Племя

Глава первая

Сначала он зарычал, предупредив Атлатля о своем приближении, и этот рык прогремел, эхом отталкиваясь от высоких каменных стен. Атлатль мгновенно обернулся на звук и застыл в оцепенении, увидев страшного зверя.

Это был саблезубый тигр. Он находился на расстоянии броска копья. Но копья у Атлатля с собой не было. Он оставил его возле дерева у подножия холма.

Все равно на таком расстоянии от копья было бы мало толку. В детстве Атлатль упал с обрыва и сломал левое колено: теперь он не мог опираться на эту ногу, с какой бы силой ни метал копье.

Тигр снова зарычал и продвинулся к нему еще на один шаг.

Даже если бы Атлатль и мог убежать, что из-за хромой ноги было невозможно, все равно он оказался в ловушке из отвесных скал. И поэтому зверь совершенно не торопился.

Тигр был большой, коренастый и грузный. Широкий в холке и груди. С большими мускулистыми ляжками.

Саблезубые тигры никогда не атаковали в стремительной погоне, как гепарды. Они выскакивали из засады и вонзали клыки в шею застигнутой врасплох жертвы или в мякоть брюха более крупной добычи – такой, как мамонт или верблюд.

Рыже-коричневый мех тигра колыхался при каждом движении огромных лап. Уже скоро зверь окажется совсем близко и совершит беспощадный прыжок, широко распахнув свирепые челюсти.

– Я не стою твоих усилий, – сказал Атлатль тигру. Ему пришлось сглотнуть несколько раз, чтобы вымолвить это пересохшим горлом. – Я костлявый. Мои кости застрянут у тебя в глотке, и ты подавишься.

Мальчику потребовалось сделать над собой невероятное усилие, чтобы говорить спокойно, скрывая свой дикий страх, смешанный с желанием закричать и убежать как можно быстрее. Прямо сейчас!

Однако Атлатль знал, что резкие движения заставят тигра сорваться и напасть. Как охотники, так и их добыча учились выживать с самого раннего детства. А тех, кто поплатился за свою неосторожность, если, конечно, их тела потом находили, заворачивали в звериные шкуры и возвращали в лоно земли под плач женщин племени, которые с раскрашенными красной охрой лицами напевали траурные мелодии до самого захода солнца. Чтобы увековечить память о погибшем, члены племени рассказывали о нем истории, сидя вокруг костра.

Атлатлю ужасно хотелось сбежать, повинуясь своему животному страху, ведь он понимал, что эти огромные когти в любой момент могут вонзиться в его спину. Но Атлатль противился мысли погибнуть от подобных ран. Не хотелось, чтобы потом, когда его тело найдут, племя считало Атлатля трусом. Особенно Тахи, прекрасная Тахи. Он хотел, чтобы Тахи оплакивала его смерть, не стыдясь ничего. В конце концов, Атлатль взобрался на эти холмы, чтобы поохотиться на птиц и принести ей в подарок их разноцветные перья.

– Уходи, – сказал он саблезубому тигру. – Я шаман. Я могу заколдовать тебя. Превращу тебя в мышь и сожму так, что твои глаза вылезут наружу.

Это была пустая угроза. Атлатль вовсе не являлся шаманом племени. Такая честь выпала Банти, его дяде. Атлатль же был обычным юношей, почти мужчиной, да еще и хромым на левую ногу.

– Я видел гигантского ленивца, – продолжил он, – внизу у холма. Он гораздо больше меня, и он все еще там. Ты ведь знаешь, что ленивцы очень медлительные, да?

Зверь проигнорировал предложение Атлатля поохотиться на другую добычу и продолжал крадучись приближаться к нему. И вот уже совсем скоро он набросится на свою жертву.

Атлатль понимал, что повел себя слишком неосторожно, и сомневался, что ему удастся выжить и извлечь урок из своей ошибки.

Это случилось в полдень, незадолго до Великого потопа.

Атлатль стоял на краю высокой отвесной скалы, осматривая поросшие травою холмы и редкую поросль деревьев Черепашьей долины. Это была широкая долина; по ее западной стороне, на расстоянии не меньше одного дня ходьбы, в сиреневатой дымке тянулась гряда невысоких гор. Далеко на севере высилась Гора призраков, куда племя никогда не кочевало. По ту сторону горы простиралась земля богов, где жил Бог-Черепаха, связанный по рукам и ногам другими богами, чтобы уберечь людей от его гнева. Да, не стоило простым смертным вступать в те земли.

Атлатль забрался высоко на холмы в поисках уединенного места, чтобы опробовать новое оружие для охоты на птиц.

Эта идея пришла ему в голову накануне. Атлатль бродил, тыча в заросли кустарника длинной палкой в надежде выгнать оттуда мышей и прихлопнуть их. За ним увязалась небольшая змейка и поползла вверх по его палке. Атлатль непроизвольно смахнул змею запястьем, отшвырнув ее так далеко, что удар о землю при падении оглушил животное.

Змеиное мясо считалось деликатесом, поэтому Атлатль решил убить змею, прежде чем она успеет уползти. Он поднял ногу, чтобы пяткой раздавить ей голову, но та вдруг ожила. Тогда Атлатль провел концом палки по земле, подцепив змею посередине тела, и швырнул ее еще сильнее, чем в первый раз, удивившись тому, как далеко он смог отбросить жертву с помощью своего орудия. Змея шлепнулась на землю и уже больше не шевелилась. Атлатль отнес добычу к стойбищу, чтобы там снять с нее шкуру, но все его мысли были о палке, а не о вкусной испеченной змее.

«Почему бы, – рассуждал юноша, – не попытаться подбросить таким же образом и камень, чтобы с дальнего расстояния подбить птицу?»

Атлатлю не хотелось, чтобы кто-то из женщин или детей расспрашивал его, отвлекая от работы. Хватало и того, что он каждый день хромал у них на виду. Если Атлатль возьмется за эту затею и у него ничего не выйдет, то он будет выглядеть в их глазах еще более жалким. Но если все получится, тогда он сможет охотиться на птиц с разноцветными перьями и приносить их Тахи.

Так в одиночестве Атлатль провел на холмах несколько часов, строгая и отесывая с помощью специального каменного орудия – резца – отломанную толстую ветку.

Нижняя часть резца представляла собой ровный полукруг, который хорошо ложился в ладонь. Вверху у резца была большая зазубрина, торчащая, как заостренный клюв. Крепко сжимая резец, он водил этим клювом по кости, рогу или дереву, аккуратно строгая их.

В итоге Атлатль укоротил палку до длины своей руки. На ее конце он оставил короткий разветвленный отросток. К нему он пришил небольшой кожаный мешочек. На это тоже ушло некоторое время. Он научился шить у своей бабушки Вавацеки, но делал это не так мастерски, как она.

Атлатль считал, что результат стоил затраченного времени и усилий. Мешочек выглядел как небольшая чаша между двумя отростками, способная удержать камень. Используя палку как продолжение своей правой руки, теперь он мог с силой метнуть камень, несмотря на вывихнутое колено.

Захватив камень и новое оружие, Атлатль отправился на поиски птиц и другой некрупной добычи. Вскоре его внимание привлекло верещание соек. Своими тревожными криками они предупреждали других птиц о присутствии какого-то мелкого хищника. Если юноша подойдет поближе, то сможет поохотиться на соек и, может быть, даже на это животное.

Подкравшись, Атлатль оказался в ущелье, ведущем к отвесной стене на краю долины и заваленном с обеих сторон обломками песчаника. На его склонах росли густые кусты, образуя заступы. В зарослях кустарника скакали сойки, исступленно вереща при каждом движении какого-то существа, прятавшегося в листве.

Атлатль не мог разглядеть, из-за кого шевелилась листва. Он подбирался все ближе, готовясь метнуть камень.

Пока вдруг не услышал рычание саблезубого тигра.

Теперь, когда зверь подкрадывался к нему, Атлатль понял, что не следовало так увлекаться охотой. Ему нужно всегда быть начеку на случай опасности, ведь окрестности просто кишели хищниками. Волки, львы, гепарды, короткомордые медведи и саблезубые тигры… Этих зверей также могло привлечь тревожное верещание соек.

