Планета Шеол

2

Спутник был местом гостеприимным. Сотни часов, последовавших за разговором Мерсера с доктором, были долгим причудливым сном.

Еще дважды молоденькая сестра прокрадывалась в его палату, где надевала на него колпак и сама пользовалась таким же одновременно; еще несколько ванн закалили его тело. Под сильным местным наркозом ему удалили зубы и заменили резцами из нержавеющей стали. При помощи искрового облучения окончательно была снята кожная боль. Специальной обработке подвергались ногти на руках и ногах. Постепенно они превратились в грозные когти; как-то ночью он провел ими по алюминиевой койке и обнаружил глубокие отметки на металле.

Сознание его все это время было притупленным.

Временами ему казалось, что он дома с матерью, вновь стал маленьким и ему больно. Иногда, когда на голове был шлем, он корчился от смеха на койке, думая о том, что сюда посылают для наказания, а на самом деле все это ужасно забавно. Не было тут ни разбирательств, ни допросов, ни судей. Пища была хорошей, но об этом он почти не задумывался. Колпак означал для него гораздо большее. Даже бодрствуя, разум его оставался сонным.

Наконец с колпаком на голове его поместили в адиабатический модуль одноместную ракету, которую запускали со спутника на планету. Он был полностью закрыт, кроме лица.

Доктор Вомакт, казалось, вплыл к нему в помещение.

— Вы — сильный человек, Мерсер, — крикнул врач, — очень сильный! Вы меня слышите?

Мерсер кивнул.

— Мы желаем вам всего хорошего, Мерсер. Независимо от того, что с вами случится, помните, вы помогаете очень многим людям здесь, наверху.

— Могу я взять с собой колпак?

В ответ доктор Вомакт снял с него колпак. Двое помощников сняли крышку модуля, оставив Мерсера в полной темноте. Сознание его стало проясняться, и он в панике заметался внутри своего плотного облачения.

Раскат грома и вкус крови на губах.

Следующее, что он почувствовал, был холод. Гораздо более пронзительный и леденящий, чем это было в палатах и операционной на спутнике. Кто-то осторожно поднял его.

Он открыл глаза. Огромное лицо, раза в четыре крупнее самого крупного человеческого лица, которое ему доводилось видеть в жизни, глядело на него. Огромные карие глаза, похожие на коровьи в своей трогательной безобидности, двигались из стороны в сторону, пока его гигантский обладатель проверял упаковку Мерсера. Лицо принадлежало приятному мужчине средних лет, чисто выбритому, с волосами каштанового цвета, чувственными полными губами и огромными, но здоровыми, желтыми зубами, обнажившимися в слабой улыбке. Он увидел, что лежавший открыл глаза, и заговорил глубоким и зычным, дружелюбным голосом:

— Я — ваш самый лучший друг. Зовут меня Б'Дикат. Но вам нет нужды прибегать к этому имени. Зовите меня просто Друг, и я при необходимости всегда окажу вам помощь.

— Мне больно, — произнес Мерсер.

— Все верно. У вас болит каждая клетка. Это из-за длительного падения, — пояснил Б'Дикат.

— Можно получить колпак? — взмолился Мерсер; это прозвучало скорее как требование, а не как вопрос. Ему казалось, что все в дальнейшем будет так, как он сейчас поведет себя.

Б'Дикат рассмеялся:

— У меня здесь нет ни одного. Я и сам бы им воспользовался. Так, во всяком случае, думают они… Зато у меня есть кое-что другое, гораздо лучшее. Не бойся, приятель. Уж я-то поставлю тебя на ноги.

Мерсер с сомнением посмотрел на него. Если колпак доставлял ему счастье на спутнике, то нужна хоть какая-то электростимуляция мозга, чтобы преодолеть мучения, ожидающие его на поверхности Шеола.

Смех Б'Диката глухо заполнил помещение:

— Вы слышали когда-нибудь, что такое кондамин?

— Нет, — признался Мерсер.

— Это наркотик такой силы, что фармакологи запрещают даже упоминать о нем.

— И у вас он есть? — с надеждой спросил Мерсер.

— У меня есть кое-что получше.

Суперкондамин!

Он назван так в честь одного из городов Новой Франции, где был впервые изобретен. Химики добавили к его молекуле еще одну молекулу водорода. Что привело к настоящему перевороту. Если вы примете его в своем нынешнем состоянии, то через три минуты умрете.

