Пленница

Дела судебные: Т. Устинова, П. Астахов

К концу декабря Натка вдруг поняла, что окончательно выдохлась. Нет, разумеется, своей новой жизнью она была довольна. Даже очень. Замужество, которого она так страшилась, имело массу положительных моментов, в первую очередь, конечно, благодаря Таганцеву. Добивавшийся ее несколько лет Костя к своему статусу мужа относился крайне серьезно, а потому впервые в жизни Натка чувствовала себя за надежной мужской спиной, и это ощущение, что за тебя кто-то отвечает, несет ответственность, оказалось неожиданным, а оттого вдвойне приятным.

Настя, ради удочерения которой Натка, собственно говоря, и выходила замуж, оказалась совершенно беспроблемным ребенком, насколько это вообще возможно. Натку она обожала, Таганцева боготворила, за старшим братом Сенькой ходила хвостиком, никогда не капризничала и ела все, что дают.

Вот только вся нервотрепка, связанная с ее удочерением, судебным процессом, расследованием, выводящим «на чистую воду» непутевую Настюшкину биологическую мать, постоянные поездки в Энгельс, подготовка к свадьбе[1], а потом еще и тяжелый грипп, который они в середине декабря перенесли всей семьей, привели к тому, что к Новому году Натка чувствовала себя выжатым лимоном, пропущенным через двойной отжим и еще высушенным до полного «обессочивания».

Вставать по утрам было сущей каторгой. Для того чтобы привести себя хотя бы в минимальное рабочее состояние, требовалось несколько чашек кофе, а часам к трем дня Натке казалось, что уже наступил поздний вечер, ведь больше всего на свете ей хотелось лечь в кровать, накрыться одеялом, свернуться в уютный клубочек и уснуть. И не просыпаться до весеннего солнышка. Солнышка катастрофически не хватало в Наткиной жизни. Но как говорили в одном анекдоте: «Теперь лето только за очень большие деньги!» Приходилось мечтать во сне, ибо море приходило к ней теперь только там. Потому и хотелось только в люльку!

Вместо этого требовалось соблюдать рабочие дедлайны, готовить еду на вдвое увеличившуюся семью, забирать из детского сада Настюшу, которую туда неожиданно быстро взяли, и проводить вечер, следя за тем, чтобы внимания хватало на обоих детей, да еще и на вернувшегося с работы мужа. Другими словами, моральное состояние у Натки было отличным, а вот физическое оставляло желать лучшего. Ей казалось, что она прекрасно справляется со всеми сложностями и не подает виду, как устала, а потому Натка крайне удивилась, когда в один прекрасный день Таганцев, дождавшийся, пока дети лягут спать и они останутся наедине, закрыл дверь кухни и строго сказал:

— Наташа, тебе надо отдохнуть!

— Что? — удивилась не ожидавшая ничего подобного Натка. — Что ты имеешь в виду? Пораньше лечь спать, что ли?

— Я имею в виду, что тебе нужно съездить в отпуск на недельку, чтобы отдохнуть от повседневной рутины и восстановить нервную систему после всего того, что тебе пришлось пережить за эти осень и зиму.

— Что значит мне? — снова удивилась Натка. — По-моему, мы с тобой вместе проходили через все бюрократические процедуры и суды, связанные с удочерением Настюши, а ты еще и целое расследование провел. Да и повседневная, как ты выражаешься, рутина у нас с тобой одинаковая, не говоря о том, что работа у тебя более сложная и опасная. Так что не очень понимаю, с чего это я как-то по-особенному устала и почему я должна ехать в отпуск без тебя.

— Потому что меня сейчас никто в отпуск не отпустит, да и выехать из страны с моей работой проблематично, а теплое море сейчас только за границей, к сожалению, — пояснил Таганцев спокойно.

То есть речь шла, оказывается, еще и про море. Неожиданно сны начали сбываться?

— Костя, я, конечно, очень ценю твою заботу обо мне, но в отпуск я без тебя не собираюсь и никакое море мне не нужно. Как ты вообще себе это представляешь? А куда я детей дену на то время, пока буду валяться на морском песочке? Да и денег у нас таких нет.

— За детьми присмотрят Сизовы, им не впервой. Сеньку они любят, как родного внука, да и в Настюшке души не чают. Если купить путевку в первых числах января, то в школе как раз будут каникулы, так что Сеньку можно будет с чистой совестью отправить в деревню. Побудут с Настей на свежем воздухе. После болезни им это даже полезно. А что касается денег, то мне годовую премию должны дать. Да и недорого это выйдет, не сезон же, особенно если уезжать в первых числах января, а не до Нового года.

Натка собралась было и дальше возмущаться несвоевременным и невозможным мужниным предложением, но против воли представила себя лежащей под ярким солнцем на горячем песке, почти услышала шум волн и почувствовала, как готовность сопротивляться слабеет. Она действительно устала и знала об этом, и была благодарна мужу, что он это заметил. В конце концов, Костя прав, Сизовы обожают ее детей, повозиться с малышкой им в радость и помочь они всегда готовы. Так что не будет большого греха, если Натка попросит взять Сеньку и Натку на неделю. Конечно, если бы можно было уехать вместе с мужем, то она бы даже не думала. Но раз это невозможно, то можно рассмотреть и другие варианты. Никому не пойдет на пользу, если она свалится.

— Костя, ты у меня самый лучший муж на свете! — горячо сказала она и, вскочив с табуретки, повисла у мужа на шее. — Я тебя не заслуживаю. Давай сделаем так. Я слышала, что в России действует туристический кешбэк, по которому можно вернуть то ли двадцать, то ли сорок процентов стоимости путевки, поэтому на море я все-таки не поеду, бог с ним, с морем, летом съездим все вместе, с детьми, им тоже полезно на теплом песочке поваляться, а я пока выберу российский дом отдыха или пансионат, проведу там недельку, поваляюсь с книжкой, похожу на процедуры какие-нибудь, по зимнему лесу погуляю. А мне за это еще и часть денег вернется, так что для нашего с тобой семейного бюджета не накладно будет.

— Ты делай так, как тебе лучше, а про деньги не думай, — строго сказал Таганцев и поцеловал жену в кончик носа. — Нам всем надо, чтобы ты вернулась отдохнувшая, здоровая и полная сил. А за нас не беспокойся. Не пропадем мы тут.

Ночью Натке вновь снилось море. Синие-синие, с пенной шапкой, какая бывает после того, как пусть и не до конца, но уляжется шторм, волны набегали на песочный берег, а потом отступали, унося с собой в бесконечность мелкие ракушки, которые там, во сне, пыталась собирать Натка. Увидев подходящую, она наклонялась, чтобы подобрать ее, но набежавшая волна скрывала ракушку под бурунчиками воды, а потом забирала с собой, в открытое море. А может, надежно зарывала в слой песка, чтобы собирательница никак не могла до нее добраться.

Сквозь сон Натка пыталась понять, кем было море, другом или врагом. Но оценка никак не складывалась. Вода казалась теплой, но море яростно шипело, окатывая Натку целым фонтаном брызг, и ракушки прятало так усердно, словно не хотело делиться своими богатствами. Натка на море сердилась, потому что ракушки были ей нужны для чего-то очень важного, только она никак не могла вспомнить, для чего именно.

Проснувшись утром, она стряхнула с себя остатки сна, словно прощаясь с морем до лета. Не будет она тратить деньги на дорогостоящую заграничную поездку, отдохнет в Подмосковье. А если повезет, то найдется какой-нибудь санаторий в Сочи, Крыму или Калининграде. Тогда и морем можно будет подышать, подумаешь, не сезон.

Отправив сына в школу, дочку в садик, а мужа на службу, на работу в этот день Натка ехала в приподнятом настроении. В ее ежедневной рутине и серой московской декабрьской хмари появился просвет — предвкушение отпуска, навеянного не только сном о море, но и конкретным предложением любимого человека. На сегодня у нее было запланировано довольно много верстки, но она дала себе слово разобраться со всеми делами как можно быстрее и заскочить в турагентство.

Фирма, с которой Натка в доковидные времена отправлялась во все свои путешествия, не выдержала пандемийных ограничений и закрылась, но в соседнем с ее издательством здании недавно открылся офис какой-то туристической конторы, о чем свидетельствовала вывеска, мимо которой Натка проходила дважды в день, если не оставалась работать из дома. Пару недель назад ей даже вручили какой-то рекламный купон, завлекающий новых клиентов дополнительными скидками.

Тогда она не думала ни о каком отпуске, но мальчика-промоутера, одетого в костюм раскидистой пальмы, ей стало жалко, и купон она взяла. Да, решено, туда она и зайдет, чтобы не тратить время на дорогу. Да и лишняя скидка в их с Костей ситуации вовсе не помешает.

Выполняя необходимые по работе действия, мыслями Натка была далеко от декабрьской Москвы. До Нового года всего неделя, елка наряжена, подарки куплены, меню составлено. Уже решено, что из-за маленькой Насти отмечать праздник они будут дома, даже в деревню не поедут, а старшая сестра Натки, Лена, придет к ним с Таганцевым в гости. Правда, у Лены был теперь кавалер, бизнесмен Виталий Миронов, вот только отмечать вместе Новый год он почему-то Лену не звал, отчего сестра пребывала в ужасном настроении. Таком мрачном, что Сашка, которая собиралась уехать на турбазу вместе со своим другом Фомой Гороховым и тусить там в молодежной компании, пообещала загадать желание под бой курантов вместе с семьей, а уехать только потом. В конце концов, Новый год — семейный праздник!

Все было решено, и Натка позволила мыслям свободно дрейфовать в сторону предвкушаемого теперь отпуска. Она то представляла, как окажется в заснеженном зимнем лесу, где с тяжелых дрожащих еловых лап падает на лицо мягкий снег, скрипит под ногами хрусткий, ослепительно-белый наст, а мороз рисует узоры на стеклах, то воображала себя стоящей на пирсе, уходящем в Балтийское море, вдыхающей соленый морской воздух, то грезила о солнце и двенадцати градусах тепла в Сочи, где можно сидеть в подогреваемом открытом бассейне.

Однако из-за искусителя Таганцева мысли то и дело сворачивали в сторону обжигающего ступни пляжного песка и набегающих морских волн из ночного сна, но Натка быстро спохватывалась и строго велела себе не мечтать о несбыточном. Нет у них сейчас такой финансовой возможности, чтобы отправиться на заграничный пляж, да и морального права нежиться у моря в одиночестве у нее, Натальи Кузнецовой, не имеется. Каждый раз, доходя в своих внутренних рассуждениях до этой точки, Натка вздыхала и выныривала из запретных мечтаний.

Служебные дела она закончила к четырем часам. На то, чтобы заскочить в турагентство и гарантированно не опоздать в садик за Настей, оставалось около часа.

— Можно я убегу пораньше? — Натка заглянула в кабинет начальника, который увлеченно разговаривал с кем-то по телефону.

До уха Натки донеслись слова о преимуществах гусей из супермаркета перед фермерскими, которые еще дополнительно нуждались в ощипывании и разделке. Что ж, совесть ее чиста, ведь мысли начальника тоже крайне далеки от работы.

— Что? Иди, конечно. — Начальник развернулся в кресле и замахал рукой, подтверждая смысл сказанного. — Ну и что, что магазинный гусь в два раза дороже, зато жене с ним возиться не надо.

Последние слова предназначались явно не Наталье, поэтому она ретировалась из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Всему офису информация про гусиные преимущества была не нужна. Натянув пуховик и схватив сумку, Натка выскочила из офиса и чуть ли не бегом рванула к соседним дверям «в туристический рай».

Зайдя в офис туркомпании «Лайк-отдых», Натка даже застыла от неожиданности. Народу там было, как пчел в улье. Кажется, такая планировка служебного пространства называлась «open office».

Менеджеры, сидящие практически плечо к плечу, звонили одновременно по десятку телефонов, перекрикивая друг друга. Щелканье клавиш компьютеров создавало беспрестанный «клекот», как будто стая птиц вела бесконечный спор о чем-то важном на своем непонятном языке.

— Кому горящий Крым? — выкрикнула какая-то девушка с малиновыми волосами и пирсингом в носу. — Поезд завтра, новогодний ужин включен в стоимость тура, поют «стрелки» или «белки».

Нет, новогодний ужин у Натки был «включен» совсем в другом месте и отправляться в путешествие раньше второго января она точно не планировала, и никакие «белки-стрелки» ей были не нужны.

— Давай мне, — тут же отозвался худосочный парень в рваных, несмотря на зиму, джинсах и толстом свитере крупной вязки, очень модном и стильном. — Думаю, что найду клиента, кому удастся это продать. Ялта или Евпатория?

— Коктебель!

— Скидывай, я тоже в рассылку включу, — отозвалась полная дама, которая, похоже, здесь была самой старшей из всех менеджеров.

Даже старше Натки. Для себя она решила, что, пожалуй, обратится за консультацией именно к ней, остальных хипстеров она побаивалась, справедливо полагая, что они вряд ли поймут ее скромные запросы на бюджетный и спокойный отдых без каких-то изысков.

— Горящий Вьетнам, вылет завтра, — снова раздался звонкий голос девушки с малиновыми волосами. — И еще Казань, заезд третьего января.

Пожалуй, про Казань Натка хотела бы услышать подробнее.

— Вьетнам беру!

— И я!

— И я! — послышалось отовсюду.

Натка почувствовала, что у нее от шума и обилия впечатлений начинает кружиться голова. Выбор тура перестал казаться таким уж приятным делом, как виделось изначально. Уйти, что ли? В конце концов, время еще есть, можно поискать подходящий тур в интернете, а потом вернуться, уже точно понимая, что именно ей надо. Она с сомнением посмотрела на полную даму, которая все еще разговаривала по телефону, расписывая потенциальному клиенту, кажется, плюсы новогоднего празднования в Коктебеле в компании сексапильных «стрелок» или «белок».

— Простите, вы что-то хотели?

Натка обернулась на мелодичный женский голос. Рядом с ней стояла изящная хрупкая блондинка с огромными голубыми глазами, такими ясными, словно прозрачная вода в озере. Длинная и толстая коса спускалась ниже пояса. На девушке было длинное, облегающее фигуру шерстяное платье с приколотой у воротника крупной и очень дорогой брошью. Весь ее вид внушал доверие, Натка невольно подумала, что умение располагать к себе с первой минуты наверняка очень помогает в таком бизнесе, как туристический.

— Да, у меня появилась возможность улететь в отпуск на семь дней со второго по девятое января, — сказала она и улыбнулась.

— И куда бы вы хотели? На море? Таиланд, Вьетнам, Мальдивы?

Натка рассмеялась, хотя и невесело.

— На Мальдивы я, конечно, хотела бы, скрывать не буду. Мне кажется, любой человек туда хочет. Вот только мой бюджет довольно скромен, так что с мечтами о море я распрощалась. Мне нужен недорогой, но максимально комфортный отдых в России. Не пляжный, но спокойный, далекий от экстрима. Его в этом году в моей жизни и так было хоть отбавляй.

— Зачем же так легко прощаться с мечтами? — Девушка-менеджер снова улыбнулась. — Меня, кстати, Кристина зовут. Я уверена, что смогу вам помочь воплотить ваши мечты, чтобы не пришлось жертвовать ни морем, ни комфортом, ни деньгами. Итак, давайте начнем сначала: где бы вы хотели отдохнуть?

— Там, где это дешевле всего, — призналась Натка. — Я знаю, что на путешествия по России действует кешбэк, а еще у меня есть рекламный купон вашей фирмы. Я понимаю, что выгляжу не очень выгодным клиентом, но буду рада, если мы с вами посотрудничаем. Понимаете, я несколько лет не была в полноценном отпуске. Сначала из-за пандемии никуда было не съездить, а в этом году обстоятельства так сложились, что летний отпуск я потратила на суды в связи с семейными делами, так что отдохнуть мне действительно необходимо.

Лицо Кристины выражало сочувствие. Какая все-таки славная девушка. Она перекинула свою невероятную косу с одного плеча на другое и улыбнулась еще более ясной улыбкой, чем раньше.

— Программа кешбэка вам не поможет. Даже не буду объяснять, почему, просто поверьте мне на слово. Но у нас есть одно эксклюзивное предложение, которое вам совершенно точно понравится. — Кристина заговорщически понизила голос. — Честно говоря, я не имею права вам о нем говорить, потому что оно действует только для постоянных клиентов, уже совершивших с нашей фирмой не менее двух путешествий, но в вашем случае я пойду навстречу, потому что вижу, что вам действительно крайне необходим отдых.

— Мне не хотелось бы становиться для вас источником неприятностей, — запротестовала Натка. — Если мне не положено, то давайте поищем что-нибудь другое.

— Ну что вы, — Кристина заулыбалась еще шире, — у меня не будет никаких неприятностей. Каждый менеджер имеет свою программу бонусов и сам решает, кому их предлагать. У меня есть возможность оформить вам крайне выгодное предложение, и я с удовольствием это сделаю. Поверьте, вы останетесь очень довольны, а главное — сможете отдохнуть на теплом море, поваляться на песочке и вволю наплаваться, и все это за очень небольшие деньги.

— Если честно, звучит, как сказка, — сказала недоверчивая Натка. — Так не бывает, чтобы что-то хорошее стоило совсем недорого.

— А вот и бывает, — заверила ее Кристина и снова перекинула косу. — Когда появляется новое туристическое направление, оно не может дорого стоить, потому что не набрало достаточного количества положительных отзывов от клиентов. Если вы станете одной из первых, то потом поделитесь вашим опытом со знакомыми, и это позволит нашему агентству привлечь новых клиентов. Так что, сделав скидку вам сейчас, мы сможем в дальнейшем сэкономить на рекламе, вот и все. Готовы посмотреть предложение?

— Готова, конечно, — согласилась Натка.

На море хотелось уже нестерпимо, и она даже пальцы скрестила на левой руке, чтобы предложение оказалось действительно выгодным.

Кристина провела ее к дальнему столу, усадила в кресло, оказавшееся таким удобным, что вставать совершенно не хотелось, деловито защелкала мышкой компьютера, выводя на экран потрясающей красоты картинку: на фоне ясного голубого неба и яркой синевы моря, под сенью пальм, на кромке песочного пляжа стояли симпатичные бунгало, крытые тростником. Возле каждого — шезлонги и столики с коктейлями и огромными тарелками тропических фруктов. Натка непроизвольно сглотнула слюну. На другой фотографии был потрясающей красоты водопад, по обеим сторонам которого простирались джунгли с увитыми лианами деревьями.

— Вылет из Москвы второго января, — щебетал при этом ангельский голосок Кристины, — перелет с одной пересадкой. Понимаю, что это не очень удобно, но прямых рейсов, к сожалению, нет. Четвертого вы на месте, одиннадцатого вылет обратно, двенадцатого января будете в Москве.

Натка в уме прикинула, что после окончания новогодних праздников семья останется без нее всего на четыре дня. Если оставить Настюшу у Сизовых, то с одним Сенькой Таганцев точно справится, да и отпуск ей на четыре дня точно дадут. С датами все складывалось. Если еще и с деньгами получится, то все будет отлично. Оказаться внутри рая с картинки хотелось невыносимо.

— Как называется это место? — спросила она, потому что, оказывается, прослушала главное.

— Манзания, — все с той же восторженностью в голосе объяснила Кристина, — это совсем маленькая республика в Центральной Африке, но все же выходящая на побережье. Манзанцы — небольшой, но крайне гостеприимный народ, который развивает туризм в своей стране, поскольку хочет сделать это отраслью экономики. Страна небогатая, но климат и красоты природы искупают все, тем более что туристам там всегда рады.

К своему стыду, о такой стране, как Манзания, Натка никогда не слышала. Впрочем, географию она в школе не любила, как и большинство предметов, не имеющих отношения к творчеству. Надо будет почитать на досуге.

— И сколько стоит тур?

Для себя она установила в голове планку на уровне восьмидесяти тысяч рублей, решив, что это предел того, что она может отдать за недельный отпуск. Ясно, что за такие деньги не улетишь за границу, да еще с пересадкой, так что с мечтами о пальмах и ярко-синем море все-таки придется распрощаться.

— Эксклюзивное предложение — восемьдесят две тысячи рублей, включая перелет и проживание с двухразовым питанием. С вашим купоном на скидку вы можете оформить тур за шестьдесят шесть тысяч рублей, — сообщила Кристина, пощелкав клавишами компьютера.

Натке показалось, что она ослышалась. За неделю на морском курорте с двухразовым питанием и перелетом менее семидесяти тысяч? Да этого быть не может. Сомнение было тут же высказано вслух и незамедлительно развеяно Кристиной.

— В том-то и дело, что может. Я же сказала вам, что это эксклюзивное суперпредложение, которое встречается не так часто. В данный момент осталось всего десять туров, и цены на них действуют до конца сегодняшнего дня. Будете брать?

В голосе турагента Натка расслышала нотки нетерпения. Кристина и так уже потратила на нее достаточно времени, а в ее работе время — это деньги. Наверняка у нее есть и другие клиенты, которые хотели бы в начале января оказаться у ласкового моря за совсем смешные деньги, так что девушке незачем уговаривать некую Наталью Кузнецову поверить в свое везение. Да и рабочий день заканчивается. Спохватившись, Натка посмотрела на часы. В турагентстве она провела уже сорок минут; чтобы вовремя забрать Настюшу из детсада, нужно поторапливаться.

— Я бы очень хотела поехать, — призналась она, — только мне все равно нужно посоветоваться с мужем. Скажите, я могу оплатить тур завтра?

— Эксклюзивная цена действует только один день. Завтра будет на тридцать процентов дороже, что невыгодно даже при наличии вашего купона. Кроме того, я не уверена, что эти туры не расхватают еще сегодня, как горячие пирожки. Сами понимаете.

Конечно, Натка понимала. Еще как. В нерешительности она снова посмотрела на сияющий экран стоящего перед ней компьютера, где голубело небо, синело море, ярко светило солнце, переливался хрустальными брызгами водопад. В конце концов, что ей скажет Таганцев? Он же сам предложил жене отдохнуть? Так почему же он должен быть против именно этой поездки, тем более что обойдется она совсем недорого. Решено, сейчас она оформит тур, оплатит поездку и побежит за Настей, чтобы ребенок не чувствовал себя в детском саду брошенным и одиноким, оставшись позже других детей. А вечером расскажет Косте о своем решении, и они вместе порадуются, что ей предстоит такое захватывающее приключение.

— Знаете, Кристина, — решительно сказала она и полезла в сумочку за загранпаспортом, — оформляйте. Я готова оплатить этот тур.

Последняя неделя до Нового года всегда проходит в предвкушении праздника, но при этом заполнена делами до предела. Нужно успеть закрыть все рабочие вопросы, чтобы спокойно уйти на новогодние каникулы, купить все продукты, проверить, хватает ли подарков, нарядить елку, продумать праздничный наряд, заранее поздравить важных людей, которых не планируешь повидать в каникулы, придумать программу на десять дней выходных, чтобы не превратиться в тюленя, окончательно согласовать меню. Просто ужас, сколько дел.

Встречать бой курантов было решено у моей сестры Натки, которая в уходящем году не только вышла замуж, но и удочерила замечательную девочку Настеньку. Наличие трехлетнего ребенка в семье накладывает определенные ограничения на празднование, поэтому, посовещавшись на семейном совете, мы решили, что вечером тридцать первого соберемся у Натки дома, дождемся наступления Нового года, поднимем бокалы шампанского, вручим подарки нетерпеливо ожидающим их детям, а потом спокойно разойдемся.

С таким планом согласились все. Натка и ее муж Костя Таганцев предвкушали, как уложат детей спать, проводят гостей и останутся праздновать вдвоем. Молодожены, что тут скажешь. Моя дочь Сашка радостно сообщила, что уже в половине первого за ней приедет ее бойфренд Фома Горохов, который отдаст дань семейному празднику, после чего они с Сашкой поедут в компанию своих друзей на какую-то турбазу, а я собиралась вернуться домой и лечь спать. Мой новый друг, бизнесмен Виталий Миронов, успевший плотно влиться в мою семью и очень ей полюбиться, почему-то молчал про Новый год, ничего мне не предлагая и ни о чем не спрашивая, что меня, признаться, крайне напрягало.

Какое-то время назад он предложил мне переехать к нему жить, чтобы Сашка хозяйничала в нашей съемной квартире одна. Не скрою, мне было приятно это услышать, но к таким резким переменам в своей жизни я оказалась не готова. К сожалению, мой предыдущий опыт общения с мужчинами был довольно болезненным, и снова ошибиться я не хотела.

Виталий отнесся к этому с пониманием. За те несколько месяцев, что мы были знакомы, он вообще ни разу не сделал и не сказал что-то, что пришлось бы мне не по нраву. Я начинала к нему привыкать, и это меня пугало, потому что гарантировало болезненную ломку в случае, если что-то сломается. Натка, когда я высказала свои опасения, обозвала меня дурочкой.

— Нельзя бояться того, что еще не наступило, — сказала она авторитетно. — Жить нужно сегодняшним днем и удовольствие получать сейчас, не боясь, что потом оно исчезнет. До завтра еще дожить надо, и последние годы со всей неоспоримостью это доказывают, так что, Лена, живи и радуйся, что тебе встретился такой классный мужик. Если бы я не любила Таганцева, то ужасно бы тебе завидовала. Или вообще отбила его.

В этом вся моя сестрица. Я, конечно, очень ее люблю, да и вообще привыкла за нее отвечать и вытаскивать из разных передряг, в которые моя младшая сестра регулярно попадает, но при этом хладнокровно оцениваю все ее недостатки, в перечень которых, помимо бесшабашности и умения влипать в неприятности, входит еще и неумение держать язык за зубами. Вот вечно она так — ляпнет так ляпнет.

Виталий, которому я пересказала свой разговор с сестрой (каюсь, не могла удержаться), засмеялся и сообщил, что Натка совершенно не в его вкусе, потому что ему нравятся взрослые самостоятельные женщины, а не застрявшие в детстве особы с ветром в голове. И это его заявление тоже было мне приятно, хотя до конца я так и не поняла, что именно заставляет этого успешного, состоявшегося в жизни, да и что скрывать, красивого мужчину встречаться с уставшей от жизни занудой-судьей со взрослой дочерью, обычной внешностью и шрамами на душе. Впрочем, может, Натка и права, об этом просто не надо думать, а жить, пока живется.

Мой возлюбленный не только молчал про Новый год, но и позавчера уехал в командировку. У него тоже оказались дела, которые необходимо закрыть до Нового года, и они требовали его присутствия в Санкт-Петербурге, где у Миронова были клиники, входящие в его сеть. Так что все вечера на этой неделе принадлежали только мне и Сашке, а также всему тому перечню задач, которые необходимо было решить перед тем, как уйти в долгосрочный новогодний отпуск.

Проснувшись сегодня утром, я с удовольствием предвкушала вечер, в который мы с Сашкой договорились нарядить елку. Достать ее с балкона и помочь собрать вызвался Фома. Когда я пришла на кухню, дочь была уже там, увлеченно готовя какой-то завтрак. Разумеется, веганский. Моя Сашка — известный блогер — помешана на здоровом питании, но при этом любит вкусно поесть, поэтому постоянно изобретает какие-то необычные рецепты.

Иронически покосившись на нее, я залезла в холодильник, соорудила себе большой и вкусный бутерброд, сварила кофе и уселась за стол, щелкнув кнопкой телевизора. Два человека в студии обсуждали преимущества туристического кешбэка и результаты его введения в минувшем году. Как-то я уже слышала этот загадочный термин, но в суть его не вникала.

— Сань, ты понимаешь, о чем они говорят? — спросила я свою продвинутую дочь. Иногда мне кажется, что она разбирается в современных реалиях гораздо лучше меня.

— Конечно, — тут же отозвалась Сашка. — Я как-то вела рекламный стрим о преимуществах этой туристической программы и о том, как она работает. Впервые эта программа была опробована в 2020-м и действовала несколько месяцев, в этом году было объявлено сразу о нескольких этапах и расширен перечень направлений, на которых можно получить кешбэк при покупке путевок. Последний этап был закончен десятого сентября, и в период его действия продажи туров выросли в два-три раза.

— Но это действительно выгодно, когда тебе возвращают двадцать процентов от стоимости тура, — согласилась я. — Только это же бешеные деньги для государства.

— На последний этап программы с барского плеча, то есть из федерального бюджета, скинули аж три миллиарда рублей и за две недели продаж туристы «съели» более двух с половиной миллиардов, то есть практически всю сумму, — сообщила моя всезнающая дочь. — А вообще с начала действия программы два года назад туристы потратили на туры по стране аж восемьдесят четыре миллиарда рублей, пятнадцать с половиной из которых вернулись на карты в виде кешбэка.

— Двойная выгода получается, — сказала я, — граждане экономят свои деньги на отпуск, а туристическая сфера получает существенное вливание в экономику. Ведь эта программа, если я правильно понимаю, распространяется только на туры по России, значит, эти восемьдесят с лишним миллиардов остаются внутри страны и пополняют бюджеты отелей, ресторанов, идут на зарплаты работников отрасли. Хороший качественный стимул, я даже поражена, что наше государство придумало эту меру поддержки. Реально с умом.

— За осенний этап кешбэка в 2022 году самыми востребованными направлениями для путешествий у россиян стали Адыгея, Чечня и Дагестан, а также Калининградская область, Республика Карелия, Кольский полуостров и озеро Байкал, — говорила тем временем ведущая в телевизоре.

Я невольно призадумалась, какое из этих мест мне бы хотелось повидать. Пожалуй, Байкал, да и то если бы там оказались достаточно комфортные условия проживания.

Почему-то воображение рисовало сладостные картинки бесцельного валяния на берегу моря. Я просто физически ощущала горячий песок, обжигающий ступни, пока бежишь к линии прибоя, теплую воду, поднимающуюся сначала до щиколоток к коленям, потом доходящую до бедер, потом до талии, представила, как я ложусь на волну и плыву, чувствуя, как море поддерживает меня, ласково принимает в свои объятия. Нет, ничто не сравнится с поездкой на море, ничто. Хотя и в России море есть тоже. Если летом подобная программа будет действовать, то можно и попробовать. Почему нет?

Словно в ответ на мои мысли ведущая продолжила говорить:

— Следующий этап кешбэка запланирован на 2023 год. Точные сроки проведения пока неизвестны, но обычно программу кешбэка запускают в межсезонье. Так, в 2022 году акция действовала поэтапно с января по апрель: под программу попали 23 февраля, 8 марта и даже майские праздники и июнь. Поэтому ожидать следующий этап кешбэка можно в первом полугодии 2023 года. Предварительно условия программы останутся теми же. Тур можно будет приобрести в любой регион России, с каждой оплаченной путевки вернуть двадцать процентов от ее стоимости, при условии, что оплата будет произведена с банковской карты «Мир». Точные сроки программы сейчас прорабатываются в правительстве.

Я представила, как предлагаю Виталию съездить в Сочи, чтобы вернуть кешбэк, и засмеялась. Скорее, если я только заикнусь, что хочу на море, любимый тут же купит какие-нибудь Мальдивы. Признаться, за все то время, что мы вместе, я так и не смогла привыкнуть к этой новой для меня формуле общения с деньгами. Мы с Наткой — обе матери-одиночки, привыкшие с умом тратить каждый рубль. При этом я еще и квартиру снимаю, а потому не привыкла к бессмысленным тратам, так что Мальдивы мне могут только сниться. А вот бизнес Миронова на таком уровне, что для него и фешенебельные острова, и перелеты в бизнес-классе, и пятизвездочные отели вовсе не являются чем-то удивительным. На мгновение мне снова стало страшно от того, какие мы разные. Впрочем, зачем об этом думать, если он даже не собирается быть со мной рядом в главную ночь года? Настроение у меня резко испортилось, но я тут же отогнала тревожные мысли прочь. И как можно так жить, чтобы даже мысли об отпуске становились источником негатива? Нет, нужно срочно менять сознание.

— Ладно, Сашка, спасибо за объяснения, но отпуск нам все равно в ближайшее время не грозит. Так что будем ждать нового этапа кешбэка, — вздохнула я и залпом допила кофе. — Пока поеду на работу по зимней Москве, которая тоже не самое плохое место на планете, к тому же очень красивое. Ты сегодня будешь поздно?

— Пока не знаю. После института у меня рекламная встреча. Снимаем вновь открывшуюся студию красоты. А дальше Фома подъедет и там решим, либо домой приедем, либо куда закатимся. Ты как? Продержишься вечер в одиночестве?

— Вообще-то мы собирались сегодня елку наряжать, — возмутилась я.

— Точно! — согласилась Сашка. — Ну, значит, домой приедем как штык. Курицу пожаришь с картошкой?

— А как же здоровое питание? — изумилась я. — Жареная курица вместо креветок и авокадо? Да еще и с жареной картошкой?

— Мама! Раз в год можно. Наряжать елку — это семейный праздник, так что его не грех и отметить. Кроме того, я могу и не есть. Креветки и авокадо в холодильнике, сварганю себе салат, а вот Фома курицу и картошку в твоем исполнении очень любит, вот и побалуй его. Договорились?

Я сказала, что договорились, и поехала на работу. Там меня ждал мой помощник Дима, разумеется, уже сваривший кофе. Я же по дороге с парковки забежала в кофейню и купила два круассана с миндалем. Кофе был обжигающим, круассаны свежайшими, день не обещал сложных и запутанных дел, такие вообще старались не назначать на последнюю неделю перед Новым годом, а потому мысли мои вновь свернули на то, что связано с отдыхом.

— А вы где планируете проводить выходные, Дима? — спросила я, хотя обычно не позволяла себе переходить личную границу в общении с другими людьми. Уж со своим помощником так точно.

— Новый год с родителями, все-таки семейный праздник, — немного конфузливо сказал он. — Точнее, мои предки — люди современные, всё понимают и вполне бы могли обойтись без меня, но вот родители моей девушки считают, что наше знакомство продолжительностью в несколько месяцев не дает мне права ни увести ее из дома, ни отмечать праздник у них в гостях. Поэтому она должна обязательно быть на семейном торжестве, на которое я не приглашен. Но зато уже первого числа мы с Женей улетаем в Дубай. Провести недельку на горячем песочке у теплого моря, чем плохо?

Женей зовут девушку, с которой Дима познакомился, считая ее мошенницей, однако недоразумение быстро разъяснилось, у молодых людей оказалось много общего, и последнее время мой помощник выглядел до неприличия счастливым. Я, признаться, думала, что дело даже идет к свадьбе, но оказывается, с главной ночью года проблемы не только у меня. А у моря, разумеется, неплохо. Совсем неплохо. Интересно, и почему я сегодня с утра думаю о море.

К сожалению, моя работа предусматривает хорошую информированность. Кто, как не судья, знает о том, как часто предвкушаемый и такой желанный отпуск оказывается испорченным по вине туроператора, оказавшегося не слишком добросовестным. Каждый год после классического отпускного сезона появляется целый шквал исков по возврату денег за несостоявшиеся или не соответствующие обещанному туры, а потому лично я сто раз подумаю перед тем, как отдавать свои деньги непонятной фирме, какими бы сладкими ни были ее обещания.

Фраза «Не понравится — мы вернем деньги», как правило, встречается только в рекламе. В большинстве случаев для того, чтобы вернуть оплату за путевку, нужно обратиться к нам, в суд. Путевка — это туристский продукт, и для того чтобы отказаться от него, не потеряв в деньгах, нужно хорошо знать свои права и действовать в соответствии с законодательством.

Сперва покупатель тура должен обратиться к туроператору с письменным заявлением о расторжении заключенного договора и возврате денег (это при условии, что по каким-то своим обстоятельствам в поездку он отправиться не может) или с письменным изложением претензий по уже состоявшейся поездке. В случае отказа туроператора добровольно расторгнуть договор или компенсировать некачественную услугу придется подготовить исковое заявление и необходимые документы, подтверждающие свою правоту, и представить их в суд.

В случае отказа клиента от поездки турфирма вправе не возвратить средства полностью, ведь она уже могла понести фактические затраты, например сделать предоплату гостиничного номера или оформить страховку. Однако в этом случае туроператор обязан предоставить клиенту документальное обоснование понесенных им затрат, которые суд примет во внимание, уменьшив выплату. Вот с этим, как всегда, случается загвоздка, так как наши туристы, считая себя правыми, забывают собрать доказательства.

Ну а если возврат путевки производится в связи со стихийным бедствием, как это было в 2005 году в Азии, или, например, начавшимися в месте предполагаемого отдыха массовыми волнениями, здесь стоит вспомнить Грузию, Сирию, то следует распечатать скриншот официального сообщения Министерства внутренних дел России, подтверждающее соответствующую угрозу и содержащее просьбу воздержаться от поездок в ту страну. Этот скрин, разумеется, нужно заверить у нотариуса. В этом случае любой турист имеет право требовать полного возвращения стоимости тура, если подает заявление до начала путешествия, а туроператор обязан вернуть всю сумму, будучи не вправе удерживать даже фактически понесенные расходы. Вы спросите: а когда же в суд?

Так вот исковое заявление в суд можно подавать, если туроператор не вернул деньги в течение десяти дней после написания заявления об аннулировании тура. Для того чтобы было официальное подтверждение этой даты, свою письменную просьбу о расторжении договора нужно не только отнести в офис турфирмы и отдать в руки сотруднику, но и отправить его по почте заказным письмом с описью вложения.

К сожалению, при рассмотрении подобных дел я несколько раз сталкивалась с тем, что подобной мерой граждане пренебрегали, что затягивало процесс. Турфирма утверждала в суде, что никакого заявления не получала, и опровергнуть это было невозможно.

Еще один важный момент, который нельзя упускать. Заявление на возврат денег за путевку должно содержать грамотно составленные требования, информацию об обстоятельствах случившегося, а также доказательства, которые их официально подтверждают.

— Вы о чем-то задумались, Елена Сергеевна? — прервал мои размышления Дима.

— Да, думаю об отпуске, как и положено судье, с точки зрения составления искового заявления, — честно призналась я. — Дима, вот ты помнишь, какие требования может предъявить клиент туроператору?

— Да ну, Елена Сергеевна, сглазите еще! — не на шутку всполошился мой помощник, но тут же послушно стал перечислять, словно экзамен сдавал: — О возврате денежных средств, о выплате компенсации морального вреда, о выплате неустойки за нарушение срока исполнения требований потребителя в размере трех процентов от стоимости услуги за каждый день просрочки, о штрафе в размере пятидесяти процентов суммы в пользу потребителя, ну и судебные расходы, разумеется.

— Молодец, студент! А заявление исковое куда подается? — лукаво прищурилась я, продолжая экзаменовать помощника.

— Иск можно предъявить по выбору туриста в суд по месту жительства потребителя, по месту нахождения ответчика или по месту заключения либо исполнения договора. Если цена иска составляет не более пятидесяти тысяч рублей, то иск подают в мировой суд, а если больше данной суммы — то в суд общей юрисдикции.

— Дмитрий, и когда вы уже соберетесь сдать квалификационный экзамен, чтобы самому стать судьей, а не помощником, — вздохнула я. — Вы уже совершенно к нему готовы, каждый день в этом убеждаюсь. Ладно, пойдем работать.

— Просто у нас с вами было прошлой весной подобное дело, — смущенно заулыбался он. — Помните, в суд с иском обратился некий гражданин Петренко, который хотел взыскать стоимость путевки, неустойку, компенсацию морального вреда и штраф за нарушение его прав как потребителя. Он тогда заплатил за тур триста девяносто шесть тысяч, а турфирма добровольно согласилась вернуть только двести девяносто. При этом поездка не могла состояться из-за невозможности обеспечить личную безопасность туристов, в стране тогда какой-то очередной переворот случился, а потому заявитель имел полное право получить назад полную сумму. И вы вынесли именно такое решение.

— Помню, — кивнула я, — там еще путевка была куплена в какую-то экзотическую африканскую страну, в которую мало кто ездит. То ли в Конго, то ли в Чад, то ли в Экваториальную Гвинею.

— В Манзанию, — сказал Дима. — Да, точно, в Манзанию. Я еще подумал, что ни за какие коврижки никогда туда не поеду.

— Не у всех, мой дорогой помощник, есть средства на то, чтобы проводить новогодние каникулы в Дубае, некоторые и в Бананию и в Банзанию поедут, — засмеялась я. — Скажи лишний раз «спасибо» своим родителям и проведите прекрасный отпуск с милой Женей. Пусть вам повезет. И да, спасибо за кофе.

День катился своим чередом. В обеденный перерыв мне позвонил капитан Таганцев, муж моей драгоценной сестрицы.

— Только не говори мне, что Натка опять что-то учудила, — попросила я жалобно. — К Новому году уже совершенно нет сил, чтобы вытаскивать ее из какой-нибудь очередной передряги.

— Не надо ее ниоткуда вытаскивать! — возмутился Костя, впрочем, довольно ненатурально. Он таланты своей жены, моей сестры знает не хуже меня. — Я как раз звоню тебе с просьбой уговорить ее быть менее ответственной и чуть более бесшабашной, а то я просто не узнаю женщину, которую полюбил. Лена, Натка устала и замучилась со всеми нами, и я уговариваю ее сразу после Нового года съездить в отпуск, чтобы отдохнуть.

— А вы как же? — не поняла я. — Настя, Сенька, да и ты.

— Мы справимся. Настю и Сеньку на каникулы Сизовы возьмут, они не против, я уже договорился. Им даже в радость. Они нас вообще на Новый год к себе звали, но мы же решили семьей отмечать, так что они даже расстроились. Скучно старикам вдвоем сидеть, и детей они любят, ты же знаешь. А каникулы кончатся, я справлюсь. Там всего-то пара дней будет, зато Натка вернется отдохнувшая и полная сил, а то ходит, как снулая рыба. Сама на себя не похожа.

На мгновение мне стало обидно, что обо мне и моем самочувствии никто так не заботится. Миронов даже про Новый год ничего не говорит, не то что про какой-то отпуск. Обидно и одновременно радостно за сестру. Какой же Таганцев молодец. Как здорово, что Натка наконец-то согласилась выйти за него замуж. Пусть хотя бы одна из нас будет счастлива.

— Кость, раз ты считаешь, что Натке надо отдохнуть, и отпускаешь ее в отпуск, так пусть едет, — вздохнула я. — Только мне-то ты чего звонишь? Я тут при чем?

— А при том, что Натка не хочет ехать. Стесняется тратить деньги на себя одну и бросать меня с детьми. Поговорила бы ты с ней, Лен. Она же только тебя слушает.

Поговорить с сестрой я, разумеется, согласилась. Вот только разговор наш так и не состоялся. Вечером мы с Сашкой и Фомой наряжали елку и ели жареную курицу с картошкой. Даже Сашка ела, совершенно забыв про свои креветки и авокадо. Елка получилась необыкновенной красоты, просто загляденье, но когда Фома ушел, а я посмотрела на часы, звонить Натке было уже поздно, почти двенадцать ночи, понятно, что вся семья уже спит.

Назавтра я с утра забегалась на работе, поскольку в последний трудовой день уходящего года мы с Димой старались отписать и закрыть как можно больше дел. Когда же к шести часам вся работа была закончена, я отпустила помощника, поздравив его с Новым годом и пожелав прекрасного путешествия, и сама тоже вернулась домой, где никого не было, потому что Сашка убежала поздравлять с наступающим праздником своих подружек по блогу. Мне было очень грустно, потому что Виталий за сегодня мне даже ни разу не позвонил. Впереди девять выходных, и что, спрашивается, я буду в эти дни делать? Ну, хорошо, завтра приготовлю еды к праздничному столу, схожу к Натке и Косте, встречу Новый год, заодно постараюсь убедить сестру съездить отдохнуть, раз уж у нее такой сознательный муж. А потом?

Натка уедет отдыхать, Сашка и Фома тоже отправятся на свою турбазу, дети останутся у Сизовых, Таганцев будет пропадать на дежурстве, чтобы без Натки и детей заработать побольше, а я останусь совсем одна, буду в тишине квартиры оплакивать свое одиночество и незадавшуюся судьбу. Я почти уже решилась всласть пожалеть себя, как раздался звонок в дверь. Открыв, я обнаружила за ней Миронова.

— Я так и знал, что ты не одета, — заявил он. — Давай быстренько собирайся. И не забудь вечернее платье.

— Куда? — ошарашенно спросила я.

— Как куда? Мы с тобой улетаем в Калининград, отмечать Новый год. Самолет через четыре часа, так что времени на сборы у тебя немного.

— В Калининград? А что мы будем там делать?

— Жить в настоящем замке, пить шампанское под бой курантов, есть черную икру, много спать. Вместе и просто спать, — уточнил он. — А еще гулять в сосновом бору, искать янтарь на счастье, жарить мясо на мангале, дышать морским воздухом. Жить будем, Лена. Просто жить. Исходя из вышесказанного, реши, что надо с собой взять. Давай, собирайся.

— Даю. Собираюсь. Я мигом! — пообещала я и побежала в спальню вытаскивать из шкафа чемодан. По ходу сборов думая о том, какая я все же дрянь, что так плохо думала о своем новом мужчине. Все же деформация от негативного опыта — плохой советчик в период ожидания любимого.

Вернувшаяся домой Сашка застала меня за сборами и очень порадовалась за мать.

— Ну и прекрасно, — сказала она решительно. — Тебе давно пора отдохнуть. Раз ты не останешься одна, мы с Фомой завтра с утра уедем на турбазу, как изначально собирались. Натка с Костей и без нас обойдутся.

— Ой, Натку надо предупредить! — всполошилась я. — Во-первых, мы же кидаем их с Новым годом, что нехорошо. Они же нас пригласили и ждут. А во-вторых, я пообещала Косте уговорить Натку съездить в отпуск, а вместо этого отправляюсь туда сама. Да еще и на море.

Однако Виталий торопил меня, потому что до самолета оставалось все меньше времени, поэтому сестре я позвонила уже по дороге в аэропорт.

— Ну и отлично, — сказала Натка, выслушав мои сбивчивые и виноватые пояснения. — Я всегда знала, что твой Миронов — настоящий мужик и не может перед Новым годом просто взять и исчезнуть. Сюрприз он тебе приготовил просто классный. Впрочем, и у меня новость не хуже. Мы отмечаем Новый год, завтра отвозим детей Сизовым и на следующий день я улетаю на море. Только, в отличие от тебя, на теплое. Так что встретимся после праздников и обменяемся впечатлениями.

— То есть Костя уговорил тебя отдохнуть, — обрадовалась я, — без меня справился. И куда ты летишь?

Ответ сестры застал меня врасплох.

— В Манзанию, — услышала я ее жизнерадостный голос в трубке. — Это в Африке, на берегу океана. Лена, там так классно, что я просто сама себе завидую.

Позже я и сама не могла объяснить, почему не прислушалась к внутреннему голосу и не отговорила сестру от очередной авантюры. То ли не захотела развеивать ее радостное предвкушение, то ли сама уже была вся там, в волшебном калининградском замке, в котором мне предстояло встретить Новый год с мужчиной, который успел стать частью меня. В общем, отговаривать я Натку не стала, загнав неприятные ассоциации со словом «Манзания», которые сейчас меня не волновали, куда-то вглубь своего сознания.

— С Новым годом, Натка, — сказала я вместо этого. — Целуй всех своих и отдыхай на полную катушку. Я тебе еще позвоню.

Планы на жизнь менялись так быстро, что Натке все время хотелось зажмуриться. Вот только что они приняли решение отмечать Новый год всей семьей, как вдруг Лена улетела в Калининград вместе со своим кавалером, а Сашка тут же сбежала на турбазу со своим, в итоге они с Таганцевым и детьми остались праздновать вчетвером.

Впрочем, в этом как раз не было ничего печального. В их уютном мирке им было очень хорошо вместе. Дети подняли бокалы со сладкой газировкой, маленькая Настюша уснула в одиннадцать прямо за столом, после чего ее унесли в кроватку, Сенька мужественно досидел до полуночи, но после боя курантов тоже отправился спать, сообщив, что свой подарок достанет из-под елки утром, вместе с сестрой, и Натка с Костей остались вдвоем.

Сидели они недолго, утром нужно было отправляться в деревню, чтобы оставить детей у Сизовых, а перед этим еще собрать вещи в поездку. Попробуй в разгар зимы вспомнить, где лежат парео и купальники, особенно если на море ты не ездила несколько лет, а заодно сообразить, нужна ли с собой мазь от комаров или какой-нибудь фумитокс, что за лекарства могут пригодиться на Африканском континенте, а также какая куртка займет мало места в чемодане, но спасет от мороза в Москве.

Тем не менее все эти хлопоты, связанные с неожиданным отпуском, остались позади, и вот уже Натка, пройдя паспортный контроль в Шереметьево, сидела у выхода на посадку, ожидая вылета в Каир. Именно там, в Египте, ее ожидал стыковочный рейс в неведомую Манзанию. Немного напрягало, что уже в аэропорту выяснилось, что Наткин рейс не регулярный, осуществляемый Аэрофлотом или Египетскими авиалиниями, а чартерный, запущенный в качестве пробного для нового египетского лоукостера, открывшего маршрут только в середине декабря и прилетевшего в Россию впервые.

— Зато поэтому и дешево, — уговаривала себя Натка, радостное предвкушение отпуска в душе которой внезапно сменилось тревогой. Отчего-то ей казалось, что предстоящий отдых — не что иное, как очередная авантюра, на которые она была так горазда. — Если бы не подвернулся этот пробный рейс, то только авиабилеты до Египта и обратно обошлись бы дороже всей путевки. По крайней мере, именно так объяснила Кристина. А так лоукостер помогает неплохо сэкономить, а то, что в дороге кормить не будут, так это не беда. За шесть часов в воздухе и проголодаться-то не успеешь. Хотя проспект авиакомпании, который она успела изучить перед посадкой, обещал «буфет на борту за небольшую плату». Потому она посчитала лишним даже запасаться чипсами и водой в бутылках.

