Плата за страх

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Февраль и март прошли, и апрель начался для Панкратовой в полной служебных хлопот безмятежности. Будто все непонятное и страшное сгинуло вместе с Глебским.

Панкратова пряталась от всего, что могло ей напомнить о миновавших неприятностях, от всего, о чем ей, наверное, нужно было беспокоиться, уходя в работу. Как страус — в песок. Он ведь не потому в него голову сует, что туп и не знает о торчащем наружу хвосте. Знает. Просто он бережет нервы: боится, что, узрев опасность, не выдержит, побежит и станет заметнее для хищника. А так — ведь львы подслеповаты, — пока страус недвижим и если ветер в нужную сторону, его могут и не заметить.

У страусов этот метод срабатывает: будь иначе, то пользующиеся им не выжили бы и не передали его по наследству.

Но, наверное, страусам везет чаще, чем людям.

Везение Тамары Владиславовны пока ограничивалось тем, что ее план в отношении «Аметиста» срабатывал, но ей и этого хватало для радости. Методично добиваясь своего — реорганизуя очень постепенно, по чуть-чуть, управление фирмой, — она рулила так, чтобы казалось, будто все происходит само собой.

Когда Воротников в очередной раз не смог найти какой-то потребовавшийся ему номер «Коммерсанта», она предпочла понять его раздражение как приказ провести инвентаризацию. Воротников был дотошен и щепетилен в отношении каждой копейки своих клиентов, но безалаберно относился к деньгам собственной фирмы. Он ленился и во всем полагался на главбуха, а той просто не хватало выучки, чтобы навести порядок. С платежками и ордерами к Воротникову за подписью шли все кому не лень. Ему досаждали мелочами, когда это было удобно служащим. В такой неразберихе невозможно было наладить планирование.

Панкратова воспользовалась инвентаризацией, и отныне Валерий Захарович рассматривал заявки на расходы только в письменном виде и только с третьего по пятое число каждого месяца. Все просьбы о деньгах, которые поступали в иное время, Тамара даже не показывала шефу. На нее жаловались. Это ведь теоретически всем хочется порядка. А практически привычка к хаосу подобна наркотической зависимости.

В том-то и прелесть порядка вообще и стандартизированных отчетов, в частности: узкие места вылезают сами, вне зависимости от настроений. Необходимость заранее обосновывать командировки заставила готовить для каждой из них бизнес-планы, а методичность Панкратовой вынуждала предоставлять и письменные отчеты о всех командировках. В результате этой простой вроде бы системы прибыльность командировок выросла в апреле и мае на 17 процентов — немалые деньги.

— Но у нас уже две лампочки перегорели в кабинете! — вознегодовал в середине апреля начальник отдела маркетинга Бутицкий, который курировал и хозрасходы. — Что же нам теперь, две недели, до третьего, в потемках работать?

— А вы до этого не знали, что лампочки перегорают?

— Ладно, допустим, мы ошиблись. Должны были предусмотреть, — смирялся Лев Александрович, перед тем как пустить в ход свой главный аргумент, — но работа же не должна страдать!

— Вы правы.

— Значит, вы отдадите заявку на подпись?

— Нет.

Лампочки стоили копейки. Бутицкий запросто мог купить их на свои деньги. Но тут уж шло на принцип. Сегодня эта мымра маринует копеечную заявку, а завтра похерит спешную командировку. И главный маркетолог нажаловался Воротникову. Тот вызвал Тамару Владиславовну и заорал на нее, едва она переступила порог:

— Ты что, перемать вашу мать! Уже и с лампочками меня будут дергать из-за тебя?! Сами не можете решить? Развела тут гребаную бюрократию! Где их заявка? Давай я подпишу. Что ты мне суешь?

— Опись оргтехники по отделу Льва Александровича. Двух ноутбуков не хватает. Один из них до сих пор дома у сотрудницы, уволившейся три месяца назад.

— Да? — Воротников уже злился по новому адресу, и Бутицкий начал понимать, что сунулся с лампочками действительно как-то некстати. — А где второй?

Панкратова молча повернулась к своему оппоненту.

— Он как-то, — замялся Лев Александрович, — делся куда-то.

— Спе-е-ерли?!

Дольше всех наведению порядка сопротивлялась бухгалтерия. Как ни странно. Привыкнув подписывать у шефа кассовые ордера задним числом, главбухша искренне полагала: уж она-то заслуживает особого отношения. Простая мысль, что либо правило есть для всех, либо его нет ни для кого, дошла и до бухгалтерши.

Воротников в работе был откровенным до цинизма, добрым до глупости, гениальным до эгоизма, но почти всегда — интересным. Он разительно отличался от верховенствующего в России типа богача-скороспелки, нувориша, который готов обманывать и обдирать до последней нитки кого угодно, даже друзей, партнеров и ближайших сотрудников. Рубить, короче, сук, на котором «сидит» любой бизнес. Валерий Захарович был совершенно из другого теста. Обладая удивительным чутьем на деньги и прибыль, он, казалось, больше радовался росту зарплаты и доли в доходах фирмы своих сотрудников, чем собственным. На каждом совещании начальников отделов и филиалов Воротников неустанно повторял:

— Нам выгодно учить людей работать. Чтобы они, тратя как можно меньше времени и сил, зарабатывали как можно больше. Во всем мире, не только у нас, сказать человеку: «Ты акционер, ты имеешь свою долю от прибыли всей фирмы!» — мало. Акционерами не рождаются. Ими учатся быть.

В Воротникове странно уживались вспыльчивая, чреватая обидной язвительностью грубость и выносливая снисходительность.

Как это и бывает обычно, от заботы об общем благе Панкратова получила нечаянную выгоду для себя лично. Помимо премии. Тамаре Владиславовне удалось вызволить переносной компьютер от уволившейся сотрудницы. Шеф разрешил ей забрать ноутбук домой. Чтобы она могла работать вечерами, возвращаясь домой пораньше, и в выходные, не тратя время на дорогу до офиса.

Эта машинка неожиданно стала сущей находкой для дочери. Зайка, не по-детски терпеливая, никогда не жаловалась, что ей скучно дома одной. Она жила так, как привыкла. Смотрела телевизор, листала книжки с картинками, которые Тамара ей покупала, даже если с деньгами было совсем худо. Когда в доме появился мощный «Тошиба», девочка восприняла его как ожившую сказку. И не только из-за игр, которыми предыдущие обладатели компьютера его туго набили. Зайку особенно заворожили две программы.

Детская энциклопедия, в которой роскошные по качеству иллюстрации сопровождались наложенными на музыку текстами, творила чудеса, помогая девочке развивать мышление. Компьютер ведь не устает и не злится. Он одно и то же готов повторять столько раз, сколько нужно. Но еще больше понравилась Зайке программа для художников. Можно было рисовать, используя полтысячи цветов, делать коллажи из фотографий и даже небольшие мультфильмы.

Сначала Тамара не позволяла дочке одной включать компьютер. Она панически боялась, что та может что-нибудь испортить.

Но со временем убедилась, что Зайка, с трудом говорившая, плохо запоминавшая буквы и цифры, обретя в машине терпеливого друга и наставника, преображается на глазах. Она была готова сутками сидеть в наушниках возле плоского экрана, перебирая ставшими вдруг подвижными пальчиками клавиши и уверенно оперируя «мышкой».

Все взаимосвязано в жизни. Радость, которой прибавилось в ее доме вместе с достатком и компьютером, сопровождалась стабилизацией отношений и на работе. Даже невольно обиженные ею сослуживцы, неохотно привыкавшие к новой — спокойной, но неотвратимой — дисциплине, дулись гораздо меньше.

Подобрела к ней и Колоскова, перестав подозревать Панкратову в соперничестве. Подготовленные референтом сводки раскрывали те резервы, которые она сама упускала в работе с выгодными клиентами. Колоскова надеялась женить на себе Воротникова и, примеривая на себя роль шефини, училась ценить курицу, несущую золотые яйца.

То, что Ирина Павловна, по ее выражению, «вышла на финишную прямую» и что Воротников под ее нажимом вот-вот подаст на развод, она ни от кого не скрывала. Большинство сослуживцев осуждали служебный адюльтер, но все-таки старались дружить с потенциальной хозяйкой.

— Молодец, Ирка! — завидовала секретарша Людмила, когда они с Панкратовой поглощали разогретый в микроволновке обед. — Соображает. Сейчас путных свободных мужиков попросту нет. Все прихвачены. Остались одни пацаны, нищие да пьяницы. Значит, надо искать, кого жены не ценят или плохо стерегут.

— Джунгли какие-то, — не сдержалась Панкратова, обычно избегавшая разговоров на внеслужебные темы.

Она полагала, что, чуть дай волю, последуют вопросы и к ней самой — о муже и о дочери. А ей совершенно не хотелось давать повод для жалости. Предпочитала держаться так, точно у нее дома был сущий рай. Включая любящего заботливого супруга.

— Ага, — джунгли. А как вы хотели? — франтовато закуривая, посматривала на нее свысока Людмила. — Не всем же везет. Но я бы на вашем месте не расслаблялась. Хороший мужик — слишком большая ценность и редкость, чтобы на него полагаться. То, что у них между ног, своевольно. Не уследишь, как одна останешься.

Тамару покоробило, что совсем молоденькая Людмила уверена, что мужик и сам по себе — ценность. А женщина — нет. Только что-то незаметно, чтобы за границей нашими самцами интересовались. Зато жены из России там — нарасхват. Европейцы и американцы специально сюда едут, чтобы жену найти. Но вслух Панкратова сказала:

— Ты как старушка рассуждаешь.

— Нет, как раз как молодая. Которую обошли при дележке. Разве я виновата, что те, кто мне нужен, давно расхватаны? — Люда сурово поджала губы и с ожесточением призналась: — Мне не до жиру. Я, как вы, всю себя в работе гробить не собираюсь. Если богатенький Буратино попадется, я его зубами у кого угодно выдеру. И потом с него глаз не спущу! Смотрите на Ирку: днюет и ночует у нас в приемной. Эта, — Людмила вздохнула с сожалением, — свою добычу из когтей не выпустит.

— Ладно, хватит облизываться. Лучше наведи порядок в базе данных. У тебя там опечаток — немерено.

— Ох и зануда же вы, Тамара Владиславовна! Вам лишь бы, как курочке, по зернышку удачу собирать.

— А тебе что, все и сразу подавай?

— Разумеется. Точно! Все и сразу! Иначе ведь и не бывает. Это только в букварях можно потихоньку, копя, сопя и вкалывая, счастьем запастись. А в жизни оно либо готовенькое, в полном комплекте, с деньгами и кайфом, сваливается. Либо — полный облом.

— Людочка, это скользкая теория, — не удержалась Тамара Владиславовна. — Разве ты в школе не проходила книг, в которых любители заиметь все и сразу, как в рулетке, чаще все и сразу теряют?

— Перестаньте. Нашли чему верить. Когда вы в школе учились, то «Грозу» Островского проходили?

— Да. Помню что-то, — удивилась Панкратова крутому повороту в мыслях своей юной соседки по приемной.

— Вы ж не могли забыть, как в учебнике Катерину из «Грозы» называют?

— Как? A-а, «Луч света в темном царстве»?

— Вот именно. Луч света! А помните, чем этот лучик блеснул? С обрыва сиганула. Вместо того чтобы бросить мужика-засранца. Представляете? Это они нам с детства внушали: самоубийца — луч света?!

— Ты знаешь, я… Мне такое и в голову не приходило, — с невольным уважением удивилась Панкратова.

— Вот-вот. Потому что верили басням. А вы подумайте сами, своей головой. И поймете. Счастье бывает только так: все и — сразу! Его вымаливать и выслуживать бесполезно.

Тамара Владиславовна промолчала. Ей не верилось, что счастье можно урвать.

Она уже давно не считала, что приемлемы только романтические браки. Ее собственное супружество не состоялось, хотя уж пылкости ее тогдашним эмоциям было не занимать. Но, видимо, для создания счастливой семьи одного сердца мало. Наверное, и расчет нужен. Только ведь это же нужно уметь так рассчитать! Наверное, есть, должна быть некая технология поиска и обретения счастья. Но не у колдунов же ее искать. И отождествлять себя с мышеловкой и приманкой в одном лице противно. Но кто она такая, чтобы учить кого-то жить? Кто бы ей самой помог понять ее тайное восхищение мужчиной, который манипулирует людьми и который у нее на глазах обманывает жену, хороводясь с подчиненной.

Даже не пытаясь образумить не по годам циничную секретаршу, Панкратова после этого разговора еще старательнее избегала личных тем. К тому же в Колосковой вновь обострилась ревность. Держась точно вторая жена, она почти не выходила из приемной, щедро свалив свои обязанности на нового сотрудника. Маленький, болезненного вида старичок, которого по объявлению в газете нашла Тамара Владиславовна, терпеливо волок на себе всю юридическую работу «Аметиста».

В конце мая Панкратова увидала в коридоре «Аметиста» выходившую из отдела маркетинга Некрасову. Многодетная мама, бывшая много лет ее соседкой по кабинету в «Снабсбыте», выглядела прекрасно. Она сбросила лишний вес, обзавелась средиземноморским загаром и смотрелась не более чем на 35 лет. Открытая блузка и короткая юбка откровенно подчеркивали все ее прелести. Некрасова казалась преуспевающей, но, схватив Тамару за рукав, долго плакалась на то, что новое начальство ей совсем мало платит. Нина Семеновна так жалобно просила устроить ей встречу с начальником и замолвить словечко, что Тамара Владиславовна не смогла отказать. Соврала, что попробует, а потом ей перезвонит. На самом же деле она даже не пыталась. Слишком дорожила своей репутацией беспристрастного радетеля об эффективности, чтобы рисковать ею ради человека, который как работник — хуже пустого места.

