Плененная

Джеффри Дивер

Плененная

Четверг, 30 августа

— Её нет уже месяц. И два дня.

Судя по тревожному выражению лица мужчины, он с легкостью мог бы назвать и количество часов.

— Она вообще не выходила с вами на связь?

— Вообще. — Голос сорвался. Он откашлялся. — Никак, сэр.

Они сидели в ресторане азиатской кухни фьюжн — так гласила вывеска, хотя Колтеру Шоу заведение напоминало любую другую китайскую забегаловку. Он ел суп с вонтонами, сваренный, по мнению Шоу, на домашнем курином бульоне. Суп был хорош. Мужчина, сидевший напротив в кабинке, был окружен бруствером из тарелок и пиал: что-то из тофу, соусы, суп, яичный рулет и рис. Один из тех комплексных обедов. Мужчина съел две ложки риса и отложил палочки.

— Я знаю — всей душой — я знаю, что ей грозит опасность. Кто-то похитил её. Мы должны что-то сделать! — Он потянул за воротник своего серого пиджака. Когда полы разошлись, Шоу заметил лейбл «Brooks Brothers». Манжеты были обтрепаны. Рубашка Мэтьюза была белой, с желтизной на воротничке у шеи, и на размер больше, чем нужно. Ярко-зеленый галстук дополнял нагрудный платок того же цвета. Средний палец правой руки охватывал массивный золотой перстень.

— Вы обращались в полицию? — спросил Шоу. Его монотонный голос резко контрастировал с вибрирующим тембром Рона Мэтьюза.

— Да, конечно. Я позвонил им на следующий день после того, как она не вернулась домой. Я боялся, что слишком рано. Но детектив сказал, что никакого периода ожидания не существует.

В большинстве штатов можно заявить о пропаже человека уже через десять минут после неявки. Но если речь не идет о ребенке или признаках преступления (стандартный полицейский термин — старомодно-шерлокианское «злой умысел»), власти не бросаются на помощь сию же секунду.

Мэтьюз подтвердил, что в его случае так и вышло. — Они не проявили особого рвения, знаете ли. Там мне сказали: пропавших без вести очень много.

Тысячи и тысячи, знал Шоу.

— Он спросил — вы, наверное, спросите о том же, — выходила ли она с кем-нибудь на связь. И да, Иви звонила подруге в тот же день, когда должна была вернуться. Сказала, что решила немного попутешествовать. Что ей нужно сменить обстановку. Мне пришлось быть честным с копом.

Всегда хороший план.

Ну, обычно.

— Но я думаю, похититель заставил её позвонить подруге, чтобы полиция не вмешивалась. Мне она не позвонила, потому что похититель решил бы: я пойму, что что-то не так. И я бы понял. Мы с Иви, у нас такая… — Мэтьюз запустил руку в свои густые волосы с проседью. — Я бы просто почувствовал, что она в беде.

Шоу сделал глоток терпкого пива «Tsingtao». И съел ещё ложку супа.

С тех пор как Шоу подсел к нему, бизнесмен бросал на него быстрые, украдкой, взгляды. Он сделал это снова, оценивая короткий «ежик» светлых волос Шоу, его широкое, но компактное телосложение, рост чуть ниже шести футов. Овальное лицо, светлая кожа. Глаза голубые, с серым отливом. Несколько женщин говорили, что он похож на того или иного актера, обычно на героя боевиков. О большинстве из них он никогда не слышал, так как в детстве смотрел всего два-три фильма или телешоу в год — да и то лишь после того, как ему исполнилось десять или одиннадцать. Сейчас подобные развлечения не занимали важного места в его жизни.

Одет он был так, как обычно одевался на работу: джинсы, рубашка с расстегнутым воротом — сегодня темно-синяя — и пиджак в темную клетку. Респектабельно, чтобы расположить к себе заказчиков и свидетелей. На ногах черные слипоны «Ecco». Удобные. И с хорошим сцеплением. На всякий случай.

Бизнесмен, конечно, хотел бы выведать о Колтере Шоу больше, чем просто внешний вид. Но пока что всё, что он получил в этом плане, — это прямая осанка, постоянный зрительный контакт, никаких улыбок или хмурых взглядов, никакой светской болтовни — лишь безраздельное внимание к каждому слову Мэтьюза. Посыл был именно таким, какой требовался: «Я слушаю, и я отношусь к ситуации очень серьезно». Мэтьюз, казалось, расслабился и проникся доверием. Как и большинство тех, кто предлагает вознаграждение, он не понимал, что Шоу тоже его оценивает.

Шоу спросил: — Она — подруга Эвелин — сказала вам что-нибудь о том, куда направилась ваша жена?

— Нет. Сказала, что Иви звонила, и всё. Когда я перезванивал раз или два, она больше не брала трубку.

Или десятки раз. Мэтьюз наверняка звонил до тех пор, пока подруга не заблокировала его номер.

— Расскажите мне, как она исчезла, — сказал Шоу. — Детали.

— Иви поехала в арт-ретрит под Чикаго — в Шомберг — в прошлом месяце. Мероприятие на выходные. Она ездила на такие ретриты почти каждый месяц, по всей стране. — Его губы сжались. — В воскресенье вечером она не вернулась. Должна была, но не приехала.

— Она была на машине?

— Верно.

— Вы женаты год?

— Тринадцать месяцев. Наша годовщина была десятого июля.

— Телефон? — спросил Шоу.

— Не обслуживается.

— Частный детектив? — уточнил Шоу.

— Обошелся мне дороже, чем я мог себе позволить, а толку ноль.

За редким исключением, частные детективы были хороши для проверки биографических данных и копания в компьютерных базах, чтобы узнать, не травила ли ваша невеста предыдущего мужа и не вела ли себя хуже, чем обычно ведут себя в Кабо. А вот та часть работы, что зовется «расследованием» — в смысле, топтать мостовую, — обычно не была их звездным часом.

Это объясняло, почему две недели назад Мэтьюз разместил объявление о награде — 10 000 долларов — в газете Индианаполиса и в интернете за информацию о местонахождении Эвелин Фонтейн. Деловые партнеры Шоу во Флориде заметили объявление и передали информацию Шоу, который как раз был в Чикаго, заканчивая другую работу.

Десять тысяч — не так уж много за пропавшую супругу, которую, как предполагается, похитили. Но для Шоу награда никогда не заключалась только в деньгах; это был флаг, поднятый над проблемой, которую пока никто другой не смог решить. То, ради чего он жил.

Колтер Шоу был непоседлив и умом, и телом.

Теперь он задал стандартный вопрос: связывался ли кто-нибудь еще по поводу награды? Да, ответил Мэтьюз. Несколько человек звонили, но было ясно, что полезной информации у них нет, они просто надеялись на легкую наживу. За последнюю неделю звонков не было.

Эту схему Шоу видел снова и снова.

Мэтьюз открыл бумажник и достал фотографию. Шоу уже видел снимки в интернете, но это изображение было куда лучше: качественный официальный портрет, на котором была изображена женщина лет тридцати с небольшим, с длинной изящной шеей и угловатым лицом. В чем-то хрупкая, в чем-то уверенная. Она была скорее эффектной, чем красивой. Её темно-русые волосы были уложены высоко на голове в тщательно продуманном беспорядке. Глаза были голубыми, но ближе к фиолетовому спектру, а улыбка — загадочной. Учитывая её профессию, Шоу подумал, не были ли эти искусные губы полумесяцем неосознанным оммажем Моне Лизе — или, возможно, вполне осознанным.

Шоу кивнул в сторону дорогого «Мерседес-AMG», на котором приехал Мэтьюз. — Я навел о вас справки. Вы владеете дилерским центром по продаже промышленного оборудования. Насколько вы богаты?

Мэтьюз моргнул.

— Мне нужно знать, являетесь ли вы целью для выкупа.

Обычно такие требования выдвигаются в самом начале исчезновения. Но не всегда.

— Может быть, год назад или около того я и был целью. Но в последнее время дела идут туго. Со всеми этими тарифами и торговыми войнами наши доходы камнем упали вниз. Машина в лизинге, и мне светит очередной кредит на пополнение оборотных средств. Я, наверное, мог бы наскрести миллион. Думаете, дело в этом? Кому-то нужны деньги?

Шоу не сводил глаз с Мэтьюза. — Я так не думаю. И вы тоже.

Наконец он составил мнение о Рональде Мэтьюзе и Эвелин Фонтейн. История Мэтьюза не совсем сходилась; взгляд его бегал, и он проявлял эмоции там, где не следовало.

Бизнесмен опустил глаза. Палочки для еды перестали быть столовым прибором и превратились в игрушку для нервных рук. Он вертел одну между тупым большим и таким же тупым указательным пальцем правой руки.

— Всё не совсем так, как я вам рассказывал. О чем вы, полагаю, уже догадались. Я просто хотел, чтобы кто-то достаточно загорелся, чтобы найти её. Я думал, если вы поверите, что её похитили, вы по-настоящему возьметесь за дело. — Бледная улыбка. — Я по профессии продажник. Мы придумываем истории, чтобы закрыть сделку.