Но это знание ничем не могло ему помочь, так как было уже поздно. Слишком поздно.

Глава вторая

Подкрадывающийся саблезубый тигр казался так поглощен охотой на Атлатля, как и сам юноша до этого был захвачен азартом, выслеживая соек.

– Ой-ла-ла-а, – запел Атлатль. Может быть, столь странный звук введет зверя в замешательство? Все в племени считали, что Атлатль издавал поистине странные звуки, когда пел. – Ой-ла-ла-а! Ой-ла-ла-ла-ла-ла-а-а…

Саблезубый тигр раскачивал головой из стороны в сторону, будто принюхивался к слабому ветерку, веявшему из-за плеч Атлатля в сторону зверя.

Расстояние между добычей и охотником сокращалось.

– Я тебя предупреждаю, – сказал Атлатль. – Я вооружен камнеметалкой, которая заставит тебя пожалеть об этом!

Саблезубый тигр проигнорировал его предупреждение.

– Ты не оставляешь мне выбора, – с этими словами Атлатль выстрелил камнем из своего оружия. Он попал саблезубому тигру в лопатку, но это лишь на мгновение отвлекло внимание зверя, словно в него врезалась большая муха.

Атлатль не без удовлетворения отметил, что такой выстрел мог убить сойку. Но еще он понял, что не время гордиться – его оружие бессильно против саблезубого тигра, или волка, или короткомордого медведя, или льва. Ему предстояло погибнуть с бесполезным оружием в руках.

Атлатль отступил на несколько шагов назад, наткнувшись на отвесную скалу. Прямо у него над головой галдели сойки и рос кустарник.

Саблезубый тигр приближался.

Атлатлю ничего не оставалось, кроме как принять стойку и попытаться защититься с помощью заостренных отростков на конце палки.

– Это твой последний шанс, – произнес Атлатль. – Остановись сейчас же или погибни от моих рук!

Правой рукой он упер рукоять палки в склон скалы позади себя, направляя ее сучья вверх. Когда саблезубый тигр совершит прыжок, Атлатль резко опустит передний конец палки так, чтобы она оказалась в горизонтальном положении, и в последнюю секунду, упирая ее в скалу, отступит в сторону в надежде, что зверь наткнется на импровизированный кол. Шансы были невелики, но рискнуть стоило.

Атлатль приготовился. Он чувствовал учащенное биение своего сердца. Быть может, это последний день его жизни. Найдут ли потом его тело и станет ли бабушка Вавацека и все остальные в племени раскрашивать себя красной охрой в его честь и рассказывать у костра истории об Атлатле, дабы сохранить о нем память?

Он почувствовал сладкое благоухание цветов. Услышал жужжание пчел. Ощутил солнечное тепло на своих руках и плечах. Атлатль удивился, почему до этого момента никогда раньше не ценил, как это хорошо – быть живым.

Он решил, что, если это будет его последний вздох, тогда он подумает о Тахи, о том, как она пела у костра и пламя отражалось в ее глазах. Имело ли теперь какое-либо значение то, как Пауоу хвастался перед остальными охотниками, что именно ему достанется Тахи? Если Атлатлю в его предсмертный час пригрезится Тахи, тогда, наверное, он будет тешить себя надеждой, что именно для него пела она свои песни.

Но вдруг откуда ни возьмись детеныш саблезубого тигра проскочил по уступу между ног Атлатля и бросился прямо к свирепому хищнику.

В то же мгновение Атлатль заметил набухшие молочные железы саблезубого зверя и понял, что это была мать с детенышем – совсем маленьким, еще сосунком.

Он также понял, что все это время сойки верещали при виде детеныша. За спиной у зверя у склона горы находилась небольшая пещера, которую Атлатль сразу не заметил: это было логово саблезубой тигрицы.

Детеныш спотыкался и кувыркался. Взывая о помощи, он скатился прямо к огромным лапам матери. Тигрица наклонила голову, зубами осторожно ухватила детеныша за холку и направилась к логову. Атлатль вдохнул, чувствуя, что его грудь снова стала наполняться воздухом. Тигрица больше не выказывала к нему интереса. По крайней мере, пока.

Но как только юноша испустил вздох облегчения, с другой стороны от логова тигрицы появились два лютых волка: их силуэты отделились от небольшой рощи, находившейся между тигрицей и ее логовом.

Волков тоже привлекли отчаянные крики соек.

Саблезубая тигрица-мать опустила детеныша у своих передних лап и зарычала на лютых волков.

Еще четверо хищников медленно вышли из-за деревьев и встали полукругом напротив Атлатля и саблезубой тигрицы с детенышем.

Глава третья

Лютые волки. У них темный мех, желтые глаза и мощные челюсти, способные переломать кости своих жертв. Они охотились стаей и могли даже отбивать молодых мамонтов от стада.

И как раз сейчас они явно собирались применить это умение.

Саблезубая тигрица была гораздо крупнее любого волка по отдельности: шире в груди, выше в холке. Поэтому ни один серый хищник не пошел в лобовую атаку. Окружая тигрицу и ее детеныша, они подкрадывались к ним одновременно с разных сторон.

Тигренок пронзительно и яростно взвизгнул, а его мать зарычала. Волки подбирались все ближе, прижимая их к скале настолько близко к Атлатлю, что он почувствовал мускусный запах тигриной шерсти.

Один волк прыгнул сбоку, увлекая тигрицу-мать в сторону. В то же время его собрат атаковал детеныша, схватив его за переднюю лапу. Тигренок неистово взвыл и ударил волка другой лапой, оставив на волчьей морде кровавые полосы. Волк выпустил детеныша и отступил. Тот на трех лапах поковылял к матери, спрятавшись между ее огромных лап.

Тигрица отпрянула к Атлатлю, прижав его к возвышающейся позади скале. Юноша разглядел вздыбившуюся шерсть у нее на загривке и даже пылинки, слетающие с ее меха. Если бы он захотел, то мог бы положить руку на спину этой гигантской кошки.

Еще один волк прыгнул на них. Большая кошка резко повернула морду в его сторону. Одновременно с другой стороны на нее набросился следующий волк, и саблезубая тигрица ударила его своей огромной лапой. Кровь хлынула из разодранного бока. От удара волк откатился в сторону, но снова поднялся, угрожающе рыча.

Волки слегка попятились назад, а тигрица-мать лапой отодвинула детеныша за себя, почти к самым ногам Атлатля.

Юноша не участвовал в битве, но не раздумывая схватил крошечного тигренка правой рукой. Он оглянулся через плечо и увидел над собой выступ скалы. Атлатль посадил детеныша на выступ, откуда тот принялся скалить зубы находившимся внизу волкам.

Как ни странно, зажатый между саблезубой тигрицей и скалой Атлатль чувствовал себя в безопасности. Большая кошка, окруженная волками, не станет нападать на него. И волки не могли до него добраться, пока тигрица служит ему щитом из клыков и когтей. Но в безопасности он будет лишь до тех пор, покуда жива саблезубая тигрица.

Инстинкт подсказывал Атлатлю, что пора и самому карабкаться вверх.

Атлатль снова оглянулся. Он потратил драгоценные мгновения на то, чтобы отыскать выступы и трещины в каменной стене, за которые можно было уцепиться и подтянуться на руках наверх. Ему повезло, что у стены был небольшой наклон, – это облегчало подъем.

Юноша еще раз взглянул на волков. Два приближались с одной стороны, три – с другой.

Теперь любое промедление будет стоить ему жизни.

Атлатль кинулся прочь с места сражения, оставив свою метательную палку. Высоко подняв правую руку, он дотянулся до выступающего камня, а затем нашел, за что ухватиться левой. Потом он обнаружил трещины, в которые можно было засунуть ногу. Распластавшись по скале, Атлатль приподнялся на здоровой ноге и ухватился повыше правой рукой. Он поднялся еще на два уступа вверх, полагаясь на силу мышц и стараясь не опираться на слабую ногу.

Его лицо оказалось рядом с тигренком, сидящим наверху.

Атлатль увидел, что лапа саблезубого детеныша, израненная лютым волком, кровоточила в том месте, где была разодрана шкура. Он поднял глаза, и на мгновение их взгляды встретились. Но затем малыш вдруг замахнулся невредимой передней лапой, и его крошечные коготки царапнули Атлатля по носу.

