Плата за смерть

1. 11 АВГУСТА 2375. СВЕРХПРОСТРАНСТВО

Лори, совершенно не представляю себе, когда ты сможешь услышать мое письмо, если это вообще произойдет. Возможно, я, в конце концов, сотру этот блок или же забуду отдать его тебе, когда вернусь домой, пока не знаю откуда.

Это вовсе не означает, что я чертовски неуравновешенный vidj (хотя на самом деле так оно и есть). Просто к тому времени, когда ты получишь эти письма, пройдет довольно много лет, и то, что я бормочу сейчас в блок посланий, окажется несущественной и, главное, неинтересной болтовней. Но, как бы там ни было, у меня полным-полно этих блоков. И столько же решимости осуществить замечательную идею: записывать для тебя все подряд, составить точный и подробный отчет о своих делах и о том, что происходило с нами.

Конечно, я понимаю, правильнее было бы вызвать тебя сегодня вечером по общегалактической связи и пожелать тебе, впрочем, как и себе, счастья. Сегодня нам с тобой исполняется по двадцать два. (Какая солидная дата, правда? Сестренка, мы превращаемся в окаменелости!) Разумеется, настоящий парень просто сказал бы «привет» своей сестре-близнецу в общий день рождения, даже если сестра сидит дома, на Земле, а он летит неизвестно куда в черт знает скольких световых годах от родной планеты.

Но прямая связь из черепушки в черепушку стоит, увы, около миллиона кредиток. Возможно, я ошибаюсь, и это теперь не так дорого, но сколько бы оно ни стоило, суммы на моем счету все равно не хватит, чтобы заплатить за вызов. И я не рискую касаться семейного бюджета, хотя для нашего Хозяина и Повелителя это копейки. Мои отношения с отцом были основательно испорчены еще до того, как я сорвался на эту увеселительную прогулку. Наверное, он перешел бы на ультразвук, увидев счет за мои переговоры.

Ну что ж, а вот так подойдет? С днем рождения, моя сестренка! Тебя поздравляет твой единственный и совершенно незаменимый братец Том из далекого далека. Через блок посланий и несколько лет реального времени шлю тебе свой братский поцелуй.

Ткни пальцем в небо и — чем черт не шутит! — попадешь туда, где я нахожусь. Мне лично совершенно неизвестно, где это. Через три стандартных земных дня мы должны приземлиться на Хигби-5 — в шестидесяти, восьмидесяти, девяноста световых годах от Земли? Но, как ты, наверное, догадываешься, расстояние от Земли и время, проведенное в дороге, напрямую не соотносятся. Отправляясь к цели, находящейся, допустим, за десять световых лет от дома, можно потратить два месяца, чтобы пройти четверть пути, а потом покрыть оставшиеся три четверти всего за полтора часа. Это как-то связано со структурой пространства — времени. Излагая все эти премудрости нам, непосвященным, ученые показывали иглу и сложенный вчетверо лист бумаги. Иногда игла проходит сразу через несколько слоев, а иногда — нет.

Впрочем, высшая школа никогда не вызывала у меня особого интереса. И тем более я не собираюсь забивать себе голову сейчас. Чем больше бесполезных знаний из других областей науки входит под мою бедную крышу, тем больше археологии оттуда выходит, а для меня археология важнее.

Так говаривал когда-то профессор Штебен, наш главный ассиролог. Целый семестр он обращался ко мне: «Мистер Бэли», я думал, что у него такое ассирийское чувство юмора, пока случайно не выяснил, что герр профессор всерьез считает, что это и есть моя фамилия. Я объяснил ему, что меня зовут Райс, и на следующий день профессор обозвал меня Оутсом. Я повторил, что моя фамилия Райс,[3] очень простая фамилия. Он вытянулся во весь свой огромный рост и сказал:

— Мистер Райс, вы понимаете, когда я заставляю себя запомнить имя очередного студента, из моей памяти стирается еще один неправильный глагол. Скажите, что для меня важнее?

Еще два семестра он называл меня «Бэли», но на экзамене поставил «А», так что я на него вовсе не обижен.

Видел бы почтенный профессор Штебен, как я сижу во чреве корабля, готовясь раскапывать новую археологическую сенсацию Галактики. Мне кажется, что передо мной наконец поднимается занавес. Помнишь, как мы говорили, что детство — это всего лишь увертюра, а первое действие начинается только тогда, когда ты предоставлен сам себе? Ну вот, сейчас я стою за кулисами, прислушиваясь к последним аккордам увертюры, и надеюсь, выскочив на сцену, не забыть текст.

Не думай, что я набиваю себе цену. Мы оба знаем, что я просто рядовой член экспедиции и получу от этой работы куда больше, чем способен дать. Мне чертовски повезло, что я попал сюда вообще. Ну что, выбрал я свою норму скромности на эту геологическую эпоху? Но, ты знаешь, если говорить серьезно, у меня есть причины быть скромным.

Сначала я изложу сведения о нашем путешествии, а потом представлю тебе список героев будущей археологической драмы и доведу повествование до сегодняшнего, ничем не примечательного дня.

Информация о путешествии: ноль. Хорошо бы поделиться с тобой страшными и впечатляющими картинами сверхпространственного перелета, о Лори, и таким образом пополнить свою копилку чужого опыта. Я таки сочинил кое-что, но потом стер. И о том, что ты никогда не сможешь летать в сверхпространстве, вовсе не стоит сожалеть. У корабля нет окон, нет смотровых экранов, никакой связи с окружающей средой — даже в щелку не подглядишь. Ощущения, что корабль движется, тоже нет. Температура не скачет, огни не мигают, никогда не идет дождь, не говоря уже о снеге. Это путешествие можно сравнить с месячным пребыванием в очень большом, оч-чень второсортном и надежно запертом отеле с заколоченными окнами. Снаружи, как мне сказали, неизменное серое безжизненное сверхпространство. Оказывается, здесь вечно стоит туманный осенний день, поэтому конструкторы корабля решили не портить обшивку иллюминаторами. Единственным любопытным событием был переход из обычного пространства в сверх, случившийся на третий день перелета где-то за орбитой Марса. Секунд тридцать (или больше?) меня не оставляло чувство, что кто-то просунул руку в мою глотку и быстрым движением вывернул меня наизнанку. Это ощущение даже с большой натяжкой наслаждением не назовешь. Но можешь представить, до чего меня довела скука на этом корабле, если я с нетерпением жду обратного перехода, который должен произойти завтра или послезавтра. Хоть какое-то разнообразие. Надеюсь испытать нечто противоположное: тогда меня потрошили, а завтра будут набивать.

Эта долгая и бессмысленная пауза на блоке, Лори, появилась потому, что я спорил сам с собой — никак не мог решить, стереть все предыдущее или оставить. Я имею в виду ту часть, где рассказывал о невыносимой скуке перелета, а также о том, что не могу ни развлекаться, ни работать, ни сбежать из этой космической тюрьмы.

С моей стороны довольно глупо жаловаться тебе. Видимо, я произвожу впечатление капризного, избалованного олуха: разве можно сравнивать те несколько месяцев, которые мне пришлось просидеть взаперти, с жизнью, которую ты вынуждена вести с самого рождения? В общем, я балбес и дубина стоеросовая. Не знаю, как ты справляешься с болезнью, Лори, разве что телепатические способности помогают отвлечься. Я бы, наверное, сошел с ума, прежде чем превратился в существо, пригодное для содержания в доме.

Все же ты — это ты, а я — это я, и, пожалуйста, прости мне мои недостатки (знаю, их очень много). Я не святой, у меня нет твоего терпения, я медленно зверею на этом ползущем, как черепаха, корабле, и можешь сколько угодно презирать меня за низкую скукоустойчивость.

Решено, оставляю эту чушь на блоке. Пусть у тебя будет полная картина о том, что я думаю и чувствую, и гори оно синим пламенем, желание выглядеть гордо и благородно. Я ведь все равно не смог бы обмануть тебя.

Итак, переходим к списку действующих лиц. Вернее, действующих личностей, потому что лица есть не у всех.

В нашей группе одиннадцать археологов. Трое — новички, только что вылупившиеся из колледжей и носящие гордое имя археолога совершенно незаслуженно. С другой стороны, три наших босса — это специалисты высшего класса. Буквально каждый из них считает себя единственным и незыблемым авторитетом по Высшим. Естественно, они ненавидят друг друга до зубной боли. Оставшиеся пятеро — так себе, серединка на половинку, профи и не более того, каких можно встретить в любом деле: знатоки в своей области, прекрасные исполнители, но творческих озарений от них не жди.

Как ты, наверное, догадываешься, в расовом отношении мы довольно пестрая компания. Либералы просто не могли не настоять на своем. И, доброе утро, на нас распространили квоту: в экспедицию войдут только шесть землян (включая одного андроида), остальные пять мест получат специально отобранные представители других галактических рас.

Лори, ты знаешь, я не шовинист, мне чужда нетерпимость, и плевать, сколько у моего коллеги глаз, щупалец, ртов — или чем он там еще принимает пищу, — антенн, если этот тип знает свое дело. Но меня раздражает, когда в такую экспедицию впихивают непрофессионалов исключительно для поддержания расового баланса.

Возьмем, например, нашего андроида, Келли Вотчмен, специалиста по вакуумным раскопкам (кажется, я употребил не тот падеж). Судя по номеру чана, из которого она вышла (цифру точно не помню, что-то вроде пятнадцати тысяч, а, если не ошибаюсь, у свеженьких цифра семизначная) нашей Келли хорошо за девяносто. Но андроиды не старятся, и поэтому на первый взгляд ей не дашь и девятнадцати. Она исключительно привлекательна, я бы сказал, сексуальна. «Если уж делать искусственных людей, то делать их лучше настоящих», — утверждает в своей рекламе одна фирма, и я с ней полностью согласен. Келли очень хороша и разгуливает по кораблю в костюме Евы, а иногда и того не надевает. И поскольку уважающий себя андроид разбирается в сексе примерно так же, как Венера Милосская, Келли совершенно не представляет, как действуют ее формы на вполне нормальных земных мужчин, время от времени сталкивающихся с ней в коридорах корабля. Я не в счет. У меня иммунитет. Повстречав Келли в первый же день полета, я заметил, что у нее нет пупка, и сразу же перестал думать о ней как о женщине. Нет, я вовсе не настаиваю, что у андроидов должен быть пупок, не пойми меня превратно. Просто в моем бурном и неуправляемом воображении Келли превратилась в большую ходячую резиновую куклу, а я не способен на романтический интерес к существу, сбежавшему с витрины магазина, даже если оно отвечает всем мыслимым стандартам. М-да, я не способен, а вот некоторые…

Ладно, я ушел от темы… А может быть, во мне все же говорят предрассудки, ведь многие люди испытывают к андроидам определенные желания. Важно другое. Келли Вотчмен приняли на борт нашего корабля, потому что она представитель угнетенного меньшинства, а вовсе не из-за исключительных профессиональных знаний.

Собственно, Келли просто не может быть замечательным специалистом. Всем известно, что нервная система андроидов, великолепная в быту, в критические минуты уступает человеческой. Ну, нет у андроидов шестого чувства, не может он кончиками пальцев ощутить, что если срежет еще миллиметр почвы, то покалечит уникальную находку. Когда андроид берется за дело, он справляется на все сто, зато непредсказуемый и ненадежный хомо сапиенс может выдать и сто пять, если обстоятельства того потребуют. Конечно, нам не хватает хладнокровия и совершенства андроидов, но когда что-то горит и очень надо, мы способны вылезти из кожи, прыгнуть выше головы — и совершить чудо. Андроид же на такое не запрограммирован. Гениев-андроидов не бывает по определению. А вакуум-копальщик при археологах просто обязан быть гением. Я восхищаюсь Келли, ей наверняка пришлось прошибить стену, чтобы добиться независимости, она, явно влюбленная в абстрактную науку археологию, выбрала очень трудную работу. И тем не менее я предпочел бы видеть на ее месте человека из плоти и крови. И говорит во мне беспокойство за судьбу наших находок, а вовсе не расизм.

Напарник Келли тоже попал в экспедицию благодаря квоте, но его присутствие меня не смущает. Зовут его Миррик (это сокращение, если написать Мирриково имя полностью, получится слово длиной с мою руку), он с Динамона-9. У нас работает бульдозером.

Он большой. Тебе, наверное, случалось видеть фотографии вымерших земных млекопитающих, носорогов? Я читал, что они были размером с хороший грузовик-пикап, — ну, грузовики ты уж точно должна была видеть, хотя бы глазами других телепатов, — а весили в два или три раза больше. Моя голова — вообрази себе картинку! — не достает ему до плеча, а о длине его что и говорить — в нем метров шесть. Миррик весит больше, чем вся экспедиция вместе взятая, и неудивительно — видела бы ты, сколько он ест! Пахнет он довольно странно, никак не могу понять чем. Кожа голубая, в мелких морщинках, глаза маленькие, на нижней челюсти — два здоровенных плоских клыка. Но он очень умен, образован и может перечислить подряд американских президентов, шумерских царей, знает тысячи анекдотов из истории Земли и очень любит дрожащим и завывающим голосом читать вслух нашу любовную лирику.

Миррик — совершенно замечательный парень, он собаку съел на всякой механике и археологическом хозяйстве, а еще он с легкостью поднимает груз, от которого разгладятся гусеницы у трактора.

Он будет рыть котлован, в который потом заберется Келли со своей вакуумной лопатой. Вообще, Миррик — мечта любой экспедиции: классный специалист и тяжелая техника в одном лице, вернее… Ну, ты поняла. Копает он преимущественно клыками, помогая себе парой маленьких боковых конечностей. Его ногами копать нельзя — только топтать. Это настоящие колонны.

Мне очень нравится Миррик. Но, увы, с ним нужно держать ухо востро. Большую часть времени он совершенно безобиден, более того, поразительно вежлив, но если наестся цветочков — только держись. Парочка гераней действует на него, как полтора литра рома на человека.

У нас есть гидропонный сад на верхней палубе. Примерно раз в неделю на Миррика находит ностальгия, он забирается туда, объедает все, что может, а потом отправляется на прогулку по кораблю. В прошлый вторник он чуть не превратил в барельеф доктора Хорккка, столкнувшись с ним в коридоре.

Доктор Хорккк — высшее существо, один из трех наших руководителей. Он родом с Тххха, планеты в системе Ригеля, и среди археологов считается лучшим специалистом по языку Высших. Я бы не сказал, что это очень громкий титул, ибо до сих пор никому еще не удавалось перевести ни слова с этого языка, но доктор Хорккк знает о нем больше всех остальных.

Почему-то он напоминает мне немца, того рехнувшегося доктора, что налетал на нас из Дюссельдорфа каждую среду и пытался научить тебя ходить. Доктор Шатц, помнишь? Так вот, доктор Хорккк по-своему на него похож: маленький, удивительно точный, очень чопорный, на редкость скандальный и невероятно самоуверенный. А еще он плюется, когда разговаривает, просто во все стороны брызжет слюной. Наверняка за этой внешностью скрывается доброе сердце, только добраться до него невозможно — доктор слишком тщательно прикрывается злобой и свирепостью.

Ростом он чуть выше меня и становится практически невидимым, когда поворачивается боком, — такой худой. На макушке у него три больших выпуклых глаза, а чуть пониже — два рта: один для еды, а второй — для беседы. Мозг доктора располагается там, где у людей желудок, а где находится его собственный пищеварительный аппарат, я даже думать боюсь. Он четверорукий и четвероногий — все восемь пар конечностей очень тонкие, так что доктор несколько смахивает на паука.

Напоровшись в коридоре на пьяного Миррика, доктор Хорккк буквально полез на стену. Зрелище не для слабонервных! И уже со стены на дюжине языков (может быть, и на трех дюжинах, почем я знаю?) высказал Миррику, что о нем думает, назвал того пьяным быком — это определение мне удалось перевести с шумерского. Но Миррик извинился, и теперь они снова друзья.

Доктор Хорккк попал бы в нашу экспедицию и без расовой квоты — никому в голову бы не пришло копать поселение Высших без него. А вот Стин Стин — другое дело. Тут причина именно в расовой принадлежности. Стин — каламорианин, весьма воинственное существо, впрочем, они все такие, бывают и похуже. Он-она в прошлом окончило Каламорианский университет и, похоже, это заведение еще хуже, чем утверждают слухи, ибо его выпускник совершенно безграмотен. После пятиминутного разговора со Стин (ом?) мне стало ясно, что оно знает о теории археологии столько же, сколько я о нейтрино. А я ничего не знаю о нейтрино и даже не уверен, что смогу правильно написать это слово без посторонней помощи. Но я-то не пытаюсь внушить кому-либо, что я физик, а Стин утверждает, что оно — аспирант-археолог. Думаю, Лори, ты понимаешь, как оно свалилось на наши головы. Каламориане вечно кричат о своем статусе и угрожают войной всем, кто под руку попадется, требуя, чтобы все вокруг уважали их и преклонялись перед их интеллектуальными достижениями. Вот нам и навязали Стина, чтобы хоть как-то охладить пыл его-ее соотечественников.

Но, надо отдать Стину должное, выглядит оно замечательно. Стройное и грациозное, со сверкающей изумрудной кожей и длинными сдвоенными щупальцами, оно движется легко и стремительно, словно танцует. Очень приятно смотреть. Никто не восхищается Стином больше самого Стина, но, по-моему, это простительно: каламориане — гермафродиты, а имея два пола на одно тело, с ума можно сойти, если не любить себя. Но Стин туп как пробка, он для нас только бесполезный груз, и я предпочел бы обойтись без его общества.

Третий наш юный археолог — опять у меня путаница с грамматикой! — не представляет собой ничего особенного. Блондинка, зовут Яна Мортенсен, диплом бакалавра Стокгольмского университета, неплохая фигура и множество больших, молочно-белых, сверкающих зубов. Дружелюбна и не очень умна. Ее папочка — мелкий босс в Галактическом Центре. Видимо, поэтому Яну и включили в экспедицию — эти дипломаты, эти интриги… Я мало с ней общался, ибо девочке сразу же приглянулся Саул Шахмун, наш специалист по хронологии.

А вот Саул не проявляет к ней ни малейшего интереса, впрочем, это ее проблемы. Не думаю, чтобы девушки вообще хоть как-то занимали его. Саулу около сорока, он из Бейрута, последние пять-шесть лет работал на Фентноре-5, на Венере. Маленький, смуглый, энергичный, холостой, судя по слухам, хороший, хотя не очень-то инициативный работник. Главная страсть его жизни — собирание марок. Он вызывал всех нас и показывал коллекцию, которую всегда возит с собой. Его каюта до потолка завалена альбомами, сотнями альбомов. Самый старый изготовлен в девятнадцатом веке.

Помнишь, как мы отклеивали марки с отцовских конвертов? У Саула есть экземпляры, о которых мы могли тогда только мечтать: пятикредитовый «Марсопорт» с ультрафиолетовым штампом, сувенирные листы марок Луна-Сити с зубчиками и без, серия, выпущенная в честь коронации Генриха ХII, — все. Даже завидно. А еще галактические марки или их аналоги с пятидесяти, а то и более, планет.

Яна торчит у него почти безвылазно, слушает лекции о почтовой системе на Бетельгейзе-5 или где-нибудь еще, помогает извлекать денебианские марки из того, что на Денебе называют конвертами, а Саул поет себе о штампованных и нештампованных сокровищах и категорически отказывается понимать намеки. Бедная Яна!

Теперь переходим к Лерою Чангу. Профессор палеоархеологии из Гарварда, очень интересуется Яной, Келли, женщинами вообще и всем, что хотя бы отдаленно напоминает женщину. Думаю, он вполне способен покуситься на честь Стин Стин (а?). Или Миррика.

Лерой утверждает, что он китаец. Преувеличивает. За последние триста лет на Земле все так перемешалось, что не разберешь, кто есть кто. Возможно, в моих жилах течет больше китайской крови, чем у Лероя. Он рыжий, очень загорелый, с глубоким сильным голосом и очень выразительными глазами. Наверняка пользовался бы огромным успехом у женщин, если бы не демонстрировал всем своим видом едва сдерживаемое желание. Я думал, что это возрастная болезнь подростков, но Лерою-то уже за сорок. Профессионал он неважный, по крайней мере, мне так кажется. Не представляю, зачем столько балласта на одну экспедицию.

Зато наш Номер Первый — суперархеолог и объект тихой зависти любого аспиранта. Доктор Милтон Шейн из Марсопортского университета. Если помнишь, это он откопал развалины базы Высших недалеко от Большого Сырта. Он первый в Галактике палеоархеолог, первый ученый, столкнувшийся с объектами, чей возраст переваливает за миллиард лет, и, вдобавок, создатель единственной теории, которая эти находки хоть как-то объясняет. Доктор Шейн великолепен, хотя в беседе на профессиональные темы способен внушить благоговейный страх специалистам и посерьезнее меня. Жуткая личность. Почти никогда не ошибается. А так — очень милый старичок, воплощенная любезность, за исключением тех случаев, когда в нем пробуждается профессиональная ревность. Он на дух не переносит доктора Хорккка, который жизнерадостно отвечает ему тем же. Причиной тому, полагаю, мировая слава обоих. Они сходятся лишь в одном — в ненависти к нашему третьему светилу, Пилазинулу с Шиламака, специалисту по интуитивному анализу, сразу выдающему все, что ему приходит в голову. С очень неплохим результатом.

Знаешь, у жителей Шиламака есть маленький бзик: в течение всей жизни они медленно — орган за органом, конечность за конечностью — превращают себя в механизм. В молодости они выглядят точь-в-точь, как обычные гуманоиды: две руки, две ноги, одна голова и так далее. Насколько мне известно, у них другая система суставов, больше пальцев на руках, меньше — на ногах, наверное, есть и другие отличия. Но, взрослея, шиламакиане постепенно изменяют базовую модель. Шиламакианин считает себя полным ничтожеством, если к окончанию школы — или чего там? — не носит в себе какого-нибудь железа. Ритуал посвящения во взрослые, как мне кажется. Вот так и идут они по жизни, теряя части тела и заменяя их блестящими металлическими штучками. Чем меньше плоти и крови, тем выше статус.

Пилазинул находится на самом верху лестницы, его престиж огромен, и он процентов на девяносто состоит из всякой механики. От прежнего организма остался только мозг. Новое сердце, новые легкие, новый пищеварительный тракт, электронная эндокринная система, куда ни ткни — попадешь в железо. Ходячая, говорящая машина, в которой иногда проглядывает что-нибудь живое и теплое.

Профессор тратит очень много времени на смазывание и полирование собственной персоны. Он боится, что в его многочисленные механизмы попадет пыль. На его месте я бы тоже боялся. Когда профессор нервничает или погружается в раздумья, он имеет милую привычку отстегивать руку, ногу или еще что-нибудь и вертеть это в оставшихся конечностях. Вчера вечером в салоне он играл в многомерные шахматы с доктором Хорккком и в самую критическую минуту отсоединил обе ноги, левый слуховой рецептор и правое плечо. На полу валялась целая груда разнообразных деталей. Доктор Хорккк как раз сделал Пилазинулу двойной шах, сбоку ему угрожала летящая ладья, и, вообще, положение было крайне неприятным. Но Пилазинул вывернулся: поднял в воздух заднего слона, превратил двух пешек в коней, перешел в одну из самых блестящих контратак, какие я когда-либо видел, и свел партию вничью. Пилазинул, он такой, холодный, сухой, больше машина, чем человек, но палец ему в рот не клади. И в угол его загонять тоже не советую.

Последний член нашей маленькой компании сумасшедших — 408б с 1. Извини, я не издеваюсь, просто его, или ее, или это так зовут. Оно с Беллатрикса-15, а там у всех вместо имен номера. «408б» — это индекс семейства и личности, а 1 — обозначение планеты. Они пронумеровали всю Вселенную и, конечно же, их собственный мир значится в списке под номером первым. Старина 408б такой себе желтоватый vidj, грубая пародия на осьминога: мешковатое тело, пять ног (если это можно так назвать), пять хватательных щупалец, рот, здорово напоминающий клюв попугая. По профессии оно палеотехнолог, ему известна всякая всячина про машины Высших, но делиться знаниями с коллегами оно отказывается наотрез. В отличие от всех нас оно не испытывает особых симпатий к соединению кислорода и азота, хотя дышит им без особого вреда для себя. Каждый день оно проводит три часа в дыхательном кабинете и наслаждается чистым, освежающим углекислым газом. Миррик предполагает, что 408б имеет растительного симбиота и нуждается в СО2 для фотосинтеза. Возможно, он прав.

Прослушав запись с самого начала, я сильно огорчился. Похоже, я умудрился выставить всех своих коллег в смешном и непрезентабельном виде, по-настоящему ничего о них не зная. Мне не доводилось видеть их за работой. В общем, гремучая смесь закулисных слухов, первых впечатлений и врожденного ехидства. Черт его знает, может, мы — первоклассная команда археологов. Или станем ею, когда доберемся на место. Поживем — увидим. Не понимаю, отчего я такой злой сегодня вечером, скорее всего, из-за сенсорного голода. Моим синапсам нечего делать в этом космическом корыте.

Наверное, я злой, потому что меня держат взаперти.

Еще каких-нибудь три дня, Лори, и передо мной поднимется занавес.

Ожидание сводит меня с ума.

Еще раз с днем рождения, сестренка, счастливого дня рождения. Тебе, мне. Нам.

2. 16 АВГУСТА 2375. ХИГБИ-5

Мы здесь. На месте.

Мы выскочили из сверхпространства точно по расписанию. Ожидания мои не оправдались, переход обратно оказался вовсе не таким волнующим, как переход туда. Тем временем наше верное корыто легло на орбиту Хигби-5 — как только бедная орбита вынесла эту тяжесть? — и с грохотом село. Я немедленно вывалился из люка и сплясал на глазах у почтенной публики танец счастливого шимпанзе — очень уж радовался, что наконец выбрался из клетки. Хорошенькая была сцена!

На Хигби-5 нет настоящего космопорта. Наш корабль стоял посреди огромного поля, на дальнем краю которого виднелись какие-то здания. Мы просто вышли из корабля — и все. Ни тебе карантина, ни таможни, ни паспортного контроля. Дикое место. И вели мы себя соответственно. Миррик носился вокруг корабля, я продолжал свой танец, прихватив в качестве партнерши Яну Мортенсен, Стин Стин танцевало само с собой, а доктор Хорккк, забыв о своем достоинстве ученого, забрался на ближайшее дерево. И так далее. Даже Келли Вотчмен, чья совершенная нервная система вроде бы не могла пострадать от долгого заточения, явно радовалась, покидая корабль.

Экипаж тихо выгрузился и молча наблюдал за нами, всем своим видом демонстрируя презрение к компании разношерстных недоумков, которых им пришлось тащить на себе через сверхпространство. Не могу осуждать их. Наверное, зрелище и правда было весьма странным.

А потом мы принялись устраиваться.

Хигби-5 — довольно-таки неприятное местечко. Может быть, миллиард лет назад, когда здесь еще стоял аванпост Высших, планета выглядела приличнее. Но с тех пор здесь, как и на Марсе, многое изменилось к худшему. И Хигби-5 уже не может претендовать на место в золотом списке планет-курортов. Диаметр планеты, как у Земли, а масса — как у Меркурия. Отсюда — небольшая сила тяжести и разреженный воздух. Никаких тяжелых элементов. Атмосфера давно улетучилась в космос, океаны испарились и последовали за ней. На Хигби-5 — четыре континента, а между ними — огромные впадины, когда-то заполненные водой. Планета довольно долго жила без атмосферного щита, и все это время на нее сыпались метеориты и прочий мусор. Поверхность изъедена, покрыта кратерами — точь-в-точь, как на Марсе.

Семьдесят лет назад здесь побывали инженеры-землеустроители. Они установили атмосферные генераторы, и теперь на планете есть вполне приличный воздух. Его немного, но вполне достаточно, чтобы обходиться без скафандра. К сожалению, ни одно доброе дело не остается безнаказанным — вместе с атмосферой возродились и ветры, о которых на Хигби-5 давно уже и думать забыли. Ветер, проносясь над бесплодными равнинами, срезает дюны и разносит песок по всей планете. Песчаные бури кончатся, когда приживутся растения, но до этого еще далеко. Сейчас инженеры пытаются создать самоподдерживающийся запас воды. Стандартный пароконденсатный цикл — помнишь по школе? Вдоль горизонта торчат огромные пилоны гидролизных установок, которые день и ночь превращают пар в жидкость. Результат — мелкий дождичек через каждые пять-шесть часов.

На самом деле зря я, археолог, жалуюсь на местную погоду. Если бы не эрозия, вызванная всеми этими дождями и ветрами, мы бы никогда не обнаружили, что здесь некогда стояла база Высших.

Вместе с тем сложно представить себе менее подходящее место для археологических раскопок. Температура почти никогда не поднимается выше нуля, небо неизменно серого цвета, старое и усталое солнце очень редко пробивается сквозь тучи, и большую часть времени мы его вообще не видим. Никаких городов, ни одного поселения, крупнее и надежнее палаточного лагеря, никаких развлечений, никакой светской жизни-ничего. Нужно быть фанатиком своего дела, чтобы заниматься им здесь.

— Да какая же может быть польза от этой планеты? — поинтересовалась Яна Мортенсен. — Зачем столько возни? Кому нужно это переустройство? Кто, спрашивается, захочет здесь жить или работать? Зачем?

Стин Стин предположило, что причина всей этой суеты — залежи радиоактивных элементов. Миррик отмел сию глупую мысль, объяснив, что на планете сроду не водилось металлов, тяжелее меди, да и тех, что легче, совсем немного. По мнению Пилазинула, планета имеет какое-то стратегическое значение, возможно, здесь будут заправляться корабли, или же земляне планируют построить на Хигби-5 ретрансляционную станцию, чтобы обеспечить связь между планетами. А Лерой Чанг, который, как всякий выпускник Гарварда, всегда готов сказать пару гадостей о родной планете, заявил, что превращение Хигби-5 в пригодное для жизни место объясняется исключительно жадностью и политическими амбициями землян.

— Мы захватили ее, — сказал Чанг, — чтобы другим не досталась. Классический империализм. Чистой воды империализм. Идиотский империализм — мы уже семьдесят лет тратим ежегодно больше миллиарда кредиток, чтобы удержать планету, лишенную природных ресурсов, неспособную привлечь туристов, вообще ни на что не годную.

Доктор Шейн возмущенно отверг эту версию, и закипела жаркая политическая дискуссия, в которую втянулись все. Кроме меня. Мне никогда не было до этого дела.

Вскоре Миррик заскучал — политика не была его коньком, отполз в сторону и принялся для развлечения разваливать какой-то холм. Он перемолотил клыками несколько тонн земли, но вдруг остановился, обалдело посмотрел на образовавшуюся дыру и дико заорал, созывая остальных. Можно было подумать, что он напоролся на склад инструментов, принадлежащих Высшим.

Кричал Миррик зря. Высшими здесь и не пахло. То, что он откопал, оказалось захоронением туземцев Хигби-5. На глубине около восьмидесяти сантиметров ныне вымершие жители этой планеты аккуратно уложили дюжину своих собратьев. Еще сохранились наконечники копий, ожерелья из костей и длинные нити бус из чего-то, отдаленно напоминающего зубы. Судя по скелетам, туземцы были крепким, коренастым народом с могучими задними ногами и небольшими хрупкими передними лапами и напоминали кенгуру.

— Заройте их, — приказал доктор Шейн.

Миррик запротестовал. Мы торчали здесь уже час, ожидая прибытия военного эскорта, который доставит нас на место работы. Миррику хотелось развлечься, этот курган подвернулся так вовремя. Почему бы не раскопать его? Миррика поддержал любопытный Саул Шахмун. Однако доктор Шейн совершенно правильно заметил, что мы прибыли сюда, чтобы заняться развалинами, оставшимися после Высших, а вовсе не для того, чтобы возиться с мелкими захоронениями незначительных местных цивилизаций. Нам ни в коем случае нельзя трогать этот курган, это вандализм, это варварство, ибо мы отнимем хлеб у наших коллег — специалистов по коренному населению Хигби-5. Ах, нет еще таких специалистов? Ничего, появятся. Миррик признал правоту начальства и аккуратно вернул земле неожиданную находку.

Один-ноль в пользу доктора Шейна. Я восхищаюсь его профессионализмом.

Наконец появились военные и перевезли нас с посадочной площадки к тому жалкому скопищу прорезиненных лачуг, которое на Хигби-5 считается крупным городом. Там наша группа застряла надолго. Формальности, формальности и еще раз формальности.

Доктор Шейн проверил, поступили ли наши денежки на местный счет — нам нужно будет покупать еду и снаряжение. Все это финансовое безобразие обязан улаживать Галактический Центр, но ни одно существо в здравом уме и твердой памяти не доверит свои дела Галактическому Центру, так как не было еще случая, чтобы там что-нибудь не перепутали, особенно в таком варианте, как наш. Вот доктору Шейну и пришлось взять на себя несвойственные ему обязанности.

В процессе проверки потребовалось подключиться к телепатической линии. Дежурным телепатом оказалась хмурая девица по имени Мардж Хотчкисс. Если когда-нибудь войдешь с ней в контакт, Лори, намыль ей шею от моего имени или вгони ее в перегрузку. Ладно? Эта Хотчкисс — похожая на репу толстуха с маленькими поросячьими серыми глазками и отчетливо заметной полоской усов. Ей около тридцати пяти. По-моему. За исключением телепатических способностей, никаких достоинств у нее нет. В любом другом месте она жила бы мирной старой девой в каких-нибудь меблированных комнатах, но здесь всего пятьдесят женщин, а мужчин — тысяч шесть, если не ошибаюсь. Так что мисс Мардж получает незаслуженную порцию внимания, отчего, судя по всему, здорово обнаглела. Когда доктор Шейн попросил ее связаться с Центром, она кисло улыбнулась и потребовала у него отпечатки пальцев. Доктор терпеливо объяснил, что не будет оплачивать разговор со своего счета, что это правительственная экспедиция, что он посылает запрос в Центр и что за это вообще не берут денег. Но она все-таки настояла на своем. Получив отпечатки, мисс Мардж потянула время в свое удовольствие.

— Линия перегружена, — заявила она.

Вот это уж точно полная чушь. Вранье беззастенчивое. Телепатия потому и служит единственным практичным способом межзвездной связи, что не может быть никакой перегрузки линии. Не помеха телепатам ни временная дистанция (смотри «Теорию относительности»), ни статическое электричество. Никаких отсрочек, никаких недоразумений. А какую головную боль доставляли нам нормальные средства связи! (Извини, я не то хотел сказать. Я имел в виду «механические». Сотри предыдущее прилагательное.)

Мардж Хотчкисс нужно было только высунуть рожки, окликнуть соседнюю ТП-станцию и послать наш запрос по цепочке с грифом «срочно — для Галактического Центра». Ей просто нравилось заставлять нас ждать, она упивалась ощущением власти. Наконец она соизволила выполнить наш заказ и сообщила, что экспедиционные счета в порядке.

Доктор Шейн, доктор Хорккк, профессор Пилазинул пошли сдавать отпечатки пальцев, щупалец и так далее, чтобы выудить деньги с нашего банковского счета. Саул Шахмун получил задание добыть у местных властей разрешение на раскопки. Остальные остались без дела, и от полного отчаяния я попытался завязать светскую беседу с омерзительным существом, именуемым Хотчкисс.

— Моя сестра тоже работает в ТП-сети, — сказал я.

— Да?

— Ее зовут Лори Райс. Она передает с Земли.

— Да?

— Я подумал, что вы можете случайно знать ее. Вы, телепаты, обычно хорошо знаете друг друга. Ведь для вас не существует расстояний. Рано или поздно люди, работающие в сети, должны встретиться.

— Я не знаю ее.

— Лори Райс, — повторил я. — Она очень интересный человек, любознательный, собирает сведения по всей Галактике. Видите ли, ей хочется знать все обо всем. Это, конечно, невозможно, но Лори прикована к постели, не может путешествовать, ей даже на улицу выйти трудно, и телепатическая сеть — ее глаза и уши. Лори видит всю Вселенную глазами других людей, своих друзей-телепатов. Если вы хоть раз сталкивались с ней, вы должны это запомнить, потому что…

— Слушай, я занята, вали отсюда.

— Откуда столько злости? Чем я обидел вас? Мне просто хотелось поговорить с вами. Вы знаете, я очень скучаю по своей сестренке и просто спросил, не знакомы ли вы с ней случайно. Вы телепат, она телепат, я просто…

Она отшила меня, закатив глаза так, что виднелись только белки (совершенно гнусное зрелище), давая мне понять таким хитрым способом, что ее вызвали на связь. Будто бы я не знаю, как это происходит на самом деле.

— Чтоб твои зенки обратно не развернулись, — пробормотал я и отвернулся.

Тут только я заметил, что все время рядом со мной стояла Яна Мортенсен.

— А я и не знала, что твоя сестра телепат-связист. Это, наверно, так здорово.

— Для таких, как она, это просто счастье, — сказал я и объяснил ей, что ты парализована и на всю жизнь прикована к больничной койке.

Яна смутилась и огорчилась, а потом спросила, нельзя ли придумать какой-нибудь трансплантат по типу шиламакианских и пересадить твой мозг в искусственное тело, чтобы ты могла ходить. Мне всегда задают этот вопрос — решение уж слишком очевидное. Я рассказал ей, что мы давным-давно провели необходимые исследования и выяснили, что в твоем случае это слишком опасно.

— И давно это с ней? — поинтересовалась Яна.

— С рождения. Сначала думали, что хирургическое вмешательство может помочь, но…

Потом ей захотелось узнать, сколько тебе лет, и я сказал, что мы близнецы. Яна густо покраснела и с опаской посмотрела на меня.

— Твоя сестра — телепат, вы — близнецы, значит, ты тоже телепат. Ты можешь читать мои мысли!

Я набрал полные легкие воздуха и пустился в объяснения. Во-первых, сказал я, мы, конечно, близнецы, но не однояйцевые, не двойняшки, уж это очевидно: Лори — женщина, а я — мужчина. Во-вторых, даже двойняшки далеко не всегда оба становятся телепатами. В-третьих, Лори, то есть ты, единственный телепат в нашей семье. И, в-четвертых, всеобщее убеждение, что телепаты могут читать мысли нетелепатов, совершенно ни на чем не основано.

— Только люди с положительной ТП-реакцией способны выходить на связь. И только друг с другом, — утверждал я. — Лори не способна читать мои мысли, а я не могу заглянуть в твои, да и вообще ни в чьи. А вот жирная Мардж там, за столом, может прочесть мысли Лори, если Лори ей позволит.

— Мне жаль твою сестру, — вздохнула Яна. — Как это должно быть обидно — не иметь возможности установить контакт с собственным братом-близнецом. А ведь ей, запертой в четырех стенах, наверное, так интересно все, что происходит за пределами ее комнаты.

— Она храбрая девушка, — ответил я (и это чистая правда). — Она справляется. И для этого ей вовсе не нужен я. У нее тысячи друзей-телепатов во всех концах Галактики. Восемь часов в день Лори работает в коммерческой ТП-сети, передает сообщения, а оставшиеся шестнадцать тратит в свое удовольствие: сплетничает обо всем на свете, раньше всех узнает новости. По-моему, она вообще не спит, то есть я этого не видел. Конечно, судьба жестоко обошлась с моей сестрой, но у Лори есть и кое-какие преимущества.

Яна очень заинтересовалась, она хотела знать о тебе как можно больше, и я начал рассказывать всякие мелочи, подробности. Не буду их повторять — ты наверняка тоже их прекрасно помнишь. Судя по всему, я недооценивал Яну, и за последние несколько дней начал понимать, что сложившийся у меня образ красивой дуры — результат актерских способностей Мортенсен, защитная оболочка, за которой скрывается умный и чуткий, но очень застенчивый человек. Не знаю, с чего я взял, что все привлекательные девушки должны быть тупицами. Нет, Яна далеко не гений, ей никогда не подняться до уровня доктора Шейна, но у нее за душой есть кое-что, помимо сногсшибательных форм и улыбки на десять киловатт.

Да, возвращаюсь к событиям дня. Наши боссы закончили проверку и регистрацию, но мы не могли сдвинуться с места без Саула. Еще полчаса мы стояли в холле и ждали, пока он вернется с разрешением на ведение раскопок. Доктор Шейн нервничал, ходил кругами и никак не мог понять, куда подевался Саул. Он боялся, что наш хронолог попал в какую-нибудь бюрократическую пробку или, что еще хуже, местные власти и не собираются позволять нам копаться на их территории. Это предположение так огорчило Пилазинула, что он в беспамятстве открутил себе правую руку до локтя.

Наконец Саул вернулся. С разрешением. Нет, у него не было никаких хлопот. Бумагу выдали сразу и без вопросов. Эти сорок пять минут он проторчал в местном почтовом отделении, подбирая марки Хигби-5 для своей коллекции.

Мы загрузили все наши пожитки в краулер и отправились к месту раскопок.

На планету опускалась темная и холодная ночь. У Хигби-5 нет луны, и вблизи экватора, где мы находились, темнота наступает мгновенно, как будто свет выключается. Щелк! — и ни зги не видно. Господнее благоволение или ловкость шофера уберегли нас от падения вместе с машиной в один из многочисленных кратеров, и через час мы прибыли на место.

Доктор Шейн, который был здесь в прошлом году, когда и откопали первые находки, еще тогда распорядился поставить три надувных домика — один под лабораторию и два под жилье. А еще он приказал закрыть пластиковым щитом ту часть склона холма, где обнаружили следы Высших.

Но как только мы стали располагаться на ночлег, появились морально-этические сложности. Думаю, тебя развлечет вся эта чепуха.

Неприятности начались, когда мы обнаружили, что внутри наших надувных резиновых жилищ нет перегородок, а значит, и никакой возможности уединения. В нашей экспедиции две юные незамужние землянки. Согласно идиотским старинным, поросшим мхом племенным обычаям, они ни в коем случае не должны спать в одной комнате с мужчинами — это недостойно и неприлично. (То, что Келли даже понятия не имеет о приличиях, к делу не относится. Андроиды добились полного равенства по отношению к людям, следовательно, обязаны соответственно и разделять наши неврозы. Келли пользуется всеми правами взрослой женщины-землянки и относиться к ней иначе — подвергать ее расовой дискриминации. Не так ли?)

Доктор Шейн вполне разумно предложил поселить всех мужчин: его самого, Лероя Чанга, Саула Шахмуна и Томаса Райса (меня) в одном домике, а Яну с Келли-в другом. О'кей, таким образом мы решаем проблему скромности, не подвергая дискриминации нашего андроида. Но…

Получается, что Яна с Келли будут жить в одном довольно-таки тесном помещении с несколькими инопланетянами, между прочим, самцами. (Стин Стин и 408б не в счет. Стин — гермафродит, а у 408б, похоже, вообще нет пола.) Мне кажется, многие стыдливые души на Земле были бы возмущены, узнай они, что Келли и Яне придется одеваться и раздеваться в присутствии мужчин, пусть даже эти мужчины трижды инопланетяне. (Во всяком случае, их очень обеспокоила бы судьба Яны, к андроидам такие личности относятся куда менее трепетно.)

Однако доктора Шейна беспокоило нечто иное. Ему было прекрасно известно, что Келли начисто лишена предрассудков и что Яна, соблюдающая все положенные табу в присутствии мужчин-землян, совершенно не боится, что Пилазинул, доктор Хорккк или Миррик покусятся на ее девичью честь. Доктор Шейн боялся оскорбить наших инопланетных коллег. Если Яна будет соблюдать земные приличия по отношению к нам и нарушать их в присутствии мужчин-инопланетян, не подумают ли они, что мы считаем их второсортными, не заслуживающими внимания формами жизни? Не выкажем ли мы этим пренебрежения к уважаемым собратьям по профессии? Возможно, девушка должна соблюдать приличия вне зависимости от того, с кем она имеет дело… или не соблюдать их вовсе. Все разумные расы Галактики равны, но что из этого следует в нашей ситуации?

Я прямо слышу, как ты фыркаешь от возмущения, сестренка, и уже готова обрушить на меня волну исполненных здравого смысла замечаний. Конечно, ты скажешь, что большинство инопланетян — и уж наверняка все чужаки в этой экспедиции — не носят одежды, не понимают значения слова «скромность» и совершенно не представляют себе, за каким чертом землянам требуется обязательно, несмотря на погоду, закрывать тканью определенные части тела. Ты можешь также заметить, что галактическое равенство, провозглашаемое нами на всех перекрестках, не имеет никакого отношения к проблемам пола, с коими и связаны все наши предубеждения, касающиеся одежды, и что порядочная девушка никого не оскорбит, если не будет относиться к самцам другого вида как к потенциальным партнерам. Но, Лори, этой Вселенной управляет вовсе не здравый смысл.

Доктор Шейн очень долго шептался о чем-то с Яной, потом отправился советоваться с Саулом Шахмуном и Лероем Чангом и, наконец, довольно сбивчиво и нервно изложил суть дела доктору Хорккку. Последнему все это показалось настолько смешным, что он буквально завязался в узел. Я не шучу, мы его потом распутывали. Видишь ли, таким способом обитатели Тххха выражают крайнюю степень веселья. Придя в чувство, доктор Хорккк заявил, что ни одного из ученых-негуманоидов не оскорбит «неподобающее» поведение земных девушек.

На том и порешили. Как здорово мы, земляне, умеем делать из мухи слона.

Наша четверка вынуждена была разделить кров с экспедиционным бульдозером, то бишь Мирриком — в соседнем домике ему просто не хватило бы места. Яна и Келли поселились вместе с доктором Хорккком, Пилазинулом, Стин Стином и 408б. Насколько мне известно, всю ночь они учиняли гнусную оргию.

Спал я плохо. Причиной тому были не столько храп высокоученого Миррика, к которому (храпу) я надеюсь приспособиться со временем, сколько всеобщее возбуждение. Спать, когда в какой-то сотне метров от тебя лежат сокровища Высших, здания, построенные миллиард лет назад, предметы, принадлежащие самой могучей, самой мудрой цивилизации, какую только знала Вселенная. Это выше моих сил. Какие чудеса откроются нам в глубине этого холма?

Скоро, скоро я узнаю. Уже утро. Из-за горизонта пробиваются первые блеклые рассветные лучи. В нашем домике я проснулся первым, но когда вышел, обнаружил, что доктор Хорккк делает утреннюю гимнастику на площадке перед входом, а рядом сидит Пилазинул, снявший с себя все, кроме торса и правой руки, и полирующий ею остальные детали. Потом я заметил 408б, по всей видимости погруженного в медитацию.

Эти инопланетяне удивительно мало спят.

Через час отправимся копать базу. Я расскажу тебе, что вышло.

3. КАЖЕТСЯ, 23 АВГУСТА 2375. ХИГБИ-5

Мы торчим здесь уже целую неделю. Нет нам удачи. Порой мне кажется, что нас просто обманули.

Мы копаем каменистый склон, с которого недавние оползни и эрозия счистили всю почву (по-моему, я об этом уже говорил). Верхнего слоя — примерно сорока сантиметров — не было в те времена, когда Высшие посещали эту планету и имели здесь базу. За миллионы лет, что прошли после их ухода, ветра и потоки воды уложили слоями сухую желтоватую землю и мелкий песок — в те давние времена на Хигби-5 еще была погода. Потом сюда пришли мы, поставили свои агрегаты и вернули погоду. Песчаные бури, дожди, эрозия, оползни сделали свое дело, и в прошлом году на этом склоне были обнаружены предметы, типичные для обихода Высших. Замечательно.

Доктор Шейн и свора его аспирантов из Марсопортского университета немедленно вылетели сюда и провели всю предварительную работу. Они пустили в ход нейтринный магнитометр, ультразвуковой зонд и анализаторы плотности пород и обнаружили, что зона предполагаемой деятельности Высших представляет собой двояковыпуклый конус, уходящий глубоко в толщу холма. Прелестно.

Они натянули над местом будущих раскопок защитное пластиковое покрытие и отправились назад — выбивать из правительства деньги для настоящей научной экспедиции, в которой мне, недостойному, предложили принять участие. Великолепно.

Мы прибыли. Чудесно. Мы начали рутинную перепроверку. Очаровательно. Очаровательно и еще раз прекрасно. Мы ни черта не нашли… А вот это уже хуже.

Совершенно не понимаю, в чем дело.

Нам надо было очень осторожно срезать верхнюю часть склона, чтобы получить доступ к тому, что миллиард лет назад было открытой всем ветрам поверхностью, и начать тихо продвигаться вниз, аккуратно срезая слой за слоем, пока не доберемся до пласта, где сохранились разные разности, оставшиеся от Высших. А потом надо, стараясь не дышать, вытащить эти разности, кусочек за кусочком, записывая и зарисовывая их положение относительно друг друга, холма, камней и временного слоя. Если мы будем достаточно бережно относиться к тому, что отроем, возможно, узнаем что-нибудь о таинственных Высших. А если не будем, наши имена навечно занесут в черную книгу археологии вместе с теми беспозвоночными придурками, которые разобрали марсианский храм, чтобы посмотреть, есть ли под ним что-нибудь интересное, а потом не смогли его собрать. Нас приравняют к тем растяпам, которые нашли ключ к плорвианским иероглифам и случайно обронили его за борт в метановый океан. Или к тому олуху, проклятию рода человеческого, что наступил на дзмаалианскую вазу. Первое правило археолога гласит: будь осторожен с находками. Их не восстановить.

Нет, подожди, это второе правило. Первое звучит иначе: откопай что-нибудь.

Мы освободили холм от вершины и начали сканировать. Обнаружили несколько больших захоронений туземцев Хигби-5. Находкам нашим около ста пятидесяти тысяч лет, вернее, этих ребят закопали за сто пятьдесят тысяч лет до того, как планета потеряла атмосферу. Местное население не интересовало нас, ибо за всю свою историю туземцы так и не перевалили границы каменного века. Вдобавок, как правильно напомнил доктор Шейн, мы прибыли сюда исключительно для того, чтобы исследовать остатки цивилизации Высших. Но раз уж мы наткнулись на это кладбище, следует обращаться с ним уважительно и не пакостить коллегам-археологам. Поэтому Миррик осторожно — насколько мог — расчистил точки, Келли пустила в ход свою верную вакуумную лопату, и мы перенесли покойничков и все их хозяйство на площадку за холмом. Потом Стин Стин и я, когда у нас выдалась свободная минута, осмотрели находки, составили подробный список и запечатали их в пластиковые пакеты, чтобы не пропало.