Вылет вопреки ее опасениям не задержали, и Натка сочла это хорошим знаком. Самолет внутри оказался маленьким и таким тесным, что Наткины колени больно упирались в спинку стоящего впереди кресла. Спинка при этом не откидывалась, а столик открывался только в одном положении, разумеется — очень неудобном.

— Не барыня, потерпишь, — снова принялась уговаривать себя Натка. — Тебе же в детстве читали Пушкина. А у него был совет: «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной!» Погналась, теперь терпи лишения, раз на бизнес-класс не заработала.

Бизнес-класса у данного типа самолетов вообще не имелось. Все пассажиры находились в совершенно равных условиях, правда, легче от этого не становилось. В соседнем с Наткой кресле с удобством расположился африканец лет пятидесяти и килограммов сто пятьдесят весом. Фактически он занял свое кресло и еще половину Наткиного, отчего левый подлокотник больно врезался ей в ребра, а навалившаяся справа туша мешала дышать. Натка подозвала стюардессу, но та с милой улыбкой пояснила, что сделать ничего не может, потому что самолет переполнен.

Натка вздохнула. Ближайшие шесть часов рисовались ей в черном цвете. После взлета выяснилось, что даже вода в стоимость билета не входит. Пластиковый стаканчик с водой стоил два доллара, баночка кока-колы — восемь, бутерброд с сыром и ветчиной — двенадцать. Натка ужасно ругала себя за то, что не догадалась купить в дьюти-фри хотя бы бутылку воды, но что толку от ругани. Вздохнув, она протянула два доллара, пообещав себе, что будет экономить, чтобы не тратиться еще.

Налички у нее с собой было мало — долларов триста, не больше. Расписывая плюсы тура, Кристина сообщила, что в Манзании принимают к оплате карту «Мир», причем по довольно выгодному курсу, так что искать, где с 30 декабря по 2 января можно купить наличную валюту, Натка не стала. В самолете же карты не принимали, так что экономия была не признаком жадности, а разумной мерой.

К счастью, кое-какая еда у нее с собой все же была. Запасливая Натка всегда брала с собой в дорогу — не важно, машина, поезд или самолет — пару порезанных яблок, шоколадку и несколько булочек. Сейчас у нее имелись еще три апельсина, банан и спрессованная пастила со злаками, вот только есть совершенно не хотелось.

К концу полета Натка так измучилась от недостатка места, воздуха и воды, что боялась потерять сознание. К счастью, шесть часов в воздухе все-таки подошли к концу, шасси коснулось посадочной полосы, и Натка немного воспряла духом. Она уже в Африке. Осталось еще перенести внутренний рейс, и она окажется у места назначения — сказочного бунгало на берегу моря, где можно будет смыть с себя липкую грязь, по-человечески поесть и побежать купаться. Она даже зажмурилась, представив себе, как быстро-быстро входит в набегающую волну, чтобы вода унесла все тяжкие воспоминания о путешествии.

В аэропорту Каира оказалось жарко и душно. Кондиционер то ли не работал, то ли просто не справлялся с человеческим потоком, поэтому Натка, чьи руки оттягивали небольшой, но все-таки чемодан и жаркий для здешнего климата пуховик, снова приуныла. Очередь к паспортному контролю оказалась огромной, но ей, к счастью, было туда не надо, коридор на стыковочный рейс уходил влево, и именно по нему Натка и устремилась в надежде на глоток свежего воздуха.

Вместе с ней по коридору двинулся ее огромный сосед, который всю дорогу, не переставая, заказывал и ел бутерброды, бросая пергаментные листы упаковки и картонные тарелочки прямо на пол. Натка вздохнула. Если и во втором полете он окажется рядом, она этого не перенесет.

Также вместе с ними двинулись еще несколько попутчиков, которых Натка успела заметить во время первого перелета: молодая пара, а также семья чуть постарше с двумя мальчиками-подростками. От мальчишек, которых звали Пашей и Петей, она успела устать еще в самолете. Они слишком громко разговаривали и смеялись, без наушников смотрели на планшете какой-то дурацкий фильм, периодически ссорились, а также бегали по проходу, когда их кипучая энергия начинала требовать выхода. Господи, ну почему они тоже летят в Манзанию, а не остаются в Египте.

Жаловаться на обстоятельства, которые ты не можешь изменить, глупо, поэтому, сцепив зубы, Натка решила довериться судьбе, снова дав себе зарок больше никогда не вестись на скидки и дешевизну. Бесплатный сыр мог быть только в мышеловке, но она все еще старательно гнала от себя эту мысль, надеясь, что бирюзовый океан и горячий песок, а также экскурсия в джунгли, которую ей обещали организовать бесплатно, компенсируют тяготы трудной дороги.

— Вы тоже на Муа-Майнду? — доброжелательно спросила ее мать Паши и Пети. — Давайте вместе держаться, а то страшновато немного. Мы первый раз в Африке, а вы? Меня, кстати, Верой зовут. Мы из Смоленска.

Всю эту информацию она выдала скороговоркой, Натка даже опешила немного. Муа-Майнда — столица Манзании, так что Натке было действительно туда. Именно из тамошнего аэропорта ее должна была забрать машина и отвезти в отель.

— Да, я именно туда и тоже в первый раз, — ответила она доброжелательно. — Вернее, в Египте я, конечно, отдыхала, в Хургаде, но вот в Манзанию еду впервые. Меня зовут Наталья, я из Москвы. Приятно познакомиться.

— А это мой муж Гена, а это наши сыновья Петя и Павлик. Одному четырнадцать, другому десять. А у вас дети есть?

— Да, двое, — улыбнулась Натка. — Сын Арсений, ему почти десять, и трехлетняя дочка Настенька.

— И муж вас отпустил отдыхать, а сам с детьми остался? — с сомнением в голосе протянула Вера. — Ну, не зна-а-а-а-ю.

Строго говоря, ей вовсе не нужно было ни о чем подобном знать, Наткин отпуск был целиком и полностью ее делом и делом ее семьи, только вот настроение у нее еще больше испортилось. И зачем она только согласилась на Костино предложение? Сидели бы сейчас всей семьей в деревне, катались с горки, ходили на лыжах, пили бы чай с пирогами, до которых Татьяна Ивановна Сизова большая мастерица, топили бы печь и слушали завывание ветра за окном, осознавая, как тепло и уютно дома. А вместо этого она сидит в душном аэропорту, уставшая после долгой дороги, ждет вылета в никому не известную страну, где всего полгода назад случился какой-то переворот, общается с совершенно ненужными ей людьми. Просто глупость.

— Начинается посадка на рейс 1521 авиакомпании «Манза-эйр», — на ломаном английском объявил голос в динамике, прервав грустные Наткины мысли.

— О, это наш, — оживилась Вера. — Мальчики, проверьте свои вещи, чтобы ничего не забыть.

Вздохнув, Натка снова повесила на сгиб локтя свой пуховик, взялась за ручку чемодана и пошла к стойке, чтобы сесть в очередной самолет. Он оказался еще хуже предыдущего. Точнее, это вообще был не пассажирский лайнер. Кресел здесь не имелось и в помине, лишь вдоль обоих бортов тянулись длинные лавки, на которых кое-как примостились пятнадцать пассажиров. Одним из них оказался тот самый толстяк-сосед, и Натка проявила чудеса изобретательности, чтобы снова не оказаться с ним рядом. В результате рядом с ней сидели Петя и Паша.

Непоседливые мальчишки ерзали на скамье, то и дело вскакивали со своих мест, по-прежнему громко разговаривали и жаловались на отсутствие интернета. К сожалению, скачанные в планшет фильмы они посмотрели во время первого полета, так что отвлечь их было нечем.

Самолет болтало в воздухе, и хотя Натку никогда не укачивало, она чувствовала, что ее начинает мутить. Она проваливалась в сон, голова падала на грудь, Натка просыпалась и снова впадала в какое-то болезненное забытье, мечтая только о том, чтобы мучительный перелет поскорее закончился. О том, что через неделю ей предстояла еще обратная дорога, она старалась не думать.

Еще пять с половиной часов кошмара, наконец, остались позади, самолет сел в аэропорту Муа-Майнды, измученные пассажиры высыпали на взлетное поле и пешком потянулись к зданию стоящего неподалеку терминала. Теперь уже Натка сама старалась не отставать от семейства из Смоленска, а также от молодой пары, которая купила тур в Манзанию в Нижнем Новгороде. От мысли, что она может остаться одна, даже без этих посторонних людей, но все-таки соотечественников, ей становилось страшно.

Пограничник на паспортном контроле шлепнул печать в паспорт, скользнул по Натке ленивым незаинтересованным взглядом, по-французски сказал: «Добро пожаловать». Гостеприимства в его голосе не было ни на грамм. В зале прилета стояли всего несколько человек, в том числе молодой парень с табличкой «Лайк-отдых». Именно так называлось агентство, в котором они все покупали свои путевки. Что ж, по крайней мере, их здесь ждали. Несмотря на усталость с дороги, Натка немного приободрилась.

Телефон, молчавший всю дорогу, ожил. На экране высветилось Костино имя, и Натка, немного поколебавшись, все же взяла трубку. Сколько стоит роуминг, она не знала, но полагала, что от одного короткого разговора деньги на счету не закончатся. Таганцев наверняка за нее волновался, да и ей не терпелось узнать, как переносит ее отсутствие маленькая Настя, впервые с момента удочерения оставшаяся без новой мамы.

— Наташ, как ты долетела? — услышала она слегка взволнованный голос мужа.

— Все хорошо, Костя, — заверила она Таганцева. — Далеко, конечно, и перелет тяжелый, если бы знала заранее, ни за что бы не согласилась, но все уже позади. Я в аэропорту, нас встречают, как и обещали, так что скоро буду в отеле. А вы как?

— У нас все в порядке. Сизовы звонили, Настя ведет себя хорошо, не плачет, ест все, что дают. Сенька возил ее на санках, а потом сам с горки катался. Сейчас в интернете сидит, фильм какой-то смотрит. Ты не волнуйся, Наташа, отдыхай на полную катушку. Сегодня больше не звони, чтобы деньги не тратить, потом Wi-Fi найдешь — позвонишь. А так купайся, загорай и фруктов ешь побольше, чтобы витаминов на всю зиму хватило.

Ответить она не успела.

— Вы идете? — недовольно спросила у нее Вера, мама неугомонных мальчишек. — Или нам всем вас одну ждать?

— Да и подождем, — тут же откликнулась Надя из Нижнего Новгорода, та самая, что прилетела в Манзанию вместе с мужем Димой в свадебное путешествие. — Мы же в отпуске, у нас никаких срочных дел нет и быть не может.

— Семеро одного не ждут, — отрезала Вера.

— А нас вместе с тетей Наташей семеро, а без нее шестеро, — сообщил десятилетний Паша.

Мать тут же отвесила ему подзатыльник.

— Ишь ты, умный больно.

Натка уже рот открыла, чтобы сообщить, что бить детей нельзя, но тут же снова закрыла. Не входит в ее функционал воспитание взрослой женщины, да еще на глазах у ее же детей. Неправильно это, непедагогично.

— Иду-иду, — примирительно сказала она и улыбнулась Паше и Наде, а потом быстро попрощалась с Таганцевым: — Пока, Кость. Я обязательно позвоню, просто не знаю, когда. Но у меня все хорошо.

Телефон как-то странно пискнул, не дождавшись ответа Таганцева, но Натка впопыхах не обратила на это внимания. Подхватив чемодан и пуховик, который она уже просто ненавидела, Натка бросилась догонять компанию своих попутчиков, чтобы не заставлять их ждать.

Встречающий их гид привел гостей к старому раздолбанному пикапу. Кажется, это был «Форд». По крайней мере, на шильдике было написано именно это, но Натке это было не очень интересно. Машина была очень старая и такая грязная, что даже подойти к ней не хотелось, не то что сесть. Гид покричал что-то водителю, тот выпрыгнул из-за руля и открыл багажник, в который начал ловко запихивать чемоданы. Невооруженным глазом было видно, что все они туда не влезут.

Кроме того, машина была восьмиместной. Как справедливо заметил мальчик Паша, их, прилетевших российских туристов всего семеро, с водителем и гидом получалось девять, и как они должны поместиться в этот рыдван? Вот что интересно.

Впрочем, гида это совершенно не волновало. Загрузив половину чемоданов, он жестом показал туристам, чтобы они залезали внутрь, затем ловко покидал им на ноги оставшиеся чемоданы и сумки и, не закрывая правую пассажирскую дверцу, вскочил на подножку. Сидевший на переднем сиденье Дима в изумлении покосился на него. Гид хлопнул его по плечу, прокричал что-то на непонятном гортанном языке и засмеялся. Так и тронулись в путь.

Кондиционер в машине то ли не работал, то ли просто не был включен. В открытые окна и дверь врывался теплый влажный воздух, гулял по салону, оставляя довольно приятный после московских морозов след на коже. Был вечер, дневная жара уже спала, по Наткиным ощущениям температура составляла градусов двадцать пять, не больше.

— Сколько нам ехать? — спросила Надя у гида по-французски.

Тот что-то быстро ответил, Натка, разумеется, не разобрала, что именно.

— Что он сказал?

— Часа два с половиной.

— Так долго? — изумилась Натка. — Наш отель настолько далеко?

Надя снова что-то спросила, и Натка невольно порадовалась, что в их маленькой группе туристов есть человек, владеющий французским языком. Непонятно, говорит ли гид по-английски, да и ее уровень владения этим языком не позволял спокойно болтать, получая нужную информацию. Лена всегда ругалась, что Натке лень заниматься языком, а она отвечала, что ей в повседневной жизни английский не нужен, хотя и следила, чтобы Сенька не отлынивал от занятий.

— Он говорит, что наш отель находится в джунглях, — сказала Надя.

— Как в джунглях? А море? — снова неприятно удивилась Натка. — Нам же обещали, что мы будем жить практически на берегу океана.

— Нганга говорит, что на пляж нас будут возить. Рейс утром и рейс после обеда входит в стоимость проживания. Это нашего гида зовут Нганга, — пояснила Надя. — А бунгало, в которых нам предстоит жить, расположены в джунглях, а не на побережье.

Натка снова приуныла, поскольку в мечтах по утрам купалась в море, а вечерами сидела на песчаном пляже, любуясь океаном на закате.

«И что ты хотела за такие деньги? — снова сердито спросила она себя. — Не к кому предъявлять претензии, моя дорогая. Хотела сэкономить? Сэкономила. Будешь жить в джунглях и ездить на пляж на таком вот раздолбанном рыдване. Будет этому Муку наука, как говорится».

Город за окнами машины довольно быстро закончился. Впрочем, городом это можно было назвать с большой натяжкой. Кончились кривые, узкие, очень грязные улочки с крытыми соломой полуразрушенными домиками, обмазанными грязной побелкой. Перед ними стояли пластмассовые стулья, на которых, развалившись, сидели люди, в основном мужчины. Между домиками на натянутых веревках сохло белье. Ужасная бедность била по глазам и в нос, воняло вокруг отвратительно, видимо, из-за огромных куч мусора, над которыми тучами роились мухи.

Какое-то время дорога вилась сквозь поля картошки и кукурузы, а потом нырнула в плотные джунгли. Заросли подступали практически к самой машине, картинка была довольно красивой, хотя и вызывала легкую тревогу. Зато мальчишки, Паша и Петя, были, разумеется, в восторге. Наконец, растительность стала редеть, и спустя пять-семь минут машина въехала на круглую, довольно большую площадку, вокруг которой стояли те самые обещанные бунгало — тростниковые постройки с соломенными крышами. Въехала и остановилась.

Нганга что-то сказал по-французски.

— Приехали, — перевела Надя. — Сейчас нас разместят на ночлег, а уже утром покажут, что тут и где.

Натка с тревогой озиралась по сторонам. Кроме бунгало, с виду совершенно одинаковых, на свободном от зарослей пятачке стояло еще какое-то странное полукруглое сооружение, огороженное с одной стороны обычной пластиковой шторкой для душа. Через не задернутую шторку Натка увидела привязанную к потолку большую садовую лейку.

— Это что? — Она показала пальцем на лейку, совершенно забыв про приличия.

Гид правильно понял ее вопрос без всякого перевода.

— Душ, — ответил он по-русски и повторил по-английски и по-французски: — Shower, douche.

Ну да, на русском и французском это слово звучало одинаково.

— А в бунгало что, душа нет? — в ужасе спросила Натка и снова ткнула пальцем сначала в сторону лейки, а потом в направлении одного из домиков.

И снова Нганга понял ее вопрос совершенно правильно. Понял, засмеялся и покачал головой.

Расселение не заняло много времени, может быть потому, что никакого ресепшена тут не было и в помине. Встречала их молодая и улыбчивая девушка, представившаяся Тути. Надю и Диму она увела в крайнее левое бунгало, туда же водитель оттащил их чемоданы. Веру с мужем поселили во второе бунгало, а их сыновей — в третье. Неожиданной самостоятельности мальчишки были рады, хотя уже заметно клевали носом. Часы на телефоне показывали местное время — первый час ночи, а в Москве уже и вовсе была половина третьего.

Натка вдруг почувствовала, что просто смертельно устала. Еще чуть-чуть, и уснет стоя. Наконец, и ее отвели к тростниковому домику, которому предстояло на ближайшую неделю стать ее пристанищем. Она зашла внутрь и обомлела. На земляном полу помещалась широкая кровать, представляющая из себя матрас, уложенный на четыре круглых, вкопанных в землю чурбака. Еще один чурбак служил столом. У противоположной стены стояла передвижная вешалка-кронштейн для одежды, под ней несколько плетеных корзин, видимо, вместо шкафа. Ни душа, ни умывальника в бунгало не наблюдалось. Правда, за небольшой перегородкой обнаружился переносной биотуалет. Самое страшное, что ни одной розетки Натка тоже не увидела.

— А свет? — спросила она Тути. Голос ее прозвучал жалобно. — Light, electricity for my phone?

— There, там, — радостно закивала головой Тути. — Я буду помочь. Утром.

Телефон, видимо, тоже понял, что до утра надеяться не на что, потому что обреченно сверкнул экраном и потух — выключился. Теперь Натка, первым порывом которой было позвонить Таганцеву и разрыдаться, никак не могла этого сделать из-за разрядившегося телефона. Тути помахала ей рукой и скрылась, притворив дверь. Натка осталась одна в темноте африканской ночи. С улицы в прорубленное в стене окошко без стекла попадало лишь немного света от уличного фонаря.

Бессильно опустившись на кровать, к счастью довольно удобную, Натка свесила зажатые между коленями руки и пригорюнилась. Конечно, самым лучшим выходом из ситуации было лечь спать, утро вечера мудренее. При солнечном свете все будет казаться не таким мрачным. Вот только есть хотелось ужасно. В последний раз нормальную пищу она принимала дома на завтрак перед тем, как ехать в аэропорт. Яблоко, съеденное в самолете, не считалось.

Вспомнив про яблоко, Натка полезла в сумку, в которой у нее оставались еще несколько булочек и апельсины. Сейчас она подкрепится и ляжет спать, а утром их покормят чем-то более существенным. Наверное. В этом отеле ни в чем нельзя быть уверенной. Впрочем, съесть свой нехитрый ужин Натка не успела. Очистив апельсин, она разломала его на дольки, но тут дверь ее бунгало отворилась и внутрь влетела довольно крупная обезьяна. Точнее, черная горилла. Точно такую же они видели по дороге, и то, что это именно черная горилла, сказал Дима, разбиравшийся в видах обезьян.

Подскочив к Натке, животное требовательно уставилось ей в лицо. Выглядело оно не агрессивно, но Натка все равно испугалась.

— Ты кто? — спросила она противным дрожащим голосом. — Что тебе надо? Ты апельсин хочешь? Это мой апельсин.

Горилла так явно не считала. Протянув лапу (или руку), она требовательно смотрела на Натку, оголяя зубы в наглой ухмылке.

— Ладно, попрошайка противная, на, — сдалась Натка и протянула очищенный апельсин незваному гостю. — Я булочку съем.

С последним постулатом горилла была явно не согласна. Протянув цепкую лапу, она схватила лежащие у Натки на коленях булочки и еще один апельсин и быстро-быстро запихала часть украденного в рот.

— Отдай! — закричала голодная Натка и выхватила у гориллы вторую булочку.

Обезьяне поведение постоялицы явно не понравилось, и она толкнула Натку в грудь, да так сильно, что та свалилась с кровати, пролетела через все бунгало и ощутимо впечаталась в противоположную стену головой. Хорошо еще, что стена была из тростниковых прутьев, а не из кирпича или бетона.

Подобрав с пола выроненный врагом трофей, горилла скрылась в дверях, даже не оглянувшись на поверженного противника. Кряхтя то ли от боли, то ли от унижения, Натка встала, доковыляла до двери, захлопнула ее и накинула крючок, который сразу не заметила. В данных условиях он был совсем нелишним. Еды у нее больше не имелось. Совсем. Оставалось только воспользоваться советом Планше, слуги Д'Артаньяна, уверявшего, что кто спит, тот обедает. Кое-как стянув с себя одежду, Натка упала на кровать, накрылась лежащим на ней одеялом (хотелось верить, что чистым, потому что в темноте этого было не видно) и в тот же момент уснула.

Новый год, встреченный в замке под Калининградом, оказался лучшим в моей жизни. Такой атмосферы настоящего праздника и новогодней сказки я не помнила с раннего детства. По крайней мере, в моей взрослой жизни сказка не существовала очень давно, с того момента, как я родила Сашку, оставшись без поддержки человека, которого считала близким и родным, и дальше шла по жизни сама, получая образование, делая карьеру, растя ребенка и постоянно вытаскивая из всяческих передряг младшую сестру. Точнее, если это и была сказка, то достаточно страшная, в которой практически за каждым поворотом прятался волк.

И вот сейчас я оказалась внутри новогодней, доброй, волшебной истории, в которой над набегающим на берег зимним морем шумели сосны, совсем не было снега, а температура днем доходила до плюс одиннадцати. Я никогда не бывала на море зимой, и сейчас меня просто завораживали его красота, сила и мощь. Сидя на балконе второго этажа, завернутая в теплый плед поверх пуховика, я могла смотреть на море часами.

В этом странном полузабытьи, в котором было так хорошо отпускать на морской ветер все накопившиеся за год тревоги, я провела практически весь день первого января. Периодически на балконе появлялся Виталий, приносил горячий глинтвейн или какие-то сложносочиненные бутерброды, подкладывал мне под локоть еще одну подушку, иногда опускался в соседнее кресло и тоже смотрел на море.

Мы оба молчали, и я все время думала о том, что по-настоящему определить, подходит тебе человек или нет, можно именно в таком вот длительном молчании, когда вместе с не произнесенными словами уходит все напускное и ненужное. Я вдруг поняла, что хочу провести рядом с этим мужчиной весь остаток своей жизни, и мне совершенно все равно, где я буду вот так сидеть с ним рядом и молчать.

Разумеется, периодически я бралась за телефон, чтобы убедиться, что у Сашки с Фомой все хорошо на их турбазе, где они отмечали Новый год с большой молодежной компанией. Да, у них все было прекрасно, и фоновый веселый гомон голосов это подтверждал. У Натки с Таганцевым тоже все было в порядке. Выспавшись, они к полудню уже приехали в деревню, где у Натки есть подаренный одним из ее бывших поклонников дом, а в соседнем дворе живут замечательные Татьяна Ивановна и Василий Петрович Сизовы, бывшие школьные учителя, бездетные пенсионеры, которые помогают Натке во всем, в том числе и в воспитании сына Сеньки, а теперь еще и дочки Настюши.

С Сизовыми Натка собиралась оставить детей на время своего отъезда в отпуск. Те были не против, разумеется, провести с Сенькой и Настей остаток каникул. Правда, поездка Натки должна была затянуться еще на пару дней, но Костя Таганцев уверял, что справится со всем сам. И привезет детей в город, и девятого января отправит их в школу и детский сад, и разберется в отсутствие Натки с домашним хозяйством.

Зная Таганцева много лет, я была уверена, что он справится, да и мы с Сашкой, разумеется, поможем, вот только сама идея отъезда моей младшей сестрицы на африканский курорт не нравилась мне так сильно, что я уже несколько раз встревоженно сообщила об этом Миронову.

— Лена, давай рассуждать логически, — ответил он, когда по поводу предстоящего отлета я вздохнула то ли в третий, то ли в четвертый раз. — Ты не относишься к числу людей, которые начинают паниковать без всякого повода. Значит, у твоей тревоги есть какое-то обоснование. Давай попробуем его вычленить, развенчать и успокоиться.

— Мы? Вдвоем?

— Да, потому что, если этого не сделать, ты не сможешь полноценно отдохнуть. Не только твоей сестре нужен отпуск, но и тебе тоже. Ты очень много работаешь, за все и всех отвечаешь, и я специально придумал это маленькое путешествие, чтобы ты могла расслабиться и выкинуть из головы все тревожные мысли. А ты вместо этого переживаешь из-за Натальи, с которой ничего плохого не случилось.

— Это пока, — мрачно сказала я. — Ты просто не так давно нас знаешь, иначе был бы в курсе, что Натка — просто чемпион по умению влипать в различные неприятности. Она в этом смысле очень похожа на их кота Веньку. Тот тоже, если притих, значит, накосячил и можно идти искать, что именно он разбил или испортил.

— Не уходи от темы, — строго сказал Виталий. — Раскладывай свою тревогу по частям. Что именно тебе не нравится?

— Натка действительно устала, — медленно начала я. — Она несколько лет не ездила в отпуск, все время работала, то из офиса, то из дома. И болела несколько раз, и в передряги разные попадала. Конечно, минувший год в целом оказался хорошим, она и замуж за Костю, наконец, вышла, и Настюшка у них появилась, но все это далось довольно большими нервами, так что она вымотана, это невооруженным глазом видно.

— Да, так же, как и у тебя, — согласился Виталий. — Я это заметил и привез тебя сюда, а Константин увидел, что Наталье нужно отдохнуть, и отправил ее в отпуск. Что не так?

— Мы поехали вместе, — сказала я, подумав. — И то, что я так замечательно себя здесь чувствую, во многом связано с тем, что ты рядом, со мной. А Натка уезжает одна. Если бы ты отправлял меня сюда, в Калининград, одну, я бы не поехала.

— У меня есть возможность поехать вместе с тобой, потому что моя работа позволяет на неделю выпасть из дел без особого ущерба. У Таганцева другая работа. Кроме того, у него немного другие финансовые возможности, и позволить себе отпуск на двоих он не в состоянии. Это не хорошо и не плохо, это просто данность, обстоятельства, с которыми надо считаться. И то, что он не сатрап, который приковывает жену к плите, говорит в его пользу. Если двое не могут отдохнуть, это не означает, что отдыхать не надо никому.

— Да, это я умом понимаю. И крайне признательна Косте, что он такой чуткий муж. И за детей я не переживаю. И за то, что Натка отдохнет, рада.

— Тогда что не так?

— Манзания, — подумав, призналась я. — Это так далеко, что кажется другим концом света. Там еще перевороты постоянные, то одна военная группировка к власти приходит, то другая. Мы только пару дней назад вспоминали с Димой, как рассматривали иск к туристической компании, которая отказывалась добровольно возвращать деньги за несостоявшийся тур в Манзанию, а люди не поехали именно из-за опасности переворота. МИД предупредил, что это небезопасно.

— А сейчас МИД предупреждал?

— Нет. Кажется. Я, признаться, не видела, но это же ничего не значит. Я могла просто пропустить. Да, мне не дает покоя, что Натка завтра улетает именно в Манзанию. Если бы она купила тур в Турцию, мне было бы гораздо спокойнее.

— И совершенно напрасно. — Виталий был абсолютно спокоен. — Вспомни, что несколько раз за последнее время там случались уличные теракты. И если бы твоя сестра улетела в Турцию, ты бы тоже беспокойно прислушивалась к новостям и переживала. Но люди продолжают ездить по свету, несмотря на то что любой перелет, в принципе, связан с опасностями. И вообще, переживать надо, когда что-то уже случилось. Да и тогда лучше не переживать, а действовать. А пока ты изводишься совершенно понапрасну.

— Да я не извожусь. — Я благодарно улыбнулась Виталию. — Мне так хорошо здесь, с тобой, в этом месте и в это время, что должно быть что-то, чтобы я не была совершенно уж неприлично счастлива.

— Счастье всегда выглядит прилично, — Миронов встал со своего кресла и ушел с балкона вглубь комнаты, продолжая говорить оттуда, — ты это запомни. Если бы я знал, что ты так опекаешь свою младшую сестрицу, то, ей-богу, предложил бы нам отправиться сюда на Новый год всем вместе. Места, как ты понимаешь, хватило бы. И твоя Наталья отдыхала бы на твоих глазах. Жаль, что я об этом не подумал, мне просто хотелось провести неделю с тобой вдвоем. Что тебе принести: еще глинтвейна или, может, шампанского?

— Давай выпьем шампанского перед камином, — сказала я, тоже вставая и направляясь к Виталию. — Ты совершенно прав, а я зря беспокоюсь из-за того, что еще не произошло. Прости, что я порчу тебе отпуск, который ты так тщательно продумал. Обещаю, что больше не стану ныть и жаловаться. И да, я очень рада, что нас здесь только двое.

На следующий день мы съездили на экскурсию на Куршскую косу. На улице было ветрено, поэтому я с легкой ностальгией вспоминала камин и теплый плед, предвкушая, как вечером снова смогу себе это позволить. У Сашки и Фомы по-прежнему было все в порядке, Сенька бодрым голосом доложил, что катался с горки и возил на санках Настю, Таганцев взял трубку и сообщил, что Натка благополучно улетела. Голос у него был спокойный — за свою любимую жену, мою сестру, он, похоже, совершенно не волновался. Вот и я не буду.

Впечатлений за день накопилось столько, что к вечеру я клевала носом, уютно устроившись на диване в объятиях Виталия. Натка не звонила и не присылала сообщений. Ближе к ночи я набрала Таганцева, который рассказал, что разговаривал с женой. Натка благополучно добралась до Муа-Майнды и теперь ожидала трансфер, чтобы ехать в отель. То, что ее встретили, а весь тур не оказался надувательством, окончательно меня успокоило.

На завтра у Миронова была назначена какая-то деловая встреча. Хоть он и говорил, что его дела могут подождать, на самом деле использовал любую свободную минутку в интересах бизнеса. Он попросил меня сопровождать его, и я, разумеется, согласилась. Обратно в наш арендованный дом-замок мы вернулись уже вечером, я с облегчением скинула туфли на шпильках и стянула нарядное платье. Все-таки к светской жизни я подходила мало. Обычная работающая женщина, что с меня взять. Впрочем, Виталий уверял меня, что я отлично справилась.

Сашка вернулась со своей турбазы и уже была дома, под надзором Фомы Горохова, разумеется, так что за дочку можно было не переживать. В течение дня я несколько раз набирала Наткин номер, чтобы узнать, как она устроилась в своем бунгало на берегу океана, но телефон абонента был выключен или находился вне зоны доступа к сети. Зная Натку, я полагала, что после долгой дороги она просто забыла зарядить телефон или вовсе потеряла зарядку. С нее станется. На всякий случай я поискала в интернете новости, касающиеся Манзании, но никаких сообщений нигде не нашла. Ну и ладно, будем считать, что все в порядке. Вечер я провела именно так, как и хотела, перед камином, с любимым мужчиной и снова с шампанским. Никакие тревожные мысли меня не посещали.

Утром четвертого января меня разбудил звонок Таганцева.

— Лена, тебе Натка не звонила?

— Нет, — ответила я, зевая, и посмотрела на часы. Половина восьмого. Для выходного дня совсем немного. — А почему ты спрашиваешь?

— Да с того самого раза, как она сообщила мне, что долетела, Натка больше не выходила на связь. И я не могу до нее дозвониться.

— Да, я вчера тоже не смогла, — согласилась я. — Кость, у них там на два часа меньше, то есть еще и шести утра нет. Она спит наверняка.

— А телефон почему не работает?

— Потому что она его не зарядила, ты что, Натку не знаешь?

— Знаю, но не могла же она за целые сутки ни разу не вспомнить о том, что надо зарядить телефон. При всей ее безалаберности мать она сумасшедшая, так что про Сеньку с Настенькой забыть никак не могла.

В спальню зашел Виталий, видимо, услышавший мой голос. Посмотрел вопросительно, задавая безмолвный вопрос, с кем это я с самого утра разговариваю.

— Костя, — сказала я. — Не может до Натки дозвониться, начал волноваться.

— Не знал, что твоя тревожность заразна. — Миронов засмеялся. — Ребята, вы оба выпускаете из виду одно немаловажное обстоятельство: у Манзании и России не подписан договор о взаимодействии сотовых операторов.

Я включила на телефоне громкую связь, чтобы Таганцеву тоже было слышно.

— И что это значит?

— Это значит, что там нет льготного роуминга. И любой телефонный звонок моментально съедает со счета практически все имеющиеся на нем деньги. Скорее всего, когда Натка позвонила из аэропорта, она не подключилась к сети Wi-Fi, а значит, у нее просто отключилась симка.

— Ужас какой! — воскликнула я. — И что же, она так и будет без связи всю оставшуюся неделю? А как же Wi-Fi в отеле? К нему же можно подключиться, чтобы звонить через WhatsApp?

— Это если в ее бунгало есть Wi-Fi. А его вполне может и не быть. А уж на пляже и подавно. Так что не переживайте оба. Она доберется до интернета и обязательно объявится.

В словах Виталия была такая безупречная логика, что звонок Таганцева меня даже не взволновал. Правда, я в очередной раз начала испытывать очень знакомое чувство, которое регулярно возникало у меня в отношении моей младшей сестрицы, и это чувство называлось злость. Почему-то у меня мобильный телефон всегда был под рукой и заряжен, и предупредить близких, что у меня все в порядке, я никогда не забывала. Я представила, как бегала бы по округе, оказавшись на каком-нибудь курорте без интернета и сотовой связи, чтобы найти точку доступа, и вздохнула. Натка такой обязательностью не обладала, и меня это ужасно раздражало.

День тянулся своим чередом. Я очень старалась с энтузиазмом откликаться на все развлечения, которые заранее придумал и воплотил для меня Виталий. Мы с удовольствием послушали концерт в Кафедральном соборе, пообедали в кафе в Рыбной деревне, где подавали удивительно вкусный глинтвейн, забрели в музей Мирового океана и вернулись в свой арендованный дом уже под вечер. Телефон моей сестры по-прежнему находился вне зоны действия сети. Значит, интернет она так и не нашла.

На всякий случай вечером, перед сном, я снова пробежалась по новостным сайтам, но не нашла никаких упоминаний о Манзании. Плохие новости доходят быстро, в этом я была убеждена, а раз их не было, значит, все в порядке. Я посчитала на пальцах, сколько дней нам еще придется быть без связи. Обратно в Москву Натка должна была вылететь одиннадцатого января и двенадцатого быть дома. Завтра пятое, значит, осталось потерпеть всего неделю, а потом сестрица объявится отдохнувшая, посвежевшая и загоревшая, и можно будет хорошенечко ее отругать за то, что она опять проявила безрассудство.

В оставшиеся до Рождества дни мы неспешно бродили по улицам старого Калининграда, сходили на экскурсию в знаменитый дом с горгульями в историческом районе Хуфен, в котором хранились предметы быта и искусства девятнадцатого века, выпили кофе в погребе, по заверениям экскурсовода сохранившем настоящий дух эпохи тевтонцев, а также прошлись по местам, имеющим отношение к мрачным сказкам немецкого писателя Гофмана.

Мы с Виталием много спали, наслаждались друг другом, делились любовью, валялись перед камином, поставив на пушистый ковер кружки с глинтвейном или бокалы с шампанским, бесконечно ели мандарины, много смеялись, и эта атмосфера полного счастья настолько затянула меня, что любые тревоги казались далекими-далекими и совершенно пустыми, не имеющими под собой ни малейшего основания.

За жизнью своей дочери я продолжала следить через ее блог, потому что Сашка как ответственный блогер-миллионник не делала перерывов на каникулы, исправно поставляя своим подписчикам самый разнообразный контент и, насколько я могла судить, также исправно получая деньги за рекламные заказы. У Сашки все было хорошо, и за меня она была крайне рада. А еще спокойна, как она выразилась, впервые в жизни. Глядя на Виталия, я понимала, почему. А еще улыбалась от того, что дожила до того момента, когда дочь может быть спокойна за меня, а не я за нее.

Вечер рождественского сочельника мы решили провести в нашем арендованном доме, вдвоем. Я запекла огромного гуся с яблоками, которого мы купили на рынке, приготовила два салата, Виталий съездил в винный бутик и привез бутылку очень дорогого, старого красного вина. Мы снова зажгли елку, упиравшуюся в гостиной в высокий потолок, растопили столь полюбившийся нам камин и часов в восемь уселись за стол.

Виталий разлил вино по бокалам, в нем красиво мерцало отражение гирлянд, было так тихо, что показалось, я услышала, как пролетел ангел. Мне вдруг пришло в голову, что такая атмосфера идеально подходит для того, чтобы сделать предложение. У меня даже голова закружилась от такого предположения и сердце забилось быстро-быстро.

«Не выдумывай, — строго сказала я сама себе. — Потом слишком больно будет разочаровываться».

Мой возлюбленный поднял бокал, покрутил его в пальцах. Покашлял, явно собираясь что-то сказать, и в этот самый момент у меня зазвонил телефон. Сашка! С учетом того, что мы разговаривали часа за два до этого, я вздрогнула.

— Да, Сань, — сказала я, стараясь скрыть внезапную дрожь в голосе. — Ты чего снова звонишь? Что-то случилось?

— Мам, я не хочу тебя пугать, — сказала дочь.

От этих слов и от серьезности ее голоса я, разумеется, испугалась еще больше.

— Я не хочу тебя пугать, но, кажется, наша Натка попала в беду.

— Что ты этим хочешь сказать? В какую беду? Откуда ты знаешь? Она звонила?

— Нет, она не звонила, и телефон у нее по-прежнему выключен. Просто я получила в своем блоге странное сообщение. Я вела стрим, и там есть такая функция, зрители могут оставлять сообщения.

— Александра! Вот мне сейчас совсем неинтересно, как устроен стрим! — возопила я.

Виталий поставил бокал на стол и очень внимательно смотрел на меня.

— В общем, да, ты права, это не важно. Так вот я получила сообщение, из которого следует, что наша Натка попала в тюрьму.

— Саша! Ты что, заболела? У тебя температура? — спросила я тревожно. — Как Натка может попасть в тюрьму? За что?

— Понятия не имею.

— И с чего ты тогда взяла, что она в тюрьме? Может, это какая-то дурацкая шутка?

— Может быть, и шутка, — согласилась Сашка, — только вдруг нет? Я сейчас перешлю тебе это сообщение, я сделала скрин экрана, посмотри сама, что это может значить.

Телефон звякнул, принеся сообщение. Я открыла его и уставилась на фотографию экрана Сашкиного ноутбука, на котором на фоне миленького личика моей дочери действительно было несколько строчек сообщений, в которых неведомые мне люди поздравляли ее с праздниками, желали приятного Нового года и присылали каких-то собачек и котиков. Одна из строчек гласила: «miotya Natacha w africansca #. SOS».

Я тупо смотрела на нее, пытаясь осознать, что именно тут написано. Виталий поднялся из-за стола, обошел его и встал за моей спиной.

— Тетя Наташа в африканской тюрьме, — прочитал он. — A SOS — это крик о помощи».

— Санька, а от кого послано это сообщение? — спросила я дочь, снова поднеся телефон к уху. — Там написано Паша Селиванов. Ты его знаешь?

— Нет, — сказала Сашка. — Это какой-то новый подписчик, он появился пару дней назад. Я думаю, что это какой-то Наткин новый знакомый из отдыхающих. Она показала ему мой блог, и когда случилась беда, он догадался именно таким образом дать нам знак. Мам, нужно что-то делать.

— Мы завтра же возвращаемся в Москву, — твердо сказал Миронов. — Лена, собирай вещи. Я пойду искать билеты на первый же рейс. Заодно посмотрю и билеты в Манзанию.

— Куда? — спросила я дрожащим голосом.

— В Манзанию, — ответил он. — Понятно же, что твою сестру нужно спасать и лучше делать это прямо на месте.

— Сань, мы завтра прилетим и все решим, — сказала я. — Пожалуйста, пусть Таганцев завтра к нашему возвращению приедет к нам домой, чтобы мы могли все обсудить.

Отключив телефон, я положила его на стол, встала и крепко-крепко поцеловала Виталия в губы.

Как ни странно, несмотря на все перипетии вчерашнего дня, Натка прекрасно выспалась. Постель в тростниковом домике оказалась удобной, веселый гомон непонятных птиц не мешал, а наоборот, убаюкивал, усталость же после перелета и последующего за ним разочарования была такой сильной, что спала она без задних ног, а когда проснулась, часы на руке показывали два часа пополудни.

Правда, часы Натка не переводила, и они, в отличие от телефона, показывали московское время, значит, в Манзании сейчас был ровно полдень. Уснула она около трех часов ночи, значит, проспала девять часов. Немудрено, что отлично выспалась.

Натка соскочила с кровати и посмотрела в окошко своего бунгало. По круглой площадке, по краям которой и стояли домики для туристов, ходили какие-то люди, по внешнему виду явно местные. Было их немного. Из будочки с лейкой вышла Надя из Нижнего Новгорода, на голове ее красовался тюрбан из полотенца, она принимала душ.

Да, помыться явно стоило. Падая с ног от усталости, Натка вчера улеглась в постель в футболке, в которой провела всю дорогу, только джинсы сняла. Она придирчиво обнюхала футболку и поморщилась. Да, срочно нужно в душ и переодеться во что-нибудь чистое. Еще довольно сильно хотелось есть, ведь вчерашний нехитрый ужин достался заглянувшей в гости горилле. А вдруг она вернется?

На крючке, ввинченном в стену, висело полотенце. Чистое. Достав из чемодана платье-футболку, Натка скинула с себя всю одежду, сунула ее в пакет для грязного белья, который всегда предусмотрительно возила с собой, накинула футболку, взяла косметичку с умывальными принадлежностями, сдернула с крючка полотенце, сунула ноги во вьетнамки и решительно откинула крючок, на который ночью заперла дверь.

Нади на улице уже не было; видимо, молодая женщина зашла в свое бунгало. Натка плохо помнила, кого куда поселили, но решила, что разберется. Пока же она двинулась к «душевой кабине», как называла про себя бунгало с лейкой. Интересно, вода там теплая или придется довольствоваться холодной?

У домика, служившего чем-то вроде ресепшена, стояли и сидели прямо на земле темнокожие мужчины, одетые почему-то в военную форму. При виде Натки они загомонили, быстро переговариваясь на непонятном для нее языке. Натка вдруг вспомнила, что под футболкой у нее ничего нет. Неприятный холодок побежал вдоль спины, но она тут же строго напомнила себе, что находится в туристическом месте, где ей вряд ли что-то угрожает. Да и футболка, к счастью, свободная и непрозрачная.

Душевая кабина была свободна. Натка зашла внутрь, заперлась на имеющийся там тоже крючок, разделась и, зажмурившись, встала под лейку, потянув за свисающую веревочку. К счастью, вода была, и теплая, нагревшаяся под жарким солнцем. Да, наверное, нужно учитывать, что мыться надо в светлое время суток. За ночь вода точно остывает.

Таких спартанских условий отдыха Натка не помнила с детства, когда вместе с родителями и старшей сестрой Леной отправилась куда-то под Сочи. Жили они тогда в частном секторе, комнату им сдала старая, совсем ветхая бабка с трясущейся из-за болезни Паркинсона головой. Все стены в комнате были увешаны тяжелыми, плотными, пыльными коврами, от которых Натка то и дело чихала, а душ стоял во дворе, и для того чтобы помыться, нужно было сначала натаскать ведрами воду из колодца в огромный бак, а потом дождаться, пока она хотя бы немного прогреется. Воду, конечно, таскал папа, это требовало немалых физических усилий, но прогреваться она не успевала, потому что бака, запасенного с утра, чтобы можно было помыться, вернувшись с пляжа, на всех четверых, разумеется, не хватало. Теплой водой споласкивали детей, потом мылась мама, а потом папа снова таскал воду, но уже для себя и мылся холодной, только крякая от холода.

Здесь же, несмотря на то что совсем недавно мылась Надя, вода была, значит, бак, к которому вела лейка, достаточно большой и уровень воды обслуживающий персонал все-таки поддерживает. Может, не так все и плохо? Конечно, привычными комфортными условиями тут и не пахнет, но ведь и страна экзотическая. Зато будет потом что вспомнить.

Натка с наслаждением вымыла голову, соорудила тюрбан из полотенца на голове, почистила зубы и снова натянула свою футболку. Теперь она чувствовала себя гораздо свежее, а от того увереннее. Когда она вышла на улицу, то обнаружила Пашу и Петю, увлеченно разглядывающих что-то в своем смартфоне. Их родителей нигде не было видно.

— Привет, — сказала Натка, подходя поближе. — Вы знаете, где тут кормят?

— Знаем, — солидно сказал Петя, — нас уже покормили. Нужно подойти к ресепшену и сказать Тути, что ты хочешь есть. Она поднос с едой принесет к тебе в домик. Мы ели кукурузную кашу с медом. Думали, противно, а оказалось довольно вкусно. А родители выбрали тушеное мясо с картошкой.

— На завтрак? — удивилась Натка. — Как-то я на завтрак мясо не хочу, хотя и кукурузная каша меня не прельщает. Я бы предпочла омлет и кофе с булочкой.

— Омлета не было, — включился в разговор Паша. — Тути сказала, что французский вариант завтрака можно найти в Алжире и Тунисе, а у них в Центральной Африке свои традиции. В основном они три раза в день едят именно мясо. А кукурузная каша чаще в ЮАР встречается, но по просьбе веганов ее теперь тут все-таки подают.

— А вы — веганы? — спросила Натка и, вспомнив свою племянницу Сашку, уточнила: — Точнее, вегетарианцы? Я знаю разницу, у меня племяшка — известный бьюти-блогер, помешанный на здоровом питании.

— Нет, мы мясо едим, просто на завтрак не хотелось, — ответил Петя. — Да и по приколу было что-то новое попробовать. А твоя племянница правда свой блог ведет? А то мы с Пашкой тоже хотим, но никак не придумаем, с чего начать. Вот, решили, что, может, в этой поездке получится. Из-за этого специально и кукурузную кашу ели, чтобы необычный контент набрать.

— Правда. Если вы дадите мне свой телефон, то я покажу, — пообещала Натка. — А то мой разрядился еще вчера, и я не нашла, где его можно подзарядить. В бунгало ни одной розетки нет.

— На ресепшене, — тут же объяснил Петя, похоже, уже полностью освоившийся в новом месте. — Отдаешь телефон Тути, она ставит его на зарядку. Пока мы на море были, наши телефоны как раз зарядились.

— А вы уже и на море съездили? — удивилась Натка. — Точнее, на океан?

— Ага. Первый рейс в восемь утра. Мы встали, позавтракали и отправились. Просто родители испугались, что мы сгорим, если целый день на пляже пробудем, поэтому мы обратно приехали десять минут назад.

— И когда следующая машина? — спросила Натка. Оказывается, она проспала уже два рейса на океан, ради которого сюда, собственно говоря, и приехала.

— После обеда, в два часа. И в пять заберут.

— Ясно, — сказала Натка.

Получалось, что оставшееся до двух часов время нужно было использовать с толком. Во-первых, поесть, во-вторых, хотя бы немного зарядить телефон и позвонить мужу, который наверняка сходит с ума. Она двинулась в сторону ресепшена, но ее остановил Петя.

— Ты обещала показать блог своей племянницы.

— Давай телефон, — вздохнув, сказала она. Эти мальчики точно знали, чего хотят, и умели настоять на своем.

Показав им Сашкин блог, Натка вернулась в свое бунгало, натянула купальник, быстро собралась, чтобы быть готовой к поездке на пляж, захватила телефон с зарядкой и отправилась добывать то ли завтрак, то ли обед. Улыбчивая Тути была на месте, приняла заказ, во время которого Натка тыкала пальцем в картинки наподобие распечатанного меню, поскольку французским не владела, а никакого другого языка девушка не знала.

Поесть она решила плотно, чтобы уже не думать о еде до вечера. Когда она, руководствуясь жестами Тути и информацией, почерпнутой от Пети, вернулась в свое бунгало, ей принесли туда поднос, на котором лежали лепешки Фуфу из кукурузной муки, курица, тушенная с помидорами на, о ужас, пальмовом масле, и странный овощ, называемый маниок. По вкусу он оказался совершенно пресным и напоминал пластилин. К еде прилагался также стакан свежевыжатого мангового сока, очень вкусного, и порезанный на кусочки ананас.

Вначале Натка ела осторожно, потому что уж больно непривычен был вкус манзанийской еды, но голод взял свое, да и принесенные ей блюда оказались вполне съедобными, а фрукты так и просто вкуснейшими. Также на подносе стояла бутылочка питьевой воды, видимо, полагавшаяся постояльцам ежедневно. Воду Натка отставила в сторону, потому что она явно была здесь ценностью. Не пить же воду из-под крана в Африке, да и не было в ее распоряжении никакого крана.

Машина, на которой они вчера приехали в отель, появилась на площадке перед бунгало без пяти два. Натка взяла пляжную сумку, в которую успела сложить все необходимое, и вышла к машине, где уже толпились Петя и Паша со своим отцом Геннадием, а также Надя и Дима.

— Добрый день, а Вера где же? — спросила вежливая Натка.