— Что, по-вашему, произошло на самом деле?

— Я был не лучшим мужем. О, не в том смысле. Я не абьюзер или что-то такое. У меня есть характер — мои сотрудники вам подтвердят. Но я никогда не кричал. Никогда её не обижал. Даже помыслить об этом не мог. Никогда. Что я делал, так это был нечестен с Иви.

— Продолжайте.

— Мы познакомились на торжественном вечере в городском художественном музее. Я был меценатом, она — волонтером. Она подошла ко мне и такая: «Что такой красавчик, как ты, делает в этом доме престарелых?» Потому что, да, всем остальным было лет под восемьдесят. Мы сошлись и начали встречаться. Это было так здорово. Потрясающе, поначалу. Она была умной. Веселой. И такой красивой. И это… между нами… Ну, вы понимаете… — Его голос затих.

Шоу знал, что он ищет эвфемизм для их прекрасных постельных утех. И знал также, что Мэтьюз никогда не закончит это предложение.

— Она была такой пленительной… — Вздох. — Я был как под гипнозом. Естественно, я ходил с ней на открытия галерей и в музеи. Я отправлял её в Париж или Флоренцию, чтобы она могла рисовать там, где творили все знаменитые художники прошлого. Я приезжал к ней, и она вся такая: «Моне писал здесь, Гоген писал там». Но дело в том, что я, честно говоря, не понимаю искусства. — Тут он перешел на шепот, словно она могла его услышать: — Оно мне даже не нравится. Я участвовал в делах музея ради налоговых вычетов. Я мог притворяться лишь до поры до времени, а потом начал придумывать отговорки, чтобы не ходить с ней. Стало еще хуже, когда мне пришлось работать по ночам и выходным, чтобы удержать компанию на плаву.

— Я схожу с ума, Колтер, я так по ней скучаю. Я потерял двадцать фунтов за последний месяц. — Он постучал по кольцу. — Пришлось переодеть на этот палец. Оно постоянно спадало.

Он уставился на безвкусное украшение — кажется, выпускной перстень колледжа.

— Я же говорил, что я продажник? Так вот, сделку не закрыть, если не дать покупателю того, что обещал. Я не дал Иви того, что обещал. — Голос его дрогнул. Глубокий вдох со свистом вырвался сквозь узкие губы. Он замаскировал смахивание слезы, почесав нос. — Я хочу получить шанс снова представить своё предложение. Я могу продать себя, могу продать наш брак. Я знаю, что могу.

Колтеру Шоу не раз доводилось видеть, как заказчики ломаются перед ним. Награду предлагают, когда исчезает часть сердца, и нет абсолютно никакого бальзама от этой боли, кроме возвращения недостающего фрагмента.

— Мне следовало рассказать вам всё это с самого начала.

За десять лет, которые Шоу зарабатывал на жизнь поиском наград, он усвоил, что описание ситуации заказчиками иногда сильно отличается от того, какова ситуация на самом деле. Он стал проницательным интерпретатором и не принимал такие выдумки — иногда намеренные, иногда нет — на свой счет.

— Я помогу вам, — сказал Шоу.

Мэтьюз улыбнулся еще раз, на этот раз глубже, с признательностью. — Спасибо. Итак, каков уговор?

— Я задам вам несколько вопросов, а потом попытаюсь найти Эвелин. Вот и всё.

Он выглядел сбитым с толку, затем спросил: — Расходы?

— Никаких накладных расходов. Это из моего кармана. Если я найду её, вы платите мне десять штук. Если нет — я беру расходы на себя. Если вам позвонит сосед и скажет, где она, даже если я буду уже на пути к её гостиничному номеру, — деньги его.

Такова природа охоты за наградой. Финансовые риски… а также, зачастую, и физические.

— Ну, хорошо. Теперь вопросы?

Из сумки для компьютера, стоявшей рядом, Шоу достал блокнот формата 5 на 7 дюймов с тридцатью двумя чистыми, нелинованными страницами. Из внутреннего кармана спортивного пиджака он извлек перьевую ручку «Delta Titanio Galassia», черную, с тремя оранжевыми кольцами на корпусе, и снял колпачок.

Он открыл первую страницу, и в течение следующих пятнадцати минут Шоу задавал, а Мэтьюз отвечал на десятки вопросов; ответы фиксировались элегантным почерком, мелким, как следы воробья, слова ложились идеально горизонтально, несмотря на отсутствие линеек на бумаге. Мэтьюз уставился на почерк мужчины. Многие его комментировали. Он промолчал.

Наконец Шоу решил, что у него достаточно данных, чтобы начать. Мэтьюз встал, пожал руку Шоу — теплее, чем при встрече. Он начал было говорить, но эмоции снова нахлынули, и он глубоко вздохнул, сдерживая слезы. — Пожалуйста. Помогите мне, если можете. — Он поспешил к выходу, забрался в глянцевый черный «Мерседес», и мгновение спустя машина скрылась из виду.

Колтер Шоу приехал в Индианаполис на своем тридцатифутовом кемпере «Winnebago Cambria», на котором за последние полтора года намотал 132 000 миль. Он не любил отели и ненавидел летать. Кемпер идеально подходил и как транспорт, и как жилье. Однако эта похожая на лодку махина была громоздкой для передвижения по городу во время самого расследования, а его разъездные колеса — кроссовый мотоцикл «Yamaha YZ450FX» — производили сомнительное впечатление на заказчиков и отбивали у потенциальных свидетелей желание разговаривать.

«Avis» и «Hertz» были решением: на заданиях он часто арендовал неприметные седаны. Камеры заднего вида, спутниковое радио, хороший пробег. К тому же он обнаружил, что люди склонны больше доверять вам, если вы появляетесь на «Ford Escape» или «Kia».

Выйдя из ресторана, он нашел стоянку для трейлеров с недорогим подключением к коммуникациям и чистым душем, затем на «Убере» добрался до ближайшего офиса «Avis», где взял седан «Toyota».

Он вернулся на стоянку и припарковался рядом с «Виннебаго». В фургоне он распечатал электронные письма с материалами, которые обещал прислать Мэтьюз: список членов семьи Фонтейн, друзей, знакомых и коллег; галереи, где выставлялись и/или продавались её работы; а также телефонные счета и данные о перемещениях самого Мэтьюза примерно в то время, когда исчезла его жена, в дни до и после. Мужчина не обиделся на то, что Шоу рассматривает его как подозреваемого, что было стандартной процедурой в делах о пропаже супругов; несколько раз мужья предлагали солидное вознаграждение, чтобы продемонстрировать свою невиновность, хотя сами же и расправились со своими женами.

Затем Шоу позвонил своему частному детективу. Мак — исключение из правила об ограниченных возможностях частных сыщиков — проведет проверку на наличие судимостей и владение оружием по обоим фигурантам дела. Часть этой информации не была в открытом доступе, но Мак был уникален в мире частного сыска: то, что было недоступно большинству, редко было недоступно Маку.

Шоу лично проверил алиби Мэтьюза в дни исчезновения Фонтейн — сразу после семинара в Шамбурге. Записи предварительно подтверждали, что в те дни Мэтьюз находился в Индианаполисе. И хотя это не было стопроцентным доказательством, на данный момент как подозреваемый он отошел на второй план.

Шоу снова обратился к записям в своем блокноте.

Дата: 30 августа

Заказчик: Рональд Мэтьюз, 52 года, проживает в Индиане: 2094 Шейди-Гроув-лейн, Индианаполис.

Пропавшая: Эвелин Мод Фонтейн, 29 лет, проживает в Индиане, в браке 13 месяцев.

ЭФ: Частичная занятость, преподаватель техники рисунка и живописи, Колледж искусств Индиана Конкорд, Индианаполис. Художник.

ЭФ имеет паспорт, но не имеет контактов за рубежом; выезд из страны маловероятен.

Сестра ЭФ живет в Дейтоне, Огайо, но они не близки. Сестра утверждает, что ЭФ не связывалась с ней по поводу исчезновения.

Средства ЭФ: неизвестно. Иногда продает картины, но зарабатывает немного. Небольшой доход от преподавания. РМ дает ей деньги, но в последний год меньше из-за финансовых трудностей. Вероятно, значительных накоплений нет.

Веб-сайт/Facebook/Twitter: личные посты минимальны. В основном о её картинах, ссылки на галереи, выставляющие её работы. Интернет-активность отсутствует с момента исчезновения.

Требований о выкупе не поступало. Похищение с корыстной целью маловероятно из-за финансовых проблем компании РМ.

ЭФ и РМ — бывшие члены загородного клуба «Чартер Лейн», 10334 Хантер-Гроув-роуд, Индианаполис. Вышли из клуба два месяца назад ради экономии денег.

ЭФ и РМ — члены фитнес-клуба «Фитнес Плюс», 494 Акрон-авеню Вест, Индианаполис.

РМ был женат ранее, разведен десять лет назад. Расстались мирно. Бывшая жена живет в Сан-Диего. Не общаются уже несколько лет.

ЭФ ранее замужем не была. Жила с тремя разными мужчинами на протяжении десяти лет, с каждым от полутора до двух лет. Расставания мирные.