Практически все силы отдавая фирме, Панкратова так вошла в колею «дом — работа», что заставила себя забыть о недавних кошмарах.

Звонки «доброжелателей» — сцепление случайных обстоятельств.

Взрыв Надиной машины — невезение.

Смерть Глебского — следствие его тяги к сомнительным развлечениям.

И все — в прошлом, все.

Ее устраивало, что Кузнецова, радуясь тому, что жизнь у подруги налаживается, но отчаявшись застать Тамару свободной от вороха дел, почти не заходит и очень редко звонит. Если бывают запои работой, то у Панкратовой был как раз такой запой.

Но жизнь умеет напомнить о том, что беспросветное невезение случается, а вот чтобы радости без неприятностей — нетушки.

Старушка из их двора, баба Катя, сказала возвращавшейся с работы Тамаре Владиславовне, что какой-то дедок уже давно подкатывает к соседям, расспрашивая о Панкратовой.

— А вчерась, — покачивая коляску с внучкой и таинственно приглушая голос, сказала баба Катя, — тут и какой-то парень про тебя спрашивал. Потом его на твоей площадке видали.

Если бы не эти ее слова, Панкратова вряд ли бы заметила на верхнем замке своей прочной, как в банке, двери несколько глубоких царапин. Она вызвала из «Мастер Лок сервис» спеца, и тот подтвердил: да, была попытка вскрыть замок. И подсказал, как можно на всякий случай подстраховаться, без хлопот меняя ключи.

А еще через неделю ей на работу позвонила Кузнецова и, стараясь не напугать, сказала как бы между прочим:

— На даче сейчас хорошо: тепло, зелень. Может, отправишь Зайку к моим старикам? Чего ей в городе пыль глотать?

— Нет, у меня сейчас запарка. Если она будет у твоих, я ее неделями не смогу навещать.

— Ничего страшного. Ребенок поживет на природе. Возьмет с собой ноутбук, будет под деревьями кайф ловить.

— Нет, спасибо. Не сейчас, — с непонятным для себя упрямством отказывалась Панкратова.

И Кузнецова не выдержала:

— Не будь дурой! Ты помнишь, я рассказывала о мальчишке, который мою тачку взорвал? Так вот: он куда-то исчезал зимой. А недавно появился опять. Олег вчера решил за ним присмотреть. Походил следом по городу. И вот этот юный химик зачем-то вокруг твоего дома шарахался: балконы рассматривал. Я не хочу тебя зря пугать, но к тебе через балкон залезть — раз плюнуть. А Зайка целыми днями дома одна.

Нет, не получилось у Панкратовой отсидеться с головой в работе. Запах жертвы притягивает хищников, и с ветром Тамаре явно не повезло.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Две последние недели июня без продыха, включая субботы и воскресенья, Тамара Владиславовна вместе с шефом, старичком юрисконсультом, Ириной Павловной, изображавшей из себя за спиной у Воротникова большую начальницу, и другими сотрудниками готовила договор с австрийскими партнерами. Ожидая потрясений в сфере финансов, фирма Воротникова помогала клиентам увести деньги подальше от загребущих ручонок российских чиновников. В понедельник 6 июля документы были подписаны и сданы в банк. Во вторник деньги клиентов упали на счета «Аметиста» и тут же ушли в Австрию. А со среды Воротников в связи с удачной сделкой объявил всеобщий отдых до следующей недели.

Панкратова отправилась на дачу к родителям Надежды Кузнецовой. В июне она практически не видела свою дочь, которую с немалыми предосторожностями отвез туда Олег Комаров. Хотя Зайка уверяла, что всем довольна, Тамару потихоньку грызла совесть. Ей и прежде не раз доводилось гостить с дочкой у Веры Семеновны и Федора Кирилловича Кузнецовых. Особенно привлекало Тамару то, что старики естественно, без сюсюкающей жалости, обычно маскирующей брезгливость, воспринимали Зайку. Их не смущало то, что двенадцатилетняя девочка ведет себя и говорит, как первоклассница. Да и сама девочка, боязливо относящаяся к чужим, не дичилась родителей Надежды.

И в этот приезд все было прекрасно. Кузнецовы затеяли косметический ремонт. Так что гостье, помимо солнца, прозрачного воздуха и шелковистой травы для босых ног, нашлась работа. Приятно, когда есть к чему приложить руки на лоне природы, и Зайка, налазившись по деревьям, с восторгом помогала отмачивать старые обои и красить пол.

На третий день после приезда Панкратовой, вечером, они с дочкой белили деревья. И обе краем глаза наблюдали за тем, как Вера Семеновна и Федор Кириллович, будто греясь друг подле друга, беседуют на крыльце. Старик покуривал, любуясь нежным закатом и выстругивая из березового нароста, капы, очередную вазу. Старушка, большая, чем муж, любительница чтения, рассказывала ему что-то, негодуя на современную литературу. Он внимательно слушал, кивал, но не соглашался:

— Не то паршиво, что много насилия. Паршиво, как оно выставлено. Будто убийство легко, просто и безнаказанно. Это, во-первых, развращает и — неправда.

— Отчего ж? Сейчас творят, что хотят. Среди бела дня.

— Вот и тебя, выходит, убедили. Верка, вспомни: ты хоть одного счастливого негодяя знаешь? Пусть он и на свободе?

— А я вообще с негодяями не знаюсь!

Тамара вдруг поняла то, что раньше только грело ее здесь, но не осознавалось: эти двое абсолютно счастливы. Хотя у Веры Семеновны это второй брак, а у Федора Кирилловича — третий, они будто и не подозревают о существовании других мужчин или женщин. Им вполне хватает для счастья друг друга.

Ну и еще немножко нужны телевизор и книги.

Как они умудрились за тридцать лет не наслушаться и не налюбоваться друг другом? Кузнецов порой брюзжал на то, что его, старенького, тут мало любят и держат в черном теле, кормя вегетарианской пищей. Но это от мужского кокетства. Напрашивался на ласку и комплименты. Вера Семеновна охотно подыгрывала, изображая верную рабу, боящуюся, что хозяин сбежит к молоденьким. Замечая, как седые, но стройные и крепкие, точно черпающие силу из любви, старики пользуются каждым случаем, чтобы прикоснуться друг к другу, Панкратова почти до слез завидовала им. Однако то, что ей самой, очевидно, никогда не найти столь родной половинки, даже не обижало. Глупо обижаться, если не дано порхать, как бабочке. Для счастья обычна зыбкость.

Надежда, дочка Веры Семеновны от первого брака, выросшая среди любви и доброты, не унаследовала везения матери. Первый муж погиб в Афганистане, а второй оказался банальным лодырем и пьяницей. Что уж говорить о самой Тамаре, чьи родители, даже любя, все время либо скандалили, либо тягостно молчали, обижаясь друг на друга. Во всяком случае, такими она их помнила по редким встречам во время их отпусков.

Может быть, и бывший муж прав, охладев к ней, неудачнице с неудачным ребенком. Она выгнала его сама, но не обольщалась: выгнала, потому что не нужна была ему. Что толку мучиться всем троим? И все-таки это так больно и так несправедливо!

Должен же быть и для нее суженый. Обязан быть.

Где этот мерзавец бродит? На кого тратит себя?

Вера Семеновна вдруг встрепенулась, ушла в дом, но вскоре выскочила на крыльцо и крикнула:

— Тома! Тома, тут какая-то штука у тебя пиликает!

Панкратова прибежала и прочла на пейджере:

«Тамара, срочно позвони, срочно! В.В».

Раздосадованно гадая о том, что могло случиться, она засуетилась. Умеет она создавать проблемы на ровном месте. Из-за дурацкой стеснительности отказалась от мобильника за счет фирмы. Теперь майся. Ближайший телефон только в Ивантеевке. Минут тридцать быстрым шагом. А еще надо отмыть въевшуюся в руки краску и переодеться.

— Что-то на работе? — спросила Вера Семеновна.

— Наверное. Ума не приложу, чего ему надо.

— Тогда вот что. Если нужно вернуться в город, езжай сразу. И не бери в голову: пусть Зайка хоть все лето у нас живет.

Даже не успев толком поблагодарить, Панкратова наспех ополоснулась, переоделась и помчалась к телефону. Мобильный и офисный номера Воротникова не отвечали. Уже чувствуя, что случилось плохое, она впала в панику. Потом вспомнила, что шеф собирался «оттянуться» на даче. Она отыскала в памяти пейджера его тамошний телефон.

— Алло?! — приглушенно ответил незнакомый мужской голос.

— Кто это? — растерявшись, спросила Панкратова. — То есть можно Валерия Захаровича?

— Он не может подойти. А это Тамара Владиславовна?

— Да.

— Слава богу! Я — Володя. Не узнали?

Только тут она вспомнила голос водителя Воротникова. Неудивительно, что он показался ей незнакомым — до сих пор ей не приходилось говорить с ним по телефону.

— Что-то случилось?

— Да, Тамара Владиславовна. Тут это… Шефа врачи напичкали лекарствами, он вырубился. Но он очень хотел, чтобы вы сюда приехали. То есть он велел, чтобы я вас привез. Где вы?

— В Ивантеевке. Погоди. — Она лихорадочно пыталась обдумать услышанное и сообразить, что нужно делать. — А что с ним?

— Не знаю, — смущенно ответил парень. — Тут этот, радиотелефон… Куда мне за вами подъехать?

Дожидаясь Володю возле главпочтамта Ивантеевки, Панкратова пребывала в ступоре. Она всегда терялась от неожиданностей. А сейчас ей еще стало и стыдно. Человеку плохо, он просит помощи, а она выспрашивает, точно торгуется. Володя прав: если шефу потребовались услуги врача, не время обсуждать подробности в открытом эфире.

Неизвестность всегда пугала ее больше всего. Слишком много страшного придумывало воображение. И самый сильный, вгонявший в трусливую дрожь страх был об их с Зайкой будущем. Разумеется, опыт есть. Теперь с ней не повторится то, что было в «Снабсбыте». А вот того, что фирма может потерять хозяина, она как-то не учла. Комплекс наемника: о роли хозяина он думает в последнюю очередь.

Воротников — не без ее помощи — сумел создать в «Аметисте» неплохую команду. Однако в большинстве своем это были обычные советские люди. Они всю свою сознательную жизнь привыкали, что поскольку от них ничего не зависит и за старание не платят, то работать надо от сих и до сих. Поэтому все, по сути, держалось на энергии, связях, знаниях и чутье шефа. Типичная ситуация. Если хозяин выбывает из строя, фирма какое-то, как правило очень небольшое, время катится по инерции, потом разворовывается, а затем лопается окончательно и бесповоротно.

Тамару приводила в отчаяние перспектива вновь оказаться не у дел. Кое-что она скопила, но деньги рано или поздно кончаются. Опять считать жалкие гроши? Вновь не знать, сможет ли она купить мало-мальски приличную обновку стремительно растущей дочери? Не говоря уж о консультациях врачей!

Она вспомнила о Зайке, беззаботно ловившей в траве кузнечиков. Такой веселой в последнее время, очень похорошевшей и уже почти ничем, по крайней мере внешне, не отличавшейся от сверстниц. У них только-только начала налаживаться нормальная жизнь! Нет, нельзя распускаться. Надежда права. Загнанные внутрь дурные предчувствия только помогают реализоваться дурным возможностям. Надо верить. Надо, надо, надо! Надо надеяться на лучшее. Но необходимо и очень детально обдумать и обговорить с кем-то наихудшие из возможных варианты. Чтобы лишить их энергии.

Вот когда бы ей пригодился чародей.

Она прогнала страх перед неизвестностью, но пришел другой. Смешной и несколько даже стыдный.

Собираясь «на природу», она, естественно, взяла с собой только самое необходимое и простое из одежды. Сарафан, спортивный костюм, смену белья и купальник. Все дешевенькое и старенькое. А на даче у шефа, вероятно, полно гостей. Наверняка он вызвал не только ее, но и своих замов, деловых партнеров. Люди это небедные, привыкшие, что окружающие их женщины одеты дорого и по моде. Раньше ее спасал уродливый камуфляж, а сейчас с собой даже косметички нет.

Заехать домой и привести себя в привычный шефу вид — это минимум четыре часа, туда — обратно. Слишком долго.

«Господи, о чем я думаю, — спохватилась Тамара. — Может, Валерий сейчас при смерти?! А я мучаюсь от того, что покажусь кому-то смешной в старом сарафане! Дура! Да пусть они думают, что угодно. Лишь бы все обошлось. ЛИШЬ БЫ ОН БЫЛ ЖИВ!»

От этой мысли она обессиленно присела на какую-то ступеньку. Провела ладошкой по лицу и с удивлением обнаружила, что рука мокрая. Она плачет? Неужели этот мужчина значит для нее больше, чем просто источник солидной зарплаты? Нет-нет. Она только по-человечески сочувствует. И боится за свое будущее.

Внезапные для нее самой слезы и страх за жизнь Валерия Захаровича совершенно обескуражили Тамару. Она даже объяснения шофера по дороге слушала вполуха — после того как поняла, что жизнь Воротникова уже вне угрозы.

Оказалось, что вчера у него на даче были несколько друзей с женами. Хорошо повеселившись, они заночевали, а сегодня стали разъезжаться. Во дворе началась сутолока. Воротников от хмеля зазевался, и кто-то, резко сдав машину назад, крепко впечатал его в бетонный забор. В этот момент Валерий Захарович сидел на корточках — играл с котенком. Удар багажника сломал ему руку и несколько ребер, да еще и головой он умудрился стукнуться так, что сдвинулось что-то в шее.

