Платоника и Плутос

Платоника и Плутос

Ангельской любовью

Воспарю к блаженным небесам.

Пролечу над плотскою топью тенью

К райским сферическим кругам.

Средь белокурых нимф восторгом воспылаю,

Слагая песнь непорочности людской,

Целомудрие в них я ощущаю.

Созерцаю светлым днем и тьмой ночной

Прильнув к замочной скважине дверной,

Лишь сновидение вижу девы молодой.

Но муж ее изгнанник бессонницей томится,

Он разжигает страсть, отчего в нем вскипает плоть,

Обуздать, поглотить она стремится

Все естество его, ноет мышца, и даже кость.

И мысли сладкие сулят ему бренное наслажденье,

То ничтожное минутное упоенье, он стенал.

В сумерках отверзлись все его пороки, в оцепененье

Он иногда впадал, разумея то, о чем злодейски помышлял.

Призраком, представ пред ним, я протестовал.

Я душу любимой познавал, но тело никогда не знал,

Я целомудренно творил, но рук блудливых не распускал.

Потому любовно длани превратились в крылья.

А он жаждет осквернить святое, он одержим,

Погубить желает девство в безумии соитья.

И нрав его свиреп, неукротим.

“Чтоб овладеть женой у меня имеются на то все средства”.

Твердит распутный муж, вскидывая гриву,

Дрожит, блуждает в плену злодейства.

Внимая шепоту, утолить желает жажды силу,

Томится белизной незапятнанного кровью ложа.

Я покорно когда-то также мысленно страдал.

Ибо должно побеждать мысли разжигающие плоть,

Превозмочь ухищренья духов злых, их аврал,

В свиней вселившись, бросились с утеса вниз, в ту ночь

Разжигали думы мужа одна порочнее другой,

В пропасть зла влекущую вниз головой.

Но представьте сиянье света в девственном раю,

Ту неподвластную уму благость Божью,

До образа снизойду, покуда зло замышляется в бреду.

Расскажу, что ожидает не познавшего жену, с дрожью

С благоговением хвалы вековым провидцам возношу,

Средь них праведных я рдел тускло, но достойно.

В белых одеяниях они подобные эфиру,

Благочестия венцом украшены, светлы

Лики дев и юношей, дарящих милость миру.

В саду том произрастают не сорванные цветы,

И крылья их, что чище чистоты, являются заветом,

Они избрали путь – быть подобием Христа.

Но знаем мы недостаток скованных верности обетом,

Девы берегут, сколь и юноши свои оберегают телеса,

В то время как души их нагие алчут духовного тепла.

Разумные на небесах песнь кротости слагают,

Победившие соблазны, все ухищренья мира.

И тонким звонким голоском песнь девства чают

В озаренье истин откровений, в сумерках гонений,

В длани божественной любви и при людской расправе,

Под сводом милосердия и правды, вдали от порицаний,

Воздержанье поставив во главе угла, ныне на свободе,

Те нетленные души источают алмазный фимиам.

В преддверии дворцовых врат они влеченные наградой,

Славой Вышнего укрощены их руки, чрево, стан.

И души те благоволят воздать хвалу песенной громадой,

Уподобляясь святым существам твореньям – ангелам.

Возгордиться девственники не смеют,

Ведь нестяжателен их славный путь.

Душа святая, да плоть невинная, сомлеет

Проживши век и познавши всю жизни суть.

Но горе тем, кто сладострастно возжелал хотя бы образ,

С любовью плотской на любимую смотря,

Слагая мысль и ломая духа хрупкий остов,

Склоняются фантазией, обнажаясь донага.

“Будто не она ” – глаголют чувственные уста.

Не должно швартоваться на чужие берега.

Радость сердца да не будь обокрадена, пуста,

Веселись и пой лишь для одной любимой девы.

Благочестиво очей с земли не поднимая и не смотря ни на чье лицо,

Искушаемы, но не единым хлебом живут и здравствуют они,

Приклоняются лишь пред Богом и служат одному Ему.

