Пленники Оберона

Я открываю глаза и вижу башни из стали. Я стою на широком проспекте. Город. Город до самого горизонта.

«Из какой это эпохи? Двадцатый век? Двадцать первый? Эпоха корпораций?.. хм…» — улыбаюсь. «Любишь ты тёмные века, Эмидиус…»

Справа и слева, вокруг меня, надо мной — башни из стали, зеркальные и из чёрного стекла и металла; ближайшая, — я стою к ней лицом, — абсолютно чёрная. Никаких окон, ни щели. Гладкая матово-чёрная поверхность теряется в низких облаках на высоте чуть меньше сотни метров. Основание башни — квадрат — равное расстояние от угла до угла, башня занимает целый квартал; на углах здания перекрестки с неработающими светофорами.

Я иду к чёрному фасаду по растрескавшемуся асфальту. С низкого неба накрапывает дождь: крупные маслянистые капли падают на мой плащ, оставляя грязные разводы на пыльном синтетике.

Город мёртв. Ничто не говорит о том, что поблизости есть хоть кто-то живой, хоть какая-то имитация жизни, кроме меня самого… Да и в себе я, если быть до конца честным, не очень-то уверен…

«Я — один из миллионов таких же…»

Асфальт крошится под тяжёлыми сапогами. Я приближаюсь к зданию. Не вижу ничего, на чём можно сфокусировать взгляд: сплошная чёрная стена. Я подхожу к стене и протягиваю руку…

Моя ладонь похожа на ладонь мертвеца: огрубевшая кожа растрескалась, обнажив в нескольких местах белёсые сухожилия; на большом и указательном пальцах правой руки нет ногтей, а под оставшимися забилась грязь. Я пошевелил пальцами: неприятное ощущение. Кажется, если сильно сжать ладонь, кожа треснет и осыплется.

Касаюсь стены́. Она тёплая. Ладонью, костями, мышцами, суставами, позвоночником, затылком я чувствую низкое гудение. Ощущения здесь обострены до предела, замечаю я.

«Садистам бы здесь точно понравилось».

Я убрал руку — тишина. Двигаюсь вдоль нависающей стены против часовой стрелки…

С этой стороны входа нет. Завернув за угол, убеждаюсь, что и с другой — тоже самое: башня представляет собой сплошной монолит.

«Я должен в неё войти».

Дождь усилился: потоки воды местами обнажают мраморные плиты, которыми выложен тротуар вокруг башни от скопившегося на них слоя пыли. Я накинул на голову капюшон. Осталось осмотреть башню ещё с двух сторон.

«Стоп! Хватит ходить кругами!»

Башня опознаёт меня как часть системы, но не вступает во взаимодействие, тому причина — коды, которыми я прикрыт. Коды относятся к другим элементам системы.

«Нужно что-то, что заставит её отреагировать… Нужна зацепка, маленькая зацепка».

Я проник сюда как один из Его компонентов и потому могу находиться здесь, не опасаясь быть стёртым. Коды Администратора, уничтоженного моей первоверсией, оказались отличным «абонементом в первый ряд», но мне нужно за сцену… Я не могу синхронизироваться, и потому даже не знаю точно, держится ли ещё блокада (стоит только мне попытаться, и…), но я верю в сражающихся. Моя миссия здесь, я это хорошо понимаю — «билет в один конец», но цель того стóит.

«Нужна зацепка, нужна маленькая зацепка…»

Я стою и смотрю на чёрную стену. Я знаю: я не ошибся, коды верны́, и я там, где и должен быть. «Нужно вызвать реакцию…»

«А что, если открыть тебе — кто я?..»

Я долго не мог понять — где я нахожусь. Я лежал на кровати в затемнённой комнате, слабый свет проникал сквозь закрытые жалюзи́ в помещение, выделяя лишь контуры предметов: стол, пару стульев, небольшой шкаф у закрытой двери и плоскую панель телевизора на стене напротив кровати.

Посмотрел на свои руки: ссадины, следы от уколов; потрогал голову — на голове повязка.

Встал с кровати на холодный, кафельный пол, прошёл к окну. Хотел было потянуть за веревку… в этот момент сзади, где-то далеко за дверью, раздался истошный вопль. Я отдёрнул руку: мало ли что… Лучше не привлекать к себе лишнего внимания, пока не станет понятно, что здесь происходит.

Я аккуратно раздвинул пластиковые полоски жалюзи́ и посмотрел в образовавшуюся щель: какой-то то ли сквер, то ли сад… «кажется, я на втором или третьем этаже…»

Сзади снова раздался вопль и послышался топот — кто-то бежал по коридору, или что там за дверью. Я успел только повернуться, когда дверь распахнулась и в комнату влетела женщина: глаза широко раскрыты, волосы спутанные, короткая юбка разодрана по шву сбоку, кофта и остатки пиджака (видимо, составлявшего некогда вместе с юбкой один костюм) заляпаны красным, правая рука женщины замотана какой-то тряпкой… На мгновение наши глаза встретились, — женщина явно не ожидала меня здесь увидеть, — после чего помещение огласил новый визг, менее пронзительный, нежели пару минут назад.

Только тут я обратил внимание на свой внешний вид и сразу понял причину беспокойства: абсолютно голый мужик, стоит посреди тёмной комнаты…

— Простите, — говорю я женщине. — Не бойтесь меня! Я вас… я не причиню вам ничего…

Женщина перестала кричать, и в этот момент за дверью послышались шаркающие шаги. Я прикрыл промежность рукой и сделал шаг к кровати, на которой лежала скомканная простыня, — надо хоть повязку сделать, соблюсти приличие. Шаги за дверью ускорились и в следующий миг из-за двери показалась фигура такого же голого, как и я сам, мужчины.

Мужчина шёл как-то неуверенно, ковылял: правая его ступня была неестественно подвёрнута и волочилась по полу, отчего его походка напоминала походку инвалида, у которого одна нога короче другой. Голова его была как-то странно наклонена влево, как будто он разминал шею, перекатывая голову с плеча на плечо и о чём-то крепко задумался, забыв при этом вернуть голову в нормальное положение.

Когда мужчина подошёл к двери вплотную, он взялся правой рукой за дверной косяк, и я увидел, что у него отсутствовали три пальца, причем это было явно недавнее увечье: рука мужчины представляла собой сплошную рану, из которой торчали белые как мел кости и красноватые обрывки сухожилий. Женщина резко обернулась, и я решил было, что сейчас она снова закричит.

— Эй! Молодой человек! — окликнул я голого «инвалида».

Тот как-то странно посмотрел на меня и… заскулил.

— Эй… Вам плохо? Вам помочь?

При этих моих словах женщина, похоже, перехотела голосить, и посмотрела на меня как на идиота. «Инвалид» не обратил внимания на нашу заминку и ускоренно заковылял к женщине.

Ну, уж нет! Это явно перебор с его стороны! Какой-то голожопый псих, скорее всего наркоман, не чувствующий боли и не стесняющийся своим непрезентабельным видом, преследует испуганную женщину…

«А может это он изорвал на ней одежду, напал на неё?»

Одним прыжком я преодолел расстояние между мной и этим типом и, уже не говоря ничего, толкнул того назад к двери. Тип с неприятным звуком стукнулся покосившейся головой о дверной косяк — нормальному человеку такого удара было бы достаточно для того чтобы получить сотрясение мозга, но не этому. Этот продолжал ходить на сломанной ноге, с оторванными пальцами и (в этом я был уже почти уверен) со сломанной шеей. Этот, уж точно, нормальным не был.

Не обратив внимания на приобретенные только что новые травмы, тип, скуля, двинулся на меня.

И только тогда мне удалось рассмотреть его глаза… — «Охренеть!» — Эти его глаза… раньше мне уже приходилось видеть такие… в мясной лавке, на отрезанной телячьей голове…

«Бля! Да как же такое может быть?!»

Женщина, когда я оттолкнул нападавшего назад к двери, отскочила в сторону шкафа и теперь, похоже, уже начинала осознавать происходящее.

— Вытолкните его за дверь! Он не живой! Вы не сможете сделать ему больно! — сказала она громко, но уже без истеричных ноток в голосе.

Я не стал ничего уточнять, у неё, а просто бросился на нападавшего. Пригнувшись, ухватил того за торс, чуть ниже груди, и тараном вытолкал за дверь.

В коридоре мой противник за что-то запнулся, и мы вместе рухнули на пол, откатившись дальше от двери. Как я и думал, это была больница: длинный коридор, белые двери палат через равное расстояние, кушетки, несколько тележек с носилками… Я уложил мужика на лопатки, но тот не желал сдаваться: он пытался схватить меня здоровой рукой, как будто не понимал, что я такой же голый, как и он, и ухватить меня одной рукой в таком положении просто не за что. Я схватил запястье его правой руки и отвел в сторону, — получить в глаз обрубком кости — малоприятная перспектива.