Врачи примчались очень быстро и привезли кучу аппаратуры на двух машинах. Даже портативный рентген. Поэтому все необходимые меры были приняты вовремя, и медики заверили, что через три недели, в крайнем случае — через месяц-два, Воротников будет здоровее прежнего. Однако, опасаясь осложнений, они запретили везти его в больницу. Обеспечили всем необходимым на месте, включая дежурную медсестру.

— Он, как только пришел в себя, велел привезти вас, — оглянувшись на пассажирку, уточнил Володя. — И потом, когда поднялась вся эта кутерьма, когда уже и врачи суетились, он все время требовал вас. Наверное, что-то важное?

Тамара Владиславовна пожала плечами и высказала догадку:

— Вероятно, из-за договора с австрийцами. Если пойдет слух, что он серьезно пострадал, клиенты могут засуетиться. Ты смотри, Володя: никому ничего лишнего! Говори, что с шефом все в порядке. Мол, не столько пострадал, сколько решил отдохнуть.

— Да? — сначала удивился, а потом обиделся водитель. — Ну конечно! Что я, маленький?

Панкратова сосредоточилась на том, что в неожиданно осложнившейся ситуации нужно сделать ей самой и ключевым сотрудникам фирмы в ближайшие дни. И сама не заметила, как доехали до Малаховки, пролетели, раскачиваясь и подпрыгивая, по Белинского, свернули на Добролюбова. Тут половина улиц с литературными именами.

Едва машина въехала во двор, Тамара выскочила из нее и помчалась к дому. Почти не различая окружающего, она чуть не сбила с ног наклонившегося над клумбой незнакомца с унылым, как у профессионального отпевальщика, лицом. «Неужели так плохо?» — пришло ей в голову. Краешком сознания отметила, что дом неказист для человека с доходами Воротникова. Невзрачный. Всего два этажа. Низ из кирпича, а верх — скорее мансарда, из обычных, успевших посереть от времени досок. Дом строили еще в те времена, когда каждую досточку нужно было где-то украсть.

Медсестра не пустила ее в комнату, где был Воротников, — он спал.

Тамара решила осмотреться. Сначала — чтобы себя занять и собраться с мыслями. Но после увлеклась и с любопытством прошлась по дому. Она еще не видела, чтобы «содержание» дачи насколько разительно отличалось от ее же «внешности». Во-первых, благодаря прекрасной планировке складывалось впечатление, что внутри дом гораздо больше, чем снаружи. И шикарнее: великолепная мебель, ковры, теле-, видео- и радиоаппаратура. Первым делом женский инстинкт повел ее на кухню. Она тоже оказалась просторной и роскошно оборудованной. Вспомнив, что и больного надо кормить, Тамара осмотрелась. Судя по грязной посуде на столах и в раковине, тут недавно пировала целая толпа, но в двух огромных холодильниках осталось немало продуктов. Правда, в основном мясных, жирных и соленых.

На первом этаже, кроме огромного холла и кухни, размещались кабинет, в котором сейчас спал хозяин, и два туалета. Один из них, отделанный в розово-голубых тонах, явно служил и «дамской» комнатой. Наверху хилая внешне мансарда умудрилась вместить три спальни. Каждая была обставлена, как номер в пятизвездочном отеле, имела ванную-туалет.

Панкратова вышла во двор и обошла здание кругом. Только тогда она поняла то, что совершенно не было заметно с улицы. Видимость скромной советской дачки служила лишь маскировкой прекрасно вписавшемуся между старыми деревьями дому. Что само по себе, наверное, стоило немалых денег. Воротников и тут был верен своему принципу: не демонстрировать достаток. Он категорично отметал предложения о покупке шикарных иномарок или смены арендуемого на Новом Арбате офиса на что-то более престижное, вроде отдельного особняка.

— Масса тружеников ни за что ни про что попали в нищету. В других странах гаев бедняков сдерживается необразованностью и религией, а наши нищие хорошо образованны. Они знают, что такое прибавочная стоимость, и ссылки на Всевышнего их не сдерживают. Глупо дразнить гусей. Слишком много бесконтрольного оружия, слишком много желающих если не отомстить, так хоть ограбить.

Участок вокруг дачи тоже в стиле Воротникова — не так мал, чтобы чувствовать тесноту, но и не столь велик, чтобы привлекать излишнее внимание, — красив своей заброшенностью. Пяток сосен, несколько елок и два ряда плодовых остались тут с незапамятных пор и стояли живописными уютными группами. Среди них пряталась застекленная беседка. Внешне неказистая и потрепанная непогодой, а внутри — прекрасные диванчики, письменный стол с компьютером, шкафчик для электрокофейника, бутылок, чашек и прочей посуды. Наверное, здесь отлично думалось и беседовалось.

Трава на участке росла дикая, по колено, обступая дорожку из щербатых тротуарных плит. Панкратова сорвала травинку, прикусила ее задумчиво и огляделась. Вокруг высились деревья, и лишь кое-где среди них проглядывали крыши и чердачные балконы других, по-новомодному фешенебельных особняков. Они занимали большую часть улицы. «Разумно, — прикинула Панкратова, оценивая выбор места Воротниковым. — Их охранники в какой-то степени стерегут и соседские дома».

— Прицениваешься?! — как крапивой обожгла ее резкая реплика.

Тамара испуганно обернулась и увидела Ирину. Та, пренебрежительно обдав взглядом простенький сарафан, ревниво покосилась на гладкие округлые плечи, уже чуть загорелую вокруг ложбинки грудь и едва прикрытые легким подолом упругие ноги.

— Как вызнала? Чего заявилась?! — по-базарному наседала Колоскова, походившая на злющую кошку, у которой отбирают кусок колбасы. — Да еще и вырядилась, как на пляж!

— В чем была, в том и приехала, — начала Панкратова смущенно, но осеклась. Только сейчас, благодаря подозревающему взгляду «кошки», до нее дошло, что в открытом и приталенном сарафанчике она смотрится слишком женственно. Что ж. Если обстоятельства вынудили ее прятать свою фигуру, это вовсе не означало, что она ее стесняется.

— А что, собственно… Чем вы недовольны? — В саркастическом тоне Тамары Владиславовны явственно звучало: «А какое твое собачье дело?!»

Она тоже человек и вполне может иной раз и зубы показать. Даже фаворитке. Пусть не зарывается.

И так-то небольшие глаза ее собеседницы превратились в щелочки.

— Чем я недовольна? Да тем, что с Валерием Захаровичем случилось несчастье! — Колоскова тут же перешла в наступление. — Чего ты тут гуляешь? Полуголая!

Голос Ирины Павловны, обычно переполненный той хрипотцой, которую дамы ее толка считают «интимной», визжал, как несмазанные ворота. Тамара почувствовала себя увереннее.

— Вы предлагаете мне биться в истерике? Это ему поможет?

— Но и шляться тут, вынюхивать тоже нечего!

Женщины еще некоторое время грозно глядели друг на друга, а потом Панкратовой стало смешно. Ей-то что делить с этой, боящейся упустить добычу хищницей? Единственное, чем тут дорожит Тамара, — работа. Но на нее Ирина Павловна как раз не претендует.

— Чего улыбаешься? — совсем вульгарно зашипела та. — Думаешь, ты кого-то обдурила своим маскарадом? Я сразу поняла: освоишься и начнешь задом вертеть перед шефом. Не обольщайся! Видала я таких. Чуть что — мигом кости переломаю. Есть кому!

У Панкратовой хватило ума сдержаться.

— Володя сказал: Валерий Захарович требует срочно приехать, — сухо доложила она. — Я прямо с дачи. Не успела переодеться.

— Да? — ехидно ухмыльнулась Ирина Павловна. — Что, завербовала пацана? Что-то я ничего такого не слышала!

— Спросите сами.

— Тамара?! — позвала с веранды медсестра. — Кто тут Тамара? Больной требует, аж до крика. Быстрее! Ему нельзя нервничать.

Пока Панкратова несколько мгновений соображала, кто это «больной», Ирина, оттолкнув ее, взбежала на крыльцо и властно распахнула дверь. Тамаре пришлось поторопиться следом.

Забинтованный Воротников лежал, опутанный проводами и трубочками, как герой американского боевика. Глаза у него были затуманенные, как у пьяного. Причем очень сердитого пьяного.

— Ты чего тут?! — напустился он на Ирину Павловну. — Я же сказал: езжай домой. И чтобы завтра к вечеру был подробный план.

Он закашлялся и, повернув голову к Панкратовой, несколько мгновений озадаченно хлопал длинными, как у женщины, ресницами. Потом обрадовано узнал:

— Так это — ты?! Наконец-то. Видишь, как оно повернулось? Ты была права: пора кончать с экспромтами и налаживать планирование. Ира! Чего ты ждешь?

— Но я могу и тут… Позволь мне! Я хочу быть с тобой, — взмолилась та, и Тамара Владиславовна по лихорадочно блестящим глазам и плаксиво подрагивающим губам Колосковой поняла, что та действительно переживает. — Кто-то должен готовить, например? Позволь мне остаться!

— Так. — Валерий Захарович прикрыл глаза и попытался быстро вдохнуть полной грудью.

Была у него такая привычка. Стараясь сдержать свой темперамент в разговоре с проштрафившимися подчиненными, он демонстративно глубоко дышал. Это было знаком поскорее исчезнуть. Но сейчас у него ничего не получилось. Вдохнув, он сморщился от боли и побурел, сдерживая новый приступ кашля. Медсестра быстро подошла к его изголовью и ловко приподняла его за плечи, словно укачивая. Колоскову от ее сноровки передернуло.

— Ира, — отдышавшись, попросил шеф, — у меня сейчас куча проблем. Не добавляй себя. Пожалуйста! Тамара приехала. Тут есть кому готовить. Уезжай! Я тебе дал кучу заданий. Делай!

Колоскова, понимая, что далее спорить опасно, мрачно потупилась и вышла, не смиряя стук каблуков. Воротников отстранил медсестру, чтобы она не загораживала Панкратову, и велел:

— Давай садись сюда. Записывай!

Тамара Владиславовна взяла с письменного стола книжку, несколько листов бумаги, ручку и придвинула было кресло на колесиках к дивану, на котором лежал шеф, но тот, неуклюже шатая непослушной от лекарств головой, зарычал:

— Да нет же! Садись сразу за компьютер. Чего двадцать раз переписывать одно и то же?

— Так, больной, — тихо, но непреклонно подала голос медсестра. — Если будем нервничать, я всех отсюда выгоню!

— А, — криво хмыкнул хозяин, отмахиваясь от нее и видя только Панкратову. — Давай за стол.

— Ему можно сейчас работать? — спокойно игнорируя раздражение шефа, спросила Тамара Владиславовна у медсестры.

— Ну, если он будет… — Та явно обрадовалась, найдя в ней союзницу. — Если не станет нервничать, то в разумных дозах можно.

— Слушайте, вы что? — Валерий Захарович даже обмяк от того, как нахально игнорировалось его мнение. — Ты что, Тамара?! Кстати, чего это с тобой? Чем это меня кололи? Какая-то ты стала голая, загорелая и молодая? Что с лицом? Накрасилась, что ли?

Панкратова наклонилась к нему и спокойно предупредила:

— Я буду делать, как скажут медики. Сейчас она тут главная.

Не обращая внимания на его удивление ее новым обликом, она привычно сосредоточилась на работе. Расположилась за столом, включила компьютер, и, пока тот загружался, мельком огляделась. Как принято у Валерия Захаровича, тут все было готово к тому, чтобы работать. Помимо книжных полок и теле-, радиоаппаратуры, здесь были и холодильник, и сервант с посудой и электрокофейником.

— Значит, так, когда меня трахнуло, — вот как озарило, понимаешь? — Панкратова даже вздрогнула: с такой теплой дружеской интонацией он к ней еще никогда не обращался.

— У него возможна неадекватная реакция, — негромко предупредила медсестра. — Вплоть до бреда.

Воротников ее не слушал:

— Если, мол, я сейчас отключусь, все посыплется. В конторе то есть. И сразу вспомнилось, как ты меня пилила: если нет четкого плана, мол, все на волоске.

Как большинство людей, Воротников судил о других по себе. И, обладая мощным, тренированным мозгом, он думал, что и другие, как он, способны не только справляться с каждодневной текучкой, но и постоянно автоматически сверять свои действия с намеченной перспективой. На деле было, разумеется, не так. Его подчиненные в основной массе были вполне заурядны. Что, с одной стороны, вынуждало его до появления Панкратовой в «Аметисте» постоянно отвлекаться, чтобы корректировать действия сотрудников, а с другой — они избаловались, привыкнув, что хозяин вовремя предостережет, напомнит или поможет в случае чего.

Чтобы избежать всего этого, она и советовала ему ввести четкое недельное, месячное, квартальное и годовое планирование. И автоматизировать с его помощью управление. Несчастье, оказывается, заставило Воротникова понять, насколько это важно. Он вызвал ее, чтобы она сделала первоочередные памятки для ключевых сотрудников. Но кроме краткого объяснения, он ничего не успел. На него навалилась боль, медсестра сделала укол, дала таблетки, и Воротников опять отключился.

Пришлось Панкратовой самой реализовывать замысел шефа. Для нее это было несложно, но потребовало большой сосредоточенности. Через пару часов, целиком углубившись в работу, вдруг услышала странный звук. Она подняла лицо и замерла под восторженно сияющим в густом сумраке взглядом Валерия Захаровича. Тот смеялся, как пьяный, и говорил с трудом, точно бредил:

— Вся в ореоле, пчелка. Работаешь. Так спокойно, когда ты там клацаешь. От тебя мурашки. Не холодно? В одной ночнушке?