Не искушают Господа, лишь о прощении просят в кельи в тиши,

Закрывшись в комнате, никто не лицезрит слез молитв по вечеру,

Сквозь колоннаду диких трав доносится монашеский устав.

И в миру девы всяких лет сохраняют чистоту,

Поцелуя дерзновенного не знают, отводят от искушенья взгляд.

Обо всем у Бога просят дозволенье, везде укрывают наготу.

Лирой поэтической не описать, как рушатся греховные мосты,

Науки преклоняются пред ними, ведь противоречат им,

Трубят инстинкт, но для дев его не существует до венчания поры.

И юноша тело укрощает, он за неопытность всюду укорим,

Отсекает мысли страсти в одеждах во простых,

Прикосновенье не позволяет.

История доносится отовсюду о юноше в чине прославленных святых,

Словно светлый серафим, окрыленный правдой, по небу летает,

Напоминает об истинном предназначенье человека во все дни века.

Доверчивый любовью не видел в ближних он греха,

Скромностью прекрасен, готовился к принятию венца

Послушника, матушка была огорчена, но благословила.

Все родители желают детям лучшей, но своей судьбы,

Женитьбы скорой и счастливой, детей и правнуков, молила

Об исходе этом, но на монастырь указали Бога Вседержителя персты.

Уразумев путь великий, предвидя преклонную главу

Свою, чурался духа он мирского и отсекал молитвой суету,

Спешил, различив на небе Вифлеемскую звезду.

Сняв обувь, в одной одежде, не потворствовал укорам,

Устремлен к затворам, к акафистам Всецарицы,

Отрекшись он вина, вопреки народам.

То есть опьяненье тела, а главное помутнее души зеницы,

Око, воззревшее на плоть, не водцарствует над телом,

Но душа, обратившая на плоть, познает тела боль.

В сердце женщину он не поместил, иной же пищу над древом

Заберет, поклюет плоды, столь

Безумен человек воспылавший страстью.

Юноша благочестивый ведал тот наказ.

Дошел до слуха древний сказ, став нераздельной частью,

“Да не разделит человек, что заключено небесами”.

Созданный для царствия, кое в себе он различал,

Подобно подневольному рабу, ходящего средь сынами,

Покорно жизнь Богу едину устремил, так самочинно пожелал.

Сокровища земные он не жал, на душе богатство собирал,

Малые крупицы серебра, нищ, но имел достаток.

Избрал непокорность ради послушанья.

Дивились юродству дивному тому, порядок

Нарушавший данный естеству во дни изгнанья,

Но отвергал он всякий плод, что душу способен осквернить.

Насмешки слышал и укоры, брань и уничиженье,

Иные ставили в пример, как дочерям приданое хранить,

Как чувства резвые на замок закрыть, дабы ветром

Не пронеслись, сокрушив кровлю и крышу черепичную сорвав,

На камни раскрошив, не приклонились пред златокудрым Фебом.

И вот уж минул твой век, о сладострастный человек, взалкав,

Духи темные предстанут в ряд, только подавай оклад.

С юношей произошло тем дурное, предался искушенью он.

Две женщины на вид простые, воззвали в горнице помочь, воздав

Хвалу Богу, поспешил исполнить Его волю, заветов крон

В сердце юном проросли, просящему давай и грешащего не осуждай.

Тому следовал и ныне, помощь оказывал любому, кто бы ни просил.

Только бы не было в том греха, злодейства, не помышляй

О выгоде и о славе, вложив десницу на плуг чужой, не укорил

Помощник болящего или нуждающегося друга.

Непоколебимой совестью, не помышляя о воздаянье,

Юноша последовал вслед за орлицами в тайную светелку,

Словно неведомый птенец, не имевший оперенье,

Не раскрыв еще глаза, не видел зла, отходил в сторонку,

Лишь заглянув в себя, созерцал образ о подобие греха,

Сомненья и смятенья, нерадение в молитве,

Несоблюдение поста, всё то, обнаруживал внутри себя.

