Плата за обман

5. УБИЙСТВО В РЕДАКЦИИ ЖУРНАЛА

В издательском доме «Эгоист» проходило еженедельное совещание. В большой редакционной комнате было прохладно: работал кондиционер. На стенах красовались обложки прошлых номеров в рамках из стекла и стали. Сотрудники сидели за своими столами и компьютерами, пили кофе, курили, рассматривали фотосессии нескольких известных персон, перебрасывались репликами. В углу стоял небольшой столик, заваленный журналами. На них располагался почти съеденный торг и бутылка шампанского — у кого-то из редакции закончился отпуск или ребенок поступил в вуз. Дизайнер обсуждал с выпускающим редактором очередное дорожно-транспортное происшествие со своим участием и жаловался на дороговизну ремонта. Забежавшая на минутку секретарша из соседней фирмы демонстрировала свою новую прическу. В общем, рабочий день кипел, как кастрюля с борщом.

Сегодня решили поменять все местами и обговорили вначале общие вопросы. Как всегда, текучки было завались. Отдел рекламы стонал, что часть рекламодателей не хочет давать имиджевые картинки, а хочет «джинсу», то есть пиаровские материалы, слепленные как редакционные. Жаловались на рекламодателей, которые урезают лучшие куски полос, а также на невыносимые условия аккредитации. Завотделом дизайна Батонова воздевала к Глебу тяжелые, унизанные браслетами руки, сетуя на то, что вот. дескать, понаехали: Паола Навоне в Москву, а Джорджио Сапоригги и Кристиан Вернер в Киев с Одессой, собрался весь архитектурно-дизайнерский бомонд, и что прикажете ей делать? Как не разорваться? На рекламодателей жаловалась и она.

На них, родимых, наезжали вообще все, кому не лень. Обычнейшая дня журнала ситуация — это когда к выпускающему редактору подкатывается человек из отдела рекламы:

— У меня к тебе просьба…

— Шо? Опять?! — голосом волка из мультфильма спрашивает выпускающий. — Три полосы рекламы слетели?

— Да нет, просто у вас были обозначены верти кадки, а заказчик прислал горизонтальный макет. Но вы же, — с надеждой произносит рекламщик, — еще не сверстали…

— Какое не сверстали! — стонет редактор. — Мы уже вот-вот в типографию отправляемся!

И начинает рекламщик хныкать и канючить: «А если это сюда переставить, а то — туда…» И получает ответ: «Иди и лично скажи это дизайнеру, а я своей смерти не хочу».

После этого обсуждали, кто станет «лицом обложки» текущего «Эгоиста». Речь шла о сентябрьском номере. Каждый предлагал свое.

— Самый сексуальный мужчина, по итогам телевизионных рейтингов, — это Дмитрий Шарыгин. После сериала «Моя любимая гувернантка» он по-прежнему вызывает у читателей наибольший интерес! — заявила о своем кандидате Альбина Фоя, ведущая рубрику моды.

Бывшая топ-модель, высокая шелковая брюнетка с золотисто-кофейными глазами, напоминавшими камень тигровый глаз, она и одевалась стильно, чем вызывала глубинную зависть некоторых коллег-женщин и неувядающий интерес мужчин. Сегодня на ней был алый деловой костюм. Под глубоким V-образным вырезом пиджака виднелся красный бюстгальтер, в этом же вырезе тонкой змейкой струился черный галстук. Зрелище не для слабонервных!.. К тому же Фоя курила тонкую ароматную сигарету и взирала на всю редакцию с чувством превосходства. Ее муж. крупный бизнесмен, выполнял все прихоти Альбины, и первую из них — ее желание не сидеть дома, сложа наманикюренные лапки, а работать. Она ездила практически на все Недели высокой моды в Париж, посещала открытия дорогих бутиков во всех крупных городах Европы и США. И, кроме того, получала совсем неплохую зарплату и гонорары за статьи.

— А мне кажется, Шарыгин — это уже вчерашние котлеты! — высказал свое мнение полный моложавый толстячок Миша Крылов, рубрика «Здоровье». Он смахивал на румяный оладушек.

— Тебе бы все о котлетах. Зачем потакать вкусам домохозяек? — выдохнул клуб дыма ироничный Гоша Стоян, заврубрикой путешествий и хобби, длинноногий, тощий, дочерна загорелый парень. Он исколесил весь мир, был хиппи и пофигистом во всем, кроме работы. — Предлагаю свою кандидатуру. Знаете, от кого тащатся поголовно все? — Улыбка у Гоши была по-детски открытой и сверкала белыми зубами «а-ля Голливуд».

— Неужели от меня? — сощурился главный редактор журнала Глеб Дегтярев.

— От тебя, ясное дело! — кивнул Гоша. В редакции было принято обращаться друт к другу на «ты». — Но я предлагаю Элтона Джона. Тем более что у меня есть эксклюзивное интервью с ним! — Гонга победно посмотрел на собратьев по цеху.

— Ну, ты даешь! — выдохнули разом несколько человек с завистью и восхищением.

— Да он уже всем глаза намозолил! И вообще, сейчас прошел интерес к голубым и их голубятням! — презрительно фыркнула Элла Батонова, знаток интерьеров и дизайна. Дама неопределенного возраста, где-то от сорока до шестидесяти, с коротенькой стрижкой из седых волос, спереди смазанных гелем и тремя хвостиками наползающих на лоб, она одевалась в длинные холстяные рубашки, сверху донизу увешанные бижутерией. Цепи, деревянные бусы, длинные тяжелые серьги и браслеты на обеих руках делали ее похожей на елку, по ошибке украшенную летом.

— Твое предложение? — Гоша, уверенный, что добыл для редакции ценное интервью с мегазвездой, взглянул на Эллу с укоризной.

— Я предлагаю дать портрет какого-нибудь «плохого мальчика». Это будет шокировать и щекотать нервы. Например, Павел Дроля. У себя на шоу он постоянно всех высмеивает. И ничего. Даже большие звезды терпят и делают вид, что им смешно. Народ любит тех, у кого харизма во-о-от такая!

В спор включились Альбина и Гоша. Элла добавила децибелов в голос: сквозь шум уже трудно было разобрать аргументы спорящих. Другие сотрудники редакции примолкли, наблюдая за сражением.

— Что нам скажет директор по распространению? — Голос Дегтярева перекрыл дебаты. Все затихли и посмотрели на плотную мужеподобную женщину в черном кожаном костюме, у которой было все схвачено. Она встала со своего места, поскольку привыкла разговаривать с начальством стоя.

— Когда мы делали апрельский номер, кого только не предлагали: Галкина и Винокура, Хазанова и Задорнова, и этого… мистера Бина, фамилию не помню…

А Гоша предложил Чарли Чаплина. И журнал размели за неделю!

— Так кто ж поспорит с такой кандидатурой, это ж архетип! — возразила Батонова. Не соглашаться со всеми и по любому поводу было в ее характере.