Его веки опустились, он дышал спокойно, но Панкратова позвала медсестру. Та проверила пульс, температуру и что-то высчитала по экранам аппаратов, подключенных к спящему:

— Вообще-то все в порядке. Удивительная жизнеспособность для его возраста. Быстро поправится. Но лучше вам закруглиться.

Панкратова выключила компьютер, лампу и пошла на кухню. Когда они втроем — она пригласила медсестру и шофера — поели, она уговорила Володю свозить ее домой. Так что наутро, вздремнув в одной из спален наверху, она выглядела как обычно. Серятиной.

Воротников проспал до обеда. А когда очнулся, то, позвав ее, сначала долго молчал, разглядывая с изумлением. Потом, когда она предположила, что ему нужно еще отдохнуть, спохватился:

— Чем это меня вчера напичкали?

— Лекарствами, — ответила медсестра, слегка ошарашенная произошедшей с Панкратовой переменой.

— Что-то ты мне вчера в каком-то странном виде приснилась. Так на чем мы вчера остановились? И вообще…

Шеф с привычным раздражением потребовал, чтобы Панкратова доложила ему, что уже сделала, а также что и как собирается делать дальше. Одобрил. Потом, словно не допуская самой возможности возражений, велел ей выбрать себе любую спальню и устраиваться надолго. Дескать, пока он здесь, ей придется быть рядом. Отправив ее обзванивать руководителей отделов из «своей» комнаты, шеф два часа о чем-то разговаривал с Ириной, которая приехала рано утром и теперь кормила его куриным бульоном и пирожками. Позже, когда Тамара Владиславовна всех обзвонила, шеф велел ей распечатать памятки, которые даже не стал читать, и отправить их с шофером Володей. Ему предстояло отвезти в город Колоскову и привезти уборщицу из офиса. Ирина перед отъездом подробно проинструктировала Панкратову о том, что любит и не любит есть Валерий Захарович. Не желая зря спорить, Тамара Владиславовна послушно кивала. Хотя придерживалась совершенно иной точки зрения на то, как нужно кормить больных.

Когда Володя вернулся из города, Тамара, работавшая в своей комнате наверху, подошла к окну. Сначала из машины вылезла худенькая главбухша «Аметиста», потом появилась старушка уборщица. А за ней — озабоченная Надежда Кузнецова и мужчина, чем-то знакомый Панкратовой. Она стремглав бросилась вниз: «Неужели что-то с Зайкой?!» — и накинулась на подругу:

— Что случилось?!

— У меня? Ничего, — пожала та обнаженными покатыми круглыми плечами. — Страховой случай оформляем. Вот, познакомься: наш сыщик — Игорь Сергеевич Выприцкий.

— Какой случай? — не поняла Тамара, ответив на кивок мужика с мрачным лицом. Это его вчера вечером она чуть не сбила с ног возле клумбы. Зачем тут сыщик? Что происходит?

— У нас с их компанией групповой договор, — объяснила главбухша, уже приученная Воротниковым, что референту нужно знать все. — Шеф тоже в списке. А чтобы страховку получить, нужно документы оформить. Его подпись нужна.

Панкратова облегченно перевела дух и деловито предупредила:

— Он еще спит. Придется подождать. Или — давайте бумаги, я потом у него подпишу.

— Нет, лучше подождать, — решила Кузнецова. — Вдруг у него вопросы возникнут. Хорошо тут: скромненько, но со вкусом. Ты, Игорек, посмотри. А мы, Том, давай прогуляемся?

Почувствовав, что подруга хочет поговорить тет-а-тет, Тамара попросила Володю поухаживать за гостями, угостить их, чем найдется, а сама повела Кузнецову в беседку.

— Ого, — удивилась, оказавшись внутри неказистого внешне сооружения, Надежда. — Умеет твой шеф устраиваться. Тут только пьесы писать. Из дачной жизни.

— Не тяни! — попросила Панкратова. — Что стряслось? Почему ты сказала, что случай — страховой? Мне говорили — случайный?!

Надежда села за письменный стол и мгновенно из крупнотелой простушки превратилась в деловитую консультантку.

— Любой повод, по которому страховая компания выплачивает деньги, называется страховым случаем. Даже если это просто дата окончания накопительного договора. Или — несчастье, как у вас. Так что тут-то ничего страшного.

Она помолчала, словно то, что хотела сказать дальше, было как раз страшно. И неуверено призналась:

— Не знаю, нужно ли тебе это знать? Всегда есть вероятность ошибки. Боюсь, я тебя взбаламучу, а потом окажется — зря.

— Не тяни, Надька! — Панкратова уже требовала, догадываясь, что ее предчувствия не врут. — А в чем «страшное»?

— Понимаешь, наша служба безопасности сомневается, что дело с твоим шефом — случайное. И не сомневается в том, что все имеет отношение к тому, что было зимой. Со мной и с тобой. Так-то.

— Какая служба? Какой безопасности? — спросила сбитая с толку Тамара, и Кузнецова, которой, помимо прочего, требовалось убедить подругу застраховать себя и дочь, принялась объяснять.

Каждая солидная страховая компания имеет своих следователей. И потому, что много желающих получить страховку с помощью обмана. И потому, что страховой бизнес — самый простой и хитрый на белом свете.

Фактически финансовая прочность страховщиков незыблема, потому что основана на арифметике. И пока действует таблица умножения, страховщики разориться не могут. За исключением, понятно, тех случаев, когда во главе компании оказываются жулики или дилетанты. А это возможно только тогда, когда государство само хочет поучаствовать в воровстве. Как оно, например, сумело отхватить около 80 процентов того, что собрали у народа «МММ» и прочие — в том числе и под вывеской страхования, — пирамиды. Впрочем, добросовестные страховщики даже от этого умеют обезопасить себя и своих клиентов. Потому что их математика необычна. Она даже называется по-особому — «актуарная».

Многие думают, что страхование рисков основано на разнице в количестве уплативших взносы и тех, с кем действительно случаются несчастья. На самом деле это не так. Если взносов за риски фирма собрала, скажем, 100 миллионов, то выплатит она по этим договорам почти 150. Пусть пострадавших гораздо меньше, чем застраховавшихся. Но ведь и получают они зато в 30—100 раз больше, чем внесли. Откуда же деньги? Из актуарных расчетов, учитывающих и статистику, и систему перестрахования, и Гражданский Кодекс, и многовековой опыт. То, например, что несчастья никогда не случаются со всеми застрахованными одновременно.

— В данном случае, Том, — объясняла Надежда, — тебе важно понять: практически у каждого несчастья есть виновник. Даже когда наш клиент пострадал по собственной неосторожности, при желании и умении всегда можно найти виноватого и кроме него. Например, человек поскользнулся и сломал ногу. Или руку. Или попал под машину. В одиночку в этой ситуации он практически беззащитен. Сначала и ему, и его близким не до поиска крайних. Все в шоке, о врачах и лекарствах нужно думать. Если страховки нет — труба: сбережения тают, работа потеряна. Позже, когда человек поправится и начнет соображать, тот лед, на котором он поскользнулся, давно растаял, свидетели все забыли. А ведь чтобы в суд подать, нужны и расходы: на пошлину, на адвоката, на терпение. Правосудие у нас затяжное, как маразм правителей.

Но страховая компания (СК), в силу наличия спецов на все случаи жизни, совсем в другом положении. Она выплачивает пострадавшему положенные ему деньги, а потом обращается в суд. С иском, допустим, к городским службам, которые не обеспечили уборку льда. Поскольку деньги на сбор доказательств, на терпение и выжидание у СК есть, поскольку аналогичных историй не один десяток, поскольку ее адвокаты знают как добиваться своего, — все деньги, которые ею будут потрачены, в итоге возвратятся. Плюс упущенная выгода, плюс моральный ущерб и компенсация нетрудоспособности пострадавшего, плюс затраты на судебные издержки, плюс многое такое, о чем обыватель и понятия не имеет.

Самое забавное, что до суда в подобных случаях доходит редко. Ибо с отдельным человеком тот же коммунхоз помериться юридической силой в состоянии. Не крючками в законах, так проволочками одолеет. А вот с мощной компанией эти номера не проходят. Ее не лимитирует время, ведь она возвращает свои деньги с процентами. Поэтому умелые страховщики получают компенсации чаще и больше, чем отдельные граждане, хотя судятся гораздо реже.

— Это ясно, — перебила Панкратова. — Но при чем тут Воротников?

— Наша фирма знает, что ей придется выплатить ему около десяти тысяч баксов. Мы сразу, как только получили от вашей главбухши известие о несчастном случае, тихо организовали собственное следствие — действительно ли ваш случай несчастный? И случайный ли он? И обнаружились подозрительные вещи. Во-первых, машина, ударившая Валерия Захаровича, не просто поехала назад. Следы показали, что она повернула. Будто сидевший за рулем направлял ее так, чтобы ударить. Во-вторых, неизвестно, кто именно сидел за рулем. Хозяин и водитель этой иномарки в этот момент находились в доме, а виновник наезда почему-то объявиться не пожелал. В-третьих, никто не видел, оказывается, как произошло несчастье. Лежавшего в тени у забора хозяина нашли минут через десять после удара. К этому времени ударившая его машина, и это в-четвертых, опять стояла среди остальных как ни в чем не бывало. Ее определили только по царапинам и крови Воротникова на багажнике.

— Вы думаете, что его хотели убить? — переварив все услышанное, хрипло спросила Панкратова.

— Неизвестно. Может, просто пьяная шутка, — приподняла брови Кузнецова, показывая, что сама в это мало верит. — Чего только люди спьяну не делают. Может, и попугать хотели. Или именно искалечить. Кто знает?

— Но почему ты связываешь это с тем, что было зимой?

— Не только я. Выприцкий тоже. Знаешь, рыбка, как-то трудно поверить, что столько разного, но в чем-то схожего происходит вокруг тебя просто так!

— Значит, будет милиция?

Тамара поняла, что Кузнецова недоговаривает, но ей сейчас не до подробностей. Несчастье с шефом уже стряслось, его пережили. А вот вмешательство милиции сулило новые заботы и неприятности. Если начнут расспрашивать, напрягать партнеров и клиентов, это может повредить делам. Она тут же устыдилась подобных мыслей. На человека совершили покушение. О хлопотах ли тут скорбеть?

— Вряд ли, — успокоила Кузнецова. — Наши юристы уже связались с хозяином машины. И он согласился компенсировать нам все потери.

— Почему это? — с подозрением удивилась Панкратова.

— Формально он виноват: не сообщил в ГАИ, хотя обязан был. Скрылся с места то ли ДТП, то ли преступления. А его водитель, мало того, что был нетрезв, так он еще за ночь отрихтовал и закрасил багажник. Скрыл то есть улики. Хотел, как лучше. В общем, автовладельцу неприятностей в случае следствия корячиться столько, что проще откупиться. Мы же все равно бы иск на него подали. А в суде на адвоката больше денег уйдет. Не говоря уж об огласке. Владелец авто не из тех людей, которые жаждут привлечь к себе внимание. К тому же в гостях он был с любовницей, о чем не жаждет извещать жену. В общем, договорились.

— Постой. — Тамара уже забыла о собственных переживаниях по поводу милиции. — А как же Воротников? Ведь его чуть не убили!

И вот тут до нее дошло то, что она не хотела понимать, когда взорвалась машина подруги.

— А если они опять захотят? Если они опять попытаются?!

— Вот именно. Об чем и речь. — Красивые, тщательно подрисованные брови Кузнецовой иронически изогнулись. — Если вы промолчите, наши по этому поводу возникать не будут. Нам — что он с табуретки упал, что с крыши — лишь бы клиент был доволен. И чтобы наша бухгалтерия не пострадала. Мы не прокуратура. Конечно, если вы сами к нам обратитесь — другое дело. Мы, как пионеры, всегда готовы помочь. Чтобы потом лишнего не платить. Заказные убийства редко раскрываются.

— Нашей главбухше ты это говорила? — машинально оглянувшись на дом, спросила Панкратова.

— Нет, зачем?

— Правильно. Я сама все шефу доложу, — кивнула Тамара.

— Как хочешь, — согласилась Кузнецова. — Но при мне. Извини, рыбка, работа такая. Он — мой клиент. Я должна быть уверена, что ты ничего не напутаешь. Но с ним ладно. Ты о себе-то подумала? О своей страховке?

— А при чем тут я? — тихо, еле шевеля губами спросила Панкратова.

Мысль, что Воротников мог погибнуть из-за нее, затапливала ее ужасом. Надежда помолчала, затягиваясь длинной коричневой «More», и пожаловалась:

— Бригадир пилит, что курю при клиентах. Имидж, ети его: мы такие солидные, здоровье обязаны беречь. Не хочу пугать, но… — Кузнецова собиралась с духом. Не часто доводится расставлять ловушку своей ближайшей подруге. Но приходится. После долгого перерыва злоумышленники, которых она уже успела с помощью друзей высчитать и выследить, опять начали действовать. — Если ты застрахуешь себя, то у нашей фирмы будет больше резонов для расследования. Когда на хозяев наезжают, часто страдают те, кто рядом с ними. Охранники, референты. Нашим оно надо? Правда, если будут расследовать, то тут, извини, всю твою биографию изучат. Всех друзей и знакомых. Это, сразу предупреждаю, муторное дело, хлопотное!

— Ерунда, — отмахнулась Тамара Владиславовна. — Если это поможет его уберечь, то все — ерунда.

— Его?

— Ну, Воротникова, — уточнила, чуть покраснев, Панкратова. — Ты не забыла, что он мне деньги платит? И немалые. Если с ним что-то случится, нам с Зайкой — куда?