Но в тех женах не уразумел порока, что поклонялись Афродите,

Венера любовь телесную им сулила и страстям их благоволила.

Ненасытен демон каждый, для них те женщины есть орудья,

Окутавших несчастных путников в силки,

Отроков возмужалых, но неразумных, попадались в их объятья.

Девственности лишали, угощали, напитки лились крепки,

На самом деле, лишь поедали, добродетель отбирали.

Жертву новую найдя, обманом в дом убогий привели.

В сию минуту преобразились дамы и с воспыланием порока

Обесчестить устремились юношу наивного душою.

Словно ночи сумрака сгущались, духи толпились у порога.

В окна заглядывали, только бы лицезреть падение святого.

Женщины, обратившись фуриями полунагими, возжелали,

Тянули руки белые, уговоры лаской наполняли.

О горе вам искусившие малых сих,

Вожделением обратившиеся к злу, показавшие, что есть ад,

Место без любви, где глас святости навеки стих.

Согрешивший имеет два пути: побороть или укоренить смрад,

Иль покаяться пред Всевышним Богом,

Узреть страшные согрешения свои и сокрушиться.

Преломиться, со слезами на лице, почитая долгом,

Духом покаяния напиться,

Очиститься и возвеселиться.

Поминая о червоточине в душе.

Вторые признают, но повторить спешат.

Не замедляясь на кураже.

Ощущают злое, но грешник воспевает грех, не медлят

Оправдать, и руки в грязи лжи умыть.

Вот два пути, избери же ты, покаянье, и более не согрешай.

Влекомые пыткой наслажденья,

Две женщины очами черными пылали,

Отражались в зеркалах души адовы мученья,

Ведь тела их, воцарившиеся над духом, стенали,

Свет, кажется, померк, доносится из бездны заунывный смех

Падших, что не успели встать.

Призвал Господь их в дни грехопаденья, один из тех

Шутливо горячился, не переставая, спешил сказать.

“О слабая душа, о греховодные до селе руки,

Прихвостни ваши уж выучил я наизусть,

Но, не сопротивляясь, обрел одни лишь муки,

Уж лучше я в яме темной просидел, пусть

Всю жизнь, но меньше было бы тогда на мне греха,

Ведь не дикарь я, ведал о приближении правого суда,

Ныне и при жизни суетной земной, горит моя блудливая рука”.

Юноша, уразумев обман, жалостливо на женщин посмотрел,

И вправду им необходима помощь, помощь словом.

Отворил входную дверь, луч солнечный пустил, воззрел,

Произнес святой благую речь, растворивши тьму над сим домом.

“Разорваны сети ваши и не искусить вам Божия раба,

Все что имею: тело и душа, лишь Ему одному принадлежит.

Не осужу, я не судья, не имею власти избранника царя,

Во мне зла куда как больше, но надлежит

Ум ваш возвратить, что в миру некогда утерян.

Жизнь не есть наслажденья, но есть совесть вопреки,

Ведь мы изгнаны из рая, за грехи путь наш надменен,

Ко всему нам следует понукать себя, читать более одной строки,

Молить, прощать, отдавать, веру и надежду в сердце созидать,

Любовь постигать, глаголать – Люблю я Бога и создания Его.

От того и надлежит страдать, что непривычно тело усмирять,

За поведением следить, за мыслью или словом, правило строго,

Нет оправданья мне самому, но вы жены лишь заблудились.

Вы для меня светлы, ведь Господом простимы

Неведеньем, блажен, тот, кто брата иль сестру не осудил, не разделились

В глазу его человек на добро и зло, на достойных и недостойных, ваши страсти искоренимы.

Девство можно возвратить, не тела, так души, покайтесь жены.

У каждого соблазнившегося вами прощения просите,

И Господь простит, пути Его неисповедимы.

Не осудил я, но наставил”.