— Не хочет злоупотреблять солнцем, — ответил Геннадий. — На пляже зонтиков нет, в тени спрятаться не получится, вот она и боится обгореть. А мальчишки ноют, им купаться хочется, так что вот, сопровождаю их на пляж.

Так, значит, пляж, на который их везут, совершенно не оборудован. Признаться, Натка ожидала чего-то подобного. Ух, какие отзывы она оставит в интернете про отправившую ее в Манзанию турфирму. Разгромные, вот какие. Через двадцать минут езды по жуткой раздолбанной дороге машина привезла их на побережье, и глазам Натки наконец-то открылась та дивная картина, ради которой она и отправилась в Манзанию.

Неширокая прибрежная полоса песка была белой-белой, словно пляж, на который их привезли, оказался альбиносом. Такой белый песок Натка видела только один раз в жизни — в песочных часах, стоявших на столе шефа ее сестры Лены, председателя Таганского суда Плевакина.

Часы эти Анатолий Эммануилович привез из какой-то заграничной командировки еще в середине девяностых, и когда Натка их увидела, то была поражена тем, какой мелкий и очень белый песок в них насыпан. И вот сейчас по точно такому же песку ей предстояло ступать. Она скинула вьетнамки и погрузила ступни в теплую, но не обжигающую белую пыль. Ощущение было приятным.

— Этот песок такой жирный. Я с утра на нем посидела, так потом в душе еле смогла отмыться, — шепнула ей подошедшая поближе Надя. — Такое чувство, что он намертво въедается в кожу, волосы, да и вообще везде. Если вы понимаете, о чем я.

Натка понимала и на всякий случай решила, что на песке сидеть не будет. Лежаков на пляже не было, ни одного. И она порадовалась, что захватила с собой из дома, кроме пляжного полотенца, еще и тоненькую подстилку-циновку, купленную сто лет назад на одном из испанских курортов. В Испанию ее тогда свозил один из бывших ухажеров, вскоре бесследно пропавший в вихре жизненных обстоятельств, а циновка осталась и многократно выручала Натку во время поездок на море или подмосковные водоемы.

Она аккуратно расстелила ее на песке, прижала сумкой, на всякий случай, чтобы не улетела, стащила свое платье-футболку, покрепче натянула на голову панаму, которую прихватила, чтобы африканское солнце не напекло голову, и подошла к кромке воды. Океан лежал перед ней, словно собака, удобно развалившаяся у самых хозяйкиных ног. Собака была большая, теплая, дружелюбная и лохматая. Топорщащиеся гребешки волн походили на вздыбившуюся и немного свалявшуюся шерсть, которую хотелось погладить. Натка присела и коснулась набежавшей волны рукой. Ей показалось, или собака лизнула ее ладонь?

— А мы купаться, — на бегу сообщил Петя, врезался в расступившуюся перед ним воду, тут же его обогнал младший брат, и мальчишки, хохоча и отплевываясь от попадающей в рот воды, поплыли вдоль берега, сопровождаемые внимательным взглядом отца.

Натка блаженно зажмурилась, вошла в теплую воду, дождалась, пока она дойдет до талии, после чего легла на волну и поплыла, покоряя океан. Божечки, хорошо-то как, как же она об этом мечтала! Плавала она долго, наверное, не меньше часа. Отсюда, из океана, и длительный перелет, и не очень комфортные условия казались чем-то совершенно несущественным. В конце концов, кровать удобная, белье чистое, еда съедобная, а то, что мыться нужно на улице, и унитаз в бунгало ширмочкой отделен, так это же пустяки и полная ерунда. Зато море-океан какой! И песочек, и солнце, и погода. В начале-то января.

Натка подумала о том, что в этом раю ей предстоит провести еще целую неделю, и настроение у нее еще улучшилось. Вот вернется с пляжа, заберет у Тути зарядившийся телефон, позвонит Таганцеву, убедится, что у детей все хорошо, расскажет, какой классный океан, чтобы Костя за нее порадовался, и совсем станет хорошо. Просто замечательно.

В отель вернулись к половине шестого. Натка забрала телефон с ресепшена, переоделась в своем бунгало, сбегала в душ, повесила сохнуть купальник на натянутой за бунгало веревке. Дома было уже почти восемь вечера, надо звонить, пока Настюшка не легла спать. Однако связаться ни с Костей, ни с Сизовыми, ни с сестрой Леной Натке не удалось. Сколько бы она ни набирала разные номера, механический голос на каком-то тарабарском наречии твердил что-то непонятное, из чего, даже не понимая чужой язык, становилось совершенно ясно, что связь недоступна. И почему?

Натка несколько раз включила и выключила телефон, который показывал полный заряд и вообще выглядел совершенно исправным. Внезапно ей пришло в голову, что на счете могли кончиться деньги. Отправляясь в путешествие, она пыталась подключить международный роуминг, который позволял экономить средства на счету, но установленная на телефон программа ее сотового оператора Манзанию не включала. Натка решила, что обойдется и так, сведя звонки и сообщения к минимуму. Но сколько стоит связь с Москвой из Африки, не представляла даже приблизительно. А вдруг ее короткий разговор с Таганцевым из аэропорта съел все деньги на счету? Тогда она осталась без связи.

С одной стороны, ничего особенно страшного в этом не было. Дети находились под бдительным присмотром Василия Петровича и Татьяны Ивановны, и за них Натка была совершенно спокойна. Сестра проводила время с любимым мужчиной, который увез ее в Калининград. Насколько Натка успела узнать Виталия Миронова, Лене с ним будет хорошо, спокойно и явно не до сестры.

Костя, наверное, переживает, что жена не выходит на связь. Но он догадается, что у нее просто кончились деньги, положит немного на счет, и связь появится. Оставалось надеяться только на это. Немного подумав, Натка вдруг вспомнила, что у Пети и Паши есть интернет, иначе бы они не могли смотреть Сашкин блог. Значит, нужно попросить у пацанов телефон и быстро отбить Таганцеву сообщение, что у нее все в порядке и просто кончились деньги. Да, так она и поступит. Только поужинает.

Дело в том, что, пока она пыталась дозвониться до родных, Тути принесла ужин. В этот раз Натке полагалась тушеная фасоль с томатами, рассыпчатый рис и какая-то рыба, на вид довольно аппетитная. Кроме того, на подносе лежали все те же кукурузные лепешки, стоял стакан сока, на этот раз ананасового, а кусочки манго, наоборот, лежали порезанными на небольшой тарелочке. Да, жить можно, и вполне даже вкусно.

Проголодавшаяся после долгого плавания Натка с аппетитом съела весь свой ужин до последней крошечки, допила сок, отставила в сторону очередную принесенную бутылочку воды (видимо, та здесь прилагалась к любой трапезе), переоделась в джинсы и футболку, поскольку солнце начало заходить, и сразу стало нежарко. Вечерняя прохлада была мягкой и приятной, она не кусалась, а мягко обволакивала разгоряченное после пляжа тело. Хорошо!

Переодевшись, Натка вышла на улицу и отправилась на поиски Пети и Паши. Те сидели у входа в свое бунгало и выглядели довольно уныло, развлекаясь тем, что по очереди втыкали в очерченный на земле круг перочинный ножик. В Наткином детстве эта игра называлась «Ножички» — ух ты, а Натка и не знала, что, оказывается, она еще существует.

— Петя, Паша, мне нужна ваша помощь, — сообщила она, подходя.

Мальчишки оторвались от своего занятия и без всякого интереса воззрились на нее.

— Ну? — наконец, спросил старший.

— У меня телефон не работает, а мне нужно написать своим сыну и дочке, что у меня все хорошо. Можно я с вашего телефона ненадолго выйду в интернет, чтобы отправить сообщение? Я его заранее напишу, чтобы роуминг не тратить, — быстро сказала она.

— Да нам же не жалко, — вздохнул Петя, — что мы, не понимаем, что ли. Только у нас тоже интернета нет. Кончился.

— Как это? — не поняла Натка. — Я же видела, что вы блог моей Александры смотрели.

— Ну, вот когда блог смотрели, интернет еще был, а потом, на пляже, уже нет. Деньги кончились. Мамка ужас как ругалась. Сказала, что в нас деньги уходят, как в прорву.

— Ладно, мы пойдем другим путем, — вздохнула Натка. — Именно так говорил вождь мирового пролетариата Ленин. Вы хоть знаете, кто это такой?

— Знаем. Он революцию совершил, а потом войну с немцами выиграл. Только они его все равно убили, а его труп превратили в египетскую мумию и положили в Москве в саркофаг. То есть мавзолей, — выдал Петя.

Натка помимо воли рассмеялась. Ужас, какая каша в голове у современных детей. Надо будет обязательно проверить Сенькины знания по истории, а то вдруг они тоже исчерпываются фильмом «Мумия возвращается»?

— Ладно, парни, это не важно, — примирительно сказала она, заметив, что мальчишки насупились из-за того, что она над ними смеется. — Сейчас мы найдем Надю, которая, единственная из нас, говорит по-французски, вместе с ней сходим к Тути и спросим, как можно съездить в город, чтобы положить денег на телефон. Офисы связи у них же есть, и банковские карточки наши принимают, я узнавала.

Вообще-то ничего подобного Натка не выясняла, это менеджер Кристина в турфирме, впаривая ей тур, говорила, что в Манзании принимают к оплате российские банковские карты «Мир», а далеко не все из того, что обещала Кристина, работало на практике, но надо же надеяться на лучшее.

Надя согласилась помочь, Тути оказалась на своем рабочем месте, то есть на ресепшене, в ответ на вопрос пояснила, что ближайший город, в котором работают офисы банков, принимающие платежи, находится в пятнадцати километрах, и завтра, когда приедет Нганга и привезет новую партию туристов, можно будет попросить его, чтобы он их туда отвез.

— Если он приедет, конечно, — добавила вдруг Тути. — Сейчас ни в чем нельзя быть уверенным.

Эту фразу она произнесла, когда Натка с Надей уже были в дверях.

— Интересно, что она имела в виду, — озабоченно произнесла Надя. — Почему Нганга может не приехать, если он должен привезти новых туристов? И почему сейчас ни в чем нельзя быть уверенным?

— Надь, да какая разница? — удивилась Натка. — Нас с тобой это точно не касается. Может, он слишком поздно ночью приедет и это будет уже не завтра, а послезавтра. По-любому Тути в курсе, что нам нужно в город, а значит, скажет об этом Нганге, когда бы он ни появился.

Вечер третьего января Наталья Кузнецова провела, качаясь на толстой лиане, приспособленной в виде качелей, между бунгало. На улице было тепло и тихо. Все работники отеля куда-то исчезли, как и солдаты, на которых Натка обратила внимание утром. Усталость от долгой дороги, волнений и новых впечатлений брала свое, да и разница во времени заставила глаза слипаться. Поэтому спать Натка ушла в «детское» время, еще и десяти не было, и легко и быстро уснула.

Снился ей океан. Волны с легким рокотом набегали на берег, были они совсем не страшными, ласково гладили ноги, однако с каждой минутой рокот нарастал, становился более грозным, вода словно холодела на глазах, уже ощутимо кусая босые ступни, поднимаясь все выше и выше, заставляя дрожать колени, а затем и вовсе норовя сбить с ног.

Похоже, поднимался шторм, а вместе с ним еще и гроза, потому что раскаты грома становились все слышнее, вот только молний пока было не видно, и это казалось странным, ведь даже во сне Натка помнила, что у света скорость выше, чем у звука, поэтому сначала глаз видит молнию, а уже потом ухо слышит гром. Здесь же все было наоборот.

Ветер резвился все сильнее, под его порывами тростниковые стены бунгало ходили ходуном, казалось — еще чуть-чуть, и они рухнут, дверь сорвется с петель, не выдержит хлипкий крючок, и ее, Натку, унесет ураганом в открытый океан, как девочку Элли в детской сказке.

Внутри своего сна Натка принялась размышлять на тему того, унесет ее с домиком или без него, и как лучше, но додумать эту мысль не успела. Вне сна дверь ее бунгало под сильным рывком снаружи действительно распахнулась, внеся порыв ветра, который вместе с громкими гортанными криками на непонятном языке разбудил Натку. Проснувшись, она села на постели, протирая глаза и в недоумении глядя на ворвавшихся в ее домик мужчин, тех самых солдат в военной форме, которых она видела накануне. Или, по крайней мере, точно таких же.

— Вы кто? — спросила Натка по-русски, потому что спросонья никак не могла взять в толк, на каком ей языке говорить. Английским она владела слабо, французского не знала, а между собой солдаты вообще переговаривались на каком-то местном наречии, которое, как ей объясняла Надя из Нижнего Новгорода, было здесь в ходу наряду с суахили. Впрочем, суахили Натка тоже не владела. — Что вам нужно?

Солдаты продолжали что-то кричать, знаками показывая, что Натка должна выйти наружу. Она судорожно соображала, что одета все в то же платье-футболку, в которой предпочитала спать, а под платьем на ней нет ничего, кроме трусиков. В окружении шести здоровых военных этого было явно недостаточно, чтобы чувствовать себя уверенной.

— Мне нужно одеться, — жалобно сказала Натка и ткнула пальцем в висящие на стуле джинсы. — Выйдите, пожалуйста, я оденусь и приду, куда вы скажете.

Если они и поняли, что она хочет сказать, то к словам не прислушались. Один из солдат резко дернул Натку за руку так, что она слетела с кровати и больно ударилась коленкой о земляной пол. А второй начал подталкивать в спину в сторону двери, заставляя выйти наружу. Последним движением она успела подхватить стоящие у кровати вьетнамки.

На круге перед бунгало уже стояли, щурясь от яркого света, которым была залита площадка, Надя с Димой и Вера с Геннадием и мальчишками. Значит, их тоже разбудили посреди ночи и вытолкали на улицу. Интересно, почему? Что случилось? Женщины выглядели испуганными, а мальчишки взбудораженными. Ну, разумеется, им все происходящее кажется боевиком, которых они насмотрелись по телевизору.

В центр круга втолкнули приведенную откуда-то Тути. Девушка была бледна и дрожала. Военные прокричали ей что-то и один замахнулся, как для удара. Тути сжалась и прикрыла голову руками. Натка кинулась к ней, обняла, прижимая к себе и защищая. Что бы ни произошло в этой странной и опасной стране, к ней, иностранке и туристке, это не имело отношения, а значит, она могла служить хоть какой-то защитой для несчастной аборигенки.

Впрочем, военные, видимо, так не считали. Тот солдат, который до этого грозил Тути, размахнулся и ударил Натку. Удар пришелся в плечо, левая рука сразу повисла, как плеть, боль разливалась по левой половине тела, как будто Натку парализовало. Она громко вскрикнула и прокусила губу, тоненькая струйка крови потекла по подбородку, капнула на футболку. Следом за кровью потекли и слезы.

— Не надо меня защищать, — по-французски сказала Тути, а Надя перевела. — Они требуют, чтобы я рассказала вам, что происходит. В Республике Манзания произошел военный переворот. У власти теперь находятся военные, которые против наполнения бюджета за счет туризма и экспансии страны белыми путешественниками.

— Как туристы могут осуществить экспансию? — спросил Дима у жены. — Это же дикость какая-то.

— Молчи ты, — шикнула она. — Мы вообще не очень понимаем, что произошло и чем нам это грозит.

— Безвизовый режим въезда в Манзанию отменен новым правительством, и так как вы находитесь тут без виз, то ваше пребывание в стране незаконно, — продолжила дрожащим голосом объяснять Тути. — Вам запрещено покидать территорию отеля до тех пор, пока не будет принято решение о вашей депортации. За незаконное пребывание в стране вам грозит штраф в пять тысяч долларов с каждого, а в случае его неуплаты тюремное заключение сроком на шесть месяцев.

— Чего-о-о-о? — возмутилась Вера и толкнула локтем в бок своего мужа. — Это если мы тут с детьми, так мы им двадцать тыщ баксов должны? За что? За то, что они нам продали путевки в этот бардак? Какая нам разница, кто у них у власти, мы въехали в страну за свои деньги и легально, значит, они обязаны отправить нас домой и компенсировать расходы за испорченный отпуск. Я требую российского консула!

— Сопротивление представителям органов власти карается тюремным сроком в четыре месяца. — Голос Нади дрожал, когда она перевела, что сказала Тути со слов солдата, который, похоже, был тут главным.

— Я согласна заплатить, — сказала Натка, до которой стало доходить, что все это очень серьезно. — Но у меня деньги на карточке, нужно ехать в город, чтобы ею воспользоваться. Так же, Тути?

— Так-так, — закивала головой девушка, выслушав сообщение с помощью все той же Нади и что-то сказав солдатам на их наречии.

— Тогда Нганга приедет, отвезет нас в город, мы расплатимся.

— Ишь, какая богатая, — фыркнула Вера. — Хорошо, если у тебя есть такие деньги, а у нас их точно нету. Мы люди простые, не олигархи, прости господи.

У Натки на карточке, разумеется, тоже не было никаких пяти тысяч долларов. Там была только зарплата, полученная перед самым Новым годом. Просто в голове у нее возник план, как вырваться из лап военных.

— Надя, не переводи, — быстро сказала она. — Если мы отпросимся в город, чтобы снять деньги, то сможем уговорить Нгангу, чтобы он показал нам дорогу в российское посольство, а там нам обязательно помогут, — предложила она.

— Посольство в Муа-Майнде, а до нее два с половиной часа езды, — с сомнением в голосе ответил Дима. — Вы же помните, сколько мы сюда ехали. В пятнадцати минутах совсем небольшой городок, а в нем никакого посольства нет. Так что план так себе, если честно.

— Если у вас есть другой, я готова его выслушать, — язвительно заметила Натка. — Или вам кажется, что сидеть здесь и ждать у моря погоды гораздо лучше?

Она вдруг совершенно не к месту подумала о том, что скорее всего больше никогда не увидит океан, и ее вчерашняя с ним встреча окажется первой и последней. Слезы снова вскипели на глазах и закапали вниз, прокушенную губу защипало.

— Не реви, — деловито сказал ей Петя. — Что-нибудь придумаем. Скажите, у кого-нибудь есть интернет?

— Нет, связь давно пропала, деньги кончились на счете, — грустно сказала Надя. — Тут роуминг очень дорогой. Вы же и сами знаете.

— Нам нужно записать все наши координаты и сообщения для близких, а потом найти возможность отправить одно-единственное сообщение человеку, который обязательно со всем разберется. И я этого человека знаю, это моя сестра Лена. Она работает судьей, у нее очень острый ум и связи, а у ее любимого человека достаточно денег, чтобы развернуть для всех нас спасательную операцию. Так что наша задача — придумать, как дать ей знать. Давайте будем надеяться, что Нганга завтра нам поможет хотя бы в этом.

Все это время Тути внимательно и грустно смотрела на них, не понимая ни слова, поскольку Надя не переводила эту часть их разговора на французский. Однако дважды прозвучавшее имя Нганги она прекрасно поняла и сказала что-то по-французски. Натка вопросительно посмотрела на Надежду, их единственного переводчика. Единственная надежда, вот уж точно.

— Она говорит, что Нганга не приедет, — печально перевела та. — Он арестован за пособничество белым оккупантам и организацию нашего незаконного пересечения границы. Она говорит, что Нганга в тюрьме.

В пять утра всем туристам-страдальцам разрешили наконец-то разойтись по своим бунгало. У входа в каждое жилище поставили по солдату с автоматом, и Тути перевела запрет выходить на улицу без особого разрешения.

— А душ? — спросила Натка.

— А еда? — спросила Вера. — У нас же дети.

— Еду разнесут, — ответила Тути грустно. — Воду тоже. Душ запрещен. Выходить из домиков запрещено. Общаться друг с другом запрещено.

— Мы — граждане иностранного государства, мы требуем вызова консула для защиты наших интересов. — Натка пробовала говорить грозно, но получалось у нее не очень. — Моя сестра — юрист, судья, я знаю нормы международного права.

— В нашей стране нет представительства Российской Федерации, — объяснила Тути грустно. — Ближайший консул находится в Эритрее, но я думаю, что никто здесь не согласится передать ему информацию о том, что тут с вами происходит.

— Надя, спроси у нее, что нам делать? — потребовала Вера дрожащим голосом. — Боже мой, мы же с детьми.

— Она говорит, что наши родственники в России должны начать бить тревогу. Другого пути нет, — перевела ответ Надя.

На этом им запретили общаться и проводили по их домикам. И если Вера, Гена, Петя и Паша были вчетвером, а Надя и Дима хотя бы вдвоем, то Натка осталась совсем одна. Решив, что сейчас все равно ничего толкового не придумает, она легла снова спать, потому что из-за того, что их разбудили среди ночи, а может, из-за объема свалившейся на нее информации, голова у нее была тяжелая, практически чугунная.

Правда, помня о том, как неуютно она чувствовала себя, оказавшись перед солдатами практически раздетой, перед тем как лечь, Натка стащила с себя заляпанную кровью футболку, надела лифчик, джинсы и легкую рубашку, закрывающую плечи и руки. Вьетнамки вместе со всей остальной одеждой она убрала в чемодан, а на ноги натянула балетки, в которых можно было ходить, не боясь содрать ноги на камнях. Теперь она была полностью готова к любым неожиданностям.

Проснулась Натка, когда солнце стояло уже высоко. На часах было одиннадцать утра, это по Москве, значит, тут девять. Она достала телефон из заднего кармана брюк. Превратившись без связи в кусок металла, время он все-таки показывал исправно. Ну да, начало десятого, теперь понятно, от чего так хочется есть.

Словно в ответ на ее мысли дверь бунгало распахнулась. Она теперь вообще не запиралась изнутри, крючок ночью был вырван с мясом. В домик заглянул солдат, поставивший на порог поднос с завтраком. Никаких булочек, лепешек, мяса, сока и фруктов там не было и в помине, равно как и бутилированной воды. На подносе стояла миска с вареным бурым рисом и металлическая кружка с водой. Все!

— All inclusive, — пробормотала Натка с отвращением, которое относилось к самой себе. — Съездила в недорогой тур, называется. Повелась на заманчивое предложение. Вот уж отдохнешь на полную катушку. И сдачу сможешь себе оставить.

Себя стало невыносимо жалко, а еще захотелось закрыть глаза, а потом открыть их и оказаться дома, вместе с Сенькой и Настей, рядом с верным Костей, и чтобы кот Венька что-нибудь разбил, а они опять ругали его за то, что он такой шкодный и неуклюжий. И в гости пришла сестра Лена с племянницей Санькой, и та тарахтела, рассказывая про свой дурацкий блог, а сестра ругала бы Натку за то, что та опять совершила какое-то безрассудство и ее снова нужно вытаскивать из проблемной ситуации.

Натка все бы сейчас отдала, чтобы рассудительная и мудрая Лена, судья Елена Сергеевна Кузнецова, сейчас оказалась рядом. Но нет, никого не было в тростниковом домике, кроме несчастной Натки и стерегущего ее за дверью солдата. Слеза полилась и капнула в миску с рисом.

Нет, так не годится — нужно поесть. Она взяла ложку и начала без всякого аппетита глотать безвкусное разваренное месиво, в которое даже соли не положили. Тем не менее подкрепиться стоило, поскольку, что будет дальше, Натка даже приблизительно не представляла. Она доела рис, запила его водой, стараясь не думать о ее источнике, после чего открыла дверь и поставила поднос с посудой на порог.

Солдат у входа было уже трое. При виде нее они осклабились, загоготали в голос, отпуская какие-то шуточки, Натка была уверена, что сальные. Внутри ее начал расти гнев, с которым она не могла справиться, хотя и понимала, что это недальновидно.

— Что вы ржете? — громко спросила она. — Я спрашиваю, что лыбишься, скотина?

Ее речи солдаты, разумеется, не понимали, но смысл сказанного, видимо, был понятен по интонации. Они мигом перестали улыбаться, встали с корточек, втолкнули Натку внутрь бунгало и вошли следом. Один стал в дверях, полностью перегородив выход, а два других деловито вытащили Наткин чемодан, открыли молнию и начали копаться в нем.

— Эй, вы что такое делаете? — закричала Натка, но ее снова ткнули в грудь, отчего она отлетела в сторону кровати.

Солдаты тем временем достали из раззявленного чемодана ее кружевные трусики, начали разглядывать их, растягивая на пальцах, все это снова сопровождалось гомерическим хохотом. Вскочившая с кровати Натка вне себя накинулась на них, пытаясь отобрать свое нижнее белье. Она была им от силы по плечо, но от бессилия и душившей ее ярости она била в грудь здоровенных мужиков своими маленькими кулачками. Один из солдат поднял ее трусы над головой, размахивая им, словно флагом, а второй перехватил руки Натки повыше локтя, прижал к ее телу, оторвал ее от земли и потащил наружу. Стоящий в дверях их товарищ посторонился.

Натка выкручивалась из рук, пиналась и кусалась, но силы были неравны. Вытащив ее на улицу, солдат что-то крикнул остальным, толпящимся чуть в стороне. Она видела, что один из них куда-то побежал, взревел мотор, что-то затарахтело, и перед Наткой, которую по-прежнему держал на руках темнокожий здоровяк, остановилась какая-то машина. Подбежавшие солдаты открыли задние дверцы и Натку с размаха бросили внутрь, захлопнув темницу снаружи. Снова взревел мотор, и машина куда-то поехала.

Сквозь небольшое решетчатое окно внутрь машины поступало немного света. Натка села, едва удерживаясь, чтобы снова не упасть, потому что машину ужасно швыряло на отвратительной дороге. Внутри воняло, да так мерзко, что у Натки тошнота подкатывала к горлу. Она огляделась и убедилась, что находится в скотовозке. У противоположной стены лежала туша барана, пол был весь измазан кровью и еще экскрементами животных, в углу валялось что-то очень похоже на кишки. Натка зажмурилась, чтобы не видеть, и стала дышать не носом, а ртом, опасаясь, что ее сейчас все-таки вырвет.

Куда ее везут, она понятия не имела. Все ее вещи остались в бунгало. Лишь телефон, бесполезный, но все-таки кусочек прошлой жизни, лежал в кармане джинсов. И что толку, если он не работает? В дороге она провела около трех часов, дольше, чем заняла их поездка из аэропорта в отель, но и машина все-таки была совсем другая. Натке даже не верилось, что та дорога была в ее жизни всего двое суток назад. Тогда она ехала по ней туристкой, полной предвкушения предстоящего отдыха, а сейчас ее везли пленницей, лишенной связи с родными, не понимающей, сможет она еще когда-нибудь их увидеть или нет.

Она даже приблизительно не представляла, куда именно ее везут. В рабство? В тюрьму? В суд? Плакать хотелось ужасно, но Натка не позволяла себе раскисать. Еще чего не хватало, чтобы эти животные, позволяющие себе так обращаться с женщиной, решили, что запугали ее, взяли над ней верх. Ни за что они не увидят ни ее слез, ни ее страха.

Бесконечные часы дороги, наконец, остались позади. Машина, перестав трястись на каждой кочке, остановилась. Лязгнула дверь, в скотовозку хлынул свет, и Натка даже зажмурилась поначалу, таким ярким он ей показался после длительного пребывания в полутьме. Какой-то окрик, похожий на приказ, прозвучал на незнакомом языке, но смысл его был ясен: выходить.

С трудом передвигая затекшие от долгого сидения на твердом полу ноги, Натка выбралась наружу и разогнулась, оглядываясь. Вдали виднелся купол христианского храма. Она уже видела его, когда они ехали в отель, и Нганга сказал тогда, что это главный храм в Муа-Майнде. Значит, ее привезли в столицу, уже хорошо. Отсюда будет выбраться проще, чем из какой-нибудь дыры.

Конвоир, привезший ее, толкнул Натку в спину, заставляя идти в нужном ему направлении. Через двадцать шагов они оказались у входа в каменное и довольно красивое здание, на котором на нескольких языках было написано какое-то слово. В частности, Натка разглядела французское слово «justice», переводилось оно однозначно: «суд». Итак, ее собираются судить. Интересно, за что.

Конвоир завел ее внутрь, что-то сказал сидящему на входе охраннику, который кивнул в сторону ведущей на второй этаж лестницы. Подталкиваемая в спину Натка поднялась наверх, прошла по узкому темному коридору и оказалась перед рядом железных клеток с толстыми прутьями. Внутри каждой клетки сидели какие-то люди, и в одну из них втолкнули Натку, с отвратительным металлическим лязгом заперев за ней дверь.

Внутри клетки стоял деревянный топчан с тощим матрасом, застеленным какой-то дерюгой вместо простыни, вторая такая же простыня лежала на краю аккуратно сложенной, в изголовье валялась тонкая подушка. Кроме топчана в камере была табуретка, на которой стояли металлическая миска с ложкой и кружка, а также жестяное ведро, видимо, предназначенное для оправления естественных надобностей, к счастью, отгороженное небольшой, но все же ширмой. Натка подумала, что лучше бы умерла, чем использовала ведро по назначению без нее.

Ей очень хотелось пить, однако кружка была пуста и никакой другой воды в клетке, то есть камере, не наблюдалось.

— Эй, — прокричала Натка в гулкую пустоту коридора, — эй, кто-нибудь?

К ней подошел охранник, какой-то другой, не тот, что встречал ее внизу, хотя в этом Натка была совсем не уверена, все местные казались ей на одно лицо. Что-то пролаял на непонятном языке.

— Вода, мне нужна вода, — сказала Натка и потрясла пустой кружкой. — Water, eau, wasser. — На этом ее познания в иностранных языках заканчивались.

Вместо ответа охранник куда-то ушел, и Натка совсем загрустила, вспоминая симптомы обезвоживания. Сильная жажда, да, это уже есть. Низкое количество мочи, это она пока проверить не может, но в туалет ей действительно не хочется. Переутомление и слабость. Последняя была налицо, но вызвана она обезвоживанием или общим стрессом, сказать было трудно. При тяжелой форме обезвоживания начинается помрачение сознания, пульс теряет наполнение и становится слабым, снижается давление и появляется цианоз, то есть посинение губ и лица.

Какой у нее цвет лица, Натка не представляла, поскольку зеркала в ее камере, разумеется, не было. На всякий случай она посчитала себе пульс, он был совершенно обычным, а наполненный он или нет, она не понимала. Для того чтобы посчитать количество ударов сердца в минуту, она включила секундомер на телефоне, а закончив эту процедуру, вспомнила про камеру, включила фронтальную и с любопытством уставилась на свое отражение.

Лицо было обычное, чуть бледное, а еще чумазое, поскольку не испачкаться в скотовозке было нереально. Никакого цианоза не наблюдалось. Кажется. Она снова стала вспоминать, что знает о влиянии на организм нехватки воды. Кажется, болезненные расстройства начинаются при потере одного процента от общего количества воды в организме, а смертельной является нехватка 20–25 процентов. Наверное, до этого ей далеко, хотя Натка понятия не имела, от чего и как именно считать.

Пока она размышляла над неведомыми ей материями, в коридоре появился охранник, следом за которым шла немолодая, довольно полная женщина.

— Почему кричишь? — спросила она у Натки на чистом русском языке.

От неожиданности Натка чуть не села на попу.

— Ой, вы говорите по-русски? — обрадованно сказала она. — А то я совсем-совсем ничего не могу ни объяснить, ни спросить. А вы кто?

— Я — помощник судьи, меня зовут Сильвия, была замужем за русским, поэтому выучила язык, — ответила женщина.

— Помощник судьи? За что меня собираются судить, я не сделала ничего плохого.

— Вы обвиняетесь в нарушении границы, поскольку въехали в страну без разрешения новой действующей власти, а также в неуважении к представителям государства, покушении на жизнь сотрудника правоохранительных органов, злостном хулиганстве. Ваше дело через пару дней рассмотрит судья, а пока это не произойдет, вы будете находиться под арестом.

— Несколько дней — это сколько? — спросила Натка против воли дрожащим голосом.

— Сегодня пятое января, слушание вашего дела назначено на восьмое.

— Но меня же нельзя задержать без суда больше чем на сорок восемь часов, — возмутилась Натка. — Это противоречит нормам международного права.

— У народной Республики Манзания нет сертифицированных договоров по международному праву, — невозмутимо сказала женщина. — Наше революционное государство — совсем молодое. Поэтому мы работаем по нашим внутренним документам, которые были приняты в Манзании пятьдесят лет назад. Одно из новых правительств пыталось их отменить, но сейчас пришедшие к власти революционеры объявили эти законы действующими. Мы может держать вас в камере до рассмотрения вашего дела на протяжении двух месяцев.

Два месяца? Натка почувствовала, как глаза у нее наполняются слезами. Конечно, если она двенадцатого января не вернется в Россию, то Костя и Лена будут ее искать, так что хватятся они гораздо раньше, чем через два месяца. Но легче от этой мысли не становилось.

— Мне нужна вода, — сказала Натка. — Или в ваших традициях мучить арестованных жаждой?

— Воду приносят три раза в день. На завтрак, обед и ужин, — пояснила Сильвия. — Так как вас привезли после завтрака и до обеда, то я скажу, чтобы вам дали воды. Утром вам также будут давать кувшин воды для умывания. Пить я ее не советую, можете получить расстройство желудка. Она именно для умывания.

Послышался какой-то шум, разные голоса, среди которых Наткино ухо выловило знакомый, чуть визгливый голос Веры, матери двоих детей из Смоленска. Это что же получается, их тоже арестовали? Через мгновение они появились в коридоре, Вера с мужем Геной и молодожены Надя с Димой. Мальчишек Пети и Паши с ними почему-то не было.

— Эй, привет, я тут! — заголосила Натка. — Ребята, ау.

— Не кричи, — осадила ее Сильвия. — Не добавляй себе проблем.

— Ой, Наташа тоже тут, — заметила ее Надя. — Наташенька, это же ужас какой-то, что происходит.

Сильвия куда-то ушла и вернулась, принеся бутылку воды, из которой наполнила кружки, стоящие во всех камерах. Натка наконец-то напилась и даже приободрилась чуток, с одной стороны — оттого, что теперь ей не грозило умереть от обезвоживания, а с другой — оттого, что теперь рядом с ней были хоть и случайные, но все же знакомые.

Сильвия ушла, и товарищи по несчастью остались одни, Натка в одной камере, Надя и Дима — в соседней, а Вера и Гена — напротив.

— А мальчишки где? — спросила Натка встревоженно. — С кем вы их оставили?

Гена помрачнел еще больше, а Вера так и вовсе заплакала.

— У них детей отобрали, — пояснила Надя. — По их законам детей в тюрьму нельзя, и если родителей арестовывают, то детей отправляют в местный детский дом. Это нам Тути объяснила, пока нас еще из отеля не увезли.

— А вас в чем обвиняют? Вам пояснили? Вы же, в отличие от меня, с солдатами не дрались.

— У нас провели обыск, нашли валюту, а это, по их законам, преступление. В страну нельзя чужие деньги ввозить, оказывается, а у нас с собой и доллары были, и рубли. На обратную дорогу, чтобы из Москвы до Нижнего добраться. В твоих вещах они, кстати, тоже рылись, и у тебя тоже валюта оказалась.

— Да-а-а, значит, еще одну статью припишут, — мрачно проговорила Натка. — Но мое положение, по сравнению с вашим, просто замечательное. У меня хотя бы дети дома, в безопасности. Если бы у меня сейчас еще детей отобрали и в неизвестном направлении увезли, в какой-то африканский детский дом, я бы точно с ума сошла.

Она представила, как сейчас расстраивалась бы Настюшка, только несколько месяцев назад увезенная из детского дома в дружную и любящую семью, и содрогнулась. Нет, никогда в жизни она не повезет своих детей в какую угодно страну, заранее не изучив, каким боком это может выйти. Да и сама больше никогда-никогда не вляпается в подобную историю, каким бы заманчивым ни казалось туристическое предложение. Если, конечно, у нее будет шанс выпутаться из этого путешествия целой и невредимой.

Конечно, Петя и Павлик шебутные и хулиганистые, и не такие маленькие, как Настя, четырнадцать и десять — это не три, но Натка представляла Сеньку, которому вскоре должно было исполниться десять, и сердце у нее заходилось от жалости к пацанам, оставшимся без родителей в чужой стране. Она представляла, каково приходится Вере, и эту крикливую, не очень приятную в общении женщину ей становилось жалко тоже.

Принесли обед — в миску навалили кукурузной каши с каким-то мясом, воняющим козлятиной, снова наполнили кружку водой. Съев свою порцию, Натка почувствовала, что впадает в какой-то странный транс, словно в еду было подсыпано снотворное. На заплетающихся ногах она добралась до топчана, легла на него, накрылась второй простыней и уснула.

Петьке было очень страшно, но он старался не показывать виду, чтобы не напугать брата. Паша, несмотря на то что был младше на целых четыре года, держался молодцом, по крайней мере поревел он только один раз, когда родителей запихнули в какую-то грязную вонючую машину и куда-то увезли, оставив их в отеле совсем одних.

Остальных постояльцев увезли тоже. Сначала вынесли на руках отчаянно брыкающуюся и кричащую Наташу, бросили в фургон, откуда до этого вытащили и за задние ноги поволокли прямо по земле в сторону домика, в котором располагалась кухня, тушу барана.

Где что находится, братья выяснили еще в первый же день, проснувшись пораньше и оббегав всю территорию. Местных они не боялись, поскольку те казались довольно дружелюбными: улыбались, махали мальчикам руками, спрашивали по-английски: How аге you? И норовили сунуть то манго, то банан.

Территория отеля, надо сказать, была мало пригодна для нормальной человеческой жизни. По крайней мере, не сравнить с Турцией или Грецией, куда мальчишек вывозили на отдых раньше. Бунгало, в которых их поселили (к вящей радости Пети и Паши, у них был отдельный от родителей домик), оказались чистыми, хотя и простенькими. Отсутствие душа, раковины для умывания и даже электричества, а также биотуалет за ширмой придавали отдыху даже некий приключенческий дух, потому что ничего подобного они никогда не видели.

Даже родители, вначале немного одуревшие от отсутствия элементарных бытовых удобств, к концу первых суток признали, что в этом что-то есть. А уж Пашу и Петю душ во дворе вполне устраивал. Дергать за лейку, чтобы на тебя вылилась порция воды, прикольно, тем более что вода вполне себе теплая.

Однако за пределами круга, внутри которого располагались душ и ресепшен, а по краям жилые домики, цивилизации и вовсе не было. Кухня находилась в деревянном сарае с прогнившим полом и щербатыми стенами, тростниковая крыша протекала, поскольку в ней зияла дыра, Петя видел. Отходы от приготовления еды выбрасывались прямо за порог, отчего вокруг кухни витал мерзкий запах, а еще роем носились жирные черные мухи, совершенно отвратительные.

Обслуживающий персонал жил еще чуть поодаль и в таких лачугах, что мальчишки изначально глазам своим не поверили. Покосившиеся хлипкие строения из тонких досок кренились на бок из-за отсутствия фундамента, крыша у них состояла из кое-как наваленных веток, связанных лианами, а через открытую дверь было видно нагромождение топчанов, накрытых каким-то тряпьем. В каждом домике жило не менее пяти человек, а то и десять.

Куча чумазой малышни копошилась перед домиками в земле, периодически засовывая ее в рот. Некоторых детей матери кормили грудью прямо тут, на улице, поднимая ребенка с земли и засовывая ему в рот грудь не очень чистыми руками, которыми за минуту до этого чистили рыбу или разделывали козлиное мясо. С одной стороны, картина была отвратительной, тошнотворной, мальчишек мутило, но с другой, они бегали смотреть на местных снова и снова, словно в этой ужасающей отвратительности крылось что-то настолько притягательное, что удержаться невозможно.

Так вот, барана из скотовозки совершенно точно унесли в сторону кухни, а Наташу — фигуристую дамочку, выглядевшую, с точки зрения провинциальных мальчиков, очень стильно и по-московски, забросили в фургон и увезли. Петя и Павлик побежали предупредить родителей, однако те не успели ни испугаться, ни возмутиться, ни проявить любую другую эмоцию, поскольку дверь их бунгало распахнулась, и внутрь ворвались пятеро солдат с автоматами.

И родителей, и мальчишек вытолкали на улицу, а в их бунгало провели форменный обыск, перетряхивая все вещи и раскидывая их вокруг. Петя и Павлик, дрожа, засунули поглубже в карманы своих шортов мобильные телефоны, которые, конечно, не работали, но были в жизни современных детей самой главной ценностью. У родителей обнаружились наличные доллары и рубли, и как объяснила Тути, через Надю, работающую переводчиком, это было грубым нарушением манзанийских законов. Как и в недалеком Тунисе, оказывается, ввозить на территорию страны валюту других государств запрещалось.

Затем такому же обыску подвергли домик соседей Нади и Димы, которые также вызывали у мальчишек интерес, поскольку были молодоженами. В силу возраста двум подросткам было крайне любопытно узнать, что происходит за закрытыми дверями между молодыми мужчиной и женщиной, когда они думают, что их никто не видит. Щели в стенах бунгало позволяли удовлетворить любопытство и разжечь воображение. Пашке это было просто интересно, а у Пети еще и вызывало вполне понятную физиологическую реакцию, от которой он на вторые сутки подсматривания довольно сильно устал.

Затем родителей и соседей повели в сторону стоящего неподалеку довольно большого фургона, Петя и Паша побежали было за ними, но их ловко оттеснил в сторону здоровенный солдат, произнесший что-то на непонятном гортанном языке.

— Что он сказал? — спросил Петя у Тути.

Та что-то ответила по-французски, но Надя уже скрылась в повозке, поэтому перевести было некому, и мальчики ничего не поняли.

— No, нельзя, тут, — сказала Тути и ткнула пальцем в их бунгало.

Солдат отвел их туда, и через открытую дверь они бессильно наблюдали, как, вопреки маминому плачу и папиному протесту, родителей грузят внутрь. Затем, громыхая колесами с лысой резиной, машина тронулась с места и уехала. Дети остались одни.

В полном одиночестве они просидели до темноты. Их даже обедом не покормили, зато около часов пяти принесли по тарелке кукурузной каши, горячей лепешке и одному манго. Вода в домике была, поэтому пить не хотелось, но Петя как более взрослый с некоторой тревогой думал о том, что они станут делать, когда вода кончится.

Пашка не плакал, не ныл и не гундел. И за это младшему брату Петя был страшно благодарен, потому что неведомое доселе чувство ответственности распирало его изнутри, вселяя довольно сильную тревогу. Родителей увезли в неизвестном направлении, и теперь он был старшим, отвечая за рациональность действий, причем не только своих, но и брата.

— Что будем делать? — спросил Паша через несколько часов молчания.

Хотелось ответить «понятия не имею», но это выдавало бы растерянность, которую Петя не мог себе позволить показать.

— Надо ждать, — ответил он. — Что-то должно разъясниться. Либо родителей привезут обратно, потому что поймут, что они ни в чем не виноваты. Либо нас отвезут к ним, потому что мы этим манзанийцам вряд ли нужны. Либо произойдет что-то еще. Ясно одно: морить нас голодом никто не собирается, да и бить нас не бьют, так что уже неплохо.

— Я не дам себя бить, — с вызовом сказал Паша, но подбородок у него задрожал. — Они вообще не смеют так с нами обращаться. Мы российские граждане.

Ответить, что это слабое преимущество, поскольку африканцам, взявшим их в плен, совершенно нет до этого никакого дела, Петя не успел, потому что дверь бунгало отворилась и в него вошла женщина — тоже африканка, лет сорока с небольшим, с кучерявыми волосами, плотно прилегающими к голове и завязанными наверху в большой узел, и довольно добрыми глазами.

— Здравствуйте, мальчики, — сказала она на чистом русском языке, отчего у мальчишек глаза полезли на лоб. — Как вас зовут?

— Я — Петя, а он — Паша, — сказал старший брат на правах главенства. — Мы братья, живем в России, в городе Смоленске. И очень хотим увидеть наших родителей, которых утром куда-то увезли. Вы не знаете, где они?

— Ваши родители в тюрьме, — проговорила женщина спокойно. Словно сообщала не столь ужасную новость, а читала прогноз погоды. — Их обвиняют в незаконном пересечении границы, а также в контрабанде валюты, что карается лишением свободы сроком на пять лет.

— Как на пять лет? — потрясенно спросил Паша, губы у него искривились, словно он снова собирался заплакать. — А мы как же?

— А вас определяют в детский дом, — «успокоила» женщина. — Наше новое революционное правительство крайне гуманное, оно не отправляет детей в тюрьму. Дети находятся под опекой государства в специальных заведениях, пока не достигают возраста шестнадцати лет, после чего считаются взрослыми и могут начать работать. Конечно, до того как наш суд признает ваших родителей виновными, вас поместят в детский дом временно, но все-таки сейчас я увезу вас туда.

— А вы кто? — спросил Петя. — И почему по-русски говорите?

— Я одна из воспитательниц в детском лагере. Меня зовут Оламоаньна, но вы можете звать меня просто Олей. Меня отправили за вами именно потому, что я хорошо владею русским языком. Я два года жила в России, потому что одно из нынешних правительств отправляло талантливую молодежь, которая хотела учиться, в институты вашей прекрасной страны. Нам даже стипендию платили, которой вполне хватало на жизнь в Москве, и еще оставалось на то, чтобы помогать родителям. Сначала я год учила язык, а потом поступила в МАДИ и даже закончила первый курс. Однако потом произошла революция, новое правительство велело всем студентам возвращаться в Манзанию. Кое-кто, конечно, остался, но, во-первых, стипендию платить перестали, так что жить было не на что, а, во-вторых, родственников тех, кто не вернулся, начали подвергать репрессиям. Я не хотела такой судьбы своим родителям, восьмерым братьям и сыну, поэтому, разумеется, вернулась.

— А сколько лет вашему сыну? — спросил коммуникабельный Паша. — Мы можем с ним дружить?

Глаза Оламоаньны наполнились слезами. Мальчики с ужасом смотрели на то, как эта незнакомая им женщина плачет.

— Когда я уезжала в Москву, моему сыну было восемь лет. Очень хотела выучиться на инженера, строящего дороги, это бы в Манзании было очень востребованной специальностью, и моя семья бы никогда ни в чем не нуждалась. Именно поэтому я выбрала МАДИ — Московский автомобильно-дорожный институт, для девочки это было очень непросто, но я старалась, потому что у меня имелась большая цель. Муж мой к тому времени умер, и мне было крайне важно зарабатывать столько, чтобы я могла обеспечить будущее своему сыну, но мне пришлось вернуться домой, ему было тогда десять лет, а когда ему исполнилось пятнадцать, повстанцы забрали его в армию. Потом произошел очередной военный переворот, и мой мальчик погиб в бою.

— Ужас какой, — искренне сказал Петя.

— Да, мне еще повезло, что я устроилась на работу воспитательницей в детский дом. Туда, по манзанийским законам, берут либо бездетных женщин, либо тех, чьи дети умерли. А это очень хорошая работа в нашей стране. Ладно, мальчики, собирайтесь. Лагерь, в который вас определили, находится в столице, а до нее езды почти три часа.

Приехала Оля на не очень новом, но вполне приличном маленьком «Форде». Она усадила мальчишек на заднее сиденье, а сама взгромоздилась за руль. Машиной она управляла уверенно, лихо руля по разбитой извивающейся дороге. В прошлый раз они ехали по ней ночью, и тогда мальчики от усталости не очень-то все разглядели, а сейчас, несмотря на расстройство от разлуки с родителями, они с интересом вертели головой, разглядывая сплетающиеся лианы, словно создающие вместе с дорогой своеобразную трубу, по которой мчалась машина. Иногда деревья слева пропадали, и тогда открывался вид на ущелье с водопадами невиданной красы, а потом дорога снова ныряла в лес, в котором не было видно даже просвета.

Иногда с лианы на лиану перепрыгивали смешные упитанные мартышки; в момент, когда машина снизила скорость, чтобы аккуратно переехать трещину на дороге, одна из них, ловко свесившись вниз, протянула руку в открытое окно и нагло выхватила у Паши захваченное из отеля манго, которое он не съел за обедом. Впрочем, вскоре стало совсем темно, и, укачавшись от мерной тряски, Петя и Павел уснули, свернувшись клубочком на заднем сиденье.

Проснулись они от того, что тряска прекратилась, потому что машина остановилась. Высунувшись в окно, мальчишки обнаружили, что она стоит перед ржавым погнутым шлагбаумом, перегораживающим въезд на что-то, похожее на огромное футбольное поле.

— Что это? — спросили они у Оли.

— Детский лагерь № 1. Они у нас все по номерам, чтобы не было путаницы. Первый — самый крупный и расположен в Муа-Майнде, сюда привозят детей, которые обучены грамоте, а их родители были не самыми бедными людьми в стране. Как правило, это бывшие чиновники, осужденные за коррупцию или другие должностные преступления.

Шлагбаум поднялся, видимо, охранник из стоящей рядом с ним будочки разглядел машину и ее водителя. Оля снова тронулась с места, автомобиль мягко прокатился еще метров с десять и остановился.

— Все, дальше только пешком, — сказала она. — Вылезайте, мальчики.

Петя и Паша открыли двери и выбрались наружу. В лагере было темно, что не казалось удивительным, часы уже показывали девять вечера. Территория действительно оказалась огромным полем, на котором вдалеке стояли обычные белые палатки. Их было так много, что у Пети тут же зарябило в глазах.

— Сколько же народу здесь живет? — спросил он у Оламоаньны.

— Детей около семисот. Они живут в палатках на десять человек. Вот там навесы, под ними столы, там принимают пищу и еще делают уроки. Чуть правее ряды умывальников, туда ходят утром и вечером. И туалеты, туда можно ходить в любое время, только надо сказать воспитателю, иначе будешь наказан.

— А нашим воспитателем будешь ты? — спросил Паша, который начал уже привыкать к их новой знакомой.

С ней было не так тревожно, как без нее, потому что она не кричала и владела русским языком.

— Нет, я старший воспитатель, у меня немного другие обязанности, но, разумеется, я буду к вам приходить, потому что без меня вы не сможете ни с кем общаться.