— Верно, — с облегчением согласилась Надежда.

Пол-экзамена подруга выдержала.

— Но ты и Зайку тоже застрахуй. Заодно. И еще обязана тебе сказать: если кто-то начал, он ведь сам не остановится. Может, тебе уволиться, пока не поздно?

— Да ты что?! — Панкратова подумала не о том, что потеряет хороший заработок. Не о том, что придется опять скитаться в поисках работы. Она не бросит Воротникова в беде. — Я не могу!

— Почему? Работу мы тебе найдем. И не хуже. Теперь, когда ты себя показала, многие захотят тебя взять.

— Да нет, я…

— Боишься, что будут опять травить, — неправильно поняла ее подруга. — Так жизнь-то дороже. У тебя ведь Зайка. Случись что, я ее, конечно, не брошу, но подумай…

— Нет-нет, не сейчас, — помотала головой Тамара. — Потом — может быть. А сейчас что от меня нужно? Какие-то документы?

— Вот и умничка, — нагнулась Кузнецова за своим элегантным кожаным портфельчиком. — У меня уже все готово. Только подпиши, и давай обсудим сумму.

Настроение у Надежды приподнялось. Хоть Тамара все еще таилась, но уже выразила согласие приоткрыться. Это обнадеживало.

— Есть, Надюха. — Приоткрыв дверь, в беседку просунул голову мрачнолицый Выприцкий. Сейчас его лицо выглядело обычным, то есть, на его лад, почти веселым. — Я нашел следы на заборе и в кустах. Это точно покушение!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Воротников о милиции и слушать не пожелал.

Внимательно выслушав Надежду и Выприцкого, он одобрил привлечение сыщиков из страховой, а потом, когда Кузнецова ушла, вместе с Тамарой попытался вычислить — кому и зачем потребовалось его устранить. Ничего не вышло. Учитывая дикость воцарившихся нравов, это мог сделать кто угодно и ради любой ерунды. Валерий Захарович даже жену не исключил из списка подозреваемых. Не постеснялся Панкратовой — так уже привык считать ее неотъемлемой соучастницей размышлений. Впрочем, он не преминул уточнить:

— Страховщики, конечно, заподозрят в первую очередь тебя.

— Я была в Ивантеевке. Легко проверить. — Тамара Владиславовна не удивилась: сказанное шефом не было самым странным из услышанного ею сегодня.

— Не будь дурой. Я-то тебя знаю.

— И что же вы знаете?

— Ты из тех, для кого грубость — вне правил. Тебе проще и легче подставить меня без покушений. Сначала я и думал, что ты — шпионка и все твои реорганизации — трюк. Потом успокоился.

— И почему же?

— Какая шпионка будет цепляться за возможность улучшить фирму, в которую ее заслали? Потом — тебе покушение на меня невыгодно. Без меня все твои затеи — пшик. Да и кто другой сможет вытерпеть твое занудство?

— Логично. И что теперь? — Тамара Владиславовна была готова к любым сюрпризам. Хотя уже просчитала, что сейчас и Воротникову избавляться от нее — себе дороже.

— Продолжим в том же духе. Чем больше сил ты вкладываешь в «Аметист», тем мне выгоднее. Попозже, возможно, предложу тебе партнерство. Если выпутаюсь.

Она не стала уточнять: имеет он в виду экономический кризис, который, по его прикидкам, должен был случиться в августе — сентябре, или происки покушавшихся. Если кризис не случится, то для «Аметиста» это означает всего лишь потерю части прибыли. Панкратова спросила о самом важном:

— Вы тоже думаете, что у покушения будет продолжение?

Воротников смотрел на нее так, будто надеялся прочесть ответ в ее глазах. Сейчас он напоминал Кузнецову. Та тоже смотрела на Тамару так, словно та знает отгадку, но скрывает. Вот и шеф туда же. Рассуждает с Надькиными интонациями, но факты толкует по-своему:

— Твоя подруга права: связь с покушением на нее тут есть. Но не та, что ей кажется. Вы не учитываете свою персональную ценность. Понимаешь? То, что звонки и прочие штуки твоих «доброжелателей» прекратились, означает одно из трех. Либо они добились, чего хотели. Либо им надоело. Либо это стало кому-то невыгодно. Первый вариант означал бы, что тебя хотели внедрить именно ко мне. Столь хитрым способом? Бредятина. Второй? Тоже бессмыслица: травят, чтобы затравить. А ты, если не ошибаюсь, вполне довольна своим нынешним положением. Значит — третье. Кто-то прекратил это безобразие. Чего ради? Кто бы это мог быть? Чует мое сердце: это кто-то из наших, из «Аметиста». Кому-то мешало то, что тебя травят. Чем? Единственное, что приходит в голову: мешал шум вокруг того, что ты делаешь. Но не из-за лампочек же? Значит, из-за планирования вообще. Того, которое учет и контроль. И которое легко обругать, но трудно наладить. Некто хорошо знает мой характер: если бы на тебя слишком насели, я бы полез разбираться. Но когда звонки насчет тебя прекратились, я успокоился и вообще отдал всю суету по реорганизации тебе на откуп. Я уже столько раз пытался четче наладить работу фирмы, в том числе и с помощью сторонних консультантов, что результат и этой попытки было легко предугадать. Предполагалось, что я же сам первый устану от порядка и похерю все твои идеи вместе с тобой. Никто, и я в том числе, не ожидал, что у тебя получится. Видал я зануд, но такую, как ты, — впервые. По чуть-чуть, тихой сапой ты завела дело так далеко, что от тебя избавляться стало бесполезно. Система-то бы все равно осталась. А сейчас, видимо, запахло жареным. Понимаешь? Кто-то ворует! И твоя система вот-вот его высветит. Вот наш «дружок» и решил от меня избавиться. Значит, вся надежда теперь — на тебя. Чем скорее ты внедришь систему целиком, тем скорее вылезет, из-за чего меня чуть не задавили. Если, опять же, тут не подсуетилась моя супружница. Что-то она слишком спокойна в последнее время.

— Вы это всерьез? Про мою роль?

— Не будь задницей! Я к своей жизни и к тем, кто рядом, всегда отношусь очень серьезно. Там, где деньги, — всегда риск. А в «Аметисте» порой о-очень большие деньги. Какие уж тут шутки. Но ты чего молчишь? Все что-то предполагают: и я, и твоя подруга, и этот бывший мент. А ты чего молчишь?

Она потупилась:

— Обвинять кого-то можно, только имея веские доказательства.

— А тебя никто не просит обвинять. Но высказаться можешь? — Ожидая ответ, он задумался, глядя на ее растерянно мигающие за несуразными очками пасмурные глаза. И подытожил: — Жутко представить, что будет, если ты сейчас споешься с тем, кто меня заказал.

С такой «оптимистической» ноты и начались для Тамары странные недели на даче Воротникова.

Оказалось, что жить с хозяином в одном доме, — совсем не то, что просто вместе работать. Даже если и приходится задерживаться на службе допоздна, это не идет ни в какое сравнение с напряжением почти круглосуточной службы.

Одно то, что здесь он общался с ней, лежа в постели, уже создавало неловкость, которую не снимали и постоянно дежурившие возле него медсестры. Во-первых, Воротников прогонял медсестру, когда работал с Тамарой Владиславовной. А еще он начал смотреть на нее как-то особенно. Будто разглядывал, пытаясь что-то вспомнить. Или узнать. Диктуя или объясняя что-то, Валерий Захарович порой замолкал на полуслове. Потом, поймав себя на этом, смущенно улыбался. Панкратовой делалось неудобно. Она стеснялась подгонять болеющего человека, но и сидеть в позе пай-девочки, чувствуя, что тебя бесцеремонно разглядывают, ей не улыбалось. Это неприятно даже под защитой ее наряда и грима.

Возникали и другие проблемы. Порой и страсти кипели.

Женщины удивительно умеют осложнять жизнь. Панкратовой, не слишком самоуверенной по натуре, обычно все-таки доставало мужества не делать того, что она считала вредным. Поэтому, несмотря на то что Воротников принадлежал к типичным мясоедам, она решила это игнорировать. Уверена была, что в его теперешнем, ослабленном состоянии мясо — вредно. Она упорно готовила овощи, подкладывая лишь чуть-чуть мяса. Для вкуса и запаха. Сам Валерий Захарович не обращал на это внимания. Ел, что давала, и благодарил, извиняясь, что пришлось ее нагрузить сверх меры. Зато Колоскова, считавшая, что мужику, а тем более больному, без мяса никак нельзя, пилила ее в каждый из своих наездов.

Ирина Павловна упорно стремилась угнездиться в загородном доме. Поскольку Воротников ее грубо выпроваживал, она дежурила в большом холле как самозваный сторож. Панкратова старалась вести себя «невидимкой». Хотя и замечала: потеряв голову от ревности — Колоскова-то прекрасно помнила, что скрывается под балахоном Тамары, — юристка слишком навязывалась шефу. Своими же руками разрушала отношения. Мужчинам свойственно инстинктивно шарахаться от назойливых притязаний. А уж прикованный к постели, раздраженно-болезненный Воротников был еще менее обычного склонен к такту и терпению.

Что удивительно, жена Воротникова появилась на даче всего несколько раз. В первый приезд одна, а во второй — привозила с собой сына. У нее была своя машина, розовая двухдверная иномарка, которую она не без шика водила. Совершенно не обратив внимания на Тамару и очень сухо поздоровавшись с оказавшейся тогда на даче Колосковой, Воротникова всего десять минут посидела возле мужа. И, взяв у него очередную сумму, тут же уехала. Ее словно не интересовало, насколько хорошо за ним тут ухаживают. Впрочем, если она знала, что он ей изменяет, Панкратова ее понимала.

Сама она от обилия забот и треволнений выматывалась так, что к полуночи с ног валилась. То, что она, дабы не дать пичкать шефа мясом, вынуждена и готовить для него (на всю ораву, включая охрану, медсестер и шофера Володю готовила уборщица Зинаида Сергеевна), как бы и не считалось. Это вроде бы хобби у нее такое. Или даже награда в знак особого доверия Валерия Захаровича, который за работу фирмы спрашивал с нее еще взыскательнее прежнего. Если кто-то из начальников отделов чего-то не успевал или путал, то крайней всегда была она. Сам Воротников избегал общаться с подчиненными. За все время болезни ни один из ключевых сотрудников ни разу в его кабинет, ставший для шефа больничной палатой, так и не вошел. Даже шофер Володя не допускался. Воротников вызывал с кухни Панкратову, чтобы она передала, куда и зачем нужно съездить.

Вначале она думала, что преднамеренность этого положения ей чудится. Но однажды из-за усталости она огрызнулась. Сказала, что быть и поварихой, и секретарем, и референтом, и замом за все про все одновременно она не успевает. Не разорваться же ей. Шеф посмотрел на нее с новой в его повадках задумчивостью и объяснил:

— Конечно, задергали тебя. Так и должно быть. Представь, что я уеду в командировку. На неделю или даже две. Или в отпуск — на месяц. До сих пор в таких случаях фирма тут же начинала буксовать. У нас так принято: если хозяин в отъезде, то и все остальные как бы в отпуске без отрыва от производства. И не придерешься. У каждого миллион объяснений, почему все замерло. Надо с этим кончать? Надо. Сейчас идеальная ситуация. Я тут, но меня вроде бы и нет. Зато есть ты. Так они все привыкают видеть в тебе меня, слышать от тебя мои приказы. Дошло? Теперь, когда я буду в отъезде, они этого и не заметят. Но ты буквально будешь завалена и работой, и бытом, и всякими мелочами. Значит? Ну, поднатужься, подумай своей бабской головой! Вот именно. Тебе тоже нужно: «а» — привыкнуть, что ты «крайняя»; «бэ» — натренироваться четко координировать работу в этом стрессе; «вэ» — спланировать и организовать дело так, чтобы стресса не было; «гэ» — делегировать полномочия и работу. Я что, запрещаю тебе привлечь кого-то себе в помощь? Даже нанять со стороны, если надо?

Из всех его пунктов ее больше всего задел «а». Он, не предупредив и не объяснив, назначил ее «крайней». Поэтому она строптиво напомнила:

— Не бывает ответственности без полномочий! А вы мне их не дали. Но если я должна всему, людям и обстоятельствам, подчиняться, то как я могу за них отвечать?

— Вот тут ошибочка у тебя. — Воротников устало прикрыл глаза и с минуту как бы собирался с силами. Приступы боли стали реже, но все равно вкупе с лекарствами сильно ослабляли его. — Полномочия не дают, их берут. Даются не полномочия, а задания. Ты сама по необходимости решаешь, какие права тебе нужны. И сама их берешь. Поняла? Для начала могла пожаловаться мне. Но лучше бы тебе самой переадресовать те заботы, которые могут решить другие, другим. А?

У Валерия Захаровича, бледного, обросшего мягкой русой бородкой и непривычно спокойного, появилась симпатичная напевность в речи. Он смотрел на нее с подушки так благостно, словно она выполняла его последнюю волю. Спорить в такой ситуации, возвышаясь над ним, будучи хоть и задерганной, но совершенно здоровой, ей не хотелось. Ей хотелось его пожалеть. Хотелось заслонить от всех бед и проблем. Она догадывалась, что он не желает видеть тех, с кем когда-то начинал «Аметист», пока не выяснит, кто из них вор и предатель.

Но Воротников, оказывается, сумел и из своей болезни извлечь максимум пользы. Тайком натаскивал ее на роль своего заместителя. Змей! Экзаменовать ее вздумал. Поэтому его советы, не лишенные здравого смысла, ее раздосадовали. «Значит, я сама должна взять на себя полномочия лавировать между твоей любовницей, женой и работой? Не слишком ли жирно?!» И Панкратова не сдержалась:

— Помните, в самом начале вы заявили, что личное не должно мешать работе?