Юноша кротко, но с силой духа произнес, ушел,

Оставив отворенной дверь, в доме, и в душах блудливых жен.

Не смогли искусить его, сохранил отрок девство чистое свое.

Уподобимся же и мы, да не согрешим взором жадным до красоты,

Уделяя им вниманье, станем вдруг пусты,

Помни каждый – не возвратить те праздные юношеские дни.

О как велик соблазн!

Неведомо тело женское, и шепчет на ухо игривый Плутос,

Во все зим юности, да не поверим в тот алчущий обман.

И горе тем, кто знал сей правду,

Но совести вопреки, опаляемый страстями,

Вкушал плод запретный телу пылкому в усладу.

Юноша не посрамившись, не изведал порока тайные пути,

Устремился телом и душою в монастырь, дабы спастись,

Умолив Господа о прощенье.

Святой молил о несоделанных грехах, очнись,

Твердит нам его прах и память вечная на небесах и в поднебесье.

А каково же нам, заблудшим псам.

Сбежав от хозяина, скулим и роем землю,

Ищем кость, но не находим, голодны, не прикрывши срам,

Свободны, но грязны, шерсть мокнет под дождливой сенью,

Не согревает, вот так и мы одиноки в дни беды,

Ведь отвергаем помощь, ради горделивой музы,

И в одночасье тленом станут все рукотворные труды.

Прежде чем вернемся к мужу неспокойному тому,

Во тьме ночной замыслящий дурное,

Обратимся к прошлому.

Во все должно быть времена, древо родовое

Славилось браками любви и браками замысла родни.

Сердца соединялись по велению других.

Любовью звались покой и достаток, сродни

Озеру, иная же любовь, был океан, что далеко не тих.

Но видна Божья воля во всех добрых начинаниях людских.

Размышлять о том, кто в Царстве Небесном более велик,

Женатый или безбрачный, неведомо то нам и во снах чудных.

Кто более Господом любим – ангел или архангел?

Любимы все и каждому дастся по его нужде.

Поэтому оставим спор, когда предстанем на суде,

В свою меру каждому воздастся, во зле или в благочестии добре.

Приклонив главу, продолжу песнь.

Каролиной именуем деву.

Скромна, неприхотлива, смолоду хранила честь.

Томна, благочестива, приручена ко всяко делу,

Она, не осознавая красы своей непревзойденной,

Сторонилась глаз людских, то любящих, то ревных.

Будучи натурой одухотворенной,

Молвой сует отправлена в обители покойных.

Так непостижимо странностью всегда блистала.

Аура девства в ней преобладала, а в сердце чистота сияла.

Родилась в дни пасмурные для скорби,

Цветок прекрасный попавший в тернии.

И заглушить пытаются невинность люди,

Дабы уподобить ее и извратить с юных лет,

Но стойко дева нападки прекращала, и в душе прощала.

Ведь не они глаголют злое, но духи в них, словно кучера у карет,

Руководят, Каролина их ярость созерцала.

Она рождена была в семье богатой, оттого

Выдать замуж поскорее родней стало решено.

Обычай тело укрощать, две души записав на небесах,

В строфе – “Сей люди естьм едины, да не разлучатся ныне”.

Будучи во чреве матери уж уготован был исход.

День венчанья, первые слова, деянья втуне.

Таков человеческий порок, предрекает то, что его не ждет.

Велено строгим родительским языком, указано перстом

На дом соседский, где муж будущий малюткой рос и спал.

Однажды день смотрин настал, многочисленным числом

Собрались родные, свахи, они же палачи возле плахи, никто не спас

От замужества ту деву, на брак без любви ее бедняжку обрекли.

Желала девство сохранить она, во все дни жизни не ведать мужа.

Так слагала жизнь свою, в чистом теле, где воды тихие текли,

Душа стремится к свету, к теплу, вокруг же хладна стужа.

Обещала Богу, как родилась, так и покинуть бренну землю.