Однако же, эти три минуты покажутся вам тысячью годами полного счастья.

Б'Дикат выразительно закатил свои карие волоокие глаза и причмокнул сочными губами, показав необычных размеров язык.

— Какая же тогда от него польза?

— Вы сможете принимать его, — ответил Б'Дикат. — Да, сможете, но только после того, как подвергнетесь воздействию дромозэ за пределами этого помещения. Вы сможете пользоваться всеми положительными качествами этого препарата и не будете страдать от плохих. Хотите кое-что посмотреть?

«Какой тут может быть ответ, кроме утвердительного, — мрачно подумал Мерсер. — Он, видимо, думает, что у меня есть возможность покинуть эту планету по своему усмотрению?»

— Посмотрите в окно, — предложил Б'Дикат, — и расскажите, что видите.

Атмосфера была ясной. Поверхность Шеола напоминала пустыню горчично-желтого цвета с зелеными полосами, образованными лишайником и низкорастущим кустарником, который, по-видимому, едва сопротивлялся нескончаемым сильным иссушающим ветрам. Пейзаж был однообразен. В двух-трех сотнях ярдов виднелась группа ярких розовых предметов, которые казались живыми, но расстояние не позволяло Мерсеру сделать какое-нибудь определенное заключение. Еще дальше, в самом правом углу зрения окна, виднелась статуя, представляющая собой огромную человеческую ногу, высотой с шестиэтажный дом. Мерсеру видно не было, чем эта нога заканчивалась.

— Вижу большую ногу, — начал он, — но…

— Что «но»? — тут же перебил его Б'Дикат, словно ребенок, скрывающий правильный ответ загадки. По сравнению с любым из пальцев этой огромной ноги, Б'Дикат казался карликом.

— Но ведь это не может быть настоящей ногой? — усомнился Мерсер.

— Она — настоящая, — заверил его Б'Дикат. — Это — капитан первопроходец Альварес, первооткрыватель планеты. Через шестьсот лет он все еще в прекрасном состоянии. Конечно, почти весь поражен дромозэ, но мне кажется, у него еще осталось не так уж мало человеческого сознания. Знаете, что я делаю?

— Что?

— Я даю ему шесть кубических сантиметров суперкондамина, а он в ответ мне фыркает… Настоящее счастливое фырканье. И тот, кто этого не видел, может подумать, что происходит извержение вулкана. Вот что делает суперкондамин! И вы тоже будете его получать. Вам очень и очень повезло, Мерсер. У вас есть такой друг, как я. А у меня есть шприц. Я делаю за вас всю работу, а удовольствие получаете вы. Разве это не приятный сюрприз?

«Ты лжешь, — подумал Мерсер. — Лжешь! Откуда же исходят крики, которые мы все слышим в передачах, как напоминание о Дне Наказания? Почему врач предлагал выжечь мне глаза или уничтожить?»

Человек-корова печально следил за ним, выражение его лица отражало муку.

— Вы не верите мне, — сказал он.

— Не совсем, — попытался смягчить Мерсер. — Только считаю, что вы чего-то не договариваете.

— Не так уж и много, — кивнул Б'Дикат. — Когда дромозэ нападут на вас, это шокирует. Состояние будет хуже некуда, когда вы увидите, что у вас начнут отрастать новые части тела: головы, почки, руки. У меня здесь есть парень, который отрастил за один сезон тридцать восемь рук. Я забрал все, заморозил и переправил наверх. Я стараюсь хорошо заботиться о живущих здесь. Вам, наверное, первое время будет не по себе, вы будете кричать, переживать, но помните — стоит вам только позвать меня: «Друг!», и у вас будет лучший уход во Вселенной. А теперь скажите: хотите ли яичницу? Сам я не ем жареные яйца, но большинство настоящих людей их любят.

— Яйца? — удивился Мерсер. — Какое отношение имеют яйца ко всему, что здесь происходит?

— Почти никакого. Это просто угощение для людей. В вашем желудке должно быть что-нибудь перед тем, как вы выйдете наружу. Это позволяет лучше перенести первый день.

Мерсер с недоверием смотрел, как огромный человек вынул из холодильника два драгоценных яйца, умело разбил их и бросил на небольшую сковороду, которую поместил в нагревательное поле в центре стола.