Больше в верхней части холма ничего постороннего не лежало. Наше счастье. Затем мы сняли большую часть «мертвого груза». («Мертвый груз» — один из тех вывернутых археологических терминов, над которыми ты всегда потешаешься, Лори. В переводе с археологического на человеческий «м.г.» — это слой земли, гравия или камня, лежащий прямо над тем уровнем, который вы хотите копать. Я знаю, подобные выражения звучат довольно глупо, но, в конце концов, профессиональный жаргон для дураков и создается, сестренка.)

Чтобы ликвидировать этот мертвый груз быстро, применяют гидравлический подъемник. Это опять жаргонное словечко. Несколько труб, вгоняемых в почву под определенным углом, компрессор и много воды. Открываешь кран — и бульк! Мертвый груз срезан, как ножом, и унесен водой. Доктор Шейн и Лерой Чанг полдня потратили на то, чтобы найти нужный угол наклона и рассчитать требуемую скорость. Потом мы вогнали трубы в склоны холма, подсоединили компрессор и в пять минут спилили двадцать метров верхушки. Ура-ура! Теоретически, проделанная работа открывала нам доступ к нужному слою.

Замечательная вещь — теория. Беда только, что практика — штука противная. Вся наша чудесная современная техника, все наши красивые приемы иногда внушают новичкам чувство, что археология — легкий хлеб. Но, к сожалению, приборы ошибаются, техника дает сбои, и мы обнаруживаем, что не так уж далеко ушли от невинных пионеров четырехсотлетней давности, которые работали кирками и лопатами, как-то умудряясь находить что-нибудь интересное.

По всей видимости, наша беда в том, что предварительная прикидка, сделанная доктором Шейном в прошлом году, не совсем точна. И, что еще хуже, невозможно понять, где именно он ошибся. Сам доктор тут ни при чем. Подземная разведка — занятие довольно хитрое, даже если у тебя есть нейтринный магнитометр, ультразвуковой эхолот и анализатор плотности породы. Тут каждый может ошибиться. Но все же очень обидно. Мы прекрасно знаем, что огромный склад техники Высших лежит под самым нашим носом. (По крайней мере, до сих пор считали, что знаем.) И не можем его найти.

Миррик роет землю, героически расчищая остатки мертвого груза. Их надо убирать вручную: мы подошли слишком близко к предполагаемому верхнему слою — к тому, где обитали Высшие, — чтобы использовать что-нибудь столь же лихое, как гидравлический подъемник. Келли движется след в след за Мирриком, изредка ныряет под его огромное левое плечо и берет пробы почвы. Остальные выносят с площадки землю, ходят кругами, размышляют вслух, играют в шахматы и хором жалуются на жестокую судьбу.

Погода отнюдь не улучшает настроение. Наше рабочее место надежно прикрыто колпаком, но он защищает лишь район раскопок, ну, и тех, кто там находится. Чтобы добраться от домика до холма, нужно пройти метров сто по открытой местности. А там… Ставка один к четырем — идет дождь, один к трем — сильный ветер швыряет в лицо песок и пять к четырем — так холодно, что даже костный мозг замерзает. От дождя как-то не становится теплее. Ветер с постоянством, достойным приличной транспортной фирмы, несет по равнине тонны пыли и песка. А здешний холод — это не беспокойство, это беда. Некоторым, например, Пилазинулу, он не мешает (зато профессор очень страдает от песка в суставах). Доктор Хорккк — уроженец холодной планеты. Да-да, вокруг такого жаркого солнца, как Ригель, вращается мир с приполярными погодными условиями, правда, достаточно далеко. Так что доктор Хорккк наслаждается этим ураганом, как прохладным бризом. У Миррика слишком толстая шкура. Ему просто все равно. А остальные очень-очень несчастны.

Пейзаж тоже не радует. Кривые деревья, низкий кустарник (всю эту флору отбирали по способности укорениться на песке, внешние данные экологов не интересовали), низкие холмы, кратеры и просто ямы.

Отец, наверное, немало порадовался бы, узнав, какие черные мысли преследовали меня всю эту неделю.

— Пусть пеняет на себя, юный идиот! — сказал бы он. — Пусть замаринуется в своей археологии! Пусть окаменеет! Я его откопаю и поставлю на каминную полку.

Тебе когда-то крупно повезло, сестренка. Ты пропустила весьма основательную семейную ссору, возникшую из-за моего выбора профессии. Когда мы посещаем тебя, отец старается держать себя в руках. Ты, думаю, все равно представляешь, что творилось в доме, но подлинный накал страстей не дошел до тебя даже в виде суррогата.

Надо сказать, я был крайне разочарован, когда отец поднял весь этот шум из-за того, что я собрался стать археологом.

— Найди себе настоящую работу! — кричал он. — Если тебе хочется повидать свет, становись пилотом! Ты знаешь, сколько денег они гребут за рейс? Какие у них пенсии? У них мозоли на пальцах от кредиток, которые им приходится считать! Или межпланетное право — вот это, понимаю, профессия! Многоступенчатые законы. Перекрестный допрос на планете, где жители не пользуются речью! Сколько возможностей, Том! Черт, я знал одного адвоката с Капеллы-12, он ничего не делал, только костюмы менял, а у него были заказы на десять лет вперед и шесть клерков в конторе!

Если ты когда-нибудь получишь эту запись, Лори, надеюсь, оценишь то мастерство, с которым твой ничтожный брат изобразил нашего Хозяина и Повелителя. По-моему, я нашел верный тон — смесь мужественности и сердечности с лицемерием и цинизмом. Правда, хорошо получилось? Нет, сотри это, забудь. Наш отец не лицемер, просто у него свои понятия о жизни.

Мы с тобой знаем, что отца не назовешь интеллигентом. Но мне всегда казалось, что, несмотря на крайнюю занятость и сугубо мирские интересы, отец прекрасно понимает, что во Вселенной помимо денег существует еще много чего. В конце концов, он получил ученую степень в Фентнорском университете. Он специализировался по администрированию, но Фентнор такое место, что, хочешь не хочешь, а знаний там наберешься. Неграмотным остаться не дадут. Слишком дорожат честью фирмы. И еще я думал, что отец не относится к той породе реакционных типов, которые не дают своим детям самостоятельно выбрать себе дорогу. Его девизом всегда было: «Живи и дай жить другим». Поэтому мне было и больно, и обидно, когда он так ополчился на мою археологию.

Понятно, чего ему от меня надо. Отец хочет, чтобы я занялся торговлей недвижимостью и продолжил его дело. Но ничто в моей душе не отзывается на слово «недвижимость», и я довольно ясно дал ему это понять уже тогда, когда мне исполнилось шестнадцать. Ведь так? Отец ловит свой кайф, не говоря уже о крупных суммах, от того, что строит на дальних мирах трущобы. Для него возведение дома за сутки — высший акт творчества. Нет, действительно, некоторые его проекты были просто великолепны, например цепочки плавающих домов, которые он сочинил для газового гиганта в системе Капеллы, или универмаг с разной силой тяжести, в разных отделах, построенный им для Муливомпа. Но я даже в детстве не строил домов из кубиков. Нет у меня тяги к этому делу.

Черт побери, почему я должен заниматься «полезной» и «выгодной» работой (узнаешь любимые отцовские выражения)? Его сын может позволить себе заниматься совершенно непродуктивной чистой наукой — разве это не лучшее оправдание его неприлично большому банковскому счету?

Ну вот, я и отправился откапывать старые пуговицы и катушки на холодной неприветливой дождливой планете.

Хватит. Довольно жаловаться на отца тебе, Лори. Я знаю, ты разделяешь мои чувства и на все сто процентов на моей стороне. Отец выбрал свой путь, а я пошел своим. Наверное, когда-нибудь он смягчится и простит мне, что я отвернулся от межпланетного права и его любимого домостроительства. А если нет, что ж, полагаю, мне удастся избежать голодной смерти, занимаясь тем делом, которое мне нравится больше всего.

Сейчас это дело — археология, хотя не могу сказать, что мое нынешнее занятие вызывает у меня приливы энтузиазма.

Попробуем психотерапию. Сейчас я лягу, закрою глаза и постараюсь убедить себя, что цель близка.

Извини за трехчасовой перерыв. Меня позвали помочь сделать одно тяжелое, скучное и чрезвычайно полезное дело.

А занимались мы тем, что запихивали в наш холмик телескопы на световодах, чтобы посмотреть, что там внутри. Световод — это тонкий стеклянный провод, который передает неискаженное оптически изображение с одного конца на другой. При дневном свете. Чтобы запустить их в склон холма, нужно просверлить дыры, что и сделала Келли при помощи любимой вакуумной лопаты. Действие это требовало чрезвычайной осторожности: мы могли впилиться прямо в развалины базы и что-нибудь там порушить.

Келли я тоже недооценил. Оказывается, она замечательный вакуумный копальщик.

Итак, Келли наделала аккуратных маленьких норок, а потом мы притащили катушки со световодами и начали тихо и осторожно заталкивать эти спагетти внутрь холма. Загнали за день четыре штуки на расстоянии метров двадцати друг от друга. Мы с Яной ворочали катушку вдвоем, и все равно было тяжело.

Телескопы присоединили к монитору. Большие светила все еще не могут от него оторваться, надеясь увидеть в сердце холма что-нибудь полезное. Наступают сумерки. По крыше домика стучит дождь. Очень приятно осознавать, что я внутри. Я сочиняю тебе письмо. Говорю тихо, потому что не хочу мешать Саулу с Мирриком — они играют в шахматы. Страшно смотреть, как такая громадина, как Миррик, снимает с доски хрупкую шахматную фигурку кончиком желтого клыка.

В окно я вижу, что от раскопок по направлению к домикам бежит Яна. Она крайне возбуждена, что-то кричит, но окно закрыто, и я ее не слышу.

Час спустя. Уже совсем темно. Яна принесла весть, что мы наконец добились своего. Боссам удалось вывести на монитор расположение покойницы-базы. Мы сбились с курса меньше чем на двадцать метров. В расчетах кто-то потерял запятую, и потому мы так отклонились. Никогда не любил математику. Впрочем, еще успеем все поправить.

Сейчас слишком поздно, чтобы копать. Темно. Утром мы первым делом нарисуем карту, чтобы зафиксировать найденное. А потом начнется настоящая работа. Надеюсь, больше нам ничто не помешает.

Вся команда собралась в нашем домике. Снаружи льет как из ведра. Все мы здорово нервничаем.

Доктор Хорккк бродит взад-вперед по комнате — двенадцать шагов туда, двенадцать шагов обратно, расстояние выверено до миллиметра, я считал по трещинам в полу. Стин Стин и Лерой Чанг, едва поспевающие за ним, ведут дискуссию о каких-то особенностях языка Высших. Пилазинул играет в шахматы с Келли Вотчмен. (Как ты, наверное, уже поняла, шахматы — наше главное развлечение на этой планете.)

Возвращаясь с холма последней, Келли здорово промокла, а потому разделась, повесила вещи сушиться и сидит за доской в одной розовой синтетической коже, чем отвлекает Лероя Чанга от его высоконаучных рассуждений — он все время оглядывается на нее через плечо. И попробуйте сказать этим двоим что-нибудь про приличия. Нет, конечно, Келли исключительно красивая девушка, но я не могу понять, как может Лерой приходить в такое возбуждение из-за существа, вылупившегося из чана с химикалиями. И пускай Келли разгуливает нагишом, она не настоящая, она не женщина, и ее нагота не может вызывать никаких эмоций.

Пилазинул, кстати, тоже разделся: снял с себя все, кроме головы, торса и правой руки, которой он передвигает шахматные фигуры. Остальные части его тела свалены в кучу под столом. Время от времени он подсоединяет обратно ногу или отвинчивает одну из антенн — нервничает. Проигрывает партию.

Доктор Шейн просматривает по видику записи предыдущих раскопок поселений Высших и обсуждает с Мирриком технические аспекты нашей завтрашней работы. Миррику есть что сказать. Саул Шахмун достал один из своих альбомов с марками и демонстрирует что-то Яне и 408б. Те не очень заинтересованы. А я сижу в углу и бормочу всякую чушь в блок посланий.

Вечер тянется бесконечно. С тобой так бывает, Лори, сестренка? После всех этих лет, проведенных вместе, я все еще не знаю, что у тебя тикает внутри. Ты лежишь на госпитальной койке почти неподвижно, тебя кормят через трубочку, ты не можешь даже поднять голову и посмотреть в окно, чтобы узнать, какая на дворе погода. И все же я никогда не видел тебя скучающей, недовольной, просто печальной. Если бы ты была умственно отсталой, жила, как овощ на грядке, тогда твое терпение было бы понятно. Но у тебя прекрасная реакция, ты очень умна, во всяком случае, умнее меня. Вот сижу я, вернее, мы все сидим, считаем минуты до наступления утра, сходим с ума от нетерпения. А ты лежишь неподвижно, тебе нечего ждать, дни похожи друг на друга, словно капли воды… Почему же у тебя все время хорошее настроение?

Тебя спасает телепатия? Да, думаю, это так. Ты можешь исколесить всю Галактику, не покидая постели. Можешь общаться с друзьями, раскиданными по сотням чужих планет, смотреть их глазами, видеть все чудеса иных миров, узнавать обо всем, лежа в своей маленькой больничной палате на Земле. Конечно, скука незнакома тебе. И одиночество. Тебе стоит высунуть рожки — и тут как тут занятие и хорошая компания.

Мне всегда было очень жаль тебя, Лори. Я такой здоровый, сильный, подвижный, мотаюсь повсюду, делаю что хочу, а ты больна, прикована к постели и не можешь выйти за пределы госпиталя. Но ведь мы с тобой близнецы, и несправедливо, что тебе дано так мало. Сейчас, правда, я уже не знаю, что должен испытывать — жалость или зависть. Конечно, я могу ходить, зато ты летаешь от звезды к звезде, и тебе не мешают ни время, ни пространство. Так кто из нас калека?

Пустые ночные мысли, не более.

Яне надоело разглядывать марки Саула. Я слышу, как она предлагает пойти погулять, но он отказывается — ему сначала нужно привести в порядок свой каталог. Поэтому Яна встает и обращается ко мне. Увы, я вечный номер второй.

Что ж, пойдем прогуляемся, если нет дождя. Яна — очень милая девушка. Я никак не могу понять, что она нашла в Сауле? Он вдвое старше ее, несомненно, убежденный холостяк, и, судя по тому, как он прячется за своими альбомами, в юности его до смерти перепугала женщина. Может быть, Яне нравятся застенчивые пожилые люди? Каждый имеет право на свои странности. И если она хочет прогуляться, почему я должен не соглашаться? Это неплохой способ убить время.

Прервусь на некоторое время. В следующем письме поведаю тебе, как мы раскопали могилу императора Высших и обнаружили, что он жив — спит летаргическим сном. А может быть, мы отыщем сокровищницу Высших, гору урана на пятьдесят миллионов кредиток. В эту долгую скучную ночь у меня разыгралась фантазия. Но завтра наконец наступит момент истины. А пока я отправляюсь в темноту и холод. Салют!

4. 28 АВГУСТА 2375. ХИГБИ-5

Итак, сестренка, утром мы начали раскопки и почти сразу же наткнулись на огромный серый саркофаг из чистого плутония с маленькой блестящей платиновой кнопкой на боку. Доктор Хорккк нажал ее, крышка саркофага отскочила, чуть на задев меня, и мы увидели, что внутри лежит император Высших. Император тут же вышел из летаргического сна, сел в своем гробу и торжественно произнес:

— Приветствую вас, о существа из далекого будущего!

Итак, сестренка, сегодня утром мы начали раскопки и сразу же обнаружили узкий извилистый тоннель, ведущий прямо в сердце холма. Келли расчистила один из боковых проходов, и мы увидели огромный куб из непрозрачного синего стекла. По команде: «Сезам, откройся!» в кубе появилась дверь, она отворилась, и нашему взору открылись аккуратно сложенные кубики урана. Мы сразу поняли, что это была главная сокровищница Высших и что урана в ней на пятьдесят миллиардов кредиток…

Итак, сегодня утром…

Ладно, ты понимаешь, что на самом деле ничего такого пока не произошло. Да и вряд ли произойдет. Но мне очень хотелось начать это письмо чем-нибудь эдаким. Правда же заключается в том, что мы ведем раскопки уже несколько дней и результаты вполне многообещающие. Даже более того. Я, например, на седьмом небе от счастья.

Это двадцать третье обнаруженное археологами поселение Высших. Наверное, ты слышала, что первое откопали на Марсе, недалеко от Большого Сырта лет пятнадцать назад. Сначала ученые приняли развалины за творение какой-то древней марсианской цивилизации. Но больше на Марсе ничего подобного не нашли. Зато пару дюжин точно таких же баз (вернее, развалин) обнаружили на самых разных планетах в пределах сферы радиусом примерно в сотню световых лет. Отсюда вывод, что существа, оставившие все это, должны принадлежать к могущественной галактической расе, контролировавшей огромную территорию. Когда эти находки были еще сенсацией, кто-то из газетчиков окрестил таинственных незнакомцев Высшими. Словечко прижилось и превратилось в термин. Теперь его используют сами археологи. Не очень академическое выражение, зато точно соответствующее сути.

Все найденные до сих пор поселения Высших скроены на один манер и больше похожи на временные стоянки, чем на настоящие поселки. Похоже, Высшие посылали во все стороны отряды исследователей, те садились на какой-нибудь планете, ставили базу, жили там лет тридцать-сорок, а потом отправлялись дальше своей дорогой. На месте каждой стоянки археологи обнаруживали типичные артефакты Высших — разнообразные предметы замысловатой конструкции, обычно в хорошем состоянии. Назначение их пока остается для ученых загадкой. Высшие — замечательные мастера, в основном они использовали золото и металлизированный пластик, и некоторые предметы кажутся совсем новыми, хотя это далеко не так. Они пришли к нам через пропасть в миллиард лет.

Наши нынешние методы — спасибо технике — позволяют довольно точно определять время создания наших находок. Нам известно, что Высшие пришли на Марс около миллиарда лет назад (с поправкой в десять миллионов, то есть в один процент). Дата основания других поселений варьируется от миллиарда ста миллионов до восьмидесяти пяти миллионов лет назад, из чего можно сделать два чрезвычайно важных вывода:

Высшие создали галактическую цивилизацию, когда на Земле не было ни одной формы жизни сложнее пальмовых крабов и моллюсков; культура Высших, в том числе и техника, не претерпела никаких существенных изменений в течение четверти миллиарда лет.

Это говорит о такой жесткой, консервативной, вполне зрелой цивилизации, существовавшей так долго, что мне страшно даже думать об этом. Мы восхищаемся египтянами и называем их цивилизацию стабильной, потому что она продержалась неизменной почти три тысячи лет. Тьфу! Что стоят эти жалкие три тысячи лет по сравнению с великолепной цифрой в двести пятьдесят миллионов? Брызги.

Высшие оставили нам уйму всяких загадок. Например, проблема происхождения. Мы не нашли ни одной, пусть даже самой завалящей базы за пределами вышеупомянутой сферы радиусом в сто световых лет. Конечно, мы не очень-то внимательно исследовали планеты за пределами этого радиуса. Корабли с Земли уходили и за девятьсот световых лет, но нам пока не под силу обшарить каждый закоулок вне нашей собственной улицы. И все же отсутствие всяких следов пребывания Высших на недавно открытых окраинных мирах наводит археологов на странные мысли. Сейчас я их изложу.

Представители одной из научных школ предполагают, что Высшие — коренные обитатели нашей Галактики, эволюционировавшие на одной из планет в пределах пресловутого радиуса. То, что мы не нашли еще ничего хотя бы отдаленно напоминающего город или просто постоянное поселение Высших, не имеет значения — рано или поздно мы отыщем планету, с которой Высшие отправляли свои исследовательские партии. Самый солидный ученый этой школы — доктор Хорккк. В нашей экспедиции его поддерживает Лерой Чанг.

Их оппоненты предполагают, что Высшие прилетели откуда-то издалека — за сто тысяч световых лет из другого конца нашей Галактики, облазили почти все пригодные для жизни планеты, поставили на них базы, чтобы спокойно исследовать этот маленький уголок Вселенной. А может быть, они вообще не отсюда. Они могли явиться, скажем, из Магелланова Облака (оно в двухстах тысячах световых лет от нас) и посвятить пару сотен миллионов лет изучению нашей Галактики. Этой теории придерживаются доктор Шейн и Саул Шахмун.

Естественно, доктор Шейн и доктор Хорккк никогда открыто не скрещивают свои академические шпаги по этому поводу. Нет-нет, что вы, воспитанные люди так не поступают. Когда два таких выдающихся специалиста не сходятся во мнениях, они выясняют отношения на страницах толстых уважаемых научных журналов, где сквозь многоступенчатые цепочки сносок и километры очень достойной стерильной прозы легко угадывается основная мысль: «Мой глубокоуважаемый оппонент — полный и безнадежный осел». Если же им случается столкнуться лицом к лицу или, упаси Господь, они оказываются в составе одной экспедиции, господа археологи холодно вежливы друг с другом и никогда не упоминают предмета спора, хотя, конечно, в черепах у них точно тикает: «Мой досточтимый коллега — осел, осел, осел».

Остальные члены экспедиции не связаны этим дуэльным комплексом. А потому все мы приняли ту или другую сторону и ведем теперь яростные споры — больше для удовольствия, чем из научного остервенения — поскольку у нас нет данных, чтобы обосновать ту или иную теорию.

— Совершенно очевидно, что они чужаки, — сухо говорит 408б. — Полное отсутствие следов их пребывания всюду, кроме этого маленького уголка Галактики, свидетельствует о том, что Высшие прибыли…

— Не говори ерунды! — рыкает Миррик. — В один прекрасный день мы обнаружим их родную планету прямо у нас под носом, и тогда…

— Чепуха!

— Полная чушь!

— Ненаучные фантазии!

— Тупость непроходимая!

— Невежество!

— Идиотизм!

— Умственная отсталость!

И вот за такими милыми беседами мы засиживаемся глубоко за полночь. Миррик и Стин Стин твердо стоят на позициях доктора Хорккка и защищают теорию местного происхождения. (Их не вполне уверенно поддерживает Яна.) А старина 408б и твой покорный слуга готовы героически умереть за доктора Шейна и его внегалактических пришельцев. Келли Вотчмен держит нейтралитет — ни один уважающий себя андроид не полезет на рожон из-за теории, если не достает данных, чтобы сделать логический вывод. Пилазинул, специалист по интуиции, тоже отмалчивается. Я уверен, у него есть мнение по этому вопросу, он просто не привык что-либо заявлять, пока не выстроит для себя полную картину, ибо с его мнением никогда не спорят. Его воспринимают как Священное Писание, истину в последней инстанции. Поэтому Пилазинул крайне осторожен и не высказывается, пока не может эту истину обосновать.

Ты спрашиваешь, почему я принял сторону доктора Шейна? Но как могу я принять другую сторону, пока правота ее не доказана?

Все очень просто, Лори. Ты же знаешь, я чудак и романтик. Иначе я не сидел бы там, где сижу, не делал бы то, что делаю, и вообще не нарушал бы планов отца сделать меня достойным и полезным членом общества. А потому я по натуре своей склоняюсь к теории, открывающей наибольший простор моему романтическому воображению.

Если Высшие родились на какой-то из планет в пределах этого чертова радиуса, значит, они давным-давно вымерли. Исчезли. Если бы они все еще жили, мы напоролись бы на них непременно.

Допустим, они прилетели из другой Галактики. Тогда вполне вероятно, что где-то там еще стоят их города, еще живет их цивилизация. Мне очень хочется верить в это. Раса, которая способна прожить несколько сотен миллионов лет, — а мы знаем, что столько они уж точно протянули, — и не взорваться к чертовой матери, вполне может оказаться бессмертной. Я говорю о биологическом виде, а не об индивидуумах. Так вот, если правильна теория доктора Шейна и Высшие — пришельцы из-за края Галактики, значит, возможно, они пребывают там в своем древнем великолепии и когда-нибудь мы встретимся с ними. Когда, где? В Магеллановом Облаке, в Туманности Андромеды, в спиральной галактике М104? Да где угодно.

Спешу добавить, что ни доктор Шейн, ни другие известные археологи (и ни один здравомыслящий человек) никогда не предполагали, что Высшие существуют до сих пор. Миллиард лет — слишком большой срок даже для цивилизации сверхсуществ. Это только я, аспирант сумасшедший, надеюсь повстречаться с ними. В ту ночь, когда мы вышли погулять с Яной, я изложил ей свое мнение и несказанно изумил ее.

— Цивилизация не может существовать миллиард лет. Ничто не может, Том.

— Ты судишь по земным стандартам. Мы — новички в этой Вселенной, но отсюда не следует…

— Но в мире нет ни одной расы, чей возраст хотя бы приблизительно соответствовал… — запротестовала она. — Шиламакиане — самый старый народ в Галактике, ведь так? Они перестали быть животными примерно пятьдесят миллионов лет назад. А прошлое нашего вида едва наберет полмиллиона лет. Каламориане еще моложе и…

— У нас есть данные, доказывающие, что Высшие удерживались на высоком уровне цивилизации по меньшей мере двести пятьдесят миллионов лет. Значит, они чертовски устойчивы. Кроме того, это могло войти в привычку.

— А как насчет эволюционных изменений? За миллиард лет они должны были развиться или деградировать до неузнаваемости.

— Думаешь, они не способны управлять собственной генетикой? — спросил я. — Такая консервативная раса наверняка борется с мутациями. Да, они не могли не найти способов сохранить свою суть.

— А природные ресурсы их родной планеты? Они должны были давным-давно истощиться.

— Кто тебе сказал, что они живут сейчас на той планете, на которой эволюционировали? У Земли полно колоний. Чем Высшие хуже нас?

Яна вовсе не была убеждена. Признаюсь, и я не совсем уверен в этом.

Но мне все-таки порой кажется, что такая великая раса не может исчезнуть без следа. Последний из Высших, гибель многолетней цивилизации, паралич воли, усталость, культурное истощение… Я не хочу в это верить. Наверное, потому, что смириться с уходом Высших, значит, согласиться с грядущей гибелью нашей цивилизации, исчезновением землян. Никто из нас так до конца и не может смириться с возможностью собственной смерти. А что же говорить о гибели расы, цивилизации? Если я верю в бессмертие человечества — а я не могу не думать так, биология не позволит, — почему же я должен считать, что Высшие, превосходящие нас во всем, не удостоены этого бессмертия? Нет. Я говорю себе, что они все еще держатся за жизнь, процветают в какой-нибудь в далекой галактике, даже если и не помнят, как однажды слетали в гости к соседям и никого не застали дома, потому что у соседей еще не появилась разумная жизнь. Наша.

Ну вот. Слышишь, Лори, с тобой говорит твой сумасшедший братишка. Он снова пичкает тебя тирадами, исполненными необоснованного романтизма. Как всегда. Помнишь, ты говорила мне, что у меня нет положенного настоящему ученому объективного взгляда на мир. Возможно, ты права.

Вдруг понял, что умудрился так и не рассказать тебе, чего же мы, собственно, добились.

Самое главное, что отличает раскопки, связанные с Высшими, от всех прочих археологических занятий, — возраст объектов. Они столь невероятно стары, что мы не можем применять обычную технику. Поэтому мы называем себя палеоархеологами. Понимаешь, в Египте или Мексике достаточно очистить площадки от земли и песка — и можно начинать вытаскивать, что понравится. А нам такое удовольствие заказано. За миллиард лет земля и песок слеживаются в камень, и приходится выковыривать находки из твердой породы.

В какой-то степени и мы можем использовать стандартную процедуру. Большую часть мертвого груза смывает вода, потом в ход идут экскаваторы, кирки и лопаты, а также бульдозеры, в нашем случае — Миррик. Когда площадка расчищена, наступает время вакуум-агрегатов. Любимое орудие Келли снимает за проход слой скалы толщиной в молекулу и рано или поздно вытаскивает на свет божий то, за чем мы гоняемся. Работа требует железных нервов и особого чутья: если вакуум-копальщик чересчур увлечется, он сжует несколько молекулярных слоев находки, прежде чем сможет остановиться. И, конечно, покалечит предмет.

Однако до сих пор Келли не давала никаких поводов для жалоб. Она таки врезалась в какой-то небольшой артефакт, но не по своей вине — там действительно невозможно было разобрать, где скала, а где вросший в нее «предмет непонятного назначения». В остальном же ее работа просто превосходна. Беру обратно все, что наговорил на первом кубе о неспособности андроидов работать вакуум-копальщиками при археологах.

Мы потратили большую часть недели на то, чтобы избавиться от мертвого груза, потом приступили к настоящей работе и через несколько дней наши усилия увенчались успехом: из камня начали появляться разные разности. Похоже, мы напоролись на самый большой лагерь Высших в истории палеоархеологии — слой находок тянется на добрую сотню метров в глубь холма. Пока мы собрали приличную кучу стандартных хозяйственных мелочей, валяющихся на периферии лагеря. Тебе интересно? Перечислю.

Узелки с надписями. Это пластиковые трубки, видом и размерами напоминающие гаванскую сигару, обычно темно-зеленого, иногда голубого цвета. Вдоль одной стороны идет надпись — иероглифы Высших, от семидесяти пяти до ста различных символов. Через небольшие, хотя и непредсказуемые, промежутки времени надпись исчезает, а на ее месте появляется новая. Это может случиться, когда трубку передают другому лицу, когда ее поворачивают, когда у человека, держащего ее в руках, меняется настроение, когда начинает или, наоборот, перестает идти дождь. Бывает также, что надпись вовсе не исчезает и не изменяется, даже когда все вышеописанное происходит одновременно. Такие трубки сотнями валяются всюду, где только побывали Высшие. Ученые вскрыли несколько штук и не нашли никаких движущихся частей, вообще никаких деталей. Похоже, трубки сделаны из целого куска пластика. Принципы их работы нам понятны в такой же степени, как неандертальцу устройство видеомагнитофона. О расшифровке надписей я уже не говорю. Это выше наших сил.

Памятные знаки. Это какие-то медали (или что-то в этом роде) размером с большую монету из нержавеющего белого металла. По всем стоянкам Высших валяются груды таких кругляшек. На одной стороне выбито изображение того, кто, по нашему мнению, является Высшим, собственной персоной, — гуманоидного существа с четырьмя руками, двумя ногами и огромной куполообразной головой. На обратной стороне какая-то надпись — те же знаки, что и на пластиковых трубках. Точка плавления этого белого металла переваливает за три тысячи градусов по Цельсию. Сам металл такой твердый, что непонятно, как из него штамповали детали. Химический анализ ничего не дал. Природа металла или сплава нам неизвестна.

Загадочные коробочки. Вернее, коробочки с секретом. Точь-в-точь по названию — листы металла, которые, перекрещиваясь, образуют чрезвычайно странные соединения. Простейшие представляют собой аналоги ленты Мебиуса — плоская полоска металла, перекрученная в середине и заваренная на концах.

Есть еще бутылка Клейна. Это контейнеры: на самом деле у них есть все три измерения, но эта чертова бутылка так переплетается сама с собой, что снова получается только одна сторона. А еще здесь водятся тессеракты — это такие сложные четырехмерные структуры. Тессеракт относится к кубу, как куб к квадрату. Дошло? Если смотреть на эту пакость достаточно долго и под нужным углом, можно разобраться что к чему, хотя я бы не советовал. Но это еще не самое худшее. Мы находили предметы, существование которых не может объяснить самая дикая математическая теория. Предметы, устроенные так, что, ведя пальцем вниз по одной стенке, вдруг обнаруживаешь, что палец идет вверх по другой, а потом поверхность кончается, и ты проваливаешься куда-то. Ученые насчитали двенадцать видов этих коробочек. Может быть, Высшие любили головоломки? Почти все предметы этой категории находятся в удивительно хорошем состоянии.

Разные мелочи. К ним мы относим доски, рычаги, маленькие кнопки, которые светятся в темноте, небольшие объекты, по нашему мнению, украшения, призмы, переключатели, трубки, нагревающиеся с одного конца, если поднести палец к другому, и множество других необычных вещей. Все они очень красивы и поражают качеством отделки, даже самые маленькие. И все прекрасно сохранились, несмотря на то, что миллиард лет пролежали под многотонным слоем земли.

По мере того как мы продвигаемся к центру залежей, попадается все больше находок. Плотность артефактов на кубический метр здесь выше, чем во всех других поселениях вместе взятых, и мы надеемся, что наша стоянка имела когда-то большое значение и что внутри нас ждет что-нибудь очень интересное. Например, могила. Ты, наверное, знаешь, что археологам до сих пор не удалось обнаружить останков ни одного Высшего. Конечно, даже самый крепкий скелет не перенесет миллионолетнего хранения — во всяком случае, целым точно не останется, — но Высшие обладали достаточно высокой технологией, чтобы построить металлический или пластиковый контейнер, способный сохранить свое содержимое при любых внешних условиях, о чем говорит удивительная стойкость всех найденных нами предметов. Но, увы, ни в одном из двадцати уже раскопанных поселений мы не нашли ни могилы, ни чего-то хотя бы отдаленно напоминающего ее. Высшие жили на своих стоянках как минимум несколько десятилетий, логично было бы предположить, что за это время кто-то из членов их экспедиций мог и умереть. По естественным или другим причинам.

Получается, Высшие либо увозили своих мертвых домой, чтобы похоронить их в родной земле, либо кремировали покойных, либо распыляли их тела до атомного уровня.

Либо… А если продолжительность жизни индивидуума была у Высших такова, что смерть кого-либо из них в течение сорока-пятидесяти лет существования стоянки была просто невероятна?

Мы не знаем. Но нам очень хотелось бы выяснить точно, как выглядели Высшие.

Мы продвигаемся медленно. В таких условиях иначе нельзя. Копают все, даже большие боссы, но все равно мы вынимаем не больше трех кубических метров в сутки. Первым идет Миррик, сметая остатки мертвого груза, за ним — Келли со своей вакуумной лопатой, распиливающей скалу на ломтики. Остальные движутся следом и выковыривают обнаруженные ею предметы. Прежде чем выкопать что-либо, мы обязаны сфотографировать артефакт и подробно описать, как и где он расположен. Записи идут в лабораторию, где Саул Шахмун делает хронологический анализ. Он еще не может точно датировать наш объект, но, судя по всему, стоянка свеженькая, недавняя, брошена жильцами примерно девятьсот миллионов лет назад.

Все, на чем хоть что-нибудь написано, передается в руки доктора Хорккка, который перерисовывает иероглифы и скармливает их компьютеру. Старина 408б обнюхивает всю найденную механику и как специалист по палеотехнологии пытается разобраться, как же оно все-таки работает и работает ли вообще. Пилазинул бродит вокруг раскопок, сует свой механический нос в каждую щель, пытается найти ключ, который позволит ему сделать какой-нибудь интуитивный вывод.

Всех нас не покидает странное и таинственное чувство, что мы стоим на пороге очень важных событий. Никто не знает почему. Наверное, это просто чрезмерный оптимизм.

Работаем тяжело. Археология — это боль в спине, хрипы в легких по утрам и мозоли на ладонях. Романтика начинается потом, когда ребята из службы новостей сочиняют красивые истории. По вечерам мы отдыхаем, много играем в шахматы, мало спорим, слушаем, как шуршит за стенами дождь. Очень странно — я часто скучаю, здесь довольно тоскливо и тем не менее я очень весел и возбужден. Настроение приподнятое.

С Мирриком возникли сложности, незаметно переросшие в проблему. Если мы не разрешим ее по-быстрому, боюсь, ему придется покинуть экспедицию. Это будет очень печально, ведь Миррик, хотя и странный, но исключительно приятный парень.

Я уже рассказывал тебе, что он алкоголик, если это можно так назвать. Его интересует не спиртное, а цветы. Нектар или пыльца — не знаю, что именно, — оказывают на него самое сокрушительное воздействие. Судя по эффекту, цветы для динамонианина — хуже, чем чистый спирт для человека. Нескольких цветочков достаточно, чтобы пустить вразнос пару десятков тонн живого веса Миррика.

И, к сожалению, на этой безжизненной планете, оказывается, растут цветы. Кто-то из инженеров-землеустроителей, который в душе был поэтом, высадил здоровенную клумбу подснежников в нескольких километрах от места, где мы копаем. Большая часть цветов повымерзла, но некоторые, особо устойчивые, прижились. И надо же было случиться такому несчастью, что Миррик, любитель дальних одиноких прогулок, почти сразу же напоролся на этот «клад».

Первым его секрет раскрыл я.

Во второй половине дня на прошлой неделе я, выполнив свою суточную норму землекопа, собирался идти домой, когда заметил, что на меня надвигается Миррик. Он сегодня закончил работу рано, и у него было несколько часов свободного времени. Завидев меня, он подпрыгнул и попытался передними ногами изобразить хлопок. Номер не прошел — Миррик с грохотом рухнул на землю. Встал, отряхнулся, описал круг возле места своего падения, а потом повторил сие странное движение. Опять упал. Посмотрел в мою сторону и хихикнул. Представь себе двадцать тонн хихикающего динамонианина! Миррик игриво щелкнул клыками, подкатился ко мне, сгреб в охапку своими ручищами и закружил на месте. Это действие так понравилось ему, что он начал топать ногами от удовольствия. Задрожала земля.

— Привет, Томмо, как дела малыш? — Миррик подмигнул, дыша прямо мне в лицо. — Милый старина Томмо-моммо! Давай станцуем, малыш!

— Миррик, ты набрался, — констатировал я.

— Н-нонсенс-с. — Он игриво ткнул меня клыком под ребра. — Давай танцевать.

Я отпрыгнул назад.

— Где ты нашел цветы, убоище?

— Ник-каких цветов. Я просто счастлив!

Все его рыло светилось золотом от цветочной пыльцы. Я нахмурился и попытался его очистить. Миррик снова хихикнул. Я вспылил:

— Стой и не двигайся, пчела-переросток! Если доктор Хорккк застанет тебя в таком виде, он поджарит тебя на вертеле.

Миррик хотел зайти в лабораторию и поспорить с Пилазинулом о философии. К счастью, мне удалось отговорить его. Потом пошел очередной дождь, и Миррик слегка протрезвел. Не очень, но все же достаточно, чтобы сообразить, какие неприятности ему грозят, если кто-нибудь из боссов увидит его пьяным.

— Слышь, Том-м-м, погуляй со мной, пока я не прибреду в с-себя, — попросил он, и я таскался с ним по холмам, обсуждая эволюцию религиозного мистицизма, пока у него не прояснилось в голове.

Когда мы вернулись в лагерь, он печально вздохнул:

— Я скорблю о своих слабостях, Том. Ты наставил меня на верный путь, и я больше не пойду по цветочной аллее.

На следующий день он опять налакался.

Я был в лаборатории — чистил и рассортировывал последнюю свежевыкопанную порцию поломанных трубок с надписями и щербатых белых медалей, когда снаружи раздался громкий рев, будто кто-то кричал в космический громкоговоритель:

— Это рубаи! — воскликнула восхищенная Яна.

— Это Миррик, — прошипел я.

Доктор Хорккк недоуменно высунулся из-за дисплея своего компьютера, доктор Шейн нахмурился, 408б пробормотал под нос что-то крайне неодобрительное.

А Миррик продолжал:

Мы с Яной вылетели из лаборатории и обнаружили тушу Миррика прямо перед зданием. Из-за его ушей торчало жалкое подобие пиршественного венка — смятые подснежники. Вся морда была золотой от пыльцы. Он грустно поглядел на меня, словно трезвый Миррик на мгновение высунулся из-за пьяной маски, потом помотал своей огромной башкой, хихикнул и продолжил:

— Завтра ты можешь оказаться только на пути домой, пьяный олух, — резко сказал я. — Во имя памяти Омара, Миррик, убирайся отсюда! Если доктор Хорккк заметит тебя…

Но было уже поздно.

Ночью у Миррика состоялась долгая и серьезная беседа с нашими боссами. Они боятся, что однажды он наглотается до потери сознания и развалит к дьяволу лагерь. Пьяный динамонианин примерно столь же безопасен, как космический корабль, потерявший управление. И если Миррик не в силах отказаться от своих подснежников, ему придется покинуть планету.

Сердобольный 408б предложил другое решение — приковывать Миррика к чему-нибудь прочному, как только тот закончит дневную работу. Славный 408б всегда старается найти самое гуманное решение.

Мы все пытаемся покрывать Миррика, когда он приходит в лагерь под мухой. Гуляем с ним, пока он не протрезвеет, отгоняем от домиков, если он порывается зайти, и вообще всячески защищаем его от себя самого. Но нам не удается никого обмануть. Доктор Шейн и доктор Хорккк всерьез озабочены таким поворотом событий. А когда эти двое сходятся во мнениях — жди неприятностей.

Представляешь, сестренка, Лерой Чанг считает, что у меня с Яной роман. Удивительно забавно.

Я признаю, что однажды ночью мы долго гуляли вместе. И несколько раз после этого ходили гулять днем. Что поделаешь, мне нравится общество Яны. Она единственная женщина в нашей экспедиции, если не считать Келли Вотчмен, а ее я считать отказываюсь! К тому же, здесь нет моих сверстников, кроме нее и Стин Стин (а Стин Стин — полено и совершенно меня не интересует). Итак, Яна — молодая привлекательная девушка (а Келли Вотчмен девяностолетний андроид), и у меня с ней куда больше общего, чем, скажем, со стариной 408б или высокоученым доктором Хорккком. Вот почему я и стремлюсь проводить время в ее обществе.

Наш донжуан, естественно, пытался обольстить Яну, но ничего не добился. Она считает его старым развратником и говорит, что от его взгляда у нее мурашки по коже бегают. И поскольку принять это как причину своего поражения Лерой не может, он придумал себе другую, поприличнее, убедив себя, что, так как я моложе, выше и существенно глупее его, мне удалось покорить только что вышедшую из подросткового возраста девочку Яну.

Свою неприязнь ко мне он выражает весьма оригинально: подстерегает меня где-нибудь на углу, тычет пальцем в ребра, ухмыляется и шепчет:

— Наверное, неплохо провели ночку вдвоем? Спорю, вам было чертовски жарко. Ты ведь настоящий художник этого дела, да, сынок?

— Заройся в песок, Лерой, — добродушно отвечаю я. — У нас с Яной разные орбиты.

— Завидую твоей способности лгать и не краснеть. Но меня не проведешь. Когда ты приводишь девочку назад, у нее такой довольный и возбужденный вид, что опытному человеку вроде меня сразу становится ясно, чем вы там занимались.

— Как правило, мы обсуждаем находки дня.

— Ну конечно же! Конечно. Что ж еще. — Он переходит на почти неслышный шепот. — Послушай, Томми, я вовсе не осуждаю тебя, потому что ты развлекаешься как можешь, но имей совесть. В этой экспедиции кроме тебя есть и другие мужчины, а женщин явная нехватка. — Он гнусно подмигивает. — Ты не будешь возражать, если я тоже разочек приглашу Яну на ночную прогулку?

Ну и как тебе это нравится? Твой братишка Том Райс — подлый монополист и эксплуататор женщины. Ты можешь в это поверить? И нет ни одного тактичного способа объяснить ему, что в отношениях с Яной пусть ищет дурака в зеркале. Если бы он не был столь агрессивен, жаден, груб и тороплив, если бы дикое желание не проступало столь ясно на его морде, Яна, наверное, отнеслась бы к нему более благосклонно. И уже во всяком случае, не я счастливый владелец ключей к ее сердцу. Что бы там ни думал Лерой, мы с Яной относимся друг к другу, как брат и сестра.

Ну… примерно так. Более или менее.

Она по-прежнему увивается около Саула Шахмуна. Сестренка, я краснею, мне стыдно признаться, что на наших совместных прогулках Яна больше всего говорит о том, какой Саул замечательный и как ужасно, что он не желает ее замечать. Она восхищается ясностью и четкостью его мышления, аккуратностью, восточной красотой, холодной, замкнутой манерой поведения и прочими добродетелями. Она проклинает его странную увлеченность филателией, которая поглощает Саула целиком, не оставляя в его душе места для любви. И просит у меня совета, как завоевать его сердце. Честное слово!

А Лерой Чанг все еще утверждает, что мы с Яной устраиваем ночные оргии за отвалом.

Может быть, я и попробую поухаживать за ней в следующий раз, когда мы пойдем на прогулку. Понимаешь, Лерой своими ухмылками и гнусными инсинуациями уже посадил на наши репутации несмываемое пятно. Так что мне терять? Яна действительно очень привлекательна. А я не давал обета целомудрия на время этой экспедиции. И, кроме того, мне до смерти надоело слушать панегирики филателисту Саулу Шахмуну.

5. 5 СЕНТЯБРЯ 2375. ХИГБИ-5

Сегодня утром я лично, собственной персоной, обнаружил нечто чрезвычайно важное. И едва не вылетел за это из экспедиции. Мы все еще не вполне понимаем, что же такое я нашел, но, видимо, что-то серьезное. Сенсационное. Наверное, это самая важная добыча, которую когда-либо откапывали в поселениях Высших. И вот как все произошло.

После завтрака мы впятером отправились на место раскопок: Яна, Лерой Чанг, Миррик, Келли Вотчмен и я. При нынешнем положении дел команда из пяти археологов — идеальная рабочая группа: меньше — тяжело, больше — много. Остальные плотно засели в лаборатории, обрабатывая находки, определяя их примерный возраст, занимаясь компьютерным анализом и прочей обыденной дребеденью.

Мы уже довольно далеко забрались в глубь холма, а зона поисков все расширяется и расширяется. Артефакты лежат очень густо, мы набрали более сотни сигар с надписями и множество памятных знаков и головоломок. Стандартные предметы, только их гораздо больше, чем когда бы то ни было.

Стояло холодное дождливое утро. Впрочем, здесь всегда так. Мы быстро нырнули под благословенный пластиковый щит и приступили к работе. Сначала Миррик расчистил оставшийся со вчера завал и открыл нам доступ к тому слою, который нам предстояло раскапывать. Следом за ним двигалась Келли со своей вакуумной лопатой. Обязанности мы поделили так: я спускаюсь в дыру на самый низ, чтобы иметь обзор, прямо передо мной устраивается Келли со своим инструментом — срезать ломтиками камни там, где я ей укажу. Сбоку ворочается Миррик и выносит на клыках нарезанный Келли мусор, Яна управляется с камерой, делает объемные изображения всего, что мы накопаем. Лерой как старший археолог поисковой группы ведет подробную запись процесса.

Примерно около часа мы резали скалу безо всякого успеха. Потом пошел мягкий розоватый песчаник, в котором лежала парочка совершенно целых головоломок. Когда работаешь долго и достаточно тяжело, начинаешь превращаться в машину, подхватываешь удобный ритм и действуешь механически, не замечая ничего вокруг, ни о чем не думая. Келли, Миррик и я довольно быстро вошли в это полуавтоматическое состояние. Я показывал, Келли срезала, Миррик убирал мусор, из камня появлялся артефакт. Яна фотографировала его, Лерой заносил данные в записную книжку, а я аккуратно вытаскивал предмет и укладывал его в специальную коробку для находок. Отметил место, срез, очистка, вспышка аппарата, запись, нагнуться и поднять; отметка, срез, очистка, вспышка, запись, укладка. Отметка, срез, очистка…

И тут среди розового песчаника я заметил странный металлический блеск.

Яркий блеск. То был довольно массивный кривой металлический предмет. По характеру кривизны я определил, что это, наверное, шар или эллипс диаметром около метра. Он был отлит — или откован, почем я знаю, — из того сплава золота с неизвестно чем, который обычно использовали Высшие для всей своей механики. Поверхность шара местами гладкая, местами рубчатая. Глубина царапин — около сантиметра.

— Келли, ради бога, тащи скорее лопату! — закричал я. — Посмотри, что мы нашли!

Я буквально приволок ее к тому месту, где из камня высовывался край находки. Лихо и точно действуя лопатой, словно скальпелем, Келли срезала кусок породы, освободив еще несколько сантиметров поверхности шара, потом еще кусок, и еще, и еще. Я руками сгребал обломки, отпихивал их с дороги. Порезал палец. Лерой не обращал на нас никакого внимания, наверное, слишком углубился в свои записи или, скорее, мечтал о вступлении в интимные отношения с Яной. Они оба успели отойти от края ямы, а я был слишком занят крошащимися кусками песчаника, чтобы подниматься наверх и спрашивать Лероя, нет ли у него каких-нибудь инструкций.

— Хорошо идем, — кивнул я Келли. — Следуй за кривой. Видишь? Загони свою машинку пониже и…

Келли кивнула. Она была крайне напряжена, от нее чуть ли не било током. Я впервые видел андроида в таком возбуждении, но случай действительно был особый. Келли положила обе руки на рычаги лопаты и начала проходку сбоку. Режущий край вошел в центр глыбы песчаника и мягко развалил ее на две части. Я принялся убирать обломки, но тут вмешался Миррик. Он чуть отодвинул меня в сторону и сказал:

— Они слишком тяжелы для тебя, Том. Отойди. — Всунул свои клыки в щель и одним движением головы выбросил из ямы полутонную глыбу.

Отметка, срез, расчистка. Отметка, срез, расчистка. Я плавал в собственном поту. Келли, которая не могла бы вспотеть, если бы даже захотела, выглядела разгоряченной. Минут десять мы работали, как сумасшедшие, и выцарапали из камня половину шара. Я уже видел кнопки и рычажки встроенной панели управления.

На самом деле важные находки так не выкапывают. Мы трое работали в убийственном темпе, нас захватила поисковая лихорадка, мы гнали друг друга вперед, не имея ни сил, ни желания остановиться или хотя бы замедлить раскопки. Не знаю, что творилось в головах Миррика и Келли, но лично я, каюсь, грешен, больше всего хотел выкопать этот таинственный золотой шар прежде, чем появится кто-нибудь из наших старичков и отнимет его у меня. Вполне недостойный мотив. А также демонстрация болезненного идиотизма, полного непрофессионализма и крайней беспечности, ведь неопытный аспирант вполне мог покалечить находку и навлечь на себя проклятие всех своих ученых-коллег.