Такая неблагодарность выглядела настолько возмутительной, что Атлатль должен был просто-напросто сбросить звереныша с уступа и отправить его на верную смерть к волкам. Однако вместо этого он только слегка поморщился от боли и улыбнулся из-за бесцеремонности детеныша.

Взобравшись на уступ рядом с тигренком, Атлатль почувствовал, что по его лицу течет кровь.

Зверек продолжал рычать и шипеть. Юноша понимал, что его следовало бросить на произвол судьбы, но тигренок спас ему жизнь, выскочив из кустов к своей матери. К тому же, несмотря на боль от царапин на лице, его бессмысленная отвага позабавила Атлатля.

– Если ты еще раз так сделаешь, я тебя распотрошу, – предупредил он тигренка.

Детеныш мгновенно привстал на задние лапы, а передней снова ударил его.

– Довольно с тебя, – решил Атлатль.

Он помахал левой рукой, чтобы отвлечь зверя, а другой схватил его под брюшко. Подняв детеныша над головой, Атлатль подсадил его на еще более высокий уступ. Теперь лютым волкам до него уж точно было не добраться.

– Держись подальше от меня, – предупредил юноша, – а не то…

Он так и не договорил, потому что в этот миг понял, что детеныш тигрицы был обречен погибнуть. Калеки выживают, только если им кто-нибудь помогает. Что-то подобное годами твердил Атлатлю его двоюродный брат Пауоу. Калеки только брали у племени и ничего не давали взамен. Они были обузой. Отец Атлатля Нутау никогда не произносил этого вслух, но юноша знал, что он тоже так считает. Сын был позором для Нутау, который стал главой племени благодаря своим охотничьим умениям, признанным лучшими среди остальных мужчин.

Тигренок меж тем заполз в кусты, в которых до этого прятался от соек.

– Значит, ты меня все-таки понимаешь, – кивнул Атлатль тигренку.

Юноша взобрался еще немного повыше, а детеныш остался сидеть внизу у его ног, выглядывая из кустов, которые однажды укрыли его от соек, и все еще шипел и фыркал на волков.

Волки в едином ритме метались взад-вперед. Ни один из них пока не нанес саблезубой тигрице смертельной раны, но каждый раз, когда в нее вонзались их зубы, на шкуре большой кошки оставалось все больше крови.

Атлатль видел, что тигрица слабеет, истекая кровью. Каждый раз она отражала атаки все медленнее, и каждый ее ответный удар был менее точным. Атлатль поморщился. Если бы он остался там, внизу, его бы вскоре разорвали на части.

Юноша отыскал большой камень и швырнул его вниз. Камень попал в голову одному из волков, приближающихся к тигрице. Оглушенный хищник тотчас же рухнул наземь. Огромная кошка сделала выпад, вонзив острые клыки в волчье брюхо. Тот завыл. Саблезубый хищник отпрянул назад.

Атлатль порадовался победе тигрицы.

Однако эта радость продлилась недолго. Было очевидно, что ее силы быстро истощаются. Схватка продолжалась до тех пор, пока, словно по команде, другие волки не набросились разом на саблезубую тигрицу, похоронив ее под серой рычащей волной своих тел.

Конец для тигрицы был предрешен, и Атлатль знал, что как только волки покончат с ней, то сразу приступят к поискам сбежавшей добычи.

Под гвалт и рев продолжавшегося внизу сражения Атлатль сосредоточился на своем спасении. Он собрался было подтянуться еще немного повыше, когда детеныш наклонился вниз, словно готовясь присоединиться к идущей внизу битве.

– Может, бросить тебя волкам? – спросил Атлатль у тигренка. – Тогда твоя смерть будет гораздо легче: тебе не придется ждать тут, среди камней, когда уйдут волки, и медленно умирать от голода.

Тигренок наклонил голову и уставился на Атлатля.

– Нет, – сказал тот саблезубому спутнику, – ты не часть племени.

Тигренок пододвинулся ближе.

– Говорю тебе: ты сам по себе. Тебе нельзя со мной.

На глазах у Атлатля тигренок чуть не свалился с уступа, ища опору своим большим неуклюжим лапам. Не раздумывая, юноша потянулся, чтобы удержать его. В конце концов, этот детеныш спас ему жизнь…

Поскольку лето еще не наступило, на Атлатле кроме шитых кожаных башмаков были зауженные штаны и безрукавка из выделанной звериной шкуры, а также сумка для орудий, представлявшая собой кожаный мешок на длинном ремне для ношения за спиной. Отложив в сторону сумку, он снял безрукавку через голову. Затем снова набросил ремень сумки себе на голые плечи и завернул в одежду детеныша. Зверь сопротивлялся, пока его голова торчала наружу, но, как только Атлатль прикрыл ее одеждой, сразу же притих.

Теперь, по крайней мере, он не мог поранить юношу.

Держа безрукавку под мышкой, Атлатль стал медленно и осторожно подниматься вверх. Он боялся оступиться, ведь из-за этого можно было запросто скатиться вниз. И он не смотрел назад, пока не преодолел три четверти пути вверх по скале.

Когда же он обернулся, волки уже рвали на части саблезубую тигрицу, неподвижно лежавшую на земле.

Атлатль ползком преодолел последний небольшой участок подъема и заковылял вниз по склону холма к палаткам и кострам племени, к безопасности.

Глава четвертая

Прижимая сверток с тигренком к груди, Атлатль неуклюже опустился на колени на берегу широкой неглубокой реки, протекавшей по Черепашьей долине. По пути сюда детеныш в свертке не шевелился и не издал ни звука.

Свободной рукой Атлатль зачерпнул воды и умылся, смывая кровь с порезов. После этого поцарапанную кожу на носу начало неприятно пощипывать. Юноша понял, что следы от когтей ему не скрыть. И когда он вернется в стойбище, люди начнут расспрашивать его о том, что произошло.

Атлатль выпрямился, держа узел под мышкой, и пошел вдоль берега к стойбищу. За излучиной реки, где у самой кромки воды стоит племенной водомерный камень, он выйдет на тропу, и та приведет его к месту, на котором женщины готовят еду, а дети играют.

Дойдя до поворота, Атлатль остановился, чтобы осмотреть камень. Не показалось ли ему, что уровень воды в реке поднялся?

Всегда, когда племя зимовало в Черепашьей долине, шаман – отец Пауоу, Банти – по традиции у берега реки устанавливал камень необычной формы, предупреждавший о подъеме уровня воды.

А все потому, что после сотворения мира боги повергли Бога-Черепаху, привязали его к валунам и сбросили в глубины бездонного озера за Горой призраков. Если Богу-Черепахе когда-нибудь удастся разорвать свои узы, тогда он нагонит вóды, чтобы в отместку затопить долину. Обязанностью шамана являлось каждый день следить за уровнем воды. Однако сейчас Банти был в походе с мужчинами. Поэтому данную обязанность возложили на старейшую женщину в стойбище Вавацеку – бабушку Атлатля и мать Банти и Нутау. Но она была слишком стара, чтобы сама спуститься по тропе к реке, да и видела с каждым днем все хуже и хуже. В этом деле бабушка полагалась на помощь Атлатля. Таким образом, именно он должен был спускаться к камню каждое утро и каждый вечер, чтобы сообщать ей, не поднялся ли уровень неглубокой реки выше отметины на камне.

Атлатль нахмурился. Возможно, вода действительно поднялась. Но если и так, то не выше длины пальца ребенка, то есть настолько незначительно, что он даже не был в этом уверен. А в таком случае ему не стоило беспокоить Вавацеку. Атлатль запомнил, на какой отметине камня находился уровень воды, и отметил для себя, что утром нужно будет еще раз внимательно все проверить.

А пока у него имелась другая забота – маленький саблезубый детеныш, завернутый в безрукавку, у него под мышкой.

– Атлатль!

Как только он выпрямился и перевел дыхание, то заметил, что по берегу реки к нему спешит Тахи. Они были примерно одного возраста. Вот уже несколько месяцев юноша замечал, что каждый раз при виде Тахи ему перестает хватать воздуха и приходится делать глубокий вдох.