— Друг, да? — ухмыльнулся Б'Дикат. — Вы еще убедитесь, что я — добрый друг. Когда выйдете наружу, помните об этом.

Наружу Мерсер вышел через час.

В каком-то необычном умиротворении с самим собой он стоял у двери. Б'Дикат по-братски подтолкнул его. Это было сделано доброжелательно, чтобы приободрить.

— Не заставляй, приятель, одевать меня свинцовый скафандр. — Мерсер заметил скафандр размером с каюту обычного космического корабля, висевший на стене в соседней комнате. — Когда я закрою эту дверь, — продолжал Б'Дикат, — то откроется наружная, — и останется только сделать несколько шагов вперед.

— И что же тогда произойдет? — поинтересовался Мерсер, у которого от страха желудок сжался в крохотный комочек и перехватило дыхание.

— Опять тебе нужно повторять все сначала? — спросил Б'Дикат. В течение целого часа он отбивался от вопросов заключенного о мире снаружи купола. Карта? Б'Дикат расхохотался от одной мысли о ней. Пища? Он сказал, что об этом не нужно беспокоиться. Другие люди? Там они будут. Оружие? А для чего? — вопросом на вопрос ответил нечеловек. Снова и снова он повторял, что является лучшим другом Мерсера. Что с тем может случиться? То же, что и со всеми остальными…

Человек ступил наружу.

Ничего не произошло. День был прохладным. Ветер нежно овевал его закаленную кожу.

С опаской он озирался вокруг.

Гороподобное тело капитана Альвареса занимало добрую часть местности справа. Ему совсем не хотелось становиться частью этого мира. Он оглянулся на купол Б'Диката.

Человек-корова смотрел в окно.

Мерсер медленно побрел вперед.

Внезапно, прямо перед собой на земле он увидел вспышку. Она была не ярче солнечного блика на осколке стекла. Что-то острое, словно бритва, чиркнуло его по бедру. Он потер это место рукой.

И как будто небеса обрушились на него.

Боль… нет, это было нечто худшее, чем боль; что-то живое и корчащееся — пробежало по правому боку от бедра к ступне. Затем пульсация восстановилась и по ноге пошла вверх. Когда она достигла груди, у него перехватило дыхание. Он упал и больно ударился о землю. Ничего подобного на спутнике с ним не случалось. Он лежал на спине, глядя на солнце, и только сейчас заметил, что оно было бело-фиолетовым.

Не было смысла взывать о помощи. Он лишился голоса. Невидимые щупальца сжали все его внутренности. Поскольку воздух ему был необходим, он сосредоточился на вдохе и выдохе. Каждый вдох давался ему с большим трудом. Слабые и короткие глотки причиняли меньше мучений.

Местность вокруг была пустынной. Он не мог повернуться и взглянуть в сторону купола. «Так это и есть оно? — подумал Мерсер. — Вечная мука Шеола?»

Рядом раздались голоса.

Два гротескных лица глядели на него сверху. Возможно, когда-то они были людьми. Мужчина выглядел бы вполне нормально, если бы не два носа, расположенные рядом. Женщина была совершенно невообразимой карикатурой. На каждой щеке у нее отросло по груди, а со лба свисал пучок, похожий на детские пальцы.

— Он красивый, — оценила женщина. — Новичок…

— Давай, — произнес мужчина.

Они поставили его на ноги. У Мерсера даже не было сил сопротивляться. При попытке заговорить с ними, он издал грубый каркающий звук, напоминающий крик какой-то фантастической птицы.

Они умело подхватили его под руки, и поволокли к группе розовых предметов.

Приблизившись, он понял что это люди. Вернее, когда-то были людьми. Человек с клювом фламинго клевал собственное тело. Какая-то женщина лежала на земле; у нее была одна голова, а из шеи в сторону росло обнаженное тело мальчика. И это тельце — новенькое и чистое — было совершенно беспомощным, как парализованное. Единственное движение, производимое им, было слабое дыхание. Мерсер огляделся.

Во всей этой куче одетым человеком был мужчина в оттопыренном во все стороны пальто. Присмотревшись к нему, Мерсер наконец понял, что у того было два, если не три желудка, свисавших наружу с брюха. Пальто удерживало их на месте. Прозрачная брюшина на вид казалась хрупкой.

— Новенький, — проговорила помогавшая Мерсеру женщина.