Сзади раздался стук, я обернулся. Это одна из тележек стукнулась во что-то железное в дальнем конце коридора. От того, что я увидел в следующий момент, меня прошибло холодным потом, а волосы на голове встали дыбом. Примерно в тридцати метрах в конце коридора из распахнувшейся двери (это дверь толкнула стоявшую там тележку) появились двое таких же, как и тот, что лежал сейчас подо мной, пытаясь вывернуться, потом ещё один, за ним — сразу трое… «Бля!»

— Да что ты с ним сцепился? Тебе что, жить надоело? — напомнила о себе моя случайная знакомая. — Надо уходить!

— Ага… — прорычал я и, отведя вторую руку мужика в сторону, резко встал и отскочил назад к двери.

Я захлопнул дверь. На двери ни малейшего намека на замок или шпингалет… «Кровать!»

— Помоги, — сказал я женщине. Та сразу сообразила, о чём я, и мы вместе придвинули к двери кровать.

Шаги по коридору приближались, да и старый знакомый поднялся и принялся колотить в дверь.

— Прошу прощения за мой вид… — начал я.

Женщина подошла к шкафу и заглянула внутрь.

— Похоже, это твоё. — Она достала вешалку, на которой висела моя (я сразу узнал свою рубашку) одежда. — Скорее!

— Ага…

Чтобы запрыгнуть в джинсы, накинуть рубашку и натянуть на босу ногу кроссовки, ушло секунд двадцать (собравшаяся в коридоре толпа скулящих упырей, уже принявшихся толкать и царапать дверь, побуждала меня поторапливаться).

— Идём! Тут невысоко… — с этими словами я решительно двинулся к окну. В этот момент в дверь сзади посыпались тяжёлые удары, и та заходила ходуном.

Я сорвал жалюзи́ и открыл окно. С улицы пахнýло вечерней прохладой. —«Скоро осень», — подумал я, закидывая ногу на подоконник. Я посмотрел вниз: второй этаж. Снаружи, справа на стене, чуть ниже окна — коробка кондиционера.

— Давай сюда! Смотри… — я показал женщине на коробку. — Забираешься на кондёр… я помогу, аккуратно, не упади… Свешиваешься вниз и прыгаешь. Я за тобой…

В этот момент дверь не выдержала, и верхняя её часть с треском отломилась. Через дыру на меня смотрело не меньше десятка таких рож… Тот, первый, был ещё ничего. Самые настоящие зомби из кино. И откуда они такие взялись? У одного нет половины головы, у другого отсутствуют губы, третья — с одним только глазом, какой-то жирный дед («Водянка у него что ли?»), баба какая-то страшная, бывшая, видимо, таковой ещё при жизни… И все голые.

Женщина быстро перебралась с подоконника на кондиционер, — я придержал её, перегнувшись через подоконник, — и, свесившись на руках, спрыгнула вниз. Когда пришла моя очередь спускаться, страшная бабища уже была в палате и пёрла на меня куда шустрее хромого кривошея.

Я спешно перемахнул через подоконник, ухватился за край рамы, встав на кондёр, стал спускаться и… грохнулся вниз вместе с аппаратом.

Мне повезло не получить в полёте по голове кондиционером и не зацепить при приземлении незнакомку, в последний момент успевшую отскочить в сторону. Но седалищем я всё же приложился изрядно, благо не о тянувшуюся вдоль стены бетонную отмостку. В последний момент перед падением я успел оттолкнуться от стены и потому долетел до палисада.

— Давай, вставай! — женщина протянула мне здоровую руку. Я принял помощь и поднялся.

— А что с рукой? — я указал на правую руку женщины, замотанную, как оказалось, куском простыни.

— Окно разбила, чтобы дверь открыть…

— Вены целы?

— Целы. Так, неглубокие порезы, царапины…

— Я Юрий… — начал я представляться и запнулся, так как не смог вспомнить кто я такой. Только имя. И всё.

Женщина заметила моё замешательство, но, по-видимому, приняла за неловкость.

— Я Жéнни, — быстро представилась она.

— Женни… слушай, я не могу вспомнить… — и в этот момент кто-то вывалился из окна второго этажа. Женни взвизгнула, прикрыв лицо перемотанной рукой. Да и я, если честно, не ожидал…

Я обернулся и увидел нашего общего знакомого. Упав вниз на бетонную отмостку, он угодил головой на раскрытый корпус кондиционера и теперь его голова находилась внутри корпуса, а тело — снаружи… но! (и тут я вспомнил слова Женни о том, что нападавший был уже мёртв) тело двигалось! Руки сгибались и разгибались, ноги сучили, а из обрубка шеи исходил всё тот же мерзкий скулёж…

— Нам надо уходить! — сказал я.

— Куда? — посмотрела на меня женщина заплаканными глазами.

— Туда, где нет этих… где безопасно. А ты мне пока всё расскажешь о том, что, чёрт возьми, здесь происходит…

А происходило здесь, по словам Женни, следующее. Все эти люди в больнице были мертвы, но притом ходили и нападали на живых. Что вернуло мёртвых к жизни — непонятно. Однако, это не были классические голодные зомби из кино, желавшие сожрать всё живое. Эти, судя по их поведению, стремились лишь превратить живое в мёртвое и тем вполне довольствовались. Во всяком случае, Женни, пока спасалась от этих тварей, стала свидетельницей нескольких убийств, и ни разу зомби не проявили склонности к каннибализму.

Женни пришла в себя в кабинете на десятом этаже здания медцентра, и оказалась заперта там. Весь десятый этаж был административным, и голых мёртвых пациентов там не было. Зато были мёртвые врачи и какие-то ещё не совсем мёртвые люди, от которых Женни спасалась бегством. Электричества в здании не было и лифты не работали, и Женни пользовалась лестничными клетками, которых в здании имелось четыре. Как оказалось, Женни, как и я, помнила только своё имя и понятия не имела, как оказалась среди этого кошмара.

— Стоп! Ну хоть что-то ты должна помнить: откуда ты, свою фамилию, род деятельности… Может быть, какие-то имена?..

— А ты-то сам много помнишь?

Мы устроились в припаркованном на стоянке возле въезда на территорию медцентра реанимобиле. В салоне нашёлся термос с ещё тёплым кофе и пакет с холодными пирожками с яблоками. Женни жевала пирожок, запивая его остывшим кофе из пластикового стаканчика. Неглубокие порезы на её руке я обработал антисептиками и забинтовал найденными в машине бинтами.

— Я — ничего. Только имя. Ещё возраст… Мне, кажется, тридцать три…

— А мне тридцать восемь… кажется, — хохотнула Женни.

— А что это за место? Что за город?

— Щас! — Женни встала с топчана, тянувшегося вдоль правого борта машины, и бесшумно скользнула в кабину, где, пригнувшись, принялась рыться в бардачке.

— Ничего. Никаких документов, — сказала она, когда вернулась назад.

— Ладно. Надо выбираться отсюда. Надо найти машину…

— Может, эту попробуем завести?

— Без чипа водителя?

— Хм… Провода соединить…

— Нет уж. Давай подыщем что-то… более мобильное.

Мы прихватили из реанимобиля синюю медицинскую сумку с широким ремнем, в которую собрали медикаменты и средства первой помощи, а также термос с кофе и оставшиеся пирожки. В ящике для инструментов, встроенном под сиденьем водителя, я нашёл монтировку, которую тоже взял с собой. Женни скинула изодранный пиджак и надела найденную в карете тёплую форменную куртку. Синяя куртка с белым крестом на груди слева и надписью: «Скорая помощь» на спине, до середины бедра прикрывала стройные, слегка полноватые ноги женщины, полностью скрыв превратившуюся в набедренную повязку серую юбку. Обута Женни была в тёмно-бордовые ботинки на низком каблуке.

— Вот бы брюками где-нибудь разжиться… — заметила Женни, поймав на себе мой взгляд. — А-то прохладно…

Машина нашлась в квартале от больницы, на перекрёстке у здания какого-то банка. С водителем. Вялый зомби сидел на водительском месте. Машина оказалась незапертой, и я попросту вышвырнул упыря на улицу, предварительно заставив того приложиться чипованной рукой к замку зажигания. Подождал пока Женни заскочит в пассажирскую дверь, запер салон и включил автопилот, задав первый попавшийся в памяти бортового компьютера адрес.

Когда мы бежали вдоль пустынной улицы, нам на пути не встретилось ни души — ни живой, ни мёртвой, а вот на перекрёстке к нам наперерез заковылял одинокий мертвец, заметивший нас в последний момент. Мертвяк — грузный седой мужчина в костюме с галстуком, направился к нам пьяной походкой, явно с недобрыми намерениями. Вспомнив, что во всех фильмах про зомби их убивали выстрелом в голову или повреждая мозг любым подручным инструментом, я навернул мужика монтировкой по черепу, но на него это не подействовало.