— Вы, Элла Константиновна, как раз спорили. Еще как! Вы спросили… Э… Вы сказали, что эту старую вешалку все забыли. — Ульяна указала на нее пальцем.

Стоян расхохотался, а за ним развеселились и все остальные. Завдизайном Батонова смутилась.

— Вы что-то напутали, Улечка! — пролепетала она.

Гоша утер слезы смеха и напомнил:

— Уточняю, вы сказали следующее: «Кто из молодежи сегодня помнит, кто такой этот ваш молью траченный Чарли Чаплин?»

Элла Константиновна, сраженная вескими аргументами, но, как обычно, не желающая признавать очевидного, с достоинством заметила:

— Это совсем другое! И потом, с Ульяниным умением пропихивать журнал в самые непропихуемые места…

Участники спора снова засмеялись, Ульяна с сознанием своей значимости посмотрела на коллег. Эта мощная женщина, в прошлом чемпионка страны по толканию ядра, увлекавшаяся бодибилдингом, долго занималась самым, с их точки зрения, неквалифицированным трудом, но требующим умения убеждать. Теперь это делают ее подчиненные.

— Ну не нравится вам Элтон, — воскликнул Гоша Стоян, — да ради бога! Давайте выберем какого-нибудь известного красавца, хоть Брэда Питта! Еще не угасла волна интереса к метросексуалам. Вон Глеб Данилыч даже участвовал в телепередаче о метросексуалах, верно?

— Н-да! Было дело, — довольно промурлыкал главред. — От вас никакой «компромат» не укроется.

— Я согласна, дадим Брэда! А на разворотном материале — его вместе с Анжелиной Джоли. От него все писают кипятком, и мужчины, и женщины! — соглашаясь, покивала Альбина, умевшая вовремя почувствовать общую волну.

— Пусть дизайнеры ему еще больше загар усилят. И глазки сделают поблескучей. — предложил Миша Крылов, тем самым давая понять, что и он согласен с предлагаемым персонажем для обложки.

— Значит, в сентябре идет Брэд Питт… — почесал подбородок Дегтярев. — Какие еще у нас остались вопросы?

— А я против! — громогласно выступила Батонова.

— Баба Яга против! — засмеялись редакционные работники. Батонову в «Эгоисте» недолюбливали.

— Я могу мотивировать. Сначала, когда мы были приглашены на открытие бутика Миры Ладыгиной, кто-то из нас, не помню кто, предлагал сделать «лицом номера» олигарха Mарата Ладыгина с дочерью. Кстати, вашего обожаемого Брэда не давал на обложку только ленивый, Он уже везде побывал, во всех глянцах. А мы, видите ли, проснулись! Все-таки этот миллионерчик поинтересней будет.

— Это я предлагала! — вставила свою реплику Фоя.

— Так что. теперь, когда похитили его дочь, тему закрыли? — как ни в чем не бывало поинтересовалась Батонова.

— Хочу напомнить вам, глубокоуважаемая Элла Константиновна, что у нас не просто глянцевый, но еще и мужской журнал. И отцы с дочерьми как-то не очень в формате, — сказал главный редактор.

— Но вы же взялись делать с ней интервью! И рекламное агентство…

— Мало ли что, — поморщился Глеб Дегтярев. — Рекламщики предложили за размещение хорошие деньги. А сейчас, пока ничего не известно о дочери, эту тему заморозили. Так что, большинство хочет Питта?

— Главное, что его хочет директор но распространению! — громко заржал Гоша Стоян, и все заулыбались. В редакции догадывались, что культуристка Ульяна влюблена в их главного, Глеба, и боготворит его, как собака. Он пользовался этим и брал ее с собой на встречи как охранницу, которой она раньше и работала. Кое-кто слышал и рассказал остальным по секрету, что Дегтярев называет ее ласково «Уль-терьер»…

В общем, все шло как обычно. До тех пор пока журналисты не заметили, что в комнате уже довольно давно присутствуют две женщины. Когда они вошли и почему молчали — неизвестно. Одну из них журналисты знали, это была Дарья Hиколаевна Сотникова, директор рекламного агентства. Она сотрудничала с журналом, продвигая разные торговые марки, и была своим человеком в их кругу.

Другая, неизвестная, была на голову ниже высокой рекламщицы и вид имела скромный, но при этом ухоженный и элегантный. Каштановые волосы были уложены стильно, отметила Фоя, но казалось, будто их растре пап легкий теплый ветерок. Глаза ее, глубокого синего цвета, смотрел и на всех сотрудников журнала одновременно, но ощущал на себе ее взгляд и каждый в отдельности. Одета незнакомка была со вкусом, это отметили все сотрудники глянцевого журнала. А уж они в этом разбирались. На ней был классический летний костюм. «Армани, черт побери!» — определила самая тонкая ценительница моды в журнале Альбина Фоя. А в переводе с латинского «классический» означает, между прочим, «первоклассный, образцовый». Альбине даже померещилось, что новое лицо затмило собой даже ее саму, ее мощный алый цветовой акцент. Шелковые, цвета взбитых сливок немнущиеся брюки и светлосерый суконный пиджак платинового оттенка производили впечатление воздушной легкости. Но дело было не только в одежде: обладательница наряда вела себя так, словно не в первый раз пришла в редакцию «Эгоиста», а знает издание и всех его сотрудников со дня основания.

Незнакомая женщина непринужденно, не дожидаясь приглашения, присела за стол переговоров. Рядом с ней опустилась на стул и Сотникова.

…«Трудный сегодня выдался денек», — думала Вера Лученко, слушая перепалку журналистов вполуха. Встреча с Дашей, поездка в бутик, потом в Кончу-Заспу, разговор с Ладыгиным… Она уже опаздывала на работу в клинику, спасибо Даше — подкинула ее прямо ко входу. Столько событий! Как теперь настроиться на работу? Правда, у Лученко был один испытанный прием. Она мысленно словно приняла душ, смыла с себя все постороннее — и сосредоточилась омытой душой на посетителях ее психотерапевтического кабинета. Пациентов было немного. Все более-менее «легкие», пришедшие либо за житейской помощью, либо за снотворным, которое лишь по рецепту можно купить. Кроме одной знакомой, постоянной клиентки: видимо, осеннее обострение. Неряшливо и странно одетая женщина прохаживалась взад-вперед по коридору, бережно прижимая к животу литровую банку с водой. Там плавала какая-то муть и водоросли. Ладно, поработаем с ней как обычно. Общественной опасности не представляет… И потянулся рабочий день, где не было места никаким рекламным и модным проблемам, никаким трудным разговорам с отчаявшимися миллионерами — словно и не существовало ничего, что волновано Веру Алексеевну с утра.

А потом еще был сюрпризец: в клинику к доктору Лученко примчался Маран Ладыгин, причем один, без охраны и в полном смятении чувств. Ему прислали отрезанный мизинец с кольцом дочери.

— Они решили так меня наказать! — проронил Марат.

— За что? — хмуро поинтересовалась Вера, внимательно разглядывая жуткое содержимое посылки.