Она спустилась к реке и ступила на небольшие плоские камни, идущие вдоль воды.

– Ты вернулся, – сказала Тахи. Если бы на ее месте был кто-нибудь другой, Атлатль ответил бы шуткой. В конце концов, и так ведь понятно, что он вернулся. Иначе его просто не было бы здесь.

Но перед ним стояла Тахи, поэтому ему трудно было говорить.

Тахи носила костяные украшения на запястьях и на шее, но Атлатль не сумел бы описать ни одно из них. Ее голос. Ее песни. Именно эти детали впечатывались в его сознание. Мягкость ее взгляда, изгиб губ. Даже линия носа девушки приводила его в восторг.

Нос…

Нет, дело вовсе не в ее носе, а в его. На нем виднелись царапины, и они все еще кровоточили.

Атлатль быстро прикрыл нос рукой, чтобы спрятать порезы.

– Да, – ответил он сдавленным голосом, – я вернулся.

Девушка остановилась в нескольких шагах и серьезно посмотрела на него.

– Тебе не нравится мой запах?

Часто, когда Тахи что-то спрашивала, ему казалось, что она хочет его подловить. Ответить «нет» означало бы признаться, что ему нравится ее запах. Ответить «да» было бы оскорблением. И ложью. Атлатль задумался над тем, как она это спросила. Или же «нет» будет значить, что ему не нравится ее запах, а «да», что нравится?

Лучше уж вовсе ничего не отвечать.

– Покажи, что ты прячешь, – попросила она, когда Атлатль благоразумно промолчал.

Он только промычал что-то в ответ.

Тахи подошла и дотронулась до его руки.

Изгиб ее губ. Линия носа. Ее мягкий взгляд. И прикосновение рук. Все эти подробности Атлатль мог описать наизусть. Он вспомнил, как думал о песнях Тахи, когда к нему приближался саблезубый тигр, как верил, что она пела их для него, и надеялся, что сможет вспомнить эти песни в следующей жизни.

Девушка отвела его руку, которой он прикрывал поцарапанный нос.

– Саблезубый тигр, – пояснил он, когда ее глаза расширились от удивления.

– Саблезубый тигр?

– Я пел, чтобы напугать его.

– Удивительно, что он не упал замертво, – подметила Тахи. – Твое пение – это грозное оружие.

– К сожалению, – вздохнул Атлатль, – его смерть – не моя заслуга.

Возможно, ей бы понравилась его история. Он задумался, стоило ли продолжать рассказывать ей о саблезубой тигрице, ее детеныше и лютых волках.

– Тебя не было очень долго, – сказала Тахи.

Неужели она это заметила? Сердце юноши учащенно забилось.

– Дети скучали и спрашивали о тебе, – добавила девушка.

Его словно окатили ледяной водой. Мужчины ушли на охоту, а Атлатль должен был смотреть за детьми, чтобы с ними ничего не случилось.

– В одиночку на холмах может быть очень опасно, – продолжила Тахи.

– Значит, хорошо, что я вернулся, – ответил он.

– Конечно, – промолвила девушка. Когда он попытался понять, значит ли это, что она скучала по нему за время его отсутствия, Тахи продолжила:

– Не будь тебя, кто бы тогда рассказывал детям предания?

Его будто снова окатили водой.

Но Тахи тут же улыбнулась, давая понять, что дразнит его, и юноше захотелось танцевать от счастья.

Глава пятая

Когда Тахи ушла к женщинам на другой стороне стойбища, Атлатль направился вверх по тропе к береговой возвышенности. Он увидел знакомые палатки из выделанных звериных шкур, расставленные вокруг кострищ в центре лагеря. Палатки делали из трех верблюжьих шкур: их сшивали вместе, накидывали на каркас и перевязывали кожаными ремнями. Вокруг основания палаток раскладывали кости мамонтов, прижимая ими шкуры, лежавшие на земле внахлест.

Племя насчитывало двадцать пять человек: на одного меньше, чем на общем Собрании всех племен в прошлом году. Дважды в год – весной, после таяния снегов, и осенью, до выпадения первого снега, – все племена собирались в одном месте, чтобы торговать и устраивать праздники. Они показывали друг другу свои орудия и делились новыми методами их изготовления; рассказывали об исследованных далеких землях и новых находках драгоценного камня. Молодежь из разных племен могла вместе гулять, и молодые люди старались убедить девушек покинуть свои племена и перейти жить к ним.

Тахи и ее мать присоединились к их племени на последнем Собрании, но с тех пор они лишились троих людей. Одной из них стала мать Тахи: ее убил лев. Двумя другими были младенцы, которые заболели и не пережили зиму.

На окраине стойбища Атлатль увидел трех маленьких девочек и самого младшего в племени мальчика. Дети сидели на корточках вокруг Пауоу, который расположился на траве, то и дело опуская руку в корзину с ягодами. Пауоу, должно быть, был уверен, что никто из детей не расскажет этого женщинам, – ведь ягоды нужно собирать, сушить и припасать на зиму.

Пауоу родился весной, а Атлатль – осенью. Разница в возрасте давала Пауоу преимущества в росте и стати, не говоря уже о том, что у Атлатля была искалечена нога. Когда пройдет зима, оба станут достаточно взрослыми, чтобы ходить на охоту и в походы вместе со всеми мужчинами. Однако из-за своей ноги Атлатль будет все время оставаться в стойбище, а Пауоу получит шанс проявить себя среди мужчин.

Когда Атлатль подошел к Пауоу и детям, то увидел, как Аписи, шестилетний мальчик, потянулся за ягодой, а Пауоу шлепнул его по руке так, что малыш взвизгнул. Девочки Нуна, Кими и Вапун отодвинулись от корзинки подальше.

Нуна подняла глаза и увидела Атлатля. Он старался держать вывихнутую ногу прямо, чтобы его хромота была менее заметна.

– Атлатль! Атлатль! – воскликнула девочка. Она побежала к нему, и ее лицо просияло улыбкой. Остальные трое детишек помчались следом за ней.

Пауоу нахмурился. Дети никогда не бежали навстречу ему так, как к Атлатлю.

Дети резко остановились, едва не врезавшись в него. Атлатль заметил, что их руки были выпачканы соком ягод, а губы оставались чистыми. Пауоу был суровым надсмотрщиком. Он заставлял детей собирать ягоды, но есть их не позволял.

Пауоу чуть помедлил, а потом тоже направился к ним. Он передразнил походку Атлатля, нарочито хромая, но юноша сделал вид, будто не заметил этого. Ему не хотелось доставлять Пауоу удовольствие, показывая, как обидно, когда над тобой насмехается двоюродный брат.

– Что с твоим лицом?! – воскликнула Нуна, показывая на порезы на носу и щеках Атлатля.

– А что в свертке? – спросил Аписи, указывая на скомканную безрукавку, которую юноша держал под мышкой.

Атлатль ожидал этих вопросов, поэтому заранее продумал ответы. Племя позволяло некоторым животным жить вместе с ним. Собаки, которые на самом деле были всего лишь полуодомашненными волками, кочевали вместе с племенем. Эти звери увязывались за людьми ради подачек и объедков. Собак ценили, потому что они предупреждали племя о приближении хищников и их лай часто отпугивал диких зверей.

Однако Атлатль не мог припомнить никаких историй о том, чтобы кто-то из племени привел животное в стойбище не для того, чтобы снять с него шкуру и съесть, а для чего-то другого.

Тигренок стал бы в некотором роде исключением. Атлатль подумывал о том, чтобы просто незаметно пронести детеныша в стойбище, но об этом бы все скоро узнали. Поэтому юноша решил действовать открыто, словно и нет ничего особенного в том, что он держит в руках котенка страшного хищника, завернутого в безрукавку. Если собаки могут стать частью племени, возразил бы он, то почему ею не может стать детеныш саблезубого тигра?

– Что с моим лицом? – ответил он Нуне. – Это на меня напал саблезубый тигр!

Нуна отпрыгнула, изображая страх.

– Как в тот раз, когда на тебя напала Громовая птица? Расскажи нам! Расскажи!

Радость от предвкушения очередного повествования Атлатля озарила лицо Нуны. Прошло уже очень много лет с тех пор, как люди видели в небе парящих Громовых птиц. Некоторые и вовсе думали, что этих птиц просто в давние времена выдумали старейшины, но дети до сих пор любили слушать предания о них.