— Разумеется, помню. И что?

— А к вам это относится?

— A-а! Ирина достает? Я же тебе сказал: сейчас все подчинены тебе. Все. Она не понимает? Запрети Володе ее сюда привозить.

«Вот же какой ты, — подумала Тамара Владиславовна. — Значит, ты запутываешь, а я за тебя должна расхлебывать? До чего же вы, мужики, умеете сваливать на нас грязную работу. Особенно прибирать там, где вы нагадили!»

Словно подслушав ее мысли, он — тихий и благостный на искрящейся белизной подушке — просительно улыбнулся:

— Я же сразу предупредил: тебе придется делать то, что я не могу или не хочу. Согласись, иначе на кой подчиненные? Резонно?

Ох уж эти мужские резоны! Всегда оказывается, что они правы. И она смолчала. А потом набралась духу и велела Володе не возить на дачу Колоскову без ее приказа. Тот это воспринял спокойно. Значит, согласовал с шефом.

Войдя во вкус, она позвонила в офис и от имени шефа велела Людмиле собрать завтра утром всю верхушку «Аметиста» на совещание в офисном кабинете Воротникова. Они удивились, что этот «круглый стол» вела она, но не слишком сильно. Тамара Владиславовна, спрашивая отчет и отдавая распоряжения, так часто заглядывала в блокнот, что у всех сложилось впечатление: она действует по сценарию, утвержденному шефом. Это и последующие совещания изрядно ее разгрузили. Большая разница: вести дела, собрав всех нужных людей в нужном тебе месте и в удобное тебе время, или дергаться всякий раз, когда они сами соблаговолят обратиться!

Конечно, она все равно сильно выматывалась. Но это была уже иная, неудручающая усталость. Работа спорилась, несмотря на то что ей самой приходилось формулировать и принимать решения. Да и с логикой шефа она быстро примирилась. Кому понравится, чтобы сотрудники торчали вокруг его постели, как скучающие родичи вокруг недужного старца?

Наладились и бытовые дела. Колоскова, поняв наконец, что назойливость может ей дорого обойтись, смирилась. Во всяком случае, теперь она изображала первую даму только в офисе и не опротестовывала распоряжений, которые отдавала Панкратова.

Как-то, проведывая все еще гостившую у Надиных родителей Зайку, Тамара поймала себя на мысли, что торопится назад, в дом Воротникова. Словно там ей было интереснее. Она даже покраснела от неожиданности такого открытия.

Неужели ей нравится ухаживать за этим властным, раздражительным типом? Да, что-то такое было. Несколько раз, глядя из-за компьютера на задремавшего посреди разговора Валерия Захаровича, она ловила себя на смешной мысли. Ей хотелось подойти и внимательно рассмотреть его лицо, такое умиротворенное во сне. Ее тянуло просто постоять с ним рядом, чтобы слышать его дыхание. Порой, когда он что-то объяснял ей, она замечала, что следит не столько за смыслом слов, сколько за движениями его властных, четко очерченных губ. Они так красивы, словно нарисованы. Интересно бы провести по ним кончиком пальца.

Правая рука Валерия Захаровича не действовала совершенно, а всякое движение левой отдавалось болью. Поэтому его приходилось кормить с ложечки. В первый раз Тамаре пришлось это сделать, когда шеф попросил есть, а медсестра отлучилась. Панкратова неожиданно заметила странное удовольствие. Она приписала его тому, что наслаждается беспомощностью самоуверенного шефа. Он даже вынужден терпеть, когда она вытирает ему салфеткой губы и сильный волевой подбородок. А потом так и пошло: медсестры почему-то не предлагали заменить ее в этой процедуре.

Случались и приятные моменты. Самыми свободными у Тамары получались часы между двумя-тремя, когда шеф засыпал после обеда, и до шести, когда ей из офиса сообщали ежедневные сводки. Она использовала это время на поддержание формы. Свежий воздух, зелень, наличие поблизости сильных мужиков-охранников, Выприцкий, оказавшийся холостяком, был очень даже ничего. И если бы не постоянное похоронное выражение лица, мог бы сойти за симпатичного.

В тридцати минутах легкого бега от дачи Воротникова было несколько прудов. Тамара воспользовалась этой возможностью поплавать. Сначала делала пробежку по тенистым проулкам между трехметровыми заборами нуворишей. С наслаждением преодолевая сопротивление разленившихся мышц, она трусцой бежала вдоль краснокирпичных стен, а на финише ее ждало блаженство: парение в широкой спокойной воде. Она отдыхала, впитывая телом дремотную ласку влаги. Потом, обсыхая на ходу, отмахиваясь сарафанчиком от почему-то редких тут комаров, в одном влажном купальнике отправлялась к дому.

С восьми до десяти вечера Воротников, после медицинских процедур, требовал от нее рапорт за день и план на завтра. Затем он утыкался в телевизор, удовлетворяя вдруг обуявшую его страсть к боевикам, а ей оставалось только подытожить его замечания и по телефонной линии перекачать файлы на компьютер в офисе. Утром Людмила их отпечатает и раздаст по назначению.

Сделав все, Тамара курила последнюю сигарету на балкончике под густыми звездами и, после душа, с наслаждением валилась на кровать. Она засыпала легко и быстро, предвкушая завтрашний день с почти детским удовольствием. Опять, как когда-то в юности. Тогда вся жизнь была впереди и сулила одни радости.

Однако судьба не скупится на сюрпризы. Словно ей не нравится, когда мы расслабляемся и надеемся вечно плыть по течению, скользя по лунной дорожке.

Тамара редко видела сны. Вернее — она редко их запоминала. Но этот ей было суждено запомнить навсегда. Все происходящее воспринималось как абсолютная явь.

Поздний зимний вечер. Стекла окон покрывает лед. Не изящные морозные узоры, а тяжелая бугристая наледь, источающая мерзкий холод. Тамара сидит за своим столом в «Снабсбыте». Ждет телефонного звонка от уехавшего в командировку Олега Гаврилова. Он на юге, у него там веселая компания, и у нее нет уверенности, что он позвонит. Но она ждет, потому что должна сообщить ему нечто очень важное. Это может прервать его поездку. Однако ей не хочется, чтобы он звонил и возвращался. Вдруг дверь кабинета распахивается, и появляется злорадствующий Глебский. «Вот, полюбуйтесь! Вот она, — кричит он кому-то за своей спиной, показывая на Панкратову пальцем. — Смотрите, как она работает: голая сидит в служебном кабинете».

Тут Тамара осознает, что она действительно совершенно обнажена. Она закрывает руками грудь и низ живота и просит: «Подите вон! Сейчас нерабочее время, и я имею право. Моя одежда промокла, и пока я ее сушу, вам нельзя входить сюда!» Она показывает на старенький масляный калорифер, на котором висит ее костюм. Но почему-то это тот костюм, который она носит в «Аметисте», чтобы казаться дурнушкой.

Вдруг из-за спины Глебского появляется Олег Гаврилов. Он во фраке, что кажется ей совершенно естественным, но босиком. «Да-да, вы были правы, — с презрением глядя на нее, говорит Олег. — Зря я так спешил к ней, что даже туфли не успел надеть! Она развратная тварь, она голая ждет мужиков, а я-то на нее надеялся!»

Тамара хочет объяснить ему, что ждала его звонка, но голос ей не повинуется. Она только плачет, понимая, что теперь Олег уйдет навсегда и она его больше никогда не увидит. А в распахнутую дверь заходят и заходят люди. Среди них и торжествующая Колоскова, и плачущая Надежда, которая, лепеча что-то сочувственное, тем не менее фотографирует Тамару. Сверкает вспышка. Много сотрудников «Аметиста», которые почему-то аплодируют.

«Это незаконно! — тычет ей в лицо какие-то бумаги Колоскова. — Голой, когда на улице мороз, быть незаконно!»

Вдруг, расталкивая всех, в комнату врывается Валерий Воротников. Выглядит он ужасно: костюм оборван и грязен, лицо поцарапано. Пятна, которые вначале показалось машинным маслом, оказываются вонючими экскрементами. Люди обступают его, преграждая дорогу к Тамаре, смеются и кричат, что он слишком противен и вонюч, чтобы видеть такую чистую и голую женщину. «Помоги мне, — просит Валерий, — я не могу к тебе прорваться. Они меня не пускают!»

Но Тамара, рвущаяся к своей обледеневшей одежде, не обращает на него внимания. Она видит, как Колоскова обнимается с Глебским, у которого откуда-то появляются длинные висячие усы, делая его похожим на Бутицкого, заведующего отделом в «Аметисте». Тамара делает рывок, хватает свою одежду и натягивает ее на себя. «Все! Я теперь одета, меня нельзя ругать!»

Но вокруг смеются еще сильнее. «Это же панцирь! — веселятся зрители. — Простой ледяной панцирь. Мы его разобьем, и ты опять будешь голой!» Панцирь начинает сжиматься, не давая ей дышать.

Очнулась она в огромном незнакомом зале.

Она сидит в первом ряду и смотрит на сцену. Там высокий худой мужчина старается сделать микрофон пониже, чтобы стоящая рядом с ним Зайка могла что-то сказать. Замерев от счастья, Тамара чувствует, что ее правая рука в сильной теплой ладони Валерия. На нем строгий черный костюм, а на груди в петлице большая нежная орхидея. Тамара опускает глаза и сквозь застилающие их слезы видит под своей грудью, обтянутой бело-розовым платьем, огромный и очень-очень тяжелый букет. Он скользит и вот-вот упадет на пол. Но Воротников замечает это и в последний момент, не выпуская ее руки, подхватывает цветы. «Ты прекрасна, — жарко шепчет он ей в ухо, — даже когда ревешь! Жалко, что мужикам можно плакать только от горя!»

Тамара проснулась в слезах, но с ощущением чудом миновавшей ее беды. Первой мыслью было: «Как жаль, что это всего лишь сон!»

Ночью резко похолодало, и, несмотря на заливающие комнату солнечные лучи, было зябко. Тамара натянула на себя простыню и свернулась под ней калачиком. Тут ей припомнилась первая, страшная часть сна. Так явственно, что она даже не сразу поверила, что на самом деле ничего этого не было. Не обвиняла ее злорадствующая толпа, застав голой на работе.

Скептически относясь к толкованию снов, Тамара тем не менее постаралась бегло пересказать себе странные видения этой ночи, чтобы потом поделиться с Надеждой. Вот та, общаясь со всякими колдунами-психоаналитиками, большая любительница разбираться в пригрезившемся. Утреннее звонкое пение птиц напомнило, что нежиться некогда. И Тамара бодро поднялась, в очередной раз пообещав себе при первой же возможности вырвать у Воротникова два-три выходных подряд, чтобы провести их с Зайкой и отоспаться.

А потом, приняв душ, повинуясь случайному порыву, она позвонила Надежде Кузнецовой. Болтая свободно, словно закончилась владевшая ими обеими хворь, подруги поделились новостями. Самой интересной, безусловно, стал странный сон Панкратовой, который она с подробностями пересказала Надежде.

Этот откровенный и добрый, как встарь, разговор снял груз с души Панкратовой. Ей показалось, что все худшее уже позади.

На следующий день, в такое же нежное, но более теплое утро, Тамара Владиславовна, загримировавшись с учетом предстоящей жары несколько слабее обычного, взялась за ручку двери, чтобы отправиться на кухню. Зазвонил телефон. Полагая, что это проснувшийся Воротников горит желанием ее увидеть, она подпорхнула к прикроватной тумбочке. Подняла трубку весело — вот, он думает, что она спит, а она уже готова к работе:

— Алло?

— Панкратова? — Молодой мужской голос произнес ее фамилию с наглой бесцеремонностью. И повторил: — Это Панкратова?

— Да. Я вас слушаю.

— Не хрен слушать! Подключи компьютер к телефону. Получишь приветик от своей дурочки. Но если, сука, хоть кому пикнешь — он будет последним!

Грохот и — короткие гудки.

Она, почти теряя сознание от ужаса, дрожащими пальцами попыталась вставить крошечную пимпочку, которая теперь у телефонов вместо нормальной вилки, в ноутбук, но не получалось. Давя желание швырнуть тяжелый параллелепипед на пол и растоптать его, Панкратова до крови закусила губу и от боли немного пришла в себя. Оказалось, что она вставляет пимпочку вверх ногами. Вставила. Включила. Тупо выждала, пока компьютер загрузится, с отвращением глядя на ухмыляющегося червячка. Воротников давно, еще до ее появления в «Аметисте», во время очередного приступа увлечения программированием сам нарисовал этого уродца. Какой только ерундой не занимаются люди от того, что у них нет более важных дел. И нет детей, которых так легко подвергнуть опасности.

А на плоском экране проступили блеклые из-за отсвечивающего солнца строчки сообщения:

«Панкратова! Если ты будешь послушной, ничего страшного не случится. Твоя Зоя у нас в гостях. Она жива и здорова. Но чтобы получить ее назад целой и невредимой, тебе надо:

1) сегодня к 14.00 подготовить — отпечатать, обеспечить всеми печатями и подписями — две доверенности на право распоряжаться всеми деньгами «Аметиста» в Австрии и в Люксембурге; в доверенностях место для имен и документов доверенных лиц должно остаться пустым;

2) запечатать эти бланки в плотный конверт, написать на нем адрес и не позже 14.00 передать этот конверт водителю Володе, сказав: «Отвези это Илье Владимировичу Стриженко по указанному адресу», — больше нельзя говорить ни слова; помни: за каждый час промедления твоя Зоя будет терять по пальчику — и первым будет мизинец на ноге;

3) завтра возьмешь на верхней полке шкафа в твоей комнате дискету с вирусной программой и запустишь ее в локальную сеть «Аметиста»; этот вирус поможет тебе выглядеть ни при чем.