— Я передал им не деньги, а резаную бумагу, — очень тихо сообщил миллионер.

— Понятно. — Психотерапевт сказала неожиданное: — Это не ее палец.

— Что? Как не ее? Это же девичий мизинец и колечко Миры! — У Ладыгина стали ватными ноги, он сел на жесткий стул.

— У вашей дочери совсем другая форма пальцев. Присмотритесь повнимательней! А кольцо действительно то самое, какое было на ней в день открытия бутика.

Марат впился глазами в содержимое посылки. Лученко была права. Он в горячке не рассмотрел. У его дочери руки были совсем другого рисунка. От этого открытия у него словно гора свалилась с плеч.

— Но тогда чей же это палец? — удивленно спросил он, не понимая, как кольцо его дочери могло оказаться па пальце другого человека.

— Его отрезали у мертвеца.

— Откуда вы знаете? — оторопел Ладыгин.

— Если бы это был живой, а вернее, живая женщина, было бы много крови. А тут, смотрите, ее почти нет.

Миллионер сначала ошеломленно слушал доводы Веры, а потом начал выдвигать претензии. Почему она, видите ли, бездействует? Сидит сложа руки и ничего не делает для спасения его дочери, ведь сама же вызвалась?! Да уж, ну и характер у миллионера… Пришлось с ним разговаривать резко, привести в чувство. Велела Марату Артуровичу не распускать сопли, а ехать на телевидение и немедленно сделать то, что она ему посоветовала. А именно: объявить о награде, большой сумме долларов за дочь, живую и невредимую. Как только он это осуществит, все решится в ближайшие сутки, максимум двое. Вот это и есть то главное, что она, Вера, делает для его дочери, — сказала она ему. Хотя это и не все, конечно, но надо было бизнесмену внушить железную уверенность…

Л теперь вот — визит в редакцию журнала, где Даша продвигает Миру Ладыгину. Девочка здесь была, надо попытаться уловить что-то, журналисты люди нескрытные. Если кто-то что-то знает или видел… К. тому же Веру сюда тянуло почему-то. А она всегда доверяла своей интуиции.

Наконец молчание прервала Дарья.

— Рекомендую: Вера Алексеевна Лученко, пиар-директор бренда «Мира Ладыгина».

— В прошлый раз вроде другой был пиарщик, — сказал Гоша.

— А теперь будет Лученко, — не дрогнула Сотникова.

— Очень приятно, — проявил за всех вежливость главный редактор.

— Мы пришли к вам, чтобы сообщить… — начала Сотникова, но ее перебил Дегтярев.

— Пренеприятнейшее известие? К нам едет ревизор? — Глеб Данилыч смотрел на гостей тем взглядом, в котором угадывался извечный журналистский подвох.

Хозяин журнала напоминал небольшой пивной бочонок. Ручки и ножки Глеб Данилыч имел коротенькие, но очень живые, находившиеся в постоянном движении. Он был необыкновенно энергичен. И даже когда сидел за столом, так жестикулировал, что казалось, будто он носится по комнате. Выражения лица он менял так же часто, как иная хозяйка при большом обеде меняет посуду на столе. Сейчас на свое обрамленное сверху светлыми редкими волосиками и украшенное часто мигающими бледно-голубыми глазками ли но он напустил доброжелательность. Это для дорогих гостей: ведь за Сотниковой стояли рекламные деньги.

В других случаях Дегтярев позволял себе совсем другие выражения лица. Для журнала этот человек мог сделать решительно все: пройти в любые двери и окна, договориться с теми, с кем по определению трудно сотрудничать. Хотя, надо отметить, ему часто уступали по принципу «Легче отдаться, чем объяснить, почему это невозможно» — Глеб Данилыч не просчитывал ходы, а тупо пер напролом. В общем, издание пока имело довольно большой тираж и числилось в десятке популярных.

Вера мысленно дала главному редактору характеристику: «Смесь японской гейши с танком». А Дарья Николаевна сказала:

— На первой странице сентябрьского номера надо разместить фото Марата Ладыгина. И о его дочери тоже дать разворот.

— Но ведь девочку похитили!

Сотникова объяснила редакции решение Ладыгина объявить «радиомолчание», то есть отказаться от встреч с журналистами и любых интервью до тех пор, пока похищенная дочь не вернется домой. Но она с ним сегодня разговаривала, ион сделал для нее исключение. Поскольку именно она продвигает марку, то и приняла такое решение. Сотрудники зашумел и, каждый стремился задать уточняющие вопросы. Тут в перепалку вмешалась Лученко и попросила:

— Включите, пожалуйста, телевизор!

Дегтярев подал пульт Вере, Та пощелкала по каналам и вскоре поймала то, ради чего попросила включить цветной широкий жидкокристаллический монитор. Снимали Марата Ладыгина крупным планом. Он обратился к телезрителям с такими словами:

— Мою дочь Мирославу Ладыгину похитили. Но я сейчас обращаюсь не к тем подонкам, которые это сделали. Я обращаюсь ко всем вам, нормальным людям. Я готов заплатить десять миллионов долларов тому, кто вернет мою дочь живой и здоровой. Любой человек мог что-то видеть, слышать, случайно узнать. Этот человек получит сумму в десять миллионов долларов, когда приведет Миру домой. Кроме того, я знаю, что ее и шут работники правоохранительных органов. На них мое предложение тоже распространяется. Повторяю, деньги получит любой человек, который вернет мне моего ребенка. Вот ее портрет!

На экране появилось фото Мирославы. Изображение улыбающейся высокой миловидной девушки, почти девочки, производило сильное впечатление. Казалось, сама юность просит о помощи.

В комнате для переговоров наступила полная тишина. Даже дыхания людей не было слышно. Постепенно все стали переглядываться, качать головами.

Первым, к кому вернулась речь, был Дегтярев.

— Браво! Роскошный пиар! — воскликнул он.

— Глеб Данилыч! Вы в своем уме? Да что вы такое говорите? Какой пиар? — возмутилась Альбина. Она могла себе позволить критиковать начальство как угодно и при всех, считая, что положение и связи мужа защищают ее от возможных последствий.

— Протрите ваши глазки! — ничуть не смутился главный редактор. — Вы понимаете, как теперь будет продаваться одежда марки «Мира Ладыгина?» Какие это принесет ему деньжищи! Не удивлюсь, если это похищение он сам и подстроил, ради того, чтобы огрести побольше бабла!

После слов Дегтярева поднялся невообразимый шум. Редакция восприняла слова своего главного как возможность высказать все, что давно накипело. Альбина вскочила и закричала, что, кроме фотографий на обложке и статьи на развороте, надо дать еще биографическую справку о девочке-дизайнере. Гоша Стоян заявил: нужно договориться с дружественным каналом «Я и Ты» и совместно сделать фильм о талантливой Мире Ладыгиной. Миша Крылов, не поднимаясь с места, проговорил: «Давайте устроим в союзе журналистов пресс-конференцию на тему: "Где наша милиция? Куда она смотрит?"» На него замахали руками. Батонова вскочила на стул и, воздев августовский номер журнала над головой, орала: «Весь номер нужно посвятить семье Ладыгиных!»