Потомства не оставив, лишь для чаяний церковных

Дева сей явилась в мир, под Свята Душе сенью.

Не посещая злачных мест борделей знойных.

Но и домашние наши восстанут протии нас, пророчил Спас,

Осудят за жизнь иную, душны, станут плодородные теплицы,

Растут те мирно и знакомо из поколенья в поколенье без прикрас,

Но вот разорвется пленка от ветра сильного и птицы

Поклюют тех, кто света Божия не видел.

Краток вечер стался, и свахи разошлись по удобренным горшкам.

А Каролина невинности цветок, осужденная, приговор ее обидел,

Судьбу решили беспрекословно, девство искореняют подобно сорнякам.

И стары девы внушают дамам незамужним страх и трепет.

Увидеть бы вам разок единый те кристальные глаза.

Не попустили бы тогда, сей обряда посвященья

В невесты, зная мужа как заядлого игрока.

Славились на всю округу его похожденья,

Знал он жен и ни одну, мужчине прощают сей порок,

За слабость природную почитая.

Не отлагая, опыту набирался в романтике делах, не жалея ног

Стремглав спешил девство позорное свое убить, умирая,

Пожалел тогда о преступленье.

И боль пронзила юноши ланиты, но утром рано позабыв о ране,

Вторую сотворил на месте прежней, имея нынче весомое мненье

Средь кавалеров не выделялся неразумием своим, зная все о даме.

Так печально начался путь юноши из семьи богатой,

Подошедши срок, его порешили поженить, дабы вскоре усмирить,

На соседней дочке, скромной особе знатной.

Уклончивость не повредит в делах любовных, укорить

Отрадно, посыпая главу пеплом, смириться с участью своей.

Они повиновались, и послушанье стало их уделом.

Сродников почитая, не прекословили, скорей

Утробно переживали, ведь свободы их лишали за обедом.

Одна одиночество забудет, другой жизнь лихую глубоко зароет.

Печалились и огорчались, но вскоре вопреки сужденьям, обвенчались,

И после таинства свершенья, уединились, условиться задумали они,

Оговорить все правила приличья, законы брака, условья сокращались.

Дева младая отстранившись, Боже ее целомудрие храни.

“Вы муж мой вовек, мы с вами единый человек,

Но не противьтесь слову моему и убежденьям.

Душами соединимся мы, но телом, то есть грех,

Не посмею чистоту отдать, не верьте ложным тем знаменьям.

Я невинность сохраню”.

Юный муж опешил, кровь родовая забурлила в нем.

“Как понимать, должно быть, юмор, не пойму,

Ведь мы женаты, значит вместе возлежать должны ночью и днем

На постели брачной вы со мной, то есть долг.

Не рассужу логику, не в силах то понять, вы в плену,

И услаждать обязаны мои желанья”.

“В брачной ложе нет порока, если то для деторожденья.

Но обет я приняла однажды, и предательства не свершу.

Уж лучше я умру, чем возлягу ради минутного паденья”.

“Непреклонны, тогда не обессудьте, если я к другой пойду.

Вам, Каролина, с такою жизнью нужно в монастырь.

Однако мы безвольны, ведь, правда, мы принимаем безмолвно судьбы укоры.

Дамы, у одних роман в руках вульгарный, у других псалтырь,

Из жизни, скажу я вам, нужно брать по многу, а морали – вздоры,

Поведайте, кого вы любите тогда?

“Бога” – ответила дева, не сомневаясь сердцем, как всегда,

И чистые ясные глаза ее по-прежнему сияли верностью покорной,

Воле Божьей всецело дева отдалась.

То прошлого отрывок был, в туманности дозорных нег, беспокойной

Ночью продолжим нашу песнь, где луна над небом вознеслась.

Сверчки под окнами ворковали, мотыльки к звездам устремляли путь.

Их манит свет, огненных сверкающих в ночи планет.

Также люди, живя, верой подпоясавшись, спешат уснуть,

Дабы изведать туманной вечности секрет.