– Нет, это не Громовая птица, – возразил Атлатль. Пауоу стоял теперь достаточно близко, чтобы расслышать его. – На этот раз мне попался саблезубый тигр. Большой и свирепый.

– И ты не попытался убежать от него? – спросила Нуна.

– Порезы у меня на лице, – усмехнулся он, – а не на спине.

– Да Атлатль никогда и не смог бы убежать от саблезубого тигра, – вмешался Пауоу, подходя к ним.

Эта нападка со стороны брата не стала неожиданной для юноши. Отец Пауоу Банти и отец Атлатля Нутау были братьями, но вели себя настолько враждебно по отношению друг к другу, насколько это возможно в их небольшом племени. И Пауоу, в свою очередь, считал Атлатля своим врагом.

– Спасибо, – кивнул Атлатль своему двоюродному брату.

– Он никогда не смог бы убежать от саблезубого тигра, – продолжал тот, обращаясь к детям, – ведь дело в том, что Атлатль не может бегать. Это ясно любому. Он, видимо, поцарапал себе лицо, когда упал в колючий куст.

И тут юноша обрадовался, что поддался порыву взять тигренка с собой. Малыши благоговели перед Атлатлем, который восхищал их своими рассказами и относился к ним как к собственному маленькому племени внутри их большого общества.

Однако с возрастом они все поймут. Уже следующей весной им станет ясно, что Атлатль из-за своей неполноценности не сможет ходить на охоту. Тогда дети перестанут обожать Атлатля. Но пока что они ловили каждое его слово.

– Если бы я упал в колючий куст, – сказал Атлатль Пауоу, – смог бы я тогда вместе с саблезубой тигрицей защищаться от лютых волков?

– Лютые волки? – переспросил Пауоу. – Да кто в это поверит?

– Да, волки, – повторил Атлатль. – Саблезубая тигрица погибла, а я спасся. Если бы этого не произошло, то как бы мне удалось взять детеныша, который спас мне жизнь, когда его мать загнала меня в ловушку?

Атлатль опустился на колени, положив перед собой сверток, и развернул безрукавку. Все ахнули от удивления, а крохотный саблезубый тигренок сощурился от яркого света.

– Ты просто где-то нашел зверенка, больного и умирающего, – заявил Пауоу. – Мать бросила его.

Пауоу наклонился, собираясь ткнуть детеныша, но тот, зарычав, хлестнул наглеца по пальцам лапой.

Пауоу вскрикнул и затряс рукой. Из глубоких порезов закапала кровь.

– Я убью его! – воскликнул он под хохот детей.

– Нет, не убьешь, – ответил Атлатль. – Он спас мне жизнь. Теперь я его защищаю. Если увижу, что ему как-то навредили…

– Ты ничего не можешь мне сделать, – заявил Пауоу. – Если ты ударишь меня, я вынесу это на Совет старейшин. В нашем возрасте так решаются эти проблемы.

Соплеменники сражались вместе и не выступали друг против друга. Людей осталось слишком мало, а выживать было слишком трудно. Если один человек из племени причинял вред другому, то Совет старейшин выслушивал обоих и выносил решение. Самым жестоким наказанием было изгнание, ведь люди не выживали в одиночку.

– Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, – сказал Атлатль. И засмеялся: – Хотя, может, когда-нибудь ты проснешься и обнаружишь, скажем, змею у себя под покрывалом.

Пауоу отшатнулся, как будто Атлатль действительно протянул ему змею. Все в племени знали, что Пауоу боялся змей, даже самых безобидных.

– Саблезубые тигры убивают людей! – не унимался тот. – Тигр не принадлежит племени! Женщины меня послушают. Вот увидишь!

Он помчался обратно в стойбище так быстро, будто за ним гналась змея.

Дети засмеялись и подошли ближе поглядеть на тигренка. Он снова зарычал, но уже потише. Когда он открыл пасть и оскалил зубы, все увидели два больших клыка, по которым стало понятно, что это действительно саблезубый тигр.

– Поглядите на его лапку! – воскликнула Нуна. – Он ранен.

– И еще ему нужна еда, – добавил Атлатль. – Мы найдем ему мать. Пойдемте со мной!

Глава шестая

В окружении детей Атлатль направился к самой окраине стойбища, где обычно блуждали собаки. Он знал, что среди них есть старая кормящая собака со щенками. Это животное было дружелюбнее всех остальных. Когда Атлатлю становилось одиноко, он иногда уходил на окраину стойбища и рассказывал этим животным предания. Часто, когда он угощал старую собаку объедками, она, не огрызаясь, брала еду прямо из его рук.

Собаки лежали на вытоптанной траве лужайки. Некоторые из них подняли головы при виде приближающихся детей. Но они привыкли к людям племени, которые приходили сюда, и поэтому не проявили к гостям особого интереса. Был жаркий полдень, а значит, прекрасное время для того, чтобы лениво понежиться.

Старая собака лежала на боку, а щенки копошились возле ее брюха. Они, попискивая, сосали молоко. Увидев Атлатля, собака застучала хвостом по земле в знак приветствия.

Он присел напротив нее, а дети остались наблюдать позади. Один из щенков направился к ним неуверенным шагом, неуклюже пошатываясь.

Атлатль осторожно вытащил саблезубого тигренка из своей безрукавки так, чтобы тот не смог его поцарапать. Он приподнял с земли щенка и провел его боком против шерсти тигренка, чтобы на нем остался собачий запах, затем повторил это несколько раз. Саблезубый детеныш так ослабел, что не мог сопротивляться. Он был ненамного крупнее щенка, которому, казалось, нравилось, что человек уделяет ему внимание.

А вот со старой собакой Атлатлю нужно вести себя осторожнее.

Он тихонько подошел к ней и положил тигренка среди щенков, кормящихся у брюха матери. Детеныш, должно быть, учуял запах молока, так как почти сразу же вцепился в сосок собаки и стал чмокать, зажмурив глаза от удовольствия.

Атлатль отошел и сел поодаль вместе с детьми.

Немного погодя старая собака повернула голову к своему брюху. Она обнюхала тигренка, а затем осторожно облизала его, очистив от крови рану на его передней лапе. Все это время детеныш урчал от удовольствия.

– Видите, – торжествуя, сказал Атлатль своим маленьким обожателям, – мы нашли ему мать.

Откуда-то сзади снова донесся голос Тахи, и, как всегда, услышав его, юноша почувствовал странную слабость.

– Атлатль, – мягко произнесла она, – тебя зовет бабушка. Пауоу пытался убедить ее, что царапины на его руке появились из-за детеныша, которого ты защищаешь.

Девушка засмеялась, и ее смех был подобен радостному щебетанию птиц.

– А я-то думала, что это ты выдумываешь всякие истории – не Пауоу!

– Гляди, Тахи, – вмешалась Нуна и показала на тигренка. – Это правда. Вон он. Со щенками!

Тахи хлопнула в ладоши от восхищения.

– О, Атлатль, он такой милый!

Радуясь тому, что саблезубый тигренок так умилил ее, юноша подумал, как здорово было бы принести Тахи в подарок птичьих перьев.

Тахи прекратила смеяться и забеспокоилась:

– Но теперь тебе придется ответить на обвинения Пауоу. Вавацека и остальные женщины ждут тебя.

В долине, которую племя выбрало для зимовки, было много дичи. Холмы защищали эту землю от сильных ветров. Несмотря на то что река оказалась неглубокой, ее течение было быстрым, и она не замерзла, когда выпал снег. Поскольку племя не собиралось кочевать до самой весны, землю внутри палаток устлали шкурами животных для утепления. Между кострами стояли стулья-треноги, сделанные из связанных палок, на которые была натянута кожа. Весной, когда племя снова соберется переместиться всем стойбищем, в дорогу стулья разберут, а шкуры аккуратно сложат.

Вавацека сидела на стуле в окружении женщин. Возле нее, ухмыляясь, стоял Пауоу.

Когда голоса женщин затихли при появлении Атлатля, Вавацека повернула голову в его сторону. Ее лицо было изрезано глубокими морщинами, руки иссохли, а глаза затуманились. Единственное, в чем у нее еще оставалась сила, так это рассудок и голос.