Внезапно они услышали голос, тихий, но перекрывший собой гомон. Это заговорила Вера Лученко.

— Марат Артурович Ладыгин предпринял беспрецедентный шаг. Вместо того чтобы договариваться с похитителями, он обратился к людям с просьбой о помощи. И объявил за эту помощь неслыханно щедрую награду. Я уверена, что не найдется такого средства массовой информации, которое бы не осветило этот факт. И хотя в газетах и на каналах эта новость уже появилась ил и появится в считанные часы, а ваш ближайший номер выйдет несколько позже… Когда?

— Через две недели. Мы все-таки ежемесячник, — сказав Ульяна Чуб, ответственная за распространение и потому помнящая все сроки в «Эгоисте».

— Вот. Ваше издание, хоть выйдет и не раньше других, но зато может разместить эксклюзивное интервью с Мирославой. Этой темой мы с Дарьей Николаевной и хотели бы заняться. Кто из редакции брат интервью у девочки?

— Наш фотограф Роман делал фотосессию с ней. А интервью брала штатный корреспондент Оксана, — сказала Фоя, ответственная за моду.

— Я могу посмотреть фото и поговорить с Оксаной? — деловито спросила Вера. — Мне нужно обсудить некоторые нюансы. Ладыгина разговаривала только с этими двумя?

— Ее еще готовила к съемке наша стилистка Инга, — сообщила Альбина, озираясь. — Она же только что была здесь… Эй, кто Ингу видел?

— К себе пошла, — ответил кто-то. — Сказала, что у нее чайник включен, и убежала.

— Только она чисто технический работник, — заявила Фон, обращаясь к Лученко. — Зачем она вам?

Вера не стала ничего объяснять, просто поднялась.

— Я с вами, — заявил Дегтярев.

Все тоже поднялись, расходясь по местам, еще несколько сотрудников вышли в коридор. Вера и Даша в сопровождении главного редактора отправились в зал, отделенный от остальной редакции стеклянными стенами. Там они побеседовали с Оксаной, девушкой, которая брала интервью у Мирославы. Единственная достойная внимания информация заключалась в том, что это было ее первое серьезное задание. До этого начинающая журналистка интервью у VIP-персон никогда не брала. Девушка лет двадцати тараторила, как сорока, повторяя свои вопросы, хотя их Вера уже успела прочесть на экране монитора. Стало ясно, что больше ничего интересного из этих вопросов не выжмешь.

— Сейчас, подождите меня здесь, — сказала Лученко и вернулась в главный офис. Стремительно подошла к заведующей отделом моды и спросила:

— Почему вы отправили брать интервью у Мирославы Ладьи иной неопытную журналистку, а не сделали это сами, Альбина?

Женщина могла бы покраснеть, если бы не забыла, как это делается.

— Видите ли, в чем дело… В этом нет ничего странного. Просто Оксана сама находится в том возрасте, для которого и создает одежду кутюрье Ладыгина. Вот я и подумала, что интервью будет актуальнее, если его сделает практически Мирина сверстница.

— Понятно, — сказала Лученко и вышла в коридор. Фоя врет. Но зачем? С этим еще предстоит разобраться.

Затем «пиар-директор» и хозяйка рекламного агентства проследовали в фотостудию. Пока они шли по длинному коридору редакции, Сотникова сумела прошептать на ухо подруге: «А ты идеально вписалась в роль пиар-директора бренда "Мира Ладыгина"». Та лишь слегка кивнула головой.

Фотографии ей показали в цифровом виде прямо на мониторе. Камера запечатлела рекордное количество девочек лет пятнадцати, с ярким макияжем и горящими глазами. Они буквально с ума сходили: прыгали, жестикулировали и пожирали взглядами дефиле. Молоденькие модели демонстрировали пышные розовые блестящие пальто-пончо, кружевные юбки-пачки, лаковые корсеты и другие бессменные атрибуты девичьих грез. Все это пиршество одежды для юных появлялось на залитом софитами подиуме, выходившем прямо на улицу к радости киевской публики.

На снимках, что были сделаны внутри бутика, Вера увидела себя. Вот она стоит рядом с Mирой на фоне девичьих тряпочек ярких цветов и легкомысленных фасонов. Это запечатлели тот момент, когда они начали разговаривать и Вера выставила «защиту». Камеру не загипнотизируешь, а фотограф как раз снимал над их головами кудрявый логотип с витиевато закрученными буквами «М» и «Л», украшенный сердечками. Такие логотипы красовались повсюду. Видно было, что Мира переживает: она часто моргала и поправляла волосы, поэтому кое-где она была заснята с закрытыми глазами.

— Это надо удалить, — сказала Сотникова.

— Да, действительно, — подхватил Дегтярев, — что же ты?

Фотограф торопливо пообещал, что некачественные фотографии он сейчас же удалит. И принялся всячески подлизываться к начальству: дескать, как нам повезло с руководителем, это что-то. В особо важных для журнала делах главный редактор каждому работнику помогает.

— А вот и кадры с фотосессии Миры Ладыгиной… Глеб Данилыч развлекал ее байками и шутками, пока я ставил свет, а Инга гримировала. Поэтому девочка и получилась такой жизнерадостной. А вообще-то она вначале была грустная.

«Это похоже на правду», — подумала Вера.

Вера и Даша вышли в коридор. Дегтярев, тенью следовавший за гостьями, задержался: его схватил за руку Гоша Стоян и принялся что-то горячо рассказывать.

Веру слегка тронули за плечо, она обернулась.

— Я хотела объяснить… — шепотом сказала Альбина Фоя. Лученко кивнула. — Это Глеб велел, чтобы я не занималась интервью с Ладыгиной. Он сказал: «Слишком много чести зеленой девчонке, которая стала знаменитой благодаря папиным миллионам. И так о ней вся пресса шумит». Вот я и послала Оксану… Ладно, я побежала. — Она скрылась за углом коридора.

Подкатился Дегтярев, спросил с привычной для него иронией:

— Теперь куда изволите?

— Мне бы хотелось поговорить со стилисткой, которая занималась Мириным макияжем перед фотосессией для журнала.

— Ага… Пожалуйста! Прошу! — Глеб Данилович указал на ту часть коридора, где находились дизайнеры журнала. В соседнем офисе должна была работать с художественным редактором Инга.

Главред открыл дверь комнаты и остановился в проеме, заслонив его своим упитанным телом. Вера еще ничего не видела, но уже почувствовала: что-то случилось.

Дегтярев сдавленно произнес длинное грязное ругательство.

— Разрешите! — резко сказала Лученко, отодвигая его в сторону.

