Планета «Юлия Друнина», или История одного самоубийства

Качается рожь несжатая,

Шагают бойцы по ней.

Шагаем и мы — девчата,

Похожие на парней.

Нет, это горят не хаты —

То юность моя в огне…

Идут по войне девчата,

Похожие на парней.

Я ушла из детства

В грязную теплушку,

В эшелон пехоты,

В санитарный взвод.

Дальние разрывы

Слушал и не слушал

Ко всему привыкший

Сорок первый год.

Я пришла из школы

В блиндажи сырые.

От прекрасной Дамы —

В «мать» и «перемать».

Потому что имя

Ближе, чем

«Россия»,

Не могла сыскать.

Я только раз видала рукопашный.

Раз — наяву и сотни раз во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

Целовались.

Плакали

И пели.

Шли в штыки.

И прямо на бегу

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала руки на снегу.

Мама!

Мама!

Я дошла до цели…

Но в степи, на волжском берегу,

Девочка в заштопанной шинели

Разбросала руки на снегу.

Мы легли у разбитой ели,

Ждем, когда же начнет светлеть.

Под шинелью вдвоем теплее

На продрогшей, гнилой земле.

— Знаешь, Юлька, я — против грусти,

Но сегодня она — не в счет.

Дома, в яблочном захолустье,

Мама, мамка моя живет.

У тебя есть друзья, любимый,

У меня — лишь она одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом бурлит весна.

Старой кажется:

каждый кустик

Беспокойную дочку ждет…

Знаешь, Юлька, я — против грусти,

Но сегодня она — не в счет.

Отогрелись мы еле-еле.

Вдруг — нежданный приказ:

«Вперед!»

Снова рядом в сырой шинели

Светлокосый солдат идет.

С каждым днем становилось горше.

Шли без митингов и знамен.

В окруженье попал под Оршей

Наш потрепанный батальон.

Зинка нас повела в атаку,

Мы пробились по черной ржи,

По воронкам и буеракам,

Через смертные рубежи.

Мы не ждали посмертной славы,

Мы хотели со славой жить.

…Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит?

Ее тело своей шинелью

Укрывала я, зубы сжав.

Белорусские ветры пели

О рязанских глухих садах.

…Знаешь, Зинка, я — против грусти,

Но сегодня она — не в счет.

Где-то в яблочном захолустье

Мама, мамка твоя живет.

У меня есть друзья, любимый.

У нее ты была одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом стоит весна.

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла.

…Я не знаю, как написать ей,

Чтоб тебя она не ждала.

Дышит в лицо

молдаванский вечер

Хмелем осенних трав.

Дробно,

как будто цыганские плечи,

Гибкий дрожит состав.

Мечется степь —

узорный,

Желто-зеленый плат.

Пляшут,

поют платформы,

Пляшет,

поет штрафбат.

Бледный майор

расправляет плечи:

— Хлопцы,

пропьем

Свой последний вечер! —

Вечер.

Дорожный щемящий вечер.

Глух паровозный крик.

Красное небо летит навстречу —

Поезд идет

в тупик…

Мы идем

с переднего края.

Утонула в грязи весна.

Мама,

где ты,

==моя родная?

Измотала меня война.

На дорогах,

в гнилой воде

Захлебнулись конские пасти.

Только что мне

до лошадей,

До звериного

их несчастья?..

Только что пришла с передовой,

Мокрая, замерзшая и злая,

А в землянке нету никого

И дымится печка, затухая.

Так устала — руки не поднять,

Не до дров — согреюсь под шинелью.

Прилегла, но слышу, что опять

По окопам нашим бьют шрапнелью.

Из землянки выбегаю в ночь,

А навстречу мне рванулось пламя,

Мне навстречу — те, кому помочь

Я должна спокойными руками.

И за то, что снова до утра

Смерть ползти со мною будет рядом,

Мимоходом: — Молодец, сестра! —

Крикнут мне товарищи в награду.

Да еще сияющий комбат

Руки мне протянет после боя:

— Старшина, родная, как я рад,

Что опять осталась ты живою!

Я хочу забыть вас, полковчане,

Но на это не хватает сил,

Потому что мешковатый парень

Сердцем амбразуру заслонил.