Самое смешное, я успел подумать обо всем этом, но продолжал продвигаться вперед. Отметка, срез, расчистка. Указание, срез, расчистка. Поворот, срез, расчистка. Отметка, срез, расчистка, отметка, срез, уборка…

Я выпрямился, хватая ртом воздух, и посмотрел вверх. Лерой и Яна не видели нас. Они были заняты друг другом. Нежный и трепетный Лерой уже положил Яне руку на… хм, да, бедро… Левую. Правой он боролся с магнитной застежкой ее блузки, одновременно пытаясь прижаться к губам Яны. Яна героически отбивалась, колотя уважаемого коллегу по груди сжатыми кулачками, и все это выглядело, как сцена насилия в плохоньком кинофильме. Как благородный человек я был обязан немедленно, одним прыжком вылететь со дна ямы на край и выкрикнуть:

— Руки прочь, мерзавец!

Желательно при этом накормить насильника его собственными зубами. Но я сказал себе, что, во-первых, Яна может сама о себе позаботиться, она взрослая девушка; во-вторых, пока Лерой занят вольной борьбой, он вряд ли будет в силах помешать нам работать. Увы, я не благородный человек. Стыд мне и позор!

Она ударила его кулаком в пах. Лерой покраснел, согнулся пополам и уронил в яму записную книжку. Яна повернулась и исчезла за пеленой дождя. Лерой кинулся за ней с криком:

— Яна! Яна! Подожди! Позволь мне объяснить!

— Мы покинуты и предоставлены сами себе, — сказал я Келли и Миррику. — Копаем.

И мы неудержимо принялись зарываться в камень. Келли, скорчившись в три погибели, вырезала песчаник из-под шара, а я безуспешно пытался раскачать нашу добычу и выкатить ее из каменной могилы. Миррик снова оттеснил меня, примерился и осторожно ткнул шар клыками. Тот пошевелился, но остался на месте.

Артефакт был очень красив: золотой, огромный — я едва мог обхватить его руками, — блестящий. Примерно половину его поверхности занимала панель управления со множеством кнопок, рычажков и рукояток. Я прикинул, что минут через пять мы его вытащим.

— Подождите, — остановил нас Миррик. — Я чувствую необходимость помолиться за успех нашей работы.

Миррик часто так говорит. Ты знаешь, он глубоко религиозен. Он парадоксиалист, обожествляющий все противоборствующие силы Вселенной, и разражается молитвой каждый раз, когда требуется умиротворить эти силы, а в нашей профессии это нужда непреходящая.

Келли убрала лопату. Миррик осторожно опустился на колени, подогнув ноги под массивное тело, и нежно коснулся шара кончиками клыков, а потом начал стонать и реветь по-динамониански. Позже я попросил его перевести эту молитву, и он выдал мне следующий текст:

Согласись, довольно-таки странная молитва. Да и религия непривычная. По крайней мере, для землянина. Главное свойство инопланетян — они иные. Знаешь, я попросил Миррика объяснить мне символ веры парадоксиалистов, когда у него будет свободное время. Надеюсь, он не забудет.

Закончив свою молитву, Миррик немного отступил назад, засунул свои клыки в щель между золотым шаром и окружающим его камнем, яростно заурчал и дернул голову вверх. Шар поддался. Миррик толкнул еще раз. Шар начал освобождаться.

— Келли, давай вниз с лопатой, — заорал я. — Скуси вон тот кусок камня, и мы вытащим эту чертову штуку!

Вся наша троица буйных сумасшедших копошилась на дне ямы, толкая, работая клыками, срезая лопатой все подряд, отпихивая друг друга, балансируя в самых немыслимых позах, колотя этот несчастный шар. В общем, сценка напоминала утреннюю кормежку в тесном обезьяннике. Мы полагали, что шар быстро покинет свое каменное ложе, но, похоже, он здорово прилип. Как мы не покалечили артефакт своими силовыми приемами — уму непостижимо.

Внезапно над нашими головами зазвенел высокий, исполненный холодной ярости голос:

— Что вы делаете?! Идиоты! Преступники! Вандалы!

Я посмотрел наверх. На краю ямы стоял доктор Хорккк и буравил меня взглядом. Его глаза покраснели от ярости и, казалось, увеличились раз эдак в пять. Он размахивал всеми руками и подпрыгивал на трех ногах, яростно колотя себя четвертой по бокам, — таким образом обитатели Тххха выражают неудовольствие. Оба рта — и тот, что для питания, и тот, что для разговора, — были разинуты и жадно хватали воздух.

— Мы нашли этот шар, — объяснил я, — и теперь пытаемся очистить его…

— Вы его покалечите! Олухи! Убийцы!

— Еще несколько секунд, доктор Хорккк, и мы вытащим его. Все в порядке.

Ты должна понять одно: в то время как я дискутировал с доктором Хорккком, Миррик, Келли и отчасти я сам продолжали ворочать нашу добычу. Появление начальства вовсе не отрезвило нас, а заставило работать еще быстрее, как будто судьба Вселенной зависела от того, поднимем мы этот шар из ямы за две минуты или нет. Доктор Хорккк кричал, и скрипел, и плевался. Я уловил обрывок фразы:

— … или выгоню всех троих!

Он был уже не один на краю ямы. Я взглянул через плечо и увидел Пилазинула, 408б, Саула Шахмуна и Яну. Доктор Хорккк, обезумев от ярости, оторвал ногу у Пилазинула и, тыча ею в нашу сторону, разразился тирадой на родном языке. Сомневаюсь, что он осыпал нас комплиментами. Пилазинул пытался хоть как-то успокоить разбушевавшегося коллегу.

В этот миг из воздуха появился доктор Шейн, огляделся, оценил положение и спрыгнул в яму.

С его прибытием владевшая нами невменяемая торопливость куда-то испарилась. Келли выключила установку, Миррик оторвался от шара, я выпрямился и вытер пот со лба.

— И что мы здесь имеем? — мягко спросил доктор Шейн.

— А-а… артефакт, сэр, — промямлил я.

— Странно. Чрезвычайно странно и необычно. Но к чему такая спешка?

— Не знаю… сэр, мы увлеклись… нас понесло.

— Хм-м, но зачем же так? Следует вести дело обычным порядком, по-моему, именно это и пытается объяснить вам доктор Хорккк. Я понимаю ваш энтузиазм, но все же… — Он нахмурился. — А кто руководил работами?

— Лерой Чанг, — ответил я.

— И где он?

Я не знал, что сказать, а потому промолчал. Перевел взгляд на Яну, она ответила мне хмурой усмешкой. Ее одежда была несколько измята и изрядно промокла, видно, Яна долго бежала под дождем. Она подмигнула мне и покачала головой. Как я и думал, Яна сумела позаботиться о себе.

— Так где же профессор Чанг? — повторил Шейн.

— Он ушел отсюда минут десять назад, — сказал я.

Доктор Шейн удивленно наморщил лоб, потом шевельнул бровями, словно отмел этот вопрос, и поднял записную книжку.

— Давайте продолжим, — кивнул он. — Я останусь с вами. Вынимайте этот шар… Только поспокойнее.

И поскольку доктор Шейн сразу задал ровный темп, а все остальные члены экспедиции внимательно наблюдали за нами сверху, наша команда закончила работу куда профессиональнее, чем начала. Мне было стыдно за ту безумную гонку, а когда доктор Хорккк спрыгнул в яму, чтобы посмотреть на артефакт, я не мог поднять на него глаза. У нас ушло еще полчаса на то, чтобы высвободить шар. Пилазинул, доктор Шейн и доктор Хорккк открыли совещание прямо в яме, сошлись на том, что шар — это, несомненно, механизм Высших и, вдобавок, самый большой механизм, который когда-либо находили археологи, и что все они трое не имеют даже отдаленного понятия, что это и как оно работает. И никто из них не удосужился поздравить меня с самым большим открытием, какое только делали со времен открытия самих Высших. Правда, я тоже был не особенно горд собой — все время вспоминал, насколько по-идиотски организовал работу по извлечению своей находки.

Когда конференция закончилась, Миррик со всей возможной осторожностью подхватил шар на клыки — по его словам, он весит не больше среднего человека — и потащил в лабораторию.

Это произошло три часа назад. Доктор Шейн, доктор Хорккк и Пилазинул до сих пор сидят с нашей новинкой безвылазно. С ними 408б. Саул Шахмун мотается туда и обратно. На каждом новом витке он кажется еще более возбужденным, но ничего определенного не говорит — никаких результатов пока нет.

Миррик, Келли, Стин Стин и Лерой Чанг отправились обратно к яме. У Лероя вся физиономия в синяках и довольно поганое настроение. А нам с Яной приказано после обеда учинить большую уборку. Вот этим мы и занимаемся. Она в своем домике, а я — в своем.

Это великая награда за находку века, не так ли, сестренка?

Двумя часами позже. В лаборатории все еще продолжается симпозиум. Мне чертовски хотелось бы знать, до чего они там договорились, но если бы нашему начальству понадобились аспиранты, оно бы нас вызвало. Саул уже что-то давненько не показывался. Наши чернорабочие все еще роют, но больше не нашли ничего интересного. Келли с Мирриком копали бы день и ночь, если б им только разрешили.

Я закончил наводить чистоту в домике, привел себя в порядок и отправился в хозяйство напротив поговорить с Яной.

Любопытно, что ее больше интересовала не наша удивительная добыча, а неприличное поведение профессора Лероя Чанга. Типично женский подход, как сказал бы я, если б не боялся тебя обидеть. Кроме того, я не вполне уверен, что это действительно типичная реакция.

— Ты ведь видел, как он лапал меня, — тоном обвинителя заявила Яна. — Почему же не вмешался?

— Не сообразил, насколько это серьезно.

— Серьезно! Куда уж серьезнее! Да он чуть не раздел меня!

— Милый старый Лерой, уж он-то знает, как уговорить девушку.

— Очень смешно! А если бы он меня изнасиловал?

— Мне показалось, ему было далеко до успеха, разве не так?

— Ты не чувствуешь себя виноватым? Копал, как сумасшедший, в этой проклятой яме, а я кричала, звала на помощь.

— Знаешь, мне говорили, что насилие практически невозможно без согласия самой жертвы, — улыбнулся я. — То есть жертва просто должна защищаться, как только может, и, если она не калека, а нападающий не супермен, любая девушка сможет отбиться от него. А если нет, значит, она либо перепугалась до смерти, либо вовсе и не собиралась сопротивляться всерьез. Кроме того, я что-то не помню, чтобы ты кричала.

— Твоя дешевая психология не убедительна, — фыркнула Яна. — Не знаю, откуда ты взял эту сомнительную теорию, но, уверяю тебя, ты ошибаешься, ибо, как и большинство мужчин, не имеешь ни малейшего понятия, что думают и чувствуют в такую минуту женщины.

— Тебя что, неоднократно насиловали, и ты считаешься специалистом по этому вопросу?

— Мы не можем сменить пластинку? Готова предложить несколько тысяч куда более увлекательных тем для беседы. И, кстати, меня еще ни разу не насиловали, и, надеюсь, этого не случится. Спасибо за заботу.

— Как тебе удалось отшить Лероя?

— Я ударила его по лицу. Кулаком. Изо всех сил. А потом пнула его.

— И он отстал. Что подтверждает теорию…

— Мы же переменили тему.

— Прости, но ты первая заговорила об изнасиловании, — заметил я.

— Я не хочу больше слышать этого слова!

— Хорошо.

— И все же мне кажется, что с твоей стороны было полным хамством рыться в своей яме, когда Лерой… напал на меня.

— Прости. Я слишком увлекся работой.

— И что это была за штука?

— Хотел бы я знать, — ответил я. — Может, зайдем в лабораторию и спросим у них?

— Лучше не надо. Не думаю, что они хотят нас видеть.

— Пожалуй.

— Том, прости, я не хотела устраивать истерику. Но, понимаешь, Лерой напугал меня, здорово напугал. А когда никто не пришел на помощь…

— Ты собираешься рассказать обо всем доктору Шейну?

Она покачала головой:

— Лерой больше не пристанет. Нет смысла затевать скандал.

Я восхищен ее отношением к этому делу. Более того, признаюсь, я восхищен самой Яной. До сих пор в своих письмах я упоминал о ней только мельком. Отчасти потому, что очень нескоро понял: Яна не просто красивая девушка, но еще и интересный человек. А кроме того, — ну прости меня, Лори, — мне всегда очень неудобно обсуждать свои любовные дела. Не из-за того, что не желаю делиться с тобой, я просто боюсь причинить тебе боль.

Вот. Вырвалось. Хотя, быть может, я сотру запись, прежде чем отдам тебе блок.

Пойми, мне не хотелось бы касаться некоторых сторон человеческой жизни, полностью недоступных тебе из-за болезни: любви, брака, ну, ты понимаешь. То, что я веду активный образ жизни, мотаюсь с места на место, работаю руками, когда ты лишена всего этого, уже достаточно жестоко. Но эмоциональная сфера: первое свидание, влюбленность, семья… Ты отрезана от нее, и мне просто неловко напоминать об этом, посвящая тебя в мои отношения с девушками (а мои романы были многочисленны и исключительно удачны, хотя мама твердит, что мне пора остепениться).

Ну, разве я не гений? Как тактично я объясняю тебе причины, по которым умалчиваю о чем-то, даже делаю длинные отступления, чтобы сказать, как мне горько говорить с тобой о понятиях, о которых продолжаю говорить. Проклятье. Сотру эту часть записи, как только придумаю что-нибудь более подходящее.

Ты знаешь, почему теперь Яна интересует меня куда больше, чем в начале экспедиции?

Нет, о мудрая моя, не потому, что я не в силах более переносить одиночество. На прошлой неделе Яна рассказала мне, что она не совсем человек. Ее бабушка родилась на Бролагоне.

Каким-то образом этот штрих прибавляет Яне экзотичности, и она становится для меня более желанной, чем была бы обычная шведка. Меня всегда волновало все необычное.

Тебе, наверное, известно, что бролагониане — гуманоиды. У них блестящая серая кожа, больше пальцев на ногах и уйма зубов. Они принадлежат к числу шести или семи инопланетных рас, способных скрещиваться с хомо сапиенс — вероятно, эволюция на этих планетах шла параллельно земной. Требуется масса перестановок в ДНК и прочая генетическая хирургия, чтобы получить здоровое потомство, но это возможно. И делается. И будет делаться, что бы там ни вопили реакционеры вроде Лиги Расовой Чистоты.

У Яны в роду несколько поколений дипломатов. Ее дед был нашим представителем на Бролагоне шестьдесят лет назад и влюбился в местную девушку. Они поженились, родили четырех детей, один из которых и стал отцом Яны. Он женился более скромно — на соотечественнице, шведке, но бролагонианские гены-то остались.

Яна показала мне несколько признаков смешанной крови. Стыдно признаться, но до сих пор я не обращал на них внимания.

— У меня темные глаза, — сказала она, — а не голубые или серые, как положено блондинке. Не такой уж редкий случай, но прибавь еще это.

— Яна сняла сандалии. У нее по шесть пальцев на ногах. Очень милые пальчики, но по шесть штук, что есть, то есть. — У меня сорок зубов, — продолжала она. — Если не веришь, можешь сосчитать.

— Поверю на слово, — ответил я, не желая совать голову в ее инопланетную многозубую пасть.

— Мои внутренние органы тоже отличаются от человеческих. Например, кишечник куда меньше. Это придется принять на веру. А еще у меня есть особая бролагонианская родинка, ее передает доминантный ген. Она есть у всех бролагониан и у всех помесей. Очень миленькая, геометрически правильная, и цвет приятный. Если я когда-нибудь попаду в неприятности на планете, принадлежащей бролагонианам, стоит только показать родинку, и она сойдет за паспорт.

— А я могу посмотреть?

— Не приставай. Она в неудобном месте.

— Мною движет чисто научное любопытство. Кроме того, неудобных и неприличных мест не бывает. Есть только чрезмерно стеснительные люди. Я не знал, что ты так стыдлива.

— И вовсе я не стыдлива, — ответила Яна. — Но порядочная девушка должна быть скромной.

— Почему?

— Животное! — рявкнула она, но в голосе ее не было гнева.

Итак, я не увижу ее родинки.

Но мне приятно знать, что она есть. Назови это снобизмом, если хочешь, но мне приятно, что Яна не вполне человек. Девушки моего собственного вида мне уже порядком надоели.

Конечно, Яна по-прежнему безнадежно влюблена в Саула Шахмуна. Или утверждает, что влюблена. Я не уверен в силе ее чувства. Исключительно ради научного эксперимента я недавно поцеловал Яну. Просто чтобы выяснить, как целуется девушка, которая на четверть бролагонианка.

Ничего особенно инопланетного в ее поцелуе я не обнаружил. Однако она отнеслась к эксперименту с большим энтузиазмом, что и заставляет меня сомневаться в серьезности ее безнадежной любви к Саулу. Возможно, она уже отчаялась завоевать его. Возможно, утреннее приключение с Лероем разбудило ее до сих пор спавшее либидо. Или же…

Нет, я точно сотру всю эту чушь. Лори нельзя это слышать. Сейчас я просто говорю сам с собой, это вполне надежный способ разобраться в собственных чувствах и переживаниях, а их у меня сегодня было порядочно. Мало того, что я собственноручно откопал находку века, так еще и понял, что влюбился — пускай слегка — в чрезвычайно интригующую и привлекательную особу женского пола. Но я не хочу причинять Лори боль, развивая побочные линии сюжета археологического романа. Как погано, наверно, всю жизнь провести на госпитальной койке с миллионом различных приборов, подогнанных к телу или введенных непосредственно в нервную систему, и знать, что никогда не будешь ходить, целовать любимого, отправляться на свидание, не выйдешь замуж… ни детей, ни семьи — ничего. Конечно, Лори телепат, но разве этого достаточно?

Завтра сотру все это.

Боже правый! Только что в лагерь на всех парах ворвался Миррик. Похоже, несколько часов назад он смылся с раскопок и направился к своим подснежникам подкрепиться. Я еще никогда не видел его таким пьяным. Он пронесся мимо нас, сотрясая землю, блестя потными боками и выкрикивая что-то, какой-нибудь образчик динамонианской лирики. А сейчас он исполняет боевой танец перед дверью лаборатории. Лучше мне пойти туда и увести его, прежде чем…

Ой, нет!

Он таки вломился в лабораторию. Я слышу, как внутри все трещит и рушится.

Час спустя. Миррик перевернул лабораторию вверх дном, но сейчас это никого не беспокоит. Выяснилось, что та машина, которую я сегодня откопал, находится в прекрасном рабочем состоянии. Это что-то вроде видеомагнитофона.

И теперь он показывает фильмы миллиардолетней давности о Высших и их цивилизации.

6. 6 СЕНТЯБРЯ 2375. ХИГБИ-5

Правду говорят, что дуракам везет. Миррику чертовски повезло. Вчерашний инцидент должен был поставить крест на его карьере археолога. Вместо этого Миррик сделался героем, и наши боссы думать забыли о его прошлых прегрешениях.

Когда он ворвался в лабораторию, все думали, что произойдет катастрофа. Лаборатория сама по себе невелика, да и предназначена для тихой бумажной работы — ни помещение, ни аппаратура не рассчитаны на прыжки пьяного динамонианина. В ту минуту, когда я влетел внутрь, Миррик как раз пытался встать на дыбы, что, в общем, весьма сложно для существа с телосложением носорога. Каждое его движение сносило со столов приборы, которые после этого не могло воскресить даже чудо. Доктор Хорккк висел в центре потолка и трясся от страха, 408б взобрался на компьютер и раскачивался там, доктор Шейн схватил один из рабочих лазеров и держал его перед собой с угрожающим видом, Пилазинул лихорадочно прикручивал на место недостающие руки и ноги, готовясь отчаянно сопротивляться. А Миррик громко пытался объяснить, что несколько минут назад на клумбе с подснежниками его посетило видение:

— Я узрел истину! — кричал он. — Мне было откровение!

С этими словами он повернулся и резким движением… тыла спихнул на пол мою драгоценную находку.

Шар подпрыгнул. Откуда-то изнутри послышался тихий звон, как будто что-то разбилось. Все замерли.

И тут шар заработал. Видимо, Миррик, сам того не зная, нажал на нужную кнопку.

Сначала никто ничего не понял. Мы совершенно не представляли, что происходит. Огромный горб Миррика вдруг из голубого сделался зеленым, и по этой зеленой коже побежали какие-то странные фигурки. Я подумал, что у меня галлюцинации, и только секунду спустя сообразил, что Миррик работает экраном, а мой золотой шарик проецирует на него изображения.

Затем поле проекции расширилось, захватив всю лабораторию. Странные уродливые тени заскользили вдоль стен. В воздухе отчетливо запахло ночным кошмаром.

— Вон отсюда! — приказал Доктор Шейн. — Всем убраться из помещения. Быстро!

Он говорил таким тоном, что мне показалось: сейчас моя находка взорвется и похоронит нас всех. У Миррика, по-видимому, создалось то же впечатление, он круто повернулся и на полной скорости рванул из лаборатории. За ним последовали все остальные, то есть не все — доктор Шейн, доктор Хорккк и Пилазинул остались и захлопнули за нами дверь. Оказавшись на свежем воздухе, наша маленькая компания остановилась и принялась выяснять, что же, собственно, произошло. Миррик от всех этих переживаний даже протрезвел. Он отошел немного в сторону, плюхнулся на землю и так и остался сидеть, горестно качая головой и постукивая клыками.

Через час нам позволили вернуться.

— Вот он! — воскликнул доктор Шейн, когда в дверях показался я. — Вот он, наш первооткрыватель! — Следом за мной, смущенный и напуганный, вошел Миррик. — А вот и второй, — радостно приветствовал его доктор Шейн. — Тот, кому удалось включить эту штуку!

Наконец хоть кто-то признал мои заслуги. И, кажется, мне простили проявленную нашей группой хм-м… некоторую торопливость при извлечении столь ценного артефакта. Миррик тоже был полностью амнистирован и восстановлен в правах. Ну кто же может сердиться в такую минуту?

Шар покоился на широкой скамье, на которую мы обычно сваливали трубочки с надписями. Он был совершенно круглым и больше походил на произведение абстрактного искусства, чем на механизм. Разве что большая контрольная панель портила впечатление. На гладкой поверхности между торчащими рычажками и кнопками я увидел свое отражение. Лицо мое было золотым, узким и вытянутым, как в кривом зеркале в комнате смеха. Лори, ты когда-нибудь видела кривые зеркала?

На светлом лике доктора Шейна было написано, что мы стали участниками Большого События. Маленький шумный доктор Хорккк, вдруг притихший, распространял вокруг себя волны удовольствия. Пилазинул не просто разобрал себя, что происходило с ним в довольно частые минуты волнения, он еще умудрился неправильно себя собрать — прикрепил левую ладонь на правую руку и так далее. Мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, почему он выглядит как-то непривычно.

По сигналу доктора Шейна вперед вывалился старина 408б. Его глаза часто и лихорадочно мигали по три, что показывало высокую степень возбуждения. Мне казалось, что я вижу, как в голове уроженца Беллатрикса шевелятся мозги. 408б резко кивнул, открыл свой клюв, закрыл, снова открыл и наконец сказал:

— Я могу объяснить вам совсем немного, я и сам не вполне понимаю, с чем мы имеем дело. Это совершенно определенно видеопроектор, но у него нет ни линз, ни вообще каких-либо оптических приспособлений. Для демонстрации фильма этому предмету не нужен экран. Источника питания, кажется, тоже нет. Артефакт управляется вот этим рычажком, — он положил на него щупальце, — который мы обнаружили по чистой случайности. Погасите, пожалуйста, свет. — 408б вытащил из-за спины видеокамеру и несколькими движениями щупалец сфокусировал и включил ее. — Поскольку нам неизвестно, как долго проработает аппарат, а также сможем ли мы найти механизмы, управляющие им, и «уговорить» его повторить уже показанные сцены, все, что сейчас произойдет, будет записываться на пленку.

Он нажал на рычаг.

Из шара поднялся столб зеленого цвета. Он распахнулся, как веер, превратился в шар около двадцати метров в диаметре, захватил почти всю лабораторию. Затем на поверхности сферы появились странные фигуры.

Высшие.

Золотой шар показывал нам панорамное кино, зрелище явно было рассчитано на тех, кто находится внутри проекционного поля. Он выдавал несколько разных последовательных событий. На границах фильмы смешивались друг с другом, и ничего нельзя было разобрать — видимо, за миллиард лет в проекторе что-то расстроилось. Когда кто-то из зрителей поворачивал голову, сюжет, «висевший» перед ним, исчезал и заменялся новым, но некоторые ленты не изменялись.

Было очень трудно воспринять хоть что-нибудь — слишком много происходило вокруг. В первые пять минут я ворочался, как гусь на вертеле, пытаясь охватить все сразу, и очень огорчался, когда очередная сцена исчезала, прежде чем я успевал уловить суть происходящего.

Не завидую ученым, которым придется все это расшифровывать. Слава богу, рядом с шаром стояла видеокамера с круглой линзой и фиксировала все триста шестьдесят градусов кошмара. Единственный способ управиться со слишком плотным потоком информации — это записать все до последнего штриха, а потом разбираться постепенно, по кусочкам, не насилуя свой мозг и органы восприятия.

Через некоторое время я перестал вертеться и сосредоточился на тех последовательностях картинок, что проходили прямо передо мной, хотя, конечно, было обидно пропускать все остальное. Попробую пересказать тебе, насколько смогу, кое-что из увиденных мною сцен.

Первая происходила в городе Высших. По крайней мере, мне кажется, что это был именно город. Я видел движущиеся фигуры — четвероруких двуногих гуманоидов с куполообразными головами, совсем как на медалях. Их кожа глубокого зеленого цвета была усыпана сияющими перекрывающимися чешуйками — вероятно, предками Высших были амфибии. Или нет. Высшие скорее скользили, чем шли, создавалось впечатление, будто они плывут над землей. Они казались очень легкими и грациозными — не могу объяснить почему.

Город Высших представлял собой лес высоких пилонов, расположенных примерно в пятидесяти метрах друг от друга — я не мог достаточно хорошо оценить масштаб изображения. Высоко над головами прохожих пилоны соединяло что-то вроде натянутой сети, в которой, как пауки в паутине, висели здания, мягко покачивающиеся на концах длинных канатов на разном расстоянии от сети и довольно далеко от земли. Эти воздушные замки чаще имели форму капли, хотя встречались и круглые, и восьмиугольные, и квадратные дома. От здания к зданию тянулись канаты потоньше.

Воздух буквально кишел Высшими, которые скользили вниз, вверх или вбок, держась за канаты, судя по всему, двигавшиеся самостоятельно. Зелено-золотой солнечный свет, проходя через ячейки сети, придавал городу вид подводного царства.

Пока я смотрел, наступила ночь, в небе вспыхнули тысячи ярких звезд. Внезапно дома задвигались, заскользили вверх и вниз по канатам, и столь же легко и уверенно скользили Высшие из одного дома в другой. Мне случалось видеть странные сцены, но эта была самой невероятной из всех. Огромные грациозные создания (почему-то у меня сложилось впечатление, что Высшие существенно больше людей), качающиеся дома, зелено-золотой свет солнца и синее дрожащее сияние звезд слились для меня в один затягивающий необычный водоворот.

Повороты камеры усиливали этот эффект. Я думал, что за четыреста лет, прошедших с тех пор, как братья Люмьер соорудили первую кинокамеру, операторы испробовали все способы ведения съемок, и нового в этой области быть не может. Но кто бы ни снимал это миллиард лет назад, он явно не нашел бы общего языка с нашими современными кинооператорами. С публикой, пожалуй, тоже. Тот парень постоянно передвигал камеру, менял ракурс, снимал одну и ту же сцену то сверху, то снизу, то изнутри… Камера так свободно летала по этому странному городу, что я вынужден был ухватиться за край лабораторной скамьи, чтобы не потерять равновесия и не упасть — так у меня закружилась голова.

Очень долго, словно во сне, я наблюдал, как странные существа занимаются своими невообразимыми делами, как они скользят вверх и вниз по канатным дорожкам, кланяются друг другу, нежно соприкасаются руками, обмениваются подарками (я видел, как трубочки с надписями переходили из рук в руки) и прямо в воздухе ведут оживленную беседу, которую я не слышу, потому что проектор передает только изображение. Потом я на мгновение отвлекся, и картина на экране изменилась.

Теперь мне показывали один из висячих домов изнутри: большую комнату, залитую красным светом, чьи стены, казалось, были покрыты каким-то живым веществом, чем-то мягким и чмокающим, дрожащим и скользящим, время от времени вспухающим и твердеющим и тут же снова расползающимся по всей поверхности пола или стены.

В комнате находилось девять Высших. Двое свисали на канатах с потолка и, как я решил, были погружены в глубокий транс или вовсе давно умерли и мумифицировались. (Похоронные обряды инопланетян бесконечно странны, а порой даже страшны. Впрочем, наши собственные не менее интересны. Ты можешь объяснить мне, почему человека непременно надо уложить в деревянный ящик и засыпать этот ящик землей?) Трое Высших в дальнем углу не то исполняли медленный и степенный народный танец, не то предавались сексу: они стояли тесным кружком, глядя друг на друга, тесно переплетя руки и прижавшись щеками к головам соседей, и медленно кружились на месте, раскачиваясь, колыхаясь, кружились на месте, кружились… Черт! Меня опять затянуло. Чем же это все-таки они занимаются?

Еще один Высший сидел скрючившись над миниатюрной копией нашего шара. Бледный луч проектора был едва заметен, я не мог разглядеть, что он показывает. Оставшиеся трое расположились в углублении, образованном в живом и текучем полу, и передавали по кругу фляжки с разноцветной жидкостью. Время от времени кто-нибудь погружал в нее пальцы. Это что, местный эквивалент пирушки?

Следующая лента показывала строящееся здание. Сначала из узла небесной сети спустился толстый канат. Потом стоявшие на земле механизмы послали вверх струи неизвестно чего — пластика? На полпути между землей и сетью этот пластик — или как его там? — собрался на конце каната, будто притянутый магнитным полем, и непонятным мне образом перетек в невидимую форму, образовав четкую восьмиугольную структуру. Все это происходило без вмешательства живых существ — работали только автоматы. Операция заняла около шести минут.

Четвертая картинка была совершенно абстрактной. На экране перед моими глазами раскручивались и закручивались зеленые и красные спирали.

Зрелище это посеяло во мне неуверенность и тревогу. Я не хочу о нем говорить.

Следом за абстракцией на картине появился вполне реальный, но очень пустой пейзаж: ни деревьев, ни травы, только сопки, покрытые изморозью, медно-рыжее небо, серо-стальная земля, бледное и совсем не греющее солнце. На среднем плане группа из трех Высших — тесный круг, руки сплетены, головы соприкасаются щеками, медленный, непонятный, завораживающий танец.

Пейзаж исчез, и на его месте возникла огромная сводчатая пещера, стены которой были усеяны друзами драгоценных камней, большими сверкающими кристаллами самых разных форм и цветов. Камера уперлась в пол пещеры, по всей видимости сделанный из толстого стекла, и показала нам, как в подземных чертогах рычат и колотятся огромные машины. Бесконечно ухали насосы, плыла черная и скользкая лента конвейера, крутились турбины. Высшие в широких желтых поясах (я впервые видел Высших хоть в чем-то напоминавшем одежду) ходили по рядам между механизмами, время от времени останавливаясь, чтобы бросить взгляд на контрольные панели.

Наверное, я прошел полный круг, потому что вслед за фабрикой передо мной снова появился город и пошли те же самые кадры. Но комната с девятью обитателями исчезла и вместо нее мне крупным планом показали какого-то Высшего, сжимающего в руках трубку с надписью. Камера остановилась на иероглифах и держала кадр долго, достаточно долго, чтобы надпись успела несколько раз полностью перемениться.

Следующая сцена тоже была другой, она изображала не строительство дома, а…

Но зачем продолжать? Больше часа я смотрел эти картинки, все они были такими любопытными, такими беспокоящими. Я могу нагнетать таинственность и пересказать тебе все, что увидел, но ты, наверное, уже поняла, как далеки от нас эти существа, какими странными они были, какой высокой цивилизацией обладали, какие чудеса творили… И как мало мы способны все это понять.

Любопытно. Обычный, привычный результат археологического исследования — открытие и утверждение нашего родства с древними.

— До чего же они похожи на нас, эти древние египтяне, — говорит египтолог. — Лгали, обманывали, жульничали на выборах, подделывали подписи, все наши мелкие грешки уже существовали в то далекое время. У подданных фараона были свои ошибки и амбиции, свои надежды и мечты — совсем, как у нас.

И так далее, и так далее, и так далее. Замени египтян на шумеров или кроманьонских пещерных художников, и ты снова услышишь бесконечные заявления экспертов о том, что ежели присмотреться к ним поближе, то совсем нетрудно понять, что они были «просто обыкновенными ребятами» — совсем, как мы. О, да, совсем, как мы.

Там-парарам! А с Высшими этот номер не пройдет даже у самого наиэкспертнейшего эксперта. Тот шарик, который я откопал, рассказал нам о них в миллион раз больше, чем мы успели узнать сами. Как они выглядели, как передвигались, в каких городах жили, каковы были их обычаи, нравы. И они не производят впечатления — Высшие то есть — «просто обыкновенных ребят». Они невероятно иные, странные, они куда более чужды нам, чем шиламакиане, или динамониане, или уроженцы Тххха, или кто там еще? Все, с кем мы когда-либо встречались.

Мы с трудом воспринимаем динамонианскую теологию, нам кажется идиотским стремление шиламакиан заменять всяким железом вполне здоровые части тела, но мы способны договориться и сработаться с ними, пускай даже на чисто деловой основе. Не думаю, что мы смогли бы поладить с Высшими, даже если б нас не разделяла пропасть в миллиард лет. И ни при чем тут их несомненное научно-техническое превосходство. Барьером стал бы сам образ их мышления.

Вспомни, какими разными были народы Земли, пока спутники связи и транспортные ракеты не сделали жизнь каждого похожей на жизнь всех. Сравни мировоззрение и культуру эскимосов, полинезийцев, бедуинов, бельгийских бизнесменов, индейцев-пуэбло, тибетцев, японцев. И если найдешь хотя бы парочку общих черт, считай, что тебе повезло. Все они были чужими друг для друга, очень разными, и все они дети одной планеты.

Прекрасно. Теперь все эти народы вымерли или, смешавшись, изменились до неузнаваемости и представляют собой единое целое — землян, но за это время мы вышли в космос и обнаружили, что во Вселенной существует множество видов разумных существ, и каждая раса обладает высокой культурой, поразительно отличной от нашей… и так до бесконечности. Глубокая пропасть между народами одного мира и еще более глубокая — между обитателями различных миров, но мы все-таки можем навести мосты.

Однако, похоже, самая большая пропасть разделяет нас с Высшими. Забудь мои романтические мечты о возможной встрече с ними. Мне больше совсем не хочется найти их. Если это когда-нибудь произойдет, результаты будут ужасными.

После уже описанного выше часового просмотра 408б выключил проектор, и мы приступили к дискуссии. Все одиннадцать археологов уселись в кружок, чтобы разобраться, что же они увидели. Яна предусмотрительно устроилась как можно дальше от Лероя Чанга, но тот, как это ни странно, даже не поднимал на нее глаз. Он сильно нервничал, дергался при каждом резком звуке. Полагаю, боялся, что Яна встанет и во всеуслышание объявит его насильником. Да еще вдобавок насильником неудачным (Вопрос: какой мужчина более достоин презрения — тот, кто преуспел в подчинении женщины своей воле, или лопух бесхребетный, у которого этот номер не прошел? Отвечать не надо. Вопрос риторический.)

Председательствовал, конечно же, доктор Шейн. Он заявил:

— Совершенно очевидно, что за этот день и вечер раздел археологии, посвященный изучению цивилизации Высших, пережил коренные изменения. Благодаря чудесной находке Тома Райса мы получили возможность познакомиться с элементами их культуры, с образом их жизни.

Я просто засветился от радости и склонил голову в ответ на поощрительные возгласы коллег.

Доктор Хорккк несколько подпортил мне праздник, сухо проговорив:

— Я хотел бы заметить, что этот бесценный артефакт едва не пострадал из-за беспечности и, я бы сказал, варварского обращения дежурной команды.

Я покраснел — на сей раз от стыда — опустил глаза и от нечего делать принялся пересчитывать пальцы на ногах. Доктор Хорккк с чисто тевтонской последовательностью и аккуратностью отпустил еще несколько язвительных замечаний. Мне очень хотелось раствориться в воздухе. Яна, сидевшая рядом со мной, прошептала:

— Не обращай внимания, у него характер такой. Это ты нашел шар. И ты его не повредил. А чуть-чуть в таких делах не считается.

Хотелось бы добавить, что Яна почему-то уселась рядом со мной, а не с Саулом Шахмуном. Интересно… Интересно. Она пытается разбудить в нем ревность, или между нами что-то происходит?

Когда Доктор Хорккк закончил перемывать мои косточки, голос подал 408б.

— Я вовсе не убежден, что этот фильм представляет собой документальную хронику. Вполне возможно, что мы имеем дело с художественным произведением, все образы которого — плод фантазии автора.

— Хорошая идея, — отметил доктор Шейн. — Но я не согласен.

Пилазинул отвинтил одну из рук и помахал ею, требуя слова.

— Я тут кое-что прикинул и сомневаюсь в правоте уважаемого коллеги 408б. Мне кажется, фильм отображает настоящую жизнь настоящих Высших. Я не могу судить, для чего предназначался этот шар, но уверен, мы видели сцены из повседневной жизни, как полагает мой коллега доктор Шейн.

Доктор Шейн всем видом выражал удовольствие. 408б нервно свернул свои щупальца. Миррик, Саул Шахмун и Келли попытались высказаться одновременно, что внесло в обсуждение некоторый беспорядок. Я не решился открывать рот после того, как доктор Хорккк прокомментировал мою деятельность, но про себя согласился с доктором Шейном и Пилазинулом.

— Теперь, — сказал доктор Шейн, — перед нами встает вопрос, как поступить с шаром. Следует ли нам отослать его в Галактический Центр для подробного исследования его бесценного содержимого или же оставить здесь, чтобы использовать хранящиеся в нем сведения для более грамотного ведения раскопок?

— Оставить здесь, — кивнул Пилазинул.

— Отослать в Галактический Центр, — заявил доктор Хорккк.

И тут закипел спор. Выяснилось, что доктор Хорккк так очарован моим золотым шаром, что хочет прервать нашу экспедицию немедленно, возвратиться в объятия цивилизации и все свои силы и знания посвятить расшифровке заложенной в фильме информации. Это предложение поддержал Лерой Чанг. По-моему, Лерой готов ухватиться за любой повод убраться с Хигби-5 вообще и подальше от Яны Мортенсен в частности.

Вступило Стин Стин:

— По-моему, мы слишком торопимся. Кто знает, может, мы стоим на пороге куда более серьезных открытий. Зачем уезжать?

Впервые оно сказало что-то разумное.

Доктор Хорккк не задержался с ответом.

— Пока шар находится здесь, все время остается опасность, что мы его потеряем или повредим. Наш долг — немедленно доставить артефакт в цивилизованный мир.

Доктор Шейн, чьим умением уничтожать собеседника я просто восхищаюсь, сладко улыбнулся своему конкуренту и сказал:

— Тогда я полагаю, что доктор Хорккк и профессор Чанг не откажутся покинуть наши ряды и отвезти шар туда, где ему ничего не будет угрожать. А мы останемся здесь и продолжим раскопки.

Доктор Хорккк издал глухой квакающий звук. Его явно не обрадовал такой поворот событий.

Под конец, когда у нашего руководства устали языки и истощились запасы яда, они все же пришли к разумному решению. Все мы вместе с золотым шаром остаемся на Хигби-5 до окончания запланированных раскопок. Для пущей безопасности сделаем несколько копий всего, что показывал шар, и отправим их в Центр ближайшим транспортом. Нам с Яной поручили составить заявление для прессы и отправить его по телепатической сети. Быстро. По возможности, немедленно. Заявление нужно показать начальству этим же вечером.

Расписание работ, естественно, придется изменить. Пилазинул, 408б, доктор Хорккк освобождаются от своих обязанностей надсмотрщиков на раскопках и целиком посвящают себя исследованию шара и попыткам определить значение демонстрируемых сцен. Мы надеемся получить ключ, который приведет нас к новым открытиям. Все руководство практической частью работ будет возложено на доктора Шейна и Лероя Чанга, поскольку Саул и так завален делами и не вылезает из лаборатории. А непосредственно копаться в яме будут наши специалисты, то бишь Келли и Миррик, а также подвернувшиеся под руку подмастерья — Стин, Яна и твой покорный слуга.

Время обеда. За стеной идет отвратительный дождь.

Я все еще пребываю в некотором обалдении от увиденных картин. Эти качающиеся в воздухе здания… Странные, очень странные обычаи… И лица, лица Высших. Я тебе еще не рассказывал о них? О глазах? Их три. Расположены в ряд. Холодные. Мерцающие. Они смотрят на тебя с экрана и вызывают желание броситься наземь, забиться в какую-нибудь щелку, исчезнуть. Этот леденяще-разумный взгляд… Взгляд существа, прожившего сотни тысяч лет. Может быть, и нет, но все равно. Страшно смотреть. Эти глаза смотрят из такой дали… Плюсквамперфект. Давно прошедшее время. Что это был за народ? Где научились они искусствам, где приобрели знания, которые позволили им стать великими, в то время как все остальные расы Галактики еще ничем не отличались от своих животных предков, а предки некоторых еще не появились на свет? Как смогли они сохранить свою цивилизацию в течение сотен миллионов лет (Сотен миллионов! По этой шкале измерений нас отделяет от древних египтян и кроманьонцев — что? — один удар сердца.)

Как тебе мои глубокие философские рассуждения? Твой красивый и мудрый братец чертовски голоден. Отключаюсь. Пошел есть.

Тот же день, то есть ночь. Пять часов спустя.

После обеда мы с Яной провели несколько часов за написанием археологического заявления для прессы. И хотя в нашей паре обладать литературным талантом положено мне, авторство принадлежит практически только Яне. Я ходил вокруг да около, написал несколько предложений на пробу, сам же отмел их, потом за дело взялась Яна и в доли секунды составила вполне профессионально звучащее заявление. Воистину, у этой девушки высокая орбитальная скорость. Завтра утром мы отправимся в город, чтобы сплавить наше творение по телепатической сети. Надеюсь, что у старой су… леди Марж Хотчкисс будет выходной день.

Остальные весь вечер проторчали в лаборатории. Мы с Яной тоже зашли туда, когда закончили. Шахматы забыты навсегда. Похоже, с нынешнего дня единственным вечерним занятием станет просмотр старинного кино. Поздно вечером шар выдал новую серию. Наверное, у него бесконечный запас сюжетов. Надеюсь, он не перегорит от нашего энтузиазма.

7. 1 °CЕНТЯБРЯ 2375. ХИГБИ-5

Мы с Яной поехали в город отправлять заявление для газетчиков. И всерьез засели на дороге. Какой-то придурок забыл перезарядить батареи электрического вездехода, на котором мы обычно мотаемся в город и обратно. Мы находились километрах в двенадцати от места назначения, когда мотор издал тихий жалобный вздох и заснул вечным сном. Я откинул капот и попытался продемонстрировать мужскую техническую компетентность, но оказался бессилен что-либо сделать. Увы. Яна окликнула меня:

— Не трать время на возню с мотором. Сдохла батарея.

— И что же нам теперь делать? Пройти остаток дороги на своих двоих?

— Начинается дождик, — заметила Яна. — Какой милый сюрприз.

— Давай подождем. Вдруг кто-нибудь проедет мимо.

Мы ждали около получаса. В машине. Одни посредине пустоты. Я не воспользовался стечением обстоятельств и не попытался познакомиться поближе с физиологическими особенностями моей спутницы. Во-первых, бесконечный серый поток воды, льющийся с небес этой планеты, несколько охладил мои желания. Во-вторых, даже если бы я был в подходящем настроении, все равно не позволил бы себе настолько отвлечься — мы могли пропустить машину.

На этой дороге не такое уж оживленное движение, чтобы застрявшие путешественники могли не заметить потенциальных спасителей. Самой главной причиной было внезапно одолевшее меня странное и вполне старомодное ощущение, что не годится начинать роман, у которого может быть очень серьезное продолжение, в тесном вездеходе, застрявшем посреди грязной дороги в бог знает какой дыре. Не то чтобы на Хигби-5 можно найти более комфортабельные условия, но было слишком это место убогим. Я, наверное, извращенец. Как ты думаешь?

Итак, вместо того чтобы яростно наброситься друг на друга, мы целомудренно сидели рядышком и беседовали. Только сейчас мне пришло в голову, что Яна могла и не испытывать оглушившего меня приступа пуританства, но теперь уже поздно что-либо менять. А разговаривали мы о том, какие пути привели нас в науку археологию. Она спросила меня, и я ответил:

— Не выношу даже мысли о том, что вещи не вечны. Я хочу сказать… То, что было важным и ценным, то, чем дорожили люди, рано или поздно оказывается под землей — похоронено и забыто. Я хочу отыскивать, возрождать эти предметы, чтобы снова были нужны… чтобы они не чувствовали себя брошенными, ненужными, обойденными вниманием…

И я поведал Яне историю потерянной статуэтки.

Помнишь, Лори? Конечно, помнишь. Разве ты можешь забыть?

Тогда нам с тобой уже исполнилось по шесть. Отец надолго застрял на какой-то планете — ранний склероз, совершенно не помню названия — в системе Эпсилон Эридана. И привез нам оттуда в подарок две статуэтки, две игрушки. Одну тебе, одну мне. Это были изображения каких-то местных домашних зверюшек. Фарфоровые. Очень гладкие и приятные на ощупь. Стоило начать поглаживать такую фигурку, и уже не хотелось останавливаться.

Ты держала свою статуэтку на тумбочке рядом с больничной койкой, я таскал свою в кармане весь день, а ночью, перед тем как лечь спать, ставил на пол рядом с кроватью, чтобы в случае чего легко отыскать в темноте. Я любил эту фарфоровую зверюшку больше всех моих детских сокровищ.

Потом, в один прекрасный день отец взял меня с собой посмотреть, как его фирма будет строить большой новый дом где-то на Аляске. Я стоял на балконе, глядя, как заливают бетоном огромную яму для фундамента, и чихнул, а может, просто неловко повернулся — и статуэтка вылетела из моих рук и упала в котлован. Я кричал, плакал, просил отца достать ее, но строительные машины работали слишком быстро — через пять минут яма была заполнена, а моя игрушка погребена под десятками тонн бетона.

— Прикажи им выкопать ее! — потребовал я у отца. — Ведь этот дом принадлежит тебе. Ты можешь их заставить! Я хочу ее вернуть!

Отец рассмеялся и ответил, что если он остановит строительство и прикажет разворотить бетон, чтобы найти мою статуэтку, это обойдется ему в тысячи кредиток. Хочу ли я, чтобы он потерял так много денег? Кроме того, сказал он, через миллион лет сюда придут археологи, разберут руины здания, найдут игрушку и сдадут ее в музей. Я не знал, кто такие археологи и не хотел ждать миллион лет, пока они выкопают статуэтку. Я хотел ее обратно сейчас, сию же минуту и учинил такую истерику, что пришлось унести меня с балкона и сделать укол, чтобы я успокоился.

А ты, когда узнала, что случилось, сказала:

— Что ж, если у Тома больше нет такой игрушки, мне тоже не надо. — И попросила сиделку отдать статуэтку какой-нибудь девочке, что она и сделала.

Это был точный и чуткий, типично твой поступок. Я жутко ревновал и завидовал, что у тебя осталась игрушка, а у меня — нет. Думаю, что любая добрая девочка на твоем месте просто отдала бы брату свою игрушку, но ты никогда не поступала, как все, и почти всегда оказывалась права. В тот раз тоже. Меня ведь не утешила бы замена, а вот то, что ты отказалась от радости, которой был лишен я, каким-то образом смягчило горечь потери.

Со временем я узнал, кто такие археологи, и начал посещать музеи, чтобы увидеть найденные ими предметы. Там оказалось много игрушек, вещиц, которые потеряли другие маленькие мальчики пять, или пятнадцать, или пятьдесят тысяч лет назад. И тогда меня пронзила мысль: как печально, что все эти вещи были утрачены, что долгие годы к ним никто не прикасался и они никому не приносили радости. И как здорово, что кто-то побеспокоился, поехал и после стольких лет вернул их из забвения.

Потом я повзрослел, задумался о том, как обидно, что исчезают целые цивилизации, огромные пласты прошлого: короли, поэты и художники, обычаи, религии, скульптура, кухонная утварь, всякие инструменты. И как прекрасно, что кто-то побеспокоился, отправился в путь, и нашел, и выкопал, и воскресил все это.

Вот тогда я и решил, что должен стать одним из тех, кто ищет. Что, естественно, повергло в ужас и вызвало возмущение нашего отца и Повелителя, ибо он давно уже решил, что я унаследую его дело и буду… этим, строительным магнатом.

— Археология! Что может дать археология такому парню, как ты? Ты получишь в руки империю, Том!

Я сказал, что меня куда больше интересуют давно исчезнувшие империи. Не мог же я ему объяснить, что самой главной причиной моего выбора была потерянная когда-то игрушечная зверюшка из системы Эпсилон Эридана.

Когда я закончил, Яна спросила:

— Позавчера ты выкопал из песчаника золотой шар — замечательную волшебную игрушку. Это было, словно ты нашел ту старую статуэтку?

— Да. Очень похоже. Я нашел целый мир, Яна. Для этого я и стал археологом.

— А представь, что твой отец тогда остановил строительную технику и приказал рабочим выковырять статуэтку из свежего бетона? Как ты думаешь, сидел бы ты с нами сегодня на Хигби-5?

— Полагаю, я был бы младшим партнером в фирме по продаже недвижимости, — сказал я. Наверное, сказал правду.

Теперь пришла моя очередь спрашивать Яну, как ее занесло в дебри археологии. Ее ответ сильно разочаровал меня. Она не стала рассказывать страшных историй времен своего детства.

— Я стала археологом, потому что это интересно, — ответила она. — Вот и все. Мне очень нравится узнавать, что на самом деле происходило в прошлом.

Ну ты же понимаешь, что никакой это не ответ. Ежу понятно, что все археологи находят археологию чертовски интересным занятием. Вопрос в том, почему они так думают. По-моему, ответ примерно таков: все мы ищем какую-нибудь потерянную игрушку. Мы сражаемся с силой, толкающей Вселенную в хаос. Мы объявили войну непобедимому времени, ведем партизанские действия против энтропии, пытаемся вернуть то, что годы забрали у нас: игрушки нашего детства, друзей и родственников, давно покинувших нас, события прошлого — все. Мы пытаемся захватить все, начиная с первого дня творения, не дать самой крохотной мелочи исчезнуть, утечь сквозь пальцы.