— А нас поселят вместе? — влез в разговор Петя. — Мне обязательно нужно быть рядом с братом, я за него отвечаю.

— Да, вместе, тут нет деления по возрастам, — ответила Оля. — Самые маленькие живут в другом лагере, в этом собраны именно подростки. Так удобнее, согласитесь?

Согласиться было трудно, потому что, с точки зрения мальчишек, удобнее всего было бы сейчас дома, в Смоленске, в своей квартире и собственной комнате, которую братья делили на двоих и все время ссорились из-за того, кому на какой кровати спать и сколько полок в шкафу занимать. Вот бы сейчас оказаться там, они бы больше никогда не стали ругаться из-за подобных глупостей. По лицу Паши Петя видел, что брат думает о том же самом.

Оля сдала их другой воспитательнице, которая смотрела на двух белокожих и белокурых братьев с каким-то странным подобострастием.

— Каукка-Вакка, — сказала она на непонятном для мальчишек наречии и показала Оле на них пальцем. Далее следовала новая порция тарабарщины, в конце которой она еще раз произнесла: — Каукка-Вакка.

— Как ты думаешь, что это значит? — шепотом спросил Пашка у Пети.

— Понятия не имею. Может, ей так наши имена слышатся «Петр и Павел», а на их языке «Каукка-Вакка».

Оля услышала их разговор, улыбнулась отчего-то грустно, легко погладила Пашу по голове и ушла, оставив их с новой воспитательницей. Та отвела их в одну из палаток, где находилось пять мальчиков примерно их возраста. При виде братьев они загалдели, окружили их, стали трогать за плечи и бока, чуть ли не тыкать пальцами в лицо. Паша прикрылся локтем, а Петя насупился и оттолкнул особенно назойливого товарища по несчастью.

— Не лапай! — громко сказал он по-русски.

Воспитательница что-то грозно крикнула детям, те неохотно отошли в сторону, она подвела Петю и Пашу к двум стоящим у входа кроватям, накрытым грубыми, но довольно чистыми простынями. Что-то сказала, видимо, предлагая располагаться. Они сели каждый на свою кровать, наблюдая, что будут делать остальные. Те, не обращая больше внимания на вновь прибывших, деловито раздевались каждый у своей кровати, аккуратно складывали одежду на стоящий рядом стульчик и ложились, укрываясь простыней. Петя достал телефон и посмотрел на экран. Половина десятого, это что, тут так рано спать ложатся, что ли?

Телефон, хоть и вытащенный потихоньку, вызвал фурор, все вскочили со своих кроватей и подбежали к нему, возбужденно переговариваясь. Петя не был жадным мальчиком, поэтому он протянул телефон старшему из детей. Тот взял смартфон бережно, словно тот был стеклянный, закрутил в руках, явно не зная, что с ним делать. Петя взял его обратно, снял блокировку и вывел на экран игру, представляющую собой модную в этом году разновидность цветного тетриса. На экране летали птички, строили гримасы, взрывались, уничтожая соседние шарики. Через пять минут старший мальчик увлеченно играл в игру, сопровождаемый одобрительными возгласами товарищей.

— Вот, смотри, тут можно пять в ряд выстроить, — возбужденно говорил Паша, совершенно забыв, что юные манзанийцы не понимают по-русски ни слова.

Впрочем, складывалось впечатление, что они говорили на одном языке, потому что пять шариков в ряд тут же выстроились, явив миру яркую шоколадную бомбочку, а спустя минуту та грохнула, очистив все игровое поле и вызвав еще один взрыв неподдельной радости.

Видимо, радость эта прозвучала слишком громко, потому что в палатку ворвались сразу две воспитательницы — огромные тетки, телеса которых выпирали из-под форменных юбок и рубашек. Воспитатели тут ходили в военизированной форменной одежде. В руках у них были резиновые дубинки, которыми они стали охаживать детей, особенно не разбирая, по чему именно бьют: по голове, спине или рукам. Мальчишки прикрывали головы и лица, разбегались к своим кроватям, накрывались с головой простыней. Только Петя и Паша растерянно остались стоять, держа в руках телефон, который им сунул старший манзанийский мальчик.

Они на мгновение испугались, что их сейчас тоже будут бить, но их не трогали, старательно следя за тем, чтобы дубинка не попала ни по старшему, ни по младшему из братьев.

Каукка-Вакка, — повторила воспитательница, или их лучше было называть надзирательницами, ловко выхватила из рук Пети телефон, указала твердым жестом на кровати, выключила свет и вышла из палатки. Вторая молча последовала за ней.

В некотором оцепенении Петя и Паша разделись; так же, как и остальные, сложили свою одежду на табуретку, укрылись простынями и неожиданно быстро уснули. Разбудили их громкие крики надсмотрщиц, которые поднимали детей, а тех, кто не хотел вставать, стаскивали за ноги с кровати. Петя, сориентировавшийся раньше брата, успел вскочить и, по примеру остальных, быстро застелить свою постель, а вот заспавшийся Паша никак спросонья не мог понять, что ему делать.

Впрочем, подошедшая воспитательница, только что агрессивно скинувшая на пол двух других мальчиков, вопреки Петиным опасениям, трогать Пашку не стала, только громко, но достаточно вежливо сказала что-то, подкрепив смысл сказанного жестом, вставай, мол. Паша вскочил с кровати, вслед за старшим братом быстро оделся, застелил кровать и вышел из палатки на улицу, где всех обитателей лагеря уже выстраивали в шеренги. Как оказалось, для утренней гимнастики.

Детей здесь, и правда, было порядка семисот-восьмисот человек. Всем им было от восьми до пятнадцати лет. Петя вспомнил, как Оля рассказывала, что по достижению четырнадцатилетнего возраста мальчиков тут забирают в армию, и поежился. Впрочем, она же говорила, что до суда им точно ничего не угрожает, так что он решил расслабиться и не переживать по поводу того, что пока не случилось.

После зарядки, которую полагалось выполнять под громкую африканскую музыку, всех повели в туалеты и к умывальникам. Душ не предлагался, поэтому мальчишки просто стащили футболки и умылись под умывальниками, которые надо было снизу дергать за пимпочку, чтобы полилась вода, разумеется холодная. Вернее, она, конечно, была теплая, уже успев нагреться под утренними лучами солнца, так что мыться оказалось вполне комфортно, странно просто после всех удобств, к которым они привыкли.

Затем все теми же колоннами пришли к столам, стоящим под большими навесами, чинно расселись на деревянные скамейки и получили по тарелке все той же кукурузной каши, лепешке из маниоков и стакану воды.

— Яблоко бы сейчас, — мечтательно сказал Паша, — или апельсин. И еще омлет с колбасой, как мама жарит.

— Ешь давай, — осадил его старший брат. — Мечтать не вредно, а голодным оставаться вредно. Нам силы нужны, потому что мы не понимаем, что будет происходить дальше.

После завтрака часть детей — Петя и Паша оказались в их числе — повели на большую круглую площадку, вокруг которой стояли импровизированные трибуны, сколоченные из неструганых досок, как в амфитеатре. Когда все расселись, внутрь круга вошел крепкий мужчина, не в военной форме, как они уже привыкли видеть, а в белом балахоне до пят, из-под которого торчали голые ступни.

В руках у него был белый полотняный мешок, из которого мужчина достал белого кролика. Откинув мешок в сторону, он вытащил из-за пазухи большой нож и одним движением перерезал кролику горло. Пашка ахнул и закрыл лицо руками, Петя же как завороженный смотрел, как алая кровь струей полилась в подставленный кувшин.

— Каукка-Вакка! — громко произнес мужчина, и все дети вокруг начали раскачиваться, как в трансе, и повторять монотонно на разные лады: «Каукка-Вакка, Каукка-Вакка».

По велению воспитательниц, каждый из детей по очереди поднимался со своего места, выходил в центр круга, и мужчина рисовал ему на лбу кроличьей кровью какой-то странный знак, похожий на значок «решетка» в телефоне. Про себя Петя решил, что ни за что не даст произвести над собой эту странную манипуляцию и Пашку не пустит, но их в круг никто выводить и не думал. Более того, когда трибуны опустели, они с братом остались вдвоем.

В этот момент к ним подошла Оля.

— Привет, как дела? — спросила она. — Вы поели? У вас ничего не болит?

— Нет, у нас все хорошо, — ответил Петя. — Вы не знаете, что с нашими родителями?

— Они в главной тюрьме Муа-Майнды вместе с остальными туристами, которые прилетели вместе с вами из Каира, — ответила Оля. — Суд назначен на 9 января. До этого времени суды заняты тем, что разбирают дела чиновников и представителей прежней власти. Революционное правительство должно избавиться от внутренних врагов, а уже потом возьмется за внешних.

Сегодня было, кажется, пятое. Так, значит, у них есть еще минимум четыре дня, чтобы что-то придумать. Вот только что.

— Оля, а что это такое сейчас было? — спросил Петя. — Когда мы собирались в поездку, папа читал в интернете, что Манзания христианская страна. И когда мы ехали на машине, я видел обычные храмы, но сейчас это было похоже на языческое жертвоприношение.

— Так и есть, — покачала головой Оламоаньна. — Манзания — страна контрастов. С одной стороны, официальная религия здесь действительно христианство. С другой, древние ритуалы очень сильны, и их стараются соблюдать примерно девяносто процентов населения. Тот, что вы видели, направлен на то, чтобы начавшийся год был удачным. Его всегда проводят в первые дни января. В это время принято приносить в жертву белых представителей природы. Первого января это была белая змея. Ритуал требует заживо содрать с нее кожу, а потом зажарить на открытом огне и съесть. Третьего января нужно принести в жертву белого попугая, пятого — белого кролика, седьмого — ягненка, разумеется, тоже белого. Девятого января в жертву приносят белую корову, мясо которой нужно разделить среди как можно большего числа людей. А на одиннадцатое января приходится кульминация этого старинного ритуала, когда в жертву приносится уже белый человек.

Последние слова она почему-то сказала шепотом, и это бдительному Пете совершенно не понравилось. Взгляд его упал на склоненную белокурую голову брата, и страшное подозрение вдруг пронзило диким испугом, заставив сердце скатиться в пятки.

— Оля, что такое «Каукка-Вакка»? — спросил он. — Только честно.

Женщина смотрела на него с грустью, к которой примешивалась толика уважения. Видимо, она была удивлена, что четырнадцатилетний мальчик так быстро обо всем догадался.

— Каукка-Вакка — это объект жертвоприношения, — сказала она печально. — Сегодня Кауккой-Ваккой был кролик. Его душа, отправившись на небо, будет просить богов принести мир, благосостояние и удачу всем, кого сегодня пометили его кровью. Чем больше объект, тем сильнее благословение богов. Жертвоприношения до четвертого уровня включительно проводятся на местах. Многие семьи целый год копят деньги, чтобы купить белого кролика. Змею и попугая можно поймать самим, а вот белых кроликов разводят специально для продажи. Позволить себе приобрести и зарезать ягненка могут уже далеко не все, поэтому многие семьи делают это в складчину, устраивая что-то типа праздника всем селом. Для того чтобы стать участником церемонии, где в качестве Каукки-Вакки выступает корова, нужно ехать в большой город, где проходит целое народное гуляние. А жертвоприношение самого высокого уровня происходит на главной площади столицы и туда съезжаются люди со всей страны, при условии, конечно, что они могут позволить себе такое путешествие. Стоит это недешево.

— Оля, я правильно понимаю, что в этом году для национального праздника, связанного с принесением в жертву белого человека, выбраны мы с Пашкой? — Петя спрашивал напрямик, не боясь напугать брата, лицо которого, разумеется, сразу вытянулось.

Всегда лучше знать самый худший вариант событий, чтобы при принятии решения исходить из него. Женщина молчала, однако ответ был написан на ее широком добродушном лице, сейчас крайне огорченном.

— Я училась в Москве, я знаю, что все это страшный анахронизм и мракобесие, — сказала она, помолчав. — Только люди в Манзании очень темные и необразованные. Они верят во всю эту чушь, считая, что без принесения в жертву Каукки-Вакки их жизнь будет тяжелой и полной лишений. Несмотря на все жертвоприношения, большинство людей все равно живут в крайней нищете и нужде, однако каждый январь они надеются, что уж в этом году точно все изменится.

— Получается, что девятого января состоится суд, на котором наших родителей признают виновными, посадят в тюрьму сроком на пять лет и лишат родительских прав, после чего мы как несовершеннолетние попадем в распоряжение государства и нас можно будет принести в жертву? — с ужасом спросил Пашка. — И это несмотря на то что мы — граждане другой страны?

— Получается, что да, — еще более печально ответила Оламоаньна. — В Манзании человеческая жизнь совсем ничего не стоит. Но не все потеряно, ваших родителей еще могут оправдать, особенно если они смогут нанять себе адвоката, тот внесет за них крупный залог в качестве штрафа за их преступления. Тогда их отпустят на свободу, а их детей, то есть вас, обязаны будут вернуть им целыми и невредимыми.

— Тогда получается, что за оставшиеся дни нужно найти адвоката, а еще деньги на оплату его услуг и штрафа, — задумчиво сказал Петя. — Осталось только понять, как можно это сделать в чужой дикой стране без копейки и даже без телефонной связи с родными.

— А что могут сделать в такой ситуации наши родные? — удивился Пашка. — Бабушки с дедушкой только инфаркт схлопочут, если узнают, что мама с папой в тюрьме, а нас хотят принести в жертву. У них ни знакомых таких нет, ни денег, ни возможности прилететь сюда, чтобы найти адвоката.

Петя напряженно думал, пытаясь найти выход. Ему казалось, что он точно есть, надо только поймать какую-то смутную мысль в голове за хвостик и раскрутить весь клубок, который, как в детской сказке, приведет к спасению. Вот только обязательно нужно, чтобы на этом пути у них с Пашкой был союзник. Одним им не справиться, они всего-навсего мальчишки.

— Оля, а ты хочешь, чтобы кого-нибудь из нас принесли в жертву? — спросил он Оламоаньну. — Тебе кажется это правильным?

— Конечно, не кажется, — всплеснула руками та. — Во-первых, я вообще противница этих бредовых обрядов, которые тянут страну в прошлое. Я училась в Москве, я знаю, как выглядит столица современной страны, я считаю, что жителей Манзании нужно учить, чтобы они становились не моими соплеменниками, а моими согражданами. И во-вторых, я — мать, у которой погиб единственный сын, поэтому я не хочу, чтобы умирали такие замечательные мальчики, а ваша мама плакала так же горько, как когда-то я сама.

— А почему ты не родила еще детей? — спросил совершенно лишенный такта Пашка. — Вот нас у мамы двое, и хотя она вряд ли согласилась бы, чтобы один из нас погиб, все-таки двое сыновей лучше, чем один.

Оламоаньна грустно повесила голову.

— Я совершила очень большой грех, — сказала она, помолчав. — Самый страшный грех, который только может совершить женщина. Я уехала в Москву, будучи вдовой. Я никого не предавала, когда через полгода жизни в России у меня появился близкий друг. Он был русский, ученый, который потратил много лет на изучение народов Африки. Он часто летал сюда в командировки, отвозил моим родным деньги, а мне привозил от них письма и фрукты, мы начали общаться и полюбили друг друга, а потом, спустя какое-то время, я поняла, что жду ребенка. И именно в этот момент у нас произошел переворот и мне нужно было возвращаться в Манзанию.

— Ты могла остаться в Москве, — заметил Петя.

— Могла. Для этого было нужно выйти замуж за любимого человека, родить ему ребенка, но при таком варианте событий я лишалась возможности увидеть своих родных и в первую очередь — сына. Поэтому я приняла трудное решение, ничего не сказав о ребенке своему возлюбленному, сделала в Москве аборт. — На этом слове она опасливо покосилась на Пашку.

— Он уже не настолько маленький, чтобы не знать, что это такое, — махнул рукой Петя.

— Я улетела в Манзанию, убив одного ребенка, чтобы быть вместе с другим. Но спустя несколько лет его потеряла, — грустно закончила Оламоаньна. — Наверное, это меня Бог покарал. В общем, детей у меня больше быть не может. И это тоже моя кара, и замуж меня такую никто больше не возьмет.

— И ты не хочешь, чтобы нас убили?

— Не хочу!

— Тогда помоги нам убежать отсюда. Нам нужно спрятаться, а потом как-то придумать, как связаться с кем-то в России, кто сможет нам помочь.

Оламоаньна покачала головой.

— Отсюда невозможно сбежать, — сказала она. — Лагерь оцеплен по периметру колючей проволокой; камер, конечно, нет, но проволока в несколько рядов, перелезть через нее не получится. А у шлагбаума в будке дежурит солдат; да и то, что вас нет, увидят довольно быстро и снарядят погоню.

— И что будет, когда нас поймают? Побьют, посадят в карцер, перестанут кормить?

— Нет, Каукка-Вакка должны содержаться в хороших условиях, чтобы к моменту жертвоприношения быть в форме. Так что бить вас не будут и морить голодом тоже. Просто ваш побег ни к чему не приведет.

— А если мы сейчас начнем плакать и отказываться от еды? Это же приведет к тому, что мы за неделю похудеем и будем не так хорошо выглядеть в качестве жертвы на заклание, — помолчав, сказал Петя. — Тогда можно будет предложить, чтобы до этой процедуры нас отдали тебе, чтобы ты увезла нас к себе домой. По логике, мы же не должны знать, к чему нас готовят, значит, скажем, что мы считаем, что ты взяла нас к себе, пока не пройдет суд над нашими родителями. Мне кажется, что на такой трюк руководство этого лагеря может купиться. Ты даже можешь им предложить, чтобы они поставили у твоего дома солдата для охраны, чтобы мы не сбежали.

— А что нам это даст? — спросил Паша. — Мы же как раз этого и хотим — убежать.

— Нам это даст время, — пояснил Петя рассудительно. — К примеру, Оля, у тебя есть на телефоне интернет?

— Есть, — кивнула Оламоаньна. — Не очень хороший, совсем не быстрый, но все-таки есть. Но на территорию лагеря я не имею права проносить телефон, именно для того, чтобы никто из воспитанников не смог им воспользоваться.

— Вот видишь, а у тебя дома мы сможем выйти в сеть, чтобы написать кому-то, кто сможет нам помочь. Правда, я пока не придумал, кому, потому что наши бабушки и дедушка вряд ли нам помогут. У них нет таких связей.

— Я знаю, кому, — сказал вдруг Паша. — Помнишь, эта Наташа, с которой мы в отеле жили, рассказывала, что ее родная сестра — судья какого-то московского суда. Раз она судья, значит, у нее юридическое образование и она хорошо знает законы. А еще у нее наверняка есть связи, которые она может поднять, чтобы прилететь сюда и нас спасти.

Петя смотрел на брата во все глаза.

— И как ты предлагаешь искать эту самую судью? — спросил он осторожно. — Мы даже фамилии ее не знаем, не то что номера телефона.

— Зато мы знаем, что ее дочь, а Наташина племянница Санька — знаменитая блогерша, и мы знаем, как найти ее блог, — торжествующе проговорил Пашка. — Если выйти в него во время стрима, то можно написать сообщение, которое она передаст своей матери — судье.

— Пашка, ты гений, — возбужденно воскликнул Петя и кинулся обнимать брата. — Ты это просто здорово придумал, как же я это сам не догадался. Оля, ты согласна нам помочь?

От этой маленькой круглолицей женщины сейчас зависела вся их жизнь. К счастью, Оламоаньна согласилась на их план, и они потратили еще минут десять, чтобы обговорить его в малейших деталях. К концу их разговора оба брата начали громко рыдать и кататься по земле, пытаясь порвать на себе одежду.

Привлеченные криками, к ним со всех ног бежали несколько воспитательниц-надзирательниц, которые бросились поднимать ребят, одновременно пытаясь выяснить у Оламоаньны, что случилось. Та, как они и договаривались, объяснила, что дети скучают по родителям и напуганы церемонией жертвоприношения. В обед, на время которого их снова привели за столы под огромным тентом, они даже не прикоснулись к еде, хотя и Петя и Паша сильно проголодались, у них даже животы подводило от голода. Но план требовал, чтобы они держались.

Немного помогало то, что на обед принесли тарелки с вонючей козлятиной, тушенной вместе с маниоками. Еда выглядела так же отвратительно, как и пахла. Воспитатели пытались уговорить их поесть, но мальчишки качали головой, отворачивались и заливались слезами. К ужину они тоже не прикоснулись, продолжая изображать скорбь. Вызванная в качестве переговорщицы Оламоаньна объяснила, что дети потеряли аппетит и что если так пойдет дальше, то они могут не только похудеть, но и заболеть. Руководству лагеря эта информация не понравилась.

В ходе обсуждения несколько раз звучало название «Каукка-Вакка», и мальчики каждый раз вздрагивали от ужаса, стараясь не выдать своей осведомленности о том, что это такое. Их реакция могла свести на нет все усилия, которые они предпринимали для того, чтобы внедрить свой план в действие. Наконец, к восьми часам вечера Оламоаньне «пришла в голову» гениальная идея — забрать двух белых детей к себе домой, чтобы они успокоились и поверили, что скоро за ними приедут родители.

Идея не была воспринята с восторгом, но после того, как Петя и Паша снова начали завывать на все лады, руководство лагеря пришло к выводу, что в этом что-то есть. К Оламоаньне их отправили на той же маленькой машине, на которой она приезжала за ними в отель. Сопровождал их солдат с автоматом, а перед отъездом Оля выслушала строгое наставление следить за детьми в оба, поскольку они представляют особую ценность для государства.

Правда, для того чтобы воспитательница могла несколько дней откармливать будущих жертв заклания, с собой ей выдали двух куриц, несколько килограммов мяса и две пятилитровые бутылки с питьевой водой. В присутствии солдата Петя и Паша старались никак не выдавать своей радости, а в соответствии со своей ролью с кислыми лицами смотрели в окно, но в маленькой квартирке, в которой, помимо маленькой кухоньки, была всего одна комната, оставшись наедине с Олей, дали волю чувствам, кинувшись ей на шею.

Оламоаньна тоже от всей души их расцеловала и выдала плохонький китайский смартфон, с помощью которого они смогли выйти в интернет и зайти в блог Александры Кузнецовой. Впрочем, там их ждало разочарование, Саша была не в сети. Мальчишки немного приуныли.

— Погоди расстраиваться, — сказал Петя, утешая брата. — У нас здесь уже почти одиннадцать ночи, значит, в Москве почти что час. Эта Саша спит давно. Завтра у нее будет стрим, и мы ей напишем, главное, его не пропустить.

— Она стримит всегда с четырех до пяти, — ответил Пашка, внимательно изучая страницу. — Значит, у нас это будет в два часа дня. В это время и выйдем в сеть, чтобы трафик не тратить. Если у Оли отключат интернет или на телефоне кончатся деньги, нас никто не спасет.

Приняв такое решение, мальчишки легли спать на двух вытащенных из дальнего угла раскладушках. Проснувшись утром, они с аппетитом позавтракали приготовленной Олей яичницей. Специально для ребят она раздобыла где-то с утра пораньше куриные яйца. Петя и Паша ели так, что за ушами трещало. День шестого января тянулся невыносимо медленно. Интернета не было, дел, которыми можно себя занять, тоже. То и дело поглядывая на часы, они развлекали себя разговорами с Олей, которую интересовало буквально все о жизни в далекой России.

— А как зовут твоего друга? Мы бы могли его найти, когда вернемся домой, — предложил Петя, которого очень впечатлила история, рассказанная несчастной женщиной. — Мы, конечно, не в Москве живем, но попросим эту блогершу еще раз нам помочь.

— Она нам еще и в первый раз не помогла, — пробурчал Пашка. — Может, я все не так уж и хорошо придумал. Может быть, она даже внимания не обратит на наше сообщение. Зачем ей нужны какие-то незнакомые мальчишки?

— Вот именно поэтому мы напишем ей не о себе, а о ее тетке, — пояснил Петя. — За нас она вряд ли будет переживать, а вот за Наташу точно станет. А если ее сестра прилетит сюда спасать Наташу, то и про нас с родителями узнает. Они же в одной тюрьме, так что вряд ли она бросит их в беде.

— А почему ты в этом уверен? — спросил Паша. — Может, сестру она спасет, а про папу с мамой и думать не станет.

— Не может этого быть. — Петя старался, чтобы его голос звучал авторитетно, хотя в положительном исходе их затеи он был вовсе не уверен. — Она судья, а значит, всегда действует по справедливости.

Как бы то ни было, другого выхода у них все равно не было. В два часа по местному времени мальчишки снова взяли у Оли телефон и, затаив дыхание, вышли в сеть. Спустя две минуты Саша Кузнецова начала свой ежедневный стрим, который сегодня был посвящен приметам и традициям рождественского сочельника. Точно, завтра же Рождество. Через пять минут после начала, путаясь в буквах, потому что на телефоне Оли не было русской клавиатуры, Петя отправил в чат сообщение: «miotya Natacha w africansca #. SOS».

Никакой реакции на него не последовало. Может, не видит? Спустя двадцать минут Петя отправил тот же текст еще раз. Нет ответа. Когда, заканчивая стрим, Александра прощалась, он снова скинул свой отчаянный призыв в чат. На этом Саша Кузнецова попрощалась и исчезла из эфира.

— И что теперь будем делать? — дрожащим голосом спросил Паша.

Петя тоже был расстроен, но старался не подавать вида, чтобы не пугать младшего брата еще больше.

— Ждать, — ответил он.

Такую скорость принятия решений и действий моя некорректная дочь называла «в режиме поноса». Вечером шестого января я получила от нее странное сообщение из блога о том, что тетя Наташа содержится в африканской тюрьме, а в два часа ночи мы с Виталием уже вылетели в Москву частным бортом, который он, по причине Рождества, арендовал за какие-то совершенно астрономические деньги.

Час ушел на то, чтобы попытаться дозвониться до Натки, телефон которой был наглухо выключен, до Таганцева, который, разумеется, не впал в кому, а включился в процесс решения проблемы со свойственной ему решительностью и разумностью, а также до моего старинного приятеля Мишки Забегалова, с которым мы вместе учились на юрфаке и даже на первом курсе имели непродолжительный роман, который длился недели две.

После этого я встретила отца Сашки, в которого незамедлительно влюбилась. Эти отношения ничем, как вы знаете, не закончились, однако от них у меня осталась совершенно замечательная дочь, чему я несказанно рада. Забегалов же какое-то время обижался, но вскоре утешился, потому что встретил свою будущую жену Светку, оказавшуюся дочерью дипломата, после окончания вуза с помощью тестя тоже двинул по дипломатической стезе, много лет работал в посольствах различных стран Африки, а сейчас подвизался в МИДе на какой-то престижной и не очень пыльной должности.

Разумно полагая, что у Мишки имеются и опыт, и связи, которые помогут мне выяснить, что случилось с моей непутевой сестрой и как мне ее спасти, я набрала его номер, совершенно не переживая по поводу того, что вечером рождественского сочельника у него могут быть какие-то планы.

— Лена? — Его голос в трубке звучал недоуменно. — Рад тебя слышать, хотя, признаться, не ожидал. Поздравляю тебя с Рождеством Христовым, желаю крепкого здоровья и всех благ тебе и твоим близким.

— Как раз из-за здоровья и благ моих близких я тебе и звоню, — прервала я его поздравления. — Миша, мне нужна твоя помощь.

— Конечно, всегда рад оказаться полезным. — Голос в трубке заметно скис, потому что прерывать праздничное ничегонеделанье моему однокашнику явно не хотелось. Боже, как я его понимала. — Только, если можно, позвони мне утром, часиков, скажем, в одиннадцать. Мы со Светой собираемся в храм на рождественскую службу, она закончится в три ночи, пока приедем домой, пока выспимся. Да, в одиннадцать будет нормально.

— Я купил тебе билет в Манзанию. — В комнату вошел Миронов. — Вылет завтра в десять утра, но ты не переживай, я нашел частный самолет, который в два ночи увезет нас с тобой в Москву и приземлится в Шереметьево. Мы будем там около пяти утра. Сашка соберет тебе все необходимые вещи, а Костя привезет их в аэропорт, так что ты все успеешь.

Мой любимый мужчина уже все продумал и все решил. Я вдруг поняла, что так сильно его люблю, что не могу дышать. До вылета оставалось чуть менее пяти часов, а дел, которые предстояло провернуть, было слишком много. Придумать, что взять с собой, и дать указание Сашке все собрать, не забыть заграничный паспорт и деньги. Кстати, интересно, в этой Манзании российские карты работают или надо озадачиваться наличкой? На этот вопрос точно мог ответить Забегалов.

— Миша, я не смогу позвонить тебе завтра в одиннадцать, — твердо и решительно сказала я в трубку. — Я в это время буду уже в воздухе, но и без твоей помощи мне не обойтись. Так что извини, тебе придется поговорить со мной прямо сейчас.

— Лена, что-то случилось? — спросил он встревоженно. — Действительно, серьезное? Я знаю тебя и твою деликатность, ты бы не перла напролом, как танк, если бы не крайние обстоятельства.

— У меня сестра улетела в отпуск в Манзанию, — ответила я. — Она несколько дней не выходит на связь, а сегодня мы получили странное сообщение, что она в тюрьме. Я вылетаю к ней, но мне важно уточнить разные детали, чтобы освободить ее, а не оказаться в соседней камере. Ты же работал в Африке и все там знаешь.

— Как?! — возопил голос в трубке. — Лена, скажи мне, как вообще можно было улететь на отдых в страну, в которой происходит три военных переворота в год?! Ну, ладно твоя сестра, я еще с института помню, что она постоянно умудрялась вляпываться в различные неприятности, но ты-то разумный взрослый человек. Ты-то куда смотрела?

Признаться, что я смотрела в невероятные глаза моего любовника, я не могла. Мне действительно было стыдно, что, узнав об очередной Наташкиной авантюре, я не кинулась собирать информацию о стране, в которую она летит по подозрительно дешевой путевке, а позволила своим положительным эмоциям, связанным с поездкой в Калининград, заглушить тревожные колокольчики в сознании.

— Миша, давай для того чтобы сэкономить время, твое и мое, потому что мне нужно собираться и вылетать из Калининграда, чтобы успеть на рейс в Манзанию, а тебе собираться на службу в храм, я сразу соглашусь, что мы с моей сестрой феерические идиотки. Только это ничего не изменит. Расскажи все, что мне может помочь.

Он вздохнул и принялся рассказывать. Оказывается, несколько дней назад в стране произошел очередной переворот, который привел к власти новое революционное правительство. Первым делом оно отменило въездные визы, выданные старым правительством, в том числе и туристические. Из сказанного вытекало, что моя сестрица находилась в Манзании незаконно.

Во-вторых, новая власть крайне негативно относилась к любым иностранным валютам, а потому запрет на ввоз в страну денег других государств из формального становился вполне себе действующим. Российские карты «Мир» в Манзании пока работали, однако в любой момент их могли легко отключить.

— И что делать? — спросила я, совершенно сбитая с толку. — С какими деньгами лететь? Понятно, что местную валюту я за оставшееся до вылета время ни за что не найду. Кстати, как она там у них называется.

— Мана, — сообщил Мишка. — Лена, ну, ты же взрослый человек, а не маленькая девочка. В любой стране мира ходовой валютой для решения любых проблем являются доллары, поэтому везти нужно их, в мелких купюрах, потому что страна очень бедная и десять долларов для них — гигантские деньги. Но прятать нужно хорошо, ни в коем случае не показывать и не декларировать, менять только на черном рынке.

— И где я в чужой стране найду этот черный рынок? — спросила я.

— Я дам тебе координаты одного человека. Это старый еврей, приехавший в Манзанию из Голландии лет сорок назад. Ему сейчас уже хорошо за семьдесят. Он был женат на манзанийке, которая родила ему троих детей. Те уже давно выросли и уехали в Европу, жену он похоронил, но сам остался в Африке, уверяя, что ему там климат подходит. Это удивительно ушлый человек, который помогает всем приезжим белым, как говорится, «решать вопросы». У него, кстати, юридическое образование, так что в плане местных правовых норм он вполне сможет тебе помочь. И с валютчиками сведет, и безопасный отель найдет. Сейчас договорим, и я пришлю тебе номер его телефона, а пока ты будешь лететь, предупрежу, чтобы он тебя встретил в аэропорту и сопроводил. Его услуги будут стоить две тысячи долларов. Можно в крупных купюрах. Посильно?

Я уже давно включила громкую связь, чтобы Виталий тоже был в курсе происходящего, и, услышав вопрос, посмотрела на него. Миронов кивнул.

— Да.

— На жизнь (отель и пропитание) тебе пятисот долларов хватит за глаза. Там все очень дешево, а вот сколько будет стоить вытянуть твою сестру из неприятностей, я понятия не имею. Это зависит от того, как сильно она влипла и насколько местные боятся ужесточающейся антикоррупционной борьбы. Как правило, каждое новое правительство начинает ее во здравие, а спустя какое-то время заканчивает за упокой, потому что жить всем хочется. Думаю, что в две — две с половиной тыщи баксов уложишься.

Наткина «дармовая» поездка выливалась во вполне себе круглую сумму. Я четко осознавала, что, если бы не Виталий, вряд ли была бы в состоянии себе ее позволить, не влезая при этом в долги. Вот уж воистину, не гонялся бы ты поп за дешевизной.

— Что мне еще надо знать? — спросила она Забегалова. — Ты мне поможешь какими-нибудь связями в посольстве?

— В Манзании нет российского посольства, — ответил он, вздохнув. — И это еще одна причина, по которой туристам там совершенно нечего делать. Консул работает из соседней Эритреи. Разумеется, я туда позвоню и попрошу тебе помочь, оставлю твои координаты. Только ты, во-первых, положи довольно много денег на телефон, а во-вторых, сразу, как только сможешь, купи местную симку и с нее через WhatsApp сообщи мне твой манзанийский номер, чтобы я мог им дать его для связи. Учти, что завтра и послезавтра в России выходные дни, и в консульствах тоже, а у меня есть только служебные телефоны, так что связаться с консулом я смогу, скорее всего, только девятого числа.

— Не страшно. Я только прилечу туда седьмого ближе к ночи, так что один день как-нибудь продержусь с помощью твоего голландца. Как его, кстати, зовут?

— Самуэль Ван ден Берг. Если ты ему понравишься, то он разрешит называть себя просто Сэм. Лови номер.

Я поблагодарила Мишку и распрощалась. Через секунду телефон звякнул, принеся номер телефона Самуэля Ван ден Берга. Что ж, уже немало. Следующий звонок нужно было сделать на работу. Я понятия не имела, сколько времени мне придется провести в Манзании, в то время как девятого января начинался рабочий год. Несмотря на поздний час, я набрала номер своего непосредственного начальника, председателя Таганского суда Анатолия Эммануиловича Плевакина, который все годы нашей совместной работы был мне не столько начальником, сколько наставником.

Выслушав мою сбивчивую от волнения речь, он все сразу понял правильно.

— Лена, езжай спокойно, — сказал Плевакин, откашлявшись. — Пусть Дмитрий, твой помощник, в понедельник напишет за тебя заявление на отпуск, пока на две недели. Думаю, что с твоим опытом за это время ты справишься. Если нет, оформим второй отпуск, уже за свой счет.

— У меня дела назначены, Анатолий Эммануилович, — покаянно созналась я. — Я же не собиралась ни в какой отпуск.

— За дела не переживай, на других судей раскидаем. В конце концов, ты могла не в Манзанию свою улететь, а гриппом заболеть и все равно на работу не выйти. Вон в этом году какой грипп жестокий по Москве ходит. Почитай, на две недели люди из рабочего процесса и вылетают. Так что не бери ты в голову, Кузнецова, решай свои проблемы.

— Это не мои проблемы, — возмутилась я.

— Да понятно, что не твои. У такой правильной зануды, как ты, не может быть проблем, зато твоя сестра отдувается за вас двоих. Скажи мне, сколько раз в год она устраивает тебе приключения, которых в твоей жизни без нее точно бы не было? Два? Три? Лена, ты еще не устала? А она? Ей не хочется, наконец, стать взрослой? Я уж, признаться, думал, что она выйдет за Таганцева замуж и остепенится, что хотя бы он на нее повлияет. Но нет, моим надеждам сбыться не суждено.

— Анатолий Эммануилович, я все про Натку понимаю и сама на нее ужасно злюсь, но она — моя сестра, и бросить ее в сложной ситуации я не могу. И в прошлые разы не могла, и сейчас, и в будущем не смогу тоже. Спасибо вам за понимание, я постараюсь вернуться максимально быстро.

— Кузнецова, ты там это, береги себя. — В голосе шефа прорезалась обычно несвойственная ему нежность. Чтобы скрыть ее, он тут же закашлял, чтобы я, не дай бог, не подумала, что Анатолий Плевакин — грозный председатель суда — может расчувствоваться не к месту. — Конечно, было бы лучше, если бы Таганцев с тобой полетел. Он — бывалый опер и мужчина. С ним тебе было бы безопаснее.

Если честно, то я бы предпочла, чтобы со мной полетел Миронов, но он никак не мог отложить свои дела на неопределенный срок и умотать за границу. Я относилась к этому с пониманием, зная, что ему и неделю нашего калининградского отпуска было выкроить очень сложно. Знала я и то, что он волновался за меня и переживал, что мы не летим в Манзанию вместе. Помимо служебных дел, у этого было и еще одно объяснение. На завтрашний рейс в Каир был всего один билет.

— Лена, я за пару дней раскидаю все свои дела, и если выяснится, что ты еще не разобралась с Наткиными проблемами, то я все брошу и прилечу к тебе, — говорил он. Лицо у него было несчастное. — Если бы у меня были в запасе хотя бы сутки, я бы отправил с тобой кого-нибудь из своих безопасников, но за рождественскую ночь я совершенно точно никого не найду, а ждать же ты не станешь.

— Не стану, — твердо сказала я.

Вот и Плевакина я так же твердо заверила, что обязательно буду осторожна. В мои планы входило вернуться целой, невредимой, с Наткой и как можно быстрее. В конце концов, в Москве у меня оставались любимые люди, и я знала, что они будут по мне скучать. А я по ним.

Я еще успела предупредить своего помощника Диму и подругу Машку, тоже работающую судьей, о том, что им какое-то время придется работать без меня и в какой-то мере за меня, после чего мы с Виталием собрали вещи, покинули гостеприимный и прекрасный калининградский замок, который за неделю успел стать нам домом и подарил волшебные дни и ночи, и уехали в аэропорт, где нас ждал арендованный небольшой самолет.

В два с небольшим часа ночи мы вылетели из Калининграда, около пяти утра приземлились в Москве, прошли в бизнес-зал, где нас уже ждал завтрак и очень крепкий и горячий кофе. К половине седьмого утра в аэропорт приехал Таганцев, привезший мой чемодан и заграничный паспорт, а также помощница Миронова, которая передала ему бумажный конверт с долларами. Где именно она их взяла ночью, я даже спрашивать не стала.

— Вот, возьми, — сказал Виталий, передавая пакет мне. — Тут все, как говорил твой приятель из МИДа. Две тысячи стодолларовыми купюрами, это для оплаты услуг того самого голландского еврея, тридцать лет живущего в Африке. И еще три тысячи банкнотами по двадцать, десять и пять долларов, чтобы тебе было удобно рассчитываться. Вот тебе маленькие пластиковые конверты, разложи деньги мелкими пачками и спрячь на себе.

— Как на себе? — не поняла я.

Помощница Миронова протянула мне какую-то вещь, оказавшуюся хлопчатобумажным поясом с большим количеством потайных карманов.

— Надевай-надевай, — сказал Виталий покровительственно. — У африканцев есть одно преимущество, они не будут производить личный досмотр белой женщины. Ни при каких обстоятельствах. На границе скажешь, что деньги у тебя на карте, покажешь ее. И еще вот это. — Он протянул мне маленький кошелек, из которого достал несколько странных бумажек с нарисованными на них слонами и жирафами. И, заметив мой недоуменный взгляд, пояснил: — Это маны, денежная валюта Манзании. Тут около двадцати пяти тысяч, что в переводе составляет всего сто долларов, но для того чтобы отстали, хватит.

— Боже мой, Виталий, где ты их взял, да еще ночью? — всплеснула руками я. — Я никогда не привыкну к тому, что ты — просто волшебник.

— Я — просто фокусник, — засмеялся Миронов, хотя я и видела, что ему приятны и моя похвала, и мое восхищение. — У меня есть знакомые, которые ведут дела с Африкой. Я позвонил и задал вопрос, нет ли в наличии манзанийских ман? Оказалось, что есть, хотя и немного. Доллары где попало не доставай. Потому что выручать из тюрьмы вас с Наткой вдвоем будет уже хлопотно. Да и нервов моих жалко.

Он улыбался, но глаза у него были тревожные. Я понимала, что он за меня переживает. На Таганцева так и просто было больно смотреть. За те несколько дней, что Натка не выходила на связь, он, казалось, потерял килограммов пять, не меньше, спал с лица и осунулся.

— Как там дети? Они в курсе? — спросила я Таганцева, когда только увидела.

— Нет, они у Сизовых. Я в школе и саду договорился, что они задержаться еще на пару дней. Мне так спокойнее, — ответил Костя, отведя взгляд.

Я видела, что он сильно переживает за Натку и не готов свою боль делить с детьми. Дай бог ему сил! Я, пусть и не к месту, подумала, что нам с сестрой все-таки очень повезло с мужчинами.

Наконец-то, в восемь утра, попрощавшись с ними обоими, я пошла регистрироваться на рейс, а уже в десять мой самолет взмыл в воздух, унося меня навстречу приключениям, которых я у судьбы вовсе не просила.

До Каира добрались без особых неудобств. Там в аэропорту я прошла на пересадку, в туалете переоделась, убрав зимнюю одежду в предусмотрительно приготовленную Санькой складную сумку, вышла к выходу на посадку уже в джинсах и футболке, готовая к перелету в Африку. Самолет манзанийской авиакомпании, конечно, был далек от совершенства. Увидев боковые скамейки, на которых необходимо было разместиться, упихав свой багаж под них, я испытала приступ аэрофобии. Я вспомнила частный самолет, которым мы с Виталием летели из Калининграда, и грустно улыбнулась. Мой возлюбленный со всеми его возможностями был далеко, а мне необходимо было любой ценой спасать Натку, и неудобный самолет был явно меньшей из бед.

Предыдущую ночь я почти не спала, не считая двух часов полета из Калининграда, которые я провела в удобном кресле-кровати, поэтому, кое-как пристроив голову на сложенные поверх установленного на колени рюкзака руки, я немедленно уснула. Благодаря этому умению спать в любых обстоятельствах полет до столицы Манзании Муа-Майнды прошел для меня практически незамеченным. Пассажиров в самолете было немного — всего трое, и, как я поняла из их обрывочных разговоров между собой, были они обеспеченными манзанийцами и летели домой. Хвала Господу, что я, пусть и не в совершенстве, но владею французским. Как сказал Мишка Забегалов, английский в Африке не очень-то в чести, и девяносто восемь процентов населения им попросту не владеют.

В положенное время мы приземлились в аэропорту Муа-Майнды. Разбуженная взбудораженными голосами попутчиков, которые были явно рады, что оказались дома, я вытащила из-под лавки свой чемодан и сумку с верхней одеждой, нацепила на плечи рюкзак, судорожно проверила наличие под футболкой пояса с наличностью и покорно вылезла из самолета навстречу неизвестности.

Паспортный контроль прошел без эксцессов.

— Валюта есть? — лениво спросил меня толстый потный таможенник.

— Двадцать пять тысяч манов, — ответила я по-французски. — И банковская карточка. Показать?

— Икра? Водка? — спросил он с легким блеском в глазах.

Я покачала головой:

— Нет, я это не употребляю, а подарки мне везти некому.

— Торговля на территории нашей страны запрещена законом и карается тюремным сроком, — сообщил таможенник. — Вы это знаете?

— Нет, но я не собираюсь ничем торговать, — пожала плечами я.

— Цель поездки?

— Деловая, — не моргнув глазом ответила я.

— Теперь при въезде в страну необходимо оформлять визу. Решение нового правительства. Все, кто въезжал по старым правилам, находятся вне закона.

Это я и без него знала, ведь именно из-за этого сейчас парилась в местной тюрьме моя непутевая сестра.

— Сколько стоит виза? — спросила я, понимая, что новая услуга не может быть бесплатной. — И можно ли оформить ее на человека, который уже находится в стране, въехав по старому законодательству?

— Пять тысяч манов. — Легкую запинку перед озвученной суммой мое профессиональное ухо, разумеется, отметило.

Скорее всего, виза стоила три тысячи, а две сверху предприимчивый таможенник оставлял себе. Что ж, меня это вполне устраивало.

— Держите. — Я достала кошелек, отсчитала десять тысяч манов и протянула ему. — Первая виза на мой паспорт, пожалуйста. Вторая — на гражданку Российской Федерации Кузнецову Наталью Сергеевну. Вот тут данные ее паспорта.

И я протянула толстяку фотографию Наткиного документа. Через три минуты я отошла от стойки с двумя бумажными визами и штампом в своем паспорте о пересечении границы с Манзанией. Основной вопрос, который меня теперь волновал — встречает меня обещанный Мишкой голландец или нет. Однако мой однокурсник меня не подвел. Только я вышла в зал ожидания, как ко мне двинулся единственный здесь белый мужчина. Высокий, худощавый, лет семидесяти с хвостиком, с густой седой шевелюрой, он очень отличался от всех остальных мужчин в зале. Впрочем, все они расступались перед ним, спешащим мне навстречу, многие здоровались, так что становилось ясно, что Самуэль Ван ден Берг — человек тут известный и уважаемый. Я немного приободрилась.

— Здравствуйте, вы Елена? — спросил он, протягивая руку для пожатия. — А я — Сэм.

Английский у него был безукоризненный, рука сухая и теплая, рукопожатие крепкое. Я с удовольствием на него ответила.

— Да, это я. Добрый вечер и спасибо, что откликнулись.

— Михаил — мой давний товарищ, — улыбнулся он. — Я не мог ему отказать. Давайте ваш чемодан. По дороге я расскажу вам, что мне удалось выяснить за сегодняшний день.

— Вы знаете, где моя сестра? Вы нашли ее? — воскликнула я.

— Да, поскольку это было совсем нетрудно. Белых туристов в стране немного, и, разумеется, содержат их в центральной манзанийской тюрьме в столице. Вы не волнуйтесь, Елена, с вашей сестрой все в порядке, насколько это возможно для человека, которого содержат в металлической клетке. Она жива и здорова, ее кормят, дают воду и не применяют силовых методов воздействия.

Я содрогнулась от перечисления всех этих «бонусов».

— Вы отвезете меня к ней?

— Завтра с утра, — кивнул Сэм. — Судебное заседание назначено на девятое число, но я от вашего имени подал запрос на предварительное слушание в присутствии адвоката, на котором можно от судьи узнать перечень обвинений и выработать линию защиты. Манзания — странная страна с еще более странными законами, но они есть и работают, что нам на руку. Не так ли?

— Тогда нам нужно до завтрашнего дня успеть нанять Натке адвоката, — воскликнула я с горячностью. — Или у вас уже есть на примете подходящий?

— Разумеется, у меня есть на примете подходящий адвокат, — улыбнулся Сэм. — Это вы. И если вы дадите мне свой паспорт, то к завтрашнему дню у вас будут все необходимые для этого документы, точнее, адвокатская лицензия.

— Это как? — не поняла я.

Сэм со вкусом рассмеялся, видя мое недоумение.

— Елена, если вы обратитесь к истории своей родной страны, то найдете в ней пример, что такое действительно возможно. Когда в 1917 году к власти в России пришли большевики, то декретом «О суде», который был выпущен, если я не ошибаюсь, в октябре того же года, то есть фактически сразу после революции, во-первых, была отменена классическая адвокатура, что стало реализованной мечтой всех судей, а во-вторых, провозглашалось, что адвокатом может быть любое лицо пролетарского происхождения.

— Я — судья и никогда не мечтала об отмене классической адвокатуры, — вздохнула я. — И тем более мне непонятно, какое отношение это имеет к нашему случаю.

За разговорами мы дошли до припаркованной у входа в аэропорт машины Сэма — небольшой «Сузуки Гранд Битара» со съемной крышей, сейчас отсутствующей. Он загрузил мои вещи, галантно помог мне сесть, вскочил за руль и тронулся с места. Движения его были быстрыми и ловкими, явно не соответствующими возрасту.

— Сколько вам лет, Сэм? — спросила я и тут же извинилась за нетактичный вопрос.

— Ну что вы, я свой возраст не скрываю. Через месяц мне исполнится восемьдесят два.

— Сколько???

— Что? Я моложе выгляжу? Это да. Я просто веду здоровый образ жизни, много двигаюсь, ем овощи и мясо, каждый день выпиваю только один бокал виски и никогда не переживаю по пустякам. А что касается вашего первого вопроса, то большевистский декрет имеет к нашему случаю самое прямое отношение, поскольку он взят за основу законодательством Манзании. Здесь получить адвокатскую лицензию и представлять интересы любого человека в суде может кто угодно, если у него пролетарское происхождение. У вас пролетарское происхождение, Елена?

— Наша с сестрой мама работала учительницей, а отец был инженером, — сказала я.

— Ну, вот видите, — с удовлетворением ответил Сэм. — Вполне подходит. Лицензию я вам завтра оформлю за десять минут и три тысячи манов. Располагаете вы такой суммой?

— Располагаю, — с достоинством сказала я. — А куда вы сейчас меня везете? В отель?

Сэм отрицательно покачал головой:

— Нет, после очередного переворота в отеле небезопасно, кроме того, там регулярно отключают воду, и холодную, и горячую. Я везу вас к себе. У меня свой дом, в котором есть гостевые комнаты, так что вы никому не помешаете и сможете нормально отдохнуть.