Потому что полковое знамя

Раненая девушка несла —

Скромная толстушка из Рязани,

Из совсем обычного села.

Все забыть,

И только слушать песни,

И бродить ночами на ветру.

Где же мой застенчивый ровесник,

Наш немногословный политрук?

Я хочу забыть свою пехоту.

Я забыть пехоту не могу.

Беларусь.

Горящие болота,

Мертвые шинели на снегу.

Не знаю, где я нежности училась, —

Об этом не расспрашивай меня.

Растут в степи солдатские могилы,

Идет в шинели молодость моя.

В моих глазах — обугленные трубы.

Пожары полыхают на Руси.

И снова

нецелованные губы

Израненный парнишка закусил.

Нет!

Мы с тобой узнали не по сводкам

Большого отступления страду.

Опять в огонь рванулись самоходки,

Я на броню вскочила на ходу.

А вечером

над братскою могилой

С опущенной стояла головой…

Не знаю, где я нежности училась,—

Быть может, на дороге фронтовой…

Я — горожанка.

Я росла, не зная

Как тонет в реках

Медленный закат

Росистой ночью,

Свежей ночью мая

Не выбегала я в цветущий сад.

Я не бродила

По туристским тропам

Над морем

В ослепительном краю:

В семнадцать лет,

Кочуя по окопам,

Я увидала Родину свою.

Русский вечер.

Дымчатые дали.

Ржавые осколки на траве.

Веет древней гордою печалью

От развалин скорбных деревень.

Кажется, летает над деревней

Пепел чингисханской старины…

Но моей девчонке семидневной

Снятся удивительные сны.

Снится, что пожары затухают,

Оживает обожженный лес.

Улыбнулось,

сморщилось,

вздыхает

Маленькое чудо из чудес.

Веет чем-то родным и древним

От просторов моей земли.

В снежном море плывут деревни,

Словно дальние корабли.

По тропинке шагая узкой,

Повторяю — который раз! —

«Хорошо, что с душою русской

И на русской земле родилась!»

— Рысью марш! —

Рванулись с места кони.

Вот летит карьером наш отряд.

— Ну, а все же юность не догонишь!—

Звонко мне подковы говорят.

Всех обходит школьница-девчонка,

Ветер треплет озорную прядь.

Мне подковы повторяют звонко:

«Все напрасно,

Юность не догнать!»

Не догнать?

В седло врастаю крепче,

Хлыст и шпоры — мокрому коню.

И кричу в степной бескрайний вечер:

— Догоню!

Ей-богу, догоню!

Нет,

Русской песне

На подмостках тесно —

Она звучит

Душевней и смелей

На лунной речке,

На опушке леса

И в тишине

Заснеженных полей.

Она седым дружинником слагалась —

В ней звон кольчуги

И орлиный клик.

А может быть,

Чтоб побороть усталость,

В глухой ночи

Ее сложил ямщик.

Эх, песня, песня!

Зимнее раздолье!

Бескрайние,

Бездонные снега…

Товарищ!

Друг!

Споем с тобою, что ли,

Про то,

Как Русь

Ходила на врага,

Как раненые лошади

Храпели.

Иль как вставали

Танки на дыбы.

…Летят березки.

Проплывают ели.

Неторопливо пятятся дубы.

И ты глядишь вокруг

Счастливым взглядом,

Раскрыв свой полушубок на груди,

И сердцу

Больше ничего не надо —

Была бы лишь

Дорога впереди!

Все замело

Дремучими снегами.

Снега, снега —

Куда ни бросишь взгляд.

Давно ль

Скрипели вы

Под сапогами

Чужих солдат?

Порой не верится,

Что это было,

А не привиделось

В тяжелом сне…

Лишь у обочин

Братские могилы

Напоминают о войне.

Снега, снега…

Проходят тучи низко,

И кажется:

Одна из них вот-вот

Гранитного

Коснется обелиска

И хлопьями

На землю упадет.

Да, сердце часто ошибалось,

Но все ж не поселилась в нем

Та осторожность,

Та усталость,

Что равнодушьем мы зовем.