Прости мне это философствование. Не знаю, согласится ли со мной Яна или еще кто-нибудь из наших, даже проверять не хочу. Наверное, скажут, что для них это обыкновенная работа, способ достижения славы и престижа или просто времяпрепровождение. И они, может быть, не лгут, кто знает? Но я все-таки считаю, что есть более сложная, более личная причина.

Как я давно уже понял, главное неудобство серьезных откровенных разговоров состоит в том, что наступает минута, когда их просто неудобно продолжать, особенно если собеседники не очень хорошо знают друг друга. Мы очень мило и открыто говорили о том, как мой отец не хотел, чтобы я стал археологом, и о многих других не менее важных и интересных предметах, пока я не заметил, что откровенность начинает угнетать нас. Нужно было срочно предпринять что-нибудь. Или все же попытаться подкатиться к Яне, что после нашей серьезной беседы казалось еще более недопустимым, чем до нее, или выбраться из машины и сделать вид, что можно попробовать завести мотор. Я выбрал второе.

Яна крикнула:

— Зачем строить из себя рыцаря? Ты же прекрасно знаешь, что ничего сделать нельзя. Разве что потереть пальцы друг о дружку и попробовать загнать пару десятков ватт в эту чертову вездеходную батарею.

Стоя в потоках дождя, я мрачно улыбнулся:

— Мы можем застрять тут на неделю.

— Ну и что? Они вышлют за нами партию спасателей. Полезай обратно.

Я подчинился, и через пять минут на дороге показался военный грузовик. В машине сидели три солдата. Они остановились, когда увидели, что мы в беде, стали предельно внимательны и любезны, когда хорошенько рассмотрели Яну (девушки с ее формами редко попадаются на этой жалкой окраине Земной Империи), и галантно предложили, чтобы она доехала с ними до города, а я остался на дороге охранять вездеход. Яна наотрез отказалась, и это крайне их огорчило. Ребята искоса бросали на меня взгляды, исполненные нескрываемой черной зависти. Видимо, они решили, что в ожидании помощи мы успели основательно подзаняться любовью. Ну и пусть себе.

Все же они подвезли нас до города. И там нас тоже встретили неприветливо. Первым делом мы отправились в коммуникационный центр, чтобы отправить заявление, и, конечно же, дежурным телепатом оказалась мисс Мардж Хотчкисс собственной персоной. Наша очаровательная радиоактивная соблазнительница. Она небрежно облокотилась о стойку и вопросила:

— Ну? Что еще?

— Нам нужно отослать заявление для прессы. Для передачи в ближайший корпункт Галактической Службы Новостей.

— Так. Хорошо. — Она обнюхала расчетную таблицу. — С вас пять сотен кредиток. Приложите большой палец.

Я уставился на подсоединенную к компьютеру пластинку на ее столе.

— Я не уполномочен снимать деньги со счета.

— Ох, так ты мелкая сошка, да? Почему они не прислали кого-нибудь, чей палец есть в картотеке?

— ГСН оплатит этот контакт со своего счета, — ответил я. — Это оговорено.

Хотчкисс возмущенно посмотрела на меня.

— А мне откуда знать?

— Но…

— Ты хочешь, чтобы я возилась с твоим делом, вышла на связь только ради того, чтобы узнать, оплатят они ваш разговор или нет. А если они скажут «нет»? Я не машина, сынок, не чертов передатчик. Хочешь сделать вызов, плати.

И она пакостно ухмыльнулась, как персонаж средневековой мелодрамы. На меня еще никто так не оскаливался. Она была просто мастером этого дела. Наверное, много практиковалась.

Во время нашей поучительной беседы Яна стояла в стороне, явно обеспокоенная ходом событий, однако не пытаясь вмешаться. Сейчас была моя подача. И хорош я буду, если окажусь не способен на такую малость — заставить местного ТП-оператора отправить наше заявление. Мне хотелось совершить какой-нибудь серьезный и решительный поступок, например, пробить стену здания тупой башкой мисс Мардж Хотчкисс. Я рассвирепел. Я заявил этой… что моя сестра — контролер телепатических линий и может уволить оператора Хотчкисс в любую минуту. Прошу у тебя прощения за эту ложь. Я потребовал, чтобы она вызвала свое начальство, я пригрозил пожаловаться на нее координатору сети. Чем громче я орал, тем тверже становилось выражение лица Хотчкисс, тем больше она раздувалась от важности за своей стойкой.

— Можете взять ваш вызов, — прошипела она, — и заткнуть его себе в…

— Прошу прощения, — сладким голосом пропела Яна, — согласно разделу «О процедурах телепатической связи» Постановления о Предприятиях Общественного Пользования N2322 представитель телепатической сети не имеет права отказывать гражданину в установлении контакта за счет вызываемого. Поступая так, оператор нарушает закон. Оператор-телепат не имеет права решать, будет оплачен разговор или нет, основываясь на собственном мнении, он обязан вызвать указанного адресата и навести у него соответствующие справки. Конец цитаты».

Мардж Хотчкисс отчетливо позеленела.

— Кто вы такая? Шпион компании? — взвизгнула она. — Хорошо. Я спрошу в ГСН, хотят ли они платить за ваш вызов.

Хотчкисс нырнула в телепатический транс, высунула рожки и потянулась к ближайшей приемной станции корпункта службы новостей, расположенного, полагаю, где-то в двадцати световых годах отсюда. (Тебе, Лори, все это должно быть известно лучше, чем мне.) Через минуту она вернула нам свое неблагосклонное внимание.

— Гоните сюда ваше треклятое сообщение.

Я передал ей бумагу. Хотчкисс пробежала глазами наше заявление и начала передавать его оператору Галактической Службы Новостей. Я стоял рядом и гадал, решится ли это чучело в отместку исказить текст, а если да, то какие меры мы в состоянии принять против этого саботажа. Похоже, Яне пришли в голову те же самые мысли, и, когда Хотчкисс кончила закатывать глаза, Яна сказала:

— Большое спасибо. А теперь мне хотелось бы получить подтверждение. Попросите их прокрутить текст обратно.

Хотчкисс бросила на Яну злобный, воистину дьявольский взгляд, но, опасаясь, что моя спутница может на самом деле оказаться шпионом компании, проверяющим качество работы операторов, послушно попросила корпункт повторить полученное сообщение, записала его на отдельном листке бумаги и протянула нам. Мы сравнили. Сошлось с оригиналом до последней запятой.

— Просто отлично, — улыбнулась Яна. — Мы вам так благодарны!

Когда мы вывалились из отделения телепатической связи, я поинтересовался, откуда Яне известна вся эта бредятина — Постановление о Предприятиях Общественного Пользования и т. д.

— Только не говори, что раньше ты работала в сети, — намекнул я.

— Ой, нет. У меня нет таких способностей. Совсем, Том. Просто однажды мне случилось наблюдать, как мой отец примерно так же схлестнулся со связисткой-телепаткой. И я запомнила, как он ее усмирил.

— Неплохо.

— И почему все телепаты такие заносчивые? Особенно женщины. Они ведут себя так, будто, передавая наши заказы, делают нам огромное одолжение. Наверное, они просто презирают тех несчастных бесталанных олухов, которым приходится объясняться словами вместо того, чтобы обмениваться мыслями.

— Не все они такие, — возразил я. — Моя сестра, например. Лори предельно ровна и терпелива со всеми. Я думаю, в глубине души она святая.

— Если так, то она первый телепат, о котором я слышу что-нибудь хорошее. Они поразительно не умеют себя вести. Но почему получается так, что, отправляясь к связисту, я регулярно напарываюсь на девиц вроде Мардж Хотчкисс и никогда на таких, как твоя сестра?

— Лори не принимает клиентов, — сказал я. — Она ведь не может покидать больницу и поэтому только подхватывает и передает сообщения других телепатов.

— Понятно. Видимо, компания посадила всех порядочных людей на промежуточные точки, а для офисов остались только мелкие пакостники. Мне бы хотелось познакомиться с твоей сестрой.

— Когда-нибудь познакомишься.

— Она очень на тебя похожа?

— Как сказать. Она ниже ростом, полнее… в некоторых местах. Да и бриться ей не приходится.

— Тупица! Я не об этом спрашиваю.

— Все говорят, что мы здорово смахиваем друг на друга, особенно для разнояйцевых близнецов. Мне трудно судить об этом. Лори куда спокойнее, чем я, у нее немного другое чувство юмора. Странное. Я хочу сказать, ну, представь себе, уже полчаса при ней идет беседа, люди разговаривают, а она лежит себе и молчит, а потом бросит пару слов, очень тихо, так, что приходится прислушиваться, но замечание окажется совершенно убийственным, одновременно правдивым и смешным. Двумя-тремя правильно выбранными словами Лори способна стереть человека в порошок.

— Ты, наверное, очень скучаешь по ней?

— Мы никогда не расставались прежде так надолго. Я всегда пытался разделить с ней все, что пережил, все, что делал. Но сейчас я слишком далеко.

— Ты можешь вызвать ее.

— Ну да, при помощи Мардж Хотчкисс. — Я покачал головой. — Не хочу, чтобы Лори пачкала свой мозг пускай даже кратковременным контактом с этим видом микроорганизма. Кроме того, это столько стоит!

— Ты говорил, что ваш отец богат.

— Мой отец миллиардер. А я нет. Он не ставит на мои счета отпечатков своего большого пальца.

— Так.

— Я наговариваю блоки посланий для Лори, рассказываю ей всю историю экспедиции. Образовалась уже целая гора. Когда я вернусь, дам ей прослушать все подряд. Два года писем за один присест.

— Так вот для кого все это!

— Ты заметила?

— Примерно в половине случаев, когда я хотела позвать тебя погулять, ты был совершенно недосягаем — беспрерывно бормотал что-то в очередной кубик, — ответила Яна.

Интересно. Она часто искала меня.

По причинам высшей стратегии я сказал:

— Конечно, далеко не все кубики для Лори. Я хочу сказать, ты понимаешь, я ни с кем не связан на Земле, формально не связан, но там есть пара-другая девушек, которым, по-моему, будет интересно послушать о приключениях юного археолога на краю Галактики.

— Конечно, — кивнула Яна, почти повторив мое движение. — Очень мило с твоей стороны помнить о них, когда они так далеко.

Ее голос был ровным, а тон — светским. Я не уловил ни намека на ревность, которую столь неуклюже пытался в ней пробудить, и пожалел о том, что вел себя, как подросток. Либо Яну совершенно не волнуют ее предполагаемые земные соперницы (которых, как ты понимаешь, я выдумал на ходу), либо — что еще хуже — она прекрасно поняла мой маленький маневр и не отреагировала на мою попытку изобразить галактического плейбоя.

Мне почему-то хотелось, чтобы она тут же изложила историю о каком-нибудь парне, при воспоминании о котором ее сердце все еще пытается выпрыгнуть из груди, ну, в отместку, просто чтобы ответить, но она даже этого не сделала. По ее холодным карим бролагонианским глазам ничего нельзя было прочитать. Еще бы — за ее спиной стояло десять поколений профессиональных дипломатов. Она выдает свои секреты, только если сама того желает.

Мы добыли со склада новую батарею для вездехода — старая оказалась безнадежно разряженной — и сделали несколько кругов по городу в поисках кое-каких мелочей для экспедиции. Потом Яна уболтала какого-то незанятого солдата, и тот согласился отвезти нас туда, где мы оставили вездеход. Сделано все было лихо и технично: Яна заставила меня исчезнуть, и, пока они не договорились, меня не было нигде. Потом я возник — и совершенно беспомощной жертве оставалось только хмуриться и скрипеть зубами. Чтобы утешить несчастного, Яна уселась рядом с ним.

Она определенно очень способная девица. Во всех смыслах.

Последние несколько дней шар время от времени выдает нам одну и ту же последовательность кадров. Наверное, это что-то очень важное — лента повторяется примерно через каждые пять-шесть часов, а однажды наш шарик показал эту серию на двух шестидесятиградусных сегментах сферического экрана одновременно. До сих пор он не дублировал ни одну из своих картинок.

Выглядит она, как чистая дразнилка — заставка из космической оперы на видео. Примерно так.

Сначала перед нашими глазами открылся крупный план галактики, возможно, нашей. На темном фоне сверкали созвездия и скопления. Камера качалась взад-вперед, чтобы позволить зрителям увидеть пейзаж протяженностью около тысячи парсеков. Потом камера — а с ней и мы — падала вперед, фокусируясь на одном крошечном участке неба. Добавить бы сюда музыку, этакое пронзительное крещендо! Полный аут! Теперь перед нами десяток звезд: двойная, красный гигант, белый карлик, парочка спокойных желтеньких, две новые, класса 0 и класса Б, — в общем, все семейство из диаграммы Хертцпранга-Тассела.

Белый карлик все рос и рос, и стало ясно, что камера установлена на борту космического корабля, а мы как бы его пассажиры. Тут музыка должна быть тихой, обволакивающей, дрожащей. Для пущей таинственности. У белого карлика всего пять планет. Такое впечатление, что мы направлялись к четвертой — она вращалась на вытянутой орбите довольно далеко от номера третьего. Но нет, курс изменялся, и корабельный нос оказывался нацеленным на какой-то невидимый объект между третьей и четвертой планетами.

Внезапно из ниоткуда в черной пустоте возник астероид, он проплыл мимо камеры слева направо. Музыка должна резко взлетать, дабы подчеркнуть всю неожиданность этого события. Неизвестность! Мы поняли, что в пространстве между третьей и четвертой сестричками лежит пояс астероидов. На пути встретилась чертова уйма мусора, совсем как между Марсом и Юпитером. Наверное, остатки распавшейся планеты. Мы уже легли на орбиту вокруг большого шишковатого астероида. В слабом свете карликовой звезды его щербатые скалы отливают тускло-розовым. Корабль сел на широкую неровную площадку.

Ракурс изменился. Камера больше не закреплена на носу корабля, она переместилась метров на сто и теперь показывала корабль средним планом. Неопознанный летающий объект стоял вертикально, уперев в землю хвост, и только этим напоминал наши современные суда, остальное — все не как у людей. Никаких следов двигателя. Корпус квадратный, низкий, медно-рыжий, и вид у него вполне непрезентабельный. Не то что наши лихие обтекаемые летуны. На бортах надписи — те же иероглифы, что и на трубочках-сигарах, только шрифт покрупнее и символы не меняются от первого чиха.

Люки распахнулись, появились уже знакомые канаты. Высшие начали спускаться на землю.

На всех какие-то странные маски, очевидно, атмосфера этого астероида плохо согласуется с их обменом веществ. (Если предположить, что там вообще есть хоть какая-то атмосфера, что в высшей степени сомнительно.) Высшие отходят от кораблей своей скользящей, плавающей походкой, разговаривая друг с другом и обмениваясь непонятными, но грациозными жестами. Их немногим более дюжины. Потом в нижней части корпуса корабля открылся люк побольше, и из него высунулся трап, по которому спустились шесть тяжеловесных, массивных роботов. В какой-то мере они являются копиями своих создателей — четыре руки, две ноги, куполообразная голова, но в их искусственном происхождении нет никаких сомнений. Вместо глаз у них одна большая цельная светящаяся пластина, расположенная в верхней части головы, а на руки напаяны дополнительные устройства, позволяющие использовать конечности как инструменты — копать землю, поднимать тяжести и так далее. (Старина 408б предположил, что эти шестеро — обыкновенные Высшие, просто они механически модифицированы, как нынешние шиламакиане. Чистокровный шиламакианин Пилазинул с этой гипотезой не согласен. В нашем распоряжении только наши собственные догадки. Лично я полагаю, что это роботы.)

Группа Высших направилась вместе с роботами (со всеми сразу) через равнину к низкому холму. По неслышному нам сигналу передний робот поднял руку и указал на холм. Взлетела струя пламени. Холм начал таять и растекаться мелкими лужицами. Робот продолжал орудовать лазером (или что у него там в руку вмонтировано?), пока посредине холма не образовалась приличных размеров пещера. Затем в дело вступили другие роботы. Они расчистили образовавшийся мусор, разровняли оплавленные стены пещеры. Когда работа была закончена (в фильме это длилось всего минут пять), мы увидели, что в склоне холма вырезана вполне симпатичная шестистенная комната. Камера вползла внутрь, чтобы показать роботов за новым занятием — какими-то насадками, вмонтированными в крайние левые руки, они слегка оплавляли стены комнаты, добиваясь ровного приятного блеска. Затем установили гигантскую циклопическую цельнометаллическую дверь на столь же колоссальных петлях, внесли в комнату уйму всяких приборов и расставили их вдоль стен. Наконец один из роботов уселся на пол посредине комнаты, и дверь захлопнулась. Остальные запечатали комнату-пещеру, оставив робота внутри, и вернулись к кораблю. Роботы поднялись по трапу, Высшие — заскользили вверх по канатам. Люки закрылись. Корабль взмыл в черное небо. Конец фильма.

На кой черт было Высшим бросать своего робота в пещере на каком-то завалящем астероиде? Наказание? Слишком много возни. Чтобы наблюдать за врагами? Какими?

И почему эта лента так часто повторяется? Значит, был какой-то смысл в том, чтобы построить в скале сейф и спрятать там робота. Но какой?

Мы продолжаем раскопки и уже втянулись в ежедневный неизменный быт. С того дня, как я обнаружил шар, мы не вытащили на свет божий ничего особенно замечательного. Миррик и Келли, однако, неутомимы. Они перерабатывают тонны грунта, мы изымаем находки, а Саул обрабатывает сотни и сотни артефактов. Он классифицировал стили иероглифики, провел множество поташно-аргонных тестов, обнюхал все вокруг и наконец заявил, что нашему объекту девятьсот двадцать пять миллионов с поправкой в пятьдесят миллионов лет в любую сторону. Большой промежуток. Есть где сделать ошибку. Мне все же нравится думать, что Высшие жили здесь ровно миллиард лет назад. Есть что-то грозное и величественное в слове «миллиард». Я произношу его с ударением на «м». Мне искренне жаль несчастных археологов, вынужденных заниматься развалинами возрастом в несколько мизерных тысячелетий. Скорблю о них.

Миллиард. М-миллиард. Тысячу миллионов и семь лет назад Высшие прибыли на эту планету…

Хотел бы я знать, что означает вся эта бесконечно повторяющаяся «пещерная сцена».

Твой сумасшедший братец опять прославился. На этот раз благодаря мозговому штурму. Когда та бредовая идея возникла в моей голове, я счел ее чушью собачьей, но все же нашел в себе смелость рассказать о ней Яне. Та была восхищена и настояла, чтобы я поведал ее всем на вечерней дискуссии в лаборатории, что я, собственно, и сделал. Когда я услышал, как мой собственный голос произносит первые слова этого горячечного бреда, то почувствовал себя, как воздушный акробат, у которого во время номера начали барахлить антигравы.

Но отступать было уже невозможно.

Все пристально смотрели на меня, когда я начал:

— Представим себе в порядке бреда, что Высшие закупорили робота на астероиде и не вернулись за ним. На малой планете, где нет ни воздуха, ни воды, а следовательно, ни окисления, ни эрозии, металлический предмет, например робот, построенный по технологиям Высших, прекрасно может сохраняться хоть миллиард лет, хоть два. Наш шарик-видеопроектор — лучшее тому доказательство. Итак, мы можем теоретически предположить, что не тронутый временем робот так и сидит за своей железной дверью.

Слушатели начали морщить лбы, кивать, крутить головами. Я чувствовал, что проваливаюсь в какую-то бездну. Боже мой, что за чушь я несу! Вылез перед доктором Шейном, доктором Хорккком, перед крупными специалистами.

В отчаянии я продолжил:

— Следующий вопрос: можем ли мы найти астероид, где расположено хранилище? По-моему, да. У нас есть достаточно четкая наводка. Первые кадры фильма показывают несколько парсеков пространства. Конечно, зафиксированные на пленке созвездия постарели на миллиард лет, здорово изменили конфигурацию, к тому же мы не знаем, какой участок космоса и откуда снимали. Но это не имеет значения: любая приличная обсерватория сможет снабдить нас компьютерными имитациями положения звезд на миллиард лет назад с любого ракурса по любому квадрату Галактики. Наверное, нам следует заказать несколько сотен таких имитаций с разрывом в один-два миллиона лет на случай, если мы неправильно датировали наш видеопроектор.

Так. Засечем ту часть Галактики, которая изображена на первых снимках. Хорошо. Следующим номером разберемся с крупным планом — с той небольшой группой звезд: двойная, красный гигант, желтенькие, бело-голубые. Опять-таки, миллиард лет — время приличное даже для звезды. Полагаю, горячая штучка класса 0 уже давно остыла, красный гигант превратился в белого карлика, а нужный нам белый карлик выгорел начисто. Возможно также, что у этих звезд были различные скорости вращения и что за миллиард лет они успели разбежаться в разные стороны. Но все же приличный астрономический компьютер без напряжения отыщет парочку членов этой группы, отмотает назад эту долгую дорогу и предоставит нам точную имитацию их соотношения миллиард лет назад. Если нам хоть немного повезет, мы обнаружим, что наш белый карлик недалеко удрал от своих соседей. Экспедиция отправится туда, просеет космос через марлю, вытащит нужный астероид и, я думаю, без особых сложностей определит местонахождение… хм, сейфа и робота.

У меня окончательно пересохло в глотке. Собственные слова казались мне верхом абсурда. Я мешком плюхнулся в кресло и стал ждать, когда начнется экзекуция.

— Блестяще! — воскликнул доктор Хорккк.

Доктор Хорккк, не кто-нибудь.

— Великолепная схема, Том, молодец, — кивнул доктор Шейн.

— Замечательно!

— Люкс!

— С ума сойти!

Реплики посыпались, как из рога изобилия.

Миррик фыркнул, потом не удержался и взревел.

Яна просто лучилась гордостью.

Пилазинул зашебуршал в своем кресле, повозился с защелками на левой ноге, будто хотел отстегнуть ее, потом передумал и поднял руку, требуя внимания. Он очень медленно объяснял всем, какое большое впечатление произвела на него моя идея. По его мнению, мы вполне способны отыскать астероид и пещеру, и почти наверняка пещера цела, а робот еще там.

— Я рекомендовал бы коллегам немедленно связаться с компьютером обсерватории, чтобы узнать, могут ли они определить местонахождение искомого сейфа. Если ответ будет положительным, по моему скромному мнению, нам следует прекратить раскопки и, не теряя времени, отправиться на поиски робота, — сказал он. И добавил: — Если не считать воистину бесценного шара, мы не нашли на Хигби-5 ничего, что до сих пор не было бы обнаружено в других поселениях Высших. Мы делаем здесь необходимую, но рутинную работу. Но, мне кажется, добытый нами шар — первое звено в цепи находок, которые перевернут всю Галактику. Сейф, полагаю, будет вторым звеном. Оставаться ли нам здесь и продолжать заниматься всякими мелочами или все же стоит отправиться на поиски знаний?

Минуты не прошло, как нас разнесло по фракциям. Консерваторы — Саул Шахмун, Миррик и Келли Вотчмен — стояли за то, чтобы остаться и полностью разобраться с этой базой, прежде чем начинать новое дело. Романтики — Яна, Лерой Чанг, Стин Стин и я — поддерживали Пилазинула, утверждая, что куда интереснее лететь за новым знанием на другой конец Галактики, чем рыться в здешнем песчанике только для того, чтобы выкопать еще пару трубочек с надписями. Старина 408б соглашался с нами, но не из романтической жажды приключений, а потому что очень уж хотел посмотреть на робота, сделанного Высшими. Доктор Шейн разрывался между чувством долга, повелевающим ему до донышка раскопать многообещающую стоянку на Хигби-5, и любопытством ученого — а вдруг там, на астероиде, нас действительно ждет что-нибудь необычное? Доктор Хорккк, который раньше настаивал на том, чтобы покинуть планету немедленно и заняться изучением шара, теперь стоял за то, чтобы сидеть до победного конца, полагаю, из чистого чувства противоречия. Но я видел, что и его соблазняет перспектива охоты за сокровищем астероида.

Мы не пытались прийти к единому решению. Зачем торопиться с выводами, когда неизвестно, можем мы найти астероид или нет. Завтра мы вызовем одну из больших обсерваторий и все выясним.

Но и после того как общее собрание было распущено, все еще долго стояли группками, шушукались и обсуждали. Мы с Яной подошли к Пилазинулу, и шиламакианин с удовольствием высказался более определенно. Своим мягким голосом с металлическим оттенком Пилазинул сказал:

— Мы найдем астероид, Том. И робот все еще будет там. Это приведет нас к другим, не менее ошеломляющим открытиям.

Уроженец Шиламака никогда не употребит будущее время, если не уверен в том, что говорит. Если Пилазинул прав, мы не задержимся на Хигби-5, а ведь он специалист по интуиции.

8. 1 ОКТЯБРЯ 2375. ХИГБИ-5

Несколько очень напряженных недель. Мы работаем день и ночь и очень торопимся. Поэтому я молчал все это время, Лори, просто не успевал делать записи. Теперь постараюсь ввести тебя в курс дела. Приготовься к длинному и скучному монологу.

Самое главное — теперь мы со всеми ключицами, коленными чашечками, душами, потрохами и прочими пустяками полностью посвятили себя осуществлению моего бредового проекта.

К жизни такой мы пришли шаг за шагом — ты же знаешь, катаклизмы всегда долго созревают. Когда встаешь на зыбучие пески, тебя же не втягивает одним шумным глотком. Нет, ты погружаешься медленно, сначала кажется, что зыбучий песок — это просто обыкновенная грязь, что можно выбраться в любую минуту, стоит лишь захотеть, что ты сделаешь это, как только решишь, что не надо идти именно здесь. Внезапно вся эта пакость вокруг начинает подниматься, ты наконец пугаешься, пытаешься двигаться быстрее, как будто это поможет, но только загоняешь себя все глубже. При этом ты сохраняешь хладнокровие и способность мыслить и только после того, как провалишься по бедра, начинаешь понимать, что все попытки выкарабкаться только ухудшают положение и что ты влип окончательно.

Ну вот, я откопал золотой шар. Потом мы всей компанией смотрели замечательные, увлекательные фильмы, особенно ту ленту про робота, астероид и сейф. Затем я, по свойственной мне глупости, предложил отправиться на поиски. Меня поддержал своим авторитетом непогрешимый Пилазинул. В результате мы взялись за дело всерьез и зашли настолько далеко, что заказали те компьютерные имитации, о которых я говорил. Шаг за шагом, сестренка. А потом… потом…

Значит так, первым делом — первым шагом к погибели — мы одолжили на военной базе телепата-оператора, чтобы передать наше информационное хозяйство в обсерваторию. Мы не стали обращаться к мисс Мардж Хотчкисс. Я достаточно понятно объяснил доктору Шейну, почему не надо обращаться к оператору, который нас терпеть не может. Доктор Шейн переговорил с командиром базы, и мы получили в распоряжение одного из их телепатов. Возможно, ты знаешь его. Рон Сантанжело.

Это бледный молодой человек, лет от силы девятнадцати, с водянистыми голубыми глазами, тонкими, пушистыми соломенного цвета волосами, довольно хрупкий на вид. Похож на поэта. Может быть, действительно пишет стихи. Когда-то носил на обеих щеках вирангонианскую татуировку, потом убрал ее, но хирург оказался весьма посредственным, и, если присмотреться, можно разглядеть шрамы. Готов спорить на что угодно, он воет от тоски в этой дыре.

Для начала Рону приказали связаться с обсерваторией Луна-Сити и выяснить, могут ли они выполнить необходимые нам расчеты. Мы решили обратиться именно туда после долгих споров и ругани. Приходилось выбирать из полудюжины обсерваторий: Тхххианской, Марсопорта и так далее. Кто-то даже предложил старушку с горы Паломар, но потом все же остановились на самой большой и лучшей. Вызвать Луну по телепатической сети не дороже, чем Марс или гору Паломар, и времени на это уйдет столько же. И, несмотря на страстные шовинистические речи доктора Хорккка, все мы прекрасно знаем, что тхххианские астрономы, а также их компьютеры не идут ни в какое сравнение с учеными и машинами Земли и ее колоний.

Сантанжело послушно вызвал ближайший пункт связи и передал по цепочке наше сообщение для обсерватории Луна-Сити. На это ушло около часа. Астрономы на другом конце цепочки уже знали про обнаруженный нами шар-видеопроектор (из нашего собственного заявления для прессы) и, конечно же, были просто счастливы получить возможность поучаствовать в охоте за таинственным роботом Высших.

Я не думаю, что они знали, в какую историю столь радостно влезают. Еще бы, мы сами тогда не знали. Зыбучие пески. Событий быть не может.

Теперь нам предстояло скормить союзной обсерватории все имеющиеся у нас сведения. Проще всего было, конечно, отправить наши записи на Луну ближайшим сверхпространственным кораблем, который завернет на Хигби-5. Один из межпланетных маршрутников должен был залететь сюда в середине сентября. Трасса у него довольно длинная, и Солнечной системы и, следовательно, Луны он достиг бы через несколько недель после Рождества. Тогда Луна-Сити, получив материал, обработает его, ответит нам по ТП-связи, и мы получим готовые данные не позже конца января. Примерно.

Однако всем нам казалось, что это неприлично долго, поэтому наши боссы посовещались и решили, что вся информация пойдет на Луну по телепатической связи. Да-да, они пожелали переслать по ТП-каналам фотографии. Я отсюда вижу, как тебя трясет при одной мысли об этом.

Когда мы объяснили Рону Сантанжело, чего от него, собственно, хотят, он побледнел, хотя я думал, что это невозможно — куда уж ему больше бледнеть. Но, следует отдать ему должное, он не кинулся бежать сломя голову, подальше от этих сумасшедших археологов. Из Рона получился бы неплохой технический советник. Вот что он придумал.

Мы начали с изготовления обыкновенных стереофотографий тех кадров, с которых начинается лента, — галактического пейзажа. С фототехникой и проявителями возилась Яна. Когда она выбралась из темной комнаты, мы получили чудесную картину: три метра в длину, метр в ширину и около полутора метров в глубину благодаря стереоэффекту. Потом мы пересняли стереофото при помощи хитрой камеры, которую нам одолжили на время на военной базе. Она каким-то образом — не спрашивай меня, безграмотного, каким — превращает стереоснимок в обыкновенную, древнюю, как каменный топор, двумерную фотографию. В итоге мы получили толстую пачку снимков, каждый из которых представлял собой плоскую часть объема, словно взяли острый ножик и разрезали трехмерное изображение на тонкие слои.

На все это ушла полная неделя, а кроме того, нам пришлось отобрать у доктора Хорккка лингвистический компьютер и полностью его перепрограммировать. (Сейчас несчастный доктор Хорккк восстанавливает первоначальную программу лингвистического анализа, ругаясь на тхххианском и еще нескольких сотнях галактических языков.) Таким образом нам удалось превратить первый снимок в нечто пригодное для передачи по ТП-каналам.

Бедный Рон.

Он заполз в самый дальний угол лаборатории и стал готовиться к передаче. Рон маркировал каждое фото, разбивая его на десятисантиметровые квадраты. Наконец он принялся по квадратику передавать изображение своему соседу-телепату.

Я никогда особенно не задумывался о способах передачи визуальной информации по телепатическим каналам. По наивности и общему невежеству я воображал, что Рон каким-то образом собирается послать некое описание фотографии. (Ну, примерно такое: «Значит так, наверху, в двух и девяносто пяти сотых сантиметра от левого верхнего угла расположена звезда размером в девять миллиметров. Правая ее сторона, такая непричесанная, торчит во все стороны…») Но, конечно, этот номер не прошел бы. В лучшем случае мы получили бы довольно отдаленные подобия наших оригиналов, а компьютерные расчеты, построенные на ошибочных данных, обычно оказываются еще более ошибочными, нежели первоначальные сведения. Как говорят специалисты по обработке информации, засунь в машину мусор, получишь мусор в квадрате.

У Яны воображение побогаче, и она составила куда более интересную версию того, как Рон отправляет по цепочке изображения. Она сказала:

— Думаю, он пристально вглядывается в каждый маленький квадратик, покуда тот не отпечатывается в его сознании. Потом он высовывает рожки и перебрасывает эту картину следующему оператору сети, а тот — следующему, и картина достигает Луны, не изменившись по дороге.

Конечно, это более разумная идея, нежели мое предположение о том, что Рон переводит образы в слова. Но в Яниной схеме есть один серьезный прокол, и его немедленно обнаружило Стин Стин.

— Но как же, — ехидно спросило оно, — последний телетайп в цепочке переводит принятый им мысленный образ в форму, доступную нетелепатам?

Яна начала говорить, что, наверное, существует какая-то машина, механически переносящая образ на бумагу. Саул Шахмун услышал ее речь и захлопал в ладоши:

— Фотоаппарат для мыслей! Замечательно! Прекрасно! И когда же его изобретут?

— А что, нет ничего такого? — спросила Яна.

— К сожалению, нет, — ответил Саул.

Вскоре выяснилось, что Рон Сантанжело передавал на Луну наши космические фотографии самым прозаичным образом. Он использовал метод, который изобрели триста с лишним лет назад, чтобы примитивные космические спутники и прочие летающие буи могли передавать на Землю фотографии Луны и других ближних планет. Мы устыдились собственного невежества, когда узнали, в чем, собственно, дело. Нужно всего-навсего — ты-то, конечно, знаешь этот способ — по очереди засовывать каждую небольшую фотографию в видеосканер, который переводит черно-белое изображение в последовательность цифр. Потом Рон берет распечатку и отправляет эти цифры по телепатической сети. Он не посылает образы, он не возится — до чего же я тупой! — с устными описаниями, он отстреливает соседу нечто примерно такое:

00000000000000010000000000000

00000000000000110000000000000

00000000000000111000000000000

00000000000000111000000000000

00000000000000111000000000000

00000000000001111000000000000

00000000000001111000000000000

И так далее, и так далее, и так далее, сотни таких последовательностей на каждую фотографию. Мегабайты.

А на противоположном конце цепочки умный компьютер без труда превратит комбинации нолей и единиц в светлые и темные пятна и выдаст копии наших фотографий. А затем произойдет нечто подобное тому, что описала Яна. Наш телетайп действительно полностью передаст снимок специально подготовленному телепату обсерватории Луна-Сити, который сравнит этот образ с фотографией, полученной через компьютер, и аккуратно сделает все необходимые исправления. И наконец весь этот телепатический кошмар будет собран в трехмерное чудо, которое отдадут астрономам, чтобы те смогли начать работу.

Головная боль в космическом масштабе!

И, что существеннее, космические расходы.

Рон выглядел довольно уныло, когда принялся за навязанный нами труд, а все остальные, понятия не имея об объеме работы, пребывали в прекрасном настроении. Мы носились туда-сюда между Роном и сканером, принося Рону в зубах длинные серые ленты распечаток с бесконечными колоннами единиц и нолей, а он сидел в своем закутке, худел, бледнел, становился все более похож на поэта и переливал тонны нашей информации в телепатическую сеть. Тем временем Яна и Саул начали резать на двумерные слои следующее фото, которое мы собирались передать, — крупный план белого карлика и его ближайших соседей.

Рон держался три дня.

Мы, нетелепаты, много болтаем о чудесной возможности путешествовать по Галактике с помощью своего мозга и постоянно забываем, какого напряжения это требует. И еще мы упускаем из виду, что усталость есть усталость и не имеет никакого отношения к тому, телепат ты или нет.

Рон спекся. Он работал на пределе — два часа связи, два часа отдыха, четыре смены в день. И отдыхать не отдыхал по-настоящему, все время хотел вернуться в лабораторию, не знаю почему. Он влез в этот проект по уши, как и все мы, но от сомнительного удовольствия передавать 0000011100000 восемь часов в день здорово переутомился.

Во время передачи Рон просто плавал в поту, а на его ввалившихся серых щеках наливались кровью шрамы, оставшиеся после удаления татуировок. Зачем такой тихий, замкнутый парень позволил издеваться над собой мастеру-вирангонианину с его иголками — выше моего понимания. Татуировки были крайне непристойными — с вирангонианской точки зрения. Так мне объяснил Миррик. Возможно, когда-нибудь я узнаю, почему это вирангониане считают изображение рта непристойностью, ибо именно это и было выколото на щеках Рона — два больших толстогубых рта.

Мы видели, как час за часом он выдыхается, и старались быть к Рону добрее, помочь ему расслабиться. Миррик рассказывал ему всякие смешные истории, Стин Стин устроило целое представление, жонглируя всякой посудой, Яна отправилась с ним на прогулку и вернулась разгоряченной и несколько помятой. Меня это вовсе не порадовало, но я сказал себе, что все это во имя дела. К середине второго дня Рон передавал свои единицы и нолики вдвое медленнее, чем вначале, а на следующий день его темп можно было сравнить с черепашьим? А мы еще не добрались даже до середины. На третий день в свою четвертую смену он вдруг прекратил передачу, окинул лабораторию мутным взглядом, моргнул и спросил:

— Который час? Кто-нибудь знает, который сейчас час? Я спрашивал свои часы, но они отказываются говорить.

Потом он встал, постоял минуту и вдруг обмяк, словно из него выдернули все кости, а затем согнулся пополам и упал.

Врач с военной базы сказал, что это крайнее истощение, запретил Рону заниматься какой-либо телепатической работой в течение недели и уволок его с собой, чтобы подвергнуть терапии глубоким сном.

На Хигби-5 кроме него было только два телепата: Мардж Хотчкисс и хмурый израильтянин по имени Нахман Бен-Дов. И поскольку общественная сеть тоже нуждалась в операторах, у нас возникли проблемы с расписанием. Без Рона Хотчкисс и Бен-Дову приходилось тратить двенадцать земных часов только на прием и передачу текущей через Хигби-5 корреспонденции. Это ровно на четыре часа превышает нормы безопасности, установленные для телепатов, и не оставляет им никакого времени для наших дел. Им уже пришлось три дня работать сверхурочно, потому что мы забрали Рона, и они вовсе не в восторге от свалившейся на них дополнительной мороки. Особенно наша дражайшая Мардж.

Доктор Шейн использовал кое-какие связи и почти вытащил нас из этого болота. Во-первых, договорились, что телепаты с Хигби-3 — туда недавно перебрались несколько сотен фермеров — будут перехватывать все идущие на Хигби-5 сообщения из внешнего мира и передавать их по радио, экспедиция оплатит дополнительные расходы. Это снимет примерно половину нагрузки с местных телепатов. Военные согласились, хотя, конечно, очень неохотно, отложить отправку большей части своей корреспонденции, пока Рону не станет лучше. Это тоже помогло. Теперь двум телепатам придется проводить по четыре часа в день на основной работе, принимая заказы на контакт, а еще четыре часа они смогут посвящать нам.

Но нам не надо больше обмороков в лаборатории. Мы разработали расписание: Бен-Дов приезжает к нам и отрабатывает две двухчасовые смены. Потом кто-нибудь берет машину, отвозит его в город, а на обратном пути, забирает отоспавшуюся Мардж, которая будет передавать еще две смены, пока Бен-Дов принимает вызовы в отделении связи. Потом Мардж возвращается и сменяет его, а Бен-Дов отправляется домой спать. Таким образом, мы получаем те же четыре двухчасовые смены, не слишком отвлекаем двух телепатов от их основной работы и никто не перегорает посреди не приспособленной для этого лаборатории.

Время наших передач, однако, сместилось. Рон предпочитал оставаться на ногах шестнадцать часов, чередуя два часа контакта и два часа отдыха, а затем на восемь часов погружаться в беспокойный сон. Но Мардж и Бен-Дов ведут себя совсем по-другому. Они спят совершенно нерегулярно — иногда ложатся вечером, иногда в середине дня. Или, например, бодрствуют восемь часов после завтрака (четыре рабочих, четыре свободных) и еще восемь после обеда (четыре свободных, четыре рабочих), а все остальное время спят. Как сурки.

С современными сонными пилюлями совсем не сложно перестроить ритм жизни под любую свою причуду, а ты, конечно, знакома со всякими странностями и особенностями племени телепатов куда лучше меня. Однако это поставило с ног на голову жизнь мирных археологов, потому что кто-то должен помогать телепатам: поить их кофе, подносить материал, корректировать компьютерные распечатки и так далее. Мы пытались удержаться в прежнем расписании — я говорю о раскопках, ведь несмотря ни на что, мы все еще копаем — и каким-то образом иметь свободных людей, готовых прибыть в распоряжение телепата в любое время дня и ночи.

Пилазинул, которому хватает одного часа отдыха в сутки, взвалил на себя большую часть работы, а это не так уж хорошо, ибо в его знаниях и интуиции нуждались и все остальные.

Мы умудрились переслать большую часть информации без эксцессов. Было не особенно приятно сталкиваться с Мардж в лаборатории, да и необходимость отвозить ее в город ни у кого не вызвала восторга — я настоял на том, чтобы мне этого не поручали, — но она очень хороший профессиональный оператор. Мисс Мардж берет первую распечатку, высовывает рожки и продирается через цифровой завал все четыре часа, без всяких усилий передавая информацию вдвое быстрее Рона. Я подозреваю, что она могла бы работать сверхурочно, не причиняя вреда своему организму. Беда, что ей эта идея не приходит в голову.

Бен-Дов — довольно странный тип. Ему около шестидесяти, седеющий, неловкий, всегда небритый, вернее, невыбритый до нужной кондиции, он совершенно не походил на покорителя пустыни (большая часть моих знакомых израильтян выдержана именно в этом стиле). Но не следует судить по первому впечатлению — под неопрятной внешностью скрывается железный характер. Мы с ним немного поговорили, он рассказал, что до тридцати лет ни разу не покидал Израиля, хотя немало путешествовал внутри страны: Бен-Дов вырос в Каире, учился в Дамаске и Тель-Авиве и в разное время побывал в Аммане, Иерусалиме, Хайфе, Александрии, Багдаде и других крупных городах государства Израиль. Потом им овладела охота к перемене мест, и он подписал контракт на работу оператором-телепатом в кибуце Бен-Гурион на Марсе. Как и множество других телепатов, он поплыл странствовать по Галактике, с каждой переменой должности все дальше улетая от Земли. Он все время вызывался работать на негостеприимных, мало приспособленных для жизни планетах, таких как Хигби-5.

Миррик, который, как я тебе, наверное, уже рассказывал, очень интересуется всякими религиями, пришел в полный восторг, когда узнал, что Бен-Дов еврей.

— Расскажите мне, пожалуйста, об этической концепции иудаизма, — просительно проревел огромный динамонианин. — Сам я парадоксиалист, но изучил многие верования Земли и, видите ли, никогда раньше не встречал настоящего иудея. Та часть учения Моисея, которая касается…

— Простите, — мягко прервал его Нахман Бен-Дов. — Дело в том, что я не иудей.

— Но Израиль, если я не ошибаюсь, иудаистское государство Земли?

— О да, в Израиле много иудаистов, — ответил Бен-Дов. — Я же не принадлежу к их числу. Я аутентичный буддист. Вероятно, вам доводилось слышать о моем отце, лидере израильской буддисткой общины — Мордехае Бен-Дове.

Миррику не приходилось, ну, не слышал он. Зато об аутентичном буддизме он знал довольно много и не особенно им интересовался. Клыки Миррика печально опустились — он так хотел узнать, как выглядит Моисеев закон с точки зрения еврея.

Один из крупных недостатков распространения общеземных средств связи — распад племенных структур. В Израиле появляются общины аутентичных буддистов, в горах Тибета — мормоны, в Конго — реформированные баптисты-методисты (не уверен, что они называются именно так) и тому подобное. Правда, должен признать, заявление Бен-Дова о том, что он буддист, удивило и меня самого.

Иудаист он или нет, не имеет значения. Бен-Дов — превосходный оператор. Вдвоем с мисс Мардж они перерабатывают горы компьютерных распечаток. По окончании предписанной медиками недели отдыха к нам возвратился Рон Сантанжело и тоже принялся за работу.

Имея трех операторов-телепатов, мы быстро закончили передачу из черепушки в черепушку нашей первой фотографии. С другого конца света — из Луна-Сити — пришло подтверждение: они декодировали нашу передачу и немедленно приступают к анализу. Попытаются определить, какой участок Галактики изображен на фотографии.

Примерно в это время я попытался совершить один не вполне пристойный поступок.

После того как Бен-Дов окончил свою дневную смену, я подошел к нему и спросил:

— Передавая такую уйму всего во все стороны, вы никогда не выходили на связь с оператором земной передаточной станции, девушкой по имени Лори Райс?

— Нет, — ответил он. — Нам пока не приходилось посылать что-либо через Землю.

— Вы не знаете ее? Это моя сестра.

Он на мгновение задумался.

— Полагаю, нет. Вы знаете, космос очень велик, а в телепатической сети так много народу…

— Понимаю. Но вы можете передать что-нибудь через нее, не так ли? Просто, чтобы другие телепаты-передатчики могли отдохнуть? И если так получится, то вам, наверное, будет не трудно подкинуть ей несколько лишних мыслей, только чтобы она знала, что у ее братца Тома все в порядке, он очень скучает по ней и посылает привет…

Нахман Бен-Дов посмотрел на меня так, словно я предложил, чтобы Израиль отдал Египет, Сирию и Ирак обратно арабам.

— Это совершенно невозможно. Основное правило телепатической сети гласит: никаких зайцев, никаких бесплатных передач. Исполняя вашу просьбу, я нарушил бы свое слово и навлек на себя очень серьезные неприятности. За нами наблюдают, вы знаете.

И я сменил тему разговора. Нельзя обижаться на отказ Бен-Дова, он прав. Но так хотелось послать тебе словечко-другое. Я пытаюсь убедить себя, что ты получаешь мои письма, но слишком хорошо знаю, что это не так — стоит опустить голову, и я вижу лежащую под моей кроватью гору уже заполненных блоков послания. Ты ничего не получала от меня и ничего не слышала обо мне с июня, и мне не терпится рассказать тебе, что я делал все это время.

Как бы там ни было, наши телепаты закончили передавать первую фотографию в прошлый вторник и сразу же занялись крупным планом белого карлика. Теперь они гонят его в три головы по шесть двухчасовых сеансов.

А мы по-прежнему продолжаем раскопки здешнего поселения Высших, однако находки наши банальны до отвращения. Если судить по стандартам, существовавшим во «времена до золотого шара», мы должны бы радоваться, что вытащили из холма столько артефактов Высших. Но теперь всех нас, в том числе и трех руководителей экспедиции, обуяло желание делать яркие, значительные открытия, и нам скучно копаться в земле и собирать всякие мелочи по кусочкам, как и положено порядочным археологам. Это ненаучный, недостойный подход, все знают это и все же до дрожи в руках стремятся поскорее отправиться на поиски замурованного робота.

Так вот, вчера мы окончательно осознали, что просто обязаны немедленно откопать еще одну сенсацию. Потому что вчера, в последний день месяца, телепатическая сеть не нашла ничего лучшего, чем представить нам счет за свои услуги.

Нам никто ничего и никогда не говорил, во что обойдется эта горячечная сверхурочная работа. Важнее всего было передать информацию, неприятный вопрос о деньгах мог подождать до более спокойных времен. Но оказалось, что пора платить. Я даже не знаю порядка цифры на счете, но ты можешь сама прикинуть: мы заставили всех местных телепатов работать по восемь часов в день, передавая наши фотографии на Луну примерно пятнадцать дней.

Леденящая душу реальность состоит в том, что мы угрохали весь наш бюджет на следующий год на две недели телепатической связи.

Для археологической экспедиции мы были довольно-таки богаты. Я не знаю деталей, но, по-моему, нас финансирует полдюжины университетов, несколько частных фондов и правительства семи планет. Собранные с них деньги должны были оплатить рейс на Хигби-5 и обратно, обеспечить персоналу более-менее пристойный заработок, покрыть полевые расходы и стоимость публикации результатов наших раскопок. Сумма была рассчитана на два года спокойной полевой работы. Наш бюджет не предусматривал таких трат.

Крупные неприятности.

Сегодня вечером ко мне подошел доктор Шейн и сказал:

— Том, ты уверен, что ты не телепат?

— Абсолютно, сэр.

— Но твоя сестра-близнец — связистка?

— Меня протестировали сверху донизу, — ответил я. — Во мне нет ни на йоту телепатических способностей. В нашей семье у сестры — монополия.

— Очень плохо. Если бы у нас был свой собственный телепат и нам не пришлось платить по этим кошмарным, разрушительным официальным ставкам… — Он ушел, качая головой.

Часа через полтора ко мне подкатился доктор Хорккк также с вопросом о телепатических способностях. Он просил только попробовать установить контакт с другим телепатом. Мне очень хотелось попросить его пойти и попробовать полетать. В некоторых случаях одного желания недостаточно.

Кроме того, неужели они все всерьез считают, что доморощенному телепату, то есть мне, удалось бы обойти закон и использовать сеть бесплатно? Кто бы мне это позволил?

Положение дел на сегодняшнее утро: нам необходимо найти этот чертов астероид хотя бы потому, что теперь невозможно отработать полные два года на Хигби-5. Растранжирив все деньги, мы просто обязаны представить за сравнительно короткое время какой-нибудь феноменальный результат.

Несколько ободряющие новости пришли вчера вечером из Луна-Сити. Астрономы составили компьютерную имитацию и определили, какую часть Галактики показывает наше фото. Они засекли Ригель, Процион, Альдебаран, Арктур и около десятка других известных нам звезд.

Нельзя сказать, что это уж слишком обнадеживает. На фотографии поместилось несколько тысяч световых лет, и обнаружить в этом углу Галактики белого карлика (который, возможно, давно выгорел) и маленький астероид — совершенно непосильная задача. Но теперь нам хотя бы известно, что сейф и робот находятся в пределах нашей Галактики. Если по крупному плану астрономы отыщут солнечную систему, мы сможем полететь туда и забрать робота.

Мы должны.

9. 14 ОКТЯБРЯ 2375. ХИГБИ-5

На следующей неделе мы покидаем Хигби-5 и улетаем к звезде с непроизносимым названием ГГГ 1145591. Где-то там в космосе болтается наш астероид. А в нем, если нам хоть чуть-чуть повезет, дожидается робот.