Потом 10 дней ты должна вести себя как ни в чем не бывало: если хоть кто-то что-то заподозрит, а тем более — узнает, то твоя дочь уже больше не будет доставлять тебе хлопот!

Если ты сделаешь все правильно, то через 10 дней ты получишь свою дочь живой и невредимой.

Мы знаем — видим и слышим — каждый твой шаг, каждое твое слово! Малейшая твоя попытка нарушить наши правила — и твоя Зайка-Зоенька будет очень страдать. Уж если ты ее не пожалеешь, то мы — тем более!

Это письмо самоуничтожится через 5 минут».

Тамара почти в беспамятстве от страха что-то упустить или напутать переписала инструкции в свой блокнот. Едва она закончила, через экран проплыл, стирая буквы и строчки, злорадно ухмыляющийся знакомый фирменный червяк.

И Панкратова осталась среди сгустившегося вокруг нее мрака.

Те, кто задумал и осуществлял это преступление, постарались предусмотреть все: на кону стояло свыше 12 миллионов долларов. Столько денег клиентов, поверивших Воротникову, что в России грядет новый экономический кризис, «Аметист» разместил в ценных бумагах, на депозитных и прочих счетах в финансовых учреждениях Австрии и Люксембурга.

В «Аметисте» уже привыкли к тому, что всеми делами больной шеф руководит через своего референта, и что бы Панкратова ни сделала, какие бы доверенности ни подготовила, какие бы распоряжения ни отдала, это бы не вызвало никаких подозрений.

Компьютерный вирус, который Тамару Владиславовну вынуждали запустить во внутрифирменную сеть, связывающую компьютеры «Аметиста», мог привести в полную негодность базы данных и документацию. Для того чтобы восстановить общую картину и вернуть возможность отслеживать положение дел с основными финансовыми операциями, сотрудникам «Аметиста» потребовалось бы от одного месяца до полугода.

Этого времени было более чем достаточно, чтобы замести все следы исчезнувших денег.

Злоумышленники предусмотрели все.

В случае обнаружения преступления крайней и виноватой неминуемо окажется Панкратова — она не сможет доказать, что действовала по принуждению. И пока следствие будет разбираться с ней, окончательно растает всякая возможность найти истинных виновников.

Преступники очень хорошо все продумали и четко организовали. Они не учли лишь двух «мелочей»: характеры двух конкретных женщин.

Панкратова потому и держалась правил, аки слепой стены, что знала свою слабость: пугающие неожиданности надолго сбивали ее с толку. А что уж тут говорить о смертельном риске для дочери… Едва переписав в блокнот требования ультиматума, Тамара Владиславовна поставила последнюю точку и тут же опрокинулась в обморок.

Кузнецова потому и слыла надежной палочкой-выручалочкой, что предпочитала сама решать, что и когда ей нужно делать. И если она чувствовала необходимость, то вмешивалась бесцеремонно: не спрашивая мнения и согласия тех, кому старалась помочь.

Она незваной спозаранок приехала на дачу Воротникова, нашла отключившуюся подругу и прочла записи в ее блокноте.

Если бы не Надежда, Тамара попросту не смогла бы сделать все, что от нее требовали, в указанный срок.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Прошло три дня после того, как Панкратова сделала и отправила похитителям фальшивые доверенности.

Четвертый день тянулся в почти привычной уже тревоге. Конечно, Тамара верила Надежде, утверждавшей, что все под контролем и Зайка в абсолютной безопасности, но от тревоги избавиться не могла. Слишком многое, помимо денег, стояло на кону. Да, сумма на нее почти и не давила: 12 миллионов долларов — это нечто запредельное и фантастическое, о таких деньгах невозможно переживать всерьез. Больше всего Панкратову изматывали непреходящий озноб между лопатками и опасение, что она что-нибудь испортит. Или переиграет, изображая ужас, — и тогда окружающие заподозрят, что она не в себе, или недоиграет — и тогда злодеи поймут, что она не так испугана, как должна бы.

Спасли Тамару новые неприятности.

Были они мелкими и поэтому особенно досаждали на общем кошмарном фоне, но зато по закону вытеснения именно так — досаждая, — они отвлекали от прочих переживаний. Произошла новая напасть от того, что, выполняя приказ похитителей, она слишком старалась вести себя, как обычно. В первой половине дня Тамара совместила приготовление обеда с неотложными звонками и редактированием деловых записок. Из-за вируса, разрушившего архивы «Аметиста», в офисе царила неразбериха, и Панкратова порадовалась, что на даче у шефа ее достают лишь отголоски.

Когда шеф поел и задремал, она убралась на кухне и отправилась на пруд. Возвращаясь домой в одном купальнике с сарафаном в руках, на веранде нос к носу столкнулась с Воротниковым. Он как раз открывал дверь, опираясь на плечо медсестры. Наконец-то медики позволили ему прогуляться во дворе. Увидев Тамару едва прикрытой (купальник был из тех, которые не столько прячут, сколько подчеркивают прелести), Валерий остолбенел. Он даже не сообразил, что загораживает ей вход.

— Ничего себе… — наконец посторонившись, пробормотал Валерий. И она, торопливо поднимаясь к своей комнате, до самой двери ощущала на своих бедрах его обжигающий взгляд.

Вечером, когда она в обычном балахоне записывала его распоряжения на завтра, он ощупывал ее глазами. Но ограничился служебными темами. А вот на следующее утро, когда она принесла ему завтрак, вдруг буркнул:

— Ну-ка, присядь. Я хочу знать: ты от безденежья или ради чего-то так наряжаешься?

— Как — так? — Она лихорадочно придумывала, как перевести разговор на что-то другое.

— Вот так, бесформенно!

— Это мое личное дело.

— Конечно, твое. Но такое ощущение, что ты все это время прятала, в общем, свои, э-э, формы. Нечестно как-то.

Она фыркнула:

— Валерий Захарович, вас устраивает моя работа?

— Не надо мне тут… Не стройте из меня идиота. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. — Его переход на «вы» означал крайнюю степень недовольства. — Если человек выставляет себя не таким, как есть… Значит, он чего-то добивается. И не крутите! Зачем вы притворялись какой-то квазимодой, зачем? Ну?!

Она посмотрела на него упрямо, исподлобья и спросила:

— Хотите правду?

— Да.

— Всю правду хотите?

— Ну!

— Я старалась избежать лишнего вашего внимания. И так хватает проблем с вашими амурными делишками.

— Вот как? — Он, казалось, вполне искренне удивился. — Это вы об Ирине? И мое внимание вам было бы неприятно?

— Отвратительно!

Ей уже нечего было терять.

— Та-ак, — машинально помешивая кофе в чашке, обиженно протянул Воротников. — Значит, даже омерзительно? Допустим. Ладно, это — объяснение. Допустим. Хорошо, идите. Давайте обзванивайте клиентов насчет решений этого «киндер-сюрприза» — нового премьера.

Она решила, что на этом вопрос исчерпался. Шли пятые сутки, как над ними с Зайкой нависла угроза, и это ее изрядно вымотало. Но зато у Воротникова, которого Надежда запретила вводить в курс событий, сил прибывало. Вечером, выслушав резюме о планах клиентуры, он вдруг сказал ни с того ни с сего:

— Я думаю все-таки, как женщина одевается на службе, не совсем ее личное дело. Понимаете? — Он столь красноречиво посмотрел при этом на ее грудь, вернее, на соответствующее ей место, что она рассердилась:

— Мы уже закончили разговор на эту тему!

Воротников рассмеялся, закинув шелковистую бородку, в которой посверкивали седые волоски:

— Где были мои глаза! Давно меня так не лажали. А вы, когда сердитесь, вообще прелесть. Простите, но теперь уже не могу относиться к вам по-старому. Только что заметил: у вас не макияж, а натуральная штукатурка! Что, вкуса не хватает?

— Вам что, мало проблем? — Тамара смотрела в золотистые глаза с угрюмым вызовом. Ожил, жеребчик. Пора съезжать.

— Но согласитесь, — на «вы», но без недовольства сказал шеф, если бы вы служили не только опорой, но и украшением фирмы, это бы хорошо сказалось? В присутствии красивой женщины легче сдерживаться и быть тактичнее, правильно?

Служила! Она уже служила одному и опорой, и украшением. Гаврилов молодец: научил на всю оставшуюся жизнь. Больше она на подобное не купится.

— Вам мало Ирины Павловны?

Воротников побледнел от злости, но постарался взять себя в руки:

— Перестань. При чем тут она? Ты на редкость хороший работник, и я не хочу тебя терять. Но что плохого, если б ты выглядела посимпатичнее?

Она потупилась — если он ее выгонит, она не сможет с ним сутяжничать. Она не может шантажировать человека, которого кормила с ложечки. Ответила сухо:

— Конечно, Валерий Захарович, я завишу от вас. От зарплаты, которую вы платите. И уходить из «Аметиста» мне страшно. Но только подонок может пользоваться тем, что женщине приходится цепляться за приличную работу. Вы — такой?

— Так. — Он растерялся. — Значит, я — подонок? Чего молчите? Почему? Чем это таким я пользуюсь?

— А тем хотя бы, что я должна терпеть этот разговор! Мне можно тыкать, меня можно обсуждать, а я ни по морде не дам, ни… Ни уйти не могу, хлопнув дверью. Хорошо, да?

Она подняла голову и увидела, что он уже малиновый и едва сдерживается. Но ей терять уже нечего: ее достали со всех сторон. Похитители требовали одного, Кузнецова другого, а тут еще этот пристает с потягушками.

— И вам ведь не стыдно? Вот что ужасно: вам даже не стыдно! Или вам еще и нравится?

Тамара отвернулась, ожидая приговора. Она отдавала себе отчет, что не только из-за нужды в деньгах не хочет уходить от него. Но и стать для него новой Колосковой она не может.

— Извините, — после паузы услышала она. — Извините, ничего подобного я и в мыслях не держал! Возможно, я себе позволил лишнее. Возможно. Но ведь и мне приходится много чего терпеть!

Он оправдывался. Не перед ней — перед самим собой. Выруливал на свои резоны.

— И опоздания всякие, и забывчивость, и путаницу вашу бабскую я же терплю? Терплю. И лень. Почему же и моим сотрудницам немного не потерпеть, если я даже в чем-то не прав? Что вы — люди, вам можно ошибаться, а я ангелом должен быть?

— Когда я опаздывала? Или путала? Я что, мало вкалываю?

— Ладно, вы — нет. Зато другие путают!

— А я — не другие! Почему я должна выслушивать? Я же про вашу одежду ничего не говорю. Как хотите, так и наряжайтесь.

— Хорошо. Я прошу прощения, — решив что-то для себя, осторожно сказал Валерий Захарович. — Впредь буду держаться в рамках. Но если я сейчас перейду на «вы», люди заметят, лишние разговоры. Разреши мне… в знак, что ли, дружелюбия обращаться по-прежнему? А я взамен, ну, не знаю что. Придумай что-нибудь, я заранее согласен. Договорились? Не молчи: простила?

— Да. Извините.

— Ладно, забыли. Но насчет одежды ты не права. — Он, как ни в чем не бывало настаивал на своем. — Мы работаем с людьми. Они не только встречают по одежке. Тебе все чаще приходится участвовать в переговорах. Для успеха надо выглядеть, как клиенты. Резонно?

— Не знаю. У меня нет денег, чтобы так наряжаться.

— Деньги не проблема. Давай я дам. Ничего унизительного! Служебная спецодежда. Значит, договорились! Завтра бери Володю и давай по магазинам. Теперь о лондонском фиксинге на золото…

Прежде не раз случалось, что, отдав не очень существенное распоряжение, Воротников надолго о нем забывал. Но на сей раз, когда она утром принесла ему завтрак, он встретил ее необычно:

— Привет, красавица! Так, ставь поднос. Володя на месте?

— Да. Доброе утро.

— Доброе-доброе. Вот, бери этот конверт и давай отоваривайся. Смотри, про салон не забудь!

— Какой салон? — растерялась Тамара. Права Надька: дура она дура. До седых волос дожила, а все еще в мужскую совесть верит.

— А тот, в котором женщин красят, завивают и прочее. Кстати, чеки не забудь! Это не какие-то фигли-мигли. Все по работе, через бухгалтерию. Не тяни, отправляйся. Мне просто не терпится увидеть тебя в нормальном виде. И к тому же сегодня у нас тут будут гости. Деловые. Проверим на практике мою теорию о влиянии на дела твоего внешнего вида.

Он опять глянул на нее мерзким, ощупывающим взглядом.

Тамара ощутила, как жар заливает щеки. Она растерялась от неожиданности. А этому все как с гуся вода. Он что, считает ее своей рабыней? Но как возразить? Пока еще все на ниточке и с Зайкой, и с ней самой. Случись такое неделю назад, она отказалась бы наотрез. Могла даже уйти. И тогда не было бы ни ужасного звонка, ни письма на компьютере. Сейчас уходить из «Аметиста» нельзя. Надежде нужна еще минимум неделя, чтобы обезопасить их с Зайкой будущее.

Тамара молча взяла из рук хозяина туго набитый конверт и вышла, чувствуя себя оплеванной. Поднявшись в свою комнату, она долго сидела, уставившись в одну точку и ни о чем не думая. В висках пульсировала одна мысль: «Дура! Какая же я проклятая, тупая дура!» Расслабилась. Купаться ей, видите ли, захотелось. А потом шляться полуголой. Доигралась. Вот и сон оказался вещим: он же ее предупредил — не оголяйся на работе!