На полу лежала девушка без признаков жизни. Из носа вытекла кровавая дорожка. Вера оттянула веко лежавшей и посмотрела глаз. Проверила пульс, потом просунула руку под шею девушки и провела пальцами от основания черепа до спины. Затем, поднявшись с колен, обратилась к Дегтяреву, чье сопение слышала у себя за спиной:

— Срочно вызывайте «скорую» и милицию. И не вздумайте к ней прикасаться.

— Господи! А милицию-то зачем?! — пролепетал главный редактор. — Она же просто в обмороке.

Лученко посмотрела ему прямо в глаза.

— Вызывайте медиков и милиционеров, да побыстрей! Ей сломали шею, понятно вам?

Глеб Данилович резко развернулся и побежал по коридору.

— Боже мой! — прижала руки к груди Дарья Сотникова. — Это несчастный случай, да? Или ее убили? Но ведь это случилось именно тогда, когда мы находились в редакции и разговаривали со всеми! Кто это мог сделать? И за что? Почему?

— Кто-то очень не хотел, чтоб мы с ней пообщались. И этот кто-то, наверное, работает в редакции журнала «Эгоист», — задумчиво и печально покачала головой Вера. — А теперь мне нужно срочно позвонить.

Она отошла в сторону, достала телефон и принялась набирать номер.

После заявления, сделанного Маратом Ладыгиным в прямом эфире, прошло едва ли три минуты, он еще только вышел в коридор, собираясь покинуть здание телевидения, — и тут заверещал телефон. Бизнесмен посмотрел на монитор и увидел четыре буквы: «Рита».

Его бывшая жена, мать Миры…

— Как это могло произойти?! — сбиваясь с дыхания, прокричала она в ухо бывшему мужу.

Маргарита Голубенко имела спокойный характер и, как это свойственно медикам, относилась к человеческим трагедиям с некоторой долей профессиональной отстраненности. Но, узнав о похищении родной дочери, не стала сдерживаться.

— Здравствуй, Марго, — ответил Ладыгин, не придуман ничего лучше приветствия.

— Что случилось? Рассказывай! — Рита терпеть не могла, когда муж называл ее Марго. Но сейчас она даже не заметила неприятного обращения.

— Она пропала. В аэропорту, в Борисполе.

— Прямо у тебя на глазах?!

— Мира отошла в туалет, и оттуда ее выкрали.

— И ты допустил, чтобы это произошло! — сказала Рита, уже рыдая. — Теперь я поняла, зачем ко мне приезжали твои люди и всюду вынюхивали, задавали идиотские вопросы! Ты думал, это я ее украла! Господи, какой же ты дурак!

— Послушай, Марго! Я тоже страшно расстроен. Но мы делаем все возможное, чтоб вернуть мою дочь.

— Мою! Она и моя дочь! Которую ты у меня отобрал! Теперь доволен? И не называй меня Марго! — сорвалась на крик женщина. — Ты расстроен, видите ли! Вы делаете все возможное? Ты уже сделал все возможное, чтоб это произошло!

— Рита! Прекрати! Возьми себя в руки! — Ладыгин держался из последних сил, ему хотелось швырнуть телефон в стену. Но он понимал, что, сломав трубку, не добьется ничего, кроме минутной разрядки гнева. К тому же он чувствовал, что их с бывшей женой объединяет сейчас, что-то очень важное и не стоит ее обижать. Криками и взаимными упреками горю не поможешь. Пусть выкричится, в конце концов.

— Марат, — Рита понизила голос и заговорила спокойнее, — прошу тебя, умоляю! Отдай похитителям столько, сколько они просят. Только бы они вернули нашу доченьку…

— Я все отдал бы, но где гарантия, что они вернут? И ничего с ней не сделают? Я нанял лучших людей, поиски идут полным ходом. Наберись терпения и жди, как жду я.

Рига помолчала.

— Если с ней что-то случится… Если ты… Этого я тебе не прощу, — сказала она и положила трубку.

Рита Голубенко, еще учась на втором курсе мединститута, частенько захаживала с подругами на спектакли студенческого театра «Свет». Это было в Киевском инженерно-строительном институте. В театре собралась талантливая труппа молодых студентов, которым нравилось перевоплощаться и играть. Руководителем «Света» в то время был студент четвертого курса КИСИ Марат Ладыгин. Однажды Рига с подругами задержалась после спектакля, чтобы немного пообщаться со студентами. Тут, на молодежной вечеринке, ее и заметил Марат.

Трудно было остаться равнодушным к такой девушке: высокой, ладной, улыбчивой и с выразительным, по-украински миловидным лицом. У нее были карие глаза, над которыми плавными полукружиями красовались идеального рисунка брови, яркие, словно вишенки, губы, смуглая кожа и высокая шея. Со своими черными длинными волосами она напоминала экзотический цветок. Девушка была не просто красива, а еще и гармонична — она, казалось, излучала тихий свет.

Темпераментный Марат Ладыгин никак не мог пропустить такую красавицу. Он принялся со всей изобретательностью артиста ухаживать за Маргаритой. А ей в нем понравилась не внешность — он был совершенно обычным молодым парнем, — а мощный творческий запал. Весь студенческий театр держался на его плечах. Неуемная энергия Ладыгина делала каждый спектакль событием. Непонятным образом он все успевал: декорации и репетиции, афиши и билеты, приглашения от руководства разных вузов и гастроли.

Через несколько месяцев они стати семьей и поселились вместе с родителями Маргариты. На дворе было веселое и нищее начало девяностых. Пустые полки магазинов, отсутствие вкусного и модного не повергали молодоженов в отчаяние. Марат умудрялся привозить с гастролей, проходящих обычно во время студенческих каникул, то мешок картошки, то гречку, а то и парочку кроликов. Они любили устраивать шумные пирушки, когда дом наполнялся веселым гомоном друзей.

Через несколько лет друг Марата пригласил его в Москву, где в то время как раз налаживался строительный бизнес. Ладыгин после долгих колебаний принял приглашение друга. Как ни жать ему было расставаться с театром, прагматические соображения взяли верх над эмоциями. И молодой инженер-строитель стал соучредителем фирмы, занимающейся возведением зданий в столице. Попутно он занимался и другими предпринимательскими проектами. Восхождение к вершинам карьеры заняло у Марата несколько лет. К середине девяностых он уже был состоятельным человеком, имел хорошую квартиру в Москве и крепкую семью.

Вскоре родилась желанная дочь Мирослава.

И тут характер папы Ладыгина резко изменился. Отсутствие возможности играть на сцене, проживать разные театральные роли он восполнил экстремальными видами отдыха. Склонность к авантюрам, наверное, глубоко гнездилась в его организме, подобно вирусу. И проявилась, когда он стал успешным и хорошо обеспеченным. Для Марата уже было необходимостью постоянно подтверждать свою самодостаточность. В принципе, многим людям из этого слоя социального пирога мало быть просто известными политиками, промышленниками, бизнесменами. Они должны покорять вершины, погружаться на дно, пересекать пустыни, го есть постоянно испытывать себя на прочность. Или, что вернее, доказывать себе и всем окружающим: я могу и это.