У ГГГ 1145591 нет имени собственного. Это всего лишь номер в каталоге. Она находится в семидесяти двух световых годах от Земли, а ближайшая к ней известная тебе звезда называется Альдебаран, только на самом деле она не так уж близко. Однако миллиард лет назад Альдебаран и наш белый карлик были соседями, отчасти поэтому астрономы Луна-Сити смогли идентифицировать нужную нам звезду.

Меня просто поражает, как эти ребята могут вычислять расположение звезд на миллиард лет назад, когда в их распоряжении находятся записи, сделанные в течение самое большое трех сотен лет. Но они совершенно уверены, что отыскали нужную нам звезду, словно взяли киноленту, показывающую современное звездное небо, и крутили ее назад, пока изображение не совпало со снимком миллиардолетней давности, который любезно оставили нам Высшие.

Ребята из обсерватории сообщили, что наша лента про робота снята точно девятьсот сорок один миллион двести восемьдесят пять тысяч восемь лет назад. По моему мнению, для таких безапелляционных заявлений требуется космическое самомнение. Впрочем, на то они и астрономы. Их компьютер сказал, что дело обстоит так, и он, наверное, прав. Это еще раз подтверждает нашу собственную датировку.

Звезду ГГГ 1145591 с Земли не разглядишь. И не пытайся. Ее вообще невозможно увидеть, откуда ни смотри. Девятьсот сорок один с хвостиком миллион лет назад она уже была белым карликом. За это время она выгорела почти дотла и превратилась в черного карлика. Никакого теплового излучения, о котором стоило бы говорить, а значит — никакого света. Небольшая звезда-невидимка. Примерно сорок лет назад ее обнаружил исследовательский корабль группы «Темная Звезда». Считай, что нам крупно повезло. Если не они, никто бы нам эту звезду не нашел — ее не «видят» ни оптические, ни радио-, ни тепловые телескопы.

Мы добавили довольно приличную сумму к нашему счету за услуги телепатической сети, сообщив о наших планах Галактическому Центру. Доктор Шейн чувствовал себя обязанным известить их, что покидает свое рабочее место на Хигби-5. Черт! Сколько шороха! Я отвез доктора Шейна в город, чтобы он мог выйти на связь. Меня не было, когда он передавал свое заявление Нахману Бен-Дову для отправки в Галактический Центр, но когда доктор вышел из отделения связи, он выглядел взъерошенным и напряженным.

— Они там совершенно взбеленились, — фыркнул он. — Бен-Дов сказал, что они разве только ядом не плевались. Как смеем мы бросать раскопки на Хигби-5! Какого рожна нам надо на этом астероиде! Мы что, все с ума посходили? — Доктор Шейн был настолько зол, насколько это вообще было возможно. — Галактический Центр заявил, что мы преступно пренебрегаем своим долгом. Они также окрестили нас непрофессионалами и категорически отказываются понимать, отчего мы не желаем продолжать раскопки положенные два года.

— Вы рассказали им о счетах? — спросил я.

— Не успел, — вздохнул доктор Шейн.

Он погрузился в печальное молчание, и мы отправились домой. На середине дороги я сказал:

— И что же мы будем теперь делать?

— Отправимся на ГГГ 1145591, найдем астероид и вскроем этот сейф.

— Несмотря на приказ Галактического Центра?

— Да. Несмотря на приказ Галактического Центра, — отрезал доктор Шейн. — Мы не можем поворачивать назад.

И голос его звучал уверенно и сурово.

Следующие несколько дней доктор Шейн, доктор Хорккк и Пилазинул почти не выходили из лаборатории — совещались. Доктор Шейн еще несколько раз ездил в город, дабы обговорить какие-то вопросы с Галактическим Центром. К нам, подчиненным, практически ничего не просачивалось. Иногда доктор Шейн ронял пару слов своему шоферу, но большей частью молчал. Тем временем мы продолжали копать, разбирать находки, смотреть при помощи шара миллиардолетней давности кино и вообще заниматься обычными делами. Вот что мне удалось сложить из обломков фактов, намеков и всяких слухов:

Пилазинул целиком и полностью за то, чтобы отправиться к ГГГ 1145591, плевать он хотел на любые последствия; доктор Хорккк очень заботится о своей профессиональной репутации, а потому предпочитает остаться на Хигби-5 до окончания положенного срока; доктор Шейн колеблется между двумя этими позициями, но чувствует, что мы уже окончательно скомпрометировали себя, а потому ничего не потеряем, если улетим, бросив раскопки к чертовой матери.

Далее: наш счет закрыт, все взносы конфискованы, и нас вызывают в Галактический Центр для дальнейшего поджаривания (доктор Шейн категорически опроверг этот слух); Галактический Центр настаивает, чтобы мы остались здесь, но посылает к ГГГ 1145591 другую экспедицию (этот слух все еще не опровергнут); нас лишили всякой финансовой поддержки, но доктор Шейн пытается подоить частные фонды и организовать большую экспедицию к ГГГ 1145591 (едва этот слух родился, как его тут же подтвердил доктор Хорккк и возмущенно отверг доктор Шейн. Спрашивается: кто из наших боссов лжет?).

Единственное, в чем мы не сомневаемся, хотя вряд ли мы в чем-либо уверены, — дата нашего отбытия. Как я уже говорил, мы сваливаем отсюда на следующей неделе. На двери лаборатории висит приказ, извещающий всех об этом. Завтра мы прекращаем раскопки и начинаем сворачивать лагерь.

Все в смятении.

Днем позже всеобщее смятение сменилось полным крахом. По крайней мере, для твоего любящего…

После завтрака наши руководители отправились в город и провели целое утро в отделении связи, общаясь с Галактическим Центром. Все остальные медленно и неуверенно начали подготовку к сомнительному отъезду. Большинство ожидало вечернего сообщения, что никто никуда и никогда не поедет и лучше нам снова начать раскопки, поэтому никто особенно не работал.

После полудня вернулось наше начальство. Впервые с начала кризиса они выглядели относительно спокойно. Доктор Шейн даже улыбался. Когда они выбрались из вездехода, доктор Хорккк сказал:

— Все уладилось. Мы получили согласие Галактического Центра и отбываем на ГГГ 1145591 по расписанию.

И все. Они скрылись за дверью лаборатории. Через некоторое время туда были вызваны Саул Шахмун и Лерой Чанг. Секретность и еще раз секретность.

Во второй половине дня на дверях наших домиков была вывешена бумага следующего содержания.

Я прочитал объявление шесть раз и все никак не мог в него поверить. Почему они так поступили со мной? Отправить меня назад в Галактический Центр! Выгнать из экспедиции, когда начинается самое интересное!

Разве это справедливо? Ведь именно я отыскал золотой шар. Именно я придумал, как определить местонахождение астероида. И что теперь — упаковывай вещи и давай назад в Галактический Центр, когда все, все остальные отправляются навстречу неизведанному… Как…

Когда Яна улетает…

Я кинулся в соседнюю спальню и нашел ее там:

— Видела объявление? — спросил я, хотя и так понял, что, конечно, видела.

Яна кивнула:

— Просто ужас.

— Яна, как это получилось?

— Это грязное дело!

— Откуда взялся этот приказ отослать шар в Галактический Центр? Мне казалось, мы решили не делать этого. И я еду с ним, вместо того чтобы…

— Я спросила у Пилазинула, — сказала она. — Он говорит, что Галактический Центр потребовал свой кусок.

— Не понимаю.

— Галактический Центр был в ярости из-за нашего решения оставить раскопки на Хигби-5. Они столько вложили в эту экспедицию.

— Я знаю, но…

— Наши боссы должны были их как-то ублажить. Там шла большая торговля. Галактический Центр хочет получить шар. Мы согласились отдать его в обмен на разрешение отправиться на ГГГ 1145591.

— Хорошо, — кивнул я, — это политика. Но я-то тут причем? Ведь это я откопал шар. У меня есть право увидеть этот чертов сейф!

— Успокойся, — промурлыкала Яна. — Зачем же кричать на меня? Я и так целиком на твоей стороне. Ты должен поговорить с доктором Шейном и убедить его, что это несправедливо. Возможно, он даже не думал об этом, просто ткнул пальцем в список — и все. Отправляйся к нему. Мы все поддержим тебя, Том. Мы напишем петицию или придумаем еще что-нибудь.

Она поцеловала меня в щеку, вполне дружеский поцелуй из серии «держись-малыш-мы-с-тобой». Потом развернула меня и махнула рукой в сторону лаборатории.

Я послушно подошел и заглянул в дверь. Доктор Хорккк и 408б о чем-то очень оживленно беседовали. Мне почему-то не хотелось обращаться с просьбой к инопланетянам, и я просто спросил:

— Вы не видели доктора Шейна?

— Отправился в город, — резко ответил доктор Хорккк. — А в чем дело?

— А Пилазинул?

— Поехал с доктором Шейном, — последовал еще более резкий ответ.

— Простите, — устало сказал я. — Я только хотел задать вопрос. О тех троих, кому поручено доставить золотой шар в Галактический Центр. Если это возможно, доктор Хорккк, мне бы хотелось отказаться от этого назначения. Видите ли, если я полечу в Галактический Центр, мне придется пропустить целый год экспедиции и…

Доктор Хорккк отмахнулся от меня сразу несколькими руками.

— По этому поводу объясняйтесь с кем-нибудь еще, — фыркнул он. — Я не занимаюсь организационными вопросами.

Щелчок по носу. Исчезни, Райс. На тебя нет времени.

Доктор Шейн и Пилазинул не вернулись из города до поздней ночи. Приехали час назад, зашли в лабораторию и все еще сидят там. Лори, я не понимаю, что происходит вокруг, но я не сдамся так просто. Я не позволю выкинуть себя без борьбы. У меня есть право на участие в этой экспедиции. Я его заработал.

16 ОКТЯБРЯ

Я прождал полночи, карауля доктора Шейна, но он так и не показался в спальне, и наконец я заснул, так и не дождавшись его. Утром, за завтраком, я подошел к нему и осторожно начал:

— Доктор Шейн, прошу прощения, я хочу побеспокоить вас относительно некоторых деталей вчерашнего объявления…

— Позже, Том, потом. У меня нет времени на мелочи.

Опять меня шуганули, не выслушав. Все слишком заняты, чтобы обращать внимание на бедного Тома. Я поплелся на место раскопок упаковывать оборудование. Миррик попытался утешить меня разнообразными парадоксиалистскими поговорками. «Тот, кто страдает от насмешек и неприятия, — говорил Миррик, — научится удерживать даже море». И еще: «Высшие силы даруют нам наибольшую награду, когда изымают из этой жизни». Или так: «Только тот находит подлинное счастье, кому в нем отказано».

— Очень мило, Миррик.

— Медитация и сосредоточение приносят понимание, мой друг. Возможно, эта боль полезна тебе.

— Я уверен в этом.

И тут под колпаком появилась Яна, судя по всему, близкая к точке кипения.

— Ты знаешь, что я сейчас выяснила? — требовательно спросила она.

— Конечно, — с горечью ответил я. — Я такой могучий телепат, что без усилия могу читать твои мысли и…

— Заткнись, Том, и послушай меня. Я только что узнала, кто составлял список. Кто определял, кому лететь к 1145591, а кому — в Галактический Центр. Это Лерой Чанг.

— Лерой Чанг? — удивился я. — Это действительно странно. Он-то тут при чем?

— Его попросил доктор Шейн. Наши боссы были слишком заняты. Ну вот, он написал объявление и расклеил. Том, ты что, не понял? Это Лерой Чанг. Лерой Чанг!

— Лерой Чанг. Да. Я тебя слышал.

— Ты совсем думать разучился? В объявлении сказано, что ты летишь в Галактический Центр, а я отправляюсь на ГГГ 1145591, и профессор Чанг летит туда же. Теперь понял?! Лерой нарочно устроил так, чтобы…

— Яна, я врубился. Дошло.

— Правда, пакость какая?

— Где он сейчас?

— Пакует образцы в лаборатории.

Я развернулся и рванул, как страус, в сторону лаборатории. Миррик прокричал мне вслед:

— Вселенная — явление обратимое! Том! Это такая поговорка парадоксиалистов!

— Спасибо! — крикнул я на бегу.

Уже несколько недель — с тех самых пор, как Лерой потерпел неудачу, — я делал все возможное, дабы избегать компании профессора Чанга. У Лероя тоже были причины не искать моего общества. За это время он превратился в тень самого себя, не участвовал в общих беседах, прятался где-то в углах, время от времени бросая на Яну и Келли исполненные желания взгляды. Я не любил его, но жалел, он был какой-то ненастоящий — злодей-неудачник из второсортного видеофильма. Сейчас, однако, я собирался стереть его в мельчайший археологический порошок и развеять над раскопками.

Я заглянул в лабораторию и сразу же увидел его спину. Он действительно паковал трубки с надписями. Но, увы, кроме него в лаборатории были доктор Шейн и Пилазинул, а мне совершенно не улыбалось устраивать сцену в их присутствии. Поэтому я спокойно обратился к нему:

— Профессор Чанг, можно вас на минуточку?

— Это срочно?

— Боюсь, что да!

— Хорошо, в чем дело?

— Видите ли, в котловане есть один предмет… Мне хотелось бы, чтобы вы на него посмотрели. Мы не вполне уверены, что его нужно паковать… Мы просто не знаем. Может, вы пойдете со мной и разберетесь?

Он купился.

Молча мы дошли до защитного колпака, но заходить под него не стали. Я остановился перед высоким холмом выкопанной земли, которую мы не успели еще вернуть на место. Начал накрапывать дождик. Я сказал:

— Давайте поговорим, Лерой.

— Я не понимаю.

— Скоро поймете. Мне сообщили, что это вы составляли список тех, кто повезет шар в Галактический Центр.

Осторожное «да».

— Как так?

— По просьбе доктора Шейна. Он был занят, а это, в сущности, канцелярская работа.

— Вы меня канцелярским образом выбросили из экспедиции, — прошипел я, — а сами отправляетесь на астероид. Вместе с Яной.

— Но, Том, — возмутился Лерой. — Честь открытия шара принадлежит тебе. Я думал, ты захочешь лично представить свою замечательную находку Галактическому Центру.

Его доводы не произвели на меня впечатления.

— А что вы скажете, если я швырну вас сейчас в эту яму? — ядовито улыбнулся я.

Лерой отступил назад:

— Наш разговор приобретает странный оборот…

— Примитивный, архаический, вполне обыкновенный воинственный оборот. Ты, вонючка склизкая, я что, должен сидеть смирно и улыбаться, когда ты меня канцелярским образом посылаешь к чертовой матери?

— Я опять не понимаю.

— Да, ты это уже говорил. Позволь мне процитировать одну старую поговорку парадоксиалистов: «Вселенная — явление обратимое». Теперь понял, чего я от тебя хочу?

— Мне не нравится, как ты ведешь себя, Том.

— Черт, парень. Я хочу, чтобы ты вычеркнул меня из того списка и вписал себя.

— Но…

Я сделал шаг вперед. Он затрясся и издал какой-то непонятный всхлипывающий звук. Я не люблю насилие и по природе вовсе не хулиган, но мне не было стыдно за свое поведение. Подумать только, этот тип портил жизнь Яне…

— Эта угроза физического насилия… — пролепетал Чанг.

— Будет выполнена.

— … недостойна, Том.

— В яму! — рявкнул я и бросился на него.

Он взвизгнул от страха. Я схватил Чанга за плечи, но сбрасывать вниз не стал, а наклонился к самому его уху и прошептал:

— Лерой, а что подумает о тебе доктор Шейн, когда Яна расскажет ему, как ты пытался ее изнасиловать?

Лерой обмяк.

Я сильно сомневаюсь, чтобы обвинение в попытке изнасилования, сделанное через несколько недель после события, произвело хоть какое-то впечатление на суд присяжных. Людей с нечистой совестью легко шантажировать. Лерой злобно посмотрел на меня, что-то пробормотал о хамстве и принуждении, потом сдался и покорно спросил:

— Чего тебе, собственно, от меня надо?

Я повторил.

Он сделал.

В этот вечер на дверях домиков появилось два экземпляра исправленного списка. Мое имя значилось в числе тех, кто улетал на поиски астероида. Профессор Лерой Чанг занял мое место среди возвращающихся в Галактический Центр. Я не буду сильно скучать по нему. И Яна тоже.

17 ОКТЯБРЯ

Продолжаю марафонское письмо. Свежие новости: твой умный братец Том сам себя перехитрил. Единственное, что меня утешает, — я не мог поступить иначе.

Знаешь, как это бывает, когда выбиваешься из колеи из-за какой-нибудь мелочи и упускаешь из виду что-то действительно важное. Старая поговорка парадоксиалистов: «Тот, кто не замечает главного, проспит даже наступление следующего тысячелетия». Я был слишком занят, отмазываясь от полета в Галактический Центр, и проглядел то, что должен был заметить с самого начала. То, что все мы должны были заметить.

Утром во время перерыва я отловил доктора Шейна.

— Сэр, — сказал я, надевая маску скромного и пугливого аспиранта.

— У меня есть один чисто гипотетический вопрос. Ну вот, нашли мы астероид, вскрыли сейф, робот сидит там, и он в рабочем состоянии. Что дальше? Как мы будем общаться с ним? Как объяснить ему, кто мы, и сколько времени прошло с тех пор, как его замуровали?

— Никак, Том. Боюсь, это невозможно.

— Да нет, сэр, вполне возможно. У нас есть визитная карточка. Рекомендательное письмо. Только мы почему-то решили не брать его с собой.

— Том, ты меня запутал.

— Я говорю о шаре, сэр.

Доктор Шейн наморщил лоб. Пошевелил губами. Глубоко задумался. Потом просиял:

— Шар! Ну конечно же, шар!

И помчался в лабораторию, совещаться с доктором Хорккком и Пилазинулом.

Совещание продолжалось около часа. Затем нас всех созвали в лабораторию на общее собрание. Собрание посреди рабочего дня, с ума сойти! Председательствовал доктор Хорккк. Доктор Шейн, сидевший в сторонке одарил меня теплой, благодарной улыбкой. Я снова стал любимчиком учителей.

Доктор Хорккк сплел и расплел свои многочисленные руки, быстро и последовательно моргнул всеми тремя глазами, засунул один из длинных многосуставчатых пальцев в рот для еды и вообще исполнил все ритуальные жесты, которые для тхххианина равнозначны покашливанию и хмыканью. Потом отчетливо и злобно проговорил:

— Я хотел бы предложить внести в наши планы кое-какие изменения. Нам потребуется согласие всех, потому что последствия могут оказаться крайне неприятными. Как вы знаете, мы согласились с требованием Галактического Центра доставить им обнаруженный нами шар для хранения и изучения. Однако сегодня было высказано предположение, что шар лучше оставить в распоряжении экспедиции, ибо он может послужить средством общения между нами и роботом Высших. Мы сможем предъявить его, как своеобразное рекомендательное письмо, подтверждающее, что мы — археологи из более поздней эпохи.

Мне понравилось, как ловко доктор Хорккк использовал мой термин.

— Итак, — продолжал доктор Хорккк. — Мы смогли бы показать роботу, что нашли шар на другой планете и с помощью фильма отыскали астероид. Мы также могли бы объяснить ему, как долго он находился в сейфе. Я могу представить и другие способы общения, где шар будет выступать как посредник. Однако, если мы возьмем его с собой, наверняка между нами и нашим начальством в Галактическом Центре возникнет определенное напряжение. Поэтому…

Он предложил голосовать.

Кто за то, чтобы предложить Галактическому Центру отправиться в задницу? Одиннадцать рук.

Кто против? Никого.

Проходит единогласно. Выступает доктор Шейн.

— Конечно, теперь нам не надо отправлять кого-либо в Галактический Центр. Прежний приказ отменяется. Мы летим все вместе.

Черт! А я-то думал, что избавился от Лероя Чанга.

10. 16? 17? 18? НОЯБРЯ 2375. СВЕРХПРОСТРАНСТВО

По-моему, прошел уже месяц с тех пор, как я последний раз прикасался к блоку посланий. Есть в сверхпространственном путешествии что-то такое, что подавляет желание сочинять письма. Я даже не знаю точно, какое сегодня число. На борту должен быть земной календарь — валяется, наверное, в каком-нибудь закоулке, — но мне лень его искать.

Мы закрыли нашу лавочку на Хигби-5 тютелька в тютельку по расписанию. Засыпали котлован и опустили колпак, так что следующая команда археологов — надеюсь, они окажутся менее летучей и восторженной компанией, чем наше сборище ненормальных, — найдет все в полном порядке. Двадцать первого числа прилетел маршрутный крейсер и подобрал нас.

Мы не сообщили Галактическому Центру, что забираем шарик с собой, и тем самым превратили себя в ренегатов, но пока домашние бюрократы обнаружат этот печальный факт, пройдет несколько месяцев. К тому времени мы наверняка откопаем что-нибудь новенькое и заткнем им глотку. Как убедился на личном опыте Миррик (после пьяного побоища в лаборатории), каждый грешник может получить прощение, если его грех принес достаточно большие дивиденды.

Наш корабль — обыкновенный крейсер, гуляющий по сложному маршруту в квадрате между Альдебараном и Ригелем. Для того чтобы подбросить нас на ГГГ 1145591, ему придется отклониться от курса. Чуть-чуть. Это оказалось не сложно устроить. Требовались только наличные. Оправдалась старая поговорка землян: «Хочешь — купи себе».

По прибытии на место нас подхватит наемный планетолет, и мы сможем отправиться на поиски астероида. Будем переворачивать систему вверх дном. Планетолог уже отбыл с Альдебарана. Будет ждать нас на ГГГ 1145591. Это тоже стоит денег. Доктор Шейн давным-давно израсходовал все отпущенные нам средства, но он здорово умеет обращаться с компьютерами, и мы берем деньги в кредит, не предоставляя обеспечения. Продержимся на этом трюке ровно столько, сколько потребуется Галактическому Центру, чтобы обнаружить наши махинации. Господи, защити нас, если мы не добьемся успеха, если мы — пользуясь средневековым выражением — отправились ловить журавля в небе.

Условия путешествия, как и в прошлый раз, довольно приличные. Просторные каюты, хорошая библиотека, относительно съедобная кормежка. Команда корабля держится замкнуто. Мы тоже. Время на борту сверхпространственного корабля течет как-то странно — я обнаружил, что обхожусь без сна несколько дней, а потом сплю, как сурок, сутки или двое. Или не сутки и не двое. Или мне все это просто мерещится.

Все мы на взводе, особенно доктор Шейн и доктор Хорккк. Эта парочка гуляет по кораблю с таким видом, будто никак не может понять, что это их дернуло променять спокойные раскопки на Хигби-5 на полет в полную неизвестность. Как я уже рассказывал тебе, доктор Хорккк отнюдь не принадлежит к числу беспечных романтиков и авантюристов, и на лице у него отчетливо написано: «Как же это Я попал в такую переделку?». Доктор Шейн тоже ошарашен собственным поведением. И только Пилазинул излучает спокойствие и уверенность. Он почти перестал отвинчивать свои конечности и все время повторяет, что судьба благосклонна к нам. Посмотрим, посмотрим.

Мои личные достижения: кажется, я толкнул Яну обратно в объятия Саула Шахмуна.

Не знаю, как это у меня получилось. Я думал, что мы с Яной работаем на одной волне.

Нет, я вовсе не хочу сказать, что между нами произошло что-то предельно страстное, или что мы собирались заключить временный брак, или — ну не отрицать же мне подряд все мыслимые варианты отношений! Наши встречи были на редкость целомудренны. Конечно, мы молоды и эмоциональны, но, пожалуй, даже самый строгий пуританин не смог бы обвинить нас в нарушении приличий. Наверное, мне, олуху беспозвоночному, не надо было так сдерживаться. В конце концов, мы взрослые люди. (Нашел место, где делать это заявление!)

Однако, несмотря на вышеупомянутое целомудрие наших отношений, постепенно между нами что-то начало возникать, и вроде бы никто не возражал, за исключением Лероя Чанга. Будучи самыми молодыми и (если честно) самыми привлекательными землянами в нашей группе, мы с Яной вызывали у всех остальных теплые родительские чувства. Старшие коллеги прямо расцветали в нашем присутствии. И почему это на влюбленных или предполагаемых влюбленных все смотрят сверху вниз?

Теперь нас уже не обволакивают душевным теплом, потому что Яна снова большую часть времени проводит с Саулом. Когда она меня видит, ее взгляд становится таким холодным…

Не знаю, что я сказал или сделал (или не сделал и не сказал), чтобы разозлить ее до такой степени. Может быть, я ей просто надоел. Я иногда бываю таким благопристойным и ясноглазым, что на меня тошно смотреть. Это худший из моих недостатков.

Или на нее напал внезапный интерес к филателии?

Или, наоборот, я никогда не был ей интересен и она просто использовала меня, чтобы разжечь ревность Саула.

Кто знает? Я даже не догадываюсь.

Это продолжается уже десять, нет, двенадцать дней. Скажу просто: я здорово расстроен. У меня нет никаких прав на Яну, ибо наши отношения не зашли дальше дружеского рукопожатия. Ну… Примерно так. Но у меня почему-то портится настроение, когда она в очередной раз на два-три часа исчезает в каюте Саула. И дверь у них, конечно, заперта.

Иногда богатое воображение становится источником дополнительных неудобств.

Единственное — да и то сомнительное — преимущество нынешнего положения моих личных дел состоит в том, что я получил возможность ближе познакомиться с Келли Вотчмен. Как я уже докладывал тебе, сестренка, меня не очень тянет общаться с андроидами, и, не считая последних двух недель, я почти не разговаривал с Келли. Ведь нельзя же считать разговором обмен малозначительными фразами во время раскопок. «Отвратительная погода, не так ли?», или «Пожалуйста, передай мне флягу с водой», или «Ты знаешь, который сейчас час?». И так далее.

Если уж на то пошло, я не могу вспомнить, чтобы когда-либо раньше разговаривал с андроидом. В колледже на нашем курсе училось несколько ребят-андроидов, но они держались тесной группой и, казалось, совершенно не искали общества людей из плоти и крови, ну, я и не пытался навязывать им свое. И конечно, у отца работают андроиды. Некоторые даже на очень высоких постах. Но мне как-то не приходило в голову заводить с ними дружбу. В присутствии андроидов я всегда чувствовал себя несколько неловко, впрочем, я реагирую так на представителей любого меньшинства — обычный для сверхпривилегированных граждан комплекс вины.

Впервые по-настоящему я разговорился с Келли однажды вечером, как раз перед тем, как Яна бросила меня. В тот вечер я не был с Яной — у нее болела голова, и она отправилась в корабельную барокамеру, надеясь, что несколько часов полного одиночества помогут ей как-то расслабиться. Вокруг была полная пустыня: доктор Шейн и доктор Хорккк писали отчеты, Пилазинул и Миррик сошлись в смертельном поединке за шахматной доской, 408б заперся в своей каюте, чтобы от души помедитировать, и так далее, и так далее. Я бесцельно слонялся по кораблю, чувствуя себя дрейфующим поленом, забрел в библиотеку, присел, и тут вошла Келли и спросила:

— Том, можно я посижу здесь немного?

— Буду очень рад, Келли, — искренне ответил я и вскочил, чтобы принести ей стул. Чрезмерная галантность — одно из следствий комплекса вины.

Мы уселись друг против друга за светящимся столиком, вырезанным из цельного кристалла. Я спросил ее, не хочет ли она выпить, она отказалась, естественно, но сказала, что не будет возражать, если выпью я. Я заметил, что прекрасно обойдусь и без выпивки. Эти взаимные поклоны заняли нас минут на пять.

Потом она тихо спросила:

— Этот человек преследует меня весь вечер. Как мне заставить его уйти?

Я посмотрел на дверь и увидел, что по коридору крадется Лерой Чанг, очень профессионально крадется. Как в кино. Он бросил на меня злобный взгляд, как бы говоря, что нужно быть изощренным садистом, чтобы вот так все время вставать между ним, Лероем, и женщинами, которых он преследует. Потом он, все еще крадучись, отправился обратно, несомненно шипя про себя и сожалея об отсутствии усов, которые можно было бы крутить.

— Бедный парень, — вздохнул я. — По-моему, у него проблемы с сексом.

Келли ослепительно улыбнулась.

— Но когда же он, наконец усвоит, что я не могу ему в этом помочь?

Я почувствовал что-то вроде жалости к крадущемуся Лерою. Сидевший напротив меня андроид выглядел на все сто и был невыразимо желанным. Красивые, слегка выгоревшие волосы Келли спускались до плеч, они как будто светились тем особенным, неповторимым светом, который рождается только в чанах для производства андроидов. Ее большие ярко-зеленые глаза напоминали драгоценные камни чистой воды, безупречная кожа просто не могла принадлежать смертной, а тонкая ткань, прикрывающая тело лишь в нескольких местах, только подчеркивала наготу. Она была воплощением соблазна. Лабораторные техники жестоко пошутили: создав Келли из горсти аминокислот и двух горстей электроники, они позабыли заложить в эту смесь хоть какой-нибудь пол.

Я полагаю, она могла бы осчастливить Лероя Чанга, пускай только на время, если бы захотела. Но она не хотела, и не хотела хотеть, и совершенно искренне не могла понять, чего он, собственно, от нее добивается. Интимные желания людей из плоти и крови так же чужды ей, как непонятно нам желание шиламакиан превращать себя в механизмы, как недоступен тхххианам страх высоты.

И все-таки она была прекрасна. Красота и Страсть, которым только что исполнилось девятнадцать, мечта, галлюцинация, сказочная принцесса. Все андроиды привлекательны, даже красивы холодной стандартизованной красотой, но тот, кто составлял программу для Келли, наверное, был поэтом. Сидя с ней рядом и болтая на профессиональные темы, я чувствовал себя героем видеосериала — типом, который все время вступает в романтические отношения с таинственными красавицами на борту звездолета, направляющегося к дальним мирам.

Однако никто не был настолько любезен, чтобы дать мне сценарий. Мне приходилось сочинять диалог по ходу действия. Келли, после того как я освободил ее от приставаний сладострастного Лероя, казалось, была готова просидеть в библиотеке хоть всю ночь за разговором со мной, но, увы, уже через десять минут я обнаружил, что исчерпал все известные мне темы светской беседы. Не так уж просто найти безобидный предмет разговора, находясь на борту сверхпространственного крейсера — ты заперт и запечатан в небольшой коробке и лишен всякой связи с окружающим миром. Даже о погоде толком не поговоришь. Обговорив все перипетии и неприятные последствия перехода в сверхпространство, обнаруживаешь, что остался на мели.

Чтобы поддержать окончательно закрепившийся у меня в голове образ киногероя (Том Райс — межгалактический секретный агент), я должен был сказать хоть что-нибудь. И потому мои губы двигались, хотя мозги объявили забастовку. Назовите мне единственную тему, которую вежливый человек не станет обсуждать с представителем расового меньшинства. Ну конечно, вы не спросите его, каково ощущать себя представителем оного. Вежливый человек не наступает на больные мозоли, не втирает соль в рану, не говорит о веревке в доме повешенного и вообще не затрагивает в разговоре темы, которые собеседнику в быту осточертели. Ведь так?

И тут я с ужасом услышал собственный голос:

— Знаешь, я никогда близко не сталкивался с андроидами.

Она спокойно ответила:

— Нас не так уж много.

— Нет. Я не об этом. Вы всегда казались настолько другими, что мне было очень неловко в вашем обществе. Я говорю об андроидах в целом, а не о тебе лично. Мне очень трудно понять, что такое быть андроидом. Так странно, вы люди, люди во всех отношениях и в то же время…

Тут я замолк, сообразив, что несу.

— Совсем не люди? — закончила фразу Келли.

— Примерно так, — пробормотал я.

— Но я человек, Том, — мягко сказала Келли. — Во всяком случае, с точки зрения закона. Так решили ваши собственные законодатели. Ты человек, если у тебя человеческие хромосомы, и не человек, если их нет. И не имеет значения, где ты был зачат — в чане или в материнской утробе. У меня хромосомы человека. Я человек.

Она не возмущалась, не защищалась, ничего не доказывала — она просто констатировала факты. Келли неспособна испытывать сильные эмоции, несмотря на все свои хромосомы.

Я снова заговорил:

— Даже если это так, а я не должен объяснять это тебе, Келли, большинство людей воспринимает андроидов… хм-м, ну, как не вполне… вы для них не настоящие.

— Возможно, это просто зависть, — серьезно отозвалась Келли. — Мы не стареем, предполагается, что естественная продолжительность нашей жизни втрое больше, чем у людей из плоти и крови. Это серьезный повод для неприязни. Я, например, вышла из чана в 2289 году. Ты понимаешь, что это значит.

Около девяноста. Я так и думал.

— Отчасти ты права, — признал я. — Но есть кое-что еще. Видишь ли, мы создали вас. И это превращает андроидов — это не мое мнение, но так считают очень многие люди, — в существа второго сорта, дает право смотреть сверху вниз.

— Когда мужчина и женщина создают ребенка, они потом воспринимают его, как низшее существо?

— Бывает, что да, — ответил я. — Но не в этом дело. Зачатие естественным способом — это одно, а создание жизни в лабораторном чане — совсем другое. Человек при этом чувствует себя немного Богом.

— И потому, — вставила Келли, — вы, богоподобные существа, демонстрируете вашу божественную природу, пытаясь унизить созданных вами разумных существ. А они, мы, андроиды, живем дольше и превосходим вас почти во всем.

— Мы чувствуем себя одновременно высшими и низшими по сравнению с вами. Вот именно поэтому многие из нас не любят андроидов и не доверяют им.

— Как вы, настоящие люди, все усложняете, — покачала головой Келли. — Зачем столько суеты вокруг вопроса о превосходстве? Сели, разобрались, установили различия и занялись каким-нибудь серьезным делом.

— Не выйдет, — возразил я. — Потому что в природе человека заложено желание превозносить себя, унижая тех, кто хоть чем-нибудь отличается. В давние времена от этого страдали евреи, негры, китайцы, католики, протестанты, белые — все, кому случалось навлечь на себя неудовольствие ближайших соседей. Пора расовой дискриминации прошла, религиозной — тоже. В основном потому, что народы и культуры Земли настолько перемешались, что без помощи компьютера не разобраться, кто ты такой и кому можешь устроить погром. Теперь мы все вместе не любим андроидов. Та же самая старая песенка. Вы, андроиды, живете дольше нас, ваши тела красивее наших, у вас множество преимуществ, но мы сделали вас и потому, несмотря на зависть, можем чувствовать себя главными, рассказывать о вас анекдоты, не допускать в клубы и студенческие общества и тому подобное.

Что я, в самом деле, тебе рассказываю? Жертвой дискриминации становятся те, кто слабее большинства, но по какой-то причине вызывает у него тайное восхищение и зависть. Вот раньше бытовало убеждение, что евреи намного умнее представителей других национальностей, а негры — сильнее и подвижнее, а китайцы могут работать куда больше, чем белые, и потому негров, евреев, китайцев презирали, втайне завидуя им, пока в жилах каждого не оказался такой кровяной коктейль, что этот образ мыслей стал просто самоубийственным.

— Возможно, — холодно улыбаясь, предложила Келли, — чтобы решить проблему, стоит создать пару десятков больных, уродливых андроидов.

— Тоже не пойдет. Они просто станут тем самым исключением, которое только подтверждает правило. Единственное настоящее решение — начать выпускать андроидов, способных к воспроизводству, и наплодить метисов. Но ученые говорят, что на это потребуется лет пятьсот, не меньше.

— Лет двести, — равнодушно поправила меня Келли. — Возможно, и того меньше. За дело взялись наши биологи, андроиды. Теперь, когда мы получили права и больше не считаемся рабами или вьючными животными на службе у человека, мы начали понемногу думать о собственных нуждах.

Она меня здорово обескуражила.

— Надеюсь, мы со временем перерастем наше дурацкое отношение к андроидам, — не вполне искренне сказал я.

Келли рассмеялась:

— И когда же это произойдет? Ты сказал чистую правду: стремление кого-нибудь дискриминировать — в вашей крови. Вы, настоящие люди, право же, такие глупцы! Вы облазили всю Вселенную в поисках объекта для презрения. Вы смеетесь над медлительностью каламориан, сочиняете анекдоты о размерах и запахе динамониан, делаете круглые глаза при столкновении с обычаями шиламакиан или тхххиан или… Да просто всех галактических рас. Вы восхищаетесь их талантами и умениями, что не мешает вам смотреть на них сверху вниз из-за того, что у них слишком много глаз, рук или ног.

Я чувствовал, что утратил контроль над нашим разговором. Я-то просто хотел узнать, что значит быть андроидом, занимать такое неудобное положение в нашем сложном современном обществе, а вместо этого вынужден давать объяснения и переворачивать для андроида идиотские предрассудки, свойственные некоему Х.Сапиенсу, эсквайру.

Спасло меня внезапное появление Яны. Она вплыла в комнату с тем мечтательным отсутствующим видом, который довольно часто приобретают люди, просидевшие пару часов в барокамере. Глаза ее были затуманены, а мускулы лица настолько расслабились, что Яна слегка напоминала лунатика. Заходишь в барокамеру, опускаешься в теплую воду со всякой химией, затыкаешь уши, прикрываешь глаза — и ты готов. Яна продефилировала мимо нас, как одна из безголовых жен Генриха VIII, посмотрела на меня, повернулась, оглядела Келли с ног до головы, улыбнулась несколько странно, сказала:

— Извините.

Голос ее был непривычным, звенящим, серебряным. Она пропела свое извинение и улетучилась. С ума сойти!

Каким-то образом это видение прекратило дискуссию о расовой дискриминации. Мы не стали ее возобновлять. Келли перевела разговор на всякие загадочные особенности трубочек с надписями, и через некоторое время я пожелал ей спокойной ночи и отправился баиньки. После этого случая у нас вошло в привычку проводить вместе вечера — сидеть в библиотеке и разговаривать.

Мне кажется, Келли использует меня в корыстных целях — как защиту от приставаний Лероя Чанга, но я вовсе не против поработать оборонительным рубежом. Я сделал очень интересное открытие: оказывается, андроиды во многом — личности. В характере Келли заложено какое-то изначальное непробиваемое спокойствие, по-моему, оно и выдает ее искусственное происхождение. Но есть еще верхний слой — перепады настроения, чувство юмора, острый ум и множество разных разностей. Она с большой горячностью говорит об андроидах. Ну, «если-вы-раните-нас-разве-у-нас-не-идет-кровь?» Но это и неудивительно. Я не утверждаю, что до конца расстался со своими предубеждениями. Я все еще думаю, что Келли похожа на человека. Но… И это чертово «но» никуда не делось. Но я изменяюсь и даже прогрессирую.

Меня несколько пугает мысль о том, что через пару-другую столетий станут возможными браки между людьми и андроидами и появятся дети. Интересно, какого черта я так беспокоюсь по этому поводу? Боюсь, что приток их крови в нашу генетическую лужу изменит нас? Улучшит нас? Вот это попадает прямо в сердце моего все еще живого предубеждения, и оно извивается и шипит.

Впрочем, я-то этого уже не увижу. Очень утешительная мысль. Или нет?

На такой неуверенной ноте я остановил запись ровно десять дней назад. Сейчас уже конец ноября, и я взял этот блок только для того, чтобы доболтать постскриптум: через несколько суток мы достигнем ГГГ 1145591. Сомневаюсь, что за это время произойдет нечто достойное твоего внимания, а потому запечатываю блок.

Во всех остальных отношениях сохраняется статус кво. Или ква. Яна не расстается с Саулом, и когда бы я их не встретил, они погружены в заумную беседу о самопогашающихся французских марках 2115 года выпуска, а также о прочей филателии. Келли предложила мне начать собирать монеты — просто в качестве самозащиты. Идея не кажется мне удачной. Что за черт, наверное, Саул просто нравится ей больше. Хотелось бы только знать почему.

Хватит глупостей. Темная звезда ждет нас.

11. 12 ДЕКАБРЯ 2375. ТРЕТЬЯ ПЛАНЕТА ГГГ 1145591

Мы здесь полностью предоставлены сами себе. И дела обстоят довольно странно. Выбирая тихую профессию археолога, я представить не мог, что она приведет меня к чему-либо подобному. Во сне бы не привиделось.

Мы прибыли в систему, которая не знает дневного света. У меня такое впечатление, что все мы заколдованы, превращены в гномов и обречены до конца дней своих блуждать по темным тоннелям, освещаемым только слабым багровым сиянием, пробивающимся откуда-то сверху. Только здесь нет никаких тоннелей. Мы стоим на поверхности планеты. В число здешних курортных условий входит бесконечная тьма.

Даже на Плутоне можно видеть солнечный свет. А здесь — нет. Солнце этой системы — черный карлик, мертвая звезда или, вернее, звезда, настолько близкая к смерти, что мы ощущаем всю силу ее агонии. Настроение у коллег подавленное. Мы мало разговариваем друг с другом. Мелкие ссоры, ставшие экспедиционным бытом, по непонятной причине прекратились. Нет, это действительно какое-то заколдованное место. Мне кажется, я нахожусь в чьем-то сне.

Команда корабля, доставившего нас сюда, не стала тратить время зря и быстро смылась. Крейсер сел на третьей, безымянной планете системы. (Мы никак не придумаем ей подходящее имя.) Члены экипажа выгрузили наше оборудование, закрыли люки, и корабль немедленно взлетел.

Наш наемный планетолет оказался на месте. Для космического корабля он размерами не вышел, но для археологов сойдет. Грузоподъемность — двадцать пять пассажиров и команда. Кстати, о расчетах. Нас одиннадцать, но идем мы за двадцать, и все из-за Миррика. Команда — какое гордое название! — состоит из двух человек.

Капитан явно сбежал из плохой космической оперы — этакий покоритель звездных путей: рубленое лицо, изборожденный морщинами, покрытый вечным космическим загаром лоб, блеклые голубые глаза. Он все время жует какую-то денебианскую травку (слабый наркотик) и плюется, как верблюд. Эта штука пахнет, словно приторные женские духи, и запах несколько разрушает киношный образ крутого, хотя и несколько пожилого, парня. Его зовут Ник Людвиг и, по его собственным словам, он уже тридцать лет гоняет наемные корабли. Возил всех, когда лоханка была помоложе, пачками принимал на борт миллионеров — в круизы. А вот с археологами сталкиваться не доводилось. Второй пилот — андроид по имени Уэбстер Файлклерк, как и положено андроиду, более чем хорош собой. Странная парочка.

Планетолет послужит нам и средством передвижения, и жилищем, ибо у нас нет оборудования, чтобы установить надувные купола. Выбираясь из корабля, каждый раз приходится открывать воздушный шлюз и проходить стандартную процедуру, что раздражает до крайности. А еще нам надо напяливать скафандры. На этой планете совсем нет атмосферы. Вношу поправку: атмосфера была, но сейчас сохранилась исключительно в замороженном виде. В твердом. Температура воздуха, то есть отсутствия воздуха, градусов на пятьдесят выше абсолютного нуля, а потому позамерзало все: кислород, водород, азот… да что я перечисляю — вся периодическая таблица. Наши скафандры снабжены системой обогрева, но если что-нибудь произойдет, р-раз — и ты уже сосулька.

Когда-то, при царе Горохе, эта планета, наверное, была вполне пристойным миром земного типа. Она несколько массивнее матушки-Земли, сила тяжести здесь примерно на четверть больше земной, что замедляет движение, но не причиняет каких-то особенных неудобств. Атмосфера, валяющаяся повсюду огромными кучами льда, ранее, видимо, представляла собой нашу любимую смесь кислорода и азота. Команда землеустроителей легко могла бы превратить это местечко в приличный курорт. Для этого достаточно чуть-чуть активизировать ядерные процессы внутри местного солнышка и подождать, покуда все не оттает.

Местное солнышко…

Превратилось в навязчивую идею. Оно уже снится мне по ночам и, уверен, не мне одному. Выползая из корабля, мы почти всегда останавливаемся и, забывая обо всех наших археологических делах, задираем головы и принимаемся рассматривать его.

Вся наша компания вынуждена носить телескопические очки. Без них тут ничего толком не разглядишь. Мы находимся в ста десяти миллионах километров от черного карлика. Земля, например, расположена куда дальше от Солнца, но здешнее солнце очень маленькое. И темное. Видимая часть сего светила составляет что-то около одной десятой солнечного диска, наблюдаемого с Земли. Нужно долго всматриваться в небо, чтобы обнаружить слабый блеск черного карлика на фоне черного космоса.

У ГГГ 1145591, наверное, осталось около миллиона лет жизни, но у них, у звезд, всегда так. Звезды умирают чертовски медленно. Когда выгорают остатки их основного топлива — водорода, они начинают сжиматься, повышая плотность и превращая потенциальную энергию гравитации в тепловую. Именно это и произошло здесь так много миллиардов лет назад, что у меня извилина заскакивает за извилину, когда я думаю об этом. Задолго до того, как Высшие обрели разум, эта звезда уже коллапсировала и стала белым карликом, с плотностью в несколько тонн на квадратный дюйм. А потом выгорала все больше и становилась все темнее.

Теперь, если посмотреть на черного карлика в телескоп, перед глазами предстанет огромное лавовое поле. Тусклый блеск расправленного металла — по крайней мере, нам так кажется, — по которому дрейфуют острова пепла и всякой накипи. Это значит, что температура поверхности звезды сейчас около девятисот восьмидесяти градусов, так что вряд ли в ближайшее время появятся желающие посетить ее. Температура пепла пониже — градусов триста, но зато внутри он очень горячий: ближе к центру, в тесноте, еще идет довольно активный термоядерный процесс. Даже темная звезда излучает тепло, но излучение со временем все уменьшается и уменьшается. Через миллион лет черный карлик выгорит и умрет, превратившись в огромный холодный кусок лавы, бесцельно кружащийся в пространстве, в свидетельство еще одной победы вечной ночи.

Мы не собираемся задерживаться в этом неприятном месте дольше, чем необходимо. Как только удастся выследить астероид, на котором Высшие оставили сейф и робота, мы тут же отправимся в путь.

Орбита планеты краем задевает плоскость вращения пояса астероидов. Там в пустоте летят тысячи и тысячи камешков, можно потратить несколько недель, прежде чем найдем нужный.

Начали с небольшого намека — в том фильме шар показал нам, что корабль Высших опустился на широкую плоскую равнину. Исходя из этого мы рассчитали примерную кривизну поверхности нашего астероида, а получив эту цифру, без труда вычислили его (тоже весьма приблизительный) диаметр. Очень помогли ребята из Луна-Сити. Конечно, мы ни в чем не можем быть уверены — при расчетах, например, не учитывалась плотность нашего камешка, — но все это позволило нам вычеркнуть из списка девяносто процентов астероидов, размеры которых не подходили.

Потом мы пустили в ход оборудование нашего корабля. Капитан Людвиг настроил свои игрушки и теперь перебирает весь пояс астероидов. Как только в поле зрения появляется камешек более-менее подходящего калибра, капитан загоняет данные о нем в компьютер и заодно рассчитывает орбиту и способы наиболее удобного приближения к нему. Пока мы набрали около дюжины подходящих астероидов. Пошарим еще недельку и начнем посещать их по одному. Надеюсь, их окажется не очень много.

Похоже, я начинаю понимать, что произошло между мной и Яной.

Через каждые три часа кто-то должен покидать корабль, отходить примерно на километр и запускать сигнальную ракету. Это как-то связано с теми вычислениями, которыми Ник Людвиг мучает свои компьютеры. Кажется, это называется триангуляция, но не хочу прикидываться, что понимаю значение сего непроизносимого термина. Выходим по очереди, и доктор Шейн настоял, чтобы мы работали парами — так безопасней. Сегодня утром, когда подошло время, доктор Шейн сказал:

— Том, Яна, оденьтесь, пожалуйста, и, если можно, запустите ракету.

Я был ничем не занят и спокойно пошел к отсеку, где хранились скафандры. Но как только доктор Шейн отвернулся, Яна устремила на меня ядовитый взгляд и прошипела:

— Ты не предпочел бы отправиться наружу в компании Келли?

— У Келли этим утром и так работы по горло, — ответил я, совершенно не понимая, в чем дело.

Да. Вот что случилось сегодня утром. Яна все-таки оделась и, храня ледяное молчание, последовала за мной. Мы запустили ракету и вернулись. Но теперь я наконец увидел свет.

Яна стала разочаровываться во мне после того самого вечера, когда сомнамбулически вплыла в библиотеку крейсера и застала меня за беседой со слегка неодетой Келли. По всей видимости, Яна решила, что я ухаживаю за мисс Андроид и что у нас завязывается роман.

Клянусь тебе, ничего такого и в голове не держал, я ни разу даже не чихнул в сторону Келли. О да, мы стали добрыми друзьями, но это же чувство чисто платоническое. Между нами не может быть ничего… настоящего, и Яне это прекрасно известно. Только один андроид из миллиона способен испытывать интерес к нашим развлечениям, и это уж точно не Келли. Или Яна ревнует меня из-за того, что я стал проводить много времени вместе с Келли? Иногда я начинаю завидовать андроидам. Эта идея господа бога — создать людей двуполыми — слишком часто вызывает головную боль.

В нашем списке теперь семнадцать астероидов — потенциальных хранителей потерянного сокровища Высших. Капитан Людвиг считает, что просеял через мелкое сито практически весь пояс, но хочет на всякий пожарный случай понаблюдать еще три дня, то есть до двадцатого декабря. После этого мы взмахнем крыльями и полетим делать осмотр.

Наши шансы обнаружить сейф миллиардолетней давности на неизвестно где расположенном астероиде — и, кто знает, существует ли он вообще? — кажутся мне фантастически ничтожными. Остальные, по-моему, чувствуют то же самое. Но все сомнения мы держим при себе, стараясь даже не думать о них. Во всяком случае, я стараюсь.

Я окончательно перестал понимать, как мы могли поставить все на такую идиотскую карту. Бросили самую богатую стоянку Высших, которая когда-либо попадалась археологам, плюнули на приказы Галактического Центра, остались без гроша, скачем от звезды к звезде… Археологам положено быть спокойными, методичными ребятами, способными год за годом стачивать клювом по пылинке с алмазной горы. Что мы, черт побери, здесь делаем? Как дошли до жизни такой? С чего это взяли, что здесь можно хоть что-нибудь найти?

Темные мысли на темной планете под темной звездой.

