оставайся здесь, — бросил Савичев собеседнику и поднялся на ноги, разминая затекшие плечи. Он не привык делиться своими эмоциями и переживаниями с окружающими. Пока что вероятность возвращения домой равнялась абсолютному нулю, и Дмитрий осознал, что если не отвлечет себя чем-нибудь, может потерять самообладание. Ноги сами привели его к озеру, в спокойной глади которого отражались яркие звезды ночных небес чужого мира. Ничто не нарушало спокойствия и гармонии первозданной природы в этот час: ни движение ветра, ни промозглая сырость, смолкли даже птицы. Зеркало озера манило к себе, и Савичев рывком стянул футболку, ботинки и брюки вместе с плавками, вошел в прохладные объятия кристально прозрачной воды, и когда ее уровень достиг груди, поплыл, бесшумно рассекая водную гладь руками. После жаркого дня это было непередаваемым удовольствием, которое невозможно было сравнить с тренировками в бассейне.

Прохлада воды снимала усталость в перенапряженных мышцах, прогоняла тревогу, вселяя взамен непередаваемую уверенность в собственных силах и в том, что все будет хорошо и разрешится в свое время. Дмитрий напрочь забыл о Ведикусе, который наверняка продолжал мучиться от своей паранойи на посту, сжимая копье до хруста в суставах; о том, что в этих дремучих лесах может ожидать опасность, как и о том, что сейчас стоит надеяться только на чудо, которое может случиться и помочь ему вернуться в свой век. Возвращаться в импровизированный лагерь не хотелось, как и выходить из воды, но усталость и ночная прохлада брали свое. Последний заплыв на середину озера, чтобы вернуться назад быстрым брасом. Ноги коснулись песчаного дна, Дмитрий откинул мокрые пряди волос со лба, разминая шею.

Ощущение пристального взгляда ударило в солнечное сплетение сигналом молниеносной тревоги. Сколько раз, находясь в зоне боевых действий, он ловил на себе такой оценивающий взгляд вражеских снайперов или разведчиков — этот взгляд-сканер всегда был неотличим от взгляда диких животных. Именно поэтому он замер, вглядываясь в темноту леса, а не бросился к берегу, чтобы выхватить из кармана нож, готовый кинуться на невидимого противника.

Кругом царила практически неестественная тишина, замолкли птицы, лишь иногда в озере раздавался плеск, когда рыба поднималась на поверхность. Озноб легкой тревоги прокатился по его спине, и мужчина незаметно двинулся к берегу, стараясь не делать резких движений. Вода плескалась вокруг его обнаженных бедер, когда он напряг мышцы, приготовившись к прыжку — ощущение чужого взгляда стало пристальным и осязаемым.

В ту же минуту среди ветвей ближайшего дерева, похожего на сосну, мелькнули два ослепляющих зеленых огня, миг, и огромная птица, похожая на сову, но на порядок превышающая ту размерами, взмыла ввысь, мелькнув черным силуэтом на фоне звездного неба. Савичев подавил вздох облегчения и проводил ее взглядом. Когда птица исчезла из поля зрения, он еще долго смотрел в ночные небеса с незнакомой звездной картой, их яркая россыпь и незнакомые созвездия притягивали взгляд.

Падающий метеорит разрезал небеса, оставив после себя едва заметный дымчатый след.

«Перенеси меня обратно, когда я все тут выясню!» — подумал Савичев, не в состоянии противиться практически детской привычке — загадывать желание на падающую звезду, и уверенно двинулся к берегу. Прохладная вода лесного озера настолько расслабила его, что он не увидел предупреждения в звенящей тишине ночного леса, такой пронзительной, что звук его дыхания и сердцебиения, казалось, можно было услышать в радиусе десятка метров…

«… Воды расступаются перед шагами твоими, прекрасная дочь Фебуса, возлюбленная Криспиды и Антала, чтобы ознаменовать твой земной путь и стать стеной, оберегая твое величие; Застывшие звезды в безмолвном небе взирают на тебя, затаив дыхание, ибо ослепила ты их своей красотой и грацией, золотая пантера Аталасских гор и побережья Гармонии; враг падает ниц, сраженный твоими стрелами разума, в десятки раз его превосходящего, и величия, перед которым меркнет свет Фебуса, столь сильно ты затмила его своим сиянием; слава и процветание вовек будут царить в империи, управляемой твоими перстами, великая матриарх Справедливая!»…

Вряд ли Лаэртия при всем своем врожденном тщеславии когда-либо всерьез относилась к подобным песнопениям поэтов не только родной Атланты, но и других империй. Ей никогда не приходило в голову, что настолько может восхищать ее красота и мудрость, скорее, она с врожденной долей скепсиса видела в этом лишь поклонение культу личности новой матриарх. Слагали легенды, воспевали в песнях и стихах, высекали утонченные статуи, по ее мнению, не столько из-за фанатичного восхищения, сколько потому, что воспевать царскую династию было хорошим тоном.