На работе и дома Ладыгину не хватало соли и перца. А экстремальный отдых давал свежие, пограничные ощущения. Адреналин вырабатывался регулярно. Страх, как говорил кто-то из известных мудрецов, это здоровое чувство, необходимое, чтобы наслаждаться жизнью.

Вот Марат и наслаждайся, например рафтингом. Горные реки, по которым он сплавлялся, изобиловали завалами и перекатами, падали с большой высоты и образовывали «бочки» — жуткие водовороты, где вода ударялась о валуны и засасывала все живое в воронки. Его захватывай скорость, на воде она ощущалась острее, чем на суше. Рафт норовил сбросить Марата, как дикий жеребец. Не раз любитель острых ощущений сваливался в воду и яростно боролся за свою жизнь, разворачивался, чтобы плыть ногами вперед и не стукнуться головой о камни. Разум в такие моменты отключатся, тело само знало, что делать.

Когда рафтинг перестал давать необходимую дозу адреналина, Ладыгин увлекся новой авантюрой. Однажды в компании приятелей-бизнесменов ему сказали полушутя: «Хочешь узнать, что такое настоящий страх? Отправляйся в Индонезию, на остров Комодо. Там нельзя гулять без опытного проводника из-за гигантских ящеров, оставшихся там еще с эпохи мезозоя». Марат, не колеблясь, собрался и отправился на остров. Он действительно увидел ящеров. Издалека они казались безопасными, чем-то смахивающими на драконов из сказки. Однако ему посоветовали не спешить и понаблюдать. Вскоре Ладыгин убедился, что быстрый и свирепый пятиметровый ящер, ударом хвоста способный свалить дерево, раздирающий добычу мощными челюстями, — вполне достойный противник.

— Представляешь, Ритуля! — делился впечатлениями после отпуска Ладыгин. — К ветке подвешивают тушу козы, и эти динозавры дерутся за нее, рвут на части, и через несколько минут остается только веревка! А мы стоим, отделенные от них всего лишь неглубоким рвом… По остроте ощущений это будет покруче, чем бой быков.

— Не понимаю, и что в этом кошмаре хорошего? — отвечала Маргарита. Такие рассказы ее пугали, и она совсем не разделяла восторга мужа.

Не только экстремальные увлечения Марата заставляли Риту грустить. Они с мужем слишком мало общались. Он приходил домой лишь поздно вечером. Жена успевала покормить его ужином, и он мгновенно проваливался в сон. Она надеялась побыть с любимым хотя бы в отпуске, но в последние годы они проводили его врозь. Рита с дочкой ездила к морю: в Крым, в Турцию, в Египет. А Марат в это же время путешествовал вглубь пустыни в Саудовской Аравии, пли строил иглу и управлял собачьей упряжкой в Гренландии, или прыгал с парашютом на полюс…

С Мирославой тоже все складывалось не так просто. Девочка оказалась одаренной. С самого раннего возраста она рисовала, танцевала, играла на музыкальных инструментах — и все так непринужденно, будто всегда умела это делать. Когда ей исполнилось одиннадцать лет, она сочинила сказку про зонтики. Так и назвала: «Зонтичная сказка». И даже набрала ее на папином компьютере.

Казалось странным, откуда у ребенка такие глубокие чувства, такая мудрость? Но ведь бывает, что девочки пишу! талантливые стихи, берущиеся как будто ниоткуда… Впрочем, на эту сказку родители Миры отреагировали по-разному. Мама была в восторге и показывала литературный труд юной дочери всем родным, друзьям и знакомым. Она не могла нарадоваться на свое талантливое чадо. Папа перечитал сказку несколько раз, задумался и нахмурился. Он несколько дней молча наблюдал, как мама гордится детским творчеством, а затем неожиданно высказался:

— Я не вижу причины для такой бурной радости. Ну, написал ребенок сказку! Что в этом из ряда вон выходящего?

— Как что? — опешила мама. — У девочки явный литературный талант…

— Ерунда! — досадливо махнул ладонью папа. — В детстве и юности все пишут стихи, сказки и рассказики. А куда все это потом девается? Вырастают из поэтов бухгалтера и менеджеры.

— Потому что родители не заметили таланта ребенка! — не сдавалась Марго.

— Нет, вовсе не поэтому. А потому, что детство — это время самого большого всплеска гениальности. Но потом все проходит.

— Проходит, если не замечать и не поддерживать талантливые ростки…

— Поддерживать нужно то, что может прокормить! — заявил Марат. — Вот я ради того, чтоб зарабатывать достойные деньги, бросил театр. Театр! Который был мне дороже мамы с папой. И стал заниматься строительством домов. Простым и малоинтересным делом.

— Но это был твой выбор, Марат!

— Нет, не только мой! Такова была реальность, в которой мы жили. Нужно было содержать семью, а не заниматься художественной самодеятельностью!

— Это нечестно! По-твоему получается, если ты бросил театр и подался в бизнес, то теперь и дочь твоя гоже не имеет права на творчество? — нахмурилась жена.

— Моя дочь будет заниматься тем, что не только интересно и приятно ей самой, но и может стать впоследствии бизнесом. Например… Ты замечала, как она хорошо рисует? — В глазах отца мелькнули азартные искорки. — Мне это вначале казалось ерундой, но я кое-что придумал…

— Мирочка еще и плавает, и танцует, и в теннис играет. Она может стать хорошей спортсменкой или балериной. В любом случае, она сама выберет себе профессию. Главное, чтоб она занималась любимым делом!

— Ты, как всегда, ошибаешься. Mира не может решать сама, она ребенок. Это должны решать родители. Потому что только родители видят, что из увлечений ребенка сможет стать профессией и прокормить.

— А может, она выйдет замуж за принца? И будет заниматься королевскими делами и нянчить детей. — Марго попыталась свести слишком уж серьезный разговор к шутке.

— Само собой разумеется, что моя дочь выйдет замуж за кого-то достойного! Меня бы вполне устроил нефтяной или газовый король, — принял шутку Марат. — Но при этом профессии никто не отменял. Мы должны развивать в Мирославе личность! Причем востребованную.

Против таких аргументов Маргарита ничего не собиралась возражать. Конечно, Марат был прав. Ей тоже хотелось для дочери самого лучшего. А что может быть лучше, чем заниматься любимым делом и чувствовать себя нужной!

Девочка тем временем была занята с утра до вечера. День ее был расписан по минутам. Рано утром она ездила в бассейн, затем получала плотный завтрак и отправлялась в школу. Сразу после школы — танцы. Водитель забирал ее с танцев и завозил домой на обед, после чего она ехала на рисование. В другие дни вплетались занятия теннисом, выездка наличной лошади по кличке Ракета, кружок оригами плюс фехтование… Часов на все не хватало. Правда, Мире это нравилось, она получала удовольствие. Хотя все-таки больше всего ей нравилось рисовать.