— Это удобно? — спросила я с легкой тревогой.

— Вполне, — пожал плечами он. — Я живу один, если не считать того, что каждое утро ко мне приходит домработница, которая прибирает дом, готовит еду и приносит продукты, а также ведет все остальное хозяйство, пока я нахожусь в офисе. Он располагается во второй половине дома, так что далеко ходить на работу мне не приходится. Все, мы приехали.

В вечернее время Муа-Майнда, несмотря на свой столичный статус, была полностью погружена во тьму. Света на улицах не было, лишь кое-где желтели окна домов, так что разглядеть что-либо по дороге я не могла, как ни старалась. Первое впечатление, впрочем, у меня возникло: вокруг царила потрясающая бедность. Дома походили, скорее, на лачуги. Однако район, в который привез меня Самуэль Ван ден Берг, выгодно отличался от остального города. Он был застроен отдельными каменными домами в два и даже три этажа, отделенными от улицы красивыми решетчатыми заборами.

Перед одним из таких домов, с черепичной, а не тростниковой крышей, мы сейчас и стояли. Сэм открыл ворота, завел машину во двор и снова запер их изнутри.

— Главное правило жизни в Манзании: следи за своим имуществом в оба, — пояснил он, помогая мне выбраться из машины и лихо доставая вещи. — Из-за ужасающего уровня бедности здесь процветает воровство всех видов. Так что двери и ворота нужно держать запертыми, окна закрытыми, карманы и сумки застегнутыми. И тогда все будет хорошо.

— Как же вы здесь живете столько лет? — спросила я, идя за хозяином по каменной дорожке вдоль удивительно красивых клумб с невиданными мной раньше цветами и кустарниками.

— Мне здесь нравится, — коротко ответил тот. — И мои доходы позволяют мне обеспечивать себе комфортное существование. Вот и все.

В доме, где мне выделили уютную и удобную комнату с ванной, я приняла душ, переоделась и прошла в столовую, где уже был накрыт ужин — салат из огурцов и помидоров с авокадо, лосось, приготовленный на гриле, свежевыжатый сок из манго и удивительно вкусные лепешки из, как сказал Сэм, маниоковой муки. Признаться, я никогда до этого не ела маниоков.

После ужина мы прошли во двор, где были установлены качающиеся плетеные кресла с мягкими подушками, и уселись там, держа в руках по бокалу с виски. Сэм выдал мне местную сим-карту, так что первым делом я связалась с Виталием, чтобы сообщить, что у меня все в порядке, с Санькой, которую волновало то же самое, и с Мишкой Забегаловым, чтобы у него был мой манзанийский номер. Все, теперь все запланированные на сегодня дела были сделаны, я могла отдыхать.

Глаза у меня слипались, но хозяин дома был явно настроен поговорить, а обижать его мне не хотелось.

— Расскажите, как вы оказались в Манзании, — попросила я. И Сэм с удовольствием выполнил мою просьбу, ведь, как говорится, ни о чем люди не говорят с таким удовольствием, как о себе.

Его отец был родом из очень богатой еврейской семьи, которая владела ювелирными производствами в Амстердаме. Последний сын, он должен был довольствоваться местом младшего партнера в семейной фирме, но подобное положение дел его не устраивало, поэтому, женившись, он уехал попытать счастья в Африку, а именно — в Родезию, где на имеющиеся у него средства открыл кофейную плантацию. В 1940 году у Ван ден Бергов родился сын Самуэль, а пару лет спустя дочь Розалия.

Семья богатого белого плантатора ни в чем не нуждалась, его дети росли, получая прекрасное домашнее образование, а достигнув определенного возраста, старший сын уехал в Амстердам, учиться в университете. Там Сэм получил юридическое образование и даже пару лет поработал в известной адвокатской конторе, но вскоре вернулся в Африку, куда его со страшной силой тянуло.

— Я понял, что не могу быть полностью счастлив нигде, кроме Африканского континента, — рассказывал он мне, прихлебывая виски. Я внимательно слушала, потому что мне действительно было интересно.

Кроме природы, климата и житейского уклада, Сэму Ван ден Бергу нравились и африканские женщины. Белые его не привлекали совершенно, и в тридцать лет он женился на дочери вождя одного из родезийских племен, которая за несколько лет родила ему троих сыновей и дочь.

Родители не возражали, тем более что стареющий отец был рад передать в руки старшего сына руководство плантацией и отойти от дел, однако в 1980 году случился антиколониальный переворот, Родезия превратилась в Зимбабве, и Ван ден Берги, потеряв плантацию, но не все накопления, были вынуждены бежать из страны. Родители вернулись в Нидерланды, где к тому времени уже много лет счастливо жила их дочь Розалия, а Сэм с женой и детьми перебрался в Манзанию. Он категорически не хотел покидать Африку, прекрасно понимая, что на его жену и детей в Европе, в те годы не обладавшей современной толерантностью, будут смотреть весьма косо. Имеющихся средств вполне хватило на то, чтобы обустроить комфортный и уютный дом, а диплом юриста позволял вести дела, заключать выгодные сделки и не бедствовать.

— Но в Манзании почти каждый год происходит несколько переворотов, — удивленно сказала я. — Власть все время меняется. Как же так получилось, что вы сохранили свой бизнес и уровень жизни?

Сэм засмеялся, искренне, весело, от души.

— Девочка моя, — сказал он, отсмеявшись, — вы ведь уже достаточно взрослая и до сих пор так трогательно наивны. Поверьте, что любая власть не трогает умных людей, умеющих делать деньги и готовых сотрудничать. Мои навыки и умения пригождались всем и всегда. Я незаменим на переговорах высокого уровня, я свободно владею английским, французским, голландским языками, суахили и еще несколькими африканскими диалектами. Мои однокурсники работают в правительствах нескольких весьма крупных стран. Мои связи соединяют очень разные континенты, а мое происхождение открывает мне двери в весьма высокие кабинеты. Я выгоден, а потому незаменим.

Он продолжал свой рассказ, и я узнала то, что уже сообщил мне Мишка. Жена Сэма десять лет назад умерла, выросшие дети разъехались и жили теперь в Европе и Америке, а он оставался в Манзании один, не желая даже на старости лет менять привычный уклад жизни. Что ж, надо признать, что мне это было только на руку.

Около полуночи Сэм заметил, что глаза у меня совсем закрываются и я с трудом удерживаю вертикальное положение в удобном кресле.

— Идите спать, Елена, — сказал он, вставая. — И завтра отсыпайтесь в свое удовольствие. С утра я съезжу оформить вашу адвокатскую лицензию, так что вы можете не торопясь позавтракать. Завтрак я оставлю здесь, в саду. А потом, когда я вернусь, мы с вами поедем на предварительное слушание в суд, где вы сможете повидать свою сестру.

— Нам надо еще решить с вами наши деловые вопросы, — сказала я, помня о гонораре, который брал за свои услуги Самуэль Ван ден Берг.

— Это всегда успеется, — улыбнулся он. — Не переживайте. Всему свое время.

Он даже не дал мне убрать со стола, возмущенно заявив, что я гостья и приходящая к нему служанка завтра все уберет. Я пожелала ему спокойной ночи, вернулась в отведенную мне комнату, из последних сил стащила с себя одежду, натянула положенную Санькой в чемодан легкую пижаму, улеглась в мягкую, словно сделанную из взбитых облаков, постель и тут же уснула.

Всего за три дня жизнь в тюрьме стала такой привычной, словно Натка и ее товарищи по несчастью провели в заточении несколько месяцев. С утра их будили надзиратели, передавали в камеры кувшины с водой, которой можно было умыться над ведром за ширмой. Затем и ведро, и кувшин уносили, зато приносили завтрак. Как правило, это была каша и лепешки, а также питьевая вода, которой наполняли металлическую кружку.

После завтрака начиналось томительное ожидание обеда. Делать было совершенно нечего: телефоны не работали, книг не имелось, прогулки пленникам не полагались. К счастью, металлические прутья решетки позволяли общаться между собой, что они все и делали. К концу первого же дня Натке казалось, что она знает о Вере с Геной и Наде с Димой все, впрочем, как и они о ней.

Молодожены из Нижнего Новгорода родились и выросли в соседних дворах и даже учились в одной школе, правда с разницей в несколько лет, их родители работали на одном заводе и даже круг общения у них был отчасти общий, но познакомились Надя и Дима, отправившись в туристическую поездку в Турцию, на пляже, и, когда пришла пора разъезжаться по домам, были немало удивлены тем обстоятельством, что даже такси в аэропорту им можно взять одно на двоих.

— Вот как бывает, — эмоционально взмахивая руками, говорила Надя. — История нашего знакомства лишний раз подтверждает, что если людям суждено быть вместе, то судьба обязательно их сведет, даже если для этого придется поехать на край света. Хорошо, что мы оба любим путешествовать.

— На край света приходится поехать для того, чтобы в тюрьму попасть, — пробурчал Гена. — Вот не любили бы путешествовать, сидели бы дома, не оказались бы сейчас за решеткой.

В общем-то, возразить ему было нечего.

Вера, разумеется, ужасно переживала о детях, Пете и Паше. После того как взрослых погрузили в скотовозку и увезли из отеля, о мальчишках не было никаких известий. Каждый раз, когда к ним заглядывала русскоязычная надсмотрщица, то есть помощник судьи, Вера со слезами умоляла узнать, что с ее детьми, однако никакой информации у Сильвии не было.

— Дети в детском лагере, — отвечала она, — и будут там, пока суд не определит степень вашей вины и не назначит наказание.

Сильвия же сказала им, что суд назначен на девятое января. Сегодня было восьмое, а значит, им предстоял еще один унылый и бесконечный день. Обед — вонючее мясо и рис — приносили в районе часа, после чего все укладывались спать, потому что дневной сон хотя бы немного сокращал бездеятельное ожидание.

Натка вообще спала с удовольствием, потому что активный образ жизни, в котором нужно было совмещать работу, воспитание Сеньки, домашнее хозяйство, любовные романы, бесконечные приключения, а с недавних пор еще мужа и трехлетнюю Настюшку, времени на сон оставлял немного. Хронический недосып, к которому она привыкла, выходил из нее в эти несколько дней стремительно, после обеда Натка спала глубоким и ровным сном по три-четыре часа и просыпалась, чувствуя себя отдохнувшей.

Это было более чем странно, с учетом, что спала она внутри металлической клетки в африканской тюрьме и без малейшего представления о том, что ее ждет. И тем не менее на качество и количество сна это обстоятельство никак не влияло. Пожалуй, крепостью своей нервной системы Натка могла гордиться.

Она пыталась представить, когда именно семья хватится ее настолько, чтобы начать действовать. С одной стороны, это могло произойти только одиннадцатого января, когда она не вернется домой из поездки. С другой, зная характер своей сестры Лены и трепетное отношение к жене капитана Таганцева, можно было робко надеяться, что тревогу они забьют гораздо раньше. Встревоженные ее молчанием, начнут наводить справки, узнают про очередной переворот и… Что должно последовать дальше, Натка не представляла.

Отдав пустую тарелку из-под каши и получив воду, она сделала несколько глотков, поставила кружку на колченогую табуретку возле топчана, заменяющего кровать, и начала выполнять упражнения, которые сделала для себя обязательной частью утреннего ритуала. Десять приседаний, десять наклонов, десять поворотов туловища. Не то чтобы фитнес, но лучше чем ничего.

Выпрямившись в очередной раз и резко выдохнув, Натка вдруг обнаружила перед собой сестру и даже зажмурилась от неожиданности. Приоткрыв сначала один глаз, а потом второй, она убедилась в том, что это не мираж, а действительно ее сестра, судья Елена Сергеевна Кузнецова, рядом с которой стоял весьма колоритный и очень благообразный седой джентльмен лет семидесяти.

— Лена! — пробормотала потрясенная Натка. — Как ты здесь очутилась? Впрочем, я была уверена, что ты все поймешь. Лена, я даже сама не знаю, как меня опять угораздило вляпаться в неприятности, но, судя по всему, проблем такого масштаба у меня еще не было.

— Я с тобой позже поговорю, — сказала сестра с угрозой и бесконечной усталостью в голосе одновременно. Признаться, Натка ее понимала. — Сейчас мы пойдем на встречу с судьей. Пожалуйста, включи все свое благоразумие и не вытворяй ничего, на что ты способна.

— Но нам говорили, что суд только завтра, — пролепетала Натка виновато.

— Это не суд, а предварительное слушание. Мне как твоему адвокату можно ознакомиться с материалами обвинения, чтобы выработать линию защиты.

— Тебе как кому?

— Твоему адвокату. Сэм с утра успел оформить мне лицензии. На право адвокатской практики. У меня оказалось подходящее происхождение. — Тут сестра непонятно усмехнулась. — Кстати, познакомься, это господин Ван ден Берг, наш консультант и, по сути, ангел-хранитель. Его можно звать просто Сэм.

— Здравствуйте, Сэм, — поздоровалась благовоспитанная Натка. — Лена, как Таганцев, как Сенька и Настюшка?

— А сама-то как думаешь? — сурово спросила Лена, которой, похоже, младшую сестру было совершенно не жалко. — С ума сходят от беспокойства за тебя, непутевую. А так все в порядке у них, разумеется. Что с ними случится, если даже у трехлетней Насти разума больше, чем у тебя.

Натка закусила губу, потому что не любила, когда ее воспитывали. Пусть даже и заслуженно.

— Женщина, простите, я не знаю, как вас зовут, — позвала из соседней клетки Вера. — Мы с вашей сестрой из одного отеля и нас тоже привезли сюда. Если вы увидите судью, то не могли бы спросить, что с нашими детьми. У нас два сына. Мальчики Петя и Паша. Им четырнадцать и десять, и я очень переживаю, потому что вот уже три дня их не видела и не знаю, что с ними.

— А, так это, похоже, вашим мальчишкам мы должны быть благодарны за то, что получили известие, что Натка в тюрьме, — сказала Лена. — Дело в том, что моей дочери-блогеру во время стрима дважды написал какой-то неизвестный подросток по имени Петя.

— Да, это мой сын. Наверное, как-то раздобыл доступ к интернету, — пробормотала Вера и заплакала. — Получается, что он жив и здоров.

— Точно, я рассказала мальчишкам про Саньку и ее блог, и, видимо, они догадались, что так можно позвать на помощь! — воскликнула Натка. — Вера, Гена, у вас потрясающе умные дети. Они догадались через Саньку сообщить именно Лене, потому что она высококлассный юрист и обязательно нам поможет.

— Это она вам поможет, — проворчал Гена. — Она же ваша сестра, а не наша.

— Разумеется, я помогу всем, — сказала судья Кузнецова. — Если бы не ваши мальчики, то меня бы тут не было, да и вообще не в моих правилах бросать людей в беде, особенно, когда они мои соотечественники.

— Имейте в виду, что денег на адвоката у нас нет, — пробурчал Гена, а Натка подумала, что в их семье умными являются далеко не все.

— Ничего, как-нибудь переживу, — усмехнулась Лена.

Появившаяся Сильвия отвела их к судье. Это оказалась огромная женщина лет пятидесяти с заплетенными к тугие косички кудряшками. Весила она килограммов сто пятьдесят. Огромные ляжки, большой живот и выдающуюся грудь не скрывала даже свободная судейская мантия. Лена и Натка рядом с ней выглядели как два воробья рядом с грачом. И чувствовали себя примерно так же.

— Наталья Кузнецова? — грозно вопросила судья на чистом русском языке, отчего Натка и Лена чуть не сели мимо кресел, на которые им указала Сильвия.

— Д-да, — чуть дрожащим голосом согласилась Натка. — Это я.

— А я — адвокат подзащитной, вот мои документы, оформленные в соответствии с законодательством вашей страны, — спокойно сказала Лена и протянула свою свеженькую лицензию. — Мы запросили предварительное слушание, чтобы узнать, в чем именно обвиняют мою клиентку. Так же хочу уведомить, что являюсь адвокатом и остальных русских туристов, которые сейчас ожидают суда в камере предварительного заключения.

Судья, являющаяся Елене Кузнецовой в какой-то степени коллегой, недовольно зыркнула на нее, но бумаги взяла.

— Простите, вопрос не по теме, ваша честь. Вы так хорошо владеете русским языком. Учились в России?

— Я училась в Саратовской юридической академии, — сообщила судья недовольно, но с некоторой примесью гордости.

— Да-а-а? И в каком году закончили? — машинально поинтересовалась Лена.

— Ни в каком. Меня отчислили с третьего курса. Но язык я знаю.

— А где вы заканчивали образование? — Сэм пинал Лену ногой, явно намекая на то, что нужно замолчать, но судье Кузнецовой, похоже, и правда, было интересно.

Натка знала за сестрой такую особенность: когда дело касалось юридических аспектов, ту было не остановить в получении информации.

— Нигде. Для Республики Манзания полученного мной образования достаточно. Дело ведь не в бумажных знаниях, покрытых пылью веков, а в пламенной верности интересам революции. Меня зовут Нандо-Ландо Магути, и я долгие годы была женой и верной соратницей одного из лидеров революционного движения в нашей стране. Моего мужа звали Фидель Магути. Он в молодости поменял имя в честь великого Фиделя Кастро, на которого мечтал быть похожим. Он даже летал к нему на Кубу. — В голосе ее появились хвастливые нотки. — Мой муж погиб десять лет назад во время очередного переворота, когда революционное правительство было свергнуто реакционными силами. Но сейчас мы вернулись и своего уже не отдадим. В память о моем муже меня назначили Главой общего революционного суда. Я рассматриваю исключительно дела о госпреступлениях. И то, что я жила и училась в России, для вас ничего не меняет. Все знают мою неподкупность.

— Незаконченных трех курсов хватает на то, чтобы возглавить суд страны, а для того чтобы стать адвокатом, вообще учиться не надо, — вполголоса сказала судья Кузнецова по-английски. — Сэм, как вы живете в таком дурдоме.

— И какое же госпреступление я, интересно знать, совершила? — подбоченясь, спросила Натка. В присутствии сестры она ничего не боялась.

— Я же велела тебе молчать! — прошипела Лена, но Натка только отмахнулась от нее, войдя в раж.

— Во-первых, незаконное пересечение границы, — начала перечисление Наткиных грехов судья. — За это полагается лишение свободы сроком на три года. Во-вторых, сопротивление органам власти при задержании. Вы толкнули и укусили солдата вооруженных сил Манзании. За это вам грозит семь лет тюрьмы. В-третьих, вы задолжали государству за пользование мобильной связью и мобильным интернетом шестьсот долларов.

— Сколько? — возмущенно спросила Натка. — Да я всего-то один раз по WhatsApp позвонила.

— В нашей молодой республике дорогая связь, — пожала плечами судья. — За это вам полагается компенсация ущерба, штраф в двойном объеме и за просрочку внесения этого штрафа год лишения свободы. Штраф нужно было выплатить в первые же сутки возникновения задолженности. Также вы обвиняетесь в контрабанде валюты. Это карается сроком лишения свободы в пять лет. Кроме того, — судья поджала губы, от чего ее двойные подбородки пришли в движение, — был досмотрен ваш телефон, в котором найдены фотографии неприличного содержания.

— Чего-о-о-о? — вылупила глаза Натка. — Это какие же, позвольте спросить.

У нее действительно при аресте ненадолго изымали телефон, который потом вернули. Но никаких неприличных фотографий в нем, разумеется, не было и быть не могло. Мать двоих детей и верная жена Константина Таганцева никогда не увлекалась порнухой.

— Телефончик ваш позвольте, пожалуйста.

Натка протянула свой бесполезный телефон, судья Магути ловко защелкала кнопками.

— Так вот же.

На экране, который она листала толстым пальцем, мелькали фотографии Натки в купальниках. Собираясь в поездку, она перемерила их перед зеркалом все, что были в доме, а именно восемь, выбирая, какие лучше взять на столь долгожданное море. Купальники были красивые и дорогие, а Натка в них смотрелась прекрасно, разумеется.

В поездку она отобрала три из восьми, а фотографии так и остались в галерее, потому что Натка себе на них нравилась и вообще свои изображения любила.

— И что с ними не так? — спросила она судью. — Это мои личные фото, сделанные у меня дома, в Москве.

— С ними все не так, — отрезала Нандо-Ландо Магути. Она то и дело поджимала губы, затем вытягивала их дудочкой, округляла рот, высовывая язык, закрывала рот и снова поджимала губы, словно Наткины селфи приводили ее в столь неистовое раздражение, что она даже не могла его скрыть. — Это неприличные фотографии, которые позволяют обвинить вас в подготовке к непристойному поведению. Такие, как вы, распутницы, кажется, в русском языке для этого существует термин «шалавы», соблазняют верных солдат революции, сбивают их с истинного пути, завлекают и оказывают им секс-услуги.

— Кажется, покойный господин Магути был весьма охоч до продажных красавиц, — прошептала Натка Лене. — Интересно, где он с ними столкнулся? Не на Кубе ли? Впрочем, глядя на эту жиробасину, я его понимаю.

— Натка, ты бы помолчала, — простонала Лена.

— Такие вот искусственные красавицы совращают сынов революции, а потом сдают их врагам, — гремела судья Магути. — Уже не один великий боец за дело трудового народа пал жертвой таких, как ты, и погиб в лапах засланной соблазнительницы.

— Точно, наш Фидель был убит на бабе, — деловито сделала вывод Натка и громко спросила: — А почему это я искусственная?

Она была уверена, что силикон в ее груди, которую она прооперировала несколько лет назад, попав при этом, разумеется, в историю, иначе она просто не умела, совершенно незаметен. Да и филеры в носогубных складках и под глазами, а также ботокс во лбу неразличимы на глаз, особенно для такой дикой и неухоженной коровищи, как судья Магути. Бесится оттого, что муж ей изменял. Бедная!

— От меня не ускользнет ничего, — заверила ее Нандо-Ландо. — Я вас насквозь вижу! Так что за все антиреволюционные поступки придется ответить. Кстати, за подобные преступления против нравственности предусмотрено наказание в виде лишения свободы сроком на двадцать лет.

Натка почувствовала, как ее немытые уже несколько дней волосы поднимаются дыбом от внезапно охватившего ее ужаса. Не вши же у нее завелись, право слово. Хотя за столько лет в африканской тюрьме точно заведутся.

— Почему так много? — жалобно спросила она, утратив весь свой залихватский пыл.

— За двадцать лет ты состаришься, станешь некрасивая и будешь никому не нужна, — с удовлетворением в голосе сообщила ей судья. — В этом и кроется высшая судебная справедливость.

Представив себе, как после отбытия суммарного срока в тридцать шесть лет она возвращается из Африки к мужу и детям, и Таганцев не узнаёт состарившуюся жену, а Сеньке и Насте уже сорок шесть и тридцать девять лет соответственно, Натка бурно зарыдала.

Сидящая рядом Лена тяжело вздохнула, а пожилой мужчина с голландской фамилией тихонько улыбнулся себе под нос. И чего, спрашивается, лыбится, зараза.

— Могу ли я на правах адвоката поинтересоваться, что вменяется остальным моим подзащитным? — спросила судья Кузнецова, внезапно переквалифицировавшая не в управдомы, конечно, но в адвоката.

— Все то же самое, за исключением развратного поведения и сопротивления при задержании, — с явным удовлетворением ответила судья Магути. — Они так же въехали в страну по визам, утратившим свое действие, контрабандой ввезли валюту и задолжали новому революционному правительству за сотовую связь. Отягчающим обстоятельством является то, что все эти нарушения закона они совершили в составе организованной группы лиц, за это полагается увеличение тюремного срока на два года для всех участников преступного сообщества и пяти лет для Натальи Кузнецовой.

— А почему это мне больше, чем всем остальным?! — взвилась Натка.

— Потому что именно ты тянешь на организатора преступной группы и главную приманку для наших защитников революции, — припечатала Нандо-Ландо.

Было видно, что Наткина природная привлекательность вкупе с «искусственной» красотой сделали свое дело, сформировав у судьи стойкую неприязнь к подсудимой Кузнецовой. А Лена всегда говорила, что главное качество судьи — непредвзятость. Интересно, можно на этом основании требовать отвода Магути, ведь профессионализм — он и в Африке профессионализм. Надо будет обсудить это с сестрой, пока Натку не отвели обратно в клетку.

— Суд завтра в десять, — припечатала тем временем Нандо-Ландо; ее необъятный бюст всколыхнулся, выдавая некоторое волнение. Похоже, ей не терпелось прижать к ногтю такую бессовестную возмутительницу спокойствия, как Наталья Кузнецова. — Вопросы к суду есть?

У Натки было, как сейчас говорили, сто-пятьсот вопросов, но, к ее вящему удивлению, Лена не собиралась задавать ни одного.

— Вопросов нет, ваша честь, — кротко произнесла она.

— Как это нет? — зашипела Натка, хватая сестру за руку. — Ты что, не понимаешь, что меня сейчас обратно в клетку отведут.

— Вообще-то ты этого очень даже заслуживаешь, — отрезала Лена жестко. — И кстати, заметь, что я тебя отговаривала от закачивания в грудь силикона. Я предупреждала, что это приведет к неприятностям?

— Не передергивай, ты меня стращала раком и прочими последствиями. О том, что я из-за пластики груди попаду в тюрьму, меня осудят на сорок лет заключения и будут угрожать расстрелять или изнасиловать, или сначала изнасиловать, а потом расстрелять, речи не шло.

— Или сначала расстрелять, а потом изнасиловать, — сообщила Лена спокойно. — Наташа, ты бы взяла себя в руки, что ли. Если у тебя хватило способностей опять влипнуть в неприятности, причем взять при этом столь небывалую высоту, что это даже вызывает уважение, то будь так добра, держи голову холодной. Нам это очень пригодится, когда я на суде буду вытаскивать тебя из проблем.

— А ты уже знаешь, как? — Глаза Натки вспыхнули надеждой.

— Понятия не имею, — призналась Лена. — Но у меня есть сутки, чтобы что-нибудь придумать. А Сэм мне поможет. Да, Сэм?

Благообразный старичок кивнул в знак согласия, когда Лена повторила ему последнюю фразу по-английски.

— Предварительное слушание окончено. Сильвия, отведите подсудимую обратно в камеру, — резко сказала судья Магути, которой, видимо, надоело смотреть на прелести подсудимой Кузнецовой, так явно намекающей на ее собственные физические несовершенства.

От мысли, что она сейчас опять окажется одна, без поддержки сестры, у Натки предательски защипало в носу.

— Наташа, пожалуйста, будь сильной и передай остальным, что мы что-нибудь придумаем, — сказала Лена, смягчив металлические нотки в голосе. Свою непутевую сестру ей было, разумеется, жалко. — И передай Вере, что мы с Сэмом постараемся что-нибудь узнать о судьбе ее детей.

Натка шмыгнула носом.

— Передам. Я понимаю, что Вере в сто раз хуже, чем мне. Мои дети дома, с Таганцевым и в полной безопасности. Мне даже представить страшно, что бы я сейчас ощущала, если бы они были здесь, в каком-то неведомом детском доме. В Африке. Ужас!

— Вот и не представляй, — посоветовала Лена. — А то я знаю твое богатое воображение и последствия, к которым оно приводит.

— Нам нужно идти, — с некоторой долей извинения в голосе сказала подошедшая Сильвия. — Не надо сердить судью. Пожалуйста.

— А мы уже закончили. — В голосе сестры звучала безмятежность, которой Натка завидовала и на которую сердилась. Конечно, это же не Лену сейчас запрут за железными прутьями. — Наташа, до завтра. Сэм, мне нужно, чтобы вы кое-что для меня сделали.

Несмотря на всю мою внешнюю уверенность, когда я выходила из здания суда, в горле у меня стояли слезы. Наташку мне было ужасно жалко. Казалось, я физически ощущаю тот липкий страх, который окутывал ее душу, заставляя сомневаться в себе, во мне, в надежде когда-то увидеть своих детей, обнять Костю, вообще вернуться домой, в Москву.

Конечно, в ее неприятностях виноваты были ее собственная самоуверенность и поверхностность в принятии решений. Но и свою вину я чувствовала тоже. Ведь подозревала неладное, когда только услышала о внезапных планах на отпуск, ведь царапало меня что-то изнутри при упоминании слова «Манзания», но я была слишком погружена в себя, в свою волшебную любовь, улетела в Калининград, не прислушавшись к внутреннему голосу. А я ведь знаю, что моя интуиция никогда меня не подводит.

Помочь Наташке выпутаться из беды было моим долгом и прямой обязанностью, вот только как это сделать, я понятия не имела. Впрочем, я привыкла следовать путем закона.

— Сэм, мне нужен свод юридических нормативных актов Манзании, которые действуют на данный момент, — сказала я, когда мы вышли из здания суда. — Вы же юрист, значит, можете мне помочь?

— Не вопрос, — тут же отреагировал он. — У меня дома есть все необходимое. На английском и французском языках. Устроит?

— Устроит, — вздохнула я, хотя и понимала, что юридические нормы, изложенные на чужом для меня языке, потребуют дополнительного времени, которого как раз и не было. Назначенный на завтра суд не оставлял ни малейшего шанса на промедление. — У меня нет другого выхода. Просто времени так мало, что я могу не успеть.

— Не опаздывает тот, кто никуда не торопится, — сказал Сэм.

Мы дошли до его машины, и она, управляемая своим необыкновенным водителем, бодро покатила куда-то по пыльным улочкам Муа-Майнды. Несмотря на мой географический кретинизм, не позволяющий с первого раза запоминать направления и окружающую местность, я понимала, что едем мы не в сторону дома, ненадолго ставшего моим убежищем по доброте хозяина.

— Куда мы едем, Сэм? — спросила я, немного встревоженная.

Ван ден Бергу я, несомненно, доверяла, но в силу обстоятельств все равно была настороже. От моей внимательности сейчас зависела судьба Наташки.

— На океан, — ответил он.

— Что-о-о-о? Сэм, у меня сейчас нет времени наслаждаться океанским бризом. Я не в отпуск приехала.

— Сомневаюсь, что вы когда-нибудь приедете в Манзанию в отпуск, — широко улыбнулся он. — И тем не менее океан стоит того, чтобы потратить на него время, пусть даже оно и стремительно утекает. Поверьте, когда ты стоишь на его берегу, подставив грудь ветру, даже время меняется, замедляя свой бег. И человек меняется тоже. По крайней мере, я уверен, что именно на берегу океана в голову приходят решения, которые в другом месте кажутся невозможными. Доверьтесь мне, Елена, и вы поймете, что я прав.

— Вы, похоже, думаете, что всегда правы, — буркнула я сдержанно, понимая, что во всем завишу от этого человека и его расположения ко мне.

— Так и есть, — пожал плечами он.

Дорога заняла около часа. Хотя мое настроение не располагало к путевым впечатлениям, я невольно подмечала все, что видела вокруг.

Нищета в столице Манзании была просто ужасающая. Если здание республиканского суда находилось в центре, где еще были относительно широкие и чистые улицы с каменными домами в три-пять этажей и парковками для машин, среди которых были как раздолбанные старые авто, так и относительно новые «форды», «опели» и даже «мерседесы», то ближе к окраинам пейзаж сменился на уже ставшие привычными моему глазу глинобитные мазанки с тростниковыми крышами.

На выезде из города пропали и они. Теперь узкая дорога вилась среди притулившихся друг к другу сараев, построенных из неотесанных досок, деревянных ящиков и даже картонных коробок. По размеру они были не больше газетных киосков, стоявших когда-то на улицах Москвы. Над домиками нависали бесконечные провода. Похоже, электричество в этих лачугах все-таки было. Прикрепленные кое-как, провода могли оборваться при любом мало-мальски сильном ветре, став причиной электротравмы, а то и пожара, но это, похоже, никого не волновало. Прохудившиеся крыши явно не спасали от дождя, хотя я понятия не имела, бывают тут они или нет.

Этот неожиданно заинтересовавший меня вопрос я задала своему сопровождающему.

— Среднегодовое количество осадков тут колеблется в пределах 600-1200 миллиметров. Нынешнее время года с ноября по май считается дождливым, просто в этом году настоящих ливней не так много, а с начала января и вовсе не было, — пояснил Сэм. — Это, кстати, плохо для будущего урожая, так что дождя все ждут. Обычно в январе пять-шесть дней льет дождь, так что, может, вы его еще и застанете.

— Погода комфортная, — призналась я. — Я боялась, что здесь будет пекло. Я плохо переношу жару.

— Днем двадцать девять — тридцать один, ночью двадцать пять, так что жить можно, — согласился Сэм. — За что я люблю эту страну, так это за то, что тут почти круглый год так. В мае-июне днем температура падает до двадцати трех — двадцати пяти, а ночью не бывает меньше двадцати одного градуса. Не нужна никакая одежда, кроме шорт и футболок. Да легкая ветровка на случай дождя. Вот, пожалуй, и все. Где еще на нашей планете можно жить в таких райских погодных условиях? Уж точно не в моей милой Голландии и не в вашей родной России.

Я мрачно подумала о том, что сейчас бы отдала все на свете, чтобы находиться в январской Москве. Вместе со своей семьей, включая беспутную Натку, и рядом с Виталием Мироновым, разумеется. Но промолчала.

На картонных домиках, мимо которых мы ехали, висели рукописные вывески, сообщавшие коротким словом SHOP, что здесь продается одежда. У входа кое-где даже стояли немного обшарпанные, но все же манекены с натянутыми на них белыми сарафанами, такими же, как на снующих по улицам женщинах. Открытые плечи, длинный подол, облегающая талия… В такие были одеты почти все встреченные нами женщины. Униформа у них тут, что ли.

— Нет, просто мода такая, — ответил на очередной мой вопрос Сэм. — Мужчины здесь любят наряжаться в яркие рубахи: красные, желтые. А женская повседневная одежда белая. Это на праздник они могут повязать яркие косынки или натянуть сарафан яркого цвета, да и то не всегда. Манзанийки не любят привлекать внимание мужчин. Это может быть расценено как фривольное поведение и карается тюремным сроком. Да вы же и сами слышали.

Наша машина выехала за пределы столицы и теперь подпрыгивала на ухабистой дороге, ведущей мимо небольших деревень. Здесь домики снова были глинобитными с соломенными крышами. Под деревьями на плетеных стульях отдыхали мужчины в национальных одеждах: широких белых шароварах и длинных рубахах, раскрашенных синими разводами, как будто их завязывали узлами и варили в краске. Именно так поступали наши родители в далекие девяностые годы прошлого века, обеспечивая нам модные в то время «варенки».

Вдоль дороги вились арыки, заросшие травой и полуобмелевшие. Через них тут и там были перекинуты доски, вместо мостков, чтобы можно было переходить с одной стороны на другую. В арыках с увлечением копались чумазые детишки, многие из которых были одеты только выше пояса — в полосатые футболки, похожие на тельняшки, но без штанов и трусов. Если им приспичило, то они просто отходили чуть в сторону от остальных играющих и справляли нужду здесь же, на глазах у остальных, нимало не смущаясь. Полная антисанитария не смущала ни их, ни женщин, неторопливо идущих вдоль импровизированной улицы с огромными подносами на головах.

На подносах лежали пачки стирального порошка, огромные куски мыла, рулоны хозяйственной фольги, упаковки каких-то игрушек, перевязанные скотчем пачки сигарет, коробки с батарейками и прочие мелочи. Видимо, так здесь выглядела уличная торговля. Сэм подтвердил мою догадку.

— Хотите что-нибудь купить? — спросил он. — Я могу притормозить.

— Нет, мне ничего не нужно, — сказала я и осмелилась напомнить про свою основную просьбу. — Кроме сборника законов.

— Всему свое время! — строго сказал мой сопровождающий, и мы поехали дальше.

Оставив позади очередную деревню, машина выехала на не очень широкую, но ровную дорогу, ныряющую в джунгли. Сначала над нашей головой сомкнулись деревья, создав очень живописный и совершенно нестрашный коридор. Сквозь листву просвечивало синее небо, казавшееся из-за деревьев резным, и солнечный свет падал на дорогу, рисуя паутинку на песке.

Я развлекалась тем, что ловила солнечных зайчиков, но тут машина выехала из-под деревьев, и моим глазам открылась такая потрясающая картина, что я даже ахнула от неожиданности.

Стоящие впереди и чуть в отдалении отвесные холмы были сплошь покрыты яркой изумрудной травой. Складки в холмах делали их похожими на морщинистое лицо, поросшее щетиной. Словно гигантский исполин прилег отдохнуть, уронив голову на сложенные на земле руки, и уснул. Пальмы, растущие по бокам дороги, казались на фоне холмов совсем маленькими, похожими на кусты, а дорога, виляющая между ними, то поднималась, то опускалась, создавая эффект американских горок, но не крутых, а детских, неопасных, но захватывающих.

Постепенно холмы становились все ниже, открывая до этого прятавшийся горизонт. Теперь пальмы оставались только справа, а слева, за дощатым кривым забором, тянулись заросли какой-то высокой травы, похожей на осоку. Где-то там, за ней, еще скрытый от взора, уже рокотал океан. Мне вдруг так сильно захотелось его увидеть, что даже кончики пальцев начало покалывать от возбуждения. Никогда в жизни я не видела океана, не признаваясь даже самым близким, как сильно хотела бы посмотреть на него вблизи.

Еще минут через пять езды океан уже был виден, стоило только слегка привстать на переднем сиденье, что я и сделала, приложив руку козырьком ко лбу, чтобы в глаза не било солнце. Небо, по которому плыли кучерявые, довольно низкие барашки, на горизонте сливалось с водой, словно полоскало облака в соленой воде прибоя.

— Уже скоро, — сказал Сэм, хотя я ни о чем не спрашивала. Видимо, уловил мое нетерпение.

Мы проехали еще примерно с полкилометра и остановились. Сэм припарковал машину на каменистой площадке под раскидистыми пальмами, после чего помог мне спуститься и пригласил идти за ним. Я послушно пошла по узкой тропинке, виляющей среди пальм. Шли мы след в след, из-за чего мне была видна только прямая спина моего спутника. Внезапно он остановился и сделал шаг в сторону. Открывшийся мне вид заставил затаить дыхание.

Перед моими глазами расстилалась прибрежная полоса мелкого светлого песка, на который накатывали белые барашки волн. Вода была такой невероятной синевы, что в то, что она порождение природы, а не результат фотошопа, не верилось. Океан образовывал в этом месте лагуну, поэтому берег полукругом уходил вдаль, зеленея чуть дальше зарослями джунглей. И это сочетание сочного белого, синего и зеленого под ярким солнечным светом, льющимся с ярко-голубого неба, ласкало взгляд, передавало сигнал куда-то в мозг, отчего от головы к ногам бежала волна восторга, уносящего тревогу и беспокойство. Такая же мягкая, как волна, набегающая на берег.

— Сэм, как тут красиво! — выдохнула я. — Просто сказочно. Я даже не думала никогда, что такие места существуют на самом деле.

— Я знал, что вам понравится, — улыбнулся мой проводник. — Поверьте мне, Лена, перед трудными и ответственными делами нужно напитываться счастьем, а ничто не наполняет им так же сильно, как приятные эмоции и физическое наслаждение. Если бы я был чуть моложе, то был бы рад подарить вам его другим способом. — Он усмехнулся, а я невольно покраснела. — Но я уже старик, поэтому не на все чудеса способен. Вы обязательно должны подружиться с океаном, чтобы взять у него частичку энергии. Идите купаться, вода сегодня двадцать восемь градусов, я посмотрел в интернете перед тем, как повезти вас сюда.

Купаться? Я смотрела на синюю-синюю воду и понимала, что хочу этого больше всего на свете. Вот только купальника у меня с собой не было. Вернее, он у меня, разумеется, был, потому что моя разумная дочь, собирая чемодан, сунула туда и пляжные принадлежности, несмотря на то что летела я не в отпуск, а в весьма экстремальное путешествие. Вот только, собираясь с утра в суд, я никак не думала, что окажусь на пляже.

Старый голландец, казалось, читал мои мысли.

— Я сейчас оставлю вас здесь на полчаса, — сказал он ободряющим тоном. — Здесь уединенно, ваш покой никто не потревожит, поэтому вы можете искупаться совсем раздетой. Поверьте, так даже приятнее.

Я не успела ответить, потому что Сэм исчез, словно растворившись в воздухе. Я сделала несколько шагов и оказалась на песке. Сняв босоножки, я почувствовала его мягкое ровное тепло и чуть не заплакала от внезапно охватившего меня счастья. На маленьком кусочке этого пляжа я действительно была совершенно одна. Мне не хотелось думать о том, куда девался мой сопровождающий. Мысль о том, что он сидит где-то в зарослях и наблюдает за мной, мелькнула и пропала. Во-первых, Сэм выглядел как джентльмен и не заслуживал подозрений в подглядывании. Во-вторых, признаться, мне было совершенно все равно. Океан манил с такой силой, что я, пожалуй, искупалась бы, даже зная, что за мной наблюдают чужие глаза.

Быстро раздевшись и сложив одежду на берегу аккуратной стопочкой, я вошла в теплую, ласковую, гостеприимную воду, погладила ее ладошками, быстро прошла вперед, чтобы она скрыла меня от возможных глаз, легла на тихо плещущуюся волну и поплыла. Откуда-то я знала, что океан принял меня за свою, так бережно он обволакивал и поддерживал меня, сдерживая свою мощь, чтобы не испугать.

— Ну, здравствуй, — сказала я ему. — Мы с тобой раньше не были знакомы. И, признаться, мне стыдно за подобное упущение.

Ощущение времени совершенно стерлось. Я не знала, сколько времени плавала вдоль берега туда и обратно, немного остерегаясь попасть в какое-нибудь неожиданное течение, которое унесло бы меня на глубину. Вода была такой комфортной, что я бы длила и длила это блаженство, но мысль об ожидающем меня Сэме, а также о необходимости до завтрашнего утра продумать линию защиты, чтобы вытащить свою сестру из африканских застенков, не дав осудить ее на тридцать шесть лет, заставила меня с сожалением выбраться на берег и быстро одеться, чтобы быть готовой тронуться в путь.

Полностью одетая, держа в руках босоножки, я снова зашла в воду, прильнувшую к моим ногам, чтобы зафиксировать охватившее меня вдруг состояние полного покоя. Сэм был прав. Несмотря на то что ожидающие решения проблемы никуда не делись, я чувствовала умиротворение и внутреннюю силу справиться со всеми вызовами. Океан и правда оказался самым лучшим транквилизатором из всех, что я пробовала. Была бы я доктором, прописывала бы его всем пациентам без разбору. Но я была судьей, временно превратившейся в адвоката, а потому нужно было возвращаться к делам.

Не успела я подумать об этом, как услышала негромкий голос Сэма.

— Лена, я здесь. Вы уже готовы ехать?

— Да, я готова, — ответила я и улыбнулась. — Спасибо вам за это маленькое наслаждение.

Когда мы вернулись к машине, Сэм сообщил, что обратно мы поедем немного другой дорогой. Действительно, мы, не разворачиваясь, двинулись дальше вперед и, объехав зеленую косу, которая и ограждала гостеприимную бухту, оказались в соседней. Здесь берег был совсем другой. Огромные каменные валуны преграждали вход в воду, некоторые из них выступали далеко в океан, заставляя волны с грохотом разбиваться об их неприступность. Купание здесь не было бы таким безмятежным: пожалуй, каждая волна могла понести прямиком на камни, и неопытный пловец, пожалуй, если и не разбил бы голову, то точно поранился. Я еще раз оценила сделанный Сэмом выбор лагуны для моего первого купания.

Зато на песке, таком же мелком и белом, я увидела стаю пингвинов и даже глазам своим не поверила. В моем понимании, эти птицы были антарктическими обитателями, и встретить их в Африке я никак не ожидала. Сэм, впрочем, не разделил ни моего удивления, ни моего восторга.

— Разумеется, пингвины живут в Африке, — объяснил он, терпеливо дождавшись, пока я перестану визжать и тыкать пальцем в сторону берега. — Это очковые или африканские пингвины, которых еще называют ослиными или черноногими. Ареал их обитания на этом континенте — побережье ЮАР, Намибии и Манзании, а также близлежащие острова в районе холодного Бенгальского течения. Живут они, как вы можете видеть, колониями, вот только жаль, что вымирают. Если в начале двадцатого века популяция пингвинов оценивалась в два миллиона особей, то в 2015 году их было здесь всего-то порядка ста восьмидесяти тысяч.

Получив эту справку, я с восторгом смотрела на волшебных птиц, довольно маленьких по размерам, но передвигающихся по пляжу с таким чувством собственного достоинства, что люди могли бы позавидовать. Дорога снова вильнула, пингвины пропали из виду, скалы тоже, океан стал ровным и гладким, и в нем обнаружилась похожая на пирогу лодка, в которой я насчитала шесть аборигенов, одетых в короткие белые трусы.

Управляли они ею с помощью длинных шестов, которыми, похоже, отталкивались от дна. У одного гребца, впрочем, имелось единственное весло, больше похожее на лопату. На корме лежали сваленные в огромную кучу сети. Видимо, это были рыбаки, отправляющиеся на промысел. При виде нашей машины они приветственно замахали руками и что-то закричали; правда, ветер уносил их слова в океан. Впрочем, тут дорога снова повернула, и мы начали удаляться от побережья, возвращаясь обратно в столицу.

Когда мы вернулись в дом Сэма, было около двух часов дня. Его домработница, дородная темнокожая женщина лет пятидесяти, уже подала на стол обед, состоящий из овощного салата, запеченной на углях морской рыбы и нарезанных фруктов со свежим козьим йогуртом. Все очень вкусное.

После обеда Сэм проводил меня в импровизированный кабинет, который он оборудовал во дворе дома, в тени деревьев. Я с удобством разместилась за довольно большим столом, в кресле, в котором лежало несколько подушек, и открыла выданные мне своды манзанийских законов. Работа мне предстояла гигантская, но отступать было некуда.

Я читала и читала, делая выписки в выданный мне блокнот. По мере того как он заполнялся строчками, передо мной открывалась все более удивительная картина мира, который, разумеется, был устроен совсем не по тем лекалам и правилам, к которым я привыкла. Для начала я поняла, что Натку и ее товарищей по несчастью будут судить по уголовным статьям как совершивших антигосударственные преступления.

Уголовный кодекс Манзании был не сводом статей, а песней. Очень быстро я обнаружила, что по своему содержанию он несомненно похож на уголовное уложение, принятое в России сразу после Великой Октябрьской социалистической революции. В отличие от судьи Магути, я хорошо училась в университете, а потом помнила, что уложение точно так же не содержало в себе практически никакой конкретики, только революционный пафос и задор.

Практически любое действие можно было признать преступлением против республики, и наказание за это полагалось довольно суровое. Вот только молодая революционная Республика Манзания крайне нуждалась в деньгах, поэтому, я даже глазам своим не поверила, практически по любой статье тюремный срок можно было заменить на штраф, вносимый в государственную казну. Удостоверившись, что это действительно так, я принялась записывать получающиеся цифры в столбик.

Самое «страшное» Наткино преступление — потенциальное совращение солдат революции, сулившее ей двадцать лет в тюремной камере, тянуло на тысячу долларов. В манзанийских манах, разумеется. Обнаружив этот факт, я невольно засмеялась. Тысяча долларов у меня была.

Незаконный въезд в страну я легко отбивала предусмотрительно купленной в аэропорту новой визой. Вот только для еще четверых взрослых и двоих детей подобного документа у меня не было. Для того чтобы с них сняли обвинение по этой статье, требовалось пятьдесят долларов на каждого. И того триста.

Шестьсот долларов за перелимит мобильной связи. И в таком же положении и остальные. Даже если телефоном пользовались не все, то все равно один из пары звонил родным, а дети сидели в интернете. Значит, как минимум тысяча двести долларов. Однако. Сопротивление при аресте и нападение на представителей власти вменялось одной Натке — плюс пятьсот долларов. Незаконный ввоз валюты! Будем доказывать, что деньги были только у одного представителя каждой семьи, значит, три раза по двести пятьдесят долларов. Я начала унывать, потому что после уплаты гонорара Сэму такой суммы на руках у меня не было. А еще организованная группа, участие в которой должно было обойтись в сто долларов на каждого.

Нехорошим словом я вспомнила своего однокурсника Мишку Забегалова, уверявшего меня, что двух с половиной тысяч долларов мне хватит за глаза. Как же я забыла, что в универе он был троечником, и именно поэтому, несколько лет проработав в стране, понятия не имел об ее законах, штрафах и их размерах. Если бы на его месте была я, то у меня бы подобная информация от зубов отскакивала.

Впрочем, нужно было не думать о том, что изменить невозможно, а решать, как поступить. Имеющихся у меня денег вполне хватало на то, чтобы выкупить из плена мою сестрицу, оставив всех остальных решать свои проблемы самостоятельно. Этот вариант я сразу вычеркнула, потому что поступить так мы с Наткой не имели права. Не расплачиваться с Сэмом, а пустить все деньги на оплату штрафов? При всем хорошем отношении ко мне господина Ван ден Берга, я понимала, что он в первую очередь бизнесмен, а потому вряд ли согласится фактически стать спонсором неизвестных ему людей.

Позвонить Виталию и попросить еще денег? Это был выход, но для реализации этого прекрасного плана требовалось время, которого у меня не было. Деньги у Миронова имелись, но переслать их в Манзанию было не так-то просто, а суд уже завтра. Значит, нужно тянуть время, откладывая судебное заседание. Сказать проще, чем сделать.

Другого выхода у меня все равно не было, поэтому я позвонила своему возлюбленному и коротко обрисовала проблему.

— Я все решу, — услышала я в ответ. — Давай телефон твоего Забегалова, он обещал завтра созвониться с консулом, значит, будем решать, как передать тебе недостающую сумму через него. Я отправлю пять тысяч долларов.

— Это много, — неуверенно сказала я.