Сообщений о сталкерах нет.

ЭФ владеет автомобилем Jeep Cherokee свежей модели, цвет золотистый. Номерной знак Индианы HNC877.

Известных внебрачных связей со стороны ЭФ или РМ нет.

Оружие в доме: Глок 9мм. В наличии. ЭФ не взяла его с собой. (Мак проверит статус оружия.) У РМ есть разрешение на скрытое ношение.

ЭФ — криминального прошлого нет. (Мак проверит.)

РМ — криминального прошлого нет, жалоб на домашнее насилие нет. (Мак проверит.)

Кредитные карты на имя ЭФ, у РМ нет доступа к данным о последних покупках.

Была на выездном семинаре «Художники в прерии» 1–3 августа, Шамбург, Иллинойс. Организатор подтверждает, что она присутствовала и уехала после последней лекции. Информации о том, куда она направилась, нет.

Телефон ЭФ вне зоны действия сети / отключен.

ЭФ — истории эмоциональных/психических проблем нет. Инцидентов самоповреждения/суицидальных попыток нет.

Другие серьезные охотники за вознаграждением к РМ не обращались.

РМ утверждает, что был в Индианаполисе за день до, в день и на следующий день после исчезновения ЭФ. Записи предварительно подтверждают.

РМ должен предоставить список друзей и знакомых ЭФ, а также галерей, с которыми ЭФ связана.

Предоставил.

Шоу отложил блокнот, чтобы ответить на звонок Мака. Частный детектив сообщил, что да, у Мэтьюза имеется разрешение на скрытое ношение оружия, и на его имя зарегистрирован только один ствол — тот самый «Глок», о котором он говорил Шоу. У Фонтейн не было ни разрешения, ни зарегистрированного на неё оружия.

У Мэтьюза было чистое досье, никаких жалоб на бытовое насилие или судебных запретов на приближение, как он и утверждал.

У Эвелин Фонтейн не было проблем с законом во взрослом возрасте, но имелись два привода в юности за кражу в магазине, в четырнадцать и пятнадцать лет. Первое дело закрыли после того, как владелец художественного магазина забрал заявление. Второе дошло до разбирательства, но наказание смягчили до надзора после того, как она сказала прокурору, что украла краски и кисти, чтобы писать картины для продажи на уличных ярмарках и помочь семье деньгами; её отец, алкоголик и наркоман, вечно имевший проблемы с законом, нигде подолгу не работал.

Шоу вспомнил, как нахмурился, оскорбившись, Мэтьюз на вопрос, арестовывали ли когда-нибудь его жену. Учитывая, что инцидентам было пятнадцать лет и они были пустяковыми, Шоу решил, что нет причин рассказывать ему об этом.

Шоу выбрался с узкого диванчика кемпера, вскипятил воду и заварил чашку гондурасского кофе сорта Санта-Барбара, добавил немного молока и снова сел. Он медленно пил кофе, обдумывая стратегические варианты поиска Эвелин Фонтейн.

Когда Колтеру Шоу было четыре года, отец внезапно увез жену и троих детей из окрестностей Сан-Франциско в уединенный анклав в дикой глуши восточной Калифорнии. Последовавшее за этим альтернативное воспитание дало мальчику определенные преимущества. Домашнее обучение — силами родителей, которые были уважаемыми профессорами престижного университета, — обеспечило ему прекрасное образование без ненавистной рутины и тесных стен школьного класса. Пейзажи были захватывающими. Бесконечная работа, необходимая для выживания на тысяче акров суровой земли, гарантировала, что беспокойная натура Колтера всегда оставалась в узде.

Бегство в «Компаунд», как его назвали Эштон и Мэри Шоу, было сложнее, чем типичный отказ от благ цивилизации интеллигентной городской пары. Переезд был продиктован аурой угрозы — угрозы, которая могла быть реальной, а могла быть порождением блестящего, но параноидального ума Эштона. Годы спустя Шоу понял, что этот человек был, по сути, сурвивалистом-отшельником — менее безумным, чем большинство, но постоянно подозрительным к чужакам и настоящим муштровщиком, когда дело касалось обучения детей самозащите в любых обстоятельствах.

Никогда не считай, что ты в безопасности. Никогда не оставляй себя уязвимым. Никогда не надейся, что кто-то придет тебе на помощь. Никогда не оставайся без доступа к оружию. И никогда не думай, что противник безоружен.

Шоу и его старший брат Рассел называли отца «Королем Никогда».

Одной из тактик выживания, по мнению Эштона Шоу, была наука процентов:

Никогда не приступай к задаче и не оценивай угрозу, не подсчитав вероятность.

Шанс провалиться под лед толщиной в дюйм на озере в феврале? Восемь процентов. Низкая цифра означала, что иметь при себе водонепроницаемый комплект выживания важно, но надевать под походную одежду сковывающий гидрокостюм необязательно.

Вероятность заблудиться ночью на тропе, по которой ты уже ходил однажды? Пятнадцать процентов. Возьми компас, карты, спички и паек на два дня, но не на две недели.

Шанс убежать от пумы? Два процента. Шанс победить ту же пуму в схватке? Шестьдесят процентов. (Или, как с безупречной логикой заметила младшая сестра Колтера, Дорион: «Будет почти сотня, если прихватишь с собой свой сорок пятый калибр».)

Присвоенные проценты диктуют план действий. Теперь Шоу прикидывал шансы касательно судьбы Эвелин Фонтейн.

Мэтьюз похитил/убил её: один процент.

Мэтьюз нанял кого-то, чтобы похитить/убить её: два процента.

Криминал со стороны третьих лиц, не связанных с Мэтьюзом: семь процентов.

Фонтейн сбежала ради собственной безопасности, потому что Мэтьюз был скрытым домашним тираном: десять процентов.

Фонтейн, несчастная в отношениях, которые душили и её психику, и карьеру, бросила Мэтьюза, чтобы жить самостоятельно: пятьдесят процентов. У неё не было ресурсов или дохода, чтобы сделать этот вариант вероятным.

Фонтейн, несчастная в отношениях, бросила Мэтьюза ради любовника: восемьдесят процентов. Этот процент был выше предыдущего, так как она, похоже, предпочитала быть в отношениях, а не одной, прожив с тремя мужчинами до Мэтьюза. Ей также потребовался бы второй источник дохода.

Фонтейн, несчастная в отношениях, бросила Мэтьюза ради любовника из мира искусства: восемьдесят пять процентов. Шоу чувствовал: ясно, что дела шли не гладко с бизнесменом, который любил её, но не интересовался её страстью. Он также оценил, что любовником должен быть состоятельный человек, а не такой же голодающий художник, как она.

Основываясь на своем анализе, Шоу решил, что пока не будет отрабатывать зацепки в бывшем фитнес-клубе или загородном клубе пары, или опрашивать соседей в их фешенебельном районе, где Фонтейн могла встретить кого-то, кто стал сталкером или любовником. Он сосредоточится на колледже, где она преподавала, галереях, с которыми была связана, и тех немногих знакомых в арт-тусовке Индианаполиса, чьи имена мог предоставить Рон Мэтьюз.

Он запер «Виннебаго» на три замка. (Шоу получил немало вознаграждений за помощь в перемещении различных беглецов и преступников в суровые места обитания на длительные сроки; некоторые из этих перемещенных лиц объявили собственные «вознаграждения» — за его голову. Соответственно, к безопасности он относился серьезно.) Затем он направил «Тойоту» в центр Индианаполиса, чтобы начать поиски в колледже.

Колледж искусств Индиана Конкорд был типичным городским учебным заведением: безликая архитектура семидесятых, четыре этажа, алюминий и бледно-желтый гипсокартон, исцарапанный и побитый из-за скудного бюджета на ремонт. Запах стоял едкий: предположительно, краски и сопутствующие субстанции вроде скипидара, льняного масла и растворителей, а также проявитель, фиксаж и стоп-ванна из фотолаборатории.

Было 17:30, и вечерние курсы для взрослых только начинались. Студенты, как он догадывался, были в основном менеджерами среднего звена, продавцами, административными помощниками и тому подобной публикой, смутно неудовлетворенной своей работой и надеющейся на новую карьеру в волшебном мире творчества. Они проходили через грязную вращающуюся дверь, все уставшие — долгий рабочий день стал еще длиннее из-за их призрачных амбиций.

Шоу ходил кругами, останавливая студентов и преподавателей и спрашивая, не знал ли кто-нибудь из них Фонтейн. В отличие от копа, у него не было полномочий заставить людей говорить. Когда он подходил к кому-то, то вежливо представлялся, показывал фото Фонтейн на телефоне, говорил, что она пропала и что он «помогает семье попытаться найти её». Что было чистой правдой.

Результаты, которые он получил, были типичными для работы по поиску пропавших людей: большинство отмахивались от него, но лишь потому — Шоу видел это, — что он был незнакомцем с необычной просьбой, а не потому, что им было что скрывать. Большинство из тех, кто был готов слушать, не знали Фонтейн или, если и знали, не имели понятия о её местонахождении, о том, видели ли её часто в компании какого-то конкретного мужчины или женщины, и мог ли у неё быть сталкер.