Со своей изысканной красотой она свыклась с самого рождения. Атлантская империя славилась своими красавицами испокон веков, каждая дочь матриархальной империи была прекрасна ликом настолько, что заполучить атлантку в вольные спутницы мечтал каждый мужчина без исключения, настолько, что готов был навсегда закрыть глаза на их свободолюбивый нрав и привычку управлять. Но чаще всего, это оставалось для недостойных сыновей Антала неосуществимой мечтой; гордые девы предпочитали сами выбирать себе спутника, отца своих дочерей. Иметь у себя в гареме рабыню атлантской крови считалось подарком судьбы, но подобным счастьем никто не мог похвастаться: амазонки предпочитали смерть рабству, и практически всегда уносили с собой посмевшего оскорбить их свободу в царство мертвых. Невозможно было встретить дочь матриархальной державы на рабовладельческом рынке, потому как сам рабовладелец никогда не доживал до торгов. Честь и достоинство Атланты стояли превыше всего.

Золоченая колесница остановилась на вымощенной гладкими камнями дорожке перед высоким храмом Хроноса. Ночь спустилась на империю темным звездным покрывалом, накрыла раскаленные за день плиты и стены домов, а приятная прохлада постепенно охлаждала пылающий жар городских сооружений. Лаэртия сошла на землю, но заходить в храм не спешила. Подняла голову, подставив лицо легкому ночному бризу, вглядываясь в манящие небеса, россыпь ярких звезд, которые сегодня казались особенно низкими. Медленно падали капли масла, матриарх не спешила, ожидая знака, но безмолвные небеса были так же спокойны и величественны. Наконец, взяв один из пылающих факелов из стального треножника, которыми была ограждена дорога к вратам храма, неспешно двинулась вперед.

— Матриарх Справедливая! — жрица времени оторвалась от вдумчивого созерцания огненного круга по центру храма и поспешила навстречу своей правительнице. Лаэртия не стала задавать вопросов, пока не был соблюден ритуал приветствия с поцелуем ладоней и поклоном Хроносу. — Мой Бог не дает мне ответа, неподвижно пламя, даже огненные камни не ведают, что вызвало его гнев и голубой небесный огонь.

Лаэртия оглядела большой зал храма. Огромные масляные клепсидры подсвечивались множеством свечей, падающие капли, отмеряющие секунды и минуты, в этом завораживающем полумраке казались глыбами чистейшего янтаря с подвижными бликами внутри. Потолочный купол отсутствовал — в полукруглом проеме сверкали звезды, а золотые черты, отмеряющие время, сияли, поглощая отблески огня. Когда шли долгие дожди, ни одна капля не попадала внутрь храма через этот потолочный проем — говорят, в свое время его построили стражи Кроноса, которые использовали неведомые доселе магические технологии.

— Мудрая Сатар, Хронос никогда не посылает голубых огней без тайного умысла; мой путь был долог, поскольку я отправилась сюда задолго до заката лишь для того, чтобы узнать, что же он хотел нам поведать.

Жрица поклонилась и поднесла матриарх чашу золотого вина. Лаэртия слегка смочила губы хмельным напитком, разбавленным ключевой водой, и перебросила через плечо копну золотистых локонов, позволяя двум помощницам жрицы, бесшумно шагнувшим из-за колонн, надеть на нее тяжелый плащ, который оберегал от жаркого пламени. Его обжигающее дыхание все же коснулось ног правительницы, но она проигнорировала минутную боль и величаво вошла в огненный круг с разбросанными ритуальными камнями.

Лик Хроноса никогда не отождествлялся с человеческим образом — это была замкнутая сфера на мощных цепях, испещренная древними литерами и цифрами, которые отмеряли меры масла. В определенное время солнечный луч падал в эти отполированные золотые углубления, показывая временной отрезок с максимальной точностью. Сейчас огромное кольцо было неподвижно, но ровно в полдень весь сегмент сферы вспыхнул холодным огнем, предвещая либо благую весть, либо, что случалось чаще всего, гнев Бога времени. Лаэр прикоснулась ладонями к его заостренной грани, задумчиво вглядываясь в центр. Едва заметные колебания пространства внутри были похожи на легкую зыбь, которая так часто появляется на воде, или же на дрожащее марево, так похожее на то, какое бывает, когда всматриваешься вдаль в знойный полдень. От него исходила пульсирующая энергия, которая моментально снимала усталость и приносила ясность разума — не зря мудрецы Лассирии раз в зиму совершали сюда паломничество, воздавая дары Хроносу и вымаливая для себя силы, чтобы узреть истину в своих свершениях. Появляться в храме в любое другое время имела право только династия правителей.