— Ты и про прошлые пять тысяч говорила, что это много, а в результате оказалось, что мало. Лена, деньги не проблема, главное, чтобы ты, Наташа и все остальные были в безопасности. Ты уверена, что с этим Сэмом тебе ничего не угрожает?

— Он чудесный, — заверила я Миронова.

— Мне стоит начать ревновать?

— Не стоит. — Против воли я улыбнулась. — Сэм замечательный, но ему за восемьдесят. И вообще, я люблю другого.

— Какого еще другого?

— Тебя, — снова улыбнулась я.

Господи, я же никогда раньше не говорила Виталию, что люблю его. Я вообще уже сто лет никому не признавалась в любви и только что сделала именно это.

— А еще океан, — тут же добавила я, смутившись.

— К океану я не ревную, — услышала я. — Я тоже тебя люблю, Елена Прекрасная, а оттого за тебя сильно волнуюсь. В общем, деньги я передам консулу в Эритрее. Уверен, что смогу это организовать, даже если твой Забегалов сольется с темы. Мне потребуется пара дней. Продержишься?

— Продержусь, — заверила я, хотя была в этом вовсе не уверена.

Закончив разговор, я вернулась к штудированию законодательной базы Республики Манзания. От вчитывания в сухие строки текста на иностранном языке у меня болела голова и резало в глазах, но я не имела права сдаваться.

Сэм принес мне ужин прямо в кабинет — не отвлекая от работы, поставил тарелку с жареными бараньими ребрами и бокал красного вина. Я поела, не чувствуя вкуса, и вино выпила тоже. Голове стало чуть легче. Часы показывали половину второго ночи, когда я закрыла все книги и удовлетворенно откинулась на спинку кресла. Теперь я точно знала, как буду действовать на завтрашнем судебном заседании.

Мне хотелось с кем-нибудь разделить свой триумф, но Сэм ушел спать и из его комнаты не доносилось ни звука. Я уже практически набрала номер моего помощника Димы, но вовремя опомнилась. В Москве сейчас половина четвертого, и мой помощник, разумеется, спит накануне первого в этом году рабочего дня, который ему предстоит провести без начальницы, то есть меня.

Можно было бы позвонить Плевакину, поскольку я знала, что мой шеф частенько мается бессонницей, пусть бы погордился ученицей, но я поборола в себе это эгоистичное желание. Кроме того, у меня уже тоже слипались глаза. Практически на ощупь я добрела до своей комнаты, не раздеваясь рухнула в кровать и сразу уснула.

Вернувшись с неожиданной встречи с сестрой, Натка испытывала смешанные чувства. С одной стороны, она не могла не испытывать облегчения от того, что теперь была в чужой стране не одна. С другой, надежда на благоприятный исход боролась в ее душе с сомнением: сможет ли на этот раз Лена вытащить ее из передряги, в которую она попала.

Это в России судья Кузнецова имела статус, вес в обществе и безукоризненную репутацию. В Манзании же она была никем, такой же бесправной туристкой, как и сама Натка, а значит, в любой момент могла оказаться в соседней клетке. И виза ее в любой момент могла прекратить действовать, и валюту она с собой наверняка привезла, и возмущаться при аресте неминуемо бы стала. Вот и, пожалуйста, вам, дорогая Елена Сергеевна, пятнадцать лет в тюрьме. И это при условии, что в вашем телефоне подозрительных селфи не наблюдается.

Впрочем, зная серьезность Лены, Натка даже не сомневалась, что фотогалерея в ее телефоне — просто образец пристойности и высокой морали. Но легче от этого не становилось. В местном климате и условиях тюрьмы что пятнадцать лет, что тридцать шесть, никакой разницы.

— Ну что, что тебе сказали? — засыпали Натку вопросами товарищи по несчастью, когда Сильвия привела ее обратно и снова заперла за прутьями металлической решетки.

— Моя сестра где-то выкопала лицензию адвоката и будет на завтрашнем суде представлять наши интересы. Нас всех, — уточнила она. — Она обещала, что до завтрашнего утра что-нибудь придумает, хотя в целом ситуация выглядит не очень-то обнадеживающей. Лично мне угрожает наказание в виде тридцати шести лет лишения свободы.

— Сколько? — воскликнула Надя.

— Вам меньше, — мрачно успокоила остальных Натка. — В два раза точно. В ваших телефонах не нашли компрометирующих вас фотографий, а кроме того, вы, дамы, предусмотрительно приехали в Манзанию с мужьями, в то время как меня подозревают еще и в совращении солдат Революции.

— Можно подумать, мужья когда-то мешали кого-нибудь совращать, — философски заметила Вера и прикрикнула на Гену, вопросительно уставившегося ей в лицо: — И незачем на меня так смотреть! Я в общем плане говорю, в жизненном. Да и солдаты революции бывают разные, некоторых наверняка можно совращать мужчинами, прости меня, господи.

— Эту жуткую судью, которая будет рассматривать наше дело, точно было бы неплохо кому-нибудь соблазнить, — вздохнула Натка. — Она на весь мир злится именно от того, что муж ей изменял, а потом умер, а других желающих влезть на это ходячее кладбище бифштексов, видимо, не нашлось. Оно и понятно, Манзания — страна маленькая, извращенцев не так много.

«Ходячее кладбище бифштексов» было из Ремарка[2], и это выражение Натка, бдительно следящая за фигурой и не приемлющая бодипозитив, очень любила.

— Нет, а правда, мужики, может кто-нибудь из вас попробовать пококетничать с этой стервой на завтрашнем заседании? — спросила она с надеждой. — В конце концов, речь идет не просто о спасении, а фактически о выживании. Надо все средства использовать, вдруг да сработает.

— Я — пас, — тут же сообщил Дима и взял Надю за руку. — Мне нельзя, я молодожен. Мне никто не поверит.

Натка осмотрела с ног до головы хорошенькую брюнетку Надю, вызвала в памяти образ Нандо-Ландо Магути и вздохнула. Да, пожалуй, не поверят. Взгляд ее переместился в другую сторону, где на топчане, заменяющем кровать, возлежал Гена. Представить, что он изменяет своей не очень молодой, сварливой жене, было можно, вот только сам он никак не тянул на героя-любовника, готового толкнуть федеральную судью на служебное преступление. Невысокий, полноватый, лысеющий мужичок с недовольным выражением лица. Как там было в «Иван Васильевич меняет профессию»?[3] «Ой, халтура! Ой, не верю».

— И думать нечего, — решительно сказала Вера, не дав своему мужу сказать ни слова. — Пусть ваша сестра что-нибудь другое придумывает. Если вы готовы телом торговать, то это не означает, что наши мужики тоже на это способны.

— Почему это я готова торговать своим телом? — возмутилась Натка. — С чего вы вообще это взяли?

— Да с того, что на пустом месте ни одна юридическая система таких обвинений не выдвигает, — отрезала Вера. — Непристойные фотографии в вашем телефоне действительно же есть? Их же вам не подбросили, предварительно в фотошопе соорудив. И на курорт вы-таки одна приехали, без мужа, еще и детей на него повесив.

Ну да, у таких, как Вера, все просто и однозначно. Если замужем, то держать себя в форме, заботиться о красоте лица и тела необязательно, а уж делать селфи в купальнике перед поездкой на море — вообще беспредел. Если есть дети, значит, воспитывать их должна мать, а оставлять их с мужчиной неправильно.

На обед у такой женщины всегда должно быть первое, второе и третье. По выходным положено всей семьей делать уборку, строго распределяя, кому вытряхивать половики, а кому пылесосить. И вся жизнь должна быть четко регламентирована, а любое отступление от раз и навсегда установленных правил есть вольнодумство и беспорядок.

Всю жизнь Натку окружали именно такие женщины, и от их зашоренности и ханжества она ужасно устала. В ее понимании жизнь давалась человеку для того, чтобы быть счастливым и делать то, что доставляет удовольствие. Конечно, обязанности никто не отменял, но в свободное от них время насилие над собственной личностью Натка считала чуть ли не преступлением. Жить так, как Вера, она не хотела ни при каких обстоятельствах, и предложения о замужестве от Таганцева не принимала так долго именно потому, что не хотела превращаться вот в такую замученную жизнью тетку.

— Ты зачем нарываешься, — густым шепотом спросил у жены Гена. — Ее сестра нам должна помочь, а ты ссоришься на пустом месте. Вот что за характер у тебя, Верка, учишь всех, учишь, а потом от своих нравоучений сама же и страдаешь.

— Все нормально, — громко сказала Натка, давая понять, что все прекрасно слышит. — Моя сестра сделает все, что может, чтобы вытащить отсюда нас всех. И это не зависит от того, с мужем я приехала на курорт или без него. И от вашего отношения ко мне не зависит тоже. Я вашей жене не нравлюсь, и это нормально. Она мне не нравится тоже. Но это не повод оставить вас в беде, а уж ваших детей и подавно. Мальчишки у вас замечательные.

— Да, мальчики у нас чудо, — миролюбиво согласилась Вера, видимо, включая заднюю, чтобы не ссориться с полезной соседкой. — Маленькие были — тяжеловато приходилось, с двумя-то. Один в школу пошел, а второму еще и трех лет не было. Он болел все время, из сада то и дело выводили. А сейчас подросли, самостоятельные стали, уже легче. Вот только по даче нам с отцом помогать не заставишь. Не любят они все, что с грядками связано. А без огорода как прожить? Никак! Это же и воздух свежий, и труд физический, и овощи свои, без химии всякой. И заготовки на зиму.

Натка представила все вышеперечисленное и вздохнула. Тоска-а-а-а! Петю и Пашу, которые терпеть не могли дачу, она очень даже понимала. Ее деревенский дом существовал как место отдыха, где можно было целый день валяться в гамаке, качающемся между деревьев. Правда, без свежих огурцов-помидоров, картошки и зелени Натка не жила, огородными дарами ее сполна обеспечивали хозяйственные Сизовы, но и Натка помогала им, как могла: то насос новый покупала взамен сломавшегося, то дрова заказывала, то привозила семена каких-то необыкновенных цветов, до которых Татьяна Ивановна была сама не своя.

— А на чем именно ваша сестра собирается строить нашу защиту? — спросил Дима. — И вообще, она же у вас, как я понял, судья, а не адвокат. Ей защищать должно быть внове.

— Моя сестра — блестящий юрист, — отрезала Натка. — А как именно она собирается нас отмазывать, я понятия не имею, но убеждена, что она что-нибудь придумает. По крайней мере, у нее уже хватило навыков, чтобы понять, что именно сообщили ей Петя и Паша, быстро организоваться и прилететь сюда, найти здесь местного белого помощника, да еще оформить адвокатскую лицензию. Если она с этим справилась, то и со всем остальным не подведет. Наша задача — просто ждать.

— Кабы я еще могла быть спокойна за своих мальчиков, — со слезой в голосе запричитала Вера. — Трое суток ведь уже, как кровиночки мои неизвестно где и с кем. Сыты ли? Не обижают ли их? Ваша, Наташа, сестра обещала про них узнать. Как думаете, не забудет?

— Если обещала — узнает, — утешила ее Натка. — Моя сестра — обязательный человек и всегда держит свое слово.

Сегодняшний день тянулся еще более томительно, чем все предыдущие. Тяжело сидеть и ничего не делать, зная, что завтра тебя, возможно, ждет долгожданная свобода. Вера и Гена обсуждали, как будут счастливы увидеть и обнять своих мальчишек. Надя мечтала о горячем душе, Дима о стейке с кровью. Натка же больше всего на свете хотела очутиться сейчас в Москве, в своей квартире, где ее ждут Костя и дети. Она представляла, как они все вместе сядут за стол и будут есть жареную картошку, которую так любит Настюшка. И как Сенька выговаривает матери, что она такая неудельная и опять вляпалась в проблемы, а Таганцев будет винить себя в том, что отправил ее в отпуск одну.

Картинки в голове казались такими реальными, что Натка то и дело в нетерпении смотрела на часы, проверяя, сколько же еще ждать того момента, когда можно будет отправиться домой, к мечте. Но время зависло и практически не двигалось. И это было так мучительно, что Натке казалось, будто у нее болит все тело, словно ее долго и беспощадно били.

Когда, наконец, можно было ложиться спать, она улеглась на свой топчан и крепко зажмурилась, чтобы провалиться в спасительные сновидения. Когда она проснется, будет уже утро, а значит, суд, после которого их всех благодаря Лене отпустят домой. Но сон не шел. Несмотря на то что Наталья Кузнецова обычно спала хорошо, засыпая сразу, как только закроет глаза, а с бессонницей в своей жизни встречалась только пару раз, в период очень сильных стрессов, сейчас она ворочалась с боку на бок, вздыхая и нещадно потея.

Коротким тревожным сном Натка забылась только под утро. Снился ей сын Арсений, раскачивающийся на лиане, как на качелях. Во сне он взлетал все выше и выше, а она тревожно кричала ему, чтобы он немедленно остановился и слез. Где-то на заднем плане горько плакала Настюшка, и там, внутри сна, Натке было тревожно от того, что она никак не может увидеть свою девочку. Откуда-то сверху гомерически хохотала сестра Лена, и, задрав голову, Натка обнаружила ее сидящей на гигантской пальме. Лена беспрерывно ела бананы, причем делала это максимально неприлично, а шкурки бросала вниз, пытаясь попасть в Натку и смеясь при этом.

Натке хотелось, чтобы пришел Таганцев, приструнил Лену, нашел Настю и заставил Сеньку слезть с лианы, но ее муж мелькал где-то вдали за пальмами, ходил туда-сюда, будто искал что-то на земле. Она пыталась его позвать, но не могла, потому что язык прилип к небу, которое было сухим-сухим, словно Натка не пила несколько дней, и она представляла себе воду, чистую, иссиня-прозрачную, очень холодную, в которую можно погрузить ладони, зачерпнуть ковшиком и пить до ломоты в зубах и во лбу.

Только воды нигде не было, и от сухости горло сводило судорогой, заставляя Натку часто-часто болезненно глотать, и каждый такой глоток был пыткой, словно изнутри горло драли крупной наждачкой. От боли Наталья вздрогнула и в очередной раз проснулась. Сон оставил какое-то тревожное послевкусие, и она заставила себя несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться. В соседней камере мощно храпел, практически рычал Гена, с тоненьким присвистом дышала во сне Вера, из камеры Нади и Димы доносились приглушенные стоны, видимо, молодожены, дождавшись глубокой ночи, чтобы все уснули, занимались любовью. И никакие обстоятельства их не смущали. Что ж, любовь есть любовь.

В какой-то степени Натка тоже была молодоженом, поскольку расписались они с Таганцевым всего несколько месяцев назад. Интересно, смогла бы она так же беззаветно отдаваться страсти накануне решающего суда? А почему бы и нет. Опасность, как известно, афродизиак почище любого зелья. Даже приворотного.

Из-за того что Дима и Надя не знали, что она не спит, она чувствовала себя подслушивающей, а потому повернулась на другой бок, накрыла голову подушкой и снова уснула, на этот раз без сновидений и до утра.

Проснувшись утром, Натка совершила утренний ритуал умывания, а вот завтракать не стала. Надоевшая кукурузная каша не лезла в горло, да и зачем, если после того, как их отпустят из зала суда, можно будет поехать в какой-нибудь ресторан и там поесть по-человечески. Наверняка этот старый голландец знает приличное заведение, в котором точно не отравят.

Правда, все деньги у Натки конфисковали при аресте, но она была уверена, что у Лены они есть. Не отправил же ее Миронов в заграничное турне без денег. Мысль о том, что за ввоз в страну валюты сестру могут посадить на соседнюю скамью подсудимых, немного напрягала, но Натка быстро выбросила ее из головы. В конце концов, этот старый голландец наверняка знает, как поступать в таких случаях. По крайней мере, вид у него достаточно пройдошистый.

Суд был назначен на девять утра. За десять минут до этого времени, когда Натка уже начала волноваться, появилась Сильвия в сопровождении трех бравых охранников, вооруженных дубинками. Видимо, доставлять их в зал заседания собирались, как опасных преступников, склонных к побегу или сопротивлению.

Один из охранников вывел из клетки Диму, второй — Гену, третий сопровождал Веру и Надю. Наткиной сопровождающей оказалась Сильвия.

— Вы не знаете, моя сестра, то есть наш адвокат, уже в зале?

— Не знаю, — покачала головой помощница судьи. — Сейчас сами все увидите.

Суд, как уже знала Натка, располагался в том же самом здании, на первом этаже. Основное заседание проводилось в том же зале, что и накануне предварительное. Противная судья Нандо-Ландо Магути уже находилась на своем председательском месте. Вид у нее был такой же отвратительный, как и накануне. Подсудимых она окинула мрачным взглядом, надолго остановившись на Натке, особой возмутительнице ее спокойствия. Видимо, картина не доставила ей удовольствия, потому что она скуксилась и недовольно поджала губы.

Что ж, даже будучи совершенно «не в форме» после четырехдневного пребывания за решеткой, в одной и той же одежде и без возможности вымыть голову, Наталья Кузнецова выглядела грациозной ланью рядом с бегемотихой, и, судя по кислому выражению лица, судья Магути это осознавала.

«Зря радуешься, — одернула сама себя Натка, — кроме дополнительного «головняка» для Лены это ничего не несет. Лучше бы было, если бы ты не вызывала у судьи столь сильной личной неприязни. Всем было бы проще». Впрочем, как говаривал Наткин начальник, работаем с тем, что имеем.

Лена и пожилой голландец тоже были уже здесь. Когда пленников ввели в зал, сестра помахала Натке рукой, а ее юрист, Сэм, кажется, склонил голову в знак приветствия. Здесь тоже находилась металлическая клетка, достаточно просторная для того, чтобы в ней могли поместиться все пятеро подсудимых. Охранники завели их за решетку, усадили на скамью подсудимых и вышли, не забыв запереть дверь на замок. Натка тут же почувствовала себя обезьяной в зоопарке.

— Встать, суд идет, — громко по-русски сказала Сильвия. И тут же повторила эту фразу по-французски и еще на каком-то непонятном языке, видимо, суахили.

Натка завертела головой, потому что откуда и куда идет суд, ей было совершенно непонятно. Судья Магути была же здесь, в зале. Впрочем, бегемотоподобная женщина действительно встала со своего места, сделала несколько шагов по подиуму, на котором стоял ее стол и судейское кресло, и вернулась обратно, усевшись на место. Цирк какой-то, ей-богу.

— Слушается дело по государственному преступлению, совершенному против государства Республика Манзания группой иностранных лиц по предварительному сговору, — грозно произнесла Нандо-Ландо, причем тоже по-русски. — Судебное заседание объявляется открытым. Обвиняемые граждане Российской Федерации Наталья Кузнецова, Геннадий и Вера Молевы и Дмитрий и Надежда Волковы находятся в зале суда. Суд проходит под председательством высокого революционного судьи госпожи Нандо-Ландо Магути.

— Республика у них революционная, а судья все равно госпожа, — проворчал Геннадий. — Чудны дела твои, господи.

— Да тихо ты, — шикнула на него жена, — не надо их злить. Как бы хуже не было.

— В зале также присутствуют помощник судьи Сильвия Орчанга и адвокат подсудимых Елена Кузнецова. Подсудимые, встаньте, пожалуйста, вы имеете право знать, в чем обвиняетесь, возражать против обвинения, давать показания по предъявленным вам обвинениям либо отказаться от дачи показаний в отношении себя и своих родственников, круг которых определен законом Республики Манзания. При согласии дать показания вам разъясняется, что они могут быть использованы в качестве доказательств по вашему делу. Вам понятны ваши права? Прошу встать и громко подтвердить это, сказав: «Да, ваша честь».

Натка посмотрела на Лену, та едва заметно кивнула. Все пятеро подсудимых вслед за Наткой громко сказали «да».

— Ваша честь, — с металлом в голосе потребовала Нандо-Ландо.

— Да, ваша честь, — покорно повторили они.

— Подсудимая Кузнецова, встаньте.

Натка покорно встала.

— Представьтесь суду.

— Кузнецова Наталья Сергеевна. Гражданка Российской Федерации, проживаю в Москве, замужем, имею двух несовершеннолетних детей.

— Подсудимая, вы ознакомлены с материалами своего уголовного дела?

По знаку, поданному Леной, Натка покачала головой.

— Нет, не ознакомлена.

— Как это? — В голосе судьи Магути снова появился металл. — Вчера на предварительном слушании вам было оглашено, в чем именно вы обвиняетесь и на каком основании.

Лена, сидя на своем месте, сделала знак, как будто что-то пишет.

— Я бы хотела ознакомиться с материалами дела в письменном виде, — сказала Натка, надеясь, что поняла сестру правильно.

Та закивала, давая понять, что так и есть.

— Вы заявляете ходатайство до начала заседания?

— Ваша честь, прошу разрешения ответить на этот вопрос от лица своих подзащитных. — Лена подняла руку, как в школе, и встала, привлекая к себе внимание Нандо-Ландо.

Та с недовольным видом повернулась к ней.

— Говорите.

— Сторона защиты заявляет ходатайство о переносе слушания по делу моих подзащитных на время, необходимое на ознакомление с материалами дела.

Натка не верила своим ушам. Что значит «о переносе заседания»? А как же ресторан, куда все они должны пойти после того, как их отпустят на свободу?

— Зачем? — не поняла судья Магути.

— Для соблюдения процессуальных норм, ваша честь. В вашем декрете за № 254/841 говорится о том, что все подсудимые, а также по ходатайству их защита, имеют право получить на руки письменные материалы дела, чтобы ознакомиться с ними под подпись. Так как мы уведомили о происходящем российского консула в Эритрее, который должен ознакомиться с положением дел, вы же не хотите, чтобы у российской стороны были основания обвинить вас, ваша честь, в нарушении процессуальных норм, на основании чего можно будет оспорить приговор в Международном суде.

Лена своими руками сдавала этой проклятущей Нандо-Ландо все козыри, с которых можно пойти. Зачем она раскрывает карты, с помощью которых можно было опротестовать приговор, если он будет не такой, как им всем надо? Натка совершенно этого не понимала и по напряженным лицам остальных товарищей по несчастью видела, что они думают о том же самом.

Конечно, Лена же судья, а не адвокат. Для нее важно установление истины и соблюдение всех крючкотворных нормативов, которыми так славится юриспруденция, а вовсе не защита человека и отмазывание подсудимого. И как только Натка сразу об этом не подумала. Уж кто-кто, а она свою правильную и дотошную старшую сестрицу знает, как никто другой.

— Рассмотрение апелляции Международным судом может занять несколько лет, — с подозрением в голосе сообщила судья Магути. — Не думаю, что вы этого не знаете.

— Знаю, — безмятежно сообщила судья, то есть адвокат Кузнецова, — но для установления истины времени не жалко, а репутация молодой Республике Манзания понадобится и в будущем. Так что лучше соблюсти все нормы закона, чтобы быть уверенной, что дело устоит, а честь Республики не будет поругана.

Честь республики ей жалко! Натка была просто вне себя. Впрочем, судя по лицу судьи Магути, та тоже.

— Хорошо, вы можете ознакомиться с материалами дела. На это время я отложу судебное заседание. Часа вам хватит?

— При наличии профессионального переводчика, разумеется. Как гласит декрет Республики Манзания № 254/342, суд обязан предоставить подсудимым и их защите переводчика с государственного языка, имеющего лицензию на работу в судебном процессе.

Судья Магути выглядела слегка озадаченной.

— В суде нет переводчика с суахили на русский, — наконец сказала она. — Но я, как вы видите, владею русским языком, так же как и моя помощница Сильвия Орчанга. Любая из нас, по вашему выбору, переведет вам содержание материалов дела.

— При всем уважении к вам, ваша честь, и к госпоже Орчанга, сторона защиты настаивает на том, чтобы перевод был осуществлен лицензированным переводчиком, в соответствии с требованием республиканского законодательства.

Судья Магути пожевала тонкими губами. Вид у нее был недовольный.

— К завтрашнему дню госпожа Орчанга получит необходимую лицензию, — сказала она. — У нас в стране эти дела решаются быстро, наше революционное правительство не отягощено излишней бюрократией, процессы принятия решений у нас идут быстро.

— Прекрасно, — невозмутимо сказала Лена. — Если лицензия будет оформлена завтра, то мы сможем ознакомиться с делом.

— Тогда я перенесу заседание на завтра, на вторую половину дня, — заявила Нандо-Ландо.

Натка чуть не заплакала. Она так ждала сегодняшнего дня, а теперь получается, им всем придется провести за решеткой лишние сутки? Из-за того, что Лена уперлась в какие-то дурацкие юридические нормы?

— Нет, ваша честь, — услышала она голос сестры и снова обомлела. — В рамках декрета Республики Манзания, иностранные граждане в рамках судебного процесса по уголовному делу имеют право на присутствие в зале суда консула их страны. Завтра мы будем знать, когда господин консул готов приехать для участия в судебном заседании, и известим об этом суд через назначенного нам лицензированного переводчика, чтобы можно было согласовать дату следующего заседания.

— У меня стойкое ощущение, что вы просто тянете время, а это может быть расценено, как издевательство над судом! — гаркнула Нандо-Ландо.

С первой частью ее замечания Натка была согласна полностью, а со второй не согласна категорически. Она расценивала поведение своей сестры как издевательство над подсудимыми. Это она так ее воспитывает, что ли? Наказывает за то, что Натка опять попала в авантюру? Но это слишком жестокий способ, да и все остальные точно не виноваты, что Лену потянуло на столь странную педагогику.

— Ни в коем случае, ваша честь, — ласково и напевно говорила между тем Елена Кузнецова. — Из глубочайшего уважения к суду революционной Республики Манзания я до последней буквы исполняю ее законы, которые изучила за вчерашний день. Как юрист со стажем, я замечу, что они прекрасны. Я давно не встречала настолько повернутого к людям законодательства.

Теперь Натка была совершенно уверена, что Лена издевается. И над ними, и над судом. Из этого не могло выйти ничего, кроме еще больших неприятностей. Однако вид судьи Магути стал еще более задумчивым. Она помолчала какое-то время, после чего, видимо, решилась.

— Ладно, — сказала она и стукнула по своему столу деревянным судейским молоточком. — Суд переносит заседание на неопределенный срок. Завтра просим защиту явиться для ознакомления с материалами дела с помощью лицензированного переводчика к четырнадцати часам местного времени и быть готовыми сообщить дату визита в Манзанию господина консула. После этого суд уведомит о назначении новой даты заседания и времени его проведения. Сегодняшнее заседание окончено.

Натка почувствовала, как по ее лицу, против воли, потекли слезы обиды и разочарования. Новое заседание даже не завтра. А если консул сможет приехать только на следующей неделе? А если в следующем месяце? Она была так зла на сестру, что даже смотреть не могла в ее сторону.

— Что это значит? — воскликнула Вера. — Почему мы должны находиться в подвешенном состоянии еще невесть сколько?

— Мне кажется, наш адвокат знает, что делает, — мягко возразила Надя. — Она выглядит очень уверенной и профессиональной. У вас классная сестра, Наташа. Мы просто должны полностью довериться ей, вот и все.

Казалось, сегодня все вокруг выстраивалось таким образом, чтобы удивлять Натку все больше и больше. Получается, на задержку рассмотрения их дела жалуются не все? Получается, Надя считает, что Лена права и все делает правильно? Означает ли это, что в действиях сестры действительно есть какой-то смысл?

— Ваша честь, мне нужна минута, чтобы переговорить со своими подзащитными, — услышала Натка голос Лены. — Этого нет ни в одном из ваших декретов, но я рассчитываю на ваше человеколюбие и личные качества, которые я оцениваю крайне высоко. И прошу. Как коллега коллегу.

— Хорошо, — смягчилась судья Магути, — но только одну минуту.

Лена встала со своего места и подошла к клетке.

— Ты с ума, что ли, сошла, — накинулась на нее Натка. — Ты что, думаешь, тут курорт? Да я с ума сойду, если проведу тут еще несколько дней. Зачем ты затягиваешь рассмотрение дела?

— Потому что я жду, пока приедет консул и кое-что мне привезет, — жестким голосом ответила Лена. — И замечу, что если у меня не получится воплотить в жизнь то, что я задумала, то у тебя есть шанс провести тут не несколько дней, а ближайшие тридцать шесть лет. Так что будь добра, не мельтеши и жди, пока я постараюсь все решить. И пожалуйста, не трать время, у меня дело не к тебе, а к Вере.

Натка обиженно надулась. И почему сестра до сих пор иногда разговаривает с ней так, словно она до сих пор маленький ребенок? Лена тем временем повернулась к Вере.

— Ваши мальчики определены в детский лагерь для сирот, — быстро говорила она, словно внутренне отмеряла оставшееся у них для разговора время. — По моей просьбе Сэм с утра навел справки и узнал, что их отдали на временное попечение одной из воспитательниц. Ваши мальчики — большие умнички, они, видимо, симулировали что-то типа истерического припадка, отказались есть и все такое, и их до суда передали женщине, которая владеет русским языком.

— Боже мой, отказались есть, — всплеснула руками Вера. — И эта женщина… Как мы можем быть уверены, что она хорошо с ними обращается?

— Сегодня вечером мы с Сэмом съездим к ним и все проверим, — успокоила ее Лена.

— А вам разрешат? — усомнилась Вера.

— Вы не поверите, как много в этой революционной республике решают деньги, — засмеялась Лена, понизив голос. Но стоящая рядом Сильвия все же услышала, но не рассердилась, а тоже засмеялась. — Я практически убеждена, что нам удастся повидать ваших сыновей и поговорить с этой Оламоаньной. Эту женщину так зовут — Оламоаньна. К следующей нашей встрече я буду знать больше, но уверена, что на данный момент Пете и Паше ничего не угрожает.

— Дай-то бог, — с горячностью воскликнула Вера. Впрочем, эту материнскую горячность Натка вполне понимала. — Вы совершенно правы, у меня чудесные дети. Вот, смотрите, я вам фотографии покажу. — Она достала телефон и начала тыкать в лицо Лене фотографии, на которые та бросила короткий взгляд и отвернулась. — Спасибо вам, Елена. Надя права, вы — прекрасный профессионал. Мы вам полностью доверяем и будем ждать, пока вы все решите.

— Вот, Наташка, ты, похоже, единственная, кто здесь считает, что я напрасно трачу ваше время, — с легкой усмешкой сказала Лена сестре.

Но тут судья Магути опомнилась и громко заорала, что время на общение адвоката с подзащитными истекло. Подошедшие охранники снова разделили подсудимых между собой, и Сильвия отвела Натку обратно в ее камеру. Обед в приличном ресторане точно откладывался.

Из зала суда я вернулась уставшая, но довольная. Мой первый в Африке юридический бой закончился полной моей победой. Моя коллега-недоучка, судья Магути была вынуждена дать слабину, перенести заседание, заняться оформлением лицензии судебного переводчика, а также дождаться визита российского консула.

Последний, кстати, позвонил мне сразу, как только мы с Сэмом вернулись домой, чтобы перекусить. В моем плане по спасению Натки и ее товарищей по несчастью еще значилось много пунктов, которые нам предстояло сделать сегодня, но подкрепить силы тоже было надо.

Мы приехали в уютный дом Сэма, где нас уже ждал накрытый в саду обед, состоящий из тушеной фасоли с баклажанами и бараньими ребрами, а также помидоры, приправленные красным луком. От бокала красного вина, которое как нельзя лучше подходило к такой трапезе, я отказалась, потому что хотела сохранить голову ясной. Сэм свое вино разбавлял водой.

В этот момент у меня и зазвонил телефон. Код высветившегося на нем номера не был манзанийским. Цифры +291 указывали на Эритрею, поэтому я сразу поняла, что мне звонит консул. Что ж, однокурсник не подвел.

— Елена Сергеевна, — услышала я в трубке приятный мужской голос. — Меня зовут Караванов Сергей Иванович, я атташе российского посольства в Эритрее и представляю интересы нашего государства и его граждан в Эритрее и Манзании. Внимательно вас слушаю.

— Здравствуйте, Сергей Иванович, — с жаром откликнулась я, — мне нужна ваша помощь. Дело в том, что моя сестра…

Договорить он мне не дал.

— Меня ввели в курс дела. Что конкретно нужно сделать?

Что ж, Мишка Забегалов времени даром не терял; может, я и зря обзывала его троечником.

— Вместе с моей сестрой Натальей Кузнецовой в тюрьме Муа-Майнды находятся еще четверо наших граждан. Также двое несовершеннолетних детей направлены в лагерь для сирот, но временно переведены под опеку одной из воспитательниц. Я представляю интересы их всех и намерена сделать все необходимое для их освобождения. Хотя у меня было не так много времени, я проштудировала уголовный кодекс и прочие декреты Республики Манзания, поэтому с высокой долей уверенности могу полагать, что мне удастся осуществить задуманное. Однако для этого нужны деньги. Мой друг, — тут я слегка замялась, — обещал найти способ переправить необходимую сумму через дипломатические каналы вам, в Эритрею, потому что в Манзании сделать это невозможно.

— Мы уже поговорили с Виталием Александровичем, — снова перебил меня собеседник. — Необходимая вам сумма сегодня утром переведена им на наш адрес. В силу имеющихся ограничений на Б\Л/1ЕТ-переводы поступит она завтра-послезавтра. Но это не важно. Мы сможем найти такие деньги, что вы запросили, а потому уже завтра я могу выехать к вам. Вы уверены, что указанной суммы достаточно?

Что ж, Миронов тоже не терял времени даром, хотя уж в ком в ком, а в своем возлюбленном и его умении решать деловые вопросы я никогда не сомневалась.

— Я ни в чем не уверена, Сергей Иванович, — призналась я. — Манзания, скажем так, крайне непредсказуемая страна с очень своеобразным подходом к правосудию. Но на данный момент я все рассчитала.

— Как там наши? В терпимых условиях?

— Вполне, — сказала я, вздохнув. Если можно назвать металлическую решетку в принципе допустимой. — Благодаря толстым стенам в их камерах нежарко, их кормят, дают воду, не истязают. Наверное, большего желать пока нельзя.

— Каким временем мы располагаем? Я слышал, что суд сегодня.

— Заседание я перенесла. Завтра в обед мне должны предоставить переводчика для официального ознакомления с делом. Но в это же время я должна сказать, когда вы сможете приехать, чтобы присутствовать в судебном процессе.

— Вам необходимо еще время, чтобы подготовиться получше?

— Нет. За сегодня и первую половину дня завтра мы решим все необходимые формальности.

— Мы?

— Мне помогают. Мой консультант в Муа-Майнде — господин Ван ден Берг. С его помощью завтра к обеду у меня будет все готово. Останется только получить деньги.

— Передавайте привет Сэму.

— Вы знакомы?

— Господин Ван ден Берг — человек в Африке известный, — весело рассмеялся голос в трубке. — Скажите ему, что я помню, что проспорил ему бутылку русской водки и захвачу ее с собой, чтобы наконец рассчитаться. Я приеду завтра к вечеру и буду рад увидеться с Сэмом и познакомиться с вами. Признаюсь, я пособирал немного информации о вас, чтобы понимать, с кем мне предстоит иметь дело, и впечатлен отзывами о вашем профессионализме.

Не скрою, мне было приятно это слышать.

— Можете назначать заседание на послезавтрашнее утро. Дадим совместный бой, как вы думаете, Елена Сергеевна?

— А у нас выхода другого нет, Сергей Иванович. Лично я улетать домой без своей сестры не намерена. Да и всех остальных нужно спасать, тем более что среди них дети.

Попрощавшись до завтра, я положила трубку, но телефон тут же зазвонил снова. Это оказался мой помощник Дима, до крайности взволнованный и возбужденный.

— Ой, Елена Сергеевна, что тут у нас творится, — тараторил он в трубку, хотя обычно говорил размеренно и спокойно. Будущий судья, как никак. — Весь Таганский суд стоит на ушах.

— Что еще случилось? — встревожилась я.

Конечно, московские события и рабочие процессы сейчас были от меня крайне далеки, все мои мысли были заняты спасением Натки сотоварищи, но Дима бы не стал волноваться по пустякам.

— Как это что случилось? — Мой помощник даже заикаться стал от негодования. — Судью Кузнецову вызвали в Африку, чтобы спасти ее сестру, попавшую в лапы революционных масс, так сказать, борцов за права зулусов, пигмеев и прочих туземцев. Ваша Сашка такую бурную деятельность в сети развела. Знаете, она…

— Дима, — строго сказала я, не дослушав до конца, — на время моего отсутствия даю задание.

— Слушаю, Елена Сергеевна!

— Прочитать о Манзании, ее истории, всех революционных переворотах, военных и прочих режимах, а заодно о населении, традициях и прочих особенностях, чтобы впредь не говорить глупости. Свод законов у них, кстати, интересный. Я скину ссылку на английском, а заодно напишу, в чем обвиняют мою сестру и остальных россиян, так неосмотрительно отправившихся в отпуск по заманчивому предложению. Если сможешь выстроить к моему возвращению линию защиты, то я с удовольствием с ней ознакомлюсь. Мне же интересно, как вы в мое отсутствие тренируете свой ум, Дмитрий. А про зулусов и пигмеев лучше забыть. Чтобы глупо не выглядеть.

— Линию защиты? — растерянно спросил Дима. — Елена Сергеевна, ну я же не адвокат, а помощник судьи.

— И что? Я вообще судья, но линию защиты за сегодняшнюю ночь придумала. Хороший юрист всегда тренирует мозги, потому что не знает, с чем именно ему предстоит столкнуться. Так что считайте это задачкой для умственного развития, мой друг. Тем более что в наступившем новом году я намерена довести вас, Дмитрий, до квалификационного экзамена. Хватит ходить в подмастерьях. Вы вполне готовы сами надеть судейскую мантию. Только ленитесь.

— Ой, Елена Сергеевна, вот умеете вы в первый рабочий день нового года настроение испортить, — грустно сказал мой помощник. — А про Манзанию, кстати, я сразу прочитал, как только узнал, что вы туда полетели. Надо же знать, с чем может столкнуться моя начальница. Факты, надо сказать, впечатляющие, но малоприятные. Вы правы, ни за какие коврижки я бы туда в отпуск не полетел, даже если бы мне еще и приплатили. Одно хорошо, стать Кауккой-Ваккой вам не угрожает.

— Почему? — тупо спросила я, хотя понятия не имела, что такое Каукка-Вакка.

Получается, в этом вопросе Дима был гораздо подкованнее меня, так что зря я только что щелкала его по носу и самолюбию. Бумеранг всегда возвращается, уж мне-то это было известно лучше, чем кому бы то ни было.

— Потому что вы брюнетка. И сестра ваша тоже. По крайней мере, когда я видел ее в последний раз, волосы у нее, к счастью, были не белыми.

— Натка — шатенка, — сказала я, хотя по-прежнему понятия не имела, какое отношение к происходящему с ней имеет цвет волос.

— Да какая разница. Не блондинка, и хорошо. Зная ее любовь к изменениям внешности, ни в чем нельзя быть уверенным. А быть блондином в Манзании в начале января — опасно.

— Дима, что вы имеете в виду? — спросила я, чувствуя, что тревога внутри начинает разрастаться.

— Елена Сергеевна, ну вы что, не читали? — укоризненно спросил мой помощник. — Несмотря на то что основной религией в Манзании является христианство, в стране соблюдаются языческие традиции и обряды. И один из них приходится как раз на первые одиннадцать дней января, когда по нечетным числам в жертву богам ради плодородия земли и урожайного года приносятся белые живые существа. Это разные животные, но в последний день ритуала, который приходится на одиннадцатое января, выбирают Каукку-Вакку — верховную жертву. И это обязательно белый человек со светлыми волосами. Теперь понимаете, почему я хотя бы в этом спокоен за вас с Натальей Сергеевной?

Да, теперь я понимала, однако, несмотря на это, тревога внутри меня продолжала шириться и расти. Каукка-Вакка — белый человек со светлыми волосами. Это сочетание щекотало внутри головы, и внезапно я поняла почему.

На фотографиях, которые пыталась показать мне в суде Вера Молева, были запечатлены два симпатичных и явно шкодных светло-волосых мальчишки. Белые мальчики со светлыми волосами идеально подходили в качестве жертвы для страшного ритуала, о котором мне только что рассказал Дима. От ужаса у меня на голове зашевелились волосы, но я заставила себя сделать глубокий вдох и взять себя в руки.

Быстро отделавшись от помощника и попрощавшись, я отключилась и отправилась на поиски Сэма. Мой добрый помощник уже ждал меня в своей машине, готовый отправиться по запланированным делам. Мною запланированным, между прочим.

— Елена, что еще случилось? Почему на вас лица нет? — участливо спросил он. — Плохие новости из дома?

— Нет, дома все в порядке, — сказала я. — Но меня сейчас испугал мой помощник в суде. Он очень разносторонний молодой человек с пытливым мозгом, а потому, узнав, что я полетела в Манзанию, кинулся читать про эту страну.

— Похвальное рвение. Если бы так поступали все, то проблем, подобных тем, что возникли у вашей сестры, было бы гораздо меньше. Садитесь, Елена. Если вы хотите успеть провернуть тот небольшой гешефт, который мы с вами придумали, то нам надо торопиться. В Манзании рабочий день заканчивается рано. Здесь не любят обременять себя делами. Вы вполне можете рассказать мне, что вас так напугало, и по дороге.

Я уселась в автомобиль, к которому уже начала привыкать, и мы тронулись с места. Снова замелькали узкие грязные улицы и обшарпанные бедные дома. Ехали мы явно не в центр.

— Сэм, что такое Каукка-Вакка? — спросила я.

Мой спутник удивленно посмотрел на меня.

— А это-то вам зачем?

Я объяснила, что меня тревожит, и Сэм тут же стал серьезным.

— Господи! Об этом я не подумал.

— Что, все действительно может быть так плохо?

Сэм вздохнул.

— Понимаете, Елена. Особенность Манзании как раз и состоит в том, что в ней может быть все что угодно. И плохое, и хорошее. И никогда заранее не предугадать, как ляжет фишка на этот раз. Каукка-Вакка — белая жертва, человек, которого отдают богам каждый год одиннадцатого января. Разумеется, найти такую жертву в темнокожей стране очень непросто, тем более для языческого ритуала. Обычного взрослого человека или даже ребенка, у которого есть семья, на заклание за здорово живешь не отправишь. Поэтому Каукка-Вакка — это, как правило, неизлечимо больной человек, осужденный преступник, доброволец, желающий таким образом обеспечить свою семью, или… ребенок-сирота.

— Но Петя и Паша — не сироты, — облегченно выдохнула я.

— Пока их родители не осуждены — да. Но по закону Манзании, люди, осужденные за преступление против государства, автоматически лишаются родительских прав, а это означает, что их дети становятся сиротами и направляются в детские лагеря, откуда их можно направлять на нужды государства.

— На какие нужды? — оторопело спросила я.

— Государственные. Испытания нового метода лечения какой-то болезни, обкатывание новой учебной программы, трудовые работы по уборке урожая, иногда на усыновление, ну, или вот в качестве Каукки-Вакки.

— Фашизм какой-то, — в сердцах сказала я. — Концлагерь. И что, никто не возражает?

— Одно из правительств пыталось изменить существующую систему, но не успело. А остальных все устраивает. — Сэм пожал плечами. И в этот момент я, пожалуй, его ненавидела. — Белые дети попадают в детские лагеря крайне редко. Именно вашим мальчикам не повезло. Причем старшему больше, чем младшему.

— Почему?

— Потому что ему четырнадцать лет. Как только исполнится пятнадцать, его заберут из лагеря и отправят в армию. Здесь подростки идут в нее с пятнадцати лет. Для тех, у кого есть родители, срок обязательной службы три года, после чего можно принять решение о своей дальнейшей судьбе. У сирот выбора нет, они остаются в армии до старости. Получение образования и работа по другой специальности им запрещены. И так как белый ребенок-сирота, да еще и со светлыми волосами, — крайняя редкость, раритет, то терять одну потенциальную жертву никак нельзя. Поэтому старшего мальчика, скорее всего, планируют сделать Кауккой-Ваккой в этом году, а младшего, десятилетнего оставить на следующий.

— И что, ничего нельзя сделать? — со слезами спросила я.

— Почему же. — Сэм улыбнулся и потрепал меня по руке. — Именно этим мы с вами сейчас и занимаемся, Елена. Более того, вы, сами того не зная, и так уже много сделали. Если бы сегодняшний суд закончился приговором, то к концу дня судья оформила бы лишение родительских прав, и послезавтра один из мальчиков стал бы Кауккой-Ваккой. Но вы отложили суд до послезавтра. То есть до того дня, когда и состоится ежегодное жертвоприношение.

— То есть теперь жрецы будут вынуждены найти другую жертву и оставят мальчишек в покое?

— Не все так просто, — покачал головой Сэм. — Если суд состоится в первой половине дня и вы его проиграете, то они вполне могут успеть. А вот если выиграете, то спасете детей. Ведь у них останутся законные родители, а значит, в жертву они годиться не будут.

От осознания свалившейся на меня дополнительной ответственности я сначала покрылась потом, а потом меня пробрала дрожь. Взгляд мой упал на седую голову моего спутника.

— Сэм, а вам самому не грозит участь быть принесенным в жертву? Вы белый и совершенно седой пожилой мужчина, у которого нет родных. Вы не боитесь стать Кауккой-Ваккой? Если не сейчас, то потом, если вдруг, не дай бог, заболеете?

Ван ден Берг раскатисто засмеялся.

— Милая Елена, вы разве еще не поняли, что в этой стране все продается и покупается? Если когда-нибудь мне будет что-то угрожать, я просто откуплюсь от этой угрозы. А если я вдруг стану так стар и немощен, что не смогу о себе заботиться или у меня в одночасье не станет денег, то путь Каукки-Вакки — не самый плохой, чтобы уйти из жизни. Жертву перед умерщвлением накачивают наркотиками, так что она не чувствует ни боли, ни страха. Неплохой способ покончить с жизнью, которая тебя перестала устраивать. Но не будем о грустном. Мы приехали. Подождите меня в машине, пожалуйста, я быстро.

Спустя пару минут Сэм вернулся из маленького магазинчика, держа в руках четыре ярко-красные косынки, похожие на советские пионерские галстуки. Одну из них он ловко повязал мне на шею, а остальные сунул в карман своих свободных светлых брюк.

— Что это? — спросила я.

— Это ваш пропуск в волшебный мир соратников революции. Сейчас мы подтвердим это документально, и у вас будет новый, весьма полезный в нынешней Манзании статус.

Он завел машину, и мы поехали дальше. На одном из перекрестков Сэм остановился, потому что на углу мы заметили молодого человека, одетого в костюм песчаного цвета. На правом предплечье красовалась повязка красного цвета, сделанная из того же материала, что и косынка на моей шее. Материал, кстати, был синтетическим, отчего на африканской жаре кожа под ним горела и чесалась.

— Так, нам к нему, — бодро сказал Сэм и выскочил из машины.

Я двинулась следом. Мой спутник что-то бойко говорил на суахили. Разумеется, я не понимала ни слова. Интересно, выгорит мой план или нет. Надо признать, задуманное мной было в достаточной степени авантюрой. На бумаге идея существовала, а вот работает она или нет, нам предстояло узнать на практике.

Дело в том, что, изучая накануне юридические основы существования Республики Манзания, я обнаружила довольно любопытный декрет «О лояльности». Согласно этому замечательному документу, каждый помогающий делу революции становился ее другом и соратником. Не знаю, давало ли это какие-то особые «плюшки», но судить «друга революции» явно становилось затруднительным. Наша с Сэмом задача состояла в том, чтобы внести от имени находящихся за решеткой пожертвования задним числом и получить соответствующий документ.

Впрочем, проблема решилась так быстро, что я даже понервничать не успела. После кратких переговоров на суахили Сэм повернулся ко мне, коротко бросив уже по-английски: «Десять долларов». Я возблагодарила бога, что дома достала немного наличности из секретного пояса, который теперь хранился у Сэма в сейфе, и переложила ее в карман. Ловким жестом фокусника я достала десятидолларовую бумажку и протянула ее молодому человеку. Меня немного тревожило, что действия с валютой находятся в Манзании под запретом, но сборщика «подати» это совершенно не смущало. Он взял купюру из моих пальцев быстрым неуловимым жестом, после чего она тут же словно растворилась в пространстве.

Сэм сказал что-то еще, и молодой человек протянул ему бланк какой-то справки. Бланк был пустой, но на нем имелась подпись и печать. Прямо здесь же Сэм быстро начал что-то писать в протянутой ему бумажке, после чего показал нашему контактеру и что-то произнес. Тот покивал головой.

— Держите, Елена, — сказал Сэм довольным голосом и потрепал молодого человека по плечу. — Кажется, это именно то, что вы хотели.

Я взяла протянутую мне справку, на которой по-английски было написано, что «Natalya Kuznetcsova has donated Revolution in Manzania». Ниже тот же текст был повторен на французском. Справка была помечена датой четвертое января, то есть за сутки до того момента, как Натка была арестована. Прекрасно. И всего-то за десять долларов.

Теперь оставалось добыть такие же справки для Молевых и Волковых. Впрочем, и с этой задачей мы с Сэмом справились всего за час, объехав еще два подобных пункта сбора пожертвований на нужды революции. И первом из них я получила справку на имя Веры Молевой, во втором — на имя Надежды Волковой. Любопытно, что эти справки обошлись мне всего в пять долларов каждая, из чего явно следовало, что в самой первой точке я жестоко переплатила.

— И что, эти деньги действительно потратят на нужды революции? — с любопытством спросила я, когда мы с Сэмом ехали домой. — Как именно налажен учет и контроль, я не совсем поняла. И в справках не указаны суммы пожертвований.