А потом семья закончилась. Однажды в очередную поездку Ладыгин взял с собой подружку. Девушки всегда занимали в жизни Марата важное место, хотя лишь после работы и экстремального отдыха. А уж после девушек шли автомобили, футбол и легкая атлетика. Он долго не разводился — до тех пор, пока о разводе не заговорила сама Рита. Ей надоело делать вид, будто ничего не происходит. Надоело слышать вранье.

Марат к этому отнесся, как к очередной деловой сделке. Развод так развод. Жена не заикнулась о содержании. Он сделал вид, что она ни в чем не нуждается и без его денег.

Маргарита вернулась к родителям в Киев, что называется, в чем стояла. Шубы, фирменная одежда и ювелирные украшения не могли заменить собственное жилье. Остался еще автомобиль «мицубиси», подаренный мужем на один из дней рождения. Все остальное вроде бы принадлежало им обоим, но Марат дал понять, что ей лучше с ним за недвижимость не судиться. Впервые за годы совместной жизни женщина осознана, что ее муж может быть жестким. И она не стана рисковать: боялась, что жесткость может стать жестокостью.

Из богатой жены преуспевающего бизнесмена она превратилась в весьма слабо обеспеченную разведенную даму. Теперь деньги на свое содержание Рита должна была зарабатывать сама. Она вернула себе девичью фамилию Голубенко и начала искать работу по специальности, потому что точно знала: чем скорее она займется делом, чем скорее погрузится в него без остатка — тем скорее забудет унижения отвергнутой женщины и процедуру развода. Все эти последние месяцы она страдала, душа ее болела, как открытый нерв в зубе.

По специальности врач-офтальмолог, Рита устроилась в одну из клиник города. Зарплата была небольшой. Работала в две смены, старалась выбросить из головы и из сердца все, связанное с Маратом. Но это у нее не очень получалось. Мешали постоянные мысли о Мире. Она очень любила дочь, а Мирослава осталась с отцом. Это было его решение, и ей пришлось подчиниться. Слабые попытки противодействовать этому решению она даже не хотела вспоминать: в судах, прокуратурах и опекунских учреждениях на нее смотрели глазами, в которых светился зеленоватый отблеск ладыгинских миллионов.

Идти против силы денег было бессмысленно.

Угрюмый бизнесмен сел в свой «СААБ» и отправился во временный штаб в Конче-Заспе. Он виноват перед Ритой, что тут говорить. Сейчас виноват, и тогда… Правда, он свою вину вычеркнул, вынес за скобки, иначе ведь невозможно двигаться дальше. Угрызения совести мешают делу. Надо и теперь выбросить ее звонок из головы.

Когда он вернулся, сразу потребовал у Старостина доклад о разработке всех версий похищения. Сергей Михайлович начал с версии номер один: конкуренты.

— Среди всех возможных партнеров-друзей и партнеров-врагов я выделил только одного человека, с которым вы вместе строите гостиницу в Крыму. Теоретически ему выгодно было бы перетянуть одеяло на себя. Это Волохович.

— Я думал о нем. Помнишь, когда Миру выкрали, я звонил некоторым своим влиятельным друзьям. В том числе и Волоховичу.

— Как он отреагировал?

— Предложил помощь людьми и деньгами.

— Это ни о чем не говорит. Строительство гостиницы в курортной зоне, да еще с такими инвесторами, — дело прибыльное.

— Ты прав. Волоховичу может быть выгодно вытолкнуть меня из проекта. Но между нами принято по-другому решать вопросы… Ну, если это его рук дело! — Марат сжат кулаки.

— Вряд ли, Марат Артурович. Мы провели тщательную проверку Волоховича. Послушали его разговоры, купили одного из его телохранителей. Все чисто.

— Это другое дело. Ну и хорошо, уж слишком серьезно мы с ним завязаны в бизнесе. Воевать нам совсем не с руки. В такой войне никто бы не выиграл… Тем не менее, Старик… Твои аргументы: почему Волохович не мог этого сделать?

— Мы собрали подробнейшую информацию о нем. Начиная со школы и по сей день.

— Ну и что?

— У него от разных жен и любовниц в общей сложности шестеро детей. И всех их он обожает, постоянно с ними встречается. Старшие учатся в Англии.

— Ничего себе! Я и не знал.

— Он это не афиширует.

— Ты хочешь сказать, что любящий папаша не способен украсть чужого ребенка?

— Вроде того. Как правило, мужик, который так любит собственных детей, не станет приносить вред никакому другому ребенку. Хотя всегда бывают исключения. Это я вам как бывший сотрудник правоохранительных органов могу сказать.

— Так что, Волоховича вычеркиваем из черного списка?

— На девяносто девять процентов. — Старостин не любил категоричных утверждений.

— А что там с версией номер два?

— Эта версия касается вашей нынешней жены Вики.

— Сам знаю! У меня склероза еще нет. Ты еще говорил что-то насчет мотива.

— Да. И я не перестал так думать.

— Ты уверен, что Виктория ревнует меня к дочери? И завидует, что я сделал для нее модный бизнес?

— Абсолютно уверен.

Ладыгин скривился. Ему надоело изображать из себя блефующего карточного игрока, у которого лицо превратилось в застывшую маску. Однако помощник никак не отреагировал на недовольство своего шефа. Ему было поручено провести расследование? Он его провел. Но вот как доложить о результатах? Искали одно, а нашли совсем другое… Как об этом доложить Ладыгину и при этом сохранить свое место? Вот вопрос!

Старостин снова почувствовал, как его шрам слегка жжет. Верный признак тяжелого разговора с шефом. Ну выяснил он, что Виктория к похищению Миры не причастна. Но зато бывшая «Мисс Сибирь» изменяет мужу. И как прикажете этому самому мужу докладывать? Мол, сэр, у вас голова не чешется? Посмотрите в зеркало! Замечаете, какие ветвистые у вас рога? Прямо как у благородного оленя! Н-да… «Очень щекотливое положение у тебя, полковник!» — посочувствовал сам себе Старостин.

Наконец, когда держать паузу дальше уже было бы странно, он кратко доложил.

— К похищению вашей дочери Виктория не причастна.

Повисло тяжелое, как дождевая туча, молчание. Чутье подсказывало бизнесмену: его начальник службы безопасности не все сказал. Он подошел к своему сотруднику, встал лицом к лицу. Они были почти одною роста.

Глядя в глаза бывшего мента, миллионер спросил:

— Что еще?

Вместо ответа Старостин положил перед Ладыгиным пачку фотографий. Они были красноречивее всяких слов.

Марат молча уселся за стол, перебрал снимки и надолго замолчал.

Теперь ему казалось все так ясно, так очевидно. Конечно же, он это замечал. Только не придавал никакого значения. Например, непонятно откуда взявшийся блеск в глазах и совсем не свойственный Вике дневной макияж. Он не задумывался, почему это она решила накраситься среди бела дня, если до этого заявляла, что «кожа должна отдыхать». И накрашивалась, лишь когда они выходили в свет.

