Платье для Золушки

План баронессы

– Но что же мы можем сделать, ваше благородие? – не понимает директриса. – До бала осталось всего несколько дней. У всех дам и девиц, которые будут на празднике, уже приготовлены свои наряды. Не думаете же вы, что кто-то из них захочет сейчас купить новое платье.

Барон бросает на жену насмешливый взгляд:

– Надеюсь, ты не собираешься, дорогая, сама появиться в нём на балу? Не сомневаюсь, ты будешь выглядеть великолепно, но согласись, что оно пошито на совсем молодую и худенькую девушку.

Я впервые слышу, как баронесса смеется.

– Ну, что ты, голубчик! Я еще не сошла с ума. В нём на балу появится одна из наших воспитанниц.

Мне кажется, я ослышалась. И судя по вытянувшимся от изумления лицам барона и мадам Павленко, так кажется не только мне.

– Вы шутите, Анастасия Евгеньевна? – предполагает директриса. – Не можете же вы предлагать такое всерьез.

Она обводит комнату взглядом, поочередно останавливая его на каждой из нас. Не знаю, как у других, но мои плечи опускаются еще ниже.

Я тоже думаю, что это шутка. И что сейчас баронесса снова рассмеется и назовет нас замарашками и неумехами.

– Нет, я вовсе не шучу, – возражает мадам Зиберт. – Это платье должно произвести фурор на балу. И если я не могу надеть его ни на одну из своих покупательниц, то я надену его на одну из своих подопечных. Надеюсь, в нашем пансионе есть хотя бы одна прилично танцующая девица?

Стоявшая на подоконнике ваза падает на пол от неловкого движения Хитрук, и внимание всех присутствующих переключается на заалевшую Дашу.

– Нельзя же быть такой неловкой, мадемуазель! – взвизгивает директриса и оборачивается к баронессе. – Вот, полюбуйтесь, Анастасия Евгеньевна, каковы они у нас. Разве такую можно вывести в приличное общество?

По Дашиному лицу текут слёзы. В другое время мадам Зиберт сурово отчитала бы и примерно наказала ее, но сейчас она задумчива и спокойна.

– Да и как может воспитанница приюта появиться на княжеском балу? – продолжает Павленко. – Тем более, на балу у Ковалевских. Это будет оскорбительно для других гостей.

– Что же в этом оскорбительного, милочка? – качает головой баронесса. – Разве наши девочки не благородного происхождения? Да, их родители не блистали в высшем обществе, но всё-таки были дворянами, разве не так? А приглашение на бал я раздобуду, не сомневайтесь. И не волнуйтесь – наша воспитанница поедет на бал инкогнито. Разве вы забыли? Это будет бал-маскарад. Нужно только будет уехать оттуда до полуночи – маски снимаются ровно в двенадцать часов.

– Ох! – бледнеет Нина Александровна. – А если об этом всё-таки узнают? Княгиня Ковалевская никогда вам этого не простит.

Но баронесса только удивляется:

– Помилуйте, Нина Александровна, да на что же может обидеться княгиня? Все знают, как мы заботимся о наших девочках, и то, что одной из них мы позволим побывать на настоящем балу, будет лишним тому доказательством. Но вы правы – пусть это лучше останется тайной.

Она поднимается и идет к дверям, на ходу отдавая распоряжения:

– Соберите в зале всех девиц старше шестнадцати лет. Нет, не всех. Толстушки в платье не влезут. Ну, и чтобы танцевать могли не как коровы на льду.

Через полчаса я вхожу в танцевальную залу на дрожащих ногах. Никогда прежде я так не волновалась.

Нас – соответствующих объявленным баронессой требованиям – оказывается всего трое: я, Даша Хитрук и Тамара Рудакова. Но это и неудивительно – взрослых воспитанниц здесь держать не принято. Как только девушки достигают возраста, позволяющего им поступить к кому-нибудь на службу, Анастасия Евгеньевна подыскивает им подходящее место. Не бескорыстно, разумеется, подыскивает.

Нас с детства обучают хорошим манерам, музыке, танцам, живописи и множеству самых разных наук – не хуже, чем в самых престижных гимназиях. А потом, повзрослев, мы становимся компаньонками дам из высшего света или гувернантками для княжеских и графских детей. Выпускницы пансиона-приюта баронессы Зиберт охотно принимаются на работу в самые лучшие московские и петербургские дома. «Они прекрасно воспитаны и при этом знают свое место» – так аттестует нас сама Анастасия Евгеньевна.

И мы стараемся держать марку – мы улыбаемся, даже если хочется плакать, мы вежливы и скромны. Мы тоже дворянки – как и те, кому мы будем прислуживать, – но у нас нет громких титулов и больших состояний. А самое главное – у нас нет родителей, которые могли бы о нас позаботиться. И мы благодарны баронессе за то, что о нас заботится она – как может, как умеет. Гордость – не самое лучшее качество, когда ты беден и одинок.

До нас доходили слухи, что некоторые из выпускниц обретали себя совсем в других ролях, становясь любовницами и содержанками богатых мужчин, но об этом в приюте говорить было не принято – каждый такой случай казался баронессе позором.

Мадемуазель Коршунова приносит в залу платье. Анастасия Евгеньевна тыкает пальцем в Дашу Хитрук, и та застывает, когда Коршунова начинает шнуровку корсета. Наряд Даше вполне по размеру, но при этом выглядит она в нём так жалко и нелепо, что баронесса морщится.

– А ну подними голову, расправь плечи! – командует она. – Ты сейчас похожа на старуху. Ты знаешь, что такое бал в княжеском дворце? Ты понимаешь, какие люди там будут?

Откуда Даша может это знать? Единственный бал, на котором нам довелось побывать, проходил в купеческом собрании. Но публика там была не самая взыскательная.

Даша красна как мак. Руки ее трясутся, а взгляд выражает отчаяние.

– Пошла прочь, дурёха! – сердится директриса. – Так и будешь в приюте век коротать, коль себя подавать не научишься.

Тамара, когда платье оказывается на ней, ведет себя совсем по-другому – она не стремится понравиться баронессе, и во взгляде ее читается плохо скрытое презрение ко всем оценивающим ее сейчас людям. И когда она по требованию мадам Зиберт идет от одной стены зала к другой, движения ее кажутся слишком резкими, угловатыми. Я понимаю – ей совсем не хочется ехать на бал.

– Оно ей коротковато, – замечает баронесса. – Да и слишком она худа.

– По подолу можно кружево пустить, ваше благородие, – предлагает мадемуазель Коршунова. – И корсет потуже затянем.

Анастасия Евгеньевна вроде бы соглашается, и я уже думаю, что мне не придется участвовать в примерке, когда замечаю ее требовательный жест.

– Мадемуазель Муромцева, извольте переодеться!

– Шура, ну что же ты? – шепчет мадемуазель Коршунова. – Не серди ее благородие.

Платье садится на меня как влитое. Я подхожу к зеркалу и не узнаю себя.

Я вижу ласковый взгляд барона и удивленный – мадам Павленко. Я слышу, как баронесса спрашивает: «Надеюсь, она хотя бы умеет танцевать?» И понимаю, что выбор сделан.