Доктора Шейна, похоже, одолевают такие же сомнения. Еще бы — эта дикая охота совершенно не в его характере. Он разваливается на глазах. Мы все слегка обеспокоены его состоянием. Вчера он разъярился и размазал по стенке Стин Стин — нет, действительно, он ему чуть щупальца не поотрывал — за то, что это полено еловое случайно нажало не на ту клавишу, пустило в компьютер два потока информации одновременно и погубило несколько часов тяжелой работы. Доктор Шейн говорил такое, что все были просто шокированы, особенно, когда он прошипел:

— Будь на то моя воля, вы бы в жизни не попали в эту экспедицию! Вас навязали мне, чтобы продемонстрировать расовую терпимость землян!

Стин Стин перенесло этот кошмар удивительно стойко. Его-ее щупальца слегка дрогнули, боковые складки мантии встали дыбом, и я уже ждал воинственной речи, обвиняющей доктора Шейна в омерзительном шовинизме. Ничего подобного. Как выяснилось позже, этим утром Стин Стин обсуждало с Мирриком основные положения христианства. А вечером я только рот открыл, когда оно сказало:

— Я прощаю вас, доктор Шейн. Вы явно не отдаете себе отчета в том, что говорите.

Маленькая глупая интерлюдия. Но очень неприятно видеть, как милый, добрый доктор Шейн срывается из-за такого пустяка. Наверное, он очень волнуется. Совсем, как я.

Как ты, наверное, знаешь, я успел прославиться на весь мир своим тактом и ненавязчивостью. Итак, поварив несколько дней в голове замечание Яны обо мне и Келли, я выработал гениальный план разговора на эту тему.

Мы снова отправились вдвоем зажигать сигнальную ракету. По расписанию со мной должен был идти старина 408б, но я поговорил с Пилазинулом, и он устроил так, что Яне пришлось заменить уважаемого коллегу с Беллатрикса. Когда мы выбрались из воздушного шлюза на ледяное плато, я сказал:

— Что ты имела в виду, когда говорила обо мне и Келли?

Во какой я мастер окольных подходов!

Шлем Яны полностью скрывал ее лицо. Голос в моих наушниках был невыразительным.

— Ты о чем?

— На прошлой неделе. Ты спросила меня, не хочу ли я пойти вместе с Келли.

— Мне кажется, ты предпочитаешь ее общество моему.

— Это не так, Яна! Клянусь тебе…

— Дай ракету.

— Черт, Яна, у тебя просто разыгралось воображение! Келли — всего лишь андроид, неужели не ясно? Как ты могла подумать, что возможны…

— Кто будет запускать, ты или я?

Я нажал кнопку.

— Пожалуйста, ответь мне, Яна. Почему ты думаешь, что я и Келли… Что Келли и я…

— Мне не хочется обсуждать эту тему.

Она отошла в сторону, повернулась ко мне спиной и уставилась на черное солнце, неуклюже изображая внезапно пробудившийся интерес к астрономии.

— Яна?

— Я изучаю солнечный феномен.

— Почему ты не обращаешь на меня внимания?

— Не надоедай мне.

— Яна, я пытаюсь объяснить, что у тебя нет поводов для ревности. Ревновать должен я, ведь ты на долгие часы запиралась в каюте с филателистом Саулом Шахмуном. Если ты влюблена в Саула, так и скажи, я мешать не стану. Но если ты устраиваешь все это только для того, чтобы отплатить мне той же монетой за воображаемый роман с Келли, тогда…

— Я уже сказала, что не хочу об этом говорить.

Иногда женщины могут быть такими занудами! Ты не в счет, сестренка. А больше всего не люблю, когда начинают устраивать из беседы драму второй свежести, вставая в позу и разыгрывая уж-жасающе страстные любовные сцены из последней попавшейся им на глаза мыльной оперы. Слова Яны вовсе не отражали ее чувств ко мне, она просто играла роль холодной разочарованной героини.

С огнем следует бороться огнем. Старая земная поговорка. Я ведь тоже могу играть роль (специально для этого случая написана) пылкого импульсивного героя. Подбежать к упрямой девчонке, схватить ее обеими руками и растопить неразумную, болезненную холодность в страстных объятиях. Я ни на йоту не отступал от сценария. И впилился своим шлемом в ее.

Мы уставились друг на друга через десять сантиметров стекла и воздуха. Сначала Яна удивилась, потом улыбнулась. Она помотала головой из стороны в сторону, я ответил тем же. Старинный эскимосский знак привязанности — потирание носами. Она отступила, соскребла с камня немного инея, размазала его по стеклу моего шлема. Я слепил снежок и запустил в нее. Она поймала его и кинула обратно.

Следующие десять минут мы возились на льду. Нельзя сказать, что большие, жесткие скафандры придавали грациозность нашим движениям. Все это слегка напоминало па-де-де в исполнении солистов динамонианского балета. Наконец мы рухнули наземь, задыхаясь и хохоча.

— Идиот! — фыркнула она.

— На себя посмотри.

— Придурок.

— Взаимно. Вплоть до олигофрении.

— Что у тебя было с Келли?

— Ни черта. Только разговоры. Я попался ей в тот вечер на дороге — ее преследовал известный тебе Лерой Чанг, и она нуждалась в защите. Она довольно интересная х-м… девушка. Но между нами ничего не было.

— Клянешься?

— Клянусь. Теперь переходим к тебе и Саулу…

— Ой, это ерунда! — воскликнула Яна. — Какой-то доисторический тип.

— Ну конечно, именно поэтому ты практически жила с ним последние две недели.

— Я узнала много интересного о филателии, — спокойно объяснила Яна.

— Несомненно, — сказал я. — Находясь с красивой девушкой в запертой каюте, он только и делал, что показывал ей нештампованные марсианские марки.

— Именно так оно и было.

— Да уж, готов держать пари.

— Честное слово, Том! Он ко мне даже пальцем не притронулся. Он просто боится женщин. Я намекала ему, предоставляла все возможности. Ничего. Ноль внимания.

— Тогда зачем было так яростно преследовать его? — спросил я. — Хотелось получить еще одну голову для коллекции?

— Сначала мне было просто интересно. Понимаешь, зрелый мужчина, смуглый, красивый, романтического вида. Это было еще до того, как я заметила тебя. Я тогда в него здорово врезалась.

— А он не отвечал тебе тем же.

— Как только я пыталась разбудить в нем мужчину, он сразу прятался за очередным альбомом.

— Бедный Саул! — сказал я.

— Наконец я поняла, что он безнадежен. И перенесла внимание на тебя.

— Но как только мы отбыли с Хигби-5, ты снова принялась охотиться на Саула.

— Только, чтобы заставить тебя ревновать, — ответила Яна. — И отомстить за твои шашни с Келли.

— Но я же не…

— Со стороны это выглядело иначе.

— В глазах злого все вещи злы. Старая…

— … поговорка парадоксиалистов. Знаю, — кивнула она. — Ты давным-давно мог объяснить, что у тебя с Келли совсем ничего не было, и спасти меня от двух недель альбомов с марками.

— Но я же не знал, что ты из-за этого обозлилась. Ты бы хоть сказала.

— Ну да, чтобы выглядеть ревнивой кошкой.

— Но…

— Но…

— Если бы ты сказал…

— Если бы ты сказала…

— Чертов олух!

— Кошка беспозвоночная!

— !

— !!

Разговор был прерван взрывом согласного хохота. Я кинул в нее снежком. Она запустила в меня двумя. Мы наперегонки побежали к кораблю. Крышка люка захлопнулась за нами, и мы поспешили снять шлемы…

Почему женщины ведут себя так, Лори?

Почему они не могут просто прийти и рассказать о том, что их беспокоит? Если бы Яна не навоображала себе всяких глупостей о моих с Келли отношениях и не возобновила охоту на Саула, чтобы отомстить мне за мои вымышленные грехи, мы бы не потратили столько времени впустую, не мучали бы друг друга все эти недели.

Иногда мне кажется, что каламориане не так уж плохо устроились. Когда в твоем теле два пола и всего один мозг, нет проблем с пониманием. Если у Стин Стин когда-нибудь возникнут недоразумения на любовной почве, ей-ему некого будет винить, кроме самого (самой) себя. Я хочу сказать… Ну, ты поняла.

20 ДЕКАБРЯ

В нашем списке двадцать один астероид. После обеда отправляемся на поиски сейфа.

12. СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА! В ПОЯСЕ АСТЕРОИДОВ

Если тебе когда-нибудь доводилось видеть один пояс астероидов, считай, что ты видела все. Тот, в котором мы сейчас находимся, ничем не отличается от своего собрата из Солнечной системы: тысячи обломков планеты, движущихся по лабиринту орбит. Большая часть — просто осколки породы неправильной формы, парочка километров в диаметре или того меньше. (Мы тут случайно наткнулись на один, который выглядел точь-в-точь, как срезанная вершина горы. Возможно, так оно и было.) Но сейф мы ищем не на таких малютках, а на вполне приличных небольших планетках от ста до ста восьмидесяти километров в диаметре. Сила тяжести, действующая на камешках такого размера, стирает все особо торчащие углы, и астероид со временем принимает форму шара, как и подобает приличному небесному телу.

Мы уже обследовали девять астероидов, а в списке их двадцать один. Безуспешно.

Работаем так. Сначала наш планетолет ложится на круговую орбиту поближе к астероиду и мы пускаем в ход эхолот, чтобы определить, есть ли здесь близкие к поверхности пустоты. Наши инструменты достаточно чувствительны, чтобы засечь ту небольшую пещеру, которую миллиард лет назад выдолбили Высшие. Если приборы хоть что-нибудь показывают, двое из нас спускаются в корабельных шлюпках посмотреть, что там такое.

Большинство астероидов (они когда-то были частью единой планеты) состоят из сплошного камня — никаких подземных пустот нужного размера или расположения. Как ты помнишь, Высшие вырезали свой сейф в склоне холма. И поскольку на этих астероидах и малых планетах нет никакой атмосферы, а значит, и эрозии, нет ни вулканов, ни землетрясений (какая же может быть тектоническая деятельность на камешках такого размера?), этот холм должен стоять там же, где стоял, и выглядеть почти так же, как миллиард лет назад.

Мы уже три раза спускали шлюпки на поверхность астероидов, и каждый раз тревога оказывалась ложной. Первый удостоенный проверки астероид обладал пещерой, настолько подходившей к нашему описанию, что мы решили: это слишком уж хорошо, а значит, где-то есть подвох. Он был. Пилазинул и Келли слетали вниз, и, когда Келли раскурочила холм, выяснилось, что внутри нет никакой пещеры, а есть большая залежь соли — мы неправильно прочли данные эхолота. На четвертый астероид спускались Саул и Стин, но обнаружили, что пещера естественного происхождения. На седьмом камешке пришла очередь Лероя Чанга и доктора Шейна, и оказалось, что мы опять недопоняли бедную машину: то, что мы приняли за пещеру, было подземным озером, заполненным ртутью.

Не такое уж плохое недоразумение. Капитан Людвиг взял шлюпку и полетел смотреть нашу находку.

— Вы напоролись на залежь, где этой ртути на миллионы кредиток, — заявил он, вернувшись. — Никогда не видел, чтобы она замерзала до твердого состояния, но не важно. Вы лучше забивайте место — заявка, права на добычу…

По части заявок, прав и добычи ртути мы совершенно безграмотны, но зато капитан Людвиг тут дока. Мы с радостью позволили ему заняться оформлением. В конце концов, деньги есть деньги. Мы отправили по радио нашу заявку на ближайший галактический радиопост, находящийся в 2,8 светового года отсюда. Послали им координаты астероида и заполненную форму, описывающую залежь. Конечно, пока наше сообщение дойдет до станции и будет записано на пленку, пройдет около трех лет, но оно послужит неопровержимым доказательством того, что мы «забили» это месторождение не позже двадцать второго декабря 2375 года. Мы этим не ограничимся. Как только наше корыто доберется до ближайшей планеты, где есть отделение телепатической связи, вызовем Галактический Центр, доложим им обо всем и сделаем официальную заявку.

Наверное, пройдет месяцев шесть, а то и больше, прежде чем у нас появится возможность это сделать, но если (впрочем, маловероятно) кто-нибудь свалится на этот астероид сразу же после нас, обнаружит месторождение и немедленно отправит заявку по ТП-каналам, мы просто подождем годика три, пока наше радиосообщение не доползет до станции, и предъявим неоспоримые права. Такую заявку просто невозможно подделать — радиоволны проходят 2,8 световых лет ровно за 2,8 года. А после того как наши права будут доказаны, на эту точку не посмеет сунуться никто.

Мы взяли Людвига в долю и выделили ему десять процентов прибыли. Еще пять процентов получит его второй пилот, Уэбстер Файлклерк. Это даст им больше денег, чем тридцать лет наемного пилотажа. Остаток идет нам — не личностям, а экспедиции. Мы заткнем ими дыру в бюджете. Галактический Центр больше не сможет обвинять нас в краже, подделке документов, растрате казенных денег и прочих нарушениях уголовного кодекса.

Однако мне все же хотелось бы отыскать этот треклятый сейф.

27 ДЕКАБРЯ

Со времени последней записи прошло два дня. Мы проверили еще три астероида и нашли еще одну перспективную пещеру. Примерно через полчаса мы с Яной — обрати внимание на состав группы — поедем вниз разбираться.

Ник Людвиг загоняет в компьютер программы для автопилотов шлюпок, не доверяя нам посадку. Уэбстер Файлклерк заправляет транспорт горючим. Остальные сидят вокруг и тихо нервничают, в четвертый раз задавая себе вопрос: а вдруг это именно он? Еще десять минут — и нам с Яной придется забраться в скафандры. Еще двадцать — и привет тебе, шлюпка! Еще тридцать — и мы со свистом полетим вниз. У меня опять такое ощущение, что звучат последние такты увертюры, сейчас занавес поднимется…

Черт побери, мы таки нашли его!

Нет, приличные люди так не рассказывают, они не вопят от радости, и их можно понять без переводчика. Сейчас я поведу повествование спокойно и естественно, как и полагается закаленному археологу. Медленно, шаг за шагом, с той минуты, как мы втиснулись в наши шлюпки.

Шлюпки…

Шлюпка — это такой маленький космический корабль, построенный специально для того, чтобы летать на нем в районах с пониженной силой тяжести, в поясе астероидов, например. Это трубка, слегка напоминающая сигару. Пять метров в длину, два в диаметре. Как ты понимаешь, несет всего одного пассажира, да и тот, бедняга, должен стоять всю дорогу. Миррик летать не может, габариты не позволяют. Доктор Хорккк мал ростом и не достает до панели управления. А 408б не повезло с конфигурацией, уважаемый коллега в ширину больше, чем в длину, а потому никак не помещается в шлюпку. Поэтому летать вниз и обследовать астероиды непосредственно на ощупь способны только восемь членов экспедиции из одиннадцати. Нам с Яной чертовски повезло, что в списке шлюпколетчиков мы стояли последними.

Мы пользуемся шлюпками, вместо того чтобы просто сажать планетолет на астероид, потому что это здорово экономит горючее. У посадочной шлюпки масса очень невелика, а у этих камешков практически нет силы тяжести, достаточно легкого толчка, чтобы эта сигара развила первую космическую скорость. Зачем возиться, выводя на сложную посадочную орбиту тяжеловесный планетолет, если можно запихать парочку ученых в шлюпки, они ухнут вниз, все как следует осмотрят, а потом пристегнутся, плюнут и рванут обратно. Добавь к этому полную нашу неуверенность в том, что цель наших поисков вообще достижима.

Мы с девушкой по имени Яна упаковались в скафандры и тяжело протопали по коридорам в шлюпочный отсек. Шлюпки лежали в своих гнездах, как камешки в ковше катапульты. Полностью готовы к запуску, лежат горизонтально, будущая верхняя часть распахнута, чтобы можно было залезть. Я нырнул в свою шлюпку, Яна — в свою, Пилазинул и Стин Стин опустили крышки. Негромкие щелчки со всех сторон сказали мне, что шлюпка запечатана и законопачена. Протикало несколько тысяч лет. Я убил какое-то время, изучая панель управления, расположенную прямо перед лицом. Круглая зеленая кнопка распечатает шлюпку. Квадратная красная закроет колпак. Треугольная черная загерметизирует суденышко. Длинный желтый рычаг справа врубает двигатель, такой же, только белый, рычаг слева — ручное управление.

Они говорят, что управлять шлюпкой вручную не сложнее, чем автомобилем. Возможно, они и правы. Но я последний раз водил автомобиль, когда сдавал экзамен на права. И не скажу, что испытывал при этом удовольствие. У меня мурашки идут по коже, когда я думаю, что всего несколько столетий назад по дорогам носились целые орды автомобилистов и люди вынуждены были управлять машинами вручную за полным отсутствием компьютеров дорожного контроля.

Так вот, осмотрев посадочную шлюпку, я не загорелся желанием управлять ею самостоятельно. Конечно, скорее всего, мне и пальцем не придется пошевелить. Капитан Людвиг будет руководить нашим полетом с борта корабля. Но если вдруг прервется связь…

О, а мы уже полетели.

Шлюпка Яны порхнула в космос первой. Я последовал за ней через двадцать секунд. Как только мы оторвались от корабля, я почувствовал слабую вибрацию где-то в районе лопаток — корабельный компьютер врубил мои нитрогенные двигатели, чтобы направить шлюпку по той орбите посадки, которую запрограммировал Людвиг. Двигатели взревели, и я полетел вниз к поверхности астероида. Ногами вперед.

Я наклонился, насколько позволяли ремни и прижал нос к стеклу смотрового иллюминатора. Серебряная трубка, внутри которой находилась Яна, покачивалась в пустоте чуть ниже меня. Скорость наших шлюпок была одинаковой, казалось, две сигары скованы невидимой цепочкой. И еще казалось, что астероид летит на нас с невероятной скоростью. Он рос и рос… «Что-то не в порядке, — подумал я. — Мы летим слишком быстро. Сейчас врежемся в поверхность, как парочка метеоритов. Еще, пожалуй, расколем астероид пополам».

Хвостовые двигатели заработали точно по расписанию. Шлюпка сбавила скорость и вполне мирно опустилась вниз — на выбранное Людвигом место посадки.

Шлюпка села с мягким толчком. Мгновенно из бортов вылетели крюки и закрепили ее на месте. Я подождал десять секунд, чтобы убедиться, что мое средство передвижения стоит на месте, а потом ударил по круглой зеленой кнопке. Шлюпка раскрылась, как цветок.

Я стоял посреди угрюмого и даже слегка устрашающего пейзажа. Здесь никогда не было даже подобия ветра, ни капли дождя не упало в течение тысячелетий на эти камни, ни одно живое существо, даже микроб, не могло назвать это место домом. Слева от меня — равнина, справа и впереди тянулась неровная гряда холмов, которые напоминали постаревшие и усохшие горы. Поверхность астероида совершенно голая. Ни травы, ни снега, ни почвы, ни льда, только камень, только скалы, покрытые оспинами бесчисленных метеоритных ударов. Сколько их там накопилось за миллиард лет?

Знаешь, Лори, я вспомнил, как впервые прилетел на Луну. Мне было двенадцать лет, и я никак не мог осмыслить, что планета может выглядеть так пустынно. Но Луна — просто цветущий сад по сравнению с этим астероидом.

И пока я оглядывался вокруг, ко мне пришла уверенность: это именно то место! В миллионный раз я проиграл в сознании последовательность кадров, увидел равнину, на которую опустился корабль Высших, низкую гряду холмов, выбоины от метеоритов… Все-все совпадало. Не хватало только розового сияния на вершинах выщербленных скал — слабого света белого карлика. Умирающее солнце бросало багровые блики на склоны холмов, но от этого светлее не становилось. Звездный свет тоже не особенно помогал. Я включил прожектор своего шлема.

Шлюпка Яны села примерно в километре от моей, ближе к холмам. Яна уже выбралась и ждала меня. Я помахал ей рукой, она взмахнула обеими, я кивнул и направился к ней. Первый мой прыжок покрыл расстояние метров в двадцать.

В наушниках раздался голос Людвига:

— Не забывай о силе тяжести.

Значит, с корабля наблюдают за нами. Я посмотрел вверх, отсалютовал начальству и пошел, на сей раз медленно и осторожно переставляя ноги. На этом камешке такая маленькая сила тяжести, что одного хорошего толчка, пожалуй, будет достаточно, чтобы выбросить меня на пару километров в космос. Походкой уважающего себя джентльмена я добрался до Яны, мы стукнулись шлемами в знак приветствия.

А потом вместе отправились к холмам.

Она несла портативный эхолот, я — нейтринный магнитометр (как мне только удается выговорить это слово?). Мы остановились в чашеобразной выемке посреди равнины и занялись оборудованием. Разворачивая эхолот, мы медленно посылали звук низкой дугой вдоль горизонта. Звуковые волны отражались от склонов холмов, а потом на экране вспыхнула сдвоенная линия — пустота, пещера.

Мы тщательно записали координаты, собрали хозяйство и пошли в том направлении. Я избавлю тебя от традиционных рассказов, как кровь шумела в ушах, и перечисления всех понимающих взглядов, которыми мы обменялись. Скажу просто, что мы с Яной были до крайности возбуждены, дрожащими лапами врубили магнитометр и стали сканировать поверхность холма. В тот миг, когда я навел прибор на точку, где должна была располагаться пещера, стрелка дрогнула и перепрыгнула на голубую часть панели. Металл!

— Это она, — спокойно сказал я тем, кто на корабле. — Мы нашли сейф.

— Откуда вы знаете? — спросил доктор Шейн.

— В этой части холма — пустота. Аппарат показывает слои различной плотности… — ответил я. — Высшие, наверное, завалили дверь сейфа обломками камней. Тут слой скалы метровой толщины, а за ним здоровый кусок какого-то металла.

— А за дверью что?

— Минуточку, — отозвался я, перенастраивая магнитометр.

Теперь луч нейтрино зондировал холм на четыре метра в глубину. Игла не дрогнула, осталась в голубой части панели. Принтер заурчал и начал выдавать на бумагу изображение внутренности сейфа. Черно-белое, нечеткое, обрывки, наползающие друг на друга тени, но многое можно разобрать. Я, например, разобрал. Две задние стены, темные на темном фоне, заставленные всякой непонятной механикой, боковые стены. Вообще, форма комнаты мне что-то напоминала, ах да, шар тоже делил свою сферу-экран на шесть полос. А посредине комнаты, на полу, находился какой-то темный, явно металлический предмет.

Робот.

«Волосы встали у него дыбом от изумления и испуга» — стандартная фраза из старинного романа ужасов. Я раньше не мог понять, как это волосы самостоятельно шевелятся и встают дыбом — там же мускулов нет. Сейчас я прекрасно это понимаю. Мои волосы действительно встали дыбом, все вместе и каждый в отдельности. Я видел фильм, снятый миллиард лет назад, о том, как построили этот сейф. Я видел, как робот Высших усаживался на каменный пол. Миллиард лет назад! На Земле в те времена царили трилобиты и моллюски. И вот я стою на каменистой равнине, нацелив луч нейтрино на внутренности сейфа, и вижу, что робот все еще сидит на месте… и Лори, от этого зрелища захватывало дух.

Я описал оставшимся на корабле то, что выдал мне сканер. В мои наушники глухо ударила волна радостных криков и неразборчивых поздравлений.

— Не трогайтесь с места, — крикнул доктор Шейн. — Не отходите! Мы спускаемся.

Корабль в мгновение ока сорвался с круговой орбиты и пошел по входному коридору. Людвиг мастерски посадил планетолет. Старое корыто вовремя затормозило и мягко опустилось на равнине. Я даже не ощутил толчка. Потом открылись все люки, из них хлынули археологи и мы во второй раз за эту экспедицию продемонстрировали массовое помешательство — устроили веселый хоровод вокруг бедного, ни в чем не повинного магнитометра.

Теперь нам оставалось только откопать сейф. И больше ничего.

30 ДЕКАБРЯ

Прошло три дня с тех пор, как мы нашли сейф, и все еще пытаемся открыть его.

Мы без труда ликвидировали кучу камней, которой была завалена дверь. Келли взяла свою лопату и прорыла нору до самой двери, а Миррик клыками расшатывал и вытаскивал камни. Эта парочка потратила шесть часов на то, чтобы очистить от мусора всю дверь, а сооружение сие в длину имеет четыре метра, а в высоту семь, а в толщину же, по данным сканера, около метра. Высшие не были достаточно любезны, чтобы сделать в ней замочную скважину, что, в общем, несущественно, поскольку у нас все равно нет при себе ключа.

Мы не решаемся взрывать, ибо внутри слишком много ценных предметов. И у нас нет достаточно мощного лазера, чтобы пробиться через метровый слой довольно прочного металла. На борту имеется вполне приличная лебедка, и этим утром мы попробовали пустить ее в ход: магнитными защелками прикрепили к двери несколько кабелей, намотали их на барабан лебедки и врубили машину. Дверь даже не дрогнула, и нам пришлось отступить из опасения, что кабели не выдержат напряжения и лопнут. Старина 408б всю вторую половину дня проторчал под дверью, изучая крепления. Он полагает, что нужно вытащить прут из петель и просто снять дверь. Но этих самых петель метров пять, а прут, по всей видимости, весит пару тонн. Более того, дверь поставили миллиард лет назад. Конечно, это астероид — ни воды, ни воздуха, ни коррозии, но за столько лет петля и прут могли просто прирасти друг к другу намертво — теперь не оторвешь. Если это так, считай, что мы здорово влипли. Утром посмотрим.

31 ДЕКАБРЯ

Довольно тоскливый и хлопотный день.

Если мы не сбились со счета, что более чем возможно, сегодня последний день 2375 года. Но как-то не тянет праздновать Новый год после того, что произошло днем.

Этим утром все бодро поднялись и отправились на смертный бой с дверными петлями. Прежде чем заняться прутом, мы тщательно обнюхали его со всех сторон. Просканировали от и до, измерили, построили голограмму, компьютерную имитацию по всем срезам — в общем, вели себя так, словно изучали нечто важное, что могло пострадать в результате раскопок. В принципе, это стандартная процедура. Нельзя сказать, что наука палеоархеология много из нее извлекла. Судя по всему, есть только один толковый способ изготовления дверных петель — Высшие пользовались той же системой, что и земляне, а также все остальные. Самым интересным результатом исследования было установление полной банальности объекта.

После этого мы вытащили в поле самый мощный корабельный лазер, начали резать и потратили несколько часов, чтобы рассечь петлю вдоль, — пять метров все-таки. Наконец убрали лазер, слегка отогнули края разреза и вытащили прут, потом приладили к двери магнитные защелки, намотали кабели на барабан и начали тянуть понемногу.

Кабели зазвенели от напряжения, и все убрались подальше, не желая оказаться в радиусе действия, если они, не приведи Господи, лопнут. Но кабели держались. И дверь тоже. Капитан Людвиг сдвинул предохранитель, и теперь лебедка тянула во все свои немыслимые лошадиные силы, но предмет их приложения категорически отказывался вылезать из проема.

— А что произойдет, — спросило Стин Стин, — если лебедка притянет корабль к двери, а не наоборот?

И это был правильный вопрос. Лебедка тянула так, что при здешней силе тяжести вполне способна была сдвинуть корабль, а то и опрокинуть его.

Но дверь сдалась первой.

Она сдвинулась примерно на сантиметр с той стороны, где раньше крепилась петля. Людвиг чем-то щелкнул на контрольной панели лебедки. Дверь подалась еще на сантиметр. И еще. И еще два. И еще…

Людвиг до смерти боялся, да и все мы тоже, что дверь, полностью освободившись, вылетит из проема, как камень из рогатки, наша замечательно могучая лебедка притянет дверь к кораблю, прежде чем мы успеем ахнуть, произойдет столкновение, и от нашего планетолета останется мокрое место. Пальцы Людвига летали над панелью, он слегка напоминал мне музыканта-виртуоза, укрощающего орган на межпланетном конкурсе.

И он все-таки сумел открыть дверь медленно и осторожно.

Теперь мы увидели, что из двери глубоко в склон холма уходит мощный крепежный болт. Он сгибался по мере того, как лебедка перекашивала дверь на сторону. Внезапно болт хрустнул и выскочил из каменной стены. Людвиг мгновенно отключил лебедку и ослабил натяжение кабелей. Огромная дверь выломилась из проема, качнулась и тяжело рухнула, открывая вход в пещеру.

Первым к образовавшемуся отверстию добрался 408б. Он вскарабкался на упавшую дверь, остановился на какое-то мгновение, вглядываясь внутрь и размахивая щупальцами от возбуждения. Это был поворотный пункт, счастливейшая минута его жизни: специалист по палеотехнологии смотрел на комнату, заполненную всякой механикой Высших, да еще находящейся в прекрасном состоянии. Когда мы с Яной подбежали к двери, он восхищенно всплеснул щупальцами и ринулся внутрь.

Откуда-то сверху, из-за карниза дверного проема, ударил ослепительно яркий желтый луч. На мгновение вся пещера исчезла в пламени вспышки. Мы с Яной неуверенно отступили назад, прикрывая руками глаза. Еще через мгновение, когда мы решились опустить руки, свет уже погас. Он исчез. И с ним исчез 408б. От него осталось только два обожженных щупальца у самого входа в пещеру.

Я раньше никогда не видел смерти — я хочу сказать, настоящей смерти. Однажды при мне произошел несчастный случай на стройке, пару раз я оказывался свидетелем автомобильных катастроф, но каждый раз через несколько минут приезжала морозилка, и пострадавшего увозили в больницу для последующего ремонта и воскрешения. Такие штуки воспринимаются не как смерть, а как довольно неприятный перерыв в существовании. Но 408б умер. Он не воскреснет, мы не сумеем собрать разлетевшиеся атомы и вернуть его к жизни. Его мастерство, знания, надежды — все, чем он был, исчезло… ушло.

Для человека, привыкшего воспринимать смерть как явление временное, настоящая, подлинная гибель есть нечто ужасное, расшатывающее основы мира. Все мы застыли маленькой группкой у входа в пещеру. Яна заплакала, я обнял ее, чтобы утешить и успокоить, и понял, что мне самому хочется плакать, но все-таки удержался. Миррик молился, Пилазинул раз двадцать отвинтил и приставил свою правую руку, доктор Шейн тихо и монотонно ругался, у Стин Стин, видимо, была истерика — его трясло. Лерой Чанг отвернулся от нас. Он сидел на краю двери и выглядел так, будто из него выпустили воздух. Единственным, кто был способен сохранить самообладание в этой ситуации, оказался, как ни странно, доктор Хорккк.

— Все отойдите от двери! — скомандовал он.

Мы отодвинулись подальше. Доктор Хорккк подобрал мелкий камешек и запустил в проем. Снова ударила молния.

Мы не можем войти в пещеру и добраться до робота. Это совершенно очевидно.

Смерть 408б настолько выбила нас из колеи, что мы не могли продолжать работы и вернулись на корабль. По просьбе доктора Шейна Миррик отслужил заупокойную службу по погибшему палеотехнологу. Никто, включая самого Миррика, понятия не имел, какого вероисповедания придерживаются на Беллатриксе-15 и есть ли у них вообще такое понятие, как религия. Поэтому Миррик придерживался обряда собственного вероисповедания и произнес краткую и очень трогательную речь. Я не буду тебе пересказывать все, только маленький кусок, самый характерный.

— Ты кладешь предел нашему времени, дабы научить нас, что у времени нет предела. Ты сокращаешь наши дни, дабы стали они несравненно длиннее. Ты сотворил нас смертными, дабы отдать нам вечность. Прости же нас, Отец, как и мы прощаем тебя. Аминь. Аминь. Аминь.

Через час мы возвратились к пещере.

Естественно, все были подавлены, но сомневались, что 408б желал бы, чтобы мы надолго погрузились в траур и бросили на произвол судьбы дело, которое было и его делом. Когда мы готовились резать дверную петлю, то установили на равнине прожекторы — при здешнем «дневном свете» собственную руку не разглядишь. Теперь мы перетащили их поближе к холму, чтобы осветить внутренность пещеры. Осторожно, держась подальше от входа, заглянули в сейф. У меня мурашки пошли по коже, когда я понял, что вижу перед собой сцену, точно повторяющую один из кадров, показанных шаром.

Шестистенная комната. На заднем плане — таинственные, чужие приборы: экраны, рычаги, переключатели, панели управления. Посреди всего этого, важный и тяжеловесный, как древний скифский идол, сидел огромный робот, которого Высшие оставили охранять пещеру миллиард лет назад.

Время не тронуло, не повредило упрятанные в пещере механизмы. Вспышка света, так легко лишившая жизни 408б, неопровержимо доказала это.

Робота время не коснулось тоже, и он находился в рабочем состоянии. Соединение инженерного мастерства Высших и благоприятной среды, вакуума, даровало ему возможность просуществовать миллиард лет и не разрушиться. Когда свет прожекторов скользнул по его куполообразной голове, мы увидели, что пластина, заменявшая ему глаза, несколько раз изменила цвет. Вероятно, это он моргнул. Других признаков жизни робот не подавал. Шло время, а мы стояли на почтительном расстоянии от двери, не решаясь приблизиться.

Что теперь? Мы завязли.

И тогда я вспомнил про шар и нашу задумку использовать его как средство общения с роботом и напомнил об этом доктору Шейну. Он отправил меня на корабль за шаром.

Я поставил шар на тележку, подкатил его к входу в пещеру и остановился метрах в двадцати от дверного проема.

— Включи его, — приказал доктор Шейн.

Моя рука нащупала рычажок. Вспыхнул зеленоватый свет, сфера поползла, расширяясь, и остановилась, поглотив примерно половину сейфа. Изображения Высших поплыли в воздухе, и мы вновь увидели качающиеся города, канатные дороги и даже кадры, показывающие построение этого самого сейфа. Глазная пластина робота часто замигала. Она окрасилась по очереди во все цвета спектра, перешла от тускло-пурпурного к глубокому красному, а потом к инфракрасному. Затем пластина погасла, цвет невозможно было определить, но я вдруг почувствовал исходящую из пещеры волну тепла.

Робот зашевелился.

Медленно, неуклюже, словно египетская мумия, пробудившаяся от тысячелетнего сна, сидящий робот начал подниматься. Сначала он резко наклонился вперед, мы даже подумали, что он упадет, потом начал распрямлять свои огромные, похожие на колонны ноги. Вся наша компания, остолбенев от страха и любопытства, следила за тем, как эта громадина поднимается во все свои три с половиной метра роста. Примерно минуту робот стоял прямо, приводя в рабочее состояние свои четыре руки, сгибая и разгибая их, словно делал утреннюю зарядку. Он явно отреагировал на то, что показывал шар. Потом он вышел из пещеры и торжественно двинулся к нам.

Все, кроме меня, в панике бросились бежать. Я остался на месте — больше по растерянности, чем от храбрости. Так вот, я стоял один рядом с тележкой, а покинувший сейф робот надвигался на меня, огромный, страшный, колосс из блестящего металла. Он был выше меня раза в два.

Две металлические руки потянулись вниз. На концах их были круглые опухоли размером с кулак. Теперь они раскрылись, освободив кисти с перепончатыми пальцами. Очень осторожно пальцы обхватили шар. Робот оторвал его от тележки и поднял высоко над собой, как будто собирался изо всех сил запустить им в меня.

Я повернулся и побежал к кораблю. Меня не беспокоила здешняя сила тяжести. Не пытаясь ее компенсировать, я отталкивался, летел, приземлялся, отталкивался. Руки друзей подхватили меня и втянули в корабль.

Я оглянулся. Робот не сдвинулся с места. Он все еще держал шар над головой — титан, подпирающий мир. Неподвижный, погрузившийся в древние мечты, он все еще стоял на равнине.

С тех пор как я добрался до планетолета, прошло уже два часа. Робот стоял неподвижно. Мы наблюдали за ним из корабля. Все мы ошеломлены, испуганы, но здоровое любопытство преобладает. Доктор Хорккк, доктор Шейн и Пилазинул все еще совещаются в рубке корабля. Не представляю, что будет дальше. Сбылась самая дикая и невозможная мечта: мы отыскали астероид, на котором Высшие оставили сейф, нашли пещеру, обнаружили робота в рабочем состоянии. Исполнение всех желаний — такие сны покупают наркоманы во дворцах сновидений. Но действительность жестоко обошлась с нашей мечтой. Робот ждет нас на равнине. Один из нас уже мертв. Осмелимся ли мы принять вызов? Или, совершив открытие века, кинемся от него прочь, завывая от страха?

Не знаю.

А робот все еще ждет, как ждал миллиард лет.

13. 2 ЯНВАРЯ 2376. АСТЕРОИД

Вчера утром Пилазинул сказал, что ему нужны добровольцы. Он собирается выйти наружу и попробовать установить контакт с этим чертовым роботом. Первой взлетела рука Яны, затем, как ты понимаешь, моя, а за нами подняли руки все остальные, за исключением — как интересно! — Стин Стин и Лероя Чанга. После нескольких минут беспорядочного крика мы установили состав группы контакта: Пилазинул, доктор Хорккк, Миррик и я. Яна огорчилась, что остается на борту, а я очень радовался, что ее не взяли.

Плотной группой мы пересекли скалистую равнину. Впереди шел Пилазинул, роль арьергарда выполнял Миррик. Все, кроме доктора Хорккка, были вооружены. Я тащил позитронное ружье, способное в случае чего разнести робота на молекулы, но я не особенно меткий стрелок, да и не хотелось бы этого делать.

Мы остановились метрах в двадцати от робота, а затем разошлись в стороны — веером, чтобы не закрывать друг другу обзор. Доктор Хорккк вышел вперед. В левых руках он держал грифельную доску, в одной из правых — трубочку с надписями. Робот не обратил на него никакого внимания. Он все еще стоял, держа шар над головой. Зеленоватое свечение погасло, и с ним исчезли изображения.

Доктор Хорккк поднял руку и медленно покачал трубочкой из стороны в сторону, надеясь привлечь внимание робота. Отважный поступок. Ведь своим действием доктор мог раздразнить его. Убедившись в бесполезности этого жеста, лингвист начал переписывать иероглифы с трубочки на свою грифельную доску, держа школьную принадлежность таким образом, чтобы роботу было видно, чем он занимается. Суть маневра заключалась в том, чтобы продемонстрировать роботу, что мы разумные существа, способные скопировать образцы письменности Высших, хоть пока и не понимаем их.

— А что, если текст, который копирует доктор, непристоен? — пробормотал Миррик. — Или обозначает какую-то степень недружелюбия? А если робот разозлится?

Доктор Хорккк продолжал царапать на доске иероглифы.

Постепенно робот начал проявлять интерес.

Он опустил золотой шар до уровня груди, уставился сверху вниз на маленького тхххианина, а его глазная пластина потемнела. Бледно-желтый, слегка отдававший зеленым цвет мгновенно перешел в ярко-оранжевый, подернутый алыми нитями. Это он, получается, наморщил лоб? Возможно, такие цвета обозначают повышенную степень внимания? Внезапно трубочка в руке доктора Хорккка тоже изменила цвет, прежняя надпись исчезла, и на ее месте появилась новая. Доктор Хорккк, не моргнув глазом, стер с доски то, что писал, и принялся копировать новую цепь иероглифов. Это произвело впечатление на робота, ибо откуда-то из его груди прогремели звуки, которые смогло принять и передать нам корабельное радио:

— Дихн ахм рууу дихн корп!

Черт знает, что значит эта фраза. Предположим, это и есть язык Высших.

Доктор Хорккк снова решил рискнуть. Он положил на землю грифельную доску, сделал три шага вперед и чистым голосом произнес:

— Дихн ахм рууу дихн корп!

Это была замечательная, точная имитация. Но, увы, доктор Хорккк понятия не имел, что он, собственно, говорит. Возможно, он только что формально принял вызов на дуэль, или в оскорбительной форме помянул родословную робота, или согласился, что является низшим существом и заслуживает смерти на месте. Однако робот отреагировал вполне спокойно. Его глазная панель испустила фиолетовый луч, он протянул вперед крайнюю левую руку, будто подзывая доктора, и сказал:

— Мирт ахм дихн руу корп!

— Мирт ахм дихн руу корп, — повторил доктор Хорккк.

— Корп мирт хохм ахм дихн.

— Корп мирт хохм ахм дихн.

— Мирт рууу члук.

— Мирт рууу члук.

Так продолжалось несколько минут. Потом доктор Хорккк попытался изменить течение плодотворной беседы, перемешав уже знакомые слова и составив из них новые предложения.

— Руу мирт дихн ахм, — говорил он. Или: — Корп рууу члук корп мирт, — и так далее.

Это должно было показать роботу, что доктор Хорккк — разумное существо, а не странная разновидность записывающего и воспроизводящего устройства. Но, наверное, робота сильно озадачила эта бредовая смесь в ответ на вполне разумные заявления.

Потом робот включил золотой шар. На сферическом экране опять кадр за кадром повторился фильм, повествовавший о постройке сейфа. Робот дождался конца ленты, потом запустил ее снова. Галактика. Крупный план созвездия. Белый карлик. Робот остановил шар. Одной рукой он показал на звезды на экране. Потом выключил проектор и другой рукой обвел нынешнее небо, а затем указал на выгоревшую черную звезду.

Ну, здесь никаких сложностей с пониманием не возникло. Робот объяснял нам, что, сравнив положение небесных тел до и после, осознал, как много времени прошло с тех пор, как Высшие его в этом сейфе запечатали.

Робот повозился с шаром, что-то перенастроил, и на воздушном экране появилось изображение города Высших. Несколько минут мы смотрели на уже ставшую привычной картину: Высшие грациозно и торжественно скользят по переплетениям канатов между своими воздушными замками. Робот снова выключил проектор, опять показал рукой на звездное небо, потом на отшатнувшегося доктора Хорккка, потом на себя. Потом опять на доктора Хорккка.

Внезапно робот повернулся к нам спиной и направился обратно в пещеру. Какое-то время он возился там, чем-то щелкая на панели управления на задней стене, потом махнул рукой, подзывая нас. Мы заколебались. Робот повторил жест.

— Скорее всего, он отключал защитное поле, — предположил Пилазинул.

— А что, если нет? — спросил доктор Хорккк. — Вдруг он заманивает нас в ловушку?

— Если бы робот хотел убить нас, — заметил я, — ему вовсе не надо было бы заманивать нас в ловушку. У него распылитель в руку вмонтирован.

— Конечно, безусловно, Том прав, — согласился Пилазинул.

Несмотря на это ободряющее заявление, никто не сделал ни шага к пещере. Тем временем робот повторил свой приглашающий жест уже в третий раз.

Доктор Хорккк поднял с земли мелкий камешек и запустил его по низкой дуге прямо в дверной проход. Никакой вспышки, никакой молнии. Обнадеживает.

— Ну что, рискнем? — спросил Пилазинул и двинулся вперед.

— Подождите, — сказал я, ощущая, как волна героизма затопляет в моем мозгу остатки разума. — Я не так важен для науки, как все вы. Позвольте, я пойду первым, и если ничего не случится…

Повторяя про себя, что в самом худшем, самом пиковом случае это будет просто чистая, быстрая смерть, я перепрыгнул через упавшую дверь, ступил на пол пещеры и, как ты слышишь, остался жив и рассказываю тебе о сегодняшних событиях. За мной последовал Пилазинул, а потом, с некоторыми колебаниями, доктор Хорккк. По предложению Пилазинула, Миррик остался снаружи. Если приглашение робота все же окажется ловушкой, у Миррика будет шанс выжить и рассказать тем, кто остался на корабле, что с нами произошло.

По велению инстинкта мы остановились у самого порога пещеры и старались не делать никаких резких движений, чтобы случайно не встревожить нашего огромного хозяина. Мы ведь совершенно не были уверены в чистоте и дружелюбии его намерений. И хотя нам очень хотелось поближе рассмотреть все эти сложные и непонятные приборы и инструменты, выстроившиеся вдоль двух задних стен комнаты, мы не смели подойти к ним, ибо для этого пришлось бы втиснуться между инструментами и роботом. А роботу это могло вовсе не понравиться.

Робот повернулся к одной из панелей и нажал какую-то кнопку. Воздух тут же заполнился картинами. Вот так, без экрана, показывал кино наш шарик.

Нам демонстрировали что-то вроде лекции о сверхцивилизации Высших. Сцены отличались по содержанию от тех, что мы видели раньше, но были сходны по духу — все они изображали могущество и красоту этого народа. Мы видели огромные города, которые, казалось, занимали всю планету. Тонкие сети воздушных дорожек пересекались, расходились, сплетались, вдруг образуя единое целое, снова ускользали в разные стороны.

Мы видели множество Высших — они шли длинными стройными рядами через какие-то низкие залы с блестящими стенами, каждого окружали десятки слуг-роботов разнообразных форм, размеров и назначения, те буквально кидались исполнять любое желание своих хозяев, повиновались первому жесту.

Мы видели длинные тоннели, в которых рычали и ворочались огромные механизмы непонятного назначения. Мы следили за полетом космических кораблей, смотрели, как Высшие высаживаются на десятках, сотнях планет, спокойные, уверенные, готовые ко всем неожиданностям, ко всем капризам местной природы — от полного отсутствия атмосферы до бешеной флоры каких-нибудь плотоядных тропических лесов.

Мы получили представление о масштабе, о могуществе этой невообразимой цивилизации — о да, они были подлинными хозяевами Вселенной на заре этого мира. Шар показал нам лишь обрывки, осколки. Теперь мы начали ощущать целое. Больше получаса текли на нас со стены пещеры яркие, по-настоящему живые образы.

Храмы и библиотеки, музеи, машинные залы, где царят мощные компьютеры, аудитории университетов — кто знает подлинное назначение этих огромных, поражающих воображение зданий? Когда Высшие собирались тесной группой, чтобы вместе смотреть на качающуюся точку света, а мы часто видели их за этим занятием, какой красотой они наслаждались? Как много информации хранили светящиеся банки данных, и что за знания то были? Звездные корабли, которые взлетали так легко, так стремительно, не тратя при этом никакого топлива, изящество и удобство предметов обихода, ритуалы, недоступные нашему пониманию, достоинство, с которым Высшие вели себя в повседневной жизни, — все это создавало перед нами образ расы, так безнадежно опередившей нас во всех мыслимых областях, что наша гордость, наша сила, наши достижения казались бессмысленным обезьяньим кривлянием.

И все же… Они исчезли, ушли, погибли, эти великие, а мы живем. И как бы жалки и малы мы ни были по сравнению с ними, мы все-таки нашли дорогу среди звезд, пришли сюда и освободили хранителя пещеры из долгого-долгого заточения. Безусловно, замечательное достижение для вида, который произошел от обезьяны — или от кого там еще — всего лишь миллион лет назад. И конечно, Высшие, которые прожили несколько столетий на каждую нашу минуту, согласились бы, что до сих пор мы справлялись со своим делом вполне прилично.

И сколько же иронии было во всем этом! Мы видели картины подлинного величия, чувствовали себя ничтожествами и знали, что создатели этого величия ушли в небытие сотни миллионов лет назад.

— Озимандия, — тихо сказал Миррик, который тоже смотрел кино, сунув морду в пещеру.

Воистину так. Озимандия. Стихотворение Шелли. Путник из древних и дальних стран, который когда-то нашел в пустыне занесенный песком обломок туловища огромной статуи, а рядом лежала каменная полуразбитая голова, и на лице ее еще сохранялось надменное «желание заставлять весь мир себе служить…»

И сохранил слова обломок изваянья:

Именно так. Озимандия. Как сможем мы объяснить этому роботу, что его чудесных создателей больше нет? Что за миллиард лет песок, покрывший руины их форпостов на десятках планет, слежался в камень? Что мы пришли сюда в поисках тайны, скрытой так далеко в прошлом, что мы даже не беремся оценить расстояние?

Этот робот ждал столько лет, терпеливый бессмертный слуга, готовый показывать кино и ошеломлять случайных проезжих мощью своих хозяев… Ему даже не снилось, что он — единственное, что осталось, только экспонат для музея, что все это величие, вся гордость давно рассыпались в прах.

Фильм кончился. Мы начали моргать и щурится — переход от ярких картин городов к полумраку пещеры был довольно резким. Робот снова заговорил, очень медленно, четко выговаривая звуки, примерно так, как мы стали бы разговаривать с плохо знающим язык иностранцем, или с очень глухим человеком, или с полным идиотом.

— Дихн руу… мирт корп ахм… мирт члук… рууу ахм… рууу ахм… хохм мирт корп зорт…

Как и в прошлый раз, доктор Хорккк составил в ответ несколько бессмысленных предложений из произвольных комбинаций всех этих «рууу», «дихнов» и особенно «ахмов». Робот слушал эту галиматью — с ума сойти, но это так! — заинтересованно и одобрительно. Потом он несколько раз показал на трубочку с надписями, которую доктор все еще держал в руке, и сказал что-то не то повелительно, не то нетерпеливо. Конечно, на настоящее общение рассчитывать пока не приходилось. Но робот явно решил, что до нас стоит достучаться. По-моему, такое мнение робота Высших можно воспринимать только как комплимент.

4 ЯНВАРЯ

Доктор Хорккк провел последние два дня, скармливая записи своей «беседы» с роботом лингвистическому компьютеру и пытаясь выудить из этой каши какие-нибудь значимые части. Безрезультатно. Робот произнес всего две дюжины разных слов в десятке различных комбинаций, а этого компьютеру явно недостаточно для обнаружения смысловой связи.

Остальные десять членов экспедиции мотаются как угорелые между кораблем и пещерой и вовсю пользуются щедрым гостеприимством робота. Сейчас уже стало совершенно очевидно, что робот не испытывает к нам враждебности. Гибель 408б была результатом несчастного случая. По всей видимости, сейф устроен так, чтобы в него никто не мог проникнуть без разрешения робота. Если бы 408б не ринулся внутрь сломя голову, как только рухнула дверь, он бы не пострадал. Как только мы доказали, что пришли с миром, робот немедленно отключил плюющееся огнем защитное поле, и теперь мы можем посещать сейф так часто, как нам только заблагорассудится. И встречаем самый радушный прием.

Мы здорово осмелели. В первый день все стояли столбами, мускулы сведены от напряжения, и нам казалось, что вот-вот у робота изменится настроение и он испепелит нас на месте. Но теперь мы чувствуем себя в пещере как дома и даже имели наглость не только заснять на стереопленку все здешние механизмы, но и несколько раз сфотографировать самого робота. Единственное, на что мы пока не решаемся, это трогать безумно интересующие нас приборы, ведь ежу понятно, что робот — хранитель сейфа и в его программу может быть заложен приказ уничтожать всякого, кто посмеет угрожать этим драгоценностям. Кроме того, со смертью 408б у нас не осталось специалистов, имеющих хотя бы отдаленное понятие о том, с чем мы столкнулись.