Справедливая закрыла глаза, впитывая необъяснимую силу кончиками пальцев. Последний раз Хронос заговорил с Атлантидой в разгар ее кулуарной стратегии по захвату мирной Озерии: стрелы голубого огня полыхали полный круговорот, разрушив одну из башен дворца. Бог гневался, тогда в этом ни у кого не оставалось никаких сомнений. Матриарх прибыла в храм и провела наедине с ликом долгие меры масла, после чего буйство холодного пламени угасло, а коварные планы были отменены. Сейчас же никто не мог дать ответа на вопрос, чем вызвано появление синих стрел в полдень в долине лесов. В империи нарастала паника, Совет Десяти выдвинул ноту протеста относительно союза со Спаркалией, как и отверг намерение отправить легион Пантер к границам Лассирии. Сама же матриарх сейчас вспоминала почти с сожалением о недавнем приступе тоски по погибшему вольному спутнику. Арий навсегда остался в ее памяти как достойный воин, сумевший пробудить чувство в ледяном сердце неприступной королевы. Он все еще приходил к ней в сновидениях, а тоска по сильному плечу достойного мужчины становилась непереносимой.

«Хронос всемогущий, я знаю, что нет такого другого, но если ты слышишь мой зов, просто направь его путь так, чтобы он пересекся с моим!.. Дай же мне пережить боль моей потери и, если это невозможно, замени ее новым чувством во имя процветания империи!»…

Если бы жители Атланты узнали истинные мысли своей матриарх, были бы ошеломлены. Все, что оставалось гордой Лаэр, молча просить Бога о милости. Антал уже несколько зим как не слышал ее отчаянных молитв, и оставалась надежда на Бога времени.

— К добру или злу, великий Владыка Времен? — прошептали рубиновые уста королевы. — Дай мне знак, помоги правильно понять твои божественные послания, дабы я не совершила вопиющих ошибок на пути своего правления!

Сферический лик молчал, лишь взметнулись вокруг языки пламени, будто от порыва ветра. Лаэртия развела руки в стороны, готовая принять любой знак, запрокинула голову, снова вглядываясь в ночные небеса. Ни единой мысли-озарения, колебания энергетических потоков, огненной змейки по кольцу. Возможно, явление голубого пламени было миражом, игрой уставшего воображения? Но тогда почему его наблюдали все без исключения жители империи? Хронос молчал, оставаясь безучастным к вопросам правительницы Атланты. Матриарх прикусила губы, сдержав вздох разочарования. Ее путь был проделан впустую, хотя оставалась шаткая надежда, что ответ придет во время сна.

Яркие низкие звезды, угольный шелк ночного неба, абрисы четких созвездий. Они равнодушно взирали с высоты на женщину поразительной красоты, застывшую посреди огненного кольца в древнем храме Бога времени. Сияющие столь высоко, они не замечали ее полных надежды глаз, в которых плескалось уязвимое отчаяние, а может, просто не хотели этого видеть. Матриарх опустила руки вдоль тела, намереваясь покинуть круг священного огня, и в этот самый момент небесный свод пронзила яркая стрела падающей звезды.

Лаэртия моргнула, не успев отреагировать на ее быстрый полет — казалось, ничего не было, но едва заметный дымчатый след говорил о том, что падение метеорита не было игрой воображения.

— Юг! — задумчиво проговорила матриарх, определив приблизительную траекторию падения звезды. — Смута Лассирии или же нечто иное?

Она не успела произнести последнее слово — энергетическое поле сферы пошло более ощутимой рябью, и тело встрепенулось, принимая пульсацию необъяснимого силового потока. Сотни бабочек затрепетали в солнечном сплетении, по позвоночнику прошла дрожь приятного предвкушения.

— Знак! — едва не рассмеялась матриарх, склонившись в ритуальном поклоне, а затем быстро развернулась и покинула круг огня. Плащ соскользнул с ее плеч на мрамор напольной плитки, и молодая женщина распахнула ворота, ступая на гладкую брусчатку.

Жрицы Хроноса прервали свою молитву, подняв на матриарх взгляды, полные надежды.

— К добру и благодати! — уверенно известила Лаэртия Справедливая. — Гнев Хроноса миновал нас, и это благая весть!..