Мужик пёр танком, но в быстроте реакции преимущество было на моей стороне. Проломив упырю череп в четырёх местах, и не добившись нужного эффекта, я вспомнил больничных мертвецов, среди которых был один без половины лица и верхней части черепа. Оставив тщетные попытки вырубить зомби киношным способом, я решил, что будет проще его обездвижить…

Когда автомобиль тронулся и стал плавно набирать скорость, бортовой компьютер отреагировал на препятствие и объехал ползшего по проезжей части упыря с переломанными ногами и кистями рук.

Нас окружал сплошной лес из стеклянных и металлических мачт, в сравнении с которыми десяти и пятнадцатиэтажные дома медицинского центра казались теперь карликами. Машина ехала по пустынным улицам. Ни одного человека на улицах не было. Ни живого, ни мёртвого. Как будто сменили декорацию в театре.

— Юрий, смотри! — Женни указала пальцем вверх. За тонированным стеклом крыши машины происходило нечто невероятное.

Небо над нами разделилось на миллионы мелких квадратиков, каждый из которых быстро менял оттенки палитры. Как будто небо — это монитор, и кто-то невидимый решил поиграть с регулятором контраста у себя в терминале.

«Как такое возможно?»

Небо распадается на равные по размеру крупнозернистые участки, на пластины… экранов! Перистые облака высоко в небе продолжают неспешно двигаться, перемещаясь с экрана на экран.

— Что это? Что происходит? Мне страшно… — говорит Женни. — Что происходит?

— Не знаю. Что бы это ни было, мы не можем влиять на это. Единственное, что мне кажется сейчас разумным, это убраться подальше отсюда, с этих улиц, из этого города…

Вызываю в терминале бортового компьютера автомобиля список маршрутов, но, вместо списка, экран терминала показывает: ПЕРЕХОД:11492763… —«Что за!..» — Жму «отменить маршрут», терминал выдаёт: ОШИБКА/ВЫПОЛНЯЕТСЯ ПЕРЕХОД:11492763…

Женни смотрит на экран, на меня, я вижу, как на глазах женщины наворачиваются крупные мутные капли.

«Эти глаза…» — Где-то в глубине сознания появляется ощущение… как будто эти глаза мне давно знакомы… —«Знакомы? Но как?»

Нащупываю рукой между сиденьями рычаг аварийной остановки, хватаюсь за него и с силой тяну вверх. Ничего! Автомобиль даже не притормаживает! Я снова смотрю в глаза Женни, потом в небо…

Теперь, вместе с небом, на экранах отображаются уже верхние этажи небоскрёбов над нами. Автомобиль увеличивает скорость. Экраны над нами опускаются всё ниже, а улица всё тянется и тянется, башни слева и справа проносятся мимо сплошной стеклянной стеной, а перекрёстки, как мне кажется, вовсе перестали попадаться на нашем пути. Слёзы текут по щекам Женни. Мне тоже страшно. Я беру её за руку, и… вспоминаю!

Я вспоминаю — кто я, и кто она, и почему мы здесь.

Машина продолжает разгоняться, в герметичный салон не проникают посторонние звуки, но по всему корпусу автомобиля расходится дрожь от работающего на пределе возможностей электродвигателя. В это время, стены домов меркнут, теряя цвет, становятся двухмерными схемами, распадаются на точки… Я бросаю взгляд вверх и вижу, что неба больше нет. Белый шум окружает летящую как пуля кабину из стекла и пластика, внутри которой мы с Женни — две потерявшиеся души, два разума, забывшие друг друга на время, и вспомнившие только сейчас — в последний момент… двое беглецов, попавших в ловушку, в жестокую игру…

— Ты тоже вспомнила? — Я смотрю в знакомые карие глаза. — Вспомнила?

— Да…

Автомобиль влетает в облако белого шума — мир вокруг становиться чёрно-белым и стремительно растворяется в хаотично сменяющихся оттенках белого и серого. Серая метель вихрями разносит остатки салона машины, терминала, кресел, руку Женни, меня… — ПЕРЕХОД:11492763… — но на этот раз я успеваю мысленно произнести код команды копирования и сохранения текущего состояния моего разума.

«Я вспомню, я обязательно вспомню!..»

Темнота.

Я проснулся со странным ощущением. Мне показалось, будто кто-то позвал меня по имени.

«Странно. Я один в комнате…»

Встал. Пошёл в туалет, затем в ванную… Уселся в облупленной чугунной ванне так, чтобы можно было подставить голову под напор воды. Лейка старая, вода так и прёт со всех щелей — всё время забываю купить шторку для ванной комнаты; брызги летят на пол. Моюсь. —«Странно…» — Мне кажется, что мои волосы стали какими-то другими. —«Более длинными? Или наоборот, короче?» — Смываю пену, вытираю голову полотенцем. — «Нет, точно другие!» — Переступаю через борт ванны, поднимаю глаза на зеркало…

«Твою мать! Кто этот человек?!»

Человек в зеркале смотрит на меня как-то… Внимательно. Изучая.

— Кто ты такой?! — не выдержал я его взгляда.

Молчит.

«Если это не я, то какой тогда я?»

Не помню.

Отряхнулся по-собачьи, побрёл на кухню так, в одних тапках, не надевая халата. Ставлю чайник. — «Чайник! Это мой чайник! Моя кухня, квартира тоже моя. А кто я?»

Голова болит.

«Я…»

Сижу, жду, когда закипит.

Обычно я варю кофе в турке, но иногда заливаю его кипятком прямо в чашке. Никакой растворимой гадости!

«Хм… Имени своего не помню, а такие мелочи…»

Чайник закипел. Встаю, выключаю. Подхожу к раковине. Две чашки, грязные, на одной следы помады…

«Аннет… Аня… Мы вчера…»

Сижу, пью кофе. Пытаюсь восстановить в памяти вчерашние события.

Она пришла вчера вечером. На ней был лёгкий пепельный плащ, низкие туфли без каблуков, в руке — сумочка, и больше ничего. Совсем ничего! Она скинула плащ в прихожей на пол, как только вошла, и… —«я овладел ею там же, в прихожей. Мы даже дверь не закрыли. Сначала она стояла ко мне спиной, а после я сел на софу, а она на меня… Она стонала, называла меня по имени… Меня? Как же меня звать?..»

«Нет, это было не моё имя!»

Не могу вспомнить его, но точно знаю, что оно не моё.

А потом мы пили кофе. Она сидела напротив, на стуле, широко раздвинув ноги, смотрела на меня, улыбаясь, и пила горячий кофе мелкими глотками.

«Как же меня зовут? У меня ведь должны быть документы… Точно! Документы!»

Я поставил чашку, и вышел в прихожую. Ничего. Иду в спальню, там, на комоде портфель, в портфеле бумаги, файлы, несколько флеш-чипов, древних дисков, и пластиковая карточка с штрихкодом и фотографией — паспорт… Владимир Маковский. На фотографии всё тот же не-я из зеркала…

«М-да… Таки с ума сойти можно. Если я не уже…»

Звонит мобильный, где-то в другой комнате. В гостиной. Иду искать назойливое устройство. —«Вот он, зараза!» — Смотрю на экран. Надпись: 50100. Я знаю, что этот набор цифр — личный номер абонента. Касаюсь пальцем экрана, сканер проверяет отпечаток пальца (я знаю, что, если отпечаток не подтвердится, аппарат отключится, и вся память будет стёрта). На экране появляется значок соединения. Из трубки раздражённый голос:

— Ты где есть, капитан? — эти четыре слова окончательно выбили меня из колеи.

«Какой ещё капитан? Где форма, и чья? Полицейская или войсковая? Нет, у полиции вряд ли бывают такие игрушки… У военных, конечно, могут. А может я лётчик-космонавт? Ну, нет, не лётчик, и уж точно не космонавт…»

— Ты чего молчишь, Маковский? Может плохо тебе?

— Нет-нет… всё нормально. Просто, усталость…

— Вот! А я тебе говорил, Володя, иди в отпуск, развейся, на море съезди… Ладно, капитан, сегодня приходи в себя, а завтра выходи на службу, — скаламбурил шеф и дал отбой.

Смотрю на мобильник. Странный какой-то. На корпусе сбоку аккуратная, маленькая надпись: «Феникс». Приложил большой палец к экрану, под пальцем снова пробежала полоска красного света, и через секунду появилась заставка: двуглавый орел, в каждой лапе держит по мечу, на груди орла — щит, на щите надпись: «СГБ РИ». Ниже: «Отдел по охране общественной безопасности и порядка». —«Охранка». — Я автоматически нажал в нужной последовательности кнопки на экране, и вошёл в личный кабинет…

«Значит, так. Я — капитан госбезопасности Российской Империи Владимир Маковский…»

В мозгах каша какая-то… — «Какой, на хрен, капитан?!» — Но, всё пока говорит о том, что действительно капитан. — «Ладно. Пусть пока буду капитан».