Робот еще несколько раз устраивал для нас показ фильма-лекции, и мы переписали его на пленку. С точки зрения археолога, это рай, а не работа: вместо того чтобы, обливаясь потом, выкапывать осколки и обломки, оставшиеся от цивилизации Высших, мы работаем с прекрасными трехмерными изображениями самих Высших и их городов. Вообще, эти ленты вызывают у меня странное чувство. Будто подарили на день рождения машину времени. Благодаря шару и роботу мы узнали о Высших столько… Раньше и мечтать о таком не могли. Совершенно неожиданно мы узнали о существах, живших миллиарды лет назад, больше, чем наши коллеги знают о египтянах, шумерах или уж вовсе пять минут назад вышедших покурить этрусках.

Каждый раз, когда мы приходим пообщаться с роботом, он разыгрывает одну и ту же странную пантомиму. Тычет перепончатой лапой себе в грудь, потом показывает на нас, потом на звезды. Снова и снова. Пилазинул утверждает, что робот пытается сказать нам о своем желании показать нам дорогу куда-то — к другому сейфу или даже к планете, на которой раньше обитали Высшие. Доктор Хорккк категорически не согласен.

— Робот стремится установить наше происхождение, — говорит доктор.

— Он утверждает: ни я сам, ни вы не происходим из системы ГГГ 1145591. Он хочет сказать именно это. И ничего более.

Мне нравится думать, что Пилазинул прав. Но пока что это всего лишь догадки. И я сомневаюсь, что доживу до того времени, когда мы узнаем что-нибудь определенное.

Необходимость общаться при помощи мимики и жестов очень раздражает.

Прошло всего три часа с тех пор, как я закончил предыдущую запись, но за это время все опять успело перевернуться вверх тормашками. Представь себе, робот разговаривает с нами. По-английски.

Стин Стин и меня отправили в пещеру сделать еще парочку снимков одного прибора, потому что первую серию запороли при проявлении. Когда мы вошли, робот возился с чем-то в углу, повернувшись к нам спиной. Он не обратил на нас внимания, и мы спокойно занялись своим делом.

Через пять минут робот выпрямился и, лязгая, подошел к нам. Он протянул одну из своих рук, а другой указал на прикрепленный к первой маленький аппарат. Я подумал, что это оружие, и окаменел.

Медленно, с трудом робот произнес:

— Говорите… слово… сюда…

Я на некоторое время потерял способность ясно мыслить. Стин Стин, судя по всему, тоже пережило сильное потрясение — колебания его мантии были видны даже сквозь скафандр.

— Он действительно говорил по-английски? — спросил я.

— Кажется, да, — ответило Стин.

Робот отчетливо повторил:

— Говорите сюда слова.

Я поднял голову и присмотрелся к той штуке у него на руке. Это было не оружие. Аппарат состоял из трубочки с надписью, на один конец которой был насажен тессеракт — ну, головоломка, четырехмерный куб. Его внутренние грани светились ярко-алым цветом.

— Ваши слова… — сказал робот. — Больше. Сюда.

Понемногу мы начали понимать, что к чему. Робот слушал все, что мы говорили в его присутствии, записывал наши слова, составил себе программу анализа, пережил тяжелую головную боль — и выучил английский. А теперь он хотел, чтобы мы пополнили его словарный запас. «Наверное, — подумал я, — трубка с надписями плюс головоломка равняется некоему эквиваленту магнитофона». Я был неправ.

Стин Стин пришло к более верному заключению на долю секунды быстрее меня. Он-она — оно! — оттолкнуло меня, прижало переговорное устройство своего скафандра к светящемуся предмету на руке робота и начало быстро и отчетливо говорить — по-каламориански! Оно успело наболтать туда десяток предложений на своем родном языке, пока я не очнулся, не ухватил его-ее за скафандр и не оттащил подальше от робота.

— Убери свои грязные руки! — взвыло Стин.

— Ты, полено чертово, за каким дьяволом тебе потребовалось говорить по-каламориански?

— Чтобы запрограммировать его транслятор! — последовал негодующий всхрип. — А почему бы ему не научиться говорить на языке цивилизованной расы?

Меня так взбесила воинственная глупость Стин Стин, что я пропустил мимо ушей очень важную вещь, сказанную им.

— Тебе прекрасно известно, что английский — официальный язык этой экспедиции. Когда тебя включали в состав, ты согласилось с этим. Если мы решим пополнить словарь робота, то будем обучать его только одному языку, и этим языком будет…

— Кто-то должен сообщить роботу, что английский — не единственный язык во Вселенной! Вы запрещаете каламорианский, вы угнетаете нас, это преступление, это акт расового геноцида!

— Заткнись, — рявкнул я.

Ну, не было у меня сил проявлять терпимость к этому расовому бреду. Потом наконец до меня дошла суть происходящего. Транслятор!

Ну конечно!

Трубочки с надписями и головоломки — это не два разных предмета. Это две детали одного предмета, и их нужно соединять. Они работают только вместе. И это вовсе не записывающее устройство, как я подумал раньше.

Это была машина, которая превращает неразвитые языки примитивных рас в язык Высших.

Стин мгновенно поняло, с чем имеет дело, и захотело, нарушая все договоренности, загнать в аппарат свой драгоценный каламорианский. Может быть, это действие способствовало подъему расовой гордости, но, похоже, оно похоронило наши надежды на взаимопонимание с роботом. Теперь в трансляторе сидит дюжина фраз, не имеющих никакого отношения к английскому языку. Ни один транслятор, как бы хорош он ни был, ничего толком не переведет, если его хозяин будет убежден, что бормотание Стин Стин и то, на чем говорят все остальные, — один и тот же язык.

Я предупредил Стин Стин, что, если оно повторит этот номер, я сверну ему шею. Оно посмотрело на меня довольно злобно, но отступило. Судя по всему, оно уже добилось всего, чего хотело.

Я наклонился к аппарату. И понял: я не знаю, что говорить.

Слова не шли с языка. Стин Стин, наверное, произнесло пылкий панегирик каламорианскому народу, перечислило все его непревзойденные достоинства, но я не собирался ему-ей подражать. К тому же во мне проснулась старинная боязнь микрофонов. Я стоял, нелепо согнувшись, и пытался придумать какое-нибудь полезное и достойное заявление.

Робот попытался подбодрить меня:

— Говорите ваши слова сюда.

Я спросил:

— Какие слова? Любые?

Молчание. Хихиканье Стин Стин.

— Меня зовут Том Райс, — сказал я. — Я родился на планете Земля, наша звезда называется Солнце. Мне исполнилось двадцать два года.

Я остановился, думая, что машине нужно время, чтобы переварить эти несколько предложений, давал ей передышку, прежде чем запустить следующую порцию. На самом деле останавливался зря — теперь я это знаю.

— Говорите еще слова, — попросил робот.

— Язык, на котором я сейчас говорю, называется английский, — продолжал я. — Это один из самых главных языков Земли. Мой коллега, обратившийся к вам до меня, говорил по-каламориански. Этот язык используют на другой планете в другой солнечной системе далеко от нас.

Я говорил и видел, как цепочки иероглифов Высших пробегают по поверхности трубочки. Аппарат превращал мою устную речь в письмена Высших. И транслировал их. Не знаю, облегчало ли это роботу понимание. Когда я пишу «Дихн рууу мирт корп», я фиксирую звуковой рисунок речи робота при помощи нашего алфавита, но ни на шаг не приближаюсь к пониманию этого текста.

Наверное, все-таки как-то облегчало, потому что активный словарь робота пополнялся с каждой минутой этой странной односторонней беседы.

— Скажи имя второго, — попросил он.

— Оно — Стин Стин с Каламора. Мы прилетели сюда, чтобы узнать как можно больше всего о тех, кто построил этот сейф и оставил вас там.

— Скажи больше имен вещей.

Я принялся указывать пальцем и называть: сейф, пещера, дверь, дверной проем, корабль, небо — перечислил все, во что мог ткнуть. Осторожно подбирая слова, я дал роботу понять, что нам известно, что со дня сооружения сейфа прошло очень много времени. Я попытался объяснить, что мы — ученые, археологи, которые откопали руины станций Высших, нашли там множество вещей, оставшихся от них, но никто из разумных существ, населяющих эту часть Галактики, никогда не видел живого Высшего. И так далее.

Робот изучал надписи, плывущие по поверхности трубки, с нарастающим интересом — по крайней мере, мне так показалось, — но от комментариев воздерживался и только время от времени подгонял меня просьбами продолжать. Его наручная машина уже сожрала вполне приличную порцию информации. В какой-то миг меня осенило, что пора бы уже сообщить на корабль о том, что у нас тут происходит. Я повернулся к Стин Стин:

— Выйди на корабельную частоту и расскажи доктору Хорккку, чем мы занимаемся.

— А ты в это время будешь наполнять уши робота своей ядовитой ложью? Сам вызывай!

Я с трудом удержался от того, чтобы не дать Стин Стин пинка под зад. Спасло его только полное отсутствие зада. Я подключился к корабельной связи, попросил всех немедленно явиться сюда и прервал контакт. Робот хотел больше слов… больше… еще больше… еще… Он впитывал их, как губка.

Первыми прибыли доктор Хорккк и Пилазинул, впрочем, остальные тоже не заставили себя ждать. Я объяснил ситуацию. Доктор Хорккк пришел в восторг.

— Продолжай говорить, — сказал он.

И я продолжал.

Я договорился до того, что у меня сел голос, тогда мой боевой пост заняла Яна, а когда она тоже осипла, — Саул Шахмун. Собственно, не имело значения, что мы там болтали в аппарат. Мы просто снабжали данными мощный компьютер, а он сам отделит существенное от несущественного и установит смысловые связи. Доктор Хорккк дрожал от возбуждения и одновременно был несколько разочарован: именно такую машину, аппарат, способный переводить с голоса неизвестный язык, он и пытался построить всю свою сознательную жизнь.

Примерно через час робот был удовлетворен.

— Не надо больше слов, — сказал он. — Остальное заполнится потом само по себе.

Все ясно: машина до отказа набита всякими английскими словами. Она обработает их, установит связи и передаст информацию роботу, а если ему потом попадется непонятное слово, он легко установит его значение, ориентируясь по контексту.

Минут пять робот молча изучал поток иероглифов, скользящий по трубочке. Мы не осмеливались заговорить с ним.

Потом он поднял голову и на чистом английском языке (кстати, имитируя тембр голоса и манеру твоего братца) сказал:

— Сейчас я назову вам себя. Меня можно звать Дихн Рууу. Я — машина, созданная для служения Мирт Корп Ахм. Вы зовете этот народ Высшими. На ваш язык мое имя переводится так: «Машина, которая служит». Моя цель — пребывать в постоянной готовности, чтобы я мог вновь служить Мирт Корп Ахм, когда они возвратятся в эту систему.

Еще одна долгая пауза. Похоже, Дихн Рууу ожидал наших вопросов.

Пилазинул поднял руку:

— Сколько времени прошло с тех пор, как Мирт Корп Ахм последний раз побывали здесь?

— Как могу я обозначить промежуток времени? — спросил робот.

— Тяжелый случай, — пробормотал под нос Пилазинул. — Мы же не объяснили ему нашу систему отсчета.

Тут инициативу перехватил доктор Хорккк и, должен признать, справился замечательно.

— Базовая мера времени, наименьшая единица — секунда, — сказал он.

— Звук, который я сейчас воспроизведу, длится ровно секунду.

Он отдал приказ корабельному компьютеру, который послушно взвыл ровно на секунду. Потом доктор Хорккк объяснил роботу, как строится наша система отсчета: шестьдесят секунд — минута, шестьдесят минут — час, двадцать четыре часа — сутки, и далее до года. Робот был приличной, вежливой машиной, а потому воздержался от комментариев в адрес запутанной и непрактичной системы, с которой мы сами мучаемся, да еще другим навязали. (Почему в минуте именно шестьдесят секунд? Отчего в неделе семь дней? Кто сказал, что в году должно быть двенадцать месяцев? Отчего мы не пользуемся разумной десятичной системой? Спросите у шумеров — по-моему, это они так развлекались.)

Когда робот переварил нашу систему измерения времени, доктор Хорккк перешел к описанию линейных мер. Он начертил на полу пещеры отрезок длиной в сантиметр, рядом второй — метровой длины, а потом объяснил роботу, что такое километр, то есть тысяча метров. Наконец, он добил бедную железяку определением скорости движения астероида, выразив ее в километрах в час. Робот вышел из пещеры, несколько минут смотрел на небеса, видимо, оценивал эффект параллакса, чтобы самому определить, как быстро движется астероид. Та непонятная счетная машинка, что сидела в его голове, быстро вывела эту цифру в исчислении Высших, а потом подставила земную систему мер.

Робот сказал:

— Время полного обращения этого астероида вокруг солнца равно одному году шести месяцам пяти дням трем часам двум минутам и сорок одной секунде.

— Правильно, — сказал капитан Людвиг.

— Отлично, — коротко кивнул доктор Хорккк, словно не было ничего странного в том, что эта машина так быстро все усваивает да еще, вдобавок, способна вычислять длину местного года, один раз взглянув на небо. Теперь мы можем продолжить. Можете ли вы сказать нам, сколько времени по земной системе отсчета прошло с тех пор, как Мирт Корп Ахм в последний раз посетили эту планету?

Робот снова принялся изучать небо. На этот раз ему, видимо, пришлось оценивать изменения в положении созвездий, происшедшие с тех пор, как он в последний раз смотрел на них.

Он быстро завершил осмотр и сказал:

— Это было девятьсот сорок один миллион двести восемьдесят тысяч восемь лет два месяца и двенадцать дней назад.

От спокойных этих слов нас всех словно током ударило. С невероятной точностью робот подтвердил расчеты обсерватории Луна-Сити. Я не знаю, сколько компьютеров решали для астрономов этот вопрос и как много времени у них на это ушло, я уверен, что никакой наш компьютер не способен мгновенно выдать столь точный ответ, как это только что сделал Дихн Рууу. Подобные происшествия превращают в ничто все наши достижения, все, чем мы гордимся. Как же должны превосходить нас существа, которые создали робота, способного просидеть в камере миллиард лет и после этого так жонглировать цифрами! Впрочем, может быть, он считал так медленно и плохо, что Высшие, окажись они здесь, немедленно отправили бы его в металлолом. Ух!

— Когда вы в последний раз вступали в контакт с кем-либо из Мирт Корп Ахм? — спросил Пилазинул.

— Девятьсот сорок один миллион…

— Значит, с тех пор, как запечатали сейф.

— Да. Мне приказано ждать их возвращения.

— Они больше не вернутся, — сказал Пилазинул. — Уже миллионы лет они не появлялись в Галактике.

— Это противоречит моим данным, — спокойно ответил робот. — Хозяева не могли умереть. Они наверняка занимают существенную часть этой Галактики. И обязательно вернутся за мной. Я должен ждать.

В беседу вступил доктор Шейн.

— Вы понимаете, что я имею в виду, когда использую термин «родной мир» Мирт Корп Ахм, «родная планета»?

— Вы говорите о планете, на которой зародилась их цивилизация, — сказал робот. — О месте, где началась их история.

— Да, вы меня правильно поняли. — Доктор Шейн резко наклонился вперед. — Мы пытались найти этот мир, но не сумели. Можете вы помочь нам? Например, сказать, находится ли он в этой Галактике?

— Да, — немедленно ответил робот.

Доктор Шейн выглядел несколько озадаченно. Он-то принадлежал к научной школе, которая утверждала, что Высшие родом из другой Галактики. Доктор Хорккк подпрыгивал на месте от радости, ведь он с самого начала утверждал, что родная планета Высших находится где-то здесь.

Несмотря на ошеломление, доктор Шейн продолжал:

— Скажите, а звезда, вокруг которой вращается родной мир Мирт Корп Ахм, видна отсюда?

— Да.

— Я хотел сказать, видна ли она сейчас, ведь прошло столько времени?

— Да.

— Вы не укажете ее нам? — спросил доктор Шейн.

Я заметил, что весь дрожу. Все остальные тоже проявляли нетерпение. Это странное, неестественное интервью с невероятно древней машиной незаметно меняло картину мира. Оно уже разрешило многолетний страстный научный спор. Робот расскажет нам все. Нужно только спросить. А сейчас, вот прямо сейчас, он ответит нам на самый важный вопрос — укажет расположение родной планеты Высших.

Робот снова выбрался из пещеры, чтобы посмотреть на небеса. Он запрокинул голову.

Прошла минута. Две минуты. Три.

Без сомнения, робот сейчас сравнивал нынешние созвездия с теми, которые он видел девятьсот сорок один миллион лет назад, чтобы обнаружить уплывшее куда-то за долгие годы солнце родной планеты Высших.

Что-то было не так. Робот замер. Он оглядел небо, постоял какое-то время неподвижно, потом снова стал внимательно просматривать созвездие за созвездием.

— Наверное, у него только что включилась программа, запрещающая открывать местоположение родной планеты его хозяев чужакам, — предположил доктор Хорккк.

Спотыкаясь, робот ввалился обратно в пещеру. Я сказал «спотыкаясь», и не преувеличивал. Безупречная машина двигалась разболтанной, неуклюжей походкой человека, который только что узнал, что он обанкротился из-за одного маленького изменения в цене биржевых акций, или, скорее, человека, которому деликатно сообщили, что вся его семья погибла при неудачной посадке рейсового аэробуса.

— Звезды нет на месте, — трагическим, надтреснутым голосом сказал Дихн Рууу.

— Вы не можете ее найти? — переспросил доктор Шейн. — Ее больше не видно из этой точки космоса?

— Она должна быть видна, — ответил робот. — Я точно рассчитал положение и не мог ошибиться. Но звезды нет. Я смотрел туда, где она должна находиться, но там только темнота. Я не чувствовал никакого излучения, никакого тепла. Звезды нет. Ее больше нет.

— Как она могла исчезнуть? — прошептала Яна.

— Наверное, превратилась в сверхновую, — предположил Саул. — Взорвалась полмиллиарда лет назад, а робот был в сейфе и не знал…

— Звезда исчезла, — повторил робот.

Цвет его глазной пластины поблек, выдавая шок и ошеломление. Совершенный механический мозг, способный объять весь мир сразу и целиком, обнаружил в этом мире страшную прореху, в которую провалилась его жизнь и смысл бытия.

Мы не знали, что сказать. В самом деле, как утешать робота, узнавшего, что погасло солнце родного мира его создателей?

После долгой паузы Дихн Рууу заговорил:

— Мне больше не нужно оставаться здесь. Звезда исчезла. Куда ушли Мирт Корп Ахм? Они не вернутся сюда. Звезды нет. Это выше моего понимания, но звезды больше нет.

14. 11 ЯНВАРЯ 2376. АСТЕРОИД

Доктор Хорккк по свойственной ему подозрительности несколько дней пребывал в убеждении, что робот солгал нам, намеренно скрыл местонахождение родной планеты Высших. Все остальные этого убеждения не разделяли.

Наш главный интуист Пилазинул полагает, что робот вовсе не способен лгать. Пилазинулу кажется, что робот не стал бы при нас выходить наружу и искать в небе нужную нам звезду, если бы не собирался показать ее. И уж никак не может быть сомнений в подлинности того страха и отчаяния, которые охватили робота, когда он понял, что звезды нет на месте. Дихн Рууу не очень-то приспособлен для выражения сильных эмоций, но он на ногах не держался после своего открытия.

Куда подевалась звезда?

Наверное, Саул прав, и она все же превратилась в сверхновую. Пока никто не предложил лучшего объяснения. Если Саул прав, это чертовски плохие новости для всей нашей компании. Значит, мы не сумеем отыскать столицу империи Высших и хорошенько порыться в ее развалинах. Мир, переживший взрыв сверхновой, не представляет особого интереса для археологов.

Первые полтора дня после своего крайне огорчительного открытия робот провел, копаясь в своей аппаратуре. На нас он совершенно не обращал внимания. Пристроившись у задних стенок комнаты, он крутил рукоятки, нажимал на кнопки, переключал рычаги и не сводил глазной пластины с трех дисплеев одновременно. Видимо, искал какие-то важные сведения. Лихорадочно искал. Я думаю, робот надеялся найти записи посланий от других, подобных ему. Может быть, за сотни миллионов лет, что он провел в своем железном сне, с ним пытались связаться, чтобы объяснить, какая катастрофа постигла Высших. Но, судя по всему, его поиски ни к чему не привели.

Все это время мы старались держаться подальше от робота. Наверное, достаточно сложная машина способна испытывать боль и печаль, а Дихн Рууу потерял своих хозяев, своих создателей, смысл и оправдание своего существования. Самое лучшее, что мы могли предпринять, это оставить его в одиночестве, пока он не справится со своим горем и не научится жить в изменившемся мире.

Потом Дихн Рууу сам пришел к нам. Лерой Чанг заметил, что робот спокойно стоит невдалеке от корабля. Мы отправились ему навстречу. Дихн Рууу некоторое время смотрел на свой транслятор, изучая поток иероглифов, плывущий по трубочке, а потом медленно спросил:

— Вы можете путешествовать между звездами? Есть ли у вас средства передвижения быстрее света?

— Да. Есть. Можем, — ответил доктор Шейн. — Мы летаем в сверхпространстве.

— Это хорошо. Недалеко отсюда находится планета, на которой Мирт Корп Ахм когда-то основали большую колонию. Может быть, вы возьмете меня туда? Мне нужно многое узнать, а это ближайшее место, где я могу получить информацию.

— Как далеко отсюда? — спросил Пилазинул. — В световых годах?

Дихн Рууу помолчал немного, видимо, подсчитывал. Никак не могу привыкнуть к его скорости.

— Отсюда до этой планеты свет летит тридцать семь лет.

— Тридцать семь световых лет, — повторил доктор Шейн. — Ну, это ничего, не очень дорого. Что-нибудь придумаем. Когда крейсер вернется за нами…

— Возможно, вовсе не потребуется лететь на эту планету, — снова заговорил робот. — Скажите, вы можете посылать сообщения быстрее света?

— Да, — сказал доктор Шейн.

— Нет, — в ту же минуту возразил доктор Хорккк.

Дихн Рууу в некотором обалдении переводил свой «взгляд» с одного на другого.

— Да и нет? Не могу зафиксировать ответ.

Доктор Шейн рассмеялся:

— Нет, конечно, мы можем обмениваться информацией со скоростью много выше скорости света… — пояснил он. — Но для этого нужен человек, наделенный особыми способностями. Доктор Хорккк хотел сказать, что сейчас с нами нет существа, обладающего этим даром.

— Я понимаю, — печально проговорил Дихн Рууу.

— Впрочем, — продолжал доктор Шейн, — даже если бы среди нас и были телепаты, толку получилось бы немного. Люди-телепаты могут общаться только с людьми. Они не смогли бы коснуться сознания Мирт Корп Ахм.

— Понятно, — сказал робот. — Ваши связисты многократно усиливают мысль.

— Да, это так. А что, Мирт Корп Ахм пользовались такими же способами?

— Между собой — да, — ответил Дихн Рууу. — Но, к сожалению, только организмы, основанные на протоплазме, способны пользоваться усилителем мысли. Даже если подобные мне машины существуют во Вселенной, я все равно не смог бы связаться с ними при помощи усилителя. Только по радио. А радиоволна тридцать семь лет идет туда и тридцать семь лет обратно. Я не хочу ждать так долго.

Пилазинул вскинул голову.

— Мы сможем доставить вас на эту планету, если вы покажете нам, где она находится.

— Есть ли у вас, — робот поискал в памяти, — звездные карты…

— Конечно, — улыбнулся Ник Людвиг. — Мы нанесли на карты все закоулки Галактики.

Дихн Рууу снова запрокинул голову в небо, как бы фиксируя в мозгу положение созвездий, и вслед за капитаном Людвигом поднялся на борт. Он двигался с величайшей осторожностью, видимо опасаясь, что существо его размеров и веса может нечаянно повредить что-нибудь жизненно важное. Мы-то не беспокоились — корабль, который не смог развалить даже такой тяжеловесный и неуклюжий пассажир, как Миррик, способен выдержать любые бури. Меня, скорее, интересовало, что Дихн Рууу извлек для себя из внешнего вида нашей примитивной аппаратуры.

Капитан и робот вошли в рубку. Людвиг включил большой компьютер. Темная поверхность экрана, занимавшего всю стену, начала светиться. По приказу капитана компьютер вывел на экран картину звездного неба — такую, какой она видится с астероида.

— Скажите, куда вы желаете отправиться, — попросил Людвиг.

Дихн Рууу показал пальцем на правый верхний квадрат экрана. Людвиг кивнул Уэбстеру Файлклерку, тот нажал на клавишу, и изображение, занимавшее этот квадрат, растеклось на весь экран. Дихн Рууу снова указал направление, и через несколько минут на экране красовалась небольшая звезда типа G (немногим меньше Солнца) и шесть планет ее системы.

Файлклерк вывел на маленький экран координаты, обратился к каталогу и установил, что это ГГГ 2787891, называемая также Мак-Барни. Ее обнаружили и нанесли на карту в 2280 году, но исследовательские группы ни на одной из ее планет не высаживались.

Конечно, ничего удивительного в этом нет. Вокруг миллионы звезд и миллиарды планет, а исследователей немного, и работы у них еще столетия на четыре. В отличие от Дихна Рууу мы вовсе не уверены, что найдем в системе звезды Мак-Барни уцелевший форпост Высших, но зато там, наверняка, будет что копать. А это вполне уважительная причина для путешествия.

Итак, наша изначально пристойная археологическая экспедиция, вместо того чтобы прилипнуть на два года к унылой дождливой планете Хигби-5, пустилась в дальнее плавание. Галактическая одиссея. Сначала к астероиду в системе ГГГ 1145591, потом к звезде Мак-Барни, а потом… Бог знает, куда еще заведет нас Дихн Рууу. Но мы последуем за ним. Прибыль от месторождения ртути покроет расходы, а о серьезных детальных раскопках мы позаботимся позже. Те развалины, что мы отыщем, никуда от нас не денутся. Мы каждый день щелкаем как орешки тайны, считавшиеся непостижимыми. Ну, мы же разговариваем с роботом Высших, задаем ему вопросы об их цивилизации и получаем ответы. А еще у нас есть записи кинофильмов из шара и сейфа, а еще — уйма всякой механики в пещере…

Только очень обидно, что 408б уже нет с нами и он не может посмотреть на все эти чудеса. То, что мы узнаем, как раз по его специальности.

Мы улетаем отсюда на следующей неделе, я надеюсь.

Когда в октябре прошлого года доктор Шейн зафрахтовывал крейсер, чтобы улететь с Хигби-5, он предпринял кое-какие меры. Он знал, что, вполне вероятно, мы можем не найти ни сейф, ни робота, а если так оно и будет, то застрянем в системе ГГГ 1145591, не имея ни дела, к которому можно приложить руки, ни транспорта, чтобы убраться отсюда (лоханка Ника Людвига не годится для путешествий через сверхпространство, она может лишь ползти от звезды к звезде), ни телепата, чтобы этот транспорт вызвать. Поэтому доктор Шейн договорился с капитаном крейсера. Корабль ходит по маршруту и вернется в эту систему в середине января. По просьбе доктора Шейна крейсер подойдет к астероиду на расстояние прямой радиопередачи и подождет, не попросим ли мы подобрать нас. Эта задержка довольно дорого стоила, но лучше уж заплатить, чем сидеть на астероиде, ожидая, когда придет попутный транспорт.

Через три дня крейсер войдет в радиус действия нашего радио. Мы уже сутки передаем во все стороны наш сигнал — на случай, если капитан забыл о существовании экспедиции. Как я понимаю, они спустятся и подберут нас, а потом большие боссы договорятся о доставке нас в следующий пункт — и вперед, к звезде Мак-Барни. Дихн Рууу будет нашим проводником.

Может быть.

А пока мы нырнули в рабочие будни с головой и пятками. Мы до потери пульса допрашиваем Дихна Рууу (просто поразительно, как быстро пополняется его словарь), а также изучаем приборы и инструменты, находящиеся в пещере. Теперь мы получили полный доступ ко всей этой механике — хоть по винтику разбирай. Исчезновение звезды родной планеты Высших освободило Дихна Рууу (по его мнению) от обязанностей стража пещеры. Большую часть здешнего оборудования составляют средства связи. Насколько нам известно, они построены на том же принципе, что и наше радио. А еще здесь полным-полно оружия. Сейчас Дихн Рууу разряжает свое хозяйство. Робот утверждает, что одна из маленьких тупоносых трубок, торчащих из боковой стены, способна взорвать солнце с расстояния в три световых года. Доказать это мы, естественно, не попросили. Все остальное — банки данных, вернее, то, что Высшие называют банками данных. На одном электроне записано больше информации, чем мы можем впихнуть в протеиновую цепочку. А в углу стоит аккумулятор — эта чертова штука заряжается от звездного света и поставляет энергию всем приборам. Думаю, за миллиард лет звездного света накопилось более чем достаточно.

Нас несколько беспокоит влияние всех этих чудес техники и технологии на культуру современной Земли, а так же Тххха, Каламора, Динамона и Шиламака. Готовы ли мы к такому потопу? Даже если мы разберемся в одной сотой из того, что нашли в сейфе, и сможем воспроизвести одну тысячную, то начнется Третья промышленная революция, которая изменит наше общество куда более радикально, чем первые две. Куда двигателю внутреннего сгорания из девятнадцатого века и компьютеру из двадцатого угнаться за техническими достижениями минус… какого?… все равно собьюсь.

Как я уже сказал, мы обеспокоены. Но не нам решать судьбу наших находок. Как ученые мы не имеем права скрывать или уничтожать знания. Мы не администраторы, а археологи. Мы отыскали пещеру, сейф, робота, технику, но не отвечаем за то, как все это будут (или не будут) использовать.

В переводе это звучит примерно так: я умываю руки, да, сестренка? Но это все же лучше, чем запрещать любое потенциально опасное знание. Почти все открытия — даже самые мелкие — приносят с собой новую опасность. Человечество проживало бы в пещерах и ело бы на завтрак, обед и ужин сырое мясо, если бы время от времени кто-то не рисковал и не пускал в ход мозги. Правда, наш случай не совсем вписывается в эту схему — все эти замечательные машины созданы не терпеливым трудом человека, они возникли вне нашей цивилизации, а свалились на нас однажды утром, как пакет подарков от куда более зрелой, мудрой и сложной расы. И нам только предстоит узнать, способны ли мы переварить все это и не погибнуть, остаться собой.

Я повторяю, повторяю: мы не имеем права принимать какое бы то ни было решение. Мы поступаем, как поступил двадцать четыре сотни лет назад один римский наместник на Ближнем Востоке, парень по имени Понтий Пилат. И мы не согласны нести ответственность за то, что произойдет потом. Наша работа — находить всякие вещи, случается — вещи опасные.

И хотя люди — существа вполне ненормальные, я не очень боюсь за их будущее. Если мы умудрились не взорваться и не улететь ко всем чертям мелкими кусочками в разные углы Галактики аж до Анно Домини 2376, мы и дальше как-нибудь проживем.

Возможно.

Сегодня четырнадцатое января. Нам удалось наладить связь с крейсером, и скоро он заберет нас. Мы не полетим прямо к звезде Мак-Барни — у крейсера свой маршрут и свое начальство. Но он отвезет нас (лоханка капитана Людвига тоже поедет, прикрепившись к корпусу крейсера, как болонка на мастифе) в систему Альдебарана, где мы легко сможем найти сверхпространственный корабль, идущий в нужном направлении.

Доход от нашего ртутного озера истощится прежде, чем мы закончим наше путешествие. Неплохо было бы найти небольшую урановую гору. И поскорее.

С тех пор как я последний раз обращался с речью к блоку посланий, прошло три недели. Сейчас февраль, восьмое число, и только что закончилась наша двухдневная остановка на Альдебаране-9. Альдебаран — это такая большая рыжая штука, очень красивая, уйма планет, несколько населенных. У нас не было времени осмотреть местные достопримечательности. По правде говоря, мы даже не садились. Доктор Шейн улаживал наши дела по радио, с орбиты и умудрился договориться. Нам предоставят другой сверхпространственный крейсер, и мы отправимся к звезде Мак-Барни. Сейчас мы болтаемся над Альдебараном-9 в планетолете Ника Людвига и ждем, когда обещанный крейсер соизволит подплыть и взять нас на борт. Кораблик Людвига опять поедет верхом на сверхпространственнике. Вперед и ввысь!

С тех пор как мы сбежали с рабочего места, то бишь c Хигби-5, мы впервые оказались в радиусе действия телепатической сети. Доктор Шейн воспользовался случаем и послал в Галактический Центр подробный рапорт обо всей нашей деятельности, в том числе и о выдающихся открытиях. Надеюсь, они там достаточно поражены.

Как бы найти маленькую щель и послать тебе горячий телепатический привет, Лори? Мне так хочется услышать тебя, узнать, как ты, рассказать, что мы делаем, как лихо у нас все выходит, и как я на этом кайфую. Но ты же знаешь, приватный разговор — штука чертовски дорогая, особенно если вызывать Землю с Альдебарана. Остается лишь надеяться, что ты время от времени перебрасываешь соседям кое-какие наши сообщения, а потому хоть немного да знаешь, как идут мои дела.

Сегодня мы отправляемся к звезде Мак-Барни. По расчетам, мы должны прибыть на место в конце месяца.

28 ФЕВРАЛЯ

Привет! Я снова с вами! Сейчас на календаре последний день месяца, а мы крутимся на орбите у четвертой планеты в системе звезды Мак-Барни. Морячки-сверхпространственники, как обычно, не задержались, чтобы посмотреть. Тем хуже для них.

Виды тут замечательные. Мы глядим на планету с высоты десяти тысяч километров (из космоса) и не можем наглядеться. Ту команду, что исследовала здешнюю систему в 2280 году (пришел, написал рапорт, смылся), следовало бы воскресить и поджарить живьем за то, что они даже не удосужились бросить взгляд на Мак-Барни-4.

Всю планету занимает один огромный город Высших. Да-да, не груды развалин, а настоящий, чистенький, прекрасно сохранившийся, полностью пригодный для жизни город. Мы видели, как по канатным дорогам движутся экипажи, как строятся новые здания, по ночам вся планета залита огнями.

Одна беда — самих Высших нигде не видно. С того самого часа, как планетолет пристроился на орбиту, мы обшариваем планету при помощи всех имеющихся у нас приборов. Дихн Рууу также воспользовался своим снаряжением, а оно намного приличней нашего. В итоге и он, и мы пришли к выводу, что на Мак-Барни-4 полным-полно роботов, но вовсе нет Мирт Корп Ахм. Если же они и живут здесь, то очень здорово прячутся.

Дихн Рууу, верный до конца, упрямо повторяет, что мы обязательно встретим здесь Высших. Но все мы — редкий случай, когда члены нашей экспедиции столь единодушны в своем мнении, — полагаем, что он ошибается. Совершенно ясно, что Мак-Барни-4 — еще один пример вечного двигателя: планета заселена бессмертными роботами, ожидающими, как некогда Дихн Рууу, возвращения хозяев. Хозяева и создатели ушли, исчезли полмиллиарда лет назад, но роботы не запрограммированы принимать в расчет возможность гибели Высших, а потому продолжают выполнять свою работу, поддерживают город в хорошем состоянии и ждут, ждут, ждут.

Естественно, мы не вполне уверены, что дело обстоит именно так. Чем черт не шутит, возможно, скоро выяснится, что Высшие мирно поживают себе на Мак-Барни-4, вопреки всем нашим умозаключениям. За время нашего путешествия мы столкнулись со столькими неожиданностями, что уже не беремся что-либо утверждать.

Тем не менее я как-то не верю, что Мирт Корп Ахм дотянули до нашей эры. И, как я говорил тебе несколько месяцев назад, если они все еще где-то существуют, мне не особенно хочется с ними встречаться. Я не знаю, как повел бы себя, доведись мне столкнуться лицом к лицу с одним из сверхсуществ — создателей этой цивилизации. Наверное, пал бы ниц, чтобы должным образом приветствовать его. Как поступает смертный при встрече с богом? Не уверен, что мои манеры достаточно хороши.

Скоро мы узнаем правду. Дихн Рууу пытается связаться по радио со своими металлическими собратьями на планете, чтобы они не сбили нас, когда мы пойдем на посадку. Если все пройдет нормально, через час нам дадут коридор, и мы спустимся.

Дихн Рууу добыл нам разрешение на посадку. Вперед со свистом!

15. 10 МАРТА 2376. МАК-БАРНИ-4

Приземления со свистом не получилось — роботы не разрешили. Связались с Дихном Рууу по корабельному радио и приказали нам отключить все двигатели и предоставить управление кораблем их аппаратуре.

Небольшой скандал.

— Да чтоб меня черти съели, если я соглашусь! — кричал Ник Людвиг.

— Чтобы я сдал мой собственный корабль каким-то чужакам? Олухам металлическим? Чтоб я вот так рисковал собой и пассажирами? Значит так: или я сажусь как положено, или вовсе не пойду вниз!

Дихн Рууу сказал:

— Они не согласятся ни на какой другой вариант. Вы должны понять — внизу город, а им не известно, насколько вы хороший пилот. И о летных качествах корабля они тоже понятия не имеют.

Какое-то время Ник продолжал ворчать. Потом доктор Шейн спокойно и любезно предложил ему подчиниться. А когда Ник заявил, что он разворачивается и летит назад, доктор Шейн в столь же любезных выражениях напомнил ему о контракте и неустойке. Предельно мягко и вежливо он осведомился, желает ли Ник сохранить те десять процентов прибыли с ртутного месторождения, что были обещаны ему, и не стыдно ли капитану Людвигу лишать прибыли своего коллегу? И так далее. Что оставалось делать Нику? Он сдался. Он выглядел так, будто сейчас превратится от злости в сверхновую, но все-таки сдался.

За пять тысяч километров от поверхности планеты Людвиг отключил двигатели корабля, и мы опять легли на орбиту, только на более низкую. И тут нас подхватили роботы. Внизу словно включился гигантский магнит — нас сорвало с орбиты и потянуло к планете. Они куда-то убрали инерцию, и мы просто поплыли к Мак-Барни-4 без всякого ускорения, но с очень приличной скоростью. Ник Людвиг зазвал всех в рубку, чтобы мы взглянули на показания приборов. В жизни не видел человека, настолько ошалевшего.

— Что эти железяки собираются делать? — обращался он к пространству. — Сетью нас ловить, что ли? Мы летим со скоростью, соответствующей ускорению в одно «же», но где оно, это ускорение? Куда подевались законы физики, я вас спрашиваю?!

Полагаю, в болото. Сотни тонн Людвиговой лохани болтались в воздухе, как подхваченная легким ветерком соломинка, как чешуйка железа в магнитном поле. Мы летели вниз, вниз и вниз, словно во сне, и сели легко и мягко, точно в яблочко — в центр огромной мишени.

Посадочную площадку окружали ряды каких-то непонятных хрупких серебристых аппаратов — эти круги тянулись на несколько сотен метров. В воздухе — золотые канаты, кольца, висячие башенки, крестообразная антенна, без сомнения, тоже часть агрегата, стащившего нас с небес и усадившего здесь.

Ник Людвиг, бледный и взъерошенный, шипел и крутил головой, разглядывая все это хозяйство. Бедный капитан Людвиг до нынешнего дня свято верил, что посадку следует проводить в соответствии с законами Ньютона, балансируя, тормозя, гася ускорение. Наша посадка казалась ему чистой воды колдовством. Безынерционное ускорение — с ума сойти!

Согласно приборам атмосфера на Мак-Барни-4 была вполне приличной, дышать можно, но опасно — в воздухе слишком много углекислого газа и еще каких-то примесей, гексафлюоридов (не спрашивай меня, что это за пакость). Поэтому мы все-таки надели скафандры, и Дихн Рууу повел нас на штурм. Сила тяжести чуть побольше земной. Погода — жара африканская.

На площадке нас встретила дюжина роботов, очень похожих на Дихна Рууу. Они обступили нас — огромные болтливые металлические статуи. Смотрели на нас во все пластины, обнюхивали, осторожно трогали руками, обменивались мнениями, но мы не слишком отчетливо слышали их.

— Что они говорят? — спросил я Дихна Рууу. — Мирт Корп Ахм еще живут на этой планете?

— Я еще не получил информацию по этому вопросу, — ответил робот.

— Отчего они так возбуждены?

— Им прежде не доводилось видеть живые существа из протоплазмы, — объяснил Дихн Рууу. — Они машины, созданные другими машинами. Они в восторге до вас.

— От вас, — поправил я.

Дихн Рууу не обратил на это внимания. Он включился в разговор своих собратьев и, казалось, совершенно забыл о нашем существовании. Минут пять продолжалась эта металлическая конференция. Больше всего местных заинтересовал Пилазинул. Через какое-то время до меня дошло, что роботы Высших считают его нашим роботом — он же на девяносто процентов механический — и пытаются втянуть в беседу. Полагаю, Дихн Рууу объяснил, что они ошибаются.

Прибыл транспорт. Шесть длинных, узких аэрокаров, сделанных из зеленого пластика, со свистом опустились на площадку и выпустили из брюха металлические ковши, в которые мы по указанию Дихна Рууу залезли. Как только мы оказались в ковшах, нас втянуло вверх, в корпус машины. Аэрокар взлетел и на высоте примерно метров ста двинулся вперед, к городу.

Город был везде. Как только мы покинули территорию космопорта с его посадочной площадкой и кругами непонятной серебристой техники, сразу оказались над городом. В общем и целом он выглядел, как те города, которые мы видели в нашем шаре, но вот мелкие детали не совпадали. Здания не качались, а прочно стояли на земле, и хотя город состоял из стольких уровней, что было трудно проследить сквозь лабиринт, где начинается и где кончается определенный дом, в этом не было сомнений. Да выглядели здания совсем не так, как те, что мы видели раньше. Это были длинные пирамидальные конструкции, стены которых в большинстве случаев светились мягким светом, исходившим откуда-то изнутри. Окон я не заметил.

Нас отвезли в очень большую пирамиду, высадили в огромном зале сферической формы и предоставили самим себе. Под самым потолком в воздухе плавали мелкие шарики, источавшие золотистый свет. На панелях, которыми были обшиты стены, колыхались абстрактные узоры: красные полосы, фиолетовые точки, голубые спирали сливались друг с другом и расходились, будто в танце. Сидеть было не на чем, разве что на полу, покрытом мягким, ворсистым и, по всей видимости, живым ковром — когда мы шли по нему, он шевелился под ногами. Все роботы вышли. И с ними Дихн Рууу — наша единственная связь с настоящей вселенной, наш проводник, наш переводчик.

Прошло два часа. Потом еще два.

Мы почти не разговаривали. Мы стояли, сидели или лежали, растянувшись, на полу большого зала, озадаченные, ошеломленные, отупевшие, совершенно беспомощные. Все происходящее было слишком похоже на сон: наша невероятная посадка, огромные, похожие на башни роботы, которые смотрели на нас, как на чудеса заморские, полная наша неспособность общаться с хозяевами, странная тишина, царящая в городе, сам город, нереальность этой гулкой комнаты-пещеры, где мы были… пленниками?

Все наши разговоры, если их можно так назвать, состояли из фраз типа:

— Где мы?

— Что все это значит?

— Как долго они собираются держать нас здесь?

— Где же Высшие?

— Есть ли здесь Высшие?

— Почему не возвращается Дихн Рууу?

— Во что это мы влипли?

— Чего от нас хотят?

И поскольку ни у кого из нас не было ответов на эти вопросы, очередная беседа, начатая с них, быстро угасала за отсутствием топлива. По окончании второго часа мы обнаружили, что больше говорить не о чем, и понемногу погрузились в полное молчание.

Миррик и Келли сохраняли свое всегдашнее ровно-довольное настроение, доктор Хорккк сидел возле стены, завязав ноги в узел, и предавался черной медитации, то есть меланхолии. Пилазинул разбирал и собирал себя, иногда путая части тела. Доктор Шейн хмурился, морщин на его лбу становилось все больше, словно он думал о многих неприятных вещах одновременно. Лерой Чанг делал вид, что его здесь нет. Саул Шахмун мирно спал и, наверное, видел во сне почтовые марки, выпущенные на Мак-Барни-4. Ник Людвиг ходил по залу, как по клетке. Мы с Яной сидели рядом, и время от времени один из нас запускал в соседа быстрой нервной улыбкой. Мы пытались не показать своего страха, но… в конце концов, это был не сон.

На третий час заключения мы начали гадать, когда роботы собираются выпустить нас и входит ли это вообще в их намерения. Будут ли нас кормить? У нас был запас пищевых таблеток на несколько дней, но вполне возможно, пройдет несколько месяцев, прежде чем кому-нибудь придет в голову позаботиться о наших нуждах. Воды у нас не было совсем. А в зале не наблюдалось никаких, скажем так, гигиенических приспособлений.

Думаю, это был самый длинный день в моей жизни. Мы находились посреди замечательного, необыкновенного города, построенного древней расой — и сидели в запертом помещении, не зная, что случится с нами в следующую минуту.

Внезапно стена под одной из цветных панелей начала вспучиваться. На ней образовался пузырь чуть больше человеческого роста. Пузырь лопнул, и в зал, пригнувшись, вошел Дихн Рууу. Я заметил, что с внешней стороны отверстия болтается еще несколько роботов. Дихн Рууу медленно вышел на середину зала и повернулся так, чтобы иметь возможность видеть нас всех.

— Мирт Корп Ахм, — торжественно объявил робот, — больше не живут на этой планете. Теперь мне известно, что они покинули данную колонию восемьдесят четыре миллиона пять тысяч шестьсот семьдесят пять лет назад. Сейчас население планеты состоит исключительно из Дихн Рууу, то есть Машин, Которые Служат.

Эти спокойные слова, произнесенные металлизированной имитацией моего голоса, произвели на нашу маленькую компанию эффект разорвавшейся бомбы.

Нет, нас вовсе не удивило, что на планете нет Высших, а их место занимают практически бессмертные роботы. Но узнать, что Высшие покинули Мак-Барни-4 всего каких-то восемьдесят миллионов лет назад!

Любопытно, как изменяется перспектива. Восемьдесят четыре миллиона лет назад на Земле все еще хозяйничали динозавры, а единственным процветающим видом млекопитающих были маленькие крысоподобные существа с длинным рылом и острыми зубами. В то время ни на одной из наших нынешних планет-союзниц — ни на Шиламаке, на на Динамоне, ни на Тххха — разумной жизни не было даже в проекте. Поэтому, с точки зрения нормального землянина, восемьдесят четыре миллиона — это нечто совершенно доисторическое.

Но я сказал «всего каких-то» восемьдесят четыре миллиона. И даже не думал шутить.

До сих пор результаты всех археологических исследований говорили, как я уже тебе рассказывал, что Высшие таинственным образом покинули нашу Галактику восемьсот пятьдесят миллионов лет назад. Никто и никогда — мы не в счет — не находил предметов, которые можно было бы датировать более поздним временем. При этом масштабе восемьдесят миллионов лет — это просто… просто неделя. Одним коротким утверждением Дихн Рууу на девяносто процентов засыпал временную пропасть, отделяющую нас от Высших.

Какое-то время все мы обдумывали это заявление. Несомненно, нам придется пересмотреть всю нашу концепцию развития цивилизации Высших, и особенно ее временную последовательность. В мою маленькую голову набилось одновременно несколько дюжин вопросов. Остальные, наверное, чувствовали то же самое. Но прежде чем мы выбрались из-под завала, Дихн Рууу окончательно добил нас еще более оглушительным заявлением.

Он окинул нас взором и, словно университетский лектор, делающий рутинные объявления перед началом занятий, произнес:

— С большим удовольствием сообщаю вам, что родная планета Мирт Корп Ахм все еще существует и звезда ее также не уничтожена. Я просто не мог обнаружить ее. Согласно сообщению, полученному на этой планете тринадцать миллионов пятьсот девяносто пять тысяч четыреста восемьдесят шесть лет назад, Мирт Корп Ахм приступили к исполнению проекта превращения их солнечной системы в полностью замкнутую сферу, чтобы более эффективно использовать солнечную энергию. Как источник массы, необходимой для проекта, использовали одну из необитаемых планет системы. Предприятие было успешно завершено спустя сто пятьдесят лет после того, как здесь получили первое извещение. Вот причина, по которой звезду родного мира Мирт Корп Ахм теперь невозможно обнаружить оптическим методом.

Я без особого успеха пытался разобраться в его туманных и запутанных построениях. Но для Саула Шахмуна объяснения робота были образцом ясности:

— Конечно же! — вскричал он. — Сфера Дайсона!

Не обращая внимания на это неприличное проявление эмоций, Дихн Рууу продолжал речь:

— Со времени завершения проекта и создания замкнутой системы местные жители более не получали никаких сообщений с родной планеты Мирт Корп Ахм и не имели возможности с ней связаться. Однако есть все основания считать, что Мирт Корп Ахм все еще проживают в своей солнечной системе. Поскольку мое прежнее задание явно потеряло смысл, я собираюсь отправиться к хозяевам за новым назначением. Мне будет очень приятно, если вы согласитесь сопровождать меня.

Отвожу немного времени под объяснения. Было время, когда я сам в них нуждался.

Сфера Дайсона (согласно толкованию Саула) — это такая концепция, которую придумал американский физик Фримен Дайсон в первые годы так называемой Энергетической Революции. Дайсон жил в середине двадцатого века. В его время уже открыли атомную энергию, но еще не успели заселить планеты Солнечной системы.

Так вот, Дайсону казалось, что Солнечная система в ее первозданном состоянии — чертовски расточительная штука. Большую часть своей энергии Солнце отправляет в космос и лишь небольшая доля достается планетам. Планеты слишком далеки друг от друга, чтобы поглотить более сотой процента солнечной энергии, и она разлетается во всех направлениях. Одних излучений видимой части спектра уходит столько, что звезду легко можно рассмотреть с расстояния в тысячу световых лет. И единственное, что дает это мотовство — еще одна искорка в небе над какой-нибудь дальней планетой. Дорогостоящее украшение.

По-настоящему умелая цивилизация, говорил Дайсон, научится ловить энергию своего солнца, пока та не улетучилась полностью. Он предлагал несколько способов. Чтобы осуществить один из них, следовало распылить Юпитер и использовать его массу для создания шара, сферы, скорлупы, полностью окружающей Солнце примерно на радиусе орбиты Земли. Конечно, уничтожение большой планеты и образование сферы из обломков потребует огромного количества все той же энергии — столько, сколько Солнце выдает за девять сотен лет. Но когда работа будет закончена, ни один фотон солнечной энергии не просочится за скорлупу. И человечество получит ключ ко всем энергетическим проблемам.