Все хочет знать,

Все хочет видеть,

Все остается молодым.

И я на сердце не в обиде,

Хоть нету мне покоя с ним.

Вы останетесь в памяти,

Эти спокойные сосны,

И ночная Пахра,

И дымок над далеким плотом.

Вы останетесь в сердце,

Мои подмосковные весны,

Что б с тобой ни случилось,

Что б со мной ни случилось потом.

Может, встретишь ты девушку

Лучше, умнее и краше.

Может, сердце мое

Позабудет о первой любви.

Но, как сосны,

корнями

С Отчизной мы спаяны нашей:

Покачни нас,

Попробуй!

Сердца от нее оторви!

Мне казалось, что тридцать лет —

Это глаз потускневший свет,

Это стайки морщин у рта,

Это молодость прожита.

Не захочется, мол, тогда

Видеть новые города:

Собираться да брать билет —

Это просто лишь в двадцать лет.

Разонравится в тридцать мне

На упрямом скакать коне,

Упиваясь ветрами всласть —

Эдак можно ведь и упасть!

Тридцать — это когда не жди

На свиданье меня в дожди…

До чего ж я была смешной!

Тридцать минуло мне весной.

Так же радостно нынче мне

Кочевать по родной стране.

Так же скорость меня зовет —

О степных скакунов полет!

Так же щеки мои горят,

Если их обожжет твой взгляд…

Вспоминаю знойные долины,

Вспоминаю вечные снега.

Вьется, вьется лента серпантина,

Теберды петляют берега.

И над этой развеселой речкой,

Что всегда волнуется, спешит,

Абазинка, стройная, как свечка,

Плакала, обняв рукой самшит.

Так ты мне запомнилась навеки,

Так вошла мне в сердце, Теберда, —

Слезы и смеющиеся реки;

Снег и солнце,

Радость и беда.

…Я теперь на Севере.

Так что же?

Душу в том оставила краю,

В тех долинах,

В тех горах,

Похожих

На любовь твою.

Я люблю тебя, Армия —

Юность моя!

Мы — солдаты запаса,

Твои сыновья.

Позабуду ли, как

В сорок первом году

Приколола ты мне

На пилотку звезду?

Я на верность тебе

Присягала в строю,

Я на верность тебе

Присягала в бою.

С каждым днем

Отступала на запад война,

С каждым днем

Подступала к вискам седина.

Отступила война,

Отгремели бои.

Возвратились домой

Одногодки мои.

Не забуду, как ты

В сорок пятом году

От пилотки моей

Отколола звезду.

Мы — солдаты запаса,

Твои сыновья…

Я люблю тебя, Армия —

Юность моя!

В каком-нибудь неведомом году

Случится это чудо непременно:

На Землю нашу, милую Звезду,

Слетятся гости изо всей Вселенной.

Сплошным кольцом землян окружены,

Пройдут они по улицам столицы.

Покажутся праправнукам странны

Одежды их и неземные лица.

На марсианку с кожей голубой

Потомок мой не сможет наглядеться.

Его земная грешная любовь

Заставит вспыхнуть голубое сердце.

Его земная грешная любовь

И марсианки сердце голубое —

Как трудно будет людям двух миров!

Любимый мой, почти как нам с тобою.

Ты — рядом, и все прекрасно:

И дождь, и холодный ветер.

Спасибо тебе, мой ясный,

За то, что ты есть на свете.

Спасибо за эти губы,

Спасибо за руки эти.

Спасибо тебе, мой любый,

За то, что ты есть на свете.

Ты — рядом, а ведь могли бы

Друг друга совсем не встретить…

Единственный мой, спасибо

За то, что ты есть на свете!

Я не привыкла,

Чтоб меня жалели,

Я тем гордилась, что среди огня

Мужчины в окровавленных шинелях

На помощь звали девушку —

Меня…

Но в этот вечер,

Мирный, зимний, белый.

Припоминать былое не хочу,

И женщиной —

Растерянной, несмелой —

Я припадаю к твоему плечу.

Отцвели маслины в Коктебеле,

Пожелтел от зноя Карадаг…

А у нас в Полесье

Зябнут ели,

Дождик,

Комариные метели

Да в ночи истошный лай собак.