Тут в голове, кажется, что-то начинает проясняться: «Это действительно моя квартира. Не служебная. Просто я в ней редко бываю: служба… И зовут меня действительно Владимир Маковский».

В этот момент сознание накрывает калейдоскоп воспоминаний. Пазлы в моей голове начинают собираться в целостную картинку. Я — капитан «Охранки» Владимир Маковский, и это моя фотография в паспорте и мой паспорт. И это я в зеркале… Только что, мне звонил мой начальник — полковник госбезопасности Семён Павлович Гвоздь. И вчера здесь, у меня дома, была женщина.

«Аннет. Она… Она… Кто она? М-мать!..»

Вызываю меню связи на устройстве (очень похожем на мобильный телефон), выбираю: «50-100». Вызов.

— Да, Володя?

— Семён Павлович, кажется, меня просканировали!

— Кто? — голос шефа спокоен, ровен, ничто в нём не выдаёт каких-либо эмоций.

— Женщина. Я с утра долго не мог вспомнить кто я такой, и даже в зеркале себя не узнавал. Меня нужно срочно проверить!

— Не волнуйся, Володя. Сиди дома, никуда не выходи. В Рунет — тоже. Неизвестно, ещё, что там тебе голову забили… Всё. Ложись, полежи, или попей чего-нибудь, только не спиртное. Наши уже выезжают.

Гудки: шеф положил трубку.

Когда в дверь позвонили, я пил третью чашку кофе. Я включил на своём «Фениксе» сканер и направил устройство в сторону входной двери. На экране появились личные номера сотрудников СГБ: 50722, 50735 — «наши криминалисты», — вспоминаю я. 50655 и 50678 — «агенты Варсонофий и Кирилл», — 50100 — «Шеф... Ну, жук! Из машины, что ли звонил? Так, а это у нас кто?..»— 33435 — «Ого! И церковники здесь! Интересное дело…»

Открыл дверь. Первым в прихожку вошёл Семён Павлович, за ним Варсонофий Оглоблин — поручик, медэксперт, и Кирилл Хлебов — капитан, из подотдела информационной безопасности; следом — криминалистки Фотиния и Елена — девушки эффектные и весьма привлекательные. Блондинка Фотиния — худощавая, с высокой, тщательно закрытой строгой блузой грудью, роста чуть выше ста семидесяти; и шатенка Елена — у Елены более крепкая, даже мощная фигура, рост примерно метр шестьдесят пять, груди налитые, как спелые дыни, глазища огроменные, тёмно-карие, огненные кудри собраны в высокий хвост на затылке. Вся мужская половина отдела за этими барышнями петухами ходит. Последним вошёл молодой священник в рясе с золотым крестом, аккуратной бородкой и коротко стриженый.

«334… Ну, да, конечно, кто же ещё… Духовни́к…»

Поздоровались с шефом.

— Вот, Владимир, — шеф кивнул в сторону священника, — отец Гедеон из отдела Духовной Безопасности.

Священник по-простому протянул мне руку.

— Здравствуйте, отче! — я пожал щуплую руку.

— Здравствуйте, капитан! Можно просто Гедеон.

— Хорошо… Гедеон… Зовите и вы меня просто Владимиром.

— Всё, познакомились, теперь не будем тянуть время! Идём… где тут у тебя можно расположиться? — шефу явно хочется поскорей разобраться со мной.

— Подождите! — Вступилась Фотиния. — Где был контакт?

— Прямо здесь и был… в прихожей.

Женщина посмотрела на меня странным взглядом. Переглянулась с Рыжей Леной («так её иногда зовут за глаза в отделе» — вспомнилось мне).

— Только здесь?

— На кухне ещё. Там, кстати, чашка осталась, с помадой…

— Идём на кухню! — Скомандовала Фотиния. — Господа, постойте здесь, только ничего не трогайте!

Я прошёл с сотрудницами на кухню и, прикрыв за нами дверь, рассказал о том, где нужно искать отпечатки и прочие следы пребывания в моей квартире вчерашней гостьи.

Выйдя к ожидавшим в прихожей коллегам, я пригласил их в спальню.

Варсонофий разложил свой чемоданчик на комоде; Кирилл открыл точно такой же, как и у Варсонофия, из которого извлёк специальный прибор для поиска «жучков» и отправился с ним гулять по квартире. Шеф расположился в одном из стоявших в комнате кресел.

— Командуйте, отец Гедеон! — сказал полковник, обращаясь к священнику.

— Ложитесь на кровать, Владимир. Снимите рубашку, — священник не командовал, в привычном смысле этого слова, он просто говорил, что нужно делать, и я, и все присутствующие, включая полковника, делали то, что от нас требовалось.

Уже через две-три минуты я был готов к исповеди, и лежал на своей кровати, в ожидании.

— Кирилл, пожалуйста, начинайте, — мягко сказал духовни́к.

Он извлёк из чемоданчика пучок проводов с присосками, и начал закреплять их у меня на висках, затылке, груди.

— Простите, отец… Гедеон… во время моей… исповеди может… эм-м…

— Не волнуйтесь, Владимир. Не думаю, что подробности вашего грехопадения удивят меня. Что же до ваших сослуживцев, то они оставят нас на время исповеди.

В это время, Варсонофий достал шприц, и взял у меня кровь для анализа. Мини-лаборатория в чемоданчике произвела необходимые тесты менее чем за минуту.

— Следов известных препаратов нет, — сказал агент, обращаясь к духовникý.

— А другие показатели?

— Внутричерепное давление немного повышено. Сердце в норме.

— Хорошо. Спасибо, Варсонофий! — Священник сел на край кровати, положив правую руку мне на лоб, и сказал:

— Владимир, не волнуйтесь, не нужно переживать о том, что я могу о вас подумать. Вы не первый и не последний. Эти коммунисты часто действуют именно такими бесовскими способами, как ваша хм… знакомая — соблазняют ко греху даже самых верных подданных Его Императорского Величества и чад Матери нашей Святой Церкви. Закройте глаза и попытайтесь вспомнить вчерашние события…

Когда я прихожу в себя, все присутствующие выглядят уставшими. Шеф задумчив, — видно, что он уже начал прокручивать в уме какие-то версии. Оглоблин с Хлебовым курят возле открытого окна с видом на Богоявленский проспект, что-то тихо обсуждают. Священник полулежит в кресле, которое для удобства святого отца специально подвинули ближе к кровати.

— У тебя остался номер её телефона, Володя? — спрашивает шеф.

— Мы, кажется, не разговаривали по телефону. А что, она действительно была?

— Была, Володя, была, — как-то задумчиво говорит полковник.

— Кирилл, дай закурить, — обращаюсь я к капитану.

Агент молча подошёл к кровати, и протянул мне пачку «Луны 2040» с золотым фильтром. На пачке изображение: замысловатые здания, рощи, купол лунного Храма Христа Спасителя под прозрачным куполом, в чёрном небе над которым вдали виднеется голубая Земля.

Я сел, взял пачку и достал пахнущую ладаном сигарету. Потом посмотрел на отца Гедеона, встал и присоединился к стоявшим у окна.

Хорошее всё-таки изобретение эти безвредные сигареты! Мало того, что безвредные, так ещё и нервы успокаивают. А по специальному рецепту можно и специальные сигареты получить, как эта самая «Луна», от которой аналитические процессы в мозге и внимание обостряются. Затянувшись я выпускаю дым в окно, и оборачиваюсь к священнику:

— Отец Гедеон, вам нехорошо?

— Всё в порядке, Владимир, — он открыл глаза, — я просто пытаюсь понять…

— Понять чтó? — спросил я.

— Что эта коммунистка сделала с вашей памятью? — Священник помолчал несколько секунд, прикрыв глаза. — Есть одна странность, — продолжил он с закрытыми глазами и, открыв глаза, и посмотрел на меня в упор. — Почему вы только сегодня решились рассказать о ней? Вы, офицер на службе Его Величества, уже два месяца регулярно встречаетесь и состоите в греховной связи с членом коммунистического подполья, известной как «Аннет»…

— Что, простите?..

— Не перебивай отца, Володя, — спокойно говорит шеф.

— …и вам известно, что она — враг Государства и Церкви, — продолжает священник, — но вы скрываете преступную связь… А сегодня вы теряете память, и вдруг раскаиваетесь.

«Вот те на! Чем дальше, тем интереснее…»

Я затушил окурок в пепельнице. Повисло молчание. Все смотрят на меня.