Осознав, что бегущие по кругу слова давят ее, она встрепенулась. Что ж, если ему хочется потратиться на ее наряды, на прическу и массажиста, то она доставит ему это удовольствие.

По первому классу.

Так обозленно размышляя на заднем сиденье машины, она по дороге в город набрала номер Кузнецовой.

— Давно пора, — не удивилась та просьбе Панкратовой пройтись вместе с ней по магазинам. — Однова живем! Но я советую поменять порядок. Вначале — по магазинам, потом салон. В наше время и при твоей фактуре легче внешность подгонять под одежду. Сколько он тебе отслюнил? Ого! Гуляем, подруга!

Пока они объезжали магазины, Надежда, уверив ее, что с Зайкой полный порядок, и выслушав пересказ разговора Тамары с шефом, напомнила об основополагающих принципах смирения:

— Во-первых, он прав, потому что он владелец «Аметиста». Ты от него зависишь, мы ведь его фирму как наживку используем. А почему он должен помогать даром?

— Мы же его деньги спасаем!

— Ха! Но он-то об этом не знает, правда? Во-вторых, он прав, потому что мужик и торопится жить. Сумел заработать и гуляет. В-третьих, он пока ничего плохого не требует. И сон твой в руку: доверься шефу, и все будет отлично.

— Ага, — иронично покивала Тамара, — все и сразу!

— А что? Бывает же. Что это за жизнь, не понимаю, если большую ее часть ты тратишь на дурные предчувствия?! Высказала их, обдумала, учла и — забудь. Тебе не пятнадцать, чтобы всего бояться. Вот начнет приставать, тогда и будешь маяться. Мало у тебя проблем?

— Тебе легко рассуждать. Сама бы попробовала такую зависимость, — пробурчала Тамара, потерянно расхаживая по магазину вслед за подругой. Панкратова не умела просто ходить по магазинам. Прежде, попадая на рынок, она специально не смотрела по сторонам, чтобы не расстраиваться зря. Наряды, особенно красующиеся на отдельно стоящих манекенах, и в самом деле великолепны. Но цены! Обидно, что она должна тратить на тряпки деньги, которых хватило бы на год жизни.

— Может, ты и права, — подтвердила Надежда. — Я бы могла и врезать. Но в том, что мужик хочет бабу, нет ничего плохого. По природе положено. Вопрос в том, как он хочет. Если предлагает попользоваться его карманом, в этом есть что-то скользкое. Есть. Но раз уж ты согласилась, чего ныть?

— Ой, ты договоришься, — ответила Тамара, влезая в нечто сиреневое, томно обтягивающее, — что мне в проститутки пора.

— Не передергивай! А чего — тут нормально, повернись-ка боком. Отлично. С тобой по магазинам ходить, только завистью давиться: что ни наденешь, все как на куколке! Проститутке платят как раз за то, что с ней ничего такого не надо. Ее сгреб, поимел, как захотел, и выбросил. Проститутка выпрашивает деньги, а порядочная женщина их милостиво принимает. Ощущаешь разницу?

Тамара, увидев себя в зеркале, онемела.

Панкратова отвыкла от себя такой — изящной, но не тощей, женственной, но без ленивых складок. «Нет, — подумала она вдруг печально, — я себя такой никогда и не видела!» Сейчас она узнала, как может выглядеть, если одежда выбрана не по цене, а по фигуре и характеру. Вот где горе: убедиться, что в 34 ты впервые увидала себя такой, какова ты есть.

— Спасибо тебе. — Она от полноты чувств обняла подругу.

— Ладно. — Надежда выглядела чуть смущенной. — Все тип-топ.

На самом деле она отнюдь не была уверена, что будущее Тамары так уж лучезарно. Отгоняя размышления о пересказанном подругой сне, она напомнила:

— Надо не забыть сразу после салона купить приличные очки!

Когда Панкратова вернулась на дачу Воротникова, до приезда гостей оставалось всего полчаса. Шеф, пожирая ее глазами, не отпускал замечаний относительно ее новой внешности, основное внимание он уделил нюансам предстоящих переговоров. Тамара Владиславовна опять почувствовала себя паршиво. Как рабыня, которую хозяин разукрасил, чтобы повыгоднее продать. Она цепенела под плотоядными взглядами шефа, изо всех сил стараясь сконцентрироваться на работе. В названии фирмы, руководителей которой он сегодня пригласил, ей послышалось нечто знакомое, но она так и не смогла вспомнить что.

Ее подташнивало. Непривычное платье саднило кожу. Казалось, что так плохо ей еще никогда не было. Но судьба сделала очередной кульбит: неисчерпаемо разнообразие возможных неприятностей. Едва гости, прибывшие в сопровождении главного маркетолога «Аметиста» Бутицкого, небрежно оглядываясь и лучезарно улыбаясь, вошли в холл-гостиную, ей стало еще хуже: среди приехавших оказался и Олег.

Олег Викторович Гаврилов.

Бывший «ураган страсти» вынырнул из пятилетнего небытия изрядно обрюзгшим. Он обзавелся солидным пузечком, фривольно нависающим над брючным ремнем. Но взгляд его был по-прежнему быстр и зорок. Он заметил и узнал ее с порога. Заулыбался. То ли перемена освещения после улицы, то ли Тамаре просто показалось, но в глазах Олега узнавание смешалось с озадаченностью.

Она же, напротив, совершенно не удивилась, заметив, что на предстоящих переговорах именно Олег — главный. Она никогда не умаляла его способности работать, организовывать людей и делать карьеру. Именно ему, как ей недвусмысленно дал понять ничего не заметивший Воротников, она и должна была уделять основное внимание. Но это получилось само собой, без всяких усилий с ее стороны. Олег Викторович, с присущей ему в таких делах сноровкой, сумел сделать так, что она всегда оказывалась рядом с ним. И когда гостям показывали дом и его электронную начинку, и когда для завязки разговора сидели за обеденным столом. Официантками на сей раз были Зинаида Сергеевна и безудержно кокетничающая Ирина Павловна.

Колоскову новое обличье Панкратовой поначалу привело в шок. Надолго утратив высокомерие, она не могла поверить глазам. Потом, уловив, что шеф в курсе, Ирина Павловна закусила удила. Она только что не вешалась гостям на шею, играя роль девочки по вызову. Воротников реагировал на это так, словно именно этого и ждал. Сильные мужики не прощают, когда их хотят заставить ревновать.

Панкратову шеф представил как свою правую руку и относился к ней с соответствующей уважительностью. Как говорят спецы в деловом общении: «играл королеву». Заметив, что глава гостей уделяет Тамаре Владиславовне должное внимание, Воротников удовлетворенно улыбнулся и занялся замом Олега Викторовича.

Легко пообедав, перешли в кабинет, и там уже пошел чисто деловой разговор. Основным докладчиком был, естественно, Воротников. Это на какое-то время отвлекло внимание от Панкратовой.

Олега не шокировало ее нынешнее обличье. Напротив, он млел, когда во время экскурсии по дому сподобился пару раз поддержать ее за локоток. Впрочем, своего умения быстро и точно переходить к делу он за эти годы не растерял. Воспользовавшись случаем, когда рядом никого не было, он сказал:

— Очень рад тебя видеть вообще. А тем более — процветающей. Но скажи прямо: ты с ним спишь?

Тамару вопрос не смутил, хотя Гаврилов буквально впился глазами в ее лицо. Чего-то в этом роде она и ожидала. Этому эгоистичному сукину сыну и в голову не пришло спросить: как и на что она жила эти годы? Как она выживала, пока он купался в деньгах. Сейчас его интересовало, свободна ли она для флирта, есть ли смысл тратить на нее свое драгоценное время. И она ответила с демонстративной небрежностью:

— А тебе не все равно?

— Конечно, нет! — став на мгновение прежним, распахнутым Олегом, почти возмутился нынешний грузный и самоуверенный делец. — Ты так прекрасна, что я просто… Просто не могу даже описать, как я по тебе соскучился.

Даже на совещании, цепко выспрашивая Воротникова, Олег Викторович нет-нет да и бросал на нее задумчивый взгляд. В свое время именно он учил ее работать, прививая вкус к методологии и планированию. Поэтому она могла представить весь ход его мыслей. Она заметила, что он как бы оставил без внимания несколько важных моментов в предлагаемом договоре. Он даже перебил своего зама, который хотел в них разобраться. На самом деле Олег Викторович ничего не упустил. Он готовился к следующей встрече. На своей территории.

И когда в завершение деловой части он предложил Воротникову, чтобы «завтра ваш очаровательный референт подъехала к нам и на месте объяснила все нюансы моим исполнителям», она ничуть не удивилась. Зато Воротников прореагировал странно. Его одновременно и радовало, что планы сбываются, и злило что-то.

Потом, как водится, вернулись за стол — для более основательной трапезы. Панкратова не без мстительности изображала «особое» внимание к Олегу Викторовичу. Она танцевала с ним, не мешая его попыткам прижаться потеснее. Она дала ему понять, что отнюдь не тает в его в объятьях, но может немного и потерпеть в память о прошлом. Со стороны все выглядело так, точно флирт у них шел полным ходом.

В отличие от прочих мероприятий подобного рода, Воротникову не удавалось быть в центре внимания. Гости, хоть и держались вежливо по отношению к хозяину, центром притяжения выбрали Панкратову. К ней обращались с вопросами, с ней советовались, ее смешили анекдотами и тостами. Лев Александрович Бутицкий, главный маркетолог «Аметиста», сначала глядевший на сказочно преобразившуюся Тамару с почти мистическим ужасом, постепенно оттаял и отважился на неказистый комплимент. И Колоскова сориентировалась. Она оставалась громогласной и разбитной, но крутилась теперь подле одного Воротникова. Как бы извиняясь за предыдущее и показывая, что уж она-то — только его.

Тамара держалась уверенно и непринужденно. Оказывается, и привлекательность может быть не худшим скафандром, чем уродство. Ей не стоило труда твердо, но тактично дать понять Олегу, что у нее к нему чисто деловой интерес. То есть она будет очень рада, если его холдинг наладит сотрудничество с фирмой Воротникова. Она готова для этого работать, обеспечивая максимальное качество обслуживания. Но не более. Сама по себе она — пас. Никаких встреч вне бизнеса, никаких авансов на личный счет. Да, она по-прежнему ценит его ум и деловую хватку. Да, она рада его успехам. Да, она помнит, как ей с ним было хорошо, но это давно пройденный этап. И опять наступать на те же грабли она не собирается.

Чуть-чуть перебрав, Гаврилов даже унизился до обещаний немыслимых благ, если она соблаговолит сегодня же «осмотреть его особняк». Но то, что когда-то лишало ее всякой возможности трезво мыслить, теперь смешило. Этот пузан, которому осталось гордиться только густой жесткой шевелюрой, явно терял голову. И она, мимоходом перемолвившись с Воротниковым, убедила его, что лучше ей уехать раньше всех и не прощаясь. По-английски. Дескать, срочная надобность. Озадаченно-сердитый шеф только кивнул, приспустив веки на сумрачные золотые ободки зрачков.

Погрузив с помощью шофера в машину свои вещи, Тамара всю дорогу до города продремала. Нечто в душе подсказывало ей, что случился еще один поворот в жизни. А каким он будет — счастливым или горестным, еще неизвестно. Предсказанное сном появление Олега Гаврилова ничего не объяснило.

Едва она вошла в квартиру, зазвонил телефон. Она с любопытством посмотрела на него. Понимала, что еще вчера поспешила бы схватить трубку, а сейчас, став иной, верит в свою неуязвимость. Телефон позвонил и замолчал. Она пожала плечами, легко избавляясь от гаданий о том, кто это ей звонит в первом часу ночи. Но спустя несколько минут телефон зазвонил опять. Она лениво взяла аппарат, повернула регулятор, делая тише звук. А потом, поскольку сигналы не прекратились, лениво сняла трубку. Молча приблизила ее к уху.

— Алло, алло! Тома?! — прокричал обрадованный Воротников.

— Да, — равнодушно ответила она.

— Я уже забеспокоился. Володя позвонил, что отвез и все в порядке, а ты не отвечала. Ой, извини, я не разбудил? — Еще вчера спросить об этом ему бы и в голову не пришло.

— Почти, — спокойно ответила она.

— Тогда хорошо. Я вот чего звоню: сказать, что ты сегодня была великолепна. Алло! Ты слышишь?

Вероятно, ей полагалось поблагодарить его за оценку, но разве он не предал ее сегодня, выставив, как на продажу?

— Алло-алло?! Тамара?

— Я слушаю.

— Я говорю: ты была великолепна! Вот видишь, правильно мы сделали, что принарядили тебя. Согласна?

Воротников говорил напористо, но в отличие от привычного тона его голосу недоставало твердости. Сейчас он ждал ответных реплик, нуждался в диалоге.

— Наверное, — снисходительно согласилась Тамара.

— В общем, я отправил Ирину с гостями. Они от тебя в восторге. Завтра Олег Викторович ждет тебя после обеда. С утра я уже буду в офисе, там все обсудим в подробностях. Алло? Куда ты пропадаешь?!

Он начинал злиться, и она нехотя откликнулась:

— Я поняла: завтра утром в офисе все обсудим. До свидания, — спокойно ответила она и вежливо дождалась, пока он повесит трубку.

Зачем он сказал об Ирине?

Сначала он нарядил и разукрасил ее, как куклу, для витрины своей лавки. А теперь хочет, чтобы она реагировала как живой человек?

Поздно.