Атлатль подошел, ковыляя, и остановился прямо напротив нее. Он часто помогал Вавацеке собирать растения, необходимые для лечебных снадобий, и за этим делом они непринужденно беседовали, как старые друзья. Но здесь, на виду у женщин, он осознавал ее уважаемое положение в племени и почтительно ждал, когда она заговорит.

Посреди этого молчания Атлатль заметил, что ноздри бабушки расширены. Несмотря на то что ее зрение сильно ослабело, слух и обоняние все еще были остры.

Если бы Атлатль подсказал бабушке, что он пришел, она бы оскорбилась. Вавацека наверняка это знала сама.

– Итак, – сказала она, – один из моих внуков обвиняет другого.

Атлатль прекрасно понимал, почему в ее голосе сквозила грусть. Он понимал, как сильно ей хотелось, чтобы ее сыновья – отец Пауоу Банти и отец Атлатля Нутау – вели себя как братья, а не как яростные противники. Оба они полагали, что их сила – Банти как шамана и Нутау как предводителя охотников – давала каждому из них право стать истинным вождем племени. Банти не скрывал своей обиды на то, что вождем считался Нутау.

– Если Пауоу сказал тебе, что я принес в стойбище саблезубого тигра, – молвил Атлатль, – то это не клевета. Это правда.

Он не видел смысла отрицать то, что можно легко проверить.

– Саблезубый тигр, – повторила Вавацека. – И ты натравил его на Пауоу?

Женщины молчали, поскольку они тоже уважали возраст и мудрость Вавацеки. Одна из них протыкала шкуру костяной иглой и протягивала кожаную нить, чтобы сшить два куска кожи. Другая связывала веревкой пучки травы. Однако Атлатль чувствовал, что этот разговор был им также интересен.

– Да, я натравил его на Пауоу, – кивнул Атлатль. – Это было ужасное нападение. На него бросился огромный зверь. Во-о-от такой громадный!

Юноша сложил ладони чашечкой, как будто старался удержать в них воду, чтобы показать, насколько мал детеныш.

– Когда Пауоу его ткнул, зверь прыгнул на него и чуть не сбил с ног. Я оттащил его от Пауоу, спасая тому жизнь, и вот посмотрите, что этот свирепый зверь сделал со мной!

Атлатль показал на свой нос.

Некоторые женщины захихикали.

– Пауоу, – сказала Вавацека, – покажись из-за моей спины и встань лицом ко мне.

Тот, шаркая, вышел вперед.

– Ты ткнул саблезубого детеныша? – спросила она.

– Я не понимал, живой он или мертвый, – угрюмо ответил Пауоу, опустив голову. – Атлатль должен был убить его, перед тем как принести в лагерь.

– Я не спрашивала, живой он был или мертвый. Я спросила, ткнул ли ты его.

– Да, – признался он наконец.

– Значит, он не напал на тебя, как ты утверждал, а защищался?

Пауоу промолчал.

– Ложные показания перед любым членом Совета старейшин – это серьезный проступок, – заметила Вавацека. – Даже такая ложь, которая кажется безобидной.

Пауоу фыркнул:

– Атлатль только что сказал, что зверь был огромный и сбил меня с ног! Вы ему лучше расскажите, что значит говорить правду!

– Ты же умен. Или хочешь сделать вид, будто не понимаешь шуток?

Пауоу глубоко вздохнул: он понимал, что любой ответ выставит его не в лучшем свете.

Вавацека произнесла:

– Я повторяю. Лжесвидетельство Совету старейшин – серьезное преступление.

– Я не стою сейчас перед Советом старейшин, – возразил Пауоу.

– И все-таки ты прибежал и попросил меня вынести приговор твоему двоюродному брату, словно я являюсь членом Совета.

И на это Пауоу тоже нечего было ответить.

Вавацека вздохнула и обратилась к Атлатлю:

– Саблезубый тигр, каким бы маленьким он ни был, не может жить в племени. Тигры охотятся на людей. Почему мы должны делиться с ним пищей, чтобы помочь ему вырасти?

Атлатль ожидал этого вопроса и знал, что жизнь детеныша зависела от того, сможет ли он убедить Вавацеку его оставить.

Атлатль рассказал ей о том, как саблезубая тигрица-мать загнала его в ловушку, как детеныш спас ему жизнь, как появились лютые волки и как теперь звереныш, которого он называл Тигренком, словно это было его имя, примостился под боком старой кормящей собаки.

Он понимал, что это прозвучало убедительно, и надеялся, что такой хороший рассказ сможет повлиять на решение Вавацеки.

– Видите, – сказал Атлатль закончив, – детеныш спас мне жизнь. Ведь племя сильно потому, что мы все вместе сражаемся за выживание. А он спас члена нашего племени и заслуживает быть одним из нас.

– Мне это не нравится, – заметила Вавацека. – От хищника, который живет и растет среди нас, не стоит ожидать ничего, кроме неприятностей.

– Видите! – воскликнул Пауоу. – Видите! Дайте мне убить этого зверя!

Атлатль заметил, как по лицу Вавацеки пробежала тень недовольства и как между собой стали перешептываться женщины. Нет, Пауоу не имел права говорить такое. К тому же он перебил Вавацеку. Теперь, если бабушка решит, что Тигренка нужно убить, остальным покажется, будто она повинуется мальчишке.

– Детеныш будет жить среди собак племени, – сказала Вавацека Атлатлю.

Она повернулась к Пауоу:

– Если я услышу, что ты причинил ему вред, тебя накажут.

Вавацека снова обратилась к Атлатлю:

– Когда детенышу потребуется другая еда, кроме молока, тебе придется кормить его мелкой рыбой и птицей. Понятно? Никакой нашей ценной пищи.

Это была настоящая победа. Конечно, можно попробовать возразить, сказав, что время, которое Атлатль потратит на добычу мелкой рыбы и птиц, было бы лучше провести за сбором ягод и корней для зимних припасов.

Тем не менее он кивнул.

– Пройдет немного времени, прежде чем звереныш станет достаточно большим и сможет защищать себя самостоятельно, – добавила Вавацека. – Когда это произойдет, отведи его на холмы и отпусти там. Так ты вернешь ему долг.

– Я понимаю, – кивнул Атлатль. На большее он и не мог надеяться.

– Теперь, – продолжила Вавацека, – расскажи мне про водомерный камень. Не поднялась ли вода в реке?

– Нет, – ответил Атлатль не колеблясь. Зачем ему было расстраивать бабушку из-за такого несущественного изменения, которое наверняка ему всего лишь померещилось?

Глава седьмая

Атлатль сидел на травянистом холме над рекой, откуда можно было расслышать голоса женщин. Детеныш, растянувшись, лежал на земле возле него и тихонько похрапывал. С тех пор как они пережили нападение лютых волков, прошел лунный цикл от полнолуния к темноте и снова до полной луны, и теперь мужчины должны были вернуться со дня на день.

Где-то за спиной Атлатля играли и смеялись дети, и их веселье ввергало его в грусть. Такое с ним иногда случалось. Находясь среди племени, он чувствовал себя одиноким.

Атлатль протянул руку и почесал голову Тигренка, утешаясь обществом животного.

Утром первого дня, когда юноша забрал Тигренка от щенков, зверь лишь слегка рыкнул на него и ударил лапой вполсилы, а затем позволил отнести себя к реке, где Атлатль проверил водомерный камень. На второе утро он уже не стал рычать и замахиваться. На третье Тигренок унюхал приятеля и сразу запрыгнул ему на руки, что очень обрадовало Атлатля. На четвертое утро Тигренок сам последовал за ним к реке. В тот же вечер он нашел спящего Атлатля и пролежал всю ночь у него под боком, свернувшись калачиком. После этого зверенок все время находился рядом с юношей, возвращаясь к своей матери-собаке только затем, чтобы попить молока.

Тигренок рос в два раза быстрее, чем щенки, с которыми он, играя, кувыркался и дрался. Рана на его передней лапе зажила, и он все чаще выигрывал. Как и предсказывала Вавацека, Тигренок рос гораздо более крупным и быстрым, чем щенки, принявшие его как своего брата.