Я люблю тебя,

Мое Полесье,

Край туманных торфяных болот.

Имя звонкое твое,

Как песня,

В глубине души моей живет.

Отчего же

Нынче над собою,

В полумраке северных лесов,

Вижу юга небо голубое,

Слышу дальних теплоходов зов?

Ну, а ты

В ночах, осенних, длинных,

Ты,

От моря и меня вдали,

Помнишь ли

Цветущие маслины

И на горизонте корабли?

Мы любовь свою

Схоронили,

Крест поставили

На могиле.

— Слава богу! —

Сказали оба…

Только встала любовь

Из гроба,

Укоризненно нам кивая:

— Что ж вы сделали?

Я — живая!..

В соседнем кинотеатре

Последняя лампа тухнет,

А в доме у нас зажегся

В одном из окошек свет:

Стараясь шагать бесшумно,

На коммунальную кухню,

В прозу кастрюль и тарелок,

Вступил молодой поэт.

Еще не имеет парень

Рабочего кабинета,

Еще и стола для работы

Себе он не приобрел.

Но, если сказать по правде,

Парню плевать на это:

Шаткий кухонный столик

Заменит письменный стол.

Громко поет холодильник.

Бойко щелкает счетчик.

Кран подпевает басом.

Сердце в груди поет…

Как хорошо на кухне,

Сидеть за стихами ночью,

Если живешь на свете

Всего двадцать первый год!

Восемь квадратных метров —

Кто говорит, что тесно?

Всю Солнечную систему

Поэт поместит сюда.

Будут почет и деньги,

Будет он всем известен,

Только таким богатым

Не будет он никогда…

Кто говорит, что умер Дон Кихот?

Вы этому, пожалуйста, не верьте:

Он неподвластен времени и смерти,

Он в новый собирается поход.

Пусть жизнь его невзгодами полна —

Он носит раны, словно ордена!

А ветряные мельницы скрипят,

У Санчо Пансы равнодушный взгляд —

Ему-то совершенно не с руки

Большие, как медали, синяки.

И знает он, что испокон веков

На благородстве ловят чудаков,

Что прежде, чем кого-нибудь спасешь,

Разбойничий получишь в спину нож…

К тому ж спокойней дома, чем в седле…

Но рыцари остались на земле!

Кто говорит, что умер Дон Кихот?

Он в новый собирается поход!

Кто говорит, что умер Дон Кихот?

Пахнет летом,

Пахнет мятой,

И над Волгой опускается туман,

В час свиданий,

В час заката

Приходи, мой родной, на курган.

Над курганом Ураганом,

Все сметая, война пронеслась.

Здесь солдаты умирали,

Заслоняя сердцем нас.

У подножья

Обелиска

В карауле — молодые деревца —

Сядем рядом,

Сядем близко,

Так, чтоб слышать друг друга сердца.

Мне милее

И дороже

Человека нигде не сыскать.

Разве может,

Нет, не может

Сердце здесь, на кургане, солгать…

Когда проходят с песней батальоны,

Ревнивым взглядом провожаю строй —

И я шагала так во время оно

Военной медицинскою сестрой.

Эх, юность, юность!

Сколько отмахала

Ты с санитарной сумкой на боку!..

Ей-богу, повидала я немало

Не на таком уж маленьком веку.

Но ничего прекрасней нет, поверьте

(А было всяко в жизни у меня!),

Чем защитить товарища от смерти

И вынести его из-под огня.

Не встречайтесь

С первою любовью,

Пусть она останется такой —

Острым счастьем,

Или острой болью,

Или песней,

Смолкшей за рекой.

Не тянитесь к прошлому,

Не стоит —

Все иным Покажется сейчас…

Пусть хотя бы

Самое святое

Неизменным

Остается в нас.

Помоги, пожалуйста, влюбиться,

Друг мой милый, заново в тебя —

Так, чтоб в тучах грянули зарницы,

Чтоб фанфары вспыхнули, трубя.

Чтобы юность снова повторилась —

Где ее крылатые шаги?

Я люблю тебя, но сделай милость:

Заново влюбиться помоги!