На его вопрос о том, какое впечатление она производила, те, кто ответил, в один голос говорили, что она была блестящей художницей, которая каждую свободную минуту тратила на рисование и живопись. Одной коллеге она призналась, что преподает только ради денег; как только занятие заканчивалось, она бежала в одну из студий рисовать.

Шоу нырнул в закусочную и сел за шаткий столик, где в перерывах между глотками кофе и укусами клаб-сэндвича обзвонил полдюжины имен из списка, присланного Мэтьюзом. Четверо не ответили — включая подругу, с которой Фонтейн связывалась сразу после исчезновения. Двое, поднявшие трубку, ничем не помогли.

Он доел и позвонил в галереи из списка Мэтьюза, чтобы узнать часы работы. Открыты были только две.

Первая галерея оказалась тупиком.

Зато во второй галерее он получил ответы. Даже больше, чем рассчитывал.

Шоу вошел, когда владелец уже собирался закрываться. Это был приветливый мужчина лет пятидесяти, одетый в белую свободную рубашку с индейской вышивкой и джинсы. Он лысел и собирал остатки волос, коричневато-седых, в хвост. Он был крупным — около шести футов двух дюймов, — с круглым животом, но тонкими ногами. На носу сидели очки в толстой черной оправе. Он делал записи в гроссбухе.

Его звали Дэвид Гудвин, и в ответ на вопрос Шоу, знает ли он Эвелин Фонтейн, он размашисто кивнул.

— Она выставлялась здесь пару раз. Как только она вернется, надеюсь, она подумает о новой выставке.

Шоу почувствовал, как участился пульс.

— Она пропала.

— В смысле, она не в Манси? — морщинистое лицо мужчины нахмурилось.

— Манси?

— Я не разговаривал с ней уже некоторое время — два, три месяца, — но я уверен, она говорила, что планирует провести август на паре выездных семинаров для художников. Шамбург был одним из них. Это в Иллинойсе. А после этого она и Джейсон собирались в резиденцию в Манси... Вы её друг?

— Джейсон?

— Джейсон Барнс. У него тоже галерея, в Чикаго, — лицо Гудвина напряглось. — Неплохая. Больше моей. Конечно, у него абстрактный экспрессионизм. Как будто это когда-то вернется в моду.

— А кто он именно?

— О, это её парень. Вы разве не знали?

Пятница, 31 августа

Гипотеза Шоу с вероятностью восемьдесят пять процентов подтверждалась: если Дэвид Гудвин был прав, Фонтейн нашла любовника, причем состоятельного — при условии, что его «более крупная» галерея приносила значительную прибыль.

Как это иногда бывает в ситуациях семейных конфликтов, которые часто становятся ожесточенными и токсичными, он задумался, не стоит ли ему просто отойти в сторону. Безусловно, он имел на это полное право.

В деревенском доме, где выросли Колтер Шоу, его старший брат и младшая сестра, стояли полки, вмещавшие около десяти тысяч книг, включая полный комплект судебных сборников и учебных пособий по праву. В подростковом возрасте Колтер штудировал их, очарованный драмой жизни, преломленной через призму человеческих конфликтов, которые заканчивались в суде.

Большинство контрактов являются «двусторонними»: каждая сторона соглашается выполнить определенное обязательство перед другой. Вознаграждения же — это «односторонние договоры». Сторона предлагает выплатить вознаграждение, как правило, публично, но никто не обязан его отрабатывать. Обязательство возникает только тогда, когда соискатель награды успешно выполняет задачу. Для Шоу это означало, что он никогда не был связан соглашением найти пропавшего человека или беглеца. Если он хотел добиваться вознаграждения, он это делал. Если хотел уйти — в любое время, по любой причине или вовсе без причины — он уходил. Именно поэтому он никогда не думал о том, чтобы стать копом или частным детективом.

Неугомонность...

Но Шоу решил довести дело до конца. И сейчас он вел «Тойоту» через городскую черту Манси, штат Индиана. У него сложилось впечатление, что Рональд Мэтьюз был более или менее тем, кем казался: пожилым мужчиной, который влюбился в пленительную женщину и всё ещё любил её. Он заслуживал ответа на терзающий его вопрос: сможет ли он «продать» себя в качестве нового, улучшенного мужа, готового работать над браком?

Время близилось к полудню, небо было бирюзовым, жара — за тридцать пять градусов. Манси был промышленным городом девятнадцатого века, мини-Детройтом, потрепанным, но не отправленным в нокаут гравитационным сдвигом в сторону высоких технологий и земли обетованной дешевой зарубежной рабочей силы. Шоу заключил, что город держится.

В Манси не было возвышенностей. Здания были низкими, окрестные земли — плоскими. Красный кирпич был основным строительным материалом. Он проехал через обветшалый район, где тощие мужчины, все белые, сидели с закопченными трубками для метамфетамина или жирными бутылками солодового ликера, лишенными маскировки в виде бумажных пакетов. Увидев проезжающую мимо темную «Тойоту», напоминающую полицейскую машину без опознавательных знаков, они не проявили никакого интереса, и никто не стал прятать выпивку или наркотики. В этом даже не было вызова; им было просто всё равно.

Продолжая путь, он проехал мимо элегантного Государственного университета Болл. Он узнал, что учебное заведение было названо в честь пяти братьев Болл, которые перевезли свою компанию по производству стекла в Манси в конце девятнадцатого века, когда город процветал благодаря недавно открытым месторождениям природного газа. Шоу почувствовал укол ностальгии. Каждую осень он, брат Рассел и сестра Дорион помогали матери консервировать еду в стеклянные банки фирмы «Болл». Он и не знал, что у этих банок среднезападные корни.

Изыскания Шоу показали, что в прошлом веке Манси был центром социологического исследования «Мидлтаун» — изучения типичного малого американского города. Манси с гордостью носил звание «среднего».

Он припарковал арендованную машину на почти пустой стоянке на Джефферсон-стрит, в деловом центре. Выбравшись наружу, он начал опрашивать местных жителей, пытаясь найти резиденцию для художников, о которой упоминал Дэвид Гудвин. Гудвин добавил, что, как ветеран многих подобных ретритов, он знает: обычно они частные и не рекламируются в интернете, чтобы гарантировать участие только серьезных художников. Это объясняло, почему Шоу ничего не нашел в ходе предварительного поиска.

Шоу начал охоту с художественных галерей в этой части города. Первые три, в которые он заглянул, по сути были сувенирными лавками, торгующими в основном китчем — юмористическим или домашним: нелепые кошки и собаки, сваренные из гаек и болтов, таблички с вдохновляющими надписями вроде «Ты сможешь, если попытаешься», кристаллы, дешевая бижутерия, кружки и залежи керамики. В рамках на стенах висели штампованные принты и фотографии сельских пейзажей.

Как он и предполагал, никто из продавцов — в основном девочки-подростки или женщины за шестьдесят — ничего не знал о местном убежище для художников.

Четвертый магазин оказался более многообещающим по двум причинам. Во-первых, он выглядел как настоящая художественная галерея, предлагающая на продажу качественную живопись, наброски, фотографии и скульптуру. Во-вторых, среди картин было три работы Эвелин Фонтейн.

Щуплый мужчина, сидевший за прилавком — в джинсах, черных подтяжках и бледно-голубой рубашке, — поднял глаза с улыбкой из серии «пожалуйста, купите хоть что-нибудь». — Здорово.

— Привет.

Пышные седые волосы мужчины были примяты фуражкой греческого рыбака, а на лице красовалась аккуратная бородка.

Шоу жестом указал на картины Фонтейн: хаотичные разводы краски в темно-красных, пурпурных и черных тонах. Все около четырех футов в квадрате. — Я приехал из Индианаполиса. Слышал, Эвелин в Манси. Надеялся попасть на выставку, но в сети ничего не было. Решил рискнуть и доехать сюда.

Молчаливый по натуре, на работе Шоу был разговорчив; это успокаивало подозрительных, а молчунов делало более склонными к общению.

— Эвелин Фонтейн в городе? Серьезно? — Мужчина развернулся и с любовью посмотрел на холсты. — Талантище, правда?

— Определенно, — Шоу прищурился, глядя на центральную картину. — О, это портрет. — Его удивление было неподдельным; поначалу он не разглядел женского лица.

— Нужно время, чтобы её заметить, да?

Шоу был впечатлен.

На столе лежала стопка информационных листовок о Фонтейн. Шоу взял одну.

Эвелин Мод Фонтейн — основательница движения «Наслоение» в живописи. Она начинает с реалистичного наброска объекта на чистом холсте, а затем закрашивает его, следуя нарисованным линиям, но с вариациями. Затем она наносит дополнительные слои, каждый из которых вдохновлен предыдущим, но отличается от него. Часто Эвелин наносит десятки слоев, пока не «осознает своё видение объекта». Её полотна могут иметь до сорока или пятидесяти слоев краски и весить много фунтов.