Они с двуносым положили его на песок.

По земле валялись рассеянные человеческие существа. И Мерсер совершенно неподвижно лежал среди них.

Раздался старческий голос:

— Боюсь, нас скоро станут кормить.

— О, нет!

— Еще слишком рано!

— Не нужно! — Волна протеста эхом пробежала по группе.

Старческий голос продолжал:

— Смотрите в сторону большого горного пика.

Приглушенный ропот свидетельствовал, что они увидели то же, что и старик.

Мерсер попробовал было спросить о происходящем, но снова издал лишь карканье.

Какая-то женщина — и женщина ли? — подползла к нему на четвереньках. Рядом с обычными руками все туловище и половину ее бедер покрывали другие руки. Некоторые из них выглядели старыми и засохшими, другие же были такими же свежими и розовыми, как детские пальчики на лице первой женщины, приведшей его сюда. Она стала ему кричать, хотя в этом и не было необходимости:

— Дромозэ приближается. В этот раз будет еще больно. Но когда вы привыкнете, то сможете закопаться…

Она махнула рукой в сторону гряды курганов, окружавших людское скопище:

— Они закопались.

Мерсер кивнул еще раз.

— Не беспокойтесь, — подбодрила его покрытая руками женщина и широко раскрыла рот, когда вспышка света коснулась ее.

Огоньки добрались и до Мерсера. Боль была сильней, чем при первой встрече. Он почувствовал, что глаза его расширяются и сделал вывод что огоньки, это существа, кем бы они ни были — питали его тело энергией и перестраивали его.

Их разум, если он у них был, не был человеческим, но их побуждения были довольно ясны. Между двумя приступами боли Мерсер почувствовал, как они наполнили его желудок, напитали кровь, отсосали фекалии из почек и мочевого пузыря, промассировали сердце, стали двигать за него легкие.

Все, что они делали, было продумано и благоприятно по намерению.

Но от всего этого исходили невыносимые муки.

Внезапно, как будто поднялась туча насекомых, они исчезли. До него дошла кричащая какофония безобразных звуков. Он стал озираться. Звуки утихли.

Оказывается, кричал он сам. Он издавал кошмарные крики психа, обезумевшего алкоголика, животного, потерявшего координацию и связь с окружающим миром.

Когда крик прекратился, он понял, что обрел способность говорить.

К нему подошел мужчина, такой же голый, как и все остальные. Из головы у него торчал шип. Кожа вокруг шипа запылилась.

— Привет, приятель, — поздоровался он.

— Привет, — ответил Мерсер. Трудно было придумать что-либо более глупое и банальное для начала беседы в подобном месте.

— Невозможно покончить с собой здесь, — продолжил мужчина.

— Да, это так, — подтвердила женщина со множеством рук.

Мерсер ощутил, что первый приступ боли прошел.

— Что со мной происходит?

— Вы заполучили какую-то дополнительную часть тела, — пояснил незнакомец. — Они всегда закладывают в наши тела почки этих частей. А потом приходит Б'Дикат и срезает большую их часть, за исключением тех, которым необходимо еще расти. Вот, например, как у нее, — добавил он, кивая в сторону женщины, лежавшей вместе с телом мальчика, росшим из нее.

— И это все? — спросил Мерсер. — Приступы боли при закладке новых органов и укусы для питания?

— Нет, — ответил мужчина. — Иногда им кажется, что нам слишком холодно, и тогда они наполняют огнем наши внутренности. Когда же они считают, что нам слишком жарко, тогда замораживают, методично воздействуя на каждый нерв.

Женщина с телом мальчика пояснила:

— А иногда они думают, что мы несчастливы и пытаются принудить нас быть счастливыми. По мне, так это самое наихудшее.

Запинаясь, Мерсер произнес:

— Так вы все-таки… я имею в виду, люди… или просто скот?

Человек с шипом раскашлялся, вместо того, чтобы рассмеяться:

— Скот! А ведь это забавно. Земля полна людей. Большинство из них закопались. Мы — единственные, которые еще не потеряли дара речи. Мы стараемся держаться вместе, одной группой. Поэтому мы чаще встречаемся с Б'Дикатом.

Мерсер хотел задать еще один вопрос, но почувствовал, что падает и, кто-то подхватил его. Через мгновение он ощутил себя распростертым на земле. А затем — умиротворенный и зачарованный — уснул.