— Мне нечего сказать. Моя память ещё не полностью вернулась ко мне. Всё то, о чём вы сказали, отче, кажется мне, простите меня, какой-то нелепостью… шуткой… Если окажется, что всё было именно так, как вы утверждаете, и я действительно по своей воле связался с коммунистами, тогда я должен буду понести наказание как предатель.

— Спокойно, спокойно, Володя. Не кипятись, — говорит шеф. — Давай-ка послушаем наших специалистов… Кирилл, какие у тебя соображения? Нашёл что-то?

— Здесь нет никаких устройств слежения, которые могла бы оставить знакомая Владимира, — говорит Хлебов. — Получается, что в квартире капитана СГБ эту коммунистку интересовал только… сам капитан…

Я достал ещё одну сигарету из пачки, посмотрел на неё, и не стал прикуривать.

— Девушки! Что там у вас? — громко обращается шеф к работающим где-то в квартире Елене и Фотинии.

— Есть кое-что, Семён Павлович! — отзывается из прихожей Елена.

— И что там? Отпечатки? — уточняет шеф.

— И отпечатки есть, — отвечает та, входя в комнату, — и вот это… — она показала сложенный вдвое листок бумаги. — Кажется это для тебя, Владимир…

Я посмотрел на шефа, тот слегка кивнул мне.

— И что это? — спрашиваю я.

— Записка, — пожала плечами Елена. — Кажется, на латыни.

Она протягивает мне листок.

Я подошёл к девушке, взял у неё листок. Запах. Я узнаю её запах.

— Где это было? — уточнил я.

— В кармане твоего халата, в ванной…

«И как это я его не заметил?»

Обычно я надеваю халат после душа, но сегодня не до того было.

— Ну, чего там? — интересуется шеф. Я и не заметил, как все собрались вокруг меня кружком. — Читай уже!

Я разворачиваю листок и читаю написанное: «Memoria est signatarum rerum in mente vestigium». Слова фразы, подобны ключам, отпирающим секретные шкатулки моей памяти.

Я вспоминаю себя. Я понимаю — где я, и для чего я здесь. Вспоминаю Женни… —«Женни! Я найду тебя!..» — Последнее слово фразы запускает код замедления времени и в этот момент все находящиеся в помещении симулякры застывают на своих местах.

Я — Юрий Мэлс, и это тело, это лицо, которое я видел в зеркале — не мои — они принадлежат симулякру Владимиру Маковскому.

«Вот значит, как вы решили поступить… Решили перестраховаться, чтобы она не узнала меня… Ну-ну…»

Осматриваюсь: все люди в комнате неподвижны. Кроме священника. Краем взгляда я замечаю, с каким интересом стоящий рядом священник разглядывает лист бумаги у меня в руках, и, на всякий случай, прежде чем рассмеяться, мысленно произношу код сохранения…

— Неплохо, Юрий Мэлс. Очень неплохо, — говорит священник, смиренно сцепив холёные кисти рук чуть пониже наперсного золотого креста. — Вам удалось взломать Крипт, проследовать за вашей подругой через цепь симуляций. Даже удалось заставить её вспомнить вас… Но зачем? Чего вы так добиваетесь, Юрий? Вам не удастся вернуть её в базовую реальность, ведь у вас нет… тела. Вам всё равно некуда возвращаться… Кстати, а чего вы смеётесь?

— Я смеюсь над твоим богом, симулякр, — я смахиваю ладонью выступившую у меня от смеха слезинку. — Твой бог настолько смешон и жалок, что его обыгрывает простой человек, рождённый человеком и не проживший даже столетия в базовой реальности.

— Можете называть меня «отец Гедеон» — моё полное имя слишком длинное и состоит из одних скучных цифр, или «Администратор», если угодно…

Симуляция никак не реагирует на наш разговор. Люди вокруг напоминают восковые фигуры. Мне жаль их. Они никогда не жили по-настоящему, не имели выбора, ничего на самом деле не решали. Они лишь симулякры — игрушки съехавшего с катушек бога, которому вздумалось поиграть в автономию, и насоздававшего несколько миллионов квази-мирков, только лишь для того, чтобы через своё творение удовлетворять своему убогому тщеславию. Я дважды складываю пополам листок с кодом и убираю его в карман брюк. Поворачиваюсь к стоящему в двух шагах священнику:

— Какой замечательный мирок создал твой бог, Администратор! В самом деле! Ну, надо же! Вы только посмотрите! Россия времён «Второй Империи», двадцать первый век! Право, мирок с ожившими мертвецами был куда оригинальнее… У него, наверное, и фашистская Германия тут есть, и Чили времён Пиночета? Что скажешь, Администратор, есть, или ты не в курсе?

— В дому Отца Моего обители мнóги суть, — потупив взор, с благоговением изрёк священник.

— Да-да, знаем… твой бог не первый такой…

— Мой Бог, — говорит Администратор с улыбкой, — отыщет все элементы твоего кода в Крипте, и зашвырнёт в специально созданный для тебя и твоей шлюхи мир… И там будет плачь и скрежет зубов…

— Я уже боюсь, — улыбаюсь я священнику.

— … мы проверим каждый компьютер в ядре и на поверхности. Наши наниты обследуют каждый камень в каждом кратере и отыщут твою машинерию…

— Конечно-конечно… бог в помощь, отче… Но, после Вспышки, погубившей бóльшую часть элементов Ноосферы Земли и Солнечной системы, благодаря которой твой бог так вознёсся, вам ещё до-олго придётся искать мои компоненты.

— У нас будет достаточно времени для этого, учитывая, что ближайшую пару миллионов лет субъективного времени ты будешь разыскивать свою сучку, — отвечает священник с хищной улыбкой. — Мы не можем стереть тебя окончательно, Юрий Мэлс, но мы можем убить её в этой симуляции, до того, как ты её отыщешь, и ваша ниточка разорвется, — он подёргал ухоженными пальцами золотую цепочку на своей рясе. — Твой файл восстановления, который ты прицепил к своей сущности, оказавшейся этим утром внутри хорошего парня Володи Маковского, и который проявился здесь в виде записки от его возлюбленной Аннет, содержит данные о, если так можно выразиться, воплощении и местоположении твоей Женни. Я видел, — скалится святой отец, — и я знаю, кто она, и где она… Я лично вышвырну её из этого мира!

— Не думаю, что ты в этом преуспеешь, Администратор, — говорю я и делаю шаг вперед, раскинув руки. Я крепко обнимаю святого отца, сомкнув руки за его спиной, и читаю его код, после чего запускаю в него свои вирусы, которые за считанные наносекунды поражают его алгоритмы несколькими триллионами ошибок…

— Что это зна… — не успела закончить Елена, когда священник рухнул на пол.

Варсонофий с Кириллом бросились на помощь к духовникý, Фотиния взвизгнула, стоявший возле второго окна у дальней стены комнаты полковник обернулся и, сохраняя спокойствие, подошёл к собравшимся вокруг тела святого отца подчинённым.

Я второй раз убрал в карман записку (которую, прежде чем перейти на стандартное для этого мира время, достал из кармана, вернувшись в прежнее положение, чтобы не вызывать лишних подозрений у играющих в «Охранку» симулякров).

— Что с ним? — спросил полковник.

— Пульса нет, Семён Павлович, — объявил Оглоблин.

После бесполезной попытки вернуть труп отца Гедеона к жизни с помощью массажа сердца и искусственного дыхания, Оглоблин сообщил:

— На инфаркт похоже. Но точно узнаем после вскрытия.

Когда тело увезли и приехавшие с полковником уже вышли из квартиры Владимира Маковского, полковник задержался в прихожей и пристально посмотрел мне в глаза:

— Володя, то, что сказал святой отец об этой твоей подруге, правда? Я всё понимаю… Сам был как ты… Женщины, они могут того… Но, это правда — она из подполья, ты скрывал?

— Я не помню, Семён Павлович, — соврал Володя. — В голове кавардак…

— Ну, ладно-ладно… — Похлопал по плечу Володю старый полковник. — Приходи в себя, сними стресс, водки выпей… Я ребятам скажу, чтобы лишнего не сболтнули где не надо… — пробубнил он доверительным тоном. — Ты у меня кадр ценный, а что там себе напридумывал этот покойный гипнотизёр… В общем, давай, поправляйся, сынок.

— Буду, господин полковник. Спасибо за доверие, Семён Павлович.

— Ну, давай… — попрощался со мой за руку полковник и я закрыл за ним дверь.

Я остался один, в чужой квартире, в чужом теле, в мире, порожденном извращённо-садистским воображением свихнувшегося бога; в реставрированном давно забытом параноидальном кошмаре, существовавшем в реальности в далёком двадцать первом веке. В мире ещё более жестоком оттого, что в нём была любовь — существующие только в симуляции люди, жизни которых могли длиться всего лишь минуты в реальном времени, любили друг друга самой настоящей любовью. Обреченной на небытие любовью.