Человечество покинет Землю — наша планетка еще во времена Дайсона была довольно тесным и малопригодным для жизни местом, а уж если подходить к проблеме с точки зрения физика, Земля вовсе никуда не годится, ведь половина земного шара вообще не поглощает солнечной радиации. Так вот, покинув Землю, человечество переселится на внутреннюю поверхность той искусственной скорлупы, о которой я только что говорил. Этот Новый Свет будет освещен Солнцем — всегда, в любое время «дня» и «ночи», а площадь его поверхности будет в миллиард раз превосходить площадь поверхности Земли. В общем, я сам не все понял, но если как следует посчитать, получается, что такая скорлупа может обеспечить жилье, свет, еду — да все! — населению численностью… Ой, как бы это сказать, ну, десять в двадцать третьей умножить на три — секстиллион, септиллион, почем я знаю, со степенями ты будешь разбираться сама. Но ты уже поняла, что число получается жуткое. Ну, смотри: сейчас на Земле живет тринадцать миллиардов всякого народу. Тринадцать на десять в девятой степени — и у нас-таки здорово тесно. Добавь к этому еще десять в четырнадцатой и получи… Ну что, тебе нехорошо? Мне тоже.

Дайсон полагал, что всякий разумный вид способен проделать такую штуку и обязательно проделает, то есть превратит свой мир в сферу примерно через две или три тысячи лет после достижения индустриальной эры развития. Следовательно, мы должны приступить к этому проекту году в четырехтысячном от Рождества Христова. Однако, похоже, проще создать теорию, нежели осуществить все это на практике. Мирт Корп Ахм, отправившиеся путешествовать по Галактике один миллиард сто миллионов лет назад, приступили к этому жалких тринадцать миллионов лет назад. Хотя, возможно, раньше сфера их просто не интересовала или потребности не было.

И конечно, сферу Дайсона не увидишь, в какой телескоп ни смотри, поскольку солнечная энергия — что световая, что тепловая — за пределы сферы не выходит. Именно поэтому Дихн Рууу и не смог отыскать в небе звезду своих хозяев. Тем не менее даже цивилизация, способная построить сферу Дайсона, не сможет пустить в дело всю получаемую от солнца энергию. Ее надо куда-то девать, то есть (противоречу сам себе) за пределы сферы все-таки просачивается вторичная тепловая энергия. Дайсон предполагал, что температура внешней поверхности скорлупы достигнет двухсот-трехсот градусов по Кельвину, а потому сфера будет излучать длинные инфракрасные волны. А уж их-то можно засечь без труда.

Значит, теперь Дихн Рууу может перестать скорбеть. Звезда его создателей не выгорела и не взорвалась. Она там, где ей и положено быть, просто Высшие повесили шторы на окна.

Маленькие проблемы затмевают в наших глазах настоящие чудеса. Это старая поговорка парадоксиалистов, которую только что придумал твой покорный слуга. Дихн Рууу умудрился втиснуть в десяток предложений столько ошеломляющих новостей, что мы просто растерялись. Мы ухнули с головой в обсуждение технических сторон проекта Дайсона и даже не прореагировали на главную бомбу, на сообщение о том, что…

а) вполне возможно, Высшие никоим образом не вымерли и даже не собирались;

б) Дихн Рууу предлагает нам всем вместе нанести им визит вежливости.

Чудеса множатся, как кролики весной.

Конечно, предположение Дихна Рууу, что Высшие все еще живы, это только предположение. Роботы, обитающие на Мак-Барни-4, уже тринадцать миллионов лет не имели от Мирт Корп Ахм ни ответа, ни привета. А тринадцать миллионов лет — это чертова уйма времени. Ты поймешь, что я прав, когда проживешь столько. С другой стороны, раньше мы были убеждены, что Высшие уже миллиард лет как повывелись, а если они были вполне живехоньки тринадцать миллионов лет назад, вполне возможно, что они и до наших дней дотянули и нас переживут. С третьей стороны…

Мы говорили все разом, вернее, не говорили, а выкрикивали свои положения, предположения, постулаты, гипотезы, доводы и контрдоводы, а также старомодные недостоверные догадки. В этом реве никто, естественно, никого не слышал и слышать не мог, пока не раздался вопль:

— Помогите!

Все замолчали.

— Кто звал на помощь? — спросил доктор Шейн.

— Я звал, — очень тихо и смущенно сказал Пилазинул. — У меня несчастье.

Пилазинул действительно загнал себя в безвыходное положение. Во время нашего яростного и невменяемого обсуждения шиламакианин по давней своей привычке отстегивал и пристегивал руки, ноги и прочую аппаратуру. И в какую-то особенно волнующую минуту умудрился отсоединить все одновременно: ноги, руки и еще что-то. Не спрашивай меня, как его угораздило. Наверное, Пилазинул откручивал правой рукой левую, а левой соответственно правую. Или наоборот. В общем, от него остались туловище и голова. Пилазинул жалобно глядел на лежащую перед ним груду деталей и был совершенно неспособен собраться самостоятельно. На лице у него было написано такое горе, что я — до меня медленно доходит — даже испугался, не случилось ли чего серьезного. Потом доктор Шейн расхохотался, а Миррик зафыркал, как бегемот. Практичная Келли подняла одну из пилазинуловых рук, приставила на место, и специалист по интуиции начал торопливо и смущенно собирать себя в единое целое.

Мы явно нуждались в некоторой разрядке. К тому времени, как Пилазинул был смонтирован, все успокоились.

— Дихн Рууу приглашает нас сопровождать его на родную планету Высших, — сказал доктор Шейн. — Давайте проголосуем. Кто за?

Попробуй угадать, как мы проголосовали.

Однако разнообразные практические сложности помешали нам немедленно взлететь и отправиться к Мирт — так называется родная планета Высших. Одна из помех заключалась в том, что от Мак-Барни-4 до Мирт — семьдесят восемь световых лет, мы располагаем только корытом Ника Людвига, которое, при всем моем уважении к нему, в сверхпространстве летать не способно. Если мы завтра отбудем к Мирт на нашем планетолете, я отпраздную свой сотый день рождения еще до прибытия к месту назначения.

И потому нам придется сидеть на Мак-Барни-4 до посинения, то бишь до того времени, пока не вернется сверхпространственный крейсер. Они обещали забрать нас на обратном пути. А будет это через месяц. Вернемся в систему Альдебаран и будем искать корабль до Мирта — опять израсходуем жуткую сумму.

На самом деле все это не так уж плохо. Мы сможем спокойно осмотреть Мак-Барни-4, прежде чем снимемся открывать следующую Страну Чудес. Вообще-то, не полезно, вредно даже, потреблять столько неожиданностей одновременно — можно погубить собственное воображение. На этой планете можно работать всю жизнь и сделать имя. Причем не только археологу. Проблема Высших давно уже не вписывается в рамки палеоархеологии. Но месторождение чудес на Мак-Барни-4 в миллион раз богаче, чем на астероиде в системе ГГГ 1145591, а ведь всего лишь три недели назад нам казалось, что тот сейф — предел желаний археолога.

Здешние роботы очень гостеприимны и всячески помогают нам. Дихн Рууу объяснил им, что мы вынуждены провести здесь некоторое время, пока не прилетит корабль и не подберет нас. Из пленников мы превратились в почетных гостей. Туристов. Теперь мы используем наш планетолет как базу, но каждое утро покидаем его и отправляемся осматривать местные достопримечательности.

Теперь понятно, почему архитектура здешнего города-планеты столь резко отличается от всего, что мы видели раньше. Города, которые показывал нам золотой шар, были построены больше миллиарда лет назад. А Мак-Барни-4 Высшие оставили меньше ста миллионов обратно по ходу стрелки. За сотни миллионов лет архитектурный стиль может измениться даже у такой сверхконсервативной расы, как Высшие. Качающиеся на ветру воздушные города просто вышли из моды.

Конечно, никакое это не исследование, мы только скользим по поверхности чужого мира. И, как и положено волосатым и недоразвитым, не понимаем и половины того, что видим. Силовые аккумуляторы высасывают энергию из звезды Мак-Барни и отправляют ее под землю. Компьютерные центры управляют системами жизнеобеспечения. Ремонтные механизмы выныривают, словно из-под земли, как только в округе что-нибудь ломается. Огромные чаши радаров обшаривают небо в поисках хоть какого-нибудь знака от Мирт Корп Ахм, знака, которого — увы! — не будет. Сами роботы, Машины, Которые Служат, не поглощающие энергии, не нуждающиеся в ремонте, практически бессмертны. Аэрокары… Интересно, они что, снабжены антигравитационным приводом? Как сказала бы Алиса: «Все удивительнее и удивительнее!»

Город совершенно фантастический, но, сестренка, я понял, что в отношении техники Мирт Корп Ахм опережают нас не на миллиард лет, а несколько меньше. Если учесть ту фору, которая у них была, Высшие даже кажутся несколько отсталым народом. Такое впечатление, что они заморозили свою культуру на определенном уровне черт знает сколько лет назад. Я хочу сказать вот что: эта сверхцивилизация находится на том уровне, на котором окажется Земля к десятитысячному году, если наше развитие будет идти теми же темпами, какими оно шло с восемнадцатого века. Но это совсем не то могущество, которого достигла бы Земля к 1 000 002 376 году.

Надо сказать, твой умный братец не способен представить себе даже в самых размытых очертаниях, как должна выглядеть цивилизация после миллиарда лет ровного последовательного развития. Не говорю о наших собственных головоломных вывертах. Электрические поля вместо тел… Призрачные создания, пребывающие одновременно в восьмом, девятом и десятом измерениях… Космический коллективный разум, который знает все, ощущает все, понимает все…

Возможно, я несправедлив по отношению к Мирт Корп Ахм. Я вполне допускаю, что скорость развития нашей науки и техники с тысяча семисотого по две тысячи трехсотый совершенно нетипична, есть и другой вариант: темп технического развития любой цивилизации неизбежно замедляется по достижении определенного уровня. Я не могу отделаться от ощущения, что Мирт Корп Ахм должны были достичь куда большего (сколько лет они болтаются во Вселенной!), но почем я знаю, вдруг они остановились просто потому, что дошли до предела? И с нами произойдет то же самое через две-три тысячи лет? Жаль, что я столько не проживу, — очень хочется знать.

Как бы оно там ни было, а сейчас мы замечательно проводим время. Мне даже иногда кажется, что я сплю. Впрочем, когда я копал ямы на Хигби-5, мне все это даже присниться не могло.

Тот же блок. Прошло несколько дней. Большой скандал.

Место действия: наш планетолет. Время: не помню. За полночь. Действующие лица: Яна, я, Пилазинул. Все остальные спят.

Из аудиосистемы корабля раздается какое-то таинственное бибиканье. Кто же это может вызывать нас в этом захолустье? Местные роботы, врубившиеся на наш канал? Вряд ли. Наверное, земной корабль. Но в радиусе дюжины световых лет нет ни одного земного корабля. В ближайшие несколько недель им просто неоткуда взяться. Что бы это значило? Пилазинул спокойно говорит:

— Том, выясни, кто это.

Том Райс, младший ученик помощника радиста, подходит к панели и некоторое время стоит, тупо глядя на нее, потом начинает нажимать все кнопки подряд и поворачивать все рукоятки, одновременно издавая некие официальные звуки:

— Алло, алло, не слышу вас!

И так далее.

Он также прилагает все усилия, чтобы добиться более четкого приема. И пытается включить магнитофон, а вдруг сообщение окажется важным, хотя прекрасно знает, что эти бибиканья, скорее всего, проделки статического электричества.

Из динамика раздается монотонный мужской голос, повторяющий регистрационный номер нашего корыта.

— Вы меня слышите? — спрашивает он. — Прошу подтверждения.

— Слышу вас хорошо, — отвечаю я, чувствуя себя проходным персонажем плохого кино. — Кто на связи? В чем дело?

— Сверхпространственный крейсер «Гордость Космоса», капитан Леон Леонидас, вызывает капитана Николаса Людвига.

— Людвиг спит, — отвечаю я. — И почти все остальные тоже. Меня зовут Том Райс, и я тут не очень важная персона, но если вы…

Яна подошла ко мне, толкнула локтем в бок и прошептала:

— Может, им нужна помощь?

Мысль показалась мне вполне логичной. Свалились они на нас не по расписанию, наверное, действительно, неполадки на борту, вынужденная посадка…

— У вас неприятности, «Гордость Космоса»? — спрашиваю я.

— Нет. Неприятности как раз у вас. Мы получили приказ Галактического Центра взять вас под арест.

До меня начинает доходить, что наша беседа идет как-то не так.

Я увеличил громкость, чтобы Пилазинулу хорошо было слышно, что говорят с крейсера.

— Арестовать нас? — отчетливо повторил я. — Здесь какая-то ошибка. Мы просто мирная археологическая экспедиция, мы отправились на поиски…

— Совершенно верно. Нам как раз и было приказано арестовать компанию из одиннадцати археологов и немедленно доставить вас в Галактический Центр. Советую подчиниться. Мы висим прямо над вами на орбите Мак-Барни-4 и требуем, чтобы вы в течение двух часов свернули свои работы, взлетели и легли на встречную орбиту, а мы подберем вас. Если вы откажетесь выполнить приказ, нам придется спуститься вниз и взять вас силой. Пожалуйста, запишите координаты вашего взлетного коридора…

— Подождите, — сказал я. — Я пойду разбужу всех и расскажу им. А то я уже совершенно перестал понимать, что происходит.

А Яна уже стучалась в двери кают и поднимала народ. Пилазинул успел отстегнуть несколько деталей. Из динамика новый голос, звучавший очень спокойно, холодно и очень по-военному, приказал мне найти кого-нибудь из начальства и доставить оное к аппарату. Я пробормотал какие-то извинения и попросил этого типа подождать.

В рубку вломился сонный, угрюмый и не вполне понимающий, зачем его разбудили, доктор Шейн.

— Это военный сверхпространственный крейсер, — объяснил я. — Галактический Центр послал его сюда, чтобы арестовать нас. У нас есть два часа на то, чтобы покинуть планету и сдаться.

На лице доктора Шейна отчетливо проступает омерзение. Он подходит к радио.

— Алло, — хмуро цедит он. — Это Шейн говорит. Что за чушь вы тут только что несли?

Очень теплое, дипломатическое начало разговора. Спокойный голос с леденящей душу вежливостью объясняет, что наша галактическая одиссея подошла к концу. Рубка как-то незаметно заполняется людьми. Зевающий Людвиг требует, чтобы ему рассказали, что творится на борту. Я рассказываю. Людвиг выходит из строя. Стин Стин говорит:

— Они ничего не могут нам сделать. Мы в безопасности. Если крейсер попытается сесть, роботы просто собьют его.

— Нужно быть сумасшедшим, чтобы спорить с Флотом, — спокойно отвечает Яна. — Что нам даст сопротивление? Мы же не можем убраться отсюда без помощи Галактического Центра.

Тем временем доктор Шейн уже в более спокойных и мирных тонах разговаривает с «Гордостью Космоса». О чем они там беседуют, не слышно, потому что в рубке стоит галдеж. Когда доктор поворачивается к нам, я вижу усталое, постаревшее лицо побежденного.

— Пусть кто-нибудь сходит и отыщет Дихна Рууу, — говорит он. — Мы отбываем. Галактический наложил-таки на нас лапу.

— Не сдавайтесь! — кричит Стин Стин. — Мы свободные существа! Времена рабства миновали!

— Ник, — не обращая внимания на вопли, продолжает доктор, — готовь корабль.

Появляется Дихн Рууу. Мы объясняем ему положение. Он мгновенно организует наш отлет с Мак-Барни-4. Мы улетаем, как прилетели, на неработающих двигателях. Та же самая непонятная сила выталкивает нас наверх, на этот раз действительно со свистом. Роботы, управлявшие нашим подъемом, аккуратно вывели нас на орбиту, пересекающую путь «Гордости Космоса» и отпустили. Мы врубили собственные двигатели, пристроились к крейсеру и отдали себя на милость Флота Галактического Центра. Надо сказать, что при виде Дихна Рууу у всей команды, включая капитана, отвисли челюсти.

Капитан-командор Леонидас оказался маленьким полным кудрявым человеком лет пятидесяти. У него были блеклые голубые глаза и мягкий, отзывчивый характер. Как только мы поднялись на борт, он во всех возможных выражениях дал нам понять, что просто исполняет приказ и не питает к нам никакой особенной личной неприязни.

— Мне никогда раньше не доводилось арестовывать археологов. Что вы такого натворили — сбывали находки на сторону?

— Мы занимались только исследованиями. Это совершенно законно! — фыркнул доктор Хорккк, сегодня еще более язвительный, чем обычно.

— Может быть, и так, — равнодушно пожал плечами капитан-командор Леонидас. — Но вы умудрились крепко огорчить какую-то шишку в Галактическом Центре. Мне было приказано захватить вас, не теряя ни минуты. Никаких проволочек! Никаких поблажек! Никаких разговоров до сдачи! Как будто мне придется иметь дело с пиратской шайкой.

— Знаете, что вы сейчас делаете? — спросил доктор Хорккк самым звонким и самым ядовитым своим голосом. — Вы не даете нам завершить самое великое научное открытие за последние десять тысяч лет.

— Действительно? Я не представляю себе…

— Из-за вашего дурацкого вмешательства, — продолжал доктор Хорккк, — мы вынуждены прервать свое путешествие как раз тогда, когда у нас в руках оказался ключ к тайнам Мирт Корп Ахм, или Высших, как вы их называете. Вы вломились в наше исследование, как слон в посудную лавку, и все испортили. Непробиваемая глупость военных — проклятие, из-за которого вся Галактика вынуждена…

Сияющее радушием лицо командора Леонидаса начало понемногу темнеть, и я понял, что, если доктор Хорккк еще немножко поговорит, остаток пути мы проведем в кандалах в каком-нибудь трюме крейсера. Видимо, Миррик и Пилазинул подумали о том же. Они осторожно зажали доктора Хорккка с двух сторон и очень нежно заткнули ему рот, предназначенный для разговора.

Ощущения наши можно описать примерно так: полное обалдение, смешанное с отчаянием. Мы не знали, чего, собственно, взбеленился Галактический Центр, но было ясно одно: всю экспедицию отрывают к чертям от работы, отправляют совершенно в другую сторону объясняться с бюрократами, оправдываться перед ними. Возможно, нам и вовсе не дадут отыскать спрятанную планету Высших. К тому времени, как мы отгавкаемся по всем пунктам обвинения — а черт его знает, что они собираются нам вменить, — туда, наверное, отправится совершенно другая экспедиция. Они откроют все, пока мы будем продираться сквозь бумажные завалы.

Капитан-командор извлек из кармана маленький компьютер и сказал:

— Если вы не возражаете, мне хотелось бы узнать, все ли на месте. Не будете ли вы так добры отозваться, когда я назову ваше имя? Доктор Милтон Шейн?

— Да.

— Пилазинул с Шиламака?

— Это я.

Он продолжал читать список. Как ты понимаешь, 408б с Беллатрикса на свое имя не отозвался. С другой стороны, в составе группы находился робот непонятно чьего производства, который ни в каких списках не значился. Капитан Леонидас удивился. Доктор Шейн, раздраженный этой задержкой, объяснил, что коллега 408б погиб в результате несчастного случая в декабре прошлого года, что робот — это создание Высших, которое мы подобрали примерно в то же время, и что Галактический Центр давно уже располагает данной информацией — мы передали все это по ТП-каналам, когда делали остановку на Альдебаране-9.

— Альдебаран-9? — в явном недоумении повторил капитан Леонидас. — Но у меня ваше досье, и там нет никакого сообщения с Альдебарана-9.

— В начале февраля этого года, — сказал доктор Шейн, — мы прибыли туда. Прилетели с астероида из системы 1145591. Понимаете, мы там…

— Подождите. — Наш представитель закона явно окончательно запутался. — Галактический Центр поставил меня в известность, что последний раз вы подавали голос с какой-то Хигби-5, где должны были вести раскопки в тамошних развалинах. Вы покинули Хигби-5 без разрешения Центра и исчезли в неизвестном направлении. Это было явным нарушением вашего договора с Галактическим Центром, и потому…

— Нет, это вы подождите, — перебил его доктор Шейн. — Мы оставили Хигби-5, чтобы отправиться в систему ГГГ 1145591, а оттуда попутным крейсером добрались до Альдебарана-9, и я послал подробный рапорт в Галактический Центр.

— Доктор, я об этом ничего не знаю.

— Возможно, произошла какая-то ошибка, — предположил доктор Шейн, — сбой памяти компьютера, случайная неполадка, стерлось несколько байтов… Да вся эта история с арестом, наверное, результат недоразумения.

Капитан Леонидас был взволнован. И озадачен.

Тут в разговор вступил спокойный Пилазинул:

— Простите, командор, вы не могли бы рассказать нам, как вам удалось проследить нас до Мак-Барни-4?

— Да никак. Я вас не выслеживал. Я получил приказ отправиться сюда и арестовать вас. Вероятно, кто-то в Центре знал, где вы находитесь.

— Естественно, Галактический Центр знал, где мы, — сказал Пилазинул. — Потому что доктор Шейн отправил рапорт с Альдебарана и сообщил, куда мы направляемся. И с той же связью он получил от Галактического Центра карт-бланш на дальнейшие действия. Если бы эти бюрократы полностью потеряли наш след после Хигби-5, откуда же они могли знать, что мы находимся в системе звезды Мак-Барни?

Капитану Леонидасу пришлось признать логичность этих доводов.

Он еще раз тщательно перечитал ордер на наш арест, пытаясь отыскать в нем какой-нибудь пункт, предусматривающий компромиссное решение, но не нашел. С галактическими бюрократами всегда так — левая рука не знает, что творит правая. Или левое щупальце, что тоже вполне возможно. Бюрократы, они всюду одинаковые.

— Скажите, на вашем корабле есть оператор-телепат? — спросил Пилазинул.

— Да, — ответил Леонидас.

— Полагаю, — улыбнулся Пилазинул, — с вашей стороны было бы очень разумно немедленно вызвать Галактический Центр и выяснить, что произошло. Это может уберечь нас всех от потери времени и крупных неприятностей.

— Да, наверное, вы правы. Неплохая идея, — с готовностью согласился капитан.

Выяснить что-либо у сотрудников Галактического Центра — дело хлопотное и очень долгое. Все задействованные важные персоны отправились в секцию ТП-связи и провели там несколько вполне горячечных часов. В конце концов нам удалось восстановить последовательность событий: какое-то официальное рыло в Галактическом Центре не вовремя вспомнило, что одним из пунктов соглашения, позволяющего нам отбыть к вожделенному астероиду, было наше обязательство отослать Центру золотой шар. Шар по назначению доставлен не был. Рыло вызвало Хигби-5 и узнало, что мы отбыли с концами — ну, и с шаром. Если бы этот олух сообразил сунуть нос в свою собственную почту, он обнаружил бы наш рапорт, посланный с Альдебарана, а в рапорте — объяснение, что шар необходим для работы. Вместо этого — я тут перепрыгиваю и пропускаю парочку специфически бумажных мероприятий — сие полено мореное решило выкинуть хитрый номер и приказало проверить все транспортные договоры, заключенные в последние шесть месяцев, а вдруг мы где-нибудь да вынырнем. Так оно узнало, что мы побывали в системе ГГГ 1145591, оттуда залетели на Альдебаран-9, а с Альдебарана отправились к звезде Мак-Барни. Самое смешное, у нас ведь было разрешение Центра, выданное кем-то из его коллег, но он, олух, спрашивать не стал, ему было интересно только, где мы находимся.

Ну вот, отследив нас, это воплощение глупости, естественно, сделало вывод, что мы мотаемся по всей Галактике за счет бедного-несчастного Центра, да еще таскаем с собой ценное имущество, Центру же принадлежащее, да еще нарушаем соглашения… И решило оно немедленно пресечь это разбазаривание народных денег, арестовав нас к чертовой матери. Вот так капитан-командор Леонидас и получил приказ немедленно отправляться в систему Мак-Барни и взять нас за шкирку.

Я подробно описываю тебе всю эту кривую идиотскую бумажную историю, ибо она — замечательный, красочный пример того, как крупная неприятность может обернуться редкой удачей. Видишь ли, к тому времени, как доктор Шейн кончил выяснять отношения с Галактическим Центром, он не только похоронил это безумное постановление об аресте, но и добился кое-какой компенсации. Он добрался до какой-то очень большой шишки в тамошней иерархии и рассказал все: про Дихна Рууу, про Мирт Корп Ахм и про спрятанную за сферой Дайсона планету Мирт. И поскольку крейсер капитана Леонидаса так удачно оказался на орбите Мак-Барни-4, нам не придется ждать недели и недели, чтобы получить транспорт до Мирт.

Нас отвезет туда капитан-командор Леонидас.

Завтра утром мы отправляемся в путь. Вперед — к родной планете Высших!

16. 1 МАЯ 2376. МИРТ

Теперь я знаю, что, надиктовывая блоки посланий все эти долгие месяцы, просто разговаривал сам с собой. Лори никогда не услышит мою речь. Я полагал, что пишу обстоятельные письма своей прикованной к постели сестренке, а на самом деле просто вел дневник для собственного удовольствия. «Записки юного палеоархеолога».

По осознании сего прискорбного факта мне остается только завершить свой труд, надиктовав на эту потерявшую смысл игрушку окончание первой фазы нашей истории. А вернее, конец начала нашей истории. Впереди у нас настоящая работа, горы работы, нам предстоит всю жизнь разбирать те немыслимые залежи знаний, которые мы откопали. Все это очень интересно и куда менее драматично, если ты, то есть я, понимаю, что говорю. Следующая фаза наших исследований пойдет куда более спокойно, чем предыдущая. По крайней мере, я на это надеюсь.

«Гордость Космоса» добралась до Мирт в самом начале апреля. Мы отыскали звезду по инфракрасному излучению, а потом Дихн Рууу, капитан-командор Леонидас и Ник Людвиг проложили курс. Мы вывалились из сверхпространства в десяти световых минутах от темной скорлупы, скрывающей жилище Высших. Это была мера предосторожности — черт его знает, как отреагирует система защиты, если оная имеется, на приближение неизвестного корабля. Тут один уже вошел в сейф без разрешения.

Скорлупка, называемая Мирт, — самая огромная штука, какую я только видел в своей жизни. С расстояния в десять световых минут она заполняет полнеба — огромный темный закругленный щит, чей диаметр, похоже, несколько длиннее орбиты Земли. Даже когда Саул подробно объяснил нам, что такое сфера Дайсона, я не мог достаточно ясно представить, что значит построить конструкцию, способную содержать в себе солнечную систему. Ну так вот, теперь я ее видел.

Дихн Рууу, используя коммуникатор Высших, добытый им где-то на Мак-Барни-4, принялся вызывать своих хозяев, чтобы запросить разрешение на посадку. Роботу потребовалось три с половиной часа на переговоры. Мы находились довольно далеко от сферы, а потому разрыв между отправкой сообщения и приемом был приличный — минут десять, но вряд ли только поэтому переговоры затянулись. Дихн Рууу явно находился в затруднении. Медлительный, богатый десятиминутными паузами обмен непонятными нам словами, казалось, никогда не кончится. Мы уже начали нервничать.

Наконец Дихн Рууу встал и сказал:

— Все в порядке. Они впустят нас.

Я спросил:

— Скажите, вам было сложно вести переговоры из-за изменений в структуре языка?

— Язык Мирт Корп Ахм, — холодно ответил робот, — не подвержен изменениям.

— Совсем? Но прошли миллионы лет!

— С тех пор как меня собрали, в языке не изменился ни один слог.

— Это невероятно, — изумился я. — Язык, сохраняющийся миллиард лет!

— Мирт Корп Ахм никогда не были сторонниками перманентной эволюции, — ответил Дихн Рууу. — Они стремились добиться только совершенства. Достигнув его, они останавливаются. Более им ничего не нужно.

— Но как можно быть уверенным, что достиг совершенства?

— Они знают.

— Но разве им не хотелось бы улучшить что-нибудь?

— Это и есть различие между вашей расой, Том, и той, которой я имею честь служить. Я много наблюдал за вами и понял, что вас, землян, невозможно удовлетворить. Вы просто не способны остановиться. Вы постоянно что-то ищете, что-то изобретаете. Мирт Корп Ахм достигают совершенства в каком-то деле и способны удовольствоваться им. А вы попытаетесь улучшить даже само совершенство.

Теперь я понимаю, отчего нам, археологам, удалось засечь так немного изменений в образе жизни Высших, несмотря на то, что мы облазили промежуток примерно в двести пятьдесят миллионов лет. А также то, как эта раса умудрилась просуществовать более миллиарда лет.

Сверхцивилизация. Конечно, да. Только… Сверхцивилизация сверхчерепах, не желающих высовывать голову из панциря. Стремящихся достигнуть величия внутри собственной скорлупы. Да что там — они ухитрились запихать под панцирь свое собственное солнце.

— Если Мирт Корп Ахм ничего не ищут и ни в чем не нуждаются, зачем они колонизовали Галактику? — спросила Яна.

— Это было очень давно, — ответил Дихн Рууу, — когда им еще было чему учиться. И вы же сами видели — эти колонии покинуты, Мирт Корп Ахм отвернулись от внешнего мира и возвратились на родную планету.

— Простите, — вмешался доктор Шейн, — когда вы только что вызывали Мирт, вы говорили с кем-то из Мирт Корп Ахм?

— Я разговаривал с себе подобным, — ответил робот.

— Но Мирт Корп Ахм — жив ли кто-нибудь из них под этой скорлупой? Или мы летим просто к еще одному миру роботов?

— Не знаю, — сказал Дихн Рууу. — Боюсь, там внизу происходит что-то непонятное. Они отказались дать мне информацию о Мирт Корп Ахм.

Мы подлетели к поверхности панциря Мирт, и он распахнулся перед нами. Огромная, размером почти со штат Огайо, угловатая секция темной, тускло блестящей сферы поднялась вверх и поехала назад. Мы нырнули вниз и полетели, снова оказавшись в объятиях той странной силы, которую используют Высшие, чтобы сажать космические корабли.

Нам действительно очень повезло с этим постановлением об аресте: благодаря ему мы прилетели на Мирт на борту военного судна, а не обычного грузопассажирского крейсера. Наша «Гордость» снабжена экранами внешнего обзора, а потому мы могли наблюдать за собственной посадкой на сферу Мирт. Мы видели грубую кожуру внешней поверхности, огромные, возносящиеся в космос ворота и отблески света в проеме. Потом нас затянуло внутрь, под панцирь, в царство солнечного света. Посредине висело светило, белое, не больше Солнца Земли, его лучи танцевали на сверкающей, узорчатой, удивительно прекрасной внутренней поверхности сферы.

Это снова был город, огромный волшебный город. Высокие тонкие башни на сотни метров поднимались в яркое небо. (Позже я узнал, что это аккумуляторы солнечной энергии.) Время от времени на концах шпилей вспыхивали точки голубого огня. В воздухе вращались и пели огромные флюгеры. Лентами золотистого пламени тянулись воздушные дороги. Здесь и там, занимая огромную площадь, возвышались гигантские пирамиды из тусклого черного металла. Все живое, все в движении, все как будто стремится захватить соседнюю территорию, распространиться, все наполнено энергией и мощью — летит, плывет (и при этом — ну, как не удержаться от комментария — урчит от удовольствия). Откровенно говоря, мне казалось, что мир консервативных, до скрежета зубовного ненавидящих прогресс Мирт Корп Ахм должен выглядеть как-то иначе.

Но есть ли здесь Мирт Корп Ахм?

Или город давно уже перешел к роботам, и только они поддерживают жизнь этого удивительного мира, слепо следуя приказам исчезнувших создателей?

Мы мягко опустились на посадочную площадку, которая раз в десять превосходила размерами свою сестрицу на Мак-Барни-4 и была окружена всякими механизмами подавляющей сложности и размеров. Роботы, которых можно было вполне назвать близнецами Дихна Рууу, приветствовали нас, вежливо извлекли из корабля, столь же вежливо упаковали в средство передвижения, напоминавшее по виду каплю янтаря, и мы поехали.

Как гласит старая поговорка парадоксиалистов, «постоянные встречи с чудесами делают самые банальные вещи благородными и прекрасными в глазах человека». Наверное, это и в самом деле так. Я не буду перечислять чудеса Мирта. Зачем потеть и мучаться, воплощая в слова то, что каждый и так может увидеть на экране? Достаточно простого утверждения: мы видели всю мощь и красоту цивилизации, прожившей миллиард лет. Наши хозяева-роботы с удовольствием показывали нам все. Мы — странники в собственном сне, мы — знавшие Высших по обломкам мебели и осколкам горшков, оказались в самом сердце их исчезнувшей империи. И это сердце еще билось.

— А где же сами Мирт Корп Ахм? — постоянно спрашивали мы. — Существуют ли они?

— О да, они еще существуют, — наконец ответил нам Дихн Рууу, которому, видимо, удалось разговорить своих металлических сородичей. — Но они изменились. Они не те, кого я знал.

— Где они?

— В отведенном для них месте.

— Когда мы сможем увидеть их?

— В положенное время, — ответил робот.

Мы сомневались в этом, будучи уверены, что Высшие исчезли, умерли много лет назад и что роботы, неспособные принять тяжелую правду, миллионы лет жили без хозяев, притворяясь, что служат им. Но мы опять ошибались. В надлежащее (роботами определенное) время они позволили нам своими глазами взглянуть на Мирт Корп Ахм. Это было на девятый день нашего пребывания на планете (если эту штуку можно назвать планетой). Машина — раньше мы не видели таких — заехала за нами и увезла по серпантину вниз на несколько десятков уровней в глубину планеты, в холодный зеленый молчаливый мир, где коридоры образовывали сложный лабиринт, а под потолком тоннелей плыли светящиеся золотистые шары.

— Мне было сказано, — сообщил Дихн Рууу, — что сейчас на Мирт проживает четыре тысячи восемьсот пятьдесят два Мирт Корп Ахм. Эта цифра не изменялась десятки тысяч лет. Последняя смерть, судя по записям, произошла тридцать четыре тысячи лет назад.

— А последнее рождение? — спросил Миррик.

Дихн Рууу некоторое время молча смотрел на него, потом все же ответил:

— Приблизительно четыре миллиона лет назад.

Я попытался представить, как должен чувствовать себя народ, последний ребенок которого родился в эпоху питекантропов, а последняя смерть случилась, когда высшим достижением человека Земли был хорошо обточенный каменный топор.

Одна из панелей сдвинулась и отъехала вбок. Через толстый слой хрусталя смотрели мы на Мирт Корп Ахм.

В огромной шестистенной пещере, напоминавшей мне тот сейф на астероиде, в котором мы нашли Дихна Рууу, полукругом стояли огромные, непонятные механизмы. В центре полукруга возвышалось массивное глубокое кресло из тускло-синего металла. И в этом кресле, как на троне, сидело огромное существо, превосходившее размерами человека как минимум раза в два. Куполообразная тяжелая голова, четыре руки, чешуя — воистину Высший. Такой, какими их показывал золотой шар.

Механизмы, поддерживающие жизнь, со всех сторон окружали эту царственную фигуру. К рукам и ногам Высшего были пристегнуты маленькие кубики, на груди висело какое-то сложное пощелкивающее устройство, от черепа, торса, запястий к огромным машинам тянулись провода. Вся пещера была заполнена техникой, призванной сохранять искорку жизни в неподвижном теле, питать это тело, стимулировать работу его органов, вовремя выводить или нейтрализовывать результаты распада. Яд старости. Ибо этот Высший был стар. Пугающе, неправдоподобно, немыслимо стар.

Его тело сморщилось и одрябло, чешуйки потеряли блеск и больше не перекрывали друг друга, а торчали как попало, и в просветах между ними виднелась мягкая серая кожа, местами чешуя и вовсе отвалилась. Глаза были тусклыми, а выражение лица — бессмысленным.

Высший неподвижно сидел в кресле. Мы не поняли, заметил он нас или нет. Если бы грудь его не поднималась в такт дыханию, его можно было бы принять за восковую фигуру, сбежавшую из музея. Закуклившийся в коконе приборов и проводов, пленник собственного неукротимого желания выжить, он, казалось, был погружен в сон, в воспоминания о прошедших тысячелетиях. Мы смотрели на него — ожившая египетская мумия, последний из могикан, Высший.

Капитан-командор Леонидас догадался приволочь с корабля одного из своих телепатов.

— Попробуй прочесть его мысли, — попросил капитан. — Поймай хоть что-нибудь.

Вообще-то ТП-операторы не способны общаться с негуманоидами. Но случается, что инопланетная раса несет в себе латентные, потенциальные телепатические способности, недостаточные, чтобы обладатели потенциала могли общаться между собой, но тренированный телепат-землянин способен подхватить обрывки заблудившихся мыслей такого чужака. Ничего определенного, мелькание образов, а не стройные фразы. Наш телепат, парень по фамилии Дэвис, прижал лицо к хрустальной стене, закрыл глаза и высунул рожки. Когда через пять минут он поднял голову. На его бледном лице читалось явное отвращение.

— Это овощ… — тихо сказал Дэвис. — У этого существа разум растения… Сумасшедшего растения.

— Озимандия, — пробормотал Миррик. — «Взгляните на мои великие деянья…»

— Они все такие, — отозвался Дихн Рууу. — Четыре тысячи. Их тела, я полагаю, будут существовать до конца мира. Но разум… разум…

— Пациент скорее мертв, чем жив, — произнес доктор Шейн. — И все-таки они живут.

— Не думаю, что это доставляет им удовольствие, — прошипел доктор Хорккк. — Эта жизнь-в-смерти недостойна мыслящего существа! Их время истекло, им нужен отдых.

О да, им нужен отдых.

Вот к чему привели миллионы лет величия: склеротические старцы разлагаются в своих подземных клетках, в то время как роботы множатся и процветают, продолжая радостно служить своим выжившим из ума хозяевам. Наш поиск завершен. Мы нашли Высших, мы вторглись туда, куда не следовало бы входить посторонним, мы повстречались с кошмаром — увидели самую прекрасную из рас Галактики в старости.

Лучше бы роботам не пускать нас сюда.

Надеюсь, что, когда через миллионы или миллиарды лет подойдет срок Земли, она умрет чистой и быстрой смертью (планеты, как и люди, имеют на это право) и никакие чужаки не придут с ужасом смотреть на деградировавших, беспомощных, бессмертных наследников нашей культуры.

Мы оставили подземелье, где выморочная жизнь все еще старается обмануть смерть, и вернулись на сияющую поверхность Мирта, полагая, что поток чудес иссяк и наши приключения подошли к концу.

И опять оказались неправы. Мирт хранила для нас в запасе еще одно чудо, изменившее до неузнаваемости жизнь каждого разумного существа во Вселенной и втолкнувшее нас в новую, удивительную эпоху.

Дихн Рууу привел нас в большую комнату, заваленную различными аппаратами Высших, и, проходя мимо очередной кучи, я заметил на самом верху знакомый по «прежней жизни» предмет.

— Смотри-ка, — сказал я, — памятная медаль.

Там лежало полдюжины сверкающих металлических дисков, точь-в-точь такие же мы выкапывали сотнями по всем стоянкам Высших на всех планетах. Никто из членов экспедиции не обратил особого внимания на мою находку. Все собрались около какой-то скульптуры из тонких, изогнутых, переплетающихся трубочек. Я окликнул Дихна Рууу и спросил его о назначении этих медалей. Робот поднял с кучи цепочку бляшек, разложил их на своей огромной ладони и сказал:

— Это активаторы.

— Активаторы чего?

Вместо ответа робот засунул вторую ручищу по локоть в один из шкафов и вытащил на свет божий обруч из мягкого белого металла с широкими пазами.

— Это усилитель мысли, — пояснил Дихн Рууу, — средство общения. Передача от сознания к сознанию.

— Вы можете показать мне, как он работает?

— Активаторы нужно поместить в пазы обруча. Затем вы надеваете аппарат на голову…

Я взял у Дихна Рууу усилитель мысли и несколько дисков и дрожащими руками принялся вставлять активаторы в пазы. Дихн Рууу ничего не сказал. Доктор Шейн, стоявший на другом конце комнаты, вдруг обернулся, видимо, заметил мое выражение лица и спросил:

— Что ты делаешь, Том?

— Ничего, — буркнул я, засунул последний диск на место и поднял обруч над головой.

Я знал, что страшно рискую, но не хотел даже думать об этом. Вся моя жизнь была только прологом, предысторией этой минуты. Все эти годы я был несовершенным, отрезанным от мира одиночкой, а теперь, может быть, стану полноценным человеком.

Я надел усилитель мысли (обруч приятно холодил виски) и вдруг почувствовал, что в моей голове, внутри, тяжело бьет кузнечный молот, покачнулся и, кажется, упал. Я ничего не видел, будто кто-то выключил мои глаза. Языки пламени танцевали в мозгу. Разум покинул тело и летел сейчас в пустоте…

И «увидел» другой разум…

Контакт!

Какой-то внутренний голос произнес:

— Кто здесь? Кто зовет?

— Том Райс, — ответил я.

— Но ты же не телепат!

— Теперь телепат.

Я знаю, что сейчас соприкасаюсь с мозгом Дэвиса, телепата с «Гордости Космоса». Этот человек, вчера еще незнакомец, стал мне близок, как никто другой. Наши сознания встретились. Сейчас они сольются. Я был так счастлив своим новым умением, что издал исполненный восторга вопль. Оглушенный Дэвис отшатнулся, застонал от боли и захлопнул свой мозг. Не важно. Не страшно. На самом деле никакой боли нет. Я выскользнул из сознания Дэвиса и полетел вперед…

В космос.

Как легко, оказывается, прыгать через десятки световых лет! Удивленный, восхищенный, очарованный, несся я по Галактике. Я чувствовал, как отовсюду тянутся ко мне мысленные импульсы, я видел их, как яркие точки света, белые звезды на фоне ночного неба. Телепаты переговаривались, пытаясь понять, откуда взялся незнакомец. Я коснулся сознания Нахмана Бен-Дова, буддиста-израильтянина с Хигби-5.

— Кто это? — рявкнул он. — Ваши позывные? Кто вы такой?

— Том Райс.

— Но как…

Я распахнул свой разум, и наши сознания коснулись друг друга, я почувствовал его силу, его тепло. Я заметил рядом еще один огонек и потянулся к нему — это была Мардж Хотчкисс, и отвратительная баба не кажется мне больше отвратительной, потому что за раздражительностью, ленью, эгоизмом теперь видна ее — наверное, так — душа. От Мардж я вылетаю прямо в объятия Рона Сантанжело, он приветствует меня, радостный и изумленный и тут, словно плотину прорвало, в мое сознание врывается хор телепатов, голоса со всех уголков Вселенной, они хотят знать, как это я, человек, не обладавший способностями с рождения, вдруг обрел возможность прикасаться к чужим сознаниям. На какое-то мгновение я вступил в контакт со всеми телепатами Галактики одновременно, как бы это сказать, замкнув на себя всю телепатическую сеть.

И наконец, наконец я услышал тот голос, который искал все это время.

— Том, до чего чудесно! Я никогда и не мечтала о таком! И не думала, что это может случиться!

— И я тоже, Лори, и я.

Мое сознание рванулось вперед, к моей сестре, а она летела навстречу мне через космос, и все другие телепаты исчезли, отошли в сторону, замкнули нас в оболочку тишины, оставили вдвоем. Мы раскрыли друг другу свои мысли. Издалека, за сотни световых лет моя сестра Лори обрушила на меня такую волну любви и тепла, что я чуть не прервал контакт, боясь утонуть, потерять себя. Заметив это, Лори как-то снизила напряжение эмоций, мы приблизились друг к другу (у меня это получалось с каждым разом все лучше и лучше), и наши сознания слились.

Слились. Полностью.

В это мгновение единения мы узнали друг о друге все, что можно было узнать. Она выпила из меня мое путешествие, все, до мельчайших подробностей — от смертной скуки, одолевавшей меня на борту сверхпространственного корабля, летевшего к Хигби-5 через всю нашу одиссею до той минуты, когда я надел усилитель мысли. Лори не нужно будет проигрывать блоки посланий — она уже знает всю историю моих приключений.

А я проник в ее мозг, погрузился в ее сознание, был ею, я стал парализованной девушкой, собственной сестрой, и понял, что раньше совсем не знал ее. Я был полным дураком, когда жалел ее, пытался защитить от жизни, прятал от нее свои радости, чтобы она не завидовала, чтобы ей не было больно. Я тратил свою жалость впустую, да Лори никогда и не завидовала мне. Она очень сильная, наверное. Моя сестра — самый сильный человек во Вселенной, и паралич, госпитальная койка ничего не значат для нее. У нее друзья во всех уголках Галактики, она ничего не боится и никому не завидует, а уж мне-то в последнюю очередь. В миг полного слияния я осознал, что это я, невосприимчивый к телепатии, был прикован к Земле, я был калекой. Лори жалела меня, как я жалел ее, но ее чувство было сильнее и имело под собой больше оснований.

Но время жалости прошло.

— Посмотри, это Яна, — сказал я и передал образ.

— Она прекрасна, Том. Я знаю, вы будете счастливы вместе. Но почему бы тебе не дать ей усилитель?

— Да. Сейчас…

И тут меня понесло в воронку, контакт с Лори оборвался, я снова был один, запертый в костяных стенах собственного черепа.

— Он приходит в себя! — прозвучал голос доктора Шейна. — Ему лучше.

Я открыл глаза. Я лежал на спине на холодном каменном полу комнаты. Вокруг меня с озабоченными лицами стояли все члены экспедиции. Саул держал в руках усилитель мысли, который он сорвал с моей головы. Яна испуганно жалась к Пилазинулу. Я попытался встать. Закружилась голова, но со второго раза мне все-таки удалось подняться.

— Верните мне это! — завопил я и кинулся к обручу-усилителю.

Саул спрятал обруч за спину. Доктор Шейн сказал:

— Том, эта штука может быть опасной! Ты же не знаешь…

— Это вы не знаете! — выкрикнул я и бросился к Саулу.

Тот отдал мне усилитель. Полагаю, в глазах остальных я выглядел вполне сумасшедшим. Все испуганно отступили назад. Я подозвал Дихна Рууу и приказал ему найти еще один усилитель. Робот подчинился без звука и даже сам вставил активаторы на место.

— Вот, — повернулся я к Яне, — надень на голову.

— Нет, Том, пожалуйста, я боюсь…

— Немедленно надень! — проревел я.

Яна подчинилась, прежде чем кто-либо успел остановить ее. Я надел свой усилитель, закрыл глаза. На этот раз, когда мой разум отделился от тела, я не почувствовал боли. Я вздохнул и впустил в себя окружающий мир. Там была Яна.

— Привет, — сказал я.

— Привет. Рада тебя видеть, — ответила она, и наши сознания слились в единое целое.

Вот так веселая компания из одиннадцати археологов, начав с перемывания миллиардолетней давности косточек, кончила тем, что изменила саму природу человеческой жизни. И не только человеческой. Усилители мысли годятся для всей и всяческой разумной органики, а это значит, что инопланетяне присоединяются к телепатической сети. На Мирте найдется достаточно усилителей, чтобы завалить ими население доброй дюжины планет. А потом мы научимся производить свои собственные.

Итак, мы положили конец секретности и подозрениям, непониманию, ссорам, изоляции, «испорченному телефону», границам. Когда усилители станут достоянием всех, кто угодно сможет связаться с кем хочет немедленно — через полвселенной, если потребуется, — и достичь полного взаимопонимания. То, что было привилегией нескольких тысяч телепатов, теперь доступно всем, и жизнь никогда уже не будет такой, как прежде.

Завтра мы покидаем Мирт и, возможно, больше никогда не вернемся сюда. Другие закончат начатое нами, а мы отправимся раскапывать какой-нибудь другой город. Зачем притворяться — сейчас мы не работаем, а только осматриваем достопримечательности. Вот уже целый месяц мы разгуливаем по планете, пялим глаза на здешние красоты и категорически не желаем заняться систематическими исследованиями. Просто не можем. Здесь слишком много всего.

Нам нужно уйти отсюда, улететь далеко, чтобы получить перспективу, спокойно осмыслить то, что произошло. И только потом мы сможем вернуться и проникнуть в тайны цивилизации Мирт Корп Ахм. Все случилось слишком быстро, теперь нам нужно восстановить равновесие.

Во второй половине дня мы с Яной совершим маленькое грустное паломничество. Это была ее идея.

— Мы должны поблагодарить их, — сказала она.

— Но как это сделать? К ним же не достучишься? — удивился я.

— Все равно. Мы им стольким обязаны, Том.

— По-моему, лучше оставить их в покое.

— Ты боишься спускаться туда?

— Боюсь? Да нет.

— Тогда пойдешь со мной. Если не хочешь, я пойду одна.

— Ладно, я с тобой. После обеда.

— Да. После обеда.

Яна скоро придет. Мы спустимся вместе в глубины Мирт. Она права: мы стольким им обязаны. Эта способность соприкасаться мыслями… Теперь я могу говорить с Лори… Так много всего. Мы придем туда, попрощаемся и попытаемся сказать Мирт Корп Ахм «спасибо» за наследство, оставленное нам. Мы подойдем к хрустальной стене и снова увидим невероятно древнего Высшего, погруженного в мечты о былом величии, и скажем ему: «Вот, это мы, новый народ, заполнивший Вселенную, которая некогда была вашей, мы — маленькие хлопотливые человечки, которые вечно в пути». И еще, я попрошу его молиться за нас, если Высшие знают, что такое «молиться», ибо есть у меня предчувствие, что человечество наделает массу ошибок, прежде чем освоит новые знания.

Пришла Яна. Мы спускаемся в обитель Высших.

Конец блока. Конец целой эпохи. Мы надеваем усилители. Мы касаемся друг друга. Я чувствую присутствие Лори и говорю ей: «Привет!». Она посылает мне волну тепла.

— Держи контакт, сестренка, — говорю я. — Мы тебе покажем нечто очень странное и интересное. Сейчас ты увидишь самое старое живое существо во Вселенной. Нашего благодетеля, хотя он-то об этом не подозревает.

Мы спускаемся, чтобы попрощаться с Мирт Корп Ахм.