План Сталина: Борьба за войну и против политики мира. 1927–1946. Книга 3. Политика обмана

12.3. Свидетели или соучастники?

Та история войны, к которой мы все привыкли с детства, в большой степени была создана мемуарами участников этой войны. Чем выше был военный ранг автора мемуаров, тем с большим пиететом относились историки к этим воспоминаниям и старались подтвердить их своими исследованиями. Историки становились частью процесса по созданию «правильной» версии истории войны. Версии — выгодной государству. Воспоминания крупных военачальников проходили самую тщательную проверку цензоров, которые методично работали в том же направлении — чтобы совокупность мемуаров создавала единую, приемлемую для власти и непротиворечивую картину ВОВ. В условиях закрытости архивов эти воспоминания и стали главным фундаментом исторической картины ВОВ, созданной в сознании населения. К воспоминаниям конкретных заслуженных полководцев и государственных руководителей доверие населения значительно больше, чем к официальной пропаганде или мнению историков.

Так как же следует относиться к этим свидетельствам современников?

Это очень важный и сложный вопрос, на который однозначного ответа нет. Пока историография не станет наукой, которая будет направлена на поиск истины, а не на обслуживание правящей власти, ответ на него, видимо, придется каждому искать самостоятельно. Тем не менее по этому вопросу можно высказать некоторые соображения. Приведем две цитаты одного и того же автора, свидетельства которого часто использовались в этой книге и в особенности в предыдущей главе. Вот первая цитата.

«Забегая вперед, скажу: за час до нападения немцев на СССР в Германию шли составы, плыли пароходы со стратегическими материалами. И рассуждения некоторых писателей, историков (В.Суворов, В.Люлечник) о том, что Сталин усиленно готовился к войне с немцами, это — абсурд. Сталин боялся этой войны. Он видел: Франция повержена за несколько недель, война с Финляндией показала неспособность армии вести боевые действия. И, главное, идеологически советский народ не был готов к такой войне. Я был очевидцем: для подготовки немцев к агрессии Гитлеру и Геббельсу потребовались годы пропагандистских усилий. Историю нельзя переписывать заново. Что было, то было». (Выд. — Авт.) [371]. В. Бережков. «Я мог убить Сталина».

А вот вторая цитата того же автора.

«Смерть Сталина я пережил особенно тяжело. Ведь он для меня был не только руководителем нашей страны, верным учеником Ленина, создателем всего того, чем мы жили в довоенные, военные и послевоенные годы. Я был один из тех немногих, кто знал его лично, сидел рядом с ним, вслушивался в каждое его слово, старался передать его мысль собеседнику со всеми ее оттенками и интонациями. [...]. Я верил, что вечно буду хранить, как дорогую реликвию, запечатлевшийся в моем сознании образ полубога, оказавшего некогда мне великую честь тем, что я мог порой находиться около него на протяжении четырех, промелькнувших как одно мгновение, лет...

XX съезд КПСС нанес этим представлениям удар огромной силы. Поначалу, услышав текст «секретной речи» Хрущева, я не хотел верить тому, что там говорилось. Но, вникая в подробности, перебирая в уме леденящие душу свидетельства жертв сталинских репрессий, я чувствовал себя жестоко обманутым своим низвергнутым кумиром. XXII съезд партии мною уже был воспринят более спокойно и трезво: мы все — партия, советский народ — оказались жертвой чудовищного обмана и мистификации. Объект обожествления не оправдал доверия наивного народа, поверившего в несбыточную мечту. Когда позднее я принялся за свои воспоминания о том, свидетелем чего был в годы войны, я старался дать по возможности объективную картину всего, что видел и слышал: без излишних эмоций, придерживаясь фактов, как я их понимал». (Выд. — Авт.) [372, стр. 368]. В. Бережков. «Как я стал переводчиком Сталина».

Первая цитата содержит утверждение: «Я был очевидцем, поэтому моя версия событий и есть истина». Вторая цитата говорит совсем обратное! Я был свидетелем и очевидцем, но я не понимал, что на самом деле происходит! Всех нас обманывали, и мы этого не понимали!

Здесь надо заметить, что Бережков, автор этих текстов, был только свидетелем описываемых им событий. Его никак нельзя упрекнуть в том, что он был соучастником преступлений, которые в то время творили его непосредственные руководители. Это очень важный аспект. Про многих наиболее известных авторов воспоминаний о войне этого сказать нельзя. И к текстам соучастников преступлений отношение должно быть особое. Но приведенные цитаты подтверждают, как раз искренность и честность Бережкова и, более того, его самокритичность и стремление разобраться в сути происходивших событий. Поэтому в этой книге достаточно часто использовались комментарии и рассказы Бережкова для более глубокого понимания сути тех событий, свидетелем которых он был, и адекватность этих свидетельств не подвергалась сомнению. Знал ли при этом Бережков о преступлениях, которые в это время творились в стране? Конечно, он многое знал. Свидетельств этого в его книгах более чем достаточно, но для этих преступлений сознание автоматически находило оправдание. Только когда с высокой трибуны XX съезда КПСС эти же действия были названы преступлениями, вот тогда Бережков, как и очень многие из его поколения испытали шок. Поэтому к утверждению «я знаю истину» на основе аргумента «я был очевидцем» надо подходить с известной долей скептицизма. Убежденность авторов в правильности собственных оценок событий, свидетелями которых они были, легко опрокидывается под влиянием других фактов, проливающих дополнительный свет на те же события.

«... мы все — партия, советский народ — оказались жертвой чудовищного обмана и мистификации».

Вот это свидетельство объективно. Мистификация была. И многие соратники Сталина, как и Бережков, были жертвами этой мистификации.

Однако далеко не все соратники Сталина были только жертвами мистификации и обмана. Большая доля ближайших соратников сознательно совершала преступления, на которые их толкал Сталин. И то, что это были именно преступления, они прекрасно понимали. Сталин их использовал, чтобы в любой момент иметь возможность списать на них ответственность за эти преступления. Ими он прикрывался на случай непредсказуемого развития ситуации. За готовность выполнять эту роль Сталин их награждал и возвеличивал. К воспоминаниям этой категории соратников следует относиться особенно осторожно, поскольку задачей таких мемуаров являлось сокрытие совершенных преступлений, а не объективный рассказ очевидца или участника событий. Однако современная реальность такова, что именно воспоминания этой категории соратников Сталина легли в основу исторической науки о войне.

Мистификация и обман Сталиным партии и народа не является открытием Бережкова. Это давно уже установленный исторический факт. Однако суть этого обмана, его скрытый смысл и направленность оставались неясными. Данное исследование было направлено на раскрытие именно этого вопроса.

Мистификация и обман заключалась не только и не столько в «культе личности» или отходе от мифических «ленинских принципов». Мистификация и обман были сутью сталинской государственной политики, истинные цели которой никогда официально не декларировались и всегда сознательно скрывались с помощью различных идеологических построений. Когда было удобно, это были коммунистические лозунги, когда нет — они превращались в патриотические. Но вне зависимости от лозунгов проводилась одна политика. Политика, нацеленная на экспансию, на захват новых территорий, на увеличение влияния в мире. Неизменным оставался и метод расплаты за эту политику. Этой разменной монетой всегда выступало собственное население.