— Эти молодые люди, которые стоят в пунктах сбора, сегодня накормят свои семьи мясом, — улыбнулся Сэм. — Максимум, что отдаст государству каждый из них, это один доллар из полученной десятки. Может, два. Конечно, над ними еще есть старший, который обязательно снимет свой процент, но в целом все останутся довольны, а государство не внакладе.

— Наверное, пора перестать этому удивляться, но никак не получается, — призналась я. — Сэм, разве задача революционеров не состоит в том, чтобы налаживать более справедливую и правильную жизнь? Ведь все, что они делают, так же коррупционно и безнравственно. И никак не способствует тому, чтобы люди вокруг жили легче и хоть чуть-чуть богаче.

— Милая Елена, мир так устроен, что в основе любой революции лежит всего лишь желание прийти к власти. Конечно, цель очередного правительства, так же, как и всех предыдущих, которые в Манзании меняются по три раза в году, заключается в том, чтобы сделать жизнь более легкой и богатой. Но только для себя и своих близких. Вот эти сборщики пожертвований и их начальство сегодня будут жить лучше. Это понятная конкретная цель для каждого из них. А справедливости в мире нет. Неужели вы до сих пор этого не поняли?

— Я не согласна, — жестко сказала я. — Моя работа как раз заключается в установлении справедливости. Я — судья, и принимая решение по тому или иному делу, борюсь за то, чтобы восторжествовала именно справедливость.

— И все судьи в вашей стране работают по такому принципу? — спросил Сэм серьезно. — Я не юродствую, Елена. Я действительно не знаю, как у вас там в России все устроено, но я уже старый человек, хорошо знающий жизнь, поэтому решу, что вы лукавите, если ответите положительно. Можете ли вы гарантировать, что все решения ваших судов справедливы и непредвзяты?

Я тяжело вздохнула, потому что признавать правоту Сэма не хотелось, а врать я не любила. Разумеется, я знала немало примеров несправедливого и неправедного суда. И то, что сама я этим не занималась, никак не влияло на картину в целом. Да и никакой доблести моей в этом не было, если честно. Мне просто везло. В первую очередь с начальником. Плевакин, зная мой характер, никогда не расписывал мне дела, которые могли бы закончиться скандалом или моим увольнением. Я это осознавала и была ему очень благодарна.

— Хорошо, что молчите, — улыбнулся Ван ден Берг. — Милая Елена, я вовсе не хотел вас расстроить. Просто все в этом мире устроено примерно одинаково, вне зависимости от географической точки на карте. А все отличия — всего лишь мелкие детали, не влияющие на картину в целом. Так что давайте не будем рассуждать о справедливости в глобальном смысле этого слова, а обеспечим ее в суде для пяти конкретных человек и двоих их детей. Они совершенно точно ни в чем не виноваты, а потому их оправдание будет абсолютно справедливым, вне зависимости оттого, каким образом вы его добьетесь.

— Моя защита будет совершенно честной, — пожала плечами я, не желая так уж запросто сдаваться в этом философском споре. — Я опираюсь на реально существующие законы и декреты Республики Манзания. А в том, что они несовершенны, я не виновата.

— Это казуистика, моя дорогая, — еще шире улыбнулся Сэм. — Только что вы купили три справки, подписанные задним числом, фактически дав взятку. Никто из ваших соотечественников не жертвовал молодой республике, это сделали вы от их имени. Это немножко неправильно и незаконно, но вы ведь не собираетесь порвать эти справки, чтобы не пользоваться нечестными методами?

Что ж, он был совершенно прав. Этот спор я проиграла, потому что, разумеется, уничтожать справки не собиралась. В спасении Натки любые средства были хороши, так что белые перчатки я могла спрятать в дальний ящик вместе с белым пальто. В этом климате они точно не пригодятся. И да, я вовсе не ангел, потому что только что нарушила закон, причем не в первый раз. Ввезенная в поясе валюта тому доказательство. Так что да, я не имею никакого права обвинять других в нечестности и нечистоплотности, потому что и сама не лучше. Я снова вздохнула.

Видимо, вздохи были крайне красноречивы, потому что мой спутник снова весело рассмеялся.

— Елена, не расстраивайтесь так. Мир несовершенен и от этого особенно прекрасен. Представьте, как скучно мы жили бы, если бы в нем было все по правилам и по линеечке. Непредсказуемость придает каждому дню особую остроту. Неужели вы с этим не согласны?

Я не стала говорить Сэму, что такой зануде, как я, гораздо комфортнее жить в предсказуемом и спокойном мире, где точно знаешь, чего ждать завтра. С другой стороны, если бы мир действительно был таким, то я бы не встретила в нем Виталия Миронова, который совершенно точно появился в моей жизни как нечаянный и нежданный подарок. Еще и полугода не прошло, как это случилось, а я уже не представляю своей жизни без этого человека.

И если бы не беспечность Натки, улетевшей на край света, даже не подумав о том, в какие неприятности это может вылиться, я бы вчера не увидела океан и не искупалась в нем. И не познакомилась бы с таким интересным и мудрым человеком, как Самуэль Ван ден Берг. И не сменила бы свой привычный статус судьи на амплуа защитника. Да, пожалуй, Сэм опять прав, и в непредсказуемости этого мира есть что-то притягательное.

— Согласна, — сказала я и улыбнулась своему спутнику. — Не судите меня строго, Сэм. Мне кажется, что в последнее время я узнаю новую себя, но я только в начале этого пути, так что мне предстоит сделать на нем еще много шагов.

— Завидую тому мужчине, который заставил ваше второе «я» раскрыться, — улыбаясь, сказал Сэм. — Был бы я чуть помоложе, ужасно бы ревновал, что не мне достался этот редкий цветок. А сейчас могу лишь сокрушенно завидовать. Зато, — он поднял вверх указательный палец, — это не он, а я сегодня открою вам новое удивительное блюдо, которое вы никогда не пробовали. Это макобэ — речная рыба, запеченная в золе и подаваемая на банановых листьях с соусом из экстракта лианы. Уверяю вас, Елена, вам понравится, так же как и белое вино к нему. Оно произведено на моей родине, в Голландии.

— А там делают вино? — удивилась я. Пожалуй, мой возглас звучал не очень вежливо. — Я никогда не встречала даже упоминания о голландских винах.

— Хоть в чем-то я смогу быть у вас первым. — Сэм снова засмеялся. — Да будет вам известно, что в Нидерландах насчитывается более двухсот виноградников. Большинство из них находятся в Лимбурге и Гелдерланде, но виноград растет и в других провинциях, даже на севере. В Нидерландах в основном производят именно белые вина, примерно семьдесят процентов виноделия приходится именно на них. Остальное примерно поровну делится на красные и розовые вина, а еще с каждым годом все больше растет доля игристых вин, хотя, признаться, их я не люблю. Вино должно кататься по языку, а не щипать его. Так вот, прохладный голландский климат для производства белого вина подходит лучше. И специалисты утверждают, что по качеству и вкусовым ощущениям оно совершенно не уступает винам из других стран, в том числе и таких испокон веков винодельческих, как Франция, Италия и Испания.

— Белое вино к рыбе… Попробую с удовольствием.

— Я его вам гарантирую. Нидерланды располагают 260 гектарами виноградников и производят 750 тысяч литров вина в год. Кстати, довольно дорогого вина. Но вас, Елена, я бы и не стал угощать дешевым.

— Сэм, вы так вкусно рассказываете, что мне не терпится это все попробовать, — рассмеялась я. Рядом с этим человеком, несмотря на совсем невеселые обстоятельства, я испытывала какую-то особенную легкость. Пожалуй, так легко и беззаботно я себя ощущала только рядом с Виталием Мироновым, который сейчас был от меня за тысячи километров. — Раз на сегодня мы сделали все, что хотели, поехали кутить.

Сашу Кузнецову разбудил звонок в дверь. Вернее, спросонья она не сразу поняла, что звонят именно в дверь, схватилась за лежащий на тумбочке телефон, который молчал, равнодушно показывая время. Четыре тридцать утра. Не может никто прийти в такое время. Значит, приснилось. Сашка покосилась на мирно дрыхнущего рядом с ней Фому Горохова и упала обратно на подушку, намереваясь снова погрузиться в сладкий предутренний сон.

Новый звонок разрезал тишину квартиры, и теперь Сашка точно поняла, что звонят именно в дверь. И кого это принесло в такую рань? Она спустила ноги с кровати, торопливо нащупала тапочки, чтобы незваный гость третьим звонком не разбудил спящего Фому. Правда, того и пушкой не разбудишь.

Критически осмотрев свое отражение в висящем в прихожей зеркале и убедившись, что ее модная пижама выглядит достаточно скромно, чтобы в ней можно было показаться незнакомому человеку, Сашка повернула защелку замка, распахнула дверь и обомлела. На пороге, держась рукой за стену и покачиваясь, стоял капитан полиции Константин Таганцев. Совершенно пьяный.

— Кость, ты чего? — ошалело спросила Сашка и вцепилась в рукав его куртки, потому что капитан Таганцев совершенно точно вознамерился упасть. Если бы это случилось, Сашка бы ни за что его не подняла. — Я тебя впервые в таком виде вижу.

— А я в таком виде нечасто бываю, — признался тот. Языком он ворочал с трудом, но говорил достаточно членораздельно. — Санька, можно я у вас побуду? Мне домой нельзя. Я там не могу.

Выглядел он так жалобно, что Сашке стало его жалко. Интересно, что он имеет в виду под словом «домой». Свою квартиру или Наткину? Хотя свою он, кажется, снимал и отказался от съема после того, как перебрался к жене насовсем. Значит, нельзя в квартиру Натки. Но почему?

— Конечно, можно, — сказала Сашка и снова потянула его за рукав, словно затаскивая внутрь квартиры. — Ты можешь быть у нас сколько хочешь. Если, конечно, тебя не смущает мой моральный уровень. Точнее, аморальный. У меня Горохов ночует.

Таганцев оторвал от стены одну руку, выставил указательный палец и назидательно помахал им у Сашки перед носом.

— А мама в курсе?

— Что Фома у меня ночует? Про конкретно сегодняшнюю ночь нет, потому что мы это не обсуждали, но то, что это периодически случается, она знает. Кость, я уже большая. Мне восемнадцать лет исполнилось.

— Это я не забыл, — сообщил он и глубокомысленно посмотрел на свой указательный палец, пытаясь понять, что им следует делать дальше.

— Проходи уже, горемыка, — вздохнула Сашка.

Интересно, чего делают с пьяными, когда они в половине пятого утра появляются на пороге твоего дома? Не было у нее такого опыта. И у мамы, судьи Кузнецовой, к счастью, тоже не было.

Таганцев оторвался от стены и на неверных ногах перевалился через порог. Приложенное усилие, видимо, было непомерным для его измученного алкоголем организма, потому что, оказавшись в прихожей, он тут же оперся на стену спиной и в изнеможении прикрыл глаза. Сашка закрыла дверь и критически осмотрела мужа своей тетки.

Темно-синие джинсы были у него мокрыми на коленях и на попе, как будто по дороге сюда он несколько раз падал и вставал. Куртка расстегнута, намотанный кое-как шарф, связанный, между прочим, Наткой, неровно свисает, вязаная шапка съехала на затылок. Лицо серое, взгляд… Тут Таганцев открыл глаза и уставился Сашке в лицо. Взгляд мутный.

— Кость, ты где так напился-то? — спросила Сашка и начала стаскивать с него куртку. Куртка застревала и сниматься никак не хотела, а Таганцев никак ей не помогал, безучастно наблюдая за отчаянными попытками сладить то ли с ним, то ли с курткой. — Случилось что-то?

— Случилось, — серьезно ответил он.

И Сашка перестала тащить и тянуть, потому что вдруг очень сильно испугалась. За то время, что она была знакома с Таганцевым, она успела понять, что человек он, как принято говорить, положительный, а потому так напиться мог только по очень серьезной причине, то есть с горя.

— С кем? — похолодев, выкрикнула она, уже немало не заботясь тем, что может разбудить Фому. — С мамой? С Наткой? С Сенькой? С Настей?

Дорогие имена она называла в порядке убывания страха, если можно было так выразиться. Понятно, что никого из перечисленных людей она была не готова потерять, но мама все равно шла на первом месте. Это же понятно. Таганцев неожиданно острым взором вперился в ее лицо.

— Нет, — сказал он почти трезвым голосом. — Ничего нового не случилось, Саш. Ты прости меня, дурака, что я тебя пугаю. Заявился пьяный в такую рань и несу невесть что. Просто я как подумаю, что она там, одна, в тюрьме, а я тут и ничем не могу ей помочь, так мне тошно делается. Сегодня еще и дежурства нет. На работе я ничего, забываюсь. И когда в деревне, тоже держаться приходится, чтобы Сеньку с Настеной не пугать и стариков Сизовых не тревожить. А как один дома остаюсь, так совсем невмоготу. Вот и напился, чтобы забыться. Сидел в баре, который работает до последнего клиента, но в четыре утра этим последним клиентом и остался. Ушел, чтобы людей не задерживать. Представил, что приду домой, а там никого нет, только вещи Наткины валяются, и чуть не сдох. Вот, пришел к тебе.

— Ну и молодец, что пришел, — сказала Сашка. — Иди в гостиную, располагайся на диване. Подушка там есть, а плед я сейчас из маминой комнаты принесу. Ты как? Сам дойдешь?

— Дойду, — кивнул Таганцев. Особой уверенности в его голосе, правда, не было.

Сбегав в мамину комнату, Сашка прихватила клетчатый пушистый плед, которым судья Кузнецова укрывалась, когда читала книгу, а еще притащила бутылку газированной минералки из холодильника и стеклянный стакан. Понимала, что Косте вскоре будет очень хотеться пить. Чего ему еще может понадобиться? Аспирин? Таз? Гильотина?

Решив, что разбираться придется по ходу, она пришла в гостиную и обнаружила Таганцева лежащим на диване прямо в уличных ботинках. Он крепко спал, видимо, отключившись мгновенно, как только его голова коснулась подушки. Так, таз и гильотина временно откладываются.

Сашка стащила с него ботинки, тоже мокрые от набившегося внутрь снега, отнесла на кухню, поставила под батарею. Надо бы набить газетами, но лень их искать. Она водрузила стакан и воду на столик, стоящий рядом с диваном, накрыла Таганцева пледом, так что из-под него торчала только голова, прикрыла дверь и, вернувшись в свою комнату, нырнула Фоме под бок и тут же уснула.

Когда она проснулась, часы показывали полдень. Ничего себе, вот это называется «выспалась». Сашка вскочила с кровати и пошла на голоса, доносившиеся их кухни. Там за столом сидели Фома и Таганцев. У последнего лицо было бледное и помятое, глаза красные, но в целом выглядел он, учитывая все обстоятельства, не так уж и плохо.

— Жив? — спросила Сашка. — Фома, ты не представляешь, в каком виде он сегодня утром к нам заявился. Я думала, проспится — умирать будет. Аспиринчику ему заготовила.

— Жив, — буркнул Таганцев. Вид у него был виноватый или, как говорила Натка, как у нашкодившего кота. — За аспирин спасибо и за газировку тоже. Ты, Фома, приглядись внимательно к девочке, она в свои юные годы понимает, что нужно мужику в трудный для жизни период.

— Да я вроде пригляделся уже, — усмехнулся Горохов.

Сашка покраснела.

— Мать звонила? — спросил Таганцев напряженно.

— Конечно. Можно подумать, тебе нет.

— И мне звонила, — покаянно признался он. — Только я ни фига не помню, что она мне говорила. Пьяный уже был в зюзю. Звонок принятый в вызовах вижу, а содержание разговора выветрилось из головы, хоть убей.

— Не буду я тебя убивать, так и быть, — милостиво заявила Сашка. — Мать там развила бурную деятельность по спасению рядового Райана, то есть гражданки Российской Федерации Натальи Кузнецовой. Говорит, что все намеченное выполнила, согласно плану.

— А план какой? — Голос Таганцева звучал жалобно.

— Не говорит она, какой план. Обещала после рассказать, когда все будет позади. Сглазить не хочет, а может, думает, что телефоны прослушивают. Там у них в этой революционной Манзании все может быть. Говорит, что ела какой-то соус из лианы и пила португальское вино, а сегодня поедет проведывать тех мальчишек, которые отправили мне сообщение, что Натка в тюрьме.

— Вот именно, Натка в тюрьме, а Лена пьет вино и закусывает лианой, а еще проведывает чужих детей, в то время как ее собственные дети изводятся без мамы. Настена, конечно, еще мало что понимает, но она детдомовская, представь ее внутренний ужас, что мама больше не вернется. А Сенька с лица спал совсем. Татьяна Ивановна говорит, по ночам плачет, когда думает, что его никто не слышит.

Сашка вдруг взъярилась. У нее всегда сносило крышу, когда ей казалось, что кто-то наезжает на маму. А уж в нынешней ситуации позволить такую несправедливость она и вовсе не могла.

— Мама пьет вино и закусывает лианой после целого дня, который она пробегала по Африке, пытаясь вытащить свою младшую сестру из беды, в которой та в очередной раз оказалась по собственной безалаберности, — сказала она жестко. — И замечу, поехать туда мама смогла, потому что ее друг Виталий Миронов сделал эту поездку возможной в организационном плане, а уж про денежный я и вовсе молчу. И пока она там реализует план, который она же придумала и разработала, и подвергает свою жизнь опасности, которая в случае неправильных действий ей грозит не меньше, чем Натке, ты здесь нажираешься в баре, потому что твоя тонкая душевная организация не выдерживает тяжести момента. Ехал бы сам в Манзанию и делал все, что требуется.

Костя побледнел еще сильнее, хотя это и казалось невозможным.

— Я бы поехал, если бы мог, — пробормотал он. — Ты же знаешь, что нам запрещено выезжать за границу. У меня даже паспорта нет.

— А не можешь, так не обвиняй мою маму, которая решает эту проблему как может. — Сашка вовсе не собиралась жалеть Таганцева. — А что касается детей, так я замечу, что если бы не эти чужие, как ты выразился, дети, то мы бы вообще не узнали, что Натка в беде. Удивлялись бы, что она не звонит, но, зная ее безалаберность, несильно бы волновались. Это мальчишки догадались, как через мой блог подать сигнал SOS. И раз они тоже в беде, то мама и их спасает тоже. Во-первых, потому что иначе не может, а во-вторых, потому что этого требует простая благодарность.

— Да я глупость сморозил, прости, — покаянно сказал Таганцев. — У меня голова болит, поэтому я не соображаю ничего.

— Пить надо меньше, — умела Александра Кузнецова вбивать гвозди. Р-раз — и по самую шляпку. — И уж извини, если Настена так сильно переживает, что мама уехала, так зачем Натка вообще затеяла эту дурацкую поездку. Она про Настенькины чувства не думала, а моя мама, значит, должна.

— Ну все, хватит, — завопил Таганцев отчаянно. — Понял я уже все, понял. И ничего плохого в виду не имел. Все, спасибо за приют, я пойду.

— Нет уж, сиди, — мрачно сказала Сашка. — Только ерунду не неси. Я сейчас буду вас с Фомой кормить. Я же правильно понимаю, что вы еще ничего не ели?

При мысли о еде лицо несчастного Таганцева исказилось. Впрочем, к тому моменту, как Сашка приготовила омлет с помидорами и шампиньонами, его организм уже немного восстановился от тяжелого похмелья с помощью чая с лимоном и новой порции аспирина, так что завтрак он воспринял вполне благосклонно.

— Когда у тебя следующее дежурство? — спросила Сашка миролюбиво, забирая тарелку. На Таганцева она не сердилась, понимая, что ему непросто и сорвался он от волнения и беспомощности. Ничем он сейчас не мог помочь ни Натке, ни ее старшей сестре. Оттого и бесился.

— Сегодня в ночь.

— Вот что, до вечера побудешь у нас. Я сейчас проведу стрим и приготовлю что-нибудь. Фома, сгоняй в магазин, я тебе список напишу, что купить.

— Без проблем, — согласился Горохов.

— Сними свои штаны, я их в стиральную машину закину. Не можешь же ты в таком виде на дежурство явиться. Пока можешь халат махровый надеть. В ванной висит.

— Да я, наверное, пойду, — промямлил Таганцев. Видно было, что ему по-прежнему неудобно.

— Не надо никуда ходить, — припечатала Сашка. — Сам же сказал, что дома одному тебе плохо, а в деревню ехать смысла нет, все равно через пару часов уже обратно возвращаться. Да и не доедешь ты сегодня никуда. Лежи, смотри телевизор. Вечером мама позвонит, расспросим ее обо всем подробно. Вместе. Мир?

— Мир, — кивнул Таганцев и облегченно улыбнулся.

В ночь с восьмого на девятое января Петя Молев не сомкнул глаз. Больше двух суток прошло с того момента, как им с Пашкой удалось отправить сообщение в стрим блогерши Александры Кузнецовой. С постоянно падающим интернетом и отсутствием русской клавиатуры сделать это было очень непросто, а потому текст вышел так себе. С точки зрения Пети, совершенно непонятный. Пашка, правда, уверял, что эта самая Александра обязательно догадается, как расшифровывается послание, но Петя на то и был старшим, чтобы сомневаться.

О том, что они будут делать, если семья Кузнецовых не поймет, что имелось в виду, даже думать не хотелось. Седьмого января ничего не произошло, но Петя утешал себя тем, что от Москвы до Муа-Майнды далеко, да и за пару часов в такую даль не доберешься. Но когда до суда, назначенного, как они знали, на девятое января, осталась только ночь, мальчик совсем пал духом. Если завтра родителей осудят, то их с Пашкой признают сиротами, вернут в лагерь и одного из них назначат Кауккой-Ваккой.

Чтобы сохранить жизнь младшему брату, Петя был готов добровольно идти на заклание. Вот только умирать совершенно не хотелось. Хотелось увидеть маму и папу, вернуться домой, пойти в школу, казавшуюся еще совсем недавно ужасно надоевшей, а там наконец-то сказать Машке Поповой, что она давно ему нравится.

За то, чтобы эти простые и понятные мечты сбылись, Петя был готов отдать что угодно. Даже игровую приставку, которую он выпросил на день рождения и ни в какую не давал брату. Сейчас он был готов подарить Пашке эту дурацкую приставку насовсем, только бы снова очутиться в их общей комнате, которую они все время делили.

Про такие глупости, как: приставка, двухъярусная кровать, набившая оскомину, глаза Машки Поповой, голубые-голубые, будто ненастоящие, а еще бабушкино пюре с котлетой, — Петя думал всю ночь перед судом. На самом деле он собирался разрабатывать план побега, потому что погибать за здорово живешь, даже не попробовав спасти жизнь, свою и брата, было глупо. Но мысли то и дело сбивались на всякую ерунду вроде пюре. И за это Петя начинал себя ненавидеть.

Оламоаньна за два дня, которые они провели в ее квартире, стала им настоящим другом. Готовила еду, пела какие-то африканские песни, напоминавшие колыбельные, под которые уютно засыпалось, несмотря на снедавшую изнутри тревогу, постирала запачкавшуюся одежду, рассказывала бесконечные истории из своей жизни в этой странной, чужой, недоброй стране, в которой они оказались.

Она тоже не спала этой ночью, Петя слышал, как женщина ворочается на своем матрасе, положенном прямо на пол. Единственный диван она уступила им с братом. В районе четырех утра он не выдержал, покосился на младшего брата, спавшего безмятежным сном, уткнувшись носом в стенку и разметавшись, скинувшего одеяло, тихо позвал:

— Оля!

— Что, мальчик? — тут же откликнулась Оламоаньна, словно ожидавшая, что он к ней обратится.

— Если завтра на суде все пойдет плохо, сколько времени у нас будет?

Разумеется, она сразу поняла, о чем он.

— Вас не захотят пугать, поэтому оставят у меня до вечера десятого числа, а то и до раннего утра одиннадцатого.

— Как ты считаешь, кто из нас должен стать жертвой?

Она немного помолчала, словно не желая говорить Пете то, что он не хочет услышать. Можно подумать, существовал вариант, который его бы устраивал.

— Две жертвы лучше одной, — наконец сказала Оламоаньна тихо. — В следующем году ты уже не сможешь стать Кауккой-Ваккой, потому что, как только тебе исполнится пятнадцать, тебя заберут в солдаты. Как моего сына. Поэтому в этом году есть смысл отдать богам тебя, а твоего брата оставить на следующий год.

— Понятно. Спасибо, что сказала правду.

— Я этого не хочу. — Оламоаньна порывисто села на своем матрасе, ловко собрала распущенные волосы в подобие прически. — Я к вам привыкла. Я не хочу снова терять ребенка. Надо что-то сделать.

— Что мы можем сделать? — уныло спросил Петя, у которого от реальной перспективы близкой смерти дрожал голос.

Ужасно, ведь он даже не думал, что ему может быть так страшно. В последний раз он боялся, когда летом прыгал на резинке с крыши девятиэтажки. Леха Плющ подбил, взял на слабо, и Петя потом не смог отказаться, потому что среди зрителей была Машка Попова. Конечно, Плющ привел с собой тренера, реального чувака, который занимался этим самым роупджампингом. Так прыжки с крыши назывались по-научному. Это вообще был такой вид спорта.

И веревки были крепкие, и карабины надежные, но все равно стало страшно, и, прыгнув, Петя дал себе слово, что никогда больше не будет так рисковать. И вот сейчас ему грозило что-то гораздо страшнее роупджампинга.

— Вам нужно будет сбежать, — решительно сказала Оламоаньна.

— Как, если за дверью стоит охранник, который не отлучается ни на минуту, и нам с Пашей даже запрещено выйти на прогулку. И куда? Как далеко мы сможем уйти, два белых мальчика, у которых нет ни копейки денег.

— Я отвлеку охранника, а вам надо будет добраться до французского посольства. В отличие от российского, оно в Муа-Майнде есть.

— Зачем? Почему они должны нам помогать?

— Потому что они люди, живущие в стране, в которой подростков не приносят в жертву богам ради плодородия почвы, — мрачно объяснила Оламоаньна. — А еще потому, что я могу написать записку по-французски, чтобы объяснить, что именно произошло. Вы же языками не владеете.

— Только английским немного.

— Немного, — передразнила его Оля, — а то я не знаю, как у вас дети языки в школе учат. В общем, я нарисую вам, как добраться до французского посольства, и напишу сопроводительное письмо. Надеюсь, они свяжутся с русским консулом в Эритрее и вместе придумают, как вас спасти.

— А как же мы доберемся до посольства?

— Придется идти ночью, когда на улице мало революционных патрулей.

— Сейчас? Надо разбудить Пашу?

— Нет, подождем суда, вдруг чудо все-таки случится и вас вернут родителям. Если нет, то следующей ночью надо будет быть готовыми.

Теперь, когда у них был хоть какой-то план, Петя вытянулся на диване и тут же заснул. А когда проснулся, в окно ярко светило солнце, Паша сидел за столом и уплетал жареные бананы, к которым пристрастился за последние дни. Оламоаньны нигде не было.

— Привет. А Оля где? — спросил Петя у брата, протирая глаза.

— Ушла в суд. Сказала, чтобы мы сидели тише воды ниже травы.

— Охранник тут?

— Куда же ему деваться. Я открывал дверь, он сидел на крыльце, так сразу же встал и показал мне жестами, чтобы я отошел подальше от двери, и тут же захлопнул ее. Петька, что с нами будет?

— Все будет хорошо, — безапелляционно сказал Петя. — Либо родителей сегодня отпустят, и тогда мы завтра улетим домой.

— Либо?

— Либо сегодня ночью мы сбежим. Оля уже все придумала.

В жизнеспособности плана с французским посольством он сомневался, если честно. Мировая обстановка сейчас была совсем не такая, чтобы у французов возникло горячее желание спасать двух попавших в беду российских мальчишек, но другого плана все равно не было. Французы их хотя бы на алтаре не зарежут и на костре не зажарят. Уже немало.

— А вдруг мы плохо объяснили, что произошло. И эта самая Саша нас не поняла? — спросил Паша.

— Не поняла, значит тупая, — отрезал Петя. — Мы как смогли, так и объяснили, но теперь уже это не имеет значения.

— Как это не имеет? — Младший брат смотрел на него во все глаза. — Мы сбежим, потому что Оля придумала, как нас спасти. А про родителей наших она ничего не придумала. Если Саша Кузнецова нас не поняла, значит, спасать ее тетку Наташу никто не приедет. А раз не спасут ее, то и папу с мамой тоже. Петя, ты что, не понимаешь?

Его братишка в любой ситуации думал в первую очередь о других, и это качество, прежде Петю изрядно раздражавшее, сейчас почему-то наполнило его гордостью. Вот он какой, Паша Молев.

— Ладно, не будем раньше времени переживать, — сказал Петя, потому что видел, что Пашка готов разреветься. — Скоро Оля придет, все узнаем. Представляешь, как будет здорово, если она явится вместе с родителями.

Однако Оля пришла одна, причем довольно озадаченная. В зал суда ее не пустили, потому что заседание было закрытым. По этой причине родителей Пети и Паши она не видела, поговорить с ними не смогла и даже не рассказала, что мальчики теперь у нее. Зато с ней переговорил какой-то белый мужчина, то ли адвокат, то ли юрист, который как раз очень интересовался судьбой мальчиков Молевых.

— Кто такой? — мрачно спросил Петя. — Кто-то из организаторов церемонии жертвоприношения?

— Какой церемонии? — спросил Паша, и Петя тут же схватил себя за язык. Он же совсем забыл, что младший брат ничего не знает про Каукку-Вакку.

— Погоди ты, потом расскажу, — буркнул он. — Оля, рассказывай дальше.

— Нет, он какой-то важный человек. Местный. Я его несколько раз на улицах видела. Он сказал, что помогает судье, которая из Москвы приехала. Только она теперь не судья, а защитник.

— Пашка, Пашка, сработало, сработало! — Не в силах сдержать эмоции, Петя пустился в пляс, похожий на ритуальный африканский танец. — Наташа говорила, что ее сестра Елена — судья. И раз она приехала из Москвы, значит, ее дочь правильно расшифровала наше сообщение. Она приехала, она здесь, наших родителей отпустят. Сегодня, Оля, сегодня?

— Я не знаю, — покачала головой Оламоаньна. — Знаю только, что суд сегодня не состоялся. Эта самая женщина из Москвы уговорила судью перенести его на несколько дней.

— Это плохо, — покачал головой Паша. — Значит, еще несколько дней родители будут в тюрьме.

— Нет, — медленно сказал Петя, — это хорошо. Последний день, когда нужен Каукка-Вакка, послезавтра, и если до этого времени суд не состоится, то нас не смогут признать сиротами. А значит… Оля, ты же понимаешь, что это значит.

— Пожалуй, понимаю, — ответила женщина, глаза ее блестели. — Петя, Павлик, дайте, я вас обниму, дорогие вы мои.

— Погоди, успеем еще пообниматься. — Теперь в голосе Пети сквозила совсем недетская рассудительность. — А что еще сказал этот белый мужчина?

— Он сказал, чтобы мы сидели дома и ждали. Они с женщиной из Москвы постараются нас проведать.

— А получится? Охранник их пустит?

— Даже если не получится, теперь мы точно знаем, что мы не одни. Нам велели ждать, значит, будем ждать; в конце концов, ничего другого нам все равно не остается.

В течение всего дня Петя то и дело в нетерпении поглядывал на дверь. Однако к ним так никто и не пришел, и к вечеру мальчик снова пал духом. Церемония жертвоприношения должна была состояться послезавтра. А вдруг суд уже был и эта москвичка его проиграла? Вдруг сегодня ночью за ними придут, а они так и не реализовали свой план побега? Может, стоит все-таки добраться до французского посольства и уже оттуда пытаться найти эту самую судью Кузнецову?

Видя его метания, которые Петя не мог разделить с братом, Оламоаньна тяжело вздохнула, встала к электроплитке, заменявшей в ее жилище обычную плиту, начала что-то варить. В комнате тяжело и сладко запахло пряностями и специями.

— Что ты готовишь?

— На, пей. — Она сунула Пете в руки глиняную, исходящую густым паром кружку.

— Это что? Глинтвейн? Нам родители запрещают пить алкоголь.

Тут Петя немного лукавил, потому что втайне от предков регулярно покупал себе пиво, а на днях рождениях друзей пробовал шампанское и красное вино. И глинтвейном его один раз угощали родители одноклассницы, то есть как раз Машки Поповой. Была у них теория, что пробовать горячительные напитки дети должны в хорошей компании и под присмотром взрослых. Мол, так еще никто не спился.

Их с Пашкой родители, конечно, такого подхода не разделяли, и расстраивать их сообщением об этом Петя не собирался. Меньше знают — крепче спят. Вот только сейчас сваренный Олей напиток отчего-то его пугал. Кто его знает, какой у них тут в Африке алкоголь. Вдруг паленый?

— Пей, я сказала. — В голосе Оли впервые прозвучала строгость. — Не бойся, не отравлю.

Петя взял кружку, нерешительно сделал глоток. Напиток был немного горьковатый, но вкусный. Его аромат манил сделать еще глоток, и еще. После пяти глотков Петя вдруг почувствовал, что голова, руки и ноги у него словно налились свинцом. Он даже чашку чуть не выронил, но Оля успела мягко ее подхватить и поставить на стол.

— Ну, вот и хорошо, — сказала она ласково. — Сейчас ляжешь и поспишь, мой мальчик. Зато глупостей не наделаешь. Завтра важный день, нужно быть в форме. Павлик, помоги мне его уложить.

Сквозь наваливающийся сон Петя пытался крикнуть брату, чтобы тот бежал, спасался, попытался добраться до французского посольства. Оламоаньна, которой они оба доверились, оказалась предательницей. Она специально опоила Петю каким-то зельем, чтобы он не мог сбежать от выпавшего на его долю испытания. «Завтра важный день», — сказала она. Конечно, важный. Завтра самое главное в году жертвоприношение богам, которым должен стать белый светловолосый человек. Он, Петя Молев. И стоит ему уснуть, как подлая Оля выдаст его солдату за дверью, чтобы отвезти его на главную городскую площадь.

Руки, ноги, язык не слушались. Мальчик пытался и не мог произнести ни звука. Перед глазами расплывались совсем уже нечеткие лица Паши и Оламоаньны. Женщина что-то говорила, но он не мог разобрать, что именно. Что ж, его уже не спасти, это очевидно, но Пашу еще можно. Надо только, чтобы его младший брат все правильно понял. Он должен, он очень умный и смышленый. Он же догадался написать Саше Кузнецовой, и та все поняла правильно, а ее мать прилетела в Муа-Майнду, чтобы их всех спасти. Не ее вина, что она просто не успела. И не их с Пашей. Это их бе…

Додумать эту мысль Петя не успел, потому что в следующее мгновение уже крепко спал. Сквозь сон он не чувствовал, как Оля и Паша дотащили его до дивана, бережно уложили в постель, раздели и укрыли простыней.

Когда он открыл глаза, комната была заполнена ярким солнцем. Мальчик рывком сел на постели, пытаясь понять, где он и что происходит. Это была все та же квартира Оламоаньны, к которой он за несколько дней успел привыкнуть. За столом у окна сидел Паша и ел, Петя глазам своим не поверил, пюре с котлетой. Напротив него, подперев подбородок ладонью, сидела Оламоаньна и с печальной улыбкой смотрела, как мальчик с жадностью уплетает еду.

А еще в комнате были два незнакомых человека. Белый мужчина, пожилой, но стильно одетый и какой-то благородный. Язык не поворачивался назвать его стариком. И белая женщина с серьезным лицом, но не таким, как у мамы. У их с Пашкой мамы лицо чаще всего бывало недовольное, а у этой именно серьезное, словно она обстоятельно решала какую-то важную задачу.

Боже мой, неужели это та самая судья Кузнецова, которую они с братом вызвали на помощь, как джинна из бутылки. И что же, получается, что Оля их не предавала? Не собиралась отдать организаторам жертвоприношения? Но тогда зачем она опоила его какой-то дрянью, от которой он спал как убитый?

— Ой, Петя проснулся. — Оламоаньна заметила, что он сидит на кровати, хлопая глазами. — А то я уж начала беспокоиться, что переборщила со своими травами. Но мне так хотелось, чтобы он хотя бы ненадолго забылся и перестал думать обо всех этих ужасах. Он так нервничал, что я боялась, что он заболеет. Как выспался, мальчик? А у нас, видишь, гости.

— Здравствуй, Петя. Меня зовут Елена Сергеевна, я — мама Саши Кузнецовой, которой вы отправили свое сообщение, что моя сестра попала в беду. Я очень вам благодарна, что вы догадались это сделать. А это мой друг Сэм, он живет здесь, в Муа-Майнде и помогает мне вытащить из тюрьмы мою сестру и ваших родителей.

— А получится? — выпалил Петя.

Больше всего на свете ему хотелось позорно, как маленькому, заплакать от того, что теперь они точно были не одни.

— Почти наверняка, — улыбнулась женщина. — Вчера мы с Сэмом сделали для этого все необходимое. Через два часа нас ждут в суде, время нашей отсрочки кончается. А вечером приедет российский консул из Эритреи, и в суд мы завтра пойдем вместе.

— Елена Сергеевна, очень надо, чтобы получилось, причем именно завтра. Дело в том, что завтра очень важный день. — Петя сглотнул, потому что в горле у него было сухо, то ли от пережитого испуга, то ли сваренное Оламоаньной зелье давало такой побочный эффект.

— Из-за последнего дня жертвоприношения и вероятности стать Кауккой-Ваккой?

Петя испытал облегчение от того, что эта женщина судья знала про самое страшное. Значит, можно не объяснять.

— Да.

— Ну, этого-то российский консул точно не допустит. — Кузнецова улыбнулась, и тут же ее строгость слетела куда-то, показывая, что она в общем-то еще совсем не старая и довольно симпатичная. — И вообще, мальчишки, держите хвост пистолетом. Мы обязательно справимся.

— Петька, иди ешь, она нам пюре с котлетами принесла, — проговорил Паша с забитым ртом, ни на минуту не переставая жевать. — Вкусно!

— Я подумала, что местный колорит вам уже слегка поднадоел, — улыбнулась Елена Сергеевна, — и вы наверняка соскучились по простой домашней еде. Я с утра попросила Сэма купить нужные продукты и встала к плите. Мне и его хотелось накормить настоящей русской едой. Так что я даже солянку приготовила.

Запах по комнате плыл действительно упоительный. Петя соскочил с кровати, бросился к столу, отодвинул табуретку и сел, втягивая носом аромат жареных котлет. Оля встала и поставила перед ним тарелку.

— Ешь, мальчик!

Он вдруг каким-то внутренним, обострившимся в неволе чутьем, которое всегда возникает, когда человек слишком быстро взрослеет, понял, что она расстраивается оттого, что они с Пашей скоро уедут. Эта женщина, потерявшая сына, на время попыталась найти ему замену именно в нем, в Пете, но ее новое случайное материнство длилось слишком недолго. Олю ему было жалко, но уехать домой было, конечно, важнее. Интересно, а они смогут ей писать?

Все-таки она их с Пашкой спасла.

— Ладно, нам надо бежать, — деловито сказала судья Кузнецова. — В суд опаздывать никак нельзя. Госпожа Илунга, мы очень благодарны вам за участие в судьбе мальчиков. Уверена, что их родители лично выскажут вам свою признательность. Присмотрите, пожалуйста, за ними еще до завтра, я надеюсь, что мы вернемся с хорошими новостями. И, если вам нужны деньги на продукты…

— Мне ничего не нужно, — сказала Оля, поджав губы. — Государство выделило мне продукты, потому что дети находятся временно под его защитой.

— Под защитой, как же, — буркнул Петя.

Оля смутилась.

— Деньги мне не нужны, — продолжила она, помолчав. — Я сделала это не из-за денег. Да и еды вы принесли много. До завтра точно хватит. Мне даже завидно, что вашу еду они едят гораздо лучше, чем мою.

— Просто она привычнее, — мягко объяснила Кузнецова. — Это мы, взрослые, любим баловать свои вкусовые рецепторы новыми неизведанными блюдами, пусть даже очень экзотическими. Например, Сэм каждый день открывает мне совершенно волшебные сочетания, которых я никогда раньше не пробовала. Африканская кухня, признаться, мне понравилась. Но дети — совсем другое дело.

— Африканская кухня разная, — горько проговорила Оламоаньна. — богачи могут есть мясо и прочие деликатесы, в то время как бедняки обходятся кукурузной кашей и лепешками из маниоков. Впрочем, и в России богатые и бедные тоже едят по-разному.

— Классовые споры вести не намерена, — призналась Елена Сергеевна. — Спасибо вам еще раз. Мальчики, завтра мы вернемся. Надеюсь, вместе с вашими родителями. Что им передать?

— Что мы их любим, скучаем и что у нас все в порядке, — сказал Петя, и Паша согласно кивнул. — Пусть они не беспокоятся.

— Разумеется, они беспокоятся, — воскликнула Оламоаньна. — Бедная женщина, ваша мама, я все время думаю, как она должна переживать из-за того, что не знает, что с вами.

— Мы передали ей информацию, что мальчики у вас и с ними все в порядке, — сказала Кузнецова. — И постараемся сегодня после встречи в суде попросить встречи, чтобы рассказать, что мы вас видели.

Они попрощались и ушли, после чего Петя, Паша и Оламоаньна снова остались втроем.

— Как охранник их пропустил? — спросил Петя.

— Они принесли справку, что они — спонсоры революции, которым нужно оказывать всяческое содействие, — улыбнулась Оля. — А еще лицензию адвоката, которая дает право представлять интересы ваших родителей, пока они не лишены родительских прав. Так что у него не оставалось выхода. А если бы и оставался, то тысяча манов все равно творит чудеса.

— Тысяча манов? Они что, взятку дали, что ли? — догадался Петя. — Постой-ка, это же всего четыре доллара.

— В Манзании живут бедные люди, — вздохнула Оламоаньна. — Четыре доллара большие деньги, можно купить продуктов на несколько дней. Пусть и самых простых, но родные этого парня, что стоит за моим порогом, голодными сегодня спать точно не лягут.

— Что вчера было в том глинтвейне, которым ты меня вырубила? — спросил Петя, которому нужно было получить ответы на все вопросы.

— Вырубила? — не поняла Оля. — А, ты имеешь в виду, усыпила. Это травки местные, я сама собираю, моя бабушка знахарка была, травами лечила. Ты боялся, а от того в голове всякие дурные мысли гонял, до беды недалеко было. Вот я и решила, что тебе нужно хорошенько выспаться. Ты не сердись, мальчик.

— Я не сержусь, Оля, — тихо сказал Петя. — Совсем даже наоборот.

До завтрашнего дня им опять оставалось только ждать, но теперь это ожидание было окрашено не страхом, а надеждой на то, что все будет хорошо. То ли из-за ушедшего страха, то ли от последствий того напряжения, в котором он находился несколько дней, то ли от последствий Олиных травок Петя чувствовал дикий голод. Котлеты и пюре на тарелке продолжали дразнить своим ароматом, напоминавшим о доме. Забыв о всяких приличиях, Петя, как голодный волчонок, накинулся на еду.

Мальчишки мне понравились. Обычные среднестатистические мальчишки из провинциального российского города, внезапно оказавшиеся в критической ситуации, но не растерявшиеся и не опустившие руки. Честно сказать, у меня не было ответа на вопрос, как бы в такой ситуации поступила моя Сашка. Или Наткин Сеня.

С другой стороны, в том, что наши с сестрой дети нашли бы выход из сложившейся ситуации не хуже братьев Молевых, я была уверена больше, чем в том, что сама бы справилась с ситуацией в свои четырнадцать лет. Кажется, мы, настоящие книжные дети, были готовы к жестокостям реальной жизни гораздо хуже современных обитателей интернета. Я бы на месте этих мальчишек не догадалась написать сообщение известному блогеру; впрочем, их в моем детстве и не было.

Накануне вечером я все время помнила о том, что не выполнила обещание, данное Вере Молевой, и не съездила повидать ее сыновей. Конечно, большую часть дня мы с Сэмом были заняты подготовкой к суду, но вечер у нас был свободен, просто мы потратили его на рыбу в пальмовых листьях и белое вино. Из-за этого я чувствовала себя виноватой, хотя Сэм и успокаивал меня, убеждая, что отдыхать и расслабляться тоже надо, чтобы не перегореть раньше времени.

Рыба была нежнейшей, соус из лианы необычным, но вкусным, голландское вино — прекрасным, но горечь невыполненного обещания перебивала всю прелесть этого тихого вечера. Я успокоилась только после того, как придумала приготовить мальчишкам настоящую русскую еду, по которой они наверняка соскучились, и взяла с Сэма обещание утром же обеспечить покупку и доставку необходимых продуктов.

Этот человек не бросал слов на ветер, поэтому, проснувшись в половине девятого утра, я обнаружила на кухне все нужные мне продукты и с энтузиазмом взялась за дело. Сэм мою стряпню опробовал первый и, разумеется, похвалил.

— Да у вас талант кулинара, Елена, — заявил он, съев огромную тарелку огненной солянки, для которой в Муа-Майнде, к моему удивлению, нашлись все необходимые ингредиенты, даже телячьи почки. — Есть ли что-нибудь в этом мире, что вы делаете не блестяще? Отчего-то я уверен, что нет.

На последних словах он лукаво улыбнулся, и я покраснела, поняв, на что он намекает. Честное слово, если бы этот человек был чуть моложе и не будь в моей жизни Виталия Миронова, моя добродетель находилась бы под угрозой. Такие мужчины, как Сэм, воздействовали на женщин сокрушительно даже на расстоянии, без прямого физического контакта, а лишь изогнув бровь.

— Сэм, вы волшебны и невозможны одновременно, — засмеялась я. — Немедленно прекратите меня смущать. Если вы доели, то давайте поедем к мальчикам. Мне надо убедиться, что с ними все в порядке.

Собрав судочки с едой и поставив кастрюлю с солянкой в тень (вечером я собиралась поразить своими талантами еще и российского консула), мы собрались и поехали по адресу, который по своим каналам выяснил Самюэль.

С его слов я знала, что Петю и Павла Молевых приютила воспитательница из детского лагеря Оламоаньна Илунга, вдова, потерявшая единственного сына на одной из бесконечных войн, когда-то учившаяся в России, а потому владеющая русским языком. Пожалуй, было удачей, что она встретилась мальчикам.

Приехав к ней домой и дав взятку солдату, стоящему на входе, мы сумели попасть в жилище, представляющее собой маленький покосившийся домик на одну комнату с небольшой кухней и ванной комнатой. Вообще коррупция в Манзании меня, как законника, поражала. Мне было стыдно постоянно участвовать в этих бесконечных взятках, за которые можно оформить любой документ, получить любое разрешение и пройти везде, где хочется. Судья не могла потворствовать такому вопиющему нарушению закона, однако выхода у меня не было. Оставалось успокаивать себя тем, что мы находились в чужой нам юрисдикции.

В квартире Оламоаньны было бедно, но очень чисто. На единственной кровати крепко спал Петя, старший брат. И это меня напугало, потому что часы показывали почти полдень.

— Я вчера сварила ему отвар из трав, — объяснила Оламоаньна, полная, крепко сбитая женщина с круглым лицом, излучающим доброту, и очень грустными глазами. — Мальчик был так напряжен и напуган, я боялась, что он наделает глупостей, сбежит куда-нибудь ночью или еще что похуже. А караулить его у меня не было сил, вот и усыпила, немного не рассчитав.

— Но с ним все будет хорошо? — встревоженно спросила я. — Медицинская помощь не требуется?

— Конечно, нет, — успокоила меня хозяйка. — Он проснется примерно через полчаса-час.

Младший брат Паша, очень обрадованный нашим приходом, рассказал мне, как их привезли в детский лагерь, как они смотрели на жертвоприношение, а потом Петя поговорил с Олей и велел Паше изображать депрессию и отказ от еды, чтобы Оля смогла забрать их к себе домой.

Я с благодарностью смотрела на эту незнакомую женщину, взвалившую на свои плечи операцию по спасению чужих для нее детей. Похоже, она была в курсе, что их ждет, и не хотела этого. Я приготовилась было задать вопрос про Каукку-Вакку, но Оламоаньна кинула быстрый взгляд на Пашу и приложила палец к губам. Значит, мальчик не в курсе. Уже хорошо. Я кивнула, давая понять, что секрета не выдам.

Вместо этого мы поговорили с Павлом о блогах, о том, как моя Сашка добилась такой популярности в сети, как именно она поняла, что хотели сообщить мальчишки, как позвонила мне, чтобы рассказать, что Натка в беде, и как я бросилась на помощь. Котлеты и пюре Паша уписывал так, что только за ушами трещало, и я была рада, что мне пришла в голову идея приготовить привычную еду, настраивавшую на мысли о доме.

— Котлеты как у бабушки, — сказал Паша. Видимо, в его понимании это была высшая похвала, и я удовлетворенно улыбнулась.

Вскоре проснулся Петя, которому нам пришлось повторить историю своего визита, а также рассказать о действиях, которые мы собирались предпринять для освобождения родителей мальчишек. В отличие от младшего брата Петя о жертвоприношении знал, и его страх, о котором говорила госпожа Илунга, был вызван именно этим. Я еще раз заверила, что все будет хорошо. Сейчас я была в этом практически убеждена.

Проведав мальчиков, мы отправились в суд, где нас уже ждала судья Магути, разумеется — ужасно недовольная. Рядом с ней сидела Сильвия, глаза у нее были заплаканные.

— Суд передает вам материалы дела по обвинению граждан Российской Федерации Молевых и Волковых, а также гражданки Кузнецовой в преступных деяниях против Республики Манзания и нарушения ее законодательства, — скрипучим голосом сообщила Нандо-Ландо. — Госпожа Сильвия Васильева — лицензированный судебный переводчик, которая переведет вам материалы дела и разъяснит права ваших подзащитных. На ознакомление с делом вам отводится три часа. Можете ли вы сказать, когда придет господин консул и защита будет готова к процессу?