Шоу спросил, может ли он оставить листовку себе, и когда мужчина кивнул, сложил глянцевый лист бумаги и сунул его в задний карман. — Эвелин сейчас в творческой резиденции. Знаете, где это может быть?

— Понятия не имею. Никогда не слышал, чтобы у нас такие были. Наверное, поэтому они и называются убежищами.

Вторя словам Дэвида Гудвина, хотя в голосе владельца галереи звучала сардоническая нотка, подумал Шоу.

Он решил не просить номер телефона и не оставлять свой для передачи. Это могло её спугнуть.

Однако он спросил: — Вы знаете Джейсона Барнса?

— Кого?

— Друга Эвелин. Владеет галереей в Чикаго. Выставляет работы абстрактных экспрессионистов.

Это позабавило мужчину.

Как будто это когда-то вернется в моду...

— Не-а. Извините.

Шоу обошел оставшиеся галереи в городе, не ожидая особой удачи. Но всё оказалось иначе.

В последней галерее на Джефферсон женщина за пятьдесят с вьющимися волосами сказала, что слышала, будто Фонтейн находится в неформальной резиденции милях в десяти от города, где-то на шоссе 83. Участники называют себя «Креатив Коммонс». И да, с ней был еще один художник по имени Джейсон — фамилия неизвестна.

Шоу вернулся к «Тойоте» и достал из компьютерной сумки в багажнике складную карту местности от Рэнд Макнелли. Он замер на раскаленном тротуаре, оглядывая пустынные улицы. Заметил бар на углу, который, казалось, был открыт; район был настолько безлюдным, что сказать наверняка было трудно.

Колтер Шоу вырос без интернета, телевизора и даже кинотеатра ближе чем в двадцати трудных милях от семейного дома. Радиоприемник разрешался, хотя и не поощрялся. Передача сигнала была запрещена, за исключением чрезвычайных ситуаций, так как отец говорил, что опытные радисты-следопыты, известные как «охотники на лис», могут попытаться вас выследить — предупреждение, которое тревожило детей не из-за какой-то угрозы, а потому что было очередным признаком прогрессирующего психического расстройства их отца. Но во время поездок за пределы Компаунда, чтобы навестить родню в Сиэтле и Остине, Шоу открыл для себя кино. Дядя познакомил его с суровым жанром криминального нуара, который стал его любимым.

Этот бар — уставший, тусклый, с жутко скрипящей дверью — был идеальной декорацией для любого классического нуара. Дымный без дыма, полутемный, потертый, он был населен полдюжиной потрепанных жизнью мужчин и двумя женщинами пенсионного возраста, а также примерно таким же количеством парней лет двадцати пяти — тридцати, зашедших в обеденный перерыв со стройки выпить пива, или стопку, или и то и другое. Как и бродяги, мимо которых проезжал Шоу, все здесь были белыми.

Присев на шаткий табурет, Шоу заказал IPA, сваренный в Манси, и чили без фасоли. Развернув карту, он изучил шоссе 83 — извилистую дорогу длиной около пятнадцати миль, заканчивающуюся в небольшом городке на западе. Он отметил несколько участков, которые могли бы подойти для резиденции.

Но отправляться на финальный этап поисков прямо сейчас он не собирался.

Попивая хорошее пиво и поедая отличный чили, Шоу решил, что лучше не просто сообщить Мэтьюзу, где находится его жена, забрать награду и уехать. Жена, исчезнувшая без предупреждения, и муж, обезумевший от её отсутствия — и владеющий «Глоком»? Колтер Шоу осознавал потенциал для катастрофы, пусть и маловероятной — скажем, пять процентов? Он заставит Мэтьюза приехать в Манси, не говоря, где именно находится Фонтейн. После того как Шоу обыщет его — никогда не думай, что противник безоружен, — они отправятся в резиденцию. Шоу будет держаться поблизости, пока Мэтьюз будет объясняться с Фонтейн, и держать телефон под рукой, чтобы набрать 911, если понадобится. Или, если дело примет скверный оборот, он сможет вмешаться сам.

Шоу расплатился за еду и вышел в обволакивающую влажную жару, направляясь к парковке. Подойдя к «Тойоте», он резко остановился.

Спущенное колесо.

Странно для прокатной машины. Колеса — первое, что проверяют компании, прежде чем выпустить автомобиль со стоянки.

Затем Шоу посетила другая мысль: как так вышло, что владелица последней галереи знала о «Креатив Коммонс» и о том, что Эвелин Фонтейн там, в то время как «греческий рыбак» — который продавал её работы — даже не знал о существовании резиденции или о том, что она в городе?

Эта мысль совпала со звуком быстро приближающихся шагов за его спиной.

Прежде чем Шоу успел обернуться, они навалились на него — двое здоровенных мужчин. Их руки сомкнулись на его предплечьях, и его затащили в ближайший переулок.

— Ты сказал ему? — голос Эвелин Фонтейн был хриплым шепотом. — Ты сказал Рону, где я?

Шоу, Фонтейн и молодой Джейсон Барнс находились не в одном из заброшенных зданий в центре — что, как подумал Шоу, было бы идеальной нуарной локацией, где стукача пытают до смерти. Вместо этого местом действия было уютное кафе «Джава Джо».

— Нет, не сказал, — ответил Шоу художнице.

Интенсивно-сиреневые глаза Фонтейн встретились с его голубыми. — Надеюсь, что так. Правда надеюсь. Иначе я труп.

Как и показало фото в бумажнике Мэтьюза, она не была красавицей, несмотря на утверждения мужа; лицо у неё было длинное, углы челюсти и скул — острыми. Но это лицо напоминало лик римской императрицы, её волосы представляли собой экзотическую, продуманную путаницу, фигура была одновременно гибкой и пышной, а харизма, на которую намекало фото, вживую ощущалась с лихвой. Вокруг неё была аура напряжения. И эти круглые фиалковые глаза...

Эвелин Фонтейн действительно была пленительной.

На ней были облегающие джинсы песочного цвета и прозрачная блузка василькового оттенка. Полкило тонких проволочных браслетов охватывали её запястья. Серьги были в виде серебряных раковин наутилуса. Единственным макияжем были темные тени для век.

Как Шоу оказался здесь в данный момент: Тони, директор галереи в черных подтяжках, выставлявший её полотна, позвонил Фонтейн сразу после ухода Шоу. Оказалось, что, опасаясь, что Мэтьюз приедет её искать, она предупредила Тони и других знакомых в городе, чтобы они высматривали незнакомцев, спрашивающих о ней.

— Тогда я попросила друзей из Коммуны пригласить тебя поговорить с нами.

Шоу нахмурился. — Они художники?

Молодые люди, схватившие его, были огромными, с такой железной хваткой, что Шоу даже не пытался сопротивляться, опасаясь вывиха руки.

— Скульпторы, — пояснил Джейсон Барнс.

А. Ну конечно. — А моя шина?

— Прости, Колтер. — Теперь они перешли на «ты». — Мы не хотели, чтобы ты умчался из города, не поговорив с нами.

Близнецы-Микеланджело испарились, так как первоначальное опасение Фонтейн развеялось: она боялась, что Шоу — бандит, нанятый Роном Мэтьюзом, чтобы избить её до полусмерти или даже убить. Шоу объяснил насчет награды, и она навела справки — и о ней, и о самом Шоу. Она пришла к выводу, что всё законно.

Теперь он объяснил свое решение назначить встречу в людном месте, чтобы избежать стычек.

— Нет! Ты не можешь сказать ни слова! — сказала Фонтейн, расширив глаза. — Ты не можешь дать ему знать, что я вообще в этом штате.

— Этот человек — социопат, — сказал Барнс.

Фонтейн продолжила: — С виду он кажется нормальным. Но он садист.

Барнс спросил: — Он пробовал на тебе свои трюки? Плакал? Говорил, что никогда бы её не обидел? Рассказывал, как он собирается измениться?

Да, да и да.

Барнс был красив, с длинными темными волосами и легким акцентом. Цвет его кожи тоже указывал на латиноамериканское происхождение, несмотря на ирландскую фамилию. Ему было около тридцати пяти, прикинул Шоу, но он мог сойти и за более молодого. Рост пять футов девять или десять дюймов, худощавое телосложение. Его черные брюки со складками и рубашка насыщенного серого цвета были стильными: Сохо или Мичиган-авеню, а не «от-кутюр» из J. C. Penney, в остальном преобладающий в «Джава Джо».

Любовник с деньгами...

Шоу отпил кофе, затем обхватил кружку руками. — Я проверил биографию Рона. Ничего не всплыло. Ни судимостей, ни арестов. — Он внимательно осмотрел Эвелин Фонтейн. — То, что ты мне сейчас рассказываешь, ты могла выдумать просто потому, что не хочешь проблем при встрече с мужем, которого бросила ради другого.

— Что? — Её гладкий лоб нахмурился от непонимания. Но лишь на мгновение. — О, нет, Колтер, мы не вместе.

— Кто-то сказал мне, что он твой парень.

Барнс рассмеялся. — О господи, мы просто друзья... Я гей... Ей нужна была помощь, чтобы сбежать от него. Я большой поклонник её творчества. Я хотел помочь.