С одной стороны, это радовало Атлатля, ведь детеныш был здоров и силен. С другой – он боялся. Скоро Тигренок станет большим, и у Атлатля не будет иного выбора, кроме как отпустить его на волю в холмы, чтобы впредь зверь сам заботился о себе.

Юноша знал, что будет горевать о нем, словно о погибшем друге.

Атлатль закрыл глаза и тихо запел, как будто тот день уже настал. Так племя чтило память мертвых.

Он почувствовал чью-то руку на своем плече и вздрогнул.

– Я пришла спросить, не расскажешь ли ты детям какую-нибудь историю, – молвила Тахи. – Но не могла не заслушаться твоим пением.

Атлатль улыбнулся, увидев, что она вплела себе в волосы подаренные им цветные перья.

– И не сбежала? Разве ты не считаешь мое пение грозным оружием?

– Твой голос не создан для того, чтобы петь мелодии, – произнесла Тахи. – Важно лишь то, что пение исходит от сердца.

Она присела рядом с ним, скрестив ноги. И спросила, глядя на горизонт:

– Ты помнишь свою мать?

Атлатль знал, почему она спрашивает его об этом. Прошлой зимой мать Тахи погибла.

– Нет, – ответил он. – Мне жаль. Я был слишком маленьким, когда она умерла, и не запомнил ее.

– Порой я даже завидую тебе, – отозвалась девушка. – Каждый день меня охватывает тоска по матери. Я помню столько всего! Каждый вечер я пою, думая о ней. Вспомнить отца у меня не получается, поэтому я не плачу и не пою о нем. Ничто не ранит мое сердце, кроме моей матери…

Атлатль посмотрел на нее.

– Я хотел бы встретить свою мать, чтобы у меня появились воспоминания о ней, и тогда я бы оплакивал ее. Я думаю, все это очень тяжело. – Он сорвал травинку и стал рассматривать ее. – Люди говорят, что я на нее похож. Ей тоже нравилось рассказывать истории. И я уж точно не похож на моего отца. Он…

Юноша запнулся. Не стоило делиться с другими своими трудностями.

– Он… что? – спросила Тахи.

Атлатль встал, стараясь не припадать на искалеченную ногу, и улыбнулся ей, как будто они всего-навсего обсуждали, пойдет ли дождь.

– Ты говорила о детях, – напомнил он. – Хочешь, чтобы я рассказал им историю?

Пока они шли, Атлатль прилагал все силы, чтобы скрыть свою хромоту. Тигренок не отставал от них ни на шаг.

Под восторженными взглядами детей племени Атлатль установил большой черный камень на краю береговой возвышенности и с самым серьезным видом осмотрел его. Немного подумав, он удовлетворенно кивнул. Многие свои рассказы он к тому же хорошо обыгрывал.

– А теперь, – спросил он своих слушателей, – вы уверены, что вам не нужно сейчас идти на поиски дождевых червей?

– Громовая птица! Громовая птица! – выкрикнула маленькая Нуна, и все остальные эхом подхватили ее слова. Пауоу пожал плечами, пытаясь показать, что ему все равно. А может, ему действительно было неинтересно. Атлатль часто задавался вопросом, почему Пауоу всегда находился рядом, всем своим видом показывая: все, что делает Атлатль, его не интересует.

– А может, вы хотите послушать предание о буйволином навозе? – спросил рассказчик, с ухмылкой глядя на Пауоу. Несколько лет назад Атлатль вырыл яму возле тропинки среди деревьев. Он заполнил ее свежим буйволиным навозом и прикрыл листьями, а затем натянул между стволами на уровне колен веревку из дерна и вынудил Пауоу побежать за ним по тропинке. Состязание казалось неравным: Пауоу быстро догонял Атлатля и смеялся над его медленным бегом и хромотой. На одной ноге Атлатль перескочил через веревку и, сделав еще один прыжок, оказался в стороне от навозной ямы, а Пауоу споткнулся о веревку и упал лицом прямо в навоз. Перепачканный, он взревел от ярости и на виду у всего племени, спотыкаясь, кинулся к реке, и все они громко смеялись над проделкой Атлатля.

– Сначала расскажи нам о Громовой птице! – настаивала Нуна. Она была самой младшей, ей исполнилось пять лет.

– Тогда слушайте предание о Громовой птице, – объявил Атлатль. Взяв камень того же размера и цвета, что и первый, он отмерил два шага, затем остановился и, прищурившись, осмотрел землю.

На берегу веял легкий ветерок, сдувающий надоедливых насекомых, и было уже тепло.

Атлатль заговорил драматическим шепотом:

– Эта птица настолько огромная, что, когда она взлетает, ее крылья создают гром и вызывают грозу. Размах ее крыльев равен расстоянию между этими камнями.

– Все это мы уже знаем, – вмешался Пауоу, обращаясь к детям. – Вот почему старейшины называют этих птиц Громовыми. Потому что, когда они появляются, часто приходит гроза и гром.

Наверное, подумал Атлатль, Пауоу всегда слушал только для того, чтобы не упустить повода высмеять его.

– Нет, Пауоу! – одернула его Нуна. – Пусть Атлатль рассказывает предание!

Пауоу скрестил руки на груди и поджал губы.

Атлатль обрадовался, что авторитет рассказчика давал ему определенную власть над Пауоу.

– Я был еще ребенком, – продолжил Атлатль, – играл на берегу, таком же, как этот, и помню, как глядел вниз с обрыва. И вдруг меня накрыла большая тень: что-то сбило меня с ног, и я стал падать. Большой куст не дал мне скатиться вниз, иначе я бы упал в реку и утонул.

Атлатль ненадолго прикрыл глаза. Хотя он часто рассказывал эту историю, единственное, что отчетливо запомнил, так это мелькание огромной тени, ощущение падения и острую боль в сломанном колене, свои попытки зацепиться за куст и крики о помощи. Первым из племени к нему подошел отец Пауоу Банти: он глянул вниз с обрыва и отправился за помощью. Поскольку Атлатль не очень хорошо помнил саму Громовую птицу, подробности этой истории он узнал позже от своей бабушки: по ее словам, во времена ее детства на земле жили настолько большие Громовые птицы, что могли унести младенца. Не раз она рассказывала, что сама видела этих птиц.

И все же Атлатль уверенно продолжил свой рассказ:

– Я не хотел, чтобы Громовая птица отнесла меня в свое гнездо и разорвала там на части, собираясь накормить птенцов. Я схватил острый камень и приготовился защищаться.

– Твоя нога, – перебил Аписи. Его лицо было заляпано грязью. Он шепелявил из-за большой щели между передними зубами. – Мы знаем, что ты, когда падал, сломал ногу. Как же ты тогда мог стоять?

Это было правдой. При падении Атлатль ударился ногой, из-за чего навсегда повредил колено.

Сколько раз он рассказывал эту героическую историю о своем сражении с Громовой птицей, но еще никто из детей не задавал ему такого вопроса. Атлатль насторожился.

Аписи посмотрел на Пауоу, а затем снова поглядел на рассказчика с нескрываемым недоверием. Вот оно что, понял Атлатль. Первое предвестие измены. Он частенько подозревал, что Пауоу за его спиной плохо отзывается о нем при детях.

– Моя нога ужасно болела, – кивнул Атлатль. – Мне удалось зацепиться за растущий рядом куст и подтянуться на одной руке. А когда птица бросилась вниз, чтобы схватить меня и унести, другой рукой я кинул ей в голову камень и…

– Это доказывает, что ты, как и все дети племени, – вмешалась Тахи, – храбрый и удивительный.

Тут вступил Пауоу:

– Все мы знаем, что Атлатль сначала выдумывает истории, а потом сам начинает в них верить. А мы слушаем его, чтобы он думал о себе лучше, чем он есть на самом деле.

– Без историй, – возразила Тахи, – у нас не было бы воспоминаний. А без воспоминаний мы ничто.

– Воспоминания должны быть правдивыми! – рявкнул Пауоу.

– Воспоминания учат нас понимать то, что важно, – ответила Тахи.

– Не могу поверить, что ты защищаешь этого… этого… калеку! – воскликнул Пауоу. – Подумай, он хоть раз сможет принести тебе оленя, которого можно будет приготовить на костре?