Невозможно, говорят. Не верю!

Да и ты, пожалуйста, не верь!

Может быть, влюбленности потеря

Самая большая из потерь…

Не бывает любви несчастливой.

Не бывает… Не бойтесь попасть

В эпицентр сверхмощного взрыва,

Что зовут «безнадежная страсть»..

Если в души врывается пламя,

Очищаются души в огне.

И за это сухими губами

«Благодарствуй!» шепните Весне.

Теперь не умирают от любви —

Насмешливая, трезвая эпоха.

Лишь падает гемоглобин в крови,

Лишь без причины человеку плохо.

Теперь не умирают от любви —

Лишь сердце что-то барахлит ночами.

Но «неотложку», мама, не зови,

Врачи пожмут беспомощно плечами:

«Теперь не умирают от любви…»

Я принесла домой с фронтов России

Веселое презрение к тряпью —

Как норковую шубку, я носила

Шинельку обгоревшую свою.

Пусть на локтях топорщились заплаты,

Пусть сапоги протерлись — не беда!

Такой нарядной и такой богатой

Я позже не бывала никогда…

Да, я из того поколенья,

Что Гитлер, себе на беду,

Поставить хотел на колени

В лихом сорок первом году.

Кто, голосу Родины внемля,

Шел в дымной грохочущей мгле

И кто за Великую землю

На Малой сражался земле.

Кто стал комсомольцем под Ельней,

Вошел коммунистом в рейхстаг.

…Нас мало, детей поколенья, —

Безжалостен времени шаг.

Но прожиты жизни не даром —

А главное это, друзья!..

Горят фронтовые пожары —

Им в памяти гаснуть нельзя!

А жизнь летит, летит напропалую,

И я не стану жать на тормоза…

Солоноватый привкус поцелуя,

Любви полузакрытые глаза

И городов мелькающие лица,

Где каждый новый зал —

Как новый суд…

И гуд в крови —

Стихов грядущих гуд,

И невозможность приостановиться,

Покуда жизнь летит напропалую,

Покуда я ей благодарна за

Солоноватый привкус поцелуя,

Любви полузакрытые глаза…

В Москве, в переулке старинном,

Росла я, не зная тогда,

Что здесь восходила

Марина —

Российского неба звезда.

А после, в гремящей траншее,

Когда полыхала земля,

Не знала, что хрупкую шею

Тугая стянула петля.

Не знала, что вновь из тумана

Взойдет, и уже навсегда,

Сгоревшая жутко и странно,

Российского неба звезда.

Когда умирает любовь,

Врачи не толпятся в палате,

Давно понимает любой —

Насильно не бросишь

В объятья…

Насильно сердца не зажжешь…

Ни в чем никого не вините.

Здесь каждое слово —

Как нож,

Что рубит меж душами нити.

Здесь каждая ссора —

Как бой.

Здесь все перемирья

Мгновенны…

Когда умирает любовь,

Еще холодней

Во Вселенной…

Ветераны в подземных

Дрожат переходах.

Рядом — старый костыль

И стыдливая кепка.

Им страна подарила

«Заслуженный отдых»,

А себя пригвоздила

К бесчестию крепко.

Только как позабуду

Отчаянных, гордых

Молодых лейтенантов,

Солдатиков юных?..

Ветераны в подземных

Дрожат переходах,

И давно в их сердцах

Все оборваны струны.

Ветераны в глухих

Переходах застыли.

Тихо плачут монетки

В кепчонке помятой.

Кепка с медью —

Осиновый кол на могиле,

Над могилою нашей

Распятой…

Безумно страшно за Россию,

И обоснован этот страх.

Как обескровлен, обессилен

Колосс на глиняных ногах!

Нет, жизнь свою отдать не страшно,

Но что изменится, скажи?

Стоит почти столетье башня

На реках крови, море лжи…

Живых в душе

не осталось мест —

Была, как и все, слепа я.

А все-таки надо на прошлом —

Крест,

Иначе мы все пропали.

Иначе всех изведет тоска.

Как дуло черное у виска.

Но даже злейшему я врагу

Не стану желать такое:

И крест поставить я не могу,

И жить не могу с тоскою…