— Я бросила Рона, чтобы спасти свою жизнь, — сказала Фонтейн. — А не ради другого мужчины. — Она положила руки на черный ламинированный стол между ними. В то время как во всех остальных физических аспектах художница была ухоженной и элегантной, её пальцы были грубыми, ногти коротко острижены до мяса, кожа испачкана краской. — Не знаю, сколько раз я порывалась позвонить в полицию. Но не могла. Он сказал, что если я позвоню, если я кому-нибудь расскажу, он переломает мне пальцы. — Она на миг закрыла глаза. — На рабочей руке. — Шепотом: — Однажды он даже сказал, что ослепит меня.

Фонтейн сбежала ради собственной безопасности, потому что Мэтьюз был скрытым домашним тираном: десять процентов.

Стратегия процентов часто требует корректировки в реальном времени.

Шоу сказал: — Он убедительный лжец.

Горький смешок с её стороны. — Никто не знает этого лучше меня. Но таковы уж социопаты. Они верят в свои собственные иллюзии.

Шоу спросил: — Развод?

Она ответила решительным голосом: — Как только это станет физически возможно. Я общаюсь с юристом, но мне нужно быть осторожной. Мне нужно безопасное место для жизни, прежде чем я подам заявление. В следующий раз, — она приподняла бровь, — я не хочу, чтобы меня кто-то нашел.

Эвелин Фонтейн положила руку на предплечье Шоу и сжала его дрожащими пальцами. — Не говори ему, что нашел меня. Пожалуйста, ты должен мне помочь.

Шоу вспомнил прощальную мольбу Мэтьюза:

Пожалуйста. Помогите мне, если сможете...

Барнс сказал: — Награда, которую он предложил — десять тысяч? Мы заплатим тебе столько же. Плюс тысячу сверху.

— Нет, — сказал Шоу. — Если я уйду, то уйду потому, что сам так решу.

Она слабо улыбнулась. — Везет же нам: нашли охотника за головами, у которого есть совесть.

— Я ничего ему не скажу, пока не проверю то, что вы мне рассказали.

— У меня есть доказательства. Я делала селфи с синяками под глазами и разбитыми губами. И однажды он отхлестал меня шнуром от лампы. Есть и медицинские заключения. — Её рука не покидала его предплечья, и теперь давление усилилось. — Поехали в резиденцию, Колтер, я покажу тебе. Всё на моем компьютере... И я проведу тебе экскурсию. Ты когда-нибудь был в творческой резиденции?

— Нет.

Она снова улыбнулась. — Это волшебное место, правда. Ты интересуешься искусством?

— Только абстрактным экспрессионизмом, — сказал Шоу.

Она бросила на него быстрый взгляд, полный явного недоверия.

— Я живу ради него, — добавил он.

Её лицо преобразила улыбка. — Понятия не имеешь, что это, да?

Десять минут спустя они уже ехали в джипе «Чероки», принадлежащем Фонтейн. Она была за рулем.

Их было только двое; Джейсон Барнс согласился остаться, чтобы найти тех двух громил-скульпторов; вместе они должны были поменять колесо на арендованной машине.

Шоу наблюдал, как пейзаж за окном менялся от городского к пригородному, а затем к сельскому. Это произошло быстро.

Фонтейн спросила: — Вы, должно быть, интересуетесь искусством? Что висит у вас на стенах дома? Принты из Pottery Barn? Акварель с уличной ярмарки? — Она бросила на него взгляд. — Может, рисунки ваших детей, сделанные пальцами?

Он проигнорировал последний вопрос, расценив его как проверку не на знание искусства, а на кое-что другое, и ответил: — Карты. В основном девятнадцатый век и ранее. Я их коллекционирую.

Они проехали мимо идиллической сцены: фермерский дом, окруженный шестифутовыми стеблями сахарной кукурузы сорта «Джубили». Картинка могла бы сойти за девятнадцатый век, если бы не спутниковая тарелка и «Приус».

Фонтейн задумчиво произнесла: — Знаешь, в городе есть место, где можно самому приготовить пиццу. Я имею в виду, реально сделать, а не просто заказать ингредиенты. Там большая печь, тебе дают лопатку. Хочешь — дадут поварской колпак. Мы с ребятами из резиденции ходили туда на днях... Пицца и пиво. Любишь пиццу?

— Кто ж не любит?

— Мы художники, Колтер. Можно подумать, мы целыми днями сидим, едим мясные деликатесы с хрустящим багетом и пьем абсент. Но разве у нас не идет кровь, как у всех остальных?

Тут улыбка исчезла, и она поднесла руку к глазам, стирая влагу. — Черт подери... Я любила его. Правда любила. Вначале он был совсем другим. А потом полезла всякая дрянь. И я говорила себе, что это просто случайность — он расстроен из-за работы, поругался с кредитором, — но единственной случайностью были моменты, когда он был милым. Чтобы узнать его истинную натуру, много времени не потребовалось.

Она шмыгнула носом и вытерла его рукавом.

Около десяти минут они ехали молча. Шоуссе 83 с трудом оправдывало название «шоссе». Это была неровная дорога, асфальт которой состоял скорее из трещин и выбоин, чем из покрытия, а обочины как таковой не было вовсе.

Её глаза на мгновение метнулись в его сторону. — Как ты меня нашел?

— Старая добрая беготня. Я составил список людей, которые тебя знали. В нем был Дэвид Гудвин.

— О, Дэйв, конечно, — фыркнула она. — Я и мой длинный язык. Я сказала ему, что планирую несколько ретритов. Это было моей ошибкой... Значит, ты просто ищешь объявления о награде и получаешь их?

— Или не получаю. Но да, в теории программа такова.

— Ты, значит, что-то вроде ковбоя, да? Знаешь Фредерика Ремингтона?

На стене гостиной в доме отца Шоу висела репродукция захватывающей картины Ремингтона «Друзья или враги? (Разведчик)». На полотне был изображен одинокий индеец черноногий верхом на лошади, вглядывающийся в холодный зимний вечер на далекое поселение. Это была одна из любимых картин Шоу. Он сказал Фонтейн лишь то, что знает этого художника. Помолчав, добавил: — Джейсон молодец, что помогает тебе.

— Он стал моим спасательным кругом во всей этой истории. Его галерея процветает.

— Для абстрактного экспрессионизма...

— Ты вообще улыбаешься, когда шутишь, Колтер?

Ответа не требовалось.

— Не мой стиль, — продолжила она. — Но мы сблизились не на почве искусства. Это было... личное.

— Давно ты его знаешь?

— Недолго. Встретились на семинаре в Шамбурге. Год назад он выбрался из абьюзивных отношений, и мы обменялись опытом. Его любовник был точь-в-точь как Рон. Забавно, правда? Я как-то не думала, что геи бывают абьюзерами. Это вроде как обратный предрассудок, да?

Фонтейн свернула с 83-го на грунтовку. — Там, где находится резиденция, впереди, раньше были фермы. Но когда Манси был на подъеме — сто пятьдесят лет назад — здесь стояли заводы. Теперь всё заброшено. Некоммерческий совет по искусству арендует землю и проводит ретриты. В основном для художников, но бывают писатели и поэты. Можно остаться на месяц или два, недорого, и работать над своим шедевром. Для меня это стало раем. Не нужно беспокоиться о возвращении домой. Беспокоиться об оскорблениях. Беспокоиться о кулаках... Ты видел его кольцо?

Шоу кивнул.

— Оно как кастет. Он сделал мне трещину в кости черепа. — Она потерла щеку. — Прямо здесь.

Шоу взглянул на телефон, что, казалось, встревожило Фонтейн.

Он успокоил её: — Это не Рон. Другая работа. — Отправляя несколько сообщений, он произнес: — Он скоро захочет новостей, но я смогу сдерживать его еще какое-то время.

— Спасибо, Колтер. Правда. — Затем её глаза загорелись. — Можно я покажу тебе, что я сейчас пишу?

Они съехали на широкую полосу травы, окаймленную деревьями и кустарником, и припарковались. Шоу увидел узкую реку и низкую бетонную плотину, через которую плавным, мягким изгибом переливалось течение.

Фонтейн заглушила двигатель, и они вышли из машины. Подошли к реке. Ветерок гнал рябь, лепестки герани беззаботно проплывали мимо. Проплывали утки, а более крупная, совершенно белая водоплавающая птица задержалась на мелководье. Шоу не знал, кто это. Они с братьями и сестрой многое узнали о дикой природе в Компаунде, но исключительно с точки зрения выживания, защиты от хищников или приготовления пищи. Это величавое создание для кастрюли явно не предназначалось.

Она провела его между восточной туей и возвышающимся ясенелистным кленом, затем вдоль берегов, густо поросших зеленью. Шоу узнал черную аронию, осоку и бразильскую элодею — проблемный инвазивный вид, закрепившийся в США, когда вода из выброшенных домашних аквариумов попала в ливневые стоки. Вдоль берегов гипнотически колыхались густые заросли бледно-голубого вейника, к которому Шоу питал слабость, поскольку однажды провел три часа в широкой полосе такой травы, прячась от стаи волков.