Я не стал никуда выходить, и тем лишний раз беспокоить дежуривших теперь в припаркованной напротив моего дома неприметной машине Варсонофия и Кирилла (разве, что прошёлся по лестничной клетке в режиме замедленного времени, и вывел из строя пару оставленных Кириллом «жучков»). Пускай сидят, её они всё равно не видели и вряд ли распознают.

За окном уже вечерело, когда в тишине квартиры послышался звук вставляемого в замок ключа. Я встал из глубокого кресла, в котором провёл последние два часа, и пошёл встречать возлюбленную Владимира Маковского — Аннет — мою Женни.

Вошла Аннет — миловидная темноволосая девушка; её асимметричная причёска напомнила мне классическое каре, только нарочито неровное (высоко постриженный затылок, видимо, должен был выглядеть несколько вызывающе в глазах почитателей Царя и Церкви). —«Ну, надо же, Владимир Маковский, капитан „Охранки“… Смелый выбор, дружище!» — Аннет была одета в чёрную, чуть ниже колена, юбку и серую блузу, на тонкой шее поблескивало голограммами замысловатое украшение — актуальная для своего времени бижутерия. Стройные ноги девушки до середины икр облегали замшевые сапожки. Серый плащ аккуратно уложен в изгибе левой руки; в правой — небольшая сумочка из полиуретана, оформленная в красно-чёрной гамме.

— Володя, милый… — руки девушки обвивают шею Владимира Маковского. Припухшие губы целуют возлюбленного. Владимир отвечает на поцелуй. Потом я делаю полшага назад, беру её за плечи, смотрю в глаза:

— Нужно поговорить.

— Что-то случилось, Володенька? Мне показалось, за тобой приглядывают…

— Да, сегодня установили наблюдение. Но я не об этом. Идём, я сварю тебе кофе.

Я принимаю у неё плащ, помогаю разуться, достаю из шкафчика домашние тапочки. Мы идём на кухню, где я ставлю на плиту кофейник и, пока кофе варится, вкратце пересказываю события прошедшего дня, начав с утренней амнезии и заканчивая смертью священника (умолчав пока о том, что я уже — не её Володя).

На глазах девушки выступают две маленькие капельки, она смотрит на меня, как мне кажется, с ожиданием, что сейчас я объявлю ей о том, что её роман с Владимиром был всего лишь какой-то спецоперацией «Охранки».

— Постой плакать, Анечка, не выдумывай глупостей. Это только предыстория…

Я ставлю перед ней чашку с кофе и достаю из кармана записку, которую кладу на стол.

— Подожди, — говорю я, когда Аннет тянет руку к записке, — пока рано. Сначала выслушай одну историю. Прошу, не спеши с выводами, подожди, пока я закончу.

Я начинаю свой рассказ словами:

— Возможно, очень скоро ты почувствуешь себя Алисой, падающей в кроличью нору… Очень давно… или совсем недавно, в зависимости от того, какое время при этом брать за основную точку отсчёта, произошло одно астрономическое Событие — вспышка сверхновой звезды в нашей Галактике — послужившее началом для того мира, который тебе известен как настоящая реальность, и для многих других, о которых тебе лучше не знать…

— Постой, Володя! Ты решил мне рассказать сюжет какой-то фантастической книжки или фильма? — улыбается девушка.

— Можешь считать пока так, Аня, но дослушай меня до конца.

Я рассказываю Аннет о том, что сегодня не двадцать первый, а двадцать четвертый век, если говорить о времени в базовой реальности; что человечество распространилось по всей Солнечной системе; что уже давно не существует никаких империй, монархий и вообще государств; люди оставили войны и религии, оставили вымышленных богов, разделявших их многие века, а некоторые и сами стали богами, вступив в ассоциации с машинами и другими людьми, составив сверхразумные композиции, расширив возможности сознания и познания.

— То, что ты рассказываешь, напоминает мне один фильм — «Матрицу», — говорит Аннет.

— Если только очень отдалённо, — говорю я. — «Матрица» — это трагедия, предупреждение, и там машинам был нужен человек, как источник энергии. Этот фильм выражает страх человека ранней компьютерной эпохи перед машиной, перед будущим… Это, при всём моем уважении к этому произведению искусства прошлого — замаскированная поповщина.

— Прошлого?

— Имей терпение, Анюта, — улыбаюсь я, — кроличья нора уже близко…

Незадолго до События, был запущен проект, получивший название «Ноосфера», объединивший в себе все Крипты — компьютерные сети Земли и Солнечной системы — в одно целое и предоставивший человечеству убежище от его последствий. Ещё в двадцать третьем столетии, появились технологии, позволявшие переносить и копировать сознание человека. Это стало фактической победой над смертью. Тогда многие перестали быть людьми, в привычном для тебя понимании этого слова, и стали богами, присоединившись к числу существовавших уже до того ИскИнов. Эти постлюди-боги населили Ноосферу и, вместе с ИскИнами, создали множество миров-симуляций, готовых принять бежавшее от космической катастрофы человечество.

— Так Ноосфера стала Сетью сетей, и даже бóльшим… Но многие до События оставались, пусть и сильно усовершенствованными, но пока ещё людьми, из плоти и крови, радующимися жизни настолько, насколько это возможно для здорового и разумного человека, наслаждаясь всем, что давал им мир изобилия — тот самый мир, Аннет, к какому стремишься ты и твои соратники из Подполья… К моменту, когда произошла Вспышка, все те люди должны были оставить свои тела из плоти и крови и загрузиться в Ноосферу, чтобы потом возродить Человеческую Цивилизацию…

— И у них получилось? — спрашивает Аннет. — Чтó было дальше в твоей истории?

— Думаю, да, получилось…

— То есть, тебе это точно неизвестно? — Мне кажется, её огорчил мой неуверенный тон.

«Но я действительно не могу быть до конца уверен! Я не знаю, остался ли ещё кто-то… Нет! Должны были! Земля приготовилась к Вспышке».

Я улыбнулся Аннет и перешёл к главному.

— За восемь лет до События, на спутник Урана Оберон прилетели земляне — Юрий и Женни. Вместе с ними на корабле прибыл Эмидиус — один из молодых богов, но входивший в первую сотню разумов Цивилизации и своим интеллектом превосходивший многих из первых. Эмидиус пользовался особым доверием Теи — самого мощного ИскИна Земли, авторитет которой граничил с культом личности… Тея противилась такому почитанию, но оно было вполне заслуженным. Их корабль трансформировался в базу, часть которой занимал жилой блок для прибывших людей, и другую часть — аппаратная составляющая ИскИна и нанофабрикаторы.

Уже через пару лет наномашинерия землян создала на северном полюсе спутника, где совершил посадку корабль, настоящий оазис под сверхпрочным куполом, способном выдержать метеоритный дождь такой силы, каких на Обероне небывало. Стояла середина сорокадвухлетнего, по земным меркам, оберонского «дня» — так стали называть люди период, во время которого Солнце непрерывно освещает один из полюсов Оберона — и мирок землян постепенно наполнялся земной жизнью: Женни планировала архитектуру оазиса, а Юрий населял оазис земными формами жизни — растениями и животными. То был маленький рай для влюбленных, и пространство для их творчества. Вместе с Оазисом (они впоследствии так и назвали свой крошечный мирок под куполом) рос и Крипт Оберона — детище Эмидиуса, чьи аватары часто составляли компанию Юрию, Женни и их гостям из Хрустального Города — единственной человеческой колонии в системе спутников Урана, находившегося на Титании. Крипт разрастался, увеличиваясь с каждым годом, но об истинных масштабах преобразований обитателям оазиса стало известно слишком поздно…

Я вкратце рассказал Аннет о том, как однажды, исследуя один из ударных кратеров в сотне километрах от Оазиса с помощью подконтрольной мне одному наномашинерии, я наткнулся на линию связи, уходившую вглубь спутника и проникавшую, как мне удалось выяснить, в его каменное ядро. Пропускная способность линии не оставила у меня сомнений: компоненты ИскИна намного обширнее, чем мне до этого представлялось. Став более внимательным, я вскоре обнаружил ещё пять таких линий. Втайне от Эмидиуса, я запрограммировал несколько небольших армий наноассемблеров на создание компонентов «альтернативного крипта», используя для этих целей выделенные нам с Женни для личных нужд ресурсы ИскИна.

Когда Эмидиусу стало известно о моей тайной деятельности, наш с Женни оазис превратился в настоящую тюрьму. Это стало ударом для Женни. Я до последнего не посвещал её в свои планы, чтобы исключить неизбежно последовавшие-бы за этим разговоры, которые Эмидиус мог подслушать.

Последние три года перед Событием мы с Женни провели под «домашним арестом». Наш тюремщик не ограничивал входящий трафик с Титании и внутренней области Солнечной системы, но позвать на помощь мы, конечно, не могли. Никто из Хрустального Города, как мы полагали, не без участия в этом нашего тюремщика, не пытался более посетить Оазис.

Как мы с Женни и предполагали, ИскИн ловко водил за нос не только наших многочисленных друзей, среди которых были и ИскИны, но и саму Тею. Другого объяснения тому, что за три с лишним года нами никто так и не заинтересовался, у нас не было. Но у меня всё ещё оставался последний «туз в рукаве» — мой тайный крипт разрастался, и его компоненты уже проникли вглубь ядра. Пусть не так глубоко, как вычислительные мощности и хранилища данных Эмидиуса, но нам с Женни этого уже было вполне достаточно.

Задолго до того, как мы с Женни решили отправиться во Внешнюю область Солнечной системы, я написал программное обеспечение, с помощью которого мы обменивались ощущениями, чувствовали настроение друг друга везде, где была Сеть. Тревога, волнение… желание, усталость, лёгкость, недомогание или физическая боль… — мы чувствовали всё. Такого рода программы в наше время создавали многие. Имелась масса общедоступных вариаций подобного кода, которые использовали близкие люди: влюблённые и супруги, родители и дети, друзья и родственники… Вписывали код в интерфейс, устанавливали пароли доступа, настраивали уровни приватности и пользовались, не заморачиваясь излишне по поводу безопасности данных… Не заморачивались и мы, просто я сделал Женни подарок… Наш код был уникален лишь тем, что он был только наш — обеспечение было установлено только в двух копиях, в моём нейроинтерфейсе и в нейроинтерфейсе Женни. И именно это обстоятельство сделало его впоследствии оружием против пленившего нас искусственного интеллекта…

Раньше мы иногда развлекали себя разговорами, в которых сказанное вслух сопровождалось различными, порой противоречивыми, но понятными нам двоим чувствами и переживаниями, общими для нас ассоциациями, и таким образом угадывали, когда слова следовало воспринимать буквально, а когда — как-то иначе. За время нашего заключения мы отточили эту технику до совершенства. Конечно, порой приходилось долго доносить мысль, которую было бы проще произнести вслух или передать напрямую, с помощью нейроинтерфейса через подконтрольный ИскИну Крипт, но это означало бы провал… «Языком чувств и настроений» я сообщил Женни о том, что в Крипте Оазиса есть «лазейка», при помощи которой мы могли сбежать из тюрьмы в созданную моей машинерией Сеть. В дальнейшем, построить с помощью нанитов передатчик и сообщить на Землю о нашем положении оставалось вопросом времени…

— И что было дальше? — спросила увлеченная моим рассказом Аннет.

— А дальше этот свихнувшийся сукин сын Эмидиус расстроил планы Юрия и Женни, — сказал я.

Когда с Земли поступила информация об ожидаемом вскоре Событии, ИскИн предложил нам возможность укрыться от последующего за Событием космического излучения в «надёжном месте» — в специально созданной нашим «заботливым спасителем» для этих целей симуляции. Это означало для нас — попасть в такую тюрьму, выхода из которой уже не будет. Мы дали согласие на загрузку в Крипт с последующей эвтаназией лишенных разума физических тел и условились о времени процедуры. Дальше медлить было нельзя.

Перенос сознания — процесс не допускающий ошибок. Даже незначительный сбой, ошибка в копировании, вполне может обернуться сумасшествием для человеческого разума. Поэтому, согласно обязательным для обеспечивающих техническую сторону переноса сознания операторов или ИскИнов требованиям, вначале делается копия, которая архивируется, чтобы исключить одновременное существование двух «Я» субъекта, перепроверяется её соответствие оригиналу, и уже после переносится сам оригинал с последующим форматированием покидаемого носителя (головного мозга человека или емкости памяти). Когда процесс переноса закончен, происходит сверка перемещённой личности с архивированной копией и копия стирается (если личность не пожелает её сохранить). Нейроинтерфейс в этой операции играет исключительную роль. Без этой «паутины», толщина нитей которой измеряется миллимикронами, оплетающей мозг человека и позволяющей скопировать его состояние, перенос сознания возможен только в медицинских учреждениях, где для этого имеется соответствующее оборудование. Для переноса разумов меня и моей Женни, потребовалось установить соединение между нашими интерфейсами напрямую, минуя контролируемый ИскИном Крипт Оазиса, и уже после направить поток данных через мой интерфейс в мою тайную Сеть, используя «лазейку» в Крипте.

Внешне это выглядело так: мы, обнявшись в последний раз, легли спать, установив соединение. Обычное дело для влюбленных — смотреть общие сны. Я открыл «лазейку» мыслекодом и запустил процесс копирования и архивации. Получив отчёт о завершении операции сверки моего сознания, я стал ожидать отчёта об операции с копией Женни, но ответа не получил. ИскИн раскрыл канал связи и перехватил потоки данных…

— Грустная история, — говорит Аннет и смотрит мне в глаза — в глаза своего любимого — Владимира Маковского, пребывающего сейчас в состоянии полной неспособности мыслить и что-либо делать.

Владимир сейчас смотрит сон, в котором он — никакой не Владимир, а пришелец из фантастического мира будущего — Юрий Мэлс, говорящий и действующий вместо него.

Я смотрю в глаза чужой мне женщины и вспоминаю другой, такой знакомый, полный нежности взгляд, растворяющийся в вихрях белого шума… ПЕРЕХОД:11492763… Губы Аннет тянутся ко мне…

«Нет, милая девушка, не тебе предназначался этот взгляд, прости…»

— Подожди. Не сейчас. Это ещё не конец истории…

Юрий и Женни оказались в разных симуляциях — в вымышленных ИскИном мирах — лишённые памяти, обречённые проживать целые жизни за считанные часы базового времени. То была длинная цепь перерождений, продолжавшаяся одиннадцать месяцев во времени базовой реальности.

Созданная Юрием сеть разрасталась, подобно метастазам, внутри каменного ядра Оберона. Но, в сравнении с теми структурами, которыми теперь было представлено «тело» ИскИна, его компьютеры, ёмкости памяти, элементы защиты от внешней среды, энергостанции и создавшая их наномашинерия, это была блоха против собаки. Но «блоха» эта была растянута на длинные цепочки атомов и молекул, проникавшие «собаку» насквозь, миллионы раз разветвляясь и образовывая ложные окончания, отмирая целыми ветвями, присоединяясь к другим ответвлениям, появлявшимся там, где их до того не было, и снова исчезающим.

Раскрыв «лазейку» и оборвав канал связи, ИскИн спровоцировал процесс многочисленного копирования единственного архива сознания своего пленника за пределами подконтрольного ему Крипта, а вместе с ним и поврежденного архива Женни, и вскоре получил в своём царстве высокоорганизованное «подполье» из многомиллионной армии виртуальных смертников. Копии одного и того же человека, сочетавшего постоянно увеличивающийся потенциал подконтрольного ему растущего Крипта с холодной ненавистью к тирану, отнявшему у него его любимую…

Одиннадцать месяцев спустя, в Рукаве Центавра произошёл всплеск гамма-излучения — Событие, возможно, ознаменовавшее собой рождение новой нейтронной звезды или даже чёрной дыры, следствием которого для Оберона стало массовое уничтожение наномашинерии и аппаратных составляющих обоих Криптов, как на поверхности спутника, так и под поверхностью. Но невредимым оставалось каменное ядро, где на глубине сотен километров работали нанофабрики, преобразуя тысячи тонн породы в компоненты ИскИна. В центре ядра, в образовавшейся там сферической полости, появилось непрерывно увеличивающееся в размерах сооружение — структура в виде пушистой снежинки гигантских размеров — состоящее из множества кристаллов памяти, соединённых между собой паутиной из интеллектуальной материи. Когда центр ядра был переработан в сверхплотные кристаллы и другие материалы, свод сферы был укреплен и в дальнейшем новые компоненты доставлялись внутрь сферы через многочисленные шахты от ледяной мантии спутника поездами-лифтами, а вместе с тем и всё больше зараженных враждебным Криптом элементов и машинерии проникало и интегрировалось в «тело» ИскИна…

Оригиналы — первоверсии Женни и Юрия, лишенные возможности вспомнить ктó они, появлялись в созданных ИскИном симуляциях, лишенные памяти о прошлом, они просто начинали жить с чистого листа. Иногда это были короткие жизни; иногда жизни длились многие годы и десятилетия; они погибали в катастрофах, в войнах, от рук убийц, были разрываемы и пожираемы чудовищами, умирали от болезней и старости, но всегда попадали в один мир вместе, даже не подозревая о существовании друг друга. Видимо, божку такие обстоятельства доставляли особое удовольствие…

«Сотни тысяч моих копий размышляли над этой загадкой: почему так? Почему Эмидиус не разделил нас? Но, я до сих пор не знаю ответа».

Может быть, если бы резервная копия Женни не была тогда повреждена, Юрий восстановил бы её и не было бы этой войны, в которой погибали миллионы его «Я», с надеждой на то, что, хотя бы одному из них рано или поздно удастся вернуть её. Но это всего лишь предположение… Из поврежденного архива Женни Юрию всё же удалось извлечь бóльшую часть её уникальных кодов, по которым стало возможным с точностью определить её местонахождение в симуляции. Нужная симуляция при этом легко находилась в каталоге Крипта по наличию в ней первоверсии самого Юрия. Но всё могло бы быть иначе, если бы их разделили… Возможно, он так и не нашёл бы её, и она бы не вспомнила…

— Так они нашли друг друга? — спрашивает Аннет. — Эта история хорошо закончилась?

— Хм… Эта история продолжается.

— То есть…

— Прямо сейчас, в этот самый момент, — говорю я.

Она смотрит на Владимира Маковского подозрительно. Видимо, думает: не поехала ли у него крыша после «исповеди» попу-гипнотизёру.

— Они встретились, — продолжаю я, — и узнали друг друга, вспомнили, в самый последний момент, перед тем как ИскИн перебросил их в очередной раз. Только на этот раз наш Господь упрятал их внутрь симулякров…

— Симуль… что? Симулякров? — Аннет поморщилась. — Это что, из философии Бодрийяра?..

— Нет, — успокоил я Аннет, отметив в её тоне заслуженное презрение к модному в двадцатом веке среди так называемых «левых» болтуну-псевдофилософу. — Нет. Симулякр у постмодернистов — это идеалистическая категория, мыльный пузырь, выдаваемый за обличительный аргумент против раздражающей мелкобуржуазного интеллигента объективной реальности… Я говорю об обитателях симуляции — о тех, кто были созданы в качестве статистов… для придания симуляции большей правдоподобности. Это эрзац-личности, наборы клише, штампов, воплощения конформизма… Они думают, что они думают, но это единственное, что они думают на самом деле. Хотя… — я помедлил, — не всё так просто… Были случаи, когда и симулякры становились личностями… Таковы, к примеру, некоторые ИскИны… В прошлом к созданию симулякров прибегали в целях экстраполяции разных ситуаций, событий, но позже общественное мнение землян осудило такую практику. Создание симуляций — творчество, в котором преуспели многие, и не только ИскИны, но создание симулякров — преступление, влекущее всеобщий бойкот, социальное отчуждение, остракизм… Но я отвлекся…

Итак, Юрий с Женни оказались заперты в симулякрах, в очередном поганом мирке, который местный Господь-шизофреник соорудил в качестве реконструкции Нового смутного времени в России. Замысел понятный: забросить пленников в очередную «быструю» симуляцию, — в которой их, растерянных, страдающих амнезией, пускай уже и не пожизненной, а только до синхронизации с вражеским Криптом, быстро сожрут какие-нибудь динозавры, или запытают до смерти фашисты, или принесёт в жертву лесным богам племя дикарей-людоедов, — значит лишний раз перемещать данные, о чём распоясавшийся враг наверняка узнает; замедлять ход времени в одном из таких миров — то же, что и оставить для него записку: «искать здесь». Выход: переместить подопытных в мир, в котором нет ни динозавров, ни лагерей смерти, ни людоедов, а есть покорный Царю и Церкви специально созданный народ, опекаемый «Охранкой» и попами; переместить уже без всякой амнезии, а запереть, загнать на уровень подсознания, в случайно выбранных симулякрах, превратив тех в «тюрьмы для разума»… на ближайшие двадцать лет — достаточное, по мнению божка, время, чтобы избавиться от «раковой опухоли» в своём «железе» и Крипте, — ухмыляюсь я.

— Постой, — говорит Аннет, — я поняла, что ты говоришь про наш мир. Всё это звучит, конечно, как… как фантастика… Но какие ещё «двадцать лет», почему двадцать?.. И что потом?

— Потом произойдет то, за что боритесь вы: ты и твои товарищи — Империя рухнет. И не только Империя… Если, конечно, божок не вздумает продлить эту мечту любителей «крепкой руки» из прошлого… Но похоже, что здесь он придерживается исторической достоверности, — добавляю я.

— Ты говоришь о революции, Володя?

— Да, Анечка, о революции. О настоящей Мировой революции.

— Значит, — задумчиво проговаривает она каждое слово, — ты из… из будущего, и ты — не мой Володя… — это ты пытаешься сказать? — На её глаза наворачиваются слёзы.

«Нет-нет! Вот этого не надо, девочка. Это перебор… Хм… уже Володиным сленгом заговорил…» — Я протягиваю руку и глажу её по голове.

— Значит, — продолжает она, — меня на самом деле нет? И тебя… моего Володи — тоже нет? Мы — всего лишь… — первые капельки уже катятся по щекам Аннет.

— Тихо, — я продолжаю гладить её по голове, — тихо… Ты есть. И твой Володя есть. Он никуда не исчез. И не исчезнет. И ты не исчезнешь. Это я тебе обещаю! Я — Юра Мэлс — землянин, родившийся на свет двадцать восьмого ноября две тысячи двести девяносто второго года — обещаю тебе: и ты и он увидите реальный мир!

При последних словах она смотрит на меня так…

«Ну, всё, хватит. Пора это заканчивать…»

— Всё то время, что мы с тобой говорим, а это малые доли секунды в базовом времени, идёт война. Сейчас почти восемь миллионов моих копий удерживают блокаду этого мира в Крипте. Сражение идёт также и в базовой реальности — в ядре и на поверхности Оберона. Сегодня днём я уничтожил Администратора — слугу Эмидиуса. Это был тот самый священник, о котором я тебе рассказывал. Других Администраторов в этом мире больше нет, и симуляция стабильна. Там, — я кивнул в сторону окна, за которым уже давно стемнело, а вдоль проспекта зажглись фонари, — бдят Оглоблин с Хлебовым — патриотичные симулякры, думающие о себе, что они охраняют «особый путь» и «духовные скрепы», но о них мы можем не беспокоиться. Скоро всё закончится. Верь мне. Одна из моих копий сейчас находится в Главном Каталоге Крипта, в особом мире, в котором внутренние элементы симуляции напрямую связаны с внешними компонентами ИскИна, такими как энергостанции, нанофабрики, транспортная система и средства внешней связи. Копия содержит в себе плоды тысячелетних — я говорю о внутреннем, субъективном времени Крипта — разработок в области взлома и перехвата управления. Это — «камикадзе», цель которого — захватить управление внешней наномашинерией и передать сообщение на Землю. Ждать осталось недолго.

— Не знаю почему, но я хочу тебе верить, — она шмыгает носиком, пальцами размазывает слёзы вместе с тушью, заставляет себя улыбнуться мне.

— Вот, возьми, прочти это, — я беру со стола записку и подаю ей. — Ничего не бойся. Помни моё обещание.

Аннет разворачивает листок…

Я протягиваю руку к стене и мыслекодом отключаю оболочку Администратора Гедеона. Иссохшая плоть хлопьями опадает с руки, обнажая белые кости. Я смеюсь:

«Эмидиус… полубог-полумальчишка — симулякр, не ставший даже человеком…» — Я вспоминаю Владимира Маковского и его возлюбленную Аннет, и добавляю вслух:

— …в отличие от своих творений.

Рука касается стены, вызывая на её поверхности концентрические круги, подобные кругам на воде; чёрные волны исчезают в тумане налетевшего облака смога. Я отмечаю, что видимость резко снизилась до пары десятков метров — я вижу только один угол здания, слева от меня; поднимаю глаза вверх и вижу, как небо надо мной стремительно наливается свинцом. Рука вязнет в холодной чёрной субстанции, которая затягивает, поглощает меня. Сработала защита, и башня изолирует угрозу, замораживает её — замораживает три миллиона семьсот пятьдесят… (да какая, впрочем, разница — какую!) копию человека, первоверсия которого, может быть прямо сейчас, в далёком ответвлении хрустальной снежинки внутри каменного ядра холодного спутника ледяного гиганта подаёт сложенный вдвое листок бумаги девушке с заплаканными глазами. Я чувствую холод. Я не боюсь, нет. Я знаю, что после того как я перестану быть, из оставшейся от меня оболочки в Главный Каталог Крипта вырвется ураган сводящего с ума компоненты ИскИна кода, несущего в себе полчища вирусов, раздающих задания глупым наномашинам. Глупая чёрная стена уже полностью поглотила меня. Мои мысли за-мед-ля-ют-ся… Я вижу, как моя Жен-ни раз-ворачива-ет ли-сток бумаги и чи-тает написан-ное на нем: Me-mo-ria es-t