Ах да, Сильвия была замужем за русским, от того и фамилия у нее привычная нашему уху. Почему-то это мне казалось очень важным.

— Да. Господин консул приедет сегодня вечером, и завтра мы готовы явиться в суд, чтобы рассмотреть дело по существу.

Мне показалось, или глаза судьи Магути блеснули от плохо скрытой радости? Кажется, у нее появилась надежда рассмотреть дело до окончания последнего дня жертвоприношения и отдать одного из мальчиков Молевых на растерзание толпы. Что ж, я лишу ее этой возможности.

— Заседание суда назначается завтра на девять утра, — торжественно объявила она. — Советую вам подготовиться, потому что снова отложить дело вы не сможете. Любое ходатайство на этот счет будет отклонено судом.

Магути стукнула по столу своим молоточком и покинула зал заседаний, оставив документы на столе. Мы с Сэмом посмотрели на Сильвию.

— Будете смотреть? — спросила она тихо. — Как я понимаю, вы просто затягивали время, хотя я и не понимаю, зачем, а по материалам вам и так все ясно.

— Конечно, — согласилась я. — Но уйти до истечения трех часов мы не можем, потому что в глазах судьи Магути это будет выглядеть крайне подозрительно, а я не хочу давать ей в руки лишнее оружие против моих подзащитных. Сильвия, почему вы плакали? С моей стороны не очень нетактично спросить об этом?

— Госпожа Нандо-Ландо накричала на меня, — со вздохом сказала молодая женщина. — Ей пришлось потратить время, чтобы оформить мне лицензию переводчика. Кроме того, представители революционных властей крайне заинтересованы в том, чтобы церемония завтрашнего жертвоприношения прошла красиво и с размахом. Не каждый год удается подобрать Каукку-Вакку, которая вызовет столь мощный интерес всей страны. Молодой мальчик — это свежая кровь, которая может особенно задобрить богов. Прошлый год был неурожайным, в стране сильный голод, растет недовольство, а новая власть намерена удержать ее в своих руках, так что завтрашний праздник им очень нужен для роста лояльности населения.

— И судья Магути пообещала принять решение, которое поможет повысить эту лояльность?

— Да, но она нервничает, потому что у нее мало времени. И боится, что вы что-то придумаете. Она сказала, что у вас профессионально цепкий взгляд и что остается надеяться, что вы не знаете законов страны, а потому не сможете в столь короткий срок подготовить линию защиты.

Я слегка улыбнулась.

— Может быть, вы мне поможете, Сильвия?

Она шарахнулась от меня так, словно я грозилась ее ударить. Вид у нее стал совсем затравленный.

— Меня уволят, — прошептала она, и глаза ее наполнились слезами. — Меня уволят, и моя семья умрет с голоду. Вы не имеете права толкать меня на государственную измену.

— Успокойтесь, — холодно сказала я. Мне было совсем не жалко людей, готовых ради благополучия режима отправить на смерть четырнадцатилетнего мальчика. И судья Магути, и сама Сильвия были пособниками в этом страшном преступлении, а потому жалости не вызывали.

— Мне не нужна ваша помощь, я сама справлюсь, тем более что в отличие от вашей Нандо-Ландо закончила университет, причем с отличием. Давайте, чтобы не терять время впустую, все-таки пройдемся по пунктам обвинения еще раз. И у меня будет к вам одна просьба, причем ни к чему вас не обязывающая. Когда мы закончим, передайте Вере и Геннадию Молевым, что я видела их сыновей. У них все в порядке, и я отнесла им еду, которую они на моих глазах съели. Это вы сделать можете?

— Это могу, — проговорила Сильвия, опустила голову и снова тихо заплакала.

Консул Караванов приехал в районе восьми вечера. До этого времени я успела еще раз проштудировать манзанийское законодательство, чтобы быть уверенной в том, что я ничего не упустила и в выстроенной мною линии защиты нет дыр. Затем я не поленилась написать текст своего выступления на бумаге, пусть и изложив его тезисно, чтобы ничего не упустить, а после еще и порепетировала перед висящим в выделенной мне комнате зеркалом. Слишком многое зависело от того, справлюсь я или нет. И рисковать попусту чужими жизнями я не собиралась.

Любопытно, что ощущения, испытываемые сейчас мной, были совершенно новыми, никогда ранее не встречавшимися. За долгие годы работы судьей я вроде привыкла к тому, что каждый день фактически вершу человеческие судьбы, принимая единственно правильное решение, основанное на равенстве закона и справедливости. Как все судьи, я всегда была уверена, что эта должность — верх совершенства в профессии юриста. Да, я всегда знала, что быть вершителем судеб непросто, поскольку по обе стороны процесса находятся живые люди, а еще потому, что очень часто трудно сохранить непредвзятость.

Кстати, именно поэтому я выбрала работу в гражданском, а не уголовном составе суда. Не видела в себе ресурса быть непредвзятой с насильниками, убийцами, педофилами, да и просто с людьми, готовыми ограбить старушку. Но сейчас я впервые выступала на стороне защиты, и моя задача как раз заключалась в том, чтобы быть максимально предвзятой, отстаивая интересы моих клиентов. Мне нужно было обыграть судью, фактически мою коллегу, вырвать у нее победу, и от моего умения оперировать законными актами и ловкости зависела жизнь, в прямом смысле слова. Признаюсь, от этого мне было немного не по себе. Вот что значит «примерить костюм адвоката»! Мне приходилось испытать это чувство на себе.

Словно чувствуя мои нравственные терзания, Сэм принес мне бокал вина.

— Елена, нужно отдохнуть, — мягко сказал он. — Если вы загоните себя сегодня, то завтра никому от этого легче не станет. Поверьте, вы готовы к решительному бою. А сейчас нужно расслабиться и сделать то, что доставляет вам максимум удовольствия.

Пожалуй, самое большое удовольствие я бы сейчас получила, положив голову на плечо Виталия Миронова, но это было невозможно, поэтому, прихватив бокал вина, я прошла в сад, уселась в плетеное кресло, подвешенное к раскидистой пальме, достала телефон и набрала номер Виталия.

Он взял трубку сразу.

— Как ты там, Кузнечик? — услышала я его ласковый голос, по которому успела соскучиться, хотя мы разговаривали только вчера. — Волнуешься перед тем, как дать «последний и решительный бой»?

— Волнуюсь, — призналась я. — Это так страшно, когда от моей убедительности зависит жизнь моей сестры, четырех незнакомых людей и двух детей, одного из которых в случае моей ошибки могут принести в жертву каким-то там богам. Мне даже странно, что за все годы работы судьей я так остро не осознавала цену моих действий. И ведь по большому счету ничего не изменилось. Всегда на кону была чья-то жизнь, даже если я решала судьбу алиментов или возврата денежной компенсации за сломанный холодильник.

— Это же несравнимо.

— Сравнимо, — вздохнула я. — У каждого болит всегда свое. И для кого-то Натка сама виновата в том, что сдуру вляпалась во все эти проблемы. И решить их можно за деньги. Твои деньги, потому что у меня такой суммы нет и у Наташкиных товарищей по несчастью, скорее всего, тоже. Для большинства людей такой выход невозможен, а значит, не очень справедлив.

— Лена, ты просто нервничаешь перед процессом. Поверь мне, ты со всем справишься и вытащишь Натку из беды. Не впервой же. И всех остальных тоже, за компанию. И решать каждую проблему нужно в каждом отдельном случае. По законодательству Манзании, людей можно выкупать из тюрьмы за деньги. Для нас это хорошо? Да! У нас эти деньги есть? Да! Мы можем помочь кому-то еще? Да! И не надо накручивать лишних сложностей. Тем более что речь идет по большому счету о совсем смешной сумме. На круг меньше десяти тысяч долларов. Есть о чем говорить.

— Для кого-то это несмешная сумма, — сказала я. — Даже для меня она совсем несмешная. И то, что ты готов потратить ее для того чтобы помочь чужим людям, очень хорошо характеризует тебя, но не очень влияет на мировую справедливость в целом.

— Лена, нет никакой мировой справедливости. — Голос Виталия стал вдруг жестким. — И происходящие в мире события лишнее тому подтверждение. Давай разбираться с теми проблемами, которые мы можем решить, и не думать обо всем остальном. Ты полетела спасать Натку, а вытащишь плюсом еще шесть человек. Вполне достаточно для такого начинающего Бэтмена, как ты.

Теперь я по голосу слышала, что он улыбается.

— Ладно, — вздохнула я. — Будем считать, что это просто волнение перед важным экзаменом. В конце концов, я их в своей жизни сдала немало, и от каждого многое зависело. Завтра сдам еще один.

— Вот и славно. Такой подход мне нравится больше, чем заламывание рук в стиле «Шеф, все пропало, все пропало. Клиент уезжает, гипс снимают»[4]. Ты мне лучше скажи, на океан снова собираешься?

Разумеется, побывав на океанском побережье, я рассказала своему возлюбленному о том восторге, который вызвало у меня новое знакомство. Конечно, я бы мечтала снова повторить это ощущение единства со стихией, но все мое время и мысли были заняты подготовкой к судебному заседанию, да и просить Сэма снова отвезти меня на пляж было как-то неудобно. В конце концов, он мой юридический помощник, а не гид.

— Я даже не думала об этом, — честно призналась я.

— А зря. В жизни всегда должно оставаться место для удовольствия. Если уж так получилось, что ты в разгар зимы оказалась в Африке, то надо воспользоваться всеми ништяками, которые дарует такая возможность. Повод, разумеется, неприятный и тревожный, но из любого свинства нужно вырезать ветчину. В нашей нынешней непредсказуемой жизни даже я не берусь обещать, что этим летом свожу тебя на море. А уж на океан тем более. Так что лови момент.

За последние пятнадцать минут два человека предлагали мне получать удовольствие и баловать себя. Я снова невольно подумала, насколько Виталий и Сэм похожи между собой, несмотря на все существующие между ними отличия. Как же мне несказанно повезло, что в моей жизни встретились они оба, и каждый в тот момент, когда я наиболее остро в нем нуждалась.

За воротами дома послышался шум подъезжающей машины, и я распрощалась с Виталием, сообщив, что, похоже, приехал консул. Сэм уже вел его по выложенной камнями дорожке к большому столу, накрытому в честь приезда гостя. Я подошла туда же, слегка смущаясь, что мне не пришло в голову переодеться к ужину. На мне по-прежнему были шорты и футболка, хотя в недрах чемодана лежало тонкое платье, красиво облегающее фигуру. Впрочем, вряд ли от меня кто-то ждал особых нарядов.

Консул оказался высоким крупным мужчиной в очках и с густой шевелюрой. И неожиданно молодым. На мой взгляд, ему даже сорока лет не исполнилось.

— Мне тридцать шесть, — ослепительно улыбнулся Сергей Караванов, когда я (тоже довольно невежливо) высказала свое удивление вслух. — Так что можно сказать, что у меня все еще впереди.

— Эритрея и Манзания, наверное, неплохая карьерная ступень, да и школа жизни тоже, — заметила я.

— Вы знаете, я всегда мечтал жить и работать в Африке. — Он снова улыбнулся, открывая прекрасные зубы. — Меня с детства манил этот континент, так что поступил я в Институт стран Азии и Африки.

— Так вы закончили не МГИМО.

— Нет, этот специальный факультет МГУ. Специализировался именно на экономике, не на филологии или истории, да и политология меня не привлекала. Востоковедением, как правило, занимаются те, кто жить без него не может. Так что мне здесь нравится, и возможное назначение в одну из стран Европы я бы воспринял как беду. Да и климат тут хороший.

Он снова рассмеялся, а Сэм похлопал его по плечу.

— Вот, наконец-то встретил человека, который меня понимает. Мои дети до сих пор считают, что я ненормальный, раз не стремлюсь наслаждаться жизнью простого европейского пенсионера. А для меня Африка в сто раз краше, пусть даже я и живу в такой дыре, как Манзания. Я объяснял Елене, что здесь есть своя прелесть и местный уклад вполне себе комфортен для жизни, как только к нему приноровишься.

Я подумала о том, что ни за что не хотела бы приноравливаться к местной нищете, коррупции, постоянным революциям и переворотам, политической нестабильности и готовности приносить белых детей в жертву языческим богам, но спорить не стала. В конце концов, каждый выбирает свое. Как говорится, одному нравится ананас, а другому — свиной хрящик. На вкус и цвет, как известно, товарищей нет.

Мы прошли к столу и расселись за ним.

— Надо же, какое у вас обширное меню на сегодня. — Караванов оглядел стол, заставленный приготовленными мной разносолами. — Солянку я не ел с тех пор, как в последний раз летал в Россию в отпуск. Всегда в тамошних ресторанах заказываю это блюдо.

— Что ж, надеюсь, мое блюдо придется вам по вкусу, Сергей Иванович.

— Давайте просто Сергей.

— Хорошо. Хотела познакомить Сэма с русской кухней, но рада, что угодила и вам тоже.

— Давно не виделись, господин Ван ден Берг. С того момента, как я проспорил вам бутылку водки.

— Просто Сэм.

— Да, договорились. Нечасто по служебным делам бываю в Манзании; вы по-прежнему местная знаменитость, практически достопримечательность?

— Я — просто человек, который умеет решать вопросы. — Сэм слегка усмехнулся. — Если вам понадобится моя помощь, то вы знаете, куда обратиться.

— Хорошо, давайте к делу. Расскажите мне снова все, что знаете о том, что произошло, в какой стадии ситуация находится сейчас, что вы уже сделали и что собираетесь предпринять.

За едой я рассказала Караванову обо всем. Он слушал внимательно, не забывая отдавать дань блюдам и напиткам. Услышав о том, что мы проведали мальчиков Молевых, одобрительно кивнул головой.

— Хорошо, что они в безопасности. В обиду мы их, конечно, не дадим. Я привез официально оформленное ходатайство о передаче несовершеннолетних Молевых органам опеки Российской Федерации. Убежден, что суд не посмеет отказать. Сейчас ведется большая работа по налаживанию двусторонних связей между Россией и Манзанией; не думаю, что политические лидеры будут готовы навлечь на себя наш гнев из-за желания сделать одного из мальчиков Каукка-Ваккой. Это недальновидно. К тому же у них наверняка есть на примете какая-то другая жертва. Молевы приехали в Манзанию лишь в первых числах января, а подготовка к национальному празднику ведется заранее. Так что найдут выход из положения.

— Как вариант на крайний случай годится, — сказала я. — Но вообще-то я надеюсь, что он не понадобится. Моя задача полностью оправдать свою сестру, а значит, и Молевых-старших, и если у меня это получится, то оформление опеки не понадобится вовсе.

— Ваш план хорош, — признал Караванов. — Признаться, я поражен, насколько глубоко вы вгрызлись в манзанийское законодательство, да еще в столь короткий срок. Вам нужна еще какая-то помощь?

— Вы привезли деньги? Без них ничего не получится.

— Да, конечно. Сегодня утром на наши счета поступила сумма, переведенная господином Мироновым, и по дороге сюда я даже успел перевести ее в маны. Негоже в суде говорить о валюте, ввоз которой на территорию страны запрещен. Мы с вами, Елена, государевы люди, а потому всегда соблюдаем закон до последней буквы.

Я вспомнила, как покупала липовые справки и оформляла визы задним числом, а также платила взятку за то, чтобы пообщаться с Петей и Пашей, и покраснела. Караванов, видя мое смущение, засмеялся. Тем не менее я согласно кивнула.

— Елена, наш уважаемый хозяин дома прав. Жизнь в Манзании, да и в целом в Африке, имеет свои особенности, к которым нужно относиться философски. Я убежден, что вам не в чем себя упрекнуть.

Обговорив детали завтрашних действий, мы перешли к другим темам. Меня интересовала Африка, о которой я ничего, признаться, не знала, и оба моих собеседника, оказавшихся прекрасными рассказчиками, наперебой вводили меня в курс дела. Растения и животные, география и история, политика и экономика, сходство и различия разных стран Африканского континента проносились перед моими глазами, словно в калейдоскопе. Эти двое действительно любили Африку, и мне оставалось только завидовать, с какой страстью они относятся к своей жизни здесь.

Пожалуй, в другое время и в другой обстановке я бы согласилась познакомиться с этим удивительным континентом поближе. Если не относиться к жизни так поверхностно, как моя младшая сестра, а планировать путешествие заранее, собрав всю необходимую информацию и проконсультировавшись со знающими людьми, то нежелательных приключений можно избежать, зато впечатлений, океана, солнца и вкусной экзотической еды получить на полную катушку. Пожалуй, надо будет обсудить с Мироновым такую возможность.

Караванов оставался ночевать у Сэма, любезно выделившего комнату еще одному гостю. В конце ужина я оставила мужчин со стаканами виски в руках сидеть в саду, а сама, извинившись, прошла в свою комнату, чтобы хорошенечко выспаться перед завтрашним испытанием. Я легла в постель, выключила свет бра у кровати и в этот момент отчетливо поняла, что все будет хорошо.

Одиннадцатого января Натка проснулась с тягостным чувством уныния. Вообще-то она всегда была оптимисткой, у которой даже молоко скисало только для того, чтобы получился творог. В любых самых сложных ситуациях она не падала духом, но сегодня утром настроение отчего-то валялось на уровне плинтуса, которого в ее железной клетке, разумеется, не имелось. Вот и настроения тоже не было. Совсем.

Заглянувшая к ним вчера Сильвия, пугливо озираясь на остальных охранников, рассказала о том, что материалы дела Елене Кузнецовой официально оглашены на русском языке, а профессиональный уровень переводчика подтверждается оформленной лицензией. Российский консул должен был приехать к вечеру, тоже вчерашнему, а потому следующее заседание суда было официально назначено на сегодня, на девять часов утра, и переносу более не подлежало. Признаться, Натка не очень понимала, хорошо это или плохо.

Так или иначе, одиннадцатого января все должно было наконец решиться, и оставалось только верить, что выцарапанные у судьи Магути два дня промедления что-то дали Лене. Натке они не помогли ни капельки. Вот уже неделю она не мылась, а потому тело казалось липким и каким-то чужим. Она привыкла заботиться о своей внешности, ценила чувство свежести, тратила немалые деньги на кремы и молочко для тела, не говоря уже о пластической операции, той самой, последствия которой так раздражали толстую Нандо-Ландо.

Натке казалось, что она покрывается коростой, которая прирастает к коже, и отодрать ее будет невозможно, сколько ни стой под горячим душем и ни три кожу пахучими скрабами. Волосы, сбившиеся в жирный колтун, свисали вдоль щек неопрятными сосульками, и Натка то и дело завязывала их узлом, который из-за отсутствия резинки не держался, а спустя короткое время распадался снова, оставляя неприятное ощущение на щеках и шее.

На душе тоже было липко и гадостно. Сегодня она должна была лететь домой после прекрасного, полного отличных впечатлений отпуска, но, как бы ни сложился сегодняшний день, самолет точно улетит без нее.

А дома Таганцев с детьми с ума сходят, до конца не зная, что с ней. Ленка их, скорее всего, держит в курсе, но вряд ли рассказывает всю правду. Как там они без нее? Она старалась гнать от себя эти мысли, чтобы совсем не впасть в уныние.

Даже если у Лены все получится, они все равно не успеют на свой рейс, а значит, нужно будет покупать новые билеты, да еще и где-то жить оставшееся до вылета время. И сколько это, интересно, будет стоить?

О том, что всего лишь позавчера она мечтала сразу после суда отобедать в приличном ресторане, Натка уже не вспоминала. В ее голове, теле, каждой клеточке жила только одна мечта — оказаться дома и увидеть мужа и детей. Думать о том, что будет, если Лена не справится, она боялась. Тридцать шесть лет в африканской тюрьме. Даже если срок скостят наполовину, жизнь все равно кончилась. Да что там наполовину, она даже года не выдержит.

Единственной светлой мыслью в голове была радость за Веру. Та, получив от Сильвии известие, что Лена виделась с Петей и Пашей и у мальчишек все хорошо, вышла из мрачной апатии, в которой пребывала, даже забывая пилить мужа. Весь вечер она трещала без умолку, рассказывая о том, как будет обнимать своих сыновей, когда увидит, что приготовит, когда они окажутся дома, и как никогда больше не будет ругать ни за какую провинность. Услышав последнее обещание, ее муж Гена недоверчиво хмыкнул. Видимо, за совместно прожитые годы жену свою он изучил хорошо и подобное обещание оценивал по-своему.

От постоянного стрекота тонкого, высокого и чуть визгливого Вериного голоса Натка немного устала. Сейчас Вера еще спала, видимо утомившись от предвкушения скорой встречи с сыновьями. Спали все, кроме Натки, а потому в комнате с клетками-камерами стояла звенящая тишина.

В восемь утра принесли кувшины с водой, которой, к сожалению, хватало только на то, чтобы умыться и плеснуть хотя бы немного воды себе на грудь, оттянув ворот футболки. Несмотря на то что воды категорически не хватало, часть ее Натка, спрятавшись за ширмой, где стояло туалетное ведро, тратила на женскую гигиену. Для нее это было важнее, чем даже почистить зубы пальцем без пасты. Ощущения чистоты и свежести это не давало, но хоть что-то.

Спустя полчаса забрали кувшины и принесли завтрак. Ошибку двухдневной давности Натка совершать не стала. Как закончится заседание, она не знала. Где они окажутся после его завершения, было непонятно, а потому подкрепиться следовало с запасом. Ела она механически, практически не ощущая вкуса еды. Да и не было у лепешек из маниоков и бурого риса, принесенного сегодня на завтрак, никакого вкуса. Хотелось пельменей, жареной курицы, а еще огненной солянки с плавающими по поверхности кружками масла, обязательным лимоном и оливками. Вот только взять это все в африканской тюрьме было совершенно неоткуда.

Без десяти девять в комнате опять появились три дюжих охранника и Сильвия, которые должны были доставить «опасных преступников» в зал заседаний. Натка вспомнила полный ненависти взгляд судьи Магути и вздохнула. Личная неприязнь к более молодой и красивой женщине плохо сказывалась на обязательной судейской непредвзятости, и даже нынешний облик немытой и нечесаной Натки явно не поможет.

В зале заседаний их снова втолкнули в клетку и заперли на замок. Спустя пять минут в зал вошла Лена в сопровождении все того же старого голландского еврея, а еще — незнакомого Натке высокого и довольно симпатичного мужика. Видимо, российского консула. Надо же, какой молодой. Интересно, и за что его сослали в эту ужасную глушь.

Впрочем, подумать про консула дальше Натка не успела, потому что открылась задняя дверь и появилась судья Магути, одетая в черную мантию. Недовольно окинув зал взором, она чуть заметно поморщилась при виде Лены и консула, а также сверкнула глазами, остановив взгляд на Натке. Та снова вздохнула.

— Встать, суд идет, — торопливо объявила отчего-то замешкавшаяся Сильвия.

Судья Магути прошла к своему месту, уселась за стол и стукнула по нему деревянным молотком.

— Слушается дело по государственному преступлению, совершенному против государства Республика Манзания группой иностранных лиц по предварительному сговору. Произносимый ею текст ничуть не отличался от того, что они слышали в прошлый раз. — Судебное заседание объявляется открытым. Обвиняемые граждане Российской Федерации Наталья Кузнецова, Геннадий и Вера Молевы и Дмитрий и Надежда Волковы находятся в зале суда. Суд проходит под председательством высокого революционного судьи госпожи Нандо-Ландо Магути. В зале также присутствует помощник судьи и лицензированный переводчик Сильвия Орчанга, адвокат подсудимых Елена Кузнецова и представитель Российской Федерации консул Сергей Караванов. Согласны ли вы, чтобы процесс велся мной на русском языке, или вам требуется официальный перевод от госпожи Орчанга?

— Согласны, ваша честь, — послушно, как подобает хорошей девочке, сказала Лена. — Мы согласны на ведение судебного процесса вами без переводчика.

Надо же, ее сестра меняла свои хотелки прямо на глазах. Позавчера ей вынь да положь требовался переводчик с лицензией, а сегодня он уже не нужен. Отчего-то Натке стало жалко Сильвию, которую заставили эту лицензию оформить. Впрочем, судью Ленины выкрутасы ничуть не смутили, она просто кивнула головой и продолжила говорить.

— Подсудимые, встаньте. Напоминаю, что вы имеете право знать, в чем обвиняетесь, возражать против обвинения, давать показания по предъявленным вам обвинениям либо отказаться от дачи показаний в отношении себя и своих родственников, круг которых определен законом Республики Манзания. При согласии дать показания вам разъясняется, что они могут быть использованы в качестве доказательств по вашему делу. Вам понятны ваши права? Прошу встать и громко подтвердить это, сказав: «Да, ваша честь».

Словно дрессированные пони в цирке, они все по очереди громко сказали: «Да, ваша честь». Следом пришлось подтвердить, что они ознакомлены с материалами дела и хорошо понимают, в чем именно обвиняются. Далее судья Магути зачитала письменное заявление, предоставленное стороной обвинения, в котором подробно расписывались все их «преступления». Особенно смаковала она подробности Наткиного аморального поведения, выведя на висящий за ее спиной экран крупное изображение ее фотографий из телефона.

Натка отстраненно думала, что все-таки выглядит в купальнике хорошо. Ей-богу, не стыдно на пляже снимать парео и подставлять свое тело под любопытные чужие глаза. Повезло Таганцеву с женой, ей-богу. Вот только пляж и Таганцева с таким подходом она увидит не скоро.

Охранники в зале с нескрываемым вожделением смотрели на фотографии, переводя затем взгляд на немытую Натку. Что ж, оригинал сейчас сильно проигрывает фотографии, и тем не менее Натке было не по себе. Взгляды похожих на орангутангов мужчин были сальными и такими скабрезными, что Натка невольно начала опасаться, что в качестве меры наказания ее не только осудят, но еще и изнасилуют.

Хуже всего было то, что в глазах российского консула плескалась насмешка. Наталья Кузнецова терпеть не могла, когда над ней насмехаются мужчины. Тоже мне, зачем, спрашивается, приперся, не смеяться же над попавшей в беду соотечественницей. Геннадий Молев смотрел на экран, приоткрыв рот, и Вера шлепнула его по руке, неодобрительно покачав головой в адрес Натки. Интересно, и что они все находят неприличного в достаточно целомудренном домашнем селфи молодой красивой женщины, сделанном исключительно для внутреннего применения?

Оглашение нарушений закона со стороны остальных участников процесса было гораздо скромнее и заняло значительно меньше времени.

— Собирается ли брать слово защита? — спросила Нандо-Ландо, поджав губы.

— Разумеется, ваша честь.

Лена встала и прошла за отведенную ей кафедру. Одернула легкое крепдешиновое платье, которое сегодня надела в суд. На шее у нее почему-то была повязана красная нейлоновая косынка. По ее знаку сопровождающий ее Самюэль Ван ден Берг подошел к их клетке, достал из кармана такие же косынки и раздал их Натке, Вере и Наде, сделав знак, что они должны их надеть. Вот только колючего нейлона на немытой шее не хватало. Ослушаться, впрочем, никто из троицы не осмелился. В судье, то есть сейчас адвокате Кузнецовой, крылась вся их надежда, а значит, ее распоряжения нужно было выполнять.

— Ваша честь, — начала свою речь Лена, откашлявшись. — В начале своего выступления я скажу, что сторона защиты полностью признает все факты нарушения законодательства Республики Манзания находящимися сейчас в зале суда гражданами Российской Федерации Молевыми, Волковыми и Кузнецовой и не собирается их опровергать.

Натке показалось, что она ослышалась. Что-о-о-о??? Ее сестра и главная спасительница заявляет сейчас в суде, что они действительно нарушили закон? Они правда виноваты во всем, в чем их обвиняют? И что теперь? Она скажет, что все они заслуживают самого жестокого наказания? Впрочем, от судьи Кузнецовой всего можно ожидать, она же помешана на неукоснительном соблюдении буквы закона, и если по местному своду идиотских правил они виновны, то она признает, что это именно так. Впрочем, уже признала.

Вера и Надя вскрикнули от удивления, Дима Волков непроизвольно сжал кулаки, а лицо Геннадия Молева стало злым и растерянным. Ну, еще бы. Они поверили Лене, доверили ей свои судьбы и жизнь своих детей, а она с трибуны заявляет, что они действительно преступники.

Судья, похоже, тоже была немало удивлена подобным поворотом. Она явно готовилась к длительному сражению, который развяжет эта белая выскочка с законченным университетским образованием, а та была готова сдаться без боя. В глазах Нандо-Ландо мелькнуло торжество. Она взяла лежащий перед ней на столе мобильный телефон и отбила какое-то сообщение. Интересно, и кому она докладывает?

— Хочу, впрочем, отметить, что никто из моих подзащитных не имел злого умысла, нарушая законы гостеприимного государства, в которое они приехали добровольно. Да, ваша честь, я знаю, что незнание законов не освобождает от ответственности за их нарушение, но все-таки прошу принять во внимание этот неоспоримый факт.

— Хорошо, суд при вынесении приговора учтет отсутствие злого умысла, — согласилась судья Магути. Она выглядела расслабленной, как удав, заглотивший кролика и приступивший к длительному и приятному процессу его переваривания.

— Также я прошу принять во внимание деятельное и искреннее раскаяние, которое испытывают мои подзащитные, — безмятежно продолжала Лена, видимо, выбравшая путь задабривания суда и решившая, что подобная линия защиты имеет наибольшие шансы на успех.

Натка мрачно подумала о том, достаточную ли степень раскаяния изображает ее мрачное лицо. Судья же снова кивнула, видимо, не ожидая от выбранной линии защиты никакого подвоха.

— Так же прошу приобщить к делу справки, подтверждающие, что мои подзащитные являются верными друзьями манзанийской революции, более того — ее спонсорами. Вот, ваша честь, у меня есть документы, подтверждающие, что все три присутствующие сейчас в зале заседания женщины от лица своих семей внесли необходимые суммы пожертвований.

Она вышла из-за своей трибуны, подошла к судье и с легким поклоном передала той какие-то три бумажки. Натка навострила уши. Судя по ошарашенному виду судьи, то, что делала Лена, имело какой-то смысл.

— По изданному вашим правительством декрету «О лояльности», каждый признанный другом революции гражданин, включая граждан иностранных государств, имеет право на снисхождение в суде и на рассмотрение любых дел в отношении себя в особом порядке, — продолжала тем временем судья Кузнецова твердым и безмятежным голосом. Словно сваи вколачивала. — Особый порядок, исходя из законодательства Республики Манзания, предусматривает замену тюремного срока денежным штрафом. Поэтому, ваша честь, я перехожу к рассмотрению слушаемого дела по существу. Начнем с подсудимой Кузнецовой. Совершенное ею преступление, заключающееся в невольном совращении солдат революции, доказанное с помощью фотографических снимков в телефоне подсудимой, по уголовному кодексу республики наказывается штрафом в двести пятьдесят тысяч манов, что по курсу составляет тысячу долларов США. Этот штраф сегодня утром был переведен на счет государственного банка Манзании, о чем свидетельствует вот эта выписка. Ознакомьтесь, ваша честь.

Лена положила на стол перед судьей Магути очередную бумажку. Лицо Нандо-Ландо перекосилось от злобы. Наталья не верила своим ушам. Двадцать лет в тюремной камере эквивалентны штрафу в тысячу долларов? Как такое вообще может быть? Но судя по виду судьи, которую, казалось, сейчас хватит апоплексический удар, видимо, все-таки может.

— Таким образом, ваша честь, данное преступление уже не считается таковым, а потому не может рассматриваться в судебном порядке. Добровольность внесения денег на счет государственного бюджета, кстати, косвенно подтверждает и факт раскаяния. Идем дальше. Следующее нарушение закона, инкриминируемое моей подзащитной, заключается в незаконном въезде в страну из-за изменившейся после смены власти формы въездной визы. Однако в тот же день, как это случилось, юрист моей подзащитной, действующий от ее имени, присутствующий здесь, в зале, господин Ван ден Берг оформил для Натальи Кузнецовой новую визу. Вот она, ваша честь.

Еще одна бумажка легла на стол, и Натка услышала, как у судьи Магути отчетливо клацнули зубы.

— Также Наталья Кузнецова задолжала Республике Манзания шестьсот долларов США за перелимит мобильной связи и связанный с этим штраф. Вот справка от компании-оператора мобильной связи, что перелимит покрыт, а вот еще один документ из государственного банка Манзании о том, что штраф в казну уплачен полностью. Это обвинение, таким образом, также снимается, ваша честь, так же, как и обвинение в незаконном ввозе валюты. Штраф за это в размере шестидесяти двух тысяч пятисот манов внесен в казну сегодня утром.

— Остается организованная преступная группа и сопротивление при аресте, — прокаркала судья Магути.

Голос ее звучал крайне неубедительно. Она выглядела растерянной и даже не могла это скрыть.

— Двадцать пять тысяч манов за совершение преступных деяний в составе организованного сообщества при отсутствии злого умысла. Справка о внесении прилагается, — отчеканила Лена, которой свою коллегу было совсем не жалко. — И еще сто двадцать пять тысяч за сопротивление при задержании, кстати, незаконном, потому что, по все тому же декрету «О лояльности», соратники революции не могут задерживаться с привлечением солдат Революционной гвардии. Однако, по просьбе моих подзащитных, я не стала обращаться к присутствующему здесь господину консулу с просьбой внести протест против неправомерных действий вашей армии. Мы верим, что так же, как и в действиях моих подзащитных, в этом не было злого умысла.

— Разумеется, не было! — воскликнула Нандо-Ландо.

Сидящая за маленьким приставным столиком Сильвия судорожно листала свод законов, видимо, не будучи знакомой с ним полностью и не ожидая такого поворота событий. Найдя что-то, она впилась глазами в строчки, а потом вскинула голову, улыбнулась и показала Елене поднятый вверх большой палец. Госпожа Магути зыркнула на нее, но промолчала. Как говорил в таких случаях Костя Таганцев, нечем крыть.

— Таким образом, ваша честь, моя подзащитная Наталья Кузнецова, покрывшая все предъявленные ранее обвинения, должна быть немедленно освобождена из-под стражи прямо в зале суда с принесением ей публичных извинений, как пламенному стороннику и спонсору манзанийской революции, о чем свидетельствует алая косынка на ее шее.

Нандо-Ландо открывала и закрывала рот, словно выброшенная на морской берег и оставшаяся без воды рыба. Ей-богу, на нее было жалко смотреть. Самая крупная жертва, которой она собиралась вцепиться в беззащитную шею и упечь за решетку почти на сорок лет, уплывала прямо из рук. Было видно, что отпускать ее судье Магути отчаянно не хочется.

— Позволю себе напомнить, ваша честь, что причинение вынужденных препятствий спонсорам революции со стороны представителей официальной власти Республики Манзания карается отстранением от должности и проведением официального расследования в отношении должностного лица, чинящего подобные препятствия. Статья восемнадцатая декрета «О лояльности», мэм.

Нет, все-таки у Натки была самая лучшая и самая умная сестра в мире. Похоже, юридические основы этой забытой богом страны она знала гораздо лучше, чем сама судья Магути и уж, тем более, ее помощница. Натка так гордилась Леной, что даже приосанилась. Знай, мол, наших.

— Выпустите подсудимую, то есть бывшую подсудимую Кузнецову из клетки, — распорядилась на суахили судья Магути. Сэм перевел. — А мы перейдем к установлению степени вины остальных подсудимых.

— А ее нет, ваша честь, — ослепительно улыбнулась Лена, а Натка выпорхнула на свободу, словно птичка, и шлепнулась на скамейку в зале рядом с Сэмом. В качестве простого слушателя ей было в зале суда гораздо комфортнее. — Семья Молевых в составе четырех человек и семья Волковых в составе двух человек не оформили новые въездные визы, однако сегодня утром от их лица в бюджет Республики Манзания внесено по двенадцать с половиной тысяч манов с каждого в качестве положенного в таких случаях соратникам революции штрафа. Вот соответствующие чеки, ознакомьтесь. Вот справка из сотовой компании о размере общей задолженности семьи Молевых и семьи Волковых, чек об оплате, а также документ, подтверждающий внесение в казну штрафа. Вот оплаченный господами Молевым и Волковым штраф за незаконный ввоз валюты. Дело в том, что деньги при себе были только у глав семьи. Женщины и дети валюту не ввозили, а потому и наказаны за это быть не могут.

— Это еще надо доказать, — огрызнулась судья Магути. Вид у нее был совсем больной.

— Не надо, ваша честь, — доброй улыбкой крокодила улыбнулась Лена. — Презумпция невиновности прописана в уголовном кодексе Республики Манзания. Но, несмотря на это, вот свидетельство таможенного офицера, пропускавшего российских туристов в страну. Мы с господином Ван ден Бергом взяли его письменные показания, подтверждающие правоту моих слов.

Судя по всему, эти показания таможенный офицер дал совсем не бесплатно. Натка тихо хихикнула. У все еще сидящих в клетке Веры, Нади, Гены и Димы были такие лица, что она хихикнула снова, явно наслаждаясь всем, что происходит. Нет, ее сестра — просто полный атас. В смысле как юрист.

— Ну, и наконец, участие в организованной группе. Дети, разумеется, в ней не состояли, а четверо взрослых тоже добровольно уплатили штраф. Ознакомьтесь. Я закончила, ваша честь. Выводы за вами, — с легким поклоном сказала Лена.

Судья Магути хриплым от разочарования голосом велела освободить Наткиных товарищей по несчастью из железной клетки, объявив, что судебное заседание закрыто ввиду их полной невиновности.

— Постойте, ваша честь. Это еще не все, — твердо сказала Лена.

Выпущенная в зал спасенная четверка кинулась на шею Натке и Сэму, не веря своему счастью.

— Во-первых, мне нужна подписанная судом официальная бумага, разрешающая Вере и Геннадию Молевым забрать своих детей Петра и Павла Молева у представителя детского лагеря. Так как мои подзащитные — дееспособные граждане иностранного государства, к которым у Республики Манзания нет и не может быть претензий, дети должны быть им возвращены немедленно.

Нандо-Ландо снова изменилась в лице, вспомнив про обещанную ею Каукку-Вакку. Жертвоприношение должно было состояться сегодня не позднее полудня, но жертва прямо на глазах уплыла из рук. Даже если это сулило судье Магути огромные личные проблемы, Лену и Натку это не трогало.

— Разумеется, — проскрежетала судья, как будто железом по стеклу провела.

Ой, кажется, кто-то сегодня лишится статуса Верховного революционного судьи Республики Манзания. И поделом ей, недоучке.

— Кроме того, как законный представитель моих клиентов, я заявляю требование вернуть все их вещи, отобранные во время задержания. Если мои клиенты чего-то недосчитаются, то поданный иск о нанесенном ущербе спонсорам революции будет весьма значительным, как вы понимаете.

Господи, какие вещи. Надо радоваться, что они живы, здоровы и на свободе. Натка собиралась так и сказать, но сидящий рядом Сэм дернул ее за руку. Молчи, мол, ходячее несчастье. Проявила уже инициативу, хватит.

— Вещи будут возвращены до конца сегодняшнего дня. — Голос Нандо-Ландо звучал жалко, да и выглядела она соответственно. — По какому адресу их доставить?

— По-моему, — вступил в разговор Сэм Ван ден Берг. — Я приглашаю господ Молевых и Волковых остановиться в моем доме на все время до их отлета домой. Места у меня хватит. Будет шумно, но мне это только в радость. Слишком долго в моем доме не было слышно детских голосов и шума от большого количества народу.

— Спасибо, спасибо, — лепетала обливающаяся слезами счастья Вера. Надя кинулась Сэму на шею, Гена и Дима взволнованно топтались рядом.

— Кстати, об отлете, — продолжала неумолимая судья Кузнецова, воплощающая голос правосудия. — В качестве компенсации морального ущерба, причиненного спонсорам революции, государство Манзания обязано оплатить семьям Кузнецовых, Молевых и Волковых обратную дорогу домой. Свой сегодняшний рейс до Каира и далее до Москвы они пропустили, и не по своей вине. Суд вынесет решение добровольно или будем жаловаться в революционное правительство?

— Не надо жаловаться, — проскрипела Нандо-Ландо. — Билеты на завтрашний рейс будут доставлены в дом господина Ван ден Берга сегодня к вечеру.

— На послезавтрашний, — безмятежно сказала Лена. Натка, не веря собственным ушам, уставилась на сестру. Она что, собирается задержаться в этом африканском аду еще на один день? — Послезавтрашний, — повторила Лена твердо и улыбнулась. — На завтра у нас есть планы. Мы едем на океан. Нам просто необходимо еще раз его увидеть и с ним попрощаться. Вы же поедете с нами, Сергей?

Российский консул засмеялся и кивнул.

— Обязательно, — радостно ответил он. — Я же должен со всем уважением сопроводить спонсоров манзанийской революции.

Эпилог

Рано утром тринадцатого января в национальный аэропорт Муа-Майнды прибыла необычная делегация. Улетающих рейсом на Каир россиян Наталья Кузнецову, Геннадия, Веру, Петра и Павла Молевых, а также Надежду и Дмитрия Волкова провожала рота солдат в парадной форме и с национальными флагами Республики Манзания.

Весть о том, что спонсоры революции внесли в казну страны небывалый вклад, на который была закуплена вакцина от кори, которой хватило на всех детей республики в возрасте до семи лет, разошлась довольно широко, а потому на правительственном уровне было принято решение проводить дорогих гостей на самом высоком уровне.

На самом деле на вакцину были потрачены средства от внесенных в досудебном порядке штрафов, но на такие мелочи никто не обращал внимания. Мальчиков Петю и Пашу несли в большом паланкине с колышущимися на ветру белыми шторками. Надо признать, что Петя чувствовал себя неуютно, то и дело оглядываясь, чтобы удостовериться, что он не Каукка-Вакка и несут его не на жертвенную гору.

Гена, Вера, Дима и Надя ехали в лимузине с открытым верхом. На шее у каждого красиво развевалась красная косынка, нещадно коловшая шею. Помимо их вещей, машина до самого верха была еще загружена связками бананов и охапками цветов, подаренных благодарными жителями столицы. Жители эти, нарядно одетые, хоть в большинстве своем и босоногие, бежали за машиной, сопровождая процессию радостными криками.

Елена и Наталья Кузнецовы ехали в машине Самюэля Ван ден Берга, предусмотрительно свернувшего у самого своего дома в какую-то узкую улочку и тем самым выбравшегося из бесноватой толпы.

— Признаюсь, милые дамы, что предпочитаю провести последние минуты с вами наедине, в тишине и покое, — говорил он, крутя руль и улыбаясь. — Не скрою, что знакомство с вами доставило мне удовольствие. Особенно с вами, Елена. Нечасто встретишь красивую женщину, которая к тому же умна и отлично разбирается в юриспруденции.

— Не хочу вас расстраивать, дорогой Сэм, — отвечала ему Елена Кузнецова, — но юриспруденция в Манзании находится даже не на пещерном, а на допещерном уровне. Когда я расскажу своим коллегам, как именно выиграла процесс, они ушам своим не поверят. Простите, но для того чтобы работать юристом в Манзании, хоть адвокатом, хоть судьей, вовсе не нужно ночами зубрить латынь и римское право, сдавать бесконечные экзамены, знать административные и уголовные законы и все время следить за изменяющимся законодательством. Ваша страна открывает невиданные просторы для того, чтобы вершить так называемое правосудие. Да и дело революции, конечно, весьма недешевое, но все же вполне себе по карману судье из России. Пусть и при помощи ее друга-бизнесмена.

— Так, может, останетесь? — спросил Сэм лукаво, но Натка расслышала нотки надежды в его голосе. — Возможности действительно огромные, и, работая в паре, мы с вами можем достичь огромных высот и, не скрою, отлично заработать. Вы можете стать по-настоящему богатой женщиной, Елена. И больше не зависеть от денег вашего друга-бизнесмена. Я в восторге от ваших способностей. Вы — алмаз, которому мой возраст и связи могут придать необходимую огранку, чтобы он засиял ярче прежнего.

— Спасибо, Сэм, но я предпочитаю сиять дома, — отклонила это, несомненно, лестное предложение Елена. — Но я тоже рада познакомиться с вами. Вы необыкновенный, чудесный человек, и я буду рада общаться с вами через интернет. И также буду рада принять вас в Москве, если вы надумаете приехать в гости.

— Я уже старый человек, Елена, — улыбнулся Ван ден Берг. — Далекие путешествия вряд ли продлят мою жизнь, а вот вы, если соскучитесь по океану, приезжайте. Только предупредите заранее, чтобы мы с вами на досуге почитали изменившиеся законы Манзании и обеспечили вам и вашей семье, — он покосился на Натку, — безопасное пребывание в этой стране.

— Вот уж нет, спасибо. Больше никогда и ни за какие коврижки, — сообщила та под смех сестры и Сэма.

В положенное время все тот же самолет с неудобными боковыми лавками взмыл ввысь, унося горе-путешественников прочь с манзанийской земли. Все свободное пространство было завалено чемоданами, цветами и бананами. В иллюминатор Лена видела машущего рукой седого мужчину, становившегося все меньше и меньше, а потом пропавшего из виду. Она знала, что, пожалуй, никогда не забудет Сэма, но предвкушала встречу с Виталием, ждавшим ее в далекой Москве.

В Каирском аэропорту они гуськом прошли в зал ожидания. Неожиданно дорогу им преградил таможенный офицер. С перекошенным от злости лицом он торопливо что-то говорил по-арабски, тыкая пальцем то в Надю, то в Веру, то в Натку.

— И что, нас теперь тут арестуют, потому что мы что-то нарушили, сами того не зная? — спросил Петя. — Я надеюсь, в Египте нет церемонии жертвоприношения?

— В Древнем Египте это было обычным делом, — мрачно сообщила Натка. — Историки считают, что здесь существовало не менее пяти тысяч богов. Я знаю, потому что Сенька недавно читал книжку про Древний Египет. Египтяне искренне верили, что если боги будут на них злиться, им не поздоровится. И именно поэтому, как и представители многих других цивилизаций древности, они приносили богам жертвы, в том числе и людские. Обычно это были слуги или преступники. Для этого строились специальные жертвенники или алтари. Большинству на них отрубали голову и читали над ними страшные проклятия. И кстати, фраза «проклятие на твою голову» пошло именно оттуда.

Петя и Паша, которому брат рассказал про Каукку-Вакку после того, как угроза миновала, задрожали.

— Натка, хватит пугать детей, — рассердилась Елена, — никому из нас ничего не угрожает.

Она строгим голосом спросила у таможенника по-английски, что именно он хочет.

— Фитоконтроль, — ответил он, тыча пальцем в связки бананов и букеты цветов. — Вы не можете ввезти эти растения на территорию Египта. Это запрещено. Нужно оставить это здесь.

— Да ради бога! — облегченно вскричали незадачливые туристы, ссыпая пахучие манзанийские подарки в специально подставленный для этого пластиковый контейнер. — Не больно-то и хотелось.

— И шарфики, — мрачно сказал Гена, стаскивая с шеи нейлоновую красную косынку. — Мы в них как-то подозрительно выглядим, революционеры недоделанные. Хоть и не просят, но давайте снимем от греха подальше.

Кумачовые платки полетели вслед за бананами и цветами. Забрав только свои чемоданы, путешественники зашагали к выходу на рейс в Москву. К счастью, больше их никто не задерживал.

Уже в Москве, в установленные законом сроки, был суд, после которого незадачливые путешественники получили эту бумагу, которую поклялись хранить до конца своих дней:

Именем Российской Федерации город Москва Таганский районный суд в составе: председательствующего судьи Плевакина А. Э. при секретаре Корниловой О. А., с участием истцов Кузнецовой Н. С., Молева Г. А. и Волковой Н. М., законного представителя ответчика ООО «Лайк-отдых» — Мариничевой К. А., действующей на основании прав по должности генерального директора, рассмотрев в открытом судебном заседании гражданское дело по исковому заявлению Кузнецовой Н. С., Молева Г. А. и Волковой Н. М к ООО «Лайк-отдых» «О защите прав потребителей, компенсации понесенного ущерба в результате действия представителей компании «Лайк-отдых» из-за ненадлежащего уведомления об условиях реализации договоров, признании недействительными отдельных пунктов договора о реализации турпродукта, взыскании уплаченной стоимости туруслуги»,

Руководствуясь ст. ст. 194–199 ГПК РФ,

РЕШИЛ:

Удовлетворить иск Кузнецовой Н. С., Молева Г. А. и Волковой Н. М к ООО «Лайк-отдых» — полностью. Взыскать с компании-ответчика полную стоимость оплаты тура в пользу каждого из истцов. Выплатить компенсацию материального ущерба в соответствии с подтвержденными фактическими затратами по возвращении на родину в размере трехсот тысяч рублей и компенсацию морального ущерба в размере одного миллиона рублей каждому истцу.

Решение может быть обжаловано в апелляционном порядке в Московский областной суд через Таганский районный суд в течение месяца со дня принятия решения в окончательной форме.

Председательствующий судья Плевакин А. Э.

Рассматривать судебный иск манзанийских туристов и вести судебное заседание Елена Кузнецова не могла из-за конфликта интересов, ведь одной из истцов была ее родная сестра Наталья. Из уважения к Елене Сергеевне это дело себе в производство взял сам председатель суда Анатолий Эммануилович Плевакин. Как ни старались представители туристической компании уверить, что, отправляя туристов в Манзанию, не знали о политической ситуации в стране, им это не помогло. Адвокату ответчика удалось отбить лишь обвинение в заведомом оставлении клиентов в опасности, однако полную стоимость тура, возмещение сумм, потраченных на штрафы, а также компенсацию морального вреда каждый из путешественников получил полностью. Компания «Лайк-отдых» после выплаты ущерба, правда, закрылась. Но это уже совсем другая история.

Конец

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.