— Красиво, — сказал Шоу, оглядываясь. — Значит, ты пишешь пейзаж.

— Пейзаж? — Она нахмурилась. — Нет, нет, нет, Колтер. Идем сюда. — Фонтейн повела его по тропинке в рощу, где деревья росли гуще, а кустарник был более запутанным. Их целью, судя по всему, было низкое кирпичное строение, смутно видневшееся сквозь лозы и бледно-зеленую листву позднего лета. — Я не пишу «красиво». Я пишу вот это.

Они вышли из-за деревьев, и она указала на развалины старого двухэтажного здания. Он прищурился, глядя на выветрившуюся вывеску над погрузочной платформой. — «Производство Самсонов», — прочитал он вслух. — «Основано в 1889. Колесные мастера».

— Мне нравится зернистость, жесткость, несочетаемость. Промышленная революция встречается с Норманом Роквеллом. «Оливер Твист» встречает «Гордость и предубеждение».

Шоу достал телефон и сделал снимок. — Я сравню твою картину с оригиналом. Я читал про наслоение, про то, что финальная картина — это лишь отражение первого наброска.

— Читал? Правда? — Её голос стал мягким, она пристально смотрела на здание. — Внутри еще лучше. Идем.

Они поднялись по лестнице на погрузочную платформу, стараясь не наступать на гнилые доски. Она последовала за Шоу через открытый дверной проем, и он оказался в большом, тускло освещенном заводском помещении, пахнущем плесенью и химикатами, которые он не мог идентифицировать. Когда глаза привыкли к слабому свету, падавшему из проема, где раньше был световой люк, он увидел, что пространство было в основном пустым, за исключением нескольких старых станин для станков, шестеренок и узкоколейных рельсов для вагонеток.

Проходя мимо окна — также лишенного стекол, — Шоу выглянул на заросшую сорняками парковку. Он остановился. Он увидел машину.

Черный «Мерседес» Рона Мэтьюза.

Шоу увидел и кое-что еще. Глаза теперь привыкли к полумраку, и он посмотрел на двух других обитателей фабрики. Одним был сам Мэтьюз, с кляпом во рту и связанный скотчем. Его красное лицо исказилось от страха, глаза вытаращены, он отчаянно втягивал воздух ноздрями. Другой мужчина, склонившийся над Мэтьюзом, чтобы проверить кляп, был Дэвид Гудвин, владелец галереи, направивший Шоу в Манси. Его глаза были широко раскрыты от шока и ужаса.

Шоу на мгновение проигнорировал его и повернулся, чтобы увидеть то, что, как он теперь догадался, и должен был увидеть: Эвелин Фонтейн, держащую в руке, облаченной в латексную перчатку, черный «Глок» своего мужа, направленный в грудь Шоу.

И вероятность того, что Эвелин Фонтейн в сговоре с Дэвидом Гудвином планировала убить своего мужа: сто процентов.

— Какого хрена он тут делает? — яростным шепотом спросил Гудвин.

— Всё в порядке, дорогой, — спокойно ответила Фонтейн.

Гудвин заикался: — Но, Иви... В смысле, мы так не договаривались. — Слова сочились осторожно. Он боялся её разозлить.

Шоу заметил, что они игнорируют Мэтьюза, который мычал и бился на полу. Теперь Шоу видел, что его руки и ноги не были перемотаны скотчем прямо поверх одежды, и скотч не касался рта. Гудвин сначала обернул мужчину чем-то вроде пищевой пленки — вероятно, чтобы полиция не нашла на клеевом слое подозрительных следов.

Кабельное телевидение научило мир, как обманывать криминалистов.

— Нам нужно добавить всего лишь еще одну или две детали, — сказала Фонтейн голосом разума. — Иначе ничего не сработает.

Гудвин презрительно кивнул в сторону Мэтьюза. — Я сказал, что помогу. После всего, что он с тобой сделал. Но этот парень? — Теперь кивок достался Шоу. — Нет, Эвелин...

— Всё должно быть сделано правильно, — сказала она, не тронутая его страданиями. — Если только ты не хочешь сесть в тюрьму навсегда.

— Но, милая, ты же не... ты ничего не говорила.

План Фонтейн был впечатляющим; Шоу должен был отдать ей должное. Убедив Гудвина помочь ей убить Мэтьюза, они стали бы ждать козла отпущения — частного детектива или, как оказалось, охотника за вознаграждением по имени Колтер Шоу, — который начнет искать «пропавшую» Фонтейн. В ходе расследования он нашел бы Гудвина, который направил бы его в Манси. Затем Гудвин похитил бы Мэтьюза — и украл бы его пистолет — и доставил бы его на фабрику Самсонов. А Фонтейн заманила бы сюда и Шоу.

Для полиции у последовавшего двойного убийства было бы простое объяснение: Мэтьюз, взбешенный распутной женой, приехал в резиденцию, чтобы убить её. Пытаясь защитить художницу, Шоу был смертельно ранен, но успел выхватить пистолет и убить Мэтьюза перед смертью.

Чисто.

— Ей нужна третья сторона, чтобы нажать на спусковой крючок, — сказал Шоу Гудвину. — Жена, убивающая мужа? Она будет подозреваемой номер один, даже если заявит о насилии.

Бедный лысеющий мужчина выглядел испуганным. — Разве нет другого способа? Должен же быть.

— Дэйв, да брось. Ты уже похитил Рона. И Шоу теперь всё знает. Мы же не можем просто так позволить ему жить, верно?

— Но... Я просто не...

— Вас используют, Гудвин.

Затем, к ужасу Шоу, раздался еще один голос: — Иви? Ты там? Сделал, как ты просила. Машина Колтера у меня снаружи. А что с «Мерседесом»?

Это был Джейсон Барнс. Фонтейн велела ему подогнать арендованную машину к фабрике Самсонов. И было очевидно зачем.

Нам нужно добавить всего лишь еще одну или две детали...

Барнс должен был стать второй деталью.

Игнорируя пистолет, Шоу крикнул: — Джейсон, беги! Убирайся отсюда. И звони копам!

— Чего? — донесся удивленный голос.

— Не делай этого, — твердо сказал Шоу Фонтейн. — Теперь это бессмысленно. Я уже...

Барнс вошел на фабрику, и прежде чем он успел хотя бы прищуриться, чтобы привыкнуть к темноте, Фонтейн дважды выстрелила ему в голову. Он рухнул как мокрая тряпка.

Шоу на миг закрыл глаза. Нет...

Гудвин ахнул. — Боже мой. Что ты наделала?

Словно учительница старших классов, читающая нотацию, она сказала: — Ты теперь увяз по самые уши, Дэйв, так что давай будь сильным. Ты можешь быть сильным?

Продолжая держать пистолет нацеленным на Шоу, она подошла к мужу и вытерла правую руку о его ладонь и рукав. Она переносила на него частицы пороховых газов, чтобы полиция поверила, что стрелял он. Это первое, что они ищут.

Снова кабельное телевидение.

Гудвин прохрипел: — Но как... Как ты могла так поступить?

— Потому что, — сказал Шоу, — сценарий требовал, чтобы Рон убил человека, которого он считал её любовником, — для правдоподобности.

Эвелин Фонтейн явно теряла терпение. — Давайте покончим с этим, кто-то мог услышать выстрел.

Наслоение... Весь заговор был как одна из её картин: правда скрыта, искажена под слоями и слоями пигмента. На ум пришли русские матрешки.

Теперь она снова присела, занимая позицию для стрельбы в Шоу.

Что ж, ждать больше нельзя, подумал Шоу. Он твердо произнес: — Дэвид Гудвин и Эвелин Фонтейн только что убили Джейсона Барнса и собираются убить Рональда Мэтьюза в здании колесной мастерской Самсонов за пределами Манси, Индиана. Съезд с шоссе 83. Время примерно три часа дня, тридцать первое августа. — Он не упомянул себя как еще одну потенциальную жертву, чтобы не загромождать повествование.

Быстро переглянувшись, двое замерли: лицо Гудвина отяжелела мрачная гримаса, а лицо Эвелин выражало настороженность.

Шоу объяснил: — Я знал, что это подстава, еще до того, как мы сюда приехали.

— Чушь собачья, — огрызнулась она.

— Гудвин, вы сказали мне, что не общались с Эвелин с июня, но вы также знали, что она и Джейсон собираются в резиденцию в Манси. — Его взгляд переместился с Гудвина на Фонтейн. — Если она встретила Джейсона только месяц назад, в Шамбурге, откуда вы могли знать о нем?

Фонтейн моргнула и повернулась к Гудвину, который выглядел раздавленным. — Ты что сделал? — в ярости спросила она. — Зачем ты сказал что-то про Джейсона?

— Я не знаю. Я не подумал.

Шоу сказал: — Я знал, что что-то не так. Чувствовал, что меня разыгрывают. Те сообщения, что я отправил? И фото фабрики? Они ушли моему частному детективу на Восточном побережье, который переслал всё шерифу округа здесь. Они уже едут.

Гудвин пробормотал: — О господи. Что я наделал?

— Заткнись, — прорычала Фонтейн.