Лишь половицы под коварным мужем заскрипели.

Надев обручальное кольцо, вдруг дамы отвернулись от его лица,

И флирт кокетливый пропал, и искушенья не стремили

Душу за минуту плотского блаженства дешево купить, в преддверии конца

Обуреваемый желаньем,

К супруге задумал лукаво подползти, гнушаясь обещаньем.

Славился мужеством и отвагой он, но по-настоящему был слаб,

Ведь страсть его беспрекословно покоряла, и ум и члены.

И тела своего он был покорный раб.

Запах ощущал ее и видел будто бы сквозь стены.

Как спит его жена, полуобнажена.

Сорвать печать невинности лишь нужно – “И она моя!”

Шептал, почесывая руки муж, участь девы решена.

Мыслью повторял свой замысел, неоднократно не тая.

Скорбев, то ведал я.

Помните честный союз Иосифа и Марии,

Девой всегда она была и остается, но муж ее в том не упрекал,

Так и мы будем жить в чистой эмпирии.

Говорила Каролина мужу, а он лишь молчал, не вопрошал.

Значит, понимал – думала она, не прикасались они к друг другу,

Обходили стороной, но однажды супруг законный стал другой.

Пламень воспылал в очах его, сокращать начал приближенье, протягивая руку,

Поцеловать желал, Каролина ручки прятала за спину, зной

И трепет страстный в нем проснулись.

Предрекая дерзновенное злодейство.

Перенесся к деве спящей я, во сне напомнив

О Святом семействе.

“Проснись, девство сохранив

До смерти, и после быть не знавшей мужа,

Остерегись, возжелал он погубить твое благодеянье.

Уж слышны его шаги, не явится покуда.

Но вот щелкает замок в двери, не имея состраданье,

Подобно зверю дикому набросится и к постели в скорости прейдет.

Намеренья его грешны и страсти чувство сердцем завладело,

Не успокоится, покуда не вкусит тебя как запретный плод.

Погорюет, и вновь явится с наступленьем ночи, пока не просветлело”.

Каролина в страхе неистовом проснулась, сведущая

О будущих событий скорых, сладострастный угнетающий кошмар.

Встала с постели, оделась, послышалась десница мужа страх несущая,

Ключ повернулся в двери, не молод, но стар

В мгновенье стал он, лицо избороздил порок,

Руки трясутся, а очи пламенем пылают.

“Дорогая, ты не спишь, мужа ожидаешь скорое явленья в срок,

Так вот я, что же ты стоишь, обними, ведь женщины нежной лаской обладают,

Не будь ночи холодней, сотворим же брачный долг”.

“Никогда” – говорила твердо Каролина.

А муж не унимался и продолжал неуместный торг.

“Довольно я терпел твои капризы, в руках мастера ты глина,

И женщину из тебя я сотворю, открой уста для поцелуя,

Отвори объятья для нежности”.

Дева, на то лишь негодуя, взывала к совести и сердцу блудника.

Без излишней говорливости,

Муж, с усмешкою шепнув, продолжил истязанья.

“Словом не идешь ко мне, так сам возьму тебя я силой”.

И ринулся девой овладеть, не имея места преткновенья

Страсти ветреной своей, ради гуманности лживой мнимой,

Животным став, жадностью сожженный.

До плоти, до наслажденья снизошел, протянувши руки.

Но дева вдруг молитву шептать украдкой начала, потаенный

Крик извергся из души ее, охлаждая мужа муки.

Оторопел он и будто бы ослеп, прозрел и окаменел.

Каролина, не собрав вещей, тихо вышла из комнаты

Не согрешив и мужа от беды отворотив, день просветлел.

И девство, от рожденья сохранив, ушла в девичий монастырь,

Оставив земли суетный удел, средь облаков ныне чистыми очами зрит,

Исполнив обещанье данное Господу в памяти и духе силе.

Не убоялась искушенья, тихо на кроватке монастырской спит.