А, вот еще что, чего он не мог не заметить! Она перестала просить у него деньги. Мужчина порылся в памяти и даже вспомнил, когда это начало происходить систематически: вскоре после восьмого марта. Если сопоставить этот факт с ее подозрительными опозданиями… С ее отсутствием… И с ее иногда глупейшими объяснениями по этому поводу…

Он просто не замечал, не хотел замечать. Все важное происходило не дома, на свой дом и свою жизнь у него не хватало объема внимания. На то, что она стала проводить много времени то со своей лучшей подругой, то с мамой, то с сестрой или какой-то новой знакомой Таней, которой она теперь уделяла весь с вой досуг. На участившиеся походы со школьными друзьями в ресторан и в кино, а также последующий бурный пересказ этих скучных событий. Если бы он дал себе труд задуматься, то понял бы, что дело нечисто.

А еще она периодически не ночевала дома под абсолютно, на первый взгляд, невинными предлогами. То она поехала на дачу со своей двоюродной сестрой подышать свежим воздухом. Нет, вы только вдумайтесь… Марату вдруг стало смешно: когда она в последний раз проводила время со своей двоюродной сестрой? А дачу разве любит? А почему поехала не со мной? Или вот эти варианты: «Ой, мы с подружкой так нажрались мартини, что я прямо у нее и заночевала, а телефон просто сдох, зарядки не было подходящей…»

Он не то чтобы верил или не верил, просто не обращал внимания. Не мог даже помыслить, что ему можно изменить.

Ладыгина передернуло от ощущения брезгливости. Он резко помотал головой, фотографии отодвинул от себя, как некую гадость, к которой даже прикасаться было противно. Хотелось выйти из кабинета.

— Пошли пройдемся! — кинул он на ходу Старостину и отправился прочь из дома. Он быстрой походкой вышел на берег озера, на мостки, где хозяева особняка, его друзья, любили удить рыбу. И застыл там снова со своими мыслями.

У нее все время было довольное выражение лица. И он, дурак, полагал, что это благодаря ему. А чему ей, собственно, было радоваться? Если напрячься и вспомнить, когда он в последний раз ее… С ней… Ну, в общем, когда у них в последний раз было «это»? Вспомнил? Нет! Но ведь она оставила его в покое. Сначала Марат наслаждался этим покоем, потом стал ловить себя на мысли, что как-то пустовато без привычных просьб приласкаться. А теперь он вдруг с предельной ясностью осознал: его действительно оставили в покое.

Тяжело вздохнув, Ладыгин ощутил укол мужского самолюбия. Он увидел своим внутренним зрением — в последнее время она сразу закрывается в ванной, как только заходит в квартиру. Возможно, она смывает с себя запах его соперника, а заодно и пытается удалить похотливое выражение со своего лица.

— Дальше, — обратился он к своему помощнику.

— Насчет версии номер три, вашей первой жены Маргариты Андреевны… Мы ведь уже решили: она не имеет никакого отношения к похищению.

— В этом я не сомневался. Четвертая?

— Пока ничего.

Охранник высадил ее из машины у библиотеки и остался ждать. А она прошла по коридору к черному ходу, шагнула наружу и через проходной двор — на другую улицу.

Мире нужно было побыть одной, потому что в ее руке играла радость. В той самой руке, к которой мама прикоснулась. В руку перелилось что-то мамино, и девочка бережно несла ее, чтобы не расплескать новое ощущение, прислушаться к нему.

Дошла до перекрестка и почувствовала, что сильно проголодалась. Сколько там у нас осталось до начала занятий? Ага, полчаса. Как раз успею. Художественная школа чуть дальше по улице, а на углу есть кафетерий.

Мира набрала полный поднос еды и медленно продвигалась к кассе, прикрыв глаза и разговаривая с папой. Гораздо легче с ним разговаривать вот так, в мыслях. Тогда он не возражает.

Например, папа вначале ворчал, он не желал, чтобы она ходила в художественную школу. Он не понимал, какой толк от рисования. Папа хотел, чтобы дочь стала экономистом. А она не хотела. И ее учитель рисования — тоже.

Он говорил папе, что в ней умрет художница. Папа отвечал, что в нем тоже умер артист, ну и что? И ничего страшного. Зато экономисты всем нужны. Правда, потом папа что-то придумал и разрешил ей заниматься рисованием, даже поощрял.

Мира задумалась: а что, если в каждом человеке умирает кто-то талантливый? Она огляделась вокруг. За столиком кафе сидел парень, в котором умер великий спортсмен, потому что он… М-м-м-м… допустим, слишком много курил. И поэтому он стал охранником в банке. Парень разговаривал с девушкой, в которой умерла гениальная актриса, потому что в театральный она не смогла поступить и теперь работала менеджером. За кассой сидела женщина, в которой умерла знаменитая балерина, потому что с такой фигурой в труппу не берут, и вообще, надо было, уважаемая, десять лет назад приходить. Прошел с подносом тощий парень, в котором умер великий писатель, потому что никто не хотел издавать его рукописи: вас таких много, сейчас все пишут. Мимо по улице шагала мама с ребенком, в котором уже начал умирать гениальный музыкант, потому что родители отдали его в международно-дипломатический лицей.

Зал кафетерия наполнился призраками великих деятелей культуры, науки и искусства. И реальными фигурами простых скучных смертных. Наблюдать за ними было очень интересно. Но тут подошла Mирина очередь, и пришлось погасить разыгравшуюся фантазию. Она полезла в кошелек.

— Ну? — нетерпеливо спросила кассирша.

В кошельке ничего не было. Все бумажки она отдала маме.

Щекам стало горячо. Как досадно! Надо вернуть взятое. А Мира уже отпила из стакана свой любимый компот из сухофруктов. И тортика шоколадного жалко. Что же делать?! Объясняться? Доказывать, что ты не попрошайка какая-нибудь? Что так случайно получилось? Но они ведь не поверят. Еще милицию вызовут.

Сзади молча ожидала очередь. Мире казалось, что все на нее смотрят. И осуждают. Ведь они взрослые. Умные. Знают, как надо и как не надо. Что такое хорошо и что такое наоборот. И любят объяснять это детям.

— Что, детка, деньги забыла? — тронули ее за плечо.

Вот, сейчас начнут ее учить уму-разуму.

Позади Миры обнаружился здоровенный дядька. От него пахло кожей и бензином. Он аккуратно отодвинул девочку от кассы и расплатился за нее. Кивнул на поднос: забирай.

Она растерялась и отошла с подносом, натыкаясь на столики. Устроилась подальше, спряталась от стыда в самом углу.

Но дядька все равно увидел ее, подошел и спросил:

— А на дорогу у тебя деньги есть?

Мира молча кивнула. Слезы стояли в горле и мешали глотать.

Дядька удалился, недоверчиво оглядываясь на девочку с покрасневшими глазами.

А она представляла, как придет сюда с полным кошельком денег — у папы выпросит, — и станет поджидать этого дядьку. Подойдет, протянет деньги и гордо скажет: «Спасибо!» А если он не придет сюда больше, тогда она накормит кого-нибудь бесплатно…