– В племени, – ответила Тахи, – у всех разные роли.

Ее аргументы в защиту Атлатля были довольно слабы, ведь мужчины всегда проявляли себя в первую очередь на охоте. Однако тот факт, что она защищала рассказчика, придавал ему сил.

– Да уж, Атлатль – великий охотник! – ухмыльнулся Пауоу. – В конце концов, разве не он убил ту птичку с красивыми перьями, которые у тебя в волосах? Всем известно, что это большой и опасный зверь.

– Пауоу, – прервал его Атлатль, – гляди, это не змея у тебя под ногами?

Тот вскрикнул и подскочил. Дети захихикали.

– С меня хватит, – заявил Пауоу. – Довольно! – И с грозным видом двинулся к противнику.

Но тут к Атлатлю пришла помощь оттуда, откуда он совсем не ожидал.

Раздалось рычание саблезубого тигренка.

Атлатль уже успел позабыть о нем, но, должно быть, громкие голоса разбудили зверя. Теперь детеныш стоял между юношами, напряженно расставив передние лапы и рыча.

На мгновение Пауоу отскочил назад. Тигренок теперь был в два раза больше щенков, хотя все еще слишком мал, чтобы представлять опасность. Но его рык производил сильное впечатление.

Пауоу снова двинулся на Атлатля, и его лицо стало еще злее.

Атлатль принял устойчивую позу, приготовившись защищаться. Ему бы следовало поберечься, но втайне он радовался возможности ударить Пауоу.

Тахи металась между ними.

– В племени не воюют друг с другом, – приговаривала она. – Вы оба это знаете! Вы уже взрослые, если подеретесь, вам придется предстать перед Советом старейшин!

– Он постоянно издевается надо мной, – злился Пауоу. – Будто сам лучше! Да вы посмотрите на него! Его нога! Он…

– Тахи, – сказал Атлатль. – Отойди. Это не твоя битва.

– Я пытаюсь защитить вас обоих! – сердито ответила она.

– Отойди! – Атлатль слышал, как окреп его голос, в то время как он пытался подавить в себе гнев и обиду из-за увечной ноги, которая приносила ему столько стыда. Он проиграет этот бой, но, видимо, это не имело особого значения. Важно одно: он будет драться.

Тахи хотела было снова возразить, но тут раздался голос Аписи.

– Пауоу! – закричал он, указывая в сторону стойбища. – Мужчины! Мужчины вернулись!

Глава восьмая

Тук. Тук. Тук. Тук.

Наступило теплое утро, и небо было ясно-голубым. Мужчины племени, рассевшись по кругу, изготавливали орудия и спокойно беседовали. Атлатль сидел с краю, держа в руках новую камнеметалку, и ждал возможности поговорить со своим отцом Нутау. Однако после возвращения из похода тот был слишком занят, чтобы уделить сыну хоть сколько-нибудь внимания.

Тук. Тук. Тук. Тук.

Атлатлю был хорошо знаком этот стук. Он шел со стороны одного из охотников, сидевших позади Нутау. Широким основанием оленьего рога мужчина наносил легкие и быстрые удары по камню, а когда наконечник для копья был готов, смахнул ровные осколки перед собой на землю.

Нутау и Банти почти ничего не сказали насчет присутствия детеныша саблезубого тигра среди племени. Они согласились с решением, которое вынесла Вавацека: когда тигренок вырастет и сможет сам о себе позаботиться, Атлатль отведет его на холмы и выпустит на волю.

Внутри племени существовало четкое распределение ролей. Это было необходимо для выживания. Некоторые, например Вавацека, обладали особыми умениями. Они хорошо разбирались в растениях: какие из них ядовитые, какие можно есть, какие нужно сперва приготовить, какие полезны при болях в суставах (например, кора горной ольхи) или головных болях (кора ивы).

Некоторые навыки требовалось иметь каждому. Женщины учили девочек делать веревки из травы и кожаных ремней, плести корзины и шить одежду из звериных шкур при помощи маленьких лезвий и швейных игл, вырезанных из бивня мамонта.

Мужчины занимались изготовлением орудий. В своих сумках они носили по одной или две заготовки – камни, отесанные до необходимого размера, чтобы из них потом можно было сделать скребки, лезвия или резцы. Заготовке также можно придать форму рубила, то есть двухстороннего, зауженного сверху острия, служившго для изготовления наконечника копья.

Атлатлю казалось, что в племени ему вовсе не отводилось никакой роли. Поскольку он не мог охотиться, мужчины не считали юношу своим. Женщины также не привлекали его к работе, но он, наблюдая за ними, научился плести корзины и шить одежду.

Атлатль проводил много времени со своей бабушкой Вавацекой и перенимал от нее знания о растениях, но ему все еще предстояло многому научиться. Бабушка любила шутить, что научила внука всему, что он знал о растениях, но даже еще не половине того, что знала сама.

И вот теперь внутри круга рядом с Пауоу на корточках сидел Нутау – сильный коренастый мужчина, чем-то похожий на саблезубого тигра. Нутау был широкоплечим, с крепкими руками и слегка косолапил. Атлатль и мечтать не мог о том, чтобы стать таким же мощным, как отец. Юноша был гораздо более щуплым и больше походил на мать.

Атлатлю хотелось, чтобы отец сидел рядом с ним, а не с Пауоу. Он жаждал, чтобы охотники признали его и приняли в свои ряды. Поэтому Атлатль часто наблюдал за их работой со стороны. Они неохотно отдавали ему ненужные каменные отщепы, и юноша старался найти способ опробовать их технику, когда оставался один. Вот почему он поднаторел в изготовлении орудий, хотя было очень маловероятно, что когда-нибудь ему удастся применить это на охоте.

Тук, тук, тук, тук.

Мужчины были в хорошем настроении. Они принесли из похода довольно большие куски кремнистого сланца, и его должно было хватить до следующего лета. То, что им не пригождалось сразу, они хранили в тайнике, избавляя себя от необходимости лишний раз проделывать долгий путь к месторождению.

Кремнистый сланец – это серый гранит, твердый и прочный. Мужчины использовали его для обтесывания орудий и обработки хрупкого драгоценного камня.

Угольно-черный драгоценный камень приносили с далеких холмов. Он быстро тупился, и его нужно было постоянно натачивать. Но затачивался он легко, и им можно было разрезать даже самую прочную кожу.

Тук, тук, тук, тук.

– В такую хорошую погоду камень легче обрабатывать, – сказал Нутау Пауоу. – Камень поддается так, будто он живой. И пальцы намного ловчее.

Перед Нутау лежал огромный кусок кремневого сланца. Каменным рубилом размером больше, чем его кулак, он с силой ударил по нему четыре или пять раз. Кусок разломился на три части поменьше.

Нутау передал Пауоу кусок сланца и рубило.

– Бей под таким углом, – сказал Нутау, показывая подростку движения. Когда он говорил, ожерелье из звериных когтей постукивало у него на груди. Это были когти львов и гепардов. Нутау убил так много животных, что у него было несколько подобных ожерелий.

Пауоу сделал одну неловкую попытку, и у него ничего не получилось. В смятении он взглянул на Атлатля, который воспроизводил подобное движение, стараясь запомнить, чтобы потом повторить его на своем куске сланца.

– Почему он пялится на нас? – спросил Пауоу у Нутау.

Отец, нахмурившись, взглянул на Атлатля.

– Ты уже выпросил у нас весь ненужный камень.

– Я хочу вам кое-что показать, – отозвался тот. – Новое оружие.

– Возможно, потом, – бросил Нутау, не скрывая раздражения.

Атлатль сомневался, что это «потом» когда-нибудь настанет.

– Я назвал это метательной палкой, – сказал он и поднял ее, чтобы показать отцу.

– Ты ее метаешь? – с усмешкой спросил Пауоу.

Атлатль проигнорировал его.

– Посмотри, что я могу сделать с камнем, – продолжил он, обращаясь к Нутау. Он положил округлый камень в мешочек камнеметалки и рывком запястья метнул камень над головами у всех. Никто не поднял глаз, не проявил ни капли любопытства, и Нутау тоже не потрудился проследить взглядом за полетом камня.