— Нам крышка, — прошептал Гудвин. — Ты что, не понимаешь?

— Он блефует. — К Шоу: — Дай мне свой чертов телефон. Разблокируй и дай Дэйву. Я хочу видеть сообщения. Живо!

Шоу, не сводя глаз с «Глока», осторожно протянул аппарат Гудвину, в то время как Фонтейн шагнула в сторону и подняла пистолет к голове Шоу, приближаясь, хотя и сохраняя безопасную дистанцию.

Гудвин медленно подошел. — Ты его держишь?

— Возьми чертов телефон.

И тут и Фонтейн, и Гудвин склонили головы: вдалеке завыли сирены.

Этого крошечного отвлечения Шоу хватило. Он схватил Гудвина за руку и развернул его, как щит, затем рванулся вперед. Гудвин был крупным мужчиной, но слабым; он не сопротивлялся. Вместе они врезались в Фонтейн. Пистолет выстрелил, пуля ударила в стену над ними, осыпав их мелким дождем крошки красного кирпича.

Плавным движением Шоу вырвал пистолет из руки женщины. Он быстро отступил, на пару дюймов выдвинул магазин, чтобы убедиться, что в оружии есть патроны, и защелкнул его обратно. Затем поднял черный угловатый пистолет в их сторону.

Шоу моргнул, когда из горла Фонтейн вырвался нечеловеческий воющий крик: — Нет, нет, нет! Миниатюрная женщина упала на колени, истерически раскачиваясь взад-вперед.

Он предположил, что пуля всё-таки задела её. Держа дуло направленным в её сторону, он осторожно обошел вокруг, чтобы найти рану и оценить, насколько она серьезна. Но крови не увидел.

Она подняла на него глаза, и её фиалковый взгляд был взглядом бешеной собаки, которая однажды в марте пробралась в Компаунд. Фонтейн протянула к нему руку и завопила: — Мой палец! Посмотри, что ты наделал! — Это был указательный палец правой руки, который лежал на спусковом крючке.

Её рабочая рука.

— Ты сломал его! — выла она. — Ты сломал его, ты сломал его, ты сломал его...

— Приношу свои искренние извинения, сэр, — говорил шериф.

Это был крепкий, спокойный мужчина лет пятидесяти, с внушительными усами он походил на техасского рейнджера или, по крайней мере, на то, как, по мнению отдела кастинга, должен выглядеть техасский рейнджер (Шоу, помимо нуара, любил и вестерны).

Они находились на парковке фабрики колесных мастеров.

Производство Самсонов...

Означал ли апостроф множественного числа отца и отпрысков? Или братьев, на манер Братьев Болл? Какова бы ни была семейная конфигурация, Шоу готов был поспорить, что и через миллион лет они не догадались бы, что их продукция эволюционирует в шины «Пирелли» за тысячу долларов, установленные на «Мерседесе-AMG», который сейчас был огорожен желтой полицейской лентой на переднем дворе их заведения.

Шоу спросил, к чему извинения.

— Мы добрались не так быстро, как надеялись. Наш диспетчер получил звонок от вашего частного сыщика? С информацией о старом месте Самсонов? Делия — чудо, а не женщина. Сама могла бы быть помощником шерифа, если б не суставы. Артрит. Так вот. Экипажи, которые она вызвала, были ближайшими, но они не были близко, если вы понимаете, о чем я. Они были заняты какой-то погоней за диким гусаком, сделка с метамфетамином пошла не так. Я говорю «гусаком», потому что внучка вечно поправляет. В наши дни приходится быть внимательным к таким вещам.

Затем он помрачнел. — Не успели к тому бедняге, Барнсу. Он просто вошел, не в то время, не в том месте, хм?

— Нет. Эвелин позвала его, зная, что убьет. Это было частью её плана.

— С ума сойти.

— Как Рон? — спросил Шоу.

Мэтьюз в данный момент находился в кузове скорой помощи, припаркованной на другом конце стоянки.

— Этот человек, доложу я вам, совсем не счастлив. Узнать, что его хорошенькая маленькая влюбленная кошечка собиралась его убить? Но физически он будет жив-здоров, как индейка, пережившая День благодарения... Итак, Шоу, я навел о вас справки. Похоже, вы уже занимались подобным раньше. Что думаете? Она хотела убить его, потому что Мэтьюз был абьюзером? Я проверил и не нашел ни одного заявления.

— Нет. Она сплела эту историю, чтобы обманом заставить Гудвина и Барнса помочь. И чтобы втереться ко мне в доверие. Роковые женщины обычно соблазняют сексом; она давила на жалость. — Затем он предложил гипотезу о страховке. — Всё, что её волновало, больше всего на свете, — это живопись. Когда дело касалось этого, правила не действовали.

Он рассказал шерифу о делах в суде по делам несовершеннолетних — краже художественных принадлежностей, когда она была ребенком.

— Всё что угодно, лишь бы поддержать себя. Жить с Роном было нормально, пока он был богат. Но компания Мэтьюза шла ко дну. Больше никаких поездок в Париж. Она ненавидела работать даже неполный день, а он, вероятно, захотел бы, чтобы она вышла на полную ставку. Это помешало бы её вѝдению.

— Вѝдению? Боже упаси, — сардонически заметил Фут. — А что насчет Гудвина?

— Пешка.

— Можно сказать, она держала руку на его румпеле?

Шоу понравился этот человек. Он кивнул. — Гарантирую, она пойдет на сделку и свалит всё на него. Но у вас есть свидетель.

— Вы.

— И криминалисты. И вы можете заказать психиатрическую экспертизу. У меня был опыт с социопатами. Она классический пример. Она жила с тремя другими мужчинами. Возможно, она подумывала попробовать то же самое с ними — найти золотую жилу, — но, полагаю, они требовали брачные контракты или просто видели её насквозь.

Истинный мотив, однако, предстояло выяснять прокурору.

Фут заметил подъезжающий фургон криминалистической лаборатории полиции штата и извинился.

Шоу увидел, как Рон Мэтьюз вышел из машины скорой помощи и подошел к желтой ленте, окружающей его автомобиль, в багажнике которого он провел мучительные два часа после того, как Гудвин похитил его.

Шоу присоединился к нему. Какое-то время никто не говорил. Мэтьюз смотрел на седан.

— Знаешь историю AMG, Колтер?

— Нет.

Он был исключительно парнем на кемпере и мотоцикле.

— Компания началась в шестидесятых, делали гоночные двигатели. Основали Ганс Вернер Ауфрехт и Эрхард Мельхер. Это буквы А и М. Буква G — это Гроссаспах, родной город Ауфрехта. «Мерседес» купил их. Я всегда мечтал их продавать. Я мог бы далеко пойти с дилерским центром «Мерседес». Это была моя любимая машина в мире.

Колтер кивнул. Ему нечего было добавить, он знал, что слушает бессвязную речь человека, пытающегося заговорить первые моменты горя.

— Я избавляюсь от неё, — сказал тогда Мэтьюз. — Возьму что-то другое. Да и лизинг всё равно не потяну. Колтер, будь честен. Ты думаешь, Иви... задумала это с самого начала? — Он не смог заставить себя сказать «убить меня».

Шоу не стал делиться своими ранними мыслями. — Это был бы слишком сложный план.

— Пожалуй, что так. — Он нашел крупицу утешения в словах Шоу. Мужчина смахнул слезу, на этот раз не стесняясь. Затем откашлялся. — Я должен тебе награду. Десять тысяч.

— Спешки нет. Что означало две вещи. Во-первых, спешки действительно нет. И, во-вторых, да, ты должен мне эти десять штук, даже если всё обернулось не так, как ты надеялся.

— Что у тебя дальше по плану? — спросил Мэтьюз.

У Шоу были личные дела в Беркли, Калифорния. Некоторые незавершенные вопросы насчет отца. Но он сказал лишь, что отправляется на Западное побережье на какое-то время.

— Мы как-то ходили в Гетти, — сказал Мэтьюз, — Иви и я. Калифорния, Малибу. Полетели туда по прихоти на частном джете. Там была одна картина, которая мне понравилась. Из всего, только одна картина. Можешь поверить? — Вздох. — Мой отец продавал газонокосилки. Восстановленные. Я поднялся до погрузчиков и платформ. Твой отец? Он тоже занимался этими вознаграждениями?

Колтер Шоу, человек, который редко улыбался, улыбнулся сейчас. — Нет.

Мэтьюз вытер лоб рукавом. Казалось, он впервые заметил, что его одежда порвана и испачкана.

Шоу сказал: — Я не уеду до утра. Могу подбросить тебя обратно в Индианаполис.

— Не отказался бы, спасибо.

— Моя прокатная машина где-то здесь. — Шоу оглядел заросшую сорняками стоянку и заметил «Тойоту», припаркованную под кленом, чьи листья были пыльными и бледно-пожухлыми из-за уходящего лета.

— Не знаю, интересно ли тебе, — сказал Шоу, — но я бы не отказался поесть.

— Наверное.

— Китайская кухня?

Мэтьюз издал слабый смешок. — Конечно. Давай попробуем еще раз.