Театр представляет переднюю богатого дома в Москве. Три двери: наружная, в кабинет Леонида Федоровича и в комнату Василья Леонидыча. Лестница наверх, во внутренние покои; сзади нее проход в буфет.
Григорий (молодой и красивый лакей, глядится в зеркало и прихорашивается).
Григорий. А жаль усов! Не годится, говорит, лакею усы! А отчего? Чтобы видно было, что ты лакей. А то как бы не превзошел сынка ее любезного. И есть кого! Хоть и без усов, а далеко ему… (Вглядывается с улыбкой.) И сколько их за мной волочатся! Только никто вот не нравится, как Таня эта! Простая горничная! Нда! А вот лучше барышни. (Улыбается.) Да и мила! (Прислушивается.) Вот, она и есть! (Улыбается.) Вишь, постукивает каблучками… в-ва!..
Григорий и Таня (с шубкой и ботинками).
Григорий. Татьяне Марковне мое почтение!
Таня. Что, смотритесь всё? Думаете, очень из себя хороши?
Григорий. А что, неприятен?
Таня. Так, ни приятен, ни неприятен, а середка на половину. Что ж это у вас шубы-то понавешаны?
Григорий. Сейчас, сударыня, уберу. (Снимает шубу и накрывает ею Таню, обнимая ее.) Таня, что я тебе скажу…
Таня. Ну вас совсем! И к чему это пристало! (Сердито вырывается.) Говорю же, оставьте!
Григорий (оглядывается). Поцелуйте же.
Таня. Да что вы в самом деле пристали? Я вас так поцелую!.. (Замахивается.)
Василий Леонидыч. (За сценой слышен звонок и потом крик.) Григорий!
Таня. Вон, идите, Василий Леонидыч зовет.
Григорий. Подождет, он только глаза продрал. Слушай-ка, отчего не любишь?
Таня. И какие такие любови выдумали! Я никого не люблю.
Григорий. Неправда, Семку любишь. И нашла же кого, буфетного мужика сиволапого!
Таня. Ну, какой ни на есть, да вот вам завидно.
Василий Леонидыч (за сценой). Григорий!
Григорий. Поспеешь!.. Есть чему завидовать! Ведь ты только начала образовываться и с кем связываешься? То ли дело меня бы полюбила… Таня…
Таня (сердито и строго). Говорю, не будет вам ничего.
Василий Леонидыч (за сценой). Григорий!!!
Григорий. Уж очень строго себя ведете.
Василий Леонидыч (за сценой, упорно, ровно, во всю мочь кричит). Григорий! Григорий! Григорий!
Таня и Григорий смеются.
Григорий. Меня ведь какие любили!
Звонок.
Таня. Ну и идите к ним, а меня оставьте.
Григорий. Глупая ты, посмотрю. Ведь я не Семен.
Таня. Семен жениться хочет, а не глупости.
Григорий, Таня и артельщик (несет большой картон с платьем).
Артельщик. С добрым утром!
Григорий. Здравствуйте. От кого?
Артельщик. От Бурде, с платьем, да вот записка барыне.
Таня (берет записку). Посидите тут, я подам. (Уходит.)
Григорий, артельщик и Василий Леонидыч (высовывается из двери в рубашке и туфлях).
Василий Леонидыч. Григорий!
Григорий. Сейчас!
Василий Леонидыч. Григорий! разве не слышишь!
Григорий. Я только пришел.
Василий Леонидыч. Воды теплой и чаю.
Григорий. Сейчас Семен принесет.
Василий Леонидыч. А это что? От Бурдье?
Артельщик. Так точно-с.
Василий Леонидыч и Григорий уходят. Звонок.
Артельщик и Таня (вбегает на звонок и отворяет дверь).
Таня (артельщику). Подождите.
Артельщик. И так дожидаюсь.
Артельщик, Таня и Сахатов (входит в дверь).
Таня. Извините, сейчас вышел лакей. Да вы пожалуйте. Позвольте! (Снимает шубу.)
Сахатов (оправляясь). Дома Леонид Федорович? Встали?
Звонок.
Таня. Как же, давно уж!
Артельщик, Таня и Сахатов. Входит доктор.
Доктор (ищет лакея. Увидав Сахатова, с развязностью). А? мое почтение!
Сахатов (пристально вглядывается). Доктор, кажется?
Доктор. А я думал, что вы за границей. К Леониду Федоровичу?
Сахатов. Да. А вы что же? Болен разве кто?
Доктор (посмеиваясь). Не то чтобы болен, а, знаете, с этими барынями беда! До трех часов каждый день сидит за винтом, а сама тянется в рюмку. А барыня сырая, толстая, да и годочков-то немало.
Сахатов. Вы так и Анне Павловне высказываете ваш диагноз? Ей не нравится, я думаю.
Доктор (смеясь). Что же, правда. Все эти штуки проделывают, а потом расстройство пищеварительных органов, давление на печень, нервы, – ну, и пошла писать, а ты ее подправляй. Беда с ними! (Посмеивается.) А вы что? Вы, кажется, спирит тоже?
Сахатов. Я? Нет, я не спирит тоже… Ну, мое почтение! (Хочет идти, но доктор останавливает.)
Доктор. Нет, ведь я тоже не отрицаю вполне, когда такой человек, как Кругосветлов, принимает участие. Нельзя же! Профессор, европейская известность. Что-нибудь да есть. Хотелось бы как-нибудь посмотреть, да все некогда, другое дело есть.
Сахатов. Да, да. Мое почтение! (Уходит с легким поклоном.)
Доктор (Тане). Встали?
Таня. В спальне. Да вы пожалуйте.
Сахатов и доктор расходятся в разные стороны.
Артельщик, Таня и Федор Иваныч (входит с газетой в руках).
Федор Иваныч (к артельщику). Вы что?
Артельщик. От Бурде, с платьем да с запиской. Велели подождать.
Федор Иваныч. А, от Бурде! (К Тане.) Кто это прошел?
Таня. Сахатов, Сергей Иваныч, и еще доктор. Они тут постояли, поговорили. Все о спиритичестве.
Федор Иваныч (поправляя). Об спиритизме.
Таня. Да я и говорю об спиритичестве. А вы слышали, Федор Иваныч, как прошлый раз удалось хорошо? (Смеется.) И стучало, и вещи перелетали.
Федор Иваныч. А ты почем знаешь?
Таня. А Лизавета Леонидовна сказывали.
Таня, Федор Иваныч, артельщик и Яков-буфетчик (бежит с стаканом чаю).
Яков (к артельщику). Здравствуйте!
Артельщик (грустно). Здравствуйте.
Яков стучит в дверь к Василью Леонидычу.
Те же и Григорий.
Григорий. Давай.
Яков. А стаканы вчерашние всё не принесли, да и поднос от Василья Леонидыча. Ведь с меня спросят.
Григорий. Поднос занят у него с сигарками.
Яков. Так вы переложите. Ведь с меня взыскивают.
Григорий. Принесу, принесу!
Яков. Вы говорите, принесу, а его нет. Намедни хватились, а подавать не на чем.
Григорий. Да принесу, говорю. Эка суета!
Яков. Вам хорошо так говорить, а я вот третий чай подавай да завтракать собирай. Треплешься, треплешься день-деньской. Есть ли у кого в доме больше моего дела? А все нехорош!
Григорий. Да уж чего лучше? Вишь, как хорош!
Таня. Вам все нехороши, только вы один…
Григорий (к Тане). Тебя не спросили! (Уходит.)
Таня, Яков, Федор Иваныч в артельщик.
Яков. Да что, я не обижаюсь, Татьяна Марковна, барыня не говорила ничего про вчерашнее?
Таня. Это об лампе-то?
Яков. И как это она вырвалась из рук, бог ее знает. Только стал обтирать, хотел перехватить, – вышмыгнула как-то… В мелкие кусочки! Все мое несчастье! Ему хорошо, Григорию-то Михайлычу, говорить, как он один головой, а вот как семья? Ведь тоже надо обдумать да прокормить. Я на труды не смотрю. Так ничего не говорила? Ну, и слава богу! А ложечки у вас, Федор Иваныч, одна или две?
Федор Иваныч. Одна, одна. (Читает газету.)
Яков уходит.
Таня, Федор Иваныч и артельщик. Слышен звонок. Входят Григорий с подносом и швейцар.
Швейцар (Григорию). Доложите барину, мужики из деревни.
Григорий (указывая на Федора Иваныча). Дворецкому доложи, а мне некогда. (Уходит.)
Таня, Федор Иваныч, швейцар и артельщик.
Таня. Откуда мужики?
Швейцар. Из Курской, кажется…
Таня (взвизгивает). Они… Это Семенов отец о земле. Пойду встречу. (Бежит.)
Федор Иваныч, швейцар и артельщик.
Швейцар. Так как скажете: пустить их сюда или как? Они говорят – об земле, барин знает.
Федор Иваныч. Да, о покупке земли. Так, так. Гость у него теперь. Ты вот что: скажи, чтоб подождали.
Швейцар. Где ж ждать?
Федор Иваныч. Пусть на дворе подождут, я тогда вышлю.
Швейцар уходит.
Федор Иваныч, Таня, за ней три мужика, Григорий и артельщик.
Таня. Направо. Сюда, сюда!
Федор Иваныч. Я не велел пускать было сюда.
Григорий. То-то, егоза!
Таня. Да ничего, Федор Иваныч, они тут с краюшка.
Федор Иваныч. Натопчут.
Таня. Они ноги обтерли, да я и подотру. (Мужикам.) Вот тут и станьте.
Мужики входят, несут гостинцы в платках: кулич, яйца, полотенца, ищут, на что креститься. Крестятся на лестницу, кланяются Федору Иванычу и становятся твердо.
Григорий (Федору Иванычу). Федор Иваныч! вот говорили, от Пироне фасонисты щиблетки, уж это чего лучше у энтого-то? (Показывает на третьего мужика в чунях.)
Федор Иваныч. Все вам только пересмеивать людей!
Григорий уходит.
Таня, Федор Иваныч и три мужика.
Федор Иваныч (встает и подходит к мужикам). Так вы самые курские, о покупке земли?
1-й мужик. Так точно. Происходит, примерно, насчет свершения продажи земли мы. Доложить бы как?
Федор Иваныч. Да, да, знаю, знаю. Подождите здесь, я сейчас доложу. (Уходит.)
Таня и три мужика. Василий Леонидыч (за сценой). Мужики оглядываются, не знают, куда деть гостинцы.
1-й мужик. Как же, значит, это, не знаю, как назвать, на чем бы подать? Хворменно, чтоб предмет исделать. Блюдце бы, что ли?
Таня. Сейчас, сейчас. Давайте сюда; покамест вот так. (Ставит на диванчик.)
1-й мужик. Это какого звания, примерно, почтенный подходил-то к нам?
Таня. Это камердин.
1-й мужик. Прямое дело, камардин. В распоряжении, значит, тоже. (К Тане.) А вы, примерно, тоже при услужении будете?
Таня. В горничных я. Ведь я тоже деменская. Я ведь вас знаю, и вас знаю, только энтого дяденьку не знаю. (Указывает на третьего мужика.)
3-й мужик. Тех вознала, а меня не вознала?
Таня. Вы Ефим Антоныч?
1-й мужик. Двистительно.
Таня. А вы Семенов родитель, Захар Трифоныч?
2-й мужик. Верно.
3-й мужик. А я, скажем, Митрий Чиликин. Вознала теперь?
Таня. Теперь и вас звать будем.
2-й мужик. Ты чья же будешь?
Таня. А Аксиньи, солдатки покойной, сирота.
1-й и 3-й мужики (с удивлением). Ну-у?!
2-й мужик. Недаром говорится: дай за поросенка грош, посади в рожь, он и будет хорош.
1-й мужик. Двистительно. Сходственно, вроде как мамзель.
3-й мужик. Это как есть. О господи!
Василий Леонидыч (за сценой звонит, а потом кричит). Григорий! Григорий!
1-й мужик. Кто ж это так очень себя беспокоит, примерно?
Таня. Молодой барин это.
3-й мужик. О господи! Сказывал, пока что, лучше бы наружу подождали.
Молчание.
2-й мужик. Тебя-то Семен замуж берет?
Таня. А разве он писал? (Закрывается фартуком.)
2-й мужик. Стало, писал! Да не дело задумал. Избаловался, вижу, малый.
Таня (живо). Нет, он ничего не избаловался. Послать его вам?
2-й мужик. Чего посылать-то. Дай срок. Успеем!
Слышны отчаянные крики Василья Леонидыча: «Григорий! черт тебя возьми!»
Те же. Из двери Василии Леонидыч (в рубашке, надевает pince-nez).
Василий Леонидыч. Вымерли все?
Таня. Нет его, Василий Леонидыч… Сейчас я пошлю. (Направляется к двери.)
Василий Леонидыч. Ведь я слышу, что разговаривают. Это что за чучелы явились? А, что?
Таня. Это мужички из курской деревни, Василий Леонидыч.
Василий Леонидыч (на артельщика). А это кто? А, да, от Бурдье!
Мужики кланяются. Василий Леонидыч не обращает на них внимания, Григорий встречается с Таней в дверях, Таня остается.
Те же и Григорий.
Василий Леонидыч. Я тебе говорил, – те ботинки. Не могу я эти носить!
Григорий. Да и те там же стоят.
Василий Леонидыч. Да где же там?
Григорий. Да там же.
Василий Леонидыч. Врешь!
Григорий. Да вот увидите.
Василий Леонидыч и Григорий уходят.
Таня, три мужика и артельщик.
3-й мужик. А може, скажем, не время таперь, пошли бы на фатеру, обождали бы пока что.
Тaня. Нет, ничего, подождите. Вот я вам сейчас тарелки для гостинцев принесу. (Уходит.)
Те же, Сахатов, Леонид Федорович, и за ними Федор Иваныч. Мужики берут гостинцы и становятся в позы.
Леонид Федорович (мужикам). Сейчас, сейчас, подождите. (На артельщика.) А это кто?
Артельщик. От Бурде.
Леонид Федорович. А, от Бурдье!
Сахатов (улыбаясь). Да я не отрицаю; но, согласитесь, что, не видав всего того, что вы говорите, нашему брату, непосвященному, трудно верить.
Леонид Федорович. Вы говорите: я не могу верить. Но мы и не требуем веры. Мы требуем исследованья. Ведь не могу же я не верить этому кольцу. А кольцо получено мною оттуда.
Сахатов. Как оттуда? Откуда?
Леонид Федорович. Из того мира. Да.
Сахатов (улыбаясь). Очень интересно, очень интересно!
Леонид Федорович. Но, положим, вы думаете, что я увлекающийся человек, воображающий себе то, чего нет, но ведь вот Алексей Владимирович Кругосветлов, кажется, не кто-нибудь, а профессор, и вот признает то же. Да не он один. А Крукс? А Валлас?
Сахатов. Да ведь я не отрицаю. Я говорю только, что это очень интересно. Интересно знать, как Кругосветлов объясняет?
Леонид Федорович. У него своя теория! Да вот приезжайте нынче вечером; он будет непременно. Сначала Гросман будет… знаете, известный угадыватель мыслей.
Сахатов. Да, я слышал, но ни разу не случалось видеть.
Леонид Федорович. Ну так приезжайте. Сначала Гросман, а потом Капчич, и наш сеанс медиумический… (Федору Иванычу.) Не вернулся посланный от Капчича?
Федор Иваныч. Нет еще.
Сахатов. Так как же бы мне узнать?
Леонид Федорович. Да вы приезжайте, все равно приезжайте. Если Капчича и не будет, мы найдем своего медиума. Марья Игнатьевна – медиум; не такой сильный, как Капчич, но все-таки…
Те же и Таня (входит с тарелками для гостинцев. Прислушивается к разговору).
Сахатов (улыбаясь). Да, да. Но только вот обстоятельство: почему медиумы всегда из так называемого образованного круга? И Капчич и Марья Игнатьевна. Ведь если это особенная сила, то она должна бы встречаться везде, в народе, в мужиках.
Леонид Федорович. Так и бывает. Так часто бывает, что у нас в доме один мужик, и тот оказался медиумом. На днях мы позвали его во время сеанса. Нужно было передвинуть диван – и забыли про него. Он, вероятно, и заснул. И, представьте себе, наш сеанс уж кончился, Капчич проснулся, и вдруг мы замечаем, что в другом углу комнаты около мужика начинаются медиумические явления: стол двинулся и пошел.
Таня (в сторону). Это когда я из-под стола лезла.
Леонид Федорович. Очевидно, что он тоже медиум. Тем более, что лицом он очень похож на Юма. Вы помните Юма? – белокурый, наивный.
Сахатов (пожимая плечами). Вот как. Это очень интересно! Так вот вы его бы и испытали.
Леонид Федорович. И испытаем. Да и не он один. Медиумов бездна. Мы только не знаем их. Вот на днях одна больная старушка передвинула каменную стену.
Сахатов. Передвинула каменную стену?
Леонид Федорович. Да, да, лежала в постели и совсем не знала, что она медиум. Уперлась рукой о стену, а стена и отодвинулась.
Сахатов. И не завалилась?
Леонид Федорович. И не завалилась.
Сахатов. Странно! Ну, так я приеду вечером.
Леонид Федорович. Приезжайте, приезжайте! Сеанс будет во всяком случае.
Сахатов одевается. Леонид Федорович провожает его.
Те же, без Сахатова.
Артельщик (Тане). Доложите же барыне! Что же, мне ночевать, что ли?
Таня. Подождите. Оне едут с барышней, так скоро сами выйдут. (Уходит.)
Те же, без Тани.
Леонид Федорович (подходит к мужикам, те кланяются и подают гостинцы). Не надо это!
1-й мужик (улыбаясь). Да уж это первый долгом происходит. Как и мир нам предлегал.
2-й мужик. Уж это как водится.
3-й мужик. И не толкуй! Потому, как мы много довольны… Как родители наши, скажем, вашим родителям, скажем, служили, так и мы жалаем от души, а не то чтобы как… (Кланяется.)
Леонид Федорович. Да что вы? Чего вы именно желаете?
1-й мужик. К вашей милости, значит.
Те же и Петрищев (быстро вбегает в шинели).
Петрищев. Василий Леонидыч проснулся? (Увидев Леонида Федоровича, кланяется ему одной головой.)
Леонид Федорович. Вы к сыну?
Петрищев. Я? Да, я на минутку к Вово.
Леонид Федорович. Пройдите, пройдите,
Петрищев снимает шинель и скоро идет.
Те же, без Петрищева.
Леонид Федорович (к мужикам). Да-с. Ну, так вы что ж?
2-й мужик. Прими гостинцы-то.
1-й мужик (улыбаясь). Значит, деревенские предложения.
3-й мужик. И не толкуй, – что там! Мы жалаем, как отцу родному. И не толкуй.
Леонид Федорович. Ну что ж… Федор, прими.
Федор Иваныч. Ну, давайте сюда. (Берет гостинцы.)
Леонид Федорович. Так в чем же дело?
1-й мужик. Да к вашей милости мы.
Леонид Федорович. Вижу, что ко мне; да чего же вы желаете?
1-й мужик. А насчет совершения продажи земли движение исделать. Происходит…
Леонид Федорович. Что же, вы покупаете землю, что ли?
1-й мужик. Двистительно, это как есть. Происходит… значит, насчет покупки собственности земли. Так мир нас, примерно, и вполномочил, чтобы взойтить, значит, как полагается, через государственную банку с приложением марки узаконенного числа.
Леонид Федорович. То есть вы желаете купить землю через посредство банка, – так, что ли?
1-й мужик. Это как есть, как летось вы нам предлог исделали. Происходит, значит, всей суммы полностью тридцать две тысячи восемьсот шестьдесят четыре рубля в покупки собственности земли.
Леонид Федорович. Это так, но как же приплату?
1-й мужик. А приплату предлагает мир, чтоб, как летось говорено, рассрочить, значит, в получении в наличностях, по законам положений, четыре тысячи рублей полностью.
2-й мужик. Четыре тысячи получи денежки теперь, значит, а остальные чтоб обождать.
3-й мужик (пока развертывает деньги). Уж это будь в надежде, себя заложим, а того не сделаем, чтоб как-нибудь, а скажем, как-никак, а чтобы, скажем, того… как должно.
Леонид Федорович. Да ведь я писал вам, что я согласен только в таком случае, коли соберете все деньги.
1-й мужик. Это, двистительно, приятнее бы, да не в возможностях, значит.
Леонид Федорович. Так что же делать?
1-й мужик. Мир, примерно, на то уповал, что как летось предлог исделали в отсрочке платежа…
Леонид Федорович. То было прошлого года; тогда я соглашался, а теперь не могу…
2-й мужик. Да как же так? Обнадежил, мы и бумагу выправили, и деньги собрали.
3-й мужик. Помилосердствуй, отец. Земля наша малая, не то что скотину, – курицу, скажем, и ту выпустить некуда. (Кланяется.) Не греши, отец! (Кланяется.)
Леонид Федорович. Это, положим, правда, что прошлого года я соглашался отсрочить, да тут вышло обстоятельство… Так что мне теперь это неудобно.
2-й мужик. Нам без этой земли надо жизни решиться.
1-й мужик. Двистительно, без земли наше жительство должно ослабнуть и в упадок произойти.
3-й мужик (кланяется). Отец! земля малая, не то что скотину, – куренка, скажем, и того выпустить некуда. Отец! помилосердствуй. Прими денежки, отец.
Леонид Федорович (просматривает пока бумагу). Я понимаю, мне самому хотелось бы вам сделать доброе. Вы подождите. Я вам через полчаса ответ дам. Федор, скажи, чтоб никого не принимать.
Федор Иваныч. Очень хорошо.
Леонид Федорович уходит.
Те же, без Леонида Федоровича. Мужики в унынии.
2-й мужик. Ишь ты дело-то! Всё, говорит, подавай. А где их возьмешь?
1-й мужик. Кабы летось не обнадежил нас. А то мы так уповали, двистительно, что как летось говорено.
3-й мужик. О господи! Я было деньги раскутал. (Завертывает деньги.) Теперь что станем делать?
Федор Иваныч. Да у вас в чем дело состоит?
1-й мужик. Дело у нас, почтенный, зависит, примерно, вот в чем: предлегал он нам летось рассрочить. Мир на то и взошел мнением и нас вполномочил; а теперь он, примерно, предлегает, чтобы всю сумму полностью. А выходит дело никак неспособно.
Федор Иваныч. Денег-то много ль?
1-й мужик. Всей суммы в поступлении четыре тысячи рублей, значит.
Федор Иваныч. Так что ж? – понатужьтесь, соберите еще.
1-й мужик. И так натурно собирали. Пороху в этих смыслах, господин, не хватает.
2-й мужик. Как их нет, зубами не натянешь.
3-й мужик. Мы бы всей душой, да, скажем, и так под метелочку и эти-то собрали.
Те же, Василий Леонидыч и Петрищев (в дверях, оба с папиросками).
Василий Леонидыч. Да уж я сказал, буду стараться. Так буду стараться, что как только возможно. А, что?
Петрищев. Ты пойми, что если ты не достанешь, то это черт знает какая гадость!
Василий Леонидыч. Да уж сказал – буду стараться, и буду. А, что?
Петрищев. Да ничего. Я только говорю, что добудь непременно. Я подожду. (Уходит, запирая дверь.)
Те же, без Петрищева.
Василий Леонидыч (махая рукой). Черт знает что такое.
Мужики кланяются.
(Смотрит на артельщика. Федору Иванычу.) Что это вы этого от Бурдье не отпустите? Он уж совсем жить к нам переехал. Смотрите, он заснул. А, что?
Федор Иваныч. Да подали записку, велели подождать. Когда Анна Павловна выйдут.
Василий Леонидыч (смотрит на мужиков и воззривается на деньги). А это что? Деньги? Это кому? Нам деньги? (К Федору Иванычу.) Это кто такие?
Федор Иваныч. Это крестьяне курские, землю покупают.
Василий Леонидыч. Что ж, продали?
Федор Иваныч. Да нет, не сошлись еще. Вот скупятся они.
Василий Леонидыч. А? Это надо их уговорить. (К мужикам.) Вы что ж, покупаете, а?
1-й мужик. Двистительно, мы предлегаем, чтобы как приобресть собственность владения земли.
Василий Леонидыч. А вы не скупитесь. Вы знаете, я вам скажу, как земля мужичку нужна! А, что? Очень нужна.
1-й мужик. Двистительно, земля мужику пристекает первая статья. Это как есть.
Василий Леонидыч. Ну, вот вы и не скупитесь. Ведь земля что? Можно ведь на ней пшеницу рядами, я вам скажу, посеять. Триста пудов можно взять, по рублю за пуд, триста рублей. А, что?.. А то мяту, так тысячу рублей, я вам скажу, можно с десятины слупить!
1-й мужик. Двистительно, это вполне, все продухты можно в действие произвесть, кто понятие имеет.
Василий Леонидыч. Так непременно мяту. Ведь я учился про это. Это в книгах напечатано. Я вам покажу. А, что?
1-й мужик. Двистительно, что касающее вам по книгам виднее. Умственность, значит.
Василий Леонидыч. Так покупайте, не скупитесь, а давайте деньги. (Федору Иванычу.) Папа где?
Федор Иваныч. Дома. Они просили не беспокоить их теперь.
Василий Леонидыч. Что ж, вероятно, у духа спрашивает, продать ли землю, или нет? А, что?
Федор Иваныч. Этого не могу сказать. Знаю, что пошли в нерешительности.
Василий Леонидыч. Как ты думаешь, Федор Иваныч, есть у него деньги? А, что?
Федор Иваныч. Уж не знаю. Едва ли. А вам зачем? Ведь вы на прошлой неделе взяли куш не маленький.
Василий Леонидыч. Да ведь я за собак отдал. А теперь ведь ты знаешь: наше новое общество, и Петрищев выбран, а я брал у Петрищева деньги, а теперь надо внести за него и за себя. А, что?
Федор Иваныч. Это какое ваше новое общество? Велосипедистов?
Василий Леонидыч. Нет, я тебе сейчас скажу: это новое общество. Очень, я тебе скажу, серьезное общество, И ты знаешь, кто председатель? А, что?
Федор Иваныч. В чем же это новое общество?
Василий Леонидыч. Общество поощрения разведения старинных русских густопсовых собак. А, что? И я тебе скажу: нынче первое заседание и завтрак. А вот денег-то нет! Пойду к нему, попытаюсь. (Уходит в дверь.)
Мужики, Федор Иваныч и артельщик.
1-й мужик (Федору Иванычу). Это кто же, почтенный, будут?
Федор Иваныч (улыбаясь). Молодой барин.
3-й мужик. Наследник, скажем. О господи! (Прячет деньги.) Прибрать, видно, пока что.
1-й мужик. А нам сказывали, что военный, в заслуге кавалерии, примерно.
Федор Иваныч. Нет, он, как единственный сын, уволен от воинской повинности.
3-й мужик. Для прокорму, скажем, родителей оставлен. Это правильно.
2-й мужик (качает головой). Этот прокормит, что и говорить.
3-й мужик. О господи!
Федор Иваныч, три мужика, Василий Леонидыч, за ним в дверях Леонид Федорович.
Василий Леонидыч. Вот это всегда так. Право, удивительно. То говорят мне, отчего я ничем не занят, а вот когда я нашел деятельность и занят, основалось общество серьезное, с благородными целями, тогда жалко каких-нибудь триста рублей!..
Леонид Федорович. Сказал, что не могу, и не могу. Нет у меня.
Василий Леонидыч. Да ведь продали землю.
Леонид Федорович. Во-первых, не продал, и главное – оставь меня в покое. Ведь тебе сказали, что мне некогда. (Захлопывает дверь.)
Те же, без Леонида Федоровича.
Федор Иваныч. Я вам говорил, что теперь не время.
Василий Леонидыч. Вот, я вам скажу, положение, а? Пойду к мама, одно спасенье. А то сумасшествует с своим спиритизмом и всех забыл. (Идет наверх.)
Федор Иваныч садится было за газету.
Те же. Сверху сходят Бетси и Марья Константиновна. За ними Григорий.
Бетси. Карета готова?
Григорий. Выезжает,
Бетси (Марье Константиновне). Пойдемте, пойдемте! Я видела, что это он.
Марья Константиновна. Кто он?
Бетси. Очень хорошо знаете, что Петрищев.
Марья Константиновна. Так где же он?
Бетси. У Вово сидит. Вот увидите.
Марья Константиновна. А вдруг не он?
Мужики и артельщик кланяются.
Бетси (к артельщику). А, вы от Бурдье, с платьем?
Артельщик. Так точно. Прикажите отпустить.
Бетси. Да я не знаю. Это мама.
Артельщик. Не могу знать кому. Нам приказано снести и деньги получить.
Бетси. Ну так подождите.
Марья Константиновна. Это все тот же костюм для шарады?
Бетси. Да, прелестный костюм. А мама не берет и не хочет платить.
Марья Константиновна. Отчего же?
Бетси. А вот спросите у мама. Для Вово за собак заплатить пятьсот рублей не дорого, а платье сто рублей дорого. А не могу же я играть чучелой! (На мужиков.) А это кто такие?
Григорий. Мужики, землю покупают какую-то.
Бетси. А я думала, охотники. Вы не охотники?
1-й мужик. Никак нет-с, госпожа. Мы насчет свершения продажи акта земли, к Леониду Федоровичу.
Бетси. Как же, к Вово должны были прийти охотники? Да вы наверное не охотники?
Мужики молчат.
Какие глупые! (Подходит к двери.) Вово! (Хохочет.)
Марья Константиновна. Да ведь мы его встретили сейчас.
Бетси. Охота вам помнить!.. Вово, ты здесь?
Те же и Петрищев.
Петрищев. Вово нет, но я готов исполнить за него все, что потребуется. Здравствуйте! Здравствуйте, Марья Константиновна! (Трясет руку сильно и долго Бетси, а потом Марье Константиновне.)
2-й мужик. Вишь, ровно воду накачивает.
Бетси. Заменить не можете, но все-таки лучше, чем ничего. (Хохочет.) Какие это у вас дела с Вово?
Петрищев. Дела? Дела финансовые, то есть они, дела наши – фи! и вместе с тем нансовые, и кроме еще финансовые.
Бетси. Что же значит нансовые?
Петрищев. Вот вопрос! В том-то и штука, что ничего не значит!
Бетси. Ну, это не вышло, совсем не вышло! (Хохочет.)
Петрищев. Нельзя ведь, чтобы всякий раз выходило. Это вроде аллегри. Аллегри, аллегри, а потом и выигрыш.
Федор Иваныч уходит в кабинет Леонида Федоровича.
Те же, без Федора Иваныча.
Бетси. Ну, это не вышло; а скажите, вы вчера были у Мергасовых?
Петрищев. Не столько у mère Gassof, сколько у père Gassof, и даже не père Gassof, a y fils Gassof [3].
Бетси. Не можете без jeu de mots? [4] Это болезнь. И цыгане были? (Смеется.)
Петрищев (поет). На фартучках петушки, золотые гребешки!..
Бетси. Экие счастливые! А мы скучали у Фофо.
Петрищев (продолжая напевать). И божилась, и клялась – побывать ко мне… Как дальше? Марья Константиновна, как дальше?
Марья Константиновна. Ко мне на час…
Петрищев. Как? Как, Марья Константиновна? (Хохочет.)
Бетси. Cessez, vous devenez impossible! [5]
Петрищев. J'ai cessé, j'ai bébé, j'ai dédé… [6]
Бетси. Я вижу одно средство избавиться от ваших острот – это заставить вас петь. Пойдемте к Вово в комнату, у него и гитара есть. Пойдемте, Марья Константиновна, пойдемте!
Бетси, Марья Константиновна и Петрищев уходят в комнату Василия Леонидыча.
Григорий, три мужика и артельщик.
1-й мужик. Это чьи же?
Григорий. Одна – барышня, а другая – мамзель, музыки учит.
1-й мужик. В науку производит, значит. А как аккуратна. Настоящий патрет.
2-й мужик. Что же замуж не выдают? Года-то уж небось вышли?
Григорий. Разве как у вас, пятнадцати лет?
1-й мужик. А мужчинка-то тот, примерно, из музыканщиков?
Григорий (передразнивая). Из музыканщиков!.. Ничего-то вы не понимаете!
1-й мужик. Это, двистительно, глупость наша, значит, необразованность.
3-й мужик. О господи!
Слышно пение цыганских песен с гитарой из комнаты Василия Леонидыча.
Григорий, три мужика, артельщик, входит Семен и вслед за ним Таня. Таня наблюдает за встречей отца с сыном.
Григорий (к Семену). Ты чего?
Семен. К господину Капчичу посылали.
Григорий. Ну, что?
Семен. На словах приказали сказать, нынче никак быть не могут.
Григорий. Хорошо, я доложу. (Уходит.)
Те же, без Григория.
Семен (отцу). Здорово, батюшка! Дяде Ефиму, дяде Митрию – почтение! Дома здоровы ли?
2-й мужик. Здорово, Семен.
1-й мужик. Здорово, братец.
3-й мужик. Здорово, малый. Жив ли?
Семен (улыбаясь). Что ж, батюшка, пойдем, что ль, чайку попить?
2-й мужик. Погоди, отделаемся, – разве не видишь, недосуг таперь?
Семен. Ну, ладно, я у крыльца ждать буду. (Уходит.)
Таня (бежит за ним). Ты что ж ничего не сказал?
Семен. Как же теперь говорить при народе? Дай срок, пойдем чай пить, я и скажу. (Уходит.)
Те же, без Семена. Федор Иваныч выходит и садится к окну с газетой.
1-й мужик. Ну что ж, почтенный, как дело наше происходит?
Федор Иваныч. Погодите, сейчас выйдет, кончает.
Таня (к Федору Иванычу). А вы почем, Федор Иваныч, знаете, что кончает?
Федор Иваныч. А я знаю, когда он вопросы окончит, то он вслух перечитывает вопрос и ответ.
Таня. Неужели ж правда, что блюдечком можно разговаривать с духами?
Федор Иваныч. Стало быть, можно.
Таня. Ну что ж, они ему скажут подписать – он и подпишет?
Федор Иваныч. А то как же?
Таня. Да ведь они словами не говорят?
Федор Иваныч. Азбукой. Против какой буквы остановится, он и замечает.
Таня. Ну, а если в сиансе?..
Те же и Леонид Федорович.
Леонид Федорович. Ну, друзья мои, не могу. Очень бы желал, но никак не могу. Если